Бесплатный фрагмент - Штурман по имени Ма

Глава 1. Ралли. Стометровка по грязи. «А вы к нам надолго?»

Любимец аристократии алой стрелой летел по шоссе. Тучи, нависшие над загородной дорогой, были того же цвета, что и мокрый асфальт. Jaguar S-Type, цвета красный металлик, нёсся к финишу с отчаянным упорством гонщика, понимающего, что шансы выиграть ралли у него невелики.

— Разогнался ты что-то, — проворчал штурман, переведя взгляд с карты на убегающую за горизонт блестящую тёмно-серую ленту. — Дорога мокрая, а ты несёшься, как малахольный! Не дай бог, перевернёмся!

Пилот раздражённо буркнул:

— Не каркайте под руку! Смотрите лучше в карту!

— Я и смотрю. Скоро будет поворот на боковую дорогу. Не проскочи.

Красавец «ягуар» — любимый автомобиль не только аристократов, но и прочей небедной публики — грациозно мчался по безлюдному участку трассы. Километров через десять, сбросив скорость, он свернул на грунтовую дорогу. Здесь грация железного «хищника» моментально исчезла. Он полз по мокрому грунту, переваливаясь с боку на бок, словно жирная утка. Говорят же, что короля делает свита, а машину — дорога. Лавры покорителя бездорожья шикарному достоянию избранных явно не светили.

Штурман опять был недоволен:

— Что ты плетёшься, как черепаха! Мы же не успеем!

— По такой дороге быстрей нельзя! Это вам не танк! — огрызнулся пилот.

Попетляв между вспаханными полями, дорога выровнялась и теперь тянулась параллельно железной дороге, метрах в ста от грунтовой.

Jaguar S-Type остановился напротив маленькой загородной станции. Объезжать поле было слишком долго, а к станции уже подходил поезд, и пилот принял решение — бежать напрямик. Экипаж «ягуара» выскочил из машины и бросился к багажнику. Пилот — русый мужчина лет сорока, в куртке стального цвета. Штурман — женщина пенсионного возраста, в коричневом плаще и бежевой беретке на коротких каштановых волосах. Мужчина вытащил из багажника чемодан, а женщина — плетёную корзину. Стартовали от машины они одновременно, однако вскоре женщина отстала. Беспокойно оглядываясь, мужчина лихорадочно вскрикивал:

— Быстрей, мамаша, быстрей! Тут стоянка очень короткая!

— Не могу я быстрей! — тяжело дыша, оправдывалась женщина, еле вытаскивая увязающие в мокрой почве ноги. — Сердце и так чуть не выскочит! Из последних сил уже ползу.

Услышав гудок стоящего на станции поезда, мужчина издал отчаянный вопль.

— Уедет, сейчас уедет! Я его задержу, а вы подползайте, мамаша! Только быстрей, мамаша! Я вас умоляю, быстрей!

Выскочив на перрон, мужчина подбежал к тепловозу и обратился к машинисту, выглядывающему в окно.

— Слышь, друг, умоляю, подожди минутку! Мамашу на поезд надо посадить. Вон она, бежит через поле. Опоздали мы, из города сюда примчались. Прошу тебя: подожди!

— Это тебе не такси! — рявкнул машинист. — Ежели я каждого ждать буду…

Не дослушав его, мужчина бросил на перроне чемодан, а сам спрыгнул на рельсы перед тепловозом.

— Никуда не поедешь, пока её не заберёшь! — заорал он, раскинув руки, словно таким образом намеревался удержать поезд. — Зря, что ли, я в такую даль пёрся?!

— Уйди с рельсов, идиот! — закричал машинист, высунувшись из окна.

Мужчина умоляюще сложил руки и с надрывом воскликнул:

— Будь человеком — подожди! У тебя же самого, наверно, тёща есть! Ну, ты же должен понимать!

— Так ты тёщу провожаешь?.. Ладно, подожду, — смилостивился машинист.

И, покачав головой, сказал помощнику:

— Вот довела парня тёща! Уже под поезд готов броситься, лишь бы ещё на день не осталась.

Мужчина запрыгнул на платформу и отчаянно замахал женщине, которая уже выбегала с поля. Когда они подскочили к вагону, стоящая на подножке проводница заявила: «Я вас не пущу с такой грязищей! Вы мне весь вагон заляпаете!». Выворачивая ступни, женщина счистила об асфальт налипшую на полусапожки грязь. Мужчина выхватил из корзинки литровую пластиковую бутылку, открыл её и, присев на корточки, стал лить воду на обувь тёщи, другой рукой оттирая остатки грязи.

Женщина возмутилась:

— Ты что делаешь?! Это же минералка мне на дорогу!

— Ничего, мамаша, ничего, — бормотал сидящий у её ног зять. — В поезде есть вагон-ресторан. И на остановках воды полно.

Снова раздался гудок. Вагоны дрогнули. Мужчина отшвырнул пустую бутылку, подсадил тёщу на подножку вагона, подал чемодан и корзину. Состав медленно тронулся с места. «Всем привет, Мариванна!» — радостно закричал зять. И, счастливый, долго махал рукой вслед уходящему поезду.

* * *

Навестив двух старших дочерей, Марья Ивановна сейчас ехала в гости к младшей.

Судьба разбросала детей по разным городам России, и теперь домой, в маленький городок Дубровинка, недалеко от российско-белорусской границы, дочки приезжали редко. Но Марья Ивановна не обижалась. Она понимала: у дочерей уже своя жизнь. Семья, работа, хлопоты. Не так-то просто бывает выбраться. Гораздо легче ей, одинокой пенсионерке, самой приехать в гости. Весь год она копила деньги на дорогу, а в середине апреля начиналось родственное турне — по две недели в гостях у каждой дочери.

Старшая дочь жила на Урале. Средняя — в архангельской области. А младшая — в московской, ближе всех к Дубровинке. Но по заведённой традиции мать сначала ехала в гости к старшей, потом — к средней, а после этого навещала младшенькую — Надюшку. Старшим дочерям было за тридцать, младшей — двадцать восемь. Старшие рано выскочили замуж, у обеих было уже по двое детей. Надя вышла замуж недавно, и детей у неё пока не было.

Нельзя сказать, что Марья Ивановна любила Надю больше, чем других дочерей. Скорее, она больше волновалась за неё. Старшие девчонки — крепкие, бойкие, за словом в карман не полезут и за себя постоят. А Надюшка, с детства тоненькая, как былиночка, всегда была застенчивой. У Марьи Ивановны сердце сжималось от жалости, когда она думала о дочери. Таким трудно живётся в мире, где властвует принцип «нахальство — второе счастье».

Выйдя замуж, Надя переехала к мужу в город Новомирск московской области. У молодых была своя двухкомнатная квартира в десятиэтажном доме. И когда Марья Ивановна приезжала в гости, ей даже выделяли отдельную комнату. Наверно, мать гостила бы подольше и навещала младшенькую почаще — ведь та жила ближе всех, — но отношения с зятем были не ахти. До скандалов доходило редко. Взаимная неприязнь скрывалась за грубо скроенной ширмой дипломатии. Худой мир, который лучше доброй ссоры, держался лишь потому, что проживали зять и тёща в разных городах. Живи они в одном городе или, того хуже, в одной квартире, непременно разгорелась бы зятёщевская война. Это определение Марья Ивановна придумала после первого скандала со старшим зятем. Когда вышла замуж средняя дочь, матери пришлось вести зятёщевскую войну уже на два фронта. Порядком устав от многочисленных баталий, Марья Ивановна в глубине души надеялась, что младший зять будет идеальным, и ей не придётся вести зятёщевскую войну аж на три фронта. Но всё вышло с точностью до наоборот. Младший зять Павел оказался самым сволочным. Наглый, самоуверенный, чёрствый, ленивый, дерзкий. И угораздило же Надюшку в него влюбиться!

При мысли о младшем («самом вражеском зяте») у Марьи Ивановны сжимались кулаки. Эх, не такого мужа достойна её дочь. Но, увы, штамп из паспорта, как и слова из песни, не выкинешь. Значит, надо деликатничать, улыбаться и делать вид, что всё хорошо. Пока хватит нервов и пока не занемеет рука, держащая фигу в кармане.

* * *

На следующий день, вечером, поезд пришёл в Новомирск. Выйдя из вагона, Марья Ивановна растерянно огляделась. Ни дочери, ни зятя не видно.

— Что, не пришли ваши? — спросила проводница.

Марья Ивановна отрицательно покачала головой и, вздохнув, пробормотала:

— Может, зять нарочно не пришёл и дочку не пустил меня встречать? Мы с ним не очень-то ладим. И за что моей младшенькой такой дурень достался?

— Понимаю, — сочувственно кивнула проводница. — У меня у самой два зятя. Век бы их не видеть! Растишь-растишь, а потом попадется такой обормот…

«Мариванна!» — вдруг вынырнул из вокзального шума крик.

Обернувшись, Марья Ивановна увидела идущего к ней зятя. («А почему он один, без Надюшки? Неужели что-то случилось?»)

Подойдя к тёще, Павел поздоровался и сказал:

— А Надю с работы не отпустили. У них там запарка с отчётом. Она звонила, просила извиниться. Как вы?

— Ничего. Жива-здорова.

«И готова к бою», — мысленно добавила Марья Ивановна, вручая зятю чемодан.

* * *

Только они вошли в квартиру и Марья Ивановна стала расстёгивать плащ, домой вернулась Надя. Она обняла мать и виноватым тоном сказала:

— Извини, мамочка, что я тебя не встретила. Не могла с работы уйти пораньше.

Марья Ивановна отстранила дочь и окинула её жалостливым взглядом.

— Доча, милая, ты что-то похудела. Ну, такая тощая!

— Не выдумывайте! — раздражённо пробурчал Павел. — У неё нормальная фигура.

Метнув на зятя неприязненный взгляд («Сам-то, ишь, какой боров!»), Марья Ивановна ласково улыбнулась дочери:

— Ну, ничего. Я тебя откормлю.

— Давай-ка лучше сначала я тебя накормлю, — предложила Надя.

Пока закипал чайник и подогревался ужин, Марья Ивановна рассказывала о сумасшедшем ралли вдогонку за поездом.

— Анатолий пообещал отвезти меня на вокзал, да припозднился — начальника его по совещаниям черти носили. Приехали мы на вокзал, а поезд уже тю-тю. Мы спросили, где следующая остановка, и помчались на загородную станцию. Летели, как шебутные. Думаю: не дай бог зять разобьёт машину, его начальник потом со свету сживёт. Она же дорогущая… Забыла название… Не то пантера, не то леопард…

— Ягуар, — подсказал хмурый зять.

Марья Ивановна бросила на него испытующий взгляд. («Ишь, какой смурной. Злится, небось, что я на поезд запрыгнуть успела». )

— Ага, он самый, — кивнула она. — Мы до станции не доехали — там по дороге объезжать далеко было, а поезд, глядим, уже подходит. Бросили мы машину и бегом через поле к железной дороге. Там недалеко — метров сто. Но земля мокрая, бежать тяжело. Зять рванулся вперёд — поезд придержать… Всё-таки успели. Ну, а дальше ехала без приключений. Соседи попались непьющие, смирные.

— А вы к нам надолго? — поинтересовался зять.

— Павел! — Надя укоризненно посмотрела на мужа.

— Я просто так спросил.

(«Да уж, конечно! Знаю я твоё „просто так“. Небось, только и мечтаешь кубарем с лестницы меня спустить». ) Марья Ивановна усмехнулась и напомнила старую шутку:

— Говорят, что гость только три дня гость, а потом с ним можно не церемониться — выпроваживать.

Павел улыбнулся.

— В общем, недельку-другую поживу, а может, и больше, — погасила улыбку на лице зятя внутренне торжествующая, но с виду невозмутимая тёща.

Глава 2. Монстр и ключи. Прогулка в парке. Бегство от диктатора

Контрудар не заставил себя долго ждать. Утром следующего дня Марья Ивановна, проснувшись по обыкновению рано, поднялась, надела халат, вышла из комнаты и, увидев плакат на входной двери, остолбенела от ужаса. На плакате — явно реклама ужастика — был омерзительный монстр. Корявые лапы чудовища держали табличку (скорее всего, с названием фильма), заклеенную белым листом бумаги, на котором красными буквами было написано: «Не забудьте ключи!». Марья Ивановна с возмущением прошептала: «Вот стервец!»… а через пару секунд из большой комнаты вышел он сам — заспанный, босой, в спортивных брюках и майке.

— Нравится? — с убийственной непосредственностью поинтересовался Павел. — Это я для вас повесил.

Марья Ивановна молча вернулась в свою комнату и стала собирать чемодан. К ней заглянула дочь.

— Ты что делаешь, мамуля?

— Погостила, пора и честь знать, — процедила сквозь зубы Марья Ивановна.

— Да что случилось? Ты на что-то обиделась?

— У мужа своего спроси.

— Павел! — закричала Надя.

Если принять за аксиому утверждение, что настоящее произведение искусства никого не оставляет равнодушным, то плакат с монстром, которого тёща в пылу «обмена любезностями» назвала «портретом зятя», вполне мог претендовать на почётное звание шедевра. Когда копья претензий были изломаны в мелкие щепки, «самый вражеский зять» и «столь же нежно любимая тёща» вняли призывам Нади спокойно поговорить.

— Я же как лучше хотел, — стал объяснять Павел. — Вы сами жалуетесь, что забываете ключи. Помните, в позапрошлом году, когда мы у вас гостили, мне пришлось даже взламывать вашу дверь. Вот я и сделал вам памятку, чтобы вы не забыли ключи, когда будете выходить.

Марья Ивановна сердито сказала:

— Для чего ты это сделал, я и сама поняла — не дурней тебя! Но зачем хамить?

— А где тут хамство?

— Разве эта кикимора не хамство? Сделал он памятку, позаботился! Знаешь ведь, что я боюсь этих фильмов с чудищами, вот и повесил… авось, тёщу удар хватит. Я твои намёки за версту вижу.

— Я ни на что не намекаю! Не разбираетесь в психологии, так и не кидайтесь на людей!

— Ты большой псих, как я погляжу!

— А вы…

— Замолчите! — взвизгнула Надя и, сорвав с двери плакат, разорвала его в клочья.

— Вам любой психолог подтвердит, что лучше всего запоминается то, что вызывает сильные эмоции, — заявил тёще Павел. — Вот я и хотел, чтоб вы не забыли.

— Спасибо! Теперь не забуду! — пообещала Марья Ивановна, сверля «заботливого» зятя ненавидящим взглядом.

— Всё, успокойтесь! Это было недоразумение, — торопливо произнесла Надя. — Вы просто не поняли друг друга.

«И никогда не поймём», — без труда прочитал бы даже самый бездарный психолог на лицах тёщи и зятя.

* * *

С каждым днём зять нервировал тёщу всё больше. Нервировал тем, что часами лежал на диване у телевизора и ничего не делал по дому. («Сколько же можно слонов гонять, лодырь ты, лодырь!») Нервировал тем, что был сух и неласков с дочерью. («Хоть бы доброе слово девчонке сказал — ходит, как мурло!») Нервировал и тем, что был подчёркнуто вежлив с ней. («Слова-то любезные говорит, а сам глядит так, будто сейчас каменюку из-за пазухи вытащит». ) Нервировал также внезапными исчезновениями. («До чего же хитрющие эти мужики! Ловко устроился. Поди узнай, где он шляется? И что за работа такая, прости господи, внештатный корреспондент!»)

«Мурло», вне всяких сомнений, платило тёще той же монетой. Чем именно она не угодила зятю, Марья Ивановна, конечно, знать не могла. Но в том, что нервирует его она крепко, сомнений не было ни малейших. Дней десять она крепилась, а потом взяла билет домой.

— Завтра, дети, я уезжаю, — сообщила она за воскресным завтраком.

Молодые уставились на неё: дочь с искренним, а зять с притворным огорчением.

— Куда ты торопишься? Мы так редко видимся, — с грустью вымолвила Надя.

— Действительно. Погостили бы ещё. — Зять фальшивил, как бездарный оперный певец, отхвативший по блату коронную партию.

— Зачем же вам надоедать! И к тому же у меня дома дел полно. — Марья Ивановна говорила нарочито бодрым тоном, стараясь не смотреть на дочь — ведь обманывать голосом легче, нежели взглядом.

— Знаете что, дамы? Предлагаю… — Павел запнулся, подыскивая дипломатичную формулировку.

«Это дело отметить, — мысленно договорила за него тёща. — Ишь, как обрадовался! Морда аж сияет!»

— …куда-нибудь пойти развлечься, — продолжил зять. — Говорят, в парке новые аттракционы поставили. А потом в киношку можно заглянуть.

* * *

Утро по воскресным меркам было раннее — около десяти часов, — аттракционы ещё не работали, и старый парк дремал, наслаждаясь тишиной. Солнечные лучи тянулись к земле сквозь «оконца» в кронах раскидистых деревьев — казалось, что испещрённые тенями и солнечными бликами дорожки устланы коврами с незамысловатым двухцветным рисунком. Ещё не опалённая летним зноем шелковистая зелень нежилась в утренней прохладе. Уходящий май радовал солнечными деньками, словно извиняясь за хмурую, дождливую весну.

Шагая по аллее вместе с дочерью и зятем, Марья Ивановна вдруг вспомнила другой поход в парк, совсем не похожий на этот: вместо раскидистых деревьев — саженцы; аттракционов — раз-два и обчёлся. Было это почти четверть века назад. В Дубровинке только открылся новый парк, и Марья Ивановна повела туда своих девчонок. Дочери бегали по дорожкам и смеялись, а она еле сдерживала слёзы. Терзала обида на мужа, который недавно бросил её. А ещё больше мучил страх. Как же она будет теперь одна с тремя детьми? И не на кого надеяться, не от кого ждать помощи. Но она не хотела выглядеть перед своими девчонками угрюмой и несчастной и заставляла себя улыбаться бегающим вокруг неё дочерям. Именно в то майское утро, на залитой солнцем аллее, она — женщина, которой было чуть больше тридцати, — впервые в жизни почувствовала себя старухой. А когда на притворную улыбку не осталось никаких сил и рыдания уже подступили к горлу, пятилетняя Надюшка подбежала к матери и, глядя на неё восторженными глазёнками, воскликнула: «Мамочка, ты такая красивая!». Жизнь мгновенно преобразилась: тоска отступила, душа ожила. Мария почувствовала себя молодой и счастливой.

— Мама! — голос взрослой дочери вернул её в настоящее. — О чём ты задумалась?

— Вспомнила, когда вы были маленькими. Ты помнишь, как мы первый раз пошли в новый парк?

— Смутно. Больше всего запомнилось, как нам не хватило денег на мороженое, и ты стала предлагать продавщице свой проездной билет. Она отказалась, и мы начали плакать. Тогда один мужчина купил нам всем мороженое. А тебе было так неудобно…

Павел перебил жену:

— Касса уже открылась. Идёмте покупать билеты.

(«И тут он влез! Поговорить с дочерью и то нельзя!») Марья Ивановна украдкой вздохнула и с деланной улыбкой произнесла:

— Пойдёмте.

* * *

После аттракционов Павел повёл дам в кафе. «Ты гляди, разошёлся! — поразилась Марья Ивановна, глядя на стол, накрытый с царственной щедростью. — Решил откормить напоследок». А когда зять прямо-таки с отеческой заботой в голосе заметил: «Мама, что-то вы мало едите», — она чуть не подавилась.

Обходительность зятя в этот день не знала границ. Он лично закупил продукты тёще на дорогу. («Ты гляди, даже мои любимые булочки с маком не забыл». )

А когда Павел изъявил готовность подвергнуться жесточайшему испытанию, коим для мужских нервов является просмотр мелодрамы, тёща решила сделать ответный жест благородства: предложила посмотреть идущий в соседнем зале боевик. Зять воспротивился — должно быть из упрямства, которое накатывает на человека, если ему не дают совершить подвиг. Поединок великодуший на фоне слёзно-кулачных афиш затянулся, но до рукопашной, к счастью, не дошло — тёщин дух противоречия оказался более уступчивым.

Только они, купив билеты, отошли от кассы кинотеатра, как перед ними, прямо на улице, разыгралось представление в жанре комического боевика. Актёрским составом — неожиданно для себя и уж тем более для окружающих — стала ничем не примечательная пятёрка мирно шествующих по улице обывателей. Возглавлял пятёрку пожилой, коренастый мужчина с таким властным лицом, что любой режиссёр не колеблясь доверил бы ему роль диктатора. Сопровождали «диктатора» две женщины лет пятидесяти, парень и девушка. «Диктатор» с умным видом разглагольствовал, остальные почтительно внимали. Когда компания проходила мимо киоска с мороженым возле кинотеатра, парень — высокий широкоплечий детина — просительным тоном обратился к «диктатору»: «Папа, дай денег на мороженое». Тот вытащил из кармана пиджака портмоне и стал отсчитывать деньги.

Вдруг одна из женщин — маленькая, кругленькая, с мелкими кудряшками — взмахнула кулачком и с воплем: «Не бывать больше этому!» — схватила парня за руку и потащила к дороге. Девушка бросилась за ними.

— Что ты делаешь, мама? — пролепетала она дрожащим голосом.

— Я делаю из вас людей! Такси, такси! — закричала женщина, взмахнув свободной рукой.

Напротив них затормозил автомобиль с «шашечками». Кругленькая женщина открыла заднюю дверцу и втолкнула в машину парня, а затем и девушку. Сама же уселась на переднее место, но закрыть дверь не смогла — помешал «диктатор».

— Что это значит?! — рявкнул он.

— Я их забираю! Они будут жить у меня! — крикнула женщина.

— Никуда вы не поедете! — заявил «диктатор» и, открыв заднюю дверцу, приказал молодым: — Выходите!

Испуганная девушка послушно выскользнула из машины. А следом за ней стал вылезать ошалелый детина. Но кругленькая женщина выскочила из такси и втолкнула его обратно. Разъярённый «диктатор» отпихнул её и стал вытаскивать парня. Женщина велела девушке сесть на переднее место, а сама вырвала парня из диктаторских лап, затолкала в машину и плюхнулась рядом. Дверца захлопнулась, такси унеслось.

«Диктатор» выругался и пошёл по улице. Оставшаяся спутница, бросая на него испуганные взгляды, послушно засеменила следом.

Павел ухмыльнулся и сказал: «Ну вот, мама, боевик мы уже посмотрели. Теперь будем смотреть мелодраму».

Глава 3. Швабра и «Министерство путей общения»

В день отъезда зять был подчёркнуто хмур, но Марья Ивановна без труда раскусила эту военную хитрость. «Кого ты обмануть хочешь! — мысленно посмеивалась она над зятем. — А то я не знаю, чего ты такой мрачный. Маскируешься. Боишься радость показать — вдруг тёща назло останется. Хотела бы я на тебя посмотреть, когда ты с вокзала будешь идти. Тоже мне, конспиратор! Морду кривит, а улыбка наружу так и рвётся. До чего же они глупые, эти мужики!»

Уходя на работу, Павел с порога выдал тёще наставление:

— Смотрите, мама, чтобы к двенадцати были у двери в полной готовности.

Она проворчала:

— Я-то буду, гляди, сам не опоздай. А то один уже подвёз — еле поезд догнали.

— Не волнуйтесь. В этот раз обойдёмся без приключений. Надя! Поторопись!

— В общем, так, мамуля, — сказала дочь, надевая тонкую ветровку. — Если до двенадцати меня не будет, езжайте сами, а я приеду на вокзал.

Когда молодые ушли, Марья Ивановна сложила вещи в чемодан и задумалась: чем бы заняться? «Может, борщ сварить? Зятёк меня хоть и не любит, а борщи мои лопает с удовольствием. Жрать они все горазды!»

Любитель тёщиного борща явился без четверти двенадцать. Обнаружив тёщу в кухне у плиты, он испуганно закричал:

— Что вы делаете, мама?! Опоздаем же!

— Чего ты паникуешь? — спокойно сказала Марья Ивановна, ложкой помешивая кипящий борщ. — Ты когда велел мне быть готовой? В двенадцать. Вот и не дёргайся!

Накрыв кастрюлю крышкой, она выключила газ и пошла собираться.

Без пяти двенадцать она с чемоданом и корзиной была уже в прихожей. Зять с улыбкой гостеприимного хозяина стал открывать дверь.

— Погоди, — остановила его тёща. — Присядем на дорожку.

Она села на чемодан, а Павел — на тумбочку для обуви.

— Ты не обижай Надюшку, — попросила Марья Ивановна. — Она у меня такая слабенькая…

— Что вы опять придумываете! — разозлился Павел. — Никакая она не слабенькая! И с чего вы взяли, что я её обижаю?

— Может, я не так выразилась… Я хотела сказать: жалей, помогай.

— А я разве не помогаю?

— Что-то я этого не заметила.

— Так вы сами за всё хватаетесь, мне и делать ничего не остаётся.

— Значит, тёща плохая, что готовит тебе, убирает, стирает…

— Я же вас не заставляю.

— Так мне Надюшку жалко — всё на ней.

— Да вам лишь бы ко мне придираться!

— А что я такого сказала? Всего лишь попросила, чтобы с дочкой был поласковей.

— Думаете, я не знаю, что вы её против меня настраиваете?

— Что ты врёшь? Ты сам на всех волком смотришь! Ходишь, как…

От слова «мурло» тёща в последний миг удержалась, но это уже не могло остановить пожар войны. Слишком долго копился порох в пороховницах; слишком плотно колчан был набит стрелами взаимных претензий; слишком ретиво затаённая агрессия искала повод к войне — столкновение было неминуемо.

Засвистели отравленные стрелы — тёща припомнила зятю и диван с телевизором, и монстра, и вечно надутую физиономию, и прошлогодний пьяный дебош. Зять тоже не экономил ядовитые стрелы, приправленные журналистским красноречием, и в конце своей злопыхательской речи обозвал тёщу интриганкой и склочницей. Конечно, Марья Ивановна была не настолько глупа, чтобы считать себя идеальной тёщей, а неприязнь зятя вовсе не была для неё откровением, но это несправедливое обвинение возмутило её до глубины души.

«Воздаяние почестей» было в самом разгаре, когда входная дверь стала медленно открываться… и скандалисты увидели Надю с выражением непритворного ужаса на лице.

— Я знала, что вы друг друга недолюбливаете, — пробормотала она дрожащим голосом. — Но я и представить не могла, что вы так друг друга ненавидите.

— А чего ж она…

Павел не успел договорить. С криком «Ты у меня сейчас получишь!» тёща выхватила из кладовки швабру не иначе как с целью нанести оппоненту оскорбление действием. Зять, не мешкая, поменял дислокацию и менял её каждую четверть секунды, уворачиваясь от выпадов разъярённой тёщи. Она преследовала его с азартом разгорячённого охотника. Терять ей было нечего: мосты сожжены, отступать некуда. А коль так, врезать ему как следует на прощание, чтоб не наглел и не зарывался! Однако враг был хитёр. Сообразив, что в тесной цементной коробке плотного контакта со шваброй ему не избежать, он выскочил из квартиры и помчался вниз по лестнице. Тёща бросилась вдогонку. И хотя её пульс метался, как зверь в клетке, она решила не останавливаться, пока зять не получит по заслугам.

Конечно, Павел не ожидал, что тёща отважится продолжить «конструктивный диалог» на улице — такой у него был ошарашенный вид, когда она со шваброй выскочила из подъезда. Откровенно говоря, Марья Ивановна и сама уже была не рада, что «вынесла сор из избы», но оскорблённое самолюбие жаждало отмщения. Павел выхватил из кармана ключи и рванулся к своей тёмно-зелёной «тойоте», припаркованной во дворе. Марья Ивановна хотела догнать его, но неожиданно кто-то сзади схватил швабру за конец ручки. Оказалось, что это Надя. Не отпуская швабру, она, будто на поводке, подвела мать к машине и приказала мужу, который уже завёл двигатель:

— Выходи!

В её тоне было пугающее спокойствие доведённого до крайности человека, и Павел безропотно подчинился.

— Сейчас вы поедете со мной и будете вести себя, как цивилизованные люди, — сказала Надя. — А если вы не послушаетесь, вы для меня больше не существуете.

Она бросила швабру и села за руль.

Смерив зятя негодующим взглядом («Довёл девчонку, подлец!»), Марья Ивановна вместе со шваброй полезла в машину. Павел уселся на переднее место.

— Чемодан же забыли! — спохватился он, когда машина выехала со двора.

— И правда! — всполошилась Марья Ивановна.

— Он тебе не понадобится, мама. Ты никуда не поедешь! — заявила Надя.

Павел дёрнулся так, что чуть не оборвал ремень безопасности, и прохрипел: «Почему?!»

— Что ты задумала, доча? — с беспокойством спросила Марья Ивановна.

— Скоро сами всё узнаете! — ответила Надя.

* * *

Вместо вокзала они приехали к зданию, имеющему самое непосредственное отношение к железной дороге. Выйдя из машины, Павел и Марья Ивановна в недоумении уставились на застывшую в камне музыку — так поэтически величают всякое мало-мальски приличное архитектурное сооружение. Словно окаменев, стояли две фигуры перед «каменной музыкой» с величественными колоннами, скользя изумлёнными взглядами по выступающим каменным буквам надписи: «Дом культуры железнодорожников». Секундная стрелка протанцевала полукруг, прежде чем тёща и зять очнулись.

— Что это значит?! — изумлённо спросил Павел жену.

— Сейчас узнаете. Мама, оставь швабру в машине.

— Ни за что! — воспротивилась Марья Ивановна. — Пока этот тип рядом, я швабру не брошу!

Дочь не стала спорить и молча направилась ко входу. Мать и муж нехотя побрели следом. Поднявшись на второй этаж, они вместе с Надей вошли в небольшую комнату, похожую на школьный класс во время уборки. Столы сдвинуты в центре, на них волнами лежат отрезы бежевой материи. В дальнем углу комнаты — куча стульев. У стены, где дверь, длинный шкаф. На другой стене — большой календарь 2003 года, похожий на картину с весенним пейзажем. Возле одного из окон — конструкция, имитирующая стремянку: стол и на нём — стул. Людей в этой комнате не было.

— Куда ты нас притащила? — спросил Павел жену.

Она ответила:

— На курсы.

— Какие курсы? Кройки и шитья?

— Нет, на курсы общения, — раздался позади них женский голос.

Все трое обернулись и увидели, что в комнату входит молодая женщина, примерно того же возраста, что и Надя.

— Меня зовут Нелли, — представилась она. — Я психолог.

— Запишите их на ваши курсы, — попросила Надя.

— Чего?! — испугалась Марья Ивановна. — Мы не психи!

— Да! — решительно поддержал тёщу Павел.

— Хоть в чем-то вы солидарны, — прошипела Надя.

Павел хотел уйти, но жена схватила его за руку:

— Ты забыл, что я вам сказала?!

Супруг возмутился:

— Да ты что, меня идиотом считаешь?! У меня с головой всё в порядке, и никакие психологи мне не нужны!

— И мне! — заявила рассерженная Марья Ивановна. — Ты меня, доча, так не оскорбляй!

— Никто не сомневается в том, что вы нормальные люди, — заверила их Нелли. — Это большой предрассудок нашего общества — считать, что к психологу обращаются только сумасшедшие. Не нужно относиться к психологии с предубеждением. Вы поймите, психолог — это человек, который лучше остальных знает человеческую природу.

— Мы свою природу сами знаем! — отрубила Марья Ивановна. — И сами в своих делах разберёмся!

Нелли улыбнулась и предложила:

— Если вас так пугает слово «психолог», считайте меня лектором.

— Не надо нас дурить! Мы же не идиоты!

— Вот именно! — снова поддержал тёщу Павел. — Не нужны нам ваши курсы!

Надя рассердилась:

— Ну, от тебя, Павел, я этого не ожидала! С мамой всё понятно: их поколение напичкано предрассудками выше крыши. Но ты-то современный человек.

Забыв о междоусобной распре, недруги выступили единым фронтом против общего врага — психолога и примкнувшей к нему Нади. Не возражая и не перебивая, Нелли выслушала их, а когда они умолкли, попросила:

— Пожалуйста, помогите мне повесить шторы.

— Неужели великий знаток человеческой природы сам не может это сделать? — съехидничал Павел.

— Не могу, — ответила Нелли. — Не достаю до багета. Я хотела взять стремянку, но завхоз куда-то исчез.

— Павел, не вредничай, помоги! — велела Надя.

Тот с хмурой физиономией полез на самодельную «стремянку». Нелли взяла со стола штору и подала ему.

Скептически наблюдая, как зять цепляет материю зажимами на кольцах багета, Марья Ивановна посоветовала психологу:

— Бросайте вы это дело! А то попадётся вам такой вот… — определение заменил презрительный кивок в сторону зятя, — он вам все нервы измотает.

— Или такая вот! — не остался в долгу Павел, вкладывая в интонацию то, что тёща выразила кивком.

Надя, чтобы разрядить обстановку, спросила психолога:

— А почему вы решили повесить шторы, а не жалюзи?

— Для уюта, — пояснила Нелли. — Чтобы интерьер больше напоминал домашний…

— …театр военных действий, — добавил ухмыляющийся Павел.

— Заткнись, полководец недобитый! — послала в него залп тёща и деловито произнесла: — С этими жалюзи возни много. Пылятся быстро, а мыть их такая морока. С занавеской легче — зашвырнул её в стиральную машину и всё.

— Зато жалюзи гладить не надо, — парировал зять.

— Не каждая ткань мнётся, — подкинула портьерам козырь, а зятю — шпильку тёща.

Надя спросила психолога:

— И много людей записалось на ваши курсы?

— Группа уже почти набрана, — ответила Нелли. — Курс делится на три подкурса. Первый — совместные занятия. Второй и третий — отдельно тёщи и зятья. Все три подкурса будут чередоваться.

Павел спрыгнул на пол и начал перетаскивать стол со стулом к другому окну.

— Поторопись! — громко сказала мужу Надя. — Прямо отсюда поедем в загс — подадим заявление о разводе.

— Не остроумно, — буркнул Павел.

— Я не шучу. — В голосе Нади послышалась горечь. — Я уже устала от этой войны и хочу развестись. Так для всех будет лучше.

— А я не дам своего согласия.

— И не нужно. Достаточно будет моего.

— Никакого развода ты не получишь!

Марья Ивановна встревожилась. При всей нелюбви к зятю развода для дочери она не желала. Хватит того, что она сама почти всю жизнь промаялась в одиночестве. А главное то, что Надюшка будет страдать. Она ведь его, подлеца, любит. Ради счастья дочери Марья Ивановна готова была на любые жертвы. К чёрту самолюбие! Пусть думают, что она с приветом, раз пошла к психологу. Может, хоть психолог сумеет приструнить этого негодяя? Марья Ивановна бросила на зятя внимательный взгляд. («Уверен, что я не соглашусь. Тогда и у него будет повод отвертеться. Фигушки, дорогой зятёк!»)

— Знаете что, девушка, — обратилась она к психологу, — мы запишемся на ваши курсы. Это не очень дорого?

— Не волнуйся, мама, я за тебя заплачу, — пообещала Надя.

— Оплата по неделям, — уточнила психолог. — Если вам не понравится — бросите.

— Договорились! Пишите нас обоих, — сказала Марья Ивановна.

— Без меня меня женили, — съехидничал Павел, но больше возражать не стал.

— Чего ты стоишь, как пень? Лезь, вешай занавеску! — рявкнула на него тёща и спросила психолога: — А когда занятия начинаются?

— На следующей неделе, — ответила Нелли.

Она достала из шкафа сумочку и положила её на сдвинутые столы. Вытащила из сумки тетрадь и записала данные о новых клиентах.

— А почему вы здесь? — вдруг спросила Марья Ивановна. — Вы имеете какое-то отношение к Министерству путей сообщения?

— Нет. Я из Министерства путей общения… как все остальные психологи, — пошутила Нелли. — А если серьёзно, к железнодорожникам мы не имеем никакого отношения. Просто они сдают в аренду помещения.

— Кстати, а на какой срок рассчитаны эти курсы? — уточнил Павел.

— На два месяца, — сказала Нелли.

Пронзительный свист оборвался на самой высокой ноте — не сумевший обуздать эмоции Павел смущённо закашлялся в кулак. А в сумочке Нелли что-то запищало.

Марья Ивановна удивилась: что там верещит?

— Это брелок для ключей, — объяснила психолог. — В нём датчик, который реагирует на свист или высокие звуки.

И, достав из сумки брелок, показала его Марье Ивановне. Та встревожилась:

— А у вас что, с памятью нелады?

— Нет, это для мамы. Она часто забывает, куда кладёт ключи.

— А мне зять недавно другой подарочек сделал. Тоже для памяти. — Марью Ивановну аж передёрнуло, когда она вспомнила монстра.

— Занятия ещё не начались, — раздражённо бросил Павел.

Надя подняла глаза к потолку и вздохнула.

— Намаетесь вы с нами, — честно предупредила Марья Ивановна психолога.

Нелли улыбнулась:

— Ничего, это моя работа.

Марья Ивановна смерила её жалостливым взглядом.

— Врагу не пожелаешь такую работу!.. А вещица хорошая, — похвалила она брелок. — Где их продают?

Глава 4. Первое занятие. Скандал, кастрюля — вот и познакомились!

Всю неделю до начала «курсов общения» зять и тёща вели себя, как дипломаты враждебных государств. Сухой деловой этикет и минимум контактов. Оба надеялись примерным поведением заставить Надю отменить своё решение. Мы, мол, и сами уже перевоспитались. Но дипломатический спектакль не помог. Надя, едва только муж или мать заикались «а может, не надо…», холодным тоном повторяла свой ультиматум и после этого надолго замолкала. Марья Ивановна сердцем чуяла: дочь не играет, не притворяется — она действительно страдает. И от этого ещё сильней ненавидела зятя.

В первый день она явилась к Дому культуры железнодорожников за полчаса до начала занятий — в половине седьмого. И, чтобы не торчать у входа, решила выпить кофе в уличном кафе неподалёку. Села за столик так, чтобы видеть фасад Дома культуры, и стала следить: появится ли зять? Откровенно говоря, она была бы рада, если бы тот не пришёл. Ведь тогда у неё будет полное право не идти на эти дурацкие курсы, а там, глядишь, всё-таки удастся отговорить дочь от этой сомнительной (и даже оскорбительной для всякого здравомыслящего родственника) затеи.

Настроение у Марьи Ивановны было хуже некуда. Раздражала даже хорошая погода. Июнь с первых же дней начал усердно отогревать город, отсыревший после холодного дождливого мая. Вот и сегодня вечер выдался тёплый. Ни на ком из прохожих верхней одежды уже не было. А кое-кто щеголял даже в блузках с короткими рукавами или футболках. Марья Ивановна слишком легко одеться не рискнула — предпочла костюм из тонкой шерсти: пиджак и юбку.

Потягивая кофе и высматривая зятя среди прохожих, направляющихся в сторону ДК, Марья Ивановна обратила внимание на странную пару. Маленькая полная женщина с кудряшками тащила за руку, словно бычка на верёвочке, высокого плечистого парня. Он не то чтобы упирался — скорей, выражал протест унылым видом и шарканьем. Марья Ивановна узнала их. «Ба! Это же те самые, что уехали на такси от „диктатора“. Неужели они тоже идут на курсы?»

До начала занятий оставалось пять минут. У неё вдруг — от кофе ли, а может, от волнения? — заколотилось сердце. И чтобы успокоиться, она прикоснулась рукой к брошке, приколотой к лацкану пиджака. Эта дешёвая брошка служила талисманом, который Марья Ивановна брала с собой на ответственные и волнительные мероприятия. Эффект внушения сделал своё дело: от прикосновения к брошке полегчало.

Пора было идти. «Немного подожду у входа, и, если он не появится, с чистой совестью сматываюсь», — решила Марья Ивановна, вставая из-за стола. Обернувшись, она чуть не выронила сумку… За столиком в углу, возле выхода, сидел Павел с кофейной чашкой в руке. Увидев тёщу, он оторопел и, судя по выражению его лица, мысленно выругался. Марья Ивановна сделала то же самое. Но вместе с досадой ощутила злорадство. («Ишь, какая морда хмурая! Тоже, видать, надеялся, что я не приду, чтобы у самого был повод удрать. Фигушки, дорогой зятёк!»)

Они вместе вышли из кафе и направились к Дому культуры железнодорожников.

На ступеньках их обогнала одетая в спортивный костюм пожилая дама с фигурой тяжелоатлета. Марья Ивановна подумала, что эта крепкая пенсионерка идёт в тренажёрный зал, но, поднявшись на второй этаж, увидела эту женщину возле дверей комнаты, где должны были проводиться занятия. Женщина торопливо причёсывалась перед карманным зеркальцем. «Тоже наша кадра», — поняла Марья Ивановна. И следом за этой дамой вошла в комнату, которая теперь напоминала школьный класс. Два ряда столов, по три стола в каждом. А стол психолога — там, где обычно стоит учительский. Почти за каждым столом сидела пара — мужчина помоложе и женщина постарше.

Нелли кивнула вошедшим. «Здравствуйте. Ну вот, все в сборе. Можем начинать».

Из-за последнего стола, в ряду возле окон, встал парень с примечательной внешностью: рыжие кудри обрамляли грубоватое лицо с волевым подбородком. Рыжекудрый махнул рукой женщине в спортивном костюме.

— Идите сюда, мамаша! Я вам местечко занял!

— Лучше б ты мне его на другом конце света занял, — прошипела она.

Марья Ивановна почувствовала к ней симпатию. Наш человек!

Один стол (последний в ряду ближе к стене, где находились дверь и шкаф) пустовал. Его-то и заняли Марья Ивановна с Павлом.

Мужчина за первым столом из ряда возле окон критически заметил психологу:

— Неподходящий здесь интерьер. Обычно у психологов клиенты лежат на диванах. А мы, как школяры, за партами.

— Ты дома уже этот бедный диван пролежал! — проворчала сидящая рядом с ним женщина. — Так ещё и здесь надумал валяться, лежебока!

— Ваши хамские выпады меня уже достали! — огрызнулся «лежебока». — Я попросил бы вас…

Нелли перебила его:

— Давайте начнём. Меня вы все уже знаете. А теперь познакомьтесь друг с другом.

— Анкетные данные излагать подробно или вкратце? — уточнил «лежебока».

— Достаточно имени. А кто хочет, может рассказать о себе подробней. Сразу поясню: на занятиях мы будем разбирать проблемы, наиболее типичные для такого рода отношений. А проблемы личного характера будем решать в индивидуальном порядке, в дополнительное время.

— И за дополнительную плату, — пробурчал мужчина за первым столом в том же ряду, что и Марья Ивановна с Павлом.

После реплики он обернулся на пару секунд. Но этого было достаточно, чтобы его разглядеть. На вид лет сорок, благородная интеллигентская внешность. «Наверняка профессор», — подумала Марья Ивановна.

— Здесь ещё недорого, — заявил «лежебока». — У нас психологи уже и побольше берут. Но самые дорогие психологи — за границей.

— Точно! — поддержал его рыжекудрый. — Я в кино видел. Сидит себе в кресле, слушает клиентский трёп — и такие бабки!

«Интеллигент» стукнул кулаком по столу и вполголоса ругнулся:

— Ты гляди, что творят… ихнюю за ногу!

Сидящая рядом с ним женщина — маленькая, худенькая, неприметная, как мышка, — опасливо на него покосилась и отодвинулась.

— Ну, кто первый? — спросила психолог.

«Лежебока» встал, одёрнул пиджак и сказал:

— Меня зовут Игорь. Я работаю в коммерческой фирме юрисконсультом. Считаюсь хорошим специалистом.

Его соседка презрительно усмехнулась:

— Какой же ты хороший специалист, если с тёщей не можешь найти общего языка?

Юрист лихорадочно ослабил галстук, словно затянутую на шее удавку.

— Мамаша, вам слова никто не давал. Придёт ваша очередь, тогда и выступайте!

— Так уже и есть моя очередь. — Тёща юриста вскочила и, повернувшись к публике, представилась: — Зинаида Васильевна. Как это нынче говорят, бизнесвумен. У меня свой магазин. Коллективом руковожу без проблем, а вот с собственным зятем…

— …говорить по-человечески так и не научилась, — пробормотал юрист.

Объятая праведным гневом тёща воскликнула:

— Вот он всегда так! Всё меня дурой выставить хочет! Образованием высшим хвастается. А благодаря кому он его получил? Кто его пять лет кормил, пока он в институте учился?

— Да сколько же можно меня этим попрекать? — воскликнул Игорь. — Я вас уже благодарил!

— Ага, по пьяни, когда и сам не соображал, что говоришь! А чтобы на трезвую голову…

— Я, между прочим, во время учёбы подрабатывал!

— Твоих заработков только на пиво и хватало! И родители твои тоже хороши! Спихнули тебя на мою голову, хоть бы когда копейку подкинули!

— Вы моих родителей не трогайте! Они вам не чета!

— Ну да, не чета! Спихнули и жили в своё удовольствие! А плохая тёща пять лет тебя кормила и поила!

— Премного благодарен, мамаша! Я в долгу не останусь. Когда вас привлекут к уголовной ответственности, я вас бесплатно буду защищать.

— Типун тебе на язык, идиот!

Юрист и его тёща, похоже, были скромными людьми. И потому с присущей скромным людям сдержанностью в обнаружении своих достоинств, не жалея красок и голосовых связок, принялись «петь дифирамбы» друг другу. Вкратце представленные анкетные данные росли как на дрожжах.

Марья Ивановна удивлённо посмотрела на психолога. Вместо того чтобы остановить перебранку, Нелли записывала что-то в блокноте и, казалось, не обращала ни малейшего внимания на происходящее. («А время летит, деньги пропадают. Ничего себе занятия! Лаяться можно и дома, бесплатно». )

Между тем к воякам с обеих сторон подошли подкрепления. Схватка, начавшаяся как дуэль, развернулась в полномасштабные боевые действия. Клиенты повыскакивали из-за столов и разделились на две враждебные армии. Из разрозненных криков постепенно вырисовывалась такая картина: мир населен злыднями, от которых добрым людям житья нет. Только на знамени витязей было начертано: «Зятья — само совершенство, тёщи — все до единой ведьмы», а на знамени их противниц: «Тёщи — святые великомученицы, а зятья — все как один негодяи». До мордобоя, к счастью, не дошло — скандал всё больше напоминал митинг, на котором бразды правления захватил юридически подкованный зять. Вскочив на стол, он замахал руками и закалённым в юридических баталиях голосом провозгласил:

— Братья-зятья! Предлагаю объединиться в партию и вместе отстаивать попранные права!

Этот призыв был встречен восторженными откликами зятьёв и вызвал новый прилив ярости у тёщ. Бурлящий поток эмоций остановили звуки, похожие на удары в гонг. Скандалисты умолкли и — кто испуганно, а кто изумлённо — уставились на психолога.

Нелли стучала крышкой по дну перевёрнутой кастрюли, стоящей на столе. Видимо, классическая психология свернула на нетрадиционную тропу, коль приветствовала подобные методы обращения с клиентами.

Потушив «пожар войны» с помощью кастрюли, психолог приказала: «Все по местам!» — и стала засовывать кастрюлю в пластиковый пакет.

Павел ехидно спросил:

— А сей ударный инструмент вам нужен для того, чтобы вводить клиентов в транс?

— Наоборот, чтобы выводить клиентов из транса, — парировала Нелли. — А если серьёзно, это чистая случайность. Просто мама попросила меня купить ей кастрюлю, и я перед занятиями заглянула в магазин.

— Столько времени зря потеряли, — проворчала Марья Ивановна.

— Не волнуйтесь, это время потрачено не зря, — заверила Нелли. — Вы очень выразительно продемонстрировали, как не надо выяснять отношения. Здесь и неумение слушать друг друга, и уход от темы, и «палочные» доводы, то есть угрозы, и полное отсутствие всякой логики.

Она положила пакет с кастрюлей на подоконник и, дождавшись, когда все рассядутся по местам, сказала:

— Конфликтовать и отстаивать свои интересы надо конструктивно. Иначе толку не будет. Откровенно говоря, Игорь, вы удивили меня больше всех. Вы же юрист. Вы должны были изучать и логику, и культуру речи, и даже, хоть немного, психологию.

— Да я всё это знаю, — стал оправдываться юрист. — Я, и правда, хороший специалист… на работе. Но как начинаю с ней говорить, прямо тупею. Эмоциональная вовлечённость, понимаете ли…

— Вали, вали! Ищи виновных, охламон, — проворчала его тёща.

— Сами вы охламонка! — взорвался Игорь.

Нелли стукнула ладонью по столу.

— Прекратите! Отныне и впредь я запрещаю оскорбления!

— А психологи ваши говорят, что держать в себе негатив вредно, — с ухмылкой заявил рыжекудрый.

— Но ещё вредней — выпускать пар, оскорбляя оппонента, — ответила Нелли. — Это не решит проблему, а только всё усложнит.

— Слышал, умник? — Тёща рыжекудрого пихнула его локтем и, вскочив, на одном дыхании выпалила: — Я — Степанида Петровна, пенсионерка, строгая, но справедливая, порядок люблю и на даче возиться. — Она опять толкнула зятя: — Чего молчишь? Говори!

— Юрий. Инженер. Но пока работаю не по специальности — охранником в частной фирме, — сообщил рыжекудрый.

Следующая пара представилась кратко:

— Павел.

— Марья Ивановна.

Потом слово взял «интеллигент».

— Борис. Работаю грузчиком на рынке. А вообще-то я слесарь. Но сейчас на заводе стали мало платить, я и ушёл.

— Галина Алексеевна, — робко пропищала его тёща, вставая. — Библиотекарь.

— Что вы мямлите! — рявкнул на неё зять. — Только что орала, как бешеная!

— Вы забыли, что я вам сказала? — повысила голос Нелли.

— Да не забыл я, — буркнул «интеллигент» и прорычал тёще: — Моё почтение, мамаша. Да садитесь уже! Что вы стоите, как пень!

«Мышка» буквально вжалась в стул.

— Вы ведете себя по-хамски, молодой человек! — сделала замечание Борису изысканно одетая женщина с модной прической.

Она сидела за вторым столом в ряду возле окон, позади тёщи юриста. Своё замечание элегантная дама завершила укоризненным жестом. Марья Ивановна обратила внимание на её декоративный маникюр и смущённо спрятала под столешницу свои грубоватые неухоженные руки.

— Позвольте представиться, — продолжала модница. — Ирина Модестовна, бывшая артистка оперетты. Сейчас работаю продавцом в газетном киоске.

— Константин. В душе и по образованию артист, а в жизни рекламный агент, — сообщил её зять. — Два года отработал в драмтеатре. Мелочь, конечно, — «кушать подано» и всё такое, но мне нравилось. Жаль, что актёрское ремесло не кормит, потому и ушёл в бизнес.

— Тёща, небось, заставила? — уточнил юрист.

— Нет, я сам. А вообще-то, она мне не тёща. Точней, она гражданская тёща. Мы с её дочкой пока не расписаны.

— Так зачем же ты сюда пришёл?

— Толкнул меня на это печальный опыт предыдущих браков, — нараспев произнёс артист и смутился: — Вы уж извините, но я иногда выражаюсь, как на сцене. Актерское нутро наружу рвётся, что ты с ним поделаешь?

— И охота тебе опять ярмо на шею накидывать? — удивился Борис. — Беги ты от них, дурень!

— Ярмо! — Тёща юриста презрительно фыркнула. — Ты сам не очень-то похож на угнетённого. Ишь, как тёщу застращал!

— Не лезьте не в своё дело, мамаша! — одернул её зять-юрист.

— Нравится мне её дочка. Можно сказать, я её даже люблю, — признался артист. — Вот я и решил строить отношения с тёщей по всем правилам. Ну, а если ничего не выйдет, лучше уж не сойтись характерами с тёщей до загса, чем после.

— Пошли ты их к чёрту, пока ещё руки не связаны! — настаивал Борис.

— Если уж кого и посылать к чёрту, так это тебя! — воскликнула Зинаида Васильевна и покровительственным тоном обратилась к его тёще: — Не тушуйтесь вы так перед ним, милочка. Ежели перед каждой… гм, гм… бисер метать…

— Начнём с того, что мы не свиньи! — заявил юрист. — И прежде чем переходить на личности…

— Неплохо было бы вам, Игорь, помолчать, — сказала Нелли. — У нас ещё одна пара не представилась.

Сидящая впереди Марьи Ивановны бойкая кругленькая женщина, что вела зятя в ДК, словно бычка на верёвочке, встала и звонким голосом сказала:

— Меня зовут Вера Михайловна. Я работаю на телефонной станции! — Она положила руку на плечо «бычка» и добавила: — А это мой зять Артур.

— Вот и познакомились, — улыбнулась Нелли. — Сейчас мы будем учиться правильно разговаривать.

— А можно, я буду вам помогать? — вызвался Игорь.

Нелли секунду подумала и кивнула. Юрист обратился к присутствующим:

— Господа…

И осёкся. Потом озадаченно пробормотал:

— А как мы будем называться? Клиентами, что ли?

— Если она — психолог, значит, мы — психопаты, — сказал рыжекудрый и ухмыльнулся. — Господа психопаты! Неплохо звучит.

Юрист предложил другой вариант:

— Знаете что? Поскольку слово «психология» для нашего человека звучит пугающе, мы договорились назвать это курсами общения. А если это курсы, значит, мы курсанты. Логично?

Все, даже тёщи, одобрительно закивали.

— Итак, господа курсанты, — продолжил юрист, — запомните, что главное в отношениях между людьми — это уважение к чужим убеждениям. Кстати, это признак широкого и развитого ума.

«Как мой», — договорило самодовольное выражение его лица.

— Ишь ты, какой широкоумный, — проворчала тёща юриста.

— Не старайтесь, мамаша. Я всё равно не поддамся на ваши уловки, — предупредил Игорь и неожиданно чихнул.

«Будь здоров!» — хором пожелали все, кроме Зинаиды Васильевны.

— Вот видите, — обиженно пробормотал юрист. — Все сказали, а она промолчала.

— На всякое чиханье не наздравствуешься! — огрызнулась его тёща.

— Мамаша, я бы вас попросил…

— Не вынуждайте меня доставать кастрюлю! — строго сказала Нелли. — Не будем больше терять время и ваши деньги. Начнём.

Глава 5. Коварное молоко. Пурпурный тюрбан. Подозрительный разговор

Какая игра случая выбирает нам родственников, сковывая кандалами родства, основанного на узах брака, абсолютно чужих людей? Может быть, это нечто вроде пасьянса? С заносчивым видом его вальяжное величество Господин Случай тасует карты судеб и раскладывает из них замысловатые комбинации. А может статься, это гигантская рулетка? И надменный Господин Случай небрежно бросает шарик в бешено вращающийся круг с нумерованными лунками, где каждая цифра — номер чьей-то судьбы. Но также не исключено, что это всего лишь примитивная лотерея. И всё тот же высокомерный Господин Случай с презрительной усмешкой выхватывает из толпы первого попавшегося индивида, нисколько не беспокоясь, а довольны ли будут те, кому этот выигрыш предназначен? И вручив вам этот, с позволения сказать, приз, всемогущий шутник умывает руки, а вы извольте любить и жаловать новоявленного родственника. А если его не то что любить — даже издали видеть, даже краем уха слышать не хочется? Но выбор там, наверху, сделан; изменить ничего нельзя; вот и приходится, стиснув зубы и сжав кулаки, делать вид, что любишь и жалуешь.

* * *

Если бы Марье Ивановне было не жаль дочь, бросила бы она эти курсы, послала бы к чёрту зятя и сбежала в свою Дубровинку. Глупая это затея — ухлопать пол-лета на бесполезные разговоры. От психологов польза только самим психологам — они-то деньги получают. А тёщи и зятья лишь впустую сотрясают воздух да перебирают сор, вынесенный из городских изб.

Одно только утешало Марью Ивановну — раз уж она здесь загостилась, так хоть поможет дочке по хозяйству. Пусть Надюшка немного отдохнёт.

Вот и сегодня, проснувшись, как всегда, рано, Марья Ивановна стала готовить завтрак. А после него, когда молодые собирались на работу, она вымыла посуду, почистила плиту и решила вскипятить молоко. Поставила кастрюльку с молоком на огонь и застыла у плиты, как часовой на посту. С молоком у Марьи Ивановны были давние счёты. Сей напиток с издевательским постоянством проделывал над ней злую шутку. Улучив момент, когда «бдительный часовой» отвлечётся, ленивое молоко, внезапно преисполнившись кипучей энергией, выплёскивалось на плиту.

— Мы пошли! — донёсся из прихожей голос зятя.

Уменьшив огонь, Марья Ивановна выглянула в коридор и спросила:

— Что на ужин приготовить?

— Что хотите. У вас всё хорошо получается, — выходя из квартиры, бросил через плечо Павел.

«Ты гляди, даже на комплимент расщедрился! — думала Марья Ивановна, возвращаясь в кухню. — Может, и не зря к психологу ходим, деньги пла… Чёрт побери!»

Коварное молоко с ехидным шипением выползало из кастрюли и растекалось по сверкающей глади только что вычищенной плиты.

* * *

Позже Марья Ивановна отправилась за продуктами. Не дойдя до гастронома, она увидела вывеску «Магазин» над входом в подъезд пятиэтажки. Ещё вчера этой вывески здесь не было. Внезапно из магазина-подъезда выбежал мужчина лет пятидесяти, с восточной внешностью. На его лице, сверкая золотым зубом, играла улыбка. Одет он был весьма экстравагантно: чёрный деловой костюм, белая сорочка, галстук… а на голове — пурпурный тюрбан.

Мужчина схватил Марью Ивановну за руку и потащил в магазин. Поначалу она растерялась, но потом, уже в магазине, оттолкнула нахала и заявила:

— Покупать ничего не буду! Я забыла кошелёк!

Пурпурный тюрбан печально склонился набок.

— Что такое? Не идёт торговля! — посетовал восточный человек. Он говорил с лёгким акцентом. — Сам уже на улицу бегаю ловить покупателей, а они от меня, как от шайтана, разбегаются. Почему народ от меня шарахается?

— Может, их ваш вид пугает? — предположила Марья Ивановна.

Лицо мужчины приобрело почти такой же цвет, что и тюрбан.

— А чем это мой вид плохой? Разве я некультурно выгляжу?

— Культурно… только немного странно. — Марья Ивановна показала глазами вверх.

Мужчина поднял руки и, прикоснувшись к тюрбану, радостно завопил:

— Теперь понятно, почему они убегали! А я-то подумал, что бог торговли на меня разгневался! Правильно говорят: «Поспешишь — людей насмешишь».

Сняв тюрбан и спрятав его под прилавок, мужчина стал объяснять:

— Сегодня первый день, как магазин открылся. Я сначала оделся в народном стиле: праздничный халат и тюрбан. А потом решил, что надо выглядеть по-деловому. Вместо халата надел костюм, а тюрбан снять забыл. Я же не верчусь у зеркала, как женщины. Ох, до чего же хитрющая ваша сестра!

— У меня нет сестры.

— Я не про вашу сестру, а вообще про женщин! Это они должны торговать: жена и дочка. А они мне утром скандал устроили. Говорят, надеть нечего. Полный шкаф платьев, и нечего! Слезами деньги выжали и побежали наряды покупать. Пришлось мне самому за прилавок встать. Мы в этом доме живём, над магазином, — сообщил хозяин и сконфуженно пробормотал: — Как это я забыл про тюрбан?

Марья Ивановна улыбнулась:

— У меня тоже такое было. Собираюсь на работу, уже опаздываю. Пальто надела, а шапки нигде нет. Я говорю дочкам: «Найдите мою шапку». А они смеются: «Мама, ты в зеркало посмотри». Оказывается, я давно её нацепила и хожу ищу.

— А вы кошелёк, правда, забыли? — лукаво щурясь, поинтересовался хозяин.

— Это я сказала, чтобы от тебя отвязаться, — призналась Марья Ивановна, незаметно для себя переходя на «ты».

— Меня Батыр зовут, а тебя? — тоже перешёл на «ты» хозяин магазина.

— Марья Ивановна, — ответила она, скользя взглядом по товарам, расставленным на полках. — А почему ценников нет? Почём у тебя зелёный чай?

Хозяин назвал цену выше той, что в гастрономе.

— Ну, ты обнаглел! — возмутилась Марья Ивановна и шагнула к порогу.

— Постой! А сколько ты за него дашь? — крикнул Батыр.

Обернувшись, Марья Ивановна посмотрела в хитрые карие глаза и улыбнулась. («Вот оно что! Поторговаться ему хочется. Оно и понятно. Какой же восточный базар без торга! Ну что ж, поторгуемся». ) Она расправила плечи и подошла к прилавку. Что-что, а торговаться она умела. Жизнь приучила её сражаться за каждый рубль. Да что там рубль — за каждую копейку! А со временем, когда пора жесточайшей экономии миновала, это стало чем-то вроде азартной игры или спортивного состязания, где призом были свои же собственные, но сэкономленные деньги. Марья Ивановна не понимала тех людей, которые никогда не торгуются. Чего ради платить больше, если можно заплатить меньше?

Батыр встретил достойного противника. Торговый поединок начался.

Когда хозяин укладывал купленные продукты в пакет, в магазин заглянули ещё двое — мужчина и женщина.

— А ты хороший покупатель, — прошептал Батыр. — Гляди, народ за тобой пошёл.

— Да, за мной часто очереди выстраиваются, — тихо подтвердила Марья Ивановна и, увидев, что он кладёт в пакет коробку рахат-лукума, запротестовала: — А это я не…

Хозяин жестом остановил её и прошептал:

— Это презент, как первому покупателю. Ты гляди, не забывай меня.

* * *

Открывая дверь квартиры, Марья Ивановна услышала голос зятя — он говорил по телефону. Днём, когда удавалось, Павел забегал домой пообедать. Вот и сегодня явился. Только тёща хотела подать голос, как вдруг до неё донеслось: «Жене́ лучше этого не знать. Так всем будет спокойней». Затаив дыхание, Марья Ивановна обратилась в слух. Однако Павел уже закончил разговор и положил трубку на аппарат. Выждав пару секунд, Марья Ивановна хлопнула дверью, словно только что вошла.

— Кто там? — как ей показалось, обеспокоенно крикнул зять.

— Я! — отозвалась она. — По магазинам ходила. Обед ещё не успела сготовить.

— Не торопитесь. Я уже перекусил.

Укладывая купленные продукты, что — в холодильник, а что — в буфет, Марья Ивановна с негодованием думала: «Вот же подлец! Бедная дочка весь день пашет, а он по бабам шастает! Понятно же, что с любовницей говорил…»

Хлоп! Закрылась входная дверь. Зять ушёл. «Ну, погоди! — пригрозила вслед ему тёща. — Я тебе устрою! Заявись только вечером, я от тебя не отстану, пока не признаешься!» «Нет, это ты погоди, — остановил её голос рассудка. — Так ты ничего не добьёшься. Мужики ведь брехливые, он тебе с три короба наврёт. Ты же ещё и виновата будешь. Надо действовать похитрей — искать доказательства».

Когда вечером Надя пришла с работы, Марья Ивановна собиралась на курсы.

— Ты на занятия, мамуля? — спросила дочь.

— Ага. Сегодня у нас раздельные занятия. Сначала — мы, потом — они.

Дочь вздохнула:

— Значит, Павел поздно придёт.

— Да он и без курсов домой не очень-то спешит! Работать толком не работает, а всё время где-то пропадает.

— Он работает, мамуля. Внештатником в двух газетах. И временно в автомастерской. Его друг — хозяин этой мастерской. Сейчас Павел, в основном, деньги там зарабатывает. Ну, иногда за статьи что-то получает.

— А я и не знала, что он машины ремонтирует. («Ещё неизвестно, правда ли это? Может, он прикрывается этой мастерской, а дружок его выгораживает». )

— А ещё он бомбит иногда.

— Что-что?

— Извозом подрабатывает.

«Знаю я, как он подрабатывает и кого он бомбит», — подумала Марья Ивановна, а вслух сказала:

— Ты какая-то бледненькая. Небось, устала? Поешь хорошенько.

* * *

Ехать к Дому культуры железнодорожников нужно было с пересадкой. Три остановки на одном автобусе, потом две — на другом. Но Марья Ивановна не стала пересаживаться на другой маршрут и две оставшиеся остановки решила пройти пешком.

Погода была чудесной. Тепло, безветренно, солнечно. А на душе у Марьи Ивановны было тошно. И чем больше она жалела дочь, тем сильней ненавидела зятя. («Не умеете вы добро ценить, сволочи! Да что же это творится — приличного мужика днём с огнём не сыщешь! Не пьяница, так кобель — не кобель, так пьяница! Вот ещё одно ужратое сокровище ползёт!»)

Объективности ради надо признать, что идущее навстречу ей «сокровище» было слегка подшофе и не «ползло», а шло уверенной походкой. Но Марья Ивановна была слишком зла — ненависть ко всем представителям мужского рода, растущая в геометрической прогрессии, в той же самой прогрессии увеличивала их недостатки. Даже газета в руках «сокровища» свидетельствовала против него. («Сейчас придет, завалится на диван с газетой, а бедная жена крутись-вертись, готовь-прибирай!»)

От «ужратого сокровища» Марью Ивановну отвлёк газетный киоск. Покупая талоны, она сквозь стекло пригляделась к продавщице. Ба! Это же тёща с курсов — Ирина Модестовна.

— А вы разве на занятия не идёте? — спросила Марья Ивановна.

— Иду, — ответила Ирина Модестовна. — Я через пять минут закрываюсь.

— Тогда я вас подожду. Вы не против?

— Нет, конечно. — Ирина Модестовна хихикнула и смутилась. — Это я не над вами. Тут один мужчина только что купил газету. А когда он отходил, я заметила, что у него брюки сзади в жёлтой краске. Наверно, сел на выкрашенную лавочку. Пока я думала, как бы ему сказать поделикатней, он ушёл.

— Да чего там думать? Сказали бы: «У тебя задница в краске».

— Ну что вы! Неудобно… Вот ведь ситуация. Хотелось бы предупредить, а как?

— Ладно, я ему скажу.

Отыскав среди прохожих фигуру по жёлтым полоскам сзади на чёрных брюках, Марья Ивановна бросилась вдогонку, на бегу подыскивая выражения. («Может, я и вправду грубовата? Как бы это сказать покультурней? У вас брюки в полосочку… Нет, как-то глупо». )

Объект был настигнут раньше, чем нашлось культурное выражение. Оказалось, что испачканные краской брюки принадлежат «ужратому сокровищу» с газетой. Окликнув мужчину, Марья Ивановна вежливо спросила:

— Вы случайно не сидели на выкрашеной лавочке?

— Я ещё не в стельку, чтобы по лавочкам валяться! — обиделось «сокровище».

— Я не в том смысле… Ну, как бы это сказать?

— Дама, не приставайте! — потребовало «сокровище», явно считающее себя неотразимым.

Марья Ивановна вспыхнула:

— Нужен ты мне — дальше некуда! Задница у тебя в краске, вот что я хотела сказать!

Изогнувшись и вывернув шею, мужчина принялся обозревать обычно скрытую от собственного взора часть фигуры. Убедившись, что дама не пристаёт, а проявляет заботу, «сокровище» вернулось в исходную позицию и от галантного «мерси» перескочило на нецензурные приветы тем, кто красит лавочки.

Через несколько минут Ирина Модестовна закрыла киоск и они с Марьей Ивановной направились к Дому культуры железнодорожников.

За квартал до него встретили ещё двух тёщ — Галину Алексеевну и Степаниду Петровну. Библиотекарша пожаловалась на зятя.

— Представляете, Борис выбросил старые сковородки и купил импортные. Они такие тонкие — картошка в них не жарится, а парится. А он нас с дочкой ругает. Я говорю: «Не надо было старые сковородки выбрасывать». А он ещё сильней злится. У него всегда тёща виновата.

— Да уж, повезло тебе с зятьком! — хмыкнула Степанида Петровна. — Мой, сволочь, не лучше. Вчера мне скандал устроил за то, что я с бывшим дочкиным ухажёром на улице разговаривала. Такой хороший парнишка. Мы с ним до сих пор здороваемся. Вот и вчера встретила его на улице, поболтали. А этот обормот мимо проезжал и увидел. Не успела я порог переступить, он мне: «Что вы сводничаете! Хотите опять их свести?» Да пошёл ты, говорю! Не твоё собачье дело, с кем я разговариваю. Дочку уже затиранил своей ревностью: туда не ходи, с тем не говори…

Так, с жалобами на зятьев, и дошли до кабинета.

В интерьере появилось кое-что новое. У пустой раньше стены, позади столов, теперь стояла высокая пальма в кадке, а по бокам от неё — два кресла. Степанида Петровна села в кресло под пальмой и спросила психолога:

— Можно, я здесь пяток минут посижу? А то намаялась на даче. Спину ломит.

Нелли кивнула и, раскладывая по столам белые листы бумаги, объявила:

— Сегодня вы напишете сочинение на тему: «Достоинства и недостатки моего зятя». А в конце курсов это перечитаете. И посмотрите, изменится ли ваше мнение?

— Пустая трата времени! — заявила тёща юриста. — Я своего мнения не изменю!

— Нет уж, напишите, — настаивала Нелли. — Постарайтесь быть хоть немного объективными. Представьте, что вы оцениваете постороннего человека.

— Да как же его посторонним представишь! Ха! Легко сказать — представьте!

— Не теряйте времени. Начинайте.

Забыв про ломоту в спине, Степанида Петровна вскочила с кресла и направилась к своему столу, бормоча: «Ну, я ему покажу! Я его выведу на чистую воду!»

Марья Ивановна подумала: «О своих подозрениях я, конечно, не буду писать, но что касается остального — тут он получит!» И сняла колпачок ручки с таким видом, словно передёрнула затвор автомата.

Глава 6. Очередная вспышка затёщевской войны. Кого не хватает в разведке?

Издавна бытует мнение, что мысль материальна. Это значит, что мысли усердно пишут сценарии, а реальность с неменьшим усердием воплощает их в жизнь. О, если бы это было так! Нетрудно представить, где оказались бы ненавистные зятья, следуя маршруту, начертанному тёщами. Самый гуманный вариант — на другом конце света. А куда приведёт марш-бросок, рассчитанный по жёсткому варианту, лучше и не говорить. Но — увы! — как ни стараются тёщи, как ни усердствуют в мыслях — зятья-подлецы и не думают никуда убираться. Жрут, хамят, ни черта не делают — в общем, благоденствуют. Вот и верь после этого, что мысль материальна.

* * *

В конце занятий тёща юриста полюбопытствовала:

— А нашим зятьям вы тоже такое сочинение предложите?

— Да, — ответила Нелли.

— Представляю, что мой зятёк про меня напишет!

— Я думаю, вы в долгу не остались.

— Уж будьте уверены — не осталась! Я ему…

В кабинет заглянул Игорь.

— Между прочим, уже наше время пошло.

— Между прочим, культурные люди здороваются, — пробурчала его тёща.

— Добрый вечер! — громко сказал Игорь, входя в кабинет. — А вам, мамаша, персональное здрасьте.

Зинаида Васильевна не удостоила его ответом. Юрист обратился к свидетелям, в числе которых были не только психолог с тёщами, но и входящие в кабинет зятья:

— Все видели? Вот так всегда. Сама ведёт себя по-хамски, а зять виноват.

— Игорь, держите себя в руках, — посоветовала Нелли.

— А я держу. Я себя из последних сил держу в руках. Но мне же обидно. Если у меня к ней отношение лояльное, то пусть и она соблюдает лояльность в отношении меня.

— Про какую такую лояльность ты здесь талдычишь?! — вскипела Зинаида Васильевна. — Оскорблять меня — это лояльность?!

— Что вы врёте?! — возмутился Игорь, но, споткнувшись о многозначительный взгляд психолога, обуздал гнев и уверенным тоном знающего себе цену юриста произнёс: — Вы меня очень обяжете, мама, если будете придерживаться фактов.

— А то ты сам не знаешь, о каких фактах речь!

— Понятия не имею.

— Кто меня обозвал негодяйкой? Скажешь, не ты?

— Нет, не я. Заявляю это с полной ответственностью.

Теперь к свидетелям обратилась Зинаида Васильевна:

— Вида́ли? Его уже фактами к стенке припираешь, а он ещё шибче отбрехивается!

«Значит, и правда, хороший юрист», — подумала Марья Ивановна.

— Зинаида Васильевна, в чём конкретно ваши претензии? — спросила Нелли.

— Он внука против меня настраивает! Говорит ему, что я — негодяйка.

Игорь от возмущения побагровел:

— Не говорил я такого!

— Говорил! Заявляю со всей ответственностью: утром в субботу этот тип обозвал меня негодяйкой! — тыча пальцем в растерявшегося юриста, вскричала его тёща.

— Зинаида Васильевна, а вы знаете, что благоприятный для слуха шумовой фон составляет 70 децибел? — с ухмылкой произнёс Юрий. — А вы кричите на 150. Мы же оглохнем.

— Пошел ты к чёрту со своими децибелами! — рявкнула Зинаида Васильевна и, воздев руки к потолку, заголосила: — Так оскорбить, так оскорбить! И это за все мои труды! Вот она — благодарность! Пять лет его кормила и поила, юриста из него сделала! Вы себе даже не представляете, чего мне это стоило! Потому что из человека сделать свинью легко, но как же трудно из свиньи сделать человека!

— Начнём с того, что мы не свиньи! — Игорь сорвался на истеричный крик. — А если всё-таки я свинья, то вы, Зинаида Васильевна, самая настоящая…

— Кто я? Ну, кто? Давай, оскорбляй! — Тёща юриста рухнула в кресло под пальмой и зарыдала.

— Успокойтесь, пожалуйста! — громко сказала Нелли. — Давайте во всем разберёмся. Что случилось утром в субботу?

Спрятав лицо в носовой платок, Зинаида Васильевна уже не рыдала, а тихо всхлипывала. Первым взял слово юрист.

— В субботу утром жена ушла на работу. А мне надо было идти на деловую встречу. И я позвонил тёще: попросил её присмотреть за сынишкой.

— И за то, что я на десять минут опоздала, он с порога обозвал меня негодяйкой, — отняв платок от лица, пожаловалась Зинаида Васильевна.

— Не было этого!

— А я говорю: было!

— Тихо! — приказала Нелли. И спросила: — Игорь, что вы делали, пока ждали тёщу?

— Ничего особенного. Собрался, даже обулся, чтобы наготове быть…

— Он всегда наготове тёщу оскорблять, — пробормотала Зинаида Васильевна.

Нелли жестом велела ей не мешать и снова обратилась к Игорю:

— Значит, собрались вы, и что дальше?

— Я же сказал: ничего особенного. Играл с сыном.

— Во что?

— Да так, чепуха. Он пристал: давай поиграем в кино. Ну, как в боевиках. Говорит: «Я буду хороший герой, а ты — бандит. Сначала ты меня свяжи. А потом я тебя свяжу». Ну, я так и сделал: привязал его к стулу верёвкой. Потом он развязался, побил меня… ну, якобы побил и начал связывать. А тут звонок. Я верёвку скинул, дипломат схватил и бегом к двери, а он с верёвкой — за мной. И ревёт: «Мы ещё не доиграли!» Я дверь отпираю, а сам ему говорю: «Теперь бабушка — негодяйка»… — внезапно Игорь осёкся и вытаращил глаза. Он явно ошарашил себя собственными показаниями.

— Вот! — вскочив, завопила тёща юриста. — Так складно врал и вдруг проврался! Всё-таки говорил, говорил!

— И вовсе я не проворовался… то есть не проврался, — забормотал сконфуженный Игорь. — Я же не в том смысле… это же была игра. Я имел в виду, что вы вместо меня будете изображать злодея.

Нелли улыбнулась:

— Ну вот, всё и разъяснилось.

— А может, он это придумал, — недоверчиво пробурчала Зинаида Васильевна. И вытирая глаза платком, стала вслух рассуждать: — Вообще-то, я теперь припоминаю: когда я в квартиру вошла, внучок меня верёвкой обматывать кинулся, а тут мультики начались, он и бросил… Что ж ты, Игорь, мне тогда не объяснил? Сразу убежал.

— Я и представить не мог, что вы такое вообразите. Сами чёрте что накрутили!

— А что бы ты подумал, если бы я на пороге своей квартиры обозвала тебя негодяем и убежала.

— Во всяком случае, трагедии раздувать бы не стал, а поискал бы этому логическое объяснение. Вы с первой встречи нацелились выискивать у меня недостатки. А какова исходная установка, таков и конечный результат. Что бы я ни делал, я всегда буду плохой.

— Точно! — воскликнул Юрий, развалившийся в кресле под пальмой. — Все они такие!

Остальные зятья одобрительно загудели. Марья Ивановна бросила на Павла неприязненный взгляд. («Чья бы корова мычала. Ну, погоди! Я тебя выведу ни чистую воду». )

— К сожалению, у многих из нас вырабатывается привычка, я подчёркиваю, именно привычка — воевать, — сказала Нелли. — Вот признайтесь честно — хотя бы сами себе, — было ли у вас такое? Вам понравился поступок или слова неприятного человека, но вы эту симпатию гасите и начинаете выискивать негатив, оправдывающий вашу неприязнь.

— Бывало, — отважилась на чистосердечное признание тёща юриста.

Игорь посмотрел на неё с недоверчивой усмешкой.

— И у меня такое бывает, — заявила Степанида Петровна. — Я знаю, что иногда придираюсь.

— Рисуетесь, мамаша? — ухмыльнулся Юрий. — Не верится, что вы способны на самокритику.

— А тебя никто не заставляет верить! Чего ты там расселся? Не к тёще на блины пришёл!

— От вас дождёшься блинов, как же!

— Ах ты, бесстыжая морда!

— Очень вас прошу: на сегодня достаточно. — В голосе Нелли промелькнули усталые нотки.

Юрист поспешил на помощь психологу:

— Действительно! Дамы, ваше время уже давно истекло.

— А я вам подарок приготовил, — сообщил Павел тёще, когда она проходила мимо. — Он лежит на столе возле компьютера.

«Почуял неладное, — сделала вывод Марья Ивановна. — Теперь подлизывается, хочет бдительность мою усыпить. Не надейся: меня подарками не задуришь».

* * *

Подарком оказался любовный роман. Марья Ивановна пролистала его, захлопнула и положила в книжный шкаф.

— Мамуля, давай чайку попьём, — предложила Надя. — Я торт сделала.

— Ну, зачем, доча? Отдыхала бы.

— Так это из готовых коржей. Я только крем развела.

— Знаешь что, давай лучше так: я быстро сделаю домашнюю работу, а потом поужинаем. Там как раз фильм начнётся.

— Хорошо, — кивнула Надя.

Марья Ивановна села за компьютерный стол и накатала сочинение на тему: «Мои достоинства и недостатки». Отложив ручку, она подумала: «Интересно, совпадёт ли у нас что-нибудь с зятем? И видит ли он вообще у меня какие-нибудь достоинства?»

Ужинали в большой комнате, за журнальным столиком. Удобно устроившись на диване с тарелкой, на которой лежал кусок торта, Марья Ивановна следила за приключениями любимого разведчика. Шёл старый фильм, который она уже знала почти наизусть. Но всегда смотрела, когда его повторяли по телевизору. Кумир исполнял свой долг толково и добросовестно: на любовные шашни времени не тратил, в авантюры лез только в случае производственной необходимости, в свободное время слушал классическую музыку и читал серьёзную литературу. Таких мужчин Марья Ивановна уважала.

Когда над разведчиком стали сгущаться вражеские тучи, домой вернулся Павел. Он плюхнулся на диван и с жадностью набросился на оставшуюся половину торта. «Во жрёт! — раздражённо подумала Марья Ивановна. — Как будто его неделю голодом морили! Видно, любовница не очень-то его кормит».

— Как вам книжка? Понравилась? — спросил Павел, жуя.

Марья Ивановна презрительно фыркнула:

— Не люблю я эти хватательные романы!

— Почему хватательные?

— Потому что в них только и мусолят: кто кого за какие места хватает — вот и весь сюжет. Я другие книжки уважаю.

— И какие же? Детективы?

— Их я тоже люблю, но ещё больше — о разведчиках.

Изумлённый Павел подавился куском торта и, откашлявшись, пробормотал:

— Вы меня удивляете, мама. Вот уж не ожидал.

— А что ты вообще про меня знаешь… подлец!

— Кто подлец?! Я?!

— Да не ты, успокойся. Этот вот гусь облезлый, — кивнула на экран тёща. — Спутался с вражеской бабой и попался в «медовую ловушку», идиот!

— О! Вы даже в шпионских терминах разбираетесь.

— Чай, не дурней тебя!

— А вам не скучно такое старьё смотреть? Между прочим, по другой программе идёт голливудский фильм про шпионов. Новый.

— Я больше наши фильмы люблю, хоть и старые. Они не такие брехливые, как заграничные.

— Зато заграничные эффектней. Там сюжет интересней закручен.

— И никакой жизненной правды.

— Зрителю не нужна достоверность. Ему нужна эффектность и зрелищность.

— Хватит болтать! Мешаешь смотреть!

До финальных титров Марья Ивановна больше не произнесла ни слова. Нахмурившись, она следила за перипетиями на экране. Прыгающий по вражеским постелям морально неустойчивый «облезлый гусь» мало того, что оказался предателем, так ещё и слал шифровки-пасквили в бывший центр, клевеща на обожаемого ею разведчика. Но герой всё же разоблачил негодяя и, запутав следы, выскользнул из цепких лап вражеской разведки. В который уже раз Марья Ивановна облегчённо вздохнула, когда её кумир ступил на родную землю.

— И откуда в разведке столько предателей? — удивлённо произнесла она, когда фильм закончился. — Уж как отбирают их, родословную проверяют аж до первобытных предков, а всё равно предают!

Павел глубокомысленно заметил:

— Поэтому спецслужбы и приветствуют, когда разведчики женятся на разведчицах. В паре и работать легче, и надзирающее око всегда под боком.

— Что жена! Жену обвести вокруг пальца нетрудно, — пробормотала Марья Ивановна и со злостью выпалила: — Тёщу с ним надо посылать, тёщу! Вот её-то он не обдурит. Она его, подлеца, тут же за ушко да на солнышко!

— Пошлите это предложение спецслужбам, — ехидно ухмыляясь, посоветовал зять. — Может, они возьмут вашу идею на вооружение.

Марья Ивановна сцепила руки в замок — они так и тянулись к физиономии зятя. («Нельзя, ещё не время. А вот когда прищучим его, тогда можно и в морду!») Чтобы унять волнение, она досчитала до десяти и, собрав посуду на поднос, понесла в кухню.

Вернувшись в комнату, она обнаружила, что сидящий у компьютерного стола зять читает её домашнюю работу. Марья Ивановна выхватила у него листок и пихнула стул на колёсиках с такой силой, что любопытного зятя унесло на середину комнаты.

— Как тебе не стыдно! Это же не для тебя написано!

— Если это военная тайна, зачем же вы её бросаете на видном месте? — парировал зять. — Между прочим, я нашёл у вас четыре ошибки, а запятых штук десять не хватает.

— Ты бы лучше свои грешки посчитал! — вырвалось у Марьи Ивановны.

— Какие грешки? — удивился Павел.

(«Ты посмотри на него! Святая невинность! Вот умеют маскироваться, мерзавцы!»)

— Всё! Хватит! — крикнула Надя и, выключив телевизор, швырнула пульт на диван. — На сегодня вы свою норму выполнили! Можете отдыхать!

Вместо традиционного «спокойной ночи» тёща и зять взглядами пожелали друг другу провалиться в тартарары и разминулись с гордым спокойствием всегда готовых к бою эсминцев.

Глава 7. Подозрения крепнут. Эксперимент с диктофоном. Попался!

На пенсии, когда появилось больше свободного времени, Марья Ивановна увлеклась литературой о разведчиках. Не шпионскими сказками, а серьёзными книжками. Где тоже, конечно, и привирают, и приукрашивают, но всё же есть правда жизни. А правда в том, что работа у разведчиков нудная и кропотливая. Чем-то похожая на канцелярскую бюрократию, но с авантюрным уклоном.

А ещё эта правда жизни в том, что самодовольные мужчины, будучи невысокого мнения о женском уме, и в разведке чаще всего отводят женщинам роль всего лишь приманки для «медовых ловушек». Затащить олуха в койку и потом передать, чего он там наболтает, — вот и вся миссия прекрасного пола. Да если бы сексом так легко добывались вражеские секреты — уже никаких бы тайн не осталось ни у одного государства. И ведь что обидно — именно этих обольстительниц многие (кто не знает шпионскую кухню) считают настоящими разведчицами. Сколько брехливых картин про них наснимали, столько брехливых книжонок накатали. А ведь от всех этих баб меньше толку, чем от одного предателя-алкоголика или корыстного перебежчика.

Те, кто знает всемирную историю разведки, подтвердят, что немногочисленные — настоящие! — женщины-разведчицы — все без исключения выдающиеся личности. Они, конечно, чаще всего остаются в тени — так это ж и есть главное достижение, что не раскрыли, не зацапали. И тут дело не только в удаче. Просто женщинам в большей мере, чем мужикам, присущи качества, необходимые разведчикам: здравый смысл, осторожность, терпение, наблюдательность, артистичность, хитрость и трезвость. Без всего этого чисто математический интеллект не принесёт никакой пользы. Умом ведь тоже надо пользоваться с умом.

* * *

Смешно сказать, но Марья Ивановна чувствовала себя разведчицей, которой предстоит разоблачить вражеского агента… то бишь зятя. Но как это сделать? Голыми руками и голословными обвинениями предателя к стенке не припрёшь. Нужны доказательства. А чтобы их раздобыть, только ума и хитрости недостаточно. Ведь всем известно, что научно-технические изобретения — огромное подспорье в разведывательном хозяйстве. Современный разведчик без хитроумной техники — всё равно что средневековый рыцарь без доспехов. Профессионалам-то хорошо — у них и ноутбуки, и малюсенькие карманные компьютеры, и ещё много всякой всячины, что подсматривает и подслушивает. А дилетанту, у которого ни денег, ни шпионской техники, остается использовать только что-нибудь простецкое.

В арсенале Марьи Ивановны было всего два предмета: фотоаппарат-«мыльница» и старый диктофон. «Мыльница» — своя, диктофон — украденный у зятя (всё правильно, врага надо бить его же оружием). Этот диктофон валялся в ящике шкафа, стоящего в комнате Марьи Ивановны. У Павла был другой, новый диктофон.

Требовалось решить ещё один важный вопрос — как замаскироваться? Хотя зять, подобно большинству мужчин, почти не обращает внимания на одежду, всё же рискованно вести слежку в своих нарядах — а вдруг узнает? Нет, осторожность для разведчика превыше всего. Пусть глупые экстремалы щекочут нервы, играя с огнём. Настоящий разведчик просто так (ощущений ради) никогда не рискует.

За «камуфляжем» новоявленная разведчица отправилась в универмаг — в отдел уценённых товаров. Куда же ещё податься пенсионерке с тощим до слёз кошельком.

Выбрав себе «маскхалат» — коричневый брючный костюм, — Марья Ивановна зашла в примерочную. Изображением в зеркале осталась довольна: этот мешковатый костюм превратил её фигуру в мужскую. И если в придачу к нему ещё нацепить мужскую шляпу, то издали запросто можно сойти за мужика.

Расплатившись за «камуфляж», Марья Ивановна зашла в отдел головных уборов и, стараясь не обращать внимания на изумлённые взгляды продавщиц, стала примерять мужские шляпы.

* * *

Ох, уж эти современные штучки! И чего изобретателям неймётся? Всё выдумывают-выдумывают, а нормальным людям потом от этих выдумок житья нет. Выдав по первое число изобретателям, а заодно и автовладельцам, Марья Ивановна повернулась на другой бок и попыталась уснуть. Тщетно. Голова была тяжёлая, настроение скверное. Улыбаться новому дню, как советуют всезнайки-психологи, не было ни малейшего желания. Да и с каким другим настроением может встречать новый день человек, который полночи промаялся бессонницей, а на рассвете был разбужен воем сирены. Одна из стоящих во дворе машин, видимо, решила напомнить о себе хозяину, а заодно и разбудить десяток-другой жильцов. До чего же нежный механизм эта противоугонная сигнализация. Казалось бы, чего проще: лезут в машину, тогда и вой. Так нет же, она реагирует на любой каприз погоды, а иной раз и вообще не поймёшь, на что. Парадокс да и только — изобретение, призванное бороться с воровством, само крадёт у людей драгоценное время сна.

Вдруг мысленное ворчание заглушила пронзительная, как вой сирены, идея: а что, если обыскать машину зятя? Вдруг там найдётся компромат? Минут пять Марья Ивановна глушила укоры совести. И заглушила все «неудобно», «это уж слишком!». Деликатностью компромат не добудешь. И вообще, с врагами не церемонятся!

Быстро одевшись, она тихо вышла в прихожую, достала из ящика тумбочки ключ от машины и выскользнула из квартиры.

Подходя к «тойоте», она прицелилась в неё брелком сигнализации и нажала кнопку. Пискнув, машина моргнула фарами, словно заговорщицки подмигнула. Марья Ивановна огляделась — во дворе никого — и открыла дверцу. Ни в салоне, ни в бардачке ничего подозрительного не нашлось, а вот в багажнике, в небольшой картонной коробке, лежали две кепки, солнцезащитные очки, мужской парик и двусторонняя ветровка. Типичный набор для маскировки… но не тянет на доказательство измены. Таким «компроматом» к стенке не припрёшь.

Разочарованно вздохнув, Марья Ивановна закрыла багажник и включила сигнализацию.

«Надо бы последить за ним, — думала она, возвращаясь. — Но как? Он же на машине, а мне что, пешком за ним бежать? Может, колёса ему проколоть?.. Ну да! Он всё равно купит новые, а Надюшке меньше денег достанется. Мужики ведь на этих машинах помешаны. Он скорей жену оставит голой и босой, а на свою тачку денег не пожалеет».

* * *

В тот же день, делая уборку, Марья Ивановна подумала: не обыскать ли квартиру? Но отогнала эту мысль. Было совестно. Не перед зятем — перед дочкой. Да и вряд ли здесь найдётся компромат. Зять, хоть и сволочь, но не дурак — зачем же он будет держать что-нибудь подозрительное у жены под боком? А записная книжка всегда при нём.

После уборки Марья Ивановна стала готовить плов. Порезала мясо, лук, морковь, зажгла конфорку, поставила на плиту казан и налила в него растительное масло… Внезапно у неё возник вопрос: а с какого расстояния пишет диктофон? И она решила это выяснить, пока масло будет греться.

Включив диктофон на запись, Марья Ивановна положила его на компьютерный стол возле монитора. А сама села в кресло (метра за три от диктофона) и негромко произнесла пару фраз. Оказалось, что на записи это слышно. А если подслушивать из другой комнаты? Опять нажав кнопку записи, Марья Ивановна оставила диктофон под монитором и вышла в прихожую… Внезапно — о, чёрт! — заскрежетал ключ в замке входной двери. Охваченная паникой, «экспериментаторша» бросилась в кухню и только потом сообразила, что надо было забрать диктофон. Однако исправлять оплошность было уже поздно — в прихожей раздался голос Павла: «Это я. Заскочил на минутку. Мне надо взять кое-что».

Слышно было, как хлопали дверцы шкафа, а потом закрылась межкомнатная дверь. Павел стал говорить по телефону. Марья Ивановна ещё больше запаниковала. Тумбочка с телефоном — возле компьютерного стола. Зять наверняка засечёт диктофон… Или кассета докрутится и щёлкнет!.. Может, войти и незаметно убрать?.. Что делать, что делать?»

Она чувствовала себя, как погоревший из-за пустяка разведчик-нелегал, на запястьях которого только что защёлкнулись вражеские наручники. Скольких разведчиков подвели под монастырь досадные оплошности! Как часто мелочь, пустяк, сущая ерунда могут нанести разведчику вред куда больший, чем все агенты вражеской разведки, вместе взятые. Закон подлости нигде не дремлет и никого не щадит!

Унюхав запах дыма — уже чадило масло, — Марья Ивановна уменьшила огонь, высыпала в казан лук с морковью… и услышала, как хлопнула входная дверь. Зять ушёл!

Она рысью помчалась в комнату. К счастью, кассета ещё не докрутилась. Павел наверняка не заметил диктофон — иначе обязательно спросил бы: зачем? Выключив диктофон, Марья Ивановна занялась пловом. И только потом прослушала запись. Информация оказалась подарком за нервотрёпку. Марья Ивановна торжествовала: «Попался, негодяй! Ну, сегодня я тебя застукаю!»

Глава 8. «Крошка», щупленький, «буфер». Санта-Клаус и пальма

Мерцая огнями неоновой вывески, ресторан, словно змей-искуситель, заманивал в свои грохочущие недра отдыхающую после трудов праведных (а у кого и неправедных) публику. Время близилось к девяти. Сумерки были, словно густой кисель. Угрюмую серую мглу слегка веселили яркие пятна освещённых витрин и жёлтые конусы от уличных фонарей.

Марья Ивановна, одетая в брючный костюм, что превращает женскую фигуру в мужскую, и в коричневой мужской шляпе, нахлобученной так, что поля затеняли половину лица, стояла у ресторана. Сведения, добытые из диктофона, оказались верны. Полчаса назад, прогуливаясь по другой стороне улицы, она видела, что на стоянку ресторана въехала машина зятя. Павел, в костюме (!), при галстуке (!) направился в ресторан, где должен был с кем-то встретиться. Марья Ивановна тоже хотела зайти, но её не пустила охрана — «Все места заняты». Пришлось караулить зятя на улице.

Отойдя подальше от входа, она остановилась у крайнего окна, которое в отличие от других было закрыто не портьерами, а вьющимися ветвями искусственной зелени. Приблизив лицо к стеклу, Марья Ивановна, сквозь просветы в зелёном орнаменте, попыталась разглядеть посетителей.

— Что ты высматриваешь, мужик? — ухнул за спиной грубоватый женский голос.

Испуганно вздрогнув, Марья Ивановна обернулась и увидела высокую женщину лет сорока, в спортивной куртке и джинсах. Вглядевшись в лицо под шляпой, незнакомка ухмыльнулась:

— О! Да ты баба! Своего пристукнуть хочешь?

— Нет, я не хочу его убивать, — растерянно пробормотала Марья Ивановна.

— Правильно! Кобеля надо брать живьём — и обязательно на месте преступления. Тогда не отбрешется. Тут и мой муженёк должен быть.

Марья Ивановна не стала уточнять, что выслеживает не мужа, а зятя. Она снова прильнула к стеклу. Женщина сделала то же самое.

— Вот он, подлец! — злорадно-ликующим голосом воскликнула она. — Со своей заместительшей пляшет. Нет, каков негодяй! — обратилась она за сочувствием к Марье Ивановне. — Сказал, что на работе задерживается — аврал! Я, как дура, поверила. А они вот какие авралы выплясывают!

Она вздохнула и вдруг ляпнула:

— Эх, завидую я дельфинихам!

— Кому? — удивилась Марья Ивановна.

— Дельфинихам, — повторила женщина. — Я вот недавно передачу смотрела. Говорят, что дельфины никогда полностью не отключаются, даже во время сна. Одна половина морды спит, а другая всё контролирует. Ну, как же не завидовать им, дельфинихам! Ихний-то кобель от них не смоется. — Она снова вгляделась через стекло: — Э, да их там целая куча во главе с боссом. Устроили коллективную пьянку!.. А куда это они?.. Кажись, к выходу… Ну, погодите! Сейчас я вас встречу!

И она устремилась к центральному входу. Марья Ивановна пошла следом. Поскольку через окно увидеть Павла не удалось, она решила караулить его у дверей.

Женщины подходили к ступенькам, когда из ресторана вывалилась шумная компания. Дружно задрав головы, она застыла — словно превратилась в «скульптурную группу», которую можно было назвать «Глядящие в небо». Но вот фигуры зашевелились и заговорили.

— Где же она? — спросила одна из мужских фигур, наиболее представительная.

— В тучах спряталась, — сказала другая фигура, самая импозантная.

— Тогда пойдёмте продолжим, — предложила третья, невысокая и щупленькая.

— Я тебе пойду! Я тебе продолжу! — вскричала женщина, бросаясь на щупленького.

Испуганно охнув, мужичонка спрятался за представительного. Тот, вынужденный стать буфером, отважно выпятил широкую грудь и властным баритоном рявкнул:

— Охрана, уберите хулиганку!

— Это моя жена, — пискнул из-за его спины щупленький.

«Буфер» кисло улыбнулся:

— Ах, вот оно что! Давайте познакомимся, мадам. Я — директор фирмы.

— Я знаю! — отмахнулась от него женщина и погрозила кулаком щупленькому, который испуганно выглядывал из-за плеча босса: — Ты у меня получишь, негодяй!

— Ну почему сразу «негодяй», крошка? — обиделся щупленький, который был почти на голову ниже супруги.

— А кто мне наврал, что работает в своей шарашкиной конторе?

«Буфер», нахмурившись, прорычал:

— Мадам, не смейте оскорблять мою фирму и моего главбуха! Эта ложь была вызвана производственной необходимостью. У нас юбилей. Мы отмечаем его коллективом, без дорогих, — это прозвучало как «осточертевших», — родственников.

— Зачем же ты мне наврал? — спросила «крошка» мужа.

— Не хотел тебя расстраивать, — пискнул он. — А откуда ты узнала, что я здесь?

— Так я тебе и сказала!

«Правильно, — подумала Марья Ивановна. — Агентуру палить нельзя».

Директор фирмы вздохнул и с напускной любезностью произнёс:

— Раз уж вы здесь, мадам, присоединяйтесь к нам. Душевный покой моих сотрудников, особенно главбуха, превыше всего.

Женщина, не ожидавшая такого поворота событий, растерялась:

— Но я неподходяще одета… В джинсах не пустят.

— Я попрошу, чтобы вас пустили. Меня тут все знают, — похвастался «буфер».

И махнул рукой, призывая всех вернуться в ресторан.

— Постойте! А кто же всё-таки выиграл? — спросил импозантный мужчина.

— Ты не знаешь, крошка, что сейчас: новолуние или полнолуние? — спросил щупленький главбух жену. — Директор с менеджером… — он кивнул на импозантного, — поспорили. Мы вышли глянуть, а луны не видно.

— А на кой она вам? — удивилась «крошка».

— Директор утверждает, что фаза луны влияет на работоспособность, и сейчас у нас так хорошо идут дела, потому что полнолуние. Вот мы и хотели проверить. А небо в тучах.

— Потом посмотрим по календарю! — сказал «буфер» и направился к двери.

За ним гурьбой пошли сотрудники и «крошка».

Авантюрный порыв швырнул Марью Ивановну в эту компанию — авось, удастся войти в ресторан под прикрытием обмывающих юбилей.

Идущий первым «буфер» был в метре от порога, когда раздался вой сирены: в одной из припаркованных у ресторана машин сработала сигнализация. «Буфер», в панике бросаясь назад, нечаянно толкнул идущего следом менеджера… а дальше, по принципу домино, сотрудники стали валить один другого. Секунды через три у входа в ресторан появилась новая скульптурная группа — «Лежащие под небом». Одной из фигур этой группы оказалась Марья Ивановна. Хорошо, что она свалилась на бок и успела подставить руку — не стукнулась головой, только локоть ушибла. Чертыхнувшись, она хотела встать и вдруг… увидела над собой изумлённое лицо зятя. На фоне воющей сигнализации его издевательски-озабоченный голос прозвучал особенно выразительно:

— Мамаша, кажется, вам надо уже не к психологу, а к психиатру!

— Сам пошёл к психиатру! — огрызнулась тёща, поднимаясь.

«Обмывающие юбилей», охая, переругиваясь и пересмеиваясь, вновь обретали вертикальное положение. Директор, уже сбегавший на стоянку, радостно сообщил: «Это не моя машина! Я перепутал. Приношу мои извинения, господа!»

Марья Ивановна подняла слетевшую шляпу, однако надевать её не стала. Маскироваться было уже ни к чему.

Юбилейщики и «крошка» скрылись в ресторане. Павел отвёл тёщу в сторону и с подозрением спросил:

— Что вы здесь делаете?

— Ты скажи, что ты здесь делаешь? — потребовала она.

— У меня деловая встреча.

— Ага! В ресторане! Ври больше!

Зять схватил Марью Ивановну под руку и, увлекая за собой, прошипел:

— Если вам так хочется поскандалить, идёмте в машину.

(«Нарочно уводит! Чтобы я его кралю не засекла». ) Марья Ивановна стала вырываться.

— Пусти меня, а то закричу! Заявлю, что ты меня похищаешь!

— Не смешите вы народ, мамаша! Кто в здравом уме будет вас похищать?

— Ах ты, негодяй! Ты меня ещё оскорбляешь! Ну, всё! Мое терпение лопнуло! Я долго молчала, старалась не обращать внимания на твои выходки, но бегать налево я тебе не позволю! Не устраивает тебя жена, уматывай к своей крале!

Павел отпустил руку тёщи и присвистнул:

— Вот оно что! Вы, значит, подумали, что у меня тут свидание. Успокойтесь, Мариванна, это была деловая встреча.

— Подозрительные у тебя дела! А зачем у тебя в багажнике парик и кепки?

— Так вы шпионите за мной?

— Ничего я не шпионю! И не хочу я больше твою брехню слушать! Сегодня же всё расскажу Надежде! И мы завтра уедем!

— Вы что, с цепи сорвались? У меня действительно был деловой разговор.

— Ври кому-нибудь другому!

С трудом удержавшись от искушения съездить зятю по морде, Марья Ивановна быстро пошла прочь. Догнав тёщу, Павел загородил ей дорогу и взволнованно произнёс:

— Честное слово, это была деловая встреча! Я разговаривал с одним главредом…

— Кем-кем? — спросила Марья Ивановна.

— Главред — это главный редактор. Нам надо было обсудить один важный вопрос.

— Ага! В ресторане! Не вешай мне лапшу!

— Что за отсталые взгляды! Сейчас половина деловых встреч проходит в ресторанах. Вы, мамаша, словно из первобытной пещеры вынырнули!

Марью Ивановну захлестнула ярость:

— Ты ещё хамить будешь! Сам шляешься по бабам, а меня оскорбляешь! Всё! Завтра же мы уедем! Я с тобой Надежду не оставлю!

Выражение тёщиного лица испугало Павла. Он смешался, растерялся, запаниковал. И, как нередко бывает при сильном волнении, стал излишне откровенен.

— Да успокойтесь вы, мамаша! Здесь никакие не шашни, а серьёзное дело! Человек обратился ко мне за помощью. Дело в том, что у них в редакции кто-то ворует статьи. Он уже несколько раз видел их в других изданиях. Вот он и попросил меня провести нечто вроде журналистского расследования.

Марья Ивановна недоверчиво усмехнулась:

— А почему же он к настоящим сыщикам не обратился?

— Милиция этим заниматься не будет. Частные агентства тоже вряд ли, да и цены у них! К тому же он вообще не хотел бы выносить сор из избы. Дело в том, что газета у них — почти семейный бизнес. Большинство сотрудников — его родня. Понимаете, в чём сложность?

— Само собой… Я только другого не пойму — почему именно ты?

— По дружбе, наверно. Видимо, некоторые считают, что я достоин доверия.

— Он тебя ещё не знает.

— К вашему сведению, с ним мы знакомы дольше, чем с вами. Несколько лет назад, когда я ещё не ушёл из газеты, редакция послала меня на конференцию журналистов. Там мы и познакомились. Тогда он только открыл свою газету, и в штате было всего два человека: он и его жена.

— А что же он, твой друг, не примет тебя на работу, если он там начальник?

— Когда я стал безработным, у него штат был уже укомплектован, а внештатников он не держит.

— Понятно. Нашёл дурака забесплатно шпионить.

— Почему забесплатно? Он заплатит. Конечно, немного.

— Я всё же не пойму, зачем тебе это надо?

— А мне самому интересно.

— А Надя знает?

— Нет. Ей это не понравится, будет меня отговаривать. Смотрите не проболтайтесь!

Марья Ивановна была в замешательстве. С одной стороны, заливает он правдоподобно. А с другой стороны, журналисту наврать — раз плюнуть.

— А где же этот главред? — спросила она.

— Ушёл. Мы вместе вышли из ресторана. Только вы у дверей в той куче валялись и нас не заметили. А я вот сразу вас узнал. Получше нужно маскироваться, мамаша. Усы надо было приклеить, бороду…

Внезапно Павел осёкся и вытаращил глаза. Марья Ивановна проследила за его взглядом и сама оторопела. Мимо ресторана деловитой походкой шёл… Санта-Клаус. В одной руке он держал концы мешка, переброшенного через плечо, а в другой — цветочный горшок с карликовой пальмой. Само по себе это зрелище — Санта-Клаус в июне! — могло огорошить кого угодно, а тут ещё сказочный персонаж вдруг остановился напротив них и крикнул: «Привет, Паша! Как жизнь?» Павел подошёл к нему. Они поговорили пару минут, а потом направились к стоянке.

— Это мой знакомый журналист. Подбросим его, — сказал Павел догнавшей их Марье Ивановне.

Они сели в машину. «Санта-Клаус» вместе с мешком и пальмой устроился на заднем сидении. По дороге Марья Ивановна, не удержавшись от любопытства, спросила:

— Это вас от редакции на задание в таком виде послали?

— Нет, меня тёща послала, — ответил «Санта-Клаус». — Она работает в агентстве «Музыкальная шкатулка».

— Она музыкантша?

— Нет. Это фирма по уборке помещений.

— А почему такое странное название?

— Всё логично, сударыня! Ведь когда в квартире порядок, всё блестит и сверкает — у человека от радости в душе звучит музыка. Разве нет?

Марья Ивановна усмехнулась: да, в этом есть своя логика.

— Так тёща послала вас делать уборку? — уточнила она.

— Нет, я там не работаю. Это моя тёща там — диспетчером. Заказы принимает. Полчаса назад позвонил какой-то тип и потребовал прислать к ним Санта-Клауса.

— Пьяный, что ли?

— Нет. Это сынок его затребовал Санта-Клауса. Папаша нашёл рекламу в газете, толком не прочёл, подумал, раз название музыкальное, значит, организуют праздники. А когда тёща объяснила, что к чему, он спросил: может, она знает, где найти Санта-Клауса? Говорит, сто баксов готов заплатить, лишь бы сынок угомонился.

— Не бедная, однако, семья, — сделала вывод Марья Ивановна.

— Ясное дело. А моя тёща, как про баксы услышала, пообещала ему Санта-Клауса и позвонила мне, а я — бегом к соседу. Он артист, зимой только ёлками и кормится. У него даже свои костюмы есть. Вот он и одолжил мне прикид Санта-Клауса. А пальму я свою из дому прихватил.

— А если дитятко вместо пальмы ёлку потребует?

— Да где же я в июне найду ёлку? Вы не волнуйтесь, сударыня, всё продумано. Я уже статейку… то есть сказку сочинил о глобальном потеплении.

— Разве малыш такое поймёт?

— Сударыня, у меня журналистский стаж пятнадцать лет. Неужели я не придумаю, что сказать? Наплету, что солнышко все льды на Северном полюсе растопило, на земле стало жарко, вот ёлки в лесах и превратились в пальмы. Дети всему верят.

— А если он потребует всю ночь с ними праздновать?

— На этот случай тоже есть отговорка. Скажу, что должен срочно лететь к мальчику из Австралии. Ну, а если ребёночек заупрямится, тоже ничего. Между нами говоря, за такие деньги я всю ночь готов петь и плясать.

— Не густо, видать, у вас в газете с заработками.

— Какие там заработки! — удручённо пробормотал «Санта-Клаус». — Мы уже почти банкроты. Ох, тяжёлые нынче времена. Вот и хватаешь любую подработку.

— А подарок? — спросила Марья Ивановна.

— Тёща с папашей и этот вопрос решили. У родителей в заначке есть новые игрушки. Вот мы и засунем тайком в мешок какую-нибудь машинку… И такой своенравный ребёнок! Дед Мороз его не устраивает. Ему Санта-Клауса подавай! Никакого патриотизма! Но с другой стороны, это даже лучше. Ведь к Деду Морозу Снегурочка полагается, а где же я её возьму? Тёщу, что ли, Снегурочкой нарядить? — «Санта-Клаус» хохотнул и деловито сказал: — Паша, помедленней! Дом где-то здесь.

Когда высадили «Санта-Клауса», Марья Ивановна, глядя ему вслед, задумчиво произнесла:

— Не разжиреешь, однако, на журналистских хлебах. И какого чёрта тебя, Пашка, в журналистику понесло? Лучше бы ты в банкиры пошёл.

Глава 9. Поменяемся ролями? Грустный разговор. Атака на машину

«А он способный артист, — думала Марья Ивановна про Константина. — Так похоже её изображает. Эх, не ценили его в театре! С таким талантом — и „кушать подано“. Тут не только в рекламные агенты — в дворники сбежишь».

«Огорчаешь ты меня, Котик, — говорил Константин Ирине Модестовне. — Жену упрекаешь, что она готовить не умеет, рубашки твои плохо утюжит, а сам посуду за собой не моешь, тюбик с зубной пастой никогда не закрываешь. Я уже молчу о том, что ты носки где попало бросаешь. Неужели трудно положить их в бачок для стирки? А как ты за столом себя ведёшь? Локти на стол кладёшь во время еды…»

«Ну, не ноги же, — вступилась за чужого зятя Марья Ивановна. — Уже и расслабиться дома нельзя — поесть по-человечески. Ох, и придирчивая эта Ирка!»

Очередное совместное занятие больше напоминало театральное действо. В психологии это называется «разыгрыванием ролевых ситуаций». Тёщам надлежало исполнить роль зятьёв, а зятьям — роль тёщ. Мероприятие преследовало двоякую цель:

1. Влезть в шкуру оппонента и почувствовать, каково ему.

2. Посмотреть на себя со стороны.

Первыми вызвались Ирина Модестовна и Константин. Ясное дело, артисты — им и карты в руки. Переглядываясь и хихикая, остальные с интересом смотрели семейный спектакль. Когда артистический дуэт покинул «сцену», Нелли пригласила следующую пару: Галину Алексеевну и Бориса. Нацепив на себя личину зятя, «мышка» превратилась в «тигра» — так рычала, что Борис не выдержал, «сбросил маску» и завопил:

— Вы что, сдурели, мамаша?! Чего вы тут разорались?!

— Борис, не выходите из роли! — сделала ему замечание Нелли.

— А чего она орёт? Ей можно, да?

— Она ведь вас копирует. Продолжайте.

— Не буду я бабу изображать! — воспротивился Борис.

В аудиторию вошла Степанида Петровна.

— Извините за опоздание. На электричку не успела, с дачи ехала. А чем это вы занимаетесь?

И узнав, чем именно, она прямо с порога, не дожидаясь своей очереди, вступила в игру.

— Уважаемая Степанида Петровна! — обратилась она к Юрию. — Вам очень не повезло с зятем! Я — идиот, маньяк, психопат!

— Без грубостей! — сделала ей замечание Нелли.

— Да как же с ним иначе разговаривать? Вы знаете, что он натворил? Он спасателя чуть не прибил! Дочка забыла ключи в квартире, когда в магазин вышла. Хотела позвонить ему на работу, а потом решила в МЧС обратиться. Их часть недалеко от дома. Они согласились влезть в окно по лестнице пожарной машины. Спасатель полез по лестнице, а дочка пошла к дверям. Стоит в коридоре, ждёт. Вдруг её соседка позвала. Она к ней на секунду заглянула, и в этот момент он… — Степанида Петровна указала на Юрия, — домой заявился. И тут, как на грех, дверь открывается — из квартиры выходит спасатель. Наш дурак — ему в морду! Ну, тот парень не хлипкий, врезал ему в ответ. Сцепились они. Хорошо, что дочка прибежала. Еле разняла их. Ну, не придурок? Человек ему доброе дело сделал — дверь ломать не пришлось, а он ему в морду!

Юрий огрызнулся:

— А что я должен был думать, если в моей квартире посторонний мужик?

— Он же не голый был!

— Ну и что? Сделал своё дело и оделся. И вообще… я уже перед всеми извинился. Небось, на сына своего не орёте, когда он невестке сцены ревности устраивает!

— Мой сын не такой идиот, как ты! Горилла мудилович!

Нелли решительно остановила перепалку:

— Хватит! Степанида Петровна, сядьте на место!

После «мышки» и Бориса вышли юрист и его тёща. Хитромудрый жрец Фемиды ловко использовал ситуацию, чтобы довести тёщу до белого каления.

— Да хватит уже! Надоело! — вскричала Зинаида Васильевна, услышав раз этак в десятый: «Я тебя пять лет кормила и поила».

— Не нравится? — усмехнулся Игорь. — А мне, думаете, нравится?

— Игорь, не выходите из роли, — потребовала Нелли.

— Я не выхожу. Я в точности её изображаю.

— Он надо мной издевается! — возмутилась Зинаида Васильевна.

— А мне показалось, он вас неплохо копирует, — заявила психолог.

Тёща юриста, оскорблённо сжав губы в ниточку, умолкла. А когда торжествующий Игорь с притворной обидой в голосе опять забубнил: «Я тебя пять лет кормила и поила» — она бросилась ему на шею с воплем:

— Мамочка, дорогая, спасибо вам за всё! Если бы не вы, я никогда не стал бы человеком! Только благодаря вам, только благодаря вам…

— Да отстаньте! Вы что, спятили? — бормотал полузадушенный юрист, пытаясь оторвать от себя тёщу.

«Ох, и хитрющая эта Зинка! — восхитилась Марья Ивановна. — Как она его обломала! Молодец! Ой, хоть бы до нас очередь не дошла».

Увы, после юридической семейки Нелли вызвала их с Павлом. Марья Ивановна тяжко вздохнула (отсидеться в окопе не удалось) и с тяжёлым сердцем пошла возводить на себя напраслину.

* * *

— Поехали уже! — сердито крикнул в окно машины Павел.

Марья Ивановна с неохотой покинула кружок тёщ на ступенях ДК и направилась к «тойоте».

— Сколько можно сплетничать! — рявкнул зять, выезжая со стоянки.

— Кто бы говорил! — огрызнулась Марья Ивановна. — Да вы, журналисты, сами первейшие сплетники! Мало того что по всему миру сплетни разносите, так ещё и деньги за это берёте.

— А вы работаете бескорыстно — из любви к искусству.

— По крайней мере, деньги за это не берём. Не то что вы — продажное племя!

— Вы бесплатно больше навредите, чем иные за деньги. Между прочим, по статистике больше всего семей распадается из-за тёщ. И ссоры, как правило, первыми начинают тёщи…

Давая выход раздражению, зять стал хаять всё племя тёщ, в свойственной журналистам манере высвечивая лишь то, что было ему на руку.

Марья Ивановна решила не поддаваться на провокацию. Но выдержки хватило всего на пять минут.

— Ох, и сволочной у тебя характер, Пашка! Правильно тебя из газеты попёрли!

— Я сам ушёл! И знаете, почему?!

— Откуда мне знать? Расскажи.

— Когда я после института пришёл в эту газету, мне моя работа очень нравилась… До тех пор, пока газета не «пожелтела». Серьёзных статей почти не печатали. Приходилось писать всякую чушь. Но я ещё держался. И вот однажды встретил давнего знакомого — Михаила. Когда я учился в школе, мы с ним ходили в секцию по картингу. Этот Мишка был такой фанат, что его гнали домой с тренировок. Свой карт мог до винтика разобрать и собрать. Всю «Школу юного гонщика» — был такой раздел в журнале «За рулём» — знал наизусть. Мы все были уверены, что он станет профессиональным гонщиком. Через два года я ушёл из секции, и наши дороги разошлись. И вот однажды, когда я уже в газете работал, встретил его случайно. Он к тому времени закончил физико-технический институт, бизнесом стал заниматься, а параллельно в гонках участвовал. Даже стал чемпионом страны по ралли. За рубежом начал выступать, причём на свои средства. Видя его успехи, спонсоры им заинтересовались: начались переговоры. В общем, дела пошли в гору. И вдруг…

— Разбился в автогонках?

— Гонки здесь ни при чём. Это было обычное ДТП — на встречку выскочил «Мерседес». Мишку реакция спасла. В последний момент успел руль вывернуть. Очнулся через несколько дней в реанимации. Потом уже узнал, что водитель «мерса» был в стельку пьян. Тоже переломался, но остался живой. И вот эта пьяная сволочь Мишке всю карьеру загубила. Больше года в больнице провалялся, кучу операций перенёс и всё равно инвалидом остался. Ходил на костылях. От безысходности начал пить. Дошло уже до того, что утром первым делом к стакану тянулся. Жена пыталась за него бороться, но он её выгнал. Потом как-то, в минуту просветления, глянул на себя в зеркало и подумал: «На чёрта мне такая жизнь? И трезвым жить тошно, и спившейся скотиной быть не хочу». Приготовил снотворное. Решил напоследок любимый фильм посмотреть. Поставил кассету, включил телевизор, а там гонки транслируют. Он так и застыл — не смог даже кнопку пульта нажать, на видик переключить. Вначале, говорит, будто соль на рану, а потом вдруг такое чувство накатило, словно он сам в этих гонках участвует. И подумал: «А может, ещё не всё потеряно?» Это «может» и спасло его от самоубийства. Нашёл он профессора с какими-то универсальными методиками. Начал восстанавливаться. Временами были такие боли, что он сознание терял. Срывался несколько раз, опять в запой уходил, потом всё сначала. В общем, выкарабкался. Снова работает, к жене вернулся. Конечно, говорит, больших высот мне уже не достичь, но я и малым успехам рад: участвую в любительских гонках. Но главное, говорит, я себя уважать стал за то, что не сдался.

— Молодец какой! Ты бы статью про него написал.

— Именно это я и сделал — написал очерк. Показал заму главреда. Когда я в газету только пришёл, он был ещё начальником отдела. Встретил меня по-доброму, помогал. Я у него многому научился. Мой очерк ему понравился, но, говорит, печатать мы его пока не будем, подождём лучших времён. Так почти год прошёл. И вот однажды получаю задание: написать заметку о собачьих именинах.

— Что-что?

— Местная прима решила отметить именины своей собачки. Сняла зал в ресторане, бомонд пригласила. Разве пресса может обойти вниманием это выдающееся событие? Вот и послали меня. Я отказался. Вызывает меня этот зам: «Тебе что, работать здесь надоело?» Я говорю: «Надоело! Ты посмотри, во что наша газета превратилась!» Тогда он сравнил прибыли, так сказать, до «желтизны» и после. Разница была настолько весомой, что я заткнулся. А что тут скажешь? Если читателям выкрутасы обожравшегося бомонда на собачьих именинах интересней, чем судьба человека — о чём тут можно говорить?

— И что, не пошёл?

— Нет. Другого послали. А я кое-как дотянул до срока окончания контракта и сам уволился. Лучше буду машины ремонтировать.

— А разве нельзя в другую газету устроиться? Или в журнал?

— Серьёзных изданий мало, а журналистов — тьма.

Павел замолчал, хмуро глядя на дорогу.

«А ведь я на его месте поступила бы так же, — подумала Марья Ивановна. — Только я бы ещё хлеще этого зама обложила. Хотя… того тоже можно понять. Зарплату сотрудникам платить надо? Надо. Тут не только про собачьи именины — про юбилей инфузории-туфельки напишешь».

Остановившись напротив гастронома, Павел заглушил двигатель и, пробурчав: «Я быстро», вышел из машины.

Было ещё светло — сумерки только начинались. Глядя в окно водительской дверцы на проезжающие мимо автомобили, Марья Ивановна поразилась: до чего же много женщин за рулём! А ведь во времена её молодости женщин-водителей почти не было. И так захотелось вдруг ей самой побыть на водительском месте — порулить… хотя бы стоящей машиной, — что не смогла она противиться искушению. Быстро — пока зять не вернулся — выскочила из «тойоты», оббежала её и села за руль. Воображение включило своё зажигание, и Марья Ивановна лихо «понеслась по дороге».

Мысленный вояж прервал стук хлопнувшей дверцы. В зеркале на ветровом стекле появилось лицо незнакомого мужчины, лет под сорок. «Поехали быстрей!» — крикнул он. Марья Ивановна хотела ответить, что она не таксистка и вообще не умеет водить, но вдруг снаружи донёсся угрожающий крик: «Стоять!» По краю дороги, размахивая сложенным зонтом, к «тойоте» бежала женщина. Панически вскрикнув, мужчина перевалился через спинку переднего сидения и нажал клавишу блокировки на водительской двери. Преградив путь машине, женщина вытянула руку с зонтом, точно инспектор ГАИ, который целится радаром в нарушителя, и закричала: «Ни с места! Иначе я привлеку вас к уголовной ответственности за похищение ребёнка!»

Глава 10. Чокнутая семейка. Прикроем влюблённых? Ещё один малахольный дружок

«О боже! Наверно, папаша у своей бывшей жены ребёнка похитил! — молнией пронеслось в голове Марьи Ивановны. — Видно, совсем малюточка, раз я его не заметила. Ещё и меня обвинят в пособничестве. Только этого не хватало!»

— Вот что, уважаемый! — глядя на мужчину в зеркало, произнесла она как можно строже. — Не впутывайте меня в свои разборки! Забирай дитёнка и уматывай!

— Какого дитёнка? — удивился мужчина.

Выглянув из-за спинки сидения, Марья Ивановна оторопела — никакого младенца в машине не было — и, показав на женщину за ветровым стеклом, растерянно пробормотала:

— А что ж она кричит про какого-то ребёнка?

— Так это она про меня. Я ребёнок. А она моя мама. Я вас умоляю: не открывайте! Уезжайте быстрей!

Кто знает, как бы Марья Ивановна выпуталась из этой бредовой ситуации, если бы не появился Павел. Заглядывая в окно водительской дверцы, он сердито спросил: «Что здесь происходит?» Мужчина радостно завопил: «Пашка!» — и, дотянувшись до водительской дверцы, разблокировал все двери. Потом выскочил из машины и хлопнул Павла по плечу. Они перешли на тротуар и стали разговаривать.

Выйдя из «тойоты», Марья Ивановна остановилась между ними и женщиной, которая обвинила её в похищении «ребёнка». Из машины, да ещё в сумерках, эта дама показалась ей моложе. Но теперь было видно, что ей уже лет шестьдесят. Интересная, статная женщина — как говорят, «со следами былой красоты на лице».

Павел отвесил женщине поклон — вежливый, но со скрытым шутовским подтекстом.

— Зося Брониславовна, моё почтение!

Высокомерно кивнув, женщина сказала своему великовозрастному «ребёнку»:

— Поторопись, Аполлон! Иначе мы опоздаем!

— Ну скажи ты ей, Паша, — тоном обиженного дитяти забубнил Аполлон. — Мне надо в боулинг-клуб, выполнять редакционное задание. А она меня в филармонию тянет. Дождётся, что меня с работы уволят.

— Не передёргивай факты, Аполлон! Тебе давно было известно о концерте. Мог бы с ними и на другое время договориться.

— Ну забыл я, мама, забыл!

— А в чём проблема, Зося Брониславовна? — удивился Павел. — Сходит на этот концерт в другой раз.

— Другого раза не будет… всего один концерт… заезжая знаменитость… какого чёрта его сюда занесло? — пробурчал Аполлон.

Марье Ивановне стало жалко его. И неожиданно для себя она предложила даме:

— Давайте я на концерт пойду вместо вашего сына, чтобы вам не было скучно.

Зося Брониславовна глянула на заступницу так, как посмотрел бы спикер на депутата, распевающего матерные частушки во время обсуждения бюджета.

— Дело не в скуке. Она и сама пошла бы на концерт… Просто она не хочет меня одного в клуб отпускать, — объяснил Аполлон. — Она боится, что меня охмурит какая-нибудь стерва. Я предупредил менеджера, что приду с нашей сотрудницей, журналисткой. Не говорить же им, что это мама пасёт меня.

Зося Брониславовна смерила его негодующим взглядом — так посмотрел бы спикер на депутата, подошедшего к нему в разгар законодательных дебатов… с бутылкой водки и, соответственно, предложением хлобыстнуть рюмашку-другую.

— Неужели ты думал, что я отпущу тебя одного в это сомнительное заведение?

— Почему сомнительное? Нормальный боулинг-клуб.

— Это тот, что недавно открылся? — уточнил Павел.

— Ага. Они попросили написать про них. А я, когда с ними договаривался, то совсем забыл про этот концерт. А мама и концерт пропустить не хочет, и боится меня одного отпустить в клуб.

Павел вступился за приятеля:

— Зося Брониславовна, вы зря беспокоитесь. Это же боулинг, а не стриптиз-клуб.

— Мне уже перед знакомыми стыдно: мама контролирует меня, как малолетку, — пожаловался Аполлон. — Звонит по триста раз на день: проверяет, где я да с кем?

«Ну и дела! — подивилась Марья Ивановна. — Я тоже над своими детьми трясусь, но эта Зося даже меня перещеголяла!»

— Ты слишком наивен и доверчив, Аполлон! Мой материнский долг — уберечь тебя! — объявила Зося Брониславовна и взяла сына за руку. — Идём!

Великовозрастное дитя ноющим тоном запротестовало:

— Ну, это же работа!.. Чего ты боишься?.. Приличный клуб…

Пряча улыбку за напускной серьёзностью, Павел предложил:

— Зося Брониславовна, давайте я с ним пойду. Обещаю, что буду охранять его от стерв.

«Так я тебе и поверила!» — перевела выразительный взгляд Аполлоновой матушки Марья Ивановна и сказала:

— А может быть, мне с ним пойти? У меня-то он не забалует!

Говоря откровенно, ей хотелось посмотреть боулинг-клуб. Она ведь никогда в них не бывала. А тут подвернулся удобный случай — экскурсия на халяву. И заодно доброе дело сделает: выручит парня.

Зося Брониславовна окинула её испытующим взором.

— А вы кто?

— Тёща его, — кивнув на Павла, сказала Марья Ивановна.

На лице Зоси Брониславовны отразилась напряжённая работа мысли — такое выражение обычно бывает у разведчиков на экране, когда они, прежде чем приступить к вербовке очередного агента, раздумывают: а стоит ли ему доверять?

Павел придал себе выражение великомученика, затираненного всеми тёщами мира, и со вздохом пробормотал:

— Да уж! С ней он не забалует.

Этот спектакль произвёл впечатление на Зосю Брониславовну: она согласилась под присмотром Марьи Ивановны отпустить своё великовозрастное чадо в боулинг-клуб.

Когда они ехали в машине, Марья Ивановна спросила у Павла:

— Ты меня подождёшь, пока я буду в клубе?

— Вы что, правда, собрались туда? — удивился он. — Я думал, вы просто хотите отбить Аполлона от мамаши.

— Это да… но мне и самой любопытно посмотреть на боулинг. Так что, подождёшь?

— Лучше вы сходите вдвоём, — предложил Аполлон. — Паш, замени меня.

Такая наглость возмутила Марью Ивановну.

— Сделали тебе доброе дело, так ты на шею садишься? На Пашку свою работу грузишь.

— Не сердись, лапуся, — миролюбиво произнёс Аполлон.

Марья Ивановна рассердилась. Что за фамильярности! «Лапуся», да ещё на «ты». Она повернулась, чтобы отчитать нахала, но увидела, что расплывшийся в улыбке Аполлон прижимает к уху трубку мобильного телефона. А-а, так это он не ей.

— Я удрал от мамы! — с торжеством сообщил кому-то Аполлон. — Пара часов у нас будет. Подожди, лапуся. Мне надо решить один вопрос. Я тебе перезвоню… — И он стал упрашивать Павла: — Ну, сходи за меня. А я в долгу не останусь.

— Вот нахал! — воскликнула Марья Ивановна.

— Я не нахал. Я влюбился, — ответил он. — Отпустите меня на свидание с любимой женщиной. Мы с ней так редко видимся.

— Устройте свидание в клубе. Пусть она туда придёт.

— Вы смеётесь, что ли? Мы же с лапусей на свидании не в боулинг играем.

Марья Ивановна подавила улыбку и строго произнесла:

— Но я же пообещала твоей маме…

— А мама ничего не узнает. Вы только ей не проболтайтесь. Мы же с лапусей тайком встречаемся.

— Она замужняя, что ли?

— Нет, разведённая.

— Ты, что ли, женат?

— Нет. Я холостяк.

— А чего же вы от мамы прячетесь?

— Она не доверяет разведённым женщинам. Как только узнала, что лапуся в разводе, так запретила нам встречаться. Я ей говорю: «Мама, где я тебе в таком возрасте найду неразведённую? Молодые девушки тебя тоже не устраивают, а старые девы мне и самому не нужны». Но она такая упёртая! Пришлось наврать, что мы с лапусей расстались… Паш, ну выручи. Это же недолго.

— А что им сказать? Почему я вместо тебя?

— Так они же в лицо меня не знают. Мы по телефону договаривались. Я тебе дам своё удостоверение. Они же не будут приглядываться к фотке.

Павел усмехнулся и спросил тёщу:

— Ну что, прикроем влюблённых? Заодно и в боулинг поиграете.

Марья Ивановна замялась. Она ведь пообещала присматривать за Аполлоном, но и влюблённых жаль…

— А твоя лапуся не стерва? — уточнила она.

— Что вы! Милейшая женщина! — поклялся Аполлон.

— Ладно, беги к своей лапусе, — разрешила Марья Ивановна.

Высадив Аполлона возле автобусной остановки, они поехали дальше.

— Вот до чего безумная материнская любовь доводит! — стал ворчать Павел. — Бред какой-то! Оба одинокие, а встречаются тайком от мамы, будто школьники.

— Ты во всех матерей каменья-то не кидай! — сердито сказала Марья Ивановна. — И вообще, скажи спасибо, что твоя тёща не такая, как эта Зося. Вот тогда бы ты… Ой!

Она испуганно вжалась в сидение. «Тойота» чуть не врезалась в синюю «мазду», выскочившую из переулка. Резко вывернув руль и объехав лихача, Павел остановил машину, включил аварийную сигнализацию и вышел. Водитель «мазды», остановившейся сзади, наискосок, уже бежал навстречу с извинениями.

— Виноват, мужик! Прости! Давай без гаишников сами разберёмся!.. Паша, друг! Сто лет тебя не видел!

«И хорошо бы ещё сто лет не встречал, — подумала Марья Ивановна, выглядывая в окно. — Ещё один малахольный дружок!»

Мужчины осмотрели «тойоту». У задней дверцы справа, на боковине багажника обнаружилась царапина. «Мазда» всё-таки зацепила «тойоту».

— Пустяки! — обрадовался водитель «мазды». И, вытащив из кармана пиджака бумажник, достал из него купюры. — Вот, Паш, такая сумма тебя устроит?

Взяв деньги, Павел стал распекать приятеля:

— Ты что, дальтоником стал? Цвета на светофоре не различаешь?

— Думал, успею проскочить, — оправдывался тот. — Очень спешу. Халтурка подвернулась. А ты всё так же, внештатником?

Павел кивнул.

— Я тоже бездомный. Полгода назад попал под сокращение, — стал жаловаться приятель. — И дёрнул меня чёрт выбрать журналистику! В тридцать пять тебя уже стариком считают, в сорок — шансов почти никаких, а в пятьдесят — пиши пропало. Надо спешить, Павел, куда-то пристраиваться. Иначе так и промыкаемся до пенсии внештатниками. И что за времена пошли? Все, кому не лень, в журналистику прутся! Из-за них и мы безработные! Ну, я побежал. Сам знаешь, журналиста, как волка, ноги кормят.

Павел уже садился в машину, когда приятель крикнул ему:

— Забыл сказать! Ты представляешь, на днях вакансия подвернулась! Даже не угадаешь, где? В журнале по животноводству! Я отказался! Ну, какой из меня, к чертям собачьим, свиновод!

— Идиот! — обругала несостоявшегося свиновода Марья Ивановна. — Разве можно так ездить! Хорошо, хоть легко отделались.

Глава 11. Боулинг-клуб. Компромат в бумажнике. Блиц-расследование

Припарковавшись возле боулинг-клуба, Павел взял сумку с репортёрской камерой, которую оставил Аполлон, и, выйдя из машины, щёлкнул фасад из нескольких точек. Потом они с тёщей вошли в здание.

Менеджер начал экскурсию с кухни. При клубе, оказывается, был ресторан. Галопом пробежавшись по меню — европейская кухня! Богатый выбор блюд! — менеджер окликнул шеф-повара и, пока тот шёл к ним, расписывал его таланты. Сфотографировав шеф-повара, Павел задал ему несколько вопросов. Марья Ивановна хотела спросить, готовит ли он дома, но постеснялась.

Затем они направились в игровой зал, где звучала музыка. Народу было немного — только половина дорожек занята. Менеджер попросил Павла, которого он считал Аполлоном:

— Не забудьте указать, что цены у нас вполне доступные. А то ведь многие думают, что здесь дорого, и поэтому не приходят. А ещё напишите, что в будни до шестнадцати часов на боулинг скидка.

— А мне можно поиграть? — спросила Марья Ивановна.

— Да. Но только… — менеджер замялся… — дорожку надо оплатить.

— Ой! А у меня в кошельке совсем мелочь.

— Я заплачу, — пообещал Павел тёще.

Марью Ивановну охватил спортивный азарт. Она подошла к самой крайней — пустой — дорожке и взяла с подставки шар. Взвесила его на ладонях — тяжеловат!

Вдруг откуда-то сбоку на неё коршуном бросился мужчина лет пятидесяти и рявкнул: «Положите шар на место!» Марья Ивановна вернула шар на подставку и обиженно проворчала:

— Пускают сюда всяких чокнутых! А говорили, приличное заведение.

— Вы не обижайтесь, — извиняющимся тоном произнёс менеджер и с укоризной обратился к мужчине: — Ну, что ты людей пугаешь, Хал Халыч? Они журналисты. Делают репортаж о нашем клубе. — Потом объяснил Марье Ивановне: — Это его личный шар. Хал Халыч — не просто посетитель. Он почти профессионал. Даже в соревнованиях участвует. А у нас арендует дорожку для тренировок.

Марья Ивановна неприязненно покосилась на мужика со странным именем.

— Кидается так, будто я у него кошелёк из кармана вытащила!

— Для настоящего боулера личный шар дороже кошелька. Другим его без разрешения брать запрещено. Табу!

— Пусть тогда напишет на своём шарике: «Не влезай — убьёт!»

Менеджер торопливо сказал:

— Ну, здесь мы уже всё посмотрели. Идёмте в ресторан. Попробуете наши блюда. Угощение за счёт клуба.

Расположенный на втором этаже, ресторан огибал игровой зал полукругом. Невысокий, чуть повыше столешниц, бортик стены; а дальше, до потолка, стекло. Если сидеть за столиком, возле стеклянной стены, можно и есть, и наблюдать за игрой внизу.

Официант принёс блюда. Запечённое мясо, овощной салат, сок. Потом, на десерт, пирожное и чай.

Когда они поели, Павел достал кошелёк и протянул его тёще.

— Идите поиграйте, а я тут посижу, отдохну.

Марья Ивановна спустилась по лестнице в игровой зал. Подошла к стойке и, прежде чем заказать дорожку, заглянула в кошелёк: уточнить, сколько там денег? В прозрачном кармашке, где обычно держат талоны, была фотография хорошенькой девушки. Вытащив снимок, Марья Ивановна прочла на обороте надпись: «Обожаемому Па» — и обомлела… Вот сволочь! Всё-таки у него есть любовница!

Дрожащими руками засунув фотографию обратно в кармашек, Марья Ивановна поднялась по лестнице, подошла к зятю и швырнула бумажник на стол.

— Что с вами? — испугался Павел. — Вы как будто пьяная.

— Да, это было бы хорошо — выхлестать за твой счёт бутылку, а потом тебя же ею по башке!

— Вы что, с ума сошли? Какая муха вас укусила?

— Та, которая у тебя в кошельке! Только не прикидывайся дураком! Я видела фотографию!

— Ах, вот оно что! — Павел сконфуженно усмехнулся. — Я всё объясню. Дело в том…

Марья Ивановна перебила его:

— Кто эта стерва?

Зять опешил, а открыв бумажник, изумлённо вытаращил глаза. Это взбесило Марью Ивановну.

— Чего ты удивление на своей морде рисуешь? Обдурить меня хочешь? А то не ясно, что это твоя любовница!

Павел принялся изучать содержимое бумажника.

— Да это же не мой кошелёк! — воскликнул он. — Это бумажник Романыча, того главреда, о котором я вам говорил.

— А чего ж ты заволновался, когда я спросила про фотографию? У тебя, значит, тоже есть? Чья?

— Ваша.

— Ты меня совсем идиоткой считаешь? Хоть бы врал что-нибудь поумней!

— Это правда! Я ношу в кошельке вашу фотку. В прошлом году на автовыставке проводили шоу. И помимо разных призов там была ещё новая иномарка. Ведущий объявил: «Тот, у кого есть с собой фотография тёщи, получит эту машину в подарок». Конечно, такой фотки ни у кого не оказалось. Какой же нормальный… гм, гм… В общем, меня эта история так потрясла, что я теперь, на всякий случай, ношу в бумажнике ваше фото. Чем чёрт не шутит!

— Ох, и мастер ты заливать!

— Ну, посудите сами: разве я дал бы вам свой кошелёк, если бы в нём была фотка моей любовницы?

— Обожрался, расслабился, потерял бдительность. Люди поумней тебя, даже гении разведки, и те на пустяках засыпались.

— Хорошо. Я позвоню Романычу, и он вам подтвердит.

— Подожди! Ну-ка, выкладывай свою версию, пока вы с ним не сговорились.

— Кошельки перепутали — вот и всё. Вечером, перед курсами, я забегал к нему в редакцию. Мы говорили о том деле… ну, об украденных статьях…

Марья Ивановна презрительно фыркнула:

— Хороши конспираторы!

— Там никого, кроме него, не было.

— Ну и что? А вдруг там «жучки» или скрытые камеры?

— Не смешите вы народ! Не тот уровень, чтобы на «жучки» тратиться. Ну вот, переговорили мы с ним. Потом я ему старый долг вернул. И, когда он засовывал деньги в бумажник, я обратил внимание, что кошельки у нас одинаковые.

— И что с того? Вы ими жонглировали, что ли? Как вы могли перепутать?

— Я нечаянно сшиб телефон, кинулся его ловить, а бумажник уронил на стол. Ну, когда телефон на место поставил, взял кошелёк и пошёл. Они рядом лежали на столешнице, вот я и перепутал.

— Ну-ну! Посмотрим, что он скажет. Звони ему. Только сразу мне трубку дашь.

Как только зять нажал клавиши на мобильнике, Марья Ивановна схватила трубку, но услышала женский голос: «Абонент временно недоступен».

— Позвоню на домашний, — сказал Павел.

На сей раз он не отдал телефон тёще — говорил сам.

— Позовите, пожалуйста, Леонида Романовича… А в каком универсаме?.. Спасибо.

Марья Ивановна, которая слышала, что голос в трубке был женский, уточнила:

— Это его жена?

— Да. Она сказала, что он недавно звонил из магазина: спрашивал, что купить? Она не успела ответить: разговор оборвался. Наверняка у Романыча батарейка села… Знаете что, поехали в этот универсам. Может, ещё застанем его там? Не хотелось бы домой к нему переться! — Павел вздохнул и процедил сквозь зубы: — Чёрт меня дёрнул дать вам кошелёк!

* * *

Главреда в универсаме они нашли быстро. Павел показал на стоящего у кассы интеллигентного мужчину лет сорока восьми: «Это Романыч». Тот не замечал их. Он смотрел на кассиршу виноватым взглядом набедокурившего школьника. А в руках держал кошелёк — точно такой же. Рядом стояла тележка с покупками.

— Ну, разве можно так делать! — возмущалась кассирша. — Идёте в магазин и не знаете, сколько у вас денег. Я ведь уже чек пробила.

— Ничего не понимаю… — растерянно пробормотал главред. — У меня было больше денег. Может, вытащил кто?

— Если бы вытащили, тогда уж сам кошелёк. Вы посмотрите в кармашке на молнии. Может, там что-нибудь есть?

Главред заглянул в кармашек и, вытащив маленькую, как на документы, фотографию, ошеломлённо воскликнул:

— Откуда взялась эта старушенция?

— Придержи язык, Романыч! — громко сказал Павел. И когда тот повернулся к нему, пояснил: — Это моя тёща. И мой кошелёк. Я нечаянно захватил твой, когда забегал к тебе сегодня.

— А я-то удивился, почему денег стало меньше. А зачем ты носишь фотку тёщи?

— Потом объясню. На! Забери свой кошелёк.

Мужчины обменялись бумажниками.

— Это ж надо — фотографию тёщи с собой носит! — поразилась кассирша, с восхищением глядя на Павла. — Идеальный зять. Моей бы маме такого.

Марья Ивановна только хмыкнула.

Когда они втроём вышли из универсама, Павел пожаловался главреду, что тёща из-за путаницы с кошельками теперь обвиняет его в измене.

— Она подумала, что фотка девушки в твоём кошельке — это моя любовница.

Романыч усмехнулся и сказал Марье Ивановне:

— Успокойтесь. Это моя дочка. И кошельки мы, действительно, перепутали.

— А почему же эта фотография подписана Павлу? — с подозрением спросила Марья Ивановна.

Главред поставил пакеты на асфальт, вытащил бумажник из кармана пиджака, достал фото, повернул так, чтобы свет фонаря освещал надпись, и раздражённо спросил:

— Ну, где тут Павел?

Марья Ивановна сердито сказала:

— Вот же написано «Па».

— Так это я. Меня дочка с детства так называет.

— А почему с большой буквы? Так пишут только имена.

— О, господи! Ну, наверно, в знак уважения.

— А вы докажите, что это ваша дочь!

— А почему я вам должен что-то доказывать?

— Ага! Значит, Пашку покрываете!

— Мадам тёща, вы способны логически мыслить? Вы же убедились, что это мой бумажник! Зачем мне таскать в своём кошельке фотографию любовницы Павла? Я вам ещё раз говорю: это моя дочь.

Марья Ивановна недоверчиво спросила Павла:

— А почему же ты мне сразу не сказал, что это его дочка?

Зять стал оправдываться:

— Я её не знаю. То есть знаю, что у него есть дочка, но не видел её.

— Странно! С ним дружишь, а дочку его не знаешь.

Главред зарычал:

— Паша, уведи её от меня! Я теряю терпение!

— Ладно, докажите, что это ваша дочь, и я отстану, — пообещала Марья Ивановна.

— Да покажи ты ей дочку, Романыч, пока она меня с женой не развела! — взмолился Павел.

— Хорошо. Поехали.

Через пять минут серый «Опель Кадет» главреда покинул стоянку универсама. Следом ехала тёмно-зелёная «тойота». Вскоре они остановились около панельной десятиэтажки. Павел сказал тёще: «Идите сами, я подожду».

Когда Марья Ивановна вместе с главредом подходила к подъезду, неожиданно дверь открылась, и на крыльцо выскочила… девушка с фотографии в бумажнике. Двор был ярко освещён, сомневаться не приходилось — да, это она!

— Привет, па! — воскликнула девушка, чмокнув отца в щёку. — Я к подружке сбегаю.

— Смотри, не допоздна, — велел он.

И, когда его дочь отошла, иронично спросил Марью Ивановну:

— Что ещё вы хотите узнать?

Она буркнула «до свидания» и пошла прочь.

— Ну что, мамаша, обломались? — позлорадствовал зять, когда она села в машину. — Так старались, такой балаган устроили…

— А всё из-за тебя! — воскликнула Марья Ивановна. — Сам хватает чужие кошельки!

— Выходит, опять зять виноват?

— А кто же ещё? Поехали уже!

Глава 12. Вербовка в кинотеатре. Конспиративная встреча у озера

Марья Ивановна волновалась так, словно от её решения зависела судьба человечества. А кто бы не волновался, если бы ему предложили такое? Категоричное «нет!» постепенно сдавало позиции под натиском всё наглеющего «а почему бы и нет?». Впрочем, обо всём по порядку.

Воскресным утром, когда молодые ещё спали, Марья Ивановна улизнула из дома, оставив записку: «Пошла в кино». Хватит уже мельтешить и мозолить глаза. Пусть молодые побудут одни.

Пару часов она гуляла по городу, затем направилась в кинотеатр. Здесь в маленьком зале-ретро показывали старый фильм о её любимом разведчике. Ожидая, пока откроют зал, Марья Ивановна прохаживалась по фойе и разглядывала афиши на стене. Потом села в кресло возле окна.

Внезапно перед ней появился… Павел.

— Что ты здесь делаешь? — удивилась, а ещё больше испугалась Марья Ивановна. — Что-то случилось?

— Не волнуйтесь, мама. Всё нормально, — сказал зять, усаживаясь рядом. — Просто у меня к вам конфиденциальный разговор. Я догадался, где вы будете. Вы же на днях говорили, что хотите посмотреть этот фильм.

— Хватит канитель тянуть! Говори, в чём дело!

— Мама, вы не хотите стать разведчицей?

— Дурацкие у тебя шутки! — рассердилась Марья Ивановна.

Павел придвинулся ближе и тихо произнёс:

— Я абсолютно серьёзно. Я предлагаю внедрить вас в редакцию Романыча. Покрутитесь там, присмотритесь, может, что-нибудь выведаете.

— Что значит внедрить? В качестве кого?

— В качестве журналистки. Вы же знаете, что разведчики часто работают под журналистским прикрытием.

— Что за бред?! Ну какая из меня журналистка?

— Не волнуйтесь, всё продумано. Устроитесь на полставки. Статьи вам писать не придётся, будете выполнять мелкие поручения. Ну, а в случае необходимости я за вас, что надо, напишу.

— Да меня же сразу разоблачат! Как будто не видно, что я в журналистике ни бум-бум.

— Не беспокойтесь, я придумал для вас легенду. Скажете, что по образованию вы — учительница начальных классов. Но после института не смогли сразу устроиться на работу по специальности, и пришлось временно — скажем, годик — поработать в газете. А потом в школу ушли.

— А теперь-то чего, на старости лет?

— Вы ещё тогда поняли, что журналистика — это ваше призвание. Но обстоятельства сложились так, что пришлось работать учительницей. А теперь, на пенсии, вам захотелось вернуться в журналистику.

— Нет! Эта авантюра не по мне!

— Не торопитесь, подумайте. Отказаться вы успеете.

— Что ты плетёшь! А то не видно, какая из меня учительница… с восьмилеткой.

— Не волнуйтесь, мама. Я видел учителей гораздо…

«Тупее вас», — мысленно договорила за него Марья Ивановна и с любопытством уставилась на зятя — интересно, как же он выкрутится?

Не найдя подходящего эпитета, Павел хмыкнул и сменил тактику.

— Вы же любите книги и фильмы о разведчиках. Неужели вам самой неинтересно попробовать?

— Что ты мне талдычишь о разведчиках? При чём здесь они? Разведчик — тот, кто работает в чужой стране. А ты мне предлагаешь работу сыщика.

— Это с какой стороны посмотреть. Для вас журналистика — всё равно, что другая страна. Так что вы с полным основанием можете считать себя разведчицей. Согласитесь, это звучит гораздо романтичней, чем сыщик.

— Чего ты ко мне пристал? Ты же сам за это дело взялся.

— Я вначале поддался азарту, но затем понял, что внешнее наблюдение ничего не даст. Возможностей для этого нет. Чтобы вести слежку, нужно много времени или несколько человек. Шпионская аппаратура нам не по карману. Чужую квартиру не обыщешь, телефоны на прослушку не поставишь, электронную почту не проверишь. Надо избрать другую тактику. И поскольку тут, скорей всего, внутренний конфликт, расследовать его лучше изнутри.

— Вот и расследуй. Устройся к нему сам.

— Мне же деньги надо зарабатывать. А там зарплата будет чисто символическая — для конспирации.

— Тоже мне конспираторы! Ты думаешь, если в редакции появится старая дура, которая ничего не умеет, это подозрений не вызовет?

— Если эта старая дура — мать большого человека, то не вызовет.

— Чего?!

— Да что вы всё чевокаете, мама! Следите за речью.

— Ты мне не указывай! Объясни, что ты имеешь в виду?

— Вернёмся к легенде. Во избежание подозрений — действительно, с какой стати брать на работу пожилую дилетантку, пусть даже с мизерным окладом — надо сделать вас «матерью большого человека». Якобы этот крупный бизнесмен, инкогнито, хочет примкнуть к отряду учредителей и заняться издательским бизнесом, а заодно потешить мамашины амбиции.

— И ты думаешь, в это поверят?

— А вы думаете, нет? Сейчас за деньги на что угодно пойдут. Это ещё цветочки. Вы даже не представляете, как перед спонсорами выплясывают.

— Между прочим, большие человеки своих стариков посылают на заграничные курорты, а не в газеты, — проворчала Марья Ивановна. — Кстати, а сам Романыч к этому как относится?

— Без энтузиазма. Но ваша въедливость его впечатлила. Если вы согласитесь, я его уговорю.

Двери кинозала открылись. Прозвенел звонок. Немногочисленные зрители потянулись в зал.

— Пора идти, — буркнула Марья Ивановна.

— Я в кино не собираюсь. Я купил билет только, чтобы зайти в фойе — с вами поговорить, — признался Павел. — Так вы согласны?

— И не стыдно тебе старого человека на такие авантюры подбивать?!

— Что вы так возмущаетесь? Можно подумать, вас вражеская разведка вербует.

— Ещё не хватало! Я им так завербую! Нет-нет! И не уговаривай!

— Чего вы боитесь? Вас же не в банду внедряют. Публика там культурная. К тому же вам предлагают обычную бабскую работу — сбор сплетен… В общем, после сеанса я за вами заеду.

— Ответ будет тот же.

— Не торопитесь, подумайте. Мне кажется, из вас получился бы неплохой разведчик.

— Если кажется, перекрестись!

Категоричное «нет!» и всё наглеющее «а почему бы и нет?» вели ожесточённую полемику на протяжении всего фильма. Когда над разведчиком сгущались вражеские тучи, Марья Ивановна убеждала себя в правильности первоначального решения: «Не моё это дело. Оно мне надо — нервы свои, и без того истрёпанные, лишний раз дёргать». Но тучи над разведчиком рассеивались… и Марья Ивановна приступала к самовербовке: «А может, рискнуть? Не прибьют же меня». Тучи сгущались — и снова: «Нет, не пойду!» Тучи рассеивались — и опять: «А может, смогу? Это в кино разведчики больше по сейфам шарят, да противника лупцуют. А в жизни, говорят, они чаще добывают информацию из открытых источников. Прессу читают, по тусовкам шляются: подслушивают, кто что спьяну сболтнёт». И так весь фильм: «Да-нет-да-нет…»

Хеппи-энд ли завербовал Марью Ивановну или её вдохновил героический образ разведчика, а может быть, проснулась доселе дремлющая авантюрная жилка — так или иначе, но к заключительным титрам неуверенное «а почему бы и нет?» перековалось в решительное «да!».

Зять ожидал тёщу возле кинотеатра. Когда она подошла к машине, Павел с учтивостью сотрудника дипломатической миссии распахнул перед ней дверцу. Не в силах отказать себе в удовольствии помурыжить зятя, Марья Ивановна помедлила с ответом и наконец озвучила своё решение: «Согласна».

* * *

Встреча «резидентов с представителем центра» проходила в летнем кафе у озера на окраине города. День близился к полудню. Кафе только открылось, и народу в нём почти не было, поэтому разговаривать можно было не таясь.

Леонид Романович немного помолчал и заговорил доверительным тоном:

— Мне бы хотелось, чтобы вы поняли, почему я придаю такое значение всему этому. Дело в том, что мы начинали с нуля вдвоём с женой. Это не просто газета, это наше детище. Мы основали её на личные сбережения плюс небольшой кредит. Было очень трудно. Мы работали в комнатушке в полуподвальном помещении, был всего один компьютер и принтер. Вначале газета выпускалась на одном листе и тираж был смехотворный — двести экземпляров. Я работал не только редактором и журналистом, но также и верстальщиком, и распространителем. В общем, все профессии пришлось освоить. Потом к нам присоединилась тёща. Постепенно тираж стал расти — сейчас он уже несколько тысяч. Конечно, штат пришлось увеличить. Я очень серьёзно подходил к выбору сотрудников. В коллективе, особенно творческом, микроклимат имеет огромное значение. До недавнего времени мне казалось…

Главред умолк, заметив подходящего официанта. Когда тот, приняв заказ, удалился, Леонид Романович «перешёл на личности» своих подчинённых. Выслушав характеристики сотрудников, Марья Ивановна спросила:

— А может, ваши сотрудники не виноваты? Вдруг это кто-то посторонний через компьютерные сети проникает в вашу базу данных?

(«Во сказанула! И где я только эту фразу выкопала?»)

— Наши компьютеры не подключены к Интернету. Правда, в будущем мы это планируем… — Главред смутился и пробормотал: — Даже неловко… Двадцать первый век уже начался, а у нас ещё нет Интернета. И компьютеры старые.

— Ладно тебе комплексовать, Романыч! — ободряюще произнёс Павел. — У нас во многих районках даже старых компьютеров нет. У тебя ещё ничего. Кстати, всё хочу спросить: а почему у тебя нет внештатников? Почему ты против нашего брата настроен?

— Лично против тебя, Паша, я ничего не имею. Ты — человек ответственный. Но это среди внештатников редкость. А в основном от них одни проблемы! Приходят, когда им вздумается, болтаются без всякой пользы, сплетничают да отвлекают всех от работы. Получат задание — и с концами. И вдруг, когда уже номер подписываешь, приносят статью тысяч на тридцать. И почему я им вообще должен платить за тексты, которые переписываю от корки до корки?

Павел вспылил:

— Вы, редакторы, тоже не сахар! Ты бегаешь, как заведённый, хватаешь любую тему, а когда приносишь статью — у вас вдруг концепция изменилась или рубрика испарилась, и вся работа впустую. Я уже не говорю о том, что издания сейчас, как мыльные пузыри, лопаются. Даже гонорар выплатить не успевают.

— Зато вы головы над планом номера не ломаете, и над арендной платой тоже. Я уже молчу о качестве ваших статей. А бабки за свою работу требуете ого-го!

— Из вас приличные бабки сроду не выколотишь! Меня уже столько раз кидали! Сначала упрашивают цифры в договоре не ставить. Идёшь им навстречу, а они потом платят в несколько раз меньше. А то вообще не заплатят. К тому же некоторые редакторы сами безграмотные — тексты правят, как курица лапой. А есть и такие, у которых даже не хватает ума понятно объяснить заказ.

— Это вы не умеете слушать, что вам говорят! Иной раз такие тексты приносите, что их даже в школьной стенгазете стыдно печатать. А начинаешь править — возмущение! Поголовная мания величия. Попробовали бы сами в редакторской шкуре!

— А ты в шкуре внештатника! Бросай свою работу — иди во внештатники! Будет у тебя не жизнь, а малина. А я — на твоё место.

— Ага! Флаг тебе в руки! Помотают тебе нервы внештатники, посмотрим, как ты запоёшь!

— Тише, тише! — принялась утихомиривать мужчин Марья Ивановна. — Что вы так раскипятились? Всем нелегко. У всех свои трудности.

Леонид Романович сконфузился:

— И правда, что это мы разорались, как базарные бабы?

— Действительно, — Павел тоже чувствовал себя неловко. — Ты уж, Романыч, извини…

— И ты меня, Паша.

— Давайте лучше говорить по делу, — сказала Марья Ивановна и спросила главреда: — У вас в газете есть юрист?

— Штатного нет. При необходимости я обращаюсь в юридическую фирму.

— А по этому вопросу вы с юристом не советовались: может, подать в суд?

— О чём вы говорите! Даже в литературе очень трудно доказать плагиат, а в журналистике это почти невозможно. Особенно если конкуренты напечатают это раньше. Ведь сам факт публикации — это подтверждение авторства.

— А разве нельзя доказать, что ты автор? Предъявить черновики, позвать свидетелей.

— Ну и что? Конкуренты скажут, что просто опередили вас, опубликовав материал по той же теме. И обратное вы не докажете.

— А фамилия, под которой напечатаны эти материалы, вам ни о чём не говорит?

— Нет. К тому же фамилия не одна, а несколько. Наверняка псевдонимы.

— Выходит, здесь несколько человек орудуют?

— Не обязательно. У одного журналиста может быть несколько псевдонимов.

— А разве это можно?

— Вполне. Кстати, эта практика очень распространена в журналистской среде, особенно в небольших изданиях. Нельзя же, чтобы треть, а то и половина материалов была подписана одной фамилией.

Появился официант с тарелками на подносе, и редактор умолк.

«Интересно, — подумала Марья Ивановна, — а как обстоит дело с питанием у разведчиков? Им что, назначают какую-то сумму, в которую они должны уложиться? Или гуляй на своё усмотрение? А если он к дорогим ресторанам пристрастится? Этак центр и вовсе в трубу вылетит. Как у них это дело вообще контролируют?»

Она подождала, пока официант уйдёт, и спросила главреда:

— Как вы узнали, что печатают ваши статьи? Вы читаете всю городскую прессу?

— Я просматриваю издания основных конкурентов в центральной библиотеке. Ну, чтобы знать, как работают, тематику.

— И когда всё это началось?

— Около трёх месяцев назад. Вначале я подумал, что это просто совпадение. Среди изданий, работающих в одном направлении, дублирование информации неизбежно. Но когда, и не в первый раз, и местами слово в слово встречаешь материалы из своего портфеля…

— Портфеля? Так может, их воруют не из компьютера, а из портфеля? Купите себе дипломат с секретным замком.

Главред и Павел усмехнулись.

— Мама, редакционный портфель — это не портфель в буквальном смысле, а материалы, принятые к печати, — объяснил ей зять и обратился к Леониду Романовичу: — А у тебя серьёзно дело поставлено, Романыч, если у вас портфель на несколько месяцев вперёд заполнен.

— Поначалу, когда портфель пустовал, каждая сдача номера была авралом. Потом мы решили, что дальше так работать нельзя — портфель должен быть заполнен наперёд. Когда есть выбор, работать легче. Конечно, заранее всё планировать трудно, и сейчас иногда материалы идут с колёс, но в общем, ситуация наладилась… — Скользнув голодным взглядом по тарелкам с едой, Леонид Романович попросил: — Давайте поедим, а потом продолжим. Я с утра ничего не ел.

— Хорошо, — согласилась Марья Ивановна. — Только один вопрос. Вы лично кого-нибудь подозреваете?

На лице редактора мелькнула тень смущения.

— Не сказать, чтобы очень… но…

— Да говорите же, кого?

— Тёщу!

(«И этот туда же! Ну, правильно, кто ж главный враг, как не тёща. Вот стервецы!») Объятая праведным гневом, Марья Ивановна с трудом удерживала на лице выражение безразличия.

— А почему вы так решили? Какие у вас отношения? — Она мысленно похвалила себя за то, что вопрос прозвучал деловито и бесстрастно.

Вместо главреда ответил Павел — точней, заворчал на тёщу:

— Дайте ему поесть! Человек голодный, а вы на него с расспросами наезжаете. Прямо как настоящая журналистка.

— Вхожу в роль, — отшутилась Марья Ивановна и добавила: — Приятного аппетита, коллеги!

Глава 13. «Разведшкола» на дому. Компьютер, косметика. Розовые шорты

Перед «заброской в тыл врага» Марья Ивановна решила пройти сверхкраткий курс журналистики, чтобы как можно правдоподобней вписаться в образ бывшей журналистки. Зять рассказал ей кое-что о журналистской кухне и объяснил некоторые термины и жаргонизмы. Ещё Марья Ивановна решила освоить компьютер. Это оказалось чертовски трудно: то левой кнопкой надо щёлкать, то правой; то один раз, то два. А эти значки-ярлычки — попробуй их все запомнить! Даже скопировать файл на дискету оказалось не так-то легко. Марья Ивановна злилась на себя («Да что ж я такая бестолковая! Всё забываю, путаю!») и сама перед собой оправдывалась («В моём возрасте учиться новому ох, как тяжело». ) И совсем уже издёргала её клавиатура — никак не удавалось запомнить расположение букв. Пальцы буксовали в клавишах, словно колёса автомобиля в рытвинах бездорожья. Павел, развалившийся на диване перед телевизором, время от времени бросал подбадривающие реплики, чем ещё больше раздражал тёщу. Наконец она взбунтовалась:

— Не хочу я больше мучиться! На кой чёрт мне это надо!

— О, господи! Опять ругаетесь! — донёсся из прихожей голос Нади, вернувшейся с работы. — Ну, что у вас опять?

— Мы не ругаемся, доча! — отозвалась Марья Ивановна. — Это я… просто нервничаю. Захотела освоить компьютер, учусь печатать и не могу запомнить, где какие буквы.

— А зачем тебе это надо? — входя в гостиную, удивлённо спросила дочь.

— Чтобы не отставать от жизни, — уклончиво ответила Марья Ивановна.

Подойдя к компьютерному столику, Надя показала матери, как правильно держать руки над клавиатурой и посоветовала:

— Наметь себе ориентиры: под левым указательным — «а», под правым — «о». И от них уже запоминай расположение других букв.

— Пока запомнишь, что под левым, что под правым, — пробурчала Марья Ивановна.

— А вы используйте ассоциации, — подсказал Павел. И в ответ на недоумевающий взгляд тёщи, велел: — Покажите «о’кей».

Марья Ивановна изобразила много раз виденный в кино жест.

— Какая буква у вас получилась?

— Вроде «о».

— Не вроде, а точно «о». А какой рукой вы это показываете?

— Правой.

— Вот вам и первая ассоциация: правый указательный — на «о».

— А если это левша, и он показывает «о’кей» левой рукой, как ему тогда запоминать?

— Вот пусть этот левша сам и придумывает ассоциации. Не грузите себя чужими проблемами.

Марья Ивановна усердно затюкала по клавишам, бормоча:

— Вверх от «о» — «г». Значит, «ого». Дальше: рядом с «г» — «ш». Значит, «Гоша»…

— Или гейша, — предложил свою ассоциацию зять.

Тёща стрельнула в него сердитым взглядом и прикрикнула:

— Заткнись и не мешай!

На следующий день она решила сходить в парикмахерскую: покраситься, постричься и сделать маникюр. Коль назвалась «матерью большого человека», изволь соответствовать. Павел сказал Марье Ивановне, что отвезёт её. Вообще, в последние дни зять стал сама любезность. Даже делал тёще маленькие подарки. Видимо, не рассчитывая на идейную преданность «разведчицы», прибегнул к наиболее действенному оружию вербовщиков — подкупу. Накануне подарил ей брелок для ключей (тот, что отзывается на свист), кошелёк с несколькими купюрами («Пустой дарить не принято») и косметический набор с иностранной надписью на упаковке.

Собираясь в парикмахерскую, Марья Ивановна распечатала эту коробочку с маленькими разноцветными тюбиками — серыми, синими и зелёными. Ясно было, что это тени. Она выбрала зелёный — под цвет глаз. Наложила тени на веки и, любуясь на себя в зеркало, вдруг обнаружила, что цвет изменился. Веки стали тёмно-бордовыми. Она бросилась в ванную и умылась с мылом. Это не помогло. Разъярённая Марья Ивановна влетела в большую комнату и чуть не заехала кулаком зятю, сидевшему за компьютером.

— Издеваешься, да?! Подсунул какую-то гадость!

Отъехав на стуле от разгневанной тёщи, Павел испуганно смотрел на неё. Показывая указательными пальцами на свои бордовые веки, Марья Ивановна закричала:

— Это что за тени сволочные? Ты нарочно подарил эту дрянь, чтобы посмеяться?

— Вообще-то, я подарил вам губную помаду, а не тени, — пробормотал зять. — Я слышал, как вы говорили Наде, что у вас помада закончилась. Вот и купил.

— И нарочно не сказал, что это помада!

— Но там же русским… ах да! — Павел стукнул себя по лбу. — Там по-английски написано, а вы, конечно, ни бум-бум. — И тут же (лучший способ защиты — нападение) стал отчитывать тёщу: — Вы сами виноваты! Если женщина пользуется косметикой, она должна знать хотя бы некоторые английские слова. Например, lipstick — губная помада.

— А почему цвета здесь такие непомадные: синие, зелёные, серые?

— Не знаю, это надо спросить у производителей. Кстати, это не обычная, а проявляющая помада. Она долго держится. Если верить рекламе, около суток.

Марья Ивановна ахнула:

— Вот спасибочки! Удружил! Как мне теперь идти в парикмахерскую?

— Тёмные очки наденьте. А то видок у вас — вампир на пенсии.

— Он ещё обзывается! А как мне в парикмахерской сидеть? Тоже в очках?

Павел пытался было отшутиться, но тёща пришла в такую ярость, что он счёл за благо удрать. Визит в парикмахерскую пришлось перенести на завтра.

* * *

И вот наступил день «заброски в тыл врага». Утром, собираясь в редакцию, Марья Ивановна разволновалась так, словно ей предстояло десантироваться с самолёта. Она успокаивала себя: «Ну, чем я рискую? Потолкусь, присмотрюсь, прислушаюсь… в крайнем случае, сбегу. Да и кто меня разоблачит? Документы мне не нужны — Романыч и так подтвердит. Ну, чего дёргаться? Это же не война, в самом деле!»

Она уложила волосы плойкой, чуть подкрасилась и стала думать: как же одеться? Выбрала длинную чёрную юбку и белую, в мелкий жёлтый цветочек, блузку. Надела и вышла в прихожую — посмотреть на себя в зеркало. Открылась входная дверь: это вернулся Павел, который отвёз на работу жену и теперь приехал за тёщей, чтобы отвезти её в редакцию. Экипировка «разведчицы» вызвала у него презрительную усмешку:

— Что вы, мамаша, вырядились, как зашуганная старая дева!