I
* * *
Я часами сижу у окна
и смотрю на сирень.
На глазах распустилась она
за какой-нибудь день.
Я смотрю на сиреневый дым,
но не вижу огня.
И становится время седым
и летит сквозь меня.
* * *
Как Рембо — завязать навсегда
со стихами, — забыть и забыться,
чтобы только: корабль и вода
и матросов похмельные лица.
Озарение? Боже ты мой!
Озарение — грудь эфиопки, —
нечто среднее — между хурмой
и «Клико», вышибающей пробки.
Небожитель и негоциант, —
путешественник на карусели,
умирать возвратившийся Дант,
в госпитальном кромешном Марселе.
Как Рембо, говоришь? Говори.
Поливай и окучивай грядки,
тиражируя скуки свои
на шестом и бесславном десятке.
* * *
умер сплю
под проливным дождём
по рублю
и в школу не пойдём
город N
и время ни при чём
неразмен
ный рубль с ильичём
* * *
А. Ф.
Слово за слово… Снова и снова
и, отталкивая и маня,
не родная, но родная мова,
как Антея, держала меня.
Мать-и-мачеха — Припять и Пина,
где свiтанак и захад багров.
Возвращение блудного сына,
в говорящий на идише ров.
* * *
А. А.
Хватило ума
в этот раз промолчать.
На губы зима
наложила печать.
И снег потому —
не затоптан и бел,
что рифму к нему
я найти не посмел.
Собачий вальс
Донне
1.
Полночных звёзд огни
на этом и на том.
Пожалуйста, вильни
обрубленным хвостом.
Что на дворе? Июнь?
Или январь? Вопрос.
В моё безделье сунь
прохладно-мокрый нос.
Залай, как никогда
не лаяла, мой друг…
Полночная звезда
с небес упала вдруг.
Печаль-тоску гоня,
глядишь из темноты.
А поутру меня
выгуливаешь ты.
2.
Ночь тиха. Собака рядом,
непонятная ежу.
Я отсутствующим взглядом
долго на небо гляжу.
Ёж в растерянности, — нету
или есть собака, а?
Снова выгорела к лету
левантийская трава.
Я читаю в небе знаки,
прерывая забытьё,
об отсутствии собаки
и присутствии её.
Нет её давно, конечно.
Но от радости дрожа,
звонко лает, безуспешно
наезжая на ежа.
Александр Метревели
проигравший в пятом сете
ловит воздух ртом
не жилец на этом свете
а игрец на том
там проходят все подачи
бэкхенд и свеча
и танцуют выпив чачи
танец ча-ча-ча
навсегда среди пропавших
с небосклона где
игроки на нервах наших
будто на дуде
* * *
Беспросветно, устало и сиро.
Поседела моя голова.
И, в прихожей висящая лира,
как в бреду повторяет слова.
Кран течёт. Не подняться с дивана.
А сантехник, попавший в Эдем,
зажигает из Людвига вана
и лабает про Климову М.
* * *
прямиком из коляски
не послушавши мать
за красивые глазки
я пошёл воевать
и на первой минуте
пал в неравном бою
ах пустышку анюте
передайте мою
* * *
В. Ж.
На пустыре за гаражами,
от глаз родительских подальше,
влюблялись, каялись и ржали:
Серёги, Лены, Коли, Даши.
Курили и соображали
(не осуждайте и поймите)
на пустыре за гаражами:
Наташи, Юры, Светы, Вити.
И были молоды, — ещё бы!
и были счастливы — сквозь слёзы!
Пока не выросли сугробы
и не ударили морозы.
И не заметили, как сами
на все четыре улетели.
На пустыре за гаражами
сплошные вьюги и метели.
Весной уже не пахнет даже!
И цепи порваны, как нити!
Серёги, Лены, Коли, Даши,
Наташи, Юры, Светы, Вити.
Но обещание сдержали
и встретились — уже навечно,
на пустыре за гаражами,
где выросли дома, конечно.
* * *
Какая долгая дорога
под монотонный стук колёс.
Но гимназист из Таганрога
уже «Ich sterbe» произнёс.
* * *
прикосновенный растратил давно
сердца бэушный запас
не обливается кровью оно
бьётся уже через раз
старое сердце в осенней грязи
но не побрезгуй отмой
чтобы забилось как прежде в связи
с тем что вернулось домой
* * *
В такую погоду хозяин
собаку… Собака сама
на улицу просится с лаем
и радуется, что зима.
И ловит снежинки, и кошек
гоняет, как зайцев почти.
Устала. Замёрзла. «Хороший
хозяин — обратно пусти».
* * *
прояви
а потом закрепи
в знак любви
это фото степи
никого ничего
степь да степь
и забво
виртуальная цепь
В порядке бреда
загребая то левым то правым
или не загребая ваще
отдаю предпочтение травам
засыпаю в прибрежном хвоще
сплю и вижу не вёсла сухие
а россию тоскуя по вам
говорящую на суахили
языке среднерусских саванн
* * *
на уроке домоводства
девочки шили и выпекали
а мы на уроке труда столярничали
столярка находилась
в «доме пионеров»
бывшем дворце бутримовича
что на улице ленина
не барское это дело
говорили мы лениво
прохаживаясь рубанком
по будущей ручке киянки
зажатой в тисках
а что мужики может быть по пивку
или произносил ваня колобов
кандидат в мастера спорта
по спортивной гимнастике
между прочим
к слову сказать уже позже
после окончания школы
чтобы не загреметь в афган
(на дворе 79 год)
ваня положив руку на козел
для пилки дров скомандовал
мише буткевичу бей
и миша железным ломом
пусть и не со всей силы
но вдарил
открытый перелом
и душманы ещё долго шмаляли
в небо из калашниковых
радуясь ваниному «белому» билету
идиот только и сказал тренер вани
не быть тебе никогда мастером спорта
но это случится чуть позже
а сейчас гонец (я)
пробираюсь дворами и переулками
с двумя фугасами бормоты
купленными в магазине «Весна»
тебе сколько лет мальчик
спросила нахмурив брови
дебелая продавщица из винного
18 скоро будет соврал я
не моргнув глазом
а паспорта конечно у тебя с собой нет
дома забыл
да ладно тебе люд
встряла вторая продавщица
сразу видно взрослого парня
вон и пушок над верхней губой
уже появился
и штаны вот-вот лопнут от
и она что-то прошептала
своей товарке
ха-ха-ха
но два фугаса по 0,75 л.
уже были у меня за пазухой
на перемене когда учитель труда
вышел покурить из столярной мастерской
мы по кругу из горла
опорожнили купленное
хорошо выдохнул вася шпаковский
и занюхал мануфактурой
я им блядям сейчас наработаю
будет им сукам ручка для киянки
потом кто-то блевал на улице
а серёга сувалов (борец-вольник)
всерьёз уговаривал пойти разобраться
с физруком
за то что он как бы случайно
всякий раз норовил зайти
в раздевалку к нашим девочкам
на силу его уговорили
ладно по трезвяне всё равно
его козла прищучу
кстати о девочках
«хворост» который они выпекли
на уроке домоводства
оказался безвкусным и подгоревшим
но мы об этом конечно
им не сказали
* * *
лёгкость бытия и бремя
среднерусской полосы
останавливают время
как настенные часы
мимо поля леса мимо
еду еду еду я
где давно невыносима
невозможность бытия
еду еду еду еду
еду ночью еду днём
чтоб отпраздновать победу
смерти над небытиём
* * *
и так до гробовой доски
точней до савана
я обречён искать носки
теряя заново
и находить сто лет тому
назад потеряны
билет автобусный и тьму
вещей вне времени
напёрсток бабушки отца
расчёску с перхотью
и в бесконечность до конца
поверить нехотя
но обнаружится в трюмо
в почтовом ящике
от мамы умершей письмо
из настоящего
и улетучится тоска
и одиночество
и жить без парного носка
опять захочется
* * *
проснуться затемно пока
ещё и птицы не проснулись
не видеть слышать рыбака
среди офонаревших улиц
несущего рыбацкий скарб
вздыхая и кряхтя под грузом
к реке где зазеркальный карп
ощупывает бездну усом
и засыпая слушать птиц
и сон увидеть на рассвете
непродолжительный как блиц
и удивительный как дети
* * *
Перестать суетиться
на скончании лет,
как вечерняя птица,
что не сыщет ночлег.
Перестать, и как будто
жить, не зная границ,
просыпаясь под утро
от молчания птиц.
* * *
ракушечник море
и жёлтый песок
но время немое
закончилось в срок
надолго ли это
бог знает один
со скоростью света
у моря сидим
Сигареты моего детства
1.
и жизнь ясна как пень
светящийся незримо
где кепка набекрень
и сигарета «Прима»
где время наконец
горячее застыло
как если бы свинец
для чики и грузила
2.
не угодно ли угодно
дым отечества отца
сигареты марки «гродно»
не выветриваются
а лежат на батарее
и не высохнут никак
дым отечества скорее
струйка дыма в облаках
3.
серёги андрюхи и бори
курили «Памир»
смотрели сквозь дырку в заборе
на призрачный мир
сквозь дырку в заборе смотрели
парили над ним
а дух заблудившийся в теле
клубился как дым
* * *
Ничего не вижу из-за тумана.
Подойду поближе — папа и мама.
Как на старом фото стоят в обнимку,
но не я, а кто-то глядит сквозь дымку.
На отца здорового и молодого,
не мигая, снова глядит и снова.
И на мать — красивую в новом платье…
Но туман, — не синий, укрыл объятье.
Навсегда исчезли под пеленою.
И разверзлась бездна, и стала мною.
* * *
Г. А.
Я заплачу неустойку,
я рассчитаюсь сполна.
На разноцветную сойку
дай посмотреть из окна.
Дай на неё заглядеться
только на четверть часа.
И не вернуться из детства
чистого, как небеса.
* * *
О чём, как не об этом,
писать издалека:
о смерти вечным летом
и жизни мотылька.
Всё остальное — только —
сопутствующий фон,
но бесконечно долго
не исчезает он.
* * *
я не был никогда
поэтом молодым
бурлящим как вода
и лёгким словно дым
я сразу в старики
попал как в переплёт
сижу возле реки
и превращаюсь в лёд
Из детского альбома
1.
Незнания тяжёлый дым,
как тучи зимние — клубами.
Над математикой сидим,
соприкасаясь головами.
А до контрольной два часа,
и нету шанса никакого
рассеять эти небеса,
чтоб солнце выглянуло снова.
На пару с другом, — друг и я,
а против нас весь мир, конечно;
злорадствуют учителя
и плачут мамы безутешно.
Но выход есть, — и не впервой:
порвать дневник и сжечь тетрадку,
и с углового головой
забить победный гол в «девятку».
2.
Я учился, влюблялся, дружил, —
я был счастлив, как не был ни разу:
посреди разорённых могил,
но невидимых сердцу и глазу.
Что ты скажешь теперь, балабол?
Теплотрасса нуждалась в ремонте!
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.