Бесплатный фрагмент - Сказка для Зои

Предисловие

Семь лет назад, когда ко мне только пришла идея этой повести, за моим окном царили такие же снег и тьма, какие дорогой читатель увидит в прологе; когда же я, наконец, пишу предисловие к своей дебютной книге в преддверии скорой ее публикации, ночное небо над промозглым городом уже вовсю терзают молнии — сродни тем, что описаны ближе к концу этого скромного произведения.

Признаюсь, я нахожу это очаровательно символическим со стороны изменчивой природы тех краев, где я родился, вырос и, несмотря на все трудности, смог подарить миру историю, в которой погода, здоровье и душевное состояние персонажей, а с ними и сказки, придумываемые для главной героини, тесно переплетены между собой.

Миры — реальный и вымышленный — здесь влияют друг на друга так же сильно, как они влияли на меня, когда я описывал эпизоды из столь разных жизней больной девочки, рассказчика волшебных историй и старшей медсестры детской больницы. В больничных стенах, собственно, эти жизни и переплелись, проникая одна в другую. Каждый из героев имеет свой взгляд на наш мир и на судьбу творческих людей в нем.

Я намеренно старался писать таким образом, чтобы по положению дел по одну сторону действительности читатель имел возможность судить о том, что происходит или вскоре будет происходит по другую, и избрал для этого экспериментальный формат. Надеюсь, мне удалось реализовать задуманное.

От всего сердца хочу поблагодарить двух дорогих мне людей, которые непрестанно поддерживали меня и вдохновляли на творческом пути, за великолепные иллюстрации, стилизующие эту повесть под настоящую детскую сказку, — Марию К. Тимухину (Phön1x) и Ольгу А. Федоренко (ArtistochkA).

Мария на протяжении года нарисовала свыше трех десятков иллюстраций в самых разных стилях и вариациях (это кроме нескольких вариантов обложки, фронтисписа, авантитула, карты и уникальных художественных шрифтов для оформления всех этих изображений) в рамках своей дипломной работы для факультета культуры и искусств Забайкальского государственного университета. Пожалуй, одним из самых оригинальных решений было подключить фантазию младшеклассников, которым она зачитывала отрывки из еще не опубликованной книги, и взять за основу их детские рисунки, переработав и выдержав их в стиле пуантилизма. Оригинальный подход вкупе с талантом обеспечил Марии блестящую защиту дипломной работы, а моим читателям, смею надеяться, интересное и красочное дополнение к основной истории.

Ольга сделала иллюстрации по мотивам тех, что рисует главная героиня моей книги, девочка Зоя. Некоторые из них стилизованы под традиционную живопись упоминаемых эпохи и места. И мне кажется, эти рисунки наполняют волшебством и уютом даже те фрагменты сюжета, в которых повествование переносится в реальный мир с атмосферой, совсем не похожей на сказочную.

Но настало время познакомить дорогих читателей с третьей художницей, из названных самой юной.

Пролог

Кабина старого лифта неохотно разомкнула стальные челюсти. Покинув ее, гость — рослый мужчина крепкого телосложения, одетый в кожаную куртку, — оказался в коридоре, где время от времени подрагивал свет люминесцентных ламп, отражаясь от белоснежных стен и плохо различимых на их фоне дверей. Жизнь в эту картину привносили лишь разноцветные стулья для ожидания по обе стороны да яркие рисунки юных пациентов, развешенные на стенах вдоль всего коридора. Здесь, в палатах детского пульмонологического отделения провинциальной больницы «Свет», решались — а иные уже были решены — детские судьбы.

Он, взрослый мужчина, невольно закусил губу при мысли о том, что некоторые дети в последние дни своих несправедливо крохотных жизней наблюдали такую безотрадную картину. Но, быть может, палаты обставлены лучше, подумал он и двинулся дальше, в поисках двери с номером 7. Пока его глаза скользили по серебряным числам, каждое из которых скрывало свой маленький мир неописуемой трагедии, он неоднократно ловил себя на мысли, что тишина здесь ощущается физически и отличается от обычной, известной ему. Не умиротворяющая или отрешенная, оберегающая от забот внешнего мира, но глубоководная тишина, давящая не только на уши, но и — при продолжительном ее воздействии — на психику.

Погруженный в размышления, он прошел мимо нужной двери, не заметив ее, не отдав себе отчета, что уже считывает номера, следовавшие за седьмым, — почувствовал неловкость. Поспешил исправиться — возвратился к нужной палате. Постучал. Ответа не последовало. Он хотел повторить попытку, но вот металлическая ручка опустилась — дверь неслышно открылась.

В проеме показался и, тихонько прикрывая за собой дверь, вышел навстречу худощавый человек в белом пиджаке, со слегка неопрятными светло-рыжими волосами и легкой небритостью на лице. Его проницательные светло-серые глаза были устремлены прямо на гостя, а нахмуренные брови и поджатые губы, выдававшие напряжение мужчины, разгладились при виде знакомого лица. Его юношеский голос первым нарушил стерильную тишину больничного коридора:

— Здравствуй, Ник! Искренне рад, что ты пришел.

Друзья, резко контрастировавшие между собой: крепкий, молодой еще человек со спадавшими до самых плеч волосами и превосходивший его возрастом, но не комплекцией мужчина, — пожали друг другу руки.

— Рад тебя видеть, Марк, — раздался в ответ добродушный бас.

Лицо Ника выразило легкое удивление: он явно не ожидал столь сильной хватки от своего тщедушного с виду приятеля.

— Не знаю, как отблагодарить тебя за то, что ты откликнулся на мою просьбу. Ощущаю себя страшным эгоистом — и потому, что уезжаю, хотя обещал Зое по крайней мере до весны оставаться с ней, и потому, что дернул тебя… Ты ведь, с твоей работой, и на себя-то с трудом можешь выкроить время…

— Не переживай, мы же все обсудили, — перебил его Ник. — Ты делаешь это для своей дочери.

— Да, жена предложила поехать поработать на Восток. Это единственный способ дать Зое достойное лечение — за рубежом, с хорошими специалистами и нормальным оборудованием. В этой дыре ее не вылечить, а столичная медицина нашей необъятной… — Марк понизил свой тон. — «Не оправдывает издержек, и лучше собрать деньги на что-то получше…» Так нам сказали. А пока собираем деньги, Зоя должна оставаться здесь.

Марк замолчал, его взгляд потерял всякое выражение. Перед Ником стоял внутренне опустошенный человек, искренне любящий своего ребенка и именно по этой причине вынужденный проститься с дочкой и отправиться в далекий, забытый край. Его жена, инженер-геолог, как и он, уже ждала его там. Это она выхлопотала для Марка высокооплачиваемый долгосрочный контракт, который давал хоть какую-то надежду на выздоровление их ребенка. Ник пытался найти слова поддержки, одновременно гадая, какой работой могут заниматься инженеры-геологи в пору заморозков и снегов.

Дверь палаты, к которой Марк все еще стоял спиной, заслонив ее на время разговора, вновь неслышно приоткрылась. Ник мог бы подумать, что виной этому сквозняк, если бы его внимание не привлекли ярко-голубые глаза, выделявшиеся на фоне бледного веснушчатого детского лица, осторожно выглядывавшего из-за двери. Глаза осматривали незнакомца с ног до головы, пока не натолкнулись на встречный взгляд. Ребенок, испуганный этим «столкновением», отступил внутрь палаты.

— Зоя, — сказал Марк с улыбкой и встрепенулся, точно только проснувшись. — Наверное, не узнала тебя.

— Ничего удивительного. Она видела-то меня пару раз от силы, я же у вас почти не бываю.

— Ну тогда пойдем, я снова вас познакомлю, — с воодушевлением предложил отец девочки.

Оказавшись в палате, Ник сразу обежал ее взглядом. За огромным окном — оно располагалось прямо напротив двери — мир тонул в непроглядной тьме зимнего утра. Но бесприютным холодом веяло не от окна, а от бежевых стен. Даже более теплое сравнительно с коридором освещение не спасало. Не спасали ни рассыпанные по стенам блестки — «звезды», подумал Ник, — ни выраставшая позади больничной койки радуга, уходившая под потолок. Возле стены по левую сторону, голой, не считая блесток, стояло три разноцветных пластмассовых стула, таких же, как в коридоре. У самого дальнего из них находился аппарат неизвестного Нику назначения с отходившими от него полупрозрачными трубками и шлангом, подведенным к небольшому баллону, крепившемуся на металлическом штативе под монитором. Его черный экран свидетельствовал о том, что оборудование сейчас выключено, и, судя по всему, к лучшему.

Изножье кровати смотрело на приставленную к противоположной стене низкую деревянную тумбу с парой мягких игрушек на ней. Над ними оказался и самый неожиданный здесь элемент интерьера — небольшой кинескопический телевизор на подвесной полке.

Наконец, Ник взглянул на саму постель, где, укрывшись с головой, лежала девочка, рыжие волосы которой разметались по подушке. Это позабавило и отца, присевшего на кровать рядом с дочерью, и оставшегося стоять возле двери его друга.

— Можешь не прятаться, — произнес Марк. — Твоя шпионская миссия провалилась.

— Не хотела вам мешать, — раздался звонкий детский голос из-под одеяла, — извините.

— Ничего. Это ведь к тебе гость. Рассказчик, о котором я говорил.

Девочка встрепенулась, сбросив с себя одеяло, и уселась на краю кровати, чтобы получше рассмотреть незнакомца. Теперь в ее глазах не читалось ни страха, ни смущения — только недоумение, о чем свидетельствовала по-взрослому приподнятая бровь.

Отец говорил Зое, что, пока он в командировке, его друг будет рассказывать ей волшебные истории, чем скрасит ожидание. Но образ рассказчика, увлекающего своими историями детей младшего и среднего возраста даже в эпоху телевидения, — тот образ, что представила себе Зоя, — слабо вязался с рослым, на голову выше ее папы, мужчиной в косухе и с длинной, как у исполнителя метал-группы, прической.

— Так, значит, вы будете рассказывать мне байки? — серьезным тоном спросила девочка.

Марк с Ником, не ожидавшие услышать подобное из уст двенадцатилетней, обменялись недоуменными взглядами.

— Извини, — в замешательстве спросил Ник, — какие еще байки?

— Ну вы же выглядите как байкер!

В палате воцарилась гнетущая тишина. Оба мужчины, одному из которых было давно за тридцать, а второй не разменял еще четвертый десяток, почувствовали полную растерянность перед ребенком — оба они не понимали, какое отношение байки имели к внешнему виду Ника.

Тем временем лицо Зои утратило серьезное выражение, она перевела растерянный взгляд с отца на его приятеля, пытаясь понять, что именно сказала не так.

— То есть, — вновь подал голос Ник, — ты считаешь, что байкерами называют людей, которые рассказывают истории?

— Ну да, это люди в крутых кожаных куртках, они катаются на мотоциклах и потом рассказывают друг другу байки за кружечкой пенного.

— Ты где вообще такое услышала, Зоя?! — вышел из прострации ее отец.

— По телевизору! — Девочка с невинным выражением указала туда, где располагался искомый предмет.

Марк посмотрел на выключенный экран с осуждением, достойным последнего негодяя, рушащего непорочный детский мир.

— Ну, на мотоциклах я не езжу, пиво не пью и пишу детские сказки, а не истории о всадниках, рассекающих по прериям на стальных конях.

— Но если человек байкер… — запротестовала девочка, но Ник ее перебил:

— А слово «байкер» не имеет никакого отношения к чистокровной русской байке. Оно происходит от английского слова, которое, думаю, ты тоже прекрасно знаешь…

— Байк! — подхватила девочка. — Да, наверное, я немного перепутала.

— В прекрасном русском языке есть еще одно слово для вымышленных историй — «небылицы».

— Мне оно не нравится, слишком старомодное!

— А как тебе «сказка»?

— Вот оно хорошее, — оценила Зоя.

— Тогда договорились. Так и будем называть наши истории.

Марк с теплом на сердце наблюдал за этим разговором.

Зоя была стеснительным ребенком, яркие эмоции демонстрировала лишь в присутствии близких людей. Но кто, как не работник детского сада, может найти общий язык с застенчивым ребенком, пускай и значительно старшего возраста. Марк принимал во внимание еще и то обстоятельство, что Ник добровольно оставил учебу в университете, чтобы помочь семье и обеспечить лечение сестре, насчет чего ни разу не обронил и слова сожаления в присутствии своего друга. Даже наоборот. «Где бы еще я обрел столь преданную аудиторию?» — говорил он с улыбкой. Эти слова всегда казались Марку наивным самоутешением. Но это была пленяющая наивность, исполненная искреннего жизнелюбия.

— Рад, что ты ей понравился, байкер Ник, — с улыбкой произнес Марк, когда они вдвоем вышли в общий коридор, где уже появились другие посетители и персонал. — Она впервые улыбается с тех пор, как узнала про мой отъезд.

— Ее можно понять. У нее здесь лишь тетя и остается, которая при всем желании не смогла бы уделять девочке все свое время.

— Хорошо, что Мире разрешают навещать Зою не только в обеденные часы. Но, учитывая ее вклад в больницу и жизнь детей, вполне справедливо разрешить ей двадцать минут в день проводить с племянницей.

— Помню твои рассказы о ее подвигах, — осадил Ник охотника до хвалебных отзывов о свояченице, которую, кажется, тот любил как родную сестру. — Ты послезавтра уезжаешь?

— Да, завтра проведу с Зоей последний день. Потом только ты и Мира останетесь с ней на долгие три месяца.

Как и час назад, когда Ник лишь увиделся с лучшим другом, лицо последнего на мгновение превратилось в непроницаемую маску. Но теперь взгляд его не потух — напротив, выражал решительность и, сверх того, благодарность. Впрочем, ни тот ни другой не замечали, что, несмотря на тихий разговор, они уже привлекли внимание почти всех людей в коридоре: посетителей, детей и персонала. Многих занимал причудливый контраст во внешности двух друзей. Если Ник напоминал не то мотоциклиста, не то бас-гитариста, то Марк в своем пиджаке и очках выглядел как замученный жизнью конторский служащий. Живая карикатура на неформальный образ жизни вела задушевные разговоры с подлинным воплощением конформизма. Это было тяжело не заметить, а заметив — не улыбнуться, хотя бы на минуту забыв о насущных заботах. Ник обладал редким даром вызывать такие улыбки.

— Можно тебя еще кое о чем попросить, Ник?

— Конечно.

— Сказки, которые ты будешь рассказывать Зое по выходным… Ты мог бы сделать их для нее более… личными? Хорошо бы включить в них яркие моменты из ее жизни, о которых я тебе рассказывал. Или даже истории ее друзей. Я могу прислать тебе эти истории по электронной почте. Конечно, если это тебя не затруднит…

— Можешь для начала просто назвать мечту своей дочери, если у нее такая есть, — предложил Ник.

— Мечту?.. — Марк недоуменно воззрился на своего собеседника и на минуту задумался. — Знаешь, когда я рассказываю ей о поездках за рубеж и показываю фотографии оттуда, она всякий раз говорит, что тоже хочет побывать там, когда выздоровеет… Вместе с нами посмотреть на чудеса света, погулять по дальним городам, увидеть их архитектуру и все в таком духе.

— Я что-нибудь придумаю, — после небольшой заминки ответил Ник, слегка улыбнувшись. — Обещаю, что скучать, пока ты будешь в отъезде, ей не придется.

После этих слов они снова обменялись рукопожатием — хватка Марка стала еще крепче, — и Ник вошел в кабину лифта, махнув на прощание, прежде чем скрыться.

Марк, проводив друга заинтересованным и благодарным взглядом, вернулся в палату к дочери.

I

Улицы припорошило свежевыпавшим снегом, и белый тротуар переливался и мерцал в свете фонарей. Зоя, давно ожидавшая, когда небеса укутают безжизненную землю снежным бархатом, теперь радостно наблюдала за танцем снежинок по ту сторону окна. Ее удручало лишь то, что окно нельзя открыть, впустив в комнату свежий воздух, не говоря уже о том, чтобы выйти на улицу. Здесь была бессильна даже ее тетя, которая, чтобы хоть как-то отвлечь девочку от болезни, регулярно приносила племяннице сладости и игрушки. Она позаимствовала из кабинета главного врача видеомагнитофон со стареньким телевизором, чтобы Зоя могла смотреть фильмы, когда ей надоедает чтение или рисование.

Но сегодня Зоя почти не включала телевизор. К еще не прочитанным книгам Льюиса Кэрролла и Александра Волкова и тетрадям с задачами «для развития творческого мышления» душа ее не лежала. Обыкновенно жизнерадостная, сейчас Зоя казалась своей тете необычайно рассеянной и задумчивой (не поинтересовалась даже, как у нее, Миры, дела и что интересного она принесла в этот раз).

С утра у девочки был жар, частично спал он лишь к полудню, но Мира, будучи старшей медсестрой больницы, считала, что причина такого настроения и необычной замкнутости ее племянницы в другом. Она утвердилась в верности своей интуиции, когда Зоя рассказала, что будто бы именно для нее написали сказку, в которой она, Зоя, будет главной героиней. Мира знала о встрече Марка и Ника, о просьбе, которую Ник согласился исполнить для лучшего друга, но не о том, что сказка, которую он станет рассказывать по выходным, о самой племяннице. В своей манере, будто общаясь с младшей подругой или сестрой, она спросила, в какой сказке Зоя хотела бы побывать, на месте какого персонажа оказаться и хочет ли запечатлевать свои похождения по волшебному миру на бумаге. Эта идея девочке понравилась, и она попросила принести ей принадлежности для рисования.

Альбом с белоснежными листами и карандаши давно лежали на тумбочке позади Зои, которая, несмотря на температуру, всматривалась при тусклом свете фонарей в лица прохожих, ожидая увидеть в каждом из них Ника. Он обещал навещать ее после пяти, когда все назначенные процедуры, как правило, были закончены. Большую часть дня Зоя провела в мыслях о том, какую же сказку сочинил Ник, — это позволяло ей легче перенести поднявшуюся температуру; но теперь она предалась невеселым размышлениям о том, почему рассказчик опаздывает и вообще придет ли. От этого становилось все тоскливее на душе — тем сильнее, чем ближе стрелка часов подходила к шести.

— Поздно в этом году снег выпал, да? — неожиданно пробасил знакомый голос за ее спиной.

Зоя, вздрогнув, повернулась к двери, испуганно посмотрела на посетителя. Затем снова взглянула в окно, не понимая, как же пропустила Ника, на лице которого играла лукавая улыбка.

— Парадные двери действительно находятся с этой стороны. — Он демонстративно достал небольшой брелок с ключами. — Но только для пешеходов.

Сейчас Зоя обратила внимание на то, что одежда Ника была сухой — если бы он шел даже под таким легким снежком, все равно бы намок. Следовательно, он приехал на подземную парковку на машине — эту догадку она и высказала. Ее хрипота, как и еще большая бледность, не ускользнула от внимания Ника.

— Ну прямо со страниц произведений Конан Дойля сошла! Идеальный силлогизм. Ты раскусила меня, юная сыщица.

— Сил-ло что? — переспросила Зоя.

— Ты сделала вывод на основании двух посылок. Звучит просто, но, поверь, не всякий взрослый обладает такой способностью. Многим достаточно видеть только одну сторону картины, и то не полностью, чтобы судить о чем-то.

Заметив, с каким смущением и замешательством юная собеседница обдумывает его слова, он решил сменить тему:

— Но ты ведь ждешь сказку, а не детектив или лекцию по философии?

— Точно! — В глазах ее сверкнул восторг. — Мою сказку!

Просеменив босыми ногами к своей кровати, она уже собралась запрыгнуть на нее, но, вспомнив об альбоме, расправила одеяло и удобно расположилась сверху, положив перед собой и карандаши, и бумагу.

Болтая ногами, она смотрела, как Ник расстегивает борсетку, висевшую на его плече, и достает дневник, хранивший все сказочные миры, которые когда-либо выходили из-под пера сказочника. Надо сказать, что технике, хотя, как все, пользовался ею, Ник доверял значительно меньше, нежели проверенной бумаге.

Обложка дневника сразу приковала внимание Зои. Сначала перед ней предстала картина изумрудного леса со сверкающей травой и образующими витражи кронами деревьев. Вокруг стволов обитатели волшебного леса водили хоровод, а лазурное небо украшала переливающаяся десятками оттенков радуга. Зоя немного наклонила голову, и вот уже небесную гладь, налившуюся темным сапфиром, усеивали сверкающие звезды, трава и листва в дремучем лесу излучали таинственное зеленоватое свечение, а в кронах фосфоресцирующих деревьев безошибочно угадывалась надпись, невидимая при свете дня: «Дневник желаний».

Наблюдая за Зоей, по-кошачьи наклонявшей туда-сюда голову, Ник пояснил:

— Линзовидная живопись. Это подарок знакомой, работающей в типографии, где выпускают такие дневники и тетради.

— Кла-а-ассно… — протянула завороженная девочка.

— Это лишь обложка. То, что внутри, надеюсь, удивит тебя намного больше.

С этими словами он торжественно раскрыл дневник на практически пустой странице. Это был обычный разлинованный лист, отличавшийся от тех, на которых Зоя выполняла школьные задания, разве что своей толщиной да белизной тщательно выскобленной бумаги. Прочитав одинокий заголовок «Сказка для Зои», выведенный аккуратным каллиграфическим почерком в самом верху страницы, она непонимающе посмотрела на Ника.

— А где сама сказка?

— Здесь. — Ник приставил палец к виску. — И у тебя и у меня.

— Вы меня обманули?..

— И да и нет. Ты сама будешь сочинять свою историю, а я лишь ограню ее.

За двадцатисемилетнюю жизнь, включая пятилетний опыт работы с детьми, не приходилось еще Нику ощутить на себе столь смиряющий и оттененный не то жалостью, не то разочарованием взгляд ребенка.

— Как я буду сочинять, если рассказчик — вы?

— Ты верно подметила: я — рассказчик. Мое перо в первую очередь служит тому, чтобы описывать образы, рожденные воображением. Но кто сказал, что эти образы должны возникать из фантазии одного человека? Скажи, Зой, ты больше хотела бы быть наблюдателем или активным участником истории?

— Конечно же участником! Это интереснее!

— Тебе бы хотелось влиять на развитие сюжета? Самой решать, куда пойдет героиня и что сделает? Какое решение примет в тех или иных ситуациях?

— Еще бы!

— Тогда давай начнем вот с чего. Скажи, где ты хотела бы побывать больше всего на свете. Это место станет отправной точкой нашего повествования.

На этих словах у девочки загорелись глаза, а вместо ответа она соскочила с кровати, подбежала к тумбе, извлекла из верхнего ящика толстый темно-синий альбом. Распахнув его перед Ником, она указала пальцем на свою любимую фотографию.

— Вот здесь! — восторженно произнесла Зоя.

Ветер перемен

— Ты открываешь глаза и видишь, что стоишь посреди широкой и оживленной улицы. На тебе платье из красного шелка — его легкая ткань колышется при малейшем дуновении ветра, но зато не стесняет движений.

— Что я вижу вокруг? — поинтересовалась Зоя.

— По обе стороны тянутся невысокие деревянные домики. Их террасы украшены заборчиками с причудливой резьбой, а двери и окна — фонарями. Они не стеклянные, а из цветной бумаги. На них нанесены иероглифы, а снизу фонари украшены пушистой кисточкой из шелковых нитей. В некоторых из этих «бумажных ламп» даже при свете дня все еще теплится огонек, придавая им сходство с волшебными ночниками. Местные поверья говорят, что они приносят удачу и богатство хозяевам домов, а заодно охраняют жилище от различных невзгод. Темно-синие крыши этих небольших, но изящных сооружений покатые, а углы их загнуты кверху подобно крыльям бумажного журавля.

— Нас в школе учили делать таких журавлей! — перебила Зоя. — Они называются «оригами».

— Но рассказывали ли вам в школе, что бумага, как и оригами (а это далеко не только журавли), несмотря на свое название, происходит именно из этих краев, а не из Страны восходящего солнца — Японии? Жители японских островов, несомненно, переняли и развили бумажное искусство, но изначально оно появилось именно в китайских домах.

— А вот об этом нам не говорили… — задумчиво ответила Зоя и с любопытством посмотрела на рассказчика, увидев в нем ходячую энциклопедию: — Я могу рассмотреть эти красивые дома поближе?

— Конечно. Но ты не одна на этой улице. Путь к ним преграждают десятки прохожих. Многие из них, особенно девушки и женщины, облачены точно так же, как и ты, — в легкую одежду с широкими рукавами. В узорах, вышитых серебром и золотом, угадываются дальневосточные мотивы: цветы, мифические животные и экзотические рыбы. Такие платья, отдаленно напоминающие кимоно, с которыми их часто путают, называются «шэньи». Мужчины в большинстве своем одеты проще. Примечательны их конусообразные шляпы, защищающие от солнца. Ты замечаешь, что некоторые из этих шляп мокрые.

— Идет дождь?

— Отнюдь. Стоит теплая и солнечная погода. Просто, чтобы этот головной убор лучше охлаждал, его нередко окунают в воду перед тем, как надеть. Хотя следует понимать, что такие шляпы — отличительный знак простолюдинов, большинство из которых работает на открытом воздухе. Богатые сословия выделяются куда более вычурными нарядами, в которых красота орнамента уступает сложности и витиеватости узоров. Мужчины-аристократы, как правило, передвигаются в компании своих жен и дочерей на рикшах (извозчиках, которые тащат двухколесную повозку, взявшись за оглобли — жерди). Разглядывая окружающих людей, ты замечаешь, как слева от тебя выросла очередная повозка. Ее извозчик, словно не замечая тебя, упрямо движется в твою сторону.

— Я кричу ему, чтобы он остановился!

— Он не слышит тебя. Даже твои взмахи руками не дают результата. Старый, согбенный годами и тяжелым трудом старик, тянущий низко расположенные жерди, смотрит сквозь тебя. Телега, нагруженная кучей ящиков, накрыла своей тенью твою маленькую фигуру, — с нескрываемым довольством произнес рассказчик.

— В таком случае я отскакиваю в сторону и бегу к тротуару! — придумала решение Зоя.

— Тротуаров в те далекие времена еще не было, но твою мысль я уловил. Ты проворно уклонилась, избежав столкновения с повозкой, и, лавируя среди прохожих, которые тебя действительно не замечают, добралась до края улицы. Ты переводишь дух у живой изгороди, разделяющей грунтовую дорогу и дома. Здесь пешеходов заметно меньше — в основном дети и старики, не вписывающиеся в живой поток. Напротив тебя находится, по всей видимости, торговый квартал, который увешан многочисленными украшениями и плакатами. Пеструю улицу ежесекундно оглашают крики лавочников и разговоры торговцев на неизвестном тебе языке. Между торговым и жилым кварталами — в тени домов — пролегает узкая улочка. Позади ты видишь нескончаемые ряды однотипных домов, которые ведут к городским вратам.

— Хочу в торговый квартал! Посмотреть, какие вещи продавали в то время.

— Пока ты направляешься к торговым лавкам, твое внимание приковывает лазурное небо с редкими, словно робко нанесенными на него белой тушью, облачками. Точно купол, оно оберегает и город, и всю страну от любых невзгод. Оно вселяет в тебя чувство покоя и защищенности. Но вот ты приближаешься к заветным магазинчикам и останавливаешься перед первой же открытой лавкой, на самом краю улицы.

— Что же я в ней вижу? — нетерпеливо спросила девочка.

— Всевозможную керамическую утварь: кухонную, столовую и декоративную. Она поражает не столько разнообразием форм, сколько аккуратно выведенными узорами и даже целыми картинами на белоснежной поверхности: здесь и рисовые поля, напоминающие залитые водой широкие лестницы (их еще называют рисовыми террасами), и цветущие вишневые сады, обнимающие размашистыми розовыми ветвями вазы. Живописные пейзажи, стоит бросить на них взгляд, увлекают в другой мир. Есть здесь поделки и попроще — исполненные благородной простоты. На них можно увидеть либо один-единственный иероглиф, нанесенный искусной рукой каллиграфа (мастеров письма нередко привлекали к росписи фарфора), либо еле заметное узорчатое окаймление по краям. Если же не встречается ни того ни другого, то в глаза бросается искусство самого гончара, привлекающее взгляд плавными и аккуратными формами этих хрупких, как стекло, глиняных изделий. Такая посуда — главное украшение не только небольшого магазинчика, но и всей Поднебесной, как называют здешние края.

— Я могу взять себе одну тарелочку?

— Если отважишься украсть, — засмеялся рассказчик. — Тебя никто не видит. Но ты ведь не хочешь стать антигероем, верно?

— Я перелезаю через прилавок и забираю блюдце с рисунком вишневого сада, — хладнокровно заявила Зоя.

— Что же… Ты аккуратно перелезаешь через торговую стойку, не задевая ни одного предмета, и подходишь к полкам с фарфором. Вот ты протягиваешь руки к заветному трофею, но вдруг слышишь крик на неведомом тебе языке — он доносится откуда-то с улицы. В нем слышится что-то созвучное со словом «луна». Полагая, что твой коварный замысел раскрыт, ты оборачиваешься, но видишь, что взгляды прохожих, как и взгляд лавочника, устремлены отнюдь не на тебя. Все они смотрят куда-то вверх, без конца повторяя одно и то же слово. Словно в небе среди бела дня и вправду показался лунный диск…

— Что привлекло их внимание?

— Ты пытаешься увидеть источник всеобщего волнения, которое с каждой секундой нарастает все больше и, кажется, уже грозит перерасти в панику. Но из дальнего конца лавки тебе этого сделать не удается.

— Я забираю с собой фарфоровую тарелочку, — Зоя сделала особый акцент на этой части предложения, — и выхожу наружу, чтобы узнать, что там происходит.

— Без малейших угрызений совести ты выносишь из лавки незаконно присвоенное имущество и, стоя перед ней, возводишь взгляд к небу. Твои руки вцепляются в холодное блюдце с такой силой, точно оно остается единственным предметом, связующим тебя с этим миром.

— Что происходит?..

— Угольно-черные, словно опаленные огнем, тучи сгущаются над городом. Необъятная тень накрыла собой улицы и крыши домов. Впечатление, будто живописную палитру города разбавили черной тушью, ровняющей все цвета. На горизонте ты замечаешь что-то похожее на пару рубинов, инкрустированных в грозовой занавес. Когда туча, как живое существо, подалась вперед, оба камня, прежде находившиеся на некотором расстоянии друг от друга, соединились. Что бы это ни было, оно уставилось прямо на тебя.

— До чего же жуткая туча! — заключила было девочка, но детское любопытство перевесило: — Можно к ней приглядеться?

— Ты приглядываешься и различаешь два отходящих от тучи огромных уса, длинные, как колья, рога и ощерившуюся пасть с загнутыми клыками. Существо буквально пожирает тебя своим огненным взглядом. Под ним тебя саму начинает поглощать невидимое пламя, но не снаружи, а изнутри.

— Нужно уходить из-под его злобного взгляда! — решительно произнесла Зоя.

— В твоем распоряжении три пути. Первый — вдоль торгового района, пролегающий между лавками и людьми, так же, как и ты, встревоженными появлением страшного духа. Второй — по жилому району, ведущему к городским вратам. Учти, что они закрыты. И, наконец, третий — через темный переулок между двумя этими кварталами. Советую думать побыстрее — к городу стремительно приближается целый рой алых существ, которых ты не сразу различила на фоне их предводителя. Они целыми потоками вырываются из его глаз, ноздрей и пасти, словно ожившие языки пламени.

— Спрячусь-ка от них в переулке. На всякий случай иду по самому краешку улицы, чтобы меня не сбили. И крепко-крепко, — Зоя выделила эти слова так, будто жирно подчеркнула их фломастером, — держу свою тарелочку!

— Итак, едва не прижимаясь к живой изгороди, ты отступаешь к прогалине между жилым домом и магазинчиком, которую видела по пути сюда. По всей улице в панике суетятся люди, не зная, что им делать: кто-то бежит домой, запирая двери и баррикадируя ставнями окна; иные бросаются наутек из города с маленькими детьми и драгоценностями на руках; а некоторые, в основном пожилые люди и монахи в темно-синих и оранжевых одеждах, становятся на колени перед лицом превосходящих сил. Но не молят о пощаде, а зачитывают мантры — неведомые тебе заклинания, которые состоят из повторений священных звуков и гимнов дальневосточных учений. Носители древних знаний сжимают и перебирают в своих руках четки всевозможных цветов и размеров, символизирующие принадлежность каждого из них к одной из многочисленных философских и религиозных школ. Их последователи, оставив тысячелетние распри, сплотились перед лицом более серьезной — единой для всех — угрозы.

— А этот рой, о котором ты говоришь, далеко? Это ведь все драконы, да?

— Он уже давно вторгся в воздушное пространство города. Но это не драконы, а маленькие, недавно вылупившиеся дракончики. Они отмечают свой путь редкими вспышками оранжевого света — пламенным дыханием, вырывающимся из бесчисленных пастей в предвкушении человеческих жертв.

— А я-то думала, что они будут сильно отличаться от наших… — разочарованно произнесла Зоя.

— Ты действительно отмечаешь, что внешне они мало похожи на крылатых рептилий из знакомых тебе легенд и преданий. Их тело не отличается массивностью и больше напоминает змеиное туловище с шипастым гребнем на спине. Огромные и белые клыки не умещаются в пасти, напоминающей тигриную. Но самое удивительное — у них нет даже подобия крыльев. Они извиваются в воздушном потоке подобно речным змеям в родной стихии.

— Далеко еще до той улочки? Как бы не попасться ни одному из этих змеев на глаза.

— Благодарю за подсказку: когда тебя отделяет всего несколько шагов от заветного переулка, одно их этих созданий, опередившее своих собратьев, замечает тебя и несется вниз, вытянув перед собой смертоносные когти.

— Я прижимаюсь к земле!

— Ты прижимаешься к земле, и летучий змей, неуклюже пикируя, по неосторожности врезается в одну из крыш, сдирая по пути всю кровлю. Оглушенный этим столкновением, он слетает с нее, как с трамплина, оставляя продолговатый пролом в здании напротив. Так он проиллюстрировал древнее предназначение загибающегося кверху карниза — оберегать жилище от непрошеных духов. Конечно, если не упоминать того, что он выполняет еще и вполне практичную функцию водоотвода. Встав на ноги и войдя в переулок, ты видишь деревянный забор, через который при желании можешь перелезть…

— Ну, значит, перелезаю.

— Но с тарелкой ты этого сделать не можешь.

— Нет… — жалобно пискнула Зоя.

— Да, — безжалостно ответил рассказчик.

— Я ее перебрасываю через забор и перелезаю!

— Ты ведь понимаешь, что она разобьется? Фарфор необычайно хрупок.

— Тогда просовываю под забором.

— Внизу нет никакого зазора. Между досок тоже.

— Да чем тебе моя тарелочка не угодила?!

— Тем, что она не твоя.

— Ух, — насупилась девочка и взяла саркастический тон: — Я вдруг осознала свою вину, положила тарелочку на землю и мысленно попросила прощения у несчастного торговца фарфором. Изо всех сил стараюсь не плакать при этом.

— Ты бросаешь последний взгляд на прекрасный вишневый сад и проводишь рукой по гладкому фарфору, прощаясь с тарелочкой. Но трогательную сцену нарушает появившийся на поверхности рисунка отсвет пламени. Обернувшись, ты видишь пылающее здание, а над ним целый столп черного дыма, который сливается с таким же зловещим небом. Понимая, что разрастается пожар, ты поспешно перелезаешь через ограждение и пытаешься затеряться в лабиринте темных и безлюдных улочек. Ты не знаешь точно, куда идти, но следуешь единственному разумному решению — бежишь как можно дальше от огня. Во время этого отступления над твоей головой изредка проносятся чьи-то тени — тебя ищут, поэтому ты стараешься идти осторожно.

— Эй, не говори за меня, что я делаю! Но ты прав, я иду дальше.

— Прошу прощения, Зоя. Но у тебя сейчас все равно нет выбора… Вот уже какое-то время ты бредешь по тихим и спокойным улочкам, где, по всей видимости, редко ступает нога человека. Стены домов здесь грязные и неухоженные, ведь нет никакой необходимости в заботе о них с тыльной стороны улицы. Тишину нарушает отдаленный гул толпы на оживленных аллеях. Ты слышишь, как в страшном хоре сливаются испуганные крики мужчин и женщин, детский плач и приказной тон начальников стражи, решивших противопоставить древней силе мечи, копья и бамбуковые луки. Кстати, это растение, бамбук, здесь в почете не только у военных, но и у обычных людей. Недавно ты видела прохожих с корзинами, шляпами и даже сандалиями из этого злака, который часто заменяет древесину на Дальнем Востоке.

— Это все безумно интересно, но куда я вообще иду? Пожар остался далеко позади?

— Тебе пришлось залезть на забытые кем-то ящики, чтобы это узнать. Поднимающийся к небесам дым теперь на большом расстоянии от тебя — он заволок собой весь горизонт. У тебя закрадывается подозрение, что город жгут не как попало, а стараются взять в огненное кольцо, которое впоследствии будет постепенно сужаться. Точно силок для ловли хитрого и маленького зверька. Возможно, даже рыжего.

— Во-первых, я не зверек, — надула губы девочка, — а во-вторых, я хочу по этим коробкам забраться на крышу, раз этому лабиринту нет конца.

— Не боишься драконов?

— Убегу от них, если будет нужно! Я же маленькая и хитрая, ты сам сказал.

— Ну хорошо. Ты самоуверенно взбираешься на крышу, видя, что солнце преодолело уже половину дневного пути и неспешно начинает клониться к горизонту. А горизонт почти полностью слился с чернеющим небом — туловищем исполинского дракона. Ты чувствуешь, что сами небеса, бывшие недавно надежной защитой, обратились против тебя. Зато догадка по поводу ловушки, устроенной ящерами, оказалась верна: север и юг города охвачены огненным шлейфом, и ему уготовано сомкнуться на востоке, чтобы отрезать последний путь отступления из этого пекла.

— Тогда я просто буду бежать по крышам на восток, чтобы смыться из города, пока не поздно. Он обречен.

— Положительные герои у тебя не в почете, да?

— Я ребенок! Как я могу противостоять огромным ящерам, которые дышат огнем?

— Ну, могла бы попросить подсказку у меня. Но твое положение действительно безотрадно, не спорю. Итак, ты бежишь по пологим крышам, стараясь держаться карниза — наиболее ровного участка на них. Планировка улиц или, вернее, узких улочек в этой части города позволяет без труда перепрыгивать с одного дома на другой. В такие моменты ты можешь различить внизу толпы людей, бредущих в том же направлении, что и ты. Через них стремительно прорываются стражники и солдаты в необычной броне, напоминающей драконью чешую. Несмотря на кажущуюся громоздкость, она не умаляет их стремительного шага.

— Человек в доспехах не может так быстро передвигаться! — возразила Зоя.

— Безусловно, любая одежда, а тем более броня, сковывает движения. Но та, которую ты видишь на стражниках, называется ламеллярной. Она состоит из сотни пластин, скрепленных между собой тканевым шнуром, и обеспечивает более свободное движение по сравнению с большинством доспехов западного образца. Хорошая защита бывает страшнее грозного оружия, доложу я тебе.

— Ладно-ладно, уяснила, мой сенсей! — закатила глаза девочка.

— В нашем случае уместнее сказать «шифу», — улыбнулся рассказчик. — Грациозно перепрыгивая через небольшие просветы между домов и взбегая по пологим крышам, чтобы оказаться на другой их стороне, ты с неменьшим проворством уворачиваешься от взглядов пролетающих мимо драконов. Чтобы наверняка скрыться от преследователей, ты периодически ныряешь обратно в лабиринт улиц и затем вылезаешь в другом месте.

Со временем дракончиков становится значительно меньше.

— Надеюсь, они отступают.

— Как бы не так. Скорее всего, их основные силы распределены по периметру города, чтобы поддерживать кольцо огня. На твое счастье, оно еще не замкнулось — впереди, на востоке, по-прежнему виднеется широкая брешь. Через нее ты, как я понимаю, и стремишься выбраться из города.

— Именно так, — подтвердила Зоя. — Очень сильно стремлюсь.

— Вот ты дошла до края очередной крыши и чуть было не сорвалась вниз — дальше бежать некуда. Здания расходятся влево и вправо, открывая твоему взгляду большой и роскошный сад. Кроны деревьев в нем кажутся тебе смутно знакомыми. Море изумрудных листьев, которое ты только и можешь различить с такой высоты, местами рассекают розовые волны, а усиливающийся с каждой минутой ветер доносит до твоего слуха приветливый шелест раскинувшейся посреди города рощи. Этот же самый ветер, по-видимому, не позволяет драконам замкнуть кольцо огня на горизонте. Это дает тебе хоть и небольшое, но все-таки преимущество во времени. Как ты им распорядишься?

— Хм… Ну, мне интересно увидеть, что это за сад такой. Я спускаюсь, но пока не вхожу внутрь.

— Пока ты искала место, чтобы спуститься, ты отметила, что наперекор умершим краскам города сад все еще сохраняет свою живую палитру.

— Значит, что-то оберегает его! — догадалась девочка.

— Не исключено. Наконец ты спрыгиваешь на брошенную кем-то телегу, нагруженную мешками, и по ней спускаешься на мостовую, которая окаймляет рощу. Наконец ты можешь лучше ее рассмотреть. «Конечно! — думаешь ты. — Вот почему она вызвала такой отклик в сердце при первом же взгляде на нее!» Это было то самое место, что изобразил неведомый художник на полюбившейся тебе фарфоровой тарелочке. Эта ожившая картина вызывает в тебе еще больший трепет: ласкающая взор игра красок дополнилась чудесными древесно-цветочными ароматами, которые осторожно нашептывает голос ветра. Размеренное дыхание жизни угадывается в покачивании ветвей. Роса, серебряными иглами срывающаяся с вечнозеленых листьев, омывает узкие тропинки неслышным дождем. Создается впечатление, что не сад был искусственно разбит посреди величественного города, но, напротив, сам город призван быть стражем этого места, которое кажется данью естеству в его первозданном виде.

— Будет грустно, если такая красота сгорит, — сказала Зоя. — Теперь я хочу остановить пожар.

— Понимаю, истинный эстет ценит искусство превыше человеческих жизней… — растерянно констатировал рассказчик. — Развитие событий зависит от тебя. Не забывай только, что скоро огненное кольцо замкнется — когда город со всех сторон будет окружен пламенем, бежать будет уже некуда.

— Тогда я пойду в сторону выхода из города через этот сад, чтобы рассмотреть его по дороге.

— Только ты ступила на тропинку, как поняла, к своему удивлению, что перенеслась далеко за пределы того места, в котором бушует пожар. Но не в пространстве, а во времени — на многие тысячелетия назад. Чтобы разубедиться в этом, ты снова окинула взглядом богатые дома, окружающие сад, и нависающее над тобой черное небо. Но ты больше не ощущаешь давящей атмосферы, что навалилась с прибытием драконов. Наперекор всему в твоей душе воцарилось умиротворение, такое же, какое ты ощущала в самом начале своего путешествия, когда устремляла свой взгляд к мирному голубому небу. С этим чувством — будто бы кто-то невидимый тебя защищает — ты и двинулась вглубь рощи. Знакомая тебе по рисунку вишня, на тонких ветвях которой распустились розовые, словно выкрашенные вручную листья, чередуется с низенькими и высокими деревьями не менее интересного вида: ствол некоторых из них достигает больше метра в обхвате, а лепестки отдаленно напоминают двулистный клевер. Это самый древний род деревьев, известный человечеству, — гинкго, или «утиные лапы». Его еще иногда называют деревом молодости — благодаря чудодейственным семенам, помогающим сохранять ясность мышления во взрослом и пожилом возрасте. Такое свойство сильно ценится народом, который считает главным в этой жизни здоровье, молодость и долголетие.

— Так это волшебное растение или настоящее? — в замешательстве спросила Зоя.

— С ним связано немало красивых легенд, но само дерево совсем не выдуманное. Упомянутое мной свойство подтверждают многочисленные врачи и ученые. Все же не следует так легко отмахиваться от древних преданий и многовековой мудрости: и то и другое рождается не на пустом месте.

— Значит, это волшебство наяву!

— Хорошо сказано. Ну что же, идем дальше. Помимо розовой вишни и ярко-зеленого гинкго, ты видишь и деревья, более привычные твоему глазу: дубы, клены и каштаны. Они возвышаются посреди раскинувшегося по обе стороны от тропинки океана орхидей, хризантем, лилий, роз, камелий, пионов и прочих цветов неизвестного тебе названия. Разглядывая во время своего неспешного моциона (прогулки) это многоцветье, ты не сразу заметила, как перед тобой возникло не то озерцо, не то пруд идеально круглой формы. Вокруг него таким же ровным кольцом расступаются деревья, чтобы ускользающий свет дня смог исполнить танец на глади древнего водоема.

— В этом водоеме есть что-нибудь интересное? Могу я заглянуть в него?

— Ты приближаешься и видишь одиноко мечущегося почти у самой его поверхности белоснежного карпа — по всей видимости, единственного обитателя и этого озера, и сада в целом. Его перемещения сначала показались тебе хаотичными (то есть беспорядочными) и бессмысленными, будто его стесняет такое маленькое пространство. Но стоило немного приглядеться, как и ко всему в этом мире, и ты увидела в этих метаниях вполне четкую закономерность — карп вырисовывает невидимый символ. Это существо явно знает о твоем присутствии и старается сообщить тебе нечто важное. Когда ты пытаешься различить в его непонятных — или кажущихся таковыми — движениях последовательность, твое внимание привлекают его сапфировые глаза и отливающая белым золотом чешуя. Она имеет мало общего с рыбьей и больше напоминает покров рептилии и доспехи воинов, которых ты видела недавно.

— Могу я погладить этого карпа?

— Ты протягиваешь руку над озером, и карп, к твоему удивлению, подплывает достаточно близко, чтобы ты могла до него дотронуться. Но гладить его оказалось не особенно приятно — ты немного поводила рукой вдоль грубой, шершавой чешуи. Слизь, как у обычных рыб, ее не покрывает. Чешуя обдает тебя странным, почти что морозным холодом. После того как ты его «погладила», житель озера вернулся к своему прежнему занятию, вырисовывая загадочные символы в воде.

— Я всматриваюсь в эти символы, чтобы понять, что он рисует.

— Тебе понадобилось некоторое время, чтобы запомнить каждое движение карпа, но терпение было вознаграждено, и ты различила вот такой значок. — Рассказчик показал Зое иероглиф 龙 в своем блокноте. — Догадываешься о его значении?

— «Карп»?.. «Озеро»?.. — Зоя задумалась над загадкой. — Может быть, «дракон»? Или…

— Когда ты произнесла последнее слово, — перехватил девочку рассказчик, — доселе прозрачное озеро наполнилось синим светом, скрывшим все происходящее под водной гладью. Он залил собой все окружающее пространство: все до единого цветы, окаймляющие берег, приобрели гиацинтовый оттенок, а листья ближайших деревьев налились лазурными красками. Наконец, на самой поверхности озера поочередно начали вспыхивать жемчужные точки, придающие ему схожесть с ночным небом. Они напомнили тебе неведомое созвездие.

— Я хочу соединить эти точки между собой, чтобы узнать, как оно выглядит.

— После того как ты коснулась одной из них, она вспыхнула с новой силой, и ты почувствовала необычное тепло на кончиках пальцев, будто их обдало ласковым, не способным причинить тебе вреда пламенем. То же самое произошло и во второй раз, но с тем лишь отличием, что между двумя выбранными тобой светилами теперь протянулась серебряная нить. Продолжая зажигать все новые и новые звезды, ты видишь, как этих нитей становится все больше. Сначала стали различимы крылья, за ними появился хвост, мощное туловище с огромными лапами, длинная шея и голова, увенчанная парой небольших рогов… Тебе сразу бросилось в глаза резкое отличие этого дракона от тех, которые ведут на кое-кого охоту: лишенные крыльев и мощных лап, они больше напоминают воздушных змеев.

— Есть игрушка, которая так называется! — просияла Зоя.

— Безусловно, есть, — улыбнулся Ник. — Эти мифологические существа и подарили название одноименному китайскому аппарату. Задолго до нашей эры он наводил страх на полях сражений, а потом использовался метеорологами для прогнозирования погоды и геодезистами, чтобы узнать рельеф местности с высоты птичьего полета. Так что это не просто «игрушка». Но вернемся к нашему повествованию. Когда ты приметила разницу между драконами Запада и Востока, вспышка света на секунду ослепила тебя и погрузила в тишину ночи, которая уже вовсю властвует над городом. Когда ты снова открыла глаза, то увидела, что фосфоресцирующая (то есть светящаяся) картина вернулась к своему изначальному состоянию: озеро утратило цвет ночного неба, а раскинувшуюся вокруг него поляну укрыла тень дремлющего теперь леса. Ты кинулась к воде — в ней не было больше удивительного карпа, и ты почувствовала, как сакральная сила, недавно исходившая от озера, исчезла. Очевидно, именно оно вдыхало особую жизнь в это место, которое больше не кажется тебе умиротворенным. Мир со всеми его тяготами и заботами снова обрушился на твои плечи.

— Сад умер?.. — с замиранием сердца спросила девочка.

— Если ты подразумеваешь, что душа покинула тело, которое, несмотря на это, почему-то продолжает дышать, а сердце в нем биться, то да, в этом смысле его можно считать мертвым. Но я бы сказал, что он просто стал как все другие сады: не утратив внешней красоты, тем не менее лишился своего «Я». Деревья перестали общаться между собой покачиванием ветвей и шелестом листьев, а прекраснейшие цветы теперь служат лишь мертвыми декорациями. Он не умер вообще, а стал просто существовать. Воля к жизни его покинула.

— Это звучит даже страшнее…

— Не могу не согласиться. Сейчас перед тобой просто бесприютная темная роща, из которой придется выбираться тем же путем, каким ты пришла. Тропинка обрывается на том самом озерце, окруженном с трех сторон непроходимыми древесными стражами.

— В таком случае я разворачиваюсь и со всех ног бросаюсь к выходу из этого жуткого места!

— По ухабистой тропинке, поминутно спотыкаясь о корни и неровности рельефа, ты бежишь к выходу. Ты уже миновала половину пути, когда заметила вдали, прямо напротив древесной арки, служащей входом в лес, яркое сияние, напоминающее свет луны. Пойдешь дальше?

— У меня ведь нет другого выбора?

— Насколько ты можешь видеть, деревья по обе стороны не загораживают тебе проход. Возможно, окольными путями ты выберешься из сада, но это будет долгий путь.

— Думаю, у меня нет на это времени… Я и так очень много его потеряла.

— Чуть сбавив шаг, ты неслышно подбегаешь к арке, прячась за ближайшим деревом, и осторожно выглядываешь из его тени: тебе кажется, что на тропинке что-то очень большое накрыли ослепительно-белой простыней. От ее света у тебя зарябило в глазах, а кожа покрылась мурашками в ответ на пронизывающий холод, который исходит от этой громады. Твои ощущения подсказывают, что лучше обойти ее стороной.

— Но я хочу узнать, что это!

— То есть ты хочешь подойти к этому существу и осмотреть его? Даже если получишь термический ожог? Даже несмотря на противоестественную природу этого создания, леденящего кровь в жилах любого, кому не повезло увидеть его хотя бы издали?

— Да, хочу!

— Ты предпринимаешь безрассудную вылазку к источнику потустороннего света. По мере приближения ты ощущаешь, как тебя обдает холодом, сродни тому, что ты ощутила у озера, но намного сильнее. Эта бесформенная груда оказалась выше тебя где-то на полторы головы. Стоя практически вплотную к ней, ты решаешь дотронуться… И ощущаешь под своими пальцами ледяную чешую.

— Прямо как у того карпа! — с придыханием заметила Зоя.

— Верно. От неожиданности ты вздрагиваешь и пятишься назад, не сводя глаз с огромного создания, лежащего на боку, спиной к тебе. Сначала из-за массивной спины показывается голова, словно изваянная из мрамора, с горящими сапфиром глазами. Они заливают твою душу волной успокаивающего, как целебный бальзам, холода. Существо не похоже на ящеров, которых ты видела до этого: пасть его, длинная и заостренная, имеет отдаленное сходство с птичьим клювом. Угрожающих клыков нет и в помине.

— Так это добрый дракон?!

— По-видимому, да, и ты освободила его от формы карпа. Во всяком случае, нечто подобное тебе удалось прочесть в небесном взоре ящера. Он не сводит с тебя этого взора, даже когда поднимается на своих мощных лапах, выпрямляя спину и длинную шею. Теперь ты убеждена, что это существо и есть тот самый дракон, которого ты начертила на звездной глади озера. По-видимому, соединяя между собой звезды, ты подсознательно придала ему схожесть с более привычным тебе западным, а не восточным змеем. Но он явно не возражает против такого преображения. Повернувшись к тебе, создание склонило голову. Это жест благодарности и приветствия, распространенный в местных краях. Чем сильнее кто-либо кланяется, тем большее уважение он проявляет. В твоем случае дракон опустил голову до самой земли.

— Я хочу залезть на него! — тотчас же решила Зоя.

— Ты осторожно забираешься на его голову и, цепляясь за холодную чешую, карабкаешься на спину древнего ящера. Примостившись на ней, ты обхватываешь шею дракона обеими руками. В ответ на это он, подняв голову и расправив мощные крылья, взмывает над вишневым садом, и ты наконец видишь всю восточную часть города. Кольцо пламени, давным-давно замкнувшееся на востоке, теперь, как петля, сужается к центру, пожирая все на своем пути. Дым заволакивает весь горизонт, уподобив величественный город арене, которую высоко наверху, подобно софитам, освещают белые звезды (во всяком случае, на тех немногих участках неба, которые еще не полностью скрыты тучами). Многочисленные здания, которые не так давно были чьими-то домами, теперь исполняют роль огромных факелов. Здесь и там носятся рои алых существ, различимых лишь в свете собственного пламени. Они значительно ускоряют гибель этого некогда величественного города.

— А мой дракон может что-нибудь делать, чтобы бороться с этими монстрами?

— Задав себе этот вопрос, ты тут же чувствуешь, что тревога, навеянная им, улеглась. В этот момент дракон бросает в твою сторону многозначительный взгляд. Ты понимаешь, что все в порядке.

— Тогда, раз уж у меня появилась возможность противостоять этим драконам, нужно как-то потушить очаг возгорания, а по пути к нему, если это возможно, остальной огонь. Видела такое в одной передаче.

— Да, ты права, — согласился, удивляясь такой осведомленности Зои, рассказчик. — В первую очередь нужно заняться источником огня. В данном случае он явно исходит от черного дракона на горизонте. В этом полумраке ты по-прежнему прекрасно различаешь его глаза — лишь кровавый оттенок отличает эти грозные очи от далеких звезд, равнодушных к судьбе обреченного мира. Исполинский ящер окидывает взглядом свои владения, очевидно, наслаждаясь апогеем (то есть вершиной) собственного могущества. А также непререкаемой, хоть и разрушительной властью.

— Тогда я даю своему дракону приказ лететь прямо к этому чудовищу, чтобы усмирить его! — пафосно заявила юная героиня. — Кстати, а какой вообще толк от власти, если она временная? Если город сгорит, то править злому дракону будет уже нечем.

— Всякая земная власть временна, Зоя. Но некоторые упиваются ею в моменте, ничего не оставляя после себя, в то время как более мудрые отдают намного больше, чем забирают, чтобы продлить память о своем правлении в вечности. Malum se ipsum devorat…

— Что это значит?

— Это латинское выражение, означающее «Зло пожирает само себя». Излюбленная фраза других известных всадников на драконах, — улыбнулся рассказчик. — И здесь она очень к месту. Так вот… Пролетая над первым же горящим домом, ты вспоминаешь о своем намерении тушить весь встречающийся тебе на пути пожар и немедленно приказываешь дракону спланировать к охваченному огнем зданию, верно?

— Да! — энергично подтвердила девочка.

— Зависнув над ним, ты каждой клеточкой своего тела ощущаешь удушающий жар, будто исходящий от жерла доменной печи (в которой переплавляют металл). Взмахом крыльев твой спутник пытается потушить пламя, но все его усилия оказываются тщетны. Судя по гулкому рычанию, это выводит дракона из себя. Зловещий рык нарастает все больше, пока наконец, надломившись, словно лопнувшая струна, не замолкает… Но лишь затем, чтобы тут же вылиться в оглушительный рев, исходящий из самых глубин не то тела, не то души этого древнего, как мир, грозного существа. Внезапно ты почувствовала, как на твое плечо упала невидимая капля. Затем вторая… И вот холодный дождь обдает тебя всю с ног до головы. Под его натиском огонь шипит все чаще и чаще, пока ливень окончательно не заглушает гимн своего непримиримого врага. Наконец мелодичная песнь дождя возвещает вашу первую победу — если не на войне, то в битве за судьбу многострадального города.

— Ничего себе! — удивилась Зоя. — Я не подозревала, что существуют драконы, которые умеют вызывать дождь…

— Какими они только не бывают! Как видишь, мы заблуждаемся не только насчет людей, но и насчет мифов.

— Так, может, они потому и стали мифами, что люди слишком сильно их исказили?

— Интересное предположение. История знает подобные случаи: легендарный город Троя, тщеславный царь Гильгамеш или спрятанный среди облаков Мачу-Пикчу — яркий пример того, что ты сейчас сказала. Как я говорил, предания и легенды не рождаются на пустом месте.

— Честно говоря, ни о чем из этого я не слышала, — смущенно призналась Зоя.

— Не переживай, скорее всего, ты еще будешь изучать что-нибудь из этого в школе. Напомни мне потом подарить тебе энциклопедию о таких вот полулегендарных местах и персонажах — их намного больше, чем кажется. — Ник сделал короткую паузу и продолжил историю: — Итак, одержав небольшую победу, вы вновь поднялись над городом и продолжили лететь по направлению к вождю алых драконов. Но теперь вас со всех сторон окружает стена дождя. Расступившись вокруг вас кольцом, ливень с переменным успехом тушит большие и малые очаги пламени. Но чем ближе вы подлетаете к главному из них, тем меньше времени у вас остается, чтобы заниматься каждым небольшим пожаром в отдельности. Вскоре ты предстала перед самим зачинщиком бедствия — исполинским черным ящером, затмевающим собой весь горизонт. С высоты птичьего полета ты видишь, что его бесформенное тело (если его можно так назвать) состоит вовсе не из грозовых туч. Это дым от пожара, бушующего далеко за пределами города. Огромные глаза тоже не имеют никакого сходства с небесными рубинами. Вблизи они напоминают пару вулканических жерл, отнявших у этого порождения грозной стихии последнее сходство с чем-то живым и естественным. Наблюдая за вами этими невидящими впадинами, в которых нет зрачков, но вовсю пляшут искры, он издает сотрясающий и небеса, и землю рев. Намного более сильный, чем ты слышала из уст своего дракона. При помощи него он призывает свою орду со всех концов города. Вспыхивающие вдалеке оранжевые огни стремительно приближаются. Угасая в темноте на несколько секунд, они выныривают из нее снова, сопровождая это не то рычанием, не то гортанным шипением. По сравнению с «голосами» белого и черного драконов эти звуки кажутся детским лепетом.

— Я принимаю бой! — отважно заявила Зоя. — Пускай мой дракон влетит в одного из этих ящеров со всего маху!

— Лучшая защита — нападение. В подтверждение этой военной мудрости ты направляешь своего спутника, размерами раза в три превосходящего твоих противников, в сторону ближайшего роя огнедышащих рептилий. Они явно застигнуты врасплох: лишь пара из них успевает увернуться, прежде чем пять или шесть оживших легенд Востока, оглушенные столкновением, оказываются преданы родной стихии далеко внизу.

— Они сгорели заживо?.. — смутилась исходом своего маневра бравая воительница.

— Считай, снова воссоединились со стихией, эманациями (то есть воплощениями) которой и являлись. Можешь не переживать. Ни один из дракончиков серьезно не пострадал во время твоих приключений. Между делом ты замечаешь, что все остальные ящеры как-то неуверенно зависли в воздухе напротив тебя. Нельзя точно сказать, что именно их напугало: такая воинственность с твоей стороны или дождевая завеса, по-прежнему оберегающая вас с драконом, не подпуская врагов слишком близко. Они продолжают угрожающе шипеть, извиваясь в потоках горячего воздуха, и пускать языки пламени. Несколько драконов снова предприняли отчаянную попытку наброситься на тебя. Но стоило кому-нибудь из них врезаться в дождевую завесу, как его силы тут же стремительно угасали. Некоторым из них удалось лишь слегка укусить или поцарапать твоего защитника — без видимого вреда для него, — прежде чем устремиться вниз, к своим сородичам. После того как их войско еще больше поредело, оставшиеся драконы все-таки додумываются взять вас в кольцо. Пуская пламя, они стягивают огненную петлю вокруг вашей неприступной крепости, решив, очевидно, штурмовать ее таким образом. Твои действия?

— Ну, например… — думала Зоя. — Например, я могу взлететь над этим обручем, когда они будут совсем близко, чтобы они поджарили друг друга?

— Напомни, кто сейчас переживал за судьбу нокаутированных ящеров?

— На войне все средства хороши, — пожала плечами девочка. — Тоже военная мудрость. К тому же ты сам сказал, что огонь — их родная стихия.

— Не рискну спорить с опытной воительницей. Дождавшись, пока неприятели подлетят совсем близко, ты мысленно потянула ментальные (то есть мысленные) поводья, посредством которых повелеваешь драконом, на себя. Взмыв над огненным обручем, вы застали врагов врасплох. Когда они столкнулись друг с другом, твой спутник обрушился на них всем своим весом, уничтожив остатки драконьего строя. Пара дракончиков, уцелевшая волей случая, издала жалобные клокочущие звуки и непостижимым образом начала пятиться в воздухе. В итоге они бросились обратно к своему предводителю, который все это время безучастно наблюдал за вашей битвой. Он ничего не предпринимает, словно ожидая, пока ты сама направишься к нему…

— Если он создан пожаром, как ты сказал, то нужно потушить породивший его огонь. Так что да, я лечу к нему.

— Ты отдаешь приказ лететь вперед, на поиски главного очага возгорания. Но стоило вам лишь немного приблизиться к врагу, как на вас тут же лавиной обрушилась дымовая завеса. И хотя рядом с тобой твой верный союзник с его магической даром, жар, который ты раньше ощущала под взглядом черного дракона, теперь вспыхнул с новой силой. Пока твой друг, верный приказу, пытается отыскать главный источник огня, тебе остается бороться с невидимым пожаром внутри себя.

— Разве я могу дышать? — заметила Зоя. — По-моему, в передаче о пожарных говорили, что нельзя ни в коем случае дышать дымом, иначе можно потерять сознание.

— Ты абсолютно права. Помимо того, что можно упасть в обморок из-за недостатка кислорода и обжечь легкие, есть еще и немалый риск отравиться угарным газом. Лучше всего в подобном случае передвигаться ползком, ниже уровня дыма. По мере продвижения сквозь черную гущу, в которой потерялся даже твой белоснежный дракон, дышать действительно становится все тяжелее. Лишь крылья твоего спутника вырывают из удушливого чада крупицы свежего воздуха, которые ты жадно ловишь.

— С прошлыми дракончиками было проще… — заметила девочка. — Я даже не до конца понимаю, с чем сражаюсь.

— Недвижимый черный дракон — или то, что приняло его облик, — в самом деле представляет собой более страшную силу, нежели его многочисленные приспешники. Если предыдущие противники были живыми и понятными тебе существами, то сейчас тебе кажется, что ты вступила в схватку с чем-то вечным. Эта сила словно пытается вернуть все живое к тому состоянию, из которого оно возникло. Сделать каплей в мировом потоке — без личной воли, желаний и стремлений.

— Это все равно сложно понять…

— Как и большинству западных людей… Тем временем жар сделался особенно сильным, как и шипение огня внизу. По этому звуку ты понимаешь, что дождь по-прежнему продолжает вас защищать. Очевидно, вы уже достигли сердца страшного пожара, но ты по-прежнему ничего не видишь в черной мгле. Поэтому, чтобы дым хотя бы не резал глаза, ты их закрываешь. В этот же момент воздух разорвал внезапный рев одного из драконов — какого именно, сказать трудно. Но через минуту его заглушил еще более сильный, частый и монотонный шум. Тебя охватывает чувство, будто весь мир разом ушел под воду. Спустя несколько минут ты понимаешь, что это твой дракон, повелитель дождей, решил продемонстрировать всю мощь родной стихии, обрушив на землю сильнейший за всю ее историю ливень. Когда он перестал, ты почувствовала, что дышать стало намного легче, и снова открыла глаза.

— Так мы победили пожар? Черного дракона больше нет?

— Первым, что ты увидела, было наполовину выглянувшее далеко из-за гор, окутанных туманной дымкой, солнце. Прорезав своими лучами полупрозрачное марево, оно позолотило весь небосвод над огромным городом. Теперь он предстал перед тобой во всей красе — без огня, дыма и грозовых туч.

— Значит, мы победили! — радостно воскликнула Зоя. — Можешь описать город? На этот раз с высоты птичьего… вернее, драконьего полета!

— Прежде всего тебе бросилась в глаза его «миниатюра» далеко впереди, город в городе. Квадратный ров, который называют золотой рекой, и высокая стена оберегают множество безупречных зданий. На оранжевой черепице этих искусных сооружений играет победоносный рассвет. Это Запретный город, самый большой дворец в мире. К твоему облегчению, минувшее бедствие его абсолютно не затронуло. Как, впрочем, и большую часть построек в жилых и торговых кварталах. О нашествии алых ящеров напоминают лишь редкие обугленные домики и беспорядок на дорогах. Хотя следует сказать, что районы, располагающиеся ниже остальных, теперь превратились в подобие венецианских каналов. Столь страшный ливень твой дракон обрушил на землю.

— Венеция — красивое место! Будем считать, что мы еще больше украсили этот город, — сохраняла оптимистичный настрой героиня. — Я вижу еще что-нибудь интересное?

— Помимо дворца, ты видишь еще кое-какие сооружения, выделяющиеся на фоне остальных. Это высокие храмы — конфуцианские, буддистские, даосские. Каждый этаж в них как бы отделен от остальных своей собственной крышей. Это создает впечатление сложенных друг на друга домов, тянущихся к небу. Такие здания служат либо огромными реликвариями — чем выше этаж, тем ценнее артефакты, — либо усыпальницами для знаменитых монахов и духовных наставников.

— О, в школе упоминали о таких храмах! Но я даже не задумывалась, для чего они нужны… Вернее, думала, что люди там просто молятся, и все.

— Рад, что заполнил этот пробел, — улыбнулся рассказчик. — Как видишь, иногда обрывочное знание хуже его полного отсутствия, поскольку еще больше вводит в заблуждение. Пагоды — так называются эти сооружения — обычно строили при монастырях. Но храмами их называют лишь условно. Практики, которые в них совершаются, не ограничиваются молитвами: люди здесь зачитывают мантры, совершают подношения и медитируют. Торжественно паря над этими чудесами зодчества, или архитектуры, ты заметила, что на улицы под тобой стекаются люди из разных концов города и в самых разных одеждах: есть здесь как откровенные бедняки, так и знать, воины и монахи, ремесленники и сановники, за которыми португальские торговцы закрепили по всему миру название «мандарины». И все они до единого падают ниц не то перед тобой, не то перед твоим драконом. В их неразборчивой речи ты отчетливо различаешь два слова, которые повторяются из раза в раз: Лун-Ван.

— Это имя дракона?

— Да, и оно означает «Царь драконов».

— Ничего себе…

Могущественного союзника ты обрела. Продолжая парить над городом и его жителями, он резко устремляет свой взгляд на запад, как если бы различил слышный лишь ему одному зов. Взглянув на тебя, словно говоря, чтобы ты держалась как можно крепче, твой дракон бросает прощальную тень на спасенных вами горожан и совершает широкий разворот в воздухе. Во время него он проносится над Запретным городом, вид которого навечно запечатлелся в твоей памяти. Был здесь и императорский сад, сокрытый сенью золотых, изумрудных и розовых листьев, и десятки искусно спроектированных павильонов, маленьких дворцов и вычурных домиков, и статуи всевозможных мифологических существ. Среди них ты видела львов, символизирующих защиту и закон, и черепах с драконьими головами, олицетворяющих долголетие. Ну и, конечно же, статуи добрых драконов, воплощающих в себе светлое, мужское начало — ян.

— Добрых? Они же чуть не уничтожили город!

— Обычно драконов почитают здесь как добрых и могучих существ, но среди них попадаются и злые, желающие причинять вред людям. Это прежде всего духи, и, как в прочих культурах, они здесь самые разные. Но я продолжу описание. Посреди дворца стоит длиннобородый старец, облаченный в широкополое одеяние. На голове у него необычный убор в форме цилиндра, к которому как будто приделана дощечка, закругленная спереди. Этот необычный элемент одежды называется «мянгуань». Спереди и сзади его увешивают двенадцать шнуров с яшмовыми бусинами — на каждом шнуре по двенадцать бусин. Каждая из таких подвесок имеет особое предназначение для того, кому принадлежит этот головной убор: защищает слух от клеветы, уберегает от необдуманных поступков и охраняет жизнь своего владельца. По количеству этих подвесок можно судить, насколько высокое положение занимает человек. Ты видишь, что у старца по сравнению со свитой наибольшее число таких бусин — они чуть ли не целиком скрывают его лицо.

— Значит, это император! — догадалась Зоя.

— Как всегда, безупречная индукция! Конечно, в отличие от своих спутников, он не стал кланяться. Сын Неба, как почитают первого монарха, не должен ни перед кем становиться на колени. Но ты видишь на его лице, слегка проглядывающем из-под шнуров с бусинами, благодарность за спасение его страны и народа. Это равносильно поклону всех жителей его империи. В том, насколько она необъятна, ты убедилась несколько часов спустя, пролетая над высокой каменной стеной. Извиваясь подобно исполинской змее, она, казалось, объяла собой весь мир, пролегая и через высокие, труднопроходимые горы, и через жаркие пустыни, и даже пересекая глубоководные реки и озера. Некоторые ее участки разветвляются, а иные переходят в мощные фортификационные (оборонительные) сооружения. Это дает возможность давать мощный отпор кочевым народам — в частности, хунну и монголам, — которые всегда покушались на богатые и плодородные земли Поднебесной.

— Вот на этой-то стене я и хочу когда-нибудь побывать! — воскликнула Зоя. — Мне всегда было интересно, как ее строили.

— Пролетая над недостроенным участком, ты видишь, что он напоминает собой полую лестницу, выложенную кирпичом. В регионах, где нет глины, например в пустыне, кладку скрепляют отварным рисом (очень клейким благодаря высокому содержанию крахмала) с примесью гашеной извести, защищающей рис от разложения и делающей его устойчивым к влаге. Когда «каркас» стены готов, полость засыпают землей — сотни носильщиков доставляют ее за многие километры отсюда. Под ритм народных песнопений строители утрамбовывают насыпь и кладут сверху все тот же кирпич, из которого построена как сама стена, так и мерлоны по ее краям (зубцы, за которыми лучники прячутся во время обстрела). Как видишь, способ постройки не столько хитрый, сколько трудоемкий и затратный. По сей день этот народ славится во всем мире своим трудолюбием, и вполне заслуженно. Многочисленность же жителей Поднебесной играет им лишь на руку.

— А не опасно было строить стену? Ведь ты говоришь, она была высокой, но при этом проходила и через горы, и через реки… И при этом такая длинная…

— По легендам, в этих стенах был заживо замурован не один человек, но исторических подтверждений этому нет. Воздержимся в нашей сказке от столь мрачных подробностей. Эта история и так получилась достаточно… необычной для детского произведения, — пояснил Ник, в то же время думая про себя: «Какой ребенок, такая и сказка».

— Это ужасно… — промолвила девочка. — Я точно не хочу такое слушать. Давай дальше.

— В сущности, мы уже заканчиваем, — отметил Ник. — Вот еще добавлю только, что, хоть стена и раскинулась на впечатляющее расстояние, это огромное укрепление, вопреки своему названию, не является единым целым. Местами оно прерывается на целые километры, а где-то, как я уже говорил, перерастает во внушительные форты, служившие базой для пограничных войск. В итоге, протянувшись более чем на двадцать тысяч километров, стена касается самого моря — как раз неподалеку от того города, который ты спасла вместе со своим новообретенным другом.

Сделав последнюю заметку для будущей повести по следам сочиненной вместе с Зоей истории, Ник украдкой взглянул на свою слушательницу. Она лежала под одеялом, положив руки под голову, и мысленно вырисовывала на белом, как холст, потолке образы дальневосточного города, его благодарных жителей и Великой Китайской стены, над которой летела верхом на своем драконе. Альбом для рисования лежал, забытый, рядом. Зоя успела сделать лишь набросок, пока повествование окончательно ее не увлекло.

— Не утомил тебя полет на драконе? — осторожно поинтересовался Ник, закрывая «Дневник желаний».

Когда вопрос по прошествии некоторого времени достиг сознания Зои, потерявшейся где-то далеко за восточной границей, она резко встрепенулась и села на кровати. Устремленные на рассказчика голубые глаза девочки горели восторгом, а на ее юном веснушчатом лице не читалось и тени усталости. И это беря во внимание то обстоятельство, что на часах было уже полдесятого. Еще час назад дежурный, проверявший самочувствие пациентки, намекнул, что они сильно засиделись и неплохо было бы закругляться.

— Ничуть! — ответила она звенящим голосом. — Спасибо тебе, Ник, за такую классную историю! Мне безумно понравилось быть в роли главной героини, которая сама решает, что и как сделать! А еще я узнала так много нового о Китае и запомнила несколько интересных слов: хаотично, апогей, эманация… Я даже выписала особенно красивые. Теперь еще больше хочу увидеть Китай своими глазами: все эти дома, дворцы и великолепный вишневый сад! Это ведь все там до сих пор есть, правда-правда?

— Часть из всего этого точно сохранилась, и ценители прекрасного по сей день совершают паломничества, чтобы воочию увидеть многочисленные сокровища архитектуры, истории и культуры, которые хранит Поднебесная страна, как иначе называют Китай. Вряд ли все это куда-то денется — мало кто чтит свои традиции и историю так же, как ее жители.

— Как и мало кто соблюдает правила. Например, правила посещения пациентов в больнице, — раздался из-за приоткрывшейся двери палаты наставительный женский голос.

В проходе стояла женщина с голубыми, но еще светлее, чем у Зои, глазами, которые боролись за внимание с черным каскадом волос, прикрывающих ее полноватое лицо. Это была Мира — старшая медсестра соседнего отделения и тетя Зои. Вместо больничной формы на ней уже была зимняя куртка. Ее появление удивило Ника, ведь, насколько он помнил, ее рабочий день уже давно закончен. «Очевидно, — рассудил он, — она снова задержалась, решив перед уходом проведать племянницу».

— Ваше счастье, что я решила заглянуть сюда, пока врач не совершил вечерний обход. Как чувствовала: что-то не так! Кое-кто уже давно должен был приготовиться ко сну.

Укоризненный тон, который она часто брала в шутку, заставил Ника испытать чувство вины. В самом деле, уже подступала ночь, а он не давал больному ребенку, да еще и с температурой, полноценно отдохнуть. Более того, о том, что Зое сегодня стало хуже, рассказчик вовсе забыл, и немудрено: пока они вместе сочиняли историю, хрипота из голоса девочки исчезла.

— Как ты себя чувствуешь? — словно откликнувшись на его мысли, поинтересовалась Мира.

— Мне намного лучше.

— Температура, похоже, у тебя спала, — сказала старшая медсестра, приложив руку ко лбу девочки. — Но будет лучше, если градусник это подтвердит.

Зое осталось только подчиниться, а Нику, сложив в свою сумку писчие принадлежности, — вежливо откланяться. Но, когда он уже закрывал за собой дверь, его окликнул голос Миры: она предложила проводить Ника до парковки.

— Зоя, оставь градусник на тумбочке, если соберешься уснуть, не дождавшись меня, — сказала она племяннице, выходя из палаты.

— Прекрасно ладите с детьми, — заметила Мира, когда они с Ником подходили к дверям лифта. — Некоторым моим работникам следует у вас поучиться.

— Работа в детском саду не прошла даром. Если найти подход, дети — это самая лучшая и преданная аудитория: слушает с упоением, так как для них все в новинку, и никогда не критикует.

— Ну да, отрада для любой бездарности, — неожиданно ввернула Мира и, заметив на себе недоуменный взгляд собеседника, засмеялась. — Вы простите меня за бестактность. Я ни в коем случае не имела в виду вас. Во всяком случае, глядя на то, какую радость вы сегодня подарили Зое, вы точно не бездарность. Я давно не видела ее такой живой. Не знаю, что вы там придумали, но, судя по всему, у нее даже самочувствие улучшилось.

Кабина лифта, отделанная темным деревом и утонувшая в неуютном желтом свете, погрузила собеседников в молчание. Ник, уставший от долгого рассказывания, подыскивания понятных и красивых фраз, теперь пытался подобрать простейшие слова, чтобы выразить благодарность за похвалу. Когда же двери отворились на первом этаже, Мира продолжила:

— Люди часто забывают о том, насколько важно для их здоровья хорошее расположение духа. И надежда на лучшее.

— Звучит как предисловие перед обращением в какую-то религию, — с легкой иронией заметил Ник, когда они подошли к кабинке другого лифта, на сей раз ведущего на подземную стоянку.

— Единственная важная религия, — усмехнувшись, продолжила медсестра, — по моему мнению, вера в самих себя. Даже если она находится на грани абсурда. Вернее, только там она и может быть.

— Любопытно было бы узнать, что вы вкладываете в понятие абсурда.

— По своей практике работы в обычной больнице скажу, что именно вера в лучшее, а совсем идеально — непоколебимая уверенность в нем, помогает некоторым неизлечимо больным людям не только прожить больше своих «здоровых» современников, но и многое совершить на своем веку. Поэтому мы стараемся всегда обнадежить пациентов, каким бы плачевным ни было их состояние. Это и есть абсурд, не находите?

— Я, напротив, вижу здесь вполне четкую закономерность. Жизнь благосклонней к тем, кто ее любит. Особенно если любить наперекор ей самой. Но продолжайте.

— Человек действительно как будто возвышается над этим миром, когда не сомневается в своих силах и в том, что судьба ему улыбается. Возможно, именно по этой причине среди умных и прозорливых людей так много несчастных…

— Я всегда считал, что эти «несчастные», которые даже в самых благоприятных условиях умудряются вогнать себя в тоску, забывают о том, что мышление прежде всего инструмент, который существует отнюдь не для того, чтобы заниматься самобичеванием. Это может произойти, если неумело с ним обращаться. Когда ко мне подступают темные мысли, я представляю, что просто убираю меч — холодный и расчетливый разум — в ножны и, чтобы отвлечься, сосредотачиваюсь на более приземленных вещах. Если нет способа решить проблему, то не вижу причин еще больше усугублять ситуацию борьбой с фантомами, порожденными дурным настроением. Единственный, кого ты ранишь в подобных случаях, — ты сам или находящийся рядом человек.

— Необычно вы рассуждаете, — заметила Мира, когда перед ними предстала полупустая парковка: только немногочисленные машины персонала, заступившего на ночную смену, да черная иномарка в дальнем углу. Мерно раздавались шаги собеседников, направлявшихся к ней. — Значит, вы верите, что над разумом стоит душа, которая ему приказывает? Иначе мне тяжело представить, что вы имеете в виду, когда говорите, что «убираете свой разум в ножны». Ведь мы и есть этот самый «разум».

— Я имею в виду, что в подобных «безвыходных» ситуациях предпочитаю перейти из активной фазы, направленной на обдумывание и изменение существующего порядка вещей, в фазу пассивную, отвлеченно-созерцательную. Бывает, что именно в этой фазе ко мне неожиданно и приходит долгожданное озарение, помогающее разрешить проблему или внутренний конфликт. Нет никакой необходимости верить в душу, чтобы быть выше тела и разума. С таким же успехом можно сказать противоположное: человек всего лишь набор потребностей, инстинктов, генетических предустановок, а понятие души — искуснейшая поделка, или проделка, инстинкта самосохранения. Проще говоря, считаю нелепым и ограниченным сводить личность к чему-то одному, будь то материальное тело или духовная сущность. Я вообще стараюсь не мыслить этими категориями.

— Tertium non datur, как известно. — Мира улыбнулась. — Признаюсь, я материалистка и во все сверхъестественное не верю. Но всегда интересно послушать рассуждения людей на эту тему. Если я улавливаю рациональное зерно, то говорю, как те же самые вещи можно объяснить научным языком. Но не чтобы сломить веру в чудо, в котором я сама однажды очень сильно разочаровалась, а наоборот, чтобы подкрепить ее доказательствами. Но вот с вами посложнее… Как бы там ни было, повторюсь, главное, вы дарите моей племяннице надежду на лучшее.

— В первую очередь я ее отвлекаю от скуки, мыслей о командировке родителей и, судя по всему, болезни. Но если это дает Зое надежду — не знаю, правда, какую именно, — тем лучше.

Мира резко остановилась, выпрямилась и заглянула в глаза Нику, как до этого делала ее племянница. На миг рассказчику представилось, будто сама Зоя обращается к нему из далекого будущего.

— Надежду, что она когда-нибудь вживую увидит далекие страны, в которых с маленьких лет хочет побывать; что с ней ничего не случится и на следующей неделе она отправится в еще одно сказочное путешествие; что этот мир не ограничивается серыми стенами госпиталя и людьми в белых халатах, которые только и делают, что пичкают ее таблетками да ставят уколы. Я об этой надежде.

От этой взволнованной речи Ник вздрогнул. Марк рассказывал, что у девочки в последнее время участились рецидивы, и болезнь то обостряется, то утихает, поставив врачей в тупик. И это главная причина, по которой родители девочки пытались накопить деньги на лечение за рубежом как можно скорее, в чем им старались помочь как родственники, так и близкие друзья семьи.

Ник едва сдержался, чтобы не уточнить, насколько все плохо, — для тети Зои это тоже была очень болезненная тема. Тем более она, будучи медработником, явно знала и понимала намного больше и родителей девочки, и его самого.

— Тогда продолжу поддерживать в Зое пламя жизнелюбия, — ответил он, открывая дверь своей машины. — И с нетерпением буду ждать нашей с ней встречи на следующих выходных.

Лицо Миры оставалось серьезным. Прежде чем Ник отгородился от нее вороной дверью автомобиля, женщина произнесла:

— Только, пожалуйтесь, позаботьтесь, чтобы пламя, дарящее свет и тепло другим, не угасало в вас самом. Такие люди, как вы, частенько пренебрегают этим.

Ник на мгновение застыл, вчитываясь в строгое выражение лица старшей медсестры, затем кивнул и захлопнул дверь. Подземную стоянку огласил рев двигателя, который спустя минуту оставил по себе лишь угасающее эхо.

Постояв еще некоторое время и задумчиво глядя вслед скрывшемуся из виду черному автомобилю, Мира повернула к лифту.

II

Через неделю снег почти растаял. Снежинкам, чудом достигавшим земли, было суждено стать частью многочисленных ручейков, испещривших собой дороги и тротуары. Ручейки эти уносили оставшийся с осени мусор, чтобы разнести по промозглым улицам сонной провинции или забить очередной водосток. Небо с его монохромной, серой, палитрой словно бы впитало в себя понурое настроение города, в пейзаже которого — полупустые трассы, панельные дома и вымершие парки — преобладал тот же цвет.

В эти дни Зоя впервые ощутила некое подобие уюта. В белоснежных коридорах больницы, где девочка лежала уже третий месяц, наконец наладили освещение; медицинские кабинеты, хромированное оборудование, полированные инструменты и даже бежевые стены собственной палаты, казалось, дышали большей жизнью, чем пейзаж за окном. Теперь она проводила намного меньше времени, наблюдая за миром, который внезапно для нее закрылся.

После краткого улучшения здоровье Зои снова вызывало опасения врачей. Высокая температура отступила, но вернулись кашель и хрипота, а с ними появились и более тревожные симптомы: боль в горле, потеря веса и мучившая девочку время от времени нестерпимая жажда. Возникновение новых симптомов стало дурным знаком для врачей: болезнь прогрессировала.

Мира теперь проводила намного больше времени с Зоей, приходила даже в свои выходные, чтобы, с одной стороны, отвлечь девочку, а с другой — самой быть рядом на случай, если состояние племянницы ухудшится. Едва ли она смогла бы сделать больше, чем другие медсестры или тем более врачи, но так ей было спокойнее. Да и Зое тоже.

Сегодня Мира тоже была с Зоей. Они обсуждали темы, особенно сильно занимавшие девочку в последнее время, но которые Мира уже начинала видеть в дурных снах: архитектура Дальнего Востока, искусство росписи по фарфору и, конечно же, драконы всевозможных стихий, цветов и размеров, фигурирующие в различных мифах и преданиях азиатской культуры.

Нечасто добродушного и открытого Ника поминали недобрым словом, тем более за такие положительные качества, как начитанность и образованность. Но именно нелестные отзывы о Нике и рассказанных им легендах можно было услышать в квартире старшей медсестры, вынужденной теперь проводить длинные вечера над статьями и книгами о культуре Востока, чтобы хоть как-то поддержать разговор со своей племянницей, неизбежно возвращавшейся к одному и тому же.

Вот и Зое она решила подарить одну из самых редких и дорогих книг на эту тему, на что ей пришлось потратить какое-то время. Книга была посвящена культурным, историческим и религиозным корням известных легенд и преданий, рассказывала, чем именно они отличались у разных народов в разное время. Тексты, написанные живым языком, сопровождали цветные гравюры Чжоу Сюня, Цю Ина и Шан Си, традиционных китайских художников, которые изображали природные пейзажи и иллюстрировали народные предания. Так Зоя впервые познакомилась с традиционной китайской живописью. Оставаясь одна, она еще долгое время рассматривала необычные рисунки. Даже Мира, раньше не интересовавшаяся чем-то подобным, не без любопытства изучала книгу вместе с племянницей.

Читая вслух о девушке, что притворилась воином-мужчиной и выступила в военный поход вместо своего пожилого отца, Мира вздрогнула от звука резко открывшейся двери. Впрочем, она быстро догадалась, кто к ним пришел.

— Здравствуйте, — сдержанно произнесла она вслед за радостным детским приветствием. — А я сегодня решила скрасить ожидание Зои в преддверии вашего прихода.

— Вечер добрый, — кивнул Ник. — Не осмелюсь вас выгонять. Если хотите и Зоя не возражает, можете отправиться вместе с нами в очередное путешествие.

В этот момент Ник перевел взгляд на девочку, укрывшуюся одеялом. Бóльшая, чем раньше, бледность, впавшие глаза ребенка, — и еще он заметил потрескавшиеся губы, — отозвались болью в сердце. Измученное болезнью лицо при этом контрастировало с радостным выражением и теплым взглядом, которым Зоя одарила рассказчика, как только он вошел. В глазах Миры, напротив, не было ни тени радости. «Так уж и быть, не буду справляться о самочувствии», — подумал Ник.

— Ну, что скажешь, Зой? — обратилась к ней Мира. — Разрешишь мне остаться? Если не хочешь, я не обижусь.