Бесплатный фрагмент - Северная дорога — II

Посвящается Уиллоу, Зеленому Джеку и Птичьему Королю

Дорогие читатели, сегодня я расскажу вам историю про жизни мистера Сорсби и мистера Винтерсмита до того, как они познакомились в Болотном крае в 1814 году и в конечном итоге решили сочинить сообща текст о планетарной магии. Эта обстоятельная предыстория будет совершенно бесполезна для тех, кто не читал первую часть под названием «Северная дорога». Увы, таким людям сегодняшний рассказ ничего не даст. Однако тем, кто знает, что происходило в нашей первой бедной книжечке, вторая часть может объяснить очень многое, дать некоторое развлечение, а, возможно — и утешение.

Итак, начнем.

---

---

Часть первая

ДЖЕНТЛЬМЕН ИЗ КОРНУОЛЛА

— Я просто говорю то, что думаю!

— Но зачем?! Так никто не делает.

Downton Abbey

---

Глава 1
Сын

Однажды давным-давно, 31 октября 1775 года в Пензансе, в мелкопоместной дворянской семье влиятельного юриста появился на свет долгожданный сын и наследник.

Там, на самой крайней юго-западной точке страны, в Корнуолле, на берегу Атлантического океана, 31 октября всегда было важным праздником. В этот день люди отмечали последний праздник урожая и поворот на зиму — Аллантайд, как называли торжество в этих краях в честь святого Аллана, обычно сопровождался различными играми, в которых фигурировали яблоки (главный символ праздника), и шумными народными гуляниями. Как весело было принимать в этом участие!

Однако на окраине Пензанса, крупного портового города на корнуоллском побережье, сегодня ждали праздника совсем иного характера. В семье Реджинальда Сорсби, богатого законника, чье положение и состояние вырастало на фундаменте вековых брачных союзов процветающего купечества с дворянством, вот-вот должен был родиться долгожданный наследник.

Реджинальд и Элинор Сорсби уже успешно произвели на свет троих детей, да вот незадача — все были дочерьми, а, чтобы не опасаться за сохранность роскошного особняка, прекрасного земельного участка и передачи семейного дела, требовался наследник мужского пола.

И хозяева дома, и вся их родня с замиранием сердца ждали, не улыбнется ли удача им на этот раз и не наградит ли Господь их четвертым ребенком — столь желанным сыном. По такому случаю был доставлен из города лучший доктор со своей помощницей, а прислуга торопилась устроить все в доме так, чтобы важное событие прошло без каких бы то ни было помех. О, как же они все сегодня переживали!

Мисс Хани, личная горничная Элинор Сорсби, тоже не находила себе места, волнуясь за свою госпожу. Она знала от хозяйки, насколько важно для процветания семьи было родить именно мальчика.

Знала мисс Хани и то, что сегодня была особая ночь в году — в это время граница между миром простых смертных и миром потусторонним становилась тоньше, приоткрывалась. В такой день, как Аллантайд, можно было обратиться к духам напрямую — это мисс Хани помнила еще с тех пор, как сама была ребенком. Ведь горничная родилась и воспитывалась в простой корнско-ирландской семье — вера в волшебство была у этого народа в самих костях и жилах. И волшебство не оставляло их веру без вознаграждения.

А потому, попросив у кухарки внизу остатки господского ужина да кувшин молока, камеристка украдкой выскользнула сквозь заднюю дверь и, не оглядываясь, поспешила к древним камням. Так как усадьба Сорсби находилась поодаль от шумного центра города, идти было совсем недалеко: и вот уже три древних менгира показались меж деревьями в чахлом свете луны.

Холодный и сырой осенний ветер немилосердно задувал под накидку, под полы одежд, трепал и путал волосы, угрожающе скрипел ветвями деревьев. Прямо сцена из готического романа! Однако женщина была полна решимости сделать то, зачем пришла. Подойдя к трем камням, она положила у их подножья принесенную еду, вылила на землю молоко и от всего сердца попросила:

— Умоляю вас, дружелюбно настроенные духи, помогите моей госпоже разродиться сегодня здоровым сыном, и пусть ваше благословение, сила и защита всегда пребудут с этим малышом, которого мы все в доме так ждем!

Сказав это, мисс Хани так же быстро поднялась, укуталась поплотнее в шерстяную накидку и поспешила обратно в дом. Казалось, ее отсутствия не заметил никто, даже сама госпожа — ведь на второй этаж уже приехал доктор. Всюду сновала остальная прислуга, торопящаяся принести горячую воду в покои роженицы и горячительные напитки — уже для самого мистера Сорсби. Тот, в свою очередь, тоже не находил себе покоя от волнения, потому что рождение сына было фактически самым главным событием в его жизни — иначе для чего он столько трудился, привел дом к процветанию и достиг невероятных высот в карьере?

Посвятив полностью все вечернее время жене и ожиданию доктора, мужчина только сейчас вспомнил о том, что сегодня был Аллантайд. Реджинальд Сорсби решил помолиться святому и попросить его помощи тоже. Словно стыдясь, что его, главу семейства, почтенного уважаемого мужчину, увидят при столь интимном действе, как молитва, мистер Сорсби запер дверь и опустился на колени. Его дом и родные всегда славились в округе своим благочестием и набожностью — а потому Реджинальд Сорсби истово попросил у святого Аллана подарить ему сына и наследника, и даже пообещал назвать его в честь святого.

Ночь продолжалась и, кажется, была бесконечной — однако ближе к утру, наконец, в доме раздался младенческий крик. У Элинор и Реджинальда родился долгожданный сын, которого нарекли Аланом. Семья отныне была полностью укомплектована, а продолжение рода — обеспечено. Самый богатый юрист Пензанса и его супруга могли вздохнуть с облегчением.

Да не тут-то было.

---

                                            * * *

Семья юного Алана была, как уже говорилось, очень состоятельной и обладала совершенным вкусом. В этом доме чашечки бело-голубого фарфора стояли на до блеска отполированных столиках орехового дерева, а в столовой неизменно присутствовали льняные салфетки и серебряные приборы. Все четверо детей Сорсби не ведали ни в чем недостатка или нужды.

В детстве ближе всего с Аланом общалась младшая из сестер, Кэтрин, бледная и болезненная, но при этом очень добрая девочка, любящая чтение и домашних животных (отец купил детям двух мопсов, самую модную тогда породу, и теперь собачки пользовались всеобщей любовью) — именно эти увлечения и связывали ее с братом. Алан так и оставался единственным сыном. Старших же дочерей звали Люси и Эдна, и они были родительскими любимицами.

Мисс Хани, та самая, которая попросила духов древних камней благословить хозяйского сына в ночь его рождения, и которая служила горничной госпожи, иногда развлекала самых младших детишек, Кэтрин и Алана, рассказывая им на ночь сказки вместо няни (чтобы та могла воспользоваться лишним часом отдыха). Это были старинные сказки, которые в Корнуолле называли «дурацкие сказки». В них рассказывалось о великанах, об эльфах, о древних героях этих мест.

— «Дурацкими» эти истории прозвали уже англичане, — объясняла мисс Хани своим юным слушателям, лежащим в кроватках. — Ведь они захватили наш остров и хотели уничтожить все наши сказки — корнские, ирландские, валлийские, шотландские… У самих-то англосаксов, прибывших с востока, ничего и не было, кроме их «Беовульфа»! Потому они и решили высмеять наши истории, обозвав их дурацкими. Но, так или иначе — истории никуда не исчезли, их по-прежнему рассказывают.

В словах мисс Хани была правда — ведь Корнуолл по факту всегда оставался лишь провинциальным кельтским придатком английской короны. Но кое-что, помимо политических основ, заинтересовало детей куда сильнее. Глядя на горничную слишком ясными для отхода ко сну карими глазами, маленький Алан спросил:

— Откуда вы узнали эти истории, мисс Хани?

— О, их рассказал мне Сказочник! — подмигнула горничная ребятишкам. — Это особенный хранитель всех историй, он знает все на свете. Ежели когда его сами увидите, поймете сами — он носит желтую одежду в клеточку, волосы его цвета спелой соломы, а улыбчивее и добродушнее человека вы, можете быть уверены, в жизни не встречали. Он-то и поведал мне о том, как Мав послала к Фердиаду друидов и злых певцов, чтобы они спели ему три цепенящих песни и три заклинания…

Когда же горничная возвращалась к своим обязанностям, и сменившая ее няня, приносившая детям на ночь теплое молоко, тоже удалялась ко сну, брат с сестрой, бывало, еще долго обсуждали друг с другом услышанные сказки и строили предположения, где искать фей или как задобрить духов.

— Если бы меня пригласили на свадьбу фей, — однажды в одну из таких бессонных ночей важно рассуждала Кэтрин, играясь с бахромой спального покрывала, — я бы пошла туда с тобой. А ты?

— Я тоже пошел бы только с тобой. Никто другой бы не мог туда попасть все равно. Мама с отцом, Люси и Эдна не верят в сказки, равно как и все знакомые, кроме мисс Хани. А что до других городов — знаешь, Кэти, я думаю, феи никогда в жизни бы не позвали на свою свадьбу англичан.

Сестра хихикнула. Так, внутри маленького корнского сообщества не-англичан, создавалось еще более крошечное сообщество — тех, кто верит в чудеса. Под крышей особняка Сорсби это сообщество насчитывало всего три души: простолюдинку-горничную и двух маленьких детей.

Алан рос здоровым и любознательным мальчиком, скромного телосложения, зато с густой копной каштановых волос, торчащих во все стороны. Взрослые хвалили его острый для ребенка ум, однако было кое-что в юном Алане, что крайне расстраивало и родителей, и всех остальных. Это была его манера разговаривать.

Каких только воспитателей не нанимал Реджинальд Сорсби для своего сына! Какие только наказания не обещал (и не исполнял). Все было без толку. Нет, вовсе не думайте, Алан никого не оскорблял и у него вообще не было привычки к колкостям или язвительности. Просто он всегда говорил вслух одну лишь правду.

Например, на званом обеде, которое семейство Сорсби устраивало для корнуоллского совета барристеров, когда няня по просьбе Реджинальда Сорсби вывела детей поздороваться с гостями (и недвусмысленно намекнуть присутствующим, что у главного законника подрастает потомство, а потому негоже сомневаться в устойчивости его положения в городе), Алан, совсем еще ребенок, по очереди пожимал руку и кланялся собравшимся. Одну из дам это зрелище привело в полный восторг:

— Какой милый малыш! Как я рада познакомиться с вами, мастер Алан. Я…

Но мальчик перебил ее:

— Я знаю, кто вы, мэм, — важно начал он. — Вы миссис Эванс, жена мистера Эванса, который сколотил неплохое состояние на тяжбах касательно фермерских земель, всегда вынуждая арендаторов заносить ему деньги, но при этом никогда не доводя дела до суда. Это отец мне рассказал, мэм.

В столовой повисла гнетущая тишина. Реджинальд Сорсби, весь багровый от стыда и гнева, жестом велел няне увести сына прочь. Тогда это списали на глупую детскую шалость, мелкое хулиганство, однако с возрастом сногсшибательное умение Алана Сорсби подать себя в обществе лишь обострялось.

Когда он подрос и, уже будучи молодым человеком, начал посещать балы, как подобает джентльмену его возраста и статуса, злополучная привычка всегда отвечать прямолинейно и правдиво никуда не исчезла. Когда ему советовали пригласить на танец юную леди Вайолет, самую завидную невесту во всем графстве, Алан лишь отмахнулся — «она действительно плохо танцует, она оттопчет мне все ноги». К несчастью, эта фраза быстро дошла до самой леди Вайолет. Приглашения на балы прекратились. Если в детстве Алана считали просто забавным проказником, возможно, плохо воспитанным, то в более взрослые годы подобные словоизлияния уже никто в достойном обществе не собирался ему прощать.

Ни наказания, ни увещевания родителей о недопустимости подобных реплик эффекта не возымели — словно какая-то сверхъестественная сила двигала Аланом, заставляя его каждый раз открывать рот и «глаголить истину», пусть и крайне неудобную. Случалось даже так, что некоторые знакомые семьи специально напрашивались на визит в особняк Сорсби, дабы перекинуться парой словечек с их младшеньким — «этой диковинной птицей» — да узнать для себя чего полезного, что обычно либо скрывалось, либо замалчивалось.

Однако вернемся на несколько лет назад. Как мы знаем, дорогие читатели, беда никогда не приходит одна, и «младшенький Сорсби» был живым доказательством этому: не только прямолинейность мальчика заставляла окружающих нервно поеживаться. Вскоре к этой черте характера добавилась и другая, куда более опасная страсть — колдовство.

Трем сестрицам — Люси, Эдне и Кэтрин — подарили прелестный домик для кукол, где каждая из девочек имела свою любимицу, которую можно было наряжать и причесывать. Но старшим сестрам уже давно надоели кукольные забавы, и домиком в основном занималась Кэтрин. Однажды, когда ей было скучно играть одной, она позвала Алана — своего ближайшего наперсника — и протянула ему одну из старых кукол Эдны.

— Ты будешь играть ею! — заявила Кэти.

Алан замотал растрепанной головой:

— Нет! Я сделаю ее лучше для самого себя.

И он действительно сделал: вооружившись ножничками и обрезками тканей, Алан стер с фарфорового личика алые губы, состриг кукле длинные золотые локоны, выкрасил оставшиеся волосы чернилами в иссиня-черный цвет и перешил платье с рюшечками (отрезав подол, чтобы осталась сверху «рубашка», а сам подол переделал в две более-менее явные брючины). В довершение образа он нарядил куклу в некое подобие длинного черного плаща, сделанного из темного шерстяного лоскута.

— Я не стану играть за девчонку, — объяснил он сестре.

— Значит, в домике будет жить джентльмен? — Кэтрин заинтересованно разглядывала рукодельный эксперимент брата.

— Нет. Он не джентльмен, Кэти. Он КОЛДУН. Он будет делать МАГИЮ.

С этими словами Алан важно усадил свое зловещее чернокрашенное создание в самую лучшую комнату кукольного домика, где на задней стене был нарисован ярко горящий камин. Однако кукле-колдуну не пришлось долго развлекать детей: рассвирепев из-за того, что случилось с одеждой и волосами бывшей игрушки, Эдна так рассердилась на брата, что однажды изо всех сил швырнула куклу на пол. Самодельный колдун вмиг стал лишь темными тряпками и фарфоровыми осколками. Последовала небольшая перепалка, но все равно то были еще цветочки.

Самая серьезная же правда проступила наружу в тот день, когда Алан и две его сестры — вновь средняя Эдна и младшая Кэтрин — играли в детской. Мальчику тогда было лет восемь. Эдна, которой исполнилось одиннадцать, хотела играть в семью: она уже давно выросла из возраста, когда подобные вещи можно проделывать с куклами, и теперь решила переключиться на объекты из плоти и крови, задав им свои роли в игровой семейной иерархии. Эдна придумала, как устроить все наилучшим образом:

— Я буду женой. Кэтрин будет ребенком, потому что она младше меня. А ты, Алан, будешь мужем и отцом.

Услышав такое распоряжение, Алану стало не по себе. Будто даже его волосы, всегда торчащие во все стороны, несмотря на старания няни, еще больше взъерошились и поднялись вверх на макушке.

— Но я не хочу… — спешно запротестовал он. — Не хочу играть в мужа и отца!

Эдна, не привыкшая к возражениям, покачала головой, пытаясь все растолковать брату:

— Ты единственный мальчик. Тебе некем больше быть, кроме как мужем и отцом. Для чего ты еще нужен?!

Слова сестры не столько уязвляли, сколько по-настоящему пугали.

— Нет! — уперто повторил он. — Я не стану изображать ни мужа, ни отца!

Тогда голос подала младшая Кэтрин, беззащитно улыбаясь и отчаянно пытаясь найти компромисс двум своим товарищам:

— Но, Алан, если ты не будешь мужем и отцом, кем тогда ты будешь?

А ведь говорить неправду мальчик не умел. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как сказать ту единственную истину, которую Алан Сорсби про себя знал:

— Я буду волшебником.

Это слово, впервые произнесенное им вслух применительно к самому себе, отныне было обречено стать проклятьем для него в родном доме.

Если мы с вами рассматриваем магию как искусство менять события согласно своей воле, то Алан преуспел в этом деле с самых юных лет. Он мог, споткнувшись о корягу в саду, обидеться на весь парк так, чтобы деревья засохли. Он движением пальца «рисовал» на лентах своей сестрички Кэти переливающиеся вышитые узоры из серебристого шелка, потому что девочка любила блестки — и все остальные воочию могли видеть эти узоры на ткани! Расплакавшись из-за каких-то детских неурядиц, мальчик заставлял приливы подниматься настолько, что все береговая линия Пензанса была залита водой. Едва соображая по неопытности, что нельзя ничего желать вслух сгоряча, ибо неизбежно придется столкнуться с последствиями, Сорсби-младший, тем не менее, изначально был уверен в том, что изменять реальность по своему запросу — возможное, если даже не обыденное, действие. Он много раз убеждался в этом на собственном опыте.

Что ж. Он хотел быть волшебником. Но как это можно осуществить на практике, спросите вы, не зная ответа? Вот и Алан Сорсби тоже ничего не знал.

Он слышал от прислуги — в основном от мисс Хани, горничной матери, и от лакея по имени Уильям — что в древние времена эти земли населяли разные боги (а не только тот бог, что в церкви) и духи. Духи жили здесь всегда, они обитали в холмах, в ручьях, на скалах, в пещерах, у великих камней… ведь и места тут были совсем не простые! Корнуолл издавна славился богатой историей, сохранившей исконно кельтское наследие — то наследие, которое можно было встретить только в Уэльсе, Бретани, Ирландии и Шотландии. Потому что английская традиция давным-давно, еще с появления на острове англосаксов, утратила связь с прежними верованиями. Английский язык, привезенный германцами и трансформировавшийся в национальный больше тысячелетия назад, вытеснил кельтские наречия, не похожие на него вообще никак.

Однако, если что было хорошего в семье Сорсби, так это пресловутая «верность корням». Алан выучился говорить на корнском раньше, чем на английском. Его отец дома также изъяснялся исключительно на местном наречии. Мать Алана, чьи предки были бретонцами, тоже поддерживала сохранение родного наследия, пусть на публике они и производили впечатление людей, всецело преданных короне.

Поэтому Алан не знал недостатка ни в книгах о кельтских героях и богах, ни в волшебных сказках, рассказываемых ему на ночь — про бледного скелета Анку, «господина Смерть»; про мрачного Гвин ап Нида, на черной лошади исчезающего в потустороннем мире; про рогатого Букку, покровителя всей магии; про корриганов и других волшебных существ. Никто в особняке Сорсби не видел в этих бережно сохраненных поколениями историях ничего опасного — видимо, потому что никто не представлял, какую реакцию они вызовут у единственного сына и наследника.

Тот же, достигнув подросткового возраста, стал буквально одержим местным фольклором и сказочными мирами. Он прочитал все, что мог, про волшебника Мерлина, про друидов и жрецов древности, однако так и не нашел ответа на вопрос, как ему, Алану Сорсби, самому стать волшебником. Конечно же, ему рассказывали про гадалок на рыночной площади, про чернокнижников, пойманных на кладбищах, про повитух и про знахарей. Однако все они были простые люди. Люди низкого происхождения. Алан не мог иметь с такими людьми знакомств, он даже не знал, где их искать.

О том, чтобы благородный джентльмен стал практикующим колдуном (только представить себе такое!), не могло быть и речи. Таких, как он, будто никогда и нигде не встречалось в мире. Словно он был «ненастоящим», словно его как бы и не существовало вовсе.

Но ведь он-то существовал.

                                            * * *

Стоит ли говорить, насколько это увлечение всем загадочным да потусторонним вкупе с абсолютным неумением Алана держать язык за зубами и не брякать вслух все, что думаешь, огорчало его родителей? О, они действительно опробовали многое: и воспитательные нравоучения, и физические наказания, и отправку в свою комнату без ужина, и даже экономию на дровах. С этого момента Алан и заполучил на всю оставшуюся жизнь привычку сооружать себе лежбище у самой нагретой и теплой стены в помещении, однако сговорчивее так и не стал. Последней каплей был отказ преподобного Сандерса продолжать обучать юношу: тот изводил викария вопросами о том, как церковники присвоили себе языческие святыни и ассимилировали к великим торжествам народный календарь. Потому преподобный Джордж Сандерс в конце концов не выдержал, застращал Реджинальда Сорсби тем, что его сын обещан самому дьяволу, и гневно хлопнул дверью. Увлечения молодого Алана постепенно стали мутить воду безупречной репутации семьи.

Решив, что пора поставить вопрос ребром, Реджинальд вызвал сына к себе.

— Почему на тебя все учителя жалуются, Алан? Я ведь не жалел никаких средств, чтобы дать тебе приличное образование.

Алан, худосочный, бледный и неизменно взъерошенный, сел в кресло в кабинете Сорсби-старшего да угрюмо пожал плечами:

— Просто они ничего не понимают. А я понимаю. Отец, я ведь очень люблю Корнуолл.

— И я люблю, сынок. Видит бог, люблю.

Нет, отец тоже ничего не понимал. Алан пригладил свои растрепанные волосы — обычный жест, когда он начинал нервничать. С портрета на стене отцовского кабинета сурово взирал дед Алана Сорсби, умерший еще до его рождения: в парике, треуголке и строгом камзоле — действительно достойный представитель этой семьи, в отличие от своего непутевого внука. Алан поежился, глянув на портрет. Однако медлить больше было нельзя. Сама идея скрывать то, что он любил больше всего на свете, угнетала его, а лгать он не умел в принципе. Поэтому, набрав в легкие побольше воздуха, он начал говорить:

— Наверное, все-таки я люблю немного иначе, чем ты… Другой любовью. Понимаешь, то, чему меня обучали… и то, чего от меня ждут… Мне все это неинтересно. Я хочу изучать что-то совсем тесно связанное с народными традициями. С нашей историей. С верой простого народа в чудес…

— Стой, — перебил его отец. — За всем этим ведь стоит что-то более серьезное? Ты будто чего не договариваешь. Что ты задумал? Чем ты хочешь заниматься?

— Магией! — выпалил Алан, густо покраснев до ушей.

О! Какой шок от того, что это, наконец, получило свое название вслух!

Реджинальд Сорсби окаменел на месте. Казалось, он даже дышать едва мог, услышав подобное. Лишь спустя минуту (которая длилась целую вечность) мужчина невидящим взором уставился на сына:

— Вздор! Что за вздор…

— Я серьезно…

— ВЗДОР! — стукнул отец могучим кулаком по своему письменному столу. Чернильница, опрокинувшись, залила какие-то важные бумаги зловещими черными пятнами. — Да как смеешь ты, мальчишка, вообще о таком говорить? Как ты и думать-то о подобном посмел? В нашей семье нет ни чародеев, ни фокусников, ни колдунов! Где это видано? Порядочный человек из уважаемого дома творит магию… нет, это просто уму непостижимо! Ты ведь сам знаешь, что такого не бывает на свете!

Алан понуро опустил растрепанную голову и сказал:

— Но ведь я-то на свете есть.

Почему, о почему это происходит именно в моей семье? не мог понять Сорсби-старший. Он не жалел сил и средств для образования сына. В середине 1780-х, когда Алан был совсем малышом, Реджинальд Сорсби отправился по делам в Лондон, где тогда чуть ли не каждый день выпускали в небо воздушные шары. О, с каким воодушевлением его сын слушал рассказы о том, как человек получил возможность впервые подняться за облака!.. Если бы отец старался лучше, возможно, получилось бы увлечь Алана если не законотворческой практикой, то хотя бы инженерией… или банковским делом… но только не этой непристойностью! Откуда в их дом проникла зараза, развратившая ум и похитившая душу его единственного наследника?

Однако, будучи опытным юристом, Реджинальд Сорсби понял, что идти напролом здесь бессмысленно и решил прибегнуть к другой тактике. Неожиданно улыбнувшись, словно отступая назад, он как можно более дружелюбным тоном произнес:

— Мне кажется, ты просто немного запутался, сынок. Тебе ведь нравятся наши легенды и предания, верно? Давай поступим так же, как бывает в этих историях. Не будем впредь разговаривать о подобных вещах и не станем смущать ими других домочадцев. Мы просто вернемся к этому разговору через один год и один день. Устраивает?

Один год и один день. Точно как в сказках. Гвион Бах помешивал котел Керидвен один год и один день, готовя зелье… Все в волшебных историях всегда отмерялось одним годом и одним днем.

На том и порешили.

Спустя указанный срок Реджинальд Сорсби вновь вызвал сына к себе. Но мы все уже знаем, что никакого чуда не случилось — Алан оставался непоколебим:

— Я не передумал.

Мистер Сорсби-старший горестно вздохнул. За минувший год он прибегал ко всем оставшимся рычагам управления, до которых только мог дотянуться: водил сына к себе на службу, пытаясь продемонстрировать ответственность и уважение, которыми может обладать лишь честный человек. Сократил его содержание и велел слугам не выполнять поручения Сорсби-младшего. По-прежнему оставлял сына без ужина и отопления в комнате. Все было безуспешно, потому что сейчас, в свои двадцать лет, Алан совершенно точно был уверен в своем выборе.

Отец знал, каких это мер от него потребует и озвучил их:

— Тогда тебе придется покинуть дом.

Бедный Алан Сорсби почувствовал, будто его колени подкосились — было чудом, что он продолжил ровно стоять в отцовском кабинете:

— Я понял. Хотя мне этого и не хочется.

Реджинальд Сорсби развел руками:

— Что ж, дело твое. Если передумаешь… если разочаруешься в этом богомерзком, отвратительном пути, а я уверен, так оно и случится — я готов принять тебя обратно. Но если ты всерьез замыслил заниматься в будущем своими… — лицо отца исказила гримаса, будто он откусил гнилое яблоко, — своими грязными делами, у меня есть к тебе одна просьба. Хотя бы ради своей семьи я прошу тебя ее выполнить.

— Что за просьба?

— Не представляйся нашей фамилией.

А теперь колени волшебника действительно подкосились, и он тяжело опустился в стоящее рядом кресло.

— Но это и моя фамилия тоже! — возразил Алан, оскорбившись до глубины души.

— Тебе она, судя по всему, не так важна, как всем нам.

После этих слов, сказанных отцом, Алан почувствовал такую обиду, которой не испытывал никогда в жизни. Его обделяли в деньгах, в дровах, в еде? Ну и ладно. Ему отказали в доме? Хорошо, и это переживем. Но забрать у него его же имя?! Это был верх жестокосердия…

Юноша продолжал размышлять об этом дальше, спешно складывая вещи в свой вместительный кожаный саквояж, купленный для гипотетических путешествий в будущем. Внезапно на пороге показалась Кэтрин, младшая из сестер. Она была его лучшим другом на свете — с самого детства и до сих пор они были буквально неразлучны и поддерживали друг друга во всем. Вот и сейчас, завидев на лестнице рассерженного отца и услышав шум в комнате брата, она решила выяснить, что стряслось. Дела обстояли хуже некуда — ведь шумом оказались сборы вещей Алана перед отъездом из родного гнезда.

— Что происходит?! — ахнула Кэтрин.

— Мне нужно уехать.

— Но куда? И на сколько?

— Надолго, Кэти. Может, и навсегда.

— Не говори так! — приказала сестра. — Это все из-за отца, да? Он не хочет, чтобы ты…

Укладывая в саквояж льняную рубаху, Алан закончил фразу:

— Чтобы я был тем, кто я есть, совершенно верно. Он просто хочет вылепить из меня копию себя самого, вот и все! Хочет, чтобы я, как и он, стал барристером… чтобы только так мог остаться его «достойным» сыном. Меня тошнит от всего этого! ТОШНИТ!

С этими словами он яростно запихал рукава рубахи поглубже в саквояж и начал возмущенно громко щелкать застежками. Тем временем Кэтрин безуспешно пыталась разобраться:

— Но если ты не будешь его сыном и не станешь барристером, то кем ты тогда будешь, Алан?

И, как много лет назад, брат вновь сказал ей тот же самый ответ:

— Я буду волшебником, — и после этого он оставил, наконец, саквояж в покое, заключил сестру в крепкие объятия и, стараясь не расплакаться, пообещал: — Самым могущественным волшебником. Чего бы мне это ни стоило.

Все было так, как всегда происходило в сказочных историях: герой должен был выйти за порог, чтобы приключение началось. Кости этой земли — легенда о Керидвен и Талиесине — породили графство Корнуолл, и город Пензанс, и самого Алана Сорсби. Керидвен велела Гвиону Баху помешивать зелье в котле один год и один день, а когда по прошествии этого срока котел лопнул, то три капли волшебного зелья попали на палец Гвиона Баха, который тут же свой палец поспешил облизать. Разгневанная Керидвен погналась за присвоившим ее зелье мелким хулиганом, и началась чехарда превращений: Гвион превратил себя в зайца, а Керидвен обернулась преследовавшей его борзой; он стал рыбой в реке, она — выдрой, его ловившей. Гвион взлетел в небесную высь птицей — Керидвен превратилась в ястреба и устремилась за ним. Наконец, он стал зернышком, которое Керидвен, оборотившись курицей, склевала, а после забеременела. Но родила она уже не Гвиона Баха, а другое его воплощение — великого героя кельтских легенд Талиесина. Талиесин был самым прекрасным поэтом, чей дар приравнял героя, когда-то слизнувшего три капли с обожженного пальца, к самим богам.

Алан Сорсби был обречен стать самым могущественным волшебником Англии, но пока что он лишь спешил убраться подальше от только что треснувшего котла преображения.

---

Глава 2
На отшибе

Несмотря на начитанность, любознательность и острый пытливый ум, в некоторых вопросах Алан Сорсби был крайне неотесан. Как правило, эти вопросы касались всего устройства жизни вне дома. И потому, покинув особняк отца, молодой волшебник не знал, куда он мог бы податься со своей мечтой изучать магию. Во множестве книг он встречал упоминания о том, что странствующие цыгане владели древним колдовским даром и умели делать предсказания на картах, а также совершать обряды. И он не нашел ничего лучше, чем отправиться прямиком в цыганский табор, устроившийся на лето на противоположной окраине Пензанса, в «дурном» районе.

Стоит ли говорить, насколько удивило даже цыган подобное зрелище — хорошо одетый благовоспитанный юноша с саквояжем в руке, со взлохмаченными каштановыми волосами и сгорающими от любопытства карими глазами попросил у пестрой толпы, спящей и живущей под открытым небом, принять его к себе и обучить «духовным мудростям» (памятуя о своей клятой прямолинейности, приносившей всегда столько бед, Сорсби специально придумал и даже записал в блокнот более осторожную формулировку). Обменявшись выразительными взглядами, жители табора согласились на просьбу молодого человека, накормили его и отвели ему место для сна. Непривычный к подобным условиям быта, волшебник всю ночь мерз и мучился на неудобном лежбище, сделанном из сена и собственного сюртука, подложенного под голову вместо подушки, однако решил во что бы то ни стало не отступать от начатого и постигнуть цыганское ведовство.

Никто в таборе с ним не разговаривал. Напрасно он то и дело подходил к разным людям, повторяя свою просьбу — все лишь отводили глаза да избегали его, словно помешанного. Ему по-прежнему давали еду, питье и не выгоняли с копны сена, но ни о каком обучении магии и речи не шло.

Спустя несколько дней главарь табора привел с собой потрепанного вида местного рыжего мужчину лет сорока, который подволакивал левую ногу и, если не присматриваться, мог и вовсе сойти за бродягу.

— Кажется, этот малый для тебя, Румо, — сказал цыган рыжеволосому, когда они дошли до обозов, и указал на сидящего на деревянном ящике Алана Сорсби.

Рыжий, доковыляв до ящика, наклонился и оценивающе оглядел юношу, словно покупая лошадь.

— Парень, а ты случаем не сынок Реджи Сорсби? Того, из крючкотворов? — наконец, спросил он.

О, началось! Алан закатил глаза:

— Да. И что?

— И хочешь быть колдуном?

— Да, хочу! — с вызовом произнес Сорсби. Ему уже надоело спать под открытым небом и торчать среди людей, которые не желали с ним разговаривать. — А что, сэр, у вас есть какие-то соображения по этому поводу?

Рыжеволосый мужчина развел руками:

— Да как тебе сказать… я хитрый человек, принимаю народ из Морвы. И мог бы взять тебя в ученики, да только вот…

— Только вот что? — недовольно фыркнул Алан.

Только вот если такой богатенький рохля задумал наперекор родителям поиграть в колдуна, то помоги мне бог, с горечью подумал рыжий мужчина, однако вслух выразился аккуратнее:

— Никогда не доводилось мне учить знатных господ, парень, вот в чем дело. Но, раз уж ты добрался до цыганского табора, полагаю, тебя не остановить.

Сорсби кивнул:

— Верно полагаете. В своем доме я больше не нужен, здесь мне тоже не особо рады. Если вы согласитесь взять меня к себе, сэр…?

— Хромой Румо, — наконец, представился рыжеволосый.

— Алан Сорсби, — ответил молодой волшебник, поднимаясь с ящика и скрепляя знакомство рукопожатием. — Так значит, я могу взять свои вещи и мы направимся к вам?

— Видимо, да, сынок, — подтвердил Хромой Румо с ноткой безнадежности в голосе. — Что ж еще остается?

Покинув вдвоем цыганское поселение, они прошли пешком несколько миль до небольшой деревушки у Босуортана, как раз между Пензансом и Морвой, где и жил Хромой Румо в маленьком домике с соломенной крышей, где в каждой комнатке над порогом висели веточки рябины — защита от любых злых чар. Решив осматривать окрестные достопримечательности (среди которых было немало важных для колдуна мест) уже завтра, Сорсби наконец-то переоделся в чистое после нескольких дней, проведенных в таборе, и привел себя в порядок. Проверив содержимое саквояжа в своем новом доме, волшебник горестно вздохнул — оказалось, что за ночевку на сене и нехитрую трапезу цыгане вытащили из его кошелька все имеющиеся там деньги, а также умыкнули пару перчаток и шейный платок.

Еще не зная, что в будущем его удача по части финансов всегда будет донельзя плохой, молодой волшебник не особо долго горевал об украденных монетах и вещах. В конце концов, он сделал первый шаг на пути к своей цели — а это уже значило для Алана Сорсби очень многое.

Начиналась новая жизнь.

Босуортан был идеальным местом, где должно жить волшебнику его земли. Совсем рядом находился священный колодец Мадрон — на ветвях деревьев, растущих вокруг колодца, были завязаны ленточки, принесенные посетителями, а взятую оттуда воду можно было использовать в магических целях. Еще вблизи домика Хромого Румо были другие, совсем уж древние места силы: дольмены Ланьона, гигантские камни доисторических эпох, Босилиакский курган на болотах между Мадрон и Морвой… А стоящий неподалеку древний круглый камень Мен-ан-Тол с отверстием в центре и вовсе считался своего рода «воротами» в иные миры… Алан Сорсби чувствовал себя тут полностью в своей стихии, бродя по соседним деревням и изучая «кости этой земли», напитанные магией, появившейся здесь задолго до самого основания королевства.

Хромой Румо оказался хорошим наставником. У него было едкое чувство юмора и отличная способность предсказывать события. В самом начале обучения он спросил Алана:

— Ты что-нибудь знаешь о зарабатывании денег?

— Нет, сэр.

— А о болезнях?

— Тоже нет.

— А о любви?

Алан вновь испуганно замотал головой. Тогда Румо с усмешкой ответил:

— Если ты собрался быть практикующим хитрым человеком — да, в народе нас называют «хитрыми людьми» или «жабьими людьми», потому что слово «колдун» уж слишком броско звучит… То ты должен знать, что в основном к тебе будут обращаться по вопросам денег, лечения или любовных дел. И ты должен будешь помогать людям в решении этих вопросов. Понятно?

— Да, сэр. Не думайте, я ничего не имею против таких запросов… просто сам я интересуюсь другим.

— И чем же? — сощурился рыжеволосый колдун.

— Каменными кругами. Природными духами. Переходом за ту невидимую зеленую изгородь, когда свистит в ушах, и все вокруг становится иным… Я интересуюсь книгами. Письменными системами, древними алфавитами, редкими гримуарами… Я бы хотел изучать наши традиции, оставшиеся еще от кельтских прародителей здесь или в Бретани, Ирландии и Уэльсе… Но желательно, конечно, мне бы и вовсе не покидать Корнуолл. Вот это было бы идеально.

Старый колдун вновь внимательно оглядел ученика, пока наконец не ответил:

— Да уж. А вот я чую, что ты, парень, будешь работать далеко от родных мест и жить с англичанами.

Сорсби с сожалением взглянул на Хромого Румо и угрюмо подытожил:

— Это будет сокрушительное поражение.

— Как знать, — пожал плечами Румо. — У англичан много возможностей. И уж точно много книг по тому, что тебя интересует.

Сорсби лишь отмахнулся:

— Вы же сами знаете. Для своего круга я не сгожусь, потому что колдую. Это отступничество, грех, пятно на репутации. Те, кто пишет или обсуждает книги, будет видеть во мне только изгоя, омерзительного человека. Если я кому и сгожусь, то только простым людям с их потребностями. Остальные меня возненавидят.

Услышав это, Румо поднялся со скамьи, шаркая левой ногой, обошел стол и длинными крючковатыми пальцами подцепил Сорсби за лацкан синего сюртука, да потащил его к углу комнаты — туда, где на стене висело небольшое зеркало. Развернув юношу за плечи, Хромой Румо подтолкнул Алана ближе к зеркалу и сказал:

— Посмотри на себя. Нет, посмотри внимательно. Видишь? Ты колдун. Хитрый человек, богоотступник, шарлатан, языческое отродье. Ты уже омерзителен. Тебя и так все ненавидят, даже деревенские. Они будут обращаться с тобой хорошо, только потому что будут бояться, что ты их проклянешь. Не поворачивайся, смотри на себя. Отец отказался от тебя, выгнал тебя, возможно, и вовсе лишит наследства. Тебя-настоящего и так никто никогда не любил. Поэтому подумай — какая вообще разница? Кто пишет книги, кто возделывает землю — какая разница, если ты для них всегда одинаковый чужак?

Сорсби повернулся и припомнил наставнику их недавний разговор у цыган:

— Тогда почему для вас была разница, взять в обучение меня или же простого человека?

И Хромой Румо, действительно обладавший отменной интуицией, признался:

— Потому что у тебя, Алан Сорсби, на лбу написано, что ты из тех, кто приносит людям последствия.

Но все было не так страшно. По крайней мере, поначалу.

Алан легко освоил все азы народного колдовства и с удовольствием помогал жителям Морвы в том, что было им необходимо. Он научился гадать на здоровье при помощи священного колодца Мадрон: в воду следовало опустить кусочек ткани с одежд больного, и, если лоскут будет плавать, то больной излечится, а если же лоскут утонет — прогноз был более опасным. Алан Сорсби заговаривал раны, исцелял скот, делал бесконечные рябиновые обереги от злых чар, помогал добиться расположения любимой особы с помощью веточки дрока. Из упомянутой троицы «здоровье-деньги-любовь», к которой волшебник, по недавнему признанию, не питал интереса, очень скоро были исключены деньги. Ведь Сорсби отныне обеспечивал себя сам, а потому брался за любой заработок, который мог позволить по своим умениям, и который поручал ему Хромой Румо.

Теперь Алан Сорсби жил гораздо скромнее, чем раньше — они с наставником питались простой деревенской пищей вроде поджаренного сыра или пирога с ревенем, старались питаться с земли (Хромой Румо страсть как любил покопаться в своем «добром огороде»), выращивая чудесные сливы и яблоки, отчего потом кладовая на всю зиму была забита вкуснейшим вареньем. Вечера оба колдуна проводили вместе, в одной комнате со столом, даже когда Сорсби выучился уже всем премудростям, по самой простой причине — в целях экономии свечей. Впервые познав на своем опыте важность иметь собственные средства, мистер Сорсби рано познал для себя и важность экономии.

Свою первую награду — да еще какую! Целых три фунта! — Алан получил после того, как выходил зажиточного фермера после «сыпняка». Так называли сыпной тиф. Мистер Эшбери, фермер, недавно прибыл из Бретани, где надобно было уладить кое-какие дела. Да вот пока добирался обратно через пролив, он подхватил болезнь. Сыпняком можно было заразиться там, где скученно находились люди — а нижняя палуба корабля была самым подходящим для этого местом. Что ж, молодого Алана Сорсби не испугали ни лихорадка, ни озноб, ни бред, одолевшие мистера Эшбери. Волшебник применил на практике все целительские навыки, которым успел обучиться, приготовил все нужные снадобья, не жалея сил прибирался в спальне больного — и вскоре последний пошел на поправку. Так как мистер Эшбери был главой семьи, а ферма его процветала, то и оплата оказалась очень щедрой по местным меркам. И это были первые деньги, заработанные Сорсби колдовским ремеслом. Самые настоящие, полновесные три фунта! О, счастье!

Вот бы отец увидел, сколько мне платят! мечтал Алан, сжимая в руках заработанное. И за что мне платят! (и, о, только подумать об отцовском порицании касательно этого!) Несмотря на то, что и соседи, и поначалу сам Хромой Румо считали молодого колдуна лишь изнеженным богачом (тем самым «рохлей»), взбунтовавшимся против семьи и непривычным к тяжелой работе, им пришлось убедиться в обратном. Алан Сорсби не был ни изнеженным, ни ленивым. Он быстро освоился в сельской местности и вскоре стал популярным среди местных. Какое же уютное местечко они обустроили здесь с Хромым Румо для своей работы!

— Все девки в Морве с тебя глаз не сводят, — однажды со смешком сказал наставник, когда они вернулись к вечеру из соседней деревни и пили чай перед сном.

Бедный Алан Сорсби, который в тот момент намазывал маслом булочку, почувствовал, как его щеки вспыхнули, и вздрогнул так сильно, что вместо булочки чуть не намазал маслом рукав.

— Прошу прощения? — спросил он, осторожно кладя на стол нож для масла, чтобы избежать дальнейших неприятностей.

— Что такое, Алан? Я лишь хотел сказать, что ты скоро обзаведешься подружкой. В твоем возрасте это обычное дело.

Румо не знал, что последует за этой на первый взгляд невинной репликой. Сорсби, теперь внезапно поперхнувшись, выплюнул чай на стол и принялся кашлять.

— Эй, парень, ты в порядке? — испугался Румо. Он вытер стол тряпкой и налил ученику новую чашку чая. — Я не собирался тебя смущать.

Он понятия не имеет, о чем говорит, в каком-то паническом ужасе впервые в жизни осознал Алан. Если слова наставника задумывались как шутка, либо как что-то, что развеселит или приободрит (а то и вовсе улучшит самомнение), то они возымели обратный эффект: Сорсби вдруг стало не по себе.

— Что вы хотели этим сказать, сэр? — напряженно спросил он.

— Господи, да ты чего теперь весь побледнел, как полотно? Я лишь заметил, как во всех домохозяйствах, куда мы заходим, любая дочь, жена или сестра хозяев в возрасте от пятнадцати и до пятидесяти, на тебя смотрит. Но ты видный парень, чего тут необычного.

Видный парень. От такой характеристики Сорсби почувствовал себя еще гаже, будто его выставляли напоказ, словно диковинку, словно товар на витрине. Да и какой из него красавчик? И ростом, и фигурой он был неприметен, далек от классического Адониса и иных эталонов традиционной мужской красоты, которую можно было увидеть на древних статуях или на полотнах живописцев (или, очень редко, в реальной жизни). Если в окрестных деревнях кто-то находил в его облике нечто привлекательное — волшебник понятия не имел, что они под этим подразумевали.

И, сказать по правде, он не хотел даже вникать в это, не говоря уж том, чтобы использовать чужие симпатии в собственных целях.

Но, конечно же, дорогие читатели, правда заключалась в том, что Алан Сорсби действительно был по-своему красив, как и всякий человек. С внимательными карими глазами, густыми каштановыми волосами и общей мягкостью манер, безошибочно выдающей в нем человека высокого происхождения, он мигом привлекал к себе внимание в деревне. Да вот только сам он этого в себе не видел.

Тем временем до Хромого Румо дошло, что не стоило вообще начинать этот разговор. Он понял по-своему, в чем именно ошибся:

— Прости, Алан, зря я это ляпнул. Просто, раз уж ты тут поселился, я совсем запамятовал, кто ты и откуда. Джентльмену негоже крутить шашни с крестьянками, теперь-то я понял, что тебя так смутило.

О! А вот эта аргументация была что надо. Задумчиво прожевав свой неровно намазанный маслом хлеб, молодой волшебник придумал ответ:

— Да, сэр, можете быть уверены — я ничем подобным себя не скомпрометирую, — осипшим от кашля голосом заверил наставника Сорсби, ухватившийся за это неожиданное объяснение, как утопающий за соломинку.

Но, если с любовью (и нелюбовью) волшебники как-то разобрались, то денежный вопрос стал манить и искушать Сорсби с новой силой. Ощутив сладостный вкус собственных заработков, осознав себя, наконец, полноценным человеком, отдельной от родительского дома личностью, теперь он хотел увеличить доход себе и Румо в разы. Перестроить домик в более просторный, купить новые книги… Для всего этого нужно было найти как можно больше посетителей.

Вот если бы сюда приходил еще и народ из Пензанса, это было бы здорово! мечтал Алан. Пензанс был крупным городом, там часто гостили и приезжие из Бретани, прибывшие сюда по морю. Наверняка можно было заработать куда больше, обслуживая посетителей еще и оттуда! Иметь большие амбиции еще никому не мешало, мистер Сорсби!

И тогда Алан решил впервые осознанно поколдовать кое-что для самого себя.

Так как в пешей доступности от его нынешнего места проживания находился колодец Мадрон, то Сорсби, никогда не любивший громоздкие формализованные ритуалы, решил пойти привычным путем, как это было принято в деревенском колдовстве, адептом которого он уже благополучно стал. Нужно было всего лишь опустить голову в волшебный колодец и со всей своей колдовской волей вложить намерение в саму воду, а после три раза умыться ею, сделать три глотка и еще трижды полить водой себе на макушку.

Закончив со всеми насущными делами, он тщательно подмел пол и приготовил им с Румо ужин, после чего, пожелав наставнику спокойной ночи, удалился к себе. Но спать он вовсе не собирался — на самом деле Алан дожидался, пока старший колдун уснет, а затем незаметно выскользнул из дома и под покровом ночи побежал к колодцу.

Полная луна светила ярко и все вокруг было отлично видно. Увешанные лентами ветви деревьев над колодцем, похожим на небольшой каменный грот, казались в лунном свете сказочными занавесками. Развязав шейный платок и ослабив воротник, Алан Сорсби опустился на колени, склонившись над водой, глубоко вдохнул и окунул свою взлохмаченную голову в колодец. Ох! Какой же студеной была эта вода!

Пусть из Пензанса к нам тоже станут приходить посетители! Пусть они узнают, что в Босуортане живут хитрые люди, которые отлично делают свою работу… И пусть я встречу людей, которые тоже любят кельтскую культуру и магию…

Он вытащил голову, задыхаясь и фыркая. Как жаль, что способности мистера Сорсби задерживать дыхание под водой и сохранять нужную для колдовства концентрацию хватило так ненадолго! Ведь он хотел загадать себе гораздо больше!

Но пока надо было проверить, какой результат принесет уже содеянное. Он радовался, что смог поколдовать сам для себя, что вновь ощутил эту границу с потусторонним миром и сумел ее пересечь. «Кто побывал за гранью, вернулся либо сумасшедшим, либо мертвецом, либо поэтом» — так говаривали в народе, чаще всего подразумевая путешествия в мир фей.

Либо волшебником, про себя добавил Сорсби, безмятежно улыбаясь, шагая домой вдоль полей и отряхивая каштановые волосы, вымоченные колодезной водой.

Часть загаданного желания сбылась буквально на следующий день.

— Птичка напела, что недавно здесь гостил лорд Морган, — сказал Хромой Румо за обедом. — Осматривал камни и курганы Корнуолла, заезжал к Мен-ан-Толу. Ты мог бы свести с ним полезное знакомство.

Сорсби понятия не имел, о ком идет речь:

— Лорд Морган?

— Он самый. Что, никогда о нем не слыхал? Это же главный собиратель древностей в землях, где раньше жили кельты. У него в знакомцах… — Румо перешел на таинственный шепот, — сам Их Библиотекарь!

— Их Библиотекарь? — так же непонимающе переспросил Сорсби. — А это еще кто?

Наставник негодующе стукнул ложкой о стол:

— Парень, ты и впрямь ничего не знаешь о том, как устроен мир хитрых людей! Послушай меня внимательно. В некоторых книгохранилищах, куда заходят люди… нашего сорта… как правило, конечно, обычно это не практикующие колдуны, вроде меня, а знатные господа, интересующиеся оккультизмом… в общем, в таких случаях они могут встретить Их Библиотекаря. Библиотекаря только для волшебников, усек? Для них — для колдунов. Потому и зовется он «Их Библиотекарь». Этот славный малый появляется в особых книжных залах и, говаривают, может принести волшебнику такие редкие книги по магии, в которых есть самые могущественные обряды… Так вот, у лорда Моргана тоже есть доступ к книгохранилищам Уэльса и, если верить слухам, он на короткой ноге с самим Их Библиотекарем.

У Сорсби голова пошла кругом. Ну и ну! Сколько, оказывается, он всего не знал — особые места, особые библиотекари… воистину колдовское сообщество было таким же таинственным, как и предполагалось в суевериях.

Он нервно сглотнул.

— Значит, этот лорд Морган…

Но Румо тут же его перебил:

— Он хороший господин, немного старше тебя, но уже унаследовал замок в Уэльсе… ты можешь написать ему.

— И как это будет выглядеть? Жалким зрелищем? — рассмеялся волшебник.

Но Хромой Румо был уверен в успехе задумки:

— Будет выглядеть почтительно и благопристойно. Лорд Морган не чурается общения с простыми людьми — напротив, он опрашивал едва ли не каждый дом в Морве, какие в их семьях сохранились от предков обычаи и традиции. И все записывал, что ему рассказали. Ты можешь отправить ему письмо, как пойдешь в Пензанс. Расскажи чуток о себе, спроси о его делах. Если лорд не гнушается ходить в гости к деревенским, то получить письмо от джентльмена, который разделяет его интересы, ему наверняка будет еще приятнее.

Мистер Сорсби задумался. В словах наставника был смысл. Сам Алан до этого ни разу не слышал ни о каком лорде Моргане. Лорд Морган, почти мой ровесник, тоже любит кельтские обряды, но, мать-перемать, живет в своем собственном замке и все его за это обожают, в отличие от меня!, поначалу злился и завидовал Алан, однако вскоре решил обратить это себе на пользу и написать письмо в Уэльс.

Но не успел он это сделать, как сбылась первая часть загаданного у колодца.

Действительно, вскоре к ним стали приходить люди из Пензанса. Сначала пара, потом трое, потом пятеро — и это за одну только неделю! Видимо, рекомендации хорошей колдовской работы делали свое дело, распространяясь слухами — теперь в Пензансе услуги двух хитрых людей из Босуортана были очень востребованы.

Но в конце концов, увы, это привело к тому, что к ним на участок пожаловал и констебль со своими помощниками. Барабаня кулаками в дверь и клича старшего колдуна, констебль велел ему последовать за ними в город:

— Выходи! Ты арестован, Румо. За твои грязные ведьмовские дела. Мы заключим тебя под стражу, а суд состоится как можно скорее, об этом уже позаботились.

Алан, привлеченный разборками, прибежал с огорода во двор:

— Кто позаботился?

Констебль сощурился, одарив молодого волшебника подлой улыбкой:

— Мистер Реджинальд Сорсби позаботился. Власти не желают слышать ни о каких ведунах, творящих тут беззаконие. И мы знаем, сэр, за кем придем сюда в следующий раз. Ваша семья и так от вас достаточно натерпелась.

Схватив Румо (тот не сопротивлялся и ни слова не произнес всю дорогу до города), констебль и его свора ушли, а Сорсби зашел в крытый соломой домик.

Да уж, вот тебе и пусть все узнают про нас в Пензансе! Известность принесла ощутимую прибыль, но за известностью быстро подоспела и расплата. Отец, черт возьми! Почему Сорсби-старший никак не мог оставить его в покое и продолжал препятствовать Алану, даже когда тот уже несколько лет как не жил дома?! И что теперь будет с Хромым Румо?..

Сорсби, как-никак сын законника, знал, что сожжение на костре его наставнику, конечно же, больше не грозит. Но в начале века, в 1736 году Парламент, отменивший прежние законы против колдовства, утвердил, что люди, заявляющие, будто обладают магическими силами, могут быть подвергнуты тюремному заключению или будут обязаны выплатить штраф за мошенничество.

Деньги! Бедный мистер Сорсби закрыл лицо руками. Были нужны деньги, чтобы вызволить Румо, и много! Он начал думать, как собрать сумму на штраф, как вдруг…

Точно. Именно об этом он и попросит лорда Моргана.

Конечно, начинать знакомство с просьбы одолжить денег, чтобы вызволить хитрого человека из-под стражи, было не очень красиво. Но Алан Сорсби, со всей своей прямотой и простодушием, написал лорду письмо, где, помимо беды, в которой оказался его наставник, он так же пылко делился своими наработками в кельтской магии. Судя по всему, это искреннее донельзя письмо так растрогало лорда, что тот не только выслал деньги, но и стал вести с Аланом регулярную переписку.

Когда спустя два месяца Хромого Румо выпустили наконец из-под стражи, и они вдвоем решили, что лучше бы Алану подобру-поздорову покинуть графство, пока Реджинальд Сорсби совсем не разбушевался, то ответ, куда податься юному волшебнику, был лишь один — Уэльс. Лорд Морган был полон решимости лично познакомиться со столь редким ценителем народных традиций и уверял, что он и его супруга примут мистера Сорсби в замке со всем радушием.

И вот, Хромой Румо и его ученик, теперь уже бывший, добрели по залитым солнцем улицам Пензанса к таверне, где останавливались кареты, когда настало время прощаться. Алан тяжело вздохнул:

— Простите, сэр, что так вышло с вашим арестом. Вы случаем не предчувствуете сейчас, что ждет меня в будущем?

Хромой Румо хмыкнул:

— Предчувствую, что ты можешь вляпаться сам и потянуть за собой других людей так же вновь, если не начнешь сдерживать свою магию, — сказав это, он с силой хлопнул Сорсби по плечу: — Ну, бывай, парень!

Так, пожелав ему удачи, рыжеволосый колдун направился обратно в свою деревню, подволакивая при каждом шаге левую ногу.

А мистер Сорсби остался на каретном дворе Пензанса дожидаться дилижанса. После деревенской пасторали шум здесь казался ему оглушающим: отовсюду доносились крики кучеров, грохот прибывающих и отъезжающих экипажей, рожок сторожа, оповещающий о начале поездки… По странному стечению обстоятельств в запланированное время уехать Алану Сорсби не удалось — произошел несчастный случай. У отправлявшейся из Пензанса кареты при выезде сломалась железная опора, державшая одно из колес, в результате чего карета перевернулась и буквально развалилась на части. Однако волшебник вовсе не увидел в этом дурной знак — в молодости он был в достаточной степени самоуверен и убежден в правильности своих решений. А в тот конкретный момент он и вовсе был занят тем, чтобы помочь пассажирам, которые ушиблись, находясь рядом при аварии.

Спустя несколько часов приехал новый дилижанс, теперь в него набились те, кто, подобно Сорсби, не смог уехать на разбившемся. Таким образом, внутри кареты было место для четырех человек, а снаружи, на крыше — еще для пятнадцати; и каждый в такой тесноте хотел видеть рядом с собой лишь спокойных и худощавых попутчиков. Мистер Сорсби никогда не относился к категории крупных пассажиров (ему этого попросту не позволяла его бедность), но, тем не менее, уступив место внутри кареты дамам, сегодня волшебнику пришлось ехать на крыше, что означало заплатить не фунт за проезд, а всего семнадцать шиллингов! Куда экономнее! Во всем Алану Сорсби улыбалась удача, главное было уметь ее разглядеть. Новехонький дилижанс несся по городам и селам с такой высокой скоростью, что многих в пути сильно укачало (или, как говорили тогда, «удилижанило»). Но мистер Сорсби был не из таких — он был крепок здоровьем, молод, полон надежд на будущее и с удовольствием предвкушал следующую страницу своей жизни.

Алан Сорсби теперь впервые покинул не только родной дом, но уже и родное графство. Что же ждало его впереди? О, не переживайте: все было донельзя хорошо. Лорд Морган оказался воистину добрым человеком, а его замок — старинным, но очень комфортным местом для жизни. Сам Уэльс, как известно, был тоже страной с сильнейшим кельтским влиянием — как раз по вкусам Алана Сорсби.

Так что все складывалось замечательно. Феи любили своего ребенка.

---

Глава 3
Cymru

Если нам с вами, дорогие читатели, показалось в предыдущей книге «Северная дорога», что Алана Сорсби преследовали одни только неудачи и что люди отовсюду его гнали, то мне должно тут добавить, что подобное, по крайней мере, было не всегда. Даже у мистера Сорсби было что-то хотя бы отдаленно напоминающее счастливую молодость в безопасности среди друзей, и эта беззаботная пора совпала с тем временем, когда он проживал в Уэльсе.

Что можно сказать о Уэльсе? О! Это был чудесный край, полный историй и легенд той культуры, которая так волновала восприимчивую и восторженную душу Алана Сорсби. Культуры не английской, но кельтской, той, чьи частички можно было обнаружить лишь в дальних западных уголках острова — и Уэльс, без сомнения, был самым большим «дальним уголком» для подобных изучений.

Лорд Морган, с радостью приютивший мистера Сорсби, искренне разделял интерес корнуоллского волшебника к таким захватывающим (и подчас даже политически опасным) исследованиям кельтского народного сознания. Лорд Морган проживал вместе со своей супругой, леди Гвен, в древнем, но отлично сохранившемся фамильном замке недалеко от Кармартена.

И сам Брин (подружившись, Сорсби часто называл лорда просто по имени, опустив формальности), и Гвен говорили дома исключительно на родном языке, и даже всем известные места здесь звучали иначе: тот же Кармартен звучал в устах лорда Моргана как Caerfyrddin, но никак не англицизированный Carmarthen. Само название страны, Уэльс, на валлийском было Cymru, а не Wales. Но эти лингвистические коллизии не доставляли мистеру Сорсби неудобств, ведь он с детства отлично говорил на корнском, затем немного выучил бретонский, и вот теперь, когда ему представился шанс овладеть валлийским, волшебник ухватился за эту возможность со всей своей страстью.

И наконец-то эта страсть была разделена! Лорд и леди Морган, поняв, что таким искренним ценителем кельтского наследия стоит дорожить и всячески поощрять его действия, свели Сорсби знакомство с крайне знаменитым в определенных кругах человеком — Иоло Морганугом.

Урожденный Эдвард Уильямс, взявший себе валлийское имя Иоло Моргануг (что означало «Нед (Эдвард) из Гламоргана»), был поэтом, исследователем валлийского фольклора и впоследствии оказал значительное влияние на реконструкцию традиций друидов и бардов. Однако пока это все было в туманном будущем. Сам Иоло, родившийся в далеком 1747 году в семье каменщика в деревушке графства Гламорган, уже в подростковом возрасте стал интересоваться народной культурой и поэтическим наследием бардов, которые в былые времена были приравнены к прорицателям и волшебникам. Судьба не слишком благоволила Иоло Морганугу (и Сорсби часто утешал себя тайным сравнением своей биографии с жизнью валлийского барда). В молодости Иоло переехал в Лондон, чтобы отыскать там редкие манускрипты и сообщества людей, заинтересованных в кельтике. Но шаткое финансовое положение обязывало исследователя то и дело искать себе заработки — и он был каменщиком в Кенте, пока вновь не вернулся обратно в Уэльс. В родном Гламоргане Иоло женился и продолжил ученые труды. В 1790-х он вновь попытался реализовать в Лондоне свои многолетние писательские наработки, однако издатели упорно отказывали валлийцу в публикациях. Казалось, никто вокруг не был вообще заинтересован в народной поэзии. Высоко почитаемая когда-то в кельтской культуре профессия сказителя, барда, воспринималось ныне в английском обществе как «варварское наследие» или «пережитки прошлого». И даже изученный Иоло алфавит бардов, коэльбрен — систему символов и звуков, которую также можно было использовать для гадания, магии и иных духовных практик, некоторые вовсе считали всего-навсего выдумкой свихнувшегося на национальной теме валлийца.

Алану Сорсби выпала честь лично беседовать с тем, кому было суждено пройти почти незамеченным для современников, но при этом оставить потомкам в веках много важных текстов про бардов и друидов (вплоть до того, что спустя два столетия его и вовсе стали считать ключевой фигурой для становления валлийской нации). Во время их с волшебником встреч, организованных лордом Морганом, Иоло было уже за пятьдесят — это был по-прежнему человек, глубоко преданный своему делу, пусть и не принесшему ему при жизни ни денег, ни славы. Совсем как видел свой путь и сам Сорсби, к тридцати годам понявший окончательно, что ему никогда не стать «нормальным» волшебником, колдующим для людей и помогающим им на своем наделе земли. Подобно Иоло, Сорсби также оставался скитальцем, перебивавшемся мелкими подработками и рассчитывающем на гостеприимство расположенных к нему людей — пусть и ненадолго.

И Иоло Моргануг, и Алан Сорсби еще одинаково любили одну и ту же вещь — родной язык и свою собственную, совсем не английскую, культуру. Вот это объединяло даже сильнее схожей биографии неудачников. Это связывало растрепанного корнца с уже пожилым исследователем-валлийцем на глубинном, душевном уровне. И это приносило мистеру Сорсби какое-никакое утешение.

Однако вернемся к жизни волшебника у Морганов.

Старинный фамильный замок, где местный землевладелец лорд Морган проживал со своей женой и двумя детьми, и где, словно очередной обедневший дальний родственник, нашел свой приют Алан Сорсби, был массивным средневековым строением, в котором отсутствовали привычные для современных усадеб черно-белые плиточные полы либо легкая светлая лепнина. Нет, это было крепкое феодальное жилище, с готическими сводами, кривыми коридорами и краснокирпичными башенками, здание большое и сложно устроенное. Казалось, внутри замка все так и дышит магией и мистикой. Помимо комнат, необходимых для поддержания статуса такого человека, как лорд Морган (например, чайной или даже ломберной — специального зала для игры в карты), в замке были и вовсе странные уголки. Например, там была небольшая гостиная с вычурной мебелью красного дерева, которая устарела бы еще двести лет назад, а на полпути в эту гостиную в стене находилась маленькая дверца (хотя, должны признать, мы с вами никогда не узнаем, куда эта дверь вела). И еще там была библиотека с деревянным полом, наклоненным на несколько дюймов от одного конца относительно другого — словно человек, построивший это помещение, был пьян во время работы. Однако все обитатели замка давно привыкли к такому необычному положению вещей, а сам Брин Морган и вовсе любил библиотеку больше всего — он считал ее своим рабочим кабинетом и распорядился повесить на стене огромное знамя с красным драконом, символом Уэльса. Прислуги в замке было немало — и с годами мистер Сорсби подружился со всеми, от садовников и судомоек до камердинера и дворецкого. Поначалу эта армия слуг приводила его в замешательство (в доме родителей в Пензансе штат прислуги был в три раза меньше), к тому же он не мог позволить себе регулярно давать чаевые за разного рода услуги. Однако слуги у лорда Моргана тоже были сердечными и понимающими людьми, они прощали Алану Сорсби его бедность и вели себя с ним приемлемо. В замке также часто гостили различные небогатые родственники и друзья семьи, приехавшие из других городов — их размещали на несколько месяцев (а то и лет), и слуги давно привыкли к этому.

Что же мы можем еще сказать о хозяине замка? Кто мог обитать в таком необычном месте? Был ли он таким же странным и старым, как само здание? Слава богу, нет!

Несмотря на достаточно молодой возраст, лорд хорошо разбирался в сельском хозяйстве, от которого напрямую зависело его благополучие — он часто обсуждал с фермерами установку новых курятников или выпас свиней. К тому же, несмотря на истовую любовь к старине, лорд Морган старался идти в ногу со временем — и его молодость в этом также ему помогала. Он удачно вкладывал средства в развивающиеся отрасли вроде шахт и чугунолитейных заводов. Конечно, стук молотов и рев горнов, вид доменных печей и плавильных котлов не слишком вязался с идиллическими зелеными валлийскими долинами — однако прогресс уже шел в этот мир, и Брин Морган не хотел быть в числе отстающих. На его предприятиях стояли даже новехонькие паровые двигатели, которыми все тогда бредили и которые многократно увеличивали прибыль промышленных центров. Когда Уэльс неуклонно превратился еще и в край угледобывающей и металлургической промышленности, лорд построил на своих землях завод по выплавке чугуна с использованием каменноугольного кокса, и тем самым еще больше преумножил свои богатства.

Как видим, ни лорд Морган, ни мистер Сорсби вовсе не были той карикатурой на аристократов, которой иногда со стороны казались: изнеженными и праздными господами, белолицыми и субтильными, которым повезло родиться в богатых семьях, и которые день-деньской витали в мирах культурно-исторических изысканий. Нет — они оба твердо стояли на земле, обладали крепкой хваткой и твердо знали чего хотят. Возможно, поэтому им было так легко друг с другом ладить.

Да, Брин Морган, действительно приходился почти ровесником Алану Сорсби. Но, о боже, насколько прекраснее и удачливее во всех отношениях он был! Он унаследовал замок отца и с самых молодых лет распоряжался своими владениями очень достойно. Внешне лорд Морган был высок (его бесконечной длины ноги восхитительно смотрелись, когда он скакал верхом на лошади по окрестным полям), худощав и обладал особой, возможно, слегка меланхоличной красотой, которая словно просилась на полотна известных художников. У него были иссиня-черные волосы, волосы цвета воронова крыла — этот цвет всегда воспевался в кельтских легендах и почитался как самый красивый. К тому же Брин предпочитал носить и одежду глубоких черных оттенков, что придавало образу еще больше драматизма. Иногда лорд Морган носил очки — из-за долгих вечеров, проведенных за чтением редких манускриптов, его зрение стало ухудшаться достаточно рано. Однако даже из-за этой неприятности мистер Сорсби, казалось, восхищался своим благодетелем еще сильнее — ведь в очках лорд Морган выглядел как настоящий ученый! Ученый, посвятивший свою жизнь родной культуре — неужели можно было представить личность, более заслуживающую восхищения корнуоллского волшебника? Зимними вечерами стекла очков, бывало, запотевали, и это придавало облику Брина особую мистику. Но и без очков лорд Морган тоже был крайне хорош собой и походил на персонажа рыцарского романа — изящно сложенный, темноволосый и бледный, с немного печальным лицом и в черном облачении — такой человек напоминал героев прошлых эпох, с неким ореолом трагизма и загадки вокруг себя. Лишь только жена и близкие друзья (к коим, без сомнений, относился и Алан Сорсби) знали, что Брин Морган уже тогда страдал чахоткой, пусть и в легкой форме, и его поэтичный образ был вызван, к сожалению, опасным недугом, а не чем-то иным.

Те несколько лет, проведенные с лордом и леди (либо просто с Брином и Гвен, как было позволено к ним обращаться в неформальном кругу), стали лучшими в жизни Алана Сорсби. Он больше не знал дурного обращения либо неуважения к своему ремеслу — наоборот, лорд Морган всячески поощрял работу Сорсби. Он выделил ему просторные покои в замке (если вас это интересует, дорогие читатели — да, там был камин, на растопку которого лорд Морган никогда не скупился), где можно было свободно хранить магические ингредиенты на полках, не опасаясь, что хозяева дома либо прислуга косо не него посмотрят. Лорд Морган облагодетельствовал волшебника так, что даже немного вернул его в светскую жизнь — настолько, насколько сам в ней участвовал. Они время от времени посещали званые вечера, где Алан Сорсби неизменно оказывался нарасхват: ведь очень многие мечтали завести знакомство и потанцевать со знатным кавалером (коим он, несмотря ни на что, всегда оставался). И хотя подобные вечера тешили его самолюбие, куда привычнее и свободнее ему было в кругу себе подобных по Ремеслу. Мистер Сорсби часто общался с местными хитрыми людьми в окрестных деревнях, встречался с ними в помеченных «особыми» колдовскими знаками зарослях сирени и шиповника, и со временем узнал от них много важных вещей для своей практики. На второе лето в Уэльсе он уже и сам стал брать небольшие заказы от деревенских (лорд Морган на празднике стрижки овец представил его как хитрого человека своим фермерам и арендаторам совершенно открыто), и магия его всегда срабатывала в десять раз сильнее, чем он задумывал. Однако заказчики были только счастливы от подобного исхода вещей, и не могли нарадоваться на приезжего из соседнего Корнуолла, прочно обосновавшегося в доме их землевладельца.

Что и говорить — Уэльс стал мистеру Сорсби домом в куда большей степени, чем покинутый родительский особняк.

Как и предсказывал Хромой Румо, лорд Морган однажды отвез волшебника на несколько дней в Кармартен, где настоятельно советовал задержаться в местном «клубе» — помещении, в котором содержались интересные документы и книги по валлийской истории, и где периодически собирались редкие ценители всего перечисленного.

Мистер Сорсби поначалу не испытывал особого воодушевления по поводу поездки (он хотел сосредоточиться на изучении языка и колдовской практике в первую очередь). И место ему не особо нравилось: темное здание, в которое едва проникал свет, даже когда шторы были подняты, со множеством потайных углов и коридоров. Сам клуб тоже не произвел на волшебника особого впечатления — чахлое собрание пожелтевших от времени ветхих свитков да сидящих в креслах важничающих джентльменов, обсуждающих древности. Не желая вступать с ними в полемику (а не полемизировать он не смог бы, потому что эти джентльмены несли полную чушь, неверно толкуя поэзию бардов и задокументированные данные про друидов — мистер Сорсби был куда умнее участников клуба, но они были громче), волшебник поспешил отойти подальше к книжным полкам, в самый угол зала, где он вдруг нечаянно обнаружил сквозной проход в другой зал, до этого незамеченный (как вы помните, это место изобиловало скрытыми коридорами и дверьми). Там тоже находились книжные стеллажи. Волшебник начал было читать корешки, как вдруг услышал за спиной незнакомый голос:

— Эй, Корноуллец! Да-да, ты, растрепанный.

Сорсби вспыхнул. Никогда еще к нему не обращались так фамильярно! Конечно, он стал колдуном и его деятельность по-прежнему не была в обществе уважаемой, но, в конце концов, он был гостем местного землевладельца, лорда! Он родился в хорошей семье, получил образование. Чем же он заслужил столь невежливый прием?

Как оказалось секунду спустя, за спиной у волшебника стоял мужчина, чья наружность привела Алана Сорсби в еще большее замешательство, нежели сказанные слова. Это был улыбчивый светловолосый человек плотного телосложения с открытым лицом и нарядом, который было трудно себе вообразить: желтый клетчатый сюртук, словно обрезанный у талии, и бледно-желтые брюки, чьи штанины доходили до самого пола (о том, что мужчинам положено носить чулки и бриджи, этот безумец, видимо, не слыхал). Из обуви у незнакомца были какие-то несуразные серые башмаки с толстой подошвой и шнуровкой, которые Сорсби не видел еще никогда в своей жизни. И в довершение сего сумасбродного образа, светловолосый держал в руках кружку с водой и трубочку (но не из тростника) — из нее он только что выдул в зал несколько роскошных мыльных пузырей.

— Эээ… сэр? — только и мог вымолвить Алан Сорсби, глубоко шокированный.

Закончив с мыльными пузырями, светловолосый вновь добродушно улыбнулся:

— Да я это, я. Тебя ведь кто-то сюда направил, так?

— Л-лорд Морган…

— Я не знаю, какие там лорды и так далее у тебя. Что ты хочешь? Магию? Колдовство?

Сорсби пошатнулся. Уж на что либеральным было общество лорда и его супруги, однако никогда еще он не сталкивался с тем, чтобы кто-либо на свете говорил о магии открыто в публичном месте такого толка — в клубе для джентльменов! Оглянувшись по сторонам (в этом зале не было никаких посетителей, волшебник остался со светловолосым наедине), Алан Сорсби понизил голос и осыпал незнакомца вопросами:

— Зачем вы спрашиваете такое, сэр? Это может поставить нас в неудобное положение. Вызвать пересуды. Почему вы так ко мне обращаетесь? Мы не знакомы. Кто вы, сэр?

За это время человек в немыслимом облачении успел снова выдуть из трубочки мыльный пузырик, полюбоваться на то, как тот медленно плывет по залу, и наконец ответил:

— Те, кто тебя прислал, называют меня Их Библиотекарь.

Ох! Алан Сорсби вновь едва устоял на ногах. Вот оно что! Неужели все оказалось правдой? Сорсби ошеломленно вспомнил россказни Хромого Румо, которые поначалу принял за досужие байки, про Их Библиотекаря, который может отвести к самым редким книгам…

— Рад познакомиться с вами, мистер Их Библиотекарь, — волшебник судорожно принялся изображать необходимую для ситуации учтивость: — Я Алан Сорсби. Я интересуюсь кельтской магией…

— Подержишь это? — не дав ему закончить, Их Библиотекарь протянул Сорсби трубочку и мыльную воду. — Можешь тоже поразвлечься, пока я найду что тебе нужно.

И, не дождавшись ответа, он стремительно направился куда-то к дальним стеллажам, где и благополучно исчез. Итак. Лорд Морган был непонятно где, Библиотекарь ушел непонятно куда, а мистер Сорсби остался один в библиотеке.

Совершенно сбитый с толку, он не знал, что и думать. Он не успевал как-то отрефлексировать появление такого необычного человека рядом, не мог и начать строить догадки, кто такой этот Их Библиотекарь, и почему он находит колдунов в столь неожиданных местах.

И вообще — откуда все другие волшебники про него знают?!

Нет, такое суматошное нагромождение мыслей всегда действовало против Алана Сорсби и мешало ему ясно воспринимать ситуацию. Поэтому он сделал самое простое, что только мог:

Он втянул трубочкой капельку воды из стакана и тоже выдул несколько аккуратных мыльных пузырей.

---

Они плавно поплыли по залу.

Волшебство, заворожено подумал мистер Сорсби. Красота, подумал он спустя мгновение. А еще через секунду мыльные пузыри окрасились блестками, маленькими сверкающими частицами и запереливались всеми цветами радуги.

Алан Сорсби усмехнулся — ему всегда удавалась такая «детская», «ненужная» магия. Она шла от его связи с фэйри, и делала мир визуально прекраснее. С такой магией не заработаешь денег и не укрепишь свою репутацию. Такую магию могла оценить разве что его сестра Кэтрин, когда была совсем еще девочкой. Но как же чудесно выглядели эти разноцветные усыпанные блестками пузырьки, парившие в душном и тусклом помещении…

— Потрясно! — вдруг прервал мысли волшебника и окружающую зал тишину возглас Их Библиотекаря.

Сорсби моргнул, не разобрав незнакомое слово.

— Ты покрываешь их таким мерцанием, как самого себя?

Мистер Сорсби уставился на свои руки… О бл*, нет! Из-за блесток на мыльных пузырях его магия, которой всегда было слишком много, теперь окрасила разноцветными сияющими переливами еще и его ногти! Так тоже было в детстве, когда они с Кэтрин увидели, что красильщики ходят всегда с цветными от бесконечной работы с красками ногтями, и как чудно это выглядит, почему бы не сделать такое на себе… Ох, ну и влетело ему с сестрой тогда от отца!

Алан Сорсби в бешенстве стал тереть кисти рук о полы сюртука. Не хватало еще, чтобы его выгнали из книгохранилища за неподобающий вид… Почему его бл**ская магия всегда так некстати срабатывает? Надо срочно избавиться от этих блесток, пока сотрудник зала не сочтет мистера Сорсби неблагонадежным, нечестивым… Он остервенело потер ногти о ткань еще раз, как вдруг…

— Не стирай. Тебе идет, — серьезно заявил Библиотекарь.

— Прошу прощения? — ошеломленно поднял взгляд мистер Сорсби, густо покраснев.

Покрытые блестками пузыри вмиг исчезли. В зале стало куда более уныло.

— Жаль… — грустно вздохнул Их Библиотекарь, подойдя ближе. — Ты сможешь наколдовать таких еще? Как-нибудь на досуге… Если конечно, тебя не затянет по уши вот это.

С этими словами он торжественно положил на стол рядом с Сорсби крошечную книжечку, на которой было написано… Ой! О боже-боже! Неужели это издание действительно существовало в реальности и его можно было почитать?!…

              ЧЕРНАЯ КНИГА КАРМАРТЕНА

Что тут можно сказать? Черной книгой Кармартена (или Llyfr Du Caerfyrddin по-валлийски) назывался первый и единственный сохранившийся манускрипт, написанный в Уэльсе. Датировалась рукопись примерно серединой XIII века и представляла собой сборник поэтического героического эпоса. Но помимо стихотворных текстов и известных легенд в Черной книге Кармартена были еще и…

— Ритуалы! — ошарашено выдохнул Сорсби, листая книжицу, умещавшуюся в его ладонях.

О мыльных пузырях и ногтях давно было позабыто. Их Библиотекарь со знанием дела подмигнул:

— А то! Ты же за этим ко мне и пришел. Смотри… — он выхватил из рук волшебника манускрипт и тут же раскрыл страничку с изображенным на ней драконом: — Ты такое хоть где-то видал, Корнуоллец? Это вызов валлийского дракона! Возвращение голоса железа. Чтобы…

Этого не надо было объяснять Алану Сорсби:

— Я знаю. Чтобы земля вернула себе свою самобытность, потому что дракон, он же Змей Земли, ее разбудил и воевал за нее. Я тоже знаю, что такое терять независимость, мистер Их Библиотекарь.

Однако светловолосый человек в клетчатом не стал развивать эту тему дальше:

— Ну, меня ваши политические дрязги не интересуют. Я лишь наемный работник книгохранилища. Сказал же, все ваши лорды и независимости для меня — пустой звук. Другое дело, эти ритуалы наверняка заинтересуют тебя. Ты же тут колдун.

Поблагодарив несметное количество раз Их Библиотекаря за столь редкий фолиант, Алан Сорсби попросил разрешения остаться в том же зале на несколько часов, и переписал в свою записную книжку все заинтересовавшие его обряды. Не всегда полностью понимая средневековый валлийский язык, волшебник копировал некоторые отрывки текстов полностью, в надежде разобраться с ними уже потом, дома у Морганов. Их Библиотекарь все это время тихонько сидел рядом (закончив с мыльными пузырями, он и сам взял с полки одну из книжек и вскоре полностью погрузился в чтение). Несмотря на свой несуразный наряд и еще более необычную речь и манеры, в остальном этот сотрудник книгохранилища произвел на Сорсби впечатление крайне доброго и милого человека, знакомство с которым сулило принести колдовской практике Алана много пользы.

Он вернулся из Кармартена куда более знающим человеком. И куда более счастливым. И он вернулся в замок, еще больше преисполнившись благодарности к лорду Моргану — теперь еще и за бесценный доступ к Черной книге, столь неожиданно случившийся в его судьбе.

                                            * * *

Годы шли дальше. Леди Морган сама учила Сорсби валлийскому. Она следила за тем, чтобы их с лордом сыновья, совсем еще малыши, с самого раннего возраста привыкали говорить на своем языке. Конечно, няни и гувернантки занимались с детьми на английском, но в сугубо семейном кругу языковые преференции Морганов были очевидны.

И — мы вынуждены повториться, дорогие читатели, но для того, чтобы понять чувства мистера Сорсби, мы не можем игнорировать эту деталь — каким же все-таки приятным человеком был лорд Морган! Казалось, что Брин, будучи ровесником Алана, умудрялся сочетать в себе одни лишь положительные качества. Помимо уже упомянутых внешних достоинств, он был чутким другом, внимательным собеседником, его ум и эрудиция были отлично развиты, а когда он принимался рассуждать о чем-то вслух, остальные буквально очаровывались его голосом и озвученными мыслями.

В какой-то степени лорд был заложником своего привилегированного положения — ведь титул и замок его предки получили от английской короны. Возможно, со стороны это выглядело лицемерно, но лорд Морган, как и его отец и дед, пытался обернуть свой статус на пользу родному краю. Сохраняя видимость преданных королевских подданных, они финансировали местные школы, где шло обучение на валлийском, они поощряли сохранение народных традиций настолько, насколько это было возможно. Лорд Морган однажды, уже после книжного паломничества в Кармартен, отвез Сорсби и к «проклятому колодцу» в Денбишире, а потом они вдвоем сочинили об этом колодце и связанных с ним обрядах статью, которую даже тайно отправили в английскую газету и выпустили под псевдонимом! О, какие острые ощущения принесла эта публикация! Лорд Морган часто ходил по тонкому льду, но все ресурсы, которыми он обладал, были задействованы лишь для одной цели — признания (и дальнейшего укрепления) независимости Уэльса. И, если он не мог этого делать открыто, значит, он делал это окольными путями — настолько, насколько позволяли его власть и положение.

Говоря откровенно (а здесь мы должны сказать это прямо, ибо иначе не продвинемся дальше), именно для этих целей лорд на самом деле и привлек когда-то к себе Сорсби и стал его покровителем. Ведь чем больше людей одного с ним круга (даже легендарный Иоло Моргануг происходил, увы, лишь из семьи каменщиков, а вот мистер Сорсби был настоящий джентльмен) могли популяризировать кельтскую культуру, тем лучше. И Брин собирал вокруг себя таких вот «заинтересованных лиц». Как ни странно, иногда он находил их даже среди англичан.

Именно так случилось и сегодня. Во время обеда, который прошел довольно тихо (мистер Сорсби даже принес книгу прямо к столу и читал во время еды — это были ужасные манеры, но в этом доме подобное не порицалось), Брин объявил, что вечер таким же спокойным не будет: ведь сегодня он пригласил к ужину капитана Королевского флота, некоего мистера Лувье. Видя удивленные лица волшебника и своей супруги, лорд Морган поспешил их заверить, что сюрприз этот окажется приятным.

Действительно, сюрпризов было много. Едва прибыл капитан (Сорсби еще из окна видел, как к замку подъехала карета, откуда вышел грузный человек в темно-синей форме и высокой двууголке на голове), лорд Морган, приветствуя его в замке, подарил мистеру Лувье одно из сокровищ своей коллекции — старинные католические четки, привезенные еще его дедом из поездки на континент в качестве сувенира. Но зачем дарить розарий из Ватикана английскому мореходу?! За симпатии к папистам в этой стране можно было получить наказание куда серьезнее, чем даже за симпатии к колдовству. Да тем более человеку в ранге капитана! В то время, когда английский флот вовсю воевал с Наполеоном. Что за темной лошадкой был гость лорда Моргана? Что в нем было особенного?

Когда за ужином мистер Сорсби пригляделся к капитану получше, то снова решительно ничего не мог понять. Дородный, даже тучный мужчина в расстегнутом синем кителе и ботфортах, с оспинами на лице и короткими седеющими волосенками, родившийся и живущий аж на севере Англии, построивший себе карьеру во флоте — что у него вообще было общего с кельтским волшебством?! Беглого взгляда было достаточно, чтобы посчитать мистера Лувье обычным (и даже заурядным) человеком. Капитан с аппетитом ел поданные бараньи ребрышки, с удовольствием пил вино, стрелял глазами в сторону леди Морган, то и дело отвешивая ей комплименты, и в вежливом молчании слушал рассказ мистера Сорсби о коэльбрене, оракуле бардов. Золотые эполеты капитана блистательно сверкали в свете канделябров и были, видимо, единственной интересной деталью его образа. Больше Алан Сорсби не находил в госте решительно ничего выдающегося и не мог взять в толк, зачем его вообще пригласили на ужин.

Наконец, любопытство взяло верх, и волшебник обратился к капитану напрямую:

— Скажите, сэр, а что привлекло вас в нашей культуре? Не думайте, мы не ханжи и, конечно же, не ненавидим англичан просто… — Сорсби улыбнулся. — Просто я сам был долго убежден, что джентльмен не может интересоваться магией, и что таких людей, как я, нигде не существует вовсе. Когда встретил лорда и леди Морган, подумал, теперь нас хотя бы таких трое. А теперь я вижу, что магия, оказывается, привлекает не только знатных, но еще и… занятых людей. Военных людей. Тех, кто управляет другими, тех, кто ведет по морям корабли. Неужели это возможно?

Вероятно, столь пристрастный допрос мог бы задеть полузнакомого собеседника, но в тоне мистера Сорсби не было ничего, кроме восхищения и неподдельного любопытства, поэтому Лувье нисколько не обиделся:

— Всем, что я имею, я обязан магии, — без обиняков признался капитан. — Карьера, назначения… ничего бы этого не было, если бы не магический ритуал, который несколько лет назад сделал мою жизнь гораздо лучше. С тех пор я стараюсь найти как можно больше сведений о современных волшебниках, но… о благородных волшебниках, если вы простите мне подобное разграничение. Видите ли, мистер Сорсби, мое знакомство с миром магии началось наверняка так же, как и у вас, и у многих других — с шарлатанов на рыночных площадях и в приморских доках, торгующих узлами для попутного ветра. С… — капитан брезгливо поморщился, — с грубых созданий, пятнающих тонкое искусство волшебства. От таких мошенников я всякому бы советовал держаться подальше. Однако в том, что магия действительно работает, как уже было сказано, я убедился на собственном опыте. Поэтому я и начал приобретать в путешествиях различные книги по Ремеслу и находить себе знакомства — знакомства уже в кругу себе равных, разумеется — с редкими, но воистину умнейшими историками, исследователями и… да, волшебниками. Я был бы чрезвычайно рад, если бы столь деликатное искусство, как магия, навсегда оказалось в руках лишь достойных людей — таких, как великолепный лорд Морган или вы, мистер Сорсби.

Вот это признание! Сорсби стал пунцовым от такой похвалы. Лорд Морган же, тоже восхитившись сказанным, поднял бокал:

— Так выпьем же, мои дорогие, за то, чтобы наша магия проникала и дальше в самые разные круги общества!

— Именно! — воодушевленно закивал мистер Сорсби. — Как же мне не хватало людей таких широких взглядов! Спасибо за то, что поделились своей историей, капитан Лувье.

— О, не надо формальностей, — отмахнулся широкоплечий мужчина, тоже поднимая бокал. — Зовите меня просто Фрэнсис, ведь мы тут все в кругу друзей.

Ужин прошел замечательно, и гость уехал уже затемно. Он остановился неподалеку в Кармартене и даже пригласил к себе обоих Морганов и мистера Сорсби, пока Адмиралтейство не определило капитана в новое плавание. Сейчас же Алан остался в кабинете наедине с лордом Морганом — и не мог сдержать радости после такого вечера:

— Какой все-таки удивительный человек этот капитан Лувье! Я думал, он ничем не примечателен, а надо же — тоже интересуется магией.

Лорд Морган, в клубах табачного дыма и своем самом лучшем черном костюме, был и впрямь похож на персонажа таинственного романа, когда ответил:

— Да, Фрэнсис славный малый, он правильно сделал, что, в отличие от остальных, похвалил твой выбор деятельности, — вдруг лорд остановился и, словно давно хотел поднять какой-то очень важный вопрос, с заминкой продолжил: — Послушай… Ты ведь правда колдуешь так, как о тебе говорят местные? Сильнее, чем во всех сказках.

Пригладив разметанные в разные стороны волосы, мистер Сорсби кивнул:

— Да, именно так. Увы и ах. Моя магия непредсказуема, но всегда исполняется на ура. А почему ты спрашиваешь?

Наливая себе еще выпить, лорд Морган печально посмотрел на блики свечей, отражавшихся в узорах на стеклянном графине. Видно было, что этот разговор для него очень тяжел. Узоры на стекле задрожали.

— У тебя трясутся руки, Брин, — подозрительно сощурился волшебник. — Ты в порядке?

Лорд поставил графин обратно и с силой потер ладони друг о друга.

— Просто думал о…

Мистер Сорсби, однако, не дал ему закончить: он подошел к лорду и взял одну из ладоней, чтобы согреть ее своими руками. «Твои пальцы ледяные», — нахмурился мистер Сорсби.

Лорд Морган вздохнул:

— Мне нелегко дается разговор о магии такого толка, Алан. Я не уверен в том, что кто-то когда-то использовал магию в таких целях вовсе. Но… Я могу попросить тебя кое о чем? Просто… просто в знак благодарности за то, сколько времени ты уже здесь с нами, и, кажется, мы не самые худшие люди на свете.

Волшебник расплылся в улыбке:

— Вы самые лучшие люди на свете, не наговаривай на себя. Конечно, Брин, говори как есть. Чего ты хочешь?

Но лорд вновь погрузился в свои размышления.

— Брин? — аккуратно позвал его Сорсби. — Что ты желаешь получить?

Лицо лорда Моргана, обычно бледное, вмиг покраснело.

Не такой уж он и невинный, понял Сорсби. Но все равно не мог взять в толк, что за подтекст крылся за этим молчанием, дрожью и недосказанностью. Что же замышлял хозяин замка?

И вдруг лорд начал кашлять. О нет! Нет! Это уж точно не сулило ничего хорошего. Едва приступ одолел его, лорд тут же достал свой носовой платок и приложил ко рту — а когда кашель закончился, от Алана Сорсби не скрылись пятна крови на ткани — все эта клятая болезнь, подтачивающая бедного Брина изнутри! Волшебник снова бросился к нему:

— Ты хочешь выздороветь?! Чего ты хочешь? Просто скажи.

Румянец как рукой сняло. Вновь мертвенно-бледный, таинственный (позже красоту, которой обладал Брин, в обществе будут называть «байронической»), лорд Морган слабо улыбнулся:

— Алан… Возможно, моя просьба тебя удивит. Но, зная, кто ты сам, вряд ли она тебя шокирует. Ты кажешься… человеком, который уже много повидал в своих путешествиях по западу Британии. Человеком, который меня поймет как никто.

Боже! Час от часу не легче! ЧТО, черт возьми, имел в виду Брин? Чем он так боялся рискнуть, сказав вслух свое намерение колдуну? Неожиданно мистер Сорсби сам почувствовал, как жар хлынул к его щекам, словно чужая невысказанная тайна стала настолько очевидной, что больше не было смысла даже прибегать к словам… Мистер Сорсби и лорд Морган балансировали на пороге чего-то очень опасного, и только благодаря действию провидения могли быть сейчас спасены от окончательного падения. Однако, чуда не случилось и опасная просьба была озвучена.

Волшебник не успел даже ухватиться за пришедшую ему в голову мысль, как его благодетель вдруг набрался смелости и промолвил:

— Ты ведь сам знаешь, чего я хочу больше всего. Как и всякий человек на моем месте, — с этими словами он подошел еще ближе, глаза его потемнели: — Если ты можешь наколдовать что угодно, то прошу тебя, Алан, дай независимость моей прекрасной стране.

Итак, опасные слова были произнесены. Мистер Сорсби выдохнул, его дыхание стало неровным. Да, от землевладельца услышать подобное было не совсем обычно, но, тем не менее, самого Алана Сорсби это не шокировало. Он знал Брина Моргана. Волшебник знал, как тяжело жилось и Уэльсу, и Корнуоллу под гнетом короны, как сложно было сохранить этим краям свою самобытность. Конечно, он читал «Путешествия по всему острову Великобритания» Даниэля Дефо не раз, и тоже мысленно посещал все места, отмеченные автором, но сам Сорсби ни минуты не сомневался в том, где именно его любимые края в этой стране.

О, и подумайте, разве мог Алан Сорсби отказать в такой справедливой просьбе столь замечательному и великодушному человеку, как лорд Морган? Не мог. Никак не мог.

И потому, согласившись выполнить пожелание Брина, он решил совершить ритуал прямо той же ночью, пока его настроение было на подъеме после таких сердечных бесед за ужином в обществе приятных ему людей. Пройдя в дальнее крыло поместья, где он жил, мистер Сорсби, не мешкая, засветил свечу и расстелил перед собой предварительно снятое со стены в кабинете Брина знамя Уэльса — вышитое на ткани изображение красного дракона, Y Ddraig Goch. Если верить легендам, дракон покровительствовал этим землям с древнейших времен, он был связан и с близкими любому валлийцу рассказами о короле Артуре. Дракон словно был самим олицетворением этой удивительной страны. Дракон был также и тотемом самого Алана Сорсби, а потому ритуал обещал быть очень могущественным. И потому, когда воздух вокруг стал необычно густым и туманным, как это всегда бывало, стоило лишь подумать о магии, волшебник начертил в воздухе символ коэльбрена, литеру Ki, обозначающую захват, достижение чего-то, и высказал вслух пожелание в своей обычной манере — бескомпромиссной и прямой. Положив на пол красную бархатную подушку, он встал на колени, произнес нараспев призыв дракона из Черной книги Кармартена (то самое «освобождение голоса железа», на которое указал Их Библиотекарь), после чего вслух утвердил:

— Уэльс будет свободным и независимым.

От этой фразы, которая звучала даже не как заклинание, а как полноценный политический манифест, на сердце Алана Сорсби вдруг стало тепло и спокойно. Ну конечно, разве может быть иначе? Уэльс станет свободным и независимым, и магия ускорит этот процесс. Практически не моргая, Сорсби думал об этом, глядя на пламя свечи, а когда она растаяла и погасла, он обессилено лег прямо на расстеленное знамя с драконом, на алую бархатную подушечку, да там же и провалился в глубокий сон. Ему снилось, как великий древний дракон этих краев наконец просыпается, и это было на вкус как железо и порох, как кровь, это было похоже на землетрясение, на дрожь, исходящую из недр земли и сотрясающую все вокруг…

Когда сам лорд Морган заснул? Мистер Сорсби не знал. Когда камин погас? Мистер Сорсби не знал. Когда поднялся ветер, доносивший до замка чужие голоса и крики? Ничего из этого мистер Сорсби не заметил, он слишком крепко спал после ритуала.

Кажется, он все же забыл потушить свечу. Нет, конечно же, нет, он не мог быть таким невнимательным. Что же тогда случилось? Недовольно открыв глаза, мистер Сорсби взглянул на часы — было почти утро — и с неохотой поднялся с драконьего знамени, чтобы перелечь в удобную кровать. Однако яркий свет продолжал рассеянно мерцать в комнате. Откуда-то слышались возгласы, крики… Что случилось? Сорсби, уже совсем проснувшись, огляделся: полыхающие огоньки то и дело озаряли пространство. Но нет, это не было похоже на блики свечей… скорее, это напоминало движущиеся факелы.

Волшебник бросился к окну и обомлел.

По направлению к замку шла целая процессия людей: одетые совсем просто, они были вооружены кто вилами, кто палками, а кто камнями. Держа в руках ярко горящие факелы, эти мятежники были настроены крайне решительно.

— Долой ставленников короны! — раздавались крики из толпы. — Уэльс будет свободным! Долой лорда Моргана!

Боже-боже! испугался мистер Сорсби. Кто мог вдохновить местных работников на внезапный бунт? В своих владениях лорд Морган пользовался большим уважением и даже, не побоимся этого слова, симпатией. Народ высоко ценил приверженность господина родному языку и обычаям, несмотря на его титул… Что же произошло сейчас? Что их так разозлило?..

Однако долго размышлять об этом волшебник не мог — один из факелов, брошенных в дом, попал прямо в его окно. Чудом увернувшись от осколков, Сорсби моментально кинулся к своему саквояжу, на ходу укладывая туда единственное, что имело первостепенное значение и что спасти было необходимо — его кошелек. Огонь от факела за короткое время охватил письменный стол волшебника и теперь перекинулся на лежащее рядом валлийское знамя. Дракон оказался охвачен своим же пламенем.

Но мистер Сорсби этого уже не видел. Наскоро обувшись и накинув сюртук, он понесся по коридору прочь из дальнего крыла замка, к черному ходу. Повсюду суетились разбуженные слуги — кто несся за ведрами с песком, чтобы тушить пожар, кто попросту бежал как можно дальше отсюда. Столкнувшись в коридоре с одной из служанок, Сорсби заорал:

— Выведи детей из замка! Но только через черный ход! Забери детей лорда и уведи их!

Было видно, что девушка не хочет рисковать своей жизнью и подниматься на второй этаж, который уже был полностью охвачен огнем. Но ей приказывал волшебник, ей велел это хитрый человек, жабий человек, потому она не могла ослушаться и поспешила спасти господских сыновей, пока не поздно. Сам мистер Сорсби тем временем рванулся из полыхающего замка.

Оказавшись на улице и вдохнув свежий воздух, Сорсби откашлялся, обошел сад, чтобы издалека взглянуть на то, что учинили бунтовщики. Как он и ожидал, они уже столпились у парадного входа и теперь выламывали там стекла, забрасывая внутрь горящие тряпки, пропитанные маслом.

— Уэльс будет независимым! — продолжали они скандировать. — Долой ставленников короны!

Волшебник поднял всклокоченную голову наверх и едва не разрыдался: обе спальни лорда и леди Морган были объяты алым пламенем, из окон шли клубы густого черного дыма.

Когда же парадная дверь тоже была сломана, разъяренная толпа хлынула внутрь, сметая все на своем пути.

Волшебник вышел из своего укрытия в садовых деревьях и побежал к толпе.

— Нет! — закричал мистер Сорсби. — Не трогайте лорда!

— Он английский прихвостень, а не наш лорд! — рявкнул один из мятежников. — Брин Морган такой же предатель, как и всякая знать! А ты, я смотрю, тоже из подобных ему…

Приглядевшись в свете факелов к Сорсби — тот был одет, хоть и в старый, но добротный костюм, мигом выдававший его сословную принадлежность — лицо бунтовщика исказила гримаса отвращения, после чего он слегка откинулся назад и плюнул волшебнику прямо на рукав сюртука. Отвратительный плевок пополз по руке вниз, тогда как мужчина с факелом угрожающим тоном предупредил:

— Шел бы ты дальше отсюда, если хочешь остаться в живых. Тебя я, так уж и быть, не трону. Но твоему лорду сегодня несдобровать.

— Он любит вас… он вам не враг… он тоже хочет, чтобы страна… — пытался переорать их Сорсби, но все было безуспешно.

Когда окончательно рассвело, поместье и участок, где Алан Сорсби провел семь счастливейших лет своей жизни, превратились в пепелище.

Итак, здесь нам может прийти в голову закономерный вопрос — как людям, живущим на землях лорда Моргана, пришло в голову подобное? Неужто магия мистера Сорсби поменяла их человеческую суть, внушила их душам что-то вопиющее? Ведь до этого ничего, как мы заметили, не предвещало беды. Или это была какая-то особая злая магия (его проклятая сраная магия, как думал тогда сам мистер Сорсби)?

В действительности же никакая магия на свете не способна появиться из ничего. Ex nihilo nihil fit. Человек, в принципе не имеющий коммерческой жилки, не станет после обряда успешным предпринимателем. Тело, изъеденное смертельной болезнью и не имеющее уже никаких сил, не сумеет исцелиться. Магия способна простроить канал между определенными событиями, но для этого всегда требуется некий изначальный мотив.

И, возможно, мне пришлось вас обмануть, сказав, что все у лорда Моргана было идеально продумано и обустроено. Как уже помните, он неустанно вкладывал средства в развитие построенных на его землях фабрик и промышленных предприятий. Но, увы, в отличие от ферм по соседству, на сами эти предприятия Брин Морган никогда не заглядывал, справедливо думая, что всю ответственность за происходящее там несут руководители, а не он лично. А что же там происходило? Да все то же, что происходило в это время во всех подобных местах страны!

При шестидневной рабочей неделе каждая смена длилась четырнадцать часов (а после того, как в цехах устроили освещение, появились и ночные смены). Десятки мужчин, женщин, а то и детей (зачастую — с четырехлетнего возраста!) тянули тяжелое фабричное ярмо, чтобы заработать себе на жизнь. Их постоянно контролировали надзиратели, подчас запрещая рабочим даже просить воды, хотя в цехах стояла невыносимая жара. Чугунолитейное производство и вовсе походило на ад — дым, печи, пламя, раскаленный металл… На других фабриках тоже царили грязь и вонь, в помещениях было тесно, и если летом рабочие задыхались от жары, то зимой они дрожали от холода. Оплата и рацион сотрудников были скудными, поэтому почти все они были больны или истощены (именно один из таких измотанных бывших фабричных рабочих — Джек Винтерсмит — в будущем станет ближайшим другом и коллегой мистера Сорсби, однако об этом речь пойдет позже).

Поручив надзор и управление фабриками третьим лицам, лорд Морган понятия не имел, что там происходит. А измученная рабским трудом толпа, в свою очередь, видела источник своих бед именно в том, кто имел с этого максимальную прибыль. Магия Алана Сорсби вовсе не была плоха — красный дракон Уэльса действительно имел право обрести голос. Но магия всегда шла по пути наименьшего сопротивления и простраивала события совершенно буквально, а не так, как мы имели в виду. Именно это незнание всех сложных компонентов одной мозаики в конечном итоге и привело к трагедии.

Но, не зная всего этого, Мистер Сорсби был безутешен. Газеты наперебой писали о чудовищном восстании в валлийской деревне: замок сгорел дотла, некоторых бунтовщиков уже схватили и доставили под стражу, детей лорда удалось спасти, но Брин и Гвен Морганы, к великому сожалению, погибли из-за отравления едким дымом. Они буквально задохнулись заживо — а ведь лорду Моргану и без того было трудно дышать из-за мучивших его приступов чахотки!..

Алан Сорсби читал эти статьи с посеревшим осунувшимся лицом и почти ослепшими от слез глазами. Горе было велико, скорбь страшна, но… вина? Могло ли быть так, что магия, учиненная мистером Сорсби, как-то спровоцировала разгром замка? Ведь мятежники кричали в точности то, что он произнес в своем ритуале! Именно то, о чем просил его лорд Морган. Именно то, что должен был сделать ритуал голоса железа и вызова дракона, который показал ему Их Библиотекарь.

Сорсби шмыгнул носом. Все снова шло черт знает как. Теперь он потерял — да в каких ужасных обстоятельствах! — своих единственных друзей, потерял очередное место, которое осмелился хоть немного считать своим домом, потерял все…

Снова на сердце зашевелился давний страх, посеянный еще во времена ухода от отца, что он, Алан Сорсби, рано или поздно умрет в сточной канаве. Спору нет, ему повезло уже дважды, и без крыши над головой он не оставался, но ведь и эта удача рано или поздно могла иссякнуть. Возможно, она иссякла именно сейчас? Как ему следовало поступить в столь бедственном положении? Он не знал. И, раз уж трагедия разразилась, волшебнику больше ничего не оставалось, кроме как упросить одного из знакомых в деревне, владевшего маленьким двухместным экипажем, отвезти его в Кармартен, где он отыскал адрес, сказанный накануне капитаном Лувье.

— Сэр, вы слышали о…? — пройдя в апартаменты капитана, расположенные в самом центре города, начал Сорсби, но Лувье не дал ему закончить:

— Ужасно, ужасно… Эта безродная чернь даже не понимала, что Брин заботился о них больше всего остального! О, разве могут подобные им люди быть благодарны? Не сочтите меня высокомерным, мистер Сорсби, но, когда я думаю о том, что учинили эти… эти безумцы…

— Мистер Лувье! — отчаянно попросил волшебник. — Если честно, я боялся, когда шел к вам, что мне будет сложно терпеть вашу непримиримую позицию касательно сословий, которую вы уже обозначили на ужине… я не разделяю ваше мнение даже после произошедшего, сэр, и мне тяжело слышать такие речи. Мне тяжело слышать грубые высказывания в адрес кого угодно, если это относится к расхожим стереотипам — ведь я сам по сути тоже представитель таких вот стереотипов.

Тогда капитан сделал шаг назад, примирительно поднял руки:

— Простите, сэр, я не хотел показаться грубым. Простите мне мою несдержанность. Просто я, как и вы, глубоко опечален гибелью нашего Брина…

Он одарил мистера Сорсби одной из тех улыбок, которые всегда казались грустнее при дневном свете. В тишине апартаментов скорбь по умершему лорду стала столь явственной, что Алан Сорсби покачнулся, едва удерживая равновесие. Он попытался перевести взгляд от капитана на что-то другое: бюро и стул у окна, на спинке стула висел темно-синий китель с пышными эполетами… двууголка на столе… занавески на окнах были подняты, и за стеклами можно было отчетливо разглядеть огромную пелену тяжелых облаков, покрывающую серое небо. Как же мрачно было на все это смотреть!

Всё. Больше мистер Сорсби не мог совладать с собой. Он сполз по стене на пол и, к своему ужасу, разрыдался. Невидимые реки, бегущие в его душе, прорвали все плотины и хлынули потопом слез прямо в чужой квартире, куда он навязался без официального приглашения. Отвратительное, жалкое зрелище.

— Извините меня… — попытался объяснить он. — Мне не следовало так себя вести…

— Не извиняйтесь, — тут же велел капитан Лувье. — Вы не должны извиняться за свое состояние… позвольте, сэр…

С этими словами он помог Сорсби подняться, провел его в кресло в гостиной и бережно усадил к мягким подушкам, а сам вскоре исчез в соседней комнате. Через пару минут капитан вернулся — в руках у него был бокал бренди и чистый носовой платок, который он протянул волшебнику:

— Вам нужно успокоиться и прийти в себя, мистер Сорсби. Поверьте, вы не доставляете мне никаких неудобств.

— Правда? — вытерев слезы, спросил волшебник.

Заняв соседнее кресло, жалобно скрипнувшее (капитан был действительно крупным человеком), Лувье тоже наполнил себе бокал и ответил:

— О, уверяю вас. Такие люди, как Брин с его семьей — они на вес золота. Трудно представить, чем можно восполнить и как пережить потерю этого человека. Боюсь, мистер Сорсби, это и вовсе невозможно.

И почему волшебник поначалу так недооценивал капитана? Сейчас, после такого ужасного события, эта чужая комната и порция бренди оказались единственным средством, которое могло успокоить нервы мистера Сорсби. И сам капитан Лувье казался таким уравновешенным и незыблемым, а его слова — столь разумными и утешающими (помимо, конечно, его нападок в сторону непривилегированных классов), что плакать и ругать себя хотелось все меньше, а поделиться пережитым — все больше. Тогда Алан Сорсби (его взгляд при этом остекленел, хотя его это не волновало) сказал вслух то, что не отважился бы произнести никогда в иных, более благополучных обстоятельствах:

— Знаете, мистер Лувье, в детстве у меня была игрушка…

— Игрушка? — сделав глоток бренди, капитан недоуменно моргнул.

— Да, сэр. Кукла моей сестры. Я хотел смастерить из нее настоящего волшебника — остриг, выкрасил волосы в черный, поменял костюм… Получился волшебник, как в сказках, понимаете, сэр? Когда я увидел нашего Брина — он тоже казался словно олицетворением сказочного героя. Вы ведь наверняка сами заметили: такой загадочный, поэтичный. И знаете, мистер Лувье, я ведь много лет жил в замке Морганов и каждый раз думал — с такими познаниями Брин наверняка и был бы настоящим волшебником, выбери он этот путь. Он стал бы прекрасным волшебником. Уж точно куда лучшим, чем я, — Сорсби горько усмехнулся. — Да только судьба распорядилась иначе. И моя чертова магия…

Капитан слушал все это в гнетущем молчании, лишь изредка продолжая пить из своего бокала. Но в конце он все-таки перебил гостя:

— Не корите себя, мистер Сорсби. Я уверен, что Брина многие считали исключительно талантливой личностью. Было бы странно, считай люди иначе. Но не позволяйте горю заставить вас усомниться в вашей собственной значимости. И… если позволите, сэр, я хотел уточнить — разве вы только для этого разговора ко мне приехали в Кармартен? Или у вас ко мне есть другие вопросы?

Уже слегка придя в себя и успокоившись (несколько глотков бренди явно пошли ему на пользу), Сорсби как можно более ровным голосом ответил:

— Да, сэр, я хотел попросить вас об одной услуге.

— Вы хотите, чтобы я одолжил вам денег, так? — капитан был проницательным человеком.

Что ж. Теперь все всё окончательно увидели. Да, волшебник не был удачлив в финансах. Он никогда не брал крупных займов, не был любителем азартных игр — но заработки хитрого человека едва ли когда позволяли ему поддерживать достойный уровень жизни. Мистер Сорсби с облегчением выдохнул:

— Спасибо, что вы сами об этом сказали. Я верну вам все до пенни, обещаю, сэр, просто мне надо снова искать себе место для проживания и работы. Но даю вам слово, что все одолженное верну…

— Полно вам, — перебил капитан. Он вновь поднялся и прошел на этот раз к запирающемуся ящику раскладного стола, откуда достал деньги. Отсчитав внушительную (очень внушительную) сумму, Лувье протянул золотые соверены волшебнику:

— Надеюсь, это вам поможет продержаться первое время. И не беспокойтесь о том, как их мне вернуть. Считайте, что отдадите долг, если будете и впредь оставаться джентльменом и волшебником одновременно — ведь это такой редкий случай среди обычного мошеннического сброда в вашем ремесле. Всех этих лживых бедняков, якобы согбенных под гнетом вековых обид… О, простите, сэр, меня снова заносит. В общем… думаю, тут достаточно средств, чтобы вы не передумали заниматься магией дальше и смогли обустроить свой быт более-менее комфортно.