Бесплатный фрагмент - Секунду назад

Секунду назад

Я закрыл глаза секунду назад,

Мне было тогда восемь лет или девять,

Каждый третий играл на гитаре,

В каждой квартире жил поэт.

1. Мост

Наша первая встреча случилась в конце сентября прошлого года при весьма бесшабашных обстоятельствах на арке Хорошёвского моста. Знаете мост, который соединяет район Хорошёво-Мнёвники города Москвы с островом, называемым Серебряным Бором? Если нет, откройте интерактивную карту и прогуляйтесь по нему, чтобы было понятно, что к чему. А я начну по порядку.

Серебряный Бор был моим самым любимым местом на планете Земля. В первую очередь потому, что там были вековые сосны. Среди этих сосен я любил гулять пешком и на лыжах, бегом и на велосипеде, с мамой, в компании и один. Соснам было все равно, какое сейчас время года, десятилетие или век. Одни эпохи сменялись другими, под соснами велась охота в царской России, строились дачи советских академиков, хоромы бомонда, замки новых русских, дворцы олигархов. Было неизменно одно — сосны величественно смотрели на мирскую суету и спокойно продолжали расти. Мне нравилась именно эта стабильность.

Второе, за что я любил Серебряный Бор, так это за то, что какое бы ни было время суток или сезон, сколько народу бы ни приходило, на острове всегда можно было найти место, где никого не было. Любую проблему можно было решить, уединившись на острове, побыв с самим собой наедине и как следует над ней поразмыслив.

Мысль забраться на верх Хорошёвского моста посещала меня много раз. Лет в шестнадцать нам с приятелями почти удалось это сделать. Поднявшись даже на треть, мы получили небывалый заряд адреналина, небывалое ощущение, когда перед тобой простирается весь город, подмигивая своими огнями, а ветер пытается тебя сдуть в сторону реки или в сторону дороги. И есть только один путь доказать, что ты сильнее обстоятельств, — перейти через арку. Но тогда вой сирены патрульной машины не дал нам завершить начатое, а то, может быть, и не было бы этой истории.

В тот вечер я шел пешком в Серебряный Бор на свое излюбленное место, чтобы посидеть в тишине и посмотреть на воду, спокойное течение которой должно было упорядочить мысли в моей голове. И вот при самом входе на мост меня сбил подросток на самокате, возникший как чёртик из табакерки. Я, конечно, был в своих мыслях, но не настолько, чтобы не заметить самокатчика. А вот он ехал, уставившись в смартфон, и прямо передо мной вильнул, задев меня. Задел по касательной, но этого хватило, чтобы я полетел и сел на зад у перил моста. Подросток подскочил и помчался дальше, не сказав ни слова извинения, а я остался сидеть на асфальте. Взгляд мой упал на арку моста, и как-то сразу все в голове сложилось. Теперь я твердо решил подняться на самый верх. Нужно было что-то доказать себе, прочистить мозг от мыслей, выветрить все из головы, с чем я уже не мог справиться сам даже на острове.

Подъем давался очень непросто. Гораздо тяжелее, чем в шестнадцать лет. Может быть, сказался возраст, может быть, ботинки на тонкой скользкой подошве, которые не предназначались для восхождения по крашеным опорам моста и норовили то и дело скользить вниз, а может быть, годами накопленная осторожность. Это вот раньше если все идут прыгать с крыши, то ты за ними побежишь за компанию, а сейчас не то что на крышу или на мост, на лавочку у дома-то всех не соберешь, у кого жена, у кого дети, у кого работа… Впрочем, я отвлекся. Несколько раз я сильно поскальзывался, пару раз чуть не сорвался. После первой трети моста арка становилась более пологой, и забираться на нее стало легче. И вот наконец не то чтобы из последних сил, но уставший и переполненный адреналином, я был на вершине арки, на самой вершине мира, не дававшей мне с детства покоя.

На самом верху на краю арки сидела Она и смотрела на воду. Такая то ли девочка, то ли девушка без возраста. Ей вполне могло быть и восемнадцать лет, и двадцать пять, и тридцать. Безразмерная куртка со спрятанными в рукава руками и волосы, развевающиеся по ветру, скрывали ее возраст. Еще на ней были шорты ниже колен и кеды, кажется, на босу ногу. Она просто сидела, надувала жвачку и болтала ногами.

Я наконец решился выпрямиться и осмотреться по сторонам. Вообще, я хотел раскинуть руки в стороны и пролететь вдоль реки навстречу вечернему городу, но самый центр арки был уже занят, поэтому я решил для начала просто повернуться в сторону реки. Но даже повернуться в сторону реки мне не удалось, голова мгновенно закружилась, и пришлось буквально вцепиться взглядом в девушку, чтобы как-то стабилизировать свой вестибулярный аппарат. О том, чтобы присесть, теперь не могло быть и речи.

Легкий порыв ветра подул в мою сторону, и я уловил легкий запах вишни, исходящий от девушки, это немного меня расслабило. Я втянул ноздрями воздух и спросил:

— «Хубба-бубба»?

Она все-таки повернулась в мою сторону. Ее глаза блестели от слез. Она вынула руку из рукава куртки, вытерла слезы тыльной стороной ладони, посмотрела на меня и ответила:

— Шуба-дуба!

Мне кажется, в этот самый момент я влюбился. Ничто не сближает меня с людьми так, как дурацкие шутки, которые человек может шутить в самом отчаянном состоянии.

— Никогда не видел тебя здесь раньше, — сказал я.

— Я тебя тоже, — ответила она, — ты за мной пришел?

— А что, если и за тобой? — с вызовом спросил я.

— Ну тогда давай за мной, — сказала она, резко поднялась, отряхнулась и крепко взяла меня за руку, — только быстрее, а то я плавать не умею. На счет раз, два, три…

И она шагнула в сторону реки, увлекая меня за собой.

Не знаю, может, я и собирался сделать то же самое, но сначала я хотел посидеть, поразмыслить о смысле жизни, посмотреть на огоньки домов. С детства это было мое любимое занятие — смотреть в окна и угадывать, какая там идет за окнами жизнь, сперва просто посматривая, а потом повнимательнее, через офицерский бинокль. Ночью огоньки домов напоминали мне елочную гирлянду. Впрочем, я опять отвлекся.

Собственно, это все, о чем я успел подумать, перед тем как мы ударились о поверхность воды. Жизнь меня к таким прыжкам не готовила, но я все же успел скрестить ноги, чтобы уйти в воду солдатиком. От удара об воду с меня почти сорвало куртку, к счастью, она была не застегнута. Я вынырнул на поверхность, оставшись в рубашке, брюках и ботинках. Девушка качалась рядом на воде.

На берегу у острова появились зеваки. Какая-то женщина истерично кричала:

— Разбились!

— Скорую! — вторил ей мужчина.

Нас снесло течением за мост и прибило к противоположному от людей берегу.

Я аккуратно подхватил девушку снизу, чтобы вынести ее на берег. Она хоть и была хрупкая на вид, но вода, наполнявшая ее куртку, сделала ее тяжелее, как мне казалось, раза в два.

Она открыла глаза, которые ярко светились в свете уличного фонаря, и тихо сказала:

— Здорово, повторим?

Я все-таки вынес ее на берег и поставил на ноги. Мы начали отряхиваться и пытаться отжать одежду на себе. Несмотря на бабье лето и довольно теплую для сентября погоду, после купания было неимоверно холодно. Я стал лихорадочно соображать, где можно быстрее посушить одежду, и вспомнил, что совсем рядом живет одна очень хорошая знакомая. Свое появление мы как-нибудь обоснуем, здоровье в первую очередь, зуб на зуб уже не попадал.

— Я бы предложил свою куртку, — галантно произнес я, куртку я все же выловил из реки, — но боюсь, что она не согреет. Поэтому у меня есть идея, где согреться. Пойдем, тут рядом.

— Да я тут тоже рядом, — сказала девушка.

— Но тогда тебе придется объяснять, почему ты мокрая.

— Придется, пойдем с тобой.

***

Хорошую знакомую звали Наташа, и жила она с бабушкой. Наташа была не из тех Наташ, которых зовут «Натаха», которая слона на скаку остановит и хобот ему оторвет, а из тех Наташ, которых зовут «Наталья Николаевна» и сразу представляется девятнадцатый век, званый бал и молодой повеса Александр Сергеевич в роли мужа. Только мужа у Наташи еще не было, поэтому ее бабушка всегда была рада незваным гостям, всех зазывала на чай и кормила пирожками. Молодые люди на пирожки приходили с удовольствием, но звать замуж Наташу не спешили.

Мы дошли до дома, поднялись на третий этаж, и я позвонил в звонок. Очень кружилась голова, и меня бил озноб. Минута, через которую открылась дверь, показалась чуть ли не вечностью.

— Добрый вечер, — сказал я бабушке, открывшей дверь.

Больше я ничего не успел сказать, потому что аккуратно сполз по стенке и отключился.

2. Пирожки

В себя я пришел уже в квартире на кресле, очнувшись от резкого запаха нашатыря. Вокруг суетились Наташа и бабушка.

— Очнулся, слава богу, — сказала бабушка.

Наташа протирала мой лоб уксусным раствором и приговаривала:

— Ты весь горишь. Ты нас напугал. Мы думали, ты напился. Запаха алкоголя нет. Весь мокрый. Что случилось?

— Где она? — только и смог сказать я.

— Кто она? — спросила Наташа.

— Девушка, с которой я пришел.

Наташа вопросительно посмотрела на бабушку.

— Да он один пришел, — ответила бабушка, — жар, наверное.

— Марш в горячий душ, — распорядилась Наташа, — потом все расскажешь. И не смей дверь закрывать, а то еще там в обморок упадешь, как тебя доставать.

Я встал с кресла и поплелся в душ. Бабушка молодец, обратил я внимание, на кресло клеенку постелила, чтоб не промокло, хозяйственная.

Кружилась голова. В ванной комнате я включил душ и все равно сел на дно ванной, мало ли что. Похоже, что у меня небольшое сотрясение. Куда делась моя новая знакомая, непонятно, может, убежала, когда увидела, что я падаю. Я был не в том состоянии, чтобы развивать эту мысль.

Кое-как я согрелся под горячей струей воды, надел махровый халат, развесил одежду на батарее и вышел к дамам. Дамы сидели на кухне. На столе дымился заварочный чайник. По чашкам был разлит чай. Во главе стола стояла тарелка с пирожками и розетка с вареньем.

Я отхлебнул чай, в чае была разведена лошадиная доза жаропонижающего и натертого имбиря. Речи о том, чтобы отказаться от предложенного напитка, не было, это я понял по взгляду бабушки. Пришлось сразу заесть чай пирожком.

— Рассказывай, — с нетерпением сказала Наташа.

Я отхлебнул еще раз, на этот раз заев противный вкус вареньем из китайки.

— Да нечего особенно рассказывать, — сказал я, — я увидел, как девушка в воду упала, и бросился спасать.

Чисто технически все так оно и было. О деталях я умолчал.

— Ой, как романтично! — сказала Наташа. — Тоже, что ли, пойти нечаянно упасть, может, меня кто-то и спасет.

— А если нет? — спросила бабушка.

— Кто не рискует, того не вылавливают! — парировала Наташа, а мне сказала: — Ты когда в следующий раз у речки пойдешь?

На самом деле Наташа просто беззлобно глумилась над бабушкой. Никаких видов на меня не имела, как и я на нее. Хотя кто его там знает, чего у баб на уме.

Разговор мне не нравился, я сделал еще несколько больших глотков из чашки и вопросительно посмотрел на пироги.

— Ешь-ешь пирожки, — сказала бабушка, — все равно мы их больше не будем!

Вот это поворот, подумал я и застыл с надкушенным пирожком.

— Что, не нравятся? — спросила бабушка.

— Нравятся-нравятся, — поспешно ответил я, — да вот, пытаюсь разобрать, что за начинка в пирожках, очень сладкая, яблочное повидло?

— Это карамелизованный лук, — ответила бабушка.

И пирожки из меня попросились назад. Пришлось сделать еще два больших глотка и незаметно спрятать остаток пирожка в рукав халата.

— Спасибо, — сказала я, — очень вкусно, но мне пора.

Я встал и собрался выйти из-за стола, но в этот момент голова у меня закружилась, и я рухнул обратно.

— Нет-нет, — запротестовала бабушка, — куда на ночь глядя? Мы тебе постелили уже, и одежда у тебя мокрая. Переночуешь, а завтра пойдешь. К тому же выходной! А я завтра творожку свежего куплю, сметанки, сырников сделаем.

Сопротивляться у меня не было сил, к тому же начало клонить в сон. Я аккуратно по стеночке дошел до кровати, лег и отключился.

Ночь у меня прошла в тревожных снах, как это бывает во время болезни. Мне все время казалось, что ко мне на край кровати садится моя новая знакомая и мы с ней о чем-то разговариваем. Как только я пытался приподняться и прикоснуться к ней рукой, она исчезала. Не берусь утверждать, но, возможно, мне снились сны и более пикантного характера, потому что проснулся я не только в весьма улучшенном состоянии, но и преисполненный силы молодецкой во всех частях тела.

А проснулся я оттого, что кто-то трогал мой лоб.

— Ага, — сказала Наташа, — выздоравливает, значит.

И щелкнула пальцами по одеялу, которое топорщилось у меня чуть ниже живота.

— Вставай, сырники проспишь, — сказала она и вышла из комнаты.

Я сел на кровати. Рядом на стуле лежала высушенная и выглаженная одежда. Из кухни раздавался аромат сырников.

После умывания я пришел к завтраку.

— Как ты? — спросила бабушка.

— Уже лучше, — сказал я, — спасибо большое. Сейчас домой пойду.

— Да куда ты пойдешь? — запричитала бабушка. — Отлежись денек.

— Скажите, — вкрадчиво поинтересовался я, — я же вчера не один приходил, со мной девушка была. Где она?

— Вот заладил, девушка-девушка, — сказала бабушка. — Один ты был. Сам не свой, привиделось, может, чего.

С одной стороны, не верить бабушке не было никакого резона. С другой стороны, грех упускать такого завидного жениха, как я, чего бы и не скрыть часть правды. В общем, я ей не поверил. Как-то я больше доверяю своим ощущениям и мировосприятию.

После завтрака я поблагодарил дам и выдвинулся домой, чувствовал я себя не очень. Но я четко понимал, что если я злоупотреблю гостеприимством и отлежусь денек, то, возможно, я останусь на куда дольше. А это в мои планы не входило.

Я шел и думал: что человеку для счастья нужно? Казалось бы, остановись, не беги. Останься в том доме, где тебя рады видеть. И у тебя будут вкусные сырники, постиранное и выглаженное белье, люди, которые хорошо относятся к тебе и к которым хорошо относишься ты, а там, как говорится, стерпится — слюбится. Но нет. Нужно все время гнаться за какой-то недостижимой мечтой. За каким-то призрачным счастьем, которое от тебя все время ускользает. Хотя, может быть, мечта и должна быть недостижимой. Иначе зачем это все. И сердцу не прикажешь. А Наташа с мировой бабушкой — это просто проходные персонажи, давшие кров путнику, чтобы он набрался сил и смог двигаться дальше к своей мечте.

Забегая вперед, скажу, что встреча с мечтой отложилась на год.

Дома я достал блокнот и вписал туда воспоминания о прошедшей встрече в виде таких аллюзий:

Ты помнишь день, когда Земля остановилась,

Иссохло море, трещиной покрылось

Дно?

И ты сошла, превозмогая боль и сырость,

И отдалась на божью милость,

Свой пряча лик?

Я — да.

Я пиво пил в библиотеке,

Прокручивая разные камбэки,

Витая там, где римляне и греки

Историей своей срослись навеки,

И размышляя, как могли ацтеки

Отдать сраженье века

За материк.

За полночь,

Меч сдавая

И уходя,

При лунном свете,

Где всегда играют дети,

Узрел тебя.

В накидке полиуретана,

В руке с дорожным чемоданом,

Под сердцем колотая рана,

И льется маленьким фонтаном

В песок душа.

Сперва горячий кофе и конфеты,

Душ, полотенце, свежие котлеты

И ровный сон.

С тобою рядом, под чутким взглядом,

Всю ночь кошмары отбивая,

По каплям душу собирая и охраняя

Твой каждый стон.

Наутро теплые одежды,

В карманы веры, и надежды,

И чуть любви,

И в дальний путь, со мной прощаясь,

И вроде даже обещая

Прислать привет из почты рая,

Да, бог храни.

Ушла, накинув плащ-палатку,

Неслышно, медленно, украдкой.

И унесла

Покой и сон мой простодушно,

Все, что осталось, — на подушке:

Твой волос черный непослушный

И два пера.

С тех пор покоя нет при солнце

И при луне,

И оставаться здесь непросто,

Где все вокруг, и даже звезды —

Все о тебе.

Я загадал с тобою встречу

Хотя б на день,

Хотя б на вечер,

Хотя б во сне…

3. Пляж

Был обычный воскресный сентябрьский вечер. Осень только основательно вступила в свои права, как вдруг вернулось лето, называемое бабьим, и начало напоминать, как же хорошо было еще совсем недавно. Или, как передают в прогнозе погоды — циклон отступил.

В выходные пришлось ударно поработать, но не на основной работе, а, как говорится, пошабашить. Шабашить пришлось очень усердно, но зато оно того стоило. Заработанного хватало на то, чтобы немного рассчитаться с накопившимися долгами. Я бы даже сказал, что заработать удалось чуть больше, чем нужно было потратить в моменте. Это бывало настолько редко, что мы с соратниками даже решили это дело отметить. Отметить скромно, тихо, мирно, на берегу реки. Обильные пиршества и шумные возлияния — это не про нас, то ли дело пропустить по бокалу пива и сразиться на бильярде. Такое место на веранде под навесом с видом на Большой Строгинский затон мы и выбрали.

Правила игры на бильярде в таких заведениях очень просты — сначала вы пьете пиво и играете, а потом, когда градус вашего веселья начинает затихать, к вам подходит пара девушек и начинает восторгаться вашей игрой. Градус поднимается, вы на коне, стараетесь лучше играть, звонче шутить и заказываете девушкам напитки. Все в плюсе: у девушек халявная выпивка, у хозяина заведения — повышенная выручка от баснословных цен на алкоголь, а у вашей компании — веселье и шум идет с новой силой. В какой-то момент вам даже может показаться, что вы король мира, и вы предложите девушкам сыграть партию. Хотелось бы предостеречь вас от столь необдуманного поступка, вы тут человек случайный, а девушки постоянные. Глазом не успеете моргнуть, как конь из-под вас будет уведен, а корона отобрана. Зачем оно вам? Просто дайте девушкам восторгаться вами и получайте удовольствие от этого. Впрочем, я опять отвлекся.

Играть мне наскучило еще до того, как подошли девушки, а значит, мое настроение им было уже не спасти. Я заправился пивом, понаблюдал, как мои приятели ходят гоголем друг перед другом и девушками, искрометно шутят, отмечая каждый положенный шар, и всем своим видом дают понять, что самое интересное только начинается. Солнце уже заходило за горизонт, город окутался сумерками и начал поглощаться тьмой, а я вышел освежиться и под шумок улизнул к реке. Днем было тепло как летом, а к ночи начинало заметно холодать. Но все равно нестерпимо хотелось купаться, может быть, даже закрыть купальный сезон. После напряженных выходных это было самое то что нужно. Я разделся и медленно зашел в воду. Предчувствие не обмануло, вода была идеальной температуры, чтобы комфортно смыть с себя всю накопившуюся усталость. Я окунулся с головой, задержав дыхание насколько возможно, и вынырнул из воды, громко фыркая. Город менялся до неузнаваемости с каждой минутой, прямо на глазах его проглатывала тьма, но в том месте, где он только что исчез, сразу же проступали огни домов, дорог и машин.

Я плыл и думал о чуде. О чуде бытия, если хотите. Какое это чудо, что я есть здесь и сейчас. Кто-то придумал этот город, и эту реку, и меня в ней. Кто-то придумал автостраду и проносящиеся по ней машины, огоньки вдоль автострады, подсвечивающие ночную жизнь, светофоры, подсказывающие, как именно нужно ехать, и меня среди всего этого, которому никто не подсвечивал и не подсказывал. Или мне так казалось, что никто не подсказывал, а на самом деле подсказывал, но как-то очень незаметно. Меня поражала мысль, что в этом городе миллионы человек, на этой планете миллиарды человек, что все мы куда-то несемся по просторам галактик, и среди всего этого великолепия — маленький я. И пусть я придуман кем-то, но ведь кто-то или что-то в моей черепной коробке прямо сейчас думает обо всем этом. И таких черепных коробок миллиарды, и каждая о чем-то думает. А если я придуман, то зачем? Просто передать свою жизнь дальше или придумать что-то для себя или для других? Может быть, придуман для того, чтобы кто-то однажды ночью плыл по реке, смотрел на мое творение и думал: «А ведь это кто-то придумал»? А если я сделаю что-то такое, то сколько меня будут помнить? Десять лет? А может, сразу забудут? А может, моим именем назовут улицу, и кто-нибудь пойдет по этой улице и скажет: «Да что за дурацкое название у улицы? Не могли назвать Цветочной?» Или я буду тем человеком, который изменит мир, не сделаю ничего значимого, но окажусь с винтовкой в нужное время в нужном месте и свергну тирана. Тогда улицу, конечно, не назовут, но запомнят, как Ли Харви Освальда.

На этой мысли у меня от холода прошла судорога и начало сводить ногу от холода. Пора было вылезать на берег. В десяти метрах от того места, где я оставил свою одежду, горел костер. Хоть я и вышел неглиже, это меня ничуть не смутило. Спасибо хоть, что моей одеждой костер не растопили. Я накинул джинсы и свитер и пошел погреться к костру. И вот сюрприз, у костра сидела она, девушка, которую я отчаялся найти где-либо, кроме как в своих снах.

Она была все так же с распущенными волосами, на ногах ее были берцы поверх джинсов, а из-под косухи торчал настоящий безразмерный свитер. Когда я понял, что это она, я застыл. Она, между прочим, не обращала на меня никакого внимания, а смотрела куда-то прямо сквозь костер. Когда мое оцепенение спало, я пришел в себя, я двинулся с удвоенной скоростью и радостно сказал:

— Разрешите приземлиться?

Она дернулась от испуга и внимательно посмотрела в мою сторону. Напряглась, как-то странно дернула плечами и всмотрелась еще внимательнее.

В одной руке у нее был маленький кусок недоеденной куриной ноги, а в другой руке она держала открытый пакет вина. От этого ее движения выглядели еще более нелепыми. Я сразу не заметил трапезу, и теперь мне было очень неловко, что я нарушил такой важный ритуал поглощения пищи.

— Ну садись, — наконец разглядев меня, сказала она.

Она еще какое-то время в раздумьях жевала курицу, запивая вином, и смотрела в костер. Костер, кстати, совершенно не грел. А я смотрел на нее и пытался понять, как за год ее образ трансформировался в моем воображении в сверхженщину. Теперь я видел, что так-то с виду она была самым обычным человеком, насколько это вообще может быть обычно для человека — сидеть вечером у костра на берегу реки и обгладывать поджаренную на нем птицу.

Наконец она прекратила жевать мясо, выбросила кости, вытерла рот тыльной стороной руки, а руки о джинсы, посмотрела в мою сторону и сказала:

— Вообще-то, ты не должен был меня здесь увидеть. Мы знакомы?

Вот это был удар по моему самолюбию. Удар ниже пояса коленом. Чуть ли не целый год я ложился и вставал в мыслях о ней, а она у меня тут такое спрашивает. Но я пересилил себя и ответил:

— Виделись, один раз.

— Извини, — сказала она, — всех не упомнишь.

А вот это уже был технический нокаут.

Я сидел и растерянно смотрел на костер. Чего я вообще себе напридумывал-то, про эту девушку. Она же меня даже не помнит. Надо по-быстрому свалить, как ничего и не было. Наверное, она кого-то ждет тут с курицей своей и вином.

В это время из темноты появились силуэты. Так я и думал. Двое мужчин. Один встал недалеко от нас, не доходя метра три, второй подошел почти вплотную.

— У вас все в порядке? — спросил мужчина.

До меня наконец-то дошло, что это патруль. Девушка молчала. Я ответил за нее:

— Да, а что может быть не так?

— Ну, вы тут сидите в темноте, мы подумали, вдруг вам нужна помощь.

— Я искупался, сейчас согреюсь и пойду, не переживайте, — ответил я.

— А чем вы греться собрались? — заинтересованно спросил второй.

— Теплом от костра.

— Но-но! — сказал второй. — Костры в береговой зоне разводить запрещено! Можно попасть на хороший штраф, так что советуем вам собираться и потихоньку идти домой. На обратном пути проверим.

— Так и поступлю, — сказал я. — Еще чуть-чуть подсохну и иду.

Спорить с ними у меня не было настроения.

Патруль пошел дальше, при этом никакого внимания не обратив ни на костер, ни на девушку, сидящую за костром.

Я перевел на нее взгляд. Она смотрела на меня уже заинтересованно.

— Я тебя вспомнила, — сказала она. — Там, на мосту, ведь это был ты.

— Ну да, — ответил я.

Она очень внимательно посмотрела на меня:

— Ты сейчас с патрулем про согреться у костра шутил?

— Да какие могут быть шутки, я замерз, зуб на зуб не попадает. Костер чего-то не греет. Патруль, да, странный, а ты о чем?

Она вздохнула и махнула рукой:

— Давай как-нибудь в следующий раз, если он будет.

— Да как так-то? Ты меня прогоняешь? Я, можно сказать, год тебя искал, а ты сразу отвадить хочешь.

— Вот как. Хорошо искал?

— Видимо, не очень, — стушевался я. — Скажи мне хоть для следующего раза, если он будет, как зовут-то тебя?

— Ия, — ответила она и улыбнулась. — Вон опять идут, кажется, по твою душу.

Я обернулся в поисках патруля, но это шли мои друзья. Они громко горланили и пели непристойные песни.

— Не забудь имя до следующего раза, — сказала Ия.

— Зачем ждать до следующего раза? Присоединяйся к нашей компании. — Я помахал друзьям. — Всяко веселее, чем в одиночестве сидеть. Ну же, пойдем!

— Я неинтересный собеседник и не компанейский человек, — сказала Ия. — Я буду мешать. Кроме того, если ты заметил, я собиралась посидеть одна. Ты иди.

Поймите меня правильно, выбор между вечером с девушкой и с компанией друзей, особенно собирающихся выпить, для меня очевиден. Но сегодня мне пришлось поступиться своими принципами и уважить желание девушки. Особенно потому, что она хотела посидеть одна ночью у костра, а значит, без меня. Может, она и права, так будет лучше, нужно увести отсюда свою компанию, если человек хочет одиночества и тишины, не стоит их нарушать.

— Что ж, увидимся, — сказал я, махнул рукой и пошел к своей компании.

***

Песни друзей становились все громче, голоса все пьянее.

Олег нетвердым шагом подошел ко мне и возбужденно сказал:

— Это было фиаско, братан, они нас обыграли под ноль! Мы тебя уже полчаса ищем, чтобы отыграться, пойдем!

Потом, всматриваясь в темноту, спросил:

— С кем ты тут?

— С любовью всей жизни, — погромче сказал я, чтобы Ия слышала, и еще раз ей помахал.

— Любовь всегда с нами! — ответил Олег, всучил мне бутылку початого портвейна и неуверенно помахал в ту же сторону.

Только тут я обратил внимание, что там, где только что была Ия, не было ни ее, ни костра.

Мы направились обратно в сторону веранды. Портвейн согрел меня изнутри, и холод стал отступать. Вместе с холодом потихоньку начало отступать и сознание. Подробности я не особо помню, помню, что куролесили до утра, а днем следующего дня я обнаружил себя в своей постели одного. Нестерпимо болела голова и ухо. Но это не отменяло необходимости идти на работу.

***

Вечером после работы меня перехватила та же компания и завела в бар поправить здоровье. Все были в разной степени оживания после вчерашнего. Говорят, вчера мы отыгрались, но потом появились местные ребята и очень четко дали нам понять, что вечеринка окончена и нам пора валить, а отыгрыш мы должны оставить им. А Олега сегодня нету, потому что вчера он был не согласен с решением местных ребят, и пару дней он пробудет на больничном. И ухо у меня болит по той же самой причине. Но отыгрыш мы забрали, и сегодня пиво за его счет. Вот и все яркие воспоминания коллег из того вечера, а Ию никто не смог вспомнить.

Утром следующего дня я обнаружил в блокноте строки, записанные моим нетрезвым почерком:

В метро из ста миллионов красивых лиц

Одно твое увижу и сразу падаю ниц.

До боли в мышцах выпрыгивает из границ

Сердце, познавшее чудных птиц,

И град, выпадающий из глазниц,

Тает при виде милых ресниц.

Руки хватают лист,

Пишут, и снова чист

Образ твой, падает на карниз

Тенью вдоль переулка, где тис

Скрывает собою мой нечаянный каприз,

Вдаль унося по бульвару и вниз.

Лето, прошедшее наобум.

Пальцы в песок. По крупинкам, по спискам лун