Бесплатный фрагмент - Возврат зла

ВЫГОДНАЯ СДЕЛКА

Шёл месяц май. На улицах города полным ходом цвела сирень и абрикосы. Александр Андреевич Ходжа, вальяжно развалившись в кресле, любовался этими восходами природы из окна своего кабинета.

Ходжа давно мечтал, о своём коттедже с цветущим садом, и чтобы находился он обязательно вблизи города. Он строил дом, но это было далековато от центра, почти в тридцати километрах и мало того, — на голой земле, где кроме сорняков и лопухов ничего не росло. А хотелось поближе что — то приобрести и с насаждениями. Ему бросилась валявшая на столе газета, которую принесла вчера его дочь Фима. Раскрыв страницу объявлений, он бегло прошёлся по ней и, обратив внимание, на пометку, которую сделала дочь, — понял, что это искомое. «Продаётся недорого дом в аварийном состоянии, со всеми коммуникациями и с плодоносящим садом, в посёлке Орехово, в пяти километрах от города».

— Это то, что надо! — пробормотал он, — продам свой недостроенный дом и куплю в Орехово готовый участок.

Достав, калькулятор из стола и пощёлкав им, сразу изобразил довольную улыбку на лице. Затем обвёл жирным фломастером объявление, напечатанное в газете, и набрал по мобильной связи указывающий номер телефона.

Ему ответила женщина. Он ей представился директором самого элитного в регионе спортивного клуба настольного тенниса и назначил ей встречу в недорогом молодёжном кафе «Миледи». Она, не раздумывая, сразу согласилась.

Пустив все текущие дела на самотёк, он быстро собрался и сев в старенькую копейку направился в район центрального рынка, где находилось кафе.

Кафе размещалось в небольшом погребке и отличалось от других заведений общепита неповторимой комфортностью, а также вкусными недорогими блюдами.

…Она появилась в кафе позже Ходжи. Обозрев зал своим взглядом, Ходжу узнала без труда. Тот сидел за столиком в лёгкой спортивной импортной куртке и потягивал кофе. Женщина без всякого смущения быстрой походкой зашагала к его столику:

— Как я понимаю, вы Александр Андреевич? — спросила она, немного протягивая слова.

— Совершенно верно! — отодвинул он от себя кофе, — а вы Людмила Ивановна?

В ответ она не проронила ни слова, только кивнула.

— Ну, вот и ладненько, — показал он ладонью ей на пустой стул, давая тем понять, чтобы она присела рядом с ним.

Её уговаривать совсем не пришлось, она охотно села и взяла меню в руки.

Слегка закинув головку с начёсанной чёлкой, назад, она впилась своими синими глазами в перечень блюд. Лицо было неподвижно, но губы что — то нашёптывали. Ознакомившись с меню, перевела взгляд в сторону Хаджи, который с интересом наблюдал за женщиной с порнографическим лицом.

Она перевернула меню и положила его перед ним:

— На голодный желудок, думаю безответственно вести важные разговоры. Коль вы меня сюда пригласили, я думаю, вы догадаетесь покормить проголодавшую женщину. А то я с раннего утра сегодня забегалась, что и позавтракать было недосуг.

— Да, конечно, — опомнился он, — что вы предпочитаете?

— Знай, я, сколько у вас наличности в кармане я бы всё кафе съела, вместе с этой книжкой, — кивнула она на меню. — Но поскольку мне в данный момент не ведомы ваши финансы, то на первом этапе я ограничусь борщом, двойным антрекотом без гарнира, стаканом сметаны, и фруктовым соком. Возможно, будет и второй этап. Ну а финишировать мы, наверное, будем вместе, как договоримся о купле — продаже.

Он глупо улыбался, не поняв, шутит женщина или говорит всерьёз. Но на всякий случай мысленно пересчитал свой бюджет и, убедившись, что аппетиты голодной женщины вполне может удовлетворить его карманная наличность, подозвал к столику официантку. Себе он заказал ещё чашку кофе, а ей, что она попросила.

— И ещё пирожное эклер принесите, — показала Людмила Ивановна официантке два пальца.

— Хорошо, — сухо ответила, официантка и скрылась в кухне.

«Наверное, долго не кушала, потому и заказала столько много еды от жадности — подумал Ходжа. — Всё это съесть ей будет не под силу. Пускай! Лишь бы заворота кишок не было. А так её капризы мне сегодня на руку. И вообще она ничего! Аппетитная тётя! С ней можно „на карусели прокатиться“ и цену сбить».

Но, к его удивлению, она с обедом вполне успешно управилась, и на втором этапе заказала московский салат и фужер португальского вина. Вытерев губы салфеткой, она скомкала её и положила комочек в пепельницу.

— Ну, теперь перейдём к делу, — сказала она. — Только сразу предупреждаю, торговаться с вами я не буду. Я называю умеренную цену за дом, вы соглашаетесь! Но вначале дайте мне закурить?

Перед ней мгновенно оказалась пачка сигарет «ЛД» и зажигалка. Она вытащила сигарету, обнюхала её и потом только прикурила.

— И так вас интересует мой дом, — выпустила она под стол клуб дыма, разгоняя его рукой. — Я согласна его продать, без всяких — Но! Мне нужно 12 тысяч долларов и дом ваш. Дом, конечно, никакой, — пойдёт только на дрова. Газ, вода и остальные коммуникации имеются. Металлический гараж стоит, некрашеный и без свету. Зато, какой сад великолепный! Восемнадцать соток, с виноградником, вишни шесть деревьев, три черешни, двенадцать яблонь, груши не помню сколько, абрикосы, малина, смородина и всё это плодоносит. А главное рыбу будете ловить из окна дома, который будет возведён вами. Считаю, что цену я беру за это богатство сносную.

— А я не возражаю против цены, — произнёс Ходжа, — но пока это всё краски. Хотелось бы в подтверждении ваших слов лично убедиться богатством участка. Если у вас есть время, давайте сейчас доедем туда и на месте конкретно всё обсудим.

Она ткнула в воздух пальцем и, запинаясь, произнесла:

— П — правильно, но выходя на финишную прямую, возьмите с собой бутылку этого прелестного вина, который я только что пила и пирожных. Мы с вами там и обмоем нашу сделку.

Вполне довольный таким исходом дела Ходжа готов был выполнять все её прихоти. Мысленно он ощущал себя уже хозяином этого райского уголка.

Положив в пластиковый пакет бутылку вина и пирожные, он провёл её к своей машине.

Она подозрительно обошла машину по кругу, и недовольно причмокнув губами, возмущённо произнесла:

— Это вы хозяин элитного клуба и ездите на таком древнем тарантасе?

— Это не моя машина, — оправдывался он, — у меня «Вольво», но в данный момент моя машина находиться на профилактике. Но вы не бойтесь до Орехова доедем за пять минут, — развалиться она не успеет.

— Ладно, хоть так, — согласилась она и села в машину.

Ехали они, тихо не подавая звука, будь — то вовсе не знакомы, но подъезжая к посёлку, Ходжа решил нарушить создавшуюся тишину:

— А вы кем работаете? — спросил он.

— Спортивный работник я, в коррекционной школе работаю физруком. А по специализации я тренер по волейболу.

…У него ёкнуло в груди. Появился ещё один шанс сбить цену. Нужно было только диалог направить в правильное русло.

— Устраивает вас нынешняя работа, — допытывался он.

— Ни дна ей, ни покрышки, этой работе. Нервотрёпка одна, и зарплата как у нищего пенсия. Было бы место хорошее, — давно бы сбежала.

— А ко мне не желаете перевестись? — внезапно предложил он ей.

…Она радостно встрепенулась от выгодного предложения, но ремень безопасности стянул её тело. Словно вкопанная, несмотря на своего покупателя, она только вымолвила:

— А. А. Я. Я. — согласна, если платить прилично будете.

— Восемнадцать тысяч хватит вам для начала, — спокойно сказал он.

— Ой, ой, — да я с ума сейчас сойду от таких цифр. Вы что надсмехаетесь надо мной, или вполне серьёзно говорите?

— Какие могут быть насмешки, — не меняя тона, гнул свою линию Ходжа, — я вас назначу работать моим заместителем и одновременно уполномоченным по набору воспитанников. У вас будет под руками автобус ПАЗ с водителем, масса свободного времени и отличный руководитель. И чем больше детей вы привезёте в наш клуб, тем значимей будет зарплата. А восемнадцать тысяч — это гарантированный заработок.

…У неё от такого предложения поплыло перед глазами. Она себя видела нарядной и красивой как Элизабет Тейлор. В зале стоит диван размером не меньше бильярдного стола и конечно набитый разными продуктами холодильник. От выпитого вина и приятных мыслей ей стало так хорошо, что она от счастья хотела броситься своему работодателю, на шею, но опять ремень безопасности сдержал её порыв. И она без всяких раздумий сразу дала утвердительный ответ:

— Дальше можете не продолжать, я уже согласна. И ваше предложение я обязана компенсировать. Участок теперь вам обойдётся в десять тысяч.

Мысленно Ходжа похвалил себя за находчивость, совсем не думая о будущем. Он знал, что после окончательной сделки, эту даму в любой день может уволить.

Они подъехали к участку, где стоял покосившийся дом, без крыши. В начале сада среди яблонь спрятался ржавый некрашеный гараж. Ворота у него были открыты, на одной из половинок висел амбарный замок. Ходжа заглянул в него и кроме садового инвентаря ничего там не увидел. Он вновь переключился на сад, который его действительно впечатлял. Он был огромных размеров и бушевал от ароматного запаха и разноцветья. За завалившимся забором протекала река с ухоженным берегом.

— Здесь, что пляж, — поинтересовался он.

— Нет, конечно, просто до реки тоже наша территория. Вот мой брат и облагораживает берег. Нам же мать с ним подписала дом.

— А он не воспротивится нашей сделке, — встревожился Ходжа.

— Зачем ему это. Он живёт с отцом в большом доме, рядом по соседству, который ему по наследству достанется, — показала она на дом с верандой и мансардой. — Я на тот дом не претендую. А это мой участок, но подпись при купле продаже его нужна будет. В данный момент он находиться в больнице в областном центре. Отец говорит, там его продержат месяца два. Поэтому я думаю, вы пока можете разбирать это ветхое строение и считать себя хозяином. А все остальные формальности мы проведём после возвращения брата из больницы. Если он, конечно, жив будет к этому времени, — поправилась она.

— Что так серьёзно заболел? — заглянул ей в глаза Ходжа.

— Очень даже, — всхлипнула она.

Не знал Ходжа о её бесценном даре пыль в глаза пускать, поэтому особо и не смотрел в её синие притворные глаза, где была спрятана сплошная фальшь. Дальнейший расспрос о брате он отставил, чтобы окончательно не растрогать чувства хозяйке участка. Её предложение Ходжу больше, чем устраивало, и он был готов сейчас же взяться за лопату и топор, но вспомнив про вино в машине, бросился туда.

— Где обмывать сделку будем? — возвращаясь с пакетом, на ходу бросил он.

— Можно бы и к отцу зайти, но боюсь я его заряжать. Запойный он и старый и к тому же мыслит не всегда здраво. Болезней целый букет. После запоя со своими недугами в больницы попадает. Давай здесь на природе выпьем. А машину можешь оставить в гараже, ключи я возьму у отца. До дома на маршрутном такси доберёмся.

Ходжа не мог скрыть своего восторга, он готов был целовать от счастья эту экзотическую и прагматичную женщину, какой она ему показалась. Она неожиданно подарила ему давнюю мечту. Сейчас он полностью был уверен, что, продав свой коттедж и квартиру он, наконец, то рассчитается со всеми кредиторами и возведёт за короткий срок хороший дом, приложив при этом максимум усилий. Множественные знакомства с руководителями строительных компаний обнадёживали его могущественные планы.

…Они два часа сидели на почерневших от времени брёвнах. Пили вино из пластиковых стаканчиков и закусывали эклером. Ему хотелось обнять Людмилу Ивановну для начала, но, не зная её нравственного порога, отказался от похотливой затеи, дабы не испортить, выгодную сделку. Он больше говорил, а она слушала. А когда бутылка опустела, и все пирожные были съедены, Ходжа отметил про себя её акулий аппетит. Так, как он еле осилил одно пирожное, а остальные семь провалились в желудке этой ненасытной женщины.

«Ничего себе, — подумал он, — да с таким аппетитом она у меня всю самую важную работу потянет. И я за пару месяцев обрету покой»

Он встал с бревна, отряхнул брюки и официально заявил:

— Уважаемая Людмила Ивановна, не смотря, что вы ещё пока не рассчитались из школы, с завтрашнего дня вы можете приступать к работе в моём клубе «СИБИРЬ».

— Ура! — а — а — протяжно закричала она и бросилась в отцовский дом за ключом от гаража.

Назад они возвращались на такси. Её голова с закрытыми глазами лежала у него на костлявом плече. Она была пьяна не только от вина, но и от счастья.

КУРС НА ЛОНДОН

В двух комнатной квартире на четвёртом этаже жила мать одиночка со своей тринадцатилетней дочерью. Звали женщину Людмила Ивановна, дочку Яна.

Яна не по возрасту была высокой и худой девочкой. Мать же женщина бальзаковского возраста, напротив, была среднего роста и статной, но когда она приводила своё тело в движение при помощи ног, то стать её тут же пропадала. Её походка, делала Людмилу Ивановну похожей на хоккеиста, рвущегося с клюшкой к шайбе. Она хорошо знала об этом изъяне, но работать над собой ей было просто лень. Она надеялась найти себе жениха богатого и, который полюбит её, не за походку, а за привлекательную внешность. А может даже за талант, который она по сей день искала в себе в различных направлениях. Где она только не участвовала, но нигде долго не задерживалась. Пробовала себя и в сольном пении, и в народном драматическом театре, никто из руководителей не соизволил обратить внимание на её таланте. Тогда она решила отдаться изобразительному самообразованию. Свою первую картину, которую она назвала «Космический попугай» написанную маслом, она одела в английский багет и повесила на стену в гостиной. И всем гостям говорила, что это её кисти работа. Она преподносила её, как шедевр современной эпохи и гордилась ей. Хотя справедливости ради говоря, эта картина больше выражала мировоззрение не совсем нормального человека. Разноцветный и толстый попугай имел голову совы, а хвост позаимствован у павлина. Называла Людмила Ивановна свою мазню, «Космический попугай». Дочка не раз просила мать спрятать картину в лоджию, но Людмила Ивановна каждый раз говорила:

— Пускай пока висит, — сказала она дочери, — поеду в Англию, я её там продам за большие деньги.

— А как же твой «Путь» — сборник стихов? — поинтересовалась дочь. — Ты же ещё год назад хотела издать его в популярном издательстве.

— Чтобы здесь в России опубликовать, нужны деньги и немалые, а у нас их нет. А вот в Англии русское искусство ценят и не дёшево. Поэтому я прицел взяла на Лондон.

Деньги для Людмилы Ивановны были главным критерием в жизни. Так как у неё их вечно не было. Вернее сказать, деньги были, но она не могла экономически правильно ими управлять. Она свою и так небольшую зарплату ухала за три дня, а потом до следующей получки сидели с дочкой на одной картошке, которую им привозил её отец из посёлка. Была ещё богомольная женщина с соседнего подъезда Анна Дмитриевна, которая нередко несла им кастрюлями не первой свежести супа и различные гарниры. Мама с дочкой не обращали на такие мелочи внимание и за один присест всё уничтожали, не забывая поблагодарить бога и конечно милосердную женщину с соседнего подъезда. Сама Людмила Ивановна проработала во многих средних школах города преподавателем по физкультуре, но нигде долго не задерживалась. И что самое отвратительным было в её перемене рабочих мест, это то, что она, покидая школу после своей трудовой деятельности, забирала с собой и дочь. Так, что стаж у них был одинаковый, только у мамы трудовой, а у дочери школьный стаж. После каждой перемены работы, Людмила Ивановна убеждала дочь, что теперь они жизнь начнут с нового богатого листа. И что она обязательно возьмёт подработку в качестве тренера в детской спортивной школе. Но, увы, никто с ней длительного трудового договора заключать не желал. Ей предлагали работу в супермаркетах и гипермаркетах уборщицей, рядом с её домом и приличным заработком, но она считала ниже своего достоинства работать поломойкой имея диплом педагога на руках.

…Время было ещё мало, но за окнами было темно. Они сидели в полумраке, экономя деньги на киловаттах. Когда они совершали прогулки по квартире, то зажигали церковную свечку. Благо дело опять же спасибо Анне Дмитриевне, со свечами у них проблем не было. Людмила Ивановна от зажигалки запалила свечку и поставила её на окно:

— Всё дочка наконец — то пришёл трындец нашим страданиям, — сказала мать своей тринадцатилетней дочери. — Со школами покончено, я сейчас устроилась в элитный клуб заместителем директора. Новый директор обещал мне платить по восемнадцать тысяч, и работа мне нравится. Свободы много и совсем рядом с домом, а это значит, транспортные расходы вычеркнем из нашего бюджета.

— Так что прикажешь мне теперь знания постигать там? — подковырнула дочь маму.

Мама не обозлилась за бесцеремонную реплику дочери, только насупилась

— А. — а, — а. — Я. — я. — я, — протянула она, — а это мысль. Знания ты будешь получать в тридцать третьей школе, а у нас будешь заниматься настольным теннисом. Я тебя отдам хорошему тренеру. Я его правда ещё не видела. Он из цапель настоящих лебедей может делать, так мне мой новый директор сказал.

— Мам я, что на цаплю похожа? — обиделась Яна.

— Да нет, что ты, это я так образно. Ты у меня самая умная и красивая! Но ты не знаешь, что настольный теннис — это игра лордов. А нам с тобой в недалёком будущем предстоит поездка в Лондон. Глядишь через тебя, я возможно там лорда окольцую или на крайний случай сквайра.

— Мам, а где ты деньги возьмёшь на Англию, — спросила дочь.

Людмила Ивановна встала с дивана и, подойдя к окну, задула свечу:

— Где, где, — дом мамин продам, вот где! Пошли спать.

— Что — то мама я тебя плохо понимать стала в последнее время, — раздался в кромешной темноте голос дочери. — Ты в прошлом году курс брала на Венесуэлу, в этом году в Лондон, а на деле мы даже по городу вдоволь наездиться не можем, потому что денег на проезд никогда нет.

— Тебе понимать и не надо. Понимала, ещё не выросла, — ответила дочери мать.

В КЛУБЕ СИБИРЬ

Эта женщина походила на Веру Холодную, популярную актрису немого кино. Она сидела за столом в чёрном лёгком плаще. По кафельному полу был раскидан подол её длиннополой юбки. Цветастый платок, из которого выглядывала начёсанная чёлка смоляных волос, делали её привлекательной и сексуальной, словно гетера. Рабочее место у неё было, не в кабинете администрации стадиона, а общей большой раздевалке, где переодевались не только дети, но и спортсмены ветераны, а также тренера. Она вежливо улыбалась входящим детям, отвечая на их приветствие. Но это улыбка быстро исчезала с её лица, когда в раздевалку заходили взрослые. Заполняя какие — то бумаги он скрыто вглядывалась в лица спортсменов, бросая на них мутный с синеватым отливом взгляд. Дети ей были не интересны, а вот взрослые спортсмены, перешагнувшие сорокалетний рубеж, изрядно напрягали её любопытство, и она тут же перевоплощалась с оценивающим взглядом, опытную хищницу. Когда же в раздевалку заглядывали кто — то из дирекции стадиона, она становилась пуганой, но опрятной вороной, которую только что согнали с насиженного места.

Для всех она была женщиной загадкой. Появилась в клубе после дня победы, таинственно и неожиданно. Ведёт себя так, будто соблюдает секретную конспирацию. Ни с кем абсолютно не разговаривает и не идёт на контакт даже с тренерским составом. Даже в самом обитаемом месте, где стоял её стол, она держала дистанцию с тренерами. Некоторые тренера пытались с ней разговориться, но тщетно. Взамен они получали холодный и невразумительный ответ. Весь тренерский состав недоумевал, откуда и для каких целей появилась эта штатная единица в коммерческом клубе, где заработная плата и так никого не удовлетворяла.

Но когда после трёхдневной болезни в раздевалке появился свежий человек с весёлыми глазами и приятной улыбкой, которого она увидела впервые, ясность была внесена. Это был старший тренер по настольному теннису Сергей Сергеевич Винт. Близкие и знакомые его называли чаше Платон. Умел он выдать толковые фразы, за что и получил такое философское имя. Недруги за спиной шёпотом бросали «СС».

От коллег он уже знал, что раздевалку оккупировала, какая — то странная женщина с сумкой, забитой канцелярскими принадлежностями.

Сергей Сергеевич обозрел её стол, где лежали журналы посещений, стопки общих тетрадей и набор авторучек. По этим канцелярским признакам он безошибочно определил, что женщина, занимающая полезную площадь в раздевалке, не относится ни к энергетической компании, ни к Министерству чрезвычайных ситуаций.

«Возможно она сотрудник стадиона, — подумал он, — и к нашему клубу никакого отношения не имеет». Он обошёл вокруг стол и нежно, но с иронией, произнёс:

— Что это за женщина в траурном одеянии, пугает детей, и других спортсменов своим видом в раздевалке клуба?

Ответ он получил не дерзкий, но который всё — таки заставил его задуматься в профессионализме столь загадочной женщины.

Она не поняла, кто к ней обратился с подобным вопросом, или ветеран — спортсмен, или тренер? Но что этот невежливый мужчина до невероятности обаятельный, она заметила. И ответ она ему выдала не совсем грамотный. Но Сергей Сергеевич, его перефразировал в объективный монолог и звучал её речь примерно так;

«Я никого не пугаю, а представляю интересы директора клуба Александра Андреевича, и он мне не внёс какого — либо запрета на форму одежды. В основном мои рабочие функции связаны не с тренировками, а с подбором игроков. Не важно, какие из них вырастут спортсмены, — главное, чтобы они деньги в срок платили».

На самом деле её речь прозвучала намного беднее литературного языка, которым она не совсем владела. Она сказала, что её трясёт в зале от холода, который выдаёт приточная вентиляция. И что маленькие засранцы, бегая туда — сюда, постоянно делают сквозняк по её местонахождению, и что она не в силах закрывать за каждым дверь, поэтому и укуталась не по погоде. И что с сегодняшнего дня из школ города будет привозить на занятия мелочь пузатую.

— Понятно! — хитро улыбнулся тренер, — но только вразумить не могу, почему директор не представил нам нового сотрудника клуба? Это как-то не совсем прилично. Сейчас пойду и надаю по горбине этому белогвардейцу с партийным билетом КПСС.

У женщины забегали глаза по раздевалке, и притворно зевнув, спросила у тренера:

— А вы, собственно, здесь кто, сотрудник или спортсмен по абонементу? — и достав из сумки нарезанные бутерброды со шпротами, уложенных в стопку, она приступила к трапезе.

Сергей Сергеевич осмотрелся в раздевалке и, заметив свободный стул, поставил его рядом с женщиной и с интересом заглянул ей в глаза:

— Вообще — то, я здесь старший тренер, и зовут меня Сергей Сергеевич. В свою очередь мне хотелось бы узнать, как вас зовут и как в нашем спортивном храме называется ваша должность?

Его вопрос её не смутил, прожевав кусок бутерброда. Она посмотрела на него голодными глазами и игриво мотнула головой:

— А я Людмила Ивановна Шабанова, и должность моя называется в приказе, уполномоченная по набору школьников, и по совместительству я заместитель директора.

— Даже такие интересные должности у нас появилась? — удивлённо воскликнул тренер, и обвёл взглядом двух своих коллег, которые оторопело, смотрели на него.

Удовлетворив любопытство старшего тренера, она замолчала и продолжила уничтожать бутерброды. Не знала она, что в этот раз ей пришлось познакомиться не только с самым опытным тренером, но самым что, ни наесть первым острословом и балагуром, который любил иногда посмеяться без излишней злобы над человеческими пороками. А главная его доблесть была, укрощение строптивых дам, которые бесцеремонно и вальяжно разговаривали с ним при случае. Его возраст был сплошной обманкой потому — что выглядел и вёл он себя, грубо нарушая метрические данные. Они всегда при виде его поднимали голову, и внутри себя строили кольцевую дорожку с ловушкой, чтобы сей красавец клюнул на их наживку. Кому-то везло в этой безнравственной путине, а кто — то грыз ногти от досады, а кто и палец засовывал в нос прячась от людского глазу. Но, то, что он был на слуху у городского дамского населения, этот факт являлся неоспоримым, что ему иногда льстило. Сейчас он смотрел на широко раскрытый рот, новой сотрудницы, безжалостно истреблявший рыбные трёхслойные бутерброды и наконец, поверил, что эту женщину директор выбрал не просто так. Денег для клуба эта дамочка будет штамповать так же, как истребляет бутерброды. Она их вкушала не по одному, а прямо всей трёхэтажной горкой и аппетитно шевелила челюстями.

— Ну и как вкусно? — спросил он у неё, когда её огромная пасть проглотила остатки бутербродов.

Ответа загадочная дама не дала, она ждала, когда остатки улягутся в её чреве. И только после, погладив свой живот, произнесла:

— Вкусно, когда ешь ту пищу, которая тебе нравится. А эти шпроты мне наш директор всучил, думал, что я хуже работать буду без них. А у меня за спиной высшее спортивное образование и около парадного входа нашего зала, стоит автобус ПАЗ, — сейчас поеду в школу и привезу 21 тысячу рублей. После двух часов я эту сумму удвою, а завтра будут, новые вливания денег. Теперь вы понимаете, что ваш заработок зависит от меня красивой и умной, как вся академия наук.

Она себя так ёмко охарактеризовала, что Сергей Сергеевич, остерёгся ей на этот раз показывать свой острый язык. Все — таки, судя по её словам, она обеспечивала не только ему, но и всему клубу стабильную зарплату, о которой большинство тренеров мечтали уже около года.

ПРОТЕКЦИЯ

Работая по восемь часов в день и имея боле шестидесяти подопечных, Винт имел мизерный оклад. Директору клуба своими материальными проблемами, он пока не докучал, надеясь, что ситуация со дня на день должна измениться в лучшую сторону. Но его надежды безнадёжно таяли, когда он в конце каждого месяца кидал вопросительные взгляды в сторону директора. Солидные оклады в клубе получали только директор, его дочь Фима, у которой, в секции насчитывалось мизерное количество детей, не больше семи человек. Увеличенную зарплату получал и её двоюродный брат Борис Смородин, — имеющего в группе начального обучения всего десять человек.

…Директор Ходжа Александр Андреевич для Платона был не простым человеком, а можно сказать должником по жизни. Когда то в не так далёкие времена Сергей Сергеевич Винт возглавлял при крупном предприятии самую знаменитую и многочисленную в регионе спортивную организацию. Он имел мощный и влиятельный рычаг у руководства предприятия и пользовался им без злоупотребления. Для улучшения спортивной работы и по протекции одного важного спортивного функционера из столицы пригласил в свою структуру двух опытных тренеров по настольному теннису с берегов чудного озера Байкал.

Первый был взрослый, опытный, но амбициозный тренер по фамилии Кречет.

Второй тренер Ходжа был значительно моложе Кречета и ранее не один год занимался у него. Ходжа имел корочки Мастера спорта СССР, но специалистом оказался слабым и мало того дисциплина его как в быту, так и на работе оставляла желать лучшего. Этот «опытный тренер» с живописного региона России, имел в трудовой книжке всего лишь одну запись, сотрудник КГБ. И при трудоустройстве ещё помахивал корочками выпускника университета Марксизма и Ленинизма, а вот запись, что он где — то работал тренером, отсутствовала. Но не забывал постоянно твердить, что у него два высших образования.

Сергей Сергеевич тогда тупо смотрел на корочки нового тренера и в его самоуверенное лицо, отлично понимая, что этот документ к коммунистическим идеалам может и имеет отношение, но силы давно не имеет. КПСС с некоторых пор ушла в закат. Против подобных корочек в советские времена не реально было бунтовать, но только не для Винта. Он небрежно через стол бросил эти корочки вновь прибывшему тренеру, и с лукавинкой взглянув на него, сказал:

— Ты Александр Андреевич, если думаешь связать свою судьбу с тренерской работой, то нигде больше не свети этими документами. Я сам в далёком прошлом окончил подобные университеты, и знаю, чем отличается между собой тёплый и холодный климат!

…Ходжа промолчал, и не стал показывать свою политическую страсть и возражать, спортивному лидеру, так как в то время твёрдо был уверен, что за творческим и праздничным столом с этим начальником он отведает немало вкусных блюд.

Платон, не стал заниматься крючкотворством, всё — таки рекомендации из министерства спорта и Олимпийского комитета на тренера Михаила Дмитриевича Кречета были положительные. А уж тот пригласил своего в прошлом ученика Ходжу. К тому же в тренерах ощущалась острая нехватка, так как была недавно введена в строй школа Олимпийского резерва по настольному теннису. И Платон без всяких проблем зачислил обоих тренеров в штат школы.

Надо сказать этим тренерам очень повезло и с работой и бытовыми устройствами. Они ещё в самолёте летели из Сибири, а Винт подготовил им на восьмом этаже комнаты гостиничного типа в семейном общежитии. Через восемь месяцев оба тренера получат в новом доме четырёхкомнатные квартиры. Их жены будут трудится на престижных должностях в металлургическом комбинате с завидными окладами. И всё это было сделано в кротчайший срок, благодаря усилиям Сергея Сергеевича.

Поэтапно они переселят всю свою родню из Сибири в этот тёплый край, где все врастут корнями на богатой плодородной земле. Мало того один из родственников Ходжи будет занимать в администрации города весомое кресло.

Эти два тренера понимали, что всем своим благополучием они обязаны Винту. Хотя благодарности, он никакой от них не ждал, кроме хорошей подготовки молодых спортсменов. Ходжа был крученым человеком и эту черту характера Сергей Сергеевич отметил одну из первых.

Каким — то образом Александр Андреевич со своим лисьим подходом сблизился с крупным чиновником и начал вести себя в клубе как начальник, не замечая при этом Винта, который помимо председателя спортивного клуба являлся и директором всего управления спортивных сооружений. Ходжа часто стал прогуливать и появляться на работе в нетрезвом виде. Кречет же, напротив, много работал, но хорошие результаты пока давал только на уровне города. Винт неоднократно беседовал с ними на предмет повышения спортивного мастерства детей. Но они до того зажрались, что Кречет однажды ему в присутствии Ходжи цинично заявил.

— Сергей Сергеевич, главный в театре, не директор, а режиссёр, так же и в спорте. Ты хозяйственник и в учебную программу не суйся.

— Миша директора бывают разные, — ответил Винт, — Игорь Ильинский был директором театра и был народным артистом. Я тоже в спорт пришёл через настольный теннис. Мастера спорта выполнил в шестидесятых годах, когда ты и трудовой деятельностью не занимался. И если вы с Ходжой считаете, что мне не следует вникать в спортивную работу коллектива, то заказывайте себе контейнера и вперёд на Байкал. Кстати, я был недавно в Олимпийском спортивном комитете, — попутно зашёл в наградной отдел, — и, взглянув на Александра Андреевича, сказал:

— Оказывается ты Ходжа, мастером спорта никогда не был — первый разряд твоя вышка. Вы конечно знаете, что моя жена народный судья и если вы не прекратите со мной играть в наглянку, я отдам липовый квалификационный билет Ходжи ей и вы оба уедете назад в Сибирь валить лес. Подделка документов у нас карается законом, тем более вы получили такие блага оформившись ко мне, что некоторым моим тренерам и во сне не снились.

Ходжа от стыда чуть под стол не залез и с ненавистью посмотрел в лицо Кречета:

— Я тебе твердил, не прокатит, — энергично, как дирижёр он стал размахивать руками, — а ты говорил, проверять никто не будет. Плевал я с высокой колокольни на твою настоящую печать. Ты меня подставил, ты и оправдывайся. Я здесь лицо невинное.

Кречет в ответ не мог ни слова сказать, только опустил голову к низу.

— Правильно тебе отставку дали в КГБ, — сказал Винт, Ходже, — ты сейчас при мне без пыток, сдал своего тренера, коллегу и земляка. Представляю, кукую большую угрозу, ты нёс для безопасности нашей страны. При первом же допросе все государственные секреты выдал нашему врагу.

…Понимая, что трюк с фальшивым документом может вылезти им боком, так как была велика вероятность, что они могут лишиться не только работы, но и ведомственных квартир. А это ломало все их будущие планы. А они у них были с большими запросами, куда входили многочисленные поездки не только по стране, но и за рубеж. В смете командировок ими всё было отражено. Загранпаспорта были у них уже в карманах. Но тут внезапный демарш директора путал все их планы. Они переглянулись между собой и, поняв друг друга на расстоянии, избрали другую тактику, — чуждую для Винта:

— Ты Сергей Сергеевич зря не кипятись, — заявил Кречет, — для достижения целей все средства хороши. А наша цель ясна, как день, — помочь тебе в поднятии престижа настольного тенниса в вашем городе. Ну, подмахнули мне печать? Что из этого? Большого криминала я здесь не вижу. Ведь не дилетанта я с собой привёз, а человека влюблённого в этот вид спорта. Поэтому, нам бы не хотелось, чтобы эта информация вышла из стен твоего кабинета. Сам должен хорошо понимать, запланированы частые командировки по стране и за рубеж на соревнования с детьми и с тобой вместе, а это уже не первенство города, а конкретные результаты.

— Да, — постучал себя в грудь Ходжа, — мы обеими руками за теннис. Первая поездка будет у нас на Байкал, так что жди от нас флягу с солёным омулем и норковую шапку.

Такого подлого предложения он от них не ожидал. Внутри его всего перекоробило, но он не взорвался, а хотел бы. В голове вовремя сработал мудрый стопор, и он сдержанно произнёс:

— Да вы не колотитесь лбом от страха. Мне нет никакого резона, доводит до высокого начальства настоящую истину вашего пребывания в нашем городе. Она мне давно ясна, — вам нужны были квартиры, а не работа. Мне говорил один умный человек, — «пригласишь варягов, будешь заниматься их воспитанием». Теперь — то я понимаю, как он был прав.

Кречет поднял голову. На лице его отпечаталось раскаяние:

— Мы же работаем, посмотри какая массовость у нас.

— Миша ты опытный тренер и должен понимать, что работаешь в спортивном клубе и детской спортивной школе, где на первом месте стоит результат, а не массовость. А если тебе массовость нужна, то иди в Парк культуры отдыха работать, там её с излишком получишь в любое время года. А мне давай Чемпионов. Поэтому считайте, что сегодня я только вытащил чеку, но если и впредь будете заниматься ерундой, то брошу вам «гранату» под ноги. Даже если мне это будет стоить должности.

…После этого разговора они утихомирились, но в верха на Сергея Сергеевича Винта потекли почти ежедневно, подмётные письма аморального и безнравственного характера. Откуда ветер дует, директору было ясно. И однажды совсем, случайно до его ушей через открытые двери донеслась фраза, брошенная Кречетом.

«Мы, что век ему в ноги кланяться должны, дави его Саня, или вези самолётом флягу омуля. Ты обещал ты и вези».

Вскоре после этого разговора за нецелевое использование материальных средств, без помощи Винта, тихо уволят Кречета, и он уйдёт работать в сельскую школу физруком. А следом за ним улетит и Ходжа. Он неоднократно появлялся на работе в нетрезвом состоянии, и директор ДЮСШ подал на Ходжу докладную Винту. Тогда Ходже предложат написать заявление по собственному желанию, после чего в коллективе восстановится спокойная атмосфера.

Через два месяца большое начальство заставит восстановить Ходжу в должности. Как это ему удалось, Платон узнал об этом только через пятнадцать лет от церковного сторожа и кума Ходжи, — Лёши. (Ранее зам. по кадрам генерального директора металлургического гиганта Алексея Петровича Белова). Цена возвращения в спортивный клуб Ходжи, была — норковая шапка и фляга солёного омуля.

Но недолго ликовал Ходжа. Неблагополучной системой была разрушена одна из лучших школ настольного тенниса страны. Бульдозеры ни один день безжалостно выкорчёвывали место, под крышей которого ежемесячно и бесплатно занималось около тысячи человек, где вместе с детьми своё упоение находили и ветераны, и инвалиды спорта. Винт, будучи ещё не старым и выглядел на сорок лет, вышел рано на пенсию, но не бросил своё увлечение настольным теннисом, играя в подвале у своего старого друга, где он оборудовал небольшой спортзал. К тому же он на законных правах возглавлял региональным отделением федерации настольного тенниса Олимпийского спорткомитета России и был комиссаром зоны ветеранского движения.

Александру Андреевичу до пенсии было далеко, и он со своей непорядочной хваткой влез в коммерцию, но везде банкротился. У него не было гражданской профессии и поэтому мысль сделать свою монополию настольного тенниса никогда не покидала его. Тогда он без всяких проблем зарегистрировал клуб «РИТМ», но спортивной деятельностью не занимался, а перекидывал из магазина в магазин разные товары, назначая свои цены. Через два года он прогорел, и пошла процедура банкротства. Чтобы спасти свой клуб, он оббегал всех знакомых в поисках денег, но ему везде отказывали. Пришёл он на квартиру и к Винту, но тот ему объяснил, что такие суммы нужно искать не у бывших ударников коммунистического труда, а у бизнесменов.

Потом они на многие года потерялись. Но от знакомых Ходжи, Платон слышал, что доморощенный комбинатор неоднократно был провозглашён банкротом и что мечту о создании клуба настольного тенниса не забыл.

Случай такой представился тренеру с Байкала. Ходжа в банке взял кредит и на часть этих денег закупил дорогие теннисные столы и соответствующий инвентарь для занятий. На вновь построенном стадионе корпорации «РУСАГРО» он арендовал два этажа под трибунами, где на первом этаже установил двенадцать столов для настольного тенниса, а второй этаж пустил под различные офисы сомнительные компании, которые ощутимых прибылей ему не приносили.

Сергея Сергеевича он пригласил к себе на работу, когда понял, что без его авторитета ему сложно придётся поднять работу на должный уровень.

Винт был рад такой работе. Для пенсионера это было не только общение, но и любимое занятие, которым он занимался всю свою сознательную жизнь. Он был согласен приступить к работе немедленно, тем более ежемесячную заработную плату Ходжа обещал платить регулярно. Однако несправедливое распределение заработной платы директором нередко выводила его мозг из равновесия. И он понимал, что этого проходимца ничем пробить уже нельзя.

РАЗЛАД

Прошёл месяц после трудоустройства уполномоченной по набору молодых спортсменов. Директор две недели носа не показывал в клубе. Его дочь Фима, хмурилась, когда её кто — то спрашивал об отце, но ничего внятного не говорила. Понимая, что штат не доволен долгим отсутствием директора, постоянно о чём — то шепталась с братом. Все тренера отнесли её поведение очередным покрытием загула отца, что не редко с ним случалось. Шабанова в отсутствии Ходжи переселилась в кабинет директора и отдала свою единственную дочь на воспитание Платону. Она привозила детей разных возрастов целыми автобусами по два раза в день. А тут ещё повезло со школьными лагерями, которые создавались при каждой школе. Так что наплыв детей всегда был огромным до обеда. Работу свою она выполняла, как передовик производства. Но беда была в том, что дети каждый день были разные.

Когда приходило время платить деньги за обучение, они категорически отказывались продолжать тренировки. А это уже знак для всех работников клуба, что близкие родственники директора совершенно не справляются со своей работой. Они были обязаны заинтересовать детей. То есть выходило, что остальные тренера обрабатывают семью директора.

Он появился за три дня до зарплаты, бледный, худой с шаткой походкой и стыдливыми глазами. Запах дорогой туалетной воды не могли заглушить прелого душка, который, похоже, вжился в его тело. Ощущение было такое, будь — то он всё отсутствующее время спал рядом с гнилым картофелем.

День зарплаты наступил. Утро в этот день было солнечным, в спортивном зале из тренеров был только один Сергей Сергеевич. Он закрыл все жалюзи на окнах, чтобы лучи солнца не били по глазам молодых спортсменов, и проследовал в кабинет директора.

…Зарплату всегда выдавал сам директор. Вручая конверты сотрудникам, у него голова никогда не кружилась от омерзения к самому себе, напротив он в это время себя чувствовал, могущественным и великолепным! Людмила Ивановна Шабанова сидела за столом и перебирала бумаги. Когда она заглянула в конверты с деньгами, сразу определила, что скандал сегодня более чем предсказуем. Винт её на днях предупредил: «Если этот месяц у него не будет приятно шуршать в кармане купюры, то он разнесёт весь клуб вместе с директором». — О чём она Ходжу и не думала предупреждать.

Он вошёл в кабинет с недобрым лицом и не просто вошёл, а наехал на директора словно танк:

— Где мой конверт, — протянул он резко свою ладонь к лицу директора.

Тот откинулся на спинку кресла и, съёжившись, показал на небольшую стопку конвертов, лежавших у него на столе.

— Найди свой в стопке, — пробормотал он, и опустил голову.

Платон отыскал свой конверт и извлёк из него всего лишь две купюры достоинством в тысяча рублей. Недовольно зашевелил губами и засунул деньги назад в конверт. Посмотрел на Шабанову, озорно подмигнул ей.

Людмила Ивановна сидела и умоляюще смотрела в глаза тренера, будь — то прося не устраивать сейчас грозы. Но он был перенасыщен долгими обещаниями Ходжи и в этот миг его уже никто не мог остановить. Ещё перед входом кабинета директора он спрятал свою приятную улыбку, ожидая низкую зарплату. И немая мольба Людмилы Ивановны никакого действия на него не произвела. Он окинул грозным взглядом директора:

— Саня, ты, когда мне нормально платить будешь? — небрежно опустил он конверт в карман трико.

Ходжа, изобразив лисью мордочку, сделал утвердительный жест рукой.

— Всё со следующего месяца это уж точно конверт будет у тебя значительно толще. С приходом новой сотрудницы, — кивнул он рядом на сидящую Людмилу Ивановну, — наши дела пойдут в гору.

— Фу, как уже надоело слышать от тебя ежемесячные обещания, — рявкнул на весь кабинет Платон, — дела, которые ты подразумеваешь под деньгами, пойдут у тебя и твоих родственников, а я не намерен горб свой гнуть ни на тебя и на твою семью. Осточертело всё! Брошу пахать на тебя, перейду в клиентуру. Я согласен платить с пенсии семьсот пятьдесят рублей, и буду играть в своё удовольствие. Или заеду тебе в рог, чтобы ты понял, что не в КГБ работаешь, и живёшь в другой стране.

— Сергей Сергеевич, не горячись, мы же с тобой интеллигентные люди! Считай, что с завтрашнего дня у тебя недокорма не будет, и надои твои увеличатся, — попытался Ходжа перевести серьёзный разговор в шутку, но Сергею Сергеевичу было не до шуток:

— Я тебя сейчас такие надои покажу, — разбушевался он, — что ты уедешь прямо сейчас на свой Байкал, с нерпами обниматься. Ты гнида добра совсем не помнишь. По два месяца в запой уходишь. Твоя дочка Фима придёт чайку попьёт с бутербродами, и как воздушный шарик улетает. А я пашу! Понимаешь пашу! — акцентировано ударил он кулаком по столу.

Отчего Ходжа втянул в себя свои узкие плечи и стал похож на ребёнка, который в детстве не знал вкуса каши.

— Ты из семейства янусовых или проще сказать двурылых и ты об этом хорошо знаешь, — продолжал лютовать тренер, — ну ничего. Ты уже завтра поймёшь, кого ценного кадра потерял! С завтрашнего дня, уйду я, а послезавтра за мной уйдут дети, — а это 60 человек. Теперь подсчитай, сколько бабок ты потеряешь. Я тебе ежемесячно сдаю по сорок пять тысяч, а ты мне зарплату по две штуки платишь. Хватит! — ударил он для убедительности ещё раз кулаком по столу. После чего забрал со стола все конверты и сказал:

— Я разделю зарплату, по справедливости, между всеми тренерами, и попробуй только гавкни у меня интеллигент вшивый, я тебя враз усмирю, — поднёс он к носу Хаджи крепко сжатый кулак.

Затем перевёл взгляд на новую сотрудницу, которая в этот момент потеряла дар речи:

— А вас Людмила Ивановна с журналами и табелем прошу зайти в тренерскую комнату? — сказал Винт и громко хлопнув дверью вышел из кабинета.

Директор сидел в кресле, обхватив голову руками. Он в эти минуты размышлял и не мог поверить, что бывший его директор и лучший его тренер просто-напросто ограбил клуб.

— Что будете делать Александр Андреевич? — отвлёк его от раздумий голос Людмилы Ивановны.

Он вскинул на неё свою голову и зло заскрипел зубами. Прокрутил своё кресло к окну и посмотрел на небо, словно прося у него совета.

— Ты к нему не ходи, — глухо произнёс он, — ты мой заместитель и по статусу главней его. Чести для него много будет. А я знаю, как дальше действовать.

…Он поставил кресло в первоначальное положение и взялся за телефон.

Через двадцать минут к клубу Сибирь подъехала милиция. В кабинет Ходжи зашёл средних лет опер в штатском костюме и здоровый под два метра ростом прапорщик. Сотрудник в штатском, сел без приглашения к столу и представился:

— Я оперуполномоченный девятого отделения Василий Васильевич Жидков. Рассказывайте, что у вас случилось?

— Да что тут рассказывать, — раздражённо сказал Ходжа. — Среди белого дня мой старший тренер Винт Сергей Сергеевич, нагло ограбил клуб. Забрал себе всю заработную плату персонала. Мало того он запугивал меня всячески и обозвал двухкрылым существом.

— И ушёл с ней? — спросил стоявший у двери прапорщик.

— Почему ушёл? — обиженно переспросил директор, — он здесь вместе с деньгами. Но завтра и навсегда непременно покинет клуб, я его приказом отлучу от работы. А сейчас думаю его сейчас надо определить на пятнадцать суток за мелкое хулиганство, а по грабежу начать следственную процедуру.

Шабанова, вздрогнула от таких слов и хотела, что — то возразить, но вместо ясной речи у неё из уст вылетело.

— А, а, я.

— Вот у меня и свидетель есть, — показал он на Людмилу Ивановну. — Она очевидец грабежа.

Сотрудник в штатском открыл папку перед собой и, не смотря в сторону Ходжи, спросил:

— У вас, откуда такие юридические познания господин директор? В органах не приходилось раньше работать?

— Я бывший офицер КГБ, — гордо заявил директор.

— Как же вы так офицер КГБ сплоховали, позволив ограбить клуб штатскому человеку? — иронически заметил Жидков.

— Я не ожидал, — оправдывался директор, — он схватил деньги и ушёл. А попробуй у него забери их, он бедовый и отчаянный, запросто может перейти к дерзким действиям. Ему челюсть сломать человеку, что вам высморкаться. Он же всю молодость в тюрьме провёл.

Никто не заметил, как после брошенной последней фразы Ходжи нервно вздрогнула Людмила Ивановна.

Опер пытливо и внимательно вгляделся в лицо директора. Засохшая слюна в уголках рта и перекошенный рот придавали этому лицу омерзительный и лживый вид. Тело директора тряслось и, когда он разговаривал с представителем власти, то постоянно подпрыгивал в кресле.

— А зачем вы таких кадров на работу принимаете? — улыбнулся Жидков, — и встав со стула, подошёл к окну, где, напротив, через дорогу возвышался многоэтажный дом, с сетью магазинов. — Интересный компот получается, — иронизировал он.

— Нужда была вот, и пришлось взять, — донеслось до ушей опера, раздражённый голос директора.

Жидков оторвался от окна и повернулся к директору:

— Да вы не возмущайтесь Александр Андреевич? — На этот вопрос вы мне можете не отвечать. Да и не вопрос это был, а так нравоучительная ремарка. Кадровый вопрос — это ваша прерогатива. Клуб же частный, значит хозяйничать можно по своему усмотрению. А мне, собственно, всё равно кто и кем у вас работает. Хотя Платон в городе личность очень известная и слава о нём идёт только позитивная, и я являюсь его сторонником во всех его начинаниях. И то, что было в молодости в счёт не идёт. Даже Надежда Владимировна Винт, — заслуженный юрист России, не посмотрела на маленькое пятнышко в его биографии взяла его фамилию.

Ходжу от этих слов передёрнуло, а Жидков продолжил: — Он был ценным руководителем, прекрасным семьянином, каким и сейчас является. Таким людям памятники нужно воздвигать. Он спорт в нашем городе сдвинул с мёртвой точки, на правильные рельсы поставил. Портрет Винта висит в нашем краеведческом музее.

— Люди со временем меняются и за свои поступки не дают никакого отчёта, — начал доказывать с пеной изо рта Ходжа.

— Напрасно вы так Александр Андреевич. У человека в его возрасте может измениться только поведение, но никак не деяния. Каким его воспитали, таким по жизни он и идёт. И не надо мне навязывать свою теорию. Я хоть и моложе вас, но в людях разбираться меня научили. А это немаловажное умение в моей профессии! А вы сейчас идите с прапорщиком и пригласите ко мне этого опасного «налётчика».

Их не было около пяти минут, и о чём в это время Жидков беседовал с новой сотрудницей, директору было не ведомо. Ходжа был уверен, что она его полностью поддержит. Первым в кабинет Ходжи вошёл Винт. Он был спокоен и невозмутим. В правой руке, у него были зажаты все конверты, которые он сгрёб со стола. За ним проследовал Ходжа и, сев в своё кресло, с видом победителя посмотрел на Платона.

Прапорщик остался стоять около входной двери. Жидков в это время знакомился, с какими — то бумагами.

— Присаживайтесь Сергей Сергеевич, — не отрываясь от бумаг, спокойно сказал он.

Платон сел на стул, который стоял напротив опера:

— Сергей Сергеевич, вот Александр Андреевич утверждает, что вы свой коллектив оставили без зарплаты, — отложил он бумаги в сторону, и чуть заметно улыбнулся.

— Александр Андреевич может утверждать только то, что он большой прохиндей и двурылая личность.

— Вот видите, — взбеленился Хаджа и вскочил с кресла. — Даже в присутствии сотрудников милиции он меня обзывает двухкрылым. Прошу это занести в протокол.

— Ха, ха, — громогласно на весь кабинет зашёлся Винт:

— Ты себя переоцениваешь. Причислять тебя к семейству двукрылых, — это было бы почётно. Я сказал, что ты двурылый. А почему? — Потому что ты имеешь два лица, и ни на одно нельзя указать, что оно порядочное. А непорядочное лицо — это уже рыло.

Ходжа, надеясь, что милиция защищает его позиции, попытался сделать устрашающий выпад в сторону Платона.

— Сядьте на место Александр Андреевич и не мешайте мне допрашивать подозреваемого гражданина, — осёк опёр Ходжу.

Тот, дрожащими руками заправил выехавший из брюк угол рубашки и резко опустился в кресло. По его лицу было видно, что слово «подозреваемый», ему понравилось.

— В данный момент он уже обвиняемый, — перешёл на спокойный тон Ходжа.

Платон с брезгливостью презрительно смотрел на этого мерзкого человека, которому он в своё время все блага предоставил при переселении в этот город. Он, положил перед Жидковым шесть конвертов.

— Вот, пожалуйста. Я никого не грабил, а зарплату, как старший тренер взял только для своих тренеров. Таков порядок в клубе. У меня же нет конверта уборщиц, водителя и директора. Но для полной ясности должен вас предупредить, что официально в клубе никто не оформлен, даже его дочь. А это значит, что он скрывает налоги от государства. Все трудовые книжки у нас на руках.

После таких слов лицо директора вытянулось, в глазах появился испуг, и он вновь показал свои эмоции.

— Врёт он всё. Арестуйте его. У меня свидетель есть, как он нагло схватил конверты, — после чего переведя взгляд в сторону Шабановой, взвизгнул. — Ты- то курица, чего молчишь?

— Успокойтесь Александр Андреевич, — внушительным голосом поставил Жидков на место Ходжу. — Вот как раз Людмила Ивановна утверждает обратное, но это ещё не всё. Пока вы ходили за Сергеем Сергеевичем, мне тут на вашем столе попались любопытные бумаги. Ознакомить вас с ними?

— Какие бумаги? — заволновался Ходжа, — у меня кроме заявлений, вновь поступающих учеников, и спортивных протоколов ничего не может быть на столе.

— Вот одно из заявлений я и хочу вам зачитать.

— Извольте, прочтите, — недобро покосился он на Людмилу Ивановну.

— Это заявление из ПРИВАТБАНКА, в наш районный отдел судебных приставов. У вас там задолженность имеется по кредиту 658921 рублей. И в целях исполнения требований, содержащихся в исполнительном документе, просят наложить арест и обратить взыскание на имущество, принадлежащее должнику, Ходже А. А, а именно автомобиль ВОЛЬВО 2007 года.

Жидков прекратил читать и перевёл свой взор на директора.

— Продолжать дальше? — а то у меня здесь ещё интересней бумаги имеются.

Ходжа сидел, молча обдумывая ситуацию. Никак не думал он, что так резко обернётся всё против него. В душе он негодовал, не на себя, а на Людмилу Ивановну. Он понимал, что кроме неё никто его так неожиданно подставить не мог. На него вдруг нахлынуло чувство гнева, и он с кресла бросился на неё.

— Дура, — заорал он, замахнувшись на неё рукой, которая сжимала в руках авторучку.

Спокойно стоявший прапорщик успел перехватить его руку, заломил её и быстро щёлкнул браслетами.

— Отведите его в машину, — дал команду прапорщику Жидков, — а Людмила Ивановна сейчас заявление напишет, и мы оформим его на 15 суток. А потом дело передадим в ОБЭП, пускай они вместе с налоговиками проверят этот сомнительный клуб с романтическим названием и «чёрными конвертами».

Прапорщик загнул в дугу Ходжу, вывел из кабинета, и только эхом пронеслось по всему залу «Людка ничего не пиши»

В кабинете воцарилась тишина, будто кто — то оборвал песню. Первым нарушил молчание Жидков:

— Ну, вы господа спортсмены учудили у себя революцию! — и вопросительно посмотрев на Людмилу Ивановну, спросил:

— Заявление писать будем?

Она отрицательно покачала головой и, опомнившись, заявила:

— Лучше будет, если вы его у себя на семьдесят шесть часов в клетке подержите. Пускай не строит из себя интеллигента.

— Всё ясно! — встал Жидков со стула, — воля ваша! — и, протянув руку Винту, многозначительно заявил:

— А вам бы не мешало сейчас перейти через дорогу и купить Людмиле Ивановне большую шоколадку. Это она мне глаза открыла на нелепую бухгалтерию Ходжи. Так и быть я его закрою до утра, — пообещал он.

— Не получится, — возразил Сергей Сергеевич, — он сейчас воспользуется правом телефонного звонка. Свяжется со своим родственником Кустовым и тот его освободит.

— Без моего ведома Ходжу никто не отпустит, а уж я постараюсь, чтобы этого права его лишили. А если он начнёт кочевряжиться, то пятнадцать суток я ему всеми правдами и неправдами устрою. И коль у него такой важный мандарин в родстве, вам бы Людмила Ивановна я посоветовал написать заявление. Не обессудьте, но ситуация того требует. Ходу я ему, конечно, не дам, но оно может быть для меня громоотводом, от чиновника любого ранга.

— Пиши, — посмотрел Винт на Шабанову, — если уж влезла в это болото, то будь последовательной, и благоразумной, как дева Мария.

Людмила Ивановна взяла чистый лист бумаги, и под диктовку опера написала заявление.

ПРОЩАЙ СИБИРЬ

В кабинете директора после ухода сотрудников милиции нависла поразительная тишина. Людмила Ивановна, в полном безмолвии, что — то писала на чистом листе бумаги и не смотрела на старшего тренера. Иногда она отрывалась от бумаги и бормотала себе, что — то под нос. Затем вновь старательно выводила буквы на белоснежном листе.

Платон в душе был премного благодарен ей, но на месте выражать слова благодарности постерегся. Для него она до сих пор была женщина — загадка, непредсказуема и не опознана. Иногда она была словоохотлива, порой «глухонемой», но чаще в её речи присутствовала буксовка, и она выдавала поток нелепых изречений. Она ходила по залу и всегда что — то писала в свой блокнот. И делала она это только во время тренировок Сергей Сергеевича, у которого с некоторых пор занималась её дочь. Платону всегда хотелось заглянуть в её блокнот, но она с ним никогда не расставалась. Даже уходя, домой засовывала его глубоко в свою сумку. Он пытался отвлечь её от письма, но она была предельно сосредоточенна и постоянно заглядывала в свой блокнот и подсчитала что — то на калькуляторе. По объёму текста, который ложился на листе бумаги, можно было определить, что пишет она реферат или послание турецкому султану.

— Всё, — сказала она, когда закончила писать. — Не надо мне его денег и любовницей не хочу быть при этом упыре. Он думал, водовоза нашёл. Дудки! И с домом он обломится. Хотя он уже фундамент там залил.

Платон не понимал, о чём она говорит и, оборвав её рассуждения, спросил:

— Вы о чём Людмила Ивановна?

Она вздрогнула от его голоса и, посмотрев на него, взяла лист в руки, бойко сказала:

— А вы послушайте!

Директору клуба «Сибирь»

От заместителя Л. И. Шабановой.

Заявление.

Я Людмила Ивановна Шабанова, находясь в здравом уме, и твёрдой памяти обвиняю вас как отъявленного корыстолюбца и не честного руководителя. С первого дня своей работы я столкнулась с грязными эпизодами связанные не только с работой, но и моей личной жизнью. Вы пытались из меня сделать любовницу, чтобы сбить цену на дом. Подумайте сами, зачем мне нужен мешок костей, который будет истязать моё тело? Или хотели, чтобы я откармливала вас? Я сама впроголодь живу. Даже туалетную бумагу покупаю в Секонд Хенде. Пускай вас жена кормит, а у меня есть, кого кормить. Вы нагло обманываете всех своих тренеров, кладя им, смешные копейки в конверты при этом не забываете своей Фиме и племяннику платить по двадцать тысяч. Спрашивается за что? Я привезла за период школьных лагерей более тысячи человек, для отбора. Отбором занимался только Сергей Сергеевич, а деньги по 20 рублей за отбор собирала Фима. Теперь посчитайте, сколько она положила себе в карман за две недели, и сколько заработал Сергей Сергеевич. Итак, берём по 80 человек в день, это 1600 рублей, умножаем их на 15 дней, получаем 24000 тысячи. И это только до обеда зарабатывал Сергей Сергеевич для вас, но от этой суммы он, ни копейки не отщипнул. Зато Фима ежедневно кушала бутерброды с карбонатом и форелью и запивала их густым соком. Мне вы обещали платить по 18 тысяч, но конверт подсунули с десятью тысячами. Вы плут и наглый обманщик. И поэтому, я прерываю с вами, как и с клубом, всяческие отношения. Со всеми вопросами по продаже дома обращайтесь к моему брату Шабанову Валерию Ивановичу. Меня прошу не искать.

Подпись. Шабанова.

Закончив читать, она подняла глаза на Платона. Тот смотрел на неё и, прикрывая рот ладонью, тихо смеялся:

— Что я неправильно написала? — кокетливо повела она своими глазками, — вот бы его ваша жена осудила. Вы ей позвоните, чтобы она ему на полную катушку вкатала.

— Всё правильно ты сделала, — одобрительно посмотрел он на неё, — хоть и жестоко, но правильно. И это не заявление, а открытое письмо своему оппоненту. Мне понравилась твоя отповедь. Таких, мерзких типов с лисьим образом так и лечат. Только твоё заявление, как — бы ты не хотела, имеет холостой смысл. Ты же официально в Сибири не оформлена. Подшивать его он нигде не будет, а скомкает и прямым ходом в урну бросит.

Людмила Ивановна перевела дыхание и улыбнулась:

— Ну и пусть, — зато он будет знать, что я о нём думаю.

Он встал со стула и подошёл к окну. Солнце перешло на запад и по глазам не било.

— А жена моя Надежда Владимировна, с некоторых пор находится на заслуженном отдыхе и город наш она покинула и надолго. Так что я временный холостяк, — тихо произнёс он. Хотя Людмила Ивановна не слышала его, она скрупулезно проверяла свою писанину, выискивая ошибки.

Он вгляделся в большое стекло и увидал приближающий силуэт Фимы.

— Ну, вот и дочка показалась, — сказал он, — наверное, уборщицы позвонили ей за отца.

На самом деле Сергей Сергеевич не одобрял действий новой сотрудницы. Он понимал, что на фоне этого письма в семье Ходжи может разыграться очередная драма. На памяти Платона, он их практически все знал, так как они проходили на его глазах. Он мог бы без особого труда, и отговорить Людмилу Ивановну от подобной опрометчивости. Но злость, накопленная за время работы в клубе «Сибирь» на меркантильного директора, которую он сегодня с успехом выплеснул, подсказывала ему разумное решение. «Не мешать Шабановой».

Жена Ходжи, Тамара в бытность Сергея Сергеевича не раз приходила в спортивный зал на соревнования на тренировки, где работал Александр Андреевич тренером, и заставала его в обществе незнакомых дам. Сегодня очередь устраивать скандал подошла к его дочери Фиме.

Она молодая мама, мелководной породы с низким лбом, и такая же худая как папа с повадками лисы, не вошла, а ворвалась в кабинет и, бросив сумку на диван, презрительно посмотрела на Платона:

— Что тут произошло Сергей Сергеевич? Где папа?

— Папу твоего забрали в каталажку и выпустят, наверное, не скоро. Он в присутствии меня и милиции пытался зарезать Людмилу Ивановну опасным и холодным орудием, — сдержал улыбку Платон, скрыв от Фимы, что в руках у директора была шариковая авторучка.

Фима перевела взгляд на Людмилу Ивановну:

— Что это такое Людмила Ивановна, потрудитесь объяснить?

Шабанова немного сконфузилась от смелого выпада Фимы, но взглянув в решительное лицо Платона, приняла смелый вид.

— А собственно, чего я буду отвечать, вот ознакомься, — протянула она заявление Фиме.

Та выдернула у неё из рук лист и впилась в него.

Людмила Ивановна стояла напротив неё, засунув руки в карманы сарафана, и смело смотрела на дочь директора своими глубоко посаженными синими глазами.

— Как вы смеете писать такую ересь? — закричала Фима, когда полностью ознакомилась с заявлением. — Да я кушала те бутерброды, но эти деньги я собирала. Так мне папа велел.

— Ты собирала, а я зарабатывал, — встрял в разговор Сергей Сергеевич. — Ты Фима пойми, если клуб ваш, то это не значит, что мы работающие люди должны получать меньше тебя и твоего братика. Посуди сама, у тебя в группе пять человек, — это максимум четыре тысячи, — пятнадцать процентов от этой суммы тебе должно идти на зарплату. Красная цена твоему месячному заработку шестьсот рублей, а тебе папа положил за июнь месяц двадцать тысяч. Чтобы получать такие деньги тебе нужно сдать в казну клуба сто тридцать четыре тысячи. У меня четыре группы по пятнадцать человек, а я получаю две штуки. Это разве справедливо?

Он протянул ей два конверта с деньгами брата и её.

Фима заглянула в свой конверт и, увидав там две купюры в пятьсот и сто рублей, вначале ужасно растерялась. Потом вспыхнула на мгновение, смахнула с щёк выступившие слёзы, но быстро мобилизовалась и, негодуя, бросила в сердцах:

— Какое вы имеете право определять мне заработную плату. Не забывайтесь, вы здесь никто.

— Мы здесь с тобой на одном уровне пребываем, ни ты, ни я, как и другие тренера, официально не оформлены. Все мы здесь по статусу батраки, только папа тебя облизывает как сахарную курочку, а нам шиш показывает и тот не маслом, а с горчицей намазан.

Она хотела ему возразить, но он, подошёл вплотную к ней с пластиковой линейкой и приложил её к губам Фимы.

— С завтрашнего дня я здесь никто, — прошептал он. — А сегодня я старший тренер, и в отсутствии твоего папы имею полное право распределять заработную плату каждому по труду.

Пока он нашёптывал Фиме о своих правах она, поймав момент, попыталась укусить его за руку, сильно щёлкнув зубами. Но он вовремя отдёрнул руку. И погрозив ей пальцем, в шутку сказал:

— Ну, вот Александр Андреевич уже и рептилию на меня свою спустил. Надеюсь, твои укусы не ядовиты?

Людмила Ивановна заразительно засмеялась. Такой весёлой её Сергей Сергеевич ещё ни разу не видал.

— Интересная история, — разнежено протянула Фима и потрясла заявлением, в которое она вцепилась как в свою незаслуженную зарплату.

— Пускай Людмила Ивановна выйдет из кабинета и на улице демонстрирует свой гомерический смех, а мне нужно с вами Сергей Сергеевич посекретничать.

Людмила Ивановна смеяться не прекратила, помахав неизвестно кому рукой, без пререканий покинула кабинет.

Фима прошла к креслу отца и опустила в него свой костлявый зад.

— Сергей Сергеевич, вы много не знаете, — произнесла она. — На нашу семью обрушилось большое несчастье. Отец набрал кредитов кучу и задолжал бандитам крупную сумму. Вот они его и держали в погребе две недели на хлебе и воде, пока мы с мамой и братом не вернули им часть денег. Осталось достать двести тысяч и тогда они отстанут от папы. Он ещё дом не купил у Людмилы Ивановны, но уже нашёл покупателя на него. Так серьёзно его прижали нехорошие дяди. Это основная причина низкой заработной платы всего персонала клуба.

— Кроме тебя и твоего брата, не считая твоего папы, — заметил он. — Так что ж мы ваши семейные финансовые проблемы на своих шеях должны выносить? — возмутился Сергей Сергеевич. — Он бывший сотрудник КГБ и так глупо влип в денежный круговорот. Мне это не понятно?

В ответ на его слова она скупо улыбнулась.

— Успокойтесь вы, — КГБ это звучит только грозно, но там разные должности были. Папа мой, например хоть и офицер, а охранял мясо от жуликов и крыс. Представьте себе, он уже не знает, как выбраться из этого порочного круга, в который его затянули обстоятельства. Он думает, передумает и ничего не может придумать.

У неё дыхание приостановилось, и глаза моментально увлажнились.

«На жалость бьёт, — подумал Сергей Сергеевич, — но ничего не получится. Мне и не такие номера приходилось в жизни видать и распутывать. Деньги распределены по справедливости и возвращать их Фиме я не намерен».

Он встал со стула, заглянул ей в глаза:

— А не надо думать и передумывать, ему надо в первую очередь бросить бухать. Пьянство и коммерция никогда между собой не уживаются. Их несовместимость доказана жизнью с прошлого века. И второе, — заставить обязательно вас с братом работать. Тогда твой папа будет иметь счастливый вид. А взваливать своё тяжкое бремя на штат не совсем порядочно. Здесь рабов нет!

Дальше продолжать с ней разговор было бессмысленно, и он направился к выходу, не обращая внимания на её плачевные сетования.

ВОТ И ПОЗНАКОМИЛИСЬ

Он вышел на улицу. Людмила Ивановна сидела в тени у входа на скамейке, установленной под большим абрикосовым деревом, и обмахивала себя китайским веером.

— Не ожидал от тебя, что ты смело примешь мою сторону, — сказал Платон, — присаживаясь рядом с ней.

— Дура, потому что вот и понесло меня. Никак не могу остановиться, когда чувствую несправедливость. Сколько раз зарекалась молчать в любой ситуации. По секрету тебе скажу, только ты не смейся. Меня в городе большинство учителей из разных школ называют Людкой — Мутовкой. Кличка, какая — то тюремная, Сродни Соньке — Золотой ручке и Мане — Облигации.

— Я бы сказал революционная, — улыбаясь, поправил он её, — свой след в нашей истории оставили революционерки, как Надежда Крупская, — у неё партийная кличка была — Рыба. А Ленин её называл ласково Минога. А Анку Пулемётчицу, разве не помнишь?

— Тебе смешно, а у меня из-за сегодняшнего дня накрылась работа, поездка в Лондон, и вообще жизнь перевернулась. Завтра пойду новую работу искать.

Она порылась в сумке и, достав сигарету, закурила, пуская в воздух сизое облако.

— Хотя к этому всё шло. Он меня на пятый день пригласил в сауну на второй этаж. Я думала, там компания будет. А он закрыл дверь и приказал раздеться догола. Я возмущаться не стала, сослалась на женские проблемы, которые у нас бывают ежемесячно. Только тогда он отстал. Рассказывал мне, как он со своим могущественным родственником Кустовым, полмира за казённый счёт объездил. Но напоил и накормил меня в тот вечер как на пиру у шейха.

— А ты была у шейха на пиру? — спросил он.

— Я даже на свадьбах за свою жизнь ни разу не гуляла. Чем взрослей становлюсь, тем больше нужду испытываю. И всё оттого, что у меня характер непримиримый. Как только со своей праведностью вылезу, так и прощай работа. Замуж бы выйти, да никто не берёт.

…Он посмотрел с состраданием на её трагическое лицо и ему, почему, то больно стало за неё. Хотелось успокоить и даже приобнять как пионерку на слёте, но по жизненному опыту он знал, что даже слабые элементы ласки многих женщин приводят к плачу и нередко к рыданиям. И чтобы не прерывать разговор, он ей выдал нравоучительную тираду:

— Характер трудно перестроить, — особенно женский. Жизнь может измениться, но люди вряд — ли. Дичайший раскол в обществе очевиден. Ну, может быть в бане всё осталось со времён Мамая, там все нагишом моются из оцинкованных тазиков. Ещё в муравейнике, живя в одном колхозе, эти букашки все одинаково работают, одинаково и тлей доят. Даже на кладбищах люди лежат в разных гробах и разных почвах. Так что на будущее придерживай себя от искушения восстановить, где — то жизненную справедливость. Я ведь с директором и без тебя бы прекрасно справился, а ты взялась и высунулась. И в итоге осталась без работы и сделку с продажей дома сорвала.

Он замолчал и взглянул на неё.

Она с любопытством смотрела прямо в его глаза. Создалась небольшая молчаливая пауза, которую неожиданно прервали поющие на дереве птицы. Она задрала голову наверх и стала подсвистывать им, надеясь, что птицы ещё больше будут разливаться, но они замолчали.

— Людмила Ивановна, для того чтобы птицы поддержали твой свист, нужно свистеть в мажоре, а не в миноре. А ты их своим реквиемом перепугала, вот они и замолчали.

Она выбросила недокуренную сигарету под ноги и полезла опять в свою сумку. На этот раз она достала свой альбом с авторучкой и развернула чистый лист.

— Теперь давай запишем?

— Что именно? — удивился он.

— Все умные слова, которые ты мне выдал на этой лавочке.

Он ещё больше удивился.

— Для чего тебе это?

Она замялась и смущённо заявила.

— Хочу быть такой же умной, как и ты. В этом блокноте, как на магнитофоне все твои речи зафиксированы. Кончится блокнот, новый заведу.

— Боюсь, что твой бумажный магнитофон завтра уже сломается. И мы вряд — ли будем рядом. Я завтра пойду устраиваться в детскую спортивную школу. Там открыли отделение настольного тенниса, а тренеров пока нет.

— Тогда помолчи пожалуйста несколько минут, я сейчас быстро стенографирую твою текстовку, а потом у меня будет к тебе очень важное предложение, от которого ты вряд — ли откажешься.

С северной стороны потянуло ветерком, и ему в нос ударил едкий тошнотворный запах пота, исходивший от Людмилы Ивановны.

— Тогда пришла моя очередь курить, — сказал он и, встав со скамьи, подошёл к урне, похожей на вазу.

Пока она писала, он стоя курил, пытаясь предугадать, что же за предложение ему уготовила эта чудотворная женщина. Она только что своими усилиями ради него окончательно доконала клуб Ходжи.

«Вместе работать с ней и дальше, то он будет категоричен. Эта женщина, даже не знает, как правильно держать ракетку. А может, у неё на примете для меня работа есть приличная, посмотрим, — выход за ней. Явно она не хочет со мной прощаться и это, скорее всего, связано с дочкой. Всё — таки за месяц тренировок я Янку научил играть накатами слева и справа. Ладно, чего гадать, сейчас „бумажный магнитофон“ заполнит и выдаст своё предложение».

Он наблюдал за ней. И когда она засунула свой блокнот в сумку, выкинул недокуренную сигарету и подошёл к скамье.

— Сергей Сергеевич, у тебя нет желания поближе со мной познакомиться? — неожиданно выпалила она. — Я здесь живу недалеко. Ты сейчас человек свободный, без жены. Зайдём в магазин, возьмём выпить, хорошей закуски, и мы вместе отпразднуем нашу совместную отставку.

— Неправильная формулировка. Не отставку, а наш с тобой героический поступок! Я согласен, — но ненадолго. В семь вечера я обязательно должен быть дома.

Она сделала губы рюмочкой и с недоверием покачала головой.

— Вы же разведены с женой, кто тебя там ждёт?

Пришло время удивляться ему:

— Кто тебе такую ерунду сказал? — изумился он. — Я с женой живу больше сорока лет и у меня уже трое внуков, и к тому же ты же слышала, как недавно очень хорошо разрекламировал мою супругу работник милиции.

Она быстро поднялась со скамейки, но медленно посмотрела по сторонам и, задержав свой взгляд на окне Ходжи, со злостью произнесла:

— Это сучка, — дочка его зубастая мне наплела. Сказала, что тебе сорок пять лет, разведён и имеешь помимо трёхкомнатной квартиры дом на берегу Азовского моря.

В ответ он улыбнулся своей обаятельной улыбкой.

— Ты знаешь Людмила Ивановна я тебе скажу: Фима хоть и тренер по штату, но она значительно главнее папы в клубе. «А начальники большие шутники от безделья», — так говорил ещё шеф гестапо Мюллер. Нормально она мне возраст занизила и развела без суда, — словно обрадовавшись, выдохнул он. — А, всё остальное, чистая правда. Только Фима забыл тебе сказать, что на моём валютном счету лежат восемьсот тысяч долларов, — назвал он ей пришедшую в голову сумму, чтобы посмотреть на её реакцию.

Но реакции как таковой вроде бы и не было. А может это тоже своего рода реакция. Услышав про валютный счёт, она просто-напросто потеряла дар речи, схватила его за руку и поволокла через дорогу в магазин.

— Так водку Герб 0,75, в корзину, — диктовала она, — грибы опята маринованные 1 литр, — в корзину, колбаса три сорта — в корзину, куру копчёную, — в корзину.

За пять минут она забила корзину доверху и, отказавшись от денег Сергея Сергеевича, пошла к кассе. За продукты с неё взяли две тысячи.

— Ты не слишком много набрала? — беря один пакет у неё из рук.

— Так кушать хочется, а у меня в холодильнике, только полбуханки хлеба и полбанки томатной пасты хранятся. Сейчас забью холодильник. Жить будет веселей.

Через пятнадцать минут они уже переступил порог её квартиры. Их встретила дочь Яна. Взяв пакеты у матери, и тренера она прошла в кухню.

— Дочка пока не выкладывай ничего. Возьми сверху мороженое и полижи его, но не кусай а, то горло опять заболит. А я Сергею Сергеевичу покажу свои покои, и сядем за стол.

Она провела его в гостиную. Сразу в глаза бросилась дурацкая картина попугая в роскошном багете.

— Это что за зверь такой? — кивнул он на картину.

— Это не зверь, а попугай из космоса, сама написала! — гордо заявила она. — В Англии хотела продать её, но, увы, — мои мечты накрылись разбитым корытом.

…Платон понять не мог, всерьёз она говорит или под дурочку косит, но он без труда определил, что такому разноцветному монстру место только в галереях психбольниц.

— Да ты Людмила Ивановна особо не сожалей об Англии. Если бы ты там нашла покупателя на свой «шедевр», то в Россию долго бы не вернулась.

— Это почему?

— В стране туманного Альбиона, есть знаменитый на весь мир дом под названием «Бедлам», то думаю, тебя и твоего покупателя закрыли бы в него. Чтобы бы вы вдвоём более серьёзно поработали над образом космической птицы. В космосе все птицы имеют цвет солнца, а у тебя здесь вероятно вся цветовая гамма собрана, а главного, цвета нет. У тебя тут сплошная художественная гипербола. Да и масляные краски я знаю, нужно класть на грунтованный холст, а не на ватман.

— Я тебе мама говорила, про холст, — показалась в дверях сухопарая Яна, облизывая мороженное на палочке, — а ты и так не дурно будет.

— Тебя не спрашивают, марш на кухню, — прикрикнула она на дочь, тоже мне искусствовед нашлась и, заглянув в лицо Платона, поинтересовалась:

— А что в этом Бедламе одни художники находятся?

Сергей Сергеевич не переставал удивляться её скудной эрудиции. Ему казалось, что про знаменитую психиатрическую больницу в Англии знал каждый ребёнок.

— Почему же художники? — там и писатели живут и композиторы. Короче вся творческая элита. Там они проходят курсы по повышению квалификации. А ещё к ним на отдых иногда заглядывают короли, императоры, султаны и даже пришельцы из космоса.

— Я бы согласилась побывать в этом доме, — таинственно заявила она, — но боюсь знаменитостей. С ними разговаривать в конфуз попадёшь.

— Не попадёшь, — убедительно заявил он, — они все лопочут на своих языках.

— Тогда начну досконально английский изучать. Одну фразу я уже выучила, которая не даст мне с голоду умереть. Alms for the poor woman one pound of food? — без запинки произнесла она.

Он с трудом сдержал себя, чтобы не засмеяться и, взяв её под локоть, потянул на кухню.

Он понял, что она сказала и громко рассмеялся.

— Ты разобрал сейчас, что тебе иностранка сказала? — спросила она.

— Да, конечно, — перестал он смеяться. — Женщина попросила у меня, чтобы я ей фунт подал, чтобы она с голоду не окочурилась. А какой именно фунт не пояснила. Толи фунт орехов, толи фунт куриного помёта, или фунт стерлингов. И произношение у тебя было не ахти. Похоже на мордовское — рязанское. И ты что в Англию собираешься ехать в качестве нищей? Там своих девать, наверное, некуда?

У неё на лбу пробились капельки пота, а кожа на худых щеках побледнела. Это было выражение её недовольства, о котором он ещё пока не знал.

— У меня такое ощущение сейчас, будто ты меня отстегал по щекам, Тебе не понравилось моё произношение, и картину забраковал. Этот шедевр всем нравился, кому я его до тебя показывала.

— Пошли за стол, об искусстве позже поговорим, — сказал он ей.

В прихожей он заметил стопу оригинальных коробок.

— А это что у тебя, — поинтересовался Платон.

— Сковородки, — мой дополнительный паёк. Вбухиваю их от фирмы по всему городу. Клиентам такую пургу про них несу, что они сходу у меня их разбирают и лишних вопросов не задают. А действительно ли они такие чудодейственные, не знаю? Но твёрдых двести рублей с каждой сковороды я имею.

— Не боишься? — спросил он.

— А чего бояться?

— Что кто-нибудь, тебе этой сковородой по голове пригладит.

— Я знакомым не продаю, зачем мне горя хватать, я предлагаю их по организациям. У самой — то у меня старая чугунка стоит, от матери досталась. На эту прелесть денег всё не хватает.

На кухне Платон обратил внимание на горы немытой посуды и стоявшие на плите почерневшие кастрюли. Подобная картина всегда вызывала у него брезгливость и портила настроение. А на мутное окно, как в подвальной котельной с обильными подтёками, вообще противно было смотреть. С неопрятной женщиной идти на сближение ему, почему-то уже не очень хотелось.

Она заметила его неодобрительный взгляд на состояние кухни.

— Не обращай внимания на бардак, — оправдывалась она, — со вчерашнего вечера посуду помыть некогда.

— Садись, — поставила она ему табурет с меховой накидкой. — А я сейчас быстро затолкаю ненужные нам продукты в холодильник, и мы с тобой гульнём на полную катушку.

Он сел, уперев руки в колени, спокойно и неторопливо заговорил.

— А окно Людмила Ивановна у тебя не чище, чем в кочегарке. Витамин «Д» от солнца через, такое стекло никогда поступать не будет. Вас две женщины в доме, выберете день и займитесь генеральной уборкой.

— Янка — это камень в твой огород, — перевела она критику гостя в адрес дочери, — ты всеми днями дома, а я на работе. Неужели трудно привести квартиру в надлежащий вид?

— А, — а, — я, — я, — пыталась она, что — то сказать в своё оправдание.

— Не акай, и не якай, а подымай с завтрашнего дня попку от телевизора и принимайся за уборку. А сейчас быстро вымой пять мелких тарелок под закуску и принеси Сергею Сергеевичу пепельницу из зала.

…Пепельницу она принесла, но с горкой окурков.

Людмила Ивановна покосилась на пепельницу и, резко схватив её, выкинула всё содержимое не в мусорное ведро, а в форточку, чем ещё больше поразила гостя. Теперь он знал, от чего у неё оконное стекло потеряло прозрачность.

Когда стол был приготовлен, она и Яна сели к столу. Поставив дочке отдельную тарелку с разносолами и лазоревый сироп в графинчике Людмила Ивановна, сказала:

— Яна завтра ты на тренировку не пойдёшь. И ты больше заниматься в Сибири не будешь. Найдём тебе другую базу, но тренер будет всё тот же Сергей Сергеевич. Мы сегодня с ним окончательно порвали с клубом.

Яна расправлялась со своим блюдом и, услышав неприятную новость, насупилась:

— Мам я тебя, что — то в последнее время совсем переставала понимать. Где твой богатый новый лист? Где Лондон?

— Яна обстоятельства в жизни бывают сильнее людей, — вступился за мать Сергей Сергеевич, — сегодня они нас частично победили, а завтра, думаю, всё образуется. Мы не проиграли. Будем с тобой заниматься на другой спортивной базе. Вопрос я этот вскоре решу.

— И продажа дома у нас обломилась, — огорчила она вновь дочь. — Мой придурковатый брат и твой дядя, слышать не желает ни о какой продаже. Хаджа ещё не знает, но вчера Валерка вечером приехал с больницы и прогнал строителей с участка.

— Ой, мама! — вскрикнула Яна, — да ты понимаешь, что строители там уже возвели нулевой цикл и обложили его красным кирпичом. Сейчас Ходжа с тебя деньги будет просить за сделанную работу.

— Знаю я всё, а ты забирай своё корыто и иди к себе. Нам с Сергеем Сергеевичем посекретничать надо.

Яна взяла тарелку и ушла с ней в свою комнату.

— Инжир ему в зубы, — крикнула она дочери в спину, — я его что насильно под автоматом заставляла дом возводить. Куда он спешил, оформил бы бумаги и строил. Пускай теперь долбит бетон. Он ему дороже обойдётся, чем заливать, — захохотала она.

— Что действительно он нулевой цикл сделал? — открыв рот, — спросил Сергей Сергеевич.

— Давай выпьем вначале, а после я тебе расскажу. Вот этот сироп можно добавлять в водку, — постучала она пальцем по графину. — Это божественный эликсир жизни. Нервы успокаивает лучше любых таблеток и убаюкивает хорошо без всяких колыбельных песен.

Она открутила пробку от бутылки и налила по пол стакана водки ему и себе. Они выпили и закусили. Вытерев свои губы замусоленным фартуком, она внезапно расхохоталась.

— Мне с этим домом ужасно везёт. В позапрошлом году, когда умерла мама, брат мой надолго попал в больницу. Я хотела продать его. Пришли покупатели, мы с ними поторговались, и они мне дали задаток триста тысяч. Обещали в конце сентября отдать оставшуюся сумму, после того как они соберут окончательную сумму и оформят купчую. Они, значит, жили всё лето в доме, собрали богатый урожай. А в октябре заявились ко мне и потребовали вернуть задаток. Сказали, что передумали покупать дом из — за медведки, которая бесчинствует у меня в саду. А где мне эти деньги было взять. Я же сразу задолженность за квартиру в 150 тысяч заплатила, кредит закрыла и долги раздала. Говорю покупателям, что так не делается. Либо вы берёте дом. Либо задаток я вам не верну по той причине, что на него мы никаких бумаг не оформляли. И закон будет на моей стороне. Они, видишь ли, оказывается, на нашей улице нашли дом свежее и дешевле, — вот и хотели меня обдурить. А отец узнал и прогнал их, — он же по соседству с мамой живёт. Так что эти горе — покупатели помыкались и ушли ни с чем. Только сказали, чтобы мы эти деньги с отцом приберегли на похороны. Вот уже два года прошло, а нас похоронить не могут.

— А что у тебя мать с отцом в разных домах жили? — закурил сигарету Платон.

— По соседству они жили последние двадцать лет. Как мать съехала на голову, так отец переселился с братом жить в отчий дом. Но на протяжении всех этих лет мы все общались между собой, только экономическая политика была у каждого своя.

— А что мама голову ушибла сильно? — допытывался подвыпивший Сергей Сергеевич.

— Ушибла, ушибла, да так сильно, что психбольница стала для неё родным домом. А брат у меня в неё пошёл. Даже ещё дурнее матери. Не понимаю, как его в охранную контору взяли работать? Если Ходжа придёт к нему со своими вопросами, то он может и за топор взяться. Для него это самоё популярное оружие. Придурок ещё тот. А жмот неимоверный, — моей Янке ни разу конфетки не купил.

— А отец как?

— Отец золотой человек, на гармошке играл на свадьбах. Сейчас не играет, гармонь порвал, а на новый инструмент денег жалко выкладывать. Ждёт, когда я ему куплю. Я, конечно, помню про его желание. И куплю её, если он прекратит мне нотации как с трибуны читать. Он же мне квартиру купил, вот и я ему тили — пили куплю. Пускай молодость вспоминает.

— Да крепко ты наказала Ходжу, — покачал он головой. — Не приведи бог, иметь такого врага как ты. А с виду не скажешь, — посмотрел он на неё оценивающе. — Со своей фотографией ты замуж точно выйдешь. Это я тебе говорю, как знающий толк в женщинах мужчина. Только окна в квартире обязательно вымой.

Она затаила дыхание:

— Да чёрт с ними этими окнами, — махнула она рукой, — а ты пошёл бы за меня, если был одиноким?

— Побежал бы, но в какую сторону, пока не знаю?

Он окинул глазами, стол с закуской, произнёс, — наливай по очередной. Пить так, пить!

— За это стоит выпить, — наполнила она стаканы, — меня завидно оценивают только деревенские увальни. Если ты из меня сейчас огородницу не сплёл, то быть мне скоро женой, любимого мужчины.

Она капнула себе и ему в стакан лазурного цвета сиропу, но ему показалось мало, и добавил ещё граммов пятьдесят.

После этого стакана, у него закружилась голова. Последние слова, которые он услышал.

— Доченька, иди на улицу погуляй, Сергей Сергеевич перенапрягся сегодня. Ему отдохнуть необходимо, — и он провалился в неизвестность.

Он открыл глаза на чужом диване, когда за окнами вечерело. Перед глазами старомодный абажур, лимонного цвета и потолок, обклеенный обоями. Не поняв, где находится, повернул голову на стену и, увидав космического попугая, вспомнил. Он тут же принял сидячую позу и встретился глазами с Людмилой Ивановной. Она сидела в кресле и довольно улыбалась.

— Вот мы и познакомились с тобой близко Сергей Сергеевич! Но употребляешь ты мало. Я наравне с тобой выпила и ничего. А ты в улюлю сразу ушёл. Пришлось нам с Яной тебя сюда притащить.

Он пальцами протёр глаза:

— Ничего не помню, но голова, какая — то тяжёлая стала. Ты мне случаем ни капнула в водку сонников?

— Ты сам себе накапал синяка.

— Не понял? — захлопал он глазами.

— А чего тут понимать, — сироп для меня варит отец, из корней и цветков синюхи лазоревой. Ещё её называют греческой валерианой. Она в десять раз сильнее обычной, нашей валерьянки. Её по чайной ложке нужно пить, а ты полстакана её ухнул. Вот тебя и скосило.

Он вспомнил про графин с переливающим лазоревым цветом жидкостью и произнёс:

— Прости, я пошутил. Но этот сироп хорош при бессоннице. Попроси отца, чтобы мне пузырёк сварил? А сейчас покажи мне туалет?

Она проводила его к туалету и включила свет. В туалете он обнаружил, что у него расстегнут гульфик на джинсах, который он никогда не забывал закрывать. От догадки в груди непонятно ёкнуло. И мгновенно внизу заломило.

«Это она со мной познакомилась, когда я был без чувств. Ну ладно я должным не останусь», — подумал он и вышел из туалета.

Допивать он водку не стал с ней, но обещал на следующий день прикончить остатки.

Людмила Ивановна сняла с его сорочки прилипшую чёрную нитку и проводила до парадного входа, не забыв сунуть ему в руки чекушку с сиропом, сказав при этом:

— Пей, но разумей. Ни в коем случае не употребляй, если знаешь, что тебе нужно за руль садиться.

Когда он повернулся к ней спиной, она перекрестила его сзади несколько раз и прошептала молитву. Увидав, что его силуэт скрылся в арке, она зашла в подъезд.

«ЛЮДМИЛы» — нашествие

Неожиданно он стал временным холостяком. Жена уехала в Коломну к престарелой матери на всё лето, а дети жили отдельно. Поэтому ему предстояло весь вечер провести на кухне, чтобы приготовить себе еду.

Но придя домой, он плюхнулся в постель и проспал до обеда, когда почтальон принесла пенсию. Идти узнавать насчёт работы ему не хотелось. Он сварил в турке кофе и сходил в магазин за молоком. После магазина, взял свежую прессу и начал её просматривать.

Звонок в дверь оторвал его от чтения. Зашаркал тапками к двери. В глазок смотреть не стал, а сразу открыл дверь. Его взору предстала женщина с глазами — цветками и приятным личиком лет сорока пяти с белыми волосами, переливающимися шёлком. На ней был узкий парчовый халат, и верхние пуговицы были расстегнуты.

«Очевидно, ей проблематично застегнуть верх, на халатике, который был явно не её размера, — отметил он. — Бесспорно, эта дива обладательница больших грудей!»

— Извините, это не у вас танцевальная музыка играет? — продемонстрировала она ещё два своих достоинства, — мелодичный голос и зубы цвета сахара.

— А вы, что на дамский танец меня хотите пригласить? — парировал он, — а то я сейчас включу свою шарманку. Какую музыку предпочитаете?

Женщина смутилась, и её лицо покрылось румянцем, сделав её ещё прекрасней.

— Да нет, что вы. Танцевать я не хочу. Просто у меня внучка маленькая болеет, и заснуть не может. Музыка мешает.

— Как я понял вы новая жилица с третьего этажа, а пришли герцы искать на восьмой. Вот я и подумал, что вы танцевать захотели. С женщинами, особенно красивыми бывает такое вполне объяснимое желание. Можете без всякого стеснения проходить? Нам никто не помешает. Я временно холост и живу один.

Она ещё больше вспыхнула и, обхватив лицо ладонями пошла к лифту. Он проводил её взглядом, пока она не села в лифт.

— Очень жаль, — сказал он ей.

Двери вдруг вновь открылись, и показалась её пышная голова.

— А можно я к вам загляну после семнадцати часов. У меня к вам есть предметный разговор, но только давайте без танцев. Я без вина не танцую. А летом, кроме минеральной воды я ничего не пью.

— Вот так одним разом вы взяли, и как лесоруб отрубили мне все надежды подержать вас за руки. Хорошо я буду ждать вас и обязательно куплю минеральной воды.

В ответ она мило улыбнулась и спряталась за дверями лифта.

…После такого приятного знакомства ему пришлось вновь идти в ближайший магазин за минеральной водой. Одну полулитровую бутылку он откупорил, достав сироп от Людмилы Ивановны влил в открытую бутылку две чайной ложки сиропа и поставил в холодильник.

В пятнадцать часов опять пронзительно затрещал дверной звонок. Он открыл дверь. На пороге стояла женщина с двумя подбородками и задом похожим на диван-кровать Людмилы Ивановны, на котором он вчера почивал четыре часа.

— Здравствуйте, — сказала она, — мне нужен Сергей Сергеевич Винт.

— Если нужен, то он перед вами, — пропустил он её в дверь.

Он думал, что её габариты не войдут в дверной проём. Но как, ни странно совсем не задевая дверной коробки, она юрко прошмыгнула в проём.

Он проводил её в зал и предложил сесть в кресло. Она положила скептический взгляд на кресло, и как бы мысленно примеряясь с размерами, отвергла его:

— Можно я лучше на диване устроюсь?

— Да, конечно, пожалуйста.

Она бесшумно вдавила диван и достала влажную салфетку из сумки.

— Чем обязан, — спросил он.

— Давайте сначала познакомимся, — вытерла она салфеткой пот со лба. — Вас я заочно знаю, а вы меня, вероятно, нет. В городе я новый человек, всего год живу здесь. Приехала сюда из Джамбула. Я Вишневская Людмила Васильевна, директор ДЮСШ «Метеор». Не знаю, как вы воспримите моё предложение? Но вы не спешите с отрицательным ответом, подумайте? Дело в том, что у нас в школе есть свободные две ставки тренера по настольному теннису. Вам я предлагаю полторы ставки.

Это предложение было похоже на чудо. Вчера потерял копеечное место, а сегодня заманчивое предложение приехало само на адрес. Душа ликовала! И отказаться, от такого счастья мог только конченый олух.

— Вы, кстати, явились, — не показывая радости, сказал он, — я, только, вчера распрощался с «Сибирью», и собирался к вам в ближайшие дни заглянуть. Я человек без претензий и вашим предложением однозначно воспользуюсь.

— Я знаю всё, — улыбнулась она.

— Откуда такая оперативность?

— У меня сегодня была Людмила Ивановна Шабанова, — она посмотрела на часы. — Буквально полчаса назад мы с ней расстались. А я села в машину и к вам. Вы для нас очень удобны. Тренер высшей категории, группы имеете свои. Напрягаться не надо с набором. А то мэр города на каждой оперативке чихвостит меня и за дело и без дела и всё из-за за настольного тенниса. Заниматься будете в шестидесятой школе, там помещение хорошее, стационарное, на пять столов. Завтра можете туда проехать и посмотреть. Думаю, вас этот зал устроит. И завтра же я вас жду у себя со всеми документами. Будем оформляться.

Она замолчала и попросила попить.

— Минералка подойдёт?

— Да, пожалуйста.

Он пошёл на кухню и, перепутав бутылки, налил ей в бокал минералки с сиропом.

Она с удовольствием выпила её и, растопырив пальцы, стала любоваться своими массивными перстнями.

— Ну, вот мы с вами и договорились. У меня на душе сразу отлегло. Теперь меня мэр в покое оставит.

Она не договорила. Прикрыла глаза и, откинувшись на спинку дивана, захрапела. Платон сразу догадался, что перепутал бутылки и, испугавшись, начал тормошить её за плечо. Но тщетно, Людмила Васильевна спала как Святослав богатырь с храпом и присвистом.

— Ничего себе, — вскрикнул он, — да от такого храпа соседи по трубе сейчас начнут стучать. А ещё гостья после пяти придёт. Посмотрит этот фильм ужасов и пятками сверкнёт от меня.

Он заметался по квартире и, вспомнив про аптечку, достал оттуда нашатырный спирт. Намочив ватку, протёр ей виски, после чего она перестала храпеть. А когда поднёс ватку к носу, та чихнула и открыла глаза.

— Слава богу, — успокоился он. — Вы Людмила Васильевна напугали меня.

Учащённо несколько раз моргнув глазами, она тяжело приподнялась с дивана и положив свою руку ему на плечо, сказала:

— Не берите в голову. У меня в сильную жару иногда проявляется кессонная болезнь. Поэтому я днём стараюсь, не светится на солнце.

Она попросила ещё воды и, попрощавшись, отъехала на своей машине от подъезда. Платон провожал её из окна. Когда машина повернула за угол, он облегчённо вздохнул и стал ждать новую гостью с третьего этажа. Сердечко его затаённо щёлкнуло. «Что же интересно этой даме нужно? Я её вижу в первый раз, а у неё ко мне уже предметный разговор появился. Сказала бы сразу, что хочет со мной заняться анонимной любовью. Я бы противиться не стал. Она очень привлекательна и мила! Глядишь, у меня сегодня был бы гигантский праздник. Пенсию принесли, работу любимую, можно сказать на дом доставили. Осталось только полакомиться, с незнакомой соседкой». Но он ошибся. Когда он второй раз увидел женщину с третьего этажа у своих дверей, то все свои грешные мысли отвёл в сторону. Она пришла не одна, а с маленькой девочкой, как он понял с внучкой.

— Проходите, — впустил он их.

— Я с внучкой, не с кем дома оставить, — погладила она девочку по головке, — пришлось с собой взять. Я думаю, она нам не помешает. У меня к вам разговор всего на пару минут. Мы даже дальше прихожей и проходить не будем.

Но он и слушать не стал. Почти силком втянул её и девочку в зал и усадил в кресло. Девочка устроилась у бабушки на колени. Он сел напротив.

— Слушаю вас, — смутился он от её красоты и опустил голову в пол.

— Дело в том, что я работаю в детском доме заместителем директора. Недавно, а точнее в праздник защиты детей наши две группы посетили краеведческий музей. Там висит ваш портрет. И нам так вас хорошо обрисовали как тренера и основателя настольного тенниса в нашем городе. И всё бы ничего, но краевед нам сказала, что вы Сергей Сергеевич сейчас на заслуженном отдыхе находитесь. Вот наш директор и зацепился за вас. Дал мне задание к первому сентября найти вас и предложить поработать у нас в детском доме хотя бы на полставки. Я сама здесь не живу. У меня дочь месяц назад купила в вашем подъезде квартиру. А когда я первый раз сегодня к вам пришла, просто опешила, увидев вас.

Ему было приятно слышать, что инициатива возродить настольный теннис исходила от первого лица города и от директора престижного дома детства.

Он был поражён. За один день сразу два выгодных предложения. К тому же ему представился выбор места работы, чему он был невообразимо рад. «Если работать на результат, значит непременно нужно идти в ДЮСШ. В детском доме дети проблемные, — туда идти тренировать только для утешения своей души», — рассудил он.

И он решил окончательного ответа не давать женщине. А ознакомиться с условиями работы в спортивной школе.

Он быстро освоился с присутствием красивой женщины, отметив её гладкую шею и особенно поразило её глубокое дыхание. Она дышала, не просто так гоняя впустую воздух туда — сюда, а возвращала своё дыхание в тело, что придавало ей большую сексуальность. Он не сводил с неё своего взора и принимал её как своего потенциального партнёра, а вот какого именно, он пока не решил? Ему, почему-то показалась, что эта красивая и милая женщина определённо является любимицей всего детского дома. И конечно лицезреть её ежедневно, это равносильно кушать шоколад с изюмом. Этот блаженствующий привкус чётко гармонировал с её правильными чертами лица. Его вдруг осенило, что он даже не поинтересовался как зовут её. И сразу поспешил исправить свою оплошность:

— Извините, а как вас зовут?

— Я Людмила Фёдоровна Гордеева, — в нерабочей обстановке просто Людмила.

— А я думал вы Мишель Мерсье, — маркиза ангелов, — осмелел он, не задумавшись, что этим банальным сравнением вгоняет в краску скромную женщину. Увидев её пылающее лицо, он и не подумал останавливаться.

— Вы зря зарделись, хотя вам это и к лицу. Мало того, скажу без ошибки, что напротив меня сидит женщина с тёплым и нежным, но никак не с каменным сердцем. И вы действительно похожи на самую знаменитую маркизу! Особенно глаза — ну просто звёздное небо!

— Сергей Сергеевич, вы нечестно поступаете. Пользуясь правом хозяина, льёте на меня жидкий мёд. Мне хоть и приятны ваши слова, но тело от волнения вскипело, и халат прилип к коже как репейник. И перестаньте заманчиво улыбаться? Я, к вам по делу пришла, а вы пытаетесь проглотить меня в присутствии внучки своими вечными мартовскими глазами.

— Хорошо Людмила, — улыбнулся он, — не обращайте на меня внимания. Я знаю цену женщинам. И никогда им не вру, потому что не преследую никаких грязных мыслей. А улыбка, как вы смели заметить заманчивая и мартовская, — только для тех, кто её хочет видеть таковой. А вообще — то она у меня одна, и я её ношу как рабочую улыбку, другой не имею. Сегодня же особый повод для улыбок. Дело в том, что сам того, не ведая в течение двух последних дней мои деловые отношения сводились только с женщинами по имени Людмила. Вы третья и самая лучшая!

…Она поняла, что с этим мужчиной лучше не вступать в подобные разговоры. Они очень опасны для особ, воспитанных в пуританских обычаях, хотя себя таковой не считала. Но, то, что любую пуританку или монахиню он безоговорочно может соблазнить, у неё сомнений не было. Отточенный язык и внешностью героя любовника поломают все преграды!

«Как бы он наших женщин в декрет не отправил, со своим языком и внешними данными, — подумала она с опаской. — Мне кадровый перепляс совсем не нужен. Потом ищи воспитателей на временную работу. А это не так просто». Но вспомнив, что он, никаких грязных мыслей не преследует в разговоре с ней, устыдилась и заволновалась так, что не знала, куда деть свои руки. Выручила внучка. Она слезла с колен и начала тащить бабушку за халат.

— Люда пошли, мне тебе надо что — то сказать по секрету, — щебетала девочка.

— Сейчас моя хорошая, я с дядей договорю, и ты мне расскажешь свой секрет.

Сергей Сергеевич сходил на кухню и принёс оттуда вазу с конфетами. Поставив её на пол перед девочкой, заходил по комнате углублённый в свои мысли. Ему уже не очень хотелось идти работать в ДЮСШ. Он уже прекрасно знал, куда падёт его выбор. Эта женщина обладательница заманчивых грудей и красивого лица победила его, и одновременно, хоть и заочно, но поддалась ему. Всё остальное будет зависеть от развивающихся обстоятельств.

Он остановился перед ней, одёрнул сорочку и, пригладив волосы, сказал:

— Я, конечно, польщён вашим предложением. Но, думаю, до первого сентября у меня есть время подумать? Если я надумаю, то принесу вам девять роз!

— Безусловно, есть, — ответила она обворожительной улыбкой, — а розы зачем? У нас на территории богатый дендропарк имеется. В цветах, в том числе и розах я утопаю. Так что знайте, — как только созреете, так и приходите в любое время. Мы будем очень рады вам!

— Хорошо без роз, но с коробкой конфет и большим рабочим потенциалом!

— Это приветствуется, — не убирая улыбки с лица, — произнесла она и встала с кресла. — И ещё чуть не забыла — непроизвольно, взяла она его за пуговицу сорочки, — на всякий случай возьмите на заметку. Если вдруг среди ваших знакомых найдётся спортивный работник, непременно присылайте его к нам?

Он задержал своё внимание на руке, которая крутила его пуговицу. Ему было приятно ощущать её прикосновение. Она это заметила и, отдёрнув руку, произнесла.

— Простите!

— Мне, то же приятно, — услышала она в ответ, и её лицо вновь запылало алой краской.

Он из вазы насыпал в руки девочки конфет, а остатки рассовал в карманы халата Людмилы Фёдоровны, не заглядывая при этом в её пылающее лицо.

ЗНАКОМСТВО С АСЕЙ

Первое, что сделал Платон утром следующего дня. Сел в свою машину и поехал в ДЮСШ «Метеор». Это было современное здание ведомственной школы российских железнодорожных дорог, где проходили обучение борцы и гимнасты. После знакомства с Людмилой Фёдоровной у него уже не было такого рьяного желания работать в ведомстве РЖД. Он понимал, что бесконечные проверки и куча обязательной разной писанины будут отвлекать его от основной работы. От этого он отвык, и последние годы работал в тех заведениях, где важнее ценился результат, а не наличие журналов и вороха бумаг. Не гнушался он и частными занятиями, когда его ангажировали богатые дома, для обучения своих чад. В клубе Ходжи тоже было просто, — кроме журнала посещений, там никакие бумаги больше не заполняли. В «Метеор» он ехал, ублажить своё любопытство и подтвердить свою порядочность. Всё — таки женщина нашла время приехать к нему домой. А это надо ценить.

Она положила перед ним лист бумаги.

— Пишите заявление на моё имя.

— Погодите, — заколебался он, — я, к великому сожалению, с собой документы не захватил — это одно. А второе препятствие более серьёзное, у меня высшее образование, но оно техническое, а не педагогическое, какое требует система.

— Что за глупости Сергей Сергеевич? — возмутилась она. — Вы же мастер спорта! А это приравнивается к спортивному образованию! Не мне вас учить. Заправляли практически всем спортом в городе, а сейчас вдруг размякли. Документы мне ваши сегодня не нужны. Принесёте завтра паспортные данные и трудовую книжку. А сегодня считайте, у вас начался рабочий день. Приказ на вас сейчас подготовим. Так что пишите заявление и следом в арендованную нами шестидесятую школу, — там вас ждут. Осмотритесь, — вопросы, какие возникнут, сразу ко мне.

…Он откровенно засмеялся. Давая этим понять, что нарочито на нелепую отговорку получил ответ, который был, им прогнозируем. Наступило молчание. Платон хотел ещё что — то сказать, но никак не мог придумать достаточно веской фразы, которая могла бы гладко противостоять его, уже нежелательному трудоустройству. А откровенно отказаться от должности тренера он не мог. Это было не в его правилах. Потому что, по словам директрисы условия для работы ему предоставляли превосходные, о каких можно было только мечтать. Лишние разговоры о его зажравшемся профессионализме, ему были не нужны.

— Если вы сейчас откажетесь, то в следующий понедельник на оперативке, меня мэр отправит на эшафот, — чуть не плача произнесла она. — Я же хотела и Людмилу Ивановну Шабанову оформить на ставку, но она мне честно призналась, что в настольном теннисе ничего не смыслит, и в Сибири работала только на наборе.

…Он, не устояв под напором этой грузной женщины, написал заявление без всякой охоты, осознавая, что с таким настроением работа будет в этой школе без желания. У него перед глазами стояла очаровательная Людмила Фёдоровна с её волнующим дыханием, с большими грудями и шёлковыми волосами.

…Вишневская взяла у него заявление и почтительно улыбнулась.

— Думаю, мы с вами сработаемся, — оживлённо сказала она. — Не забывайте, что на настольный теннис из городского бюджета выделены шальные деньги. Вам и карты в руки, их надо осваивать. Составьте в ближайшие дни список на инвентарь, который вам необходим и календарный план со сметой на поездки.

Такой организационный подход к делу с первого дня, настраивал его на оптимистическую волну.

— Завтра я вам принесу документы и смету, — утвердительно качал он головой, — а сейчас я поеду в школу на аттестацию зала.

Он вышел из кабинета, бесшумно закрыв за собой дверь, и на выходе ему в глаза бросился большой щит с фотографиями тренерского состава ДЮСШ. И какое же было его удивление, когда на него улыбаясь, смотрела Фима и её кузен Борис Смородин.

Настроение сразу испортилось.

— Ну, нет, — взбесился он, — с этими людьми в одной компании я уже работал. Хватит!

Он вернулся в кабинет Вишневской. Она сидела за столом, и пила чай с тульским пряником.

— Что — то забыли? — спросила она.

— Да, хочу аннулировать своё заявление. Работать с Фимой Ходжи и Борисом я не буду. Почему вы не сказали, что они у вас в штате?

Она положила пряник на стол и отставила чашку. Нахмурив лицо, раздраженно сказала.

— Сейчас выходить будете, сдерите их фотки со стенда. Они числились у меня в штате три месяца. Фима по залу ходила только с телефоном, — ракетку боялась в руки брать. А Борис Кустов, оказывается, помимо нашей спортивной школы подрабатывал в рекламном агентстве. Щиты по городу развешивал, вот и плюнул на основную работу. Я не посмотрела на его влиятельного папу и рассчитала их обоих с Фимой в один день. К вашему сведению, могу сообщить, что год назад и Ходжа здесь работал, но бывший директор ДЮСШ Грибов выгнал его с треском. Что это за работник, месяц работает, два месяца водку кушает.

— Что верно, — то верно, имеется у него такой грех, — подтвердил Платон.

— Вы думаете, я с ним не знакома? — прищурила она глаза и отпила чай из чашки, — пришлось, по необходимости встретится с этим пупом земли. Важным себя считает и сильным, — а на самом деле одна эфемерность и никакого прока. Играет сам с собой в непонятную игру. Самовлюблённый чурбан. Ему бы подтяжками для штанов на рынке торговать, а он в коммерческий спорт полез.

— Не хочу о нём ничего говорить, но полностью с вами согласен, Людмила Васильевна, — на прощание произнёс он, и направился к своей машине.

После повторного разговора с Вишневской у него в груди образовалась оттепель, — кратковременная злость прошла, настроение восстановилось. Проходя мимо стенда, фотографии он срывать, не стал, только сухо плюнул в их сторону и сел в машину.

…Шестидесятая школа была построена два года назад и считалась лучшей в городе. Там был и бассейн и три спортивных зала. Внушала она себя и своими огромными размерами. Четырёхэтажное здание, построенное в форме каре, значительно отличалось от других школ. Слухи ходили по городу, что в эту школу подбирали лучший педагогический персонал. Разузнав на парадном входе у охранника, где находятся физруки школы, он поднялся на второй этаж. У них был отдельный кабинет, около большого зала. В кабинете сидела смуглая экзотическая девушка в красном спортивном костюме азиатской внешности небольшого роста.

— Вы Сергей Сергеевич? — не дала она и рта раскрыть Винту.

— Он самый, — ответил он.

— Мне уже Людмила Васильевна позвонила, и я вас жду. Будем работать вместе.

— И надеюсь в обнимку? — пошутил он.

— Мне всегда нравились ловкие люди, — сказала она, — с ними жизнь приобретает совсем другой смысл. Меня зовут Ася. Я здесь физруком работаю и на полставки буду теннис вести.

Девушка была переполнена радушием. Она, не умолкая, славно трещала о школе и её нравах. Затем обхватила Винта за поясницу, вплотную прижимаясь к его бедру, повела смотреть зал.

— А ты Ася в теннис можешь играть? — спросил он у неё попутно.

— Нет, конечно, но Людмила Васильевна наказала мне, чтобы я от вас не отходила и постоянно заглядывала вам в рот и ничего не пропускала. У ваших предшественников я ничему не научилась. Они какие — то зомбированные были. На похоронах, веселей бывает, чем на их тренировках.

Подобное сравнение словоохотливой девушки заставило его улыбнуться.

— Если желание есть, то обязательно научишься. У тебя же будет начальная группа обучения. Я правильное направление тебе дам, для начала. Сама ничего выдумывать не будешь, то всё у тебя получится. А вообще — то у тебя специализация, какая?

— Людмила Васильевны в Джамбуле была моим тренером по стрельбе из лука. Я была второй на Европе среди девушек. Но это было давно, четырнадцать лет назад.

Он обмерил взглядом по сути дела ещё детское создание и удивлённо спросил:

— А сколько же сейчас годиков вице Чемпионке Европы.

— Не корректный вопрос, — засмущалась она. — Если вы приняли меня за Дюймовочку, то пускай я для вас ей и останусь.

— Я уже подсчитал приблизительно твой жизненный путь, однако Дюймовочка рано замуж вышла, — он взглянул на её голые пальцы рук, — а ты ещё смотрю, не обзавелись таким счастьем.

— Была, но неудачно. От того брака у меня дочка растёт. Учится здесь в третьем классе. Вот будет она постарше, тогда можно думать и о близком спутнике. А сейчас ну их этих мужей, — махнула она рукой.

Они вошли в зал. Он был огромный, на одной половине располагалась волейбольная площадка, а на второй баскетбольная.

— А где же теннисные столы? — недоумённо покрутил он головой.

— Наверху, — показала она пальцем на балкон.

По вертикальной лестнице они забрались в теннисный сектор. Там стояли совершенно новые четыре стола китайского производства с не плохим отскоком. Ограждений не было. Сетки с изломанными струбцинами валялись в углу на полу. Одно радовало, места там вполне хватало для продуктивных занятий настольным теннисом. Можно было даже установить там специальные тренажёры и ещё один стол с роботом.

— Ну, в общем — то не плохо, — оценил он условия, — только балкон нужно огородить сеткой с мелкой ячейкой, чтобы мячи вниз не падали.

— Сетка есть, но Фиме с Борей недосуг было.

— Понятно всё, — заключил он, — их нерадивость к работе мне известна.

Ася глубоко вздохнула:

— Правильно сделала Вишневская, что вышибла их отсюда. Они надеялись на Татьяну Ивановну Смородину, мать Бориса. Она у нас здесь завучем работает. Но ничего не вышло. Людмила Васильевна не любит в спорте дилетантов, тем более ленивых.

…Это неутешительное и даже злосчастное сообщение было для него внеочередным и окончательным ударом по его самолюбию. Услышав, отвратительную новость, он понял, что судьба его на этом поприще в недалёком будущем будет обязательно предрешена, на уровне управления спорта, а возможно и администрации города, и непременно в отрицательную сторону.

Он знал, что родная сестра Ходжи работает в школе, но в какой именно ему было не ведомо. А муж её Смородин Павел считался одним из отцов города — являясь председателем местного совета депутатов.

Сергей Сергеевич замаскировал своё негодование и, обняв Асю за плечи, сказал:

— Не унывай, завтра мы с тобой натянем сетку. А послезавтра ко мне придут уже дети, но не из вашей школы. Их же всех распустили на каникулы. Будешь пока проходить со мной курс молодого бойца с детьми из разных школ. Другого пути у нас с тобой нет.

Она засмущалась и приложив ладонь к его груди, сказала:

— Я безумно рада, что мне придётся работать с опытным и знаменитым тренером.

— Опыт, конечно, есть, а про знаменитость ты загнула милая Ася, — убрал он её руку со своей груди и, направляясь на выход, обернулся. — Завтра в это же время жди меня. Будем сетку с тобой натягивать.

Она поцеловала свою ладошку и дунула на неё ему вслед. Он улыбнулся и помахал ей рукой.

«Обнадёживающий жест! — подумал он. — Что — то в последнее время женщины горячо дышать в мою сторону стали, и не воспользоваться этим вниманием, значит обидеть воздыхательницу и обокрасть себя».

ОБНАЖЁННЫЙ ПРИКОЛ

После школы он заехал к Шабановой. Та встретила его с радостью и провела на кухню. На этот раз там не было немытой посуды в мойке, и пол был тщательно вылизан. Он обратил внимание, что окно и облупленный подоконник были тщательно помыты.

«Значит, критика моя выстрелила» — мысленно отметил Платон.

Людмила открыла холодильник и выставила на стол недопитую ими бутылку.

— Это ни к чему сегодня, — отодвинул он мрачно бутылку от себя, — спрячь до времени. Я устроился сегодня на работу и к тому же за рулём.

— А почему у тебя вид недовольный, если с работой всё уладил? — спрятала она назад бутылку, — я старалась. Ты бы видал, как Вишневская обрадовалась. У неё в кабинете в это время два тренера по гимнастике сидели, — тебя на пять с плюсом охарактеризовали.

Он был сдержанным и прыгать от счастья, от того, что у него выдался удачный день, не желал:

— Я тебе, весьма благодарен за заботу, но чую, налечу в этом Метеоре на ножницы, когда лето кончится.

— Как тебя понимать? — села она напротив него.

— Как хочешь, но особо не радуйся — безмятежно промолвил он. — В той школе, где я буду проводить занятия, завучем работает родная сестра Хаджи, она же Смородина, мать Бориса. Мне это не по кайфу.

— Плевать на неё, — засмеялась Людмила, — и растереть. Тебе же не с ней в одном зале с ней работать?

Платон попросил пепельницу и закурил:

— Понятно, что не с ней, — глубоко затянулся он сигаретой, — но селевой поток грязи с её стороны может потечь на меня с непомерной скоростью. Она меня давно и прекрасно знает. И ей отлично известна междоусобица со мной и её братцем.

…Он без всякого напряжения перешёл на улыбку, но, когда позади себя услышал детский кашель, повернулся. Сзади стояла Яна и прикрывала рот ладонью, не прекращая кашлять.

— Говорила тебе мороженное лизать нужно, — прикрикнула на неё мать, а ты от жадности сгрызла его, теперь каркаешь. Марш отсюда нечего слушать взрослые разговоры.

— Мам я хотела узнать у Сергея Сергеевича, где мы будем тренироваться.

— Пока в шестидесятой школе, — ответил он, — помещение мне там понравилось. Стационарное, хотя не исключаю, что временами нам будет мешать шум. Но это ерунда, главная помеха может идти от «Сибири». Как только первый тревожный сигнал появится, сразу уходим оттуда. Мне ещё одно место неплохое посулили.

— И где же, — расширила глаза Людмила Ивановна.

— В пяти минутах ходьбы от твоего дома.

— В тридцать третьей школе? — обрадовано спросила Яна.

Он отрицательно покачал головой.

— В детском доме. Там тоже обещают хорошие условия вместе со стимулирующей зарплатой. Я уже на своё сотрудничество им добро дал.

Людмила Ивановна встала с табуретки вытолкала дочь с кухни и закрыла за ней дверь.

— Может и мне ставка там отыщется?

Он пожал плечами.

— Сходи, узнай. Для тебя это не дурной вариант будет. Зарплата, конечно, у тебя вначале будет не ахти какая, но тебе ещё в школе часы запросто можно взять. А если выторгуешь у директора полторы ставки, то и дергаться не зачем.

Она закатила глаза к потолку и три раза перекрестилась:

— Боже помоги мне, — сложила она ладони клинышком, — век благодарна буду. Грешить не буду, а на Сергея Сергеевича мадригал во славу напишу.

Он не выдержал и рассмеялся:

— Ты позавчера мне губной помадой в одном месте уже написала мадригал.

— А, — а, — я, — я, — перешла она на алфавит и склонила головку на бок, — просто шалила. Я от скуки бываю такой оригинальной шалуньей. Ты Сергей Сергеевич не обижайся на меня?

Она встретилась с его пытливым сощуренным взглядом, ожидая страшного разноса за свою проделку. Но он, увидав её сжатой и прячущей лицо в створ своих ладоней, решил свою напущенную строгость заменить обаятельной улыбкой.

— В следующий раз, если вздумаешь шалить со мной подобным образом, то перед этим выпей свой сонный ликёр.

— Ну, ты прямо устыдил меня. — обрадовалась она и без всякого стеснения сбросила с себя халат, показав своё обнажённое тело. Сжала обе груди руками и потрясла ими перед его глазами.

— Меня такими эпизодами, в краску не вгонишь, — без излишнего смущения сказал он и тут же спросил:

— Не ты случайно снималась в программе Приколы?

Она звонко захохотала на всю квартиру и быстро выбежав из кухни, нырнула в ванну.

— Точно вольтанутая? — пробормотал он, — или она меня уже зачислила в свои любовники? Нет, уважаемая мадам, с тобой ухо востро надо держать. И на это есть много причин, связанные не только с твоей личной гигиеной, но и вредным языком.

Не успел он до конца закончить с собой диалог осуждающие её недостатки, как она появилась снова на кухне, но уже одетая в обтягивающие чёрные брюки и прозрачную блузку, через которую просвечивался бордовый лифчик.

— Поехали, — командным голосом сказала она, — пока не поздно. А то вдруг меня кто опередит. Тогда пиши — пропало. А со шваброй мазурку танцевать в гипермаркете я не хочу.

Он понял, что Людмила собралась в детский дом. Не зная её в работе, — возражать, не стал. Считая, если человек имеет высшее спортивное образование, значит, что — то может делать. На наборе в «Сибири» она показала себя с наилучшей стороны.

Сев на переднее сиденье рядом с ним она приняла серьёзный вид. Достала из сумочки зеркальце и губную помаду привела себя в порядок.

— Теперь можно трогать, — произнесла она, — а на съёмки меня уже приглашали. И даже деньги предлагали за это. Но не получилось. На день передачи у меня щёку разнесло, как назло. А так глядишь, звездой бы экрана стала. Я ведь очень артистична. В школьных спектаклях играла постоянно. И мысль о том, чтобы пойти учится на актрису, зрела в моём мозгу неустанно. Ночей не спала в выпускном классе, представляла, как я буду порхать по сцене и срывать аплодисменты.

— И что тебе помешало идти в искусство? — тронулся он с места.

— Дурость и раннее желание выскочить замуж, — выпалила она. — Вот что!

— Странно, — притормозил он около светофора, — искусство и спорт, вещи разные. Как тебя в спорт — то занесло?

— Ты вроде умный мужчина, мог бы и не спрашивать об этом. Неужели трудно догадаться твоей голове? Влюбилась в лагере в тренера по волейболу из Москвы. Ну и пошла писать губерния. Мы с ним наслаждались гражданским браком. Хотя таковых не очень много было, он часто выезжал на соревнования по разным городам. А я сюда домой в гости. В общей сложности я с ним семь лет прожила, училась и иногда разносила телеграммы. Жили не богато, но сносно. Чтобы понятней тебе было, я выполняла ещё функции сторожа его однокомнатной квартиры. Честно говоря, красть там было нечего. А когда Янка родилась, он меня к отцу привёз. И наказал ему, чтобы меня за порог дома не выпускал. Сволочь такая! Наболтал отцу, что дочка не от него на свет появилась, а от святого духа. Алименты отказался платить жмот длинноногий. А Янка то копия его. Похожа сильно, но кровь в ней течёт другого папы. Он гад такой знал, что у него детей не может быть, вот и уличил меня в измене. Ну, его бог покарал за все прегрешения. Его нет больше. Коленку снёс, а саркома его тут и подстерегла, от чего он и умер вскоре.

…Загорелся зелёный свет, Винт продолжил движение. Она притихла и стала смотреть на дорогу. Через минуту они были на месте. Он остановил машину около стадиона детского дома:

— Я с тобой туда ни пойду. Мне там пока рано появляться. А ты дерзай, круши преграды перед собой, если жить достойно желаешь!

— Спасибо за напутствие Платон!

Он удивился и повернул её голову к себе.

— Это что имя из твоего мадригала?

— Можно подумать, что ты только на свет появился. Да тебя все за глаза в городе называют Серёга Платон. Я бы тебя нарекла Ярославом Мудрым, -это имя тебе к лицу.

Она открыла дверку машины, и словно мячик выпрыгнула из неё. Осмотрелась, нашла узенькую тропинку и побежала по ней. Он внимательно и придирчиво посмотрел на неё сзади. Только сейчас он познакомился ещё с одним её недостатком. Поморщился от отчаянья и произнёс:

— Да! — на этой попке любой мячик устоит, — не скатиться. Плоская задница, самый верный признак, нехватки серого вещества в черепушке. Значит эта женщина, как и её брат, унаследовала гены своей мамы.

Он почувствовал жуткую слабость и боль в ногах, возникающая у него изредка от перенапряжения организма. Такая боль нередко доставала и его позвоночник. Винт знал, что подобные недуги безосновательно не приходят. Нервные вспышки, полученные с раннего утра, спровоцировали серьёзную атаку на организм. В ожидании Людмилы Ивановны он включил музыку и закрыл глаза.

ТРЕНЕР ОТ БОГА

Этому красивому и уютному детскому дому мог позавидовать любой крымский санаторий. Свой зоопарк, с ламами павлинами и другой живностью находился напротив головного сооружения, рядом через аллею располагался дендропарк. Чуть дальше благоухали большие фруктовые сады. За которыми в основном ухаживали дети.

Людмила Ивановна с узкой тропинки свернула на тротуар, и вышла на тоннель переплетённой виноградом. Пройдя по тоннелю метров тридцать, увидела сидящую на маленьком стульчике девочку с клеткой, в которой находился декоративный кролик.

— Золотце, а где у вас центральный вход, — присела она на корточки перед девочкой.

— Идите прямо, не ошибётесь, — указала она рукой вперёд, — никуда только не сворачивайте, и собак не дразните. Они чужаков не любят. Могут и покусать.

Людмила Ивановна передёрнула плечами и поднялась с корточек:

— Я сама любую собаку порву, — и пошла к цели.

Распахнув большие стеклянные двери, она вошла в здание. На вахте сидела дежурная — вахтёр с рыжими волосами и смотрела в монитор. Увидав незнакомую посетительницу в здании детского дома, повернулась к ней:

— Вы к кому — то из детей приехали? — спросила дежурная.

— Нет, я к директору насчёт работы узнать.

— Присядьте, я сейчас позвоню ему.

Людмила Ивановна села на мягкий кожаный диван и стала смотреть на стены, увешанные картинами, не слыша, о чём говорит дежурная по телефону.

— Проходите по лестнице на второй этаж, — донеслось до неё, — там вас встретят.

Она сделала испуганный вид и сорвалась с дивана, чем удивила вахтёршу.

— Чудо, какое — то? — пробормотала женщина. — В обуви по чистым коврам пошлёпала, а мне нагоняй от директора получать.

Её на этаже встретила белокурая Людмила Фёдоровна Гордеева — заместитель директора.

«Красивая»! — отметила она про себя встречающуюся её женщину.

— Пойдёмте со мной, — пригласила Гордеева её в свой кабинет, — директор пока занят. У него батюшка из городского собора в гостях. Как только он освободится, непременно зайдёт к нам.

Но тут одна из дверей в коридоре открылась, и из неё вышел священнослужитель с огромной бородой и в рясе, а за ним показался толстый мужчина в очках капельках лет пятидесяти с тростью в руках. Это был директор Владимир Иванович Панкратов. Он сильно прихрамывал, и трость не могла скрыть его недуга.

— Люда заходите ко мне, — подзывал он рукой своего заместителя и Шабанову Л. И.

Проходивший мимо Людмилы Ивановны батюшка степенно с ней поздоровался и перекрестил на ходу её тремя перстами. А Гордеевой кивнул на прощание и глазами послал улыбку.

В кабинете директора было уютно, как в гостеприимном торговом зале. Мягкая замшевая мебель, на стене развешаны репродукции знаменитых русских художников. На столе стоял электрический самовар, большая тарелка с шоколадными конфетами и пара чашек.

— Мы тут с отцом Василием почаёвничали немного, — показал он Людмиле Ивановне на кресло около стола. — Теперь придётся и с вами испить чарку. Как говорится, на сухую важные вопросы не решаются. А у вас как мы поняли с Людмилой Фёдоровной, — взглянул он на своего заместителя, — важный разговор имеется. Переведите дыхание и за чаем мы вас внимательно выслушаем.

Гордеева поставила перед ней чистую чайную пару и бросила в неё пакетик чаю, после чего села напротив, но не в кресло, а на диван. Людмила Ивановна сама открыла краник самовара и налила кипятку в чашку. Пока чай заваривался, она успела несколько конфеток проглотить. И давай расхваливать неоценимый их аромат и вкус. Но вовремя остановилась и произнесла:

— Вы правы, разговор у меня исключительно важный, и думаю заинтересовать он должен обе стороны. — Она обвела пристальным взглядом хромого директора и красивую женщину. Убедившись, что они все во внимании, засунула очередную конфету в рот и сделав глоток из чашки, начала:

— Я Шабанова Людмила Ивановна, тренер по волейболу. Окончила Московский институт физкультуры. Мы с мужем в Москве тренировали команду высшей лиги. Правильнее сказать, он был главным тренером, а я ему помогала. Ездила с ним по сборам, разным городам и странам. Я тянула на заслуженного тренера, но беда в том, что официально не была в клубе оформлена. Муж был категорически против моего трудоустройства рядом с ним. Он считал, чтобы семья была крепкой, супруги не должны работать вместе.

…Всё это она выпалила, как хорошо заученный стих.

— Ну и как сейчас, крепка ваша семья? — спросил директор.

…Она выдавила из себя слезу и долила в чашку кипятку:

— К сожалению не суждено было. После серьёзной травмы колена, его поразила саркома, и мне пришлось после похорон вместе с дочкой приехать сюда, на свою родину. Работала в школах физруком, но особой радости от работы не испытывала. Понимаете, я до мозга костей тренер и без своей работы жить не могу. Ежедневно тоску испытываю. В наших детских спортивных школах вакансий нет, вот, я и подумала, а что, если я у вас закручу волейбол? Деток я очень люблю и они, чувствуя моё к ним отношение, платят мне той же монетой.

— Вы вовремя к нам обратились, — сказал директор, — мы охотно вас возьмём. У нас есть хороший спортивный комплекс, правда тепла там зимой маловато. Но это дело поправимое, за лето тепло пустим. И будете заниматься в любое время года, кроме лета. В это время года, все дети на улице у нас.

— А как моя должность будет называться? — перебила она директора.

— Ставка вам найдётся, но только не тренера, а инструктора по физкультуре. Но несмотря на это, заниматься будете своим любимым волейболом. Создайте нам команду такую, чтобы мы чемпионами среди детских домов в области были. На большее мы не претендуем, так как у нас дети есть и приходящие, и уходящие. После школ поступают в другие учебные заведения, а кого в семьи забирают. Присылают же нам в основном детей младших классов. Им пока не до волейбола. Они у нас в настольный теннис будут играть. Вот Людмила Фёдоровна, как найдёт нам отличного тренера, так наши малыши, да и не только малыши, но и взрослые увлекутся этим видом спорта. Детей занять надо. А то они уже апельсинами в футбол играют в коридорах на коврах. У нас есть один инструктор, но она болеет и выздоровеет не скоро. Спортивная база у нас великолепная. Свой стадион, спортивный комплекс, большой бассейн в парке и бассейн с двумя ванными в помещении.

— Который не функционирует седьмой год, — раздался голос Людмилы Фёдоровны.

— Не важно, всё равно есть. Найдёте тренера, туда четыре стола поставим. Детям отрада и нам не переживать за них.

— Я уже нашла его.

Директор поднял очки на лоб.

— Не понял! А почему молчишь? — изобразил он недовольную гримасу.

— Я у Винта позавчера была дома. К великому счастью, он оказывается, с моей дочкой живёт в одном подъезде.

Пока они вели между собой диалог, Людмила Ивановна налила себе третью чашку не забывая причащаться и к конфетам.

— Он согласен у нас работать, но, ни сегодня, ни завтра к нам не придёт.

— Давай его быстро сюда, пока не перекупили, за время летних каникул.

— Согласие я от него получила и этого вполне достаточно. Зачем назойливость проявлять. Мне он показался вполне серьёзным, хотя и обладает искромётным юмором, — улыбнулась она.

— Я тренер от бога, а Винт тренер от всех богов, — вмешалась в разговор Людмила Ивановна.

В кабинете наступила молчаливая пауза.

— Вы что его знаете? — первой нарушила молчание Людмила Фёдоровна.

— Кто же Платона не знает. Вы откройте компьютер и всё о нём узнаете. Мне в прошлом году посчастливилось с ним быть в Китае, на спартакиаде металлургов, — понесло её. — Лягушек и саранчу ели за одним столом. Прямо закормили они нас такой пищей.

…Она не видела, как перекосились от отвращения лица слушателей.

— Он кушал мало, — продолжала она, — и всегда делился пикантными блюдами со мной. Но не это главное. Его питомцы обыграли спортсменов из Поднебесья, это была сенсация. После такого триумфа, китайские функционеры Сергея Сергеевича завалили выгодными предложениями. Приглашали работать его и тренером и спарринг партнёром. Он, конечно, в полный отказ шёл. Причина у него веская была, — языка китайского не знал. А изучать их иероглифы в его возрасте поздно. Так мне говорил Платон.

— Но почему Платон, — изумилась Людмила Фёдоровна, — ведь он Сергей Сергеевич Винт.

— Формально, по документам он Винт, а по жизни Платон. Вот у вас в рясе сейчас поп был, у попов обычно по два имени, так и у него. Вы, наверное, перед своим батюшкой исповедуетесь? А Сергею Сергеевичу рясу не надо надевать, он без неё любого человека к исповеди может подвести. Клише никогда не выдаёт. Для него это скучно и не приемлемо. Вот почему он Платон! Ему с таким энциклопедическим умом в кремле работать надо или в следственном комитете. А юмор у него не для всех понятен. Только для умных, я вот, к примеру, его хорошо понимаю.

…Директор переглянулся с Людмилой Фёдоровной.

— Всё понятно уважаемая Людмила Ивановна, — прервал её директор, — вы сейчас пройдите к Людмиле Фёдоровне в кабинет напишите заявление. А завтра милости просим, со всеми документами и санитарной книжкой. И если вы уж так близки с Винтом, то ускорьте его трудоустройство в детский дом. Переговорите с ним.

— Обязательно и возможно даже сегодня! — пообещала она. — У меня телефон его имеется.

Она покинула кабинет директора, оставив после себя пустой самовар и гору фантиков.

…Сергей Сергеевич открыл глаза, когда она села в машину. Посмотрел на часы:

— За сорок минут управилась.

— Молодец! — по уму хоть провела это время?

— Ха, — ха, — ха, — ещё по какому уму! Как я тебя обожаю Сергей Сергеевич! Ты представляешь, они приняли меня как долгожданную гостью. И о тебе разговор вели. Ты им очень, нужен. Просили, чтобы я с тобой переговорила.

Он насторожился, на секунду прервал дыхание.

— Надеюсь, ты лишнего им ничего не напела?

— Ты что смеёшься, я же не мешком шибанувшая. Я практически тебя не знаю, но люблю и боготворю. Я была на высоте, — словно индианка крутанула она головой в стиле алокита. — У меня открылся дипломатический дар. Со мной редко такое случается. Я даже блокнот свой не открывала. До того я была хороша! Чашечку чаю с конфеткой у директора выпила, а потом пошла с Людмилой Фёдоровной в кабинет и написала заявление. Завтра у меня начинается первый рабочий день. Просила у неё полторы ставки. Она мне посоветовала пока осмотреться, адаптироваться к обстановке, а потом вернуться к этому разговору. Чудо женщина!

— Я знаю, — напрягая глаза вперёд, сказал он и включил зажигание.

КОНТРУДАР ХОДЖИ

Заградительную сетку на балконе они с Асей вешали четыре дня. Дело оказалось очень хлопотным, и без лестницы стремянки и дрели обойтись было просто невозможно. А ещё сильная духота нависла в спортзале, от которой не куда было спрятаться. На Асе была надета открытая майка, а Винту пришлось до пояса оголиться. Вся основная работа легла на его плечи. Ася понимала это и ни на шаг от него не отходила, то лестницу поддержать, то, подать что-то. Делала всё ответственно и всегда переспрашивала Винта. Переспрашивала не потому, что не понимает, а просто хотела его лишний раз отвлечь от работы и разговорить. С особой нежностью она стирала полотенцем обильный пот с его лба, который постоянно стекал ему в глаза. Этой процедурой она занималась всех чаще и когда прикасалась мягким полотенцем к его лицу, непременно прижималась своей грудью к его голому торсу. В ней происходил сложный душевный процесс, который объяснения не требовал. Всё дело в том, что он ей безумно нравился, и как отец и как мужчина. В любой ипостаси, он для неё был пригож. Хотя на все её сближения он отвечал безразличием. Она это замечала, но надеялась, что зов природы, поломает его стойкий характер. Он был восприимчив к таким отношениям и почувствовал сразу её тягу к себе. По своей природе он не был хищником до женских сердец, но, если рыбка добровольно плыла в его невод на нерест, он готовил из неё «наваристую уху». После завершения этой скучной работы, Ася пригласила его к себе на ужин. Жила она через квартал от школы в однокомнатной квартире. Дочка в это время находилась в лагере. Пока она накрывала на стол, он осмотрел её скромненькую квартирку. Затем переключился на медали, висевшие, словно баранки на одной связке. Перебрав и пощупав все награды пальцами, с восхищением произнёс:

— Весомо!

Она в ответ ничего не сказала, только пригласила к столу. По обилию блюд, холодной закуски и дорогого коньяка не трудно было догадаться, что она заранее готовилась к этому пышному застолью. Они просидели с ней за столом до позднего вечера, и когда пришло время собираться домой, Ася не смогла найти ключ от входной двери. Он после радушного приёма особо и не стремился попасть в свою безлюдную квартиру. А кровать у восточной женщины была двуспальная, которую она разделила с гостем.

…Сергей Сергеевич полностью ушёл в работу. На дворе стоял разгар лета. С Сибири он отобрал тридцать детей, остальные были все в разъездах. Ежедневно тренировки посещала Яна и постоянно у неё были грустные глаза, что приводило Винта к раздумьям.

«Либо она хронически больна, либо голодна, третьего не дано», — думал он, оставив этот печальный признак на совесть матери.

…Ася ходила за ним по пятам и впитывала как промокашка все его дельные советы. После тренировок они оставались одни в зале, и он учил её играть. Она оказалась способной ученицей и за короткий срок прилично стала держать мяч на столе. На день молодёжи по городу объявили соревнования, которые должны были проходить в «Сибири». Желания показываться в этом клубе и встречаться с Ходжой у него никакого не было, но Вишневская настояла, чтобы они с Асей, в обязательном порядке выставили детей. Участников было не особо много и если бы, не дети Винта, то соревнования вряд ли состоялись. Ходжа был главным судьёй. А все его родственники, находившиеся в зале, помогали ему в судействе.

Сергей Сергеевич, не желая приветствовать главную судейскую коллегию, не стал подходить к столу. Он отдал заявку Асе и послал её на жеребьёвку, а сам присел на подоконник. К нему подошёл его бывший коллега по Сибири Вадим Незнамов. Крепко пожав Платону руку, сказал:

— Вижу, ты Сергеевич пристанище себе, где — то нашёл. Я бы тоже сбежал отсюда. Да всё хочется верить Александру Андреевичу.

Платон в ответ ухмыльнулся:

— Только себе не ври, — не верой ты живёшь, а боишься перемен. Запомни, никакого будущего у Сибири нет, и не будет, если, у её хозяина по кредитам два миллиона долгов. Он уже один клуб настольного тенниса «Ритм» обанкротился, такая же участь и «Сибирь» ждёт.

— А у нас уже и работать не кому, — сообщил неожиданную новость Вадим, — вслед за тобой все тренера разбежались. Остался один я и вот они, — кивнул он на судейский столик, где сидели Фима и Борис.

Ходжи в зале видно не было. Он куда — то исчез

К Платону в это время подошла Ася, и присела с ним рядом на подоконник.

— Отдала заявку? — спросил он.

— Да! Но главный судья посмотрел мою заявку и бросился, как ошпаренный в ту дверь, — показала она на его кабинет.

— Ясней некуда, — тяжело вздохнул Сергей Сергеевич, — в заявке указана команда ДЮСШ «Метеор» и фамилия тренера, то есть моя. Он побежал звонить Смородиной или её мужу. Завтра у меня по работе могут возникнуть проблемы.

Ася прижалась к его плечу:

— Ни хочу никаких проблем. Мы так удачно с тобой развернулись. Людмила Васильевна думаю, закопает все проблемы. Она женщина своенравная и не любит, когда ею потакают.

— Вишневская правит у себя в Метеоре, — тихо сказал Вадим, — а Смородину отцы города порой доверяют управлять штурвалом. Как говорится, с богатым не судись, а сильным не борись. Если только Ходжа замутит, что — то против вас, а он это точно сделает, — то ваши дела тухлые. И выручить вас может только Людмила Ивановна Шабанова.

— Каким образом она нам может помочь? — спросил Винт.

— Она похитила у Ходжи очень важные бумаги. Если они всплывут в стенах администрации или Волгина, — генерального директора РУСАГРО, то Ходже, придётся закрывать свою богадельню. Он когда обнаружил пропажу такой хай поднял — значит боится! А Людмилу Ивановну, найти не может. По телефону её при нас вызвонил так она его открытым текстом, так далеко послала. Платон повеселел от полученной информации. Наперёд зная, что в противном случае Людмилу Ивановну он всегда может сделать ведомой в любом деле. Он уже понял, что для неё стал своеобразным идолом, за которым и в огонь, и в воду полезет.

…Ходжа появился в спортзале, когда соревнования были в полном разгаре. Он сидел за столом с опущенной головой и в сторону Платона не смотрел. Ему было над, чем задуматься. По раскладу турнирных таблиц ни один из его юных спортсменов даже в пятёрку не попадал. Везде лидировали теннисисты из Метеора. Они забрали все кубки и медали. Ася прыгала от счастья.

— Я прям сейчас позвоню Людмиле Васильевне, — щебетала Ася, — пускай она в понедельник на оперативке отчитается, первым нашим результатом в городе по настольному теннису.

— Я знал, что так и будет, — сказал Винт, — ведь за Метеор играли мои ребята, а они далеко не новички. Но дело не в этом, принесёт ли нам эта победа значительную радость?

…Словно в родниковую воду смотрел проницательный Винт, радость оказалась преждевременной. В понедельник ему позвонила Вишневская. В её голосе угадывались печальные нотки. Она просила Винта после обеда прибыть в её кабинет. Он уже заочно считал себя рассчитанным. Впрочем, особого сожаления по этому поводу никому не показывал.

Людмила Васильевна сидела за столом, понурив голову. Не смотря в глаза Платона, глухо произнесла:

— Чехарда, какая-то с вами Сергей Сергеевич получается. И исходит она не от меня, а от тупого чиновника, который нашёл в вашей биографии судимость. А выкопал он её в военкомате. Вы же по причине судимости и не были военнообязанным. Мне очень жаль, но в этом случае я вас защитить никак не могу. Строго у нас с этим стало. Недавно заслуженного тренера России по борьбе тоже пришлось рассчитать. Теперь вот до вас очередь дошла. Кому такая безалаберная прихоть пришла в голову? Неужели неясно, что у нас каждый третий был под судом. И во всём модная педофилия виновата. В каждом бывшем зеке видят растлителя детских душ. Думаю, недалёк тот день, когда издадут указ; принимать на работу бывших зеков, только с положительными рекомендациями из мест лишения свободы. Работать то действительно некому.

— Вы не отчаивайтесь Людмила Васильевна, — начал успокаивать её Платон, — меня эта отставка нисколько не гнетёт. Но бесит то, что нами правят и издают бредовые указы, такие как Смородин и Ходжа. А без работы я не останусь, на подпольный спорт пока у нас запрета нет. Пойду тренировать богатых. Сейчас почти в каждом коттедже есть все условия для занятия настольным теннисом. Работа, конечно, бесперспективная, но доходная и нервы трепать не надо.

Людмила Васильевна подняла на него глаза, в которые со лба текли капли пота. Она приложила чистый лист к лицу и не торопясь его убирать, сказала:

— Я знаю того, кто пытается вас вымарать грязью. Этому беспробудному алкоголику и аферисту скоро всё припомнится, когда Смородин на выборах провалится. А они не за горами. Поверьте мне, я вас обязательно верну.

— Не берите в голову Людмила Васильевна. Я был осужден давно, — боле, когда был несовершеннолетним и несмышлёным пацаном. Всё давно быльём поросло. Если Ходжа воспользовался этим белым пятном, значит, дрожит от чего — то. Но я такие вещи не прощаю. Жизнь моя с этого дня перестаёт быть скучной!

У Винта было обострённое чувство своего достоинства. Подлый поступок Ходжи он остро воспринял, и прощать такие вещи было не свойственно его характеру.

«Если Ходжа дерьмо, а не человек, — рассуждал Винт, — то и поступит он с ним как с дерьмом».

СОВМЕСТНЫЙ ПЛАН

Он знал, что медлить было нельзя. Поэтому не стал вопрос с трудоустройством откладывать в долгий ящик. Нужно было, быстро оформится и нигде не афишировать место своей работы. Нежелательно чтобы об этом узнал Ходжа и его родственники. Предварительно созвонившись с Людмилой Ивановной, на другой день он поехал в детский дом. Она встретила его у входа и крутилась вокруг как юла. Её глаза бегунки, не находили себе места и выражали явное нетерпение. Она постоянно по-шпионски переводила взгляд то на него, то на вахтера. Убедившись, что та не проявляет к посетителю никакого интереса, вполголоса сказала:

— У меня разговор смешной к тебе есть, касаемо Ходжи. Лезет ко мне в душу, никакого удержу нет.

— У меня тоже есть разговор к тебе, но не смешной, а важный, не требующий отлагательств, который ты должна решить со спринтерской скоростью. Но это, чуть позже.

Она дала ему бахилы, чтобы он надел на ноги. Вела она себя, как старожил, смело и привольно. Ей хотелось оказаться перед ним полезной, услужить в любой мелочи. Поэтому перед входом в кабинет Людмилы Фёдоровны, она с его одежды убрала каждую пылинку. И это не имело ничего общего с угодничеством. Просто — на просто она отвечала ему благодарностью за течение её новой жизни. И ощущение, что рядом с ней будет работать хороший знакомый, приводило её в радостное чувство. Она зашла вместе с ним в кабинет Гордеевой. Увидев Платона, на этот раз Людмила Фёдоровна не смутилась, как это случилось с ней при первой встрече, но окутать немой волной нежности желанного работника не забыла, что не ушло от зорких глаз Людмилы Ивановны.

— Жду, жду вас Сергей Сергеевич. Мне уже с утра сообщили, что вы приняли окончательное решения устроиться к нам, — бросила она короткий взгляд, на Людмилу Ивановну. Я сейчас за директора осталась, — Владимир Иванович, у нас на операции, а потом на два месяца в отпуск уйдёт. Объяснять я вам про работу ничего не буду, вы лучше меня знаете всё. График работы сами составите с первого сентября. Только примите во внимание наш распорядок дня и, руководствуясь им, определите время занятий. А пока лето, рабочий день у нас с десяти до шестнадцати.

— Меня всё устраивает, — сказал он.

— Совсем, прекрасно! — сказала она и протянула ему чистый лист бумаги и авторучку. — Тогда пишите заявление на имя директора, от сегодняшнего дня. А завтра мы созовём всех детей, кто не в лагере, и вы с ними проведёте беседу. Сегодня же если время и желание есть, сделайте экскурсию по зданию и территории, — познакомьтесь с коллективом. А он у нас хороший. В основном преобладают женщины. Мужчины, конечно, тоже есть, но они находятся при хозяйственном дворе. Сюда приходят, только по необходимости.

— Надеюсь, приставать ваши женщины ко мне не будут? — пошутил он, — и начал писать заявление.

— А это от вас зависит, как вы себя поставите в нашем женском «монастыре», — улыбнулась она.

— Если вы и себя к женскому монастырю причисляете, то представляю, в какой оранжерее мне придётся трудиться!

В ответ она только непонятно покачала головой.

Он написал заявление, положил пачку своих документов на полированный стол, после чего словно по льду, подтолкнул стопку, прямо в руки Людмилы Фёдоровны.

— Мне бы на зал взглянуть, где я буду работать? Для меня это важный вопрос!

— Это вам Людмила Ивановна покажет. У неё ключи есть от всех спортивных помещений.

— Выходит, я в данный момент свободен?

— Конечно! Сегодня вы во власти Людмилы Ивановны, если хотите? Все вопросы к ней, а что будет не понятно, смело заходите ко мне.

Она задумалась и, поправив бант на своём сарафане, неожиданно его огорошила:

— От девяти роз я отказалась, но вот конфеты я люблю. Как не честно! — устыдила она его.

Он схватился за голову:

— Бог ты мой, в машине оставил, — оправдывался он, — сейчас я исправлюсь и резко встал со стула.

— Не надо, — остановила она его, — занесите вашу коробочку лучше на третий этаж часиков в шесть.

Он утвердительно мотнул головой.

…Они покинули кабинет, и пошли по чистым мягким коврам устланными во всех коридорах детского дома. Людмила Ивановна шла впереди, а он отставал от неё на два шага. Он шагал не спеша, усталой походкой, будто не выспался или был равнодушен к новой работе. В действительности ему надоело в последнее время колесить по учреждениям, но его мытарства не давало повода хандрить. В душе он ликовал и ждал, когда Людмила Ивановна обернётся, но она неслась как ужаленная, позвякивая связкой ключей. Они спустились по лестнице на первый этаж, где из-за отсутствия окон было совсем темно.

Послышался щелчок выключателя, и загорелся свет. Они находились в узком вестибюле, где были расположены раздевалки и душевые. Она остановилась около двойных дверей с табличкой «Спортивный зал». В это время Сергей Сергеевич столкнулся с неприятным и тревожным взглядом не женщины, а медузы Горгоны. Её зубы заскрежетали:

— Признавайся, она тебе понравилась?

Его лицо, было совершенно спокойно и не выказывало никаких эмоций.

— Мне многие женщины нравятся! И я предпочитаю любоваться ими, — живыми созданиями, а не полуфабрикатами в модных женских журналах. Вот, к примеру, такая ты мне не нравишься. Полчаса назад на тебя приятно было смотреть, а сейчас хоть свет гаси.

Она два раза щёлкнула выключателем, затем размякла и, улыбнувшись, вставила ключ в дверь.

— Здесь находится спортивный зал, но ты заниматься будешь не здесь.

— Зачем тогда ты меня сюда привела?

— Для ознакомления, — и открыла дверь. — Здесь моя вотчина и ещё одного инструктора — женщины, которую я в глаза не видела. И ты не увидишь. И не нужна она тебе. Здесь почти все женщины холостые включая и Гордееву. Кроме старух, конечно, — сделала она оговорку, — так что, если будешь с ними общаться, опускай своё забрало. Лучше вглядись внимательно в Людку — Мутовку, убедись, что сладкий куст малины около тебя растёт.

Он не придал значения её словам и шагнул в просторный спортивный зал, который полноценно отвечал всем требованиям первоклассного сооружения. Он был оснащён пластиковыми баскетбольными щитами, гандбольными воротами, волейбольной площадкой. С боку по всей длине зала, висела дерматиновая перегородка, за которой находились тренажёры.

— Впечатляет, — оценил зал Платон, но мне не терпится взглянуть на своё помещение.

— Твой зал на втором этаже находится, да и не зал это, а бассейн с двумя ваннами, который давно не работает. В лягушатнике один стол поместится, а в большой ванной три стола войдут. Я уже всё промерила. И комнат подсобных там полно. Там и мой кабинет находится. Твой будет по соседству.

— Пошли туда, — потянул он её за руку.

Она закрыла двери, и они поднялись на второй этаж.

— Вот здесь туалет для администрации, — показала она на дверь из дубового шпона, — далеко бегать не придётся, — напротив двери твоего и моего ведомства.

Бассейн был высокий и большого размера. Откровенно говоря, он ожидал увидеть худшее помещение, на уровне сельской бани. Его удовлетворяли и площади, и свет, а также наличие душевых, туалетов и других подсобных помещений. Правда вся сантехника была выведена из строя, и вода была перекрыта. На первый взгляд бассейн казался брошенным. В первой раздевалке без света стоял стол и кровать без матраса. Вторая раздевалка до отказа была забита мебелью. Условия здесь были на порядок лучше шестидесятой школы.

— Это ещё не всё, — сказала она и открыла дверь в светлое помещение в форме угольника. Оно было узким, но два больших окна открывали панораму, на территорию детского дома. В этом помещении была ещё одна дверь.

— А там что? — спросил он.

— Была массажная, теперь мебель списанная стоит. Там ни окон, ни свету нет. Можешь туда и не заходить.

Сейчас здесь светло, а стемнеет, тут ничего видно не будет, — объяснила она, — фаза, куда — то убежала.

Перед входом стоял сервант с посудой, за углом около огромного окна стол и на него была поставлена антресоль. На подоконнике он заметил банку от пива и заглянул в неё. Она была забита окурками.

— Бывший кабинет медика, — сообщила она, — теперь это будет наша курилка. — Садись, — показала она на стол, и открыла окно. — Можешь курить.

Платон сел на стол и посмотрел назад, где стояла антресоль. Она поняла его и придвинула антресоль вплотную к спине.

— Вот теперь я как в кресле сижу, — облегчённо вздохнул он и закурил. — Теперь моя душа успокоилась. Здесь можно работать, если никто желчью брызгать не будет. Поэтому нам нужно с тобой обсудить секретный план, который мы будем чётко исполнять без всяких отклонений.

— Выдвигай начало плана, — сказала она.

— Ни с кем не откровенничать и язык держать на замке, — сурово произнёс он.

— А дальше какой тезис? — захлопала она глазами.

— А дальше, за отклонение начального плана, смертная казнь, — улыбнулся он.

Она вначале рассмеялась. Потом закусила нижнюю губу, приводя, таким образом, своё лицо к серьёзному разговору. Но её губы не поддавались укрощению. Они, то дёргались, то доползали, чуть ли не до ушей.

ЗА ТЕБЯ ПОЙДУ НА ВСЁ

Насмеявшись, она взяла гнуто столярное кресло с подлокотниками и сев в него, подперев щеку ладонью, заговорила.

— Вчера на господина Ходжу в Орехово было совершенно покушение моим братом.

— На полном серьёзе что ли?

— Это как раскладывать. Угрозы его жизни, не было никакой, а вот морально мой Валера его прибил окончательно. Теперь он носу туда не покажет. Да и отмываться будет до чистого понедельника. А он будет зимой, когда белые мухи в воздухе закружат.

— Давай ближе к делу, прелюдии мне нужны, — торопил её Платон.

Она закурила.

— Мне вчера отец, когда позвонил, у меня живот от смеха схватило. Дело в том, что у нас на участке в землю вкопан пяти кубовый бак, где мы разводим для удобрения жидкий навоз. Так вот Ходжа вчера приехал к брату в белых брюках и белой рубашке и потребовал у Валеры в присутствии моего отца за нулевой цикл полмиллиона. А братец мой дурак — дураком, а сообразил, что нужно говорить. Он сказал: «Я, твоих строителей не просил ломать дом матери и мастерить на его месте подвалы, так что вали отсюда пока при памяти. Это ты мне должен платить за снос моего дома».

Ходжа, конечно, надулся как пузырь, начал рвать и метать, включая ненормативную лексику. А мой брат этого не любит. Он развернулся и пошёл в гараж, а отец возьми и скажи: «За топором пошёл»

Когда брат показался с топором из гаража, Ходжа, словно скипидаром подмазанный в одном месте через кусты крыжовника и смородины бросился к своей машине и угодил в наш навоз. А брат за ним к баку. И отец, конечно, следом. Увидали его плавающим в этом «благоухании», чуть со смеху не сдохли. Батя с земли подобрал доску. Ходжа думал, сейчас его прибьют там, и стал звать на помощь. А отец сунул ему доску в руки и помог выбраться. Проводил до речки мыться, а там он Ходже, популярно объяснил, что он незаконно захватил чужой участок, снёс жилое строение и начал возводить своё. А эти деяния строго караются законом и что его сын с дочерью (то есть со мной) — ткнула она себя пальцем в грудь, — намерены подать иск в суд на полтора миллиона. А сегодня утром Ходжа вышел на связь со мной и упрашивал любыми путями уговорить брата продать ему участок.

— Нормальный ход, — с безразличием проговорил Винт.

— Ты бы слышал, как он меня умолял, этот самовлюблённый корыстолюбец. Мне кажется, в этот момент он бы и родину продал. Я и воспользовалась случаем, сказала всё, что о нём думаю, не забыв вставлять ядрёные словечки.

— Ну а он что?

— Что, что — да ничего. Убила я его последней фразой, сказала ему, что из трубки несёт компостной ямой. Он и телефон сразу отключил.

— Видимо суждено ему в этом дерьме сгинуть, — выразительно заглянул он ей в глаза. — Если ещё мы руку к этому приложим, то ему бежать будет некуда. Коль война началась, мы с тобой должны своевременно отреагировать. Иск подавай на него обязательно, — он тебе не помешает, если, конечно, в Лондон поездку не отменила. Пока этот несостоявшийся чекист будет чертыхаться со своим клубом мы ему на горб должны взвалить такой груз, чтобы он головы не смог поднять. Я надеюсь, ты не сообщила ему, где ты работаешь?

— Я что совсем того, — покрутила она пальцем у виска.

— Ну, вот и хорошо, — значит очередь за нами. Он свой выстрел сделал. Я тебе не говорил, но меня из Метеора попросили по его протекции. Он знал, что в далёком прошлом я был, судим, вот и выдал всё Смородину, ну а тот уже припечатал меня от всей души.

Винт очень внушительно всё это рассказывал Людмиле Ивановне, стараясь подчеркнуть свою безусловную искренность. Она, подняв голову к верху, ловила каждое его слово.

Он выкинул окурок в банку, после чего наступила минута молчания.

— Сволочь, — вскипела она, — ни дна ему, ни покрышки. Хочешь, я ему глаза поцарапаю? — задумалась она. — И скажу, что он меня хотел изнасиловать. Вот тебе крест святой, я пойду за тебя на это!

Для убедительности она три раза перекрестилась.

— Это будет слишком жестоко и подло, — закурил он следующую сигарету. — Надо быть выше его. Я знаю, что ты у него прихватила важные бумаги, так вот их нужно кое — где засветить.

— За тебя я пойду на всё! — торжественно заявила она. Бумаг полно, в основном они все по его долгам, которые касаются не только Ходжи, но и его доверенных лиц. А последняя бумага из «РУСАГРО» — они просят погасить долг по аренде помещений на стадионе в сумме четыреста пятьдесят тысяч.

…Он не сомневался в Шабановой. Знал, что этой не совсем сытой женщине, с кипящими эмоциями, при её повышенном чувстве справедливости по силам задачи подобного характера. Он посмотрел на неё и по неуловимой примете понял, что она думает о том же.

— Последняя бумага пока не понадобится, а вот все остальные ты должна распечатать и отнести в юридический отдел корпорации. Пускай они знают, с кем договор заключили. Мне конечно бы самому взглянуть на них.

— А они у меня все здесь, в кабинете лежат.

— Тащи их сюда, — оживился он.

Она принесла папку и вывалила на стол все бумаги.

Он лихорадочно начал их перебирать.

— Вот, то, что надо, — нашёл он искомое, — теперь его попрут со стадиона.

— А что это, — спросила она.

— Это решение суда о признании его первого клуба «Ритм» банкротом.

Он отобрал ещё четыре листа по банковским кредитам, а также об аресте автомобиля. Это была та бумага, которую зачитывал опер Жидков.

— Вот это надо размножить, — сказал он, — если можно сейчас. И сразу рванём на машине в «РУСАГРО».

— Я мигом, — схватила она бумаги и убежала.

Вдруг под окном кто — то пробежал и детский голос надрывно прокричал.

— Чапаев, сука, оставь Анку в покое.

Платон высунулся по пояс из окна. На газоне ишак пытался взобраться на ослицу. Вокруг крутился мальчик лет двенадцати. Он хлестал животных короткой плёткой по всем местам. Когда, Чапаев, оставил Анку в покое, мальчик пронзительно засвистел и сел верхом на ишака.

«Надо же клички, какие знаменитые придумали, — улыбнулся он, — прямо, как в анекдоте»

Хлопнула громко дверь. Он от неожиданности вздрогнул. Около него стояла Людмила Ивановна. К груди она прижимала файл с бумагами.

— Быстро ты обернулась, — удивился он.

— Дел то на три минуты. Поехали, — заторопила она Платона, — а то после обеда мы там никого не застанем.

Он встал со стола и, закрыв за собой окно, молча, пошёл за ней. Она тоже не подавала ни звука, и он на миг усомнился в ней. Подумал, спасовала перед важным моментом, и боялся, что бумаги могут оказаться не на столе юристов корпорации, а в первой попавшейся урне.

В машине стояла гробовая тишина. Каждый думал об одном и том же, каким исходом обернётся для Ходжи взброс этих бумаг? Винт первым нарушил молчание, когда они уже подъезжали к месту.

— Риска здесь нет никакого. А для нас это лучшее средство от всяких напастей. Нельзя своё здоровье подвергать стрессам. Эти бумаги должны подействовать, а Ходжа пускай после митингует перед президентом корпорации.

Машина остановилась около современного, словно дворец, здания. Оно стояло на небольшой возвышенности центральной улицы и красовалось своей неповторимой архитектурой. К порталу вела длинная многоступенчатая лестница.

— Выходи Людмила Ивановна, — заглушил он мотор.

Она посмотрела на себя в зеркало заднего вида. Он в это время невольно заглянул в декольте её сарафана. Обратив внимание, как уверенно дышали её груди. И тут же совершенно спокойно прозвучал её голос:

— По хрену мне все стрессы, я сама на любого стресс нагоню. Поэтому у меня ничего и не болит. Я не агент ЦРУ и делаю всё открыто. Сейчас бумаги отдам и передам по телефону привет этой вонючке. Пускай он продолжает горевать по Советской власти и занимается подсобным хозяйством, о котором он постоянно мечтает, а не лезет с тупой головой в коммерцию.

— Где же он будет заниматься? — пристально посмотрел Платон на неё, — ты же скинула его со своей дородной земли с богатым садом.

— У него есть целина и дом почти готовый. Пускай подымает целину и занимается хоть оленеводством, мне до опушки. А мы с тобой должны сегодня нашу продуктивную атаку обмыть. Водка уже вспенилась, наверное, от жары, — намекнула она на бутылку, которую они не допили.

— Дочку я сегодня утром к деду на неделю отправила. Пускай там отдохнёт, да ягод вволю наестся. Так что мешать нам никто не будет.

— Если бумаги в нужные руки передашь, то обязательно обмоем, — пообещал он.

После чего она вдохновлённая выскочила из машины и бегом своей хоккейной иноходью вбежала по лестнице корпорации.

«Нет, напрасно измена напала на меня в отношении её. Она будет своим подкованным из церия копытом, стучать, так что искры залетают, как от хорошего фейерверка».

Спускалась она назад по лестнице с высоко поднятой головой. Походка и стать выдавали в ней победительницу. Поступь, как у великой императрицы. Размеренно кладя ноги на ступени, она словно плыла по гофрированным волнам. Заметив, что Платон с неё глаз не сводит из машины, она величественно помахала ему рукой. Сомнений никаких не было. Посещение Людмилы Ивановны в «Хлебный дом», как он и думал было удачным. Сергей Сергеевич облегчением вдохнул, не забыв про себя отметить, что спускается она сверху более красиво, чем поднималась до этого.

— Только ничего не спрашивай? — села она в машину. — Все подробности у меня дома, куда мы с тобой сейчас поедем.

— Да мне и без вопросов всё понятно. «А как же работа?» — спросил он.

— Лето на улице. Я там практически никому не нужна. Дети после обеда все на речку убегут. У меня в холодильнике мышь повесилась, я в детском доме в обед наемся до отвала и домой иду. Сентябрь наступит — тогда и работать начну. А ты давай зубы мне не заговаривай. Не сорвёшься сегодня.

— Да я вроде и не отказываюсь, — пожал он плечами, — пить так, пить. Но я вот смотрю на тебя и удивляюсь. Ты часто бываешь замкнутой, а порой своим языком меня просто удивляешь. Это что зависит от твоего настроения или у тебя такая манера общения.

— Я же не спрашиваю, почему у тебя глаза на дню как александрит цвет меняют?

— Я не знаю, но, то, что я не хамелеон — это точно. Замечаю иногда, что днём они у меня зеленоватые, а вечером василькового цвета.

— А ночью чем они у тебя светятся? — спросила она.

— А ночью, когда я выхожу на промысел, — пошутил он. — У меня глаза становятся кроваво — красными, и тут я начинаю понимать, что пора испить кровушки из женского горла.

— Тьфу, — брезгливо сплюнула она через опущенное стекло, — чушь несёшь. А я знаю причину перемены твоих глаз.

— И какова же она по твоему умозаключению?

— Это бог тебя наделил качествами сиамского кота. Днём ты командир с зелёными глазами, а вечером викинг, но уже с синими глазами. Они тебе дарованы, чтобы женщины в твоих объятиях трепетали. Ты их поочерёдно пользуешь, поэтому и выглядишь не на шестьдесят лет, а на сорок. Медицина давно доказала, что секс самое радикальное средство для продления молодости. А на твой вопрос отвечу без излишней скромности. В изменчивости моего поведения виноват только ты. Не знаю, как правильно тебя обозвать, процессором или стартёром. То заводишь меня как юлу, то глушишь без причины и боком мимо ходишь. А я в первый день нашего знакомства узрела, что быть вблизи тебя — значит пожать твой биологический возраст. Слушать тебя и что важно запоминать, — значит обладать твоим кругозором и риторикой. Ведь недаром тебя в городе называют Серёга Платон!

Он весело и продолжительно расхохотался.

— Это преувеличение, — успокоившись, сказал он. — Платоном меня прозвали не за философские изречения, а за обещания, которые всегда выполнял. Пообещал бассейн на пятьдесят метров сдать, к Новому году, — получите. Пообещал ДЮСШ по настольному теннису построить и открыть к сроку, — получите. И так было со всеми спортивными сооружениями, которые были пущены в эксплуатацию в мою бытность главным спортивным функционером. И за это один директор завода на конференции и нарёк меня Платоном. Чудно конечно получилось, вроде не по делу назвал, но кличка с тех пор прилипла ко мне.

— Это всё равно не меняет дела, — взволнованно выдавила она из себя, — но конфеты на третий этаж лучше сейчас завести, чем вечером. И за одно, надо купить что — ни будь на закуску.

Сергей Сергеевич вновь мысленно отметил резкую переимчивость её поведения. Двадцать минут назад она была уравновешенная, спокойная и даже высказывала нормальные слова. А сейчас от неё веяло внутренним бунтарством. Он тронулся с места и направился к своему дому. На третьем этаже он передал коробку конфет зятю Людмилы Фёдоровны и, не задерживаясь ни секунды, поднялся к себе наверх. Из холодильника достал свежих овощей, колбасы, сыра, пол литровую банку мёда и бутылку краснодарского вина. Всё сложил в пакет и сев в лифт, спустился вниз с твёрдым намерением, споить Людмилу Ивановну. После чего как англичанин не прощаясь, должен покинуть её квартиру.

Он был благодарен ей за помощь в мышиной возне, которую начал Ходжа, — не более. Он понимал, что, работая рядом с ней, она будет стараться как можно скорее опутать его, и затащить под своё одеяло. Уже сейчас она откровенно намекает на близость. Этого он допустить не мог. Не потому, что она его как женщина отталкивала. Она могла нравиться мужчинам, но ненадолго. Было в ней что — то такое непредсказуемое, можно сказать еле уловимое бешенство в глазах. От чего, от неё всегда веяло штормом. Если понятнее выразиться, с этой женщиной вести разговор на повышенных тонах он бы не рекомендовал никому. А если уж попал ей не в милость, то нужно смотреть прямо в её глаза, а отвернёшься или зазеваешься, то есть перспектива получить по голове удар увесистым предметом. Именно такой она представлялась Сергею Сергеевичу. Он уже давно для себя решил, что никакого повода к близким отношениям не намерен ей давать.

Положив пакет на заднее сиденье, поправил зеркало со своей стороны и, несмотря на Людмилу Ивановну, сказал:

— Закуски я набрал целый пакет, так что в магазине делать нечего. Обмоем сегодня хорошо и с пользой мой первый рабочий день и нашу удачную совместную акцию за справедливость!

— Хорошо не получится, — отрешённо сказала она, — спиртного мало.

— Я это предусмотрел. В пакете лежит большая бутылка вина.

— Вино я люблю. Ходжа меня при первой встрече вкусным вином угощал. Рассказывал мне, что в партии власти нашего города он не последнее место занимает. Думаю, он надолго забудет вкус такого вина. В ближайшее время этот хлюст будет создавать свою партию под названием «пролетарское единство» или Христа славить пойдёт в благотворительные организации.

— Туда его не пустят.

— Но ведь давали ему, кредиты в банках. А банкротов банкиры не жалуют.

— Ты забыла о Смородине. Без его помощи ему и копейки бы не дали. И на сегодня давай забудем о Ходже. Праздник не будем портить.

— Ну, нет уж, — почти встрепенулась она. — Он особь из социально враждебной среды, поэтому я ему, сегодня устрою бессонную ночь. Пускай по темноте сходит к своему куму, церковному сторожу Лёше и поплачется в жилетку.

— Слушай, ты откуда о нём так много знаешь? — удивился Платон, — он, что анкеты тебе писал?

— Было у нас время пооткровенничать, — обратила она взор на Сергея Сергеевича, — но ты не думай, ноги я перед ним не раздвигала. Не заслужил!

— Да мне вроде, как-то до этого и дела никакого нет. Ты женщина свободная и вольна распоряжаться ногами по своему усмотрению. Биологические процессы полезны любому существу.

Она пыталась его перебить, но он не дал ей.

— А вот кум его Лёша, церковный сторож, давно в контрах находится с нашим недругом. За автобус, на котором ты ездила по школам, Ходжа остался ему, должен приличную сумму. Вот уже полтора года он у своего кума отсрочки просит. А этот кум Лёша, когда — то был заместителем генерального директора металлургического гиганта.

Он притормозил около её подъезда.

— Бери пакет, — сказал он ей, — а я поеду к ночному гипермаркету, припаркую там машину.

— Нет тебя одного я не пущу, — запротестовала она, — ты мне сейчас корму своей машины покажешь и будешь таков. И что прикажешь, одной мне все жрать, — кивнула она на пакет, стоящий на заднем сиденье. — Вместе, так вместе, и давай без комментариев.

«Похоже, она свою роль превышает, — подумал он. — Ведёт себя как законная супруга. Ну, ничего. Чуть позже, я тебя вразумлю»

На её слова он ничего не ответил. А молча, развернулся и вместе с ней поехал припарковать машину. Автостоянка располагалась в двухстах метрах от её дома. Оттуда он не решился идти рядом с ней, боялся, что могут увидеть знакомые. Поэтому шёл позади неё, а она шествовала впереди, неся пакет с продуктами и вином.

В квартире, как он и ожидал, творился сплошной бардак. На сломанном диване в зале была не убрана постель, на которой валялось нижнее бельё и халат. На кухне всё та же старая картина, — полная мойка не мытой посуды, на обеденном столе рассыпанная соль вперемешку с хлебными крошками. Только окошко ещё не успело почернеть, и поэтому в кухне было светло.

Она открыла холодильник, в нём кроме хлеба и банки майонеза больше ничего не было.

— Видишь, чем я питаюсь, — показала она содержимое холодильника, — если бы не детский дом, сдохла бы на хрен.

— Ты уже три недели, работаешь там, — сказал он ей, — выходит, всё это время посуду не мыла.

— Янка уехала сегодня утром, вот с этого времени и стоит посуда. Это её прямая домашняя обязанность. И пока она не приедет, я к ней не притронусь.

Она включила холодильник и вытерла стол.

Платон вынул всё содержимое из пакета и, открыв бутылку вина, налил ей полный стакан:

— Выпей, от жары очень хорошо помогает, а то ты сегодня переволновалась сильно, что с тебя течёт, как с ниагарского водопада.

Она залпом выпила стакан.

— Вкусное вино! — возвратила она ему стакан. — А себе чего не налил?

— Я вино не пью, оно что пиво — крепости никакой. Одним словом компот. В туалет сходил и всё прошло. Взял для тебя, жажду утолять вместо минералки.

— Тогда налей мне ещё?

Он налил ещё стакан после, которого она громко отрыгнула и утёрла лицо предплечьем.

— Прости, непроизвольно вылетело. Со мной часто в последнее время такое бывает.

— Это зов из глубины души. Он предупреждает тебя, чтобы ты прислушалась к своему желудку, — без улыбки произнёс он и показал на мёд. — Рекомендую, особенно он целебен со спиртом, но коль у нас его нет, то и водочка сойдёт.

Она достала из шкафа для посуды водку и быстро накромсала закуски в одну тарелку.

— Теперь можно и водочки выпить. Рюмок у меня нет, воспользуемся стаканами.

— Какая разница, — обрадовался он, — из стаканов даже лучше.

Он размешал в её стакане две столовых ложки мёда, до такой степени, что водка стала тянущей как ликёр.

Выпили, закусили. Она оценила вкус медовухи и закурила. В перекуре он добавил ей ещё вина, а следом повторил водки с мёдом, после чего она при нём стала скидывать сарафан, но потеряла равновесие и упала на пол. Глаза её были закрыты, а губы спали в улыбке. Сомнений никаких не было. Мёд, вино и водка сделали своё дело. Она была мертвецки пьяна.

Он без церемоний взвалил её на своё плечо и отнёс в зал на поломанный диван. Проверил все электроприборы и закрыл за собой дверь. На улице дул лёгкий ветерок, который помогал легче переносить жару. Он взбодрился и быстро зашагал к трамвайной остановке.

ГОРШОК ВДРЕБЕЗГИ — ЦВЕТОК В ПЫЛИ

Платон на следующий день сидел на лавочке возле главного входа детского дома. Каждый ребёнок, проходивший мимо него, уважительно здоровался. Он ждал Людмилу Ивановну и смотрел на дорогу, которая вела к парадному входу, детского дома.

Она появилась в своём сарафане, тёмных очках и шляпе с большими полями, лежавшими на её плечах.

Увидав его на полпути, она ускорила шаг.

«Сейчас что — то будет» — подумал он.

Когтей она выпускать не стала, но вместо приветствия накинулась на него с нелицеприятным словом:

— Ты сволочь и обманщик Винт. Вчера мне голову забивал о биологических процессах, а сам влил в меня всякой бурды и исчез. А если бы я кони откинула в одиночестве? Что ты на это скажешь?

— Я не знал, что ты такая привередливая в натуральных продуктах. Если мёд — можно сказать пища богов, для тебя бурда, то не знаю, что тебе и сказать. Но мне известно, что продукция пчеловодства целебней твоей греческой валерьяны, которой ты меня напоила месяц назад.

— Выходит ты мне отомстил? — сняла она очки с носа, — а я думала, ты меня за вчерашнюю работу приласкаешь. Ты Серёжа провёл меня, как сопливую девчонку, — надула она губы.

— У меня и в мыслях не было мстить тебе, а вот ласкать красивых женщин я предпочитаю не на сломанном диване, а на ортопедической кровати. И это не каприз, а состояние моей души.

— Ну ладно, займём для ясности, — сказала она. — Я посмотрю на дальнейшее твоё поведение. Так и быть кровать я такую куплю, — после этого она заразительно засмеялась.

«Нет ну точно она чокнутая дама, — пронеслось у него в голове, — все права на меня хочет получить. Да она здесь мне прохода не даст. Зачем я её затравил огромным валютным вкладом и домиком на берегу моря? Если до полного упора буду работать в детском доме, то она мне прохода не будет давать. Теперь положение надо срочно исправлять. А, вот как, надо подумать?»

Он оторвался от своих мыслей и укоризненно посмотрел на неё. Она тут же прекратила хохотать и, сделав умный вид, сказала.

— Я за день выспалась вчера, а ночью думы всякие лезли. Думала, много про тебя. Я хорошо понимаю, что такие, как ты свои семьи не бросают. Ты, наверное, идеален во всём, тебя не с космоса, случайно, десантом скинули на землю?

Пришло время смеяться ему.

— Да я сын галактики! Приближённый к богу! Неужели не понятно? Так что бережно относись ко мне и с глупостями не приставай?

— Инжир тебе в зубы. Ты своей жизненной позицией открыл мне глаза на новую жизнь. Во всяком случае, со старой жизнью покончено, уж больно некачественная она у меня была. А теперь хочешь, отшить меня. И не жди. Кусочек ласки я у тебя в погожий денёк всё равно отниму.

— Эх, Людмила Ивановна, — встал он с лавки, — ты не женщина, а реакционный элемент, хотя и свой в доску. Положится на тебя можно!

— Каков нахал, какой хамелеон! — покачала она головой, — во времена матриархата тебе кое — что точно бы отрубили. А сейчас пошли в актовый зал, представлять тебя детям будем с Людмилой Фёдоровной. Она мне сегодня звонила, сказала, что на сцену поставили теннисный стол. Будешь показывать им мастер — класс.

А с кем, — изумился он, — с тобой что — ли? Не могла мне перезвонить, я бы ветеранов пригласил для такого дела.

— А Янка не подойдёт?

— Это был бы вариант, — почесал он пальцем щеку, — но Янка ягоды ест и в речке купается.

— Ошибаешься, через десять минут она будет здесь. С этим братиком Валерой, достойного отдыха у неё там нет. Замучил вчера её за один день дворовыми работами, а дома посуда немытая. Вот она утром сегодня и сбежала оттуда.

Их беседу прервала Людмила Фёдоровна.

Из открытого окошка она окрикнула Людмилу Ивановну, как — бы не замечая Сергея Сергеевича, и велела следовать в актовый зал.

В зале было человек тридцать, включая и воспитателей. На сцене стоял один стул и старый стол для настольного тенниса, а на нём лежали две ракетки — по советским ценам они стоили рубль двадцать пять. Людмила Фёдоровна ходила уже по сцене, куда пригласила и Платона.

Перед тем как ему забраться туда Людмила Ивановна шепнула ему на ухо:

— В добрый путь, Платон! — после чего села на свободное место в первом ряду.

Он был спокоен и приветлив, разглядывая детей со сцены, выискивая глазами в основном малышей. Но в зале находились те дети, которых играть научить, можно было, но на результат надежд никаких не было. Настроение у него чуть упало. Когда в зале восстановилась тишина, слово взяла Людмила Фёдоровна. Она улыбалась и смотрела то на детей, то на Сергея Сергеевича.

— Ну, вот дети, ваши пожелания, наконец, то сбылись. Вы давно нас с директором одолевали открыть секцию настольного тенниса в детском доме. У нас были проблемы, тренера приходили, но они откровенно признавались, что с настольным теннисом плохо знакомы. Не хотелось вам вместо опытного тренера, подсовывать кота в мешке. А после посещения краеведческого музея Владимира Ивановича осенило, когда он увидал там портрет Сергея Сергеевича, — показала она ладонью на Винта. — Это очень, прекрасный тренер, он является основателем настольного тенниса в нашем городе. Множество его воспитанников уже работают тренерами, не только в нашем регионе, но и по городам России. Он создавал такие команды, которые громили в Пекине китайцев. Будем надеяться, что с таким тренером и вам в скором будущем придётся померяться силами с китайцами.

После этих слов у Платона, поплыли круги перед глазами. Ноги обмякли, и он чуть не упал со сцены, но выручила спинка стула, на которую он опёрся. В ушах на мгновенье, что — то перемкнуло, и голос её пропал.

«Да что же это такое творится, неужели все Людмилы похожи на Людку — Мутовку? — терзался от набежавшего конфуза. — Зачем так нагло врать детям? Китайцы непобедимы! И это известно всем, кто хоть чуточку интересуется спортом».

Очнулся он, когда она села на стул, на который опирался. Платон думал, что это бред уже окончен, но тут с места встала Людмила Ивановна и, повернувшись к залу, сказала:

— Вам детки очень повезло. У вас тренер будет не абы кто! Это легенда Советского и Российского спорта! Он Чемпион мира и Европы в прошлом! Неоднократный участник олимпийских игр, ему преклоняется вся мировая элита настольного тенниса!

Этого он вытерпеть уже не мог. Оторвавшись от спинки стула, он прервал её.

— Людмила Ивановна, — можно я поправку внесу в ваше выступление. Вы очень сильно превысили мои заслуги.

Но она не дала ему раскрыть перед присутствующей публикой свои «реалии», и продолжила:

— К тому же он до невероятности скромен. Не любит, когда его возносят до небес. Хотя не исключаю возможности, что он спустился к нам оттуда.

Людмила Федоровна, не подымаясь со стула, повернулась в его сторону и пристально посмотрела на него, будто выискивая нимб над головой. А Людмила Ивановна в это время вытащила с кармана сарафана белый целлулоидный мяч и махнула рукой своей дочери, которая появилась в зале две минуты назад.

— Сейчас вы наглядно убедитесь в его мастерстве.

Он вам покажет мастер — класс со своей воспитанницей, которая у него занимается всего лишь два месяца.

…Яна прошла на сцену со своей ракеткой и поздоровалась с Людмилой Фёдоровной и своим тренером. Яна не подвела его и выполняла без ошибок все указания, которые он ей давал. После десятиминутной разнообразной игры им все дружно захлопали, и сцену обступили дети желающие записываться в секцию. Некоторые рвались к столу и старались повторить элементы, которые им только что показывали. Запись вела Людмила Ивановна, и каждому ребёнку она давала напутствие.

Вскоре воспитатели забрали всех детей на работу. В зале остались только две Людмилы, Яна и Платон.

— Как дети оживились, когда увидали вашу игру, — без ложности сказала Людмила Фёдоровна, — я не соображаю в этом ничего, но мне тоже очень понравилось. Вы хоть довольны Сергей Сергеевич, своим выступлением? — ласково посмотрела она на него.

В это время, раздался звук падающего предмета, после чего Людмила Ивановна залезла под стол.

— Что — то потеряли Людмила Ивановна? — спросила Людмила Фёдоровна.

— Авторучка куда — то закатилась, — не вылезая оттуда, проворчала она.

— Лучше бы ты дурость свою потеряла, — повышенным тоном заявил Платон.

Он был не в себе и зло сверкал глазами.

Янка неожиданно хихикнула и похлопала в ладоши.

— Ты где научилась незаслуженно раздавать Чемпионские титулы? — не переставал возмущаться он. — Какие Олимпийские игры? Я кроме стран СНГ нигде не бывал и то в Советское время. Это ты про свои сковородки можешь заливать клиентам что хочешь, а меня не касайся.

Он повернулся к Людмиле Фёдоровне.

— И вы тоже хороши. Китайцев с Пекином приплели. Китайцы пока непобедимы. Откуда вы почерпнули такую информацию? Или тоже сковородками торгуете? Дети сейчас заглянут в интернет и поймут, что тренер у них мифический.

У Людмилы Фёдоровны от неожиданности пропал дар речи. Она не могла понять, при чём тут сковородки? Но из слов Платона поняла, что Шабанова неверно зачислила его в легендарную личность. А значит и про Китай она выдумывала им вместе с директором.

Гордеева сжала губы и словно лазером прожгла своими глазами, ложного информатора, которая не думала покидать своего укрытия.

— Как не красиво Людмила Ивановна вы поступили. Не ужели трудно понять, что своими выдумками подставили меня и Сергея Сергеевича.

— А, — а, — я, — я, — не нарочно. Бывает ложь во спасение, и бывает ложь ритуальная. Глядишь Сергею Сергеевичу, удача подмигнёт здесь. Вот меня чуток и повело в сторону. Моя ложь — экспромт, — только из благих намерений.

— Удача за тем, кто работать любит и может, а ты сиди здесь или сковородками иди, торгуй, — выразительно сказал он ей.

Ему хотелось рассмеяться, строгость его была напускная, но она позволит теперь, как он думал соблюдать дистанцию между ним и Людмилой Ивановной.

Он вышел из зала, следом за ним последовала Людмила Фёдоровна.

— Сергей Сергеевич, — окликнула она его.

Он остановился и повернулся к ней.

Приблизившись к нему, она вскинула голову.

Руки её скользнули к его груди и начали крутить пуговицу на рубашке.

— Вы уж простите меня Сергей Сергеевич, я не думала, что она такая выдумщица. Это же надо придумать вам заграничную спортивную хронологию. Вы же знаете её давно, зачем тогда прислали к нам работать?

— Я её знаю ровно три месяца. А прислал, потому что выполнял вашу просьбу. Вы же говорили, что у вас острая необходимость в спортивных работниках. Какой она работник мне неизвестно, но на наборе в клубе, откуда месяц назад я ушёл, она показала себя на пять с плюсом.

— Вы обязательный мужчина, спасибо вам! Не забыли моей просьбы. Людмила Ивановна излишне инициативна, а когда дело доходит до внедрения её предложений, она бесследно исчезает. Она же сейчас не своими обязанностями занимается, а смотрит за группой взрослых ребят, которые у нас работают всё лето и получают за это зарплату, через центр занятости. Мы её не напрягаем, даём ей освоиться, а она пообедает и только её и видели. Вы уж поговорите с ней, чтобы она свою дисциплину подтянула. Директор если выйдет с отпуска и заметит за ней нерадивость к работе, уволит её и непросто так, а с огромным треском! И с ребятами панибратство пускай отставит. Чудить с ними нельзя, а то после плакать будет.

Он покосился на её пальцы, теребившие его пуговицу. На этот раз она руку не отдёрнула, как это было у него дома, а только сказала:

— Привычка и ничего с собой поделать не могу.

— Если она доставляет вам удовольствие, то вашему визави вдвойне это приятно, — ответил он. — Хорошие привычки — это не порок, а услада для души. И в следующий раз не извиняйтесь. А Людмила Ивановна моя бывшая коллега, с которой я отработал всего месяц. И я не уверен, что чем — то воздействую на неё. Но знаю, что на неё обижаться нельзя. Она не от мира сего и думаю, ей тяжко придётся с детьми. Но зато нам с ней будет всем весело. А девочка, которая показывала мастер — класс, её дочь Яна. Она будет заниматься здесь, и выступать под флагом детского дома.

— Совсем, замечательно! — убрала на этот раз она руку с его груди. — Может, при дочери она будет вести себя по — иному. А вам нужно пройтись по спортивным магазинам, посмотреть, что потребуется для полноценных тренировок, и выписывайте счёт по безналичной оплате. Наши реквизиты возьмёте у секретаря. Директор выделил на теннис восемьдесят тысяч. Хватит этой суммы? —

— Вполне, — обнял он её от радости.

Она не оттолкнула его, — она просто замерла. Её глаза встретились в этот миг с выходящей из зала Людмилой Ивановной и её дочкой.

— Ещё как хватит, — радовался он, не замечая позади себя свою коллегу. — На эти деньги мы и столы купим и весь остальной инвентарь.

— Складывать, найдёшь куда? — послышался позади ревностный голос Людмилы Ивановны.

Он тут же освободил Людмилу Фёдоровну из своих объятий, и развернувшись на сто восемьдесят градусов, сказал:

— У тебя комнатку попрошу, — и пошёл к секретарю за реквизитами.

В приподнятом настроении Сергей Сергеевич вышел из детского дома. Задержавшись около парадного входа, он открыл папку и положил туда лист с реквизитами. В это время у него над головой что — то пролетело и ударилось об асфальт. Он не напугался, от внезапности, но посмотрел на предмет свалившийся сверху. Там лежал горшок в дребезги и жёлтый цветок, валявшийся в пыли. Он задрал голову. На втором этаже было открыто окно.

«Либо ветром сдуло, либо Людмила Ивановна прибегла к тяжёлой артиллерии — подумал он. — Кроме неё, Гордеевой и секретаря на этаже никого нет».

По его логическому раскладу выходило так:

— Гордеева не позволит, — секретарь побоится, — остаётся Людмила Ивановна — диаметрально противоположная женщина, от которой ждать можно было, чего угодно. Он тогда не знал, что в кабинете директора строители производили капитальный ремонт. И только чуть позже, на день учителя, он точно узнает, откуда летел горшок.

НЕУСТОЙКА

С оборудованием сработали очень оперативно. На следующий день привезли новые столы из магазина, остальной инвентарь заказали в Москве на фирме «СТИГА». Столы установили в ванных бассейна. Но, как назло, в продаже не оказалось нормальных сеток, а старые сетки были совсем не пригодны. Ребятам, да и Винту столы опробовать хотелось немедленно. Выручила Людмила Ивановна. Она в присутствии Людмилы Фёдоровны заявила:

— Завтра я съезжу в Ольховскую сельскую школу, где я раньше работала и привезу оттуда две сетки, десять коробок мячей и пять ракеток. Я там с детишками в каникулы соревнования проводила. Весь инвентарь принадлежит не школе, а лично мне.

— Ты и там работала? — с удивлением посмотрел на неё Винт, — там, как мне кажется, и детей никого не осталось. Знаю, что человек пятнадцать возят учиться в Знаменку на автобусе. «И кем ты там была в школе?» — спросил он.

— Директором!

— Школы? — не переставал удивляться Платон.

— Школьного лагеря! — гордо заявила она, — почти месяц там проработала.

— Мы таким методом своих студентов по сельским школам передаём на лето, — пояснила Людмила Фёдоровна, — а Ольховская школа работает, но там остались только начальные классы. И если вы нас Людмила Ивановна выручите, то получите стимулирующую премию в этом месяце.

Она моментально зарделась, но глаза с синевато — мутным оттенком остались неподвижные, как у манекена.

Шабанова посмотрела на время.

— Сейчас уже поздно, но завтра хорошо бы было, в Ольховку доехать с Сергеем Сергеевичем на его машине. Добираться до неё автобусом в жару больно муторно.

— Вот он стоит, договаривайся с ним, — сказала Людмила Фёдоровна, — а бензин я оплачу.

— Я не против поездки, пускай назначает время, и поедем, — без пререканий согласился Платон. — Только я сомневаюсь, чтобы в этой глухомани был стоящий инвентарь. Скорее всего, это раритеты с советских времён.

— Ну как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят, — сказала она, — а как только сетки появятся в наших магазинах, так сразу и купим.

Поездку назначили на девять утра.

На следующее утро он в назначенный час подогнал машину к её подъезду. Долго себя ждать она не заставила. В своей широкополой шляпе, шортах и топике, который оголял её пупок, она села в машину. В ноги она поставила баул, как ему показалось, хорошо заполненный чем — то.

— Что в бауле? — спросил он.

— Бутылки пластиковые, — ответила она, — молока там у одной бабки куплю. Если хочешь, и тебе возьму.

— В моём возрасте молоко вредно пить, хотя не скрываю, до некоторых пор оно было для меня лучшим напитком.

Он завёл машину и они, минуя центр города, вышли на объездную дорогу, где было разветвление на Ставрополь и в сельские населённые пункты. По указателю они повернули на нужную трассу, которая вела в Ольховку.

Полпути они ехали молча. Первой нарушила молчание Людмила Ивановна:

— Ты почему Сергей Сергеевич со мной последние два дня не разговариваешь? Неужели до сей поры дуешься на меня за золотую рекламу, которую я нарисовала этим уродцам в актовом зале. Настоящий мужчина меня бы щедро отблагодарил за этот дружеский шарж, а ты даже пончика не купил. А я из кожи вон лезу, чтобы создать для тебя прекрасные условия на новом поприще. Не злись? — положила она ему свою руку на колено.

Увидев впереди придорожное кафе с вывеской «Русский аппетит», он притормозил машину.

— Сиди, я сейчас приду, — бросил он ей.

В кафе играла тихо незнакомая ему иностранная музыка. Столики пустовали. За барной стойкой скучал мужчина похожий на узбека. Увидав посетителя, он моментально взбодрился:

— Что будем кушать? — спросил он, отгоняя назойливую муху полотенцем.

— Ничего, а вот три пирожка с шампиньонами заверните. У меня в машине женщина от голода погибает.

— Возьмите больше, — настаивал узбек, — пирожки эти у нас в пыль уходят, только до обеда по сотне продаю.

— Ей и трёх хватит, — недовольно ответил он и положил на тарелку сто рублей.

Тот подогрел три приплюснутых пирожка в микроволновой печи и завернул их в салфетку.

— Приятного ей русского аппетита! — пожелал узбек.

Пирожки были горячие и прожигали пальцы. Он положил их перед ней на панель салона автомобиля, и предупредил, чтобы она не обожглась.

— Критика моя выходит на тебя подействовала, — взяла она пирожки, от которых исходил пар.

Сложив все пирожки в одну стопку, у неё получился трёхслойный пирог, который она поднесла ко рту.

…Он уже догадывался, что она будет кусать их все одновременно. И пожалел, что не взял больше пирожков. Ему любопытно было узнать, как бы она стала расправляться с пятислойным пирогом. Но его любопытство сразу пропало после того, как она проглотила пирог. Он не мог наблюдать за её широкополой шляпой, как она поглощала пирожки, но, то, что не разжёвывала их, было ясно. Потому, что и минуты не прошло, как она выкинула в пепельницу салфетку и сказала:

— Очень вкусно, но мало!

— У тебя, что яма желудка? — приподнял он полу, у её шляпы, — тридцать три жевательных движения нужно делать, а ты как пиранья одним махом истребила все пирожки, тем более горячие. Вкус грибов, наверное, не почувствовала?

Она рассмеялась и сказала.

— Откровенно сказать, я грибы приняла за ливер. Грешным делом подумала, что ты решил меня вместо настоящих пирогов накормить малюсенькими пончиками. Хотя они мне по вкусу пришлись. Спасибо тебе! И ещё мне понравилось, что ты меня назвал пираньей. Экзотическим ужасом отдаёт. Называй меня всегда так. А пирожки хороши!

— Ладно, на обратном пути ещё возьму, если не наелась, — и он нажал на педаль газа, сорвавшись с места.

— Ты куда, так разогнался? — остановила она его. Ольховка сразу за кафе стоит, а дальше Солнцево и Герасимовка.

— Я по этой дороге ни разу не ездил, — развернулся он, — мне раньше казалось, до твоей деревни километров тридцать будет, а по спидометру восемь выходит.

— Ольховка не деревня, а село, — поправила она его. — Видишь, церковь стоит, а рядом сельсовет с российским флагом. Вот нам к нему нужно проехать. Там ты меня подождёшь, а я схожу в школу и за молоком. Можешь для интереса заглянуть в местные магазины. Если увидишь там вино Золотая балка, купи не поскупись. Обмоем инвентарь. Уверяю, он тебе по душе придётся.

— Что ты можешь соображать в инвентаре для настольного тенниса, если ты тренер по волейболу и не знаешь, ничего о профессиональных мячах «ГАЛА». Ты что в детском саду работала всю жизнь с резиновыми мячиками? И про Золотую балку забудь, её у нас в городе нет, а тут в деревенском сельмаге для нас с тобой выставят. Держи карман шире.

— Ты чего разворчался, — добродушно произнесла она, — не хочешь покупать, — бог с тобой. Я обойдусь молоком. А мячи мне по хрену какими играют, прыгают и ладно.

…Он припарковал автомобиль около сельсовета.

Людмила Ивановна сбросила свою шляпу и, взяв сумку, и словно знаменитая модель, важно вышла из машины. Не спеша закрыла дверку, она величественно обвела вокруг площадь, которая являлась центром села.

Увидев знакомую тётку, вышедшую из магазина, помахала ей рукой, после чего направилась навстречу ей.

Они о чём — то с ней начали беседовать, затем к ним подошли ещё две женщины и мужик с пустой корзиной.

Винт обратил внимание, что все селяне, стоявшие с Людмилой Ивановной, будто сговорившись повернули головы в его сторону. Он тут же вышел из автомобиля и направился к крыльцу, с вывеской «Продукты».

Проходя мимо кучки селян, в центре которой находилась Людмила Ивановна, с ним все почтительно поздоровались. Он ответил им вежливо на приветствие и не меняя направления, подошёл к крыльцу магазина. И вдруг позади его, раздалось:

— Дорогой, не забудь купить, вина хорошего и что ни будь на десерт? Помни, у нас сегодня столик на двоих намечается дома!

Он остолбенел от внезапности, и замедлил шаг. Понятно было, что она представила его своим мужем. Послать её подальше от «любимого», вместе с её столиком на двоих, у него воспитание не позволяло. А повернуться к ней и сказать «хорошо дорогая», у него на это артистизма не хватало. Поэтому он обошёлся только отмашкой руки.

Войдя в магазин, он обомлел на полке стояли недорогие Массандровские вина, дешёвый миндаль и крымские груши.

— Откуда такое богатство? — поинтересовался он у продавца.

— Из Крыма вестимо, — ответила продавец, — вы не первый удивляетесь нашему прилавку. Два года назад обзавелись магазином. Вот нас крымские родственники регулярно снабжают своим товаром. И нам хорошо и народу приятно. «А вы что желаете?» — спросила она.

— Золотую балку бы не мешало, но вижу у вас Массандра есть, тогда давайте бутылочку, килограмм груш, килограмм миндаля и килограмм фиников.

— И рулон туалетной бумаги возьмите, — прошептал ему кто-то сзади. Он обернулся. Позади него стоял мужчина с корзинкой, который крутился минуту назад около Людмилы Ивановны.

— Это не обязательно, — нахмурился Платон.

— Жинке пригодится, а то она у нас в прошлом году в школьном туалете ежедневно в течение трёх недель тырила её. Я там завхозом работаю, замучился закупать бумагу. А перед уходом ёршик спёрла, для чистки унитаза.

— Она мне не жена, — отрезал Платон, — и туалетную бумагу Людмила Ивановна покупает в Секонд Хенде.

Мужчина в брезгливой и глупой улыбке скривил рот.

Продавец не спешила отпускать быстро покупателя. Она взвешивала медленно и прислушивалась к разговору мужчин.

— А зачем тогда Массандру берёшь с десертом?

— Вам в письменном виде написать или на слово поверите, — начал нервничать Платон.

— Вы не обижайтесь на меня, просто хочется пообщаться с новым человеком. Не жена, так не жена. Мне всё равно. Но если бы Людка туалетную бумагу не воровала, осталась бы в школе работать. Поэтому её уволили, как не выдержавшую испытательный срок.

— Я уверяю вас, — доказывал он завхозу. — Мы с ней всего лишь коллеги. Работаем вместе в детском доме и приехали сюда в школу по делу. У неё здесь личный инвентарь для настольного тенниса остался, она хочет его забрать.

— Да у нас отродясь в настольный теннис не играли. Летом в лапту да в городки гоняем. Зимой дома сидим около телевизора. И в наш спортивный зал теннисный стол не влезет. Там два мата лежат, канат к потолку подвешен, да самодельную шведскую стенку присобачили. У меня в доме спальня и то больше, нашего спортзала. В начале июня она приезжала к бабке Годуновой с полным баулом, а уж что было в нём мне не известно. Но уезжала она на автобусе с пустым баулом. В руке лишь бутылка молока, полуторку держала

— Спасибо за информацию, — сказал Платон, после того, когда взял товар и расплатился за него. — Мне повезло, что встретил вас. И, пожалуй, рулончик бумаги я приобрету на всякий случай. Память ей всколыхну, — и положил на прилавок пятирублёвую монету.