Бесплатный фрагмент - Салага-2

Глава 1

Похороны закончились. Толпа у могилы медленным ручейком потекла к веренице машин и автобусов, чтобы отправиться в снятое для поминок кафе.

Добравшись до своей заблокированной спереди и сзади «Лады», подполковник областного управления ФСБ Володин оглянулся и окинул нетерпеливым взглядом чинно бредущих людей, последние из которых еще маячили у самой могилы. Его нетерпение покинуть кладбище исходило вовсе не от желания поскорее пропустить стаканчик за упокой души начальника уголовного розыска Партизанского района Валерия Орловского. Володину вообще не светило побывать на поминках своего погибшего друга, потому как генерал Рожнов не внял его просьбе перенести их встречу на более позднее время. У подполковника в запасе оставалось всего полчаса, чтобы добраться от расположенного на краю городской черты кладбища до областного управления ФСБ. Рожнов любил пунктуальность. Володин хорошо знал это, потому немного нервничал. Разговор предстоял не из легких, а опоздание грозило усложнить его еще больше.

Они были одногодками. Познакомились в одиннадцать лет, когда отец Димы Володина, военком города, получил новую квартиру в доме, где проживали Орловские. Дима и Валера стали соседями и вскоре крепко подружились. Школу окончили со средними показателями, хотя были способны на большее. Серьезное увлечение сразу двумя видами спорта — борьбой и подводным плаванием — требовало много энергии. Это сказалось на успеваемости, зато в физической подготовке друзья, мечтавшие стать офицерами КГБ, преуспели, что называется, на пять с плюсом.

Начать друзья решили со службы в армии. Не без помощи Володина — старшего попали в войска госбезопасности. Погоны с аббревиатурой ГБ рассматривались ими как первая ступень будущей профессиональной карьеры, поэтому оба старались проявить себя во всем. Их усердие заметили, направили в школу сержантов. Здесь же, на службе, они высказали желание учиться дальше. Командование их намерение одобрило и дало блестящие характеристики.

При поступлении в учебные заведения Комитета государственной безопасности кандидатам в курсанты полагалось пройти придирчивую медицинскую комиссию. На ней неожиданно срезался Орловский. Врачи нашли у него искривление носовой перегородки — последствие не очень квалифицированной операции по удалению абсцесса. Парень погоревал немного и, демобилизовавшись, пошел работать в милицию. Через год поступил на заочное отделение юридического факультета университета. На третьем курсе ему предложили место оперативного сотрудника в уголовном розыске…

Дружба с милиционерами в чекистских кругах никогда не приветствовалась. Руководители МВД и ФСБ постоянно тайно боролись друг с другом за влияние на главу государства, и градус антипатии к лагерю соперника сознательно поддерживался внутри обеих соперничающих под ковром структур. Орловский работал начальником уголовного розыска, то есть относился к ментам, которых в ФСБ всегда недолюбливали. И то, что Володин с ним был на короткой ноге, не являлось секретом для генерала Рожнова. Это усугубляло задачу подполковника убедить своего начальника, что за его стремлением не выпускать дело Орловского из своих рук стоят исключительно служебные интересы, особенно если учесть хроническую боязнь достигшего границы пенсионного возраста генерала наломать дров и быть отправленным в отставку.

На подполковника надвинулась чья-то тень.

— Что, Дмитрий Иванович, на мировую пойти не надумали?

Надо же, какая честь — заместитель начальника областного УВД Пронькин собственной персоной!

— На мировую? — Лицо Володина приобрело отрешенно-холодный вид. — Если мне не изменяет память, я с вами не ссорился.

Пронькина он не любил, будучи в курсе многих нечистоплотных комбинаций этого оборотистого служаки. У него имелась папочка, куда стекались сведения о кипучем теневом бизнесе милиционера. Но подходящее время взять за жабры дельца в форме еще не наступило.

Демонстративная холодность Володина не отбила у Пронькина охоту продолжать разговор:

— Не ссорились, а материалы и свидетеля по факту гибели Орловского не отдаете. Вы же прекрасно понимаете, расследование убийства товарища по службе для нас вопрос чести. Причем никакого следа, интересного для ФСБ в нем, на наш взгляд, нет и быть не может.

— На ваш взгляд, только на ваш… — глядя вдаль, отозвался Володин.

— И просить объяснить более внятно вашу позицию, как я полагаю, бессмысленно?

— Правильно полагаете.

— В таком случае позвольте хотя бы допросить свидетеля. Он же у нас, кроме того, по убийству предпринимательницы Валентины Ващенко проходит.

— Увы, не могу.

— Идиотизм! — начал потихоньку закипать Пронькин.

— Сами виноваты. Не надо было жаловаться на меня Рожнову. Сегодня утром генерал взял это дело под личный контроль. Посему со всеми вопросами и пожеланиями обращайтесь к нему.

Володин повернулся к милиционеру спиной и скрылся в кабине автомобиля.

Присутствовавшие на похоронах наконец расселись по машинам и автобусам, и те нестройной цепочкой поползли к воротам кладбища. За воротами «Лада» Володина, покинув общий строй, выпустила из выхлопной трубы голубоватый сгусток газа и умчалась вперед.

До управления подполковник добрался минута в минуту. Второпях оставив машину прямо на разграничительной линии между парковочными местами почти пустой по случаю воскресного дня стоянки, влетел в вестибюль. Поймав взгляд скучавшего дежурного, коротким, сухим приветствием, разом погасил в нем надежду перекинуться хотя бы парой слов и, несолидно, словно опаздывающий на урок школьник, запрыгал через две ступеньки на второй этаж.

Двери непривычно пустой приемной были распахнуты.

В движении поправляя рукой растрепавшиеся волосы, Володин ввалился в кабинет. Посмотрел на стенные часы.

Не опоздал!

Рожнов запивал из стакана проглоченную таблетку. На неделе он подхватил простуду и не успел оправиться от болезни: бледные щеки, слезящиеся глаза, красный от частого общения с платком нос.

— Здравия желаю, Василий Тихонович, — выпалил нечто среднее между военным и гражданским приветствием младший по званию.

— А, пришел… — У генерала защекотало в носу. Он схватил со стола носовой платок, прикрыв им рот, чихнул.

— Будьте здоровы. — Володин сделал несколько шагов вглубь кабинета.

Начальник отнял от лица платок, шмыгнув носом, несколько старомодно отреагировал на пожелание:

— Благодарствую.

— Ох, не бережете вы себя, Василий Тихонович, — покачал головой подполковник. — Вам бы отлежаться.

— С вами отлежишься! На дому градом жалоб завалили. Из-за тебя, между прочим! А ведь не мальчик уже, должен понимать, где служишь. Оно конечно, дружба — дело святое, и твои переживания понять можно. Но до определенной степени. Ты же, как-никак, подполковник федеральной службы безопасности, потому должен чувствами своими безупречно управлять, обстановку заранее просчитывать, как никто другой… Ну, чего стоишь столбом? Или тебе и сказать-то в оправдание нечего?

— Почему же нечего? — Опасаясь заразиться от больного начальника, Володин присел на краешек стула в самом конце стола для совещаний. — Орловский позвонил в пятницу около семи вечера и попросил с ним встретиться. По какому вопросу, по телефону объяснять не захотел. Я как раз домой собирался, но Орловский был не из тех, кому отказать можно — друг детства. Сижу, жду, а его нет. Терпение иссякло. Набрал номер его сотового. Вместо Орловского попал на некого Олега Петрова. Тот сказал, что Орловский давно уехал на встречу. Затем неожиданно высказал предположение, что Орловского, возможно, уже нет в живых. А если так, то и его, находящегося на даче начальника уголовного розыска в районе поселка Корякино, тоже скоро убьют. После такой информации, я, разумеется, не имел права просто пожелать ему доброй ночи. Далее позволю себе опустить некоторые несущественные подробности и перейду сразу к моменту, когда с группой прибыл на дачу.

На даче нас ждали три трупа и живой, но сильно потрепанный, Петров. Как выяснилось, в Забайкалье Петров с группой из трех бомжей помог человеку с удостоверением подполковника федеральной службы безопасности Куличева спрятать на заброшенном руднике сорок ящиков с рассредоточенным по ним приисковым золотом. Когда все ящики перенесли под землю, Куличев и его сообщник взорвали вход в штольню. Бомжи погибли при взрыве, а уцелевший Петров оказался под землей. Жертвой мучительной голодной смерти в кромешной темноте и одиночестве он не стал. Заваленный взрывом выход из подземелья был не единственным, и Петров это знал. Рядом с рудником располагался поселок, где он, красноярец, проводил отпуск у своей невесты. Прежде работавший на руднике сосед невесты за неделю до встречи с Куличевым во время совместного похода за грибами показал нашему жениху второй выход.

Итак, он выбрался на поверхность живым и невредимым. Однако страх, что хозяева золота узнают о его спасении и явятся ликвидировать уцелевшего свидетеля, пробудил в нем желание исчезнуть и отсидеться в каком-нибудь безопасном месте. Он вспомнил о проживавшей в нашем городе тетке и, никому ничего не сказав, махнул туда. Свои финансовые проблемы, связанные с бегством, Петров рассчитывал уладить за счет прихваченного мешочка с золотом. По пути к тетке он завернул на денек в Москву к своему старому школьному товарищу, рассказал тому о своих приключениях и, заручившись обещанием помочь продать золото, отбыл в наш город. Тетку беглец дома не застал. Как выяснилось, родственница проводила отпуск вне города и должна была вернуться через неделю. Случайная новая знакомая- предприниматель Валентина Ващенко, предложила Петрову на неделю стать ее квартирантом. Он согласился. На следующий день от его московского товарища — кстати, убитого вечером того же дня — поступило сообщение о найденном на золото покупателе. По роковой случайности мнимым покупателем оказался Куличев. Петров, словно заговоренный, пережил три попытки покушения. После третьей, когда погибла приютившая его женщина, он сообразил, что на его след напали хозяева золота. Поняв, что с ополчившейся на него силой в одиночку не справиться, он посвятил Орловского в предшествовавшие их встрече события. Прежде, чем предпринять что-либо, тот собрался навести кое-какие справки. Спрятав Петрова у себя на даче, Орловский отправился на встречу со мной. Но преследователи его подопечного, не обнаруживая себя, вероятно, шли за Орловским и Петровым по пятам от самого города. Они убили начальника угро на пути ко мне, затем отправились на дачу за Петровым. После нашего с ним телефонного разговора, беглец был начеку. Из принадлежавшего Орловскому ружья для подводной охоты он умудрился уложить первого киллера. Второго же вознамерился взять живым. Пленный должен был стать главным доказательством правоты его слов в предстоящем со мной разговоре. Впрочем, подстрелить из засады и взять в плен хорошо подготовленного бойца совсем разные по сложности вещи. Второй киллер, которым оказался сам Куличев обезоружил и избил Петрова. Легкая победа притупила бдительность Куличева. Он расслабился и позволил втянуть себя в разговор. В его ходе Петров изловчился и столкнул киллера в открытый погреб. Куличев разбился насмерть, а нашего беглеца впереди ждало новое испытание. Когда он вышел на крыльцо дачи, в глубине сада раздался выстрел. Пуля попала в глушитель, доставшийся Петрову вместе с пистолетом Стечкина от первого киллера. Глушитель находился в нагрудном потайном кармане куртки, и, приняв пулю на себя, изменил первоначальное направление ее движения. Она прошла под мышкой, почти не причинив Петрову вреда. А спустя несколько мгновений, третий киллер нарвался на очередь из «Стечкина».

Вскоре к даче подкатил я со своими людьми. К обстоятельному допросу из-за ранения, нервного перенапряжения и полученных побоев Петров был не готов. Уяснив основные моменты происшествия, я велел отвезти его в больницу. Сам же отправился на поиски тела Орловского. Перед смертью Куличев проговорился Петрову о его местонахождении, так что поиски не затянулись. Кроме трупа, в окрестностях дачного поселка мои люди обнаружили автомобиль и мотоцикл. Их номера совпали с номерами в бумагах на транспортные средства, найденные при мертвых киллерах вместе с другими документами. Мы сейчас плотно работаем со всем этим богатством, хотя я особо на этот счет не обольщаюсь, потому что на охоту за Петровым Куличев прибыл уже под другими именем и фамилией в личных документах, не имеющих отношения к ФСБ. Думаю, документы его подельников тоже липовые…

— Гадать не будем, подождем результатов, — сухо вставил осторожный Рожнов.

— Слушаюсь, — не стал спорить Володин. — Разрешите продолжить?

— Продолжай.

— В субботу утром весть об убийстве Орловского дошла до милицейского начальства, и оно принялось настаивать на передаче расследования уголовному розыску. Я отказал, и оно переключилось на вас, — закончил Володин.

Генерал потянулся к носовому платку. Прочистив нос, он взял со стола флакончик с назальным аэрозолем. Поочередно заправив лекарством обе ноздри, сделал шумный вдох и проворчал:

— Откровенно говоря, после твоего рассказа у меня на сердце легче не стало. Что же получается, в нашей конторе завелись оборотни, делающие бизнес на контрабанде драгоценных металлов?

— О твердом «да» или «нет» говорить рано. В любом случае, если рассказанное Петровым правда, это дело нашего уровня. Кража золота с приисков — железный повод придержать материалы и свидетеля по делу Орловского. Отдав же Петрова УВД, мы рискуем дать шанс милиционерам выйти на преступную группу расхитителей приискового золота с возможным участием в ней сотрудников ФСБ, — плавно подвел генерала к главному Володин. — Одно — самим аккуратно в своем доме порядок навести, да еще и попиариться на этом. Показать, стало быть, общественности, что мы из того тайны не создаем: честно и беспощадно разоблачаем и наказываем предателей, не принимая во внимание их должности, звания и былые заслуги. Совсем другое — допустить до своего грязного белья милицейскую братию. Тем более теперь. Можно сказать, в переломный момент, когда появились предпосылки для возвращения нашей организации утраченных в начале перестройки позиций.

Володин умолк. По выражению глаз начальника чувствовалось, что тот по достоинству оценил его доводы. Рожнов забыл о простуде. Его плечи расправились, затуманенный болезнью взгляд прояснился. На бледных щеках больного заиграл румянец тревоги, а красноватый от частого контакта с носовым платком нос наоборот побелел.

— Ну да, — долетело до Володина бормотание ушедшего в себя генерала, — премьера нового, из наших, только что назначили. Немощному «гаранту», ходят слухи, недолго за руль держаться осталось. Позволить сейчас МВД в ущерб конторе устроить пышную рекламу своих заслуг — непростительная роскошь. — Он поднял глаза на своего офицера. — За такую промашку нам тут всем головы поснимают.

— Отбиваясь от милицейских наскоков, я как раз это имел в виду. А вы меня отругали, — счел к месту ввернуть Володин.

— Пронькин мне совсем другие песни пел, — хмуро отозвался генерал.

— Пронькин чувствует, что я под него копаю, и мстит. К слову, не желаете как-нибудь на досье взглянуть с полным набором его подвигов от черного бизнеса и акробатических этюдов с девочками до дружбы с организованной преступностью?

— Обязательно, но позже, — с умеренным воодушевлением отнесся к предложению Рожнов, озадаченный более насущной на сегодня проблемой. — Сейчас я бы хотел взглянуть на золото, изъятое у Петрова. Где оно? Неужели в машине оставил?

— Никак нет. У Петрова его с собой не было. Оно в доме его покойной квартирной хозяйки Валентины Ващенко. Если, конечно, милиционеры тайник не нашли.

Генерал нахмурил брови.

— Что значит, «если милиционеры тайник не нашли»? Разве ты не выяснил, где тайник, и не позаботился об изъятии из него золота?

— Петров нуждался в медицинской помощи, и я не стал наседать на него с подробностями. Посчитал, если уголовный розыск до сих пор золото не нашел, никуда оно от нас не денется.

— Вы посмотрите на него! «Нуждался в медицинской помощи», «не стал наседать»! — сердито процитировал подполковника Рожнов. — Каков гуманист. Да это золото — первостепенная улика. Ты обязан был мне его, едва ступив в кабинет, на стол положить. Я бы вещьдок с протоколом допроса Петрова в центр отправил, а дальше с нас взятки гладки. Забайкалье не наша сфера влияния, пусть с ним Москва сама разбирается. Нам же хвала и почет за бдительность. А ты? Ни протокола, ни улик.

— Очень уж крепко Петрову досталось. Избитый с кровоточащей огнестрельной раной. Опять же стресс, чуть не убили ведь. Спасибо, хоть что-то рассказал, в обморок не хлопнулся.

— Вчера или сегодня утром почему не допросил по всей форме и насчет золота не побеспокоился? — не унимался генерал.

— Вчера, откровенно говоря, замотался. Бессонная ночь, работы невпроворот. Шутка ли, четыре трупа! Сегодня похороны. Не мог я друга в последний путь не проводить. Не по-человечески это.

— Не по-человечески, — вдруг смягчился Рожнов. — Но завтра с утра — в больницу. Допросишь по всей форме, затем с протоколом и золотом ко мне. Ясно?

— Так точно!

Пальцы правой руки генерала потянулись к флакончику с назальным аэрозолем. Оросив из него обе ноздри, он сделал шумный, резкий вдох и снова обратился к Володину:

— В какую больницу ты Петрова пристроил?

— В Павловскую.

— В Павловскую? Это же пригород. Почему так далеко упрятал?

— У меня там главврач свой человек. Ничего лишнего объяснять не надо. Сказал, что от него требуется и все. Ни охов, ни вздохов, ни возражений.

— Меры безопасности обеспечил?

— Отдельная палата, регистрация на вымышленное имя, охрана — двое толковых ребят по очереди дежурят.

— Охрана — это правильно, а то ударится в бега… Подозрительно ловко он с тремя вооруженными киллерами на даче управился. Вдруг не тот, за кого себя выдает, и забайкальскую историю на скорую руку сочинил, стремясь тебя с толку сбить.

— Не думаю. Я просмотрел сводку происшествий по региону и нашел свидетельства в пользу его рассказа. В первом случае неизвестные совершили нападение на бывшую турбазу, несколько лет назад выкупленную местным криминальным авторитетом по кличке Кит. В ходе нападения сам Кит и его люди были уничтожены. При одном из трупов нашли документы на автофургон и накладные на перевозку в нем ящиков с гвоздями. Сама же фура исчезла. Спустя несколько часов ее, пустую и брошенную, обнаружили на трассе в полутора десятках километров от турбазы. Рассказ Петрова хорошо согласуется с этими двумя происшествиями из сводки. По-видимому, нападение на турбазу организовали с целью захвата золота, спрятанного в ящиках с гвоздями. Осуществила его небольшая группа профессионалов. Захватив фургон, она доставила груз на рудник и временно укрыла его под землей, чтобы позже спокойно переправить дальше. А пустую машину по окончании операции бросила на дороге.

— Похоже, ты прав, — согласился Рожнов. — Но завтра все равно разберись с Петровым самым тщательным образом.

— Будет сделано, Василий Тихонович.

— Когда эксперты из нашей лаборатории обещали дать заключение по трупам и всему остальному?

— Завтра во второй половине дня. И это не единственная наша надежда. При последней встрече с Куличевым Петров вдруг вспомнил, что сталкивался с ним в Афганистане. Он служил в десантных войсках в чине старшего сержанта, был родом из Москвы и носил имя Борис. Я отправил срочный запрос по бывшему старшему сержанту с его посмертным фото в министерство обороны. Очень рассчитываю, что не зря. Выясним, что он за птица на самом деле, остальное дело техники.

— Разумно, — одобрил генерал. — Так, глядишь, по тихой воде выйдем на верный курс и тогда уж во весь голос отрапортуем наверх.

Отпустив Володина, генерал, несмотря на недомогание, не отправился сразу домой, где его ждал мягкий диван, телевизор и общество Дарьи Антоновны — заботливой супруги и образцовой хозяйки. Она, верно, уже приготовила обед и, присев где-нибудь, поглядывая на часы, вздыхает. Как же, у ее любимого Васеньки температура, сопли в три ручья, а ему, хворому, даже в выходной день покоя нет. Взбудоражили так, что не выдержал, на работу побежал. Сказал, на часок. Но часок-то давно прошел. А он не юноша, в его возрасте такие подвиги без последствий не проходят. Коль в придачу к простуде давление подскочит, совсем весело станет.

«Давление… — Глаза Рожнова презрительно сузились. — Эх, бабы! Где вам понять, что есть вещи важнее какого-то давления. Его таблетками сбить можно. А вышибут тебя на пенсию из-за глупого промаха, назад своего кресла не вернешь. От пенсии никакие таблетки не защитят».

Рожнов происходил из породы руководящих кадров, которой расставание с властью дается нелегко. Время безжалостно отсчитывало год за годом, приближая миг, когда ему, выражаясь фигурально, придется снять генеральский мундир. Если же напрямую, то лишиться соответствующих званию полномочий, а с ними и многочисленных приятных ощущений, даруемых человеку высоким служебным положением. Без них его красивый китель будет иметь не многим большую цену, чем аналогичный реквизит из костюмерной какого-нибудь театра. Отставка страшила Рожнова. Он прилагал все усилия, чтобы оттянуть ее: самоотверженно боролся за высокие показатели вверенного ему управления, избегал конфликтов с начальством и дипломатично утрясал щекотливые вопросы, чреватые опасностью нажить себе врагов среди представителей областной верхушки, имевших влиятельных покровителей республиканского уровня. Выбранная стратегия позволяла ему оставаться фигурой, которая всех устраивала. Менялись губернаторы, спикеры местного парламента, областные прокуроры, начальники УВД, происходили перестановки в центральном аппарате ФСБ, и лишь Василия Тихоновича все кадровые чистки, как заговоренного, обходили стороной. И теперь, отослав Володина, простуженный генерал не спешил домой, стремясь в тишине кабинета выработать самую оптимальную стратегию в связи со свалившимся делом о забайкальском золоте.

У Рожнова были веские основания думать, что Пронькин так просто не успокоится. И не столько из искреннего стремления найти и наказать стоявших за исполнителями убийства людей своего штатного сотрудника, сколько от желания досадить Володину. Чует, волк, обкладывает его подполковник красными флажками, оттого злится, козни против Володина строит, опасные и для него, Рожнова. Генерал ясно представил, как это будет выглядеть, если сидеть сложа руки. Пронькин артист еще тот. «Подогреть» начальника УВД области Бокова для него не велика морока. А Боков протеже самого министра МВД — любимчика президента… Короче, поднятый Пронькиным вал вскоре опять покатится, только другим путем — к его, Рожнова, непосредственному начальнику генерал-лейтенанту Лазуткину. У Лазуткина же о предмете разговора никакой информации под рукой не окажется. Человек он вспыльчивый. Запоздалыми объяснениями не проймешь. В припадке гнева может вполне о его критическом возрасте вспомнить и коленом под зад на заслуженный отдых благословить.

В воскресенье Лазуткин обычно посещал теннисный корт. Он долго не отвечал на звонок. Рожнов терпеливо ждал и дождался своего.

— Здорово, провинция, — услыхал он не слишком радушное ответное приветствие.

— Простите, Юрий Денисович, я вас, наверное, от тенниса оторвал.

— Смотри-ка, запомнил, когда играю. А я уж и забыл, что вообще тебе об этом говорил. Хвалю. Ясная у тебя голова, иному молодому не грех позавидовать.

— Приятно слышать такую высокую оценку, особенно от вас, человека, никогда не расточающего похвалы попусту.

— Ладно, довольно любезностей. Выкладывай живее, зачем я тебе понадобился. Меня партнер ждет, — прозрачно намекнул Лазуткин на то, что у него есть более приятное занятие, чем с Рожновым разговоры по телефону водить.

Рожнов намек ухватил и сжато обрисовал ситуацию.

— Молодец, Василий Тихонович, что, не стал с этим тянуть до понедельника, — прервав продолжительное молчание, почти по слогам произнес Лазуткин.

Чувствовалось, информация о золоте задела его за живое. Крепко задела, отодвинув теннис на второй план. Не замечая более своего скучающего партнера, он разрешился серией уточняющих вопросов.

Рожнов без запинки отвечал на них. Легкость, которая обычно возникала в теле, когда жизнь подтверждала правильность выбранной им линии поведения, отлично стимулировала работу ума.

Покончив с вопросами, Лазуткин сказал следующее:

— Ты, Василий Тихонович, не переживай. Дело это я у тебя заберу, не по твоему оно областному огороду овощ. Если милиционеры приставать будут, не стесняйся, отправляй их прямо ко мне. Завтра жди от меня посланцев. Передашь им свидетеля. Но в управление его не тащи, мало ли что. Передачу организуй в больнице…

— Пригородного поселка Павловский, — подсказал Рожнов.

— Вот-вот, именно там. Результаты экспертиз и вещдоки по делу тоже передашь. Володину прикажи никаких шагов не предпринимать. Пусть вообще забудет, что от свидетеля слышал. И ты тоже забудь. С вас того довольно, что такого карася не проморгали. За это, обещаю, без наград не останетесь. Если действительно на оборотней выйдем, сверли дырочку для ордена. И Володина твоего не обидим.

— Спасибо, Юрий Денисович, — Только… — Польщенный Рожнов вспомнил про отданные Володину распоряжения. — Словом, я тут кое-какую инициативу проявил, посчитал, так лучше будет. Прикажите свернуть?

— Никакой инициативы, — категорично потребовал Лазуткин, даже не удосужившись спросить, в чем, собственно, она заключалась. — Передашь дело и жди награды.

«Награда — это хорошо, особенно орден. Он бы меня от пенсии, как минимум, на годок-другой застраховал, — все еще продолжая находиться под впечатлением от разговора с начальством, подумал Рожнов. — Только навряд ли он мне обломится. Треп Лазуткина об ордене не более чем бодрящая пилюля, чтобы у меня подметки дымились от усердия. Ордена и среди московских товарищей рассосутся. Число их в центральном аппарате немалое, а груди широкие. В общем, обольщаться не стоит. Да я и не обольщаюсь. Не за орден усердствовать буду, а за укрепление своих позиций. Лишний раз докажу, что старый конь иногда поглубже молодого пашет».

Из управления Володин поехал домой. Открыв дверь своим ключом, заметил на шкафчике для обуви прижатую сверху шариковой ручкой записку от жены. Жена сообщала, что их дочь Галочка и зять Стасик приглашены сегодня на вечеринку, и она до их возвращения на квартире молодых будет присматривать за годовалым внуком Сереженькой. Дмитрию Ивановичу предлагалось, покормив Кирюшу, присоединиться к ней с внуком и провести остаток выходного втроем.

Сибирского кота Кирюшу Володин нашел на привычном месте в гостиной. Старый жирный кастрат приветствовал его из кресла широким ленивым зевком. После стерилизации он не утратил интерес лишь к еде и сну.

— Ах ты, свинтус, — Для приличия мог бы нос в прихожую высунуть, хозяин пришел все-таки, — пожурил кота подполковник.

Выговор расшевелил совесть в упитанном Кирюше. Он спрыгнул с кресла, блаженно потянулся и, заглаживая вину, потерся пухлым бочком о ногу Володина. Пощекотав кота за ухом, подполковник отправился в ванную мыть руки. Кирюша за ним не пошел, он всегда избегал лишней суеты. Величественно и высоко неся пышный хвост, представитель семейства кошачьих прошествовал сразу на кухню к своей пустой миске. И первое, что Володин увидел, войдя в кухню, были его томные просящие глаза.

Вывалив в миску зверя содержимое пакетика с надписью «Вискас», подполковник открыл холодильник. На его вмонтированной в дверцу полке стояла бутылка с финской водкой. Несмотря на западное происхождение, Володин уважал ее больше любой отечественной марки. После нее он никогда не страдал головной болью и прочими «прелестями» похмелья. Водка ему понадобилась помянуть Валерку Орловского. На официальные поминки не попал, так хотя бы в индивидуальном порядке помянет друга.

Закрывая входную дверь, услышал телефонный звонок. Первым пришло на ум — жена. Записки ей мало показалось. Беспокойные все-таки существа эти женщины.

Володин вернулся в квартиру.

— Слушай, Володин, — донесся из трубки искаженный простудой голос Рожнова, — мы с тобой парились, перечень мероприятий касательно забайкальского дела составили. Так вот, поспешили мы. Я с Москвой для страховки проконсультировался, и она наши замыслы не одобрила. Приказано никакой самодеятельности не проявлять. Завтра Лазуткин пришлет к нам людей. Сдадим свидетеля им с рук на руки и поставим точку в этой истории.

— Почему такая спешка? — удивился подполковник. — Дали бы человеку сперва долечиться.

Рожнов недовольно кашлянул:

— Москва перед нами отчитываться не обязана. Сказано завтра, значит, завтра. Ответ на свой запрос в министерство обороны уничтожь. Не читая. Допрос Петрова отменяется. Единственное — узнай у него, где золото припрятал, изыми и мне передай. Больше, специально повторяю, никакой самодеятельности. А то знаю я твой норов…

— Понял.

— Ну, будь здоров.

— И вам того же, Василий Тихонович.

Володин зло воткнул трубку радиотелефона в нишу зарядного устройства. Он это дело раскручивать начал, а его беспардонно в сторону. Противно! Законов всяких, правил, моральных принципов навыдумывали. Других их соблюдать заставляем, а сами…

Неприятный осадок от телефонного разговора с Рожновым тяготил его на протяжении всего пути к дому дочери.

Шагая от машины к подъезду, подполковник заметил на балконе жену с внуком на руках. Дмитрий Иванович помахал им. Жена, ответив ему тем же, наклонила голову и что-то сказала мальчонке. Сереженька с умиленно-сосредоточенным личиком вытянул свою крохотную ладошку в направлении деда, растопыренные пальчики ребенка запорхали в воздухе вверх–вниз, вверх-вниз. Лицо Володина расплылось в счастливой улыбке, и он совсем уже другим человеком скользнул в полумрак подъезда.

Домой от дочери супруги вернулись почти в двенадцать. По очереди приняли душ. Володин мылся вторым. Войдя в спальню, он застал жену у зеркала с баночкой ночного крема от морщин в руках. На прикроватном коврике не менее сосредоточенно вершил вечерний туалет увалень Кирюша. Вынашиваемые им на ночь планы были прозрачны как стеклышко: кот собирался сменить поднадоевшее за день кресло на место в ногах хозяев.

Дмитрий Иванович завел будильник на семь утра и поставил его на прикроватную тумбочку рядом с ночником и двумя телефонами — мобильным и домашним.

— Ложимся? — спросил он жену, сбросив банный халат и облачась в ночную пижаму.

— А молоко выпить опять забыл?

— Забыл, — виновато признался Володин.

— Марш на кухню. Там тебя твой стакан дожидается.

Подполковник покорно повиновался.

Молоко он не любил. Но примерно с месяц назад жена прочитала статью одного профессора, посвятившего половину своей жизни изучению влияния этого продукта на здоровье человека. В ней ученый утверждал, что тот, кто в течение шести месяцев каждый день выпивает двести граммов молока перед сном, продлевает себе жизнь на один год. Статья произвела на супругу Дмитрия Ивановича впечатление. На следующий же день она начала регулярно принимать оздоровительную дозу молока на ночь не только сама, но и вынудила мужа дать слово следовать ее примеру.

Накрытый салфеткой стакан Володин нашел на обеденном столе. Он выпил белую жидкость, как микстуру, залпом и без всякого удовольствия. Посуду из-за врожденной аккуратности грязной на столе не оставил, понес к мойке. Открывая воду, услышал пиликанье телефона.

«Галка, наверное, — подумал. — Беспокоится, благополучно ли родители до дому добрались».

В кухню вошла жена.

— Тебя. — Она протянула трубку радиотелефона. — С работы.

Володин недовольно повел плечами. Поставив мокрый стакан в мойку, и, поспешно вытерев руки кухонным полотенцем, потянулся к трубке.

Его ждало ошеломляющее сообщение. На Павловскую больницу совершено дерзкое нападение. Петров бесследно исчез.

— Ложись без меня, — крикнул Дмитрий Иванович жене и побежал одеваться.

Глава 2

Разговор с Рожновым отбил у генерал-лейтенанта Лазуткина охоту играть в теннис. Он извинился перед партнером и с задумчиво склоненной головой, покинул корт.

В раздевалке не было ни души.

Отнеся свой сотовый телефон подальше от страдающих дальнозоркостью глаз, генерал набрал на клавиатуре номер председателя Ассоциации бывших военнослужащих «Слава» Воронина. Договорившись о встрече, Лазуткин снял с себя тренировочный костюм, достал из закрепленного за ним шкафчика банные принадлежности и отправился в душ.

Юрий Денисович был человеком умным, к тому же без предрассудков. К своим пятидесяти пяти годам он достиг очень многого и в служебной карьере, и в бизнесе, хотя по закону заниматься им не имел права. А как устоять от соблазна, когда такие бешеные деньги вокруг в конце восьмидесятых закрутились? Получишь свое офицерское жалование, пересчитаешь, потом неделю чувствуешь себя униженным и оскорбленным. Ты, вершитель судеб людских, щит и меч мировой державы, зарабатываешь как какой-нибудь мелкий торгаш. Лазуткин, в то время полковник, начал с малого — с неофициальных услуг по защите коммерческих фирм от рэкета. Не жлобствовал, не норовил каждую копейку себе в карман засунуть. И не забывал со своим непосредственным начальником делиться, благодаря чему спокойно спал по ночам и всех своих коллег-полковников легко обскакал, когда вдруг освободилась генеральская должность.

В начале девяностых Юрий Денисович развернулся по-настоящему. Создал сеть фирм, в том числе на офшорах, под формальным руководством доверенных людей заставил платить отступные ряд крупных подпольных дельцов, производивших табачные изделия, оттяпал кусок у нелегального бизнеса морепродуктов. И так далее, и тому подобное. Нечистые денежки тщательно отмывались в запутанной сети подконтрольных фирм. Позже в поле зрения потихоньку богатеющего Юрия Денисовича попала Ассоциация бывших военнослужащих «Слава». Его заинтересовали принадлежащие ассоциации предприятия инвалидов, пользующиеся налоговыми льготами. Возглавлял «Славу» небезызвестный Лазуткину бывший генерал КГБ Анатолий Герасимович Воронин, погоревший в девяносто первом из-за симпатий к ГКЧП. Наведя о генерале справки, он узнал, что Воронин до сих пор является убежденным коммунистом, ярым сторонником возрождения социалистического строя и, что самое примечательное, продолжает всерьез верить в возможность восстановления в России свергнутого режима. На этих слабостях Лазуткин и сыграл, нагрянув к нему с визитом.

Для начала Юрий Денисович представился особой, озабоченной положением бывших военнослужащих и страстно желающего внести свой вклад в святое дело борьбы за их достойное существование. Оставив свою визитку, Лазуткин, в случае надобности, предложил Воронину без стеснения обращаться к нему. Председатель ассоциации проглотил наживку. Генералы начали встречаться. В их беседах Лазуткин неизменно поругивал бардак во власти и при всякой возможности выставлял себя приверженцем социализма. Симпатия Воронина к нему росла. Он сам предложил перейти Лазуткину на «ты», хотя по возрасту был старше, более чем на десять лет. Тут Юрий Денисович понял, что его час пробил и поделился своей мечтой уйти в отставку и оставшуюся часть жизни посвятить себя политической деятельности. Создать партию под названием Независимая народная партия России, выйти на политическую арену и, завоевав доверие избирателей, пробиться на выборах в Думу. Конечная же его цель — лишение власти кучки политических авантюристов, разрушающих Россию, навязывающих народу чуждые ему формы государственного устройства. Рисуя перед Ворониным радужные перспективы, Лазуткин намекнул, что у него на примете немалое количество влиятельных единомышленников, готовых стать ядром будущей партии. Потом, испустив «искренний» вздох сожаления, заговорил о трудностях. Мол, в современном мире на одной моральной поддержке грандиозного начинания далеко не уедешь. Сегодня для популяризации молодой партии в массах, для создания и технического обустройства работоспособных представительств по всей стране, для подготовки высокообразованных партийных кадров, способных побеждать в дискуссиях своих политических противников, требуются огромные средства. Какую-то их часть дадут добровольные пожертвования. Остальное нужно заработать. И он знает, как и на чем. Но вот беда! Как лицо государственное, он не имеет права заниматься предпринимательством. Потому идет другим путем. Он находит подходящих партнеров и предлагает долгосрочное сотрудничество в части реализации их фирмами высокодоходных проектов. Суть его в том, что всю техническую часть проекта осуществляет фирма, а он прикрывает проводимые ею операции от возможных происков со стороны криминального мира, конкурентов и придирок коррумпированных чиновников из контролирующих учреждений.

Перспективы, рисуемые Юрием Денисовичем, заинтересовали Воронина. К концу разговора он почти уверовал в свой шанс в будущем заполучить депутатское кресло. С неменьшим интересом отнесся Воронин к идее экономического сотрудничества, как бы невзначай вброшенной в разговор собеседником. Ассоциация едва сводила концы с концами. И Воронин был непрочь заткнуть дыры в ее бюджете за счет творческих идей Лазуткина.

Через три месяца «Слава» вовсю пахала на Лазуткина. Со временем в ключевые звенья ассоциации Юрий Денисович внедрил верных людей и по существу стал ее «серым кардиналом».

Около двух лет дела, проворачиваемые через ассоциацию, шли без сбоев. Правда, приходилось мириться с одним неудобством: Воронин, периодически донимал расспросами о ходе создания обещанной партии. Лазуткин вдохновенно врал об успехах, но в конце всегда подчеркивал, что задача эта нешуточная и требует тщательной подготовки, иначе их партия по примеру многих других может оказаться недолговечным карликом со смехотворным рейтингом поддержки населения в один-два процента. Старый коммунист проглатывал успокоительное и продолжал работать. А работать и руководить он умел. Скажи только, что от него требуется и, будь спокоен: в назначенный срок придет и доложит о выполнении. Именно поэтому Юрий Денисович терпеливо выслушивал его хвалебные речи в адрес Советского Союза и его создателей–коммунистов, сопровождая их одобрительными репликами. Словом, не торопился отнять у старика трон председателя «Славы».

Когда в наступившем 1999 году по кабинетам ФСБ прокатились первые слухи о скорой досрочной перемене власти в стране, притом в пользу «конторы», Лазуткин сразу подумал о главном ее последствии — переделе собственности. Прежний правящий клан начнет ослабевать и распадаться. Те, кто сейчас находится под его зонтиком, потеряют былую неуязвимость и станут куда сговорчивее, чем раньше. Тут к кое-кому из них постучится он и предложит свои услуги в плане безопасности, при этом на кристально честных условиях. Его давно интересовали некоторые пакеты акций. Он попросит продать их указанной им фирме по цене немного ниже рыночной, зато в будущем пообещает не требовать регулярных откатов. Они — воробьи стреляные, сообразят, что у него условия выгоднее, чем у других. Сделка выйдет мирной, честной и чистой. Фирму-получателя предполагалось искусственно обанкротить, и тогда акции в счет погашения долгов по кредитам отойдут к ее банку-кредитору, принадлежавшему сыну Лазуткина. Таким образом, не бросив на репутацию сына ни единого пятнышка, отец собирался обеспечить отпрыска контрольными пакетами акций высокорентабельных сырьевых предприятий.

Стоимость акций, по которым Юрий Денисович исходил слюной, была велика. Чтобы поскорее наскрести необходимую сумму, Лазуткин принялся искать дополнительные способы обогащения. Один из них заключался в налете на бывшую турбазу в глухом районе Забайкалья, а ныне перевалочный пункт нелегально добытого золота в огромном регионе, простирающемся от Байкала до Камчатки и Приморья. Турбазой владела организованная преступная группировка, с которой вот уже много лет бесплодно боролись порядком погрязшие в коррупции сотрудники тамошнего РУБОП. Вследствие беспомощности РУБОП к делу подключилась ФСБ. Недавно ее осведомитель стукнул о скоплении на объекте крупной партии драгметалла и назвал дату его вывоза в Приморье с целью последующей переправки за границу морским путем. Стоявший на кону куш стоил риска.

Фургон был захвачен на выезде с турбазы и временно спрятан на заброшенном руднике. Операция, как доложил Воронин, прошла гладко. И вдруг этот звонок Рожнова…

Смыв в душе пот, выжатый из него игрой, Лазуткин отправился в район площади Гагарина. Там среди окружавших ее жилых массивов затерялся двор, где он договорился встретиться с Ворониным. Центральную часть двора занимала детская площадка, прикрываемая от солнца и взглядов с верхних этажей разросшимися старыми деревьями. По углам площадки, спинками к живой изгороди, фиксировавшей ее границы, стояли четыре скамейки. Изобилия молодых семей в близлежащих домах не наблюдалось, поэтому детей сюда приводили редко. А если и приводили, то, как правило, не более одного или двух. Так что дефицит свободных мест для сидения здесь никогда не испытывался.

Лазуткин вошел во двор.

Воронин сидел на скамейке, с которой через проход в живой изгороди можно было видеть каждого входящего сюда с улицы. Поджарый, седой, с заостренным носом и немного гипнотическим взглядом серо-голубых глаз он, сильно смахивал на покойного идеолога КПСС Михаила Андреевича Суслова.

Лазуткин с надутым лицом молча, протянул руку.

— Ты, Юрий Денисович, гляжу, сегодня не в настроении, — пожав руку, первым заговорил Воронин.

— Откуда же ему взяться, настроению-то, если ты, Анатолий Герасимович, мне такую свинью подложил? — сверкнул на него глазами Лазуткин. — Я ночами не спал, прибрасывая да прикидывая, как у криминала украденные у народа богатства вернуть и на благое дело создания нашей партии направить. Прибросил, прикинул. Львиную долю всей работы на себя взял. Тебе оставалось лишь точку последнюю в ней поставить. А ты вместо точки корявую запятую вывел и от меня сие скрыл.

Воронина умом бог не обидел. С первых слов догадался, в чем его Лазуткин обвинить собирается, потому что всего один за ним грех числился — выживший свидетель Петров из их последнего дела, связанного с забайкальским золотом.

— Прости, Юрий Денисович! — покаянно роняя голову на грудь, с чувством глубокой вины произнес он. — Сам из-за этого вторую ночь не сплю. Новая власть народ вконец испортила. Добросовестного исполнителя днем с огнем не сыщешь. Уж насколько я в командире забайкальской группы не сомневался, а и он подвел — упустил свидетеля. Спасибо, тот обыкновенным мужиком оказался и о том, как правильно на дно лечь, никакого понятия не имел. Несмышленыш в наших делах, одним словом. Больше чем на неделю не хватило. Засветился. Ну, я и рассудил: зачем тебя по пустякам тревожить, сам управлюсь. С виновного стружку снял и велел промах исправить.

— И что, исправил виновный промах? — насмешливо спросил Лазуткин.

Воронин потупился:

— Еще не докладывал.

— И не доложит. На том свете он, со всеми своими помощниками. Покрошил их твой несмышленыш, как сухарики для птичек.

— Всех четверых?! — Пораженный Воронин даже привстал со скамейки.

— Троих лично, а четвертый еще раньше под грузовик попал, когда после неудачного покушения ноги уносил.

— А сам?

— Парой царапин отделался. Сейчас в больничке их залечивает.

— Вот везучий.

— Может, везучий, а может, кадры у тебя так себе. Но ни первое, ни второе, как понимаешь, для такого зубра, как ты, не оправдание. Однако ругать тебя задним числом пустая трата времени. Время сейчас не на ругань тратить надо, а на спасение золота. И на нашу удачу, тот, за кем твой Столяр так неуклюже охотился, пока не выболтал точные координаты места, где оно спрятано. С него из-за ранения даже показания по всей форме не сняли. Нет ни протокола допроса, ни вещественных доказательств. Пожалели, дали до понедельника здоровье поправить. Выходит, ничего у сотрудников местного УФСБ нет, кроме свидетеля. Как его не станет, вообще на мель сядут. Тут еще я за них возьмусь, прикажу убийц Петрова в недельный срок найти. А через неделю разгоню всех к чертовой бабушке. Видишь, у меня все просчитано, лишь бы твои мастера опять не напортачили.

— Сам поеду! — с неожиданной для Лазуткина экспрессией воскликнул его собеседник. — За всем прослежу, все лично проконтролирую.

Юрий Денисович, чей взгляд до этого лениво бродил в пространстве между качелями, шведской стенкой и песочницей, повернулся к Воронину.

— Остынь и дослушай до конца, — остановил он компаньона. — Петров этот признал в командире твоей незадачливой группы бывшего товарища по оружию. Ребятки, как мне доложили, встречались на войне в Афганистане, и он вспомнил имя Столяра и некоторые подробности его биографии. Один ретивый подполковник по фамилии Володин отправил запрос на установление Бориной личности в министерство обороны. Я, разумеется, запретил копать дальше, велев в понедельник передать все наработки по делу и свидетеля моим людям. Но если Петров будет нынешней ночью убит, положение изменится. Оно вынудит меня поневоле санкционировать активность по линии Столяра. И до того, как мои люди выйдут на охранное предприятие «Титан», где директорствовал майор, ты должен замести все дорожки, ведущие от него к нам. Значит, тебе, мой друг, лучше оставаться здесь, в Москве, и вплотную заняться «Титаном».

Воронин, скрестив руки на груди, тяжело навалился спиной на спинку скамейки:

— Виноват. Сам обязан был сообразить насчет «Титана».

— Да бог с ними, с извинениями, — махнул рукой Лазуткин. — Главное, еще и с «Титаном» не накосячь.

— Что ты! Что ты! — вновь оживился Воронин, — Положение под контролем. Дискету из тайника с данными на наше секретное подразделение «Меч» я сегодня же изыму. Кое-какое оружие, снаряжение и учебные пособия, не используемые в работе и обучении охранных служб, прикажу вывезти. В той или иной степени осведомленных о «Мече» сотрудников фирмы хорошенько проинструктирую, как вести себя на случай проверки. Для страховки подброшу в кабинет Столяра две-три улики, косвенно намекающие на связи покойного директора с криминальным миром. Валюты чуток в сейфе оставлю. В общем, создам видимость, что он на свой страх и риск подрабатывал на заказных убийствах, для чего привлекал себе в помощь кое-кого из алчных до денег охранников.

— Правильно мыслишь. Узнаю прежнего генерала Воронина, — улыбнулся Лазуткин. — А с Петровым чтобы твои люди к утру управились. Работа несложная. Больничка, где Петров лечится, в глухомани, именуемой пригородным поселком Павловский, находится. Охрана — один человек из местного УФСБ. Больничная не в счет, одно название что охрана.

Глава 3

В больницу Петрова привезли около полуночи. Дежурный врач наложил на рану несколько швов, медсестра сделала перевязку и обработала разбитую губу и синяки. Новому пациенту велели переодеться в мешковатую пижаму и определили на свободную койку в многоместной палате.

Измотанный за день Олег с удовольствием вытянулся на казенном ложе. Пожилая с ласковыми, как у доброй феи, глазами медсестра, пожелав ему спокойной ночи, тихо прикрыла за собой дверь. Она же утром сообщила о переводе в другое помещение.

В коридоре Петров наткнулся на молодого старшего лейтенанта Иванушкина, сопровождавшего его от дачи Орловского до больницы.

— Вы что, провели тут всю ночь? — удивился Олег.

— Ну да. Вам теперь положена круглосуточная охрана, — объяснил Иванушкин. — Скоро меня сменит другой сотрудник. Будем охранять вас по очереди до полного выздоровления.

Новая палата с табличкой «№1» располагалась у самого входа в хирургическое отделение. Когда Петров вошел в нее, у него чуть не открылся рот от удивления. Настоящий гостиничный номер! Паркетный пол, тюль на окне, столик, два стула, встроенный в стену шкаф, телевизор. По обе стороны от окна две современные кровати в комплекте с тумбочками и модерновыми светильниками над изголовьем. Перед кроватями на полу по маленькому коврику.

Отдельный санузел добил его окончательно. Унитаз, умывальник с зеркалом, душ — все новенькое, импортное. На полочке под зеркалом дозатор с жидким мылом и тюбик зубной пасты. На крючках рядом с кабинкой душа два свежих полотенца, на крышке бачка унитаза рулон туалетной бумаги. Не хватало лишь принадлежностей для бритья, зубной щетки и расчески.

— Мы, случайно, не ошиблись дверью? — сам собою вырвался наивный вопрос.

— Не ошиблись, — успокоил его Иванушкин и вежливым «спасибо» дал понять медсестре, что она свободна.

Медсестра ушла. Закрыв за ней дверь на ключ, лейтенант лаконично предложил подопечному:

— Располагайтесь.

— И за какие заслуги мне такие хоромы? — полюбопытствовал Олег, останавливаясь перед стенным шкафом.

— Здесь проще обеспечивать вашу безопасность.

— А нельзя ли сюда перенести мою одежду? — обратился Петров к своему телохранителю, открыв шкаф и разглядывая его пустое нутро.

— Забыли, в каком она была состоянии, когда вас сюда доставили?

— Пуля и кровь испортили только куртку и рубаху. Джинсы, помнится, не пострадали.

— Зачем вам они в палате, скажите на милость?

— В них кошелек лежал…

— Боитесь, свистнут, — усмехнулся Иванушкин, присаживаясь на край одной из кроватей. — Не волнуйтесь, у вас точно не посмеют, нас побоятся.

— Причем тут это? Мне деньги нужны. Хочу купить зубную щетку, станок для бритья, расческу и сигареты. Надеюсь, при больнице функционирует торговая точка, где это можно сделать?

— Не могу сказать, я здесь не дольше вашего.

— Ладно, спрошу у кого-нибудь из персонала.

— Забиваете голову всякой чепухой! — Иванушкин недовольно заерзал на больничном ложе. — Не надо ни у кого ничего спрашивать. Я позвоню своему сменщику, и он все купит.

Не став больше настаивать, Олег приблизился к окну и отвел край гардины в сторону. Прямо под окном, в метре от него, чернел прямоугольник плоской крыши, одноэтажной пристройки, крытой просмоленным рубероидом. На самом ее краю сиротливо лежала пустая пивная бутылка, неизвестно когда и зачем заброшенная сюда неизвестным любителем пенистого напитка.

Оборудованная под пост охраны пристройка появилась сравнительно недавно, когда резкое ухудшение криминальной обстановки по всей стране вынудило больницы обзаводиться собственной службой безопасности. Из ее окон можно было контролировать главный вход в больницу и часть двора.

Взгляд Олега пробился сквозь редкую растительность больничного парка до самых въездных ворот. От них к крыльцу главного входа, чей навес виднелся левее пристройки, вела асфальтовая дорожка.

— Ложитесь-ка лучше в постель и вздремните лишний часок до утреннего обхода. И вам полезно, и мне спокойнее, — предложил Иванушкин.

Предложение, похожее на приказ, заставило Олега вспомнить о его шатком положении. Рано он расслабился: история с золотом далеко не закончена.

Петров лег на кровать лицом к стене и задумался.

Вчера, на даче, Володину удалось расположить его к себе и заставить поверить, что в лице приятеля Орловского он обрел так необходимого ему союзника. Поведение старшего лейтенанта поколебало веру Олега в наконец обретенную им гарантию безопасности. Не исключено, что подполковник просто выясняет, какие силы могут ополчиться против него и насколько ему, Володину, опасно становиться у них на пути. Выяснив он, возможно, сочтет за лучшее отойти в сторону. Резонно, ведь своя рубаха ближе к телу. В таком случае приставленный к нему Иванушкин скорее выполняет функции надзирателя, чем телохранителя, и вскоре он, Петров, может оказаться в такой мышеловке, в какой еще не оказывался со времени своего бегства из Забайкалья. В Забайкалье у него все-таки был на руках паспорт, немного денег и нормальная одежда, а не старая больничная пижама. И место на примете, где можно укрыться. Теперь же ничего этого нет. Даже хуже: есть неусыпное око охраны. Допустим, он все-таки изловчится и сбежит. В пижаме без документов и без рубля в кармане далеко ли уйдешь?..

Прошла суббота, пролетело воскресенье. Олегу два раза на дню обрабатывали рану, меняли повязки, кололи уколы. Он быстро шел на поправку. Неприятные ощущения в левой стороне груди и под мышкой почти не напоминали о себе. Свободное от процедур время он проводил в обществе одного из сменных телохранителей в своей роскошной палате с запертой изнутри на два полных оборота ключа дверью. Выходить отсюда ему запрещали даже в пищеблок. О прогулке во дворе и заикаться не стоило, а он бы с удовольствием побродил среди деревьев, здоровье позволяло. Выбор времяпровождения был сильно ограничен: либо телевизор, либо общение с Иванушкиным или его сменщиком. Но о чем болтать с едва знакомыми молодыми офицерами ФСБ, не склонными к задушевным беседам? Особенно с такими, как он, лицами с неопределенным статусом: то ли под охраной, то ли под надзором. Впрочем, после утреннего субботнего общения с Иванушкиным Олега не очень-то тянуло на беседы. Виду, что ему не очень уютно в обществе своих телохранителей, он, естественно, старался не подавать. Бодрым тоном перебрасывался с ними короткими фразами, если требовалось. Иногда, имитируя хорошее настроение, минуту-другую негромко насвистывал мотивчик какой-нибудь песенки. Однако львиную долю свободного от лечения и принятия пищи времени проводил перед телевизором. Или, сидя на подоконнике у приоткрытого окна, подолгу наблюдал за жизнью больничного двора. Его поведение, по-видимому, устраивало обоих телохранителей. Во всяком случае, никто из них не высказывал своего неудовольствия на этот счет.

В отличие от двух предыдущих дней, проведенных Олегом в больнице, понедельник начался неожиданно бурно.

За воскресными вечерними новостями по первому каналу пустили американскую мелодраму. Из-за частой рекламы она затянулся до полуночи.

«Кажется, на сегодня телевизора с меня довольно», — подумал Олег, выдержав минут десять последовавший за нею боевик.

Он покосился на Иванушкина.

Лейтенант сидел на соседней кровати и при свете светильника листал прихваченную из дому книгу. Днем Олегу удалось разглядеть ее название — «Тактика рукопашного боя».

— Ну, теперь на горшок и спать, — в голос сообщил Олег о своих ближайших планах.

— Давно пора, — не отрываясь от книги, отозвался Иванушкин. — Раненому куда полезнее ночью спать, чем смотреть шизофренические американские фильмы.

— А если не спится? Когда целый день лежишь бревном или сидишь, сложа руки, откуда хорошему сну взяться? Я же не Обломов.

— Я тоже не Обломов, но на вашем бы месте от бессонницы не страдал. За все прошлые и будущие недосыпы отоспался бы.

— Ох, не уверен, — вздохнул Олег, выключая телевизор и исчезая за дверью санузла.

Приняв душ, он возвратился в палату. Открыл окно, сел на подоконник, закурил. Почти час как начались новые сутки, но сна ни в одном глазу.

Внизу горел одинокий фонарь, сносно освещая участок между парадным входом в больницу и пристройкой. Дальше до самых ворот, за которыми горели огни улицы, господствовала темнота. Дырявый бюджет больницы вынуждал экономить на всем.

Олег выкурил половину сигареты, когда с улицы в больничный двор завернула машина. Веер света от фар врезался в освещенную фонарем зону и растворился в ней, а невидимый до того корпус машины наоборот обрел свои неразличимые в темноте очертания микроавтобуса с надписью из крупных красных букв на боку. Олег напряг зрение и прочитал: «Аварийная».

Чуть не клюнув бампером нижние ступеньки лестницы парадного, аварийная остановилась. Из нее выпрыгнула коренастая мужская фигура в грубой рабочей куртке с чемоданчиком в руке. Мужчина оценивающе глянул на закрытое парадное, потом на окно пристройки, на фоне внутреннего освещения которого чернел силуэт привлеченного появлением машины охранника. Когда он приблизился к пристройке, охранник открыл похожее на форточку окошко, расположенное на входной двери.

— Аварийная, — ворвался в окошко недовольный голос снаружи. — Заперлись, мать вашу, как в банке.

— А тебя кто сюда приглашал? — в тон ему отозвался охранник.

— Да ваши же, из хирургического отделения. Водопроводная труба, сказали, накрылась, и вода по-черному хлещет.

— Первый раз слышу. Сейчас проверим.

Охранник отошел к столу с телефоном. Перебросившись по нему с кем-то несколькими фразами, вернулся к окошку.

— Разыграл вас кто-то. Водопровод в хирургическом отделении целее не бывает, — сказал он с трудом подавив зевок.

— Вот сволочь! Убил бы! — рявкнул разъяренный ремонтник.

— Ты лучше диспетчеру своему по шее настучи, — посоветовал охранник. — Его вина. Перезвонить поленился для подстраховки.

— Для этого надо в голове что-то иметь. А у нас на телефоне пусточердачная фифа сидит. У нее на уме одни тряпки да ухажеры. И выгнать нельзя — блатная.

— Сочувствую.

Охранник собрался было закрыть окошко, но работник аварийной службы остановил его:

— Погоди, надо акт о ложном вызове составить. — Он потряс в воздухе листком бумаги. — Не в потемках же на коленке мне писать.

Как тут откажешь.

— Зайди. — Охранник отодвинул засов на двери. — Только не рассусоливай, у нас на посту посторонним находиться не положено.

— Не переживай, я на руку скор, — заверил проситель. — Да, свяжись с хирургией, пусть человек от них спустится акт подмахнуть.

— Моей одной закорючки разве мало?

— По мне хоть ни одной. Но моего мнения, извини, не спрашивали, когда порядок оформления документа утверждали.

— Хорошо, сейчас позову кого-нибудь. — сдался охранник.

На столе рядом с настольной лампой стоял телефон. Охранник повернулся к нему и оказался спиной к ремонтнику. В воздухе мелькнул, электрошокер. Голубоватый трескучий разряд прошил полоску шеи над воротом рубашки охранника. Падая, тот задел угол шаткого стола. Стол подпрыгнул и накренился. Телефонный аппарат вместе с настольной лампой первыми слетели на пол. За ними с грохотом завалился на бок сам стол, увлекаемый безвольным телом.

Вызванный падением стола шум отвлек Иванушкина от чтения. Лейтенант отложил книгу и встал с кровати. Потирая затекшую поясницу, подошел к окну:

— Что за гром среди ясного неба?

Олег, разобравший кое-что из разговора внизу, объяснил:

— Аварийная служба приехала. Кажется, в больнице нелады с водопроводом. А как охранник ремонтника внутрь пустил, тут и загремело, как будто что-то тяжелое опрокинули по неловкости.

— Спущусь. Гляну, что у них, — сказал Иванушкин, не столько обеспокоенный появлением аварийной службы, сколько из желания размяться.

Стоило ему выйти из палаты, как «ремонтник» снова появился во дворе. В четыре шага перекрыв расстояние до машины, он рванул дверцу салона, зашвырнул в него чемоданчик и отрывисто, но негромко произнес какое-то очень похожее на команду слово.

Из «буханки» водоканала выпрыгнули двое в надвинутых до бровей кепках. Разглядев в их руках по пистолету с удлиненной за счет глушителя конфигурацией ствола, Олег отпрянул вглубь палаты. Он сразу догадался, по чью душу пожаловали те, внизу.

«Надо предупредить Иванушкина!» — стало первой толковой мыслью.

Петров схватился за ручку двери, однако тут же разжал пальцы, различив снаружи быстрые шаги и отданное кому-то распоряжение: «Присмотри за входом. Я у медсестры выясню, где он».

Не иначе лейтенант уже отключен или того хуже.

Раненый на цыпочках повернул назад. Где-то посередине между дверью и окном его обостренный опасностью слух уловил возглас в глубине коридора. Медсестра! Один из налетчиков уже прессует дежурную медсестру, выясняя, в какой он палате. И то, как скоро он добьется своего, вопрос одной-минуты.

Олег сделал круг по палате, выключая горящие у изголовий кроватей светильники и подбежал к окну.

Запущенный двигатель микроавтобуса тихо пофыркивал на холостом ходу. Водительская дверца — настежь, запрыгивай в кабину и трогай. Знакомый Олегу по недавней беседе с охранником тип в рабочей куртке, как хищник в тесной клетке, нервно прохаживался от машины до пристройки: четыре шага туда, четыре обратно. Кисть правой руки по запястье он прятал под курткой, не желая, по-видимому, без надобности афишировать, что вооружен.

Когда он повернулся лицом к машине, Петров выпрыгнул из окна на крышу пристройки. За спиной, в палате, тоненько пискнула плохо смазанная петля двери, щелкнул выключатель верхнего света.

Свет ударил по черной просмоленной крыше.

Плотно прижимаясь лопатками к холодной каменной стене больницы, Олег вытянулся вдоль нее под прикрытием выступа подоконника окна палаты.

Ворвавшийся в палату субъект подбежал к окну Вместе с вырисовавшейся на фоне освещенного участка крыши его тенью, раздался негромкий свист.

— Взяли? — донеслось снизу.

— Ушел. Через это окно, другого пути у него не было.

Человек внизу ругнулся и приказал:

— Пулей вниз! Оба!

Тень исчезла. Подчеркнуто громко хлопнула брошенная на сквозняке открытой дверь палаты.

Олег лег на живот и осторожно пополз к краю крыши. Рана мешала полноценно работать левой рукой, и он продвигался неуклюже, как черепаха.

Тем временем охотившаяся за ним троица собралась во дворе.

— Он мог спуститься только с противоположной стороны пристройки и двигаться под ее прикрытием вдоль фасада больницы, иначе я бы его заметил. Попробуем догнать. Он ранен и не мог далеко уйти, — донеслось снизу.

Олег услыхал удаляющийся топот ног и приподнял голову. Его внимание сосредоточилось на открытой дверце машины. Вот он самый верный путь к спасению! Беглец вскочил, поглубже втиснул ноги в великоватые ему больничные шлепанцы и прыгнул с крыши.

Боль в ране и отбитых ступнях двумя встречными волнами докатилась до самых внутренностей. Подавив ее усилием воли, Олег юркнул в кабину.

Войдя с места в крутой вираж, аварийная сделала разворот в сторону больничных ворот и вскоре огни ее задних фонарей исчезли за воротами больницы.

Олег не имел ни малейшего представления, куда едет. Просто гнал как угорелый по темным узким улочкам, наобум сворачивая то вправо, то влево. Чем дальше он удалялся от больницы, тем больше укреплялся в мысли, что эта ночная гонка лишь начало нового витка его злоключений. И найти благополучный выход из него в больничном одеянии, без денег и документов казалось утопией. Надо было срочно что-то придумать, иначе какой смысл в его бегстве? А для начала устроиться поудобнее.

Не останавливая машины, Олег поправил зеркало заднего вида и отрегулировал зазор между сиденьем и рулевым колесом. Полного удобства он достиг, вытащив из-под себя некий твердый предмет, который в горячке бегства почувствовал не сразу. Темнота в кабине мешала идентифицировать находку. Она удобно лежала в руке и походила на рукоятку большого ножа. Олег поднес ее к лобовому стеклу, где было светлее, и разглядел на одном из концов пару коротких рожек. Палец нащупал на корпусе предмета выпуклость кнопки. Нажал. Между рожками с треском заметалась яркая голубоватая дуга электрического разряда.

Олег притормозил от неожиданности.

Шокер! В его руке электрошокер. Суньтесь теперь — кому охота! На минуту он ощутил себя увереннее, но всего на минуту. Оружие сейчас не главное. В первую очередь нужна одежда. В больничной пижаме и шлепанцах, даже с шокером в кармане, он не боец.

Впереди показался абрис пострадавшего от пожара старого малоквартирного двухэтажного дома. Закопченная местами обвалившаяся крыша, лишенные стекол обгорелые рамы в окнах верхнего этажа, покрытые узорами сажи каменные стены. Покидая пепелища погорельцы обычно бросают на них подпорченные огнем или просто уже не нужные им вещи. В частности, и одежду. На что-то приличное, понятно, нечего надеяться. Но и в наряде распоследнего бомжа слоняться по городу безопаснее, чем в пижаме. На улицах больших городов бомжи сегодня не редкость. Кроме того, многие из них живут без документов, что тоже в определенных условиях может обернуться плюсом.

На въезде во двор сгоревшего дома не наблюдалось каких-либо заграждений. Олег свернул к нему. Описав дугу по просторному двору со сваленной в центре грудой обгорелого мусора, подогнал машину к единственному подъезду. И тут в его голове с запозданием мелькнула рациональная мысль поискать сначала что-нибудь из рабочей одежды в салоне аварийной. Ее осуществлению помешал внезапно ворвавшийся во двор легковой автомобиль. Мелькнув перед глазами Олега, он исчез из виду за горой из обгорелого мусора.

Петров с электрошокером в руке бесшумно соскользнул с водительского сиденья на землю. Под прикрытием мусорной кучи и темноты он, крадучись, двинулся в дальний конец двора выяснить, кого и зачем занесло сюда в столь поздний час.

Первым его слух уловил отборный мат. Спустя несколько секунд, Олег уже наблюдал, как двое здоровых парней тянут кого-то из кабины. Интонации и содержание коротких понукающих фраз выдавали в них братков. Учитывая время и место действия, третий мог быть только объектом их злонамеренных притязаний.

Не выключенные фары автомобиля заливали светом массив покосившихся сарайчиков и обособленно стоявший на некотором удалении от них деревянный туалет.

Бандиты втащили в поток света свой ночной «улов» — хорошо одетого брюнета лет тридцати. Его грубо развернули лицом к радиатору. Брюнет зажмурился и попытался вырваться. Бандит поздоровее саданул ему кулаком в живот. Фигура несчастного на несколько секунд обрела форму молодого месяца, затем пошатнулась и упала на колени.

— Теперь поговорим, — сказал ударивший его бандит.

— С вами? — превозмогая боль, прохрипел брюнет. — С какой стати? Везите к Потапу.

Смотревший на него сверху вниз браток весело гоготнул и повернулся к дружку:

— Слыхал, Грач? Пархатый к Потапу просится. Хитрый, сука, а дурак. С шестьюдесятью тоннами баксов ему не терпится распрощаться.

— Это у него мозги с перепугу в задницу опустились, — поставил свой диагноз Грач. — Ты уважь его Ящер, растолкуй интеллигентно что к чему.

— Объясню как в первом классе. — Ящер грубо схватил брюнета за подбородок и заставил поднять лицо. — Ты Потапу по счетчику шестьдесят штук «бакинских» должен, так?

— Ничего я не должен. Его счетчик чистый беспредел.

— Это ты ему сам скажешь, если с нами не договоришься. Он из тебя, кстати, за прятки с ним гигиеническую прокладку сделать обещал и своей любовнице подарить. А как твое особое мнение услышит, долг удвоит, а то и утроит.

— Пусть хоть удесятерит, у меня все равно денег таких нет.

— Не свисти. Ты же нору свою продал, думаешь, он не знает? И помимо выручки за хату, пока в ресторане директорствовал, карман туго набил. Потап из тебя все до последнего целкового выбьет и на корм червям пустит.

— Вам-то от того какая печаль?

— Нам никакой. Тебе печалиться надо, подохнешь ведь, — включился в разговор Грач. — Потому, Фима, тебе лучше с нами договориться.

— А поконкретнее.

— Отстегиваешь нам пятнаху штук в «зелени» и наслаждаешься житухой дальше, — внес окончательную ясность Ящер. — Согласен?

Тот, кого назвали Фимой, не удержалась от смеха:

— Вы, гляжу отчаянные. Хозяина кинуть собираетесь.

— Отвечай на вопрос, козел, остальное тебя не касается. — Грач замахнулся на него кулаком.

— Но у меня с собой две тысячи деревянных, не больше.

— Не проблема. Мы тебя туда, где остальные лежат, бесплатно с ветерком прокатим, — ухмыляясь, пообещал Ящер.

— Ага, так я и поверил, что вы на пятнахе успокоитесь. Все загребете, а меня прикончите, — заслоняя глаза ладонью от света фар, пошел в отказ Фима. — Везите к Потапу.

Взбешенный его несговорчивостью Ящер потерял терпение:

— Да я тебе без Потапа прямо здесь Холокост устрою! — Он схватил жертву за шиворот, подволок к туалету и с силой швырнул прямо на ее хлипкую дощатую дверцу. — В говне утонешь!

Пара подгнивших дощечек переломилась где-то на уровне бедер и несчастный Фима едва не провалился внутрь деревянной кабинки. Распаленный злостью Ящер сделал шаг вперед, но Грач стал у него на пути:

— Утопишь, когда деньги отдаст.

— Прости, сорвался. С ним по-хорошему, а он грубит, — сразу остывая при упоминании о деньгах, проворчал Ящер.

— Давай по-плохому, но без крайностей. — Грач достал зажигалку, чиркнул ею и поднес вспыхнувший огонек к лицу жертвы. — Когда я из него копченый окорок делать начну, по-другому запоет.

Фима попробовал уклониться. Ящер поймал его за лацканы пиджака и двинул коленом в печень. Фима упал. Бандит сел на него верхом, прижал к земле. Схватив одной рукой за подбородок, другой за волосы, повернул его голову лицом к зажигалке:

— Приступай, Грач.

Грач оглянулся по сторонам и вдруг потушил зажигалку:

— Момент. Он же так заверещит, что на другом конце города слышно будет. Хорошо бы ему сначала пасть заткнуть. — Он пошарил по карманам. — У тебя, Ящер, носовой платок есть?

— Откуда? Я же тебе не скрипач симфонического оркестра.

— Я тоже, — вздохнул Грач.

Ящер кивнул на пленника.

— Может, у него есть. — Потом вдруг вспомнил: — Постой, у меня в «бардачке» скотч лежит. Скотчем надежнее. Сгоняй к тачке, а я за ним присмотрю…

«Далеко зашло. Замордуют этого Фиму», — подумал Олег, перебрасывая шокер из левой руки в правую.

Конечно, не время ввязываться в чужие разборки. Сам, что называется, на ниточке между двумя мирами завис. Но отсиживаться в укрытии и безучастно наблюдать, как истязают человека, было стыдно.

Выставив на обозрение Олега свои обтянутые джинсами ягодицы, Грач по пояс залез в кабину. Ящер сидел на жертве к машине спиной, но если бы и обернулся, горящие фары не позволили бы ему разглядеть, что происходит возле нее.

Петров вырос сзади копавшегося в вещевом ящике Грача. Его подмывало с ходу вонзить электроды шокера в повернутую к нему задницу, но он сдержался. Удар электрического разряда в это место вряд ли бы оглушил бандита, потому он позволить Грачу вылезти из кабины…

Раз-другой окликнув Грача и не получив ответа, Ящер забеспокоился. Он приподнял край толстовки и вытащил засунутый за пояс пистолет. Поднимаясь, левой рукой потянул за собой пленника. Став за ним, как за щитом, подтолкнул того вперед и вскоре разглядел распростертого на земле дружка.

От желания глубже заглянуть в темноту, глаза Ящера чуть не выпрыгивали из орбит. Холм из обгорелых досок, брусьев стропил, закопченного кровельного железа и испорченных огнем предметов мебели загораживали от него микроавтобус, а багажник машины — притаившегося за ним Олега.

— Стой и не шевелись, иначе черепок прострелю, — приказал он пленнику, поравнявшись с неподвижным Грачом.

Присел. Наскоро ощупал тело дружка. Прижав ладонь к груди, уловил стук сердца. Жив! Уже легче. Может, споткнулся и головой обо что-то треснулся? Или наркоман, какой, сзади подкрался и приложил в надежде на «шырево» по карманам у Грача наскрести, да он, Ящер, спугнул. И куда его теперь? В больницу? А с этим как? Ящер задумчиво уставился в спину пленника. Жадность к деньгам взяла верх над всеми остальными чувствами. Подумалось, проще всего затащить Грача в машину. Пусть полежит там, глядишь, сам отойдет. А нет, он его в больницу отвезет, когда клиента доколет.

Ящер толкнул Фиму в бок:

— Грузи Грача на заднюю седелку.

— Один? В нем же центнер веса.

— Грузи, говорю! — рыкнул Ящер.

Пленник просунул руки Грачу под мышки, с натугой оторвал тело от земли.

— Дверцу открой, — отдуваясь, попросил Ящера.

— Это можно, — милостиво согласился бандит.

Открыв заднюю дверцу, он, не оборачиваясь, отступил назад, к багажнику. Олегу оставалось встать и приставить электрошокер к его слоновьей шее.

Ящер рухнул.

Глазам Фимы открылась странная бесформенная фигура, очень смахивающая на привидение. От удивления он уронил Грача на землю.

— Ты кто? — Спасенный с подозрением разглядывал своего спасителя, справедливо опасаясь, не окажется ли он новым еще более жестоким мучителем. Причиной тому было странное облачение Петрова и убеждение, что ночью в глухом районе города у развалин сгоревшего дома порядочные люди не гуляют.

Олег усмехнулся:

— Добрый самаритянин. Устраивает?

— Меня все устраивает, лишь бы не псих. В своем балахоне ты больше всего похож на него.

— Это не балахон, а пижама. Мне ее в отделении больнице выдали. Но не в психиатрическом, а в хирургическом.

— И по какому поводу ночью по городу в ней разгуливаешь?

— Слушай, чего ты меня допрашиваешь? — не выдержал Олег, — Лучше бы спасибо сказал.

Недоверие недавнего пленника к своему освободителю начало таять.

— Извини, твоя правда. Ты из-за меня рисковал, а я веду себя как неблагодарная свинья. Спасибо тебе огромное. — Он протянул Петрову руку. — Ефим.

— Олег.

— Очень приятно. Однако долг платежом красен. Могу я тебя как-то отблагодарить?

— Можешь, — не промедлил ухватиться за его предложение Петров. — Только поговорим об этом в другом месте. Братков я электрошокером отключил. Скоро они очухаются, так что задерживаться здесь нам не стоит. Хотя, если у тебя к ним есть вопросы…

— Упаси Бог! — Ефим с брезгливым выражением лица мелко затряс растрепанной шевелюрой. — О чем говорить с таким отрепьем? Придушить бы их совсем, чтобы нормальным людям жить не мешали, да из меня душитель как удавка из пластилина…

Глава 4

Володину открыл сам Иванушкин. Бледное лицо и виновато-растерянный взгляд выдавали душевное состояние подчиненного.

Подполковник, напротив, к тому моменту был уже опять абсолютно спокоен. Перегорел, пока добирался до больницы. Даже мысль о предстоящем объяснении с Рожновым не тяготила его, как в первые минуты после звонка из Павловки. И вообще, прежде чем поставить кому-либо что-либо в вину, он имел обыкновение разобраться в деталях случившегося. Потому, вопреки ожиданиям старшего лейтенанта, не стал снимать с него стружку с порога, а молча вошел в тесноватое помещение пункта охраны больницы и обвел его своим набитым за годы службы на осмотрах мест происшествий взглядом.

Три окна позволяли в светлое время суток наблюдать весьма обширную территорию двора, но с заходом солнца при свете одинокого фонаря, как сейчас, зона контроля сокращалась процентов на семьдесят. Две двери обеспечивали прямой выход во двор и в здание больницы — это удобно. Обстановка помещения без излишеств — стол, два стула, подвесной шкафчик для ключей да мусорная корзина. На столе разбитый телефонный аппарат и настольная лампа с треснувшим в двух местах колпаком.

За столом сидел пожилой охранник в черной форме со страдальческим лицом. Тупая боль в висках от знакомства с мощным электрошокером до сих пор мучила его.

Володин представился. В ожидании нагоняя охранник понуро поднялся.

— Присаживайтесь, Дмитрий Иванович. — Иванушкин подвинул подполковнику второй стул:

— Сам присаживайся, бледный вон, как прединфарктник. И вы тоже, — повернулся подполковник к охраннику и сердито клацнул костяшками пальцев сжатых в кулаки рук по крышке стола. — Что, секьюрити, обделался?

— В-выходит, так, — робко произнес охранник.

— С кем, кстати, имею честь беседовать?

— Бабушкин Илья Степанович.

— Как я понимаю, Илья Степанович, с вас все началось. Рассказывайте.

Бабушкин в скучном протокольном стиле стал излагать. как около часу ночи к больнице подъехал бусик с надписью «Аварийная», как прибывший в нем мужчина в форменной куртке и с чемоданчиком для инструмента сообщил ему, что прибыл по вызову из хирургического отделения.

— Я проверил. Не подтвердилось, — продолжал Бабушкин, несколько оживляясь по мере приближения к кульминационному моменту. — Сообщил о том сантехнику. Тот выругался и заявил, что по поводу ложного вызова обязан составить акт. Бланк показал и попросил меня разрешить его за столом в нормальных условиях заполнить. Просьба как просьба, ничего странного. Сидя да при свете оно сподручнее. Я сжалился, дверь открыл. А стоило к нему спиной повернуться, как он меня в благодарность за доброту сзади и оприходовал…

— Электрошокером. У Ильи Степановича на шее я два характерных красных пятна обнаружил, — уточнил Иванушкин. — А он на моей.

— Неприятная штука. В котелке до сих пор будто тараканы бегают, — пожаловался Бабушкин.

Подполковник посмотрел на него без особого сочувствия и спросил:

— Предъявить служебное удостоверение, как я догадываюсь, вы от сантехника не потребовали?

— Виноват. — Охранник покаянно поник плечами. — Он, пройдоха, каждую мелочь учел, чтобы мою бдительность усыпить. Служебный транспорт, куртка с фирменными нашивками, чемоданчик с инструментом. Короче, постеснялся я лишние формальности разводить. Душевность проявил.

Володин усмехнулся:

— Сие нам знакомо. Извечная российская болезнь проявлять душевность там, где не нужно и наоборот.

— Меня теперь уволят? — упавшим голосом спросил Бабушкин.

Подполковник присмотрелся к нему внимательнее. Нездоровый желтоватый цвет покрытого глубокими крупными морщинами лица, мешки под глазами, седые виски. Похоже, по жизни не с попутным ветерком налегке мчался.

Володин махнул рукой:

— Никто вас не уволит. Электрический разряд в сотни тысяч вольт наверняка вас кое-чему научил. Вы теперь битый. А за одного битого двух небитых дают. К слову, где вы проходили профессиональную подготовку?

— Чего? — не понял Бабушкин.

— Где на охранника учились?

— Шутите? Какой же дипломированный охранник на такое жалование пойдет. Тут только «партизаны», вроде меня, держатся. Сам я моряк по профессии, на рыболовецких судах в последнее время ходил. Наше судно признали нерентабельным и иностранцам в аренду сбагрили, команду распустили. Потыкался я туда-сюда — не берут меня в море. И не удивительно, молодых безработных моряков полным-полно. Оформил досрочную пенсию. Вдвоем на нее и на зарплату жены-воспитателя детского сада как-нибудь бы протянули. Да дочка у нас младшая в институте учится, ей помогать надо. Я же ничему, кроме морского дела, не обучен. Выбора особого не было, вот сюда прибился. Сутки через двое дежурю. Заработок небольшой, но твердый. Работы немного. Посетителя вредного или больного успокоить, за транспортом присмотреть, чтобы, где попало, не парковался, детвору из соседних домов, если нагрянет, со двора выставить или соображальщиков на троих за ворота попросить. Это днем, а ночью и того меньше. Бывает, пострадавшего привезут — впущу, компания хулиганистая к нам забредет — в милицию сообщу. Но последнее редко случается. Район у нас тихий, и объект не дискотека какая-нибудь или ресторан.

— Да, с выбором вы, пожалуй, не промахнулись. Если бы мне, к примеру, довелось выбирать между больницей и дискотекой, я бы тоже больницу выбрал. Денег меньше, зато на душе покой. А без него любые деньги не в радость, — перехватил инициативу Володин, жаждущий совершенно других сведений, — Но мы, по-моему, отклонились от темы. Давайте вернемся к налету.

— Как прикажите. — Охранник сделал паузу, вспоминая, с какого места ему следует продолжить. — Пролежал я, значит, в беспамятстве минут двадцать. Очнулся. Тишина вокруг. Двери настежь, стол опрокинут, настольная лампа и телефон на полу. Ну, думаю, милицию вызывать пора. Но она ведь вопросами забросает. Я же, кроме того, что меня вырубили, ничего не знаю. И телефон разбит, все равно не позвонишь. Тогда я решил сперва по больнице пройтись и установить, что случилось, пока я без памяти лежал. Ведь не ради же развлечения на меня напали. Через внутреннюю дверь попал в вестибюль, где ночью одна дежурная лампочка из экономии перед лестничной клеткой горит, потому темновато. Слышу, у гардероба постанывает кто-то. Я туда. Вижу, на полу человек сидит, за голову держится и мне навстречу: «Стой, стрелять буду!» Остановился, себя назвал. Он, — рассказчик указал на Иванушкина, — к себе подпустил и велел подняться помочь. Как на свет вышли, удостоверение предъявил. Меня сюда, на мое рабочее место, отослал и велел никакой инициативы без его ведома не проявлять, а сам наверх ушел. Вернулся только перед вашим приходом. Это все, больше мне добавить нечего.

— Внешность напавшего на вас запомнили?

— Ну… повыше меня и в плечах шире. Спортивного такого телосложения. Возраст… Мужчина в соку, я бы сказал, лет тридцать-тридцать пять. Лица не разглядел. У него фуражка с длинным козырьком по самые глаза надвинута была. У меня верхний свет горел, и он голову, видать, специально чуть вперед наклонил, чтобы тень от козырька на лицо падала. Одни губы и подбородок на свету оставались. Единственное могу утверждать — бритый он, ни бороды, ни усов, а на нижней губе пятнышко вроде веснушки.

— Он точно один приехал?

— Из микроавтобуса вылез один. Оставался ли в кабине кто, утверждать не берусь, я в нее не заглядывал.

— На номер микроавтобуса не обратили внимания?

— Какое там! Он боком к моему наблюдательному пункту стоял. Уазик, кажется. Такой, знаете ли, не первой молодости, цвета военной техники.

— Хорошо. Продолжайте выполнять свои обязанности здесь, а мы со старшим лейтенантом поднимемся наверх.

Через погруженный во мрак вестибюль Володин и Иванушкин, как мотыльки, устремились мимо пустого гардероба и служебного лифта к освещенному входу на лестничную клетку.

За дверью хирургического отделения их ждал длинный пустынный коридор с белыми стенами, устланным линолеумом полом и запахом медикаментов. В нем было тихо, как на дне глубокого колодца, однако благодаря паре галогенных светильников достаточно светло. Одна из ламп ближнего ко входу светильника беспрестанно подмигивала. Володин, разглядев на концах стеклянной трубки сероватый налет копоти, мысленно огласил ей приговор, словно одушевленному лицу: «Не жилец».

Иванушкин открыл дверь палаты Петрова. Володин прошелся по ней. Поднял с кровати книгу, прочитал название.

— Твоя? — спросил он лейтенанта.

— Моя.

— Не помогла?

Иванушкин, опустив голову, промолчал.

— Не помогла, — сам ответил на свой вопрос подполковник, бросив книгу обратно на кровать, и проследовал к открытому окну. — Постеснялся при охраннике наш позор афишировать, потому только теперь спрашиваю: ты хоть представляешь, до какой степени мы опростоволосились?

— Дмитрий Иванович! — Иванушкин гордо выпятил грудь. — Оправдываться не стану. Готов понести наказание.

Володин резко повернулся к нему лицом с застывшей на нем мрачной усмешкой:

— Полагаешь, все так просто: накажу тебя, и на душе у всего управления полегчает, а проблема рассосется сама собой? Узко мыслишь, дорогой. За твое головотяпство и мне, и Рожнову по шапке достанется. И как достанется! Генерал о Петрове в Москву доложил. Заинтересовались им там. Сегодня людей прислать обещали. Приедут, а мы: «Извините, гражданин Петров ночью исчез. Как, почему и куда не знаем». И как гриб после дождя поднимется вопрос, что за кадры в нашем управлении на государственный счет содержатся. Не пора ли некоторых за ушко да вон? А первыми кандидатами на выбывание станут подполковник Володин и генерал Рожнов. За то, что подчиненных — читай между строк старшего лейтенанта Иванушкина — правильно службу нести не научили. Твоей задачей было неотлучно находиться рядом с Петровым. Ну, скажи, с какого зуда ты по больнице расхаживал?

— Петров, сидел на подоконнике и курил, не спалось ему чего-то. Я книгу читал. Вдруг внизу что-то грохотнуло. Врать не буду, моя профессиональная интуиция безмолвствовала, и грохот меня не насторожил. Меня в сон клонило, а шум стал поводом для прогулки, чтобы взбодриться. Когда с освещенной лестницы в темный холл первого этажа ступил, меня шокером сзади — бах! Очнулся возле гардероба. Первым делом за кобуру схватился. Но нет, пронесло: оружие на месте. Затем вижу, чья-то фигура на меня надвигается. Я за пистолет, потом разобрался — охранник. Как вник в ситуацию, назад кинулся. Залетел в палату — никого. Обежал все хирургическое отделение, но Петрова не нашел ни живого ни мертвого. Нашел дежурную медсестру без сознания. Привел в чувство. Она в небольшой нише, отгороженной от коридора стойкой сидела, когда перед ней этот гад появился.

— Сестричка, — говорит, — я сантехник аварийной службы. Надо акт о ложном вызове подписать.

Медсестра к стойке подошла, а он схватил ее за волосы, повалил грудью на стойку, пистолетом в затылок ткнул и пригрозил пристрелить, если не скажет, в какой палате больной с огнестрелом лежит. Бедняжка номер палаты назвала, после чего он ее высоковольтным разрядом отключил, — закончил Иванушкин.

— Веди меня к ней, — приказал Володин.

Круглолицая молоденькая медсестра, обхватив ладонями чашку, медленно цедила горячий кофе. Выглядела она неважно. Белое, как простыня, лицо, размазанная по щекам тушь, синие, будто от долгого пребывания на морозе губы. В красивых карих глазах девушки болезненный блеск. Не знай Володин о недавнем нападении, подумал бы, что бедняжку жених бросил, и теперь он видит на ее лице следы недавней истерики.

Подполковник назвал себя. Девушка попробовала проявить веждивость, но ее попытка встать закончилась безуспешно.

— Извините, ноги подкашиваются, — конфузливо пожаловалась она, — Лечусь вот горячим питьем, при поражении электричеством оно помогает. А зовут меня Лидой.

— Конечно, Лидочка, сидите себе на здоровье и пейте свой кофе. — Подполковник повернулся к Иванушкину. — Слышал, что медработник говорит? Горячее пить после удара током полезно.

Лиза утвердительно закивала:

— Наукой доказано. Я, между прочим, ему тоже предлагала, а он отказался. Вы бы, как старший товарищ, повлияли.

— Обязательно, — пообещал Володин, — но прежде вы на пару моих вопросов ответите?

— Отвечу. И, если хотите, всю вашу группу кофе напою. Растворимым, правда, другого нет.

— Какую группу? — удивился Володин.

— Следственную.

— Ах, вот оно что! Вы, наверное, любительница детективных фильмов?

— Нет, я про любовь смотреть люблю. К сожалению, сейчас кино без криминала большая редкость. Непременно его втиснут. Поневоле знаний нахватаешься.

— Ну, лишние знания в любой области не помешают, — флосовски заметил Володин, кладя локти на широкий верхний край стойки, отделявшей уголок дежурной медсестры от остального коридора. — Но в кино, позволю себе открыть вам маленькую тайну, показывают, так сказать, осредненный вариант нашей работы. У нас же сегодня скорее частный, нетипичный, случай.

— Вы будете вести расследование один?! — Лида удивленно свела брови.

— Почему один? А лейтенант? А вы? Разве вы мне не поможете? Я на вас, признаюсь честно, очень рассчитываю.

— К сожалению, я ровным счетом ничего не видела. А что видела, — она кивнула на Иванушкина, — молодому человеку рассказала.

— Вы после обморока от слабости еле языком шевелили, — напомнил Иванушкин, — и могли упустить что-нибудь.

Лида поставила на стол чашку и задумчиво наморщила лобик:

— Подошел этот бандит. Акт попросил подписать, потом как схватит. Брр… — Она сжалась в комок. — Как вспомню, опять колотить начинает.

— Бандит был мужчина лет тридцати — тридцати пяти в кепке с большим козырьком и форменной спецовке, — с целью экономии времени подсказал подполковник.

— Не в спецовке, а в джинсовом костюме и в вязаной спортивной шапочке, натянутой до самой переносицы. И меньше тридцати ему, готова об заклад биться.

Володин и Иванушкин переглянулись.

— В джинсовом костюме и шапочке? — на всякий случай переспросил подполковник. — Вы ничего не напутали?

— С какой стати? — обиженно воскликнула Лида. — Он в двух шагах стоял, как вы. Зрение у меня отличное, я даже прыщ у него на щеке разглядела.

— Пятно, похожее на веснушку, на нижней губе ваше соколиное зрение случайно в память не отложило?

— Не было у него ничего подобного. Его толстые, как вареники, губы мне сразу в глаза бросились.

— Больше ничего вам в глаза не бросилось?

— Кожа на лице не очень чистая, нос приплюснутый, боксерский. Подбородок квадратный. Глаза серые. Как повалил меня на ограждение и вплотную приблизился, я запах табака почувствовала.

— Ох, какая же вы молодчина, Лидочка! — с неподдельным восхищением похвалил девушку Володин.

— Какая же я молодчина, — стушевалась медсестра, — если больного человека бандиту выдала?

Заметив, как на глаза девушки наворачиваются слезы, Володин не замедлил ее утешить:

— Не казните вы себя так. Он бы и без вас его нашел. Потратил лишних пять минут, заглядывая по очереди в каждую палату, и нашел. Палат-то у вас не так уж много. А теперь разрешите откланяться.

— Подполковник отступил от стойки, отделявшей его от Лиды.

— Уходите?! — Молоденькая медсестра схватилась за ручку электрического чайника. — А кофе?

— В кофе кофеин, Лидочка. Мы же и без него сейчас такие нервные, что вот-вот заискрим, — отшутился Володин.

Покинув отделение хирургии, Володин и Иванушкин обошли остальные отделения больницы. И не впустую. Пронзительное завывание мотора, рванувшей с места под самыми окнами больницы машины, привлек внимание дежурного врача приемного отделения Она выглянула во двор, но успела лишь проводить глазами свет задних фонарей неразличимого в темноте автомобиля. Женщина хотела было вернуться к своим делам, когда из-за пункта охраны на освещенную фонарем часть двора выскочили трое мужчин. Как будто пораженные чем-то, они на несколько мгновений замерли на месте. Потом все трое побежали по дороге в сторону ворот.

Врач взялась за телефон, желая выяснить у Бабушкина, что происходит во дворе. Охранник не брал трубку. Отправиться на его поиски она поленилась и вскоре забыла о машине и людях во доре. Вспомнила о них лишь с подачи Володина.

На обратном пути в город подполковника продолжала мучить мысль, пришедшая на ум еще в ту минуту, когда он узнал о налете на больницу: каким образом информация о местонахождении Олега столь скоро стала известна его преследователям? Ею владели Рожнов, Лазуткин и двое его подчиненных. Подозревать в предательстве кого-то из подчиненных было тяжело, кого-то из начальства — страшно.

Глава 5

Покинув двор сгоревшего дома, аварийная выехала на безлюдную ночную улицу.

— Куда двинем? — спросил у нового знакомого Олег.

— Прямо. В пяти минутах езды отсюда есть магазин. Ты его должен знать, «24 часа» называется.

— Я не местный.

— То-то улавливаю, говорок у тебя ненашенский. Из каких краев будешь?

— Из Красноярска.

— Мать честная, куда тебя занесло!

— Да уж, — едва слышно пробормотал Петров, поворачивая в предложенном направлении.

— Вроде меня от ребят с растопыренными пальцами бегаешь?

Олег тягостно вздохнул:

— Хуже.

— Расскажи, легче станет, — предложил Ефим.

— Длинная история.

— Не горит, отложим. Прихватим бутылочку с закусочкой и махнем в мое логово. Там отметим чудесное спасение и потолкуем. Как на такое смотришь?

— Домашние твои в обморок упадут, среди ночи гостя в пижаме увидев?

— Не упадут. Я с подругой живу, а она в отъезде.

— Повезло подруге, — усмехнулся Олег, — получит от жизни на один стресс меньше.

Ефим показал два пальца и поправил:

— На два! Тебя не увидит, и на могилке моей рыдать не придется. Ведь если бы не ты, я бы сегодня до утра не дожил.

Магазин «24 часа» снаружи был облагорожен белым виниловым сайдингом. Над его входом полыхала реклама: «Мы обслужим Вас в любой час дня и ночи».

Олег заметил у магазина сгорбленную на манер приматов забулдыжного вида мужскую особь с бутылкой и на всякий случай спросил Ефима:

— Ты уверен в качестве товаров этого заведения?

— Я в себе уверен, — важно ответил тот, проверяя наличность своего бумажника. — Хозяин магазина мой знакомый. Каждый продавец о том осведомлен и обслужит меня как себя самого. Признавайся лучше, ты виски употребляешь? А то всякое крепкое спиртное иного рода на следующее утро вызывает в моем организме протестные последствия.

— Виски так виски, — покладисто согласился Олег. — Давай только шустрее. Место злачное, наверняка у ментов на особом прицеле. Если принесет их, обязательно заинтересуется, почему рядом с магазином, торгующим вином и водкой, служебная машина стоит. Сунутся, а я в больничной пижаме. Больше ни о чем спрашивать не будут — отправят прямиком в свой обезьянник.

— Я вихрем, — дал слово Ефим.

Слово он сдержал. В обнимку с покупками через пять минут сидел рядом с Петровым.

— К твоему дому подъезжать не будем, — предупредил Олег.

— Почему?

— Машина в угоне.

Ефим вздрогнул. Из рук бандитов попасть сейчас в руки милиции показалось ему не многим лучше. Его наверняка сочтут соучастником угона. Впрочем, сбежатьлт выручившего его человека он тоже не мог. Потому всю дорогу просидел как на иголках.

Не доезжая квартал до проспекта, чей вид своим фасадам украшал нужный им дом, Ефим велел свернуть во двор. В свете фар мелькнули, натянутые между столбиками бельевые веревки, доминошный столик, детские качели. Чудом не раздавив зазевавшегося кота, аварийная протряслась мимо кривого, как Пизанская башня, турника.

— Приехали, — объявил проводник, — тормози.

Снаружи было прохладно. Олег в своей легкой пижаме порядком продрог, пробираясь следом за Ефимом окольными путями к пятиэтажной «сталинке». Лифт в доме отсутствовал, и в квартиру на последнем этаже хозяин и его гость поднялись пешком.

В прихожей, щелкнув выключателем, Ефим впервые ясно разглядел лицо своего спасителя, в том числе и следы побоев на нем. Заострять на них внимание из деликатности не стал и подтолкнул гостя вглубь прихожей, предложил:

— Проходи, осваивайся.

— Мне бы сперва в ванную.

Ефим указал на дверь на стыке прихожей и короткого коридорчика, ведущего в кухню.

Поначалу Ефим хотел отметить свое счастливое освобождение в кухне за обеденным столом. Потом рассудил, что по такому поводу можно размахнуться и пошире.

В единственной комнате, служившей одновременно и гостиной, и спальней, он зажег высокий модерновый торшер, журнальный столик на колесах передвинул к софе. Для полной теплоты атмосферы не доставало спокойной красивой музыки. Фима пошарил на полке книжного шкафа, отведенной под аудиокассеты. Отложил в сторону одну, вторую. Остановился на третьей. Загнал кассету в кассетоприемник музыкального центра, втиснутого в открытую нишу мебельной стенки, и вернулся на кухню готовить стол.

Острый консервный нож вспорол тонкую жесть банки со шпротами легко, как бумагу. Вывалив, шпроты на блюдце, Ефим занялся бутербродами.

В кухню заглянул Олег. Увидев, как под ножом в умелых руках его нового знакомого стремительно укорачивается тонкий стержень сырокопченой колбасы, похвалил:

— Профессионально режешь.

— Ресторанная школа, — не без гордости сообщил Ефим.

— Ты повар?

— До выхода в начальство вкалывал и поваром, и официантом, и барменом. А последняя моя должность директор.

— Никогда бы не подумал, — признался Олег.

— Почему это? — Ефим одну за другой поставил на большой круглый поднос тарелки с закусками, бутылку виски «Старая лошадь» и два стакана из толстого стекла.

— Слишком тощ ты и молод для директора. Тебе же от роду лет тридцать, верно?

— Тридцать три.

— Все равно мало.

— Эх, отстал ты от жизни, приятель. Это в Стране Советов директора ресторанов были медлительными упитанными дядями или тетями преклонного возраста с партийным билетом в кармане. Они понятия не имели ни о какой конкуренции, отчего нисколько не стыдились убогого меню своих заведений. Обворовывали неизбалованного советского клиента, подавая ему разбавленное спиртное и занижая вес блюд, с чего имели стабильный навар к скромной зарплате. Для долгого и безоблачного пребывания в служебном кресле от них требовалось выполнение всего двух главных условий: соблюдать некоторое чувство меры и уметь дружить с вышестоящими и проверяющими органами. Их лафа закончилась, как только прорабы перестройки разобрали рельсы перед мчащимся в коммунизм бронепоездом социализма.

— Благодарю за ликбез. — Олег отвесил шутливый поклон. — Так это, значит, по новым правилам жизни более энергичные ровесники сначала тебя в сортире чуть не утопили, затем на шашлык пустить собирались?

— То бандиты, звери. Наехали на меня, сволочи. Знаешь, сколько их сейчас развелось?

— Догадываюсь. Я же не с Марса к тебе на огонек залетел.

— Для меня, что с Марса, что из Красноярска, почти одно и то же, — признался Ефим, вытаскивая из холодильника формочку для льда; за неимением специального ведерка он высыпал кубики льда в мелкую кастрюльку из нержавейки и указал Олегу на заставленный закусками поднос. — Неси в комнату, а я с остальным через пару минут подтянусь.

Первый тост Ефим хотел поднять за своего спасителя. Но тот заупрямился:

— Много чести. Вся моя заслуга, что в нужное время в нужном месте оказался, — Он коснулся оттопыренного кармана пижамы, где лежал шокер. — Остальное электричество сделало.

— А кто двух крутых быков с волынами не испугался, не ты? — не согласился с ним Ефим. — Другой бы слинял тихо, только его и видели.

— На них же не было написано, какие они и с чем, — возразил Олег. — А выпить предлагаю просто за твое спасение.

— Давай за все сразу, — пошел на компромисс Ефим.

Их стаканы сошлись над столом.

Первые сто граммов пропущенных на пустой желудок виски, быстро наполнили теплом, еще не успевшее толком отогреется после ночных странствий тело Олега. Кровь бурно зациркулировала по венам и артериям. Легкий приятный жар добрался до щек, заплясал веселыми огоньками в глазах. Олегу вдруг захотелось хотя бы на время отделаться от довлеющего над ним комплекса беглеца. Он попробовал отрешиться от гнетущих его проблем, войдя в роль беззаботного человека, впервые приглашенного в гости к новому знакомому. С чего бы такой начал? Скорее всего, со своих впечатлениях о квартире.

Олег обвел взглядом комнату.

— Хоромы у тебя, Ефим, классные. Пусть однокомнатные, а с размахом. До потолка вон, небось, три с полтиной, и жилая площадь им под стать.

— Не мои, съемные. — Ефим добавил в стаканы по кусочку льда и залил их виски. — За мной на текущий момент ни жилья, ни машины, ни дачи не числится. Свободен я от всякого рода собственности. Как бомж, свободен.

— Директор ресторана и бомж? Не стыкуется что-то, — усомнился Олег.

— Давай еще хлебнем, и я тебе все состыкую.

Закусив виски шпротами, Ефим принялся стыковать:

— Несчастья у меня начались в день, когда мой хозяин, у которого я восемь лет после окончания института пищевой промышленности отвкалывал, дуба врезал. Хороший такой дядечка, старый друг отца с очень красивым революционным именем Яков Кимович Грядущий. При Советах продуктовой базой заведовал. В перестройку одним из первых ударился в частный бизнес. Взял в аренду столовую, перепрофилировал в кафе, лицензию на право торговли спиртным приобрел, над интерьером поработал. С приходом поры распродажи госсобственности выкупил объект и сделал из него ресторан под названием «Светлячок». И так его «Светлячок» ярко вспыхнул, что во всем городе заметили. Посетитель гуще пошел, соответственно выручка в несколько раз поднялась. А каким Яков Кимович толковым хозяином был! А дипломатом! Ни уголовному, ни государственному рэкету не позволял «Светлячка» от души пощипать. Всегда по минимуму им откатывал. И как это ему удавалось, никому не рассказывал. Потому, возможно, и удавалось.

Я его глубоко уважал. А он ко мне почти как к сыну относился. Научил многому, со временем своей правой рукой сделал. Платил щедро. И не зарплату, а долю от прибыли. Оттого, наверное, что детей своих не имел. Мне, говорил, деньги впрок копить некому. Самое необходимое у меня есть, а на излишества я не падкий. Единственное, на что систематически крупные суммы трачу, — это на счета за медицинское обслуживание Агаты Михайловны.