Бесплатный фрагмент - Сезон охоты

1

Кто-то настойчиво дубасил в дверь моего купе. Вообще-то я сплю чутко, просыпаюсь от любого шороха, даже от комариного писка, ещё до того, как эта зараза запустит в меня свой ядовитый хоботок. Убаюканный мерным стуком вагонных колёс, спросонья я не сразу понял, где я и что со мной происходит. Дверь ходила ходуном, раздражённый голос проводника требовал немедленно открыть её. Я взглянул на светящийся циферблат наручных часов: три часа ночи. Вот ведь козлы! Другого времени не нашли, что ли, чтобы ломиться ко мне в купе?

Сунув ноги в тренировочные, я кое-как спустился с верхней полки вниз. В купе я был единственным пассажиром и потому, как ни верти, дверь пришлось открывать мне.

Вместе с проводником в купе ввалился ещё какой-то тип, рассмотреть которого я так и не смог: по ночам в купе горят лишь слабые ночники. Кроме того, на голову его был накинут капюшон. Самым наглым образом меня оттеснили в сторону.

— Вот ваше койко-место, — указал проводник новому пассажиру на нижнюю полку, по диагонали от моей, куда тот тут же швырнул свой рюкзак, давая понять, что этот участок он застолбил как минимум лет на сто. — Располагайтесь. И добрых вам снов.

И без очков было видно, как проводник прогибается перед этим типом. Видать, неплохой куш отвалил незнакомец нашему честнейшему железнодорожному трудяге. Я не стал дожидаться, когда закончится водворение нового пассажира на его законное (скорее, незаконное) место. Подтянувшись на руках, я перекинул своё сонное тело на верхнюю полку и уткнулся носом в стенку. Утром разберёмся, кого там ко мне подселили, а сейчас спать… спать… спать…

Вторично меня разбудили уже на рассвете. Разбудили самым наглым образом: грубо дёрнули за ногу.

— Эй, на полке! — донеслось до меня откуда-то снизу. — Подъём!

Злой и заспанный, я приподнялся на локте.

— В чём дело?

— Транспортная милиция. Проверка документов. Билет предъявите!

Я глянул вниз. Их было трое: тот самый проводник и два блюстителя порядка в милицейской форме. Один был постарше, с погонами лейтенанта, держался уверенно, скорее даже нагло, его цепкий взгляд рыскал по купе, рука привычно лежала на кобуре. Второй милиционер, молоденький рыжеволосый сержант, смущённо топтался у порога и всё время пытался укрыться за широкой спиной первого. Форма на нём висела как театральный реквизит на случайном статисте.

Поезд стоял. Сквозь пыльное стекло купейного окна проглядывалась серая предрассветная муть безликой провинциальной станции. Часы показывали шесть тридцать.

— Документы, говорю, готовь! — повторил тот, что постарше. — И побыстрее, отправку состава задерживаешь.

Я пожал плечами. Порядок есть порядок, почему бы и не показать. Грубить только зачем?

Я сунул руку под матрац, куда накануне припрятал свой бумажник — и похолодел. Бумажника не было. Я спрыгнул на пол и повторил попытку. Опять пусто.

— Хренотень какая-то… — бормотал я, судорожно шаря рукой под матрацем.

— Что за фокусы, а? — наседал на меня мент. — Что, спектакль решил разыграть? Со мной этот номер не пройдёт, понял? Билет, ну! И паспорт заодно!

И тут я вспомнил про ночного пассажира.

Его полка была пуста. Всё аккуратно прибрано, постель не тронута. Он явно не ложился. Исчез, когда я спал. И бумажник, ясное дело, прихватил.

— А где этот… — я попытался было призвать к ответу проводника, но тот откровенно игнорировал меня и, стоя ко мне спиной, с внезапно пробудившимся интересом разглядывал что-то за окном напротив.

Сговорились, сволочи! Я нисколько не сомневался, что проводник замешан во всём этом дерьме. Подсунул мне ворюгу, тот обчистил меня до нитки — и был таков. А сам вроде как и не причём.

— Послушай, лейтенант. Обокрали меня. Бумажник был, вот здесь, под матрацем, а в нём документы. И билет, и паспорт, и права водительские. Да вот и он подтвердит, — я устремился было к проводнику, но мент преградил мне путь. Сдвинув фуражку на затылок, он вплотную приблизил своё лицо к моему.

— Обычная байка для лохов, — недобро оскалился он. — Скажи ещё, что и деньги в бумажнике были, тысяч эдак двадцать, а то и тридцать. Ведь были, а?

— Ну да, были. Двадцать не двадцать, но семь точно было. Аванс получил накануне. Всё подчистую смели, гады ползучие!.. Да ты у него спроси! — Я снова сделал попытку привлечь проводника в качестве свидетеля.

— Видал? — с кривой усмешкой кивнул лейтенант своему рыжему напарнику. — Куда ни плюнь, везде одно жульё… Ну всё, хватит! Паспорт и билет, живо! Нету, говоришь? Тогда — с вещами на выход! Там разберёмся. И быстро, быстро! Минуту на сборы. Поезд вот-вот тронется.

Я отчаянно замотал головой. Мало того, что меня обчистили до нитки, ещё и с поезда ссадить норовят.

— Никуда я не пойду, — категорически заявил я. — Билет у меня был, проводник подтвердить может.

Лейтенант резко повернулся к проводнику.

— Был билет?

— Ну… — Пухлые щёки у проводника мелко-мелко задрожали. — Я… как-то не… припомню…

— Так был? — Лейтенант коршуном навис над несчастным железнодорожником.

— Не… не был. Не было билета… Точно, не было.

— Как! — я не поверил своим ушам. — Да вы что, с ума сошли?

— Так, за безбилетный провоз пассажира будете отвечать по всей строгости закона, — вынес вердикт лейтенант и ткнул пальцем мне в грудь. — А ты — на выход! Живо! Твоё время вышло.

— Да погодите вы, — попытался урезонить его я. — Мне осталось-то ехать всего пару часов. Разрешите добраться до пункта назначения, а там я сам в милицию сдамся. Мне так и так без документов деваться некуда.

— Хорош умничать. Сказано — на выход. И не заставляй меня применять силу. — Он демонстративно шлёпнул ладонью по кобуре.

Более дурацкой ситуации я и представить себе не мог. Но деваться было некуда. Против силы, как говорится… А сила была явно не на моей стороне.

Я быстро покидал свои пожитки в спортивную сумку и, не переодеваясь, потопал к выходу. Проходя мимо проводника, выдавил сквозь зубы:

— Ну попадёшься ты мне, козёл… Всю душу из тебя выну, попомни мои слова.

Тот шарахнулся от меня в своё купе.

2

Едва мы выбрались на платформу, как поезд тронулся — словно только того и ждал. Было раннее утро, солнце только начало выползать из-за горизонта и ещё не грело. Я поёжился. Хотелось поскорее укрыться от сырости и утренней прохлады в какой-нибудь тёплой уютной норке.

Мы были одни на платформе — я и двое моих провожатых. Вернее, конвоиров.

— Давай, двигай, — подтолкнул меня старший.

Мы спустились с платформы. Меня запихнули в стоявший тут же «воронок», стандартный «уазик» канареечного цвета, лейтенант сел за руль, и мы покатили по пыльным безлюдным улочкам неизвестного села.

— Куда мы? — попытался спросить я.

— Куда надо, — буркнул лейтенант. — Узнаешь, когда приедем.

Мы тряслись по грунтовке, наверное, минут двадцать. Потом выскочили на шоссейку местного значения. Трясти почти перестало (асфальт всё-таки), но настроения мне это совсем не улучшило. Дорога была пустынна, по обе её стороны простирался лес, густой, тёмный, ещё не проснувшийся с ночи. Мы были одни на шоссе, и это почему-то тревожило меня больше всего. Не верил я этим двум типам.

— Долго ещё? — спросил я, чтобы хоть как-то напомнить им о себе.

Но им сейчас было не до меня. Лейтенант стал проявлять беспокойство, то и дело вглядываясь в однообразный пейзаж за окном. Второй тоже заёрзал, завертел шеей, засопел от волнения. Что-то у них там не ладилось. С дороги сбились, что ли? Этого только мне не хватало!

— Валер, мы, кажется, не туда едем, — робко подал голос рыжий, впервые за это утро.

Лейтенант выругался и резко нажал на тормоза.

— А что ж ты раньше молчал, недоумок! — зло рявкнул он. — Точно не туда?

Рыжий пожал плечами.

— Здесь где-то поворот на Ложки должен быть. Проскочили, наверное, — голос его звучал неубедительно.

— Не было никакого поворота, — отрезал лейтенант запальчиво. — Я что ж, по-твоему, слепой?

И снова пожатие плечами.

Мною всё больше и больше овладевало беспокойство.

— Э, э, мужики! Куда это вы меня завезли?

— Заткнись, — припечатал меня лейтенант, и я надолго замолчал.

Они перекинулись несколькими словами, из которых я понял, что мы действительно заблудились, после чего лейтенант принял решение ехать дальше.

Мы двигались по лесному шоссе ещё минут двадцать. Потом «уазик» съехал на обочину и остановился.

— Вылазь, — скомандовал лейтенант. — Приехали.

— Куда? — я пялился в оконца машины в надежде узреть хоть какие-нибудь признаки цивилизации, но, увы, безуспешно.

— Вылазь, живо! Дальше пёхом пойдёшь.

— Да вы чего, мужики…

Я не успел закончить: в руке лейтенанта вдруг мелькнул пистолет.

— Убирайся к едрене фене, ты, козёл! — заорал он, тыча дулом пистолета мне в лицо. — Пока дыр в тебе не наделал, понял?

Я распахнул дверцу и спрыгнул на траву. От греха подальше.

— Да как же…

Двигатель взревел, «воронок» рванул с места.

Разинув рот, я стоял на шоссе и ничего не понимал. Абсолютно ничего. В событиях сегодняшнего утра не было ни капли логики, ни единой крупицы здравого смысла. Ну зачем, спрашивается, им было везти меня сюда, в эту глухомань?! И что мне теперь делать, без денег, без документов, без малейшего понятия о том, где я нахожусь?

Я с тоской глядел вслед удаляющемуся «уазику», который мчался по прямой, как стрела, ленте шоссе. Метров через триста дорога, по-видимому, свернула вправо: мелькнув напоследок правым бортом, автомобиль исчез. Ну вот и всё.

Я в бессилии опустился на траву, уронил голову на руки. Ни о чём не хотелось думать. Сейчас бы лечь и отключиться, где-нибудь на полянке, под тёплыми лучами утреннего солнца. Часа на два, на три. Выспаться как следует, а там, глядишь, и мысли какие-нибудь появятся. Да, было бы неплохо…

Но я так и не встал и не пошёл искать поляну. Не успел. Справа, с той стороны, где скрылся ментовский «уазик», раздалась автоматная очередь. Потом ещё одна.

3

Всё началось с той злополучной телеграммы, которая прилетела ко мне из глухого сибирского села с разухабистым названием Куролесово. «Ваш отец, Пётр Карпович Рукавицын, скончался 12 января текущего года, — гласила она. — В связи с открывшимся наследством, вам надлежит в недельный срок прибыть по адресу…» — и далее следовали подробные инструкции, куда мне надлежит прибыть и как туда добраться. Подписи не было.

Первой моей мыслью было, что всё это какая-то ошибка, недоразумение, чья-то дурацкая шутка. Ну, во-первых, не было у меня никакого отца. Нет, отец, конечно, был — когда-то, теоретически, давным-давно, иначе бы я на свет не появился, — но я не имел о нём ни малейшего понятия и никогда не стремился узнать, жив ли он, здоров, или давно уже покинул юдоль земную. Маму он бросил, когда мне только-только стукнул год, собрал манатки и сбежал, и этого факта для меня было достаточно, чтобы навсегда вычеркнуть этого типа из списка живых.

Во-вторых, с момента смерти господина Рукавицына прошло уже полгода. Я взглянул на календарь: 5 июля. Через неделю будет ровно шесть месяцев.

Через неделю… в недельный срок… надлежит прибыть… А если я приеду позже? Что тогда?..

Моя фамилия тоже была Рукавицын. Если честно, тот почивший в бозе селянин действительно является (являлся) моим биологическим отцом, хотя мне на это было совершенно наплевать. Причём не только биологическим, но и юридическим: в моём свидетельстве о рождении он оставил-таки свой след.

Нет, это была не шутка. Похоже, меня приглашали принять участие в дележе наследства, на которое я, скорее всего, имел какое-то право. Я напряг память и вспомнил, как недавно мы бурно обсуждали на работе новый закон о наследстве. Там, если не ошибаюсь, фигурировал срок — полгода. Да, так и есть: в течение полугода с момента открытия наследства наследник имеет право заявить о своих притязаниях на него, и если эти притязания будут признаны законными, он вступает в права наследования. Ну, а если не заявил? Не знал, не успел? Тогда всё, прощай наследство, право на него теряется.

Двенадцатого июля исполняется полгода со дня смерти господина Рукавицына. По закону, до двенадцатого июля я ещё имею право на какую-то долю его наследства. Потому и сказано — в недельный срок. Ровно неделя отделяет меня от контрольной даты.

Не нужно мне никакого наследства от этого урода. Да, именно урода. Общепринятый принцип «о мёртвых либо хорошо, либо ничего» я не признавал, и потому считал, что если он был уродом при жизни, то таковым остался и после смерти. Уродом и мерзавцем. Не хотел я марать руки о наследство такого человека. Ничего мне от него не нужно.

Однако уже на следующее утро я оформил отпуск за свой счёт, на десять дней, отправил Ваську к матери, и покатил в далёкую Сибирь. Сам не знаю, зачем.

4

Первым моим порывом было нырнуть в кусты и затаиться. У тех двоих автоматов я не заметил, значит стрелял кто-то ещё. Вопрос: кто? И в кого? В моих конвоиров? В любом случае, лучше отсидеться в зарослях и не высовываться. Меня это касается менее всего. Не хватало ещё пулю схлопотать!

Однако вышло всё наоборот. В кусты-то я нырнул, это верно, но, вопреки принятому решению, прятаться не стал, а короткими перебежками двинулся в ту сторону, откуда прогремели выстрелы. Сработал инстинкт профессионального репортёра, который оказался сильнее инстинкта самосохранения. Тем более, что фотоаппарат у меня всегда с собой. Если там криминал, то я просто обязан быть на месте преступления. Пару-тройку «горячих» снимков для нашей газеты я сделаю, это уж наверняка.

Украдкой, стараясь не создавать шума, я наискось пересёк участок лесной целины и вышел к шоссе, которое, как я уже говорил, в этом месте уходило вправо. Затаился в густом подлеске, осмотрелся, приготовил фотоаппарат.

«Уазик» стоял у обочины, все дверцы его были распахнуты, возле машины столпилось несколько человек. Пять или шесть. Все в камуфляже, с автоматами. До меня доносились обрывки их разговора, но о чём именно они говорили, я не разобрал. Один из них, видимо, самый главный, отдавал какие-то распоряжения, подкрепляя их жестикуляцией. И тут я увидел его, лейтенанта. В милицейской форме, но уже без фуражки. Руки заведены за спину, на кистях — наручники. Он стоял пришибленный, поникший, в глазах — откровенный страх. И куда подевался весь его гонор? Я поискал глазами его рыжего напарника, но так и не нашёл.

Кто эти люди в камуфляже? Спецназ? Бандиты? В наше смутное время сразу и не разберёшь, кто есть кто. С виду все они одинаковые, да и методы частенько схожи. В любом случае, лучше не высовываться.

Я приготовил свою «мыльницу» («Лейка», пятьсот баксов, купил по случаю, о чём ничуть не жалею). Отправляясь к какую-либо поездку, не связанную с моей профессиональной деятельностью, я оставлял дома громоздкие дорогущие аппараты, а в дороге обходился маленькой компактной «мыльницей» фирмы «Лейка». Брал на всякий случай — мало ли что? Лучше всегда иметь под рукой инструмент, который тебя кормит и который никогда не подведёт. Моя малышка была именно такой — безотказной и надёжной. И, что очень важно, не мешала в дороге. Сунул в карман — и забыл, до поры. Почему именно «Лейка»? Для меня эта торговая марка была чем-то священным, перед чем я искренне благоговел. Помните коммуну беспризорников имени Феликса Эдмундовича? Именно на базе легендарной «Лейки» они создали тогда первый советский фотоаппарат «ФЭД».

Впрочем, всё это лирика.

Я приготовил аппарат, чтобы сделать пару снимков, но вдруг почувствовал, как справа, сквозь листву на меня кто-то пристально смотрит. Я мигом покрылся холодным потом и весь внутренне сжался.

Медленно, очень медленно повернул голову. И наткнулся взглядом на испуганные глаза того рыжего сержантика, исчезнувшего напарника лейтенанта. Увидев, что обнаружен, он ползком подобрался ко мне. Сейчас он напоминал побитую собаку, которая ластится к своему хозяину, лижет пыль на его ботинках и отчаянно работает хвостом в надежде заслужить его прощение.

— Я тут рядом, л-ладно?.. — попросил он виновато.

Он был бледен, губы тряслись, крупная дрожь била его с головы до пят. В мальчишеских глазах застыл страх. Фуражку он где-то потерял. И правильно сделал: столь яркий предмет униформы с дороги мог быть хорошо заметен.

Мне стало его жаль. Того и гляди, пацан в штаны наложит, если уже не наложил. Хотя, по совести, жалеть мне его не следовало. Ни его, ни того наглеца лейтенанта, по чьей милости я сейчас сижу чёрте где и понятия не имею, чем для меня кончится вся эта кутерьма. Ведь запросто могут и пристрелить.

— Да сиди уж, — махнул я рукой. Не гнать же мне отсюда этого сосунка!

Я сделал несколько снимков, потом спрятал фотоаппарат.

— Что тут у вас произошло? — прошептал я.

Рыжий замялся.

— Да говори уж! — внезапно разозлился я. — Втравили меня в эту историю, так уж будь добр выкладывай всё начистоту. Как ты в кустах-то оказался?

— Живот у меня схватило, вот я и попросил Валерку остановиться. Терпел-терпел, а как повернули, вон там, на углу, совсем невтерпёж стало. Ну я и выскочил в лесок. А тут вдруг слышу — выстрелы. Я и…

— Ага. Штаны-то снять успел?

— Вам смешно, а мне каково было… — обиделся рыжий.

— Во-во, обхохотался прямо, — зло ответил я. — «Камеди Клаб», да и только. Смеху полные штаны. Ты хоть понимаешь, что вы с этим козлом лейтенантом наделали, а?

— Иван Петрович, ну простите пожалуйста, не знал, что всё так обернётся…

У меня челюсть, видно, до самой груди отвисла.

— А откуда, чёрт тебя побери, ты знаешь, как меня…

5

Я не успел договорить. Моё внимание привлекло движение на дороге возле «уазика». Кто-то отдавал отрывистые команды. Люди в камуфляже сгруппировались на обочине и гуськом потянулись в лес — слава Богу, в другую сторону от шоссе! Лейтенанта они повели с собой. Двинули прикладом в спину и повели. Через минуту они растворились в лесной чаще — словно их не было вовсе.

Я резко повернулся к рыжему и схватил его за грудки.

— А ну выкладывай, сволочь, всё, что знаешь! Откуда тебе известно, как меня зовут? Ну!

— Это всё Валерка… — прохрипел рыжий, извиваясь в моих руках словно пиявка в сачке Дуремара. — Это его идея. Да отпустите же вы меня!..

Я ослабил хватку, но совсем выпускать этого сопляка не стал. Силёнкой-то Бог меня не обидел, так что держал я его надёжно. Не вырвется, гадёныш.

— Ну! Говори!

— Вы — Рукавицын Иван Петрович, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, проживаете в Москве. Направлялись в село Куролесово по приглашению родственников вашего умершего отца. По вопросу наследства. Так?

Я смог только кивнуть. Слова застряли у меня в глотке. Это что же, заговор?! Против кого — против меня, что ли?!

— Так меня здесь ждали! — выпалил я, справившись наконец с приступом немоты. — Вы всё это подстроили, мерзавцы! Ты с этим твоим дружком! Подстроили, а?!

Он отчаянно закивал и зажмурился, ожидая, наверное, что вот сейчас я съезжу его по роже. Не съездил. А ведь надо было, надо!

— Дальше, сопляк!

— Валерка тоже Рукавицын. Брат он вам, по отцу.

Я присвистнул.

— Хорош родственничек, мать его!

— Это он украл ваши документы, ещё там, в поезде, когда вы спали.

— Тот тип в капюшоне? Которого ко мне в купе подселили?

— Да. Мы сели на поезд ночью, с проводником договорились, чтобы всё тип-топ было. Проводник — Валеркин старый знакомый.

— За сколько сторговались? Надеюсь, этот жирный боров не в накладе остался?

— Не знаю. С ним Валерка рассчитывался. А утром мы разыграли спектакль с проверкой документов.

— Спектакль? Так вы не менты?

— Я бухгалтером на ферме работаю. А вот Валерка настоящий милиционер. Он у нас на селе в отделении милиции самый главный.

У меня голова кругом шла. Такую операцию разработали — куда там ФСБ! ФСБ отдыхает. Но зачем, зачем?!

— Какого хрена вам от меня нужно? Причём тут милиция?

— Валерке важно было, чтобы вы не доехали до Куролесово. Всё из-за отцовского наследства. Дом после отца остался. Не хотел он, чтобы вы в доле были, вот и устроил этот спектакль. Расчёт был прост: ссадить вас на глухой станции, отвезти вас куда-нибудь подальше в лес и оставить одного. Без денег, без документов. Пока-то вы доберётесь до нашего села — глядишь, и сроки все пройдут.

— Какие ещё сроки?

— Полгода. У вас было полгода, чтобы заявить о своём праве на наследство. По закону.

Ах, ну да, полгода… Двенадцатого июля истекает шестимесячный срок со дня смерти того типа, который числился моим отцом. А сегодня… сегодня уже десятое. Иначе говоря, послезавтра я лишусь наследства, если не успею заявить о своих правах.

Да пропади оно пропадом, это дурацкое наследство! Пусть подавятся им! Мне оно даром не нужно, я с самого начала, с той самой телеграммы, не собирался претендовать на него. А поехал… поехал просто так, сам не знаю зачем… Чтобы развеяться, наверное, отвлечься от рутины повседневности, от работы. Перемен захотелось. Чем не повод сорваться с наезженной орбиты? Да и для Буркова, главного редактора, хорошая отмазка, иначе бы не отпустил.

Сорвался с орбиты, называется. Так сорвался, что не уверен, вернусь ли на неё обратно. Очень мне казалось сейчас это проблематичным. Без документов, без гроша в кармане.

И тут меня осенило.

— А паспорт мой, паспорт где? Наверняка у твоего кореша остался, а? И деньги, семь штукарей там было, в бумажнике, все мои сбережения на дорогу.

Рыжий кивнул.

— У него. В кармане кителя. Сам видел, как он их туда сунул.

— Значит, и сейчас они с ним, так?

— Ну… наверное.

— Тогда чего же ты тут торчишь! Живо за ним. Дорогу мне покажешь.

Он испуганно затряс головой.

— Не, я не пойду… Там же эти…

— Кто — эти? Боевики, что ли?

— Они разве боевики? — Глаза его полезли из орбит, словного у больного щитовидкой. Я чувствовал: ещё одно моё слово, и он точно обделается от страха.

— А я почём знаю? Это твоя территория, не я, а ты здесь местный житель. Тебе видней, кто тут у вас по лесам бродит — боевики, партизаны или переодетые марсиане. Так что давай, веди.

— Да я здесь впервые, — всё ещё сопротивлялся рыжий. — До Куролесово, поди, вёрст двести.

— А до Москвы — все две тысячи. Так что не тяни резину. Может, и не боевики это вовсе, а солдатики наши российские. Может, часть у них где-то рядом стоит.

Он всё ещё сомневался.

— Слушай, ты, бухгалтер! — взорвался я. — По твоей вине я сейчас здесь торчу, так что будь любезен, достань мне мой бумажник. Без денег и документов я отсюда вовек не выберусь. А вместе со мной и ты, это я тебе обещаю. Закопаю, ни одна живая душа не найдёт. Тайга, сам понимаешь.

Зря я это сказал. Он весь вдруг как-то скуксился, сморщился, съёжился — и заплакал. Совсем как ребёнок, навзрыд.

— Говорил я ему… говорил… а он своё… всё, мол, шито-крыто будет… Поможешь, говорит, забуду о том случае… А я что ж… я и пошёл…

Мне почему-то стало стыдно.

— Так, ладно, хватит тут сопли на рукав наматывать. Мы с тобой сейчас в одной упряжке. И делать будешь то, что я скажу. Понял? — Он шмыгнул носом и кивнул. — А раз понял, то вперёд. Главное — не упустить этих твоих партизан. — Я ухмыльнулся. — А ведь они в ваши расчёты не входили, так ведь? Спесь-то с твоего Валерки, братца моего то есть, сбили. Вместе с фуражкой.

6

За свою богатую репортёрскую жизнь я поколесил по стране немало, премудрости кочевой жизни усвоил хорошо. В разных побывал передрягах — и под пулями боевиков, и на лесных пожарах, и на обломках жилых домов, взорванных террористами.

А по молодости успел и интернациональный долг исполнить, в Афгане послужить: в восемьдесят восьмом был призван, а уже в восемьдесят девятом вместе с генералом Громовым выходил из этой страшной страны. Помните ту знаменитую фотографию, которая обошла страницы всех центральных советских газет? «Генерал-лейтенанта Громова на границе встретил его сын». Там, на фото, ещё пограничный столб есть, если помните, с гербом Советского Союза. Так вот я на этой фотографии как раз за этим столбом и стою. Не верите?

Потом военное училище, в девяносто пятом — Чечня, ранение, госпиталь… На этом моя военная карьера закончилась — списан подчистую, в звании старшего лейтенанта. Уже на гражданке — работа в такси, неудачная женитьба и, как следствие, развод, затем приглашение в газету… Но даже после всего, что я пережил, перенёс, перепробовал, не думал я и не гадал, что буду сейчас плутать по лесу в поисках приключений на свою задницу, где-то у чёрта на рогах, аж в самой Сибири, и искать свой бумажник с документами…

Возможно, где-то рядом расположена воинская часть — иначе откуда бы здесь взяться солдатикам с автоматами? По крайней мере, «уазиком» они не воспользовались, а пошли пёхом, по бездорожью, напрямки. Значит, идти недалеко.

Первой моей мыслью было сесть в кабину и гнать отсюда во весь дух, чтоб только покрышки сверкали. Краем глаза я видел, что тем же желанием обуреваем и мой рыжий попутчик. Но две вещи не дали мне этого сделать. Во-первых, бумажник. Меня всё ещё не покидала надежда, что мне удастся вернуть мои документы. Я не кривил душой, когда говорил, что без них мне крышка. Мы всё-таки не в Америке живём, а в России, где без бумажки даже за порог собственного дома выходить не рекомендуется. Без документов я не человек, на первом же посту остановят, а потом доказывай, что ты есть ты. Помытарят будь здоров, пока до истины докопаются. Если захотят докопаться.

Сумею ли я забрать у них мой бумажник, это ещё вопрос. Всё зависит от того, с кем придётся иметь дело. И стоит ли его иметь вообще.

Во-вторых, профессиональное чутьё подсказывало мне, что здесь, в этих таёжных дебрях, можно нарыть неплохой материал для нашей газеты. Репортаж из глухой глубинки, так сказать. Эти «партизаны» явно не охотиться сюда приехали. Такого случая я упустить не мог. Я уже чувствовал, как во мне просыпается азарт — азарт охотника за сенсациями.

Мы пересекли шоссе и двинулись по следам людей в камуфляже. Я сразу понял: здесь прошли профессионалы. Несмотря на то, что их было пять или шесть человек (плюс лейтенант), следов они почти не оставили. Аккуратно прошли, ни одной ветки не обломали, ни одного цветка не задели. Выучка-то, похоже, спецназовская. Серьёзные, видать, ребята.

Какое-то время мы шли молча. Наконец я нарушил молчание.

— Как звать-то тебя, бухгалтер?

— Валерка.

Я остановился.

— Что-о? Тоже Валерка?

— Ну да, тоже.

— Да у вас что, в вашей деревне, всех пацанов при рождении Валерками нарекают?

— Да нет, не всех. У нас разные имена есть. Так просто совпало.

— Ни хрена себя, совпаденьице. Ты мне вот что скажи, бухгалтер: если не хотел твой тёзка видеть меня здесь, то на кой ляд телеграмму мне посылал?

— А это не он посылал, это Дмитрий Петрович постарался.

— Что ещё за Дмитрий Петрович? Это кто ещё такой?

— Да брат ваш.

— О как! Ещё, что ль, один?

Способность удивляться за это утро у меня явно притупилась.

— Ну да, ещё один. Он у нас охотничьим хозяйством заведует.

— Смотри-ка! Оба, выходит, в начальство выбились. Один ментами, второй охотниками командует. Элита сельская, мать твою. — Я в сердцах сплюнул. — Да, видать, изрядно покуролесил мой папаша в вашем Куролесово, что столько отпрысков после себя оставил.

— Поговаривают, не только в Куролесово, — осторожно добавил, косясь на меня, Валерка номер два.

— Да уж поди. Россия-то большая, есть где наследить… — недобро усмехнулся я. — Ну и что этот твой… э-э… Дмитрий Петрович? Ему-то какой интерес со мной наследство делить?

Рыжий пожал плечами.

— Не знаю. Он не такой, как Валерка. Любит, когда всё по справедливости.

— Вот как! А что ж раньше твой борец за справедливость молчал? Мог бы черкануть пару строк заранее.

— Так ведь не знал он про вас ничего, пока Валерка ему не рассказал.

— А тот откуда узнал?

Снова пожатие плечами.

— По своим, милицейским, каналам, наверное. Валерка тут как-то говорил, что он, как представитель власти, обязан найти наследников и сообщить им об открывшемся наследстве. Наследник только тогда теряет право на наследство, когда, зная о нём, в течение полугода не заявил о своих претензиях на него. Так вот, из всех возможных наследников нашли только вас. Расчёт был на то, что вы, зная о наследстве, прав на него не заявите. Для этого и был разыгран весь этот спектакль.

— Видать, хорошей я для них заморочкой оказался. Наследнички, мать вашу!..

Рыжий закрутил головой.

— Нет, Дмитрий Петрович до отцовского дома не охотник, это всё Валерка лапу на него наложить пытается, пожирнее кусок оттяпать, а если удастся, то и целиком. Дмитрий Петрович Валерку не очень-то жаловал, в контрах они были. Здесь просто случай такой, наследство-то общее. Волей-неволей пришлось сообща вопрос решать.

— Вот гляжу я, бухгалтер, рассуждаешь ты здраво, выводы верные делаешь, землячков своих как на ладони видишь, а связался-таки с этим идиотом. Это как понимать, а?

Рыжий смутился.

— Да есть у него на меня кое-что…

— Что-что? — Я насторожился. — Компромат, что ли?

— Ну… не знаю, как это назвать. Компромат, если хотите. Понимаете, по моей вине телок колхозный в болоте утоп. Кроме Валерки, никто об этом не знает. Вот и держит меня на крючке, чуть что, напомнит вскользь. Чтоб не забывал, значит, кому свободой обязан. Потому и в компании с ним оказался, будь он неладен.

Я понимающе кивнул.

— Ясно, бухгалтер. Погоди-ка, а что это за колхоз у вас такой? Неужто сохранили?

— Да нет, поначалу, как у всех, ломать стали. Имущество колхозное, технику, земли пахотные — всё растащили по хозяйствам, поделили, порезали. Попробовали каждый сам по себе выдюжить — не получилось. Вот и решили снова всем скопом хозяйство вести. Велосипед изобретать не стали, вернулись к тому, от чего сгоряча отказались. Может, где-то колхозы и обуза, а у нас в одиночку тяжело: климат суровый, тайга вокруг, помощи ждать неоткуда. Здесь вам не Россия, здесь — Сибирь. Выжить можно, только когда плечом к плечу.

— Молоток! — Я хлопнул его по спине. — Красиво заливаешь, бухгалтер. Только после сегодняшнего всем твоим соловьиным трелям о братстве сибирском, о коллективизме таёжном — грош цена. Теперь ты не у Валерки, ты у меня на крючке сидишь. Вот на таком здоровенном. Усвоил?

Рыжий уставился на меня таким жалобным взглядом, что, кажется, ещё чуть-чуть, и он заскулит, по-собачьи. Но мне его сейчас было не жаль, ничуть. Сейчас с небывалой силой у меня проснулась жалость к самому себе.

— Ладно, проехали, — махнул я рукой. — Ты не на меня, ты вперёд лучше гляди. Не дай Бог, напоремся на тех парней с «калашами» — телок колхозный тогда детской шалостью покажется.

Я как в воду смотрел. Едва я произнёс свою нравоучительную тираду, как в лесном массиве показался просвет, а ещё через несколько шагов мы упёрлись в бетонную стену, окаймлённую колючей проволокой. Не удивлюсь, если под током.

— Стой! — шёпотом скомандовал я. — Теперь главное — не засветиться. Понял, бухгалтер?

Он сглотнул комок в горле и судорожно кивнул.

7

По следам, оставленным группой автоматчиков, я определил, что у забора они свернули вправо. Наверное, в этом направлении можно было быстрее всего добраться до ворот. Ведь должны же быть какие-нибудь ворота для прохода на территорию, ограниченную бетонным забором? Судя же по колючей проволоке и высоте стен, территория эта не предназначалась для прогулок случайных зевак и наверняка хорошо охранялась. Я бы не удивился, если бы по периметру были установлены камеры слежения.

Интересно, что там, за стеной?

Я попытался найти хоть какую-нибудь щель в сплошной бетонной преграде, однако первая моя попытка успехом не увенчалась. Но я не терял надежды. Меня подогрева мысль о том, что за этой стеной меня ждёт сенсация. У меня на такие вещи был нюх. Всё остальное, даже мысль о возможной и при этом весьма реальной опасности, отошло на второй план. На какое-то время забыл я и о паспорте.

Рыжий бухгалтер вертелся у меня под ногами и скулил от страха. Всё-таки было в нём что-то собачье.

— Да прекрати ты вертеться! — цыкнул я на него.

— Иван Петрович, — жалобно канючил он, — давайте уйдём отсюда. Плохое это место, чует моё сердце. Если застукают, живыми не выпустят. А бумажник вы всё равно не вернёте.

— Заткнись! — рявкнул я. — Ещё слово вякнешь, я тебя сам… понял? Вот этими руками.

Он на какое-то время затих и перестал меня донимать. Я же, поглощённый поисками, шаг за шагом, метр за метром, продвигался вдоль стены (бухгалтер обречённо плёлся следом) и продолжал исследовать её, сгорая от нетерпения заглянуть внутрь. Добравшись до угла, где стена круто сворачивала на восток под прямым углом, я остановился.

Прямо над головой грозно ощерилась окуляром камера слежения.

— Стоять! — прошипел я, придерживая рукой рыжего, который из одной крайности впал в другую: панический страх сменился у него полной прострацией и беззаботностью.

Мы замерли под самой камерой, вне зоны её досягаемости. Я мысленно прикинул, насколько далеко эта зона простирается, и пришёл к неутешительному выводу, что идти дальше вдоль бетонной стены — значит обнаружить себя. Пока что это в мои планы не входило.

Я огляделся. Лес в этом месте почти вплотную подступал к стене, деревья были достаточно высоки. Если взобраться на одно из них, то наблюдателю открывался обзор внутренней территории этого странного объекта. Стоило попробовать.

— Сиди здесь! — строго указал я рыжему на густой кустарник. — И не высовывайся. Я на разведку.

Он послушно залез в кусты и затаился. А я вскарабкался на дерево (не забыл ещё детское увлечение!) и устроился на одной из ветвей, которая удачно свешивалась над стеной. По ней я вполне мог бы перебраться на территорию объекта. Возможно, это будет следующим моим шагом, однако сейчас я должен был осмотреться.

Территория, обнесённая забором, имела прямоугольную форму. Лес стискивал её со всех четырёх сторон. Справа от моего наблюдательно пункта, с южной стороны, я заметил ворота. А к ним извне, скорее всего, вела дорога. Может быть даже та самая, на которой сейчас одиноко стоял забытый ментовский «уазик». Недалеко от ворот высилось массивное трёхэтажное бетонное здание, архитектурный стиль которого напоминал производственный корпус эпохи «исторического материализма». У единственного подъезда стояло несколько автомашин армейского образца и один БТР. Ближе к центру территории располагался ряд крытых ангаров, а у самой дальней, северной стены было оборудовано стрельбище: целая вереница мишеней одиноко торчала вдоль бетонного заграждения. Однако наибольший интерес у меня вызвал комплекс деревенских построек, сгруппировавшихся у западной стены — той, которая была ближе всего ко мне. Комплекс напоминал крохотную деревеньку, с привычными бревенчатыми домишками, разбросанными вдоль миниатюрных улочек, покосившимися плетнями, огородами, общественным колодцем и так далее и тому подобное. Не было здесь только жителей. Ни жителей, ни обычной деревенской живности: собак, домашней птицы, скотины. Несмотря на достаточно точную имитацию, деревенька имела нежилой вид. И тут меня осенило: макет! Макет деревни со всеми сельскими прибамбасами.

Неплохо. То, что это не воинская часть, я понял сразу. И всё же объект был явно с военным душком. Автоматчики, камуфляж, армейские авто, стрельбище — всё сходилось к одному. Вопрос в другом: чья это база? ФСБ? МВД? ГРУ? Или, может быть, частная лавочка? Бандитский полигон? База подготовки террористов? Укромное местечко, кругом тайга, бездорожье, безлюдье, есть где укрыться, схорониться. Что ж, всё может быть, «лихих людей» тайга всегда привечала…

Не дай Бог, снайпер какой-нибудь подстрелит! Меня аж передёрнуло от такой мысли. Внеочередная доза адреналина заставила меня действовать энергичнее. Я достал свою заветную «Лейку», сделал несколько бесценных снимков и уж совсем собрался было спрыгнуть вниз, на территорию объекта, как события стали развиваться с молниеносной быстротой. Причём, совершенно непредсказуемо.

8

Из трёхэтажного бетонного корпуса вышла группа вооружённых людей, человек десять-двенадцать. Среди них опять показался мой старый знакомец лейтенант. Руки его всё также были скованы наручниками. Группа расселась по машинам, усадили в одну из них и лейтенанта, и вереница авто потянулась по территории базы. Миновали ангары, свернули влево и двинулись в моём направлении. У макета деревни колонна остановилась, выгрузила людей и порожняком вернулась к месту прежней стоянки.

Теперь, когда расстояние между нами сократилось до пятидесяти-шестидесяти метров, мне стало как-то неуютно на моей ветке. Достаточно одного взгляда в мою сторону — и я буду обнаружен. А уж что последует за этим, можно только догадываться. Я вцепился в ветку, боясь шелохнуться, однако это не помешало мне приготовить фотоаппарат. Что бы здесь ни произошло, я должен, просто обязан запечатлеть это на плёнке.

Один из автоматчиков тем временем снял с лейтенанта наручники, обыскал его. И тут моё сердце бешено заколотилось: я увидел свой бумажник! Тип в камуфляже повертел его в руках и передал другому, плотно сбитому, коренастому, немолодому уже человеку в тёмных солнцезащитных очках, по-видимому, самому главному здесь. Тот не спеша открыл его, внимательно изучил содержимое, покачал головой, приказал подвести к себе пленника и задал ему несколько вопросов (увы! расстояние не позволяло услышать их слов). Лейтенант, вытянувшись по стойке смирно, бойко отвечал, для пущей убедительности кивая в сторону леса. Главный медленно обвёл взглядом периметр базы и, готов поклясться, дольше, чем следовало, задержал его на моём укрытии. Или мне это от страха показалось? Потом сунул бумажник в карман, ткнул пальцем в грудь лейтенанту и начал ему что-то объяснять.

Я видел, как побледнел наш бравый милиционер, как затряслись его колени, как начал он о чём-то умолять типа в тёмных очках. Но тот уже не слушал его. Резко повернувшись, он отдал насколько коротких команд своим подчинённым, потом на секунду задумался, осмотрел свой личный состав и пальцем поочерёдно выделил троих.

Тут же всё пришло в движение. Те трое принялись проверять свой боекомплект, а остальные бегом кинулись к небольшому окопчику, который я поначалу не заметил. Укрылись в нём, рассредоточились, закурили. До меня донеслись обрывки смеха. Лейтенант предпринял ещё одну отчаянную попытку и шагнул было вслед за ними, но один из оставшейся троицы преградил ему путь, упёршись стволом «калаша» тому в грудь.

Я чувствовал, как на моих глазах разыгрывается трагедия. Что-то сейчас должно произойти. Это, впрочем, не мешало мне делать снимок за снимком.

Тем временем тип в тёмных очках придирчиво наблюдал за приготовлениями (интересно, к чему?). Когда они закончились, он ещё раз осмотрел территорию и удовлетворённо кивнул. Вынул из кармана пистолет, вставил в него обойму, швырнул на землю, под ноги лейтенанту, отдал приказание своим людям. Трое автоматчиков тут же взяли оружие наизготовку.

Лейтенант отчаянно замотал головой, опять что-то горячо заговорил, но его мольбы вновь остались без ответа. Дождавшись, когда их командир укрылся в окопчике, один из автоматчиков опустил ствол вниз и полоснул очередью по земле, сантиметрах в десяти от сапог лейтенанта. Тот совершил дикий прыжок, истошно завопил, затравленно зыркнул по сторонам, потом внезапно схватил с земли пистолет и зигзагами припустил к деревянным постройкам лже-деревни.

Я судорожно щёлкал затвором фотоаппарата. Лишь бы плёнки хватило…

Лейтенант миновал несколько построек, имитирующих деревенские избы, и свернул в одну из улочек. Едва он скрылся из глаз, автоматчики быстро рассредоточились и укрылись за стенами ближайших домов. А потом началась стрельба. Бедняга милиционер (сейчас я уже не вспоминал, что именно он являлся причиной всех моих бед), один, с детской игрушкой вместо настоящего оружия — против троих прекрасно вооружённых профессионалов. А то, что они профессионалы, я понял по их слаженным, согласованным действиям. Они работали командой, а не каждый сам по себе, и в этом была их сила. Задача, которую поставил перед ними командир, была проста: без потерь, с наименьшими затратами боеприпасов и в кратчайшие сроки поразить движущуюся цель, в качестве которой выступал дрожащий от страха дилетант в форме сотрудника милиции. Своего рода тренинг в условиях, приближённых к реальным, с участием живой вооружённой мишени. Этих головорезов попросту натаскивали на потенциальную жертву. По крайней мере, именно такую оценку дал я разворачивающимся передо мной событиям.

Точка, с которой я наблюдал за происходящим, позволяла мне видеть всё как на ладони. По большому счёту, моя позиция наблюдателя была куда удобней позиции группы, укрывшейся в окопчике во главе с их командиром. Зато и куда более опасной: меня запросто могли подстрелить на моей ветке. Но в тот момент я не думал об опасности. Прильнув щекой к видоискателю фотоаппарата, я ловил уникальные моменты и фиксировал их в виде кадров на плёнке. В такие минуты, в минуты творческого азарта, я инстинктивно абстрагировался от событий, которые снимал, и уже не осознавал себя их участником, а лишь сторонним наблюдателем, полностью застрахованным от любой опасности. Примерно так чувствует себя зритель, наблюдающий за развитием сюжета боевика на экране телевизора, — в абсолютной безопасности и твёрдой уверенности в своей защищённости.

Тем временем автоматчики, перебегая от одной постройки к другой, стреляли короткими очередями и постепенно, шаг за шагом, вытесняли лейтенанта с занятых позиций, гнали его от дома к дому. Он как мог отстреливался, но делал это неумело, неуклюже, без привычки. И тем более я был удивлён, когда он зацепил-таки одного из своих преследователей. Шальная пуля, по-видимому, попала тому в ногу: перебегая через улочку, он вдруг споткнулся и кубарем покатился по пыльной грунтовке, держась за колено. Но уже в следующий момент автоматная очередь наискось прошила грудь бедняги лейтенанта, который неосторожно высунулся из своего укрытия, чтобы воочию увидеть результат своего удачного выстрела. В тот же миг его с силой отбросило назад, и он с глухим стуком грохнулся на спину, широко раскинув руки и корчась в предсмертных судорогах. Он умер почти сразу, но в последнее мгновение его глаза встретились с моими. Ни страдания, ни упрёка, ни испуга — одно только бесконечное удивление отпечаталось в этом застывшем взгляде. И ещё тоска, целая бездна тоски.

Щелчок — и последний миг жизни бедолаги оставил след на моей фотоплёнке.

Вот дьявол! Ведь это же был мой брат! Как я мог забыть об этом?..

9

Да, мой непутёвый, корыстный, расчётливый, порочный брат, подвергший мою жизнь реальной опасности, мой брат только что был убит. На моих глазах. Сама мысль об этом казалась настолько чудовищной, что я всерьёз усомнился в реальности всего происходящего. Я с силой тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения и всё ещё надеясь, что это всего лишь плод моего воображения или галлюцинация, но картина перед глазами осталась неизменной. Более того, события внизу продолжали развиваться в соответствии с присущей им логикой.

Тело Валерия Рукавицына, убитого лейтенанта милиции, волоком перетащили поближе к окопчику. Кровавый след тянулся за ним по пыльной утоптанной земле. Там, где он упал и где простился с жизнью, натекла уже изрядная багряная лужа. Из укрытия к тому времени выбрались все участники этого мерзкого фарса, во главе со своим командиром. Тот подошёл к телу, какое-то время оценивал работу своих подопечных, потом круто повернулся к тем троим автоматчикам. Все трое стояли перед командиром навытяжку, и даже тот, с пулей в ноге, стиснув зубы от боли, замер в общей шеренге. Командир медленно прошёлся вдоль всей троицы, остановился, что-то кратко сказал, неодобрительно покачал головой, постучал пальцем по циферблату часов и вдруг с силой и резвостью, неожиданной для его плотной комплекции и возраста, врезал раненому автоматчику кулаком в челюсть. Тот отлетел метра на два и грохнулся на землю. Мол, вот тебе наука, не подставляйся под пулю врага.

Неудобная поза, в которой я застыл на своём наблюдательном пункте, дала о себе знать. Руки-ноги затекли, всё тело ломило от чрезмерного напряжения и неподвижности — я вот-вот готов был свалиться с дерева. И тогда мне каюк. Поэтому я держался из последних сил, надеясь, что эти люди в камуфляже (боевики, бандиты, убийцы — как мне было их называть? ведь не солдатами же!) скоро уберутся отсюда. Но события вновь преподнесли мне неожиданный сюрприз.

От бетонного корпуса, который, по всей видимости, служил административным зданием и одновременно командным пунктом, к нам направлялся человек. Причём не просто направлялся, а бежал. С высоты своего положения я первым его заметил. Метров за тридцать увидел его и коренастый тип в тёмных очках. Тревогой повеяло от этого непрошеного вестового.

Подбежав, он отвёл главаря в сторону и что-то взволнованно зашептал ему на ухо. Я видел, как тот напрягся, как сжались его кулаки, как налилась кровью его бычья шея. Выслушав донесение, он отдал распоряжение одному из своих подопечных, и ему тут же доставили небольшой чемоданчик. Коренастый открыл его. Это был ноутбук. Вестовой склонился над компьютером, его пальцы быстро забегали по клавиатуре. Получив нужный результат, он слегка развернул экран к главарю. Тот какое-то время изучал изображение, потом кивнул и резко встал. Крикнул что-то ближайшему автоматчику. Тот скинул с плеча «калаш» и протянул командиру. Главарь привычным жестом взвесил его на руке, снял с предохранителя.

В этот самый момент солнечный луч пробил толщу небольшого облачка, упал на территорию базы и как бы невзначай — на группу деревьев, в листве одного из которых скрывался я. В общем-то, явление обычное, и я бы не обратил на него никакого внимания, если бы краем глаза, справа от себя, не уловил какой-то блик, какой-то неуместный здесь блеск. Я медленно повернул голову.

Прямо на меня, в упор, смотрел окуляр камеры слежения, не замеченной мною ранее. Она висела не на бетонной стене, как все остальные, а на соседнем дереве, и была нацелена точно на мою ветку. Случайный солнечный луч отразился от линзы — и обнаружил её.

Наверное, целую секунду я пребывал в шоке. Может быть, целую вечность. А потом понял всё.

Всё произошедшее следом было исключительно реакцией моего подсознания. Только это и спасло меня. Я не столько увидел, сколько уловил, как главарь резко развернулся и дал длинную очередь из «калаша» по моему укрытию. Но за мгновение до этого я уже летел вниз. Жёсткий кустарник несколько смягчил моё падение о землю. Я тут же вскочил и кинулся в лес, попутно успев всё-таки заметить, что моего рыжего попутчика, который должен был дожидаться меня в кустах, давно уже след простыл. «Вот сволочь!» — прорычал я беззлобно.

Я отлично понимал, что они со мной сделают, если настигнут. Поэтому бежал так, как, наверное, не бегал даже под душманскими пулями. Однако это не мешало мне реально оценивать ситуацию. У меня было значительное преимущество: я был по эту сторону стены. Чтобы перебраться через неё (а стена как-никак с колючей проволокой), им потребовалось бы время. Был у них и второй вариант: вернуться к воротам и покинуть территорию базы естественным путём. Но это тоже давало мне значительную фору. Однако нельзя было сбрасывать со счетов и наихудший сценарий развития событий: они запросто могли связаться по рации (по мобильнику, через компьютерную сеть, интернет — на выбор) с теми, кто оставался в главном корпусе, — а оттуда до ворот рукой подать. Кроме того, в их распоряжении был автотранспорт.

Автотранспорт…

Ментовский «уазик» всё ещё на дороге. Вот что меня спасёт!

Я быстро сориентировался на местности, скорректировал направление. Шоссе было где-то рядом, я это чувствовал. Я ломился сквозь кустарник и густой подлесок, в кровь изодрал руки и лицо, дважды падал, проваливаясь ногой в кротовьи норы, но темпа не сбавлял.

Вот наконец и шоссе. Я огляделся. Машины нигде не было видно. Я выругался и побежал вдоль дороги, в ту сторону, откуда, как я помнил, мы приехали. И тут… Я не успел нырнуть с обочины в спасительный кустарник, как совсем рядом услышал нарастающий шум автомобильного двигателя. Ну всё, допрыгался!..

— Эй, сюда! — услышал я вдруг до боли знакомый голос, прорвавшийся сквозь визг тормозов. — Быстрее!

Это был бухгалтер. Чёрт рыжий, как же я рад был сейчас его видеть!

Я кинулся к машине, рывком открыл дверцу водителя.

— Двигайся!

Он не стал спорить. Я занял его место и до отказа вдавил педаль газа в пол.

Как-никак, пять лет таксистом работал. И не где-нибудь, а в Москве. Так что школу высшего пилотажа я прошёл по полной программе.

10

Мы неслись по лесному шоссе на бешеной скорости. Я не отрывал взгляда от зеркала заднего вида, с тревогой ожидая появления преследователей. То, что нас преследовали, я нисколько не сомневался.

— Спасибо, рыжий! — крикнул я. — Не ожидал.

Он промолчал, но было видно, что он доволен. Я заметил, что теперь он был в гражданском — милицейский китель исчез.

Преследования пока видно не было. Если честно, я не очень-то опасался, что нас схватят именно здесь, на дороге. Уж где-где, а на дороге я был королём, здесь им вряд ли удастся меня достать. Да и фора у нас была значительная.

Нет, я опасался другого.

Они видели моё лицо. Камера слежения зафиксировала его, записывающая аппаратура наверняка занесла изображение в память компьютера. Плюс у них были мои документы. Паспорт, в котором чёрным по белому указана моя прописка. А это значит, что им известно, где искать меня в Москве. Возможно, меня там уже будут ждать.

Хреново. Влип по самые уши. А всё из-за фотоаппарата. Они видели, как я заснял сцену убийства. Целую плёнку отщёлкал. Богатейший материал для моей газеты, компромат, которому цены нет.

Цены нет… Цена есть всему, и этой плёнке тоже. И они захотят эту плёнку получить. Любой ценой. Если бы не она, возможно, меня оставили бы в покое.

Этот компромат ставил меня под удар, но он же был и моим козырем. Если я сумею с умом распорядиться им, скрыть в надёжном месте ещё до того, как они настигнут меня, у меня будет шанс сыграть в их игру уже по моим правилам.

Как не опасна была сейчас для меня Москва, это было единственное место, где я мог укрыться. В большом городе затеряться легче, чем в тайге. Кроме того, Москва была моим домом, я знал там каждую улочку, каждый переулок, каждый метр мостовой — работа в такси не прошла для меня даром.

Единственным моим уязвимым местом был сын. Васька. Сейчас он у матери, на даче, но найти его (если будет желание) для них не составит труда. Кто-то когда-то сказал, что с рождением сына у человека появляется новый объект уязвимости. Своего рода Ахиллесова пята. Была такая пята и у меня. Это уже их козырь. Мой сын, Васёк. О нём я должен подумать в первую очередь, не дать им разыграть их козырную карту.

Сейчас моя цель — Москва.

Я машинально с силой нажал на газ, и «уазик», скользнув на обочину, чуть было не влетел в густой кустарник. Я резко вывернул руль и чудом избежал столкновения. Краем глаза я видел, как рыжий с испугом косится на меня.

— Не дрейфь, бухгалтер, тебя они не тронут. Надеюсь, они тебя не видели. Если, конечно, твой подельник тебя не заложил.

Испуг на его лице усилился.

— А где… где Валерий?

— Валерий? — Я обжёг его таким взглядом, который мог бы испепелить любого, куда более толстокожего, чем этот рыжий, но он, на своё счастье, в этот момент на меня не смотрел. — Валерий твой в одну игру с ними сыграл: когда один, с «макаром», убегает, а трое, с «калашами», его догоняют. Слыхал пальбу?

— Ну…

— Баранки гну. Проиграл твой подельник, понял? Убили они его.

Я рассказал ему всё, что видел, пока сидел на своей ветке.

— Вот здесь, — я ткнул пальцем в фотоаппарат, — убийственный компромат на них. Убийственный в буквальном смысле слова: здесь заснято убийство. И поэтому сейчас они гонятся за мной, — продолжал я, зорко вглядываясь в каждый изгиб дороги. — За мной, понял? Ты вне игры, парень. Давай, вали отсюда, я как-нибудь сам.

Он упрямо замотал рыжей головой.

— Я должен вам помочь…

— Чем? — я метнул в него взгляд, полный неприязни и злости. — Ты мне уже помог, там, в поезде. Ладно, тачку сейчас подогнал, здесь я согласен. Спасибо, ещё раз. Но всё, на этом квиты, понял?

— Нет, Иван Петрович, без меня вы не выберетесь. Вам на станцию надо, на поезд, до Москвы.

Я какое-то время молчал и наконец одобрительно хмыкнул.

— Что ж, дело говоришь, парень. Ну и?..

— Надо знать расписание. Большинство местных станций московские поезда проскакивают. Вам нужна крупная станция, там больше шансов сесть на поезд.

— И ты знаешь такую станцию?

Он на минуту задумался, потом радостно кивнул.

— Озёрское. Нам нужно туда, — уверенно заявил он.

— Сколько?

— Вёрст тридцать.

Я присвистнул.

— Так, давай, рассказывай дорогу.

— Сейчас доберётесь до железки, до Коробейников…

— До чего?

Он смущённо опустил глаза.

— До той станции, на которой мы вас ссадили.

— Та-ак. Коробейники, говоришь? — Я скрипнул зубами. — Ну ладно, поехали дальше.

— Потом свернёте направо, на трассу, которая идёт вдоль железки.

— В какую сторону? К Москве? От?

— К Москве, конечно. Ведь вам же туда надо. Озёрское как раз в том направлении.

— Так, не пойдёт. Эти бандюки будут ловить меня именно в той стороне. Есть что-нибудь слева?

Он снова задумался. Наконец мальчишеское лицо его просияло.

— Есть! Правда, километров за пятьдесят, но станция даже крупнее Озёрского. Таёжная называется. Там вы наверняка поймаете московский поезд.

— Туда и двинемся, — подвёл черту я.

Всё это время я не забывал наблюдать за дорогой позади нас. И, как оказалось, не напрасно.

Я заметил их не на дороге, а выше, в просвете между деревьями. Мелькнул серый бок армейского вертолёта. И тут же до нас донёсся нарастающий гул вращающихся винтов.

— А вот теперь нам точно кранты, парень! — крикнул я. — От этой штуки по шоссе не уйдёшь. Один шанс из тысячи, что он нас ещё не заметил. Держись, бухгалтер, покрепче, сейчас самое весёлое начнётся!

Я скользнул взглядом по обочине, по плотной стене деревьев вдоль дороги — и увидел то, что искал. Едва заметный разрыв в густой зелёной массе. Он-то мне и нужен. Я резко крутанул руль влево, нырнул в этот разрыв и оказался стиснутым со всех сторон кустарником и молодым подлеском. Метров через десять я резко дал по тормозам. Машина встала.

В тот же миг над нами пронеслась стальная махина и пошла дальше, вдоль шоссе. Слава Богу, не заметили!

Мы сидели, боясь шелохнуться. Хотя бояться было нечего: вертолёт ушёл. Я с трудом отворил дверцу и выбрался из кабины. Оценил ситуацию и остался доволен. Спрятались мы капитально. Я так удачно загнал «уазик» в лесную глушь, что он словно оказался в зелёном тоннеле, скрытый от взоров преследователей как с воздуха, так и с земли. Единственным уязвимым местом в нашей ситуации был цвет «уазика» — ядовито канареечный. Вот если бы сейчас была осень, с преобладанием в природе жёлто-багряной палитры… Но мечты мечтами, а нынче стояла середина лета, и исходить нужно из реальных обстоятельств.

Я вернулся в кабину.

— Сидим. Курим.

Сигареты…

Вот растяпа! А сумку-то свою с вещами я у забора оставил! Там, под деревом, где в засаде сидел. Тогда не до неё было, улепётывать пришлось без оглядки, а сейчас вот вспомнил. Ничего ценного там, в общем-то, не было, кое-что из одежды, дорожный сухой паёк, пару бутылок минералки, блок «Марльборо». Именно о последнем-то я в эту минуту и пожалел больше всего. Только сейчас сообразил, что с утра во рту у меня ни одной сигареты не было. И так вдруг захотелось покурить…

— Слышь, бухгалтер, кинь покурить. Если есть, конечно.

На мою удачу, он оказался курящим. Правда, «Марльборо» у него не случилось, но и «Бонд» в такой ситуации вполне сгодился. На безрыбье, так сказать.

Мы смачно затянулись. Вряд ли сверху заметят дым от двух сигарет. Да и не было сейчас там никого, наверху-то, вертолёта и след простыл. Он, конечно же, вернётся и снова начнёт поиски, но в данный момент он нас упустил. Значит, у нас есть время на небольшую передышку.

Я попытался просчитать логику их дальнейших действий. Не обнаружив меня на дороге, они решат, что я ушёл пешком, по бездорожью, и попытаются прочесать местность вблизи базы. Потом, возможно, они обнаружат пропажу «уазика» и снова вернутся к мысли искать меня на дороге. Где я буду к тому времени? Успею ли добраться до станции? Сказать трудно. Главное сейчас — дождаться возвращения вертолёта. Я знал, что он вернётся, попытается ещё раз пройтись вдоль шоссе. Только потом можно будет выбираться.

Вертолёт показался через десять минут. Мы к тому времени успели выкурить ещё по сигарете. Он шёл низко, вплотную к деревьям, словно ищейка в поисках затаившегося преступника. Но вот он миновал наше укрытие. Я с облегчением вздохнул.

— По коням! — скомандовал я, когда шум двигателя вертолёта затих вдали.

Изрядно помучившись, мы выбрались всё-таки из зарослей обратно на дорогу. Теперь всё зависело только от этого милицейского драндулета и моей удачи.

Я нажал на газ, и машина послушно рванула с места.

11

Я благополучно выскочил к железной дороге и теперь, следуя указаниям моего рыжего попутчика, вёл машину вдоль полотна строго на восток. Где-то далеко позади, за тысячи вёрст, осталась Москва. А вдоль шоссе уходила в бесконечность сибирская тайга. Изредка мелькали неказистые деревеньки, безлюдные станции, покосившиеся столбы с провисшими чуть ли не до земли электропроводами.

В голове тем временем кипела непрерывная работа. Нужно было всё просчитать, всё предусмотреть. Малейший прокол — и Game Over. Игра окончена. Смерть, потеря близких, потеря сына. Да, в этой игре ставки слишком высоки. Проигрыш должен быть исключён. С самого начала.

Всё зависит от того, как я себя поведу.

— Так, сигареты оставишь мне, а то я без курева не человек, — распорядился я. — Теперь деньги. Бабки есть?

— Есть немного. — Он полез в карман брюк. Долго там копался, потом наконец что-то вынул. — Вот, триста рублей.

— И всё? — Я был явно разочарован. — Да на такие деньги не то что до Москвы — до уральского хребта не доберёшься. Ладно, давай пока эти. На месте что-нибудь придумаем.

Я вспомни про свои семь штукарей, которые сейчас бы мне очень пригодились. Увы, в эту самую минуту они грели карман того самого бандюка в солнцезащитных очках, который с сегодняшнего дня открыл на меня настоящую охоту.

Позвонить! Мне нужно будет срочно позвонить матери и предупредить… о чём? о том, что меня хотят убить, а заодно и её с Васькой? Нет, в лоб я такого сказать не мог, надо было что-то придумать. А с другой стороны, что здесь можно придумать? Если она будет знать о реальной опасности, которая угрожает ей и её внуку, она сможет принять адекватные меры безопасности. Может, ей обратиться в милицию? И что она им скажет? Что где-то в далёкой Сибири банда преступников пытается убить её сына? Я предвижу реакцию доблестных защитников правопорядка: мол, когда убьют, тогда и приходите, а пока не мешайте работать.

Позвонить и всё рассказать. Да. Как бы тяжёл не был для неё этот удар, она должна знать. Недомолвки, недосказанность могут только испортить всё дело. Пусть где-нибудь скроются. Переждут, пока я что-нибудь не придумаю. Найдут такое место, что ни одному профессиональному ищейке в голову не придёт, что её нужно искать именно там.

— А может до Куролесово? — вторгся в мои мысли голос рыжего. — А, Иван Петрович? Вёрст сто пятьдесят останется, часа за два одолеем.

Я медленно покачал головой. Мысль очень даже разумная. Там меня точно искать никто не будет. Затаиться на какое-то время, а там, глядишь, и решение созреет. Однако одно «но» перечёркивало все достоинства такого плана: Васька. И ещё мать. Они связывали меня по рукам и ногам.

— Нет, бухгалтер, не выйдет. В Москву мне надо. И очень срочно. Но сначала ты найдёшь мне телефон, междугородку, там, на станции. И продашь эту тачку. За штукарь, за пятихатку — за сколько хочешь, но чтоб деньги были. Понял?

— Но, Иван Петрович! — возразил рыжий. — У меня не получится. Кто ж её такую купит? Да ещё с надписью «милиция» на боку.

— Кому надо, тот и купит. Тачка на ходу, ещё лет эдак с пяток побегает. Перекрасить только — и как новая. Толковому хозяину это раз плюнуть. В хозяйстве-то ещё как пригодится.

Рыжий промолчал, однако одного короткого взгляда на него было достаточно, чтобы понять, как напряглись его мозговые извилины. Давай, парень, кумекай! Раз увязался за мной, тяни лямку вровень со всеми. Авось и будет от тебя какой толк…

На станцию Таёжная мы прибыли, когда солнце уже подбиралось к зениту. Становилось жарко, и даже близость тайги не спасала от надвигающейся духоты.

Мы оставили машину на станционной площади и разделились. Рыжего я послал узнать расписание поездов и цены на билет, ещё раз напомнил о продаже «уазика», а сам бросился в переговорный пункт, который успел обнаружить тут же, на площади.

На удивление, с Москвой меня соединили почти сразу, да и слышимость была такая, словно абонент находится в соседней комнате.

На том конце провода раздался спокойный голос мамы:

— Алло!

Сердце бешено заколотилось в груди. Сейчас я волновался куда сильнее, чем там, на лесной дороге, хоронясь в зарослях от вертолёта бандитов. Я не знал, с чего начать. Но начинать с чего-то надо было.

— Алло! — повторила трубка голосом мамы.

И тут я заговорил. Вкратце рассказал всё, что со мной приключилось, опустив наиболее жуткие подробности (например, смерть лейтенанта), и попросил перебраться куда-нибудь из её квартиры, в какой-нибудь укромный уголок, о котором никто не знает. Вместе с Васькой. На случай, если вдруг… Ну ты понимаешь, мама…

Она долго молчала. Потом тем же спокойным, ровным голосом ответила:

— Я всё сделаю, Ванюша. Можешь на меня рассчитывать. С Васенькой всё будет в порядке, обещаю. Раз так вышло, что ж, надо это пережить. Главное — береги себя, сын. Я на тебя надеюсь. А мы будем там, куда я давно хотела поехать… Ты понимаешь.

Она первая дала отбой. А я ещё долго прижимал к уху пикающую короткими гудками трубку. Вот ведь она у меня какая! Ничем не выдала своего волнения, всё чётко, по-деловому, хотя знаю — переживает страшно, сейчас небось за валокордином побежала, капель пятьдесят, не меньше, накапает.

Ещё находясь под впечатлением от разговора, я вышел на улицу.

«Уазик» пропал.

Пока я ломал голову на тем, что это могло значить, прошло полчаса. Сейчас я полностью полагался на рыжего. Наверное потому, что это был единственный человек на тысячи вёрст вокруг, кому я мог хоть как-то доверять. Хотел доверять. С тех пор, как мы оказались с ним в одной упряжке, он меня ни разу не подвёл. Надеюсь, не подведёт и на сей раз.

Чтобы скоротать минуты ожидания, в какой-то замызганной палатке я купил бутылку минералки, пару странной формы пирожков и три пачки «Марльборо». Из трёхсот целковых, одолженных мною у рыжего, осталась половина. Так и так их не хватило бы на билет, так чего их тогда жалеть?

Рыжий появился через час. Прикатил всё на том же «уазике». Значит, не вышло ему его продать. Однако расстроился я преждевременно. Едва он спрыгнул с подножки авто, как в руках его появился билет. Железнодорожный, до Москвы.

— Это вам, — деловито протянул он его мне. — И вот ещё… — Он сунул руку в нагрудный карман рубашки и вынул оттуда… три пятисотки! — Это тоже вам.

Я даже рот раскрыл от удивления. Вот так оперативность! Это я понимаю! И билет, и деньги, целых полторы тысячи. И машина при этом цела.

— Да вы не думайте, Иван Петрович, тут всё чисто, — как бы оправдываясь, проговорил он. — У меня здесь, в посёлке, дядя живёт, двоюродный, в казино работает, вот я у него и взял, в долг. Берите, это ваше. Хоть чем-то смогу вам помочь, вину свою загладить. И билет уже купил, на четырнадцать тридцать семь, до Москвы. Через пятьдесят минут подойдёт. Дядя постарался, на свой паспорт взял.

Я не стал ему ничего говорить. Просто крепко пожал руку. Впервые за этот день.

А уже через час поезд «Владивосток-Москва» катил меня по таёжным просторам в столицу, навстречу моей судьбе. На сердце было тяжёло и тревожно.

12

В Москву я прибыл живым, и уже одно это можно было считать большой удачей. Я вовсе не сгущаю краски. Поначалу, сев в поезд, я решил, что теперь можно расслабиться и в течение двух суток спокойно всё обмозговать. Однако спокойно не получилось. Уже через полчаса, проезжая Коробейники, тот самый полустанок, где меня, как последнего лоха, развели два авантюриста, на переезде я увидел армейский джип с людьми в камуфляже. Я отпрянул от окна. И только в этот момент окончательно осознал, что этим таёжным пятачком охота на меня не ограничится.

Я включил свои мыслительные способности на полные обороты. Необходим был мозговой штурм. Главное сейчас — предусмотреть все возможные нюансы, все шаги, которые они предпримут. И исходить я должен из самого неблагоприятного варианта развития событий — только в этом случае есть шанс, что мои действия приведут к нужному результату. И ещё один важный момент: чтобы принимать правильные решения, я должен каждый раз ставить себя на их место. Влезть в их мозги, в их шкуры, стать не дичью, а охотником. Стать человеком в камуфляже, который легко пускает в расход первого встречного. Чего они от меня ждут? Наиболее логичных, адекватных поступков, которые легко просчитываются. Каковы в этом случае должны быть мои поступки? Самые абсурдные. Такие, которые невозможно предугадать.

Итак, что же мы имеем? А имеем мы, увы, следующее.

Во-первых, от меня им нужно две вещи: моё молчание и моя фотоплёнка. Причём, обе эти вещи равноценны. Получив плёнку, они должны получить также гарантию, что свидетель, отснявший её, никогда уже ничего не расскажет. Такую гарантию может дать только киллер, успешно выполнивший поставленную задачу.

Во-вторых, вычислить, каким поездом я уехал, не составит труда: достаточно узнать в кассах близлежащих станций, брал ли кто-нибудь билет до столицы на проходящий московский поезд. Вряд ли здесь за билетами очередь.

В-третьих, разборку им целесообразно произвести не в Москве, а в дороге. В Москве я могу легко затеряться, и заново отыскать меня в огромном городе будет не так-то легко. А в поезде я весь на виду, скрыться здесь негде, да и времени предостаточно, чтобы расчёт произвести тихо и без лишнего шума. А если очень постараться, то и труп никто не найдёт. И никто никогда не узнает, что Иван Рукавицын ехал в этом поезде: ведь билет-то взят на чужое имя.

Прокрутив в голове всю эту параноидальную белиберду, я решил подстраховаться — благо, в купе я снова ехал один. Все двое суток я безвылазно просидел в наглухо запертом купе, с редкими вылазками в туалет и на перекур, а ночью спал на полу. На тот случай, если кому-нибудь взбредёт в голову поупражняться в снайперской стрельбе сквозь тонкую купейную перегородку.

И всё-таки до Москвы я добрался без эксцессов, целым и невредимым. Либо они не успели подготовиться (киллера ведь тоже ещё найти надо, ввести в курс дела, проинструктировать, затем произвести высадку в контрольной точке трассы «Владивосток-Москва»), либо решили до Москвы меня не трогать. Либо у меня и впрямь паранойя.

Но лучше быть параноиком, чем мёртвым.

В одиннадцать утра состав прибыл на Ярославский вокзал. Вместе с толпой пассажиров я вышел на перрон. Подхваченный людским потоком, поплыл к Трём Вокзалам. Пока меня, как щепку весенним ручейком, несло к вокзальным терминалам, я цепким взором процеживал людскую толчею, отлично сознавая бессмысленность такого занятия. Тот, кто меня ждёт, сумеет остаться незамеченным — если захочет.

Что же дальше?

Самое интересное, что за два дня пути я так и не нашёл ответ на этот вопрос. Однако, если поразмыслить здраво, оно, может быть, и к лучшему: любое решение есть плод логических рассуждений, а логика, как известно, может быть легко просчитана. Поскольку же ни к какому определённому решению я не пришёл, то и никакая логика моим преследователям не поможет. Единственное решение, которое я принял, это не принимать никакого решения, а действовать интуитивно, сообразно обстоятельствам, плыть по течению — и ждать, куда оно меня вынесет, к какому берегу прибьёт.

Я и плыл, вместе с толпой…

Чего они от меня ждут в первую очередь?

То, что я попытаюсь получить гарантию своей безопасности. Попытаюсь застраховать свою жизнь. И единственный гарант здесь — отснятая мною фотоплёнка. Но пока она в моих руках, да притом ещё в единственном экземпляре и к тому же не проявленная, гарантом моей безопасности она служить не может. Достаточно её засветить — и на мне можно ставить жирный крест. Нет, её нужно, во-первых, где-то проявить, во-вторых, отпечатать энным тиражом, в-третьих, схоронить отпечатанную продукцию в разных надёжных местах или передать в разные надёжные руки. С «бобиками» на хвосте это было нереально.

Будь у меня цифровик, я бы в любом интернет-кафе запросто мог по е-мейлу кинуть отщёлканные мною файлы на какой угодно электронный адрес — домой, в офис, на комп главного редактора, кому-нибудь из друзей, сопроводив графический материал текстовым комментарием типа: «В случае моей смерти прошу опубликовать эти фотографии…» и т. д. и т. п. Но у меня был обычный, плёночный аппарат, и это осложняло дело.

Один нюанс: они не знали, каким фотоаппаратом я снимал.

Если я сунусь в интернет-кафе, то тем самым могу спровоцировать их на решительные действия, вплоть до открытого силового давления — лишь бы компромат не ушёл в сеть. Скажем, они затевают случайную драку, в результате которой среди компьютеров обнаруживают моё бездыханное тело с ножом в грудине, но без фотоаппарата. То, что аппарат не цифровой, а обычный, станет для них откровением.

Нет, устраивать подобные провокации не в моих интересах. И они это знают. И ждут от меня единственно разумного в этой ситуации шага: я должен избавиться от плёнки (или фотоаппарата), надёжно спрятать её, причём как можно быстрей. Где на вокзале это можно сделать? В камере хранения.

Кто-то из них будет ждать меня там. Чтобы узнать, скажем, номер ячейки. Или перехватить меня и разрубить узел проблем одним ударом. Ножа, например.

Значит, в камеру хранения я не пойду.

Ещё в поезде я вынул кассету с плёнкой из аппарата, выпросил у проводника кусок изоленты (на мою удачу, она у него оказалась), приспустил носок на левой ноге и крепко примотал изолентой кассету к голени. Потом натянул носок на получившуюся конструкцию — и тайник был готов. Ни один карманник не догадается искать плёнку там.

Я допускал и такой вариант: в привокзальной толчее или в вагоне метро меня запросто мог пощупать профессиональный карманник. Кукиш с маслом он теперь там найдёт, а не плёнку!

Каков, по их расчётам, должен быть мой следующий шаг?

Поиск пристанища, где я мог бы остановиться на первое время.

То, что дома мне появляться нельзя, понимал и я, и они. Тем не менее, они наверняка устроили там засаду — так, на всякий случай: а вдруг я окажусь таким лохом и нарисуюсь по своему адресу как ни в чём ни бывало.

Ни к друзьям, ни к знакомым, ни к сослуживцам ехать я не мог. Я не имел права никого подставлять. Это только моя проблема, и решать её я буду сам. Я не мог даже позвонить никому из них: а вдруг они уже вычислили весь круг моих знакомых и все телефоны взяли на прослушку? Согласен, сильно смахивает на очередной приступ паранойи, и всё-таки — а вдруг? Процент риска должен быть сведён к нулю.

Итак, я не мог ни к кому поехать. Податься сразу в редакцию? Уверен, там уже расставлены сети, через которые я вряд ли проскочу. Они отлично понимают, что, попади плёнка в руки наших спецов, жадных до всего «горячего», в завтрашнем номере газеты появятся сенсационные фото — и тогда им хана. Нет, в редакцию они меня не пропустят. Оставят лежать где-нибудь на газончике, с ножом в грудине, в луже собственной крови и без фотоаппарата. (Видения вероятного будущего явно не отличались у меня разнообразием. Устал, наверное…).

Оставался только один вариант — гостиница. Они и там от меня, ясное дело, не отстанут, но я по крайней мере никого не подставлю. Логично? Ещё как!

Поэтому в гостиницу я не поехал.