Бесплатный фрагмент - Шато де Дамне

Глава 1

Апрельский ливень барабанил по крыше и окнам. Молнии рассекали небо на части, и их вспышки озаряли помещение мрачным, призрачным светом. Небольшой кабинет был наполнен запахом дождя и теплом от растопленного камина. Отблески пламени танцевали по комнате, освещая семейные портреты в золотых рамах, узорчатые бархатные диваны, стоящие вдоль стен, и свежие цветы из сада, что возвышались на комоде.

В кабинете находились парень и девушка — Эммануэль и Жозефина, брат и сестра. Из-за множества портретов, скрытых в полутьме, казалось, что людей в комнате гораздо больше. Эммануэль с серьезным лицом сидел на одном из диванов; он хмурился, и его лоб прорезáли глубокие морщины. Жозефина стояла напротив камина, задумчиво вглядываясь в огонь. Ее лицо было таким же серьезным, но легко было заметить, что для нее, в отличие от Эммануэля, такая мимика неестественна. Она громко выдохнула, выражая свое явное недовольство.

— Ты думаешь, Шанталь не заметила? — Эммануэль откинулся на спинку дивана, и его пальцы нервно забарабанили по подлокотнику.

— О чем ты вообще говоришь? — Жозефина бросила короткий взгляд на брата, но тут же отвела глаза, делая вид, что ее больше интересует огонь в камине.

— О, давай, не надо этой игры, — криво усмехнулся Эммануэль. — Ты ведь привязалась к нему, правда?

— Что за бред… — Она тихо засмеялась, но ее смех прозвучал натянуто. — Может, тебе стоит найти себе увлечение? Перестать копаться в чужих жизнях, а?

— Ты так легко уворачиваешься, Жозефина, но я тебя вижу насквозь. Всегда видел. — Он склонил голову, словно оценивая ее реакцию, но его рука, лежащая на спинке кресла, чуть заметно дрогнула. — Ты скрываешь свои чувства не очень-то хорошо.

— В таком случае ты плохо меня знаешь, братец, — усмехнулась Жозефина, поворачиваясь к нему лицом.

Огонь камина сделал ее улыбку похожей на хищный оскал, от чего Эммануэлю стало не по себе. Он глубоко вздохнул, стараясь подавить заикание. В последнее время ему это удавалось, и новые знакомые могли даже не догадаться о его проблеме.

— Ты пытаешься обмануть саму себя, Жозефина, но меня ты не обманешь. Я видел, как ты выходила ночью из его комнаты. Видел, как ты прикрыла дверь и ушла в своей ночной сорочке. Ты думала, никто не заметит? Но тебе не повезло.

Жозефина потеряла дар речи. Ее брат говорил с таким удовлетворением, будто только что одержал победу в важнейшей битве, вручив себе корону победителя. Это возмущало ее еще больше; ведь если бы его слова были правдой, может, она и не была бы так зла. Но она не выходила из комнаты гостя ночью — этого просто не было. Она бы точно не забыла такой момент. Это могло означать только одно: либо Эммануэлю это привиделось, либо он решил ей за что-то отомстить. Или, возможно, дело было в чем-то еще…

— Это была не я! Ты видел кого-то… — начала она, но не успела договорить.

Дверь резко распахнулась, и в кабинет ворвалась Шанталь. Она держалась как истинная старшая сестра. Как всегда уверенная в себе, с прямой осанкой, она казалась выше всех в комнате, несмотря на невысокий рост.

— Он еще не приехал? — спросила Шанталь.

— Еще нет, — ответила Жозефина и села на пустой диван. — В такой дождь он либо вернется совсем скоро, либо вообще не приедет сегодня.

— Возможно, — согласилась Шанталь, глядя в окно так, словно отсчитывала секунды между вспышками молний и раскатами грома. — О чем вы говорили?

— Когда? — коротко спросила Жозефина.

Шанталь медленно повернула голову, подняла бровь и произнесла:

— Когда я вошла в комнату. Неужели нельзя хотя бы раз не притворяться глупой?

Шанталь, как и их брат, прекрасно знала Жозефину и всегда могла распознать ее игру.

— Да так, о пустяках. Правда, Эммануэль?

— О да, о какой-то чепухе, как всегда. — Он быстро провел рукой по воротнику, будто ему стало душно, а затем сцепил пальцы, чтобы скрыть их легкую дрожь.

Между ними повисла тишина, и на фоне стало казаться, что шум камина и дождя усилился.

— Где Ирен? — спросила Шанталь, стоя спиной к камину, на том самом месте, где недавно стояла Жозефина.

Шанталь предпочитала всегда наблюдать за семьей с позиции, где могла контролировать всех и каждого. Ответ не потребовался. В кабинет вошла Ирен с растрепанными волосами, едва волоча ноги.

— Прошу прощения, я заснула за книгами, которые ты мне дала, Шанталь. Ничего скучнее я еще не читала. Неудивительно, что ты до сих пор не замужем, если тебя такое увлекает, — сказала она.

Тихо закрыв за собой дверь, она осмотрела кабинет, выбирая, куда бы сесть. Не желая ни с кем делить диван, Ирен опустилась на пол, раскинув ноги, словно сломанная кукла. Жозефина беззвучно рассмеялась. Привычная к насмешкам сестер, Шанталь не проявила ни капли раздражения. Она лишь медленно склонила голову, как будто раздумывая, стоит ли реагировать на столь откровенную дерзость.

— Мы здесь не для шуток, — наконец спокойно ответила она.

— Ты уверена, что это именно он? — спросил Эммануэль.

— Никаких сомнений, — уверенно произнесла старшая сестра.

— Может, стоит сообщить родителям? — предложил Эммануэль, постукивая пальцами по бархатному сидению.

Шанталь подняла глаза и, немного прищурившись, произнесла:

— Если мы поднимем шум, есть риск, что он исчезнет. Он слишком много знает.

— Ты права, — задумчиво произнес Эммануэль.

Молния осветила комнату, и Шанталь снова отсчитала секунды до раската грома. Затем она обратилась к сестрам:

— А что думаете вы?

Жозефина почти не слушала разговор. Ее внимание было сосредоточено на Ирен, которая как ни в чем не бывало разглядывала свои руки. Неужели это ее Эммануэль видел выходящей из комнаты гостя? Маленькая Ирен позволяет себе больше, чем Жозефина могла бы осмелиться. Она играет в невинную, но в действительности скрывает в себе что-то дьявольское. Жозефина уже давно замечала за младшей сестрой нечто странное; что-то в ее взгляде делало ее непохожей на остальных.

— Ну и? Вы так и будете молчать? — снова холодно спросила Шанталь.

— Если ты уверена, что он не тот, за кого себя выдает, предлагаю его просто убить. И дело с концом, — произнесла Ирен, не отрывая взгляда от своих рук.

— И кто, позволь узнать, его убьет? — усмехнулся Эммануэль. — Неужели ты?

— Могу и я, — улыбнулась сестра, глядя на него пустым взглядом.

Пламя камина отражалось в ее глазах, и казалось, будто в них пляшет ее внутренний ад.

— Ты? Да ты в жизни дамского револьвера не держала! Кого ты можешь убить? — рассмеялся он.

Его слова задели Ирен. Она поджала под себя ноги. Шанталь медленно перевела взгляд на брата. Выражение ее лица не изменилось, но одно легкое движение брови заставило его умолкнуть.

— Если потребуется, я и каждого из вас могу зарезать. И даже бровью не поведу.

— Ты? Маленькая Ирен, которая боится мышей? — рассмеялась Жозефина.

— Мышей я не боюсь. А вот тебя, сестренка, может быть, стоило бы.

Жозефина услышала в этих словах Ирен настоящую угрозу. Как Эммануэль и Шанталь могут этого не замечать? Они занимаются делами международного уровня, но не видят, что у них под носом взращивается настоящее зло. Жозефина поежилась от холода, который, казалось, исходил от сестры.

— Никто никого не будет убивать! — резко сказала Шанталь. — Мы должны поступить умнее.

Эммануэль встал с дивана и подошел к камину, чтобы подбросить дров. В комнате повисла тишина. Было понятно, что Шанталь как обычно давала другим возможность высказаться лишь для того, чтобы потом озвучить свое собственное «гениальное» решение.

— У меня есть идея, — наконец проговорила она, сделав паузу ровно на столько мгновений, сколько было нужно, чтобы получить всеобщее внимание. — Мы не будем его убивать. Он сам себя убьет.

— Признаться, у меня тоже мелькала такая мысль, — поддержала ее Жозефина. — Так что ты предлагаешь?

Шанталь на мгновение задумалась, а затем окинула взглядом всех присутствующих, словно генерал, проверяющий свое войско: Ирен с ее ледяными непроницаемыми глазами, Эммануэля, которому не нравилась вся эта ситуация, и Жозефину, которая только и делала, что демонстрировала безразличие.

— Мы сведем его с ума, — начала Шанталь. — Полностью завоюем его доверие, а потом постепенно уничтожим. Его же руками.

— Кажется, мы уже достаточно втерлись к нему в доверие за те месяцы, что он у нас живет, — заметила Жозефина.

Глаза Шанталь на мгновение задержались на Жозефине, как бы напоминая о ее роли в плане. Затем она перевела взгляд на Эммануэля.

— Так, мне кажется, что вы сами скорее с ума сойдете, — строго сказал тот. — Завтра же поеду в Париж, и все обсудим с родителями.

— А я согласна с Шанталь, — упрямо заявила Жозефина, вставая с дивана. — Мы станем ему лучшими друзьями. Одной семьей. Эммануэль будет брать его на охоту. Ты, Шанталь, покажешь ему библиотеку, свозишь к морю, если потребуется. А Ирен станет его любовницей.

— О, нет-нет, Ирен еще слишком молода для таких игр, Жозефина, — возразила Шанталь.

— Я бы так не сказала. Ты редко бываешь на наших вечерах и не видишь, как наша девочка повзрослела, — ответила Жозефина, с высоты своего роста глядя на младшую сестру, сидящую на полу.

Эммануэль почувствовал напряжение между ними, и вдруг его осенило. Он понял, что Жозефина не успела договорить из-за того, что в кабинет вошла Шанталь. Она хотела сказать, что это не она, а Ирен была той, кого он увидел выходящей из комнаты гостя. Именно ее ночную сорочку он заметил в полутьме коридора. Как легко было спутать двух сестер. Он был слеп все это время, наивно веря, что их младшая сестра — по-прежнему милый и невинный ребенок. Но теперь стало ясно, что Ирен переняла манеры Жозефины, с которой проводила все свое время. Только вот Жозефина умело управляла своими эмоциями и желаниями, а Ирен не стремилась научиться этому искусству.

Жозефина перевела взгляд на Эммануэля и уловила в его глазах те же мысли. Теперь не только она понимала, что их младшая сестра, вероятно, представляла собой реальную угрозу. Их невербальный разговор длился всего минуту, но за это короткое время они оба осознали очень много.

Шанталь продолжала говорить, даже не догадываясь, что между ее сестрами и братом происходит нечто важное. Она всегда считалась самой умной среди детей семьи Дамьен; по крайней мере, так утверждали родственники. Однако ее интеллект часто скрывался за маской холодной отстраненности. Шанталь умела наблюдать и анализировать, но предпочитала не вмешиваться в эмоциональные перепалки. Создавалось впечатление, что она равнодушна к чувствам других. Но на самом деле она тонко чувствовала людей и их намерения — просто держала это при себе.

— Похоже, ты сама хотела бы стать его любовницей? — неожиданно обратилась Ирен к Шанталь, нарушив напряженное молчание.

— Ну уж нет! Я не настолько глупа! — с возмущением отрезала Шанталь. — Но если он действительно поможет нам вернуть часть утраченных торговых связей, может быть, я и пересмотрю свое отношение. Долги семьи растут, и если мы не укрепим свои финансовые позиции, наше шато превратится в музей для бедняков.

— А может быть, ты просто завидуешь? — не унималась младшая сестра, продолжая провоцировать ее.

— Завидовать? Чему, дорогая? Разве что болезни, которую он может подарить! Может, кто-то и позавидовал бы гонорее, но я не из их числа!

Шанталь прошла по кабинету и остановилась перед камином. Ее фигура выделялась на фоне трепещущего пламени, и казалось, она контролировала даже огонь.

— Тихо! — внезапно для себя самого вскрикнул Эммануэль. — Что с вами, черт возьми, сегодня происходит? Никто не станет его любовницей!

В кабинете снова повисла напряженная тишина.

— Если мы действительно хотим свести его с ума, то нужно сделать так, чтобы он поверил, что уже обезумел, — уже спокойнее произнес Эммануэль.

— Продолжай, — одобрительно кивнула Шанталь; скрестив руки на груди, она внимательно слушала брата.

— Мы будем медленно сводить его с ума. Пусть он сомневается, может ли верить своим глазам и мыслям. Но при этом будем ему лучшими друзьями.

— А что, если он решит уехать? — встревоженно спросила Жозефина.

— Он не уедет, пока не узнает, зачем он здесь, — спокойно ответила Шанталь. — А этого он не узнает никогда. Мы запутаем его настолько, что он будет уверен в своем безумии.

К монотонному шуму дождя за окном добавился едва различимый стук приближающейся кареты.

— Похоже, это он. Наш лучший друг, — иронично заметила Жозефина. — Нам нужно разойтись, чтобы он ничего не заподозрил.

Договорив, Жозефина бесшумно покинула кабинет. Шанталь задержалась, еще раз окинув всех взглядом, а затем молча последовала за Жозефиной, как всегда держа спину ровно.

— Добрый вечер, Жозефина! Снова выглядишь восхитительно! — донесся из коридора приятный мужской голос.

— Спасибо, дорогой. — Мягкий голос Жозефины эхом разнесся по коридору. — Сегодня я даже не старалась.

Эммануэль закрыл дверь и сел на диван рядом с Ирен.

— Как думаешь, нам грозит опасность? — тихо спросила девушка, нервно крутя ожерелье на шее.

Эммануэль внимательно посмотрел на нее. Ее голос изменился — теперь в нем звучала нотка серьезности, которой раньше не было. Еще несколько минут назад он видел в Ирен уже созревшую молодую женщину. Но теперь, находясь так близко к ней, он снова разглядел ту маленькую девочку, которая будто совсем ничего не знала о взрослом мире. Ирен исполнилось восемнадцать, и этот возраст означал, что она уже не ребенок, но он постоянно ловил себя на мысли, что никак не может это принять.

— Дорогая, если бы я знал ответ, то непременно сказал бы тебе, — с видимой усталостью выдохнул Эммануэль.

— Даже если во Франции случится переворот, нас это не коснется, правда? — спросила Ирен с интонацией ребенка.

Ее глаза сверкнули так, будто готовились наполниться слезами.

Конечно, Ирен все прекрасно понимала. Ей не нужны были слова брата, чтобы осознать, что их семья находится в опасности. Но для нее гораздо важнее была эта игра. Она хотела, чтобы Эммануэль думал, будто она и вправду остается маленькой девочкой, ничего не знающей о мире и его жестокости.

— Я очень надеюсь, что нас это не коснется, — ответил он, избегая взгляда сестры. — Но я не могу дать тебе такого обещания.

— Но ведь у нас есть деньги! Мы сможем сбежать и купить новый особняк в другом месте, правда? — продолжала Ирен с такой наивной настойчивостью, словно действительно верила в свои слова.

— Ирен, дорогая, мир устроен так, что порой деньги не могут решить все. Это лишь иллюзия защиты. Они не спасут нас, если дело дойдет до настоящей опасности.

— Ты хочешь сказать, что…

В ее глазах начали появляться слезы, но если бы Эммануэль присмотрелся внимательнее, он бы понял, что эти слезы ничего не стоили. Ирен была великолепной актрисой, и ее искусство притворства не знало равных.

— Не бери в голову, Ирен, — мягко сказал Эммануэль. — Я обещаю тебе одно: я сделаю все возможное, чтобы защитить нашу семью.

— О, Эммануэль! — воскликнула Ирен. — Ты самый лучший!

Продолжая сидеть на полу, она обняла брата за колено. Он положил руку ей на волосы, чувствуя глубокий стыд за те мысли, что посещали его этим вечером. Как он мог подумать плохо о своей младшей сестре?

Дождь продолжал лить всю ночь, разрывая тишину спящего шато, насквозь пропитанного заговорами, лицемерием и тайнами.

Глава 2

Во Франции термином «шато́» (фр. château) обозначают загородные усадьбы, принадлежащие высшей аристократии и дворянству. Эти величественные здания часто окружены живописными парками и винодельческими хозяйствами. Франция знаменита огромным количеством таких шато, и их точное число установить довольно сложно: из-за большого разнообразия типов и категорий этих строений. По некоторым данным их тысячи, но допускается и что их может быть больше. Многие шато остаются в частной собственности, а некоторые открыты для туристов, превращены в музеи и гостиницы.

Таким было и Шато де Дамьен, построенное по проекту знаменитого французского архитектора XVIII века Эмиля Леклера для графа Пьера Дамьена. Этот знатный дворянин был известен не только своей роскошной жизнью, но и влиятельными связями при королевском дворе. Семья Дамьенов регулярно проводила время в своем летнем поместье, расположенном в пятидесяти километрах от Канн, под теплым и солнечным небом коммуны Монтору. Это место стало для них тайным убежищем, где они могли уединяться вдали от любопытных глаз.

Семейство Дамьенов всегда находилось в особой близости к королевской семье, будучи не просто советниками, а верными друзьями и союзниками. Граф Пьер и его супруга, графиня Беатрис, славились проницательностью и умением плести политические интриги. Их хитрость и дипломатические таланты помогали им укреплять собственное положение и достигать амбициозных целей. На публике они казались скромными и осторожными, но в реальности играли в высших кругах ключевую роль в распределении власти и влияния. Несмотря на свою важность и могущество, семья Дамьен предпочитала действовать за кулисами, оставаясь в тени.

Их отношения с королевской семьей строились на взаимной выгоде, и власть им доверяла: возможно, именно потому, что Дамьены были искусными манипуляторами, создававшими иллюзию полной преданности. Они умели заставить поверить в то, что работают на благо короны, хотя за кулисами часто вели собственную игру. К тому же дружба с королевским домом позволяла им наслаждаться особыми привилегиями: доступом к государственным тайнам и авторитетностью в закрытых кругах.

Широкая общественность почти ничего не знала о семье Дамьен, и это сыграло им на руку, когда они построили шато в Провансе. В узких кругах их знали все: благодаря роскошным балам, которые они устраивали в своих владениях. Эти вечера становились легендарными событиями, привлекавшими влиятельных и знаменитых личностей того времени. Шато де Дамьен стало символом роскоши и благополучия, местом, куда стремились попасть все представители аристократии. Стремление подружиться с семьей Дамьен вскоре приобрело характер своеобразного культа среди французской знати.

Кроме того, семья Дамьен славилась тем, что предоставляла укрытие для важных людей. Шато в Провансе стало надежным убежищем для тех, кто искал покоя или хотел скрыться от врагов и преследователей. Благодаря своему статусу семья Дамьен могла гарантировать гостям полную конфиденциальность и безопасность. Это делало шато идеальным местом даже для самых влиятельных персон, желавших избежать внимания.

Таким образом, несмотря на то, что семья Дамьен всегда оставалась в тени, вдали от публичности, ее репутация была нерушимой. Вокруг их имени ходило множество слухов и сплетен, но ни один из них не мог поколебать их статус.

Пьер Дамьен был фигурой, обладающей всеми качествами настоящего аристократа. Его острый ум, глубокие знания и изысканный вкус сделали его одним из самых весомых и уважаемых людей своего времени. Он был мастером анализа и принятия стратегических решений, что делало его чрезвычайно востребованным советником при дворе и в высших кругах.

Однако Пьер славился не только политическими талантами. Он был блестящим дипломатом и прирожденным оратором. Его образование и эрудиция позволяли ему легко вести беседы на самые разнообразные темы. Пьер был страстным знатоком искусства, литературы и культуры, что еще больше усиливало его привлекательность в глазах окружающих. Те, кому доводилось общаться с ним, отмечали его обаяние и тонкий ум.

Кроме того, Пьер был известен своим богатством и щедростью. Его состояние позволяло ему вести роскошный образ жизни, поддерживать высокий статус и вкладываться в искусство и архитектуру. Шато де Дамьен в Провансе, его любимое поместье, было одним из самых впечатляющих и роскошных в регионе.

Помимо умственных и дипломатических способностей, Пьер был еще и внешне привлекательным мужчиной. Высокий, стройный, с величественной осанкой, он неизменно притягивал внимание. Его густые черные волосы гармонировали с темно-карими глазами, а черты лица — высокий лоб, тонкий нос и четкая линия подбородка — «были атрибутом той самой классической красоты, что восхищала окружающих.

Пьер уделял огромное внимание внешнему виду и имиджу. Он предпочитал исключительно изысканные и стильные наряды, которые подчеркивали его статус и тонкий вкус. Его безупречная внешность производила на окружающих — как мужчин, так и женщин — неизгладимое впечатление.

Пьер был одним из самых желанных мужчин в аристократическом обществе. Его природный магнетизм делал его центром любой компании. Он умел увлекать слушателей захватывающими историями и потому был невероятно популярным собеседником. А его обаяние и внешняя красота заставляли сердца многих женщин биться чаще.

Казалось, что Пьер был эталоном совершенства, но один человек все же во всем его превосходил. Это была его жена, Беатрис. Ее внешность воплощала собой элегантность и утонченность. Рост и осанка, стройная фигура, изящные черты лица, густые темные волосы и глаза, полные интеллекта и чувственности… Она была поистине очаровательна. Если Пьер в какой-то ситуации не мог найти решение, Беатрис всегда приходила ему на помощь, используя свою мудрость и проницательность.

Беатрис обладала безупречным вкусом не только в одежде, но и в интерьере. Одним из ее любимых увлечений было оформление и декорирование шато. Она лично выбирала каждую деталь: мебель, картины, вазы, посуду и прочие предметы интерьера. Это было ее отдушиной, личной зоной ответственности, в которую никто не смел вмешиваться. В интерьерах шато под ее руководством классический стиль сливался с элементами роскоши. Величественные залы с каминами и шедеврами живописи были украшены золотыми деталями, изысканными тканями и тончайшим шелком — и создавали атмосферу благородства.

Беатрис уделяла особое внимание не только внутреннему декору шато, но и внешнему: оформлению садов и прилегающих участков. Ее сады были настоящими произведениями искусства: яркие клумбы с разнообразными цветами, живописные аллеи и изящные фонтаны. Каждый уголок сада был тщательно продуман и ухожен; во всем виделась ее любовь к красоте и деталям.

Если для Пьера и Беатрис шато было в первую очередь летним домом, где они могли отдохнуть от суеты Парижа, то их дети — Шанталь, Эммануэль, Жозефина и Ирен — стали почти постоянными жителями поместья. Они редко выезжали в Париж или Версаль — и это было осознанным выбором их родителей. Пьер и Беатрис считали эти города небезопасными, особенно из-за королевских интриг и политических заговоров. Кроме того, их присутствие в Провансе было важно для поддержания политических и социальных связей в регионе.

Все дети Дамьенов отличались острым умом, но были удивительно непохожи друг на друга. Старшая дочь, Шанталь, с самого детства проявляла спокойствие и рассудительность. Хотя она была первенцем, ее рождение прошло легко и быстро, что удивило даже врачей. С раннего возраста Шанталь редко плакала и часто выглядела так, будто знала больше, чем многие взрослые. Шанталь рано начала читать, увлеклась математикой и другими науками. Ее интерес к образованию превосходил все остальные интересы, и к четырнадцати годам она заявила, что замуж выходить не собирается. Для прогрессивной семьи Дамьен это было неожиданно, но родители понадеялись, что со временем она передумает.

Ее любовь к учебе была настолько велика, что она тайно брала учебники у брата, чтобы учиться по ним самостоятельно. Эммануэль, будучи лишь на год младше Шанталь, не возражал. Он был так же умен, как и старшая сестра, но его интересы были направлены в другую сторону. Его волновала судьба страны, и каждый раз, когда родители возвращались из Парижа после долгого отсутствия, Эммануэль вступал с ними в политические дискуссии. Он стремился доказать им, что королевская семья ошибается в своих решениях. Однако родители скрывали от него детали. Они знали, что королевская семья необязательно должна быть права: ведь так ею легче манипулировать.

Беатрис и Пьер были обеспокоены политическими амбициями Эммануэля, когда тот загорелся идеей создать коалицию, способную влиять на политические процессы или выступать в качестве оппозиции. Однако этот энтузиазм продлился недолго. Когда сын повзрослел, у него появились новые увлечения. Хотя он не оставил стремление быть доблестным и влиятельным, его мечты о политической оппозиции сменились желанием стать военным — но это родителей также не порадовало. Их разочаровывало, что сын готов пожертвовать жизнью ради чужих конфликтов. Чтобы отвлечь его от опасных мыслей, Пьер устроил его на должность дипломата, что сильно воодушевило Эммануэля. В его обязанности входило чтение документов, участие в деловых встречах и общение с иностранными представителями. Беатрис была убеждена, что Эммануэль должен оставаться в шато как можно дольше, чтобы присматривать за младшими сестрами. Хотя Шанталь, будучи сильной и независимой, не нуждалась в постоянной опеке брата (ее даже прозвали «парнем в юбке»), младшие сестры — Жозефина и Ирен — могли ввязаться в неприятности без его контроля.

Жозефина, будучи на два года младше Эммануэля и на три года младше Шанталь, разительно отличалась от старших. Ее не интересовали науки, безопасность страны или политические интриги. Ее внимание было сосредоточено на графах: не только из Франции, но и из-за границы. Хотя она обожала развлечения и общественные мероприятия, назвать ее глупой было бы ошибкой. Жозефина обладала острым умом и легко усваивала знания. Она свободно говорила на нескольких языках, чему поспособствовало ее общение с иностранными дипломатами, которых привозил в шато Эммануэль. Однако в отличие от брата, она общалась с ними не по деловым, а по личным вопросам.

Жозефина была самой красивой из сестер. Ее светлые волнистые волосы, розоватые щеки и белоснежная кожа притягивали взгляды, а густые ресницы были так длинны, что почти касались бровей; этот утонченный образ сводил мужчин с ума. Жозефина прекрасно знала о впечатлении, которое производит, и с удовольствием пользовалась этим. Она следила за модными тенденциями, и ее гардероб ломился от множества платьев, которые родители привозили ей из Парижа, чтобы удовлетворить ее тягу к изысканным нарядам.

Ирен, последняя из сестер, была на пять лет младше Жозефины. Несмотря на эту разницу, со временем она превзошла сестру в том, что Жозефина всегда считала своей сильной стороной, — умении привлекать внимание и пользоваться популярностью. Ирен не обладала той же природной красотой, что Жозефина, или тем же умом, что Шанталь; она не получила женственность от природы, но приложила усилия, чтобы развить ее в себе самостоятельно. Уверенность, которой она постепенно обучилась, делала ее попросту неотразимой. Поначалу она копировала стиль Жозефины, а с годами превзошла ее, найдя собственные пути к успеху.

Жозефина начала завидовать младшей сестре. Ирен, со своей утонченной внешностью и хитроумием, со временем стала центром внимания в обществе. Несмотря на отсутствие явной заинтересованности в учебе или политике, Ирен не боялась быстро принимать решения, умела манипулировать людьми и находить подход к самым нужным. Жозефина все чаще ощущала себя в тени Ирен.

Иногда мне кажется, что даже самые успешные и умные родители не могут передать детям все свои достижения. Даже если дети будут воспитываться на примерах успеха и скромности, с годами в них проявляются амбиции, зависть или желание превзойти родителей и родственников. Сколько бы поколений ни стояло позади, каждое новое поколение начинает свое путешествие, не опираясь на достижения предков.

Когда большинство их ровесников уже обзавелись семьями, дети семьи Дамьен вовсе не стремились разделять ту же участь. Их больше волновали балы, развлечения и учеба. Они наслаждались веселой и беззаботной жизнью; проводили в шато время с самыми разнообразными людьми. Каждому хотелось попасть на это роскошное мероприятие. Шампанское лилось рекой, сладости подавались в бесконечном изобилии, а женщины в воздушных, как зефир, цветных платьях парили по залам, словно феи.

Их жизнь вызывала зависть у многих: комфорт, который предоставляли им родители, и полная свобода выбора. Никто не навязывал им, чем они должны заниматься, за исключением, пожалуй, Эммануэля, чьи мечты родители всегда критиковали. Беатрис и Пьер проводили бóльшую часть времени в Париже и Версале, занимаясь делами государства, а их дети наслаждались собственным миром в Провансе. Этот мир был насыщен заговорами и сплетнями — казалось, без этого Шато де Дамьен не может существовать. Если бы там внезапно воцарилось спокойствие, его стены, пожалуй, пали бы. Каждый уголок особняка был пропитан шепотом любовных интриг, что плели Жозефина и Ирен, громкими возгласами уверенного в себе Эммануэля и всезнающими речами Шанталь, что неизменно стремилась доказать всем свою правоту.

…Смутные времена настигли их семью, когда во Франции начались значительные потрясения. В 1789-ом году Пьер и Беатрис погибли в Париже, когда пытались бежать из своего дома под угрозой ареста. Они надеялись скрыться в толпе или на темных улицах города, однако в хаосе и беспорядках попали под обстрел. Эта трагедия положила начало испытаниям для детей семьи Дамьен.

Это было страшное время. Девушки были в ужасе, а Эммануэль наконец дождался своего часа и вступил в армию, решив служить интересам страны. Однако время его славы оказалось коротким: на третий день службы он погиб в ходе атаки ополченцев.

Жозефина и Шанталь до последнего оставались в шато, не покидая родного дома. Но преступники, увидев в особняке легкую добычу для грабежа и разбоя, проникли внутрь. Они жестоко убили обеих девушек прямо в их спальнях. Вся мебель была либо уничтожена, либо украдена; документы разорваны или сожжены. По слухам, тела Жозефины и Шанталь были расчленены в знак революционного возмездия, а их кровью были исписаны стены шато. Хотя этому не было официальных подтверждений, слухи распространились быстро, и никто не спешил их опровергать.

Поговаривали также, что Пьер и Беатрис, предвидя грядущие потрясения, построили в шато тайную комнату, где хранились важные документы и другие ценности. Однако эту комнату никто никогда не видел, и вполне возможно, что это было такой же выдумкой, как и кровавые надписи на стенах. Тем не менее, факт остается фактом: после обследования замка не было найдено ни дневников, ни финансовых или политических документов, что подогревало слухи о существовании хранилища.

Последней была убита Ирен. Она оказалась самой хитрой и в то же время самой опрометчивой. Как ей удалось сбежать из шато, оставалось загадкой. Некоторые полагали, что это связано с существованием тайных комнат и лабиринтов. Другие считали эту версию слишком сложной и предполагали, что Ирен, благодаря навыкам подражания Жозефине, сумела притвориться служанкой и обойти патрули, проскользнув мимо охранников. Кто-то и вовсе поговаривал, что незадолго до начала революции она вышла замуж за австрийского герцога.

Ирен могла бы стать единственной выжившей из семьи Дамьен, если бы не была столь же глупой, сколь и хитрой. Она вернулась в общество под новым именем — Лиана Ламар. Однако влюбившись в дипломата, Ирен — из-за болтливости и наивности — раскрыла ему тайну, надеясь на понимание и сочувствие. Влюбленная, она не смогла догадаться, что этот мужчина был наемником, которому было поручено найти и уничтожить ее.

Как же долго смеялись бы над ней Шанталь и Эммануэль, будь они живы!.. Как нелепо было разработать целый план, придумать себе новую личность, а затем все потерять, раскрыв свою историю наемнику. Бедная, бедная Ирен. Малышка Ирен, в которой души не чаяли Пьер и Беатрис. Самая младшая дочь прожила меньше всех. Шанталь скончалась в двадцать восемь лет, Эммануэль — в двадцать семь, Жозефина — в двадцать пять, а Ирен — в свои сладкие двадцать четыре.

Никто из них так и не обзавелся семьей, и у Дамьенов не осталось ни единого наследника, который мог бы продолжить род. Шанталь, ревностно оберегая свою независимость, снова и снова отклоняла предложения брака от самых разных мужчин: от герцогов, владеющих множеством замков по всей Франции, до баронов, которые пользовались огромным уважением. Эта популярность сестры удивляла Жозефину и Ирен и вызывала у них зависть.

Что касается Эммануэля, он был единственным, кто был близок к обзаведению наследниками. За несколько месяцев до революции он решил жениться на Элизабет фон Штайнберг — наследнице влиятельного аристократического рода из Австрийской империи. Конечно, этот брак не был бы браком по любви; он задумывался лишь для укрепления политических и экономических связей. Но свадьба так и не состоялась.

Стремление оставаться в тени не защитило их от жестокой гибели от рук мятежников. Их имя так и осталось неизвестным для Франции. Бедные, бедные Дамьены. Никто не узнает их истории. Они исчезнут без следа, а шато будет продано. Я всегда считала, что дети несправедливо расплачиваются за грехи родителей.

На этом, конечно же, история Шато де Дамьен не закончилась. На аукционе в начале XIX века шато выкупил один из богатых индустриалистов, желающий вложить средства в недвижимость. Это был Арман Брилльяр — успешный производитель текстиля и торговец шелком, который сколотил состояние в текстильной промышленности и проявлял интерес к историческим зданиям. Однако владел он этим местом недолго. Сделав ремонт и очистив шато от следов крови и разгрома, через пять лет он продал его своему хорошему другу, также предпринимателю. И тот владел шато недолго, но уже не по своей воле: его смерть положила конец этому владению.

Так продолжалось год за годом: шато покупали, делали в нем ремонт, и вскоре оно переходило в руки нового владельца. Каждый раз причиной смены хозяина были разные обстоятельства. Со временем интерьер шато стал собранием разных стилей и наследием всех владельцев. Постепенно Шато де Дамьен негласно сменило название на Шато де Дамне (фр. damnés — «проклятые»). Во-первых, почти никто не знал ничего о семье Дамьен: кроме того, что они были убиты во время революции. Во-вторых, это название стало подходить особняку куда больше. Любители легенд утверждали, что шато было проклято семейством Дамьен и что духи семьи сводят с ума всех, кто пытается жить в его стенах. Сторонники рационального мышления предпочитали списывать это на стечение обстоятельств.

Тем не менее, в какой-то момент смена владельцев прекратилась. Это произошло в 1966-ом году, когда шато приобрела женщина по имени Люсиль. Главная причина того, что она оставалась владелицей почти шестьдесят лет, была проста: Люсиль купила шато на аукционе за деньги своего богатого мужа, но так ни разу и не посетила особняк.

К середине XX века интерьеры шато вновь обрели былую элегантность, напоминая о великолепии французского барокко и роскошных залах времен семьи Дамьен. Стены украшали изящные золотые молдинги и резные деревянные панели, а сводчатые потолки были увенчаны ажурными карнизами, покрытыми тонкой позолотой.

В то же время шато сохранило в себе дух провансальской деревенской жизни с ее простотой и уютом. Полы были выложены расписными керамическими плитками и укрыты мягкими коврами, а мебель была выполнена в деревенском стиле: из теплых, приглушенных тонов дерева.

Каждая деталь интерьера казалась продуманной и искусно вплетенной в общую композицию. Антикварные комоды с латунными ручками стояли рядом с более современными предметами обстановки, а старинные гобелены с изображениями пасторальных сцен соседствовали с яркими коврами и занавесями. Тонкие нити истории и современности переплетались, создавая неповторимую атмосферу, в которой чувствовался как след прошлого, так и привкус новой эпохи.

Глава 3

Джордж Марсо стоял посреди комнаты, прислушиваясь к гудкам в телефонной трубке. Его небольшая спальня в лондонской квартире, окна которой выходили на внутренний дворик, была залита утренним солнцем. На аккуратно заправленной постели лежал раскрытый чемодан, в который были небрежно набросаны вещи. Джорджу было тридцать шесть лет, и на его голове уже заметно редели волосы, особенно на затылке. У него был округлый живот, свидетельствующий о пристрастии к жирной пище и пиву. Черты его лица были мелкими, а кожа — бледной; и очень контрастировала с темными волосами. Его лицо всегда выглядело немного отекшим: словно Джордж только что поднялся с постели.

Квартира, в которой он жил, была старой и выдержанной в классическом стиле. В спальне стояла раковина с двумя кранами — типичная для английских квартир, а выключатели представляли собой шнурки, свисающие с потолка. Полы были устланы коврами, пропахшими затхлостью. В гостиной и спальне имелись эркеры, которые создавали уют и иллюзию дополнительного пространства. Джордж жил здесь с двадцати лет; эту квартиру ему купили родители. Он был писателем и редко покидал свое жилище. Обычно он выходил только когда ему нужно было встретиться с издателем или проветрить голову.

Джордж писал с детства, а серьезно взялся за романы в шестнадцать лет. Его книги пользовались успехом; за свою карьеру он выпустил двенадцать романов, половина из которых стали бестселлерами. Еще пять книг так и не увидели свет: какие-то он сам считал неудачными, а другие были отвергнуты издателем. Несмотря на это, Джордж оставался востребованным писателем.

Сейчас Джордж только что закончил работу над последней книгой и размышлял о следующей. Идей пока не было, но это его не слишком беспокоило. Тем более, что времени на переживания у него сейчас не оставалось. Полгода назад он и его сестра Зои неожиданно получили в наследство от своей тети Люсиль шато в Провансе. Это стало большим сюрпризом для них обоих. Во-первых, в последний раз они виделись с тетушкой, когда им было меньше пяти лет. Во-вторых, они и не подозревали, что у нее было какое-то имущество на юге Франции. У Люсиль не было собственных детей, поэтому все свое наследство она разделила между ближайшими родственниками. Так Шато де Дамне досталось детям семьи Марсо.

Джордж и Зои родились во Франции, но Зои, как и ее брат, уехала из страны в двадцать лет. Теперь она жила в Канаде и, похоже, не собиралась возвращаться. Конечно, они оба были рады неожиданному наследству. В конце концов, это лучше, чем ничего. Правда, поначалу они не могли поверить, что старая тетушка действительно оформила на них шато. Однако, раз уж им так повезло в этой щедрой лотерее, зачем сомневаться и думать, что тетушка была не в себе, когда подписывала документы?

Зои и Джордж договорились вместе съездить в шато, очистить его от хлама (а в доме, в котором никто не бывал шестьдесят лет, его наверняка накопилось), подготовить к продаже, продать и разделить сумму поровну. И вот спустя полгода, когда все бюрократические вопросы были улажены и Джордж получил ключи от шато, он пытался дозвониться до Зои, чтобы узнать, во сколько она прилетает в Канны.

— Слушаю тебя, — наконец раздался в трубке ее голос, который всегда казался ему грубее обычного женского.

— Зои, я уже собираюсь выезжать. Хотел узнать, как мы потом встретимся.

Джордж планировал ехать на своем стареньком «Линкольне», который он также получил в наследство от родителей. Это казалось ему самым разумным решением, ведь по карте было видно, что в том районе, где находилось шато, почти не было общественного транспорта. Машина давала свободу передвижения; он не хотел застрять в шато без возможности куда-то выехать.

— Я как раз хотела тебе сказать, что не смогу прилететь на этой неделе. Марко заболел, и мне не с кем его оставить.

Марко был младшим сыном Зои.

— Тогда, может, перенесем поездку? — спросил Джордж, который на самом деле даже обрадовался: поездка через всю Францию его совсем не привлекала.

— О, нет-нет, езжай сегодня, как и планировал, — ответила Зои. — Я прилечу, как только смогу.

Джордж громко выдохнул, совершенно не радуясь тому, что теперь вся уборка особняка ляжет на его плечи.

— Я уверена, там такая красота! — произнесла Зои, почуяв его недовольство.

— Несомненно! — хмыкнул Джордж. — Надеюсь, от этого дома хотя бы фундамент остался.

— Кстати, как твои книги? — спросила Зои: больше из вежливости, чем из интереса.

— Издательство ждет новую книгу уже через полгода.

— Ты уже много написал?

— Угу, — соврал Джордж.

— А если честно? — вкрадчиво спросила Зои.

— Если честно, у меня пока даже идеи нет. Может, это значит, что я уже все?

Джордж опустил взгляд на руку и нервно сжал ее в кулак. В груди закололо от мысли, что его лучший творческий час уже позади. Он почувствовал, как внутри нарастает волна паники, но старался сохранять спокойствие. Его страх был настолько реальным, что казалось, он вот-вот задохнется.

— Не говори так. Может, шато — твоя судьба? Ты наверняка найдешь там вдохновение. Возможно, напишешь целую книгу про это место и про времена Марии Антуанетты. Представь, что ты сможешь создать, находясь там! Я бы тебе только мешала.

Зои пыталась найти хоть какие-то плюсы в том, что Джорджу придется ехать одному.

— Главное, приезжай как можно скорее, — сказал он, стараясь не выдать своего утомления. — А мне уже пора ехать, чтобы успеть на поезд через Ла-Манш.

— Ты справишься, Джордж. Ты всегда справляешься.

Джордж раздраженно попрощался и повесил трубку. В комнате наступила гнетущая тишина, которую он ощущал особенно остро.

После разговора с сестрой Джордж еще раз проверил, все ли лекарства он взял с собой. Он принимал их в большом количестве. Не зная своего точного диагноза, Джордж все же был уверен, что у него всего лишь психозы. За десять лет лечения ему ставили разные диагнозы: сначала депрессию, затем биполярное расстройство, потом шизофрению, затем снова биполярное расстройство с психозом, а под конец вернулись к депрессии. Он продолжал принимать лекарства, подозревая, что они могут навредить ему не меньше, чем сама болезнь. Однако недавно врач выписал ему новое лекарство, которое могло стать его спасением или же усугубить состояние. Прошел уже месяц, и Джордж чувствовал себя отлично. Также он уже долгое время страдал от астмы — и потому был склонен к частым покраснениям лица и едва заметным паузам в разговоре.

Он вышел из дома и загрузил в багажник старенького «Линкольна» все самое необходимое: одежду, постельное белье, моющие средства, тряпки, совки и несколько инструментов, таких как шпатель и молоток. На современных улицах города Джордж на коллекционной машине отца выглядел нелепо и забавно. Машина хрипела, как бы предупреждая, что такой долгой дороги она может и не пережить. Но Джорджу было все равно; его не волновало, что люди пялятся на его машину или видят, что она едет с трудом. Главное, что она ехала, а багажник вместил все, что нужно.

Он рассчитывал добраться до Прованса за четырнадцать часов с учетом остановок на дозаправку и перекус. Было семь утра, и Джордж надеялся, что успеет приехать в шато до наступления темноты.

Выезжая из Лондона, он еще раз проверил бардачок, чтобы убедиться, что не забыл ключи от шато и водительские права. Погода благоволила ему: облака то и дело закрывали яркое майское солнце, но не было ни малейшего намека на дождь или какие-либо другие препятствия, что могли бы осложнить дорогу.

Джордж редко садился за руль. Его опыт вождения ограничивался поездками в гипермаркет за городом раз в полгода. Привыкший посвящать все свободное время книгам, — даже когда он не писал, он продолжал обдумывать сюжетные линии и героев — Джордж быстро потерял интерес к тому, что говорили по радио, и погрузился в свои мысли. Он начал представлять, каким может быть шато. Сколько там этажей, какого цвета стены, в каком состоянии находится строение? Он размышлял о том, что могло произойти с домом, в котором никто не жил несколько десятков лет. В этих размышлениях и пролетело его путешествие через Евротоннель, после чего Джорджу потребовалось время, чтобы привыкнуть к правостороннему движению.

В пути его накрыла знакомая волна раздражения и горечи. Зои всегда оставляла его одного. Ее слова звучали как насмешка: «Ты справишься, Джордж. Ты всегда справляешься». Она даже не потрудилась извиниться. Просто оставила его разбираться с шато в одиночку. И он снова остался один, как это было всегда.

Руль неприятно холодил ладони, и он сжимал его все сильнее. «Справишься». С чем он вообще должен был «справиться»? С работой в шато? С одиночеством? С книгой? Фраза ради фразы. Не более. Это было типично для Зои. Она всегда умела сбежать в момент, когда дело доходило до обязанностей. Шато, которое им досталось, было огромным и совместным бременем, но Зои как всегда оставила все на него.

Ему захотелось закричать. «Справляться» приходилось с самого детства. Родители никогда не показывали особой заинтересованности в нем, а теперь еще и Зои вела себя так, будто ответственность за все должна ложиться на его плечи. Как будто он был просто инструментом: полезным, когда это нужно, но легко заменимым.

В глубине души он понимал, почему его это так задевает. Шато стало очередным напоминанием о том, как мало он значил для людей, которых любил. Они унаследовали его вместе, но все, что должно было символизировать семейную связь, стало для Зои просто обузой, а для него — чем-то более значимым. Не потому, что он хотел сохранить это место, а потому, что каждый раз, когда он брал на себя ответственность, он надеялся, что это будет замечено. Но никто никогда ничего такого не замечал.

Джордж пытался сосредоточиться на дороге, но мысли возвращались к Зои. «Она всегда оставляет меня в тени. Как будто я все тот же мальчишка, который мог бы исчезнуть, и никто бы этого не заметил». Он глубоко вздохнул, стараясь унять нарастающее раздражение. Он не хотел ехать туда один. Но собирался «справиться».

Эти слова звучали как проклятие. Он «справлялся» всю жизнь, и это ни разу не принесло ему ничего, кроме усталости. Машина мягко двигалась вперед, и Джорджу казалось, что вместе с ней он погружается в свою привычную роль: быть полезным, надежным и незаметным. Тем, кто не создает проблем, не требует внимания и не жалуется.

Увлеченный своими мыслями, он то и дело проезжал на красный свет, не замечая сигналов машин, которые спешили за ним. Он все так же думал над словами Зои. Сначала его раздражало, что она, не читавшая его книг, вдруг пытается предложить ему идею для новой. Но постепенно его начали посещать мысли, что возможно, это не такая уж плохая идея — писать исторические романы. Это было тем, о чем он давно задумывался, но не решался попробовать.

К полудню, проехав уже треть пути, Джордж твердо решил, что книга о Франции восемнадцатого века — это гениальная идея. Пока что он не представлял, о чем будет писать, но, как это с ним часто бывало, первоначальное нежелание ехать в старую развалину сменилось нетерпением скорее увидеть особняк, пропитанный духом истории.

В голове Джорджа начали мелькать обрывки образов, которые он пока не мог связать в единое целое: Французская революция, балы, аристократия, монархия. Он так глубоко погрузился в воображение, что даже начал слышать взрывы пушек: словно где-то рядом шло сражение. Еще один взрыв, еще один… Или ему не показалось? Джордж вынырнул из размышлений. Звуки взрывов неподалеку действительно раздавались. А в небе над зеленым полем, через которое пролегала дорога, клубился черный дым.

Джордж посмотрел на указатель уровня топлива — красная лампочка уже мигала. Он заехал на ближайшую заправку. Пока он расплачивался, его внимание привлекли две девушки в необычных нарядах, которые стояли у прилавка с шоколадом.

— Дамы, только не говорите, что вы путешественницы во времени, — с улыбкой произнес Джордж, внимательнее разглядев их наряды.

Обе были одеты в приталенные платья из атласа, украшенные лентами и рюшами; одна в розовое, другая — в серебристое.

Девушки кокетливо рассмеялись.

— О, нет-нет! — с улыбкой ответила девушка в розовом. — Мы из настоящего.

— Значит, вы просто любите носить пышные платья? — усмехнулся Джордж.

Девушки снова рассмеялись, но их смех показался ему немного натянутым.

— Мы участвуем в реконструкции сражений англо-французской войны, — пояснила девушка в розовом.

— А вы, похоже, англичанин? — наконец заговорила вторая, внимательно изучая его лицо.

— Я родом из Франции, но живу в Лондоне. Прошу, только не убивайте! — шутливо ответил Джордж. — Могу я присоединиться к вам как зритель?

— Разумеется, — сказала девушка в розовом, улыбнувшись.

Она взглянула на подругу и добавила:

— Кстати, вы нас очень выручите. Мы как раз ломали голову, как добраться.

К месту битвы, а точнее к парковке для зрителей и участников реконструкции они добрались на стареньком «Линкольне» Джорджа. Дальше им пришлось идти пешком по полю, которое было уже изрядно перекопано каблуками других зрителей. Чистые ботинки Джорджа быстро покрылись грязью, как и сапожки его спутниц.

— Я как раз планирую писать книгу о том времени, — сообщил он, уже уверенный в том, что это будет его следующей работой.

— А я сразу догадалась, что вы писатель. У вас такой задумчивый вид, как будто вы больше живете в своих мыслях, чем здесь. — Девушка в розовом улыбнулась. — А о чем вы пишете?

Джордж усмехнулся, чувствуя легкое раздражение. Этот вопрос всегда звучал одинаково, слишком поверхностно. «Что я пишу? Да как объяснить, что я пишу, чтобы не испугать вас?»

— В основном психологические триллеры. Иногда с элементами мистики.

— Интересно! А как началось ваше писательство? — с наигранным интересом спросила девушка в серебристом платье.

«Интересно», — подумал Джордж. — «Люди всегда так говорят, когда не знают, что сказать».

Он пожал плечами, избегая прямого взгляда.

— Случайно. Хотя, наверное, так говорят все.

Он замолчал, чувствуя, как в груди нарастает знакомая тяжесть. Он не любил говорить о себе, но продолжил. Слова будто сами рвались наружу.

— Я начал писать, когда… понял, что реальность иногда становится слишком шумной.

Девушка в серебристом немного нахмурилась.

— Шумной?

Джордж кивнул, и его взгляд на мгновение стал пустым. Шум. Постоянный, настойчивый. Голоса, которые невозможно заглушить. Реальность становилась вязкой, как густой туман, и единственное, что помогало, — это писать.

— Да. — Он слегка улыбнулся, но улыбка вышла натянутой. — Когда все выходит из-под контроля, я беру ручку и создаю свою реальность.

— И что это за миры? — осторожно спросила девушка в розовом.

Джордж на секунду замер. Миры? Они были больше, чем просто мирами. Это были лабиринты, в которых он терялся, но при этом чувствовал себя дома.

— Миры, где герои борются со страхами, сталкиваются с неизведанным, с тем, чего боятся больше всего. — Его голос стал чуть тише. — Иногда это помогает и мне. Но иногда… — Джордж сжал пальцы. — Иногда эти миры затягивают меня сильнее, чем я хотел бы. Бывает, что я не уверен, где заканчиваются их страхи и начинаются мои.

Девушка в серебристом внимательно посмотрела на него.

— Кажется, вы не просто пишете. Вы живете этими историями.

Джордж задумался. «Да, иногда кажется, что я живу только там. Реальность слишком жестокая и неустойчивая. В моих книгах я хотя бы знаю правила игры. Здесь же…»

— Когда я пишу, мне легче дышать, — сказал он, глядя на поле битвы, окутанное туманом.

Туман, как и в его снах. Переход между двумя реальностями.

— Писательство как терапия? — спросила девушка в розовом.

Ее голос звучал мягко, почти осторожно.

Джордж усмехнулся, но в его улыбке не было тепла.

— Или как зависимость. — Он опустил взгляд. — Честно говоря, я не знаю, что будет, если однажды я перестану писать. Может, я просто исчезну. Растворюсь в этом шуме. Или, хуже того, навсегда останусь в одном из созданных миров.

Девушки на секунду замолчали, явно не ожидая такого ответа. Взрыв пушечного выстрела разорвал тишину, но Джордж едва обратил на это внимание. Он снова был в своем мире, где не нужно объяснять себя; где все подчиняется только его правилам.

— Мы обязательно прочитаем вашу следующую книгу, — наконец сказала девушка в розовом с теплой улыбкой.

Джордж кивнул, словно очнувшись.

— Надеюсь, что и вы найдете там что-то для себя. — Он снова посмотрел на поле. — Возможно, найдете то, что я сам пока не могу понять.

Девушки рассмеялись. Над ним? Они ставили на нем клеймо неудачника, закопанного в книгах? Или это был вежливый смех — тот самый, которым люди показывают, что разговор их забавляет? Множество бестселлеров Джорджа не приносили ему уверенности в себе. Люди любили его книги, но не его. «Все всегда смеются надо мной. И они не исключение», — мелькнуло у него в голове.

Чавканье грязи под ногами постепенно стихло, когда они приблизились к месту битвы. Перед ними раскинулись поля, окутанные легким туманом от взрывов пушек. На фоне неба развевались разноцветные знамена. На поле боя были разбросаны реконструированные лагеря и стенды с оружием. Вдалеке можно было разглядеть группы людей в военных костюмах той эпохи. Некоторые из них активно участвовали в сражении, другие просто создавали атмосферу того времени. Девушки быстро исчезли в толпе.

Джорджу казалось, что лица вокруг меняются: будто зрители сменялись людьми из прошлого. На мгновение он заметил мужчину в треуголке и сюртуке, который казался слишком реальным, чтобы быть участником реконструкции. Мгновение спустя фигура исчезла, и Джордж вздрогнул, пытаясь убедить себя, что это просто его воображение.

Джордж вскоре потерялся в толпе. Он не обращал внимания на шумную публику с напитками — колой или пивом — и попкорном в руках. Его полностью завораживал происходящий на поле бой. Он забыл о времени и своем плане добраться до шато до темноты.

— Джордж! — раздался женский голос.

Он начал озираться, но не увидел ни одного знакомого лица.

— Джооордж! — снова позвали его: на этот раз более протяжно.

Джордж снова огляделся, но никого из знакомых так и не увидел. Его взгляд зацепился за девушку на поле битвы, и ему подумалось, что это она звала его; но это была не та, с кем он столкнулся на заправке. Он не знал ее. Впрочем, может, голос звал вовсе не его, а другого Джорджа. Или же это была усталость, подсказывающая, что чем раньше он уедет отсюда, тем быстрее доберется до цели. Он уже потратил больше часа на эту реконструкцию и не мог позволить себе остаться еще и на ужин. Джордж купил хот-дог в палатке с едой, установленной для зрителей, завел «Линкольн» и отправился дальше по маршруту, доедая ужин за рулем.

Оставшуюся часть пути он больше нигде не останавливался. Пейзажи за окном машины чередовались: умиротворенные зеленые поля превращались в живописные холмы, которые уступали место горным пейзажам. Северная прохлада постепенно сменялась теплым воздухом южных регионов Франции. Ему даже показалось, что цвета за окном изменились: по мере того, как он приближался к Провансу, трава становилась все более зеленой, усиливая контраст с тем, что он видел до этого. Казалось, юг Франции был настоящим раем, и Джордж не мог нарадоваться тому, что приближается к цели.

Однако самым сложным оказалось найти само шато. Уже начинало смеркаться, а Джордж до сих пор кружил среди бесчисленных виноградников и различных шато, разбросанных по округе. В конце концов он остановился возле пожилого жилистого мужчины, идущего по дороге.

— Простите, сэр, — обратился он к нему, открыв окно. — Не подскажете, где находится Шато де Дамьен?

Этим человеком был месье Бенишу. В отличие от остальных жителей этого района Прованса, он всю жизнь прожил в одном и том же шато. Мне всегда нравился этот мужчина. Высокий, статный, всегда в пиджаке; если только не слишком жарко — тогда он надевал идеально выглаженную рубашку. На этих рубашках никогда не было ни единого залома. Да, прекрасный мужчина. Жаль только, что женат. Мы с ним всегда ладили, но вот в одном никак не могли сойтись. Он был абсолютно уверен, что Шато де Дамне проклято. А я вот в этом уверена не была. Люди сами создают себе проклятья, а потом верят в них и попадают в их ловушку. Это как верить в то, что если посмотреть в разбитое зеркало, то на тебя обрушатся несчастья. Но нет, в это я точно не верю.

Месье Бенишу мог бы иногда выезжать за пределы Прованса. Ведь он, несмотря на свою образованность и мудрость, до сих пор верит в детские страшилки. Думаю, он услышал историю о Шато де Дамне в детстве и с тех пор ее не забыл. Вы ведь тоже в детстве слышали страшные истории от друзей, правда? Дети любят лезть туда, куда не следует, а обычные запреты их не останавливают; вот для них и придумали легенду, что те, кто входит в Шато де Дамне, не возвращаются. Месье Бенишу, как по мне, стоило бы быть более здравомыслящим человеком.

— Де Дамне? — поправил его мужчина. — Возвращайтесь обратно, а перед перекрестком сверните налево. А вам оно, собственно, зачем?

— Шато теперь принадлежит мне и моей сестре.

— А-а-а, — многозначительно протянул мужчина. — Ну что ж, скатертью дорожка, как говорится.

В его глазах появилось нечто странное, что Джордж не смог распознать.

— Благодарю, — недоверчиво ответил Джордж, сдал назад и развернулся.

— Кстати, отличная машина! — крикнул мужчина ему вслед.

В том взгляде мужчины было не только что-то непонятное, но и что-то тревожное; внутри Джорджа шевельнулся смутный страх. Но этот страх быстро развеялся, когда он наконец нашел шато. Его худшие ожидания не оправдались. Несмотря на заросший сорняками сад, трехэтажный особняк выглядел вполне достойно. Он ничем не отличался от других шато, которые Джордж встречал по дороге. Он припарковал «Линкольн», взял чемодан и сумку с постельным бельем и с интересом направился к шато.

У дороги возвышалось огромное дерево. Его крона была такой густой и раскидистой, что почти полностью закрывала часть подъездной дорожки, а корни так выпирали из земли, будто дерево пыталось захватить и дорогу, и саму территорию шато. «Слишком большое для такого места», — подумал Джордж. Оно выглядело не просто старым, а древним, как будто было здесь еще до основания шато. На одной из его нижних ветвей виднелись следы старого ожога, случившегося, вероятно, задолго до того, как кто-либо из ныне живущих ступил на эту землю.

Ко входу вела широкая дорожка из светлого гравия, а само шато было пыльно-розовым с бирюзовыми ставнями. Лишь облупившаяся краска на фасаде выдавала, что здесь давно никто не жил. Ключ, который Джордж получил вместе с бумагами, с трудом вошел в заржавевшую замочную скважину, и только после скрипа и усилий дверь наконец открылась.

Войдя, Джордж ощутил запах камня, плесени и старой мебели. Закатное солнце пробивалось сквозь грязные окна, освещая коридоры. Дом не выглядел полностью заброшенным: полы, стены и мебель были покрыты слоем пыли, но находились в удивительно хорошем состоянии. Казалось, хозяин шато просто уехал в долгий отпуск и вот-вот должен вернуться. Тем не менее, Джорджа ждала масса работы: паутина затянула углы, шторы из когда-то дорогих тканей под воздействием солнца распадались на лоскуты, а о проводке электричества здесь, похоже, никто даже не думал. Пол под ногами мелодично скрипел.

Пока Джордж осматривался, его не покидало ощущение, что в особняке кто-то живет. Подушки на диванах были слегка примяты: словно на них совсем недавно кто-то облокачивался, любуясь пейзажем за окном. На столах и комодах стояли наполовину прогоревшие свечи в золотых канделябрах; их будто зажигали не так давно. Но у Джорджа не было сил исследовать весь дом; до наступления темноты ему нужно было решить, где он будет спать.

Рядом с лестницей, ведущей на второй этаж, находилась дверь в помещение, похожее на комнату для прислуги. Она была намного меньше и скромнее, чем те комнаты, которые Джордж успел увидеть. Комната примыкала к небольшой кухне, где мебель не отличалась изысканностью, и выходила на крошечный дворик, отделенный от основного сада высокой стеной. Постель была заправлена, но покрыта слоем пыли, как и все остальное в доме. В углу стоял небольшой диван, накрытый самодельным тканевым чехлом: кто-то словно пытался защитить его от пыли специально для Джорджа. Он расстелил на диване свое постельное белье, улегся и мгновенно погрузился в сон.

Глава 4

В течение нескольких последующих дней Джордж был полностью поглощен уборкой. Он съездил в город, чтобы купить несколько больших фонарей на батарейках и портативные зарядные устройства: чтобы реже выбираться в город. Он обзвонил электриков и договорился о проведении электричества в шато. На удивление, это занятие стало его увлекать. Ему нравилось наблюдать, как мебель, покрытая толстым слоем пыли, постепенно начинала блестеть так, словно за ней ухаживали долгие годы. Чем дольше он этим занимался, тем сильнее погружался в атмосферу этого места. Джордж воображал, что шато живет своей собственной жизнью; что здесь, как и раньше, кто-то обитает. В его воображении яркими красками рисовались образы героев, что оживали среди комнат и коридоров, которые он очищал от многолетней пыли.

Он представлял себе, как люди ходят по этим коридорам и ночуют в комнатах, которые постепенно становились пригодными для жизни благодаря его стараниям. Шато начинало жить в его голове, становясь местом, наполненным движением, шумом и жителями, которых Джордж сам себе создавал. Несмотря на то, что он уже привел в порядок несколько комнат, Джордж продолжал спать на диване в комнате для прислуги — это место стало для него чем-то вроде убежища.

Одиночество в таком большом особняке не тревожило его. Джордж привык к одиночеству. За свою жизнь он научился находить в этом состоянии определенное спокойствие. Он вырос в большом доме на севере Франции, окруженном густыми лесами. Его родители, погруженные в свои дела, редко уделяли ему внимание. Они считали, что обеспечили его всем необходимым: игрушками, книгами, лучшими учителями. Но они не понимали, что мальчику было нужно больше: тепло, внимание, любовь.

Дом был полон прислуги, но она выполняла свои обязанности механически, не обращая внимания на Джорджа, который часами сидел в углу комнаты, глядя в окно, за которым ветер гнал опавшие листья по дорожкам сада. Время шло, и Джордж все больше замыкался в себе. Без настоящих друзей он начал придумывать их сам. Сначала это были лишь абстрактные образы, тени на стенах, которые принимали очертания детей его возраста. Он представлял, как они играют с ним, обсуждают книги, делятся секретами.

Эти воображаемые друзья стали для Джорджа настоящим утешением. Он знал, что они ненастоящие, но это не имело значения. Для него они были реальны в душе, и этого было достаточно. Джордж часто разговаривал с ними, обсуждая книги, которые читал, или делясь своими детскими фантазиями. Эти друзья стали его поддержкой в мире, где он был одинок, несмотря на всю внешнюю заботу, которую ему оказывали родители и прислуга.

Но по мере того, как Джордж рос, его воображаемые друзья постепенно начали превращаться во что-то большее. Они перестали быть просто утешением и стали постоянными спутниками его жизни. Джордж уже не всегда мог четко различить, где заканчивалась реальность и начинались фантазии. Эти друзья подсказывали ему, что делать, поддерживали в моменты страха и одиночества. Иногда их присутствие приносило облегчение, но были и моменты, когда они делали его еще более изолированным от внешнего мира, усиливая чувство отчужденности.

Его родители так и не заметили, как их сын погрузился в себя. Для них он всегда был тихим, спокойным ребенком, которому не нужны были шумные компании или близкие друзья. Они видели в нем самостоятельного и вдумчивого мальчика, не осознавая, что за этим внешним спокойствием скрывается глубокая внутренняя жизнь. Сестра тоже редко обращала на него внимание. В отличие от Джорджа, Зои была общительной и энергичной, и ей было неинтересно проводить время с замкнутым братом, который казался ей странным.

Когда Джордж достиг подросткового возраста, его воображаемые друзья начали исчезать. Это было болезненно. Он чувствовал, что теряет то важное, что когда-то было для него опорой, но не мог удержать их. По мере того как они уходили, реальность начала казаться ему менее надежной. В его сознании появились новые образы и голоса, но это были уже не те добрые, утешающие друзья детства. Эти голоса были другими — тревожными, настойчивыми, не приносящими утешения. Они не помогали справляться с одиночеством, а наоборот, усугубляли его, погружая Джорджа в глубины страхов.

Именно тогда он впервые начал писать. Письмо стало для него способом справляться с внутренним хаосом. Он пытался запечатлеть свои мысли на бумаге, упорядочить их, чтобы обрести хоть какой-то контроль над жизнью. Писательство давало ему возможность создавать миры, в которых он мог быть хозяином ситуации. Но даже в этих мирах его никогда не покидало ощущение, что реальность может внезапно обрушиться.

Когда Джордж встретил женщину, — ее звали Кристина, но он всегда называл ее Кики — все изменилось. Она ворвалась в его жизнь, принеся с собой свет и шум, к которым Джордж не был готов. Внезапная близость, постоянное присутствие другого человека в его пространстве казались ему чем-то чужим, непривычным. Кики была полной противоположностью Джорджа: жизнерадостной, общительной, всегда окруженной друзьями. Сначала ее энергия и жизнелюбие завораживали его. Она казалась ему ярким светом в мире, где он привык к тени.

Но постепенно ее жизнерадостность начала его тяготить. Ему становилось все сложнее переносить ее присутствие, шумные разговоры, смех. Джорджу хотелось снова вернуться к привычной тишине, к той спокойной изоляции, которую он так тщательно создавал для себя на протяжении всей жизни. Реальность рядом с Кики становилась слишком яркой и громкой, и он чувствовал себя некомфортно. Он начал отдаляться, возвращаясь в тот мир, где его единственным спутником была тишина.

Джордж боролся с желанием отдаляться. Он старался быть тем, кем на самом деле не был: внимательным и заботливым партнером. Он пытался соответствовать ожиданиям Кики, но каждое ее прикосновение, каждый разговор напоминали ему, что он не создан для этого. Он замыкался в себе все сильнее; вместе с этим пришли бессонные ночи, наполненные мучительными мыслями и тревогой.

Именно тогда у него впервые появились признаки того, что позже врачи назовут шизофренией. Сначала это были просто странные мысли, которые казались чуждыми; они будто не принадлежали ему. Постепенно мысли стали превращаться в голоса — шепот в темноте, который невозможно было заглушить. Джордж начал сомневаться в реальности всего, что его окружает. Даже в том, что существовала Кики. Голоса искажали все; отнимали ощущение стабильности.

С течением времени их совместная жизнь стала невыносимой. Джордж отдалялся все больше, пока однажды не исчез совсем, оставив ее и свою прошлую жизнь позади. Он просто не мог больше находиться в мире, где все стало настолько ненадежным и пугающим.

Поэтому пребывание в шато не казалось ему обременительным. Джорджу было спокойно — или, возможно, ему только казалось, что он обрел это спокойствие. Здесь, среди тишины и пыли, он ощущал некое умиротворение. Быть может, это место, где никто не тревожил его, и было тем укрытием, которого он так давно искал.

За неделю жизни в шато у Джорджа даже появился свой распорядок. Утром он выпивал чашку кофе, приготовленного на старенькой газовой плите, после чего два часа занимался уборкой. В обед он садился за книгу, которую писал на обычной бумаге, купленной в городе. Раньше он никогда не писал от руки — считал это тратой времени, ведь затем приходилось перепечатывать текст. Но на этот раз выбора не было. И к своему удивлению, Джордж заметил, что когда он пишет ручкой, его стиль повествования меняется. Вдобавок оказалось, что этот процесс приносит ему особое удовольствие. После нескольких часов письма и легкого обеда, который обычно состоял из снеков и бутербродов, он занимался садом: выкорчевывал сорняки, пытаясь хоть немного вернуть прежний вид когда-то роскошному участку.

За все это время Зои позвонила лишь однажды. Она сообщила, что ей придется отложить приезд еще на пару недель. Джордж притворился сердитым, но в глубине души был даже рад. Это означало, что у него будет больше времени, чтобы побыть здесь одному и погрузиться в атмосферу шато.

…Солнце ярко светило, но толстые каменные стены спасали от жары. Джордж сидел в просторном зале, где у камина стоял диван из голубого атласа с изящной фигурной спинкой. Работа над книгой шла медленно. Он еще ничего толком не написал; образы, которые рождались в голове, казались пустыми или уже использованными в предыдущих книгах. Казалось, от него ускользает что-то неуловимо важное, и он не может полностью погрузиться в процесс.

Джордж отложил бумаги на старинный кофейный столик перед диваном, лег, подложив под голову твердую подушку, и прислушался к тишине шато и звукам снаружи. Дом как всегда гудел. Это было трудно описать, но Джордж чувствовал этот гул — словно в недрах старого здания таилась некая вибрация, живущая собственной жизнью. За окнами щебетали птицы, а теплые лучи солнца мягко касались его щеки, постепенно убаюкивая. Сознание Джорджа начало медленно погружаться в сладостную дрему, а ощущение вибрации усилилось. В какой-то момент ему привиделось, что он упал со спиральной лестницы и кубарем покатился вниз. Испуг заставил его вздрогнуть, и он открыл глаза.

Он все еще лежал на диване. Сон улетучился в одно мгновение, однако вибрация дома никуда не исчезла. Его взгляд упал на хрустальную люстру. Со второго этажа, из комнаты прямо над залом, раздался стук, похожий на шаги. Люстра задрожала. Очевидно, это был просто ветер. Но что-то в этом показалось странным.

Джордж неохотно поднялся и направился по деревянной лестнице на второй этаж. Дерево слегка просело, и каждый шаг сопровождался громким скрипом. Он подошел к двери той самой спальни, откуда доносился звук, и без колебаний открыл ее.

На втором этаже еще не была убрана ни одна комната; как только Джордж вошел, лучи солнца, пробивающиеся сквозь грязные окна, осветили облака пыли, что закружились в воздухе, словно в вальсе. Из окна открывался великолепный вид на заросший сад, и Джордж снова подумал о том, сколько работы ему еще предстоит. Он громко выдохнул, ощущая легкую усталость, и направился к выходу, снова поднимая в воздух пыльные клубы.

— Боже! — испуганно воскликнул он. — А ну иди сюда!

Перед ним мелькнула виновница шума — огромная серая крыса. Она уставилась на Джорджа своими маленькими блестящими глазами, не двигаясь. Джордж замер, пытаясь не спугнуть грызуна. Он медленно взял подушку с кресла и, задержав дыхание, начал осторожно красться к крысе, надеясь поймать ее.

Но вдруг внизу раздался громкий стук. Крыса испугалась и, перебирая короткими лапками, стремительно скрылась в щели стены.

— Я с тобой еще разберусь, — прошептал Джордж и побежал вниз по лестнице.

Стук, который спугнул крысу, был стуком в дверь. Возможно, это электрики, которые почему-то явились сегодня? Кто еще это мог быть? И правда: на пороге стояли двое мужчин лет сорока, одетые в униформу: один полный, а второй худощавый.

— Добрый день! — произнес один из них, пожимая Джорджу руку

— Разве мы договаривались не на завтра? — удивленно спросил Джордж, запахивая на себе леопардовый халат и чувствуя легкую неловкость.

— Кажется, нет. Мы не могли ошибиться, — сказал полный мужчина, повернувшись к своему коллеге.

— Ни в коем случае! Мы пришли как раз вовремя, — подтвердил тот, с интересом оглядывая дом.

— Мы можем вернуться позже, но вам все равно придется оплатить этот визит, — с легким сожалением в голосе добавил полный электрик.

— О, нет-нет, конечно, проходите, — поспешно сказал Джордж, отступая назад и впуская их внутрь.

— Уф, как долго я ждал, когда этот день настанет, — тихо пробормотал полный мужчина.

— Простите? — переспросил Джордж, не поняв его слов.

— Я говорю, работы будет немало, — уже громче сказал электрик.

Джордж повел их осматривать особняк. На втором этаже они остановились в коридоре.

— Вы планируете здесь жить? — спросил худощавый мужчина, разглядывая стены.

— О нет, — ответил Джордж, покачав головой. — Это шато я получил в наследство вместе с сестрой, и мы собираемся его продать.

— Тогда зачем проводить электричество? — удивился тот же мужчина.

Его коллега отошел и начал внимательно изучать стены.

— Ну… Наверное, чтобы продать его выгоднее, — сам не до конца понимая, зачем это делает, ответил Джордж.

— Я бы вам советовал сначала найти покупателя, — сказал электрик, пристально глядя на Джорджа. — Ведь проклятый особняк не так просто продать. Хотя, кто знает… Сейчас многие могли бы заинтересоваться таким местом и превратить это в прибыльный бизнес.

— Что вы имеете в виду под «проклятым особняком»? — переспросил Джордж, нахмурившись.

— Шато уже давно прозвали… — начал худощавый мужчина.

Но его коллега, вернувшись к ним после осмотра, прервал его на полуслове:

— Похоже, стены этого шато не просто так считаются толстыми. Провести электричество будет нелегко. Я бы вам посоветовал сделать так: мы сейчас проведем оценку, составим смету, а потом вы решите, стоит ли тратить деньги на установку проводки или лучше передать эти заботы новым владельцам. Как и мой коллега, я считаю, что вам не стоит заниматься этим самому, но выбор, конечно, за вами.

Джордж заметил смятение на лице электриков, но не был уверен, что понял ее причину. Тем временем худощавый мужчина снова заговорил:

— Если позволите, мы начнем оценку прямо сейчас. Это займет несколько часов.

— Да, конечно. Так и поступим, — ответил Джордж, делая шаг назад.

Он вернулся в зал к работе над книгой, но слова больше не хотели складываться в предложения. Джордж около часа лежал на диване, глядя в потолок и прислушиваясь к шагам электриков наверху. Каждый звук казался ему странно громким: почти как шаги крысы, которую он видел в комнате. Ему вдруг пришло в голову, что эти грызуны могли построить целые лабиринты в стенах шато и теперь были его полноправными обитателями. Он усмехнулся этой мысли: что шумы в доме вызваны не только электриками.

Прошел еще час, но Джордж так и не смог написать ни строчки. В поисках какого-то занятия он направился на кухню, решив заняться уборкой. В старых сервантах стояла посуда разных времен и стилей, и по ней можно было отследить историю шато. Каждая тарелка и бокал, казалось, хранили следы прежних хозяев, и Джорджу стало любопытно, кто жил здесь до него.

Он не заметил, как за этим рутинным занятием пролетело еще несколько часов, пока вдруг не раздался оглушительный грохот; весь особняк будто решил рухнуть под собственной тяжестью. Джордж на мгновение замер, а затем бросился на звук, который шел с самого верхнего, третьего этажа. Тяжело дыша, он добежал до комнаты, откуда исходил шум, и застыл. Пол был покрыт обломками цемента, а часть стены обвалилась, оставив вместо себя зияющую дыру. Джордж стоял, ошеломленный; не сводя глаз с последствий обрушения. Стена, которая минуту назад казалась монолитной, теперь лежала на полу в виде обломков.

— Я всего лишь слегка постучал по стене, а она начала падать! Чуть не убила! — выдохнул крупный мужчина, ошарашенный произошедшим. — Чертовщина какая-то!

— Это просто старый дом, давно не было ремонта. Ничего сверхъестественного, — попытался успокоить коллегу, Джорджа и, в первую очередь, себя тощий электрик.

Его голос выдавал нервозность, а глаза все еще были круглыми.

— В любом случае, мы закончили на сегодня, — произнес крупный, желая как можно скорее покинуть это место. — Смету пришлем вам по электронной почте.

Джордж проводил электриков до выхода, заметив, что оба мужчины пытались скрыть испуг, вызванный обрушением стены. Они то и дело обменивались взглядами, но старались не показывать своего беспокойства.

— И знаете, — сказал худощавый электрик перед тем, как выйти. — Вам нужно для начала избавиться от крыс. У вас весь дом ими кишит. Вполне возможно, это они стали причиной обрушения стены.

Джордж кивнул. Да, от крыс точно нужно избавиться. Иначе они перекусят все провода, если он все же решит провести электричество. Хотя он, пожалуй, передумает; пусть новые хозяева разбираются с этим.

Зои снова не брала трубку — и давала брату свободу выбора. Может, и уборка вовсе не нужна? Пусть новые владельцы сами решают, что делать с шато.

Джордж медленно прошел по заросшему саду и остановился у фонтана в центре. Вода давно не текла, а каменные фигуры покрылись мхом и трещинами, но все это придавало месту какой-то странный, почти мистический шарм. Он осознавал, что самое разумное решение — просто оставить шато в том состоянии, в котором оно есть, и выставить его на продажу. Но с другой стороны, если он потратит немного усилий на уборку и избавится от крыс, то сможет поднять цену. Джордж понимал, что работа над шато не была необходимостью — скорее, он просто хотел задержаться здесь. Крысы и пыль, конечно, неприятны, но отсутствие света его не беспокоило: он засыпал вместе с закатом и просыпался не раньше девяти утра. Ночная темнота не доставляла ему неудобств, а сон был крепким, как никогда. Он взглянул в сторону дороги, где возвышалось то самое дерево. Сейчас оно казалось совсем молодым, с тонкими ветвями и гладкой корой. Джордж нахмурился. Он не хотел признаваться самому себе, что шато, несмотря на свой ветхий вид и все неудобства, начало его притягивать. Ему нравилось быть здесь, ощущать его атмосферу — даже с учетом грызунов и пыли.

Однако с крысами точно придется что-то делать. Дом не может просто так гудеть; кто знает, каких еще существ можно найти в подвале. Возможно, там прячутся куда более неприятные твари, чем крысы, и с этим нужно разобраться.

Глава 5

Утром Джордж решил сконструировать ловушку для крысы, которую возомнил своим главным врагом. Он поставил себе цель поймать ее, используя приманку, и приступил к делу с энтузиазмом, который сам не мог себе объяснить. Он взял контейнер, перевернул его дном вверх и приподнял один его край при помощи небольшой дощечки: чтобы крыса могла спокойно попасть внутрь. В качестве приманки он решил использовать крекер, хотя сомневался, едят ли крысы крекеры. Ведь говорят, что все истории про любовь крыс к сыру, — это мифы. Но что, если нет? Как бы там ни было, Джордж решил поступить именно так.

Он никак не мог собраться с духом, чтобы зайти в комнату с обрушившейся стеной. Ему не хотелось снова смотреть на разрушение и вспоминать, что впереди долгие часы уборки и непредсказуемые сложности. Поэтому он провел почти час, возясь с мышеловкой: сначала он старательно устанавливал ее, а потом терпеливо ждал, когда крыса попадется в ловушку.

Но ожидание оказалось слишком скучным, и Джордж, оставив мышеловку, все же пошел убирать цементные обломки. Стена выглядела ужасно: серая, вся в трещинах; при любом прикосновении с нее осыпáлись кусочки материала. Джордж начал шпателем сбивать со стены остатки. Работа была тяжелой и утомительной, особенно когда приходилось тянуться к верхней части стены: руки быстро уставали.

Время от времени он выходил в коридор, чтобы проверить ловушку, но крыса туда так и не заглянула. Когда Джордж добрался до середины стены, он заметил, что в одном месте она словно была подвижной. Он принялся более усердно работать в этой зоне и вскоре обнаружил небольшую щель. Цемент все осыпáлся, и скоро стало понятно, что за этой щелью скрывается замурованная дверь. Джордж осмотрел ее обрамление и заметил старые ржавые петли. Он попытался открыть дверь, но она не поддавалась. Тогда он решил выкрутить ржавые петли, но они оказались слишком плотно закреплены.

Не желая сдаваться, Джордж взял ножницы и вставил их кончики в щель, аккуратно ковыряясь в цементе вокруг двери. После нескольких минут упорного труда стены начали сдаваться, и вскоре на пол с глухим стуком упал последний кусок цемента. Тайная дверь приоткрылась, образуя узкую щель, через которую можно было заглянуть внутрь. Джорджа охватило странное волнение, смешанное с предчувствием.

Он рывком дернул дверь. Та с легким скрипом распахнулась, и он аккуратно вошел внутрь. Свет почти не проникал в помещение, и было сложно что-либо разглядеть. Виднелись лишь туманные очертания полок и старинных рам с картинами. Джордж направился к выходу, чтобы взять фонарь с первого этажа, и по пути мельком взглянул на ловушку для крысы. Крысы в ней не было, но и крекер исчез. Очевидно, грызун оказался хитрее, чем Джордж предполагал. Поняв, что без более серьезных мер справиться с крысами будет трудно, он задумался о покупке яда.

Сбитый с толку неудачей с ловушкой, сердитый на крысу и разочарованный своей затеей, Джордж словно по инерции сел в машину и поехал в город за ядом. Заодно он зашел в местную винную лавку и купил себе несколько бутылок вина с местных виноградников. К четырем часам дня он уже обработал все углы первого этажа хлопьями от крыс и мышей, выпил одну из бутылок и наконец решился вернуться к тайной комнате, держа в руках фонарь.

Как только он осветил темное помещение ярким лучом, он тут же услышал, как крысы с шуршанием бросились врассыпную, прячась от света. Комната оказалась небольшой и заполненной старым барахлом: книгами, сундуками, шкафами, картинами. В отличие от остального дома эта комната выглядела по-настоящему старой и запущенной; ее будто и не касались многочисленные ремонты и перестановки, которым подвергалось шато. Было очевидно, что ее спрятали от посторонних глаз очень давно.

Джордж вынес оттуда несколько картин. Это были портреты людей, одетых в наряды XVIII века. Он остановился перед одной из картин, на которой было изображено шестеро человек. В центре картины располагались мужчина и женщина среднего возраста: явно родители остальных персонажей. По бокам от родителей были три молодые девушки; одна из них, совсем юная леди в пышном платье цвета неба, сидела в кресле. Рядом с девушками постарше стоял парень примерно их возраста. Все они были одеты в дорогие наряды, держали головы высоко поднятыми и излучали уверенность в себе и аристократическое величие.

Рассмотрев эту картину, Джордж принялся с интересом разглядывать остальные. На обратной стороне каждого портрета была подпись: «Шанталь», «Жозефина», «Ирен» — имена девушек и «Эммануэль» — единственного парня. Мужчину и женщину звали «Беатрис» и «Пьер». Все они носили одну и ту же фамилию — «Дамьен».

— Ку-ку, — вдруг раздался тонкий женский голос.

Джордж вздрогнул, вырвавшись из плена мыслей. Он был настолько погружен в работу и воображение, что совсем не ожидал посторонних звуков. Его сердце забилось быстрее; это было чувство возбуждения, которое охватывает тебя, когда ты находишь что-то, давно потерянное. Конечно! О чем же еще ему писать, если не о бывших владельцах этого загадочного шато? Это будет настоящий фурор!

— Ку-ку, — снова прозвучал тот же голос, но уже более отчетливо.

Джордж оглянулся, но никого не увидел. Он вышел из комнаты, стараясь понять, откуда доносится звук. Хлопья, которые он раскидал по углам в попытке убить крысу, бесследно исчезли, как будто их никогда и не было. Он улыбнулся, предполагая, что крыса снова оказалась хитрее. Вернувшись в тайную комнату, Джордж решил обратить внимание на сундук, который стоял в углу. Он был старым и запертым на ржавый замок. Разломать его не составило труда — замок давно утратил прочность.

Внутри сундука оказалась целая коллекция бумаг: письма, договоры, инвентарные списки, а также несколько дневников. Оказалось, что почти каждый член семьи Дамьен вел личный дневник. Джордж не мог поверить своему счастью — это было настоящим кладом для писателя! Он начал разбирать бумаги, стараясь понять, что на них написано, и потратил на это несколько часов. Солнце уже село, а вторая бутылка вина была наполовину пуста. Голова слегка кружилась, и он не мог понять, то ли это действие вина, то ли крысы, что оживились с наступлением ночи и снова шумели за стенами.

Довольный своей работой, Джордж остановился, чтобы осмыслить проделанное. Ему удалось разобрать и разложить по стопкам множество документов; бумаги, что были связаны с кем-то из семьи Дамьен, он клал рядом с соответствующим портретом. Документы, касающиеся других людей, откладывал в сторону. В голове Джорджа уже начал формироваться сюжет новой книги. Это должна была стать его первая книга, основанная на реальных событиях.

Вино оказалось крепче, чем казалось на первый взгляд.

— Ку-ку, Джорджи, — снова раздался женский голос, который он слышал днем.

Но на этот раз — в тишине ночи — он показался ему более пугающим. Солнце давно зашло, и Джордж направился в свою комнату, освещая себе путь фонариком. В голове стучала странная мысль: он был один в шато или все-таки нет?

…Когда Джордж уже лежал в постели, вокруг стояла глухая тишина, но внезапно он услышал, как кто-то открыл дверь на втором этаже. Это был не просто скрип; звук был четким и пугающе реальным. Шаги. Тихие, осторожные: будто кто-то крался по коридору. Джордж подскочил на кровати, встал, на миг замер, бросился к лестнице и начал медленно подниматься на второй этаж. Шаги не стихали.

Когда он подошел к двери в одну из спален, шаги наконец приглушились. Джордж взялся за ручку, и его сердце бешено заколотилось. Он резко распахнул дверь — комната была пуста. Тихое, затянутое паутиной помещение, в котором не было никаких признаков присутствия другого человека.

— Кто здесь? — громко крикнул он, но в ответ услышал лишь эхо.

Он шагнул вперед, и его взгляд упал на кое-что необычное: дверь, которой здесь раньше не было. Он тщательно осматривал эту комнату, и дверь точно отсутствовала. Но теперь она стояла перед ним — массивная, деревянная, словно старинный портал в другую реальность. Джордж протянул руку к дверной ручке, но замешкался.

Не должно ее здесь быть. Это невозможно.

— Открой ее, — голос прозвучал тихо, почти неразличимо.

Но Джордж был уверен: этот кто-то говорил именно с ним. Он снова взялся за ручку. На этот раз дверь открылась легко. За ней простиралась темная комната, где не было ничего, кроме пустоты. Однако как только он сделал шаг внутрь, дверь за его спиной резко захлопнулась, и он снова услышал шаги — теперь они шли из тьмы прямо к нему. Голоса… Все пространство вокруг начали заполнять голоса; они гремели у него в голове так, будто он приложил ухо к динамику телевизора

— Ты не выйдешь отсюда, Джордж, — в унисон шептали они.

…Джордж резко вскочил с кровати. Сердце колотилось так, словно вот-вот вырвется из груди. По вискам катился пот, а руки мелко дрожали. Сцена из сна продолжала стоять перед глазами; это словно было наяву. Он знал, что что-то не так. Он схватил с прикроватной тумбочки телефон, но дисплей мигнул и погас. Легкий шорох за дверью снова заставил вздрогнуть. Он не мог больше терпеть это напряжение. Джордж медленно поднялся; ноги дрожали, словно после долгого марафона. Он быстро накинул халат и вышел в коридор. Там никого не было. Пусто.

— Это просто сон, — прошептал он.

Но собственный голос звучал слишком неуверенно. Не в силах контролировать мысли, он направился к своей сумке. Лекарства. Все дело в них, должно быть. Он забыл, когда в последний раз заглядывал в инструкцию. Порывшись в таблетках, он нашел нужный пузырек, схватил его трясущимися пальцами и начал рывками разрывать упаковку. Вытряхнув на ладонь инструкцию, он сел на пол и развернул ее, чувствуя, как мир вокруг сжимается в маленькую, тесную коробку.

— Так, давай, что у нас тут… — мямлил он себе под нос, пытаясь заставить глаза сфокусироваться на мелком шрифте.

Первые строки ничего не пояснили. Головная боль, тошнота… Но вдруг его взгляд зацепился за один из пунктов: «Возможные побочные эффекты: галлюцинации, дезориентация, потеря чувства реальности».

Эти слова словно ударили его. Галлюцинации? Потеря чувства реальности? Джордж почувствовал, как по спине пробежал холод; руки задрожали сильнее. Это не могло быть просто совпадением.

— Черт… — прошептал он, чувствуя, как в груди нарастает тревога.

Он вспомнил, как несколько недель назад его лечащий врач выписал ему новый препарат, уверяя, что он «поможет стабилизировать состояние». Но теперь ему казалось, что этот препарат разрушал его психику; стирал границы между реальностью и вымыслом.

Он глубоко вдохнул, стараясь собраться с мыслями. Поверить в то, что все это — лишь результат побочных эффектов, было страшно; но вместе с тем эта мысль и приносила облегчение. Но если это правда… что же теперь делать? Прекратить прием? Но если он остановится, может ли его состояние ухудшиться? А что, если причина видений — не лекарства, а что-то другое?

Мысли метались, как рикошетящие пули. Он оглянулся на пустую комнату. Все казалось нормальным, но внутри бушевала паника; дыхание было неровным. Он снова посмотрел на инструкцию, прочитал те же слова, и вдруг все встало на свои места. Это лекарства заставляли его видеть то, чего не было; все же это они.

— Это они, — сказал он вслух, чувствуя, как на него нахлынула странная смесь облегчения и ужаса. — Это все из-за них…

Глава 6

Теперь распорядок Джорджа заметно изменился. Бóльшую часть времени он проводил за изучением дневников, которые нашел в тайной комнате, и написанием сюжетов для своей книги. Уборке он посвящал все меньше времени, вспоминая о необходимости поддерживать порядок только когда находил мертвую крысу.

— Ну, как продвигаются дела с домом? — спросила Зои в очередном телефонном разговоре.

В ее голосе слышалась некая неловкость: она словно чувствовала вину за то, что оставила брата наедине с этим домом, но в то же время Джордж уловил что-то еще. Было очевидно, что она откладывала приезд как могла, но понимала, что рано или поздно приехать все же придется.

— Знаешь, ты была права, — сказал Джордж, окинув взглядом стопки бумаг напротив портретов. — Я начал писать книгу. Присутствие здесь идет мне на пользу. В общем, я подумал, что задержусь тут подольше.

— Радостно слышать, что это так! — поспешно ответила Зои, словно ожидая этого ответа. — Я как раз хотела сказать, что не смогу приехать еще как минимум месяц.

Она начала объяснять причины, но Джордж пропустил их мимо ушей. Он с детства знал, как ловко Зои умела придумывать правдоподобные оправдания, которые редко соответствовали действительности.

Закончив разговор, Джордж спустился по скрипучей лестнице в своем леопардовом халате, который почти не снимал с тех пор, как поселился в шато, и направился на кухню: налить себе бокал вина. Пить вино стало его ежедневной привычкой; он уже не раз съездил в винную лавку за новой партией бутылок.

Пока он наливал вино, он невольно задумался: откуда вообще берется пыль в пустом доме, где окна всегда закрыты? Эти размышления прервал звонкий и резкий женский голос:

— Месье Марсо! Вы уже проснулись!

Джордж резко обернулся и застыл. В дверях кухни стояла пухлая женщина средних лет с короткой темной стрижкой, густыми бровями и ярко-алыми щеками. В руках она держала большую корзину с овощами. Джордж не мог поверить своим глазам — как она вошла?

— Не слишком ли рано для вина? — спросила женщина, поставив корзину на стол.

Джордж все еще не мог осознать, что происходит.

— Прошу прощения, а вы кто? — наконец озадаченно спросил он.

— И-хи-хи, — захихикала женщина, по-женски крепко ударив его по спине. — Вам бы не налегать на алкоголь с утра, месье, а то так и забыть можно, кто вы такой.

— Может, перестанете смеяться и объясните, кто вы? — Джордж начинал терять терпение.

— Да вы так и меня с ума сведете, месье Марсо! — Женщина шагнула ближе и сделала неуклюжий реверанс. — Аделаида, горничная.

— Горничная? — Джордж был сбит с толку. — Я думал, здесь давно никто не появляется. Вы что, работаете на Люсиль?

— Люсиль? Это еще кто такая? — Поставив на плиту кофейник, женщина начала оживленно нарезать что-то острым ножом. — Садитесь, месье Марсо, я подам вам завтрак.

Джордж еще не понимал, что происходит, но повиновался, медленно опустившись на стул. Ситуация становилась все более странной.

— Это вы, конечно, придумали! «Люсиль наняла»… Видимо, вы сильно ударились, когда упали с коня, — весело продолжала женщина.

— С коня? Я в жизни не ездил на коне!

Джордж нахмурился; недоумение с каждым мгновением росло. Аделаида, казалось, всерьез обеспокоилась; замерев, она посмотрела на него с видимой озабоченностью.

— Видимо, вас и вправду хорошо тряхнуло! Вам бы не вино пить, а полежать и прийти в себя.

— Прошу прощения, а как давно вы здесь находитесь? Когда приехали? — Джордж чувствовал, что теряет связь с реальностью.

— «Приехала»? — Аделаида искренне удивилась. — Я никуда и не уезжала, месье Марсо. Говорю вам, идите отдохнуть. И ложитесь в свои покои. Как вас вчера угораздило лечь на диване в моей комнате? Утром просыпаюсь, а вы, свернувшись клубочком, сопите.

— Мои покои? — недоуменно переспросил Джордж.

— Именно! Они там, где вы постоянно разбираете какие-то бумаги.

Джордж кивнул, пытаясь хоть как-то упорядочить мысли. Он оставил бокал с вином на столе и направился к выходу.

— Прошу прощения, видимо, мою память и вправду отшибло, — сказал он, остановившись на пороге. — Не подскажете, где тут конюшня?

— Вниз по улице, — ответила Аделаида, не отрывая взгляда от Джорджа.

Он уже собирался выйти за дверь, когда ее голос снова окликнул его:

— Месье Марсо!

Она подошла так близко, что Джордж невольно сделал шаг назад. Ее глаза пристально смотрели в глаза его, будто пытаясь что-то прочесть в его взгляде. Он почувствовал легкое беспокойство; что-то явно было не так.

— Будьте осторожны, месье Марсо, — сказала Аделаида тихо, почти шепотом. — По дому и вокруг ходят разные слухи. Говорят всякое. Скоро прибудет Ирен, а за ней и все остальные. Вам стоит меньше болтать.

Джордж кивнул, даже не пытаясь понять, что она имеет в виду. Сердце забилось чаще. Он быстро направился к выходу, чувствуя, как нервное напряжение усиливается. Оказавшись на улице, он ускорил шаг, не обращая внимания на распахнутый халат, который развевался на ветру. Он шел, помогая себе руками: как будто это могло ускорить его бегство от странностей дома. Джордж дошел до конца дороги, затем поднялся обратно на верх улицы, но, как и следовало ожидать, не увидел ни одной лошади.

— Аделаида! Померещится же такое! — бурчал Джордж, нахмурив лоб.

Все это казалось нелепым, как дурной сон, но никак не уходило из головы.

— Что-то ищете? — послышался знакомый мужской голос.

Джордж рывком обернулся; это был месье Бенишу.

— Не то чтобы ищу, — замялся Джордж, пытаясь подобрать слова. — Просто решил прогуляться и посмотреть, нет ли поблизости лошадей.

— Лошадей? — переспросил месье Бенишу, недоверчиво вздернув бровь.

Это немного приподняло его нависшее веко, обнажив маленькие серые глаза.

— Да, знаете, я люблю лошадей и… подумал, может, прокачусь немного. — Джордж кашлянул, сам удивляясь, как ловко солгал. — Так значит, лошадей тут нет?

— Нет, — сухо ответил месье Бенишу, положив руки на пояс.

Его взгляд оставался настороженным: словно он что-то скрывал. Возникла неловкая пауза; они оба хотели продолжить разговор, но не знали, с чего начать.

— Как там шато? — все же первым нарушил молчание Бенишу.

— Неплохо, — уклончиво ответил Джордж. — Готовлю его к продаже.

— Вот оно как! — Месье Бенишу пытался завлечь Джорджа в разговор: его голос стал тише и словно задумчивее. — Помню, как шестьдесят лет назад его тоже готовили к продаже…

Он на мгновение замолчал, словно что-то вспомнив. Его глаза то и дело бросали на Джорджа короткие взгляды: он оценивал его реакцию.

— Вы знали прежнего владельца? — спросил Джордж, пытаясь понять, к чему клонит собеседник.

— Как же! Я историю каждого шато в этих местах знаю! — с легким хвастовством заявил Бенишу.

— Понятно. Ну… — Джордж почувствовал, что разговор затянулся, и попытался попрощаться.

Но месье Бенишу, уловив это, поспешил продолжить.

— Бывший владелец хотел сделать здесь отель, — начал он, понизив голос. — Да только не заладилось. Жена его как-то во время мытья стекол выпала из окна. Ее муж был в отъезде. Когда вернулся, нашел ее тело. Уже сгнившее, оно лежало на дорожке вдоль дома. Зверье успело поесть ее останки. Вот после этого он и продал шато — не мог больше на него смотреть.

Джордж поморщился и с отвращением посмотрел на старика. «Зачем он мне это рассказывает?» — пронеслось у него в голове. Серые, почти выцветшие глаза месье Бенишу придавали его рассказу еще больше мрачности. Джордж перевел взгляд на шато. Его взгляд метнулся к окну на верхнем этаже. На мгновение ему показалось, что за стеклом мелькнула тень. Тонкая, женская, с растрепанными волосами. Он замер. Спустя миг окно уже пустовало, и лишь отражение неба тускло блестело в стекле.

— Знаете, раз уж здесь нет лошадей, я пойду, — сухо произнес Джордж, желая поскорее закончить этот неприятный разговор.

— Доброго вам дня, месье Марсо, — улыбнулся Бенишу и с легким оттенком иронии добавил: — И будьте осторожны при мытье окон!

Джордж направился к шато, полон раздражения и злости. Подходя к воротам, он вдруг споткнулся и едва не потерял равновесие. Взглянув вниз, Джордж увидел корень дерева, протянувшийся к самой дороге. Он снова замер и нахмурился. «Разве оно всегда было таким? Неужели корни уже добираются сюда?» Дерево, стоявшее у дороги, опять казалось ему выше и старше, чем раньше. Или это просто усталость? Он тряхнул головой, пытаясь отогнать странные мысли. «Этому деду явно скучно, вот и травит байки», — думал он, ворча про себя. — «К старости люди дурнеют. Сознание меняется; будто страхи притупляются, или просто что-то ломается внутри. Они перестают задумываться, кому что говорить, лезут в чужие дела, учат жизни, забывая, как сами не терпели нравоучений в молодости».

Когда он оказался внутри особняка, сердце вдруг начало бешено колотиться. Джордж облизал пересохшие губы и почувствовал, как по вискам медленно стекают капли пота. Но что, если шато и правда «живое»? Что, если оно наблюдает, ждет подходящего момента? Он резко обернулся. Конечно же, коридор был пуст. Но теперь он казался длиннее, чем минуту назад. Тени на стенах, раньше казавшиеся статичными, словно начали медленно двигаться, подползая ближе.

Джордж закрыл глаза и глубоко вдохнул, но не почувствовал облегчения. Он вспоминал слова старика, как проклятие: «Будьте осторожны при мытье окон». Зачем это было сказано? Неужели он что-то знает? Знал ли он, что Джордж уже начал видеть то, чего не существует? Он ощутил, что руки дрожат. А если он следующий? «Что, если это место не хочет, чтобы я уезжал? Та женщина тоже, наверное, думала, что уедет».

Его взгляд метнулся к лестнице. Он знал, что там, наверху, находится окно. То самое, через которое выпала жена предыдущего владельца. «А что, если она не упала? А что, если ее толкнули? Или, хуже того, она сама бросилась вниз, чтобы сбежать от этого дома?»

Джордж почувствовал, как ноги налились свинцом. Каждый шаг по направлению к кабинету давался с таким усилием, будто что-то невидимое тянуло его обратно. Он прошел мимо зеркала в холле и на мгновение заметил, что отражение смотрит на него иначе — как будто его глаза принадлежали другому человеку. Он быстро отвернулся, чувствуя, как паника сжимает грудь.

«Ты параноик, Джордж», — успокоил он сам себя.

Он был рассержен, но одновременно с тем чувствовал прилив вдохновения. Ему всегда было свойственно перерабатывать эмоции при помощи творчества. Он уселся за свои бумаги и принялся писать. Вдохновение захватило его; перо скользило по бумаге без остановки. Каждый раз, когда он отрывал взгляд от листа, в глубине души росло чувство вины. Он писал не для того, чтобы создать что-то значительное, а чтобы убежать. Перо двигалось по бумаге, заглушая крик реальности, но стоило остановиться, как этот крик становился невыносимым. Он писал до самого вечера, не замечая, как быстро летит время. В себя он пришел лишь когда громкое урчание в животе напомнило ему, что он ничего не ел весь день.

Три дня Джордж провел за написанием книги, полностью забыв про уборку, крыс и прочие дела. Он отвлекался только на быстрые перекусы и на то, чтобы открыть новую бутылку вина. Он даже сообщил своему литературному агенту, что серьезно взялся за работу над новой книгой. Все остальное отошло на второй план.

…Вечернее солнце медленно скользило сквозь большие окна шато, заполняя помещение мягким золотистым светом. Атмосфера казалась особенной — воздух был пропитан чем-то вдохновляющим и волшебным. Джордж вошел в зал все в том же халате, держа в руке бокал вина.

— Ах-ах… — послышался тихий, словно случайный вздох со стороны дивана, стоящего к нему спинкой. — Джо-о-ордж…

Джордж замер. Из-за спинки дивана медленно появилось лицо девушки. До этого она, видимо, лежала, скрытая от его глаз. На ней была полупрозрачная ночнушка, а на шее — боа из перьев. Она двигалась грациозно, словно кошка, уверенная в себе и правомерности своего присутствия здесь.

— Прошу прощения, как вы вошли? — пробормотал Джордж, завороженный ее откровенным нарядом и загадочным видом.

— Какой же ты бываешь забавный, Джордж! — ответила она с легкой насмешкой, извиваясь, как кобра под звуки флейты. — Конечно же, через дверь! Не через окна же мне лазить! Хотя… если понадобится, могу и через окно.

В ее голосе звучал игривый вызов.

— Извините, но кто бы вы ни были, вам нужно уйти, — сказал Джордж, чувствуя, что должен сказать это.

Впрочем, его тело просило как раз о другом: уговорить ее остаться.

— Ох, Джордж, не будь таким глупым! — Она взмахнула рукой так, будто отгоняла его слова. — В шато никого нет, нас никто не увидит и не услышит. Шанталь и Эммануэль в Париже, Ирен сейчас развлекается в Каннах. А Аделаида — эта дурнушка — уехала за покупками.

«Эммануэль, Ирен, Шанталь…» — Джордж медленно повторял про себя эти имена, словно пытаясь собрать мозаику.

— Жозефина? — выдавил он, почти не осознавая, что говорит.

— О, нет-нет-нет! — раздраженно прервала его девушка; резко поднявшись с дивана, она подошла к нему и забрала из его рук бокал вина. — Мне не нравится, когда меня зовут Жозефина. Зови меня Колетт или Леоне, но только не Жозефина, прошу!

Джордж ощутил странную тревогу; реальность будто стала зыбкой, а все вокруг — не тем, чем казалось. Однако он все еще был заворожен ее движениями и словами.

Очередные видения. Джордж знал это чувство; такое у него уже было, и он никогда никому об этом не рассказывал. Но эти видения были другими — более правдоподобными. Раньше это были лишь странные запахи или еле уловимые звуки, которые он мог списать на фантазию. Последний раз что-то подобное происходило больше года назад, и он почти забыл, как это ощущается. Эти странности всегда помогали ему при написании книг, и сейчас Джордж понял, что мозг снова предложил ему игру — возможность создать нечто особенное, погрузиться в собственную историю. Казалось, он снова оказался в детском кошмаре, где воображаемые друзья вернулись, но на этот раз они были не отдушиной, а источником страха и безумия.

Джордж посмотрел в глаза девушки. В ее раскосом взгляде было сложно что-то разглядеть: ее эмоции были хорошо скрыты, а глаза — пусты и холодны. Джордж не раз сталкивался с людьми, которые умели скрывать чувства, но этот взгляд был особенным. Даже в глазах месье Бенишу он мог уловить больше эмоций, несмотря на их старческую тусклость. Но ведь это всего лишь видение! Ее не существует — ему стоило в это верить. Но как бы он ни убеждал себя, перед ним стояла невыразимо живая, настоящая девушка. «Что, если это действительно реальность? Может, она как-то проникла в дом?» — пронеслось у него в голове.

— Так значит «Колетт»? — выдохнул Джордж, решив подчиниться происходящему.

— Ну вот, а говоришь, что не знаешь меня, — усмехнулась она, отходя от него и вставая у камина.

Солнце, проникающее через окна, подсвечивало ее полупрозрачную ночнушку, делая ее почти совсем прозрачной.

— Я слышала от Аделаиды, что ты сильно ударился головой, когда подъезжал к шато, — продолжила она, наблюдая за его реакцией.

— Об этом уже все знают?

Джордж наконец полностью погрузился в игру воображения; сдался ее правилам.

— В этом месте мало что удается скрыть. Здесь все всегда обо всем знают. — Ее голос звучал мягко, но в нем ощущалась скрытая угроза. — Кстати, о сокрытиях и тайнах. Ты ведь никому не рассказывал о нас с тобой?

— О чем ты? — Джордж замялся, не зная, что ответить.

Как он мог знать, что именно она имела в виду, если даже не был уверен, действительно ли она существует?

— Ты отлично умеешь изображать глупца, Джорджи. У тебя это хорошо получается. — Она усмехнулась, подойдя ближе. — Знаешь, я даже вначале поверила в твою потерю памяти. Никто не станет что-то требовать от тебя, если ты ничего не помнишь. И главное, ты мастерски сыграл свою роль, притворившись, будто действительно меня не узнал.

Ее слова заставили сердце Джорджа сжаться от тревоги. Он пытался понять, что реальность, а что — плод его воображения, но все казалось перепутанным, словно он оказался в ловушке, которую сам для себя создал. Он стоял, изумленно глядя на силуэт девушки, которая, несмотря на его попытки избавиться от видения, продолжала стоять у камина, спокойно пить его вино и разговаривать с ним так, будто это было самым естественным делом на свете.

— А ведь ты, Джордж, даже не попался на мою удочку, — продолжала она с хитрой улыбкой. — Я нарочно сказала, что Ирен в Каннах, чтобы посмотреть на твою реакцию, но… браво! — Девушка захлопала в ладоши. — Ты обратил на это внимание и назвал меня Жозефиной! Мастерски! Или… может, ты действительно потерял память?

Джордж пытался собрать мысли, понять, к чему она ведет, но в голове только сильнее мутнело. С каждым ее словом реальность вокруг все упорнее искажалась. В глазах темнело, и он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание.

— Так значит, ты Ирен? — с усилием произнес Джордж, из последних сил пытаясь держать глаза открытыми.

— Ну неужели! — Она кивнула так одобрительно, словно ему удалось разгадать сложную загадку. — Не так много времени тебе потребовалось, чтобы это понять.

Ирен начала двигаться по залу, почти прыгая, как маленькая девочка, играющая в собственную игру. Ее молодость была очевидна, но Джордж не мог точно определить ее возраст. Ей было не больше двадцати лет, но ее поведение и взгляд несли в себе что-то необъяснимо зрелое и зловещее. Он продолжал смотреть на нее, но в ушах гудело, а перед глазами мелькали черные пятна. Голос Ирен доносился словно издалека, приглушенный и искаженный:

— Джордж, ты в порядке? Ложись на диван, я принесу воды!

Она вроде была заботливой, но он чувствовал что-то неправильное. Тело больше не слушалось, и он упал на диван, не успев ответить. Все вокруг постепенно исчезло в темноте.

Обморок — удивительная вещь. Он так вырывает нас из сознания, словно кто-то резко нажал на выключатель. В такие моменты мы осознаем, что наше тело нам не подконтрольно. Более того, я никогда не считала, что мы «живем» в своем теле, как это привыкли утверждать, приписывая разуму статус хозяина. Я всегда верила, что мы и есть наше тело, а разум — это лишь продукт работы мозга. Как за прямохождение мы заплатили проблемами с позвоночником, так и за развитие разума мы получили психические отклонения. Уж я-то знаю, о чем говорю. Моя жизнь была долгой, но наполненной множеством болезней.

Когда Джордж пришел в себя, лежа на диване, он мгновенно ощутил жуткое беспокойство. Мысли о том, что сознание снова играет с ним в странные игры, не оставляли в покое. Он снова взялся за уборку, чередуя ее с писательством, но теперь каждый шорох заставлял его вздрагивать. Старый особняк словно то и дело оживал; он был полон звуков: скрипов, шорохов и стуков — будто сама его сущность шептала Джорджу на ухо, что здесь что-то не так.

…Однажды утром он проснулся от громкого стука в стекло на первом этаже. Страх охватил его, но любопытство взяло верх. Спустившись вниз и войдя в столовую, он обнаружил причину звука: это был совенок. Птица, должно быть, попала внутрь через камин и теперь, дезориентированная, металась по комнате, пытаясь вылететь на свободу и раз за разом ударяясь о стекло. Свет слепил бедного совенка, и он мотал головой из стороны в сторону, словно не понимая, куда лететь.

— Будь осторожен, крысы в этом доме отравлены, — пробормотал Джордж, обращаясь к птице так, будто она могла его понять.

Несмотря на всю нелепость момента, Джордж не мог выбросить из головы мысли об Ирен. Он постоянно размышлял о ней, пытаясь угадать, когда снова увидит ее или кого-то еще. Но как бы он ни старался вызвать видения, они не приходили. Казалось, что эти странные встречи подчинялись своим правилам, выходящим за пределы его воли. Чем больше он пытался контролировать эти видения, тем упорнее они ускользали, превращаясь в нечто неуловимое: вроде тумана, который невозможно схватить.

Вечером Джордж осторожно взял совенка в руки и вышел во двор, чтобы отпустить его на свободу. Небо над Провансом было нежно-розового цвета, а воздух обволакивал прохладой, принося чувство умиротворения. Он заметил, что в этом месте закаты были особенно красивы — как декорации для фильма, где в одном кадре переплетаются реальность и фантазия.

Джордж стоял, вслушиваясь в тишину. Шелестели листья, пели сверчки, а где-то высоко в небе, издавая едва уловимый звук, пролетал самолет. Но вдруг этот гармоничный мир разорвал громкий женский крик, доносящийся из особняка. По телу Джорджа словно прошел электрический разряд. Он резко бросился в дом, следуя за голосами, которые эхом отдавались в пустых коридорах.

Забежав в столовую, он замер. Перед ним разыгрывалась сцена, больше напоминающая сон. Ирен, та самая девушка стояла посреди комнаты; ее лицо было искажено ужасом. У стены стояли двое парней, один из которых держал в руке небольшой серебряный ножик. На щеке второго был глубокий порез; оттуда текла кровь. Их взгляды были полны напряжения; казалось, любой момент схватки мог стать для кого-то из них последним.

— Джордж, сделай же что-нибудь! Они убьют друг друга! — чуть ли не плача, вскрикнула Ирен; ее голос дрожал, а в глазах читалась мольба о помощи.

— Все в порядке, — спокойно, но с явной усталостью произнес парень с порезом, прижимая к щеке окровавленную ладонь. — Я уже ухожу.

— О, Джордж, я так испугалась! — всхлипнула Ирен и вдруг обняла его, прижавшись к нему всем телом.

Ее тонкие руки так дрожали, словно она теряла контроль над собой.

Джордж стоял, словно в ступоре. Происходящее казалось чем-то нереальным. Он с трудом верил своим ощущениям — еще несколько минут назад он был на улице, а теперь оказался в центре чего-то, что выходило за пределы его понимания.

Парень с ножом неловко спрятал оружие в карман; его рука заметно дрожала. Он бросил на Джорджа такой взгляд, будто пытался оправдаться.

— Я и сам не понял, как так по-получилось, — заикаясь, проговорил он, заметив следы крови на рукаве своей рубашки.