Бесплатный фрагмент - Шестая брамфатура

По многочисленным просьбам друзей я наконец написал повесть о банках, но не только…

Рисунки автора.

Третья редакция.

Дисклеймер

Герои и события повести выдуманы автором из головы, высосаны из пальца и взяты с потолка. Любые совпадения с реальностью случайны, а сюжет целиком и полностью — плод фантазии. Автор может быть не согласен с высказанными героями суждениями, равно как и с мнениями, выраженными от третьего лица в контексте данного повествования. Автор ни к чему не призывает, ни на чем не настаивает и приветствует исключительно разумное, доброе и вечное. Повесть написана в год начала пандемии, что наложило неизгладимый отпечаток на ее содержание.

Стекание струй

— Какое счастье, что я не сменила фамилию! — эта коронная фраза неизменно служила сигналом к началу семейной сцены.

Веня стоял на пороге — промокший, пахнущий коньяком, мочой и чужой женщиной. В руках болталась бесполезная связка ключей. Пока он дрожащими пальцами пытался попасть ключом в замочную скважину, Капитолина открыла дверь изнутри. Она появилась на пороге в халате, небрежно наброшенном на голое тело. Привлекательная, даже вызывающая желание, несмотря на очевидную нелепость момента. Наверное, вскочила с постели, услышав царапанье у входной двери. В её взгляде не читалось ни тени сочувствия.

— Кого ты на этот раз соблазнил, мразь? Отвечай! Мне осточертели твои бесконечные любовницы. Сколько ты выпил?

Про бесконечных любовниц это, конечно, преувеличение. Да, сегодня он был на волосок от измены, но ничего не вышло. Проклятое стеснение, преследующее с детства, снова победило. Панический страх перед незнакомым женским телом зародился в тот момент, когда незабвенная тётя Рива из Черкасс застала его голым с журналом женской моды в руках. Ему тогда едва исполнилось тринадцать. Он до сих пор старался избегать воспоминаний о том унизительном эпизоде. Психическая травма осталась на всю жизнь.

— Что ты молчишь как партизан? А ну-ка иди на свет!

Капитолина схватила его за рукав и потащила в прихожую, как телёнка на убой. Внимательно всмотрелась в лицо, принюхалась. Её тонкие выразительные черты исказились, выражая целую гамму эмоций: отвращение, любопытство, страдание и даже моральное превосходство. Ещё бы, ведь в юности Капитолина подрабатывала актрисой в детском театре, играя добрых фей и сказочных лошадей. Но сейчас не пахло ни сказкой, ни добротой — надвигалась буря.

— Не смей трогать меня!

Она резко сбросила его руку со своей шеи. Халат распахнулся, обнажив низкую, правильной формы грудь, стройную, чуть полную в бедре ногу и живот с заметным шрамом от операции. На нервах ей никак не удавалось справиться с поясом и как следует запахнуться. Веня отвёл глаза, опустив взгляд на свои мокрые брюки. Со штанин стекали грязные струйки воды, оставляя лужи на кафеле.

— Что ты сопишь? Сколько выжрал? Литр? Несёт, как из бочки! На кого я потратила лучшие годы! Почему ты весь мокрый и грязный? В канаве валялся? Ты что, блевал?

Её тонкие влажные губы дрожали, слегка обнажая ровные зубы с острыми, как у вампирши, клыками. Обычно, в минуты близости, эти клыки впивались ему в плечо. Только во время оргазма тревожный ум Капитолины отключался, уступая место редким моментам спокойствия. Но сейчас из её уст сыпались лишь колкости.

Веня мог ответить только тяжёлым мычанием. Да, он блевал, а сколько выпил — разве упомнишь? Да и какая теперь разница?

— Вот мразь! Кого на тот раз ты затащил в постель? Весь отдел перетрахал? Под дождем, что ли, развлекались? Романтик хренов. Надеюсь, на этот раз хоть с ровесницей связался.

Капитолину ужасно беспокоил возраст любовниц мужа, а затем уже количество выпитого. Она ценила точность, вычисляя по сложной формуле степень его вины. Нет, скорее степень презрения, с которой она обрушит на голову супруга. Сегодня формула давала сбой. Он сходил на корпоратив, не предупредив, и вернулся «на рогах» в пять утра. Тонкие брови супруги, выведенные косметологом в идеальную дугу, тщетно пытались нахмуриться, словно сопротивляясь эмоциям.

— Марш на кухню, сволочь! Опохмеляйся, если хочешь. На этот раз ты доигрался, я собираю вещи и уезжаю к отцу на дачу. Живи один, раз тебе дороги твои адюльтеры и алкоголь. Мне тридцать семь лет! Надоело играть роль мамочки и психиатра в одном лице. Утешать тебя после работы, лечить психозы, подставлять своё тело как кукла. А ты вечно заявляешься среди ночи и тебя тянет с новенького на старое для контраста.

Упоминание возраста означало, что дело дрянь. Ничего сейчас не изменишь, хоть башкой треснись о стену. На всякий случай Веня всё-таки стукнулся лбом о дверь. Несильно — самобичевание в этом доме не прощалось. Затем он зашёл на кухню, достал из морозилки бутылку, выпил полстакана ледяной водки и заперся в ванной. Пока он принимал душ, Капитолина собрала вещи и постучала в дверь.

— Я ухожу, алкаш. Тебе повестка, кстати, пришла. Доигрался со своими схемами, разбирайся теперь сам. Если посадят — поделом. Моцарта и Сальери не забудь покормить. Пока!

Два прелестных котика отвлекали супругу от мыслей о неудачном браке и нерожденных детях. Моцарт — белый игривый пушистик, Сальери — чёрный прожорливый жирдяй. Когда Веня выбрался из ванной, жены и след простыл. Только халат валялся в белом кожаном кресле. Он глянул в повестку: «Гражданин В. Турхельшнауб вызывается в Следственный отдел для допроса в качестве свидетеля по делу о превышении полномочий».

Веня накапал валокордина в рюмку, выпил и завалился в смятую кровать. Запах духов супруги ударил в нос. Он закутался с головой одеялом, представил себя полярным лётчиком, потерпевшим крушение в Ледовитом океане, и быстро уснул. Ближе к вечеру проснулся с головной болью, сварил куриный суп, попробовал дозвониться жене. Капитолина предсказуемо не брала трубку. За окном в темноте третьи сутки шёл ледяной дождь.

Вскипело отвращение к себе. В мозгу гудел внутренний диалог. Словно два актёра сводили счёты, играя в бесконечном сериале. Вдобавок душило чувство вины. Что бы там ни думала Капитолина, на корпоратив он идти категорически не хотел. Проклятая работа и без того вытягивала жизненные соки. Ни малейшего желания видеть коллег в неформальной обстановке не возникало.

Однако пойти пришлось. Вене прозрачно намекнули, что начальство желает его видеть. Якобы сам Витопластунский не прочь побеседовать. И Веня, сдерживая отвращение, явился на праздник с перекошенным лицом. Простоял весь вечер у бара, подбадривая себя напитками.

Позже он зашёл в туалет, посмотрелся в зеркало и ужаснулся собственной внешности. Мятая рубашка топорщилась на выпуклом животике. Под глазами надулись мешочки. Печальные мальчишеские глаза поражали наивностью, а копна непослушных кудрявых волос намекала на отнюдь не славянские гены. С горя Веня нализался в хлам. А когда пришла пора встретиться с шефом, едва дошёл до кабинета без посторонней помощи — двигался по стеночке.

По иронии судьбы шеф хотел обрадовать упрямого сотрудника повышением по службе. Два или три протокола кредитного комитета ждали подписи. В сделках имел кровный интерес акционер банка по фамилии Боговепрь. Злополучные бумажки несли за собой определённые риски, да по рангу Вене не полагалось их визировать. Речь шла о банальном выводе активов в офшорную зону на острова Вануату. А вот если бы господина Турхельшнауба приподняли на ступеньку по служебной лестнице, тогда всё встало бы на свои места. К тому же Веня в прошлом месяце проявил лояльность и кое-что подмахнул. Поэтому теперь и валялась у него дома смятая повестка.

Когда Веня робко протиснулся в дверь кабинета, Витопластунский сидел в кожаном кресле за необъятным столом и курил сигару. А у окна в свободной позе расположился лысый, загорелый господин в белой дорогой рубашке. Господин этот поглаживал кукольной ручкой живот и плотоядно улыбался. Веня догадался, что перед ним легендарный казнокрад Боговепрь.

— Здравствуйте, вызывали? — спросил Веня.

— Заходите, заходите, Вениамин, мы вас с нетерпением поджидаем.

Витопластунский от барских щедрот налил полный бокал коньяка и протянул подчинённому. Веня послушно выпил. Дальше наступил зловещий провал в памяти.

Очнулся он под утро, на подземной парковке, на заднем сиденье собственного автомобиля. Сначала не поверил своим глазам: на его коленях крутилось обнажённое, влажное от пота женское тело. Присмотревшись, он узнал сотрудницу своего отдела — Наталью Поперхон. Она издавала стоны и шептала слова, которые женатый мужчина вряд ли хотел бы услышать:

— Ко мне переедешь, дочку родим. Крохотную такую, будет бегать и кричать: «Папа, папа…»

Веня чуть не закричал: «Мама, мама!» От дыхания партнерши его едва не стошнило — перегар был настолько плотным, что его могла выработать только очень здоровая самка, вливающая в себя сладкие ликеры целую ночь подряд. К запаху перегара примешивался приторный аромат парфюма и резкий дух женских секреций.

Трахать собственную сотрудницу в автомобиле — акт настолько низкопробный, что остатки самоуважения в нем начали испаряться. Накатила тошнота. Оттолкнув партнёршу, Веня открыл дверцу, вывалился из машины, добежал до тёмного угла парковки и с облегчением вылил из себя накопившееся за ночь безобразие.

Пошатываясь, он вышел на улицу, пытаясь поймать такси, но водители гнали мимо, обдавая брюки соляной жижей. Ледяной дождь лил прямо макушку, вызывая тупую боль в черепе. Мочевой пузырь разрывался, но подходящего укрытия не попадалось. Плюнув на приличия, он полез к фонарному столбу через сугроб и провалился по колено в коричневую жижу. Вот и все приключения.

Помучив себя угрызениями совести и опустошив кастрюлю жирного куриного супа, Веня снова лёг спать. Снились ему приятные и отчасти пророческие видения. Будто на двери банка повесили ржавый амбарный замок и табличку «Закрыто на учёт». Веня мчался на скором поезде к морю. Рядом с поездом, в багровом закате, скакала на коне обнажённая всадница с такой великолепной грудью, что даже образ тёти Ривы из Черкасс мерк.

Роберта Карловна

В понедельник дверной звонок зазвучал соловьиными трелями. Веня, едва проснувшись, натянул тренировочные штаны и глянул на будильник — пять утра. Со стоном он поплелся к двери.

— Вы меня затапливаете!

Худая, изможденная фигура стояла на пороге. Взгляд гостьи казался блуждающим и затравленным, а спутанные волосы падали неаккуратными прядями на плечи. На женщине была лишь легкая ночная рубашка, но, несмотря на растрепанный вид, в её чертах угадывались следы прежней красоты, а в манере держаться — интеллигентность. Голос отдавал легкой хрипотцой, но произнесенные слова звучали удивительно четко. В её повадках сквозила выправка, свойственная бывшему педагогу.

— С двух ночи слушаю, как струи текут. Безобразие!

Под ночной рубашкой слегка тряслись высохшие груди, и Веня стыдливо отвел взгляд в сторону. Несмотря на кажущуюся хрупкость соседки, в ней ощущалась внутренняя сила.

— Не может быть, — пробормотал Веня, подавляя нервный зевок, — у меня все сухо.

Он пригласил гостью в ванную и показал сухие, аккуратные поверхности. Проверили туалет, заглянули в стояк — ничего подозрительного. Раз уж его подняли ни свет ни заря, Веня решил спуститься к соседке, чтобы лично оценить масштаб бедствия.

Ванная комната оказалась в запустении: кафель покрывал толстый слой пыли. Следов залива не было, только пахло плесенью. Веня с подозрением взглянул в глаза пенсионерки.

— Нас постоянно подтапливает, — настаивала она. — Я ночами дежурю, сижу на кухне и слушаю, как вода льется. Пытаюсь читать Тургенева, но не могу сосредоточиться.

— Ничего не вижу, — пробормотал Веня и поспешил уйти.

В прихожей его взгляд невольно задержался на странном постере. В черном звездном небе плыли разноцветные шарики планет. Но они выстроились не по кругу, а образуя многогранник. Обрамляя комплекс планет, желтой плазмой сиял силуэт человека с распростертыми руками и ногами.

— Что это у вас? — спросил Веня.

— Древо жизни, — ответила соседка. — Если хотите, объясню. Это девять сфирот и не-сефира Даат. Каждая из них символизирует и планету, и духовный сосуд, и свойство мироздания. Например, Тиферет — это красота и любовь, Йесод — основание, а Малхут — царство. Гвура означает строгость и суд, она соответствует Марсу.

В руках соседки вдруг оказался потёртый, потемневший от времени наган. Тонкое дуло угрожающе смотрело прямо ему в грудь.

— Не пугайтесь, — произнесла соседка с невозмутимой улыбкой, словно объясняла рецепт пирога. — Эту игрушку мне оставил отец, потомственный стрелок охраны. Кто знает, сколько врагов народа встретили вот так свою смерть? Надёжная машинка, никогда не подводит.

Сердце Вени гулко застучало. Он будто прирос к полу, и лишь через несколько секунд смог заставить себя пошевелиться. Медленно, боком, стараясь не делать резких движений, он начал отходить к двери. Безумная дама не шевелилась, только смотрела на него с насмешливым любопытством.

Оказавшись на лестничной площадке, Веня сорвался с места, бросился вверх по ступенькам, едва не потеряв шлёпанцы.

— Я бы не советовала вам сегодня покидать дом, — раздался вдогонку голос соседки, ледяной и пугающе спокойный. — Если выйдете, неприятностей не избежать.

В своей квартире он выругался и попытался вспомнить имя безумной дамы. Кажется, Роберта Карловна. Решив, что дело в ее психическом состоянии, он решил отвлечься от утренних событий. Что поделаешь — в этом городе каждый второй с «кукушкой» поссорился, всему виной советское прошлое.

Он принял душ, покормил котов, заварил кофе. Подогрел ватрушки, нарезал бутерброды с отвратительным суррогатным сыром из пальмового масла. По телевизору шло ток-шоу «ЗК» — его вел старый приятель Венин, Олег Сергеев. Но на пятой минуте передачу неожиданно прервали и стали показывать балет. Веня решил, что спросит Олега при случае, что случилось, а пока переключил телевизор на новости.

Каждый выпуск новостей будто специально нагнетал мрачную атмосферу. Репортажи о смертельно опасном легочном вирусе, который распространялся с пугающей скоростью, сопровождались абсурдными слухами. Некоторые утверждали, что вирус якобы изобрел Билл Гейтс для регуляции численности населения: мол, выживут лишь носители определенных генов. Другие уверяли, что китайские ученые в секретной лаборатории Ухани массово разводили летучих мышей, заражали их инфекцией и выпускали на свободу.

В русскоязычном сегменте интернета распространялись теории, что жителям постсоветских стран вирус не страшен благодаря прививке от полиомиелита, сделанной в детстве. Тем временем на телевидении предлагали рецепты народной медицины: от спиртовой настойки боярышника до сушеных мухоморов, замоченных в скипидаре. Несмотря на оптимизм ведущей, случаи заражения фиксировались в крупных городах мира, включая Москву.

В разделе научных новостей сообщили, что американский астроном Майкл Браун и российский ученый Константин Батыгин завершили исследование, посвященное поискам девятой планеты Солнечной системы. Согласно одной из гипотез, масса планеты настолько велика, что она может оказаться черной дырой. Есть вероятность, что девятая планета — это так называемая «сирота», одиночный объект, захваченный гравитацией Солнца. Ее огромная масса вызывает аномалии в орбитах других планет Солнечной системы, включая Землю.

Криминальная хроника не отставала по накалу. Очаровательная корреспондентка с улыбкой рассказала о серии громких коррупционных скандалов. За последнее время обвинения предъявили десяткам высокопоставленных чиновников. Одни уже отбывали наказание, другие скрылись за границей. Под следствие попали более тридцати глав регионов. Прокуратура расследовала растрату крупных средств, выделенных на строительство нового космодрома. Не обошлось и без скандальных арестов: под подозрением в мошенничестве оказались топ-менеджеры «Жмур-банка».

От таких известий настроение делалось паршивым. А если пришла повестка — считай, ты уже на крючке. Веня тяжело вздохнул и вспомнил, что опаздывает на работу.

Ночью выпал снег. Ноги вязли в мокрых сугробах. Машины едва угадывались под пушистыми шапками, а дороги, как обычно, никто не почистил. Гастарбайтеры загадочно исчезли из московских дворов. Автомобиль Вени остался на офисной парковке, а вызывать такси, чтобы стоять пробке — не вариант.

У входа в метро дежурил худой, длинноволосый бомж. Запах мочи и кислой капусты ясно говорил о его занятиях.

— Командир, постой, у тебя не б-будет… — протянул руку бродяга.

Он весь трясся, а ноги его походили на негнущиеся протезы, которые бедолага переставлял с большим трудом.

— Не будет, не будет, — буркнул Веня.

— Командир, погоди! — голос бомжа прозвучал настойчивее. — Не желаешь со мной в одно классное место наведаться?

— Отстань, мне некогда.

— А ведь все равно придется. У Господа на тебя есть план! Ибо сказано: «Не пекись о завтрашнем дне», потому как даже птахи небесные, — бомж икнул, распространяя смрад, — находят, суки, пропитание свое. Ты понял, командир?

— Понял, понял. Дай пройти, я опаздываю, — Веня отвел взгляд.

— Нет, стой. Не будь гнидой, дай ради Христа рублей пятьдесят.

В кармане пальто как раз завалялась нужная купюра. Веня сунул ее бомжу и впервые внимательно посмотрел на него. Лицо за спутанными волосами и густой бородой было почти неразличимо. Но глаза — большие, добрые и умные — он узнал. Первый курс института, друг и незаменимый помощник на экзаменах — Алексей Припрыжкин.

— Леша, это ты?

Бомж бережно спрятал деньги в карман и, нахмурившись, всмотрелся в лицо Вени. Узнал. Смущенно кивнул.

Вене стало противно. Перепрыгнув сугроб, он нырнул в двери метро и побежал вниз по лестнице. Через сорок минут он входил в стеклянные двери офиса банка «Тобик». До заседания кредитного комитета оставалось десять минут. На столе уже лежала папка с аналитикой.

Но заседание не состоялось. В кабинет влетела начальница административного отдела Янина Сцапис.

— Витопластунского взяли!

— Да ладно?! — Веня был в шоке.

Витопластунский, хоть и разваливал банк по-черному, в сравнении с настоящими казнокрадами из криминальной хроники казался просто душкой.

— Сама бы не поверила, если бы не видела, — сказала Янина. — Утром на пятом этаже дело было. Из лифта вынырнули двое в штатском: чёрные пальто до пола, меховые шапки, бахилы на ботинках. Показали корочки, охрану в сторону, в кабинет, наручники — и увели.

— За что его?

— Понятия не имею. Он же перестраховщик по натуре.

— Ошибка это. Органы разберутся. — Веня пытался успокоить и Янину, и себя.

— Разберутся или нет — не нашего ума дело. А вот документацию надо подчистить. Архив — авгиевы конюшни. Мы уже вызвали передвижные дизельные шредеры. Ты тоже проверь свои бумаги. Только свежак не трогай — проверка же будет.

— Чёрт… — Веня вспомнил одну подозрительную сделку. — «Жмур-банк». Шестнадцать миллиардов.

— Ты как в это говнецо влез, дорогой?

— Всё нормально выглядело. Обычный контрагент. Да и Светозар Бздяк умолял — план по инвестициям горел.

— Светозар выкрутится, а ты загремишь. Ладно, держись. Пойду бухгалтерию предупрежу и айтишников. Пусть диски трут. Пока!

Янина выбежала. Веня опустился в кресло. Сомнительные подписи наверняка всплывут. Арест шефа, проверка, погода — дрянь, жена бросила, еще и повестка в Следственный отдел. Как поступит настоящий мужик в подобной ситуации? Правильно: нажрется в хлам.

Валентинка

— Мужчина, остановитесь!

Возглас исходил от типа в ярко-голубой спортивной куртке и смешной красной шапочке с помпоном. Похожий на лыжника из семидесятых, он стоял у раскрытой дверцы шикарного «Ягуара», нагло перегородившего тротуар. Веня сделал вид, что к нему обращение не относится. Выскочил на проезжую часть, обогнул автомобиль и ускорил шаг.

Метров через сто Веня запыхался и вспотел. Неуклюжий на вид «лыжник» без труда догнал его и схватил за рукав.

— Мужчина, стоять, блин, я к вам обращаюсь! Вы Вениамин Осипович?

— Да, это я. А в чем, собственно, дело?

— Вам придется проехать в Следственный отдел.

«Лыжник» достал красную книжицу. На развороте, как положено, приклеили фото, стоял синий штампик, значилось имя и звание: лейтенант М. И. Бледовитый.

— Мне некогда, я тороплюсь, — промычал Веня.

— Это ненадолго, только показания снимем.

Веня послушно сел на заднее сиденье удивительно красивой машины. Автомобиль бесшумно тронулся и побежал по центральным улицам. Минут через пять свернули в переулок и въехали во двор тщательно огороженного особняка. Дежурный велел подняться на второй этаж, пройти в кабинет сорок восемь, к старшему следователю.

Следователем оказалась высокая, довольно полная брюнетка с короткими завитыми волосами. Странную синюю форму ее словно сшили на заказ для съемок эротического фильма: уж больно игривый покрой. Костюм выставлял напоказ пышную, правильную грудь, стройные ноги.

— Проходите, садитесь, Вениамин Осипович, — сказала следователь.

Она указала гостю на кресло у журнального столика, где чья-то заботливая рука сервировала кофейник, печенье, сливки и даже сухофрукты. Хозяйка кабинета устроилась напротив, элегантно закинув ногу на ногу. Её острые колени в неподходящих случаю сетчатых чулках, невольно приковывали взгляд. Накладные ресницы трепетали, словно крылья бабочки, а раскосые желтовато-зелёные глаза светились весельем.

— Угощайтесь. Если хотите, могу попросить принести вам коньяка, — предложила она, чуть склонив голову.

Веня украдкой разглядывал собеседницу. Дама была необычайно привлекательна, хотя выглядела немного игриво, будто только что ускользнула из чьих-то страстных объятий. Крупные симметричные черты лица, наглый широкий рот, влажный взгляд с лёгкими оттенками обиды и сладострастия — всё это пугало его до дрожи. Женщины с такой подвижной мимикой и выраженным бесстыдством манер всегда казались ему опасными.

— Меня зовут Дорис Викторовна Скунс, — начала она с лёгкой улыбкой. — Я буду вести ваше дело. Сразу предупреждаю: не пытайтесь изворачиваться. В прошлом я работала психиатром и тонкости мужской психологии изучила досконально. Мелкие тайны я прочту у вас на лице. А вообще, нашему ведомству многое известно и без психологии.

— Да? Неужели? — удивился Веня, стараясь сохранить спокойствие. — Но я вроде ни в чём не провинился.

— Ну, не скромничайте, — усмехнулась она. — Грехи за всеми водятся.

— Если вы имеете в виду подписи на документах, то меня вынудили… — начал оправдываться Веня, но тут же осёкся, понимая, что выдает себя.

— На моём столе, — продолжила Дорис Викторовна, игнорируя его смущение, — лежит внушительное досье. Если хотите, могу процитировать кое-что.

Она поменяла позу, плавно убрав одну ногу с другой, невольно демонстрируя нижнее белье в разрезе юбки. Пододвинулась ближе, распространяя горьковатый аромат парфюма. Веня, несмотря на смущение, не мог удержаться от фантазий: а что, если Дорис Викторовна… скинет юбку и, широко расставив ноги, посмотрит на него… Нет, он резко отогнал эту мысль, чувствуя, как кровь стучит в висках. Чтобы прийти в себя, он залпом выпил горячий кофе, обжёг гортань и едва не пролил остаток на брюки.

— Интересно, — промямлил он, стараясь отвлечься, — что же я такого натворил, по-вашему?

— Вот, например, — сказала она, листая бумаги, — в пятницу вы изменили жене с одной из сотрудниц банка. Насколько я понимаю, девушка из вашего отдела, Наталья Поперхон, так?

— Это клевета! — Веня вскочил, трясясь от возмущения. — Откуда вы это взяли? И что вам за дело? То есть… я хотел сказать… ничего не было. Ну… почти.

— Вениамин, успокойтесь, сядьте. В нашем деле мелочей не бывает, — улыбнулась Дорис Викторовна, внимательно наблюдая за его реакцией. — Вот, скажите, вы религиозный человек? Хотя, согласно анкете, вы сознательно крестились в зрелом возрасте. Это похвально. Более того, в досье есть пометка, что вы стояли в очереди на поклонение мощам святой Варвары. И, как сообщается, ушли, так и не дождавшись окончания ритуала. Почему?

— Причём здесь это? — опешил Веня. — Я действительно отстоял три часа, но потом замёрз, почувствовал недомогание и ушёл. Разве это преступление?

Следователь хитро прищурилась, но ничего не ответила, продолжая наблюдать за собеседником, словно раскрывала тайны его преступного сознания.

— Перейдем к главному, — хладнокровно продолжила Дорис Викторовна. — Не далее как десять дней назад вы поставили подпись на аналитической записке по сделке со «Жмур-банком». После чего из активов банка исчезло шестнадцать миллиардов. Чем вы можете оправдать свое поведение?

— Меня попросили, я не мог отказать. Светозар Бздяк, начальник инвестиционного отдела, человек беспринципный, потребовал — якобы для плана…

— Вениамин, вы же интеллигент, а верите в сказки. Как вам не стыдно? — Дорис Викторовна помахала в воздухе тонким, до абсурда длинным пальцем, словно дирижируя невидимым оркестром. — Кстати, сегодня утром вы затопили соседей снизу. Разве это хорошо? И куда делась ваша супруга? В рапорте наружного наблюдения отмечено, что ночевали вы один.

— Мы разошлись. Жена съехала к отцу… Но какое отношение это имеет к нашему разговору? Причем тут затопление, которого, кстати, не было? Почему вы меня мучаете нелепыми вопросами?

— Ах, вот как! Значит, вы уже не «безнадежно» женаты… Это обстоятельство в корне меняет угол зрения, под которым я собиралась вас сегодня рассмотреть.

Дорис Викторовна окинула его цепким взглядом, запорхала бархатными ресницами и задумалась. Затем неспешно поднялась, прошла к письменному столу, вытащила листок бумаги и что-то написала. Через секунду пораженный Вениамин прочитал записку: «Наш разговор записывается. Больше ни слова о работе!»

Следователь вернулась на свое место, села, аккуратно оправила юбку и начала говорить, словно забыв о допросе:

— Вижу, Вениамин, вам нехорошо, вы прямо побледнели. Выпейте кофе с сахаром, скушайте печенье. Может быть, у вас давление упало? Хотя нет… молчите! Это похмелье. Дышите глубже, чтобы не понадобилось вызывать неотложку. Не волнуйтесь, вы пока что свидетель. И не думайте плохо о методах ведения допроса.

— Что еще за методы? — едва не всхлипнул Веня.

— Я вам сейчас все объясню, — проговорила она с напускной нежностью. — Вы читали классиков немецкой философии? Знаю, что читали. Тогда вы в курсе, что наше государство неизбежно движется к эпохе изобилия. Но по мере продвижения растет и кассовая борьба. Средства ограничены, а желающих прильнуть к кормушке — пруд пруди.

— Но при чем тут я? — жалобно спросил он. — Я скромный служащий, делаю, что прикажут. По должности мне и не полагается знать лишнего. За бюджет начальство отвечает.

— Дело в том, дорогой Вениамин, что вы — свидетель, — проговорила она, словно смакуя каждое слово. — А что означает статус свидетеля? Это состояние суперпозиции.

— Какой еще суперпозиции? — он недоверчиво вскинул взгляд.

— Ну, все просто. На Западе до сих пор пользуются устаревшей презумпцией невиновности. А мы смело шагнули вперед. Абсолютной невиновности не существует. Все зависит от угла зрения. Свидетель — это своего рода кот Шредингера. Если завести дело — один вариант. Если временно отпустить фигуранта на свободу — второй. Пока же путь следствия не выбран — существует целая матрица вероятностей. Вы понимаете мой намек?

— Нет, — пробормотал он.

— Не пугайтесь. По вашему делу решения еще нет. Но давайте сделаем так: ступайте домой, отдохните. В банк больше не ходите. И не пытайтесь выяснять, что там происходит. Поняли?

— Ничего я не понял…

— Хватит мусолить эту чашку! — рявкнула она вдруг. — Вы ее зубами прогрызете. Здесь вам не ресторан и не клуб дискуссий. Поднимайтесь и ступайте. На сегодня допрос окончен.

Последнюю фразу следователь буквально выкрикнула. Веня остолбенел от этой сумбурной тирады. Но собеседница была так прекрасна, что он готов был ловить каждое ее слово, каждый взгляд. Лишь проклятая застенчивость мешала вздохнуть свободно. Он поднялся, покорно направился к двери, на миг оглянулся, бросил грустный взгляд на Дорис Викторовну и вышел из кабинета.

В коридоре она догнала его.

— Возьмите открытку, — прошептала следователь, протягивая конверт.

— Что это?

— Вы забыли, какой сегодня день?

— Какой? — растерялся он.

— Четырнадцатое февраля, — дыша прямо ему в ухо, произнесла она. — День всех влюбленных. Поздравляю вас. Вы ведь влюблены? Не вздумайте сказать, что я вам не нравлюсь, — всё равно не поверю. — Она улыбнулась так ласково, что у Вени отлегло от сердца.

— Нравитесь, — выдохнул он, невольно почесывая ухо, потревоженное ее горячим дыханием.

— Вот и забирайте открытку! — резко громыхнула она на весь коридор. — И идите к черту!

Сбитый с толку и ошарашенный, Веня вышел на улицу. И тут же вспомнил о своем недавнем намерении напиться до беспамятства.

«Холодное сердце»

Старинный особняк чудом пережил революцию, войну и последнюю реновацию. При царе здесь обитал никому не известный помещик. В годы советской власти в цокольном этаже обосновался секретный институт. Хмурые люди в серых халатах варили яды, чтобы оперативно решать вопросы с врагами отечества — как в тылу, так и за границей. В лихие девяностые здание приютило кооператив по производству полиэтиленовых мешков для покойников — крайне востребованной продукции в те времена. А после миллениума здесь обосновался модный ресторан под названием «Холодное сердце».

С названием вышел конфуз. Владелец вдохновился старым лозунгом: «Чистые руки, горячее сердце и холодный ум». Однако по недоразумению решил, что руки должны быть горячими от борьбы, ум — кристально чистым, как у буддистов, а сердце — холодным, чтобы не страдать от излишнего сочувствия. Когда ошибка вскрылась, курирующие ресторан чиновники только посмеялись — версия показалась им даже занятной.

Интерьеры заведения поражали аскетизмом с налётом тюремной эстетики. Скамьи и столы сделали из грубо сколоченных досок, тёмные сводчатые потолки навевали ассоциации с пыточным подвалом. Залы освещали керосиновыми лампами, свисающими с потолков на ржавых цепях, а вдоль стен тянулась колючая проволока. У входа, вместо привратников, несли службу часовые в шинелях, с овчарками, надрывно лающими на гостей.

Меню предлагало советскую лагерную классику. Еду и напитки подавали в алюминиевых мисках и кружках. Официантки щеголяли в военной форме сороковых годов — пилотки, толстые хлопчатобумажные колготы и стучащие по полу кирзовые сапоги. Чтобы клиенты лучше проникались атмосферой, персоналу разрешалось грубить: миски швыряли на стол с язвительными замечаниями. Из репродукторов, стилизованных под советские, доносился блатной шансон. Иногда его прерывали сводками с фронта в исполнении актера с голосом Левитана.

Веня заказал чифир, миску квашеной капусты и ломоть краковской колбасы, твёрдой как дерево. Пиво и водку здесь смешивали в кружках, выдавая за фирменный коктейль «Ёрш». Немного оправившись от шока, Веня достал из кармана открытку — настоящую валентинку с розочками и голубями. Надпись обнадёживала: «Не теряйся, влюблённый глупышка». Внизу был указан номер телефона. Помедлив минуту, Веня решительно позвал официантку.

— Что у вас нового в меню?

— Шпырь чебоксарский попробуйте, — улыбнулась официантка. — Старинное охотничье блюдо из сырого фарша кабана.

— Нет, пожалуй, воздержусь. А что-нибудь более традиционное?

— Пожалуйста, яловичина фронтовая, просроченная.

— Почему просроченная?

— Положено по рецепту, так деды в окопах кушали.

— А что-нибудь совсем простое?

— Кровяночка.

— А это что?

— Колбаска из печени с кровью.

— Слушайте, простые блюда имеются?

— Гречневая каша с валуями.

— Ладно, несите.

Грибы вошли в моду. В меню утверждалось следующее: «Гриб валуй — любимая еда патриотов и рыбаков, содержит в спорах начало и конец таблицы Менделеева». Веня позвонил друзьям: Сергееву, который питал слабость к вечеринкам, и работнику культуры Грише Белгруевичу. Оба когда-то учились с ним в институте. В бурные девяностые судьба забросила Сергеева на телевидение, а Белгруевича — в знаменитый НИИ КОРЯГА, учреждение, добившееся успехов в борьбе за чистоту русского языка и, заодно, заработавшее миллиарды на подрядах в сфере городского благоустройства.

Не прошло и получаса, как в зал ввалился Сергеев. Поддерживая репутацию ультраправого радикала, он предпочитал сорочки самых кричащих оттенков. Сегодня его украшала рубашка канареечного цвета. Сергеев присел, налил себе кружку «Ерша» и выпил залпом.

— Ты слышал? — выдохнул он. — Синекура нашего сегодня приняли! В аэропорту схватили. В Лондон смотаться хотел, но не успел. Канал теперь прикрыли.

— За что?

— Да зависть! Рейтинг у нас как член стоял.

— Слушай, а почему ваш канал «3К» называется? Что это вообще значит?

— Да хрен его знает! Главное, злободневные темы берём. Теперь же демократия, Запад критиковать никто не запретит.

— Так что Синекуру вменили?

— Говорят, деньги, что на «традиционные ценности» выделили, испарились. Болтают, он себе семейный склеп отстроил — как у фараона. Но это бред! У него дача скромная, всего три вертолётные площадки. И мрамор розовый, не жёлтый. Основное-то жильё у него в Лондоне.

— Жесть, — флегматично заметил Веня. — А нашего тоже упекли. Да и я сам засветился в мутной сделке. Сегодня к следаку таскали.

— А ваш обалдуй чем провинился? Он же осторожный, сука, как пескарь.

— Банк до санации довёл.

— Дела. Надо выпить. Почём тут пиво? — Сергеев глянул в меню и присвистнул. — Ого, дорого! Жаль, свое не захватил. Ящик по скидке недавно взял, год просрочки — ерунда, крепкое ещё.

— А ваш канал? Что теперь?

— На паузе. Но я не сдаюсь. Вернусь домой — стрим устрою. На кухне патриотический контент сварганю, пока меня не упекли. Кстати, угости грибочком. Валуи под водочку — самое то. Русский цимес.

— Олег, думаешь, нас обоих посадят?

— Всё возможно. Байку знаешь про часовые пояса? В Москве полдень, а в Кемерово до сих пор сорок первый год.

— Это точно. А в Челябинске — тридцать седьмой.

— И американцы гадят.

— Причём тут американцы?

— Всё из-за масонов. Заповеди Христа извращают. Например, «не убий» — что за заповедь? Если бы наши парни в Берлине бы такое слушали, сейчас мы бы вонючий шнапс вместо «Ерша» глотали бы. Или «не укради». Глупость! Укради, откати долю наверх — и Бог простит.

— Ты это серьёзно?

— Конечно. Америка живёт в кредит у третьего мира, собак друг у друга стригут — вот вам и раздутый ВВП. А у нас всё до последней пенсии какой-нибудь провинциальной бабуси в оборонку идёт.

— Ладно, хватит, давай выпьем.

— Давай. Кстати, официантки тут ничего! Брюнетка на бабушку в молодости похожа, когда та санитаркой в морге работала. Я бы ей вдул.

В этот момент в зал вошел Белгруевич. Покрытый сединой, словно инеем, бледный до желтизны, Гриша демонстрировал всему миру, что ему, плюнувшему на жизнь ипохондрику, терять нечего. Костюм его подчеркивал пренебрежение к моде: затертый пиджак с заплатами, сорочка с желтым от старости воротничком и брюки, пузырившиеся на коленях.

— Новости хреновые, — начал Гриша вместо приветствия. — Профессора Мочеструйкина забрали.

— Что?! — Сергеев аж подскочил.

— Пришли двое в чёрных пальто, на головах — меховые шапки, что-то типа казацких папах, на ногах — синие бахилы. Предъявили какие-то удостоверения…

— Капец, — выдохнул Сергеев.

— Утром, прямо во время концерта для студентов. Он там авторские песни исполнял — про стройотряды, про романтику лесоповала, про рассветы на Колыме. А тут — бац, наручники на глазах у всей публики. Теперь весь институт в трауре. У нас же в основном тётки пожилые работают. Зарплаты копеечные, до пенсии как до луны, а его песенки — свет в окошке.

— А за что его? — спросил Веня. — Он что украл?

— Да, говорят, нецелевое использование. Нам, понимаешь, денег дали на борьбу с иностранными заимствованиями в языке.

— Чего? — Сергеев нахмурился. — Какими ещё заимствованиями?

— Ну, например, слово «гаджет». Или вот это ужасное «каршеринг». Сами подумайте, звучит неприлично.

— Ты бы еще «селфакинг» вспомнил, — усмехнулся Веня. И как вы с этим боролись?

— Да потихоньку словари переписывали, сайты вредные блокировали, аппаратуру специальную в Японии закупили.

— Вот это времена, — покачал головой Сергеев. — Интеллигентов пачками гребут. Скоро за грешные мысли начнут сажать.

— А ты что думал? — поддержал Белгруевич. — Пока такие, как Мочеструйкин, пытаются наш язык от заморских словечек отмыть, их же за это в каталажку. Потому что сверху план по арестам спустили. Я, собственно, за этим и пришёл. Надо обсудить, что делать. А то, глядишь, завтра нас самих упекут по ложному обвинению.

— А что тут сделаешь? — Веня задумчиво крутил в руках кружку, будто она могла подсказать ответ. — Система как бронепоезд: полезешь — раздавит.

— Я думаю, коллеги за профессора стеной встанут, — сказал Гриша. — Надо челобитные властям писать, всей толпой в ножки кидаться, на телевидение наших тёток отправить, чтобы слезу пустили.

— Телевидение? Да поздно уже, — пробурчал Сергеев. — Последний патриотический канал «ЗК» закрыли.

— Но и молчать нельзя! — Белгруевич стукнул кулаком по столу так, что официантка за соседним столиком чуть поднос не выронила.

— Гриша, остынь, — успокаивал его Веня. — Давай сначала выпьем, а потом решим, как родине помочь.

— За справедливость! — выдал тост Белгруевич, поднимая кружку с «Ершом». — Будь проклят тот лживый мир, где нежную авторскую песню про Колыму заменяют клацаньем наручников!

Выпили. На миг за столом повисла тишина, наполненная тяжкими раздумьями.

— Да, Гриша, я тоже под следствием, — грустно сказал Веня. — Вызывали и сделали внушение. Пока свидетель.

— Ужасно, Веня! В этих казенных зданиях полно вирусов. Надеюсь, ты надел маску?

— Какую, блин, маску, Гриша? Меня на допрос таскали, а не на медосмотр!

— Все равно надевай маску! Хотя эти современные маски ни черта не держат. Я сам шью из марли, в три слоя, вставляю угольный фильтр. Дам тебе одну, только побрызгай фурацилином. Кстати, я забыл посуду продезинфицировать.

Белгруевич жестом подозвал официантку и спросил:

— Неудобно пить из кружек. Есть посуда поменьше?

— Ишь, привереда, — съязвила официантка. — Может, стакан принести?

— Несите стакан, — попросил Белгруевич, — еще дайте, пожалуйста, пачку антимикробных салфеток и кипяточку. Понимаете, я вчера на даче отравился.

Когда принесли подозрительный, загаженный мухами стакан, Белгруевич протер его гигиенической салфеткой и для верности еще сполоснул кипятком. Количество водки Гриша отмерял специальной мензуркой с мерными насечками, которую таскал с собой в футляре. Проделав все необходимые манипуляции, бледный ипохондрик выгнул спину дугой, взял рюмочку в левую руку, оттянул мизинец, запрокинул голову назад и резко влил содержимое в рот.

— Что-то водка у них несвежая сегодня, — печально произнес он.

Пиршество продолжалось, беседа принимала все более хаотичный характер. Веня пил много, но оставался трезвее всех, как будто спиртное в его организме служило лишь топливом для сарказма. Сергеев, напротив, проявлял нездоровую энергию, то и дело хватая официантку за ляжку, лез под юбку, заводил беседы под предлогом уточнения меню. Белгруевич, ко всеобщему удивлению, быстро скис, хотя пил мензурками. Он сидел, уткнувшись в тарелку, словно викарий, сочиняющий проповедь.

— Знаете, что я понял? — вдруг выдал Сергеев. — У меня три любовницы. Ну, решил одну навестить. Лариса, красивая, хоть и глупая как русалка из мультика. С порога денег попросила. Ладно, думаю. Еду к другой, Алине, она как болонка: капризная, но милая. И та денег просит. Ну, хорошо. Быстро вдул — и к третьей, Ирине, у той мозгов навалом, но ноги кривые. Итог? Всем троим заплатил. За что? — он поднял палец. — Просто за дырку. «Кожаный мешочек» с гонореей. Но почему к бабам всё равно тянет, как магнитом?

— А что твой психотерапевт говорит? — лениво спросил Веня, безуспешно пытаясь разрезать краковскую колбасу тупым ножом.

— Не верю в психотерапию, — буркнул Сергеев, подливая водки. — Лечусь буддизмом, пивом и, если совсем плохо, водкой.

— Ошибаешься, Олежка, — вздохнул Веня. — Меня недавно на сеансе просветили. Знаешь, почему утята за матерью бегают? Им всё равно, за кем бегать. Хоть за воздушным шариком. Увидели темное пятно — нейронные цепи замкнулись. Мужики такие же. Лишь бы тёплое тело и дырка нашлись.

— А женщинам что нужно? — буркнул Белгруевич, не отрываясь от тарелки.

— Размножение, конечно, — хмыкнул Сергеев. — Мужик для них — шприц со спермой. Или кошелёк.

— А я, похоже, заболел, — вдруг перебил Белгруевич. — Горло дерет, голова трещит. Может, отравился. На даче новую сауну сделал. Печку камнями обложил, а температура не держится. Должно быть полтораста градусов, а получается черт знает что.

— Полтораста? — переспросил Сергеев, почесав подбородок. — Ты гений или враг человечества? Что за режим? Овощи тушить?

— Это идеальная температура, — буркнул Белгруевич. — В журнале читал. Но печка барахлит.

— Может, камни не те взял? — предположил Веня. — Не метеоритные случайно? Они радиоактивные бывают. Вот и траванулся.

— Глупости, — отмахнулся Белгруевич. — Это из-за вентиляции. Хотя, может, грибы не те скушал. Мы с лета с матерью валуев насушили, а они ложными опятами оказались…

Во время разговора из служебного помещения появился администратор в строгом чёрном костюме. Он величественно нёс поднос, на котором возвышалась суповая кастрюлька. Подойдя к одному из столиков, молодой человек остановился. За столиком ужинали трое респектабельных господ, одетых в синие деловые костюмы, сшитые по последней моде. Никто из них не обратил внимания на подошедшего.

Улучив момент, администратор торжественно снял крышку с кастрюли и, ухватив её за ручку, стремительно опрокинул содержимое за шиворот ничего не подозревавшему господину. В кастрюльке оказался борщ: по спине жертвы расплылось ярко-красное пятно, повалил пар, а ошмётки картофеля и свёклы скользнули вниз. Совершив своё злодеяние, администратор принял театральную позу и изобразил сардоническую улыбку.

Ошпаренный господин взревел, как раненый зверь. Двое его спутников вскочили и бросились к выходу. Как выяснилось, они отправились за охраной, дежурившей у машин на улице. Вскоре в зале появились двое широкоплечих казаков в папахах. Оценив ситуацию, они без промедления кинулись к администратору. От первого же удара поднос со звоном отлетел в стену. Злодей вскоре оказался на полу со скрученными за спиной руками. Он визжал, как поросёнок, под градом ударов нагайками.

Женские крики наполнили помещение, посетители поспешно вскакивали с мест, некоторые рванули к выходу, создавая суматоху и хаос. В атмосфере паники смешались возгласы, шум падающей мебели и топот бегущих людей. Друзья оказались в первых рядах очереди в гардероб. Накинув пальто, выбежали на мороз.

— Олежек, — спросил Веня, — вот ты всё знаешь, расскажи нам, что сейчас произошло?

— А что тут знать? — произнёс Сергеев. — Ребёнку понятно. Очередной обманутый дольщик. Ошпаренного дядьку я вроде узнал: его зовут Андрей Бигузякин, вице-президент строительной компании «Писа-Роза». История старая — набрали кредитов, пообещали построить коттеджный посёлок в лесу, дома по низким ценам продавать. А в итоге всех кинули.

— Понятно, — сказал Веня. — Надо нам куда-нибудь переместиться, пока полиция не приехала. Предлагаю свалить в баню.

«Вознесенский централ»

— Проходите, ребятки, проходите, парок нынче отменный.

Бородатый привратник в красной ливрее распахнул двери с ловкостью, достойной клоуна. Незаметным движением он отправил протянутые купюры в недра своего кармана. Друзей здесь знали как «студентов», а значит, пускали за полцены, если платить мимо кассы.

Когда-то на этом месте возвышался храм Вознесения на Крови. В советские годы от церкви остался лишь остов — купол срезали, а внутри устроили душевые для рабочих троллейбусного парка. В девяностые здание переквалифицировали в склад металлолома. И только в нулевые кирпичный инвалид обрел крышу — как физическую, так и фигуральную. Владельцы, решившие превратить его в баню, к ремонту подошли творчески: облупившаяся штукатурка, закопченные дубовые рамы, а на стенах — фрески, изображающие сцены ада. Атмосфера напоминала вокзальный зал ожидания где-нибудь в глубокой провинции: скамьи из массивного дерева, бронзовые светильники и толпа потных «пассажиров», теряющих терпение.

Посетители собирались самые разные — от чванливых служащих до матерых уголовников. Но стоило всем избавиться от костюмов, как социальные различия стирались. Разговоры перемежались блатными словечками, мелькали татуировки, блестели массивные кресты на цепях. В ход шли напитки: пиво, а иногда и водка. Мужики наслаждались жизнью с видом трехлетних младенцев, которых только что пощекотали.

— Веня, что думаешь про экономику? — спросил Сергеев, развалившись на лавке.

— Наша экономика, — протянул Белгруевич, — как… ну, в общем, пиписька гномика. Отрезанная, засохшая и вонючая.

— Чего? — Сергеев приподнял бровь.

— Это песня такая, — объяснил Гриша. — А если ты про «Жмур-банк», то там ему капец. Зажмурился, считай.

— Ты не прав, Гриша! — горячо возразил Сергеев. — Гена Блюй — гений финансов. Бухает, конечно, как верблюд в пустыне, но мастерство не пропьёшь.

— Олежек, не неси чушь, — отмахнулся Веня. — Вот правду говорят: сорок пять лет — пограничный возраст. Между детством и глубоким маразмом.

Друзья разделись, вооружились березовыми вениками, надели войлочные шапочки и отправились в святая святых. У входа в банный алтарь собралась очередь. Банщики подготовили фирменный «вознесенский» пар с ароматом таежных трав. Нетерпеливая толпа готовилась ворваться в раскаленную парную. Мужики заходили гуськом, поднимались по ступенькам на полати, пригибаясь от нестерпимого жара, стелили простыни на обугленные осиновые доски и укладывались плотными рядами.

В парной голоса умолкали. Действо напоминало обряд: пар поднимался плотным облаком от пола до потолка. Люди лежали, вбирая нисходящее тепло. Через некоторое время появлялся «архангел» — банщик с простыней на жерди. Он плавно взмахивал своим «опахалом», аккуратно опуская пар на тела, стонущие от жара. Голос «архангела» звучал умиротворяюще:

— Разговоры в сторону, шепоток проглатываем. Десять минут невесомости. Лежим, мужики, терпим. Кому холодно — к печке, кому жарко — в купель, кому мало — в буфет, кому много — на улицу. Если не терпится — в туалет. Расслабляемся, вбираем пар. Представляем, что прямо сейчас в нашу парную на цыпочках заходит женская волейбольная сборная, одна за другой…

Пар пронизывал до самого позвоночника, кожа становилась нечувствительной. Разгоряченные мужики вываливались из парной, ныряли в ледяную купель, погружались с головой и мчались к кружкам с пивом. Вокруг раздавались смех и громкие возгласы.

Веня, умиротворенный, развалился на скамье. Сергеев потягивал пиво, а Белгруевич наслаждался малосольной красной рыбой с бородинским хлебом и маслом. Жизнь налаживалась после волнений дня.

— Прикиньте, — сказал Веня, — Лёшу Припрыжкина сегодня у метро встретил.

— Да ну? — удивился Сергеев. — Я слышал, он после института в Индию подался, фоткать вроде. Чем сейчас занимается?

— Да ничем. Бомжует. У прохожих мелочь клянчит.

— Вот это поворот! — Сергеев захохотал. — Ты с ним говорил?

— Не, он с похмелюги был, воняло так, что аж глаза резало. Я ему полтинник сунул и свалил.

— А Курильчиков Игнат что? Тоже в Индию рванул? — вспомнил еще одного приятеля Сергеев.

— У него ещё веселее, — усмехнулся Белгруевич. — Теперь он себя потомков персов считает. В Пакистане живёт. Загорел до синевы, босиком ходит, в каких-то тряпках индийских. Принял зороастризм, говорит, нашёл гармонию.

— Женился? — уточнил Сергеев.

— Да какой там! Теперь ему к бабам запрещено.

— Вообще? Даже… вдуть нельзя? — изумился Сергеев. — Как так жить?

— Нормально живёт. По жарким странам мотается, днём голышом под солнцем шляется, вечером с сектантами у костров: бубны, мантры, травка — вся эта движуха.

— А деньги-то откуда? — не унимался Сергеев.

— Помнишь Боговепря? Говорят, он ему дальний родственник.

— Да ну! — глаза у Сергеева на лоб полезли.

— А Боговепрь, кстати, с нашим банком мутит дела, — задумчиво вставил Веня. — С Витопластунским они кореша. Говорят, провернули схему на шестнадцать миллиардов.

— Какие шестнадцать! — хмыкнул Белгруевич. — Считай, все сорок восемь. Ещё и культурку под это дело развивают и телевидение.

— Думаешь? А кто эти хмыри в чёрных пальто? — сменил тему Веня.

— Интересная история, — Белгруевич поднял палец. — Пётр Абрамович, наш завхоз, рассказывал: вроде еврейская закулиса пролезла в спецслужбы.

— О, понеслась звезда по кочкам, — перебил Веня. — Опять евреи во всём виноваты?

— Ты знаешь, как их шапки называются? Штраймл! Из меха лисы, между прочим.

— А почему они в бахилах?

— Чтобы русской грязью не пачкаться. Их так и зовут: «Синие бахилы». Секта, короче.

— Во всём виноваты америкосы! — взялся за свое Сергеев. Ну какого рожна они прут на «красные линии» и тревожат наши озабоченности. Да у нас и так этих озабоченностей, как у сучки блох! Куда ни плюнь — вот она, нагноившаяся и распухшая озабоченность.

Разговор внезапно прервался. В бане началось нечто несуразное. У входа в общий зал раздавались нервные голоса. В холле появились два человека с выдающейся внешностью. Худые, носатые, в длиннополых чёрных пальто и в высоких меховых шапках невиданного фасона. На ногах, поверх ботинок — синие бахилы.

Пришедшие настойчиво требовали что-то. Администратор зала, толстый, неуклюжий и добродушный Максимыч, оправдывался как школьник:

— Да не могу я вам этого позволить! Ждите, пока люди оденутся, выйдут на улицу. Там и разбирайтесь со своими делами.

Банщик оглянулся на толпу, словно прося поддержки. Среди гостей парной нашлось немало узнаваемых и влиятельных лиц, но никто не спешил вмешиваться.

— Нам нужен Боговепрь, — длиннополые субъекты произносили каждое слово так, будто выкатывали предъяву. — Имеются данные, что он сейчас здесь. У входа охрана нейтрализована. Скандал, полагаю, повредит репутации такого… — один из них выразительно обвёл взглядом стены с облупившейся краской и старенькие лавки, — заведения. Найдите его и попросите выйти.

Максимыч, крепкий и увесистый, как старый чугунный котёл, принял боксёрскую стойку. Два массажиста, накачанные и злые, встали по бокам. Публика, к этому часу изрядно подвыпившая, недовольно загудела. Очевидно, симпатии склонялись на сторону старого банщика. Врываться в парную, где отдыхают представители высшего эшелона московской воровской элиты, считалось западло.

Однако длиннополые тоже не собирались отступать. С обеих сторон начались ожесточённые переговоры с начальством по телефону. Но у длиннополых связи оказались покруче. Через пять минут Максимыч, мрачно отступив, кивнул массажистам, и те, с явным сожалением, направились в душевую. Вскоре вывели виновника переполоха — невысокого, загорелого до бронзового блеска мужчину с выдающейся лысиной и массивным крестом на толстой золотой цепи. Веня, скрывшийся за колонной, узнал его — это был Боговепрь, тот самый, с которым он недавно столкнулся на корпоративе.

Администрация объявила о досрочном завершении сеанса. Гости возмущались, но поспешили к душевым. Там начались пересуды:

— Вот времена пошли, вот понятия! — ворчал бородатый дядя с татуированными церковными куполами на груди. — За что пассажира повязали? Может, у него семья, дети, семеро по лавкам.

— У нас зря не сажают! — возразил худощавый мужик с круглым, как мяч, животом. — Если ничего не совершил, значит мыслил неверно. Рамсы попутал твой Боговепрь. Недопонял слегонца, на власть полез. А власть — это святое.

— Да ну тебя, — хмыкнул бородач. — Ты что, в патриоты подался?

— Может, и подался, — задумчиво ответил пузатый. — Теперь как у нас заведено? Прикажут — отдашь долг родине и сядешь. И молчи в тряпочку. На том и стоим, что полстраны скоро будет на нарах.

Душевая гудела, как улей, пока гости не начали покидать баню. Максимыч, сидя на лавке, задумчиво тёр потную шею полотенцем.

— Что за жизнь пошла… — буркнул он, глядя в таз с размокшими вениками. Банщик подавил тяжёлый, полный печали вздох и принял запотевшую кружку пива от официанта.

По домам расходиться не хотелось, друзья решили поехать в ночной клуб на Петровке. Сергеев рекомендовал одно весьма «зачетное место». Взяли такси, но несмотря на смехотворное расстояние, попали в мертвую пробку. Таксист, молодой жизнерадостный узбек, проявил осведомленность. По его мнению, улицы перекрыли в связи с демонстрацией.

— Какая, к черту, демонстрация зимой ночью? — удивился Веня.

— Успокойся, Веня, — сказал Белгруевич. — Это ежегодный парад работников муниципальных служб. Духоподъемное мероприятие.

— Разве парады не в мае? — усомнился Сергеев.

— Нет, власти календарь поменяли, уточнил Белгруевич. — На майские принято на дачу ездить. Дневные шествия запретили. К тому же День святого Валентина надо чем-то перебить, это враждебный праздник.

Из окна такси друзья ничего не увидели, кроме рядов машин, мирно дымящих под легким мокрым снежком. Веня отвернулся от стекла и вспомнил, как герой Сартра описывал внезапную, накатывающую без причины тошноту. Эта тошнота иногда словно из ниоткуда настигала интеллигентов, стоило им взглянуть на окружающую реальность.

Внезапно, сам не понимая почему, Веня распахнул дверь машины. Не прощаясь, выскочил на улицу, оставив Сергеева и Белгруевича в состоянии полного изумления. Те только обменялись взглядами, но останавливать друга не стали. Борясь с приступом тошноты, Веня побрел вперед, сворачивая то в один переулок, то в другой. Сырой воздух, пропитанный запахом выхлопных газов, не способствовал улучшению самочувствия.

Ночь перевалила за середину. Выйдя на темную, вымощенную плиткой пешеходную улицу, Веня неожиданно увидел ту самую демонстрацию, которую обсуждали в такси.

Группа людей старалась, кто как мог, выразить патриотические чувства. Впереди шла колонна рабочих в синей униформе. Они держали транспарант с надписью: «Власть — это сила!». За ними шагала разношерстная кучка, состоящая из людей в военной форме разных эпох. На груди у многих поблескивали винтажные медали. Сверху яркими красками сверкал плакат: «Готовы ко всему!». Замыкала шествие дюжина женщин пенсионного возраста в теплых пальто и серых шерстяных платках. Их скромный лозунг гласил: «Все веселей и радостней жить!».

Пьяный бородатый рыбак в камуфляжной куртке, шагая в хвосте колонны, наяривал на баяне «Синий платочек».

У Вени зачесался левый глаз. Он снял перчатку, достал носовой платок и протер слезящиеся глаза. Когда зрение вернулось в норму, демонстрации как не бывало. На пустынной улице остался только одинокий юродивый, изможденный мужчина в грязной шинели железнодорожника. Из-под шинели торчали голые волосатые ноги, обутые в белые женские фигурные коньки.

— Черт знает что, — тихо выругался Веня и, покачав головой, спустился в подземный переход. Он направился к ближайшему входу в метро, надеясь скрыться от навалившегося на него чувства горького абсурда.

Последний вагон

Мраморные залы московского метро, некогда блиставшие чистотой, после девяностых покрылись налётом въевшейся в камень грязи. Но ночью, когда поезда уносят толпу в спальные районы, центральные станции обретают прежнее величавое спокойствие. Одну из таких станций строил отец Вени. Дома, в жестяной коробке, хранилась вырезка из газеты: «Коллектив Метростроя к годовщине Великого Октября вводит в строй…». На размытом фото — группа людей в добротных меховых шапках и пальто. Взгляды сосредоточены, улыбки натянуты. Среди них — осунувшийся человек с задумчивым, грустным лицом. Это был его отец.

Уже тогда, он знал, что тяжело боен. Умер, когда Вене исполнилось семь. На поминках шептались о радиации. Подвыпившие сослуживцы рассказывали о подземных тайнах Москвы — ядерных бомбоубежищах, чьи бронированные тяжелые двери выдвигаются по рельсам, спрятанным в переходах станций глубокого залегания. Веня слушал внимательно, но понимал мало.

Сегодня воспоминания отступили. Приближался час ночи — время, когда движение поездов замирает. Веня вскочил в последний вагон на «Лубянке», упал на жёсткое сиденье и задремал. Разбудила его тишина. Поезд застыл в тоннеле. Вагон пустовал, «Парк культуры», скорее всего, уже проехали.

Неожиданно в воздухе запахло так, будто кто-то стащил сапоги и поматывал портянки. Веня обернулся. В углу вагона, развалившись на сиденье, дремал Припрыжкин. На этот раз его одежда выглядела чуть опрятнее, чем утром, а амбре, сопровождавшее бродягу, стало слегка терпимее — вероятно, за день он успел помыться.

И тут свет в вагоне погас. Через торцевое окно Веня заметил, что в соседнем вагоне всё оставалось по-прежнему: лампы горели, люди сидели, уткнувшись в экраны смартфонов. Раздался скрежет, вагон дёрнулся, но остался стоять. Состав двинулся дальше без последнего вагона.

«Очевидно, сцепка разъединилась», — подумал Веня, начиная нервничать. Впрочем, трое офицеров, удобно расположившиеся чуть поодаль, явно не разделяли его тревогу. Один из них читал газету, двое других тихо беседовали. Паниковать незачем. Наверное, машинист поймёт, что потерял хвост, вызовет кого надо, всё починят. Надо лишь подождать.

И действительно, спустя десять минут из тоннельной тьмы выплыл старенький ремонтный локомотив. Лязгая тормозами, он остановился. На открытой платформе громоздились лебёдки, подъёмники и мотки кабеля. Веня, зябко поежился со сна, из чистого любопытства пересел поближе к торцу вагона, напротив дремлющего Припрыжкина.

Из кабины локомотива выбрались двое рабочих в потёртых телогрейках. Один из них — крепкий дед с малиновым носом — оглядел сцепку взглядом знатока. Он ловко прицепил вагон, кивнул напарнику, и вот свет снова зажегся, а их маленький состав двинулся в прежнем направлении.

Веня вздохнул с облегчением, но решил от греха подальше выйти на ближайшей станции. Однако прошло пять, десять, пятнадцать минут, а до станции они так и не доехали. За окном мелькнула развилка путей. Было заметно, что состав свернул в боковой тоннель, скорее всего, на какой-то запасной путь. И тут произошло совсем странное. Один из офицеров, седой полковник с обветренным шершавым лицом, поднялся и направился к Вене.

— Молодой человек, — сказал он, строго глядя в глаза. — Скажите, какое сегодня число?

Веня не мог сообразить и кинул взгляд на экран телефона:

— Пятнадцатое февраля.

Полковник нахмурился, словно услышал плохую новость.

— Спасибо, — произнёс он сухо и вернулся на своё место.

Вене бросилась в глаза одна странная деталь. Форма на полковнике была явно не современной — старый советский покрой. Казалось, в метро случайно зашёл актёр из сериала. Веня почувствовал себя неуютно. Становилось душно, вагон бросало из стороны в сторону, колёса издавали зловещий скрежет, будто они катились уже не по рельсам, а по неровному железному настилу.

Между тем Припрыжкин, до этого смирно сидевший в своём углу, прокашлялся и заворочался.

— Забавно! — сказал он.

— Что? — переспросил Веня, подавляя панику.

— Говорю, забавно получилось, — повторил Припрыжкин, глядя в окно, где ничего не было видно, кроме черных стен. — Утром вроде виделись, ты на работу торопился. А теперь вот все равно вместе едем.

— Куда едем? — внутри у Вени всё сжалось от предчувствия беды.