Бесплатный фрагмент - Сергей Эйзенштейн. Киноакадемик

Николай Надеждин

«Маленькие рассказы о большом успехе»

Сергей
Эйзенштейн
Киноакадемик
2024
Введение

Трудно представить, чтобы кто-то из нас, избалованных домашним видео, стал бы смотреть «Александра Невского», не говоря уже о «Броненосце «Потёмкине», просто так, ради удовольствия. Случается, конечно — но исключительно по необходимости — чаще всего учебной, когда нужно подготовить какой-нибудь реферат, связанный с историей кинематографа.

Тут же позволю себе нескромный вопрос. Пушкина давно перечитывали? Опять же — не по необходимости, а для удовольствия? Покопайтесь в собственной памяти. Уверен, что такое случалось… А Гоголя? А Антон Палыча?

Так вот — Эйзенштейн то же самое.

Чехов в свете современной литературы тоже жутко архаичен, хотя бы в том смысле, что ерунды про частных сыщиков и длинноногих блондинок не писал. Но возьмёшь в руки книгу его рассказов — не оторвёшься…. Поставишь диск с советской киноклассикой — некогда перекурить. Так и сидишь, застыв в радостном недоумении — что же раньше, растяпа этакая, не удосужился пересмотреть…

Есть некие базовые ориентиры, ниже которых опускаться недопустимо. Можно не знать, что такое доплеровский эффект, но совершенно невозможно жить без Пушкина, Гоголя, Чехова и ещё полусотни великих имён. Точно так же невозможно жить и без картин Эйзенштейна, Чаплина, Спилберга, Михалкова — список можно продолжить. Без них диплом физика-теоретика теряет смысл, поскольку даже с дипломом остаёшься человеком невежественным и тёмным.

Вы согласны?

1. Начало

10 января 1989 года (по старому стилю) в семье 30-летнего чиновника, председателя отдела путей сообщения в городской управе Риги, Михаила Осиповича Эйзенштейна родился долгожданный ребёнок — мальчик, которого назвали Серёжа. С сыном Михаил Осипович связывал большие надежды. Он полагал, что рождение ребёнка укрепит его брак с Юлией, дочерью богатого петербургского купца Первой гильдии Ивана Конецкого. Их семейная жизнь явно не складывалась — Михаил и Юлия не могли найти общего языка. Супруга Эйзенштейна полагала, что Михаил Осипович женился на ней в расчёте на богатое приданое. Но это было не так. Эйзенштейн и сам был выходцем из богатой купеческой семьи. Его отец, немецкий еврей, переселился в Россию из Германии, матушка (бабушка Сергея Михайловича) происходила из семьи шведских переселенцев.

Рождение сына лишь усложнило отношение супругов. В основном, конфликты возникали вокруг взглядов на воспитание сына. Юлия Ивановна полагала, что ребёнка не следует перегружать, что у него должно быть «нормальное детство». Михаил Осипович же настаивал, что таланты мальчика нужно развивать с самых ранних лет.

В конце концов, прав оказался отец. Да, и не был он домашним тираном и диктатором, хотя, бытует противоположное мнение, о чём мы ещё поговорим. И в «Автобиографии» Сергей Михайлович говорил о своём детстве, как о вполне благополучном, сытом и счастливом времени.

2. Архитектор

Михаил Осипович был человеком очень одарённым и неординарным. Он прекрасно владел несколькими европейскими языками — немецким, французским и, разумеется, русским, который был для него не родным. Очень хорошо знал оперное искусство и был увлечённым театралом. Водил знакомство с оперными певицами, с чего, собственно, и начался разлад в семье. Прекрасно рисовал, передав свой талант и сыну. Но самое необычное увлечение Михаила Эйзенштейна — архитектура.

Высокопоставленный государственный чиновник, Эйзенштейн проектировал здания, что называется, ради развлечения, на досуге. При этом с 1900 по 1910 год по его проектам в Риге (по разным оценкам) было построено от 10 до… 53 домов, в основном, в центре города.

Об Эйзенштейне говорили, как о человеке меркантильном, самолюбивом и властном. Эти слухи распространялись по Риге из-за самого Михаила Осиповича — он был человеком гостеприимным и часто приглашал к себе актёров, людей искусства, архитекторов, чиновников. Гости обращали внимание на идеальный порядок в доме Эйзенштейнов, на безупречный вид хозяина. Поговаривали, что он держал 40 пар лакированной обуви, каждая из которых использовалась в строго определённом случае. И что у Эйзенштейна огромный гардероб, забитый костюмами.

Его считали семейным тираном, что совершенно не соответствовало действительности. На самом деле Михаил Эйзенштейн был мягким, деликатным, интеллигентным человеком.

Распространению слухов немало поспособствовал Сергей Михайлович, который после революции был вынужден, по сути, отречься от отца.

3. Старая Рига Михаила Эйзенштейна

В современной Риге осталось довольно много домов, спроектированных Михаилом Осиповичем Эйзенштейном. Это три дома 10-а, 10-б и 33 по улице Елизабетес, до революции — улица Елизаветинская. Пять домов по улице Альберта — 2, 2-а, 4, 6 и 8. Ещё один дом по нечётной стороне той же улицы Альберта — дом номер 13. И дом по улице Стрелков.

Михаил Эйнштейн считается одним из классиков российского модерна. Характерным элементом архитектуры Эйнштейна является необычный декор в виде огромных человеческих фигур на фасадах зданий. Сын архитектора Сергей Михайлович писал об архитектуре отца: «Папа — растягивавший человеческие профили на высоту полутора этажей в отделке углов зданий. Вытягивавший руки женщин, сделанных из железа водосточных труб, под прямым углом к зданию и с золотыми кольцами в руках. Как интересно стекали дождевые воды по их жестяным промежностям…». И о домах номер 13 по улице Альберта и здании на улице Стрелков: «Папа — победно взвивавший в небо хвосты штукатурных львов — lions de platre, нагромождаемых на верха домов…».

Почти все строения Михаила Эйнштейна — это доходные дома для малоимущих рижан, построенные по заказам богатых домовладельцев. Среди них были уважаемые рижане — Богуславский, Ильишевский, Лубе. Самым богатым заказчиком был статский советник Лебединский, постоянный заказчик Эйнштейна и его друг.

Любопытно, что доходным домам Михаил Осипович отдавал предпочтение вполне сознательно. Он считал, что малоимущие должны жить в человеческих условиях. Вот такой был… буржуа.

4. Эйзенштейн о своих родителях

В том, что Сергей Эйзенштейн обладал ярким литературным даром, сомневаться не приходится. Убедительное свидетельство — его книги: 6 томов избранного, плюс разрозненные издания. Но не только. Сделать хороший фильм по дурному сценарию не удавалось ещё никому. Сценарии Эйзенштейна блестящи и остроумны. Кстати, то же можно сказать о его работах по теории кинематографа, которые понятны и не специалистам в этой области.

В последние два года жизни Сергей Михайлович много работал над мемуарами. Вот что он писал о своём детстве в «Автобиографии».

«Не могу похвастать происхождением. Отец — не рабочий. Мать не из рабочей семьи. Отец — архитектор и инженер. Интеллигент. Своим, правда, трудом пробился в люди, добрался до чинов. Дед со стороны матери хоть и пришел босой в Питер, но не трудом пошел дальше, а предпочел предприятием — баржи гонял и сколотил дело. Помер. Бабка — „Васса Железнова“. И рос я безбедно и в достатке. Это имело и свою положительную сторону: изучение в совершенстве языков, гуманитарные впечатления от юности. Как это оказалось все нужным и полезным не только для себя, но — сейчас очень остро чувствуешь — и для других!».

Вполне исчерпывающие сведения. Немного настораживает «своим, правда, трудом», словно интеллигент — синоним бездельника. Но… надо помнить, в какой стране жил Эйзенштейн. И как воспринимал окружающий его мир.

5. Барчук

Следует заметить, что к образованию сына Михаил Осипович подошёл с присущей ему основательностью. Ещё до поступления в Рижское реальное училище мальчик умел изъясняться на трёх языках — на английском (отец нанимал специального преподавателя), французском и немецком. В распоряжении Серёжи были рисовальные принадлежности — живописи его обучал сам отец. Был фотоаппарат и тёмная комната со всем необходимым — очень дорогое для начала ХХ века удовольствие. А ещё Серёжа с друзьями ставил домашние спектакли, пользовался роскошной отцовской библиотекой и сохранил любовь к книгам на всю жизнь. Сергей Михайлович слыл заядлым библиофилом, хорошо знал русскую и европейскую литературную классику. Отцу удалось привить сыну и любовь к классической музыке.

Если на что и мог обижаться Сергей Михайлович, только не на скупость отца. Михаил Осипович ничего не жалел для сына. Матушка была против, считая, что супруг балует сына. Но прав был, как показала жизнь, всё-таки Михаил Осипович.

В рижском доме Эйзенштейнов на Николаевской дом 6, квартира 7, всегда было много гостей. Приглашая к себе артистов, деятелей искусств, политиков, Эйзенштейн устраивал «вечерние посиделки», настаивая на том, чтобы при беседах мужчин присутствовала и Юлия Ивановна с сыном. Для маленького Серёжи эти «взрослые разговоры» стали первой школой русской культуры. Благодаря этим посиделкам, он очень рано почувствовал в себе способности актёра и литератора.

6. Реальное училище

Осенью 1905 года семилетний Серёжа Эйзенштейн стал школьником. Его отдали в Рижское реальное училище. Выбрал школу отец, который очень хотел, чтобы сын продолжил его дело и стал архитектором. К тому были вполне очевидные предпосылки — Серёжа хорошо рисовал, обладал пространственным мышлением и мог состояться в архитектуре. Не состоялся… Не в силу каких-то объективных причин — просто не захотел. Эйзенштейна-младшего захватил вихрь революции и идеи реформирования традиционного искусства — не только театра, а искусства вообще, включая живопись и архитектуру.

К творениям отца взрослый Сергей Эйзенштейн относился критически. Знаменитые элементы декора в виде человеческих фигур с рижских зданий (заметим — не со всех) были демонтированы уже при советской власти и при молчаливом согласии Сергея Михайловича.

В школе Серёжа отличался острым умом, яркими способностями и хорошими физическими данными. Вообще, Эйзенштейн в полной мере достоин именоваться гением — без каких бы то ни было оговорок. Об этом мало кто говорит, но Эйзенштейн обладал не только необыкновенно развитым интеллектом, но и недюжинной физической силой. Будучи школьником, Серёжа Эйзенштейн был меньше всего похож на «ботаника» — как обычно изображают отличников. Впоследствии хорошие физические данные помогли Эйзенштейну стать солдатом и пережить тяготы войны.

7. Развод родителей

В мемуарах Эйзенштейна легко заметить неприязнь к родителям… Откуда это у человека, который в отличие от многих сверстников ни в чём не знал отказа, получил блестящее домашнее образование и возможность выстроить своё будущее? Дело, конечно, в отношениях Михаила Осиповича и Юлии Ивановны.

Мальчик подрос, и скрывать напряжённость, которая с каждым днём превращалась в неодолимую пропасть, родители уже не могли. Скандалы в доме Эйнштейнов разражались, практически, ежедневно. В конце концов, в 1909 году семья распалась. Юлия Ивановна покинула дом на Николаевской, забрав сына. Михаил Осипович развернул ожесточённую борьбу за сына, полагая, что воспитание Юлии Ивановны лишь испортит мальчишку.

В 1912 году состоялся бракоразводный процесс. Предметом дележа стал Сергей — решением суда он был передан на воспитание отцу. Разлука с матерью (а Михаил Осипович в этом вопросе был непримирим, препятствуя свиданиям матери с сыном) стала для Серёжи настоящей душевной болью. Простить отца он так и не смог — вот вам и причина отречения (той лёгкости, с какой Сергей Михайлович отказался от отца, давшего ему в жизни, можно сказать, всё).

О разводе родителей Сергей Михайлович вспоминал со злой иронией. Вполне возможно, что эта драма повлияла на взрослую жизнь Сергея Эйзенштейна. У него не было ни полноценной семьи, ни детей.

8. Эйзенштейн — художник

Сергей Михайлович был превосходным рисовальщиком и фотографом. Собственно, эти два таланта в значительной степени определили его будущее, как кинорежиссёра. Умение рисовать, мыслить образами, схватывать главное в происходящем действии в кинематографе — качества неоценимые.

Однако увидеть рисунки на ретроспективных выставках или в сборниках, посвящённых творчеству Эйзенштейна, непросто. В 1961 году рисунки Сергея Михайловича были опубликованы в виде отдельной книги, выпущенной издательством «Искусство». Эта книга так и называется «Рисунки». Однако составителям пришлось немало потрудиться над архивом великого кинорежиссёра. Дело в том, что значительная часть рисунков Эйзенштейна носит откровенно… эротический характер.

Здесь нужно прибегнуть к краткому пояснению. В характере Эйзенштейна была и острая шутка и склонность к некоторой, скажем так, скабрезности. Он любил поставить собеседника (даже даму) в неловкое положение, ввернув неожиданное словцо или подсунув откровенный рисунок. Его интересовала реакция — он оценивал степень закомплексованности человека, его ханжества, свободы, наконец. Сам он был абсолютно свободен — таковым себя ощущал. И эта неожиданная для классика особенность тоже признак свободы, а не какой-то развращённости духа, как может показаться…

Рисовал он очень хорошо — в Эйзенштейне «умер» талантливый художник. Зато родился потрясающий режиссёр и теоретик киноискусства.

9. Разносторонний талант

Окончив Рижское ремесленное училище, Сергей по настоянию отца поступил в Петроградский институт гражданских инженеров на архитектурный факультет.

Жизнь сама расставила по своим местам. Став студентом, Сергей переехал в Петроград. Уже в Петроград — Россия была втянута в мировую войну, Петербург подвергся переименованию. В Петрограде жила матушка Юлия Ивановна, которая после развода с Михаилом Осиповичем вернулась к родственникам. С 1915 года отношения между отцом и сыном Эйзенштейнами начали постепенно охладевать. Сергей ещё приезжал в Ригу, но лишь до 1917 года, когда был призван на службу в действующую армию.

В институте Сергей Михайлович увлёкся графикой как техникой рисования и историей изобразительных искусств. Рисование будет его страстью до конца жизни, наравне с театром и литературой.

В рисунке Эйзенштейн добивался лаконизма, стремясь придать карандашному штриху вид гравюры. Эйзенштейн обладал ещё и талантом карикатуриста, умея одним росчерком карандаша передать характерные черты человека. В его портретах был характер человека, особенности психологии.

А ещё он посещал театры, вникая в театральную режиссуру, наблюдая игру актёров и… сам мечтая выйти на сцену. Пока не осмеливался, но впитывал опыт мастеров сцены, уже зная, что играть так никогда не будет. Почему? Потому что традиционный театр молодому Эйзенштейну представлялся ужасно отставшим от жизни, несовременным и… несозвучным эпохе.

10. Инженерный институт

К сожалению, а может и к счастью, но меньше всего Эйзенштейна интересовала специальность, секреты которой он постигал в инженерном институте. Он не хотел быть архитектором. Этот вид искусства Эйзенштейн считал мертвым, не соответствующим своему темпераменту и устремлениям. Возможно, сказался эдипов комплекс — Сергей считал отца едва ли ни своим врагом, полагая, что уже «всё знает» во взрослой жизни.

В конце концов, отучившись полтора года, он дотянул до начала 1917-го и понял, что не готов к сдаче сессии. В феврале 1917 года Сергей бросил учёбу. От отцовских упрёков отмахнулся. На увещевания матери не обращал внимания. Он так долго ждал совершеннолетия, мечтая начать самостоятельную жизнь. И он её начал — с повестки в действующую армию. Россия истекала кровью в затяжной войне с Германией. Фронт требовал свежих молодых сил.

Михаил Осипович был ужасно разочарован. Он надеялся, что сын продолжит семейную традицию. Сергей же при встрече с отцом (как оказалось, последней в их жизни) говорил о театре и нёс, на взгляд Михаила Осиповича, «всякую околесицу». Разговора не получилось. И Михаил Осипович не мог понять изменений, произошедших с сыном.

А Сергей был захвачен февральской революцией. Он не очень хорошо понимал, что происходит. Но хотел быть со своей страной и народом. Повестку в армию он воспринял, как важное событие в своей жизни.

11. Военная школа

В апреле 1917 года Сергей был направлен в петроградскую школу прапорщиков инженерных войск. Во время войны школа работала по ускоренной программе. В течение полугода курсанты получали основные навыки командования взводом и звание младшего офицера (а прапорщик в русской армии был самый младший офицерский чин, стоявший в военной иерархии следом за чином унтер-офицера, старшего солдатского звания).

Навыки, полученные в этой школе, пригодились Сергею уже в ходе гражданской войны. А тогда, летом 1917-го, он выслушивал лекции офицеров, занимался «шагистикой» на плацу и ощущал себя… оторванным от бурлящей за воротами казармы жизни.

В ноябре 1917 года курсанты школы прапорщиков должны были отправиться на фронт. Но тут грянула Октябрьская революция. И молодые прапорщики инженерных войск вдруг стали никому не нужны. Школа была закрыта, курсанты распущены по домам.

Сергей оказался предоставлен самому себе. Воин и не воин, офицер и… не офицер. А на фронте продолжались бои. И Эйзенштейн, вынужденный вернуться в дом петербургских родственников, не знал, что делать дальше.

Однажды он угодил на митинг революционных матросов. Заинтересовался. Стал кое-что понимать. Познакомился с какими-то людьми в кожанках. Речи большевиков показались молодому Эйзенштейну убедительными. И он решил — за ними будущее…

Так решалась судьба многих — или в ту, или в другую сторону. В первые дни 1918 года Сергей узнал, что его отец Михаил Осипович уехал из России.

12. Революция

Великую катастрофу, разрушившую в конечном итоге Российскую империю, многие восприняли, как большую надежду. Эйзенштейн, не особо вникавший в политические детали происходящего, революцию воспринял с энтузиазмом. Едва осознав, что происходит, он стал большевиком…

Стал ли? Сегодня, с дистанции прожитого столетия, все выглядит иначе, чем тогда, поздней осенью 1917 года. У Эйзенштейна, ещё совсем мальчишки, не имевшего жизненного опыта, особых вопросов не возникало. Что он терял? Деньги, имущество? Но у него ничего не было — только грандиозные планы и казавшиеся несбыточными мечты.

Он уже грезил театром, не зная ещё как к нему подступиться. Мечтал быть в числе реформаторов искусства, не понимая, что и как следует реформировать.

Его влекла революционная романтика. Идеи-то прекрасные — дать волю народу, освободить его от «векового рабства». Что стоит за этими трескучими фразами люди его поколения, случалось, не могли осознать и на склоне лет, принимая желаемое за действительное, а государственную пропаганду за истину.

Всякий раз, оглядываясь на жизнь людей, чья молодость пришлась на революционные годы, задаёшься вопросом — повинны ли они в чём-либо. Повинны — как все мы, граждане своей страны, отвечающие за судьбу родины. И совершенно ни в чём не виновны, поскольку от одного человека не зависит ровным счётом ничего.

13. Доброволец

18 марта 1918 года Сергей Эйзенштейн пришёл на сборный пункт и записался добровольцем в Красную Армию.

Молодая большевистская республика остро нуждалась в военных специалистах. А тут — пусть и совсем молодой, не нюхавший пороха, но почти офицер, почти инженер, вполне здоровый и сильный парень «подходящего» происхождения — Сергей не стал афишировать свои истинные корни, умолчав о профессии и социальном статусе родителей. Его полтора года в институте сочли за незаконченное (в силу «революционных причин») высшее образование. И назначили специалистом в инженерное подразделение.

А что он умел к тому времени? Воевать? Нет, воевать не умел. Но мог построить дом. Мог протянуть телефонную линию и наладить электричество. Мог выкопать блиндаж и возвести речной мост. В школе прапорщиков курсантам преподавали основы разминирования — Эйзенштейн мог быть сапёром. Для военного времени способности просто неоценимые.

Почти полгода Сергей вместе с сослуживцами прожил в казармах. Он участвовал в обороне Петрограда, строил укрепления под Нарвой, проектировал и возводил военные сооружения на реке Луге. А в моменты затишья по поручению командиров рисовал агитационные плакаты.

В сентябре 1918 года пришёл приказ на передислокацию. Часть, в которой служил Эйзенштейн, погрузилась в воинский эшелон и отправилась в долгий путь — на Дальний Восток…

14. Северо-восточный фронт

С запада на восток, через всю страну, в вагоне-теплушке… Дорога заняла около месяца. И на новом месте у Сергея началась другая жизнь. Он налаживал телефонную связь, строил военные сооружения, начав с младшего дивизионного техника, дослужился до помощника младшего прораба — лет-то ему было всего ничего. И всё это время поражал сослуживцев техническими познаниями и знаниями языков. Люди вокруг были простые, «академий не оканчивали». А Сергей Михайлович владел, помимо родного, тремя языками.

Он превосходно знал литературу и театральное искусство. И это определило круг его «внеслужебных» обязанностей. Он снова занялся агитационными плакатами, но помимо этого увлёкся самодеятельным армейским театром, для постановок которого рисовал декорации, писал сценарии и даже попробовал свои силы в качестве режиссёра. В своих спектаклях он играл сам — профессиональных актеров в части, понятное дело, не было.

Изъездив всё Приморье, побывав в местах, которые в мирной жизни он бы, наверное, никогда не увидел, Эйзенштейн увлёкся китайской и японской культурой. Красной Армии противостояли войска Антанты и Японии. Допрашивать японских «языков» приходилось и Эйзенштейну. Хорошо, если попадался японский офицер, знавший английский язык. Но в большинстве случаев Сергей лишь разводил руками — японского языка он не знал.

15. Армейская самодеятельность

Настоящее увлечение театром пришло именно в эти два года службы на Дальнем Востоке. Именно здесь молодой Эйзенштейн поставил перед собой необычную задачу — освоить традиционный театр, чтобы проникнуть в него и затем… разрушить, освободив место для «нового искусства».

Однако, армейские постановки несли неизгладимую печать самодеятельности. Не было не только хороших актёров, не было декораторов, сценаристов, режиссёров. Не было никого, кто мог бы подсказать, что и как нужно делать, чтобы в итоге получился хороший спектакль. До всего приходилось доходить самому — а Эйзенштейн всё взвалил на себя, и сценарий, и оформление, и постановку, и исполнение главной роли.

Он был очень общительным, открытым, остроумным человеком, притягивающим к себе окружающих. Его не просто уважали, его любили. Эйзенштейн излучал необъяснимый магнетизм, радостную, светлую энергию, заражая своим оптимизмом товарищей. Настоящий романтик революции, верящий в то, что он сможет изменить мир к лучшему.

Спектакли самодеятельного армейского театра проходили в импровизированных залах, а зачастую и под открытым небом. Зато как благодарны были зрители. Немудрёные пропагандистские пьески, которые Сергей сочинял сам, вызывали взрывы хохота. И вскоре слава о талантливом инженере Эйзенштейне распространилась по всему Северо-восточному фронту.

Весной 1920 года Эйзенштейн был вызван в штаб.

16. Несостоявшийся переводчик

Он был готов к этому вызову. Армейское руководство намеревалось обзавестись квалифицированными переводчиками с японского. Между тем, Эйзенштейн был известен, как полиглот. Зная, что он обязательно станет одной из кандидатур на обучение в Академии Генерального штаба в Москве, Сергей засел за японский язык. Вот что он написал об этом в книге «Как я стал режиссёром», которая вышла в свет в 1946 году.

«Чтобы попасть с фронта в Москву, я поступаю на отделение восточных языков Академии Генерального штаба. Для этого я одолеваю тысячу японских слов, осиливаю сотни причудливых начертаний иероглифов. Академия — не только Москва, но и возможность в дальнейшем узнать Восток, погрузиться в первоисточники „магии“ искусства, неразрывно для меня связывавшиеся с Японией и Китаем. Сколько бессонных ночей пошло на зубрежку слов неведомого языка, лишенного всяких ассоциаций с известными нам европейскими!».

Его усилия не пропали напрасно — из всех кандидатур был выбран именно Эйзенштейн. И в том же 1920 году, получив командировочное удостоверение и деньги на дорогу, Сергей Михайлович сел в поезд и отправился в обратную дорогу — через всю страну с востока на запад.

Впереди его ждала учёба в Академии и… демобилизация. Военным переводчиком он так и не стал. И курса Академии не закончил. Но зато получил возможность глубже познакомиться с восточной культурой и изучить основы японского языка. Знания лишними не бывают.

17. Москва

Поначалу Эйзенштейн устроился жить в доме бывшей супруги своего приятеля Саши Аренского на Арбате. Но потом он случайно — на улице, в толпе пешеходов, что в Москве дело совершенно необычное, встретил друга детства Максима Штрауха.

— Мака, привет! — вскричал Эйзенштейн и бросился к Штрауху с объятиями.

— Привет, старик! — так же радостно откликнулся Штраух.

Эта встреча стала для обоих в полном смысле судьбоносной. С тех пор они если и расставались, то ненадолго (правда, была одна длительная разлука, когда Эйзенштейн отправился в командировку в Америку). Они познакомились на Рижском взморье, куда семья Штраухов приехала на отдых из Москвы. Несмотря на разницу в возрасте (Эйзенштейн был старше Штрауха на два года), они вместе играли в театр — Максим пытался рассказать Серёже о спектакле «Синяя птица». И этот рассказ покорил маленького Эйзенштейна.

Выяснилось, что Штраух собирается отправиться в театр Пролеткульта к Мейерхольду, предложив Эйзенштейну составить компанию. А когда Сергей рассказал о себе, Максим тут же пригласил его переехать к нему. Штраух жил с молодой супругой актрисой Юдифь Глизер в коммуналке на Чистых прудах. Эйзенштейну отвели вторую, смежную комнату. Здесь он прожил годы, став почти членом семьи Штраухов. Они были очень дружны. До конца дней Эйзенштейн любил своего друга и считал его одним из самых близких людей. Максим Максимович платил ему той же монетой. Это была настоящая, абсолютно бескорыстная мужская дружба.

18. Судьба отца

Категорически не приняв Октябрьскую революцию, Михаил Осипович Эйзенштейн, ставший в конце 1916 года действительным статским советником (что равнозначно генеральскому званию), покинул Россию и после замысловатых странствий по Европе оказался в Германии — на своей исторической родине. Отсюда, из Германии, был родом его отец Осип Эйзенштейн.

Он не бедствовал, сумев вывезти из Риги достаточно весомые ценности. Но чувствовал себя бесприютным, никому не нужным, брошенным. Его одолевала затяжная депрессия. И дело могло закончиться трагедией, если бы ни… женщина.

Михаил Осипович познакомился с хозяйкой берлинского дома престарелых Елизаветой Михельсон. Очень спокойная, миловидная дама понравилась Михаилу Осиповичу с первого взгляда. Между ними завязались отношения. И в 1920 году Михаил Эйзенштейн и Елизавета Михельсон стали супругами.

Их тихое семейное счастье длилось очень недолго. Летом 1921 года Михаил Осипович внезапно заболел и 2 июля того же года… скончался. Ему было всего 53 года. Безутешная вдова похоронила супруга на кладбище в пригороде Берлина — в местечке Тагель. Могилу украшает очень необычный памятник в виде старого пня, который украшен растительностью, стилизованной под знаменитые украшения рижских домов Эйзенштейна.

Вдову отца Сергей Михайлович навестил во время своего путешествия в Америку. Приехал тайно от Александрова и Тиссэ, сопровождавших его в этой командировке. Эйзенштейн нуждался в деньгах. И Елизавета Михельсон передала ему то, что оставил после себя Михаил Осипович. Побывал ли сын на могиле отца, неизвестно…

19. Матушка

В 1924 году в жизни Сергея Эйзенштейна неожиданно возникла матушка Юлия Ивановна. Она приехала из Ленинграда, где жила в одиночестве и, практически, без средств к существованию. Причина переезда — матушка Эйзенштейна лишилась жилья — соседи по коммуналке, в которую была превращена квартира Конецких, выгнали Юлию Ивановну на улицу и, по её словам, хотела провести остаток дней рядом с сыном.

Для Эйзенштейна появление матери стало довольно неприятным сюрпризом. Она вела себя решительно и довольно бесцеремонно, полагая, что имеет право управлять жизнью сына. Юлия Ивановна поселилась в той же комнате в квартире Штраухов и тут же принялась наводить «свои порядки». Она вмешивалась в личную жизнь сына, считала её аморальной, требовала послушания и не стеснялась критиковать хозяев квартиры.

Напуганный агрессивной инициативностью матушки, Эйзенштейн уговорил её вернуться в Ленинград, через знакомых устроил ей сносное жилье и из своих ещё очень скромных доходов (слава и деньги были ещё впереди) стал ежемесячно высылать некоторую сумму в качестве пенсии.

Однако, матушка и не думала сдаваться. Она часто приезжала в Москву, закатывала шумные скандалы и даже мешала Эйзенштейну устраивать свою жизнь… История тяжёлая и не до конца понятная. О своей матери, как, впрочем, о личной жизни вообще, Эйзенштейн почти ничего не рассказывал. Но напряжённость в отношениях оставалась между ними до конца дней Юлии Ивановны.

20. Первый рабочий театр Пролеткульта

Вместе со Штраухом Эйзенштейн отправился в Первый рабочий театр Пролеткульта. Максима взяли в актёрскую труппу, Сергея — театральным художником, после того как он показал свои наброски к декорациям армейских спектаклей.

По сути, это был тот же самодеятельный театр, состоящий из влюблённых в сцену непрофессионалов, молодых романтиков революции. Всеволод Мейерхольд помогал становлению театра, а самых талантливых актёров и постановщиков спектаклей приглашал к себе в только что организованные Государственные высшие режиссёрские мастерские — в собственную школу.

Устраиваясь в театр Пролеткульта, Эйзенштейн заявил, что готов ставить спектакли, рисовать декорации, делать всё, что потребуется — но лишь для того, чтобы затем разрушить театр. Он думал об этом давно, но вот так прямо озвучил свои мысли впервые.

Яркий, талантливый, увлекающийся, Эйзенштейн с головой ушёл в новую работу и осенью 1920 года оставил учёбу в Академии Генерального штаба, добившись демобилизации. На этом военная часть биографии Эйзенштейна завершилась. Впереди был — театр.

21. Мейерхольд

Сергей Михайлович проработал в театре Пролеткульта четыре года. Его первой постановкой был спектакль «Мексиканец» по произведению Джека Лондона. Сначала Эйзенштейн оформил декорации к спектаклю, затем стал вторым режиссёром, помощником постановщика Смышляева.

Уже в этой первой, ещё несамостоятельной работе Эйзенштейн ввёл в спектакль новый элемент. Центральная сцена боксёрского поединка была перенесена со сцены в зал. Этим Сергей Михайлович стремился добиться большего контакта актёров со зрителями.

После первых опытов на московской сцене Эйзенштейн обратился к известному режиссёру-новатору Всеволоду Мейерхольду, который часто бывал в театре Пролеткульта и молодого художника заметил. Попросился в группу Всеволода Эмильевича и… был принят слушателем Государственных высших режиссёрских мастерских. Около года, начиная с весны 1921 года — Эйзенштейн постигал азы режиссёрского искусства в понимании Мейерхольда.

Это было трогательное, романтичное и немного странное время. Вместе с Максимом и Изер Сергей каждое утро отправлялся к Мейерхольду в Малый Кисловский переулок, где сегодня располагается Российская академия театрального искусства. Штраухи относились к Эйзенштейну, как… к большому ребёнку. Заботились о нём, всячески оберегали от неприятностей. Детей у них не было, и актёры поговаривали, что Изер, которую Сергей Михайлович считал лучшей актрисой (в её репертуаре была блистательно сыгранная роль матушки Кураж), относится к нему, как к сыну. Но это была дружба. Большая, настоящая, какой в наши дни, пожалуй, уже и не встретишь.

22. Борьба с традиционалистами

Об этом периоде Эйзенштейн рассказал в своей статье «С. Эйзенштейн о С. Эйзенштейне, режиссере кинофильма «Броненосец Потемкин» следующее.

«Наша труппа (Эйзенштейн имеет в виду театр Пролеткульта) состояла из молодых рабочих, стремившихся создать настоящее искусство, вносивших в него новый темперамент, новые взгляды на мир и искусство. Их художественные взгляды и требования полностью совпадали тогда с моими, хотя я, принадлежа к другому классу, пришел к тем же выводам, что и они, лишь чисто умозрительным путем. Последующие годы были насыщены ожесточенной борьбой. В 1922 году я стал единственным режиссером Первого Московского рабочего театра и совершенно разошелся во взглядах с руководителями Пролеткульта. Пролеткультовцы были близки к точке зрения, которой придерживался Луначарский: они стояли за использование старых традиций, были склонны к компромиссам, когда поднимался вопрос о действенности дореволюционного искусства. Я же был одним из самых непримиримых поборников ЛЕФа — Левого фронта, требовавшего нового искусства, соответствующего новым социальным условиям. На нашей стороне тогда была вся молодежь. Среди нас были новаторы Мейерхольд и Маяковский; против нас были традиционалист Станиславский и оппортунист Таиров. И тем более мне было смешно, когда немецкая пресса назвала моих безыменных актеров, моих „просто людей“, ни больше, не меньше, как артистами Московского Художественного театра — моего „смертельного врага“».

23. Зинаида Райх