Бесплатный фрагмент - Шесть пассажиров

ЖИЗНЬ И УДИВИТЕЛЬНЫЕ СНОВИДЕНИЯ КИРА ЭККЛЕЗИАСТОВА

(Гротескное, психоделическое жизнеописание-сказка)
(2005 год)

Кир Экклезиастов был свободолюбивый поэт. Все поэты любят свободу… Но он любил её особенно! — Дерзко, по-юношески пылко, с отчаянным восторгом последнего вздоха глядя на её незрелые плоды. Одна его поэма состояла из повторённого десять раз слова: «свобода». «Свободный стиль» — сказали об этом произведении критики. И всё. Больше они не нашлись, что сказать. Зато поклонники изощрялись вовсю:

— Это так свежо! — Как глоток чистого воздуха, после его прохождения над альпийским курортом! Это не что иное, как прорыв в будущее, — взгляд независимого ума сквозь трясину ментального мусора! — говорили другие. Но, что бы там кто ни говорил, а Кир Экклезиастов продолжал творить. И творчество его становилось всё краше, а язык веселее, несмотря на то, что сквозь стихи его стали всё чаще проступать следы одному ему понятной меланхолии.

«Микеланджело в Трускавце (путевые записки одного известного человека, путешествующего автостопом)» — так называлась его эпохальная поэма, которую он успел закончить аккурат в свой 30-й день рожденья.

Заканчивается эта грандиозная вещь, полная бурных эмоциональных всплесков и недетской эротики, такими вот строчками: /Я тебя не любил, но просил я об этом/Ибо, кто б я ни был, знаю, был я поэтом/. Было у него также и несколько прозаических опусов. Один из них — «Приехав, они слезли с коней и полезли на кобылу» — даже получил почётную награду «За весомый вклад в мировую культуру».

Но говорить мы здесь будем не о заслуживающем пристального внимания и всяческих похвал творчестве Кира Экклезиастова, а о событийно насыщенной жизни его. О его, полных фантасмагорических приключений, сновидениях и о яви, так густо замешанной на чуднóй небывальщине, что её часто трудно отличить от сна. Короче, обо всём том, что является причиной и основой творчества этого выдающегося литератора современности.

Вот взять, допустим, всем (или почти всем) известную историю о контакте Экклезиастова с уфонавтами! Столько драматических моментов! Говорят, — он хотел совершить переворот в масштабах двора! Ну да что тогда было с него взять? Он ведь ещё был маленький! А потом к маленькому Киру приехали агенты… Агенты, — это такие дядьки, которые ездят в чёрных «вольво» и носят чёрные очки и галстуки-бабочки — тоже чёрные! А появляются они всегда — как грибы после дождя — после прилёта-улёта уфонавтов. И вот тогда агенты что-то такое сделали с Киром, после чего он стал писать стихи. Стихи про свободу. Кир Экклезиастов был свободолюбивый поэт! Взять хотя бы эти слова, сказанные им тогда уфонавтам и вырванные под страшной пыткой из старушки-соседки, которая принимала тогда все данные контакта в аудио формате, сидя в соседней комнате и прижавшись левым ухом к стене: «Я не хочу!» Но уфонавты, тоже ведь, ребята не лыком шиты! Говорят: «Не хочешь? Погоди, вот приедут агенты, живо захочешь!» Так оно и случилось. Когда приехали агенты, первое что сказал Кир, было: «Хочу!»

— Хочу, — говорит, — адвоката»

— Да где ж мы тебе возьмём адвоката в три часа ночи? — возмущённо воскликнули агенты. И вот так первое Экклезиастово желание было круто обломлено! Так он и стал поэтом. Поэтому и жизнь у него была полна поэтики.

Как-то раз пошёл Кир Экклезиастов в Гастроном — захотелось ему кефира… Видит он: ряд холодильных прилавков со всякой снедью, в одном конце касса, и вдоль всего ряда прилавков стоит очередь, своим бестолковым стоянием, скрывающая от глаз наблюдателя (Экклезиастова Кира) содержимое оных прилавков. Попытался Кир и так и этак — и снизу и сверху и сбоку — посмотреть да увидеть, что там почём, но не вышло. Посмотреть-то он посмотрел, да только ничего не увидел. И тут Кир Экклезиастов пришёл в ярость.

— Вы полагаете, то непотребство, что у вас изображено на футболке, должно находить себе проявление в Гастрономе? — с жаром вскричал Кир, обращаясь к потному мужчине в красной футболке с надписью «Моя родина СССР» на животе и соответствующим гербом на всю грудь. Лицо потного мужчины моментально сделалось таким же по цвету, как и его футболка, вот только без надписи и без герба, так разозливших Экклезиастова. Он — потный мужчина — тут же сделал выпад правой, но ни разу не попал, а, вместо этого, Кир Экклезиастов уложил его одной левой. Правой он, в тот момент, придерживал кепку. Чтоб не упала…

Вот такой был герой Кир Экклезиастов! Продавал персидские ковры Саше Мышьяковой… Та их, в свою очередь, меняла на нижнее бельё. А Экклезиастов со всего этого имел процент — абрикосовые косточки; у него был абрикосовый сад. В тени абрикосовых деревьев он любил сидеть и сочинять свои эпохальные поэмы. Про то, как Наполеон победил Гитлера в неравной битве на Сейшельских островах, про тысячу и одну ночь Брахмы и первые минуты жизни мира… Неистощим был талант Экклезиастова! Он мог взять абрикосовую косточку и, глядя на неё, рассказывать о далёких звёздах и параллельных мирах, о добре и зле, о женском и мужском… о собаках и кошках, о кошках и мышках, о королях и капусте, о презервативах и прокладках, о городах и сёлах, о грустных и весёлых…

Взял однажды Кир Экклезиастов перо с чернилами, пергамент и написал письмо Гарри Поттеру. Написал, а как отправить, не знает. Нет у него почтовой совы! Ну, он поймал воробья, заколдовал его, привязал письмо к ноге и отправил…. Но, то ли письмо было слишком большим, то ли воробей чахлый попался, а только ничего у Кира с этой затеей не вышло. Воробей упал, не успев взмахнуть крыльями и его тут же, вместе с письмом, замёл дворовый кот Вася. И пока Экклезиастов спускался на лифте с четырнадцатого этажа, и кот, и воробей, и письмо начисто пропали. И тогда он решил больше не писать писем Гарри Поттеру. Писал письма только Санта-Клаусу. С ним было проще… У Кира был знакомый дворник Саблеухов, который лично передавал Санта-Клаусу письма…

Вообще у Кира Экклезиастова было много хороших знакомых. И, главное, полезных. Вот взять хотя бы уфонавтов…. Однажды, например, Кира Экклезиастова и Сашу Мышьякову, за неуплату взносов в «Международный Фонд Защиты Детей От Их Родителей» и в фонд «Матери Одиночки Против Детской Порнографии И Просмотра Эротики До Тридцати Лет Включительно», повязало ЦРУ. Но потом пришли уфонавты и спасли их. Незаменимые ребята эти уфонавты! Знают, когда и кому палку в колесо поставить. И это при том, что сами уже и забыли, как оно выглядит — колесо. Другие принципы передвижения, как никак! А ЦРУ, по известным причинам, решило умолчать об этом инциденте. Вот только агенты время от времени наведывались — проверяли абрикосовые косточки на радиоактивность. Но, не находя таковой, раздосадованные, уезжали восвояси.

Когда Кир Экклезиастов был маленьким, мир был большим. Когда Кир Экклезиастов вырос, мир стал маленьким. Что-то случилось с миром, что он стал сжиматься по мере роста Кира. Вот, как-то раз… маленький Кир Экклезиастов пошёл в Лес. А, надо сказать, Лес в те времена был тоже большим. Не в пример теперешнему. Пошёл он в Лес и заблудился…. С тех пор в Лес не ходил.

Будучи маленьким и ещё никому не известным, Кир Экклезиастов очень любил давать автографы. Однако, по причине его неизвестности, эти самые автографы у него никто не хотел брать. Из-за этого у маленького Кира часто случались стрессы и нервные срывы. Чтоб снимать стрессы и нервные срывы, он прибегал к различным средствам: делал утреннюю зарядку, вставал с правой ноги, занимался таэквон-до и джиу-джицу, смотрел на звёзды, играл на флейте, пёк картошку на углях, ходил в ночные клубы, писал маслом, курил траву, реставрировал храм Христа Спасителя, подкладывал кнопки на стулья, читал Гарри Поттера, рыл траншеи, ходил в… Гастроном!!! Хотел даже во второй раз в Лес пойти, но передумал. Потом пришла Саша Мышьякова, принесла водки; они посидели, и стрессы и нервные срывы у Кира прошли.

Был момент, когда Кир был маленький, он хотел поехать в Никарагуа. Но не поехал. — Мама не пустила… А, когда он вырос, ему перехотелось ехать в Никарагуа. Зато захотелось поехать в Гондурас. Но в Гондурасе он тоже не был. Как и во многих других хороших странах. А не поехал он в Гондурас теперь уже из-за Саши Мышьяковой.

— Зачем тебе ехать в Гондурас? Ты ж сам Гондурас! Хочешь посетить названную в свою честь страну? Езжай! Только я тебе не попутчица. Представляю, какие чудеса ты будешь там творить! И ведь не отпущу я тебя одного-то! Боязно мне! Так что, брат, оставайся лучше здесь — в Рассее! Тут и я под боком. Тут тебе, опять же, и Гастроном. И ларёк, если до края дошёл. А там тебе кто поможет?

Посидел Кир, помолчал и решил никуда не ехать.

Вообще, когда Экклезиастов был маленьким, всё у него было по-другому. Не было докучливых репортёров, не было грязных сплетен в газетах. Он, к примеру, мог запросто, среди бела дня собрать друзей, баб, набрать пойла, взять Сашу Мышьякову и пойти на рыбалку. А что теперь? Сиди себе под деревом, пиши стихи, да косточки абрикосовые пересчитывай. Вот он и пускается в разные авантюры. То с уфонавтами контакты налаживает, то агентов в неприличное место посылает. Нервный стал Кир. Совсем сдают нервишки. Уже и водка ему не помогает, как в былые времена. И деревья абрикосовые тоску нагоняют. Потного мужчину-то он вон как отделал! До сих пор в коме лежит… Ну, так он сам, в общем, и виноват, потный мужчина. Нечего лезть в такой вызывающей футболке в Гастроном, куда Кир для снятия стрессов и нервных срывов приходит. Он, — потный мужчина — видать, напомнил Экклезиастову о старых временах, когда он был маленьким, а мир был большим. С одной стороны, то, что мир был большим, это хорошо. Но ведь, с другой стороны, Экклезиастов был маленький. — Это плохо. Вообще это очень сложный вопрос. У него была возможность ходить с Сашей Мышьяковой на рыбалку, и не нужно было писать стихи. Но, при этом, он боялся мира, который был большим, он боялся ходить в Гастроном. Но больше всего он боялся Леса. А теперь, когда мир стал маленьким, он ничего не боится. Даже Леса не боится! Но ходить туда отказывается.

А ещё был момент: когда Кир Экклезиастов был маленьким, он не умел пить кефир… И, когда попробовал, — захлебнулся и умер. Он очень любил кефир. Но больше всего он любил абрикосы с чаем, иногда — чай с абрикосами. И абрикосы у него, надо сказать, были все разные. Были абрикосы с косточками — были абрикосы без косточек (Это те, у которых косточки он предварительно вынул). Опускает он, скажем, абрикос в чай и начинает думать: «а есть ли там косточка или нет её вовсе?». И, пока он так думает, чай понемногу остывает и становится приемлемым для употребления. Потом он достаёт абрикос, кусает его и находит ответ на свою дилемму. А потом пьёт чай. Потом опять…. А потом приходит Саша Мышьякова с двумя вёдрами. Одно ведро пустое — для косточек, а другое — до краёв заполнено новой порцией абрикосов. Один раз ведро оказалось не полным…

Кир Экклезиастов разозлился и надел то ведро Саше на голову. А Саша отомстила ему — долго плевалась потом косточками. Потом обоим пришлось пластическую операцию делать, — им было стыдно смотреть на себя в зеркало.

Позже они с Сашей, — чтоб устранить возможность повторения таких инцидентов, — наладили эскалаторную доставку абрикосов из сада прямо к столу Кира Экклезиастова. Но потом абрикосы ему разонравились, и он сломал эскалатор.

— Не хочу больше абрикосов! — говорит он Саше. — Хочу персиков. — Голых… нектаринов! Сделай так, чтоб они мне сами в чай падали!

А Саша взяла швеллер, что остался от поломанного эскалатора, и перегнула его о макушку Экклезиастова.

Короче, не получилось ему голых персиков отведать. И он потом всю жизнь тосковал по ним. А абрикосы он с тех пор кушал только в саду. В дом его Саша с абрикосами не пускала. И чай он пил там же. — В саду… зато — с абрикосами.

Вообще неугомонный был человек, Кир Экклезиастов, когда был маленький; один раз залез на дерево и стал на звёзды смотреть. Саша внизу бегает, кричит: «Слезай! — дескать. — Я пирожков напекла. — С маком!». А он и ухом не ведёт. Саша побегала, побегала и решила пожарников вызвать. Пожарники его и сняли оттуда, с помощью приставной лестницы. Сняли его, посадили на скамейку, и он сидит, молчит. Только глаза широко открыты.

— Да ты чего там увидел такое, Кирюша? — спрашивает его дрожащая от волнения Саша.

— Завтра будет дождь! — обречённо-пророческим тоном произнёс Кир.

Кир Экклезиастов часто лазил на Диву*. А ещё Кир любил Монаха*, и много раз залезал на него. Но потом Монах развалился, и Кир долго плакал над обломками. Он тогда был маленький. Потом он стал лазить на Кошку*. Кошка ему понравилась больше всего. Там он познакомился со скалолазом Мишей. Скалолаз Миша научил Кира Экклезиастова всем премудростям скалолазания. Научил его, как правильно нужно лазить на Кошку на Медведя*. И совершенно особый подход у скалолаза Миши был к Диве. В общем, многому научил маленького Кира скалолаз Миша. Потом они очень долго вели переписку. Вот, к примеру, идёт Кир в садик, а не знает, какие носки ему надеть. Жёлтые, с зелёными кружочками, или синие в оранжевую полоску. И шлёт скалолазу Мише sms. Тот ему и отвечает: «Бери, мол, красные! В лиловых босоножках лучше смотрятся…»

* Скалы и горы, расположенные на южном берегу Крыма, в посёлках Симеиз и Гурзуф

Однажды пришли к Киру Экклезиастову агенты. Пришли и говорят:

— А езжай-ка ты к нам, Кирюша! В Америку! У нас таких, как ты не хватает. Был один Солженицын, да и тот обратно в Рассею убежал.

— А чё мне там делать? В Америке-то вашей? У меня и здесь с пропитанием порядок.

— А мы — говорят агенты — будем тебе двойную порцию выдавать. И ещё там… прогулки, шахматы, спортзал…

Короче, и так и этак пытались его сломать агенты, а он ни в какую. Ну не ведётся Кир Экклезиастов. Что тут скажешь? Сильная личность. Плюнули агенты, сели в свои чёрные «вольво» и опять ни с чем уехали.

А был у Кира Экклезиастова друг! Друг у Кира Экклезиастова был! Друг был у Кира Экклезиастова… и звали того друга… впрочем, я забыл, как его звали. Но суть не в том. А суть-то вся в том, что у того друга был другой друг. — Друг друга… Ну, друг того друга, который приходился другом Киру Экклезиастову. Короче, как ни крути, другой друг.

Ну вот! А звали его, стало быть, Вербальный Заяц. И друг этот, надобно заметить, был с норовом. К нему, бывало, так просто не подойдёшь. Непременно подарок нужен.

Ну вот, однажды, отправил он sms Киру Экклезиастову: «Принеси мне подарок!». Вот так прямо и сказал… Но у Кира широкая душа-то! Он подумал: «А почему бы и нет?» и принёс…. Принёс он подарок, смотрит, а там, на воротах чудовище страшное нарисовано и написано: «Злая Собака». А ниже номер дома вывешен. — Четырнадцатый, стало быть. Ну, Кир постоял малость, подумал, да и зашёл внутрь. — Зашёл, а там уж чудовище страшное сидит.

— Здравствуй! — сказал Кир.

— Да привет! — отвечает ему чудовище страшное.

— А ты кто? — спросил он.

— Я Подстрахуй. А там, в доме живёт Вербальный Заяц. Ну, а ты подарок принёс-то? А то ведь он не пустит! А я подстрахую!

— Кого?

— А ты к кому пришёл? — обнаружило еврейское свое происхождение чудовище страшное.

— Да ладно тебе! Дурака включить нельзя? Я вот возьму и не дам подарок! — Обижусь, типа. И подстраховка твоя ни разу не поможет!

Набросился Подстрахуй на Кира, и Кир убил его. Убил Кир Подстрахуя — чудовище страшное! Убил он его, повернулся и ушёл. Даже не стал к Вербальному Зайцу заходить, подарок дарить. Пошёл домой и подарил его Саше.

А то, как-то раз, решил Кир пойти на рыбалку. А Саша Мышьякова не хочет его сопровождать.

— У меня — говорит — месячные…

— И то, велика беда, месячные! Тебе что, месячные мешают ходить?

— Знаю я вас, мужиков! Где рыбалка, там и полный пансион!

Хотел было Экклезиастов возразить, что не в том он возрасте, чтоб полный пансион совершать. Что хочется ему всего-то посидеть на берегу реки с удочкой, и чтоб было, с кем поделиться своими мыслями, да было, кому положить на колени свою уставшую от оных мыслей голову. Но решил, что эти оправдания будут совершенно лишним унижением.

В общем, пошёл он на рыбалку один.

Закинул Кир удочку, сидит, а из воды вдруг водяной вылез и так это нагло говорит ему:

— Ну, ты, чего, мол, рыбу мою ловишь?!

— А рыба тут не твоя. — отвечает Кир Экклезиастов. — Рыба — общественная!

— Это она была общественная! В то время, когда ты был маленький. Тогда я и попускал все безобразия, которые ты творил тут со своими друзьями-подругами, да с Сашей Мышьяковой своей. Нынче другие времена пошли. Нынче вся рыба здесь у меня на попечении числится.

Не понравился Киру такой спич! Разозлился он не на шутку.

— Водяной, праотцов твоих в дупло! Я таких, как ты, водяных за пояс пачками засовывал! У меня сейчас дурное настроение. Если не уберёшься, я тебя сам уберу! А то провонял всю рыбу в реке тухлятиной своей!

Обиделся водяной, да и порвал ему леску. А Кир, на это, вскочил и стал стучать водяному удочкой по голове. Наконец водяной достиг состояния обморока и благополучно поплыл себе, брюхом кверху, по течению.

А Кир Экклезиастов, достал новый крючок, грузило и приманку и восстановил функциональность своей удочки. Посидел он ещё с полчаса, поймал-таки щуку и пошёл домой, обедать.

Один раз за город выезжал. Выехал он, значит, за город, а как въехать обратно, не знает. Послал скалолазу Мише sms. А тот как раз совершал с кем-то акт полового соития, и впопыхах написал ему такое:

«Помнишь, как я тебя учил? Никогда не ходи проторенными путями! — это не прикольно… Ищи и прокладывай новые пути! Короче, будь во всём первым! Короче, дерзким будь! Короче, отъебись!.. Я занят…»

Послушался Кир Мишу, съехал с дороги и поехал себе, куда глаза глядят. Так и ехал он, долго ли, коротко ли, пока не заехал в канаву. Пришлось сигнальные ракеты пускать…

А вот, как-то пошёл Кир Экклезиастов в Кино! Вернулся, и его спрашивают:

— Ну как, дескать, кино?

— Хорошее!..

— А про что?

— Про войну.

— Да в войне-то что хорошего?

— В войне — ничего. А кино хорошее! Вот, к примеру, как Чапаев с коня упал и сразу утонул. Главное удариться не успел. Больно не было! Или как крейсер Аврора американский Торговый Центр сшиб…. Я прямо расплакался при этой сцене. Или как Рембо Трою брал. Короче, если тебе уже невмоготу, иди в Кино! Про войну…

Любил Кир Экклезиастов фотографировать всё! Он был фотограф любитель. И была у него камера любительская, цифровая, 107 мегапикселей. Вот он видит: ворона прилетела, каркает. Он её раз, и сфотографировал. Ворона улетела… Видит он: Саша Мышьякова раком стоит — трусы его — Экклезиастовы полощет, он и её…. А потом на компьютере увеличивает до предела, — наслаждается…

А ещё Кир Экклезиастов любил смотреть сны. Сны у него были цветные, с полифонией. Вот снится ему как-то: идёт он высоко в горах, нехоженой тропою, а навстречу ему — снежный человек.

— Который час? — спросил у Кира снежный человек, поравнявшись с ним. А у того аккурат, в тот момент не было часов. Ну, он возьми и скажи:

— Уважаемый снежный человек, часов не имею, по той причине, что не беру их с собой в постель. А посему, удовлетворить ваш интерес никак не могу.

— Дурень! — сказал ему на это снежный человек. — Ты проснись, встань, посмотри на часы, и узнаешь.

Проснулся Кир Экклезиастов, встал, посмотрел на часы — там было 03.13 — и лёг обратно. Лёг, а заснуть никак не может. Мерещатся ему два снежных человека, и, как один, говорят:

— Дурень, ты дурень, Кир Экклезиастов! И чего ты носишься со своими стихами? Писал бы батальные картины, больше проку было бы!

— И нечего меня учить! — напустился на снежных людей Кир Экклезиастов. — Я хоть и не в шерсти, а усы и борода завсегда имеются. Но снежные люди не стали дослушивать до конца мощный Экклезиастов спич, а тихо так испарились.

Короче, исчезли снежные люди. Остался Кир Экклезиастов один. Остался он один и стал думать: «а не заняться ли и впрямь батальными картинами?» Думал, думал и опять заснул. И опять перед ним снежный человек стоит.

— Ну что, — говорит, — узнал, который час?

— 03.13 — говорит Кир Экклезиастов.

— Я так и знал. — бросил снежный человек, и пошёл себе своей дорогой.

— Чего было спрашивать, если знал? — возмущённо крикнул ему вдогонку Кир.

— Требовалась проверка…. И, к тому же, ты получил определённый урок! — ответил снежный человек.

— Какой, такой урок? — думает про себя Кир. — Про то, что батальные картины следует писать? Так я и сам об этом подумывал.

А сон тем временем продолжался. Вот он видит: летят крылатые конь и корова. Не так, чтобы очень высоко летят — метрах в десяти над горой, — а всё ж летят… Огибают скалы, понижают высоту над впадинами.

— Как они называются? — подумал Кир Экклезиастов. — Где-то я читал про таких.

Пролетели звери мимо него и даже не поздоровались. Повернулся он, смотрит им вслед, и такая тоска у него в глазах!