Бесплатный фрагмент - Сборник православных рассказов

Данные произведения являются художественным вымыслом. Любые совпадения с реальными событиями и лицами случайны.

1. Свеча

Отец Михаил шёл по пустынной улице районного городка, где прожил уже пятнадцать лет. Март был в этом году особенно хмурый — снег почти сошёл, но весна ещё не решилась показаться. Серое небо, серые дома, серые лужи. Даже купола Успенской Церкви, которые обычно золотом отсвечивали на солнце, сегодня казались потускневшими.

Батюшка нёс в руках небольшой свёрток — свечи для храма. Обычные восковые свечи, которые покупал каждый месяц в церковной лавке областного центра. Ничего особенного, но сегодня этот путь домой казался ему каким-то особенно значимым.

Может быть, потому что утром исповедовал Анну Петровну Кудрину.

Анна Петровна пришла в храм рано, ещё до службы. Постояла в углу, пока батюшка читал акафист, потом подошла к исповеди. Лицо у неё было такое, что отец Михаил сразу понял — случилось что-то серьёзное.

— Батюшка, — сказала она, не поднимая глаз, — я убила человека.

Отец Михаил не сразу ответил. За двадцать лет священства он слышал многое, но такие слова всё равно потрясали.

— Расскажите, матушка.

— Сын у меня… был. Саша. Тридцать пять лет. Пил сильно, батюшка. Совсем спился. Работы лишился, жена ушла, детей увезла. Жил со мной последний год. Каждый день пьяный приходил, скандалил, деньги требовал на выпивку.

Анна Петровна остановилась, собираясь с силами.

— А вчера… вчера опять пришёл пьяный. Мою пенсию нашёл, что я в книжке спрятала. Взял и говорит: «Пойду, мать, напьюсь в последний раз. Надоело всё». И ушёл. А я… я ничего не сказала. Даже остановить не попыталась.

— И что же произошло?

— А утром участковый пришёл. Говорит — сын ваш ночью замёрз в овраге за деревней. Лежал там пьяный, а мороз-то был минус двадцать.

Анна Петровна заплакала тихо, без всхлипов.

— Я же знала, батюшка, что может замёрзнуть. Знала же! И не остановила. Подумала — может, оно и к лучшему. Устала я от него. Устала жить в аду каждый день. И вот… получается, я его убила. Своим равнодушием убила.

Отец Михаил долго молчал. Потом положил руку на голову склонённой женщины.

— Матушка, а вы сколько лет его пытались спасти?

— Да лет десять уже. И к врачам водила, и в монастырь возила, и сама по святым местам ездила, молилась. Ничего не помогало.

— И всё это время вы его любили?

— Конечно, любила. Он же сын мой…

— Вот видите. Вы его не убивали. Вы просто устали спасать. А это разные вещи.

— Но я же могла в последний раз попытаться…

— Могли. И что бы изменилось? Он бы всё равно ушёл пить. Может быть, не вчера, так завтра. Алкоголизм — это болезнь, матушка. Страшная болезнь. И вылечить её может только сам больной, когда решится. А вы… вы сделали всё, что могла мать.

Анна Петровна подняла глаза:

— А как же грех? Я ведь в сердце радовалась, что всё кончилось…

— Радовались не смерти сына. Радовались окончанию мучений — и его, и ваших. Это нормально для измученной материнской души.

— Простит Господь?

— Господь уже простил, матушка. Ещё до того, как вы сюда пришли. А вот вам самой себя простить надо.

После исповеди Анна Петровна поставила свечку за упокой сына и ушла. А отец Михаил остался в храме и долго молился. Молился о душе погибшего Александра, о его матери, о всех тех, кто мучается от пьянства родных.

И вот теперь, идя домой со свечами, он всё думал об этом разговоре.

Сколько таких историй он выслушал за годы службы! Сколько материнских слёз видел! И каждый раз поражался — как много боли может вместить человеческое сердце и при этом не ожесточиться окончательно.

У церковной ограды его окликнули:

— Отец Михаил! Подождите!

Священник обернулся. К нему торопливо шёл Николай Семёнович Воробьёв — местный предприниматель, человек успешный, но в храм заходивший редко.

— Батюшка, можно вас на минутку?

— Конечно, Николай Семёнович.

— Тут дело такое… деликатное. У меня сын, Артём. Двадцать два года, студент института. Хороший парень был, отличник. А сейчас… — Воробьёв помялся. — В общем, связался с плохой компанией. Наркотики, батюшка.

Отец Михаил внутренне вздохнул. Ещё одна похожая история.

— И что хотите от меня?

— Да вот думаю — может, вы с ним поговорите? У вас ведь опыт такой есть… с молодёжью.

— Николай Семёнович, а сам сын хочет со мной поговорить?

— Ну… не очень. Он вообще сейчас ни с кем говорить не хочет. Дома появляется редко, а когда появляется — то такой… страшный какой-то. Худой, глаза красные.

— Понимаете, батюшка может помочь только тому, кто сам помощи просит. Насильно спасать — себя только мучить.

— А что же тогда делать? Руки опустить?

Отец Михаил остановился, посмотрел на отца семейства. В глазах у того была такая тоска, что священник вспомнил утреннюю исповедь Анны Петровны.

— Делать то, что может делать отец. Любить сына. Не осуждать, не ругать, не устраивать скандалы — просто любить. И молиться. Каждый день молиться.

— И всё?

— А вы думаете, это мало? Отцовская любовь и материнская молитва — самая большая сила в мире. Но действует она не сразу. Иногда годы нужны.

— А если не хватит времени? Если он… как тот парень из соседнего дома… передозировка?

— Тогда хотя бы будете знать, что сделали всё, что могли. И душа ваша будет чиста перед Богом.

Воробьёв кивнул, но отец Михаил видел — слова его не очень утешили мужчину. Оно и понятно. Хочется действия, борьбы, немедленного результата. А тут предлагают терпение и молитву. Не каждому такой путь по силам.

— Николай Семёнович, — сказал батюшка, — приходите завтра на службу. Поставите свечку за здравие сына. И приучайтесь молиться дома. Утром и вечером хотя бы «Отче наш» прочитайте. И за сына попросите.

— Я не очень умею молиться…

— Никто не умеет поначалу. Главное — начать. Господь видит сердце, а не красоту слов.

Воробьёв ушёл, а отец Михаил дошёл до дома. Матушка Вера встретила его на пороге.

— Как дела, Миша?

— Обычно. — Священник поставил пакет со свечами на стол. — Исповедь была тяжёлая.

— Хочешь рассказать?

— Не положено. Тайна исповеди.

— Знаю я твои тайны, — улыбнулась жена. — Опять кто-то с детьми мучается?

Отец Михаил посмотрел на неё удивлённо. За двадцать лет брака матушка Вера научилась читать его как открытую книгу.

— Откуда знаешь?

— По лицу вижу. У тебя особое выражение бывает, когда родители приходят жаловаться на детей. Такое… понимающее.

Она налила ему чай, села рядом.

— А помнишь, как наш Петька в переходном возрасте бунтовал? Тоже думали — всё, потеряли ребёнка.

— Помню. Ты каждую ночь молилась.

— И ты тоже. А сейчас он семинарию заканчивает, священником хочет стать.

— Нам повезло.

— Не повезло, Миша. Вымолили. А те родители, что к тебе приходят, тоже вымолят. Если не опустят руки.

Отец Михаил достал из пакета свечи, начал раскладывать их по коробкам. Воск приятно пах, напоминая о богослужениях, о молитвах, о людских надеждах.

— Веришь ты, что молитва может изменить человека? — спросил он жену.

— Конечно, верю. А ты разве сомневаешься?

— Не сомневаюсь. Просто иногда думаю — почему одних молитва спасает быстро, а других годами не может достучаться?

— Может, дело не в молитве, а в самом человеке? В его готовности услышать?

— Возможно.

Они сидели и молча пили чай. За окном уже смеркалось. Где-то в городе Анна Петровна оплакивала погибшего сына. Где-то Николай Семёнович мучился за сына живого, но теряющегося. Где-то ещё десятки родителей молились о своих детях, надеялись, верили, отчаивались.

— А знаешь, — сказала матушка Вера, — я сегодня в лавке была, свечи покупала. И продавщица мне говорит: «Матушка, а правда ли, что толстые свечи лучше тонких? Что они сильнее молитву доносят?»

— И что ты ей ответила?

— А что могла? Сказала — дело не в толщине свечи, а в искренности сердца. Можешь и спичку зажечь, если от души молишься — Господь услышит.

Отец Михаил улыбнулся:

— Правильно сказала.

Он взял одну свечку из коробки, зажёг от лампады. Маленький огонёк заплясал в его руках.

— За что свечку ставишь? — спросила жена.

— За всех. За Анну Петровну. За Николая Семёновича с сыном. За всех родителей, которые мучаются за своих детей.

— И за нашего Петьку?

— И за нашего тоже.

Свечка горела ровным пламенем. В её свете лица батюшки и матушки казались особенно добрыми. За окном совсем стемнело, но в доме было тепло и светло.

А в храме, в полутьме алтаря, теплились лампады. И в этом свете, казалось, растворялись людские печали, превращаясь в тихую надежду на то, что всё ещё может измениться. Что ни один человек не потерян окончательно, пока есть кто-то, кто за него молится.

Даже если этот кто-то — только мать. Или только отец. Или просто знакомый священник, который зажигает свечу в своём доме и просит Господа о милости ко всем страждущим.

Потому что Бог — это любовь. А любовь не оставляет надежды никогда.

Конец

2. Такси до храма

Андрей Сергеевич Малыгин включил радиоприёмник и покрутил ручку настройки, ища что-нибудь, кроме попсы и рекламы. Нашёл станцию, где играла старая советская песня — «Подмосковные вечера». Хорошо. Под такую музыку и работать приятнее.

За окном автомобиля стояла московская ночь — мокрый ноябрь, лужи отражали неоновые вывески, редкие прохожие торопливо шлёпали по тротуарам. Половина второго ночи, самое глухое время для таксиста. Пьяницы уже разъехались по домам, клубная молодёжь ещё не начала расходиться.

Андрей работал в такси уже пять лет, с тех пор как сократили его с завода. Сорок восемь лет, высшее техническое образование, двадцать лет стажа — а оказался никому не нужен. «Оптимизация», «повышение эффективности», «новые вызовы времени» — как только не называли обычную жадность собственников.

Жена Лена работала продавцом в супермаркете, получала копейки. Сын Максим учился в институте, требовал денег на учебники, на проезд, на всё подряд. Дочка Настя в девятом классе мечтала о новом телефоне — у всех подружек уже есть, а у неё старый.

Вот и крутился Андрей за рулём с утра до ночи. Дневные смены брали молодые, им легче с пробками справляться. А ночь — это для таких, как он. Опытных, уставших, согласных на любую работу.

Телефон пискнул — заказ. Адрес в центре, от гостиницы «Балчуг» до… любопытно, адрес не указан. Просто написано: «К храму». Ну, бывает. Иногда клиенты не знают точного адреса, объясняют по дороге.

Андрей завел машину, выехал на набережную. Ехать недалеко, минут десять по ночной Москве.

У гостиницы его ждал пожилой человек. Лет семидесяти, а может, и больше. Невысокий, в старом, но чистом пальто, с тростью в руке. Лицо спокойное, добрые глаза за очками в тонкой оправе.

— Вы заказывали такси? — спросил Андрей, опустив стекло.

— Да, это я. Спасибо, что приехали.

Старик сел на переднее сиденье, устроился поудобнее.

— Куда едем, дедушка?

— К храму. К храму Христа Спасителя.

Андрей удивился:

— Сейчас же ночь. Храм закрыт.

— Знаю. Но мне нужно туда.

— Ладно, ваше дело.

Они тронулись. Старик сидел молча, смотрел в окно на ночную Москву. Андрей покосился на него — обычный дедушка, ничего особенного. Может, из области приехал, хочет на главный храм посмотреть.

— Далеко добираетесь? — спросил Андрей, чтобы нарушить молчание.

— Не очень. А вы давно в такси работаете?

— Пять лет. После завода пошёл. Сократили.

— Тяжело?

— Ничего, привык. Деньги нужны — семья большая.

Старик кивнул с пониманием:

— Семья — это главное. Детки есть?

— Двое. Сын в институте, дочка в школе.

— Хорошо. А жена?

— Жена работает. В магазине. Мало платят, но что делать.

— Трудные времена сейчас, — согласился старик. — Но ведь всякое время — Божие время.

Андрей усмехнулся:

— В Бога я не верю, дедушка. Советское воспитание, понимаете. Нас учили, что религия — опиум для народа.

— Понимаю. И сам так думал когда-то.

— А потом передумали?

— Жизнь научила. Много пришлось пережить — и хорошего, и плохого. И понял: без веры человек — как корабль без якоря. Носит его по морю, куда ветер подует.

Андрей пожал плечами. Философия ему была не очень интересна. Главное — довезти клиента, получить деньги, найти следующий заказ.

Они ехали по пустынным улицам центра. Кремль проплыл мимо, как декорация к историческому фильму. Где-то там, за высокими стенами, решалась судьба страны, а простые люди крутились, как могли.

— А вы не думали сменить работу? — спросил старик.

— Думал. Да кому я нужен в мои годы? Молодых полно, образованных. А я что — техник старой школы. Мои знания никому не интересны.

— Не скажите. Опыт — великая ценность. И мудрость приходит с годами.

— Какая мудрость? Всю жизнь по струнке ходил, честно работал. А в итоге — ночами по городу мотаюсь, копейки зарабатываю.

В голосе Андрея звучала обида. Не на старика — тот ни в чём не виноват. На жизнь, на обстоятельства, на тех, кто наверху решает, кому жить хорошо, а кому плохо.

— Расскажите мне о семье, — попросил старик. — Как зовут детей?

— Максим и Настя. Максим на программиста учится, Настя пока не знает, кем быть хочет. Мечтает стать актрисой или певицей.

— А вы что им говорите?

— Чтобы учились. Чтобы не повторили моих ошибок.

— А какие ошибки вы совершили?

Андрей задумался. Действительно, какие? Работал честно, семью содержал, детей растил. Не пил, не гулял, не воровал.

— Наверное, поверил в стабильность. Думал — раз честно работаешь, значит, будешь всегда при деле. А оказалось — никому это не нужно.

— А семья? Жена любит?

— Любит, наверное. По крайней мере, не ушла, когда трудности начались.

— Дети уважают?

— Стараются. Хотя часто не понимают, почему я на такой работе.

— Им стыдно за отца?

Андрей помолчал. Попал старик в самое больное место. Стыдно, конечно. Особенно Максиму — студенту престижного института. Когда друзья спрашивают, кем работает отец, он мямлит что-то неопределённое.

— Немного стыдно, — признался Андрей. — Но я же не виноват, что так сложилось.

— А кто виноват?

— Да все кругом! Власть, которая только о себе думает. Олигархи, которые заводы скупили и рабочих на улицу выкинули. Система проклятая!

Голос его повысился. Накипело за эти годы, выплеснулось.

Старик слушал молча, кивал. А потом тихо сказал:

— А если никто не виноват? Если это просто жизнь такая — сложная, непредсказуемая?

— Как это никто не виноват? — возмутился Андрей. — Кто-то же решения принимает! Кто-то же наживается на чужом горе!

— Принимает. Наживается. Но ведь и вы решения принимаете каждый день. Какую работу выбрать, как с людьми разговаривать, о чём думать.

— При чём тут мои решения? Я простой человек, от меня ничего не зависит.

— Зависит больше, чем кажется. Вот сейчас, например, вы решили везти меня ночью к храму. Могли бы отказаться — странный заказ, клиент непонятный.

— Деньги нужны.

— Только деньги? А если бы я попросил отвезти меня в притон или к наркоторговцам — тоже бы согласились?

Андрей задумался. Действительно, таких заказов он не брал. Чувствовал нутром, что не надо.

— Нет, наверное. Есть вещи, на которые не пойдёшь.

— Вот видите. Значит, у вас есть принципы. Есть совесть.

— Ну и что с того?

— А то, что совесть — это голос Божий в человеке. Даже если сам человек в Бога не верит.

Они подъехали к храму Христа Спасителя. Огромное здание возвышалось в ночной темноте, купола поблёскивали в свете фонарей. Величественно и немного таинственно.

— Приехали, — сказал Андрей. — Сколько с вас?

— Подождите немного. Можно?

— Можно. Только счётчик идёт.

— Не страшно.

Старик не спешил выходить. Сидел, смотрел на храм.

— Красиво, правда? — спросил он.

— Красиво, — согласился Андрей. — Жалко, что взорвали в советское время.

— Жалко. Но восстановили же. Значит, не всё потеряно.

— Да только что толку? Люди ходят как в музей — посмотрели и ушли. А жить лучше не стали.

— А вы заходили когда-нибудь?

— Нет. Зачем мне там?

— Просто так. Посмотреть.

— На что смотреть? На золото да на толстых попов?

Старик улыбнулся:

— Знаете, что я вам скажу? А пойдёмте со мной.

— Куда?

— Внутрь. Храм не закрыт — там служба ночная идёт. Для тех, кто не может днём прийти.

Андрей посмотрел на часы — половина третьего ночи.

— Какая служба в такое время?

— Есть особые службы. Для водителей, для врачей, для тех, кто ночью работает. Приходите, не пожалеете.

— Да что я там буду делать?

— Ничего особенного. Постоите, послушаете. Может, что-то для себя поймёте.

Андрей колебался. С одной стороны, глупо — он же не верующий. С другой — любопытно стало. И старик какой-то особенный попался, не похожий на обычных клиентов.

— Ладно, — решился он. — Схожу на пять минут.

Они вышли из машины. Андрей поставил её на стоянку, включил аварийную сигнализацию.

У входа в храм их встретил охранник.

— Проходите, — сказал он вежливо. — Служба уже началась.

Внутри храма было полутемно и тихо. Горели свечи, где-то впереди тихо пел хор. Людей было немного — человек двадцать, не больше. В основном пожилые, но встречались и молодые.

Андрей остановился у входа, не решаясь идти дальше. Старик подошёл к нему:

— Не бойтесь. Здесь никто вас заставлять не будет. Просто постойте, послушайте.

Пение хора было удивительным. Не как в концерте или в записи — живым, идущим от сердца. Слов Андрей не понимал — церковнославянский язык, но что-то в этой музыке трогало душу.

Он посмотрел по сторонам. Высокие своды, иконы в золотых окладах, лампады, мерцающие тёплым светом. Всё это было непривычно, даже немного пугающе. Но в то же время — красиво и торжественно.

— О чём поют? — тихо спросил он у старика.

— О милосердии. О прощении. О том, что Бог любит всех людей — и богатых, и бедных.

— И таких, как я?

— Особенно таких, как вы.

— Почему особенно?

— Потому что вы честно трудитесь. Потому что семью содержите. Потому что, несмотря на все трудности, не озлобились, не сломались.

Андрей почувствовал, как что-то сжалось в груди. Давно никто не говорил ему таких слов. Давно никто не видел в нём ничего хорошего.

Служба продолжалась. Священник что-то читал, люди крестились, кланялись. Андрей стоял и смотрел, стараясь понять, что здесь происходит.

И вдруг ему показалось, что он понял. Эти люди пришли сюда не за чудом, не за материальными благами. Они пришли за утешением. За пониманием того, что они не одиноки в этом мире.

— Можно я свечку поставлю? — неожиданно для себя спросил Андрей.

— Конечно. Вон там, у иконы.

Андрей подошёл к столику со свечами, купил одну, зажёг от горящей лампады. Поставил перед иконой — женщина с ребёнком на руках, добрые, печальные глаза.

— За что ставить будете? — спросил старик.

— За семью. За жену, за детей. Чтобы у них всё было хорошо.

— А за себя?

— А что за себя? У меня всё как есть, так и будет.

— Не обязательно. Жизнь может измениться.

— В мои годы уже поздно что-то менять.

— Никогда не поздно. Вот я, например, в шестьдесят лет совсем другим человеком стал.

— Каким?

— Верующим. И счастливым.

Андрей посмотрел на него с удивлением:

— А раньше кем были?

— Разным. И инженером был, и начальником, и предпринимателем. Деньги зарабатывал, карьеру делал. А потом понял — всё это не то.

— А что то?

— Любовь. К людям, к жизни, к Богу. Всё остальное — суета.

Служба закончилась. Люди стали расходиться. Андрей и старик вышли на улицу.

— Спасибо, что привели, — сказал Андрей. — Интересно было.

— Будете ещё приходить?

— Не знаю. Может быть.

Они дошли до машины. Андрей завёл мотор.

— Куда теперь везти?

— А теперь домой можно. В Сокольники.

По дороге они почти не разговаривали. Андрей думал о том, что видел в храме. О людях, которые пришли туда ночью. О словах старика.

Когда подъехали к дому в Сокольниках, старик достал кошелёк:

— Сколько получается?

— Да ладно, дедушка. Не нужно.

— Почему?

— Вы мне больше дали, чем я вам. Открыли глаза на что-то.

— На что именно?

Андрей задумался:

— Не знаю, как объяснить. Понял, что я не один такой. Что есть люди, которые меня понимают.

— Есть. И всегда были. Просто вы раньше этого не замечали.

Старик вышел из машины, наклонился к окну:

— Андрей Сергеевич, можно вас кое о чём попросить?

— Конечно.

— Завтра, когда домой придёте, обнимите жену. И скажите ей, что любите. И детям тоже скажите.

— Зачем?

— Потому что они этого ждут. Потому что в вашей семье не хватает тепла.

— Откуда вы знаете?

— Чувствую. У вас хорошая семья, но вы все живёте как чужие люди. Каждый сам по себе.

Андрей хотел возразить, но понял — старик прав. Действительно, когда он в последний раз говорил жене, что любит её? Когда обнимал детей просто так, без повода?

— Попробую, — пообещал он.

— И ещё. Не стесняйтесь своей работы. Вы честно зарабатываете деньги, приносите пользу людям. Это достойная работа.

— Спасибо.

Старик пошёл к подъезду. Андрей смотрел ему вслед, потом окликнул:

— Дедушка! А как вас зовут?

— Михаил Петрович.

— А фамилия?

Старик улыбнулся:

— А зачем вам фамилия? Мы же больше не увидимся.

Он скрылся в подъезде. Андрей ещё немного посидел в машине, потом поехал домой.

Дома все спали. Андрей тихо разделся, лёг рядом с женой. Лена проснулась:

— Как дела?

— Нормально. Лен…

— Что?

— Я тебя люблю.

Жена удивилась — давно он таких слов не говорил. Прижалась к нему:

— И я тебя люблю, Андрюша.

Утром, за завтраком, Андрей обнял сына и дочь:

— Как дела, детки?

— Папа, ты что, заболел? — засмеялась Настя.

— Не заболел. Просто соскучился.

Максим посмотрел на отца серьёзно:

— Пап, а что у тебя вчера было? Ты какой-то другой стал.

— Встретил одного человека. Хорошего человека.

— И что он тебе сказал?

— Что семья — это главное. Что работа любая достойна, если честная. И что никогда не поздно что-то изменить в жизни.

— Ты что-то менять собираешься?

— Не знаю пока. Но думать буду.

Вечером Андрей снова вышел на работу. Взял несколько заказов, заработал неплохо. А около полуночи решил проехать мимо храма Христа Спасителя.

Храм стоял освещённый, величественный. У входа дежурил тот же охранник.

— Извините, — обратился к нему Андрей, — а ночная служба каждый день?

— Не каждый. По расписанию. А что, хотите попасть?

— Хочется.

— Тогда приходите в субботу. В два часа ночи. Специальная служба для тех, кто работает по ночам.

— Спасибо.

Андрей сел в машину, поехал дальше. А в субботу действительно пришёл. И в следующую субботу тоже. И постепенно стал понимать, что в его жизни что-то меняется.

Он перестал злиться на весь мир. Перестал завидовать богатым и успешным. Начал замечать хорошее в людях — в пассажирах, в жене, в детях.

А через полгода произошло чудо. Его бывший коллега по заводу позвонил — предлагал работу в новой фирме. Зарплата приличная, график нормальный.

— Почему меня? — удивился Андрей.

— Потому что ты честный. И опытный. Таких сейчас мало.

Андрей согласился. Оставил такси, пошёл работать по специальности.

В первый день на новом месте он зашёл в храм, поставил свечку:

— Спасибо, — тихо сказал. — За всё спасибо.

И ему показалось, что лампады перед иконами замерцали ярче, а в воздухе повеяло теплом.

А ночного старика Михаила Петровича он больше никогда не встречал. Но помнил о нём всегда. И детям рассказывал — о том, как одна встреча может изменить всю жизнь.

Иногда Бог посылает нам проводников в самых неожиданных обличиях. Эта история — о том, как случайная встреча может стать началом духовного пути, а простое человеческое участие — дорогой к вере.

Путь к храму начинается с одного шага. И проводник может оказаться рядом.

Конец

3. Скамейка у монастыря

Артём сидел на деревянной скамейке у ограды монастыря и считал мелочь в кармане. Тридцать два рубля и сорок копеек. На автобус до областного центра не хватало, а идти пешком — километров шестьдесят по трассе. К вечеру, может, и дойдёт, но что делать потом?

Мальчик поёжился от утреннего холода. Октябрь в этом году выдался промозглым, листья на деревьях пожелтели рано, а небо почти каждый день было серым и низким. В лёгкой джинсовой куртке и кроссовках становилось зябко.