Бесплатный фрагмент - Синдром неузнавания

Бездомный

Московская область, Россия.

8 сентября 2018 года

Он медленно опустился на бордюр и посмотрел на вымазанные какой-то сажей руки. Мелькнула мысль, что было бы неплохо помыться, но возможности такой не было. Люди часто не ценят таких простых вещей, как горячий душ, чашка кофе, омлет и кусок поджаренного хлеба или тёплая постель и чувство безопасности, которое дарит волшебное место под названием дом.

На его плечо опустилась такая же, как и у него, грязная рука.

— Ты чё понурый такой?

Добрые глаза с лучиками глубоких морщин на дубленной солнцем и ветром коже приветливо посмотрели на него.

— Привет, Хромой.

— Привет, Безымянный. Давно сидишь?

— Нет, пришёл только.

— Не кормили ещё?

— Нет. Но похоже, скоро начнут.

— Я пойду очередь займу. Взять на тебя каши? У тебя тарелка есть?

— Да, есть. Спасибо, Хромой.

Пошарив грязной рукой в пакете, он достал пластмассовую тарелку, которая явно была когда-то одноразовой, но, видимо, теперь служила своему хозяину верой и правдой на постоянной основе. Мужчина кивнул в знак благодарности, и Хромой поковылял в сторону гостеприимно распахнутых дверей храма, откуда доносилось приятное, убаюкивающее пение. Запах ладана и зажженных свечей, вырываясь на улицу, смешивался в прохладном воздухе с ароматом прелой листвы, даруя надежду на лучшую жизнь голодным, грязным, смирившимся со своей участью бездомным.

Безымянный вновь безвольно опустил голову и уставился на носки стоптанных и местами прорванных ботинок. Мимо проходили люди, кто-то бросал несколько рублей в лежащую на асфальте кепку, которую он нашёл сегодня утром на помойке в соседнем дворе. Кепка была очень даже приличная — без дыр и грязных пятен, но носить ее было, к сожалению, уже нельзя, так как осень все настойчивее вступала в свои права, и по утрам очень часто можно было заметить собственное дыхание, вырывающиеся из горячего рта в прозрачный от морозной свежести воздух. С каждым днем солнце вставало все позже, а по утрам все чаще можно было наблюдать игру света на блестящей от инея траве. Время шло, мимо проходили люди, быстро перебирая ногами и перепрыгивая через неглубокие осенние лужи, мимо пролетали сотни тысяч машин, а он каждый день приходил сюда, к этому храму, и сидел потерянный и растерянный. Казалось, что сама жизнь так же, как эти люди и машины, проходит мимо, забирая у него день за днем, но он ничего не мог с этим поделать, кроме как сидеть на этом самом сером бордюре с неглубокими извилистыми трещинами и смотреть на словно утекающую сквозь пальцы жизнь.

Спутанные грязные волосы падали на красивый высокий лоб, скрывая от прохожих умные серые глаза. Мужчина плотнее запахнул на себе поношенную куртку и посмотрел на двери храма в поисках Хромого. Живот недовольно заурчал в тот момент, когда в темном проеме показалась знакомая, припадающая на левую ногу фигура. Довольный Хромой медленно двигался в его сторону с двумя дымящимися тарелками с кашей и парой кусочков хлеба.

— Пшенка сегодня! Представляешь?

— Любишь пшенку?

— Да, очень. Я на флоте служил и нас все перловкой да гречкой пичкали, а когда домой приехал, мать в первый же день пшенки на завтрак поставила целую кастрюлю с маслом да сахаром. Мне тогда показалось, что я вкуснее ничего не ел.

— А где сейчас мать?

— Померла. Царствие небесное.

Хромой перекрестился и жадно принялся за кашу.

— А ты где служил?

— Тихоокеанский флот.

— Долго?

— Пока ногу не повредил, одиннадцать лет. А потом к матери вернулся и на завод устроился. А ты служил?

— Мне кажется, что да.

— Ну, если и служил, то не на флоте.

— Почему ты так решил?

— Не знаю, не похож ты на моряка. Ты сутулишься слегка и шаг не чеканишь, а флотские все до самой старости пяткой звучную дробь отбивают. Ты плавно ходишь, будто крадёшься.

Хромой выскребал кашу со дна, собирая остатки жесткой корочкой.

— Хм. Не замечал за собой. Слушай, а я давно здесь?

— Пару месяцев точно.

Безымянный прожевал и согласно покачал головой, держа в руках тарелку с остатками каши.

— Да, Хромой, точно. Тепло ещё было, когда ты кашу мне первый раз принёс.

— Ага. Ты тогда совсем потерянный был. Ничего не понимал, а сейчас хитрости несложные уже усвоил. Тарелку вон одноразовую бережёшь.

Хромой довольно утёр рукавом губы и улыбнулся, отчего загорелая кожа собралась в глубокие складки на его щеках.

— Это правильно. Молодец, Безымянный. Мы народ бережливый. Знаешь, пословица такая есть: что одному мусор, другому сокровище?

— Да. Английская пословица.

— А ты английский знаешь?

Безымянный постучал по виску пальцем и грустно улыбнулся.

— Да тут сам черт не разберёт, что я знаю, а что нет. Все будто перепуталось в голове.

Мужчины доели свой нехитрый завтрак и, сложив тарелки и высыпав в карманы ту милостыню, что успели собрать за утро, поднялись с бордюра и направились в сторону ближайших мусорных баков.

День прошёл незаметно. Вместе с Хромым они ходили по дворам и собирали бутылки и банки, а когда начался дождь, укрылись в подвале старого дома.

Пахло гнилью и сыростью, но было хотя бы тепло. Безымянный сел на картонку на полу, положил голову на колени, и задремал. К вечеру дождь зарядил так сильно, что у них не осталось иного выбора, как заночевать прямо здесь, в этом подвале. Скоромно поужинав фасолью из консервной банки и хлебом, они с Хромым улеглись спать.

— Надеюсь, что дождь закончится к утру. Не хочется промокнуть до нитки ради тарелки каши.

— Я рублей двести насобирал.

— И у меня сто с чем-то.

— Вот и поедим, если что.

— Да, а тут недалеко ещё есть столовка. Ее держит один армянин, так он всегда выставляет коробку с остатками еды на крыльцо с заднего входа. Никогда не выбрасывает еду. Знает, что есть такие, как мы с тобой, и подкармливает, как может. Хороший он человек.

Безымянный свернул пакет и подсунул его под картон в качестве импровизированной подушки.

— Да, хороший, раз не только о себе думает.

— Хромой хитро улыбнулся в свете догорающей свечки и подмигнул Безымянному.

— У него очень вкусные хачапури. С руками можно съесть, а ещё булочки с сахаром и грецкими орехами просто объедение. Их обычно все за день разбирают, но на мою удачу иногда одна или две да останутся.

Как только Хромой затушил свечу, Безымянный повернулся на бок и плотно закрыл глаза. Сон пришёл к нему быстро, и в нем было все так странно, что сложно было понять, насколько он реален. Мелькали лица мужчин и женщин. Все они были в явно дорогой одежде и от них веяло самоуверенностью, которая бывает свойственна только состоятельным людям. Чёрные костюмы и длинные платья, тонкие бокалы с шампанским на зеркальных подносах в руках десятков официантов. Их белоснежные перчатки мелькали в звенящем флейтой воздухе, а безмолвные натянутые улыбки казались приклеенными к их лицам. Во сне он был окружён людьми, которые охотно пожимали ему руку, разговаривали с ним и смеялись над его шутками. Красивые ухоженные женщины прижимались грудью к его руке, затянутой в рукав пиджака из черной итальянской шерсти. Они томно поглаживали его локоть, дурманя голову тяжелыми ароматами духов.

Из забытья его вырвало неожиданное, но в тоже время острое, как бритва, чувство опасности. Не открывая глаз и не подавая виду, он продолжал лежать, глубоко дыша и прислушиваясь. Сквозь шум дождя и ветра он отчетливо различал неуверенные шаги. Как только еле уловимое движение воздуха коснулось его щеки, он резко вскочил и в два прыжка настиг незваного гостя. Безымянный легко повалил его на грязный, усыпанный песком и крысиным пометом пол и зажал голову коленом.

В кромешной тьме вспыхнуло пламя свечи и тускло осветило комнату.

— Что за хрень? Ты чего творишь, парень?

Сонно потирая уставшие глаза, Хромой держал в руках огарок свечи и в недоумении смотрел на прижатого к полу незнакомца.

Позитано

Позитано, Италия. Отель Маринканто.

9 сентября 2018 года.

Луч утреннего ярко-желтого солнца уютной блестящей лужицей устроился на расписанной витиеватыми узорами напольной плитке террасы. Ласковый бриз доносил с моря крики чаек и волнующий шелест волн. Изумительное небо с лёгкими, невесомыми, белоснежными облаками, простирающимися до самого горизонта, сливалось с морем, создавая идеальный фон для примостившихся на склонах гор домиков и деревьев с гибкими, танцующими на ветру кронами.

Внизу, в лагуне с абсолютно голубой, чистейшей водой покачивались белоснежные яхты. Ласковые волны то чуть приподнимали, то чуть опускали их, заставляя начищенные до блеска металлические детали такелажа и рангоута посылать на берег десятки солнечных зайчиков.

Щурясь от этой игры света, прикрытая лишь тонкой белоснежной простыней, на террасе одного из номеров стояла девушка с волнистыми волосами. Их золотистый оттенок прекрасно гармонировал с загорелой кожей и удивительными зелёными глазами. Она вдыхала аромат моря, наслаждалась дуновением ветра и улыбалась, глядя на кружащих в небе чаек.

Придерживая на груди простыню, девушка подошла к стеклянной двери, ведущей в номер отеля и, аккуратно отодвинув белоснежные шторы, заглянула вовнутрь.

На просторной кровати, растянувшись по диагонали, спал загорелый мужчина. Его сильные руки властно обнимали подушку, на которой лежала темноволосая голова. Девушка подошла ближе, села на кровать и ласково погладила жёсткие пряди волос. Ресницы мужчины дрогнули, и, не открывая глаз, он хитро улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.

— Вы рано встали, мадам Клюзо.

— Как можно спать, когда находишься в подобном невероятном месте!? Филипп, ты так проспишь всё на свете!

Мужчина попытался спрятать довольную улыбку в складках подушки, но быстро поняв, что просто не может перестать улыбаться, ловко повалил девушку на мягкую кровать, шутливо целуя ее аккуратный носик и гибкую шею.

— С тобой, любимая, я готов проспать все на свете.

Девушка быстро перестала сопротивляться и прижалась к сильной загорелой груди.

— Я тебя люблю, Филипп.

— Прозвучало так, будто есть какое-то «но» у данного утверждения? Я прав?

— Ага. Я есть хочу и поплавать с маской.

Филипп нежно улыбнулся и отвёл золотистую прядь от её лица.

— А, ну если с маской, то у меня просто не может быть никаких возражений.

— Конечно, не может!

Филипп поцеловал девушку в висок, наслаждаясь запахом её волос.

— Всё, что только пожелаешь, Соня.

Вдруг девушка серьезно на него посмотрела и провела рукой по ставшей за ночь колючей щеке.

— Филипп, а тебе не кажется, что Софи Клюзо звучит лучше, чем София Клюзо?

Филипп расхохотался от столь резкой смены темы.

— Ох, милая, для меня важно только то, что после твоего имени стоит моя фамилия.

Мужчина заметил недовольный зелёный огонёк, промелькнувший в глазах девушки, и поспешил объясниться.

— Милая, ты — Соня, моя Соня, и твоё имя звучит прекрасно. Не нужно ничего менять.

— Хорошо.

Соня прижала к себе сильную мужскую шею и нежно коснулась полураскрытых губ Филиппа.

— Завтракать?

От сладкого шёпота, вырвавшегося вместе с горячим дыханием из её рта, глаза Филиппа вмиг потемнели.

— Вы дразните меня, мадам Клюзо?

Соня тихо рассмеялась и ловко выскользнула из жарких объятий.

— Нет, месье. Я просто хочу… есть.

Её обнаженная спина скрылась за дверью ванной, и вскоре Филипп услышал, как зашумела вода в душе. Откинувшись на подушки, он довольно улыбнулся, заметив тонкое обручальное кольцо на безымянном пальце своей левой руки.

Встав с кровати и натянув легкие голубые джинсы с прорезями на коленях, Филипп налил себе стакан воды и вышел на террасу. Погода стояла замечательная, внизу на узкой береговой линии уже появлялись первые отдыхающие. Они раскрывали белые с синими полосками зонтики от солнца, в то время как несколько ребятишек смеясь плескались в воде у самого берега, осыпая друг друга радужными блестящими каплями соленой морской воды. Довольный Филипп взъерошил темные, слегка вьющиеся волосы и сделал большой глоток воды. Солнце блестело на его загорелой коже, обрисовывая развитую мускулатуру крепкого и тренированного тела.

Любуясь покачивающимися на волнах яхтами, Филипп вдруг неожиданно для себя вспомнил тот момент, когда два года назад думал, что потерял Соню навсегда. Несмотря на жаркое итальянское солнце, его пробрал холод, и возникло дикое желание проверить, все ли в порядке у его жены, но он остановил себя и постарался прогнать тяжелые воспоминания.

Два года назад он впервые встретил ее. Необыкновенную, волшебную девушку, которая гоняла на мотоцикле так, будто летала. В то время Филипп занимался разработкой преступника по имени Драган Кос, когда узнал, что в России на Драгана работает София Штерн. Рискуя жизнью, девушка перевозила контрабандные алмазы в моторюкзаке за хрупкими плечами и очень хотела вырваться из лап преступников.

Филипп встретился с ней и предложил сотрудничать с Интерполом, обещая ей защиту. Вот только дело пошло наперекосяк, и в результате Соня чуть не погибла в мутных водах залива Виктория в Гонконге. Все то время, что водолазы пытались найти ее тело, Филипп жил как на автопилоте: приходил на работу, уходил с неё и часами сидел у газового камина в своей квартире в Лионе, вспоминая ее волшебные глаза, тёплую кожу, запах волос и звонкий смех. Лишь спустя три месяца он узнал, что она жива. Но на тот момент риск для её жизни был все ещё очень велик, так что Соня была вынуждена скрываться в Аргентине ещё почти целый год. Никто, кроме Филиппа, не знал о том, что она выжила. Они общались тайно, используя сайты знакомств и целую систему шифров, надеясь, что однажды смогут быть вместе.

Филипп сделал ещё один глоток воды и поставил пустой стакан на аккуратный деревянный столик возле низкого шезлонга на их террасе. Они через многое прошли за последние два года и заслужили право быть счастливыми. Вместе. Филипп улыбнулся чайкам, морю и солнцу, подумав, что в их жизни уже была чреда туч, теперь настало время солнца.

Через двадцать минут, держась за руки, месье и мадам Клюзо спустились к накрытому специально для них столику в ресторане с видом на море. Они улыбались, болтали о всяких пустяках, наслаждаясь вкуснейшей едой и друг другом. Когда Филипп заметил, что их кофейник почти опустел, он встал и направился к стойке с кофе, чтобы взять другой. В это время к жующей хрустящую брускетту с базиликом и томатами Соне подошёл пожилой мужчина в широких льняных брюках и плетёной шляпе с узкими, загнутыми к верху полями.

— Извините, вы не знаете, во сколько отходит паром до Капри?

Соня перевела взгляд зелёных, как весенняя трава, глаз на мужчину.

— Около стойки администратора есть стенд с расписанием. Посмотрите там.

— Спасибо. Простите за мое бестактное любопытство: вы недавно вышли замуж?

Мужчина выразительно посмотрел на кольцо на тоненьком пальчике и искренне улыбнулся.

— Вы правы, но почему это Вас так интересует?

— Ничего такого. Просто праздное любопытство. Вы с вашим мужем такая прекрасная пара, просто светитесь от счастья.

— Спасибо.

Соня немного смутилась и посмотрела в сторону стойки с кофе. Филипп о чём-то болтал с официантом, держа в руках полный кофейник.

— Что ж, не буду Вам мешать. Приятного Вам аппетита и примите мои поздравления.

— Благодарю.

Соня вежливо кивнула и проводила взглядом спину пожилого мужчины до самого выхода из ресторана.

— Все хорошо, милая? Я принёс кофе.

— А?

— Я сказал, что принёс кофе. Хочешь ещё?

Соня виновато улыбнулась и подставила чашку под носик кофейника.

— Извини, я задумалась немного.

— О чём?

— Да, так. Знаешь, а мы с тобой красивая пара.

Наклонившись к девушке, Филипп поцеловал её в щеку.

— Ну, я, собственно, в этом и не сомневался. А ты почему вдруг об этом подумала?

— Ко мне подошёл один из постояльцев отеля, спросил про паром до Капри и на прощание выдал, что мы с тобой… Ну ты понял.

Филипп мгновенно напрягся и обеспокоено осмотрел зал ресторана.

— Он не обидел тебя?

Соня ласково накрыла руку Филиппа своей рукой и слегка сжала тонкие пальчики.

— Э, мистер Интерпол, спокойно. Мы с вами в отпуске, а не на секретном задании.

Филипп улыбнулся и налил себе ещё кофе.

— Покажи мне его, если увидишь снова. Договорились?

— Да, покажу. Расслабься, это был какой-то дедуля, божий одуванчик.

Закончив завтрак, Соня и Филипп отправились нырять с маской с небольшой арендованной яхты. Они загорали, купались, ели, сидя прямо на корме и подставляя ласковым средиземноморским лучам свои лица. Вернулись они только тогда, когда солнце окрасило небо в розовато-оранжевые цвета фламинго. Они шли по деревянному настилу причала, когда раздался звонок телефона Филиппа.

— Кто там?

Соня посмотрела на недовольном лицо своего мужа.

— Жюль.

— Он же вроде в курсе, что у тебя медовый месяц?

— Да, это и пугает. Раз он звонит, значит случилось что-то экстраординарное.

Филипп принял вызов и поднёс телефон к уху.

— Клюзо. Слушаю.

— Привет, Филипп. Прости, что я звоню, но тут такие дела…

— Ничего. Выкладывай, что случилось?

— В Руссильоне нашли труп мужчины, в документах была записка с твоим именем, фамилией, должностью в конторе и адресом служебной электронной почты. Я думаю, тебе стоит приехать пораньше. Как-то не очень хорошо это все, и тебя похоже официально вызовут давать показания. Будь готов.

— Убийство?

— Непонятно пока, но что-то явно там не то. Смерть подозрительная, и почти полная информация о начальнике аналитической разведки штаб-квартиры Интерпола в кармане покойного, видимо, всех не на шутку обеспокоила.

— В смысле?

— Да просто всех как будто петух клюнул в одно место.

— Звучит плохо. Личность установили?

— Нет, увезли на вскрытие.

— Ясно. Я буду завтра вечером. Спасибо, Жюль.

Филипп нажал отбой и посмотрел в обеспокоенное лицо Сони.

— Нам нужно вернуться чуть раньше.

— Ничего.

— Правда?

— Конечно, подумаешь, на один день меньше? А что случилось?

— Работа. Точно пока не знаю, но мне нужно быть завтра в Лионе.

— Тогда пойдём соберём вещи, чтобы выехать завтра утром.

Филипп согласно кивнул и обнял Соню за плечи.

— Может, поужинаем в номере?

— Давай. Какое вино?

— Белое, Филипп, белое.

— Хорошо, но только на этот раз. Нам серьезно нужно поработать над твоими вкусовыми предпочтениями.

Соня играючи ущипнула Филиппа за подбородок и тут же поцеловала это место. Они оба пахли морем и солнцем. Держась за руки, они шагали в ногу по узкому настилу причала под внимательным взглядом пожилого мужчины, стоящего на террасе третьего этажа отеля и неотрывно наблюдающего за влюблённой парой.

Нулевая точка

Лион, Франция. Вертолетная площадка вблизи аэропорта Сент-Экзюпери Лион.

10 сентября 2018 года.

Воздух наполнился дребезжанием от работающих роторов заходящего на посадку вертолёта. Звук был настолько сильным, что, казалось, заставлял вибрировать не только стёкла в оконных рамах, но и все, что находилось в радиусе десятков метров, в то время как раскалённый июльский ветер порывами обжигал липкую и соленую от пота кожу.

Стоя на плавящемся от рекордной жары покрытии вертолетной площадки, начальник аналитической разведки Интерпола Филипп Клюзо опустил спокойный взгляд на циферблат часов и недовольно нахмурил брови.

— Что не так, Филипп?

— Сколько нам лететь до Руссильона?

Жюль Моро поправил на плечах лямки темно-зелёного рюкзака и, будто прикидывая в голове, какое расстояние им предстоит преодолеть, покачал головой.

— Мы полетим до Авиньона. Там ближайшая к Руссильону вертолетная площадка. До Авиньона чуть меньше часа…

— Да, и ещё столько же на машине до Руссильона, верно, Жюль?

— Так и есть. Почему тебя это беспокоит?

— Я надеялся, что мы успеем уже сегодня побеседовать не только с оперативной группой, но и с патологом.

— Может, ещё и успеем.

— Может…

Пригнувшись, Филипп и Жюль по очереди пожали протянутую руку пилоту и, устроившись на чёрной коже кресел, пристегнули ремни и надели наушники.

Молча Филипп достал из сумки планшет и начал методично читать материалы дела, предоставленные ему отделением жандармерии департамента Воклюз региона Прованс-Альпы-Лазурный берег.

Согласно документам, три дня назад группа туристов отправилась на экскурсию в каньон Сентир де Окрэ. Они провели там около четырёх часов, когда справа от узенькой тропы, в сосновом подлеске, обнаружили тело мужчины.

Одежда и кожа умершего были сплошь покрыты красно-оранжевой охристой пылью, запекшаяся на солнце кровь образовала красно-коричневые корки, которые с трудом фиксировались под толстым слоем нанесённого ветром багрового песка.

Прибывшие лишь спустя два часа на место обнаружения тела жандармы и криминалисты сразу заподозрили неладное, найдя во внутреннем кармане вместе с документами, принадлежащими гражданину США Маркусу Ратнеру, сложенный пополам листок с номером телефона и адресом электронной почты начальника аналитической разведки Интерпола Филиппа Клюзо.

Филипп оторвал взгляд от экрана планшета и задумчиво посмотрел на проносящуюся под горячим брюхом рокочущего вертолёта землю. Он вспомнил, как ровно 27 часов назад ответил на звонок и дежурно отчитался перед руководством и следователем, что всю прошлую неделю провёл в Италии со своей молодой женой. Он внимательно рассмотрел фотографию покойного и со стопроцентной уверенностью сказал, что никогда не слышал и уж точно не был знаком с мужчиной по имени Маркус Ратнер. Филипп предоставил брони и чеки за проживание в отеле, тем самым полностью подтвердив свою невиновность в смерти этого незнакомого ему мужчины.

Однако как только он получил по почте фотографию водительских прав, найденных в кармане покойного, его дыхание перехватило. Он чертыхнулся себе под нос и тут же перезвонил следователю и попросил разрешения приехать и присоединиться к работающей над делом группе.

Быстро уладив вопрос с руководством, Филипп оформил себе и ещё одному офицеру Интерпола Жюлю Моро трехдневную командировку в крошечный, известный лишь своим каньоном, где раньше добывали охру, городок Руссильон и вот теперь летел в полном недоумении с длинным списком вопросов и крошечной надеждой на то, что смерть этого мужчины не перевернёт с ног на голову его только начавшую налаживаться жизнь. Однако интуиция подсказывала Филиппу, что впереди новые испытания и они, судя по всему, являются ничем иным, как уродливыми отголосками их с Соней прошлого.

Небо над Авиньоном было темным, почти свинцово-серым, местами с белоснежными рваными облаками, что ясно свидетельствовало о приближении сильного грозового фронта. В наушниках раздался спокойный голос пилота.

— Мы готовы садиться. Успеваем до грозы. Может потрясти немного.

Чуть изменив угол, вертолёт начал постепенное снижение на вертолётную площадку вблизи аэропорта Авиньон-Прованс. Филипп увидел внизу большой круг с буквой «H» и, захлопнув папку и выключив планшет, приготовился столкнуться с реальностью, которая грозилась ворваться в его жизнь под пульсирующее гудение вертолетных роторов и яркие вспышки молний где-то со стороны реки Дюранс.

Резкий порыв ветра дернул тяжёлую машину и потащил ее в сторону подобно легкому листочку, но пилоты быстро стабилизировали вертолёт и, будто поднырнув под очередной поток воздуха, уверенно повели его к разметке на полосе.

Через семь минут и пятнадцать секунд шасси с легким ударом коснулись земли. Филипп четко уловил момент, когда сработали амортизаторы, подавив энергию удара при приземлении. Толчок был хоть и не существенным, но тем не менее достаточно сильным. В этот же момент небеса разверзлись и на асфальтовое покрытие упали первые тяжелые капли летнего дождя.

Попрощавшись с пилотами, Филипп и Жюль вылезли из салона вертолёта и, пригибая головы, поспешили к темно-синему Пежо, припаркованному у здания вертолетного ангара.

— Вот же везё, как утопленникам! Я лично смотрел карту погоды перед полетом. Там не было и намёка на грозу! Откуда взялась?!

Жюль недовольно вытирал мокрое лицо рукавом рубашки, не переставая недовольно ворчать, пристегивая ремень на водительском сиденье.

— Да ладно тебе, парень. Подумаешь, потрясло немного. Меня вот больше беспокоит то, что в каньон мы с тобой сегодня точно не попадём.

— Да, в такую погоду там делать нечего. Грунт размывает и со всех склонов в долину стекают красные реки.

— А ты откуда знаешь?

— А у меня тетя из этих мест. Приезжал к ней в гости на пару недель каждое лет вплоть до двенадцати лет.

— Что ж, хорошо. Это может быть полезно. Давай тогда сразу в больницу, я так понимаю, отдельного морга в городе нет?

— Всё верно. Отдельного морга нет, городок-то крошечный. Кстати, фактически Руссильон даже и не город, а деревня. Это Парижу нужен отдельный морг, да не один, а здесь хватит небольшого помещения в цокольном этаже городского госпиталя.

Жюль включил зажигание и подъехал к воротам, где предъявил документы и, кивнув на прощание охране, выехал с вертолетной площадки.

Дворники мерно смахивали с лобового стекла потоки воды, в то время как разбрызгивая лужи, машина неслась по узкой витиеватой дороге меж промокших лавандовых полей и оливковых рощ. Жюль бросил настороженный взгляд на сосредоточенного, явно чем-то озадаченного Филиппа.

— Ты почему напряженный такой?

— Не нравится мне всё это, Жюль.

— Ты из-за бумажки этой что ли с твоим именем? Да мало ли откуда она взялась у этого Маркуса?

— Жюль, перестань. Ты же умный парень, иначе бы я не взял тебя к себе в отдел. Скажи мне, ты многим даёшь свой домашний адрес или рабочую почту?

— Нет. Никому. Все, кто должен их знать, итак знают.

— Вот то-то и оно, что и я никому. А значит кто-то другой это сделал и этот кто-то связан с покойным. Но хуже всего даже не это…

— Тогда что?

— Следователь прислал мне фотографию водительских прав, найденных у покойного…

— И?

— Дело в том, Жюль, что я знаю этого Маркуса Ратнера только под другим именем.

— Ну, это объясняет ту спешку, с которой ты организовал нам вертолёт и прочее.

— Ну почти. Я знаю человека на той фотографии как Марка Ильиных, человека, который чуть больше двух лет назад внедрил мою нынешнюю жену в сеть Серба.

Жюль резко сбросил скорость, отчего машину слегка занесло. Сделав несколько глубоких вдохов, Жюль мельком глянул на Филиппа.

— Так, погоди-ка. В Руссильоне находят труп мужика, который был связан с Драганом Косом? Тем самым Сербом?

— Похоже на то. На самом деле, я уверен, что Марк один из наших. Я не знаю, на кого он точно работал последнее время, но на момент нашей с ним встречи два года назад он помогал нашему отделению в Москве.

— Так он русский?

— Я так понимаю, что у него два гражданства. Непростой он парень, Жюль, и сам факт обнаружения его документов в кармане жертвы явно принесёт нам с тобой массу проблем, так как местные понятия не имеют о его прошлом.

Жюль пожал плечами и крепче обхватил руль. Дождь пошёл ещё сильнее, дворники в агонии метались по лобовому стеклу, но толку от их усилий было немного.

— Я думаю, скоро они про него все узнают.

— Сомневаюсь, Жюль. Два года назад я ничего не смог про него выяснить до тех пор, пока он сам на меня не вышел и не решил поделиться информацией о Драгане, Соне и всей той историей с подставной дочерью Серба.

— Может, он из ЦРУ или ещё какой разведки?

— Не знаю, Жюль. Не знаю. Но парень он непростой и уж точно не из тех, кто погибает в каньоне около крошечного города с лавандовыми полями.

Оставшееся время они ехали молча и нарушили молчание лишь тогда, когда машина остановилась перед служебным входом в госпиталь. Дождь продолжал лить как из ведра. Выйдя из машины и сделав всего несколько шагов до двери морга, Жюль и Филипп успели вымокнуть почти до нитки.

Предъявив документы, они спустились по узкой лестнице на минус первый этаж и оказались в длинном тихом коридоре. В его темной глубине раздавались одинокие шаги идущего к ним навстречу человека в белом халате.

— Добрый вечер, господа. Я доктор Ирэн Лелуш.

Филипп и Жюль по очереди пожали протянутую им руку. Женщина была невысокого роста, с короткой стрижкой и карими внимательными глазами. Ей было чуть больше сорока.

— Доктор Лелуш, мы хотели бы увидеть труп найденного мужчины и услышать Ваше заключение о причинах смерти.

— Да, мне звонили. Пройдемте. Я специально задержалась сегодня на работе.

— Спасибо, доктор.

— Ничего, погода такая. Хорошо ещё, что вы вообще смогли до нас добраться. Надо же, сам Интерпол!? Не часто вас встретишь в моргах.

Доктор резко оборвала фразу, поняв, что та прозвучала крайне двусмысленно. Однако она нисколько не смутилась и даже не попыталась объясниться, а лишь положила руки в глубокие карманы белоснежного халата и приветливо улыбнулась. Ирэн Лелуш резко развернулась и уверенно зашагала по молчаливому коридору.

Оказавшись в прозекторской, женщина включила свет, надела чистую пару латексных перчаток и подошла к холодильнику с десятком оцинкованных дверей. Температура в помещении была не больше восемнадцати градусов, но работающая система вентиляции, непрерывно подающая прохладный воздух, создавала ощущение, что в прозекторской было значительно прохладнее.

Открыв крайнюю дверцу во втором ряду, доктор с легким усилием выдвинула каталку с прикрытым простыней телом. Бережно отодвинув полотно от лица покойного, она заговорила будничным профессиональным тоном.

— Мужчина, возраст около сорока лет, вскрытие не выявило каких-то серьезных проблем со здоровьем. Никаких патологий внутренних органов.

Жюль вопросительно посмотрел на удивлённое лицо Филиппа, который был явно озадачен увиденным, но продолжал хранить молчание.

— На теле обильная сыпь с локализацией преимущественно в области сгибательных поверхностей обоих локтей, голеней и области таза. Поражения кистей рук, множественные ссадины и мелкие порезы, ногтевые пластины частично отсутствуют.

— Оборонительные раны?

— Нет, я не обнаружила никаких признаков борьбы на его теле, скорее, он что-то усиленно копал.

— Копал? Голыми руками?

— Ну, я бы сказала именно так, ввиду обилия грунта под уцелевшими пластинами ногтей. Тот же грунт в большом количестве присутствует во всех ранах на кистях покойного. Анализ почвы полностью совпал с грунтом из каньона Сентир де Окрэ.

Доктор включила передвижную лампу и, подняв бледную с запекшимися ранами руку мужчины, продемонстрировала Филиппу и Жюлю повреждения.

— А что за сыпь, доктор?

— Это укусы Эпимирма Венделя.

— Эпимирма что?

Жюль склонился над телом и внимательно изучал красные размытые пятна.

Доктор Лелуш подошла к отдельно стоящему оцинкованному столу с микроскопом и набором разных склянок и пробирок и, взяв одну из них, вернулась к холодильнику.

— Аргентинские муравьи. Сыпь на теле покойного — это следы их укусов.

Жюль покрутил в руках пробирку с крошечным муравьем внутри и передал её Филиппу.

— Они что ядовитые?

— Нет. При одиночных укусах доза муравьиной кислоты не представляет опасности, в данном конкретном случае мы видим множественные поражения.

Доктор указала на скопление красных точек в районе локтя мужчины.

— После укуса на коже образуется покрасневшая припухлость. Если посмотреть внимательно, то можно заметить, что укусы имеют направленность и внешне напоминают дорожки.

— Это и стало причиной смерти? Его до смерти закусали муравьи?!

Жюль серьезно сдвинул брови, не отводя взгляд от красных отечных пятен на бледной коже. Филипп же продолжал хранить молчание и внимательно смотреть на лицо покойного.

— Причина смерти — анафилаксия. При вскрытии обнаружены признаки геморрагического диатеза. Кровоизлияние под плеврой, эпикардом и в паренхиме легких.

Филипп поднял глаза на доктора.

— Выходит, он умер от острой аллергической реакции на муравьиную кислоту?

— Да, месье Клюзо, совершенно верно. Дело в том, что реакция на укусы муравьев похожа на ту, что вызывают укусы пчёл. Просто встречается такая острая реакция крайне редко, так как для достижения высокой концентрации аллергена необходим не один укус, как в случае с пчелой, а как минимум пять. В нашем случае их здесь больше пяти сотен.

— Как скоро он умер?

— В течение часа, я полагаю.

— Его можно было спасти?

— Да, если ввести внутривенно дозу эпинефрина. Но поскольку он находился далеко от города, помочь ему было просто некому.

Филипп кивнул в знак согласия с заключением доктора и передал пробирку с маленьким муравьем.

— Много укусов… Он, видимо, был где-то рядом с муравейником?

— Я думаю, именно так, месье Клюзо. Дело в том, что в повреждениях мягких тканей я обнаружила частички хвои, фрагменты травы и муравьиные яйца.

Жюль сложил на широкой груди руки и посмотрел на Филиппа и доктора Лелуш.

— Разрушил муравейник голыми руками… Может, что-то искал?

Филипп пожал плечами.

— В отчете ничего не было про муравейник, нужно будет завтра наведаться в каньон.

Жюль согласно кивнул.

— Сделаем, лишь бы дождя снова не было.

— Доктор, снимки зубов?

— Да, как и отпечатки. Я все отправила в участок около часа назад.

— Спасибо, доктор Лелуш. Мы свяжемся с Вами, если нам ещё потребуется помощь.

— Конечно.

Филипп и Жюль попрощались с патологоанатомом и вышли на улицу. Дождь прекратился, и воздух тут же наполнился ароматами лесных цветов и трав.

— Это явно не Марк, Жюль.

— Я и сам уже понял. Только от этого не легче, правда?

— Да, так и есть. У мужика, который умер от аллергии на муравьев, в кармане не только записка с моим именем, но и права Маркуса Ратнера, которого я знаю как Марка Ильиных.

Оба замолчали. Жюль закурил, а Филипп положил руки на влажную крышу автомобиля и посмотрел себе под ноги, растерянно покачав головой.

— Филипп, а ты уверен, что этот Ратнер действительно Марк? Может, они просто очень похожи?

— Не знаю, Жюль. Может и так, надо проверить. Но что-то внутри меня подсказывает, что это он, Жюль. А вот откуда у покойного документы и мои данные, сможем узнать, как только установим его личность, найдём его на городских камерах и попробуем восстановить последние сорок восемь часов его жизни.

— Тогда в жандармерию?

Жюль выпустил облачко табачного дыма, которое красиво растаяло в серебристо-жемчужном воздухе.

— Да, давай узнаем, что им удалось найти. Может, они уже установили личность. Жюль…

— Да?

— О Марке ни слова. Дело Драгана Коса уже забрало слишком много жизней, и если получится не ввязывать в это местных, пусть так и будет. Если же мои опасения подтвердятся, то дело однозначно передадут в Париж в ближайшее время.

Жюль невольно вспомнил обезглавленное, подвешенное к деревянному кресту обнаженное тело руководителя Интерпола в Лионе Жака Амори, который был похищен и зверски убит в прошлом году из-за связи с делом Серба.

— Согласен. Про Марка молчу.

Вечернее солнце оранжевым пятном повисло на вмиг очистившемся небе, щедро согревая лучами вымокшие перекрёстки, витрины магазинов и столики уличных кафе. Филипп обратил внимание, что все фасады зданий имели характерный красноватый оттенок, который становился лишь насыщенней на закате.

— Оранжевый город.

— Да, так и есть. Здесь же охра повсюду, вот ее и используют везде, где только можно.

Филипп ещё раз осмотрелся по сторонам, не убирая руки с влажной крыши автомобиля. Потом резко отстранился, открыл дверь и сел на пассажирское сиденье. Жюль нахмурился.

Он начал работать в аналитической разведке под руководством Филиппа чуть больше двух лет назад, и именно Жюль первым обратил внимание на загадочную фигуру Драгана Коса. Поделившись с Филиппом своими догадками, они стали присматривать за деятельностью Драгана, также известного под кличкой Серб, и очень скоро поняли, с какой невообразимой фигурой столкнулись. Потом появилась София, работающая на Серба против воли и жаждущая обрести свободу. Однако вырваться оказалось не так просто и несколько раз девушка чуть не погибла.

Жюль докурил. Затушив окурок о край уличной урны, он выбросил его и сел за руль.

Выехав на Авеню Де Бульер, он чуть сбавил скорость и через пару минут припарковался возле здания жандармерии департамента Воклюз.

Аккуратное трехэтажное здание с высокими окнами в деревянных рамах располагалось через дорогу от центрального отделения почты и супермаркета. Филипп и Жюль перешли тихую улочку, утопающую в зелени каштанов, и направились прямиком в распахнутые настежь двери жандармерии.

Они предъявили документы, и их без промедления проводили на второй этаж в кабинет старшего офицера. Высокий и худощавый мужчина в форменной голубой рубашке с погонами и темно-синих брюках открыл им дверь и жестом пригласил входить.

— Добрый день, господа. Рад, что у вас получилось приехать так оперативно. Клод Азуле, старший офицер, но, прошу вас, называйте меня просто Клодом. Мы здесь люди простые. Присаживайтесь. Все материалы я уже подготовил.

Филипп пожал протянутую ему руку, представился и сел в кресло для посетителей рядом с Жюлем.

— Вы уже были у Ирэн?

Филипп утвердительно кивнул, взяв со стола предложенную ему тоненькую папку.

— Да, мадам Лелуш все подробно рассказала.

— Отлично. Тогда сразу к главному. Про муравейник мы узнали только сегодня, буквально пару часов назад, и из-за дождя, в который, я полагаю, вы тоже попали, в каньоне мы ещё не были и этот муравейник не нашли. Но завтра рано утром направляемся туда на поиски. Вы хотите присоединиться?

— Да, спасибо. Я поеду с вами один.

Жюль вопросительно посмотрел на Филиппа.

— Ты лучше оставайся здесь и поработай с камерами наблюдения. Нам нужно как можно больше узнать о последних сорока восьми часах жизни жертвы.

— Ок. Принято.

Клод Азуле сложил пальцы домиком на рабочей поверхности стола и слегка скривил губы.

— Кстати, о личности покойного. У нас пока ничего. Мы загрузили отпечатки и снимки зубов в систему, но этот парень явно не из тех, кто мелькает в нашей базе. Не преступник, одним словом. Ну и права явно не его. Ссадины и припухлости на лице ввели нас в некоторое заблуждение, но в морге стало ясно, что права, найденные при осмотре тела, явно принадлежат другому человеку. Он как минимум лет на десять моложе покойного.

Филипп понимающе кивнул.

— Все интереснее и интереснее.

Жюль погладил левой рукой колючий подбородок и посмотрел на Азуле из-под слегка нахмуренных бровей.

— А права? Нашли владельца?

— Отправили запрос в американское посольство, но пока от них никакой информации не поступало.

Филипп передал Жюлю тонкую папку с материалами дела.

— Тогда ты, Жюль, помоги коллегам и завтра в первую очередь установи личность жертвы.

— Сделаю, Филипп.

Филипп перевёл взгляд внимательных глаз на старшего офицера.

— Месье Азуле, Клод, вы уверены, что он не местный?

— Абсолютно. Городок маленький, мы здесь все друг друга знаем. Он точно приезжий.

— Ясно. Раз так, нужно понять, как именно он добрался до Руссильона. Жюль, проверь камеры вокзала, аэропорт Авиньон и дорожные. Если ничего не найдёшь, проверяй камеры банкоматов.

— Наших специалистов IT подключить можно?

— Да, пусть Пьер запустит программу распознавания лиц, а то процесс может сильно затянуться.

Клод Азуле поднялся со своего стула и, взяв с соседнего стола большую бумажную карту, развернул ее перед Филиппом и Жюлем.

— Вот здесь вход в каньон. Камер, кстати, здесь нет, что усложняет дело. Эти серые линии — туристические тропы. Добраться до каньона можно на машине. Но на стоянке на момент обнаружения трупа неизвестного не было неидентифицированных автомобилей.

— Он мог взять такси?

— Да, Филипп, но, согласно проверке, никто не подвозил пассажиров до каньона.

— Ясно. А как тогда приехали те туристы, что обнаружили покойного?

— На автобусе. Это была организованная экскурсия.

Филипп склонился над картой.

— Нет информации от жителей города? Может, он заходил на почту, в отель или в какое-нибудь кафе?

Клод Азуле отрицательно покачал головой.

— В том-то и дело. Пока информации нет. Такое чувство, что его вообще никто не видел. И даже смотрители в каньоне не припомнят, чтобы видели, как он входил в ворота. А, как я уже сказал, камер там нет.

Филипп потёр ладони друг о друга, встал со стула и прошёлся по кабинету Клода.

— А разве билет не нужен? Может, кассир его запомнил?

— Билет нужен, но мадам Уго божится, что этот мужчина билет у неё не покупал. Мне кажется, что он смешался с какой-то группой и прошёл на территорию с ними.

Клод выразительно постучал пальцем в том месте, где на карте был обозначен вход в каньон.

— А не мог он быть в составе группы, Клод?

Жюль вопросительно посмотрел на Клода Азуле.

— Может, он приехал с группой, что была в каньоне накануне и просто отстал? Может, даже заблудился?

Клод развёл руками и заложил их за спину.

— Такое тоже возможно. Но обычно экскурсовод пересчитывает свою группу перед отправлением, и если бы кто-то потерялся, я думаю, смотрители узнали бы об этом одними из первых.

Филипп продолжал сверлить глазами тоненькие линии пешеходных троп, нанесённые, судя по всему, простой гелевой ручкой поверх обычной карты местности.

— На территории есть какие-то жилые постройки? Кэмпинг, дом лесничего или что-то подобное?

Клод утвердительно кивнул и ткнул пальцем в небольшой крестик в нескольких километрах от того места, где обнаружили труп мужчины.

— Но он сейчас пустует. Наш лесничий вышел на покой и уехал к детям в Нормандию, поэтому обязанности возложили на одного из смотрителей каньона, но он живет в городе вместе с семьей и домом не пользуется.

Услышав эти слова, Филипп остановился. Волосы на затылке будто шевельнулись сами, а по спине пробежал холодок.

— Клод, завтра нам нужно обязательно осмотреть этот дом и прилежащую территорию.

— Филипп, Вы думаете, он жил там какое-то время?

— Я не уверен, но не проверить просто нельзя.

Клод достал блокнот и сделал в нем пометки.

— Я сейчас позвоню смотрителю, и завтра утром у нас будут данные по тем группам, что посещали каньон накануне.

— Отлично. Спасибо, Клод. Где нам лучше остановиться?

— Я забронировал вам комнату в местном семейном отеле. У них очень вкусно готовят. Пойдёмте, я провожу Вас. Здесь недалеко, через два дома.

— Так близко?

— Я же говорил, Руссильон совсем крохотный.

Клод улыбнулся и, взяв с полки фуражку, достал из верхнего ящика стола ключи и мобильный телефон.

***

Филипп поставил сумку на кровать с темно-коричневым покрывалом, тяжело опустился в мягкое кресло возле небольшого окошка и, достав телефон, набрал номер Сони. Пока в трубке раздавались длинные гудки, Филипп нетерпеливо постукивал пальцами по подлокотнику кресла, не сводя глаз с маленькой репродукции картины Клода Моне, одиноко висевшей на противоположной стене.

В голове против воли возникла мысль о том, что работы Моне и Мане перепутать сложно, и странно, что кто-то вообще их путает. Филиппу всегда казалось, что Моне — это сплошные цветные пятна, а вот Мане — это люди.

— Алло!

— Это я, привет, любимая.

— Привет. Добрался?

— Да. Успели как раз до грозы…

Филипп замолчал, будто не зная, что сказать.

— Почему ты молчишь? Что случилось?

Привычно взъерошив волосы, Филипп набрал в грудь побольше воздуха.

— Дело такое. Я хочу, чтобы ты была в курсе и была осторожна…

— Так, Клюзо, хорош темнить! В чем дело? Ты знаешь, я не сахарная барышня, выкладывай давай!

— Здесь нашли тело мужчины, у которого в кармане была записка с моими данными.

— Домашний адрес?

— Да. Еще номер телефона как рабочего, так и личного, адрес электронной почты и номер моего кабинета.

— Кто он?

— Я не знаком с покойным и понятия не имею, откуда у него эта информация.

— Филипп, что страшного в том, что у кого-то есть номер твоего телефона?

— Дело не только в этом. Вместе с моими данными у покойного были права на имя некого Маркуса Ратнера. Не спрашивай, откуда они у него. Я понятия не имею.

— А этот Маркус Ратнер — ты знаешь его?

— Думаю, любимая, мы оба его знаем…

Даже находясь за десятки километров от дома, Филипп почувствовал, как напряглась София, как сбилось ее дыхание.

— Мы оба знали этого Маркуса под другим именем. Я предполагаю, что Маркус Ратнер — это настоящее имя Марка Ильиных…

Филипп был готов к шторму, он предчувствовал, какой шквал в душе Софии поднимет это всплывшее из прошлого имя. Боль, предательство, обида… А разве можно вспоминать иначе о человеке, который просыпался утром в твоей постели, заставлял верить и, что самое страшное, доверять, а потом предал так вероломно, хладнокровно и расчетливо. Филипп прекрасно осознавал, какую рану разбередил в душе любимой женщины этим звонком.

— Подожди! Марк!? Тот самый Марк!? Тот козёл, что продал меня Драгану?

— Да, он самый. Я сейчас пришлю тебе фото документов, а ты скажи мне, он это или нет. Идёт?

В трубке повисло молчание. Филипп устало помассировал лоб. Мысленно он уже готовился к продолжению разговора. К той его части, когда ему придётся рассказать Софии, что Марк на самом деле не так плох, что он рискнул жизнью, чтобы спасти Соню и что… он явно любил её.

— Да, присылай.

— Лови.

Секунды казались часами. Филипп старался дышать ровно, чтобы не выдать своего волнения, но в действительности он был не на шутку взволнован, понимая, как много ему придётся сейчас рассказать. И что самое страшное, он совершенно не понимал, как Соня отреагирует на его исповедь.

— Это он. Надеюсь, что он получил по заслугам.

— Соня…

— Что? Хочешь сказать, что я не должна так думать? Он предатель, лгун, обманщик…

— Я понимаю, что ты чувствуешь, но ты не совсем все знаешь…

— Говори! Я не люблю загадки!

— Он не предавал тебя…

Господи, как же сложно дались Филиппу эти четыре слова.

— Что значит не предавал? Это он буквально заставил меня поехать в тот ангар! Филипп, на моих глазах убили четверых человек, и среди них могла оказаться я.

— Не могла. Марк знал, что ты лучшая, знал, что смерть тебе не грозит.

— Что за бред ты несёшь?!

— Соня, он не предавал тебя, у него не было иного выбора. Это было частью его задания.

В трубке повисло молчание. Соня так тяжело задышала, будто только пробежала несколько километров на предельной для себя скорости, стремясь скрыться от прошлого.

— Он что, один из вас?

— Он работал под прикрытием. Помогал национальному бюро Интерпола в Москве.

— То есть инспектором ДПС он не был?

— Нет.

Молчание в трубке затянулось, но Филипп предпочел дать Софии время прийти в себя.

— Ясно. Мне всегда казалось, что он слишком хорош для патруля.

Соня снова замолчала, но на этот раз всего на несколько секунд.

— Выходит, что сблизиться со мной было честью его задания?

— Да, но он действительно проникся к тебе чувствами…

Соня громко и в тоже время грустно рассмеялась.

— Ага, такими сильными чувствами, что отправил в ангар, полный вооружённых до зубов уродов. И не говори мне о его уверенности относительно моей безопасности. Он не мог быть в этом уверен.

— Хорошо. Риск был, и я первым хотел воздать ему сполна за то, что он подверг твою жизнь опасности, но все поменялось, когда ты попала в больницу после встречи с Тайпаном.

Филипп перевёл дыхание и продолжил говорить почти без остановки.

— Он сам вышел на меня и Давида. Он передал нам все данные, что были в его распоряжении относительно действий Жданова и Драгана Коса, именно Марк помог нам разобраться в сложнейших схемах Серба. По сути, он рискнул своей жизнью, встретившись со мной.

— Почему ты так решил?

— Чтобы спрятать его от людей Серба, его «убили», тем самым просто выведя из игры, и он был волен уйти, забыть про тебя…

— Но не ушёл…

— Нет, не ушёл. И мне сложно об этом говорить, но я лично видел в его глазах боль. Он ввязался в «Папилон», чтобы отомстить Сербу за смерть своего отца. Я уверен, что ты сможешь его понять.

— Его отца убил Драган?

— Не лично. Но это был его прямой приказ. Жданов был другом семьи Марка, и многое из того, что произошло, все те действия, что они предприняли вместе, отчасти можно понять. Мы все ошибаемся, мы все готовы биться за любимых. Это просто человеческая натура. Ты поступила бы так же…

— Но за меня он не бился… Меня он бросил.

— Да, но выбора у него особо и не было. Все слишком далеко зашло, и он оказался между Ждановым, желанием отомстить за отца и тобой. К тому же, во многом мы люди подневольные, а приказ есть приказ. Пойми, он почти не знал тебя, к тому же, был уверен, что ты справишься, и не оставлял попыток найти способ, как вызволить тебя из сетей Серба. Именно по этой причине он не уехал из России. Он ждал. Хотел быть рядом.

— Ты защищаешь его?!

— Нет. Просто хочу, чтобы ты поняла его мотивы. Я думаю, что он в беде. И уверен, что труп в морге, ты, я и Марк — это отголоски той истории, что началась чуть более двух лет назад.

Казалось, что Соню и Филиппа в этот самый момент разделяют не только десятки километров лавандовых полей, оливковых рощ и виноградников, но и эта жуткая стена из молчаливой тишины.

— Мне нужна твоя помощь. Я думаю, она нужна и ему. После нашей первой встречи в отеле мы не поднимали тему Марка, но сейчас мне нужно, чтобы ты вспомнила все, что можешь, про этого человека. Привычки, любимая еда, фильмы, может, ещё какие-нибудь мелочи. Ты поможешь?

— Да. Я все сделаю и пришлю завтра утром.

— Спасибо. Пожалуйста, будь осторожна. Я пока не знаю, что происходит, но эта бумажка в кармане покойного с моим именем и права Марка — вряд ли простое совпадение.

— Я люблю тебя, Филипп.

— И я тебя всем сердцем.

Соня нажала отбой на экране смартфона, глубоко вздохнула и задержала взгляд на косых лучах заходящего солнца, окрасивших комнату в красновато-оранжевые тона. В памяти вихрем пронеслись воспоминания, как она впервые встретила Марка, как удирала от него по тёплым августовским ночным московским эстакадам на любимой Каве, подразнивая и заигрывая. Вспомнила момент, когда он ее догнал, как нагло она сдернула мотоциклетный шлем и как обалдела, когда шлем снял он. Высокий, красивый, с серыми глазами, в которых читалась и злость, и восхищение — искра просто не могла не вспыхнуть. Она в жизни не видела такого красивого инспектора ДПС. Соня похоронила, запечатала за семью замками все, что было связано с Марком, мужчиной, чьи руки ласкали ее ночами и бесцеремонно отшвырнули в ту жизнь, где любой неосторожный шаг мог стать последним.

Ева

11 сентября 2018 года. Москва

Я припарковала свой темно-синий Рэндж Ровер, заглушила двигатель и посмотрела в зеркало заднего вида.

— Давай, Ева! Ты сможешь!

Поправив копну темно-рыжих волос, я улыбнулась своему отражению, взяла с пассажирского кресла маленькую сумочку Шанель и вышла из автомобиля.

Москва, центр, полдень, пятница, повсюду пробки — типичная картина для столь крупного мегаполиса. Вой сирен и визг клаксонов заглушал лёгкое стаккато моих десятисантиметровых шпилек по плитке набережной Москвы-реки. Шумно, но я с детства привыкла к этим звукам, более того, если я ночую в загородной резиденции родителей, то порой часами не могу уснуть из-за оглушительной, как многие считают, умиротворяющей, но в моем конкретном случае нервирующей тишины. Я урбанист. Для меня норма — стоять на мостовой и перекрикивать какофонию города в разговоре с собеседником. Не терплю деревню, загородные клубы, конные или пешие прогулки по лесу и прочие проявления сельской жизни, даже если они с налетом роскоши. Именно по этой причине я редко езжу в область к родителям. Не люблю часами сидеть в седле и слушать мамины сплетни про всех её подруг, их детей, внуков, и я просто ненавижу играть с отцом и его партнерами по бизнесу в гольф: ползти со скоростью улитки с хреновой тучей клюшек, а потом смотреть с надеждой на малюсенький мячик, который при правильном стечении обстоятельств может-таки попасть в крошечную лунку где-то посередине поля размером с аэродром. Скука смертная, но это мой мир. В нем каждый знает, что клюшки Айрон 3 и 9 — это одинаковые клюшки с разницей лишь в угле ударной поверхности и длине шафта.

Если бы я могла выбирать, то, пожалуй, пошла бы в бассейн или в тренажерный зал, но с моими родителями это не прокатывает, и в те выходные, когда мама устраивает очередной прием в их загородном доме, я и мой старший брат как наследники отцовской бизнес-империи обязаны не только присутствовать, но и играть по общим установленным правилам. В том числе в гольф.

Утро субботы, как обычно в такие дни, начинается для меня с конной прогулки с мамой и её подругами. Я даже не знаю, по какой причине никто из них не вяжет, не занимается скандинавской ходьбой или греблей, однако, все эти ухоженные женщины прекрасно держатся в седле. А утром в воскресенье все как одна облачаются в поло и идут играть в гольф, ведь это так престижно, так элитарно. Между перечисленными, безусловно, полезными для здоровья мероприятиями будет традиционный барбекю, живая музыка и бесчисленное количество разговоров о политике, о доходах, об акциях, о неделе моды, о покупке бизнес-джета, о новом доме на Кипре и о прочих «наиувлекательнейших» событиях. Другими словами, раз в месяц «наш круг», как называют гостей мои родители, встречается только для того, чтобы распустить друг перед другом перья. Мой мир. Добро пожаловать!

Все это мне противно, но они же мои мама и папа, — я не могу их бросить только из-за того, что у меня другие вкусы и взгляды на жизнь. Пожалуй, эта единственная, пусть и очень весомая причина, по которой где-то раз в месяц я совершаю столь элегантный акт насилия над собой. Во имя любви.

После тепла и комфорта автомобиля уже по-осеннему прохладный воздух заставил меня вздрогнуть и плотнее запахнуть светло-бежевое кашемировое пальто. Желтые листья, подхваченные налетевшим порывом ветра, причудливо, будто танцуя, кружились в воздухе. Они плавно скользили к земле, а затем вновь стремительно взлетали в чистое, прохладное, сине-голубое осеннее небо.

Я посмотрела на свои часы, усеянные россыпью мелких бриллиантов — подарок мамы на мое двадцатидевятилетие. Было уже почти двенадцать. Нужно торопиться: клиенты не должны меня ждать. Я риэлтор, продаю крутую, баснословно дорогую недвижимость.

После университета у меня было два варианта: выйти замуж за сына какого-нибудь отцовского компаньона либо же идти работать в семейный бизнес. Первый вариант меня не устроил, потому что многие из «женихов» хотели бы стать не столько мужем мне, сколько зятем моему отцу. Я рассмотрела такую перспективу семейных отношений слегка несправедливой, ведь спать с ними пришлось бы мне, а не отцу, так что идею замужества я отвергла. К тому же, никто из них мне никогда не нравился — все, как один, зацикленные на себе и на деньгах.

Услышав мой категорический отказ воссоединиться в счастливом браке с очередным золотым представителем «нашего круга», мама, конечно, недовольно поджала губы. Меня ведь растили в роскоши, окружили бесчисленным количеством нянь и гувернанток, дали прекрасное образование, и с детства я ношу лучшее от мировых брендов. Даже не знаю, было ли у меня, хвала Карлу, что-то проще, чем Шанель, и при всем при этом я осмелилась отказаться выполнить «священный» перед моей семьей и обществом долг. Однако по какой-то неведомой мне причине мама не стала настаивать, что показалось мне слегка подозрительным, так как если у моей железной леди возникают какие бы то ни было амбициозные планы и она ставит себе цель, то мне страшно признаться, но у бедненькой цели просто нет шансов. Мама прет, как тяжелый танк «Иосиф Сталин» со скорострельностью два-три выстрела в минуту.

После отказа от замужества передо мной открылись двери в семейный бизнес. Благо, у отца так много видов деятельности, что, в принципе, я нашла то, что мне по душе — продажа недвижимости. Был ещё вариант пойти работать в отдел маркетинга одной из его строительных фирм либо в банк, но в продажах я себя чувствую лучше. Люблю свою работу. Без каких-либо оговорок.

Клиенты у меня разные, но с одной общей чертой — они все неприлично богаты. Как я или, если точнее, как моя семья. Я и сама хорошо зарабатываю — тут скрывать нечего — и давно уже не нахожусь на иждивении у родителей. Хотя, конечно, нельзя не учитывать тот факт, что зарплату мне все же платит папа, ну или тот генеральный директор, которому посчастливилось ему приглянуться.

Сегодня у меня встреча с клиентами, которые очень жаждут купить объект недвижимости стоимостью почти сто миллионов рублей. Проблема в том, что эта квартира уже для восьмой по счёту любовницы друга моего отца. Моя задача — делать вид, что это нормально. Это мой мир. В нем такие правила.

Я прошла на территорию закрытого комплекса с охраной не хуже, чем у Пентагона, и поднялась на семнадцатый этаж. Хорошая квартира. Большая, даже огромная. С гардеробной с белоснежными полочками для сотен пар дизайнерской обуви, с окнами на реку, с просторной кухней в классическом стиле и впечатляющей спальней с зеркалом в позолоченной раме. Я ещё раз обошла все комнаты, включила свет в спальнях, на кухне, в гостиной и вышла в прихожую встречать моих клиентов.

— Ева, добрый день!

— Здравствуйте, Анатолий Сергеевич. Как добрались?

— Без проблем! Ну что, знакомься — Ксения. Самая очаровательная женщина из существующих на земле.

Посмотрев на «неземную» красавицу, я, как всегда, приветливо улыбнулась. Я не выказала ни малейшего удивления по поводу того, что девушка эта как две капли воды похожа на ту, что живет через дорогу в квартире, которую пару месяцев назад выбрала для неё я, а сладкоречивый дядя Толик её оплатил.

Темноволосая, стройная, с вероятностью в девяносто девять процентов «сделанным» носом и грудью. Классика дяди Толи. Девушка охала и ахала, то и дело прижимаясь искусственным бюстом к руке своего спутника, а тот, распуская слюни, смотрел масляными глазками на впечатляющее декольте. Оно и вправду было красивым, пусть и не от природы. Да кому какая разница.

Было бы несправедливо замалчивать тот факт, что подобная трагикомедия разворачивается на моих глазах уже не в первый раз. Под самый занавес, хлопая нарощенными ресницами, нимфа сообщит, что ей очень нравится эта квартира, а затем, надув и без того раздутые от инъекций губы, она повернется к дяде Толику и задаст волнующий её вопрос.

— Миленький, это то, что надо! Ты купишь её для своей зайки?

Дядя Толя улыбнётся мне и кивнёт.

— Ева, я думаю, вопрос решён. Оставь нам, пожалуйста, ключики. Все бумаги и прочее оформим позже.

Они, воркуя, идут в хозяйскую спальню, а я, как обычно, оставляю ключи в прихожей. Мой мир.

Оказавшись на улице, я набрала номер офиса и подтвердила продажу. Все документы у меня уже готовы: я знала, чем кончится, так как научилась с первого взгляда оценивать клиента и, к слову, я крайне редко ошибаюсь. Если меня просят подобрать квартиру, я точно найду именно ту, которую хочет клиент, даже если он сам ещё не знает, чего хочет.

Мне помогает в этом моя природная наблюдательность: во что одет, как говорит, где сейчас живет — есть много мелочей, которые помогут опытному продавцу понять, кто перед ним и чего он хочет. Я не могу сказать, что я очень опытна — нет, я работаю всего шесть лет, но, тем не менее, согласно статистике, девяносто два процента из подобранных мною объектов недвижимости находят своего нового хозяина после первой же встречи. Я чувствую клиента.

На сегодня моя работа закончена, но мне совсем не радостно, ведь это означает только одно — начинаются выходные в родительском доме. Я люблю родителей, но с ними сложно. Они живут будто не для себя, для публики, будто на страницах глянцевого журнала. Раньше я этого не понимала, но в университете у меня появилась подруга Полина. Когда я в первый раз оказалась у неё дома и увидела её родителей, которые смеясь и шутя лепили за большим обеденным столом домашние пельмени, моя, как мне казалось, идеальная реальность будто раскололась. Я как губка впитывала в себя этот новый мир, искренний и добрый, с нормальными земными проблемами и радостями.

Лариса Игоревна, мама Полины, научила меня готовить, и я с удивлением обнаружила, что этот процесс крайне увлекателен, что моя собственная мама расценила как дикость — оно и понятно: мы даже яблоки сами не моем, не говоря уже о чистке картофеля.

Артём Александрович показал мне, как играть в нарды. В студенческие годы были вечера, когда я оставалась с ночевкой у Полины, мы вместе пекли вафли или пироги с ягодами, а потом часами просиживали за доской.

Я очень привязалась к этой семье. Сейчас Поля живет и работает в Милане. Я летаю к ней на выходные, если у нас совпадает график, передаю ей гостинцы из дома, а потом обратно везу подарки для родителей. Так что даже с отъездом подруги связь с её семьей я не потеряла. Чему очень рада. Однако именно Лариса Игоревна и Артём Александрович невольно продемонстрировали мне, насколько ненормальны те отношения, что считаются нормой в моей семье.

Я села в машину и медленно выехала с парковки. До резиденции родителей с учетом пятничных пробок мне предстояло добираться около двух часов. Из них примерно час по Москве и ещё час по области. Сначала я хотела заскочить к себе домой и надеть что-то поудобнее: каблуки и узкая юбка-карандаш — не самая лучшая одежда для продолжительной поездки за рулём. Но видя, как буквально на глазах линии на моем навигаторе из красных превращались в бордовые, я сочла благоразумным не тратить время на такие пустяки.

Я толкалась почти тридцать минут на проспекте Мира, потом из-за опрокинувшейся фуры почти намертво встала на МКАДе, в итоге до области я добралась лишь через один час и сорок минут. Беда. Я устала и проголодалась. Увидев слева от дороги рекламу крупного супермаркета, который, судя по информации, должен был распахнуть передо мной свои гостеприимные двери где-то через триста метров, я решила заехать, чтобы купить воды и хоть что-нибудь пожевать.

Выпрыгнув из плотного трафика, я с удивлением обнаружила, что вся зона парковки супермаркета была забита машинами. Мне пришлось проехать чуть дальше, чтобы найти место для достаточно габаритного Рейндж Ровера. Мне повезло, и я заметила свободный паркинг около уютного с золотыми куполами храма, который располагался по соседству с магазином.

Припарковавшись, я схватила сумочку и направилась в сторону супермаркета. Так как сегодня я еще практически ничего не ела, кроме тоста с джемом и чашки кофе, то, можно сказать, была не просто голодна — я была на грани обморока.

Войдя в помещение магазина, я с ужасом осознала, что в нем было столько народу, сколько бывает в сезон отпусков в столичных аэропортах. Оно и ясно — пятница, дачники, шашлыки, сбор урожая или что там еще делают нормальные люди, которые не играют в гольф? Я не знаю. У меня никогда не было дачи, а мясо приносили уже готовое на белых тарелках прямиком на летнюю террасу. Вот так. Я решила, что проторчу в этом битком набитом помещении ещё как минимум час и точно рухну в обморок не столько от голода, сколько от толпы и духоты. Недовольная я вышла на улицу.

— Вот блин! Эти выходные меня доконают.

Я как раз проходила мимо храма и неожиданно, даже не успев понять, как именно — то ли наступила на что-то скользкое, то ли моя десятисантиметровая дизайнерская шпилька провалилась в щель между тротуарными плитками — но я стремительно начала падать. Я уже была готова встретить носом землю и перебрать в голове с десяток фамилий пластических хирургов, известных именно благодаря виртуозному исполнению ринопластики, когда неожиданно падение прекратилось и меня подхватила под локоть чья-то сильная рука, которая не только удержала, но и помогла восстановить равновесие. Я хотела поблагодарить пришедшего мне на помощь, подняла глаза и замерла…

Передо мной стоял бездомный. Грязный, вонючий, в разодранной одежде, скорее всего, вшивый бомж. У меня буквально отвисла челюсть, но ввиду омерзительной для моего избалованного нишевой парфюмерией обоняния вони мне пришлось накрепко стиснуть зубы и прекратить дышать. Поняв, что долго без воздуха мне не продержаться, я холодно взглянула в серо-голубые глаза и, воскресив в себе отголоски маминого воспитания, нацепила на лицо такую маску благодарного презрения, что грязный человек попятился, однако я успела расслышать то, что он сказал.

— Надо было дать упасть.

Очень быстро я села в машину, пристегнула ремень безопасности, посмотрела на свои дрожащие пальцы и перевела взгляд на рукав моего французского кашемирового пальто. В том месте, где ЭТО грязное существо посмело коснуться меня, остался грязный след от немытой, вонючей руки.

Уставившись в окно, я брезгливо наблюдала, как ЭТО село на бордюр возле храма и, покачав нечесаной головой, удрученно глянуло на свои серые от уличной пыли и грязи руки. Бомж сидел, понурив голову, выставив перед собой какую-то жестяную емкость, по виду напоминавшую банку из-под консервированного горошка или кукурузы. Спешащие по своим делам прохожие то и дело бросали в нее несколько монет, и те издавали легкий звон о дно почти пустой банки. Нечесаная голова кивала в знак благодарности. Казалось, он радовался каждой копейке, обреченно высыпая их на немытую ладонь и пряча в карман когда-то голубой джинсовой куртки.

Внутри меня что-то шевельнулось, но я быстро задавила в себе неприятное мне чувство вины. Мне было стыдно за себя, но идти извиняться перед каким-то вонючим бомжом я точно не собиралась. Нет. Это было сильно даже для меня, не говоря уже о том, что моя изысканная мама элегантно скользнула бы в легкий изящный обморок на мягкий итальянский бархат десятиместного дивана в залитой солнцем гостиной своего дома, узнай она лишь об одной, пусть и столь нелепой мысли своей единокровной дочери.

— Не моя проблема. Не по моей вине он бездомный.

Я завела двигатель, и блестящий Рейндж Ровер тронулся с места, оставляя позади «потустороннюю реальность» того мира, который лишь изредка соприкасался с моим.

В салоне играла легкая музыка, машина легко скользила по гладкому полотну дороги, а за окном на фоне свинцово-синего неба мелькали по-осеннему нарядные деревья. Я старалась наслаждаться моментом и выбросить из головы неприятный инцидент. Выходило плохо, так как мои мысли как специально, как назло каждый раз возвращали меня в ту секунду, когда я поняла, кто передо мной. К собственному удивлению, я быстро осознала, что меня гнетет даже не столько факт получения помощи от бомжа, сколько моя собственная грубость, и меня таки накрыло чувством вины.

Невольно я начала думать о том, как должно быть сложно жить на улице, каждый раз выскребать копейки из банки в надежде купить хотя бы хлеба, как должно быть холодно осенью, когда улицы заливает ледяной ноябрьский дождь и в каждом порыве колючего ветра чувствуется приближение зимы. Как должно быть страшно подхватить простуду и не иметь возможности купить себе набор элементарных лекарств…

Я чувствовала себя ужасно паршиво, ведь вышло так, что годы высокомерного воспитания все же не прошли даром, и в ситуации, в которой у меня не было времени думать, я интуитивно повела себя как истинная дочь своих родителей, относившихся с холодным презрением к любому человеку, не нуждающемуся в сокрытии своих доходов где-нибудь на оффшорах.

Осознав, что поступила неправильно, я вдруг подумала, что любой бездомный, живущий в подвалах, в брошенных домах или где-нибудь около теплотрасс, мог с чистой совестью дать мне упасть, более того, он, скорее всего, даже получил бы удовольствие от такого зрелища. Ведь в его глазах я была, в первую очередь, не человеком, а представителем совсем другого, враждебного, недоступного ему мира — мира успешных, богатых, везучих. Того мира, который выбросил его за борт и оставил лишь призрачную надежду на кусок заплесневевшего хлеба несколько раз в неделю.

Всю оставшуюся дорогу я только и думала, что о нем. Как он посмотрел, как крепко держал, как смутился, когда понял, что для меня было бы меньшим унижением упасть, чем получить помощь от него. От бомжа.

Через полчаса в растрепанных чувствах я подъехала к родительскому дому. У витых ворот меня встретила охрана и, вежливо поздоровавшись, пропустила внутрь. Огромный дом был полностью освещён. По-видимому, выходные в этот раз начались уже в пятницу, о чем меня никто не предупреждал.

Я заехала в гараж и припарковала машину на четко отведенном для неё месте, вышла и стала подниматься по белоснежным ступеням мраморного крыльца, когда мне навстречу, утопая в запахе сладких духов и табака, в строгом вечернем костюме, стуча каблуками о плиты пола, выплыла моя мама.

— Ева, как добралась, дорогая?

— Привет, мама. Все хорошо. У вас гости?

— Да, неожиданно заскочили друзья. С Сыном. Очень интересный молодой человек, на год старше тебя, заканчивает обучение по программе МБА в Гарварде.

— Ага. Хорошо.

— А в чем это у тебя рукав!?

— Испачкалась.

— Тебе давно уже не три года, чтобы случайно пачкаться!

Её волнение было мне понятно: у нее там потенциальный жених почти со степенью МБА самого Гарварда, а тут её дочка-замарашка, никак не соответствующая столь высокому гостю. В маминых словах было так много неудовольствия, так много высокомерия и сарказма, что мне захотелось сказать правду просто для того, чтобы шокировать. Я посмотрела на свой рукав и даже театрально поморщилась, понюхав его.

— По дороге заскочила в супермаркет. Проходила мимо храма и чуть не упала, а какой-то бомж меня удержал.

Надо было видеть лицо моей мамы. Сначала оно вытянулось, глаза раскрылись от удивления, что крайне сложно, когда в вас столько ботулотоксина, блокирующего мышечные сокращения, но, видимо, даже ему было не под силу удержать тот шквал эмоций, буквально накрывший мою маму. Однако эта сильная женщина уже в следующую секунду перевоплотилась в подобие Снежной королевы со столь свойственным ей выражением легкого пренебрежения к окружающим.

— Как он вообще посмел тебя трогать! Какая мерзость! Срочно в душ и переоденься! Я скажу, что ты приболела. Все равно они уже собираются уходить. Иди через служебный вход.

— Хорошо. Может, мне какую-нибудь прививку сделать? Может, от бешенства? Как думаешь?

— Не язви. Иди и сделай, что велено.

Мама презрительно поджала губы и упорхнула в дом, оставив меня одну на освещенных мягким светом холодных мраморных ступенях. Вот так одного единственного прикосновения бомжа хватило, чтобы принцессу разжаловали до уровня прислуги, лишили бала и принца. Мама даже не подумала, что могло бы случиться, упади я на асфальт, не спросила, как я, не поранилась ли, не ушиблась ли. Нет. Вот он, мой мир. В ярчайшем своём проявлении.

Гости скоро ушли, и дом погрузился в «умиротворяющую тишину». Я опять долго не могла уснуть. Мне было так стыдно. Надо было хотя бы улыбнуться ему, а не смотреть взглядом ледяной принцессы. На добрый поступок я ответила как типичная представительница моего круга.

— Блин, но я не типичная!

Проснувшись утром, я позавтракала и, немного поболтав с родителями, соврала, что неожиданно прилетает Полина и мне надо её встретить. Детская ложь. Мама недовольно пождала губы, но не возражала. Думаю, она была ещё под впечатлением от инцидента с бомжом, а папа был занят новой крупной сделкой и, по-видимому, ему вообще было все равно, останусь я с ними или проведу субботу и воскресенье в Гватемале. Так что чудесным образом мне удалось закончить «выходные» в родительском доме в кратчайшие сроки. Спасибо бездомному. Знала бы, чаще падала бы возле храмов и на вокзалах.

Поднявшись в свою комнату, которая большую часть времени пустует, я порылась в гардеробной и нашла темно-синие джинсы, серый свитер и черную кожаную куртку. Оделась и покатила в Москву.

Дороги были свободны, и уже через четверть часа я добралась до места моего вчерашнего «почтипадения».

Шёл дождь, прихожане прятались под яркими шляпками зонтов. Ни у ворот, ни у самых стен храма я не увидела ни одного бездомного. Однако во мне зародилась совершенно отчетливая мысль — я хочу извиниться, даже не просто извиниться, а сделать в ответ что-нибудь хорошее.

По пути домой я заскочила в супермаркет, купила три пакета продуктов и пятнадцать штук ланч-боксов. Я понятия не имела, сколько там бездомных, но надеялась, что не больше пятнадцати. Можно было бы купить готовой еды, но это было бы так похоже на мою маму, что я решила сделать это так, как сделала бы Лариса Игоревна — я сама приготовлю еду и привезу её лично.

К вечеру погода улучшилась: вышло солнце и значительно потеплело. Я приготовила котлеты из говядины, пюре, овощной салат, испекла кексы и каждый ланч-бокс снабдила полулитровой бутылкой домашнего морса из черной смородины и сэндвичем с ветчиной и сыром.

Довольная собой, я полетела в сторону Московской области. Дорога заняла у меня всего двадцать минут — город был пуст, все уехали на дачи. Пробок не было.

Я припарковала машину возле храма и посмотрела в окно. Стайка бездомных просила милостыню у ворот храма. Служба только началась, и под мелодичный перезвон в распахнутые двери спешили прихожане. Я вышла из машины и приблизилась к группе бездомных.

— Здравствуйте!

— Они недоверчиво посмотрели на меня и ничего не ответили. Ясно, даже в джинсах я все равно была совсем из другого мира.

— Кто-нибудь голоден? Я привезла ужин.

Они продолжали недоверчиво смотреть на меня. Но я же работаю в продажах, будь я проклята, если не смогу впарить им ужин, который готовила почти весь день. К тому же, кексы не получились с первого раза, и пришлось дважды покупать продукты.

— Ладно, не хотите, как хотите. Там у меня стынет пятнадцать полноценных ужинов: котлета с воздушным картофельным пюре, овощной салат, домашняя выпечка, морс и сэндвичи с ветчиной.

Я видела эти голодные глаза, мне было их жаль.

— А что нужно за это?

— Ничего. Нужно это съесть, потому что я потратила на приготовление еды почти весь день.

Я улыбнулась и перекинула вперёд копну своих рыжих волос.

— Для нас что ли готовила?

— Да.

— Почему?

— Потому что один из вас мне вчера помог, а я повела себя по-свински. Я приехала извиниться. Обед — это мой вариант ответной благодарности.

— А!! Это ты, богачка. Безымянный тебе вчера помог. Я помню, сам видел. Только ты, мразь, упасть должна была и рожу себе расквасить…

Спорить смысла не было, и я приготовилась дослушать тираду до конца, но только вдруг толпа расступилась, не успев подвергнуть меня наказанию без суда и следствия, и я увидела сидевшего на бордюре бомжа. Он молча смотрел на меня. У него были красивые серые с легким голубым оттенком глаза, которые, как зеркала, отражали небо и, как мне казалось, под слоем пыли и грязи русые волосы.

— Привет. Я Ева.

Я протянула руку, но он проигнорировал мой жест.

— Извините меня. Я вела себя ужасно. Вы были очень добры, а я действительно заслуживала того, чтобы упасть.

За моей спиной продолжался какой-то гул из недовольных и даже обидных острот, щедро сдобренных матом и прочей бранью, но я старалась не подавать вида, что мне страшно.

Я заметила, как ОН кривовато улыбнулся, но улыбка эта была мимолетная, еле заметная, такая, которую часто можно видеть в моем кругу. Есть в ней что-то надменное и в тоже время интригующее, как коктейль из снисхождения и нотки снобизма. В моем мире талантом так улыбаться обладают, мне кажется, с рождения, а те, кого Бог не наделил столь совершенным чувством собственного превосходства над окружающими, скорее всего, оттачивают улыбку годами перед зеркалом в перерывах между уроками французского и конной езды или гольфа. В том мире, где живу я, ты обязан уметь так улыбаться, но здесь, на пыльной улице, рядом с валяющимися на асфальте бычками и прочим мусором, эта улыбка вызывала у меня ступор. Настолько она не вписывалась в мою привычную картину мира.

Толпа вдруг смолка, и он заговорил со мной.

— Ты привезла ужин?

Ему пришлось повторить вопрос дважды, так как я продолжала в недоумении пялиться на его губы, желая разглядеть хоть тень той улыбки, чтобы убедиться, что я права, и в тот момент, когда его, видимо, рассмешило мое чрезмерное внимание, он улыбнулся снова, и я опешила.

— Ого. Ущипните меня кто-нибудь.

Теперь уже он смотрел на меня в недоумении, и когда я поняла, что выпалила это вслух, покраснела так, как умеют краснеть только рыжие.

— Ааа..ммм.. Да, я привезла… Домашний обед, ну, или ужин… Сделала сама…

Бездомный встал, и я отметила, что он высокий, выше меня, моего брата или отца.

— Спасибо.

— Вам спасибо, что уберегли от скальпеля пластического хирурга.

И в этот раз он улыбнулся искренне, так, как улыбаются дети, съезжая зимой с крутой горки. Я быстро опустила глаза, потому что что-то внутри меня отозвалось на это улыбку так неожиданно и импульсивно, что мне стало страшно.

— Поможете принести сумки? Они тяжёлые.

Бомжи, всё это время наблюдающие за мной, с явным интересом неожиданно сменили гнев на милость и весело засеменили рядом. Я открыла багажник и стала раздавать по очереди еду и одноразовые столовые приборы. Каждому я выдавала влажную гигиеническую салфетку для рук.

Он подошёл последним. Я протянула ему ланч-бокс, сэндвич, морс и приборы. Когда он увидел у меня в руках салфетку, то усмехнулся.

— Я не хотел пачкать пальто… Не подумал просто.

— Ничего страшного. Поверьте, разбитый нос был бы менее предпочтителен.

Он взял еду и, отвернувшись от меня, пошёл в сторону своего места на бордюре.

Странный он какой-то. На вид не больше тридцати пяти, говорит грамотно. Высокий, не калека и руки у него очень красивые, грязные, но красивые. Но самое удивительное — у него были белоснежные зубы. Белее даже, чем мои, а свои я отбеливала полгода назад, и то, как он улыбался, то, как он держался, выдавало в нем человека не только образованного, но и привыкшего к уважению. Не было в нем никакого заискивания, не было неуверенности или стеснения. Даже одетый в драную, грязную одежду, он держался так, будто пришел в ресторан с тремя звездами Мишлен, в тот, который записаться можно только за полгода.

Я села в машину и продолжала на него смотреть. Было видно, что он голоден, но при этом он ел аккуратно: не горбился, не набивал рот, тщательно пережёвывал пищу. Он резко контрастировал на фоне других бомжей, и меня это удивляло. Бездомный поднял на меня глаза, будто почувствовав, что я наблюдаю за ним. Мне стало стыдно, что он поймал меня за подглядыванием, спешно заведя машину, я уехала с полыхающими от смущения щеками. Рыжие легко краснеют — я не исключение.

Добравшись до дома, первым делом я зашла на сайт организации, занимающейся поиском пропавших людей и принялась отсматривать фотографии всех тех, кого по всей стране искали волонтёры. Не буду кривить душой, я просто обалдела от такого количества пропавших без вести — кого здесь только не было: бабушки и дедушки, женщины, мужчины, подростки и дети. Кровь стыла в жилах.

Методично я принялась просматривать фотографии разыскиваемых, особое внимание уделяя молодым мужчинам, пропавшим около полугода назад. Интуиция подсказывала мне, что этот сероглазый бомж никакой не бомж. И дело даже не в грамотной речи или поведении, а в белоснежной улыбке.

Я просмотрела с десяток фотографий, но не смогла узнать ни в одном мужчине моего бомжа. Хотя это было не так уж и просто: его внешность явно претерпела изменения за то время, что он жил на улице. Лохматые отросшие волосы, лицо, заросшее кучерявой, местами рыжей бородой, грязь и пыль, рваная, явно с чужого плеча одежда — все это никак не способствовало моим поискам, а скорее, наоборот, затрудняло их.

Среди отсмотренных фотографий пропавших без вести я выделила троих, отдаленно напоминавших моего бездомного и пропавших в течение полугода:

«Внимание! Помогите найти человека! Пропал Денисов Максим Михайлович, 36 лет. Москва, СЗАО. 12 мая 2017 года вышел из дома и не вернулся. Приметы: рост один метр девяносто один сантиметр, худощавого телосложения, волосы русые, короткие, глаза серо-голубые. Был одет в голубые джинсы, футболку-поло Лакост, белые кеды».

«Внимание! Помогите найти человека! Пропал Лазарев Даниил Сергеевич, 35 лет, г. Одинцово, Московская область. 17 мая 2017 года вышел в магазин и не вернулся. Приметы: рост один метр девяносто сантиметров, худощавого телосложения, волосы русые, глаза серые. Был одет в спортивный костюм Адидас и черные кроссовки».

«Внимание! Помогите найти человека! Пропал Нестеров Александр Александрович, 37 лет. Москва, Московская область. 23 мая уехал из дома и до сих пор не найден. Приметы: рост один метр восемьдесят семь сантиметров, худощавого телосложения, волосы русые, глаза голубые, на пальцах правой руки татуировки. Был одет в светло-голубые джинсы, черную футболку и замшевые черные мокасины».

Конечно, я понимала, что будет просто чудо, если бездомный окажется одним из пропавших без вести, но интуиция упрямо твердила, что этому мужчине, кем бы он ни был, не место на улице.

— Ты просто не укладываешься в общую картинку.

Я решила приехать к храму завтра утром ещё раз, привезти еды и расспросить его поподробнее о жизни до того момента, как он стал бездомным.

***

Проснувшись с утра пораньше, я испекла мягкие венские вафли, помыла яблоки и груши, нарезала белоснежный, хрустящий, с румяной корочкой багет, сыр, отварное со специями мясо. Поджарив бекон и отворив яйца, сложила их в термопосуду в надежде, что они не успеют остыть за время дороги. Наполнив термос свежесваренным ароматным кофе, я достала из шкафа плетеную корзинку для пикников и быстро сложила в нее завтрак.

В белой футболке, брюках и кожаной куртке, с корзинкой в руке я спустилась в паркинг моего дома и, пристегнув ремень безопасности, завела мотор.

На улице в столь ранний час было пустынно, над дорогой висел какой-то серебристый туман, переливающийся жемчужным блеском в лучах еще теплого, но уже осеннего солнца. Порывы ветра сбрасывали с кленов красивые, резные, такие разноцветные листья и посыпали ими проезжающие машины. Красота. Обожаю осень.

Дорога заняла у меня всего двадцать минут, чему я очень обрадовалась, так как была уверена, что за это время бекон и яйца еще точно не успели остыть.

Довольная я вылезла из машины и под мелодичный колокольный звон подошла к воротам — здесь околачивалась основная масса бомжей и цыган. Мой бездомный сидел, как обычно, на бордюре, чуть поодаль от вопрошающей толпы. Я подошла к нему.

— Привет!

Он поднял на меня свои серые глаза.

— Зачем приехала?

— К тебе приехала. Голодный?

— В столовой в храме скоро накормят.

— Ну, да. Ясно. Интересно, а у них там сегодня есть хрустящий бекон и итальянский кофе с миндальным сиропом?

Он опустил глаза и покачал лохматой головой.

— Эй, ну чего ты, а? Я же просто завтрак предлагаю.

— Что тебе надо? Милостыня мне твоя не нужна.

Я понимала его. Видела и чувствовала.

— А может, мне компания нужна?

— Для чего? С ума что ли сошла? Нашла тоже себе компанию!

— Хватит упрямиться. Ты когда кофе пил в последний раз? А?

— Не помню.

— Тогда выпей со мной, и я отстану.

— Что прям сядешь рядом и будешь со мной пить кофе? Прямо здесь? На асфальте?

— Да. Прямо здесь.

Он вызывающие на меня посмотрел, но я не собиралась сдаваться, дошла до машины, достала корзину для пикника и вернулась к нему. Села рядом, прямо на бордюр в широких черных джинсах Армани. Он был шокирован, но быстро спрятался за непроницаемым и даже ледяным взглядом. Я открыла корзинку и протянула ему влажные салфетки. Я придирчиво доставала одну за другой из толстой пачки до тех пор, пока меня не устроил внешний вид его рук.

Люди проходили мимо нас, таращились, как если бы мы были на сцене, но я упорно не обращала на них внимание. В моем мире я привыкла к осуждению, привыкла к тому, что должна соответствовать родителям, их образу жизни, системе ценностей, которая порой шла в разрез с моим представлением о действительно ценном. Поэтому чужое внимание и явное осуждение были мне настолько знакомы, что я просто виртуозно их не замечала и, как хорошая актриса, лишь продолжала делать то, что делала. Передала ему тарелку с беконом и яйцами, налила в чашку кофе и принялась сама ловко нарезать бекон на кусочки в своей тарелке. Выбора у него не было. Это было так вкусно и уж точно не шло ни в какое сравнение с той кашей на воде, которую, судя по испарившейся с улицы толпе бомжей, сейчас раскладывали по тарелкам в столовой храма.

Сделав первый глоток кофе, он закрыл от удовольствия глаза, а я посмотрела на его красивые, отмытые совместными усилиями руки.

— Почему ты здесь? Ты не похож на них.

— Я не знаю. Не знаю, кто я.

От удивления у меня открылся рот, но я быстро взяла себя в руки, начитавшись вчера информации о пропавших без вести, в принципе, я предполагала что-то такое. Хотя мысли о том, что он мог просто разориться, или что он слабоумный и его выгнали из дома, или ещё что, также присутствовали в моей голове. Меня удивил именно факт того, что он ничего не помнил. По спине пробежали мурашки.

— Как тебя зовут?

— Не знаю.

— Давно ты здесь?

— С начала лета.

— А как попал сюда?

— Не знаю.

Больше мы не разговаривали. Молча ели на виду у удивленных прохожих. Я понимала их: грязный бомж, который пьёт кофе из белоснежной чашки возле корзинки для пикника с клетчатыми салфетками и девушки, с ног до головы одетой в явно дорогую одежду. Сущий театр. Второе действие, акт третий.

— Спасибо. Было очень вкусно.

— Пожалуйста.

— Неужели ты совсем ничего не помнишь?

— Кое-что.

— Например?

— Лица каких-то людей, но я не знаю их имен, какие-то дома и улицы. Машина твоя мне тоже кажется знакомой, только цвет я бы выбрал другой.

— Чем плох синий?

— Ничем, но черный лучше.

— С чего же лучше?

— Он сдержанный, даже строгий и всегда к месту.

Я рассмеялась и поставила свою чашку на крышку корзины.

— Ты говоришь так, будто у меня машина не темно-синего цвета, а вульгарно-розовая с изображением панды на тонких бамбуковых стеблях в горах южной части Китая!

— Синий — тоже хороший цвет.

— Ну спасибо. Теперь мне стало легче. Прям от души отлегло, а то уж подумала, что какой-то безумный цвет выбрала.

Он улыбнулся, тоже поставил свою чашку рядом с моей и заглянул прямо в глаза.

— Панды не живут в южной части Китая. Они обитают в гористой местности Тибет-Цинхайского плато, находящегося на западе центральной части и юго-западе Китая.

Я молча смотрела на него, и у меня просто не было слов. От удивления мой рот открылся сам собой, при этом явно забыв закрыться, а мой бездомный продолжал как ни в чем ни бывало, и по его лицу я видела, что он откровенно развлекается.

Вокруг глаз появились мелкие лучики счастливых морщинок, рот изогнулся в кривой усмешке, он щелкнул пальцами возле моего носа, чтобы привести меня в чувство. Я мгновенно сомкнула челюсти. Зубы звякнули друг о друга, я просто не выдержала и прыснула со смеху.

— Боже, прости, но мне нужно это загуглить, так как если ты ничего не напутал с ореолом обитания этих чудесных животных, то эта информация может оказаться ключевой, и мы узнаем, кто ты.

Бездомный опустил голову вниз, явно пряча довольную улыбку.

— Вряд ли в своем прошлом я был связан с пандами.

— А жаль. Представляешь, как было бы здорово провести жизнь, изучая милых пушистых мишек.

— Лично мне такая перспектива представляется крайне сомнительным счастьем. Скорее, я прочитал это где-нибудь, может, в Дискавери или Нашионал Джеографик.

— Ну вот, ты просто разбил мою гипотезу о глыбу под названием Дискавери.

— Только ты сильно не расстраивайся, принцесса, ладно?

— Эх, будет нелегко.

Мы оба рассмеялись.

— Скажи, а у тебя татуировки есть?

— Есть. Оголив левое предплечье, он продемонстрировал мне татуировку в форме солнца с изображением лица со злобной гримасой. Я видела что-то подобное во время своего трехнедельного пребывания в Мексике.

— Это как-то связано с индейцами?

— Да. Это солнце Майя.

— Почему ты выбрал именно его?

— А почему у тебя Рейндж Ровер синий?

— Просто нравится, отстань уже от моей машины. Хороший цвет и пачкается не так быстро, как черный.

— Ладно, не рычи. Видимо, мне тоже просто нравится, ну или нравилось.

— Можно сфотографирую?

— Да. Тоже хочешь набить?

— Нет. Хочу попробовать найти татуировщика, который набивал тебе.

— Да брось, это как иголку в стоге сена искать.

— Ну вот и проверим.

Я быстро щелкнула с нескольких ракурсов камерой в смартфоне и убрала его в карман.

— Я теперь только в следующую субботу смогу приехать.

— Не приезжай.

— Почему?

— Мне после такой еды из мусорного бака ничего не подойдёт.

Он улыбнулся, и я улыбнулась ему в ответ.

— Держи.

Я протянула ему деньги.

— Нет. Это лишнее. Спасибо, но денег мне не надо. Ребятам вон дай, они, видимо, с кашей уже закончили.

— Сам дашь. Я взяла его ладонь и вложила в неё купюру.

Рука была горячей и явно сильной. Странно, но я поймала себя на мысли, что мне приятно держать ее, даже несмотря на то, что чистой она была лишь частично.

Я встала, отряхнула джинсы, собрала корзинку, но он взял её из моих рук и проводил меня до машины. Это было сделано так галантно, так вежливо, что, будь он в другой одежде, никому бы и голову не пришло, что он бездомный.

— Спасибо за завтрак, принцесса.

Я улыбнулась.

— Я приеду утром в субботу. Хочешь ты того или нет.

— Я не могу запретить.

— Нет, не можешь. Ты любишь шоколадные круассаны?

Он не ответил, лишь улыбнулся и вернулся к храму, а я поехала домой.

Всю обратную дорогу я только и думала, как такое вообще может случится, чтобы человек не помнил, кто он и откуда. Может, это последствие какой-то травмы или болезни. Было ясно, что он совершенно случайно оказался на улице. Ему там не место — это было очевидно. Я больше не хотела называть его бомжом, поскольку он являлся им лишь технически.

Неделя прошла в бешеном режиме, я буквально закрывала одну сделку за другой. Лишь в среду я снова вспомнила про «бездомного». На улице шёл такой ливень, что я с ужасом подумала о том, каково это — сейчас сидеть где-то под дождем, не имея возможности ни согреться, ни просушить вымокшую одежду.

Сначала я решила немедленно ехать к храму, но время было уже почти десять вечера, и в прошлый раз во время дождя бомжей там не было. Видимо, у них есть какое-то место, где они пережидают непогоду.

Я вернулась домой и первым делом купила в интернет-магазине теплую одежду и новую обувь аж в трех размерах: сорок третьем, сорок четвертом и сорок пятом, так как понятия не имела, какой он носит. Затем принялась читать про татуировки Майя. Как выяснилось, далеко не каждый салон и не каждый мастер может выполнить такой рисунок, так как наносить такие узоры довольно сложно. Сложна не только техника исполнения, но и передача правильного смысла изображения, что крайне проблематично, учитывая тот факт, что значительная часть культурного наследия майя не только утрачена, но и не исследована на должном уровне. Плюс технически легкой такую татуировку тоже назвать нельзя, так как ее нанесение предусматривает тонкую прорисовку маленьких элементов и графичность. Такую не каждый мастер сможет сделать, и она явно была далеко не дешевой. Мысленно я понадеялась, что круг немного сужается, и я написала несколько писем и оставила сообщения в социальных сетях ребятам, которые набивают подобные тату.

Четверг и пятница опять прошли в дикой спешке. У меня не было времени даже поесть, не то чтобы ехать к храму в область. Вечером в пятницу, добравшись до дома, я сбросила с себя сапоги на высоченном каблуке, положила пальто на спинку кресла в гардеробной и включила воду в ванной.

— Боже, я просто без сил.

Я продала за неделю семь объектов недвижимости общей стоимостью как годовой доход небольшого завода, успела оформить все документы и отчитаться начальству о том, что все сделки закрыты, и мой личный план на месяц выполнен за одну неделю, и я беру пять дней в счет своего отпуска. Благо, что никто не возражал и, подписав все бумажки в бухгалтерии, я со спокойной душой могла сосредоточиться на бездомном.

Повесив платье и пальто на плечики, я завернулась в мягкий кремовый халат и босыми ногами потопала в ванную. Вода приятно расслабляла тело, и чем дольше я лежала, тем отчётливее видела то, что должна сделать в ближайшие дни. От горячего пара волосы у лица свернулись в упругие пружинки, щеки раскраснелись, а перед глазами почему-то стояла его улыбка.

Глубоко вздохнув, вылезла из ванны, вытерлась теплым полотенцем и завернулась в халат. Прихватив из холодильника пару бутербродов с рыбой, сделав себе чашку черного чая, я устроилась за рабочим столом и жуя просмотрела почту.

На мой запрос пришло сразу четыре письма. Два из них были просто вежливыми «отписками», а два действительно порадовали.

В первом мастер Сергей написал, что татуировка эта, скорее всего, была сделана в салоне на Цветном бульваре. Он уточнил, что в левой части рисунка есть скрытая подпись мастера, и если он не ошибается, то зовут его Павел, и он как раз специализируется на майя.

Чуть не подавившись бутербродом, я быстро нашла адрес и телефон салона и набрала номер.

— Тату-салон Дом Ящерицы. Здравствуйте.

— Добрый вечер, могу поговорить с Павлом?

— Он не работает сегодня. Вы хотите записаться?

Первой мыслью было сказать правду, но я быстро одумалась и выпалила первое, что пришло мне в голову.

— Мой парень делал у него татуировку и хочет сделать еще одну в таком же стиле.

— Ясно. Вы хотите прийти на консультацию по эскизу или сами созвонитесь с Павлом?

— Я бы рада созвониться, но никак не могу найти его номер телефона. Подскажите?

— Да, конечно. Записывайте.

Получив заветный номер, я довольно щелкнула пальцами и тут же набрала номер Павла. Ждать ответа пришлось недолго, и уже через два гудка в трубке раздался приятный мужской голос.

— Да. Слушаю.

— Павел?

— Да. Это я.

— Добрый вечер! Меня зовут Ева, и мне очень нужна ваша консультация по татуировке с изображением солнца майя.

— Вы хотите набить? Или просто пока думаете?

— У меня очень сложная ситуация, которую еще сложнее объяснить по телефону. Дело в том, что у меня фотография татуировки, которую набивал очень хороший мастер, и мне сказали, что вы один из лучших, кому интересна тема графики майя и ацтеков.

— Приятно.

— Это не выдумка. Мне действительно Вас посоветовали.

— Чем я могу помочь?

— Вы могли бы посмотреть на фотографию татуировки и сказать, Вы ее делали или нет? Я думаю, что Вы точно узнаете свою работу.

— Конечно. Свою руку видишь всегда.

— Я тогда сейчас Вам ее пришлю.

Не прерывая звонка, я переслала фотографии в Телеграм и затаила дыхание.

— Хм. Работа очень хорошая, но не моя. Хотя она имеет ряд элементов, которые я всегда добавляю… Любопытно…

— Что за элементы?

— Мы мало знаем об этой цивилизации, и часто в своих работах я лишь придерживаюсь общего стиля, но вношу изменения в эскиз. Иначе все будут ходить одинаковые, ну как если все оденутся в рубашки одного производителя. Но татуировка — это не рубашка, большинство людей ходят с ней всю жизнь, и им хотелось бы иметь что-то оригинальное, но в выбранном стиле.

— То есть Вы дорабатываете как художник каждый эскиз?

— Да, и на вашей фотографии я вижу, что татуировка сделана с использованием моих авторских элементов, но рука не моя.

— Интересно.

— Скорее всего, кто-то просто взял понравившуюся фотку с моей работой и попросил набить точно такую у другого мастера. Он тоже неплох, идеальная геометрия, аккуратные линии. Вижу, что есть небольшая деформация в тканях, но это, скорее, связано с тем, что кто-то либо чуть схуднул, либо перестал ходить в зал и тягать железо.

— Хм. Да, вероятно.

— Нет идей, кто мог набить?

— Меня смущает, что это точная копия моей работы. Эти татуировки стоят дорого, работа кропотливая, и обычно любой мастер стремится добиться идеала, и если говорить о майя, то чаще речь именно об общей стилизации, нежели о передаче какого-то смысла, так как их язык толком не расшифрован и культура тоже, поэтому мы просто делаем красивые работы, как художники придерживаясь графики, и используем набор элементов, часто добавляя что-то своё. Здесь же просто очень крутая копия моей работы и даже моя зашифрованная подпись.

— А время? Можно определить, когда ее сделали?

— Да, со временем тату выцветают и местами выпадают. Я думаю, что ей лет семь или восемь.

— Почему?

— Я набиваю майя уже одиннадцать лет, и только девять из них оставляю зашифрованную подпись в виде сплетения тонких линий с острыми углами в верхней левой части. Судя по лёгкой деформации и цвету, ей должно быть около 7 лет. Но это, сами понимаете, очень приблизительно.

— Ясно. Спасибо. Вы мне очень помогли.

— Да не за что. А тату красивое.

— Да, так и есть.

Попрощавшись с Павлом, я еще раз бегло прочитала второе письмо, в котором меня перенаправили на страницу ВКонтакте.

Без особой надежды я открыла профиль и пролистала ленту. Мастером оказалась молодая женщина, судя по всему, моя ровесница, у нее была своя студия в самом центре Москвы, и, судя по занятым окнам в расписании, при желании попасть к ней я могла бы разве что через три месяца.

Телефона не было, нужно было писать в директ. Я не стала сильно распространяться и просто приложила фотографию и уточнила, не ее ли эта работа. Выключив телефон, пошла на кухню проверить, все ли есть для круассанов, которые я обещала моему бездомному.

При мысли о том, что я завтра снова поеду к храму, я почувствовала легкое волнение, которое заставило улыбнуться, перебирая продукты на полках холодильника. Убедившись, что в моем распоряжении всё, что нужно, я завела будильник на семь утра и отправилась спать.

Я очень люблю минуты перед сном, когда ты уже закрываешь глаз, но еще не спишь. Это хрупкое равновесие между днем и ночью, между бодрствованием и полным покоем будто переносит тебя в другой мир. Мир, где все твои сны настолько реальны, что кажется, ты живешь в параллельной вселенной.

Мне приснился он, и ему было одиноко, больно и холодно. Он пристально смотрел на меня из темноты голой комнаты, сидя на полу и в отчаянии прислонив голову к стене, и что-то шептал.

— Привет… Забыла меня…

Этот шепот не был ни вопросом и ни утверждением, но сердце в моей груди сжалось от сочувствия, и я проснулась.

Увидев перед собой белый потолок моей спальни, я долго не могла прийти в себя. На часах было только два ночи, и мне бы еще спать да спать, но плохое предчувствие заставило меня вылезти из кровати, натянуть спортивный костюм и включить кофеварку. Я не стала зажигать верхний свет, а лишь включила подсветку вытяжки. Взяв в руки чашку, наполнив ее свежим кофе и аккуратно размешав ложечку сахара, я выключила свет и подошла к окну.

На улице было темно, фонари освещали двор и припаркованные машины. Ветер продолжал срывать листья с деревьев даже ночью, и мне казалось, я слышу даже сквозь закрытое окно их печальный и прощальный шелест.

Сначала мне показалось, что двор совершенно пуст, но потом я заметила, как около моей машина прошмыгнула чья-то тень. Я насторожилась и отставила чашку в сторону.

Я не могла разглядеть человека, но точно видела, что кто-то что-то делает между моей машиной и Порше соседа из 276 квартиры. Решив, что это воришка, который пытается вытащить либо омыватели фар, либо еще что-нибудь, я схватила ключи с консольного столика в коридоре и еще раз нажала на кнопку блокировки двери. Машина сверкнула габаритами и фарами и, видимо, этого хватило, чтобы темная фигура спешно покинула двор.

— Что за ерунда?

Кофе остыл, в душе все было также неспокойно, я вернулась в кровать и обнаружила, что мне пришло сообщение в директ от мастера тату.

Она узнала свою работу и поинтересовалась, в чем, собственно, дело, а судя по горящему кружочку, женщина была в сети. Я написала ей мой номер и попросила позвонить, как только она сможет, хоть прямо сейчас. Сообщение она прочитала и вышла из сети.

Я продолжала пить кофе в надежде, что мой телефон вот-вот оживет, но тем не менее, когда раздался протяжный звонок, я вздрогнул и тут же ответила.

— Да.

— Здравствуйте, Вы просили позвонить.

— Да. Спасибо огромное.

— У меня странный вопрос и странная ситуация. Вы помните, как зовут человека, которому вы делали эту татуировку? Может, у Вас остались какие-то документы, реквизиты счета в банке, хоть что-нибудь?

— А ты что его ищешь?

— Да. Но я не знаю его имени и только знаю, как он выглядит.

— И как же?

— Он высокий, у него серые газа и светлые волосы, он привлекателен…

— Привлекателен?

В трубке раздался смех.

— Вы так не считаете?

— Я считаю, что он самый красивый клиент, который переступал когда-либо порог моего салона.

Я нервно сглотнула. Эта фраза прозвучала так, будто женщина знает моего бездомного намного ближе, чем знают просто клиента.

— Помните его имя?

— Имя, увы, не помню. Это был лет восемь назад. Он нашел меня через интернет и пришел набить рисунок.

— А помните еще что-нибудь про него?

— Он мало говорил, платил наличкой. Помню, что ему часто сообщения приходили на английском. Я решила, что он не местный. Может, по работе приехал. Я пыталась с ним закрутить, может, поужинать вместе, Москву показать, но ему было явно неинтересно.

— Точно имени не помните?

— Крутится в голове Макс, но точно не так. Видимо, что-то похожее. У меня плохая память на имена, к тому же, я была ему интересна только как мастер. А жаль, красивый мужик, и татуха ему это подходит. С ним все хорошо?

— А, да. Все прекрасно. Я просто похоже тоже запала, а имени не знаю.