Бесплатный фрагмент - Сага о солистах Большого театра

Сага о солистах Большого театра. А. Староторжский

…1975 год. 8 октября. Мой день рожденья. Мне исполнилось 25 лет. Я взрослый мужчина! Я работаю хормейстером в Московском театре оперетты. Руковожу хором из 60 человек. Дирекция относится ко мне серьезно. Я, член президиума художественного совета театра, в который не включены даже Народные артисты. Я о себе самого высокого мнения, и убежден, что мой день рождения нужно отметить шикарно! Соответственно моему внушительному, творческому положению! Зарплата у меня очень небольшая — 100р! Но вся она, лежит в кармане моих новых брюк из английской шерсти. Казалось бы, ну что такое сто рублей на сегодняшний день? Ясно, что! А тогда это была сумма, которая обеспечивала обладателю, осуществление самых разнообразных желаний! Трижды я мог бы обильно угостить моих друзей, в любом московском ресторане! Но пижонство — страсть неодолимая! Поэтому зарплата целиком, (на случай разворота!) лежит у меня в кармане. И я чувствую, как она мечтает вырваться на свободу! Как хочет стать хозяйкой положения, что для нее вещь привычная!

…Но вот и ресторан. Знаменитый ресторан ВТО, на Горького. Недалеко от памятника Пушкину. Вход в него возможен только для деятелей театра. (Проскакивала иногда разная мелочь, вроде писателей, композиторов…) Входим. Проходим в уютнейший малый зал и садимся за столик у занавешенного окна. «Садимся» — это мои друзья. Перечисляю. Знакомлю. Костя Кошкин, мой друг с армейских времен, уже известный артист, мой ровестник. Недавно он снялся в фильме, мгновенно ставшем популярным. Статистика сообщила, что этот фильм, за три месяца, посмотрели 50 миллионов человек. Далее! Сашка Васильев! Летом окончил ГИТИС. Талантливейший артист! Красавец! Получил приглашение из нескольких известных театров! И всем, ко всеобщему изумлению, отказал! Почему? Понимали только мы! Непостижимый Сашка — просто веселый сумасшедший! Амбиции чудовищные! Он хотел сам из себя создать Театр — Соло! Конечно, это невозможно и смешно! Но мы надеялись, что Сашка этой распространенной болезнью «богоизбранника» переболеет, и вернется на Землю… К нам! В устоявшуюся театральную жизнь. И займет в театре место, на которое несомненно имеет право! Рядом с ним сидела его невеста, Оля Вишневская- Стефанова, дочь одного из главных режиссеров московского театра…

Опишу ее просто и кратко! В нее нельзя было не влюбиться. Ну, а потом я — читающих вслух меню. Я читал и сердился: опаздывал Сашка Тамаркин. Мой однокурсник по консерватории. Вечно он так! А без него мы решили ничего не заказывать. Наконец он появился и сразу спросил, почему на столе нет черной икры и клубники? Я полез в карман и хотел показать ему пачку денег, на которые можно было заказать не только то, что хотелось ему, но и всем нам. Денег в кармане не оказалось. Я полез в другой — их не было и в другом. Деньги исчезли! Меня это ужаснуло, но что делать?!Что произошло?! Как сказать об этом ребятам?! Обливаясь потом я ребятам сказал… Растерянность. Молчание. «Уходим!» — сказал Васильев и встал. Тамаркин улыбнулся, и сказал: — Никуда мы не уходим! У меня есть 12 рублей! Я знаю, что на это можно что — то заказать! Васильев, распорядись! Именинник в ступоре! Пора его оживить!

Тамаркин обнял меня, поцеловал, и от клубники отказался. Все рассмеялись! Действительно, в ресторане можно было остаться! Заказали две бутылки водки, отварную картошку, маринованную селедку с красным луком, сливочное масло и вкуснейший, свежайший хлеб. Все это быстро принесли, и Тамаркин поднял первый тост за «старую жопу», Сашку Староторжского!

…Мы стали пить, говорить, смеяться… После пятой, я с наслаждением стал врать, что в меня влюблены все артистки театра Оперетты. Смех. Требуют рассказать детали. Подробно. Я делаю вид, что как порядочный мужчина на такие «нескромности», права не имею. Пьем! Смех! Костя солидно сообщает, что картину, в которой он играет одну из главных ролей, купили 57 стран! Мы знаем, что купили 16! Информируем его об этом! Костя, еле сдерживая смех, пытается убедить нас, что пресса, как обычно, плохо осведомлена! Смех! Пьем! Оля взволнованно рассказывает, что ее папу, главрежа, увольняют из театра за то, что Министерству культуры не хватает коммунистического элемента (и акцента!), в его постановках. (Мы знаем, что папа ее, запутался в отношениях со своими актрисами — фаворитками. Одна! Вторая! Третья! Пятая! Седьмая! Театр шипит, гудит, злится… Министерству это надоело, и Машиного папу, переводят в Щуку, руководителем курса). Мы сочувствуем Оле. Она плачет. Быстро приходит в себя. Успокаивается. Тост за папу! За его счастливое будущее! Молчим. Но долго молчать не можем! Смеемся! Смеется и Оля, вытирая слезы! Тамаркин мягко просит о помощи: в него влюблены две его студентки. Одна армянка, другая азербайджанка. Обе красавицы и обожают его до сумасшествия! Так какую же выбрать? Мы дружно советуем ему не нарушать традиций и жениться на красивой еврейке. Дочери директора комиссионного магазина. Смех! Пьем! (Через месяц Сашка женился на армянке. А студентка азербайджанка, из мести, вышла замуж за крепкого, хромого, спецназовца — бакинца. Известного своими тайными подвигами, в Израиле и Ливане.) Сашка Васильев встал и выпив рюмку, сказал, что сегодняшний театр, дрянь, пошлятина, нафталиновый сгусток. И через месяц он покажет миру настоящий театр. Мы пьем! Мы смеемся! Далее разговор принимает характер хаотичный, бурный, веселый, описанию не поддающийся… И вдруг стихает… В наш зал входят две официантки, в малиновых платьях, накрашенные, торжественные, с подносами полными самой дорогой закуской, какая есть в ресторане. И ставят ее на соседний стол, за которым никого нет. Ясно, что солидные заказчики скоро появятся. Завершает закусочную композицию большое блюдо, с драгоценной рыбой, которую можно съесть только в лучших ресторанах. Официантки оглядывают стол, что — то поправляют на нем… И уходят… Через минуту в зал входят солисты Большого театра, Маквала Касрашвили, Зураб Соткилава (удивительно похудевший),и еще кто- то… Они садятся за стол и начинают тихо беседовать о чем — то… К еде не притрагиваются… Мы притихли, едим, пьем… Но очень, очень смиренно… Поведение артистов за соседним столом очень нас интересует… Так продолжалось минут сорок… Наконец «соседи», не притронувшись к съестному, встали из за стола, и вышли из зала… Ясно было, что возвращаться они не собираются… Пауза. Оцепенение. И вдруг Васильев встал, спокойно подошел к покинутому столу, и переставил блюдо с рыбой на наш стол. Тут же в зал заглянули официантки, улыбнулись, и стали собирать закуски на подносы… Одна из них, приятельница Васильева, сказала:

— Сашка, ешьте! Они ушли совсем!

Собрав закуски, официантки ушли. Васильев указал на блюдо с рыбой и сказал:

— Господа! Я обещал новый театр! Пожалуйста! Он к вашим услугам!

Почему мы не завыли от восторга, я не знаю. Нас бы не выгнали. Но дело не в этом. Мы быстро съели рыбу и не заметили, что водка кончилась. Это было трагично! Это было не вовремя! Это было не поправимо! Так мы думали. Но мы ошибались! Васильев вышел из зала и быстро вернулся с двумя бутылками водки и тремя пива!

Мы заорали:

— Боря!

Васильев, открывая бутылки, сказал:

— Ну, конечно, он! Кто же еще! Ну что, господа! Продолжим?

Что тут началось! Передать не могу!

…В ресторане работал официант Боря, наш друг, у которого можно было занять, что угодно. Только с отдачей…

Через час, совершенно пьяные и веселые, мы вышли из ресторана, взяли такси и поехали к Большому театру. Подъехав, мы с трудом, и безумным хохотом, вылезли из машины, и поклонились Большому театру в пояс. Потом забрались опять в машину, и поехали ко мне. Дома у меня был огромный пирог с яйцами и капустой, и три бутылки моего любимого Мукузани. Ну, приехали, вино выпили, съели по куску пирога и что дальше?! Сидеть дома?!Черта с два! Сделав обзвон, мы рванули в ближайшие гости! Потом еще в какие- то! Потом в третьи! И веселье наше, безудержное, страстное, почти сумасшедшее, продолжалось до самого утра! Так тогда жила богемная Москва! У нас были деньги, работа, и возможность быть счастливыми!

Премьера в Комеди Франсез. А. Староторжский

…Где я? И почему всё так странно? Я, одетый в тяжёлые рыцарские доспехи французского короля Генриха Второго… В его золотом шлеме, на горячей, мокрой от пота голове, сижу в каменном кресле, в углу необъятного зала, мягко освещенного лунным светом. (Потолка в зале нет, сияют луна и звезды). Пошевелиться я не могу, но через забрало все вижу…

В зале еще два человека: Михаил Булгаков и Иосиф Сталин. Булгаков нервно ходит по залу, а Сталин сидит на простой табуретке и курит трубку.

Булгаков. Иосиф Виссарионович, простите, что я Вас побеспокоил. Но у меня важное дело. (Остановился. Замолчал. Он очень смущен.)

Сталин (скрыв улыбку, притворяясь серьезным). Говорите!

Булгаков. Спасибо! Я вынужден просить Вашей защиты! (Замолчал.)

Сталин. Думаю, это возможно.

Булгаков. Суть в том, что мой роман «Мастер и Маргарита» подвергается ужасающим издевательствам! (Замолчал.)

Сталин. Ну, как все талантливое в этом мире… (Грустно улыбнулся) Так в чем же дело?

Булгаков. Роман напечатан в знаменитых издательствах! Он выдержал испытание временем! Он принес мне мировую славу! Он поставлен чуть ли не на каждой сцене! Он экранизирован! Трижды!

Сталин. Какая глупость… Кинематограф и театр в данном случае бессильны… Я кое — что видел… Смотреть стыдно… Но как же не использовать для рекламы ваше громовое имя! Неправильно! Непрактично! (Сталин смеется).

Булгаков. Вот — вот Иосиф Виссарионович! Вы, как всегда, все прекрасно понимаете! (Вдруг замолчал, в ужасе.) Комплимент Вам… Глупо, бестактно… Я прошу прощенья…

Сталин. Дальше…

Булгаков. А в последнее время… время ужасное по всем статьям, появились опера «Мастер и Маргарита»! И что самое поразительное и самое дичайшее: появился балет на эту тему! И с этим названием! Мне плохо! Я прокисну от этой пошлости! Спасите, Иосиф Виссарионович меня, и мою, как говорят, великую книгу! Умоляю Вас!

Сталин (усмехнувшись). Сделаем так! (Легонько шлепнул себя по коленке). Все! Готово! Все театры летят в созвездие Ориона! Земля освобождена от этой заразы!

Булгаков. Иосиф Виссарионович! Это чрезмерно! Верните их пожалуйста! Мир без театра не может существовать! Он умрет!

Сталин. Бросьте вы… Нужен театр сейчас, как рыбке зонтик… Мир занят политическим и физическим людоедством… А, впрочем, готовьтесь! Сейчас весь этот балаган вернется!

Сталин крепко шлепнул себя по коленке. Раздался страшный грохот. Земля задрожала. Со стен посыпался песок. Тишина.

Сталин. Не благодарите, Булгаков! Я просто выполнил просьбу уважаемого мной человека! (Сталин встал. Хочет уйти.)

Булгаков. Иосиф Виссарионович, простите! Я хотел спросить. А в каком сейчас театры виде? Горы камней?

Сталин. Я вернул все в прежнее состояние. Но о романе вашем забудут. То есть его будут читать, как читали раньше. Но оперы и балеты, сделанные из него только ради рекламы, эксплуатируя ваше громовое имя — исчезнут.

Булгаков. Спасибо, Иосиф Виссарионович! Вы спасли искусство!

Сталин. Нисколько! Даже моих сил не хватит это сделать! Всего вам хорошего, товарищ Булгаков! Я ухожу! Мне время пить грузинский чай столетней давности! Маргарите, привет!

Булгаков. Иосиф Виссарионович! Еще одна маленькая просьба! У меня есть родственник! Какой — то там трижды внучатый племянник! Его зовут Александр Староторжский. Его пьесы идут в Москве, по всей России, еще в десяти странах. И даже в Америке и Канаде. Но он не может ничего заработать! Ну посмотрите: недавно ему прислали из Казахстана 25 рублей… А там, крупнейший театр играл его пьесу 5 лет! И такие суммы приходят отовсюду!

Сталин. Эх, господа! Ничего то вы без меня не можете! Вот что сделаем! Поставим его пьесу в Комеди Франсез… Оттуда придут деньги… Я отвечаю! (Сталин исчез).

Булгаков. Встреча была страшной, но полезной! Как бы Саша от этой истории с ума не сошел! (Исчезает).

…Я тоже исчезаю. То есть очутился у себя на кухне. С вареньем и манной кашей.

…Жду! Воображение трепещет! Спектакль по моей пьесе в Париже! Давно пора! Театр знаменитый, богатый… Гонорар будет такой, что я запросто куплю себе путевку на Цейлон! В этот Рай Земной! О котором я мечтаю много лет! Неужели это осуществимо?!

…Неожиданно с потолка, прямо в кашу, упала газета. Я раскрыл ее… В ней, по — французски, (я его знаю, чуть- чуть) было написано, что через две недели состоится премьера моей пьесы в Комеди Франсез.

Моцарт и Драго. 
А. Староторжский

…Было лето… 2017года… Жаркое невероятно. Я сидел в кафе и, обливаясь потом, пил холодную минералку. Где- то за стеной, тихо гудел кондиционер, но это не спасало… Ночью мне приснился какой- то господин Мясницкий и обещал все объяснить… Лица я его не разглядел. На нем была золотая маска. Что он хотел мне объяснить? Бред какой-то! Только я собрался встать и уйти, как рядом со мной, неизвестно как, и откуда, появился странный мужчина. Странность его заключалась, в том, что одет он был так, словно никакого лета, не было и в помине! Ну, объясните, зачем на нем был старый, драный, грязный тулуп? Огромные валенки, и шапка из кучки еловых шишек?! К тому же фигура его плавала в воздухе, то раздваиваясь, то собираясь… Забыл про лицо сказать: когда я учился в консерватории, такое лицо было у вахтера… То есть, ничего особенного… Мужчина приподнял шапку, привстал, поклонился и сказал:

— Здравствуйте, дорогой писатель, Саша! Это я, Мясницкий Сергей Соломонович! Я ведь могу к вам так, запросто, обращаться? Это я приснился вам сегодня ночью! Не обращайте внимания на мою одежду! Я прилетел из мест, где все так ходят. Вы, хотите верьте, хотите нет, я старше Вас на много миллиардов лет! Господином Мясницким, Сергеем Соломоновичем, я пробуду лет триста! Вы, про жизнь вашу, все правильно написали! У начальства вашего — носорожья кожа! Но не все так просто в этом мире, дорогой Саша! И я попробую кое -что вам объяснить! (Вдруг откуда –то послышались тихие звуки игры на арфе). Нет!!! Не смей!!! Сумасшедшая!!!

Мясницкий бесшумно взорвался, исчез, и на его месте появилась очень красивая женщина, возраста совершенно непонятного. Ей можно было дать и 30 лет, и 150! У нее была прекрасная фигура и удивительные глаза. Цвет их постоянно менялся. То они были карие, то зеленые, то голубые… При этом они ярко мерцали, как звезды… (Я себя не описываю, я просто сидел, как каменный) …Женщина приблизилась ко мне, придвинула к моему лицу свою большую, белую, ароматную грудь… Потом села мне на колени, своим теплым, удивительно привлекательным задом и, обняв меня за шею, весело прошептала:

— Ну что, мальчишечка седенький, прошвырнемся? До матери Венеры, рукой подать!

Что — то свистнуло, заревело и на место исчезнувшей женщины мягко приземлился Мясницкий… Он был одет римским консулом. Он смеялся.

— Я не могу отделаться от этой дамы 20 тысяч лет… У нас был роман, я устал от нее и ушел к другой женщине… Она 20 тысяч лет не может мне это простить… Вечно мешает в делах… Ну ладно… Да! Тебе надо сказать, кто она! Зовут ее Лиора! Она двоюродная сестра Зевса. Ее должность — хозяйка островных пляжей и конкурсов красоты… Зевс прогнал ее с Олимпа за недостойное поведение… Развратничать разрешалось только ему… Ах, Саша, как огромен, как прекрасен, как ярок, разнообразен и поразительно оригинален небесный, невидимый вами мир! Но это потом… Всему своя очередь! К делу, Саша! Смотри! (Передо мной появился кожаный чехол, в котором обычно носят кларнеты). Здесь бутылка вина! Выпей ночью стакан! Это очень тебе нужно! Ты, упорно пытаешься понять, что происходит с твоей страной! Она с твоей точки зрения почти погибла! Ты потрясен! Ты можешь сойти с ума! И меня командировали тебя спасти! Кто-что… Не важно! Узнаешь потом… Пей вино, и ничего не бойся! Ты под моей защитой! (Мясницкий исчез.)

Я с трудом дождался ночи. Наконец она наступила. Прохладно. Благоухает сирень… Луна ярко светит из — за прозрачных тучек… Тихо, мягко шумят деревья… Что — то тревожное есть в этом шуме… Пора! Я вынимаю бутылку из футляра и рассматриваю ее. Она была тяжелая, треугольной формы, совершенно черная. Я открываю ее, наливаю в стакан густое, темно- бордовое вино, и быстро выпиваю. И тут же я очутился в лесу, сидящим на толстой ветке многоствольного дерева. Как это произошло я не понял. Мне показалось, что дерево дышало. И все деревья, из которых состоял лес, были необычной формы и едва заметно шевелили ветвями. Листьев на ветвях не было. Они были покрыты чем — то похожим на грибы. Я нисколько этому не удивился. Я был готов к любому полету. Хоть на Луну, или дальше. В Москве была ночь, а здесь сияло солнце. Не зеленое, не фиолетовое, не синее, а самое обычное, такое к какому мы привыкли. Внизу на полянке стоял маленький, белый домик, сказочного, немецкого типа. Красивый удивительно, похожий на пирожное, в котором дружно живут всякие сладости: крем, мармелад, изюм, и прочее… В домике кто — то смеялся и звучала музыка. Вот она закончилась, и на крыльцо, напевая и покачиваясь, вышел толстенький, кривоногий, остроносый мужчина, похожий на Моцарта. Одет он был в обычный костюм вельможи 18 века, а голова его была покрыта старинным, белым, париком. Очень длинным, до пояса. Следом вышли юноша и девушка, тоже очень веселые, и очень нарядные. В бархатных одеждах и кружевах, того же фасона, что и у Моцарта. Щеки и губы их были выкрашены в ярко красный цвет. Они шли, держась за руки. У них был вид влюбленных, встретившихся на очередном свидании.

Мужчина, похожий на Моцарта сказал:

— Даша и Юра! Дети мои! Сделаем перерыв в винопитии! Хотя в этом мире заниматься чем –то другим, не слишком интересно! Но нужно! Садитесь! (Юноша и девушка сели на скамеечки). Вас, наверное, удивит, но я совершенно не жалею, что, покинув земной мир, я, Моцарт, превратился в Черта. Вернее, меня превратили. Знаете, за что? За то, что я в земной жизни доставил людям очень много радости. А это, по здешним меркам, большой грех. Нужно много работать, чтобы получить прощение. Но если я его получу, я не уйду отсюда. Мне здесь интереснее, чем на земле. Сейчас я расскажу вам, чем я занимаюсь, и почему вы оказались рядом со мной. Вы были самой известной балетной парой мира, вас ждали миллионы! Видеть вас считалось счастьем! И вы стали кое-кого раздражать! Машина, на которой вы ехали на выступления, была в полном порядке, но мотор ее неожиданно взорвался! И вот вы сидите напротив меня!

Даша. Господин Моцарт, вы говорите нам страшные вещи! Вы не можете объяснить, что это все значит?

Моцарт. Могу! Разве плохи были фрукты и вино, которыми я вас угощал?

Даша. Господин Моцарт, не мучайте! Мы только что из огня!

Моцарт. Тогда слушайте! Вы думаете вашей страной управляют крокодилы, анаконды, и суслики в звании министров? Ошибаетесь! Вами управляю я! Объясняю! Мне нужно, чтобы страна страдала! Вся! И она страдает! Почему? А потому что я превратил ваше руководство в орудие моей охоты! Они пешки! Я отнял у них разум! Они делают все, что мне нужно, не понимая, чем они занимаются! А занимаются они истязанием своего народа! Страдает он долго, невыносимо! И в результате его страданий ко мне на кухню постоянно поступают тонны народных несчастий, объединенных в эмоционально- энергетический ком! Из него мой повар Драго делает пищу и рассылает ее по нашим подземным царствам! Мы, подземные тоже нуждаемся в еде! И нас миллиарды!

Из домика выходит черт Драго… Огромный, рыжий… Заспанный…

Драго. Шеф! Прибыли 250 тысяч тонн людских страданий. Что делать с ними?

Моцарт. Сделай их них паштет, сырные палочки и молочное желе… Мне уже звонили… Интересовались!

Драго. Слушаюсь! (Уходит).

Даша. А что будем делать мы, господин Моцарт?

Моцарт. Вы, дети мои будете варить компот и варенье из человеческих слез!

Даша. Мы?! Никогда!!

Моцарт (страшным голосом). Никогда!?!? А ну- ка, идите — ка сюда, бывшие звезды балета! Услада глаз человеческих! (Сам подходит к Даше и Юре, обнимает их, и проваливается с ними куда — то в глубину. На месте их исчезновения вспыхивает огонь, потом валит дым, и через несколько секунд они появляются на поверхности.)

Моцарт. Ну что, Даша, никогда?!

Даша. Буду, буду, буду! Все, что хотите буду! (Плачет. Платье на ней обгорело. Косметика на лице, черно- зеленого цвета).

Моцарт (Юре). А ты?!

Юра. Сделаю все! Вы меня убедили!

Моцарт. Драго, неси книгу!

Из дома выходит Драго, с огромной, толстой книгой в руках. По книге едва заметно пробегают зеленые огоньки.

Моцарт. Смотрите! (Прокалывает свой палец, из него каплет кровь). Моей кровью подпишите договор о полном и безоговорочном подчинении и служении темным силам!

Даша. А чем подписать?

Моцарт. Окуни свой пальчик в мою кровь и пиши «Даша!», и ты, Юра, сделай тоже самое!

Даша и Юра подписывают договор.

Моцарт (отбрасывает книгу). Темные силы не победимы! Праздник!

…И Моцарт, и Даша, и Юра превращаются в страшных, черных чертей и начинают носиться над поляной.

Моцарт. Праздник! Всем радоваться!

Деревья ожили! Из них вылезли страшные, уродливые головы! Засвистели, завыли, заквакали! Взлетели в воздух! И все это смешалось в огромный черный смерч, прорезаемый молниями!

Я дрожал. Из моего дерева полезли черви, трехголовые человечки, крохотные динозавры. Все они пели и плясали. Появился Мясницкий, он схватил меня за шиворот, и мы взлетели в небеса.

Солнце! Свет! Мы висим в золотом шаре! И мы спасены!

Мясницкий. Ты все понял?

Я заорал, что понял все!

Мясницкий. Ты хочешь домой?

Я. Нет!!! Совершенно! Отнесите меня куда угодно! Только не туда!

Мясницкий. Я знаю, куда тебе надо! Закрой глаза! (Я закрыл). Теперь открой!

Я открыл. Мы стояли на площади старинного города. Шла торговля, толпилось множество веселых, румяных людей. Пахло розами, свежим хлебом и навозом.

Мясницкий. Это Германия, город Любек, 18 век! Иди по этой улице и войди в первый попавшийся кабачок! Там твое счастье!

Мясницкий исчез. Я пошел по городу. Он был один из тех, в которые я всегда мечтал попасть. Готика, улыбчивые прохожие. Добродушные стражники, верхом. В конце улицы я увидел кабачок. Над входом была надпись: «Крепкое пиво и сочная свиная ножка!». Я вошел. Кабачок был совершенно пуст. Широкие, длинные столы из дуба, такие же скамьи. Из — за занавески вышла девушка и подошла ко мне. Ласково улыбаясь, она спросила:

— Какого пива желает господин сочинитель?

Она была так красива, так женственна, и обворожительна, что я не выдержал и заорал:

— Пушкин, старина, ты не прав! На свете счастья сколько угодно! А вот покоя и воли нет совершенно!

…Хотя в данном случае, я о «покое и воле» забыл навсегда.

Царь Ирод Великий. 
А. Староторжский

Дворец Ирода.

…Ирод сидит на высоком троне. Остальные на креслах пониже. Собрание — полукруг роскошно одетых государственных деятелей.

Ирод. С Праздником, мои дорогие! Ветер ночью был горячий! Виноград созрел, и налился сладчайшим соком! Горы, на рассвете, были оранжевого цвета! Значит лето будет жарким! Урожай будет прекрасным! И жизнь в стране расцветет еще ярче! У кого слово?

Встал философ и ясновидящий Лара Коган.

Коган. Ваше величество, у меня не очень приятные новости. Ночью, когда я спал, мне во сне явилась моя мать, и сказала, что родился новый Иудейский царь.

Долгое молчание. Коган стоит, опустив голову.

Ирод. Что же тут неприятного? Родился новый царь! Иудейский! Значит, вместо меня! Это хорошо! Если я умру, вы не останетесь сиротами!

Придворные зашевелились, закричали что — то протестное… Их царь Ирод умереть не может! Он посланник Яхве! Как он может оставить свой народ?!

Ирод. Тише! (Мертвая тишина). Мне 65 лет. Младенцу… Коган, сколько ему дней?

Коган. Пять, великий государь!

Ирод. Ну вот! Пять дней! Что –то соображать он станет лет через 20! А я скоро покину вас! (Шум). Тихо! Найдите этого царя и приведите ко мне! Я буду его опекать… А воспитывать его будет кто — нибудь из вас… Например, ты, Малевич… Сколько тебе лет?

Малевич. 35, ваше величество… Но разрешите, я скажу!

Ирод. Скажи!

Малевич. Великий Царь! Я воин! Как я могу его воспитывать? Вся жизнь моя — сплошной бой! Что я могу ему дать?

Ирод. Ты научишь его сражаться и убивать. Это сейчас главное в нашем мире. И, судя по всему, так будет всегда! (Посмотрел в противоположную сторону от Малевича). А ты, Рихтер, научишь его писать письма государям, пить вино, нравиться женщинам, и есть не больше, чем нужно! Сделаешь, великий?

Рихтер, высокий, красивый мужчина, молча встал, низко поклонился и сел на место.

Ирод. Теперь одна деталь… Где он? Будущий царь?

Коган. В Вифлееме…

Ирод. Ну, так возьми отряд… Поезжай, найди его… И привези ко мне!

Коган. Ваше величество, это сделать трудно… Даже невозможно! Он в Вифлееме, но больше я не могу ничего понять! Там множество младенцев, но кто из них, конкретно он — я не вижу! Какими — то силами, он закрыт от меня!

Ирод. Это неприятно… Через 20 лет сюда придут 100 мальчишек, и все они назовутся царями Израиля! Что делать?

С кресла поднялся необыкновенно толстый и низенький человек, с седой бородой до пояса. Это был министр безопасности, Гоша Фульвер.

Фульвер. Можно я скажу, великий государь?

Ирод. Говори!

Фульвер. Вы, ваше величество, прекрасно обрисовали нам ситуацию с сотней царей Израильских… Через 20 лет… Их появление может вызвать необыкновенное волнение в Израиле… Может быть даже войну… Так, что избежать это можно только одним способом… (Молчит).

Ирод. Говори!

Фульвер. Все новорожденные дети, мужского пола, в Вифлееме, должны быть уничтожены! Иначе катастрофа!

Ирод (очень спокойно). Катастрофа — это ты, Фульвер! Когда мои солдаты начнут резать новорожденных детей, ты понимаешь, что будет? Молчи и слушай! В моем войске половина воинов из Вифлеема! И если я прикажу им резать собственных детей! И детей их братьев и сестер, ты знаешь, что будет?! Молчи и слушай! Меня убьют, Фульвер! Как собаку! И правильно сделают! Такие изверги не должны жить на свете! Все! Заседание закончено! Эй, накрывайте на стол! Мы идем пить вино, петь песни и слушать стихи! (Все встают и смеясь, идут к выходу).

Фульвер. А я, государь? Куда мне?

Ирод. Ты с нами, Фульвер! В присутствии дураков я ощущаю себя умнее! Спасибо тебе!

Фульвер. Я дурак, я согласен! Но что будет с Израилем?

Ирод. Кто знает, что будет с ним через 20 лет… Может быть он вообще исчезнет с лица Земли! (Фульвер начинает плакать). Ну ладно, Фульвер, я пошутил! Никуда он не денется! Пойдем с нами! Вино, женщины и искусство ждут нас! (Шлепает Фульвера по спине) Перестань плакать! Все будет нормально! Первая красавица — твоя! Даю слово! (Все уходят).

Исповедь писателя- звезды. 
А. Староторжский

…Произошла одна довольно странная вещь. Я написал книгу, опубликовал, и Издательство разрекламировало ее так, как ни одно издательство Мира не рекламировало книги своих самых лучших и самых любимых авторов! Да, я уверен в этом! Так- не рекламировало! И это вдруг произошло — со мной! Так как же это было? Вот как! В течении 15 дней моя книжка, с моим лицом на обложке, гуляла по всем страницам интернета! Я был прилеплен к разным фото Макрона! К фото каких- то министров, что –то говорящих! Блуждал среди мускулистых, загорелых олигархов, летящих по морю на водных лыжах! Я появлялся в компании самых известных артистов и музыкантов Мира! Появлялся (часто) в рекламе женского нижнего белья! (Белье было очень красиво и это мне мешало). Появлялся в перечне всемирно известных строительных шедевров! Вклинивался в рекламу ярких, красочных морепродуктов! В рекламу самой разнообразной рыбы, охотничьих и сторожевых собак, ящериц, страусовых яиц! Вручений наград! Заседаний сенатов! Боев гигантов и карликов! Господи, ну где я только не побывал! Я понимал, что написал неплохую книжку, и Издательство рассчитывает заработать на ней хорошие деньги! Ну, правильно! Иначе ничего не будет! Но! Прошли 15 дней, и моя книжка исчезла! Я не думал о деньгах. Я надеялся получить хоть какой — то отклик. Пусть самый скромный: мол, писатель такой- то, написал… то -то и то- то… Но никакого отклика не было! Тишина! Ошеломительная! Какое- то время я сомневался, а существую я на этом свете? Если бы не бутылка вина, я перестал бы в это верить… Неделю я существовал двойственно: тело мое сидело за компьютером, а душа и разум нежились в тепле, ошеломительной, обжигающей рекламы, исчезнувшей также внезапно, как она и появилась… Скоро я понял, что меня надо оттуда вырвать… Получилось… С большим трудом… Я поверил, что я жив и существую в этом мире… Но мир этот- мертв… Для меня… Спасло только то, что в одном американском журнале опубликовали мой рассказ… За день его прочитали 136 человек… На следующий день пришло сообщение, что в журнале германского города Гельзенкирхен, опубликовали еще один рассказ… Я быстро просмотрел журнал… Он был очень красив, красочен, и печатал хорошую литературу… Потом я прочитал про этот, неизвестный мне, город Гельзенкирхен… Оказывается — он один из самых бедных городов Германии… В нем музыкальный театр на тысячу мест, и стадион на 70 тысяч… Одну треть города занимают обширные парки и сады… Есть зоопарк… Старинные замки… Выставки… Есть ярмарка, но, говорят, очень бедная… А недавно в городе открыли памятник Ленину… Когда его открывали, вокруг памятника собралась группа молодежи с такими хорошими улыбками на лицах, что у меня на сердце стало тепло…

Пётр Трофимов. А. Староторжский

Я, Пётр Аркадьевич Трофимов… Старик… Драматург… Мне 76 лет… Я открываю очередную бутылку вина! Пью! И продолжаю! Моя жена и дочь живут в Израиле… Они там открыли танцевальную школу… Они обе балерины… Тоненькие- тоненькие! А я, старый, рыхлый толстяк! Старая жаба, мужского пола. Зачем я все это пишу, я не знаю. Ну, я просто пьяный, и поэтому пишу. Чтобы мозг не окаменел окончательно. Бог сказал: «В миру скорбны будете…»… Ну, так оно и есть… Мы скорбны! Тогда зачем он этот мир создал? Вы думаете для нас? Я думаю, нет! Для себя! Если бы нас не было, чем бы занимались Высшие силы? И белые, и черные? Так они нами манипулируют и заняты чем –то… Они в движении… Движение — жизнь!… Темным сила плохо, когда нам хорошо… Вот они и гадят нам! Так они устроены! Светлые силы с ними не справляются! Это, главная загадка мира! Сейчас еще бутылку открою… Выпью стакан… Выпил! Хорошее грузинское вино! В молодости мы за ним гонялись по всей Москве! Мы — это студенты, выпивохи! Музыканты и артисты! В СССР нам было хорошо! Сейчас страна мертвая! Нищая! От этого и беды! От нищеты миллионы сходят с ума! Нищета — нож, который выпускает реки крови!

Мозг управленцев парализован! Ну как их судить! Они вряд ли понимают, что делают! Темные силы в работе! Это нормально!

Театрами тоже управляют какие- то жалкие, несчастные… Жертвы современного бездуховного мирового порядка!

Жертвы ставят классику! Ломают страшно! Это они так идут вперед! Новые, современные пьесы не читают. Они уверены, что привлечь в театр публику, можно только великими именами авторов! А что они с этими великими именами делают! Ужас! Страшно смотреть! Но не спешите их судить! Темные силы овладели театром совершенно! И с наслаждением хулиганят там! Кувыркаются! И валяют дурака!

Вспомните, что Господь сказал: «В миру скорбны будете…»

Вино кончилось… Сейчас упаду и усну… Проснусь и пойду куплю еще винца… Бутылочки три! Не меньше! Меня дьявол постоянно провоцирует: «Давай, старик, пей! Я тебя поддержу, чтобы ты не помер! Напьешься, насладишься и пиши то, что я тебе велю!»

Сумасшедший. А. Староторжский

…Все считают меня сумасшедшим! Старым писателем — неудачником! Ха- ха! Считайте! Да, я странен… Я могу производить впечатление ненормального… На идиотов! Ну что сумасшедшего в том, что я, босиком, ходил в магазин за выпивкой? Обрисую: было лето, 27 градусов жары… Москва, июль…12 дня! Жара особенная! Но повезло… За пять минут до моего похода прошел дождь… Но дело даже не в дожде, и не в вине… Утром я слушал «Симфонию псалмов» Стравинского, в исполнении итальянского дирижера Рикардо Мути. Как прекрасно все сделал великий Рикардо! Меня трясло от восторга! Что делать?! Как успокоиться?! Ну я и пошел за вином! Это единственное, что может замаскировать мое состояние! И действительно слегка успокоить. Очень ненадолго… Музыка — океан! И я провожу в этом океане почти все свое время… Когда — то я был писателем… Книги свои, я написал, издал. Больше не пишу. Надоело… Но не все так плохо, как может показаться… Обложка одной из моих книг, с моим фото, курсирует в интернете. И пока этого достаточно. Да! На три дня моя физиономия исчезла. И я очень расстроился… Вино, вино, вино… И, вдруг, я появился опять! И не один! Компания — обалдеть! Крупное фото Макрона, вплотную — я, и чуть ниже, ироничный Кончаловский… Здравствуйте, господа! Очень приятно с вами повидаться! На радостях я сбегал за вином, и вернувшись, открыл Вальс Равеля! Дирижировал знаменитый француз Жан — Клод Казадезюс. И как! Я утонул! Я растворился в Вальсе! Впечатление ошеломляющее! Когда я прихожу в такой восторг, от наплыва чувств, мне хочется застрелиться! Застрелиться, испытывая неимоверную любовь к жизни, искусству и великим музыкантам! Может быть, это по- детски… Может быть, излишне сентиментально… Наплевать! После Вальса, Казадезюс дирижировал музыкой малоизвестного французского композитора Лало! «Увертюра к опере король города ИС!» Почему у нас этого чудесного композитора никто не играет? Великий Казадезюс играет, а наши титаны — нет? Композитор Лало, жил в 19 веке. А музыка такая, как будто он написал ее вчера! Она вообще выше всякого времени! Но настоящей, заслуженной мировой известности у Лало — нет! Как много в искусстве непонимания!

…Потом я случайно наскочил на оркестр дирижера Джона Уилиса, о котором тоже ничего не знал… Какое счастье, что я попался ему на пути! Я услышал нечто потрясающее! Уникальная смесь жанров… И что еще? Ничего! Гений есть гений! Его деятельность оценил зал! Он выл! Ревел! Он пылал счастьем!

…Дальше! Рихард Штраус! «Кавалер Роз»! Прослушал. Устал. Надо прочитать что — нибудь в интернете. Так… Император Николай Первый, не пережив поражения в Крымской Войне, отравился… Так, печальное надоело… Далее! Из Англии для помощи ВСУ приехали 100 гаубиц. Из Германии- 200 тяжелых танков. Хотите довести до отчаяния? Ну, предположим, получится. И что будет потом? А потом, что обычно! Суп с Котом!

…Прыгаю по страницам… А, пятая симфония Глазунова! Привет, старик! Ты –то мне и нужен! Ты, Посланник Божий! Очень рад тебе!

…Да! Несколько слов о начинающем композиторе, Саше Глазунове! Был в его жизни момент, заслуживающий особого внимания!

…Представьте себе! Австрия! Вена! Венский симфонический оркестр играет Первую симфонию Глазунова. Молодому композитору 17 -18 лет… Зрительский зал пуст… Но, не совсем! В середине зала сидит необыкновенно красивый и представительный старик… Симфония закончилась… Удивительный старик захлопал… И несколько раз хрипло крикнул: «Браво!»…Это был — Ференц Лист!!!

…Как Глазунов с ума не сошел — не понимаю! Трудно пережить молодому человеку такую невероятную похвалу от величайшего из смертных! Кстати, Лист был в зале не случайно. Это именно он организовал симфонические концерты Глазунова в Австрии.

…Переворачиваем страницу. И что? И кто? Дирижер из Венесуэлы, Густаво Дудамель. Я помню его Новогодний концерт в Вене. В Золотом зале. Обычно этим концертом дирижируют знаменитости. Дудамель был и есть знаменитость. Но пригласили его зря. Концерт должен был быть веселым, праздничным. А тут на сцене появляется дирижер — социалист, из Венесуэлы. Смотрит в зал с едва скрываемым презрением, (публика- капиталисты). Лицо его каменное, железобетонное. Он прекрасно дирижирует обычный, будничный концерт… Без праздничности, ну хоть в чем-то… И уходит, даже не поклонившись… Зря ты приехал, Густаво! Ты не милосерден! Ты идейная кукла! Но дирижер — талантливый! Очень!

…Через пять страниц… Концерт Дудамеля в Берлине… С латышской певицей Гаранча… Восторг! Публика ревет! Концерт действительно прекрасный! Дудамель на высоте! (Певица, естественно, тоже) …Сумасшедшие аплодисменты адресованы не только певице, но и Дудамелю! И даже в большей степени ему! Но он делает вид, что этого не понимает. Он, стоя к публике боком, аплодирует певице… Мол, я знаю господа, как себя вести… Нет! Не знаете, господин Дудамель! Всех своих слушателей, радостно- возбужденных, очарованных вашим творчеством, Музыкант должен любить! Иначе искусство теряет смысл Божий!

Черчилль. А. Староторжский

…Маленький бассейн, заполненный зелёной водой. В нем плавает необыкновенно толстый, необыкновенно неповоротливый старик. Это Черчилль. Поскольку над бассейном часто проносятся яркие, разноцветные молнии, ясно, что дело происходит в одном из дворцов темных сил. У края бассейна стоит удивительно красивая девушка. Это ученица Черчилля, Фрая, не понимающая, как она попала в его школу, и откуда она вообще взялась.

Черчилль. Фрая, я заканчиваю обучение тебя, и даю тебе первое задание. Ты родишься на Земле, в Хорватии… Ты, в 15 лет, поступишь в актерскую школу в Лондоне. В 20 лет ты станешь знаменитой артисткой… Дамой света, то есть сложно доступной, дорогой проституткой… Будешь завербована в разведку… Совершишь массу преступлений… Ты станешь богатой, переедешь в Рим… Слухи о твоей красоте, сексуальности, гениальной продажности, приносящей феноменальные дивиденды, разнесутся по всему миру! Благодаря твоей деятельности в разведке, погибнут 200 тысяч немецких, французских, хорватских и американских солдат… Датчане выследят тебя, а хорваты взорвут яхту, на которой ты отправишься на Гавайи! …После смерти ты вернешься ко мне, и мы придумаем для тебя новую программу! Зачем нужно сделать то, что я прошу? Ты поразишь мир! В сердцах людей укрепится уверенность, что только проституцией, подлостью, и предательством можно достигнуть успеха! Высокого положения, известности, и богатства! Ты развратишь весь мир! А это то, что мне нужно! Это принесет много крови! У нас человеческая кровь на завтрак, обед и ужин! Она для нас такой же продукт, как для людей картошка! Ступай!

Фрая исчезает. У края бассейна появляется другая девушка. Она тоненькая, бледненькая, и очень невзрачная. Она хочет сесть, оглядывается…

Черчилль. Марта, ты хочешь сесть? Это очень не трудно! (Из пола появляется белая скамейка. Марта садится.) Ты сделаешь вот что! Ты родишься в Европе! Станешь, со временем, президентом одной из стран. И по требованию президента США, впустишь в свою страну 2 миллиона арабских беженцев, которые прибегут к тебе из стран, разрушенных американцами… Они, эти беженцы, сразу попробуют повести себя в твоей стране, как хозяева. Ведь твои солдаты будут принимать участие в военных действиях вместе с американцами. Беженцы не согласятся жить в лагерях, которые им предоставишь ты и Европа. Они потребуют новые хорошие дома, вместо тех, которые разрушили американские и европейские ВВС. Ты дай им что — нибудь! Иначе они начнут громить Европу! А я сейчас этого не хочу! Когда настанет время, я дам знак! Ступай!

Марта исчезает. У бассейна появляется молодой, крепкий парень. Лицо у него красивое и беспощадное. Белые волосы аккуратно причесаны на прямой пробор. На черной майке какие- то рисунки, с намеками на нацистскую символику.

Черчилль. Ты вот что сделаешь, Ганс. Когда Европа начнет погибать от действий наглых- кучерявых, ты соберешь 25 тысяч немцев… Оружие я устрою… И вы начнете их расстреливать везде, где встретите! Если полиция начнет мешать, уничтожьте ее! Начнет мешать Марта — и ее туда же! Немцы должны вспомнить, что они немцы! Настоящие немцы крови не боятся! Они должны построить новую Германию! Страшную, жестокую! Готовую к новой войне! В любом ее варианте! Ступай! (Ганс исчезает). Этот парень мне понравился! Он даст нам много крови! А то жрать уже нечего! Так… Кто там еще… А! Эй, славянин! Иди сюда!

На месте Ганса появляется симпатичный паренек с очень добрым лицом. Кудрявый. В мужской шляпе. В хорошем костюме, и в белой рубашке с галстуком. В руке портфель.

Черчилль. Ты родишься русским. И мы поднимем тебя до вершины власти. И когда нам понадобится, ты, не понимая, что делаешь, желая миру добра, а себе всемирной благодарности и признательности, поможешь нам уничтожить СССР! Он мешает! Всякий там гуманизм… Ступай! (Паренек исчезает). Этот парень даст нам крови больше всех! Потоки крови! Вот итог его благодеяний! И это надолго! Так, на сегодня все! (Кричит). «Столичная» водка холодная?

Голос. Да, сэр! Очень холодная! Ледяная!

Черчилль. Сталин пришел?

Голос. Нет, сэр!

Черчилль. Опять обманул! Не может без этого! Ладно, накрывайте! Я иду! И пошлите за Сталиным! Скажите, что на обед будет, холодец из ноздрей цейлонских банкиров, приготовленный Рейганом! Он не выдержит, придет… Это мы едим в первый раз!

Черчилль с трудом вылезает из бассейна и, переваливаясь, уходит в глубину замка.

Репетиция. А. Староторжский

…Идёт репетиция на сцене известного театра. В зале автор. Он нервничает, ерзает… Уронил свои костыли… Во время любовной сцены актер, играющий влюбленного, вдруг снимает с себя брюки, и с признаньями в любви, поворачивается к девушке, в которую влюблен, голой задницей, на которой написаны слова «Наше счастье»!

Автор (орет). Стойте! Ребята, стойте! (Поднимает костыли, подскакивает к сцене). Что вы делаете?! Вы же великие артисты! Вы же понимаете, что это бред, абсурд, дикость! Где режиссер?!

Режиссер, парень лет 25—26, поднимается из кресла, и надменно произносит:

— Так нужно! Я так вижу! Вы отстали от жизни, господин автор!

Автор. Я отстал?! Нет, сынок, ошибаешься!

Автор вытаскивает револьвер и стреляет несколько раз в потолок. Потом направляет револьвер на режиссера.

Автор. Пошел вон, идиот! Быстро!

Режиссер. Никуда я не пойду! Я здесь хозяин! Театр — мой!

Автор. Театр — Бога!

Автор стреляет в режиссера. Попадает ему в плечо. Режиссер падает и воет. На Автора набрасываются и скручивают его.

Актер (со сцены, согнувшись от смеха). Мы свидетели победы Настоящего Театра! Накрывайте на стол! Отпразднуем! Нынче праздник!

Посланницы Клио. А. Староторжский

…Тёмно-синее небо… Сияют звёзды… Лёгкий, тёплый ветерок пробегает по подземелью… Полумрак… Апартаменты богини Клио. Богиня сидит на троне, мягком, похожем на кресло. Она очень красива, у нее очень милое, очень доброе лицо. Одета она в легкую, полупрозрачную одежду. Слева от нее, течет широкий, огненный поток… Справа — несколько рядов каменных статуй, уходящих вдаль, за горизонт. Из огненного потока часто выскакивают человеческие фигурки, смеются, брызжут огненными искрами и ныряют обратно.

…Напротив Клио сидят на камушках три девушки. Это Гума, Альфра, и Флибо — Нур… Они родились и выросли здесь, во владениях Клио.

Клио. Девочки, вот зачем я вас позвала! Пришло ваше время! Вы отправитесь на поверхность Земли, в большие города. Там вы выйдете замуж и будете существовать, не зная, кто вы, и откуда. Ну, конечно, вы родитесь там, как все обычные люди. Вырастите и начнете жить так, как все живут. Дело в том, что наши действия будут совместными. Вы нужны нам, мы нужны вам. Я и король не можем сидеть без работы, без действий. Мы будем следить за вами, контролировать вас. Как только вам станет плохо, мы поможем вам, улучшим ваше положение. Как только вам станет хорошо, мы сделаем так, что вам станет очень плохо. Только так ваша жизнь станет интересной. Это наша работа. То есть контроль за вами, и участие в вашей жизни. Вот смысл нашего существования. И вашего тоже!

Альфра. А можно спросить, дорогая Клио, нам там будет всегда хорошо, или всегда плохо?

Клио. Ты ничего не поняла, дорогая! Девочки, вперед!

«Девочки» превращаются в шарики, и исчезают в небе.

Клио (одна). Хорошо, что они такие глупые. Они создадут нам прекрасные условия для работы!

Из темноты выходит огромный мужчина. Это король подземелья Рибо. Он в черной одежде и с золотой короной на голове.

Рибо. Улетели?

Клио. Конечно…

Рибо. Они не знают, что превратятся во что — то вроде нашей человечьей жвачки. Мы будем направлять их, куда захотим! И будем с наслаждением наблюдать, как они будут выбираться! Как будут плакать, мечтать… И о самоубийстве… И о хорошей жизни, которую мы им если и дадим, то совсем чуть — чуть! Слушай, Клио, у меня плечо болит… Ты не можешь мне помочь?

Клио. Конечно могу! Это не трудно! Я вижу, что у тебя там!

Клио превращается в огненную струю и пронзает плечо Рибо. Рибо орет и падает. Лежит неподвижно. Клио, в прежнем образе, садится на трон и ест что — то похожее на конфеты. Рибо приходит в себя. Садится. Трогает себя за плечо.

Клио. Ну как?

Рибо. Ты великая мастерица Клио! Все прошло!

Рибо поднимается, машет руками… Взлетает в небеса, возвращается… Он теперь в белой одежде, украшенной разноцветными узорами, и корона его усыпана сверкающими камнями.

Рибо. Все прекрасно! Я готов к работе! Эй, вы, трое! Идите сюда!

Три статуи оживают. И трое красивых парней, подходят к Рибо. Их зовут Грант, Шуан, Камень.

Рибо. Идите на поверхность. Найдите Гуму, Альфру и эту… Флюба — Куба- Зюба …Так?

Клио. Нет… Ее зовут Флибо — Нур…

Рибо. Зачем такое сложное имя… Ну ладно! Найдите их и женитесь на них! Они уже родились и выросли! Им уже по 20 лет. Женитесь на них. Бить их нельзя. Захваливать тоже! Живите как все! Вперед!

Парни превращаются в золотистые шарики и исчезают в небе.

Рибо. Ну все! Работа начинается! Смотри! У Альфры было пять кавалеров! Это я ее с ними свел! И все они были негодяями! Она дважды вешалась! Резала себе вены! Топилась! Это было очень интересно! Теперь я соединю ее с Грантом! Да! Грант скоро получит хорошее место в фирме! Но я его быстро уволю! Посмотрим, как они будут выбираться! Им придется приложить массу сил! Но они не погибнут! Я их вытащу! Дам пожить немного спокойно, а потом опять брошу в борьбу за жизнь! Они будут очень страдать, но станут только умнее! А моя жизнь станет ярче и разнообразней! Ну и так со всеми! Они уже все соединились! И мы начинаем работу! Их несчастье — наше творческое счастье! Слушай, Клио! Дай конфетку!

Клио. Не дам… У меня их мало!

Рибо (становится перед ней на колени). Ну дай хоть одну! Моя милая, красивая богиня! Жена моя!

Клио. Ладно… Просить умеешь… Подползи поближе! (Рибо на коленях, подползает поближе и Клио кладет ему в рот конфету.)

Рибо (не вставая с колен). Как вкусно! Дай еще!

Клио. Ты съел последнюю!

Рибо (вскакивает с колен). Врешь! Я видел! Ты спрятала! Ну, держись!

Рибо стаскивает Клио с трона, прижимает к себе, целует! И они исчезают в небесах!

Как стать знаменитым. А. Староторжский

Утром я писал два часа… Устал… Больше не могу… Жарко! И диабет замучил… Старик, перестань! Замучил, замучил! Лучше поблагодари его! Когда ни будь, он перенесет тебя в пространства, в которых будет лучше, чем здесь! Куда бы ты ни попал!

Я сел за комп… Без интереса пролистал его… И наскочил, вдруг! На интересное! На ужасное! На предельно безобразное! На рекламу спектакля «Гроза», в театре Вахтангова! Первое, что бросилось в глаза — костюмы артистов! Несчастные! Екатерина, русская девушка, была одета в дикую смесь эфиопско- монгольско- арабского тряпья! Это жутко! Рядом с ней мелькали артисты в обычных костюмах, современного фасона! Декорации: нагромождение чего –то потустороннего! Иначе объяснить нельзя! Какая там Россия! Картинки из американского ужастика! Режиссер — национальности непонятной! Все славянское ему близко быть не может! Театр давно превращен в кладбище русской классики! Директор –бездарь! Главреж, хулиган и сумасшедший! Я видел его выступление! С циничной ухмылкой он бахвалился своей финальной мизансценой в «Чайке»! Заречная приносит Треплеву на подносе пистолет! Гениальная пьеса сломана лапами наглого, самовлюбленного модерниста! Все! Больше не могу! Уходим! Куда? Все туда же! В свою писательскую жизнь! Недавно, в Нью- Йорке, опубликовали очередной мой рассказ. За месяц его прочитали 532 русских американца. Это что- то живое… Идем в жизнь дальше! В РФ опубликовано 5 моих книг. И что? Молчание! Реклама одной из моих книжек гуляет по всему интернету. Ее рекламирую не я, а Издательство, напечатавшее ее. Видимо есть в ней что- то привлекательное. Но! МОЛЧАНИЕ! Весь ужас в том, что литературным трудом заработать денег нельзя! Следовательно, и жить нельзя! Так что же делать? Надо становиться известным писателем! Тогда, о тебе что-то скажут! Может и денег каких — ни будь дадут… Гроши… Но ведь и известных писателей не читают! Их уже просто забыли! Интерес к литературе умер! Вопрошаемые не могут назвать ни одного романа Тургенева! «Анну Каренину» оказывается написал Ленин! Книги не покупают! Ба — бах! Я, кажется понял, что надо делать! Дошло! Вечером беру машину, еду к дорогому отелю на Тверской. Покупаю номер на ночь, вхожу в него и пишу бумагу: «Я, Шлыков Александр Владимирович, член Союза писателей Москвы, член Союза театральных деятелей РФ, член Национальной Ассоциации Драматургов, автор 5 книг прозы. Пьесы мои идут в двух Московских театрах. Идут по всей России. Поставлены почти во всех странах бывшего СССР. Русские эмигранты играют их в Сан Франциско, в Торонто (и взрослые и дети). В общей сложности было что- то около145 постановок. Мои рассказы печатаются в Нью-Йорке, Германии, и Болгарии. Устав размышлять о своем существовании, я решил покончить жизнь самоубийством. В моей смерти прошу никого не винить.»

Написав письмо, я закатаю себе 100 единиц инсулина (вместо обычных 38) и, испытав очень неприятные ощущения, отправлюсь в дали — дальние. В общество Куприна, Бунина, Толстых и прочих русских талантов… А если повезет, то и к Бахусу в гости! А может и в друзья! Конечно, если он сочтет меня достойным своей дружбы!

Наступит утро. Мне постучат в дверь. Разумеется, ответа нет. Долго! Очень долго! Тогда, дверь откроют, осмотрят меня, поймут, что со мной, и вызовут полицию. Наверняка просочатся журналисты. И начнется! Кровь! Кровь! Кровь! Самый продаваемый продукт нынче! Весь интернет будет оповещать о моем поступке! Начнут выяснять, кто такой Шлыков и убедятся, что на его трагедии можно заработать! Писатель, которого печатают на разных континентах, убил себя! Это прекрасно! Это великолепно! Это блистательно! Это мощно! Это нам очень кстати! Это наш хлеб! А на хлеб нынче заработать очень, и очень, не просто! Так, что потрясающе кстати, господин Шлыков, что вы отвалили на тот свет! Мерси вам! …Периферийные театры встрепенутся, особенно те, в которых шли мои пьесы! СМИ сочинят массу дикой, привлекательной ерунды о моем фантастическом, криминально — сексуальном жизненном пути! Непременно причислят меня к гениальной писательской элите! (Это приманка и деньги!) Театров 50 анонсирую постановку моих пьес, в надежде заработать на моей гибели. Ну и все! Дело сделано! Я известен! Чрезвычайно! Саша Шлыков — звезда! Герой! Мастер высочайшего уровня! Сияет сейчас в небесах, рядом с Булгаковым, Мольером и Гете!

Написав эти строчки, я вышел из дому и пошел в магазин. Была середина августа… Жара ушла, идти было приятно, несмотря на боли в ногах… У магазина поставили новую отличную, крупную помойку. Несколько отделений из кирпича, железная крыша. И сразу после того как она появилась, около нее стали постоянно вертеться черноволосые люди, неясной национальности. В одежде гастарбайтеров. Что они там делали, я не понимал. Но сегодня понял. Иду в магазин. Как обычно, возле помойки торчит гастарбайтер, и вяло в ней ковыряется. Так вяло, что я приостановился, и незаметно стал наблюдать за ним, для маскировки роясь в портфеле, пытаясь понять, что означает такое странное его поведение. И наконец понял! К помойке подошел пожилой мужчина, (ясной национальности), слегка пьяный, в рваной майке, на голове его, как блин, лежала белая (в прошлом белая) изношенная до последних пределов бейсболка, на ногах рваные домашние тапки. Мужчина катил за собой клетчатую сумку, из которой выглядывали какие- то ржавые железки. Он заглянул в одно из отделений помойки и тут гастарбайтер побагровел и заорал:

— Охрана!!! Ты чего тут лезешь! Эти наш помойка! Пошел вон отсюда! — появилась охрана, два гастарбайтера. Они молча стали наблюдать за стариком. Позы у них были напряженные, угрожающие. Старик поморщился, медленно с трудом, развернулся, и тяжело пошел, ну скажем, куда глаза глядят… Скорее всего, к какой — нибудь другой помойке. Около которой охраны еще нет. Старик, кажется, собирал какие — то старые железки… Для чего? Как для чего? Жить — то, как — то надо…

Когда я пришел домой, я выпил вина и стал размышлять. Абхазское вино, как всегда, оказалось прекрасным, ободряющим, и размышлять мне было интересно. Именно так! Не горько, а интересно! Вино — великая вещь! Подарок Матери Природы! Шопенгауэр писал о нем с уважением!

Ситуация, которую я наблюдал у магазина, вероятно охватила всю Москву. (Это фантазии, мои! Фантазии!) Возможны драки за помойки? Думаю, да! Будут погибшие? Может быть будут! Каждый почти день сообщения об убийствах! …Недавно я прокатился по Москве, из края в край, и ужаснулся масштабам ее застройки! Народ обнищал предельно! Давно! И кто же купит эти квартиры? Какие люди? Из каких стран? С какими целями? Просто жить? Или не просто? У России столько врагов… И что будет? А черт его знает! Только один он! Бизнесменов не привлекает копанье в подобных процессах! Их интересуют только личные финансовые успехи! Остальное им безразлично! Ба –бах! Момент сложный! Нельзя же требовать от Глухого, чтобы он играл на скрипке! Природа беспощадна!

…Что касается меня, то я намерен наслаждаться вином, которое из — за болезни, редко могу себе позволить… С удовольствием буду пить, и вспоминать, как я, маленький, бродил по нашему прекрасному, заросшему цветами, двору… В нашем знаменитом доме, на Фрунзенской набережной… Да! Набережная! Недолго ей оставаться в том виде, в котором она существует. Уверен, что скоро застроят и ее. То есть придадут современный вид. То есть искалечат. Я в этом убежден. Дом, в котором я раньше жил, был 9 этажный. А теперь он 16 этажный. Когда я это прочитал, мне стало плохо! Мне потребовался коньяк. И много коньяка! Слава Богу, бутылка его лежала в моем книжном шкафу! Внизу! Рядом с книжками Паустовского и Мериме!

Весёлые ребята. А. Староторжский

Год 2002. У меня было одно убогое, но приятное развлечение. Летом, в хороший день, я покупаю крохотную, стограммовую бутылочку коньяка и иду гулять по Москве. От Маяковки я иду до Тверского бульвара, дальше, до Никитских ворот, прохожу между церквями Вознесения и Фёдора Студита, выхожу на чудесную улицу Воровского, (теперь Поварскую) и в садике у дома, где я когда-то родился, медленно, с наслаждением выпиваю эту бутылочку. Только одну, больше мне нельзя. В избытке мне можно огурцы, помидоры, кабачки и лекарства.

Вот в один из таких летних дней я купил коньяк и отправился на прогулку. Бутылочку положил в нагрудный карман джинсовой рубашки. Она в нём скрылась почти целиком, только золотистая крышечка выглядывала, как мне казалось, совсем невинно.

У метро стояли двое милиционеров и проверяли документы. Я давно приметил эту пару. Один, сержант, высокий, худой и белобрысый, был похож на немца. Другой, капитан, был черноволосый, черноусый, черноглазый, с удивительно белыми зубами, с фуражкой на затылке, в хорошо выглаженной форме, холёный, ловкий, весёлый, — был похож… ну скажем, на молдаванина, или итальянца. Милицейские посты на этом месте стояли уже давно… Они, как правило, интересовались кавказцами, а эти двое удивили меня тем, что, игнорируя кавказцев, вытаскивали из толпы почему-то, только неказистых пьяненьких мужичков, и с ходу, не дав им опомниться, залезали в их драные, истасканные сумки… Заставляли прилюдно выворачивать карманы, то есть совершали над ними действия, моему рассудку совершенно непонятные. Как так! Взрослый мужчина, ну пусть пьяный, пусть плохо одетый, стоит у всех на виду с вывороченными карманами, из которых летят грязные носовые платки, какие-то бумажки, мелочь, пытается что-то понять, объяснить, а его равнодушно и ловко шмонают, как зека… Удивительно!

…Ну ладно, думал я, проходя мимо, время военное, сложное… Наверное, это безобразие чем-то оправдано. Ведь я же не знаю зловещих тайн МВД… Может быть тут что-то серьёзное… То, что меня самого могут потрошить так же как этих мужичков, мне и в голову не приходило… С какой это стати? Я, солидный, всегда трезвый мужчина пятидесяти лет, в хорошей одежде, в золотых очках, седой, с аккуратно подстриженными волосами, и ухоженной бородкой, член Союза писателей, член Союза театральных деятелей, и вдруг меня, как урку…

…Но это произошло. Когда я проходил мимо этой парочки, взгляд сержанта упал на золотистую крышку коньячной бутылки, и он, бросив руку к козырьку, угрожающе — вежливо сказал:

— Ваши документы!

Я в недоумении остановился. Что это?! Неужели из-за этой крохотной бутылки? Но почему?! Сколько раз я видел, как рядом с метро, на лавочках, мужики спокойно пили водку, спорили о чём-то, ругались и никто их не трогал! Милиционеры проходили мимо и только посмеивались, а тут… Что вообще происходит? Я остановился в двух шагах от сержанта и предоставил ему возможность самому подойти ко мне… Да, я ещё, кажется, пытался на него грозно посмотреть! Наивный! Что я о себе вообразил!

Сержант жёстко усмехнулся, протянул ко мне свою длинную руку, крепко взял за локоть и как собаку подтащил к себе. Что такое?! Как он смел?! Дать ему в рожу?! Нет, нельзя, убьют…

— Ваши документы! — повторил сержант. Капитан иронически поглядывал на меня. Он явно был «под мухой»…

Я медленно вытащил из кармана членский билет Союза писателей, инвалидную книжку и протянул их сержанту. Капитан перехватил документы: писательский билет оставил себе, а инвалидную книжку отдал сержанту. Сержант быстро осмотрел неинтересный документ и, возвратив, спросил:

— Что у вас в кармане? — он указал на бутылочку.

Я сказал, что это коньяк.

Капитан, разглядывая писательское удостоверение, пробормотал:

— Надо же, я думал бальзам какой-нибудь…

И опять уставился в книжку. Сержант странно усмехнулся и спросил меня:

— Куда вы идёте?

Я сказал, что иду гулять в центр. Сержант расцвёл садисткой улыбкой и вкрадчиво уточнил:

— К Большому театру?

(Для неграмотных сообщаю: у Большого театра собираются и кадрятся весёлые и дружелюбные геи.)

Я потрясенно пробормотал что-то вроде, да бросьте вы, ребята…

Милиционеры рассмеялись, и капитан спросил:

— А какой у вас псевдоним?

(В удостоверении есть такой пункт — псевдоним. Он был пустым.)

Я сказал, что у меня нет псевдонима. Капитан поднял вверх указательный палец и весело сказал:

— У тебя будет псевдоним! Ты будешь… Стриж!

И он вернул мне книжку. Сержант указал мне на мою бутылочку и сказал:

— Спрячьте ваш коньяк. А то ещё подумают, что вы алкоголик. Всего хорошего!

И бросил ладонь к виску. Ошеломлённый, я спрятал коньяк в сумку, отошёл от них на несколько метров и оглянулся. Милиционеры деловито выворачивали карманы какому-то совершенно пьяному однорукому мужичку. Я зашёл в метро, сел в поезд и пытался понять, что со мной произошло. И вот что понял: эти милиционеры, эти весёлые ребята, которые вертели меня в руках как куклу, могли при желании, сделать со мной что угодно. Могли дать мне по очкам, могли потереть меня мордой об асфальт, могли и просто убить. И я уверен — ничего бы им за это не было. Я понимаю: боевики, террористы… Но зачем издеваться? Стало скучно и резвись как хочешь? Всё дозволено? Ужас унижения душил меня. Я чувствовал себя рабом и жить мне не хотелось.

Известный русский кинорежиссёр, с отчаяния, пытается прикрыть наше ничтожество боевым плащом Дмитрия Донского.

Да, это имя и множество других гениальных, великих имён России будут сиять в веках, а мы останемся тем, что мы есть, до той поры, пока не опомнимся.

12 июня 2002 года.

Только через два года я понял, что происходило тогда у метро Выхино. Понял, почему прекрасным летним днём, весёлые милиционеры обыскивали — потрошили, пьяненьких мужичков, бомжеватого вида.

(Меня — от весёлости, мужичков — на полном серьёзе.)

По телевидению прошла информация, что поймана банда крупных милицейских чинов, полковников и генералов, занимавшихся грабежом, разбоем, вымогательством, насильственным крышеванием… Будто бы даже заказными убийствами! В общем вещами, обычными для нашего времени.

Часть вырученных грабежом «средств», измерявшихся сотнями тысяч долларов, милиционеры-бандиты, передавали куда-то «наверх», чтобы иметь прикрытие. Что это за «верх», не уточнялось.

Чтобы убедить МВД в том, что они, эти бандиты, (полковники, генералы), ежесекундно стоят на страже интересов Родины — они придумывали всякие хитрые профанации, с помощью которых имитировали серьёзность своей деятельности. В числе этих профанаций была и такая: кто-то из «весёлых ребят», подходил к бомжу, уже почти выпавшему из реальной жизни, и за сто рублей, просил посторожить сумку с «книгами», или с «продуктами». Бомж соглашался. И как только «весёлые ребята» отходили от него, к нему тут же подлетала машина с другими «весёлыми ребятами». Бомжа обыскивали, находили в сумке оружие, патроны, взрывчатку, наркотики — и арестовывали. Вот вам, пожалуйста, «террорист»! Вот вам «наркокурьер»!

Вот вам результат высокопрофессиональной деятельности «правоохранительных органов», повышение в звании, премии, авторитет и уважение… Конечно начальство удивлялось: почему это определённая компания, ловит «террористов» среди бомжей, а другие — нет? Странно это. И, видимо, последовал приказ (наверное с подачи «весёлых ребят») обыскивать всех московских и, наверное, всех российских бомжей, способных к передвижению и несущих в руках какую-нибудь грязную сумочку. То есть весь колоссальный аппарат МВД крутился в холостую, отрабатывая подлую, лживую версию «весёлых» аферистов.

Вы только представьте себе эту акцию в масштабах России!

20 марта 2004 года.

Огненная игла. А. Староторжский

…Я старый писатель… Не очень старый, но — старый… Мне 71 год… Я много болею… Я живу в маленькой комнатке, на улице Воровского, (теперь Поварская). Мне жить тягостно, мерзко, невозможно… Но это только днем, а ночью, иногда, бывает очень даже интересно! Недавно мне приснился Василий Макарович Шукшин! Он был почему — то на голову ниже меня, и одет в темно — синюю рубашку, которая светилась! Он что — то эмоционально говорил мне, но что, я не помню… Сейчас лягу спать и буду ждать чего — нибудь хорошего! Во сне это бывает. Сплю! То есть, сижу с папой за столом (папа умер в 1985 году), и мы что — то пьем… Что –то похожее на вишневый ликер… Чешский… У него всякое бывало, интересное… Еще на столе печенье… Домашней выпечки…

Папа. Сынок, ты помнишь, как я умер?

Я. Помню… Твой врач сказал, что ты не сумел вовремя его найти…

Папа. Да, я, смертельно больной человек, нуждавшийся в его помощи, должен был его искать! 1985 год! Свобода! Многие люди воодушевились и не заметили, как превратились в негодяев и идиотов! Я долго, изнемогая, ходил по больнице, но все врачи куда — то исчезли! Они, наверное, вообразили себя чрезвычайно значительными личностями и в какой — нибудь курилке обсуждали дальнейший ход страны! Нас в палате было 20 человек! И мы обреченно, и шутя, ждали смерти! Я устал ходить, и лег в кровать. Через минуту я умер. Ты хочешь отомстить за меня?

Я. Папа, конечно! А как это сделать?

Папа. Я скажу! Держись, сынок! Впереди — полет!

…Страшный, сияющий мрак космоса! Я лечу! Я здоров, молод и полон сил!…

Голос папы. Саша, ты подлетаешь! Внизу Африка! Спускайся!

Я стремительно понесся вниз… Лес! Жарко! На деревьях стадо обезьян! Главная обезьяна, — самец! Огромный, оранжевого цвета, невероятно сильный! С огромной пастью и гигантскими, кривыми зубами!

Голос папы. Это он!

Обезьяна — врач, схватил другую обезьянку, маленькую, черную, оторвал ей ноги и голову, и стал жрать, жмурясь от удовольствия. Я превратился в огненную иглу и пронзил его! Он заревел и полетел вниз… Когда он упал, к нему, подошли другие обезьяны… Они, не спеша, разорвали его и стали бросать мясо своим детям… Дети обрадовались, завизжали и стали драться за лучшие куски… Скоро от обезьяны — врача осталась груда костей, на которые залезли разные насекомые… Они стали доедать то, что от него осталось…

Папа. Он не умер… В следующей жизни он будет ядовитой, австралийской жабой… И его ударом лапы убьет гигантский кенгуру… Ну и так далее! Негодяям за свою подлость придется платить! Спасибо, сынок! — сказал папа, и исчез…

…А мне стало хорошо! В моей жизни появился смысл!

…Теперь я каждую ночь буду превращаться в огненную иглу и со страшной скоростью облетая Мир, беспощадно совершу все то, что мне предназначено! Молитесь, гады! Игла в полете!

Таинственный Шёпот. А. Староторжский

Я хотел спать, но не ложился… Я ходил по комнате, листал свою книжку, недавно изданную… Но перечитать какие — нибудь кусочки из нее, которые казались мне наиболее удачными, не мог… Что — то меня беспокоило… Не только сведения о доблести… Или наоборот… Но и еще что — то! Так бывает, когда на меня надвигается что — то необычное… Но что?! Кроме неприятностей я ничего не ждал. Они могли появиться отовсюду. Мир наш — видимый и невидимый — гигантское страшилище! (Не всегда так, но сегодня именно так!) Ну, ладно, плевать! Ложусь! Мрак!

…Я сплю! То есть, я очутился в удивительной комнате… Огромной! Чудесно обставленной! Такие я видел только в американских фильмах! Но главное, не мебель! Главное — книги! Боже, как их много! Десятки шкафов, набитых книгами доверху! А как они изданы! Обалдеть! Странное дело, но неожиданно, в моих руках оказалась одна из самых любимых моих книг, роман Проспера Мериме «Хроника царствования Карла Девятого». Самое поразительное, это то, что я сразу увидел всех, в нем живущих! Действующих красиво, элегантно и бесстрашно! Кровь — рекой! Любви- сколько угодно! Да какой! Жгучей, как огонь! Я обрадовался им и собрался общаться! И вдруг услышал женский голос:

— Здравствуй, Саша! Здравствуй, сын!

…Напротив меня, в кресле, появилась моя мама. Она умерла очень давно. У нас были плохие отношения. Что ей нужно было от меня? Я молчал.

Мама. Я знаю, что ты не рад меня видеть. Но это не важно. Я хочу объяснить тебе, что произошло много лет тому назад, когда я чуть не убила тебя. Ты прав! Я плохой врач! Но я понимала, что операцию тебе нужно было сделать немедленно. Я нашла специалистов, договорилась… И вдруг, однажды вечером, когда я стирала твою рубашку, я услышала голос… Мужской или женский, я не поняла… Вот, что он сказал, вернее, прошептал: «Не делай Саше операцию! Его изуродуют!»… Я испугалась. И решила ничего тебе не говорить. Я знала, что с ума я не сошла. Я человек была верующий, и решила, что Высшие Силы, Светлые, пришли мне на помощь. Я все сделала, что бы операция не состоялась. И это привело к ужасным последствиям. Ты два года таскал в себе гнойные мешки, и чуть не умер. Все это время голоса убеждали меня, что все будет хорошо. Я волновалась, страдала, но именно этого они и добивались. Они жили моими страданиями, моими болезненными эмоциями. Об этом я узнала после смерти. Кончились твои испытания тем, что тебе сделали шесть операций, и это тебя спасло. Тело твое было совершенно разрушено, и ты лечишься уже 40 лет. Твою ненависть, мальчик мой, я понимаю… Но я не виновата… Я попала в лапы черных сил, была обманута ими, и, как сына, тебя потеряла… Я знаю, что ты был рад моей смерти… Да, рад! И это, милый мой сын, нормально! Не надо стыдиться этого! Ты много лет пытаешься меня простить, но у тебя не получится! Нельзя простить человека, который сломал тебе жизнь! Даже если это родная мать! И это тем более невозможно! Сейчас, минутку… Продолжим! Когда я поняла, что со мной, и с тобой произошло, то, если ты помнишь, я попала в сумасшедший дом. И вскоре тебе сказали, что я умерла от ишемического инсульта. На самом деле я покончила с собой. Необходимые таблетки мне принес мой однокурсник, Паша Серебрянский. В последующей твоей жизни он, иногда, невидимо, помогал тебе, по моей просьбе. Сейчас, мы видимся с ним довольно часто. Он тоже умер, и… ну, дальше не интересно. Все, сын! Прощай! Извини за беспокойство, но я должна была все тебе объяснить! (Мама странно улыбнулась и исчезла).

Я все это выслушал совершенно спокойно. Почему, не знаю. И когда мама исчезла, я очутился в самолете и прилетел в Бостон. Там живут мои друзья. Как чудесно они меня встретили! Какой у них оказался богатый и красивый дом! Приехал доктор, сделал мне укол, и я моментально забыл о болезнях! Мы пили вино! Ели всякую вкуснейшую еду! Мы постоянно смеялись! По любому поводу! Я, наконец- то, был счастлив! Я был доволен! Я больше не пишу! Я не хочу этого мучительного и, на сегодняшний день — совершенно бессмысленного процесса! Я бесстрашно ем шоколад! Пью банановый ликер, самый сладкий, и самый крепкий! (Это я- то! Диабетик с тридцатилетним стажем!) Я десять раз в день, прыгаю со скалы в зеленое, бархатное море! Прыгаю умело, красиво, с большим удовольствием! На зависть моим разваливающимся ровесникам! Я танцевал с Мэрилин Монро, и пожал руку Френку Синатре! Летал на воздушном шаре с Тони Кертисом и Ким Бейсингер! Пил чай с Френком Копполой и Джессикой Лэнг! И, через три минуты, с братьями Тамаркиными улетаю на Кубу, 30-х годов! На остров, подвергнутый жесточайшей критике, но страшно интересный! Что меня ждет там — я знаю! И восторженно трепещу! В полете я намерен пить самое дорогое шампанское, безудержно фантазировать, и готовиться к приключениям! Браво, Саша! Все получилось! Все, о чем ты мечтал! Хотя бы, во сне!

Мой Небесный Гость! Мой Коллега! А. Староторжский

…Один крупный, известный театр принял к постановке мою пьесу… Премьера через полгода, а деньги, крохотные, я получу через год… И что мне делать сейчас? Надо ведь покупать какую то еду, ботинки, одеяло… На что? Я этого совершенно не понимаю…

…СССР, ты оказался райской обителью! Мы не поняли тебя! Не оценили! В СССР такой ситуации в жизни состоявшегося драматурга быть не могло! Одному известному советскому драматургу, которого я знал, и который помогал мне, (его слово в Министерстве культуры много значило), Литфонд (финансовая часть Союза Писателей), спокойно выделил деньги на покупку двухэтажной дачи под Москвой. Когда он вернет эти деньги? А когда сможет! Известные драматурги зарабатывали хорошо! И подобную финансовую поддержку им делать не боялись! Даже были обязаны это делать! Такое решение правительства! Вот так!

…О! Солнышко выглянуло! Надо прогуляться! Где мои носки…

— Здравствуй, дорогой Саша! — услышал я приятный мужской голос. В двух метрах от меня, в моем драном кресле, сидел удивительно красивый румяный старик, внешность которого напомнила мне известную историческую личность. Понял! Это был Константин Сергеевич Станиславский! Когда-то давно я считал его самым красивым мужчиной, из попавших в поле моего зрения! А сколько самых разных там было! На улице, в театрах, в музейных альбомах! Да! Самый красивый, самый талантливый, самый обаятельный! Вот он! Сидит напротив меня, появившись чудесным образом!

— Не пересаливай, Саша! Я обычный человек! Ну, слежу за собой! И только! — сказал Станиславский и слегка покраснел.

— Я появился у тебя по просьбе твоей матушки! Мы с ней служим вместе, очищаем воздух Москвы от всякой гадости. То есть не только от газов, пыли и копоти… Но и от удивительно гнусных отношений, которыми Москва кишит буквально!

— Над Кремлем чистили? — спросил я.

Станиславский поморщился и сказал:

— Да, пытались… Но ничего не получилось… Там сейчас надрываясь, и обливаясь потом, вкалывает другое ведомство… Так вот! Я с большой симпатией отношусь к твоей матушке и не выполнить ее просьбу я не могу… К тому же, ты, как драматург мне интересен. Ты пишешь не хуже Владимира Ивановича Немировича — Данченко, а он умел это делать. Но только это! Как режиссер он был пустое место! Так вот! Далее! И яснее! Сашенька, положение в театре и литературе очень плохое! Они умирают! Интернет, эта многослойная помойка, схавал их! И поэтому у тебя пропадает желание работать! Тем более вам за работу не платят! Гроши какие — то вы получаете! Но это не важно! Ты тридцать лет писал и жил таким образом! И много сделал!

…Вообще, я не понимаю, как можно было плюнуть на деятельность такого крохотного и важного для искусства отряда, как драматурги! Но ведь они вообще на всех плюют! Кроме себя!

…Ну ладно, забудем о них! Перейдем к главному! Сашенька, ты стареешь, болеешь, мозг слабеет, пишется все хуже и хуже, интерес к работе падает! Это плохо! Ты обратил внимание, как слабеет твоя память? А память для писателя — это очень важно!

— Нет, не обратил, — сказал я задумчиво.

Станиславский. А я помогу прояснить тебе ситуацию. Ты помнишь своего бывшего друга, Женьку Метеора?

…Я поразмышлял, и вынужден был признаться, что не помню.

…Станиславский печально улыбнулся и сказал:

— Ну вот, видишь… А когда то вы вместе работали в Московском театре оперетты. Ты был хормейстером, а он артистом балета. И вы очень часто в перерывах пили кофе за одним столиком, стоящим недалеко от выхода на сцену и женского туалета. Помнишь, как было хорошо?

Я заплакал и прошептал:

— Да, Константин Сергеевич! Было очень, очень хорошо!

Станиславский. Ну, есть еще вещи, опасные для тебя. Ты забываешь, какую таблетку ты пил, а какую не пил. Работает ли твой телефон. Есть ли у тебя еда. Но это не главное! Ты тридцать лет болен и, в связи с этим, просидел эти годы в своей комнате, как в тюрьме! У тебя нет ни сил, ни денег на путешествия! И у тебя очень мало интересных жизненных впечатлений! В таком положении писать нельзя! Невозможно! И по просьбе твоей матушки, я хочу тебе помочь! Хочу выручить тебя! Сейчас мы с тобой покатаемся по Москве и посмотрим, что в ней делается! Может быть что — то вдохновит тебя на работу! Согласен?

…Естественно, я согласился…

А через минуту мы в странной прозрачной машине неслись над Москвой. Станиславский морщился, но молчал. Вдруг оживился:

— Саша, смотри! Гигантский цветочный магазин! И кроме продавцов в нем никого нет! Покупатели даже не заглядывают сюда! Цены на цветы сумасшедшие! Да и вообще не до них! Килька в томате важнее! Поэтому сделаем вот что! Нырнем в квартиру человека, который владеет всеми цветочными магазинами в Москве! Я тебе объясню почему!

…Влетаем. Огромная квартира. Комнат пятнадцать. И все они заставлены вазами с цветами. Аромат ошеломляющий. Райский сад! Мебель, посуда, техника — прекрасные! Станиславский махнул рукой,

и цветы волшебно испарились. Исчезли, словно их и не было!

Станиславский. Вот так! И будем ждать!

…Через несколько минут входная дверь открылась и в комнату, в которой мы висели под потолком, устало вошла очень красивая женщина, лет 38…Она была одета странно… Так в рабочие моменты одеваются женщины с пониженной социальной ответственностью… То есть проститутки….Правда очень дорогие, но проститутки. Она быстро разделась до гола, и тут что — то удивило её. А именно — отсутствие цветов, которые у нее всегда были огромном количестве. Она обожала их!

— Ах, ты сука! — прошипела женщина.- Да как ты посмел! Да я тебе, блин, яйца на лысину натяну! Баран!

Женщина села в кресло и стала напряженно ждать. Её трясло! Ждала она не долго… Минут шесть… В комнату вошел мужчина лет пятидесяти, очень некрасивый, но прекрасно одетый.

Мужчина. Милочка моя! Ты дома! Как я рад! А у меня для тебя есть подарок! Твои любимые венские булочки! Утренним самолетом!

Женщина (тихо, сипло). Где цветы?!

Мужчина (удивленно). Какие цветы?

Женщина. Оглянись!

Мужчина (оглянулся и побагровел). Милочка! Это происки врагов! Сегодня утром цветов принесли полвагона! Те, которые особенно любишь ты!

Женщина (истошно орет). Врешь, сука! Ты забыл обо мне! Ты забыл, что я генерал тайной службы! И что со мной так нельзя! И сейчас ты это поймешь!

Женщина подбежала к сумочке, выхватила из нее маленький золотой пистолет, и стала палить в мужчину, в своего мужа. Она очень хотела его убить, но от ярости у нее тряслись руки, и она ни разу не попала. Наконец пули кончились, и * Милочка* бросила его на пол. Выпив стакан виски, женщина стала орать дальше, уже не так громко, давясь хрипом:

— Ты забыл, кто тебя сделал миллионером?! Забыл?! Мне пришлось переспать с десятком подонков, чтобы ты стал тем, кем являешься! И еще кое — что сделать, непроизносимое! Забыл?! Олигарх, х… ев! Говно ты, неблагодарное!

Мужчина упал на колени и крикнул:

— Милочка прости меня! Нас хотят уничтожить! Это банальное дело! Ежедневный процесс! Пойми меня! И прости!

Женщина. Нет! Сейчас я тебя разрублю на куски! Сука, поганая! Тварь эгоистичная! Падло самовлюбленное! Враг красоты!

Женщина сорвала со стены казацкую шашку, украшенную золотом и камнями, и подняла ее над головой. В этот момент Станиславский поднял руку, и цветы вернулись на место. Женщина оцепенела, уронила шашку и упала на пол. Муж рухнул рядом.

Станиславский улыбнулся и сказал:

— Из этого может что- то получиться… В театральном отношении… Ты согласен, коллега?

Я кивнул.

— Летим дальше! — сказал Станиславский, и мы оказались над памятником Пушкину. Станиславский огляделся и сказал, печально и презрительно:

— Одно слово! Было хорошо, а стало плохо! Смотри, Саша! Напротив Макдональдса новый зеленый туалет. Летим туда! Там будет сцена! Видишь, двое мужчин подходят к туалету? Один в белом, другой в синем костюме? Смотрим!

Мужчины подошли к туалету и попытались войти в него. Не получилось. Дверь не открылась.

Белый костюм сказал:

— Что за х..йня? Сколько пятидесяти рублевок ты бросил?

Синий костюм. Три!

Белый костюм. Ну и что делать? Это третий туалет, который мы не можем открыть! Я тебя спрашиваю, что будем делать?

Синий костюм. Я не знаю, господин Ястреб!

Белый костюм. А я знаю! Я вам не мудак, чтобы открыто ссать рядом с нарядной московской публикой! Я солнце казахской разведки! И очень хорошо воспитан!

…Раздался щелчок. В замке появилась крохотная дырочка, и дверь открылась.

Синий костюм (спокойно). Что это было?

Белый костюм. Пистолет Стечкина, с глушителем… Новый вариант! Пошли!

Синий костюм. А может быть и женский откроем? Вдвоем ссать не удобно!

Белый костюм. Женский туалет для женщин, дорогой мой! Но давай –ка, все — таки его откроем, защитим русских женщин от пренебрежения и идиотизма!

…Белый костюм открыл женский туалет и коллеги, помочившись (в мужском), поехали в итальянский ресторан. Только они ушли, как к женскому туалету с трудом, задыхаясь и раскачиваясь, подошла пожилая женщина… Она остановилась и заплакала… Она не верила, что попадет в туалет. Вдруг дунул ветер, и дверь в туалет приоткрылась! Изумленная женщина тяжело, с опаской вошла в него и через минуту убедилась, что счастье не совсем еще покинуло эту страну!

Голос. Товарищ полковник! Ястреб расстрелял туалет напротив Макдональдса! Что делать? Брать его?

Хриплый голос. Дурак ты, капитан! Он поступил правильно! И брать его не за что! Других надо брать! Едем в шашлычную к Гураму! Туда приедут младшие лейтенанты Пусик и Мармеладка!

Станиславский. Тут тоже, кажется, можно на пьеску наскрести! Летим дальше!

…Внизу очень ухоженный, красивый парк. Туалеты открываются. Есть мороженное, цыплята табака, и грузинское вино. Хорошо!

Станиславский. Внизу скамейка! Видишь? На ней сидит огромный пьяный мужчина и какая-то женщина. Рядом с мужчиной стоит очаровательный длинноволосый мальчик лет пяти, он жалобно просит у мужчины конфетку. Мужчина его отец. Женщина, любовница мужчины. Смотрим!

…Мальчик. Папочка, дай мне что — нибудь вкусненькое!

Мужчина. Мы все охерели от этой жизни! А тебе вкусненькое? Перебьешься!

Мальчик заплакал. Мимо скамейки проходила хорошо одетая женщина, лет семидесяти, с породистой собачкой на поводке.

Мальчик (плача). Ну, папочка! Ну, конфеточку! Ну, хоть одну! Тете Лизе ты всегда покупаешь!

И мальчик указал пальцем на женщину.

Мужчина (заорал). Тете Лизе завидуешь?! На! Жри! Сучонок поганый! бл**ий сын!

И подтащив к себе сына, стал запихивать ему в рот грязные, рваные пятидесятирублевки. Мальчик мог умереть, если бы проходившая мимо пожилая женщина не сказала:

— Прекратите! Что вы делаете! Вы не отец! Вы, негодяй последний!

Мужчина. Я, негодяй?! Да я тебя, сука, обосру с головы до ног, чтобы ты красивей стала, уродина!

Собачка тявкнула, и тетя Лиза сильно ударила ее ногой. Собака взвизгнула и спряталась за хозяйку. Пожилая женщина, погладила собачку, успокоила ее, потом достала из сумки странной формы пистолет, и выстрелила в мужчину и тетю Лизу. Они упали на землю и стали дергаться, выть и визжать… Удар они получили электрический.

Пожилая женщина. Вот так! Поваляйтесь, сволочи, пару часиков, подергайтесь! Полковники советской разведки, еще не все умерли! Мальчик, дорогой, пойдем в Лимонадный дом! Там конфет сколько угодно!

…Пожилая женщина, мальчик и собачка ушли.

…Через минуту мы со Станиславским оказались у меня дома. Станиславский махнул рукой и у меня на столе появились прекрасная бумага для писания, и несколько разноцветных немецких ручек! Одна — даже золотая!

— За работу коллега! Это лучшее лекарство! — крикнул Станиславский, и я остался один. Мне стало горько, страшно, и от тоски я заплакал. В этот момент передо мной появились портрет мамы, бутылка *Донского игристого*, и мой любимый лимонный пирог!

…Вино я открыл сразу и стал пить из горлышка. Это вино для меня было особенным. В 1974 году, в октябре, сразу после армии, свой первый рабочий день в театре Оперетты, я начал с шести бокалов этого вина, которое продавалось в нижнем буфете. Пил я его с большим удовольствием, в пяти метрах от руководства, онемевшего от изумления, но для меня это значения не имело!

…Я стою в чудесном зале! Кругом нарядные, благоухающие женщины! Звучит веселая музыка! Буфеты прекрасные, в которых есть все! Ну как в этой обстановке отказаться от вина? Невозможно! Я молод, успешен, симпатичен! Я только что из Армии! И мне можно все!

Пророк. А. Староторжский

«В каждой луже есть гад, между

иными гадами иройский.»

М. Е. Салтыков-Щедрин.

Вот, посреди каких-то ёлок, стоит, злобно улыбается, Известный Писатель. Даёт интервью. Одет хорошо, модно, со вкусом… Немного странен яркий красный галстук…

Писатель живёт серьёзно, полнокровно… Много пишет, много говорит… Постоянно обличает, стыдит кого-то… Это одна из его ролей… Конечно, отнимает много сил… Но Писатель и развлекаться не забывает: смотрит в упор страшным, остановившимся взглядом вурдалака, проникающим будто бы до дна морского… Неудержимо льёт свою будто бы «пророческую речь»… Совершенно беззастенчиво, с удовольствием пишет феноменальные гадости о русских гениях… О Пушкине, например…

Ну вот намекает, что Пушкин то ли торговал своими детьми, то ли нет… Но спохватывается: «Мы не хотим сказать, что Пушкин торговал своими детьми.»

Врёт! Хочет сказать! Мол, пьяненький Пушкин настругал детишек с прелестными крепостными девушками, а потом детишек этих продал, поправляя своё финансовое положение! Долги у него были, говорят, большие…

Вообще, Пушкин этот… Надоел со своей гениальностью… Пора о нём и «правду» сказать… Такова цель писаний Известного Писателя… Будто бы такова… И, говоря «правду» о Пушкине, он ясно даёт понять, что только деликатные чувства, — скромность, например, — мешают ему высказаться о Пушкине со всей определённостью…

Правда, он говорит, что Пушкин поэт так себе… Но ведь Известный Писатель мог и посерьёзней отдуплиться!

А вот на своей кухне, среди таких же «пророков», под водочку, разделывает он «этого» Пушкина с максимальным блеском! Мол, продал Пушкин своих детишек кому попало, и разлетелись они по всему белу свету!

Кто-то из них попал в Англию, кто-то в Германию, кто-то в Соединённые Штаты, а кто-то даже в Японию!

И вот, таинственным образом, разлилась чёрная кровь Пушкина по всему миру, коварно проникая в сферы управления государствами… Всё там перемешала, испортила, и спровоцировала… И Первую Мировую Войну! И Вторую! И сейчас огненно кипит в жилах террористов, толкая их на всякие ужасные вещи!

Мог бы это сказать Известный Писатель?! Мог бы! Уверен, что мог! Всё, что угодно мог!

Оно и понятно! Слава даром не даётся, тут смекалка нужна! Да и издательства платят деньги только за новый, «свежий» материал!

Богатыри. А. Староторжский

Кажется, мне было 5 или 6 лет, когда я осмысленно прочитал первую заинтересовавшую меня книжку.

Это были сказки и легенды про древних богатырей. Русских и нерусских.

До сих пор помню обложку этой книжки. Статный, русский богатырь, мощно вздыбив красивого, белого, длинногривого коня, неумолимо занёс огромную, в шипах, палицу, над необъятным половецким богатырём, в круглой, железной шапке с лисьим хвостом, и в полосатом, толстом халате, обшитом круглыми железками. Половец, уже падая с коня, из последних сил, отчаянно пытался защититься широкой кривой саблей.

Схватка была нарисована так убедительно, так доходчиво, что я мгновенно понял, что старинный враг Руси, половец, доживает последние секунды своей гнусной жизни.

Я возликовал! Щёки мои запылали! Патриот проснулся во мне! Неожиданно и ярко!

Смотрю жадно на схватку и фантазирую: вот сейчас карающая, могучая русская рука всмятку расшибёт эту беспощадную, подлую, степную тварь! Я представил себе момент удара! Бац! Железная шапка с лисьим хвостом мокро треснула, развалилась, и половецкие мозги мелкими брызгами летят в разные стороны! Какое счастье! Злодей наказан! Справедливость восторжествовала! Слава русскому богатырю! Слава русскому оружию! Смерть захватчикам!

То, что я прочитал об этом сражении, и то как живо я его увидел, так взволновало меня, так разожгло во мне героические чувства, что я впал в воинственное, восторженно — болезненное состояние. С пунцовым лицом, вспотевший, со вздыбленными волосами, в белой, короткой рубашечке, без трусов, носился я по квартире, и рубил всё подряд своей золотой сабелькой!

Но скоро был пойман и обезврежен моей бабушкой. Она была по профессии медсестрой, и сразу поняла, что я немножко заболел. И чем заболел.

Книжку с богатырями у меня отняли, напоили чем-то успокоительным, и я быстро уснул.

Когда я проснулся, то немедленно потребовал вернуть мне моих богатырей… Но бабушка, пытаясь меня успокоить, стала нежно, ласково врать, что богатыри ускакали охранять советскую границу, и предложила мне вместо богатырей мой любимый торт, сметанник.

Я стал плакать. Плакать горько, горячо, у меня поднялась температура, и богатырей мне вернули.

Я набросился на книжку, и стал жадно проглатывать сказку за сказкой… Естественно за мной осторожно и пристально наблюдали, опасаясь очередных приступов воинственности и героизма. Но опасались напрасно. Я привык к сражениям, и стал читать спокойно, но с прежним интересом.

Так я вошёл в мир литературы, и он навсегда стал моим главным миром.

30 августа 2010 года.

Бог древней Финикии — Оронт. А. Староторжский

…Мы летели над сожженными лесами. Над пустыми, гигантскими стадионами, в полумёртвых, голодающих городах. Над толпами дерущихся и вопящих людей, не позволяющих строить мусоразжигающие заводы у своих, пока ещё чистых рек… Мы летели над современной Россией, в сторону Москвы. Зачем, не знаю… Мы, это древний Финикийский бог Оронт, со своей свитой… И сбоку, я…

Почему я там оказался, мне объяснять не стали. Просто сказали, что я рядовой наблюдатель. Таких много летает. Я с интересом подчинился.

— Москва! — хрипло крикнул Оронт, и вдруг вздрогнул, сморщился и плюнул.

— Какая вонь! — закричал он.- Что это?! А, понятно! Так пахнет ложь! Самая густая и самая грязная! Эта зараза поразила весь город! Ребята, спасаемся от нее! Преодолеваем! Делайте, как я!

…Оронт стремительно сделал три мертвых петли, мы тоже, и дышать стало намного легче.

Оронт. Оригинально воняет! Надо почистить этот городок! Так! Застыли все! Не шевелиться! К нам что- то летит!

…Детская колясочка, украшенная бантиками, тихо, медленно пролетала мимо нас. В ней лежал бледненький лысый младенец со всемирно известным лицом. Вокруг коляски летела многочисленная стая охранников, в розовой, кружевной военной форме. Младенец проснулся и запищал. Охранники хором запели колыбельную:

— Успокойтесь ваше высокопревосходительство! В стране все хорошо! Все сыты, одеты, обуты! И никто не болеет! Медицина вами налажена! Денег у всех навалом! Не страна, а Рай земной!

Младенец успокоился, начал засыпать, но откуда- то сверху на эту компанию упала гигантская черная ворона и проглотила ее.

Оронт. Не обращайте внимания. Так нужно. Смотрите! Белая гора! На ней стоит мужик в бобровой шубе и что- то собирается совершить! Подлетим к нему! Мне кажется, я видел его в древнем Египте! Тогда он торговал бараньим дерьмом, как лекарством от всех болезней!

…Подлетели. Мужик, вытянул руку, и указывая на что –то, заорал:

— Народ мрет оттого, что спился! Народ сам виноват! Народ глуп и неграмотен! Пусть сам выкру…

Оронт плюнул в него, и гаркнул страшным голосом:

— Ты врешь, негодяй! Ты не умеешь вести государственные дела! Твоя партия фиктивна! Народу вы не помогаете! Народу плохо! Поэтому он пьет! От отчаяния! И умирает! А ты лжец! Дитя крысиного племени! Пошел вон!

Оронт махнул рукой и гора с мужиком рухнула вниз, в бездонную яму.

Оронт сразу забыл о нем, и сказал печально:

— Еще летят! Жители земного рая!

На горизонте показалось облако. Оно быстро поравнялось с нами, и мы увидели миллионы стариков, мужчин и женщин, кричавших:

— Хлеба дайте! Молока! Доктора!

Улетели.

Оронт сказал:

— Я бы дал… Но это не в моих силах! Смотрите, мы уже в центре Москвы! Так… Какой большой красивый дом! И что- то там не так! Проверим!

…Белоснежный, ступенчатый зал. В нем сидело человек сто. Хорошо одетая женщина, в американском платье и с орденом *Дружбы народов* на полной груди, информировала собравшихся о паштете из гусиных глаз и ножек снегирей, обязательно шведских. Это было по ее словам величайшее изобретение кулинарного искусства. Всем рекомендовала. Зал загудел. Молодой парень — депутат заорал:

— Что вы плетете?! Какие гусиные глаза?! Народ мрет, а вы, про какую- то ерунду! Ему деньги нужны, а не глупейшая болтовня!

Женщина потребовала не нарушать регламент и продолжить разговор про паштет. Зал завыл!

…Неожиданно мы взмыли выше Москвы. И оказались в прозрачной березовой роще. Конечно, это странно, но только не для нас.

Оронт. Садитесь! Надо отдохнуть, отдышаться! Саша, принеси родниковой воды!

…Я принес. Оронт выпил кружку и сказал:

— Как плохо все! Сейчас отдохнем и вернемся! Надо что –то делать! Сами они не в состоянии!

…Опять летим над Москвой.

Оронт. Боже, сколько несчастных людей! В богатейшей стране мира! Саша, что это за дом?

— Министерство информации! — сказал я.

Оронт. Сейчас здесь будет интересная сцена! Давайте понаблюдаем!

…Коридор министерства. По нему, в сторону буфета, идет красивая женщина лет сорока. Заместитель какого –то начальника. Она остановилась, чтобы подкрасить губы, и в этот момент дверь, рядом с которой она приводила себя в порядок, открылась, и из нее вышел мужчина, маленький, лысый, в золотых очках. Он окинул женщину похотливым взглядом и сказал:

— Зина, привет, есть дело…

Женщина, продолжая краситься:

— Сегодня, Коля, я не могу… Муж приехал!

— Нет, ты меня не поняла! Мой авторитет падает! Я придумал вот что: ты скажешь, что пенсионеры обуза для государства и пенсии необходимо отменить! Поднимется шум, и я выскажусь по поводу твоих слов гневно, отрицательно и тогда можно рассчитывать на улучшение моего положения. Согласна?

Зина (укладывает косметику в сумочку). Миллион!

Коля. Зин, ты это… Не гони лошадей!

Зина (смеясь). Скажи спасибо, что я не попросила два!

Коля. Да, да! Конечно! Миллион будет! Но плюс наша баня!

Зина. Ну, посмотрим! Если у меня будет настроение!

Коля. Зин, не огорчай меня!

…Оронт. Политика негодяев и дураков! Ну, посмотрим, что будет дальше!

Зина. Ладно, баня, так баня. Только не в Москве, а в Праге. Я люблю этот город! Хорошо?

Коля. Конечно!

Зина вытащила из сумки какой –то приборчик и сказала в него то, что просил лысый Коля.

…И сразу после ее слов перед нами открылась страна! Вся! От края до края! Миллионы стариков плакали, кричали, тысячи умерли от сердечных приступов! Ужас! Мы ждали, что скажет Оронт.

Оронт. Мы этих политиков накажем. Пусть на себе испытают действие своих политических методов! Смотрите вниз!

…Кабинет Коли. Коля сидит в кресле и читает что –то. Его секретарша Майя смотрит в компьютер.

Коля. Майя, проверь мои лотерейные билеты.

Майя. Сейчас. (Вскрикивает). Нет! Этого не может быть! Николай Петрович, вы выиграли шесть миллиардов!

Коля (побагровел). С ума сошла?!

Коля подходит к компьютеру и смотрит в него.

Коля. Выиграл! Да! Майя, давай машину, охрану и едем в банк!

…Банк. Входят Коля, два охранника и Майя.

Коля (в окошко). Я выиграл шесть миллиардов. Прошу оформить.

Женщина, работница банка, взяла у него билет, рассмотрела и с улыбкой вернула.

Женщина (очень вежливо). Вы ошиблись! Номер на билете состоит из одних нулей!

Коля. Как?! Что ты говоришь?!

Рассматривает билет.

Коля. Нет! Не может быть! Кто украл, суки?! Кто?!

Выхватывает пистолет и хочет убить кого- нибудь. Ну, хотя бы для того, чтобы успокоиться. Охранники скручивают его. Майя визжит.

…Сумасшедший дом. Коля сидит в кресле. Он в пижаме, щеки в крови. В палате шесть человек врачей, они ведут себя странно. Ясно, что Коля нуждается в помощи. Но врачи ее ему не оказывают. Они смеются. Неожиданно Коля выскакивает из кресла и бросается в туалет. Дверь не закрывает. Видно, как он грызет унитаз. Врачи помирают со смеху. При этом они как — то странно чернеют.

— Я вас убью, суки! — кричит Коля. Но подняться с пола не может. Что- то с ним произошло странное. Один из врачей спокойно говорит ему:

— Уважаемый Николай Петрович! За порчу нашего имущества, вы заплатите нам три миллиона, за лечение шесть! Документы готовы! Осталось их подписать! Вы в состоянии?

Коля. Суки, я вас закажу! У меня сто миллионов баксов! Я сумею!

Врачи смеются. Потом, не переставая смеяться, превращаются в огромных черных крыс и разрывают Колю на части. Картинка исчезает.

Оронт. Теперь он счастлив и свободен. Ему не нужно заботиться об авторитете. Не нужно ехать в Прагу, купаться, пить пиво. Он стал мудрее. Он понял, что такое государственная ложь!

Оронт. Далее мы вмешаемся в жизнь этой красотки, которая погубила и травмировала тысячи, миллионы людей! Она унизила и оскорбила многострадальный, великий народ и должна за это ответить! Смотрите вниз!

…Зина вошла в свою квартиру, огромную, удивительно хорошо обставленную, села в кресло и стала думать, где может быть ее муж Степан. Он украл долларов миллионов двести и мир перед ним открылся. Сейчас он мог пить водку в Стокгольме, вино в Париже, и пиво в Праге.

— Зина, посмотри на нас!

Зина подняла голову от журнала и увидела своих дедушку и бабушку, умерших очень давно. Описывать, что с ней произошло, не имеет смысла. И так понятно. Ну, если коротко: она каменно оцепенела.

Дедушка. Сегодня ты оскорбила наше поколение. Мы заслужили пенсию в десять раз большую, чем вы платите живым еще.

Бабушка. Мы строили эту страну. Мы сделали ее великой. Мы ее защищали. А вы превратили ее в нечто ничтожное, гнусное. Для жизни совершенно невозможное, оскорбительное.

Дедушка. Ты занимаешь высокий пост, и получила его, поднимаясь по служебной лестнице, используя проституцию, и подхалимаж. Больше ты ничего не умеешь. Вы все ничего не умеете! Прощай и забудь нас! Мы тебе никто!

…Бабушка и дедушка исчезли. Зина заметалась по комнате. Она была на грани смерти.

Оронт. Спасем ее. Кажется, она любит Прагу. Ну что ж, пусть летит туда!

Зина мгновенно превратилась в синицу и вылетела в окно. Через секунду полета ее проглотила гигантская ворона, и они исчезли в сиреневых облаках.

Я. Куда они делись?

Оронт. Да ничего особенного. Летят в Прагу! Вот, смотрите!

…Прага. Заходит солнце. Шум, крик! Толпы народу! Весело!

Синица — Зина сидела на крыше дома, и смотрела, как ее пьяный Степан, пил в баре крепкое пиво… И обнимался с какой то грудастой, красивой, тоже совершенно пьяной молоденькой чешкой, ласково называвшей его *мой милый русский мудак Степанчик, бизнесмен с большим, волшебным, кривым ху… м.*

Оронт махнул рукой и Прага исчезла. Мы медленно летели над Москвой и с неудовольствием вникали в ее ночное существование.

Оронт. Какой запах противный! Теперь это, кажется, запах хлеба. А помнишь, Саша, как ты еще совсем пацаном, шел летним синим вечером от метро Парк культуры до метро Крапоткинская? Ты часто ходил этим маршрутом, потому что недалеко от Крапоткинской чудесно пахло вкуснейшим советским хлебом! Помнишь? (У меня слезы полились из глаз. Я кивнул.) Ну, ладно! Я переборщил! Я исправлюсь! Даю слово Оронта!

…Через несколько секунд мы летели над утренней Европой и с наслаждением вдыхали запах свежеиспеченных булочек!

Жёлтый старик с лиловым шрамом на голове. А. Староторжский

Я не знаю, как мне в руки попала эта странная, железная, тёмно-коричневая книга… Но, я открыл её, и стал читать! Читал, и не верил глазам своим! Вот что там было написано!

…Десять тысяч лет тому назад… В древней, цветущей Африке… В самой жаркой и богатой лесами, озерами и прериями ее части, располагалась довольно сильная и развитая страна Букака. Правил ей семидесятилетний король Кукамба. Был он король знаменитый, скупой, злой, и очень своим народом ненавидимый. Почему? А вот почему! Управляя своей страной, он думал не о народе, которого он лишил из жадности элементарных благ, а думал Кукамба много и сосредоточенно, только о себе… Что это значило? То есть о чем шла речь? А вот о чем! Захотелось к старости королю Кукамбе стать властелином не только своей страны, но и всей Африки! То есть стать Императором всего этого гигантского континента! Вот что очень захотелось королю Кукамбе, к несчастью для его народа. А что нужно было для этого сделать? Очень сложную вещь!

…Раз в год по Африке пробегала маленькая красная антилопа… Происхождения неизвестного. Она много кушала, много какала, и кто больше всех ее дерьма соберет, тот становился самым знаменитым, самым уважаемым и самым богатым человеком! И, следовательно, имел право претендовать на императорский престол! И таких претендентов было много! Конечно, дерьмо антилопы собирали не сами короли и вожди, а их слуги… Но, не в этом дело! В конце –концов, не ходить же королю в поисках дерьма! Пусть драгоценного — но дерьма!

…Красными чернилами (или кровью) в книге было объяснено, что африканцы могли купить на это дерьмо…

Оказывается — все! Купить и еду, жену, мужчину, одежду, оружие, рабов, дрессированных животных… То есть все, что являлось главным в жизни африканцев! Причем в количествах огромных! Конечно, если дерьма было достаточно!

…Раз в год, в День рожденья бога Носорогов Пикуку, короли и вожди собирались на священной поляне и взвешивали накопленное дерьмо. И у кого дерьма было больше, тот и имел право стать императором. Ближе всех к престолу был злой и жадный Кукамба. После последнего, неудачного взвешивания, он решил добиться своего любыми средствами. И он перестал кормить народ. Спрятался в пещеру, окружил себя сытыми воинами, и делиться с народом дерьмом перестал. Народ взвыл! Что делать?! Тысячи умирали от голода! Множество людей стояло у входа в пещеру Кукамбы на коленях, в ожидании подачки! В дождь, соплеменники Кукамбы лежали в лужах вокруг горы, в которой он сидел и просили, ну крошечку дерьма!…Но, бесполезно! Кукамба не отзывался! В конце- концов люди решили убить Кукамбу! Но как это сделать?! Он силен, проникнуть к нему нельзя… Стража, закормленная дерьмом до отвала, убила бы любого, кто покусился бы на жизнь повелителя. Так что же делать? Умирать от голода всем народом? Нет, этого не хотелось. Выход был один и народ его принял…

…На другой день после принятия решения, вечером, когда старейшины решали, кого съесть первым, в их город зашел какой — то странный старичок. Странен он был тем, что лицо его было желтого цвета, а через лысую голову тянулся огромный фиолетовый шрам. Его — то и решили съесть в первую очередь. Старик поднял руку и сказал:

— Стойте! Я все о вас знаю! Я пришел вам помочь! Я прислан к вам императором Китая, Ляо — Бинь! Величайшим и благороднейшим из смертных! Ваш король, Кукамба, негодяй, преступник и убийца! И вы должны его уничтожить! Но вы не знаете, как это сделать! Я объясню! Ибо нет человека, которого нельзя было бы убить! Сядьте и не шевелитесь! Смотрите на меня!

Старик взмахнул руками, подул огненный ветер, солнце стало зеленым, небо красным и в джунглях раздался страшный звериный рев! Люди задрожали, заплакали…

Старик крикнул:

— Тихо! Сейчас будет еще страшней! — и он несколько раз топнул ногой по земле.

…Наступила тишина. Люди замерли. И вдруг из земли стали молнией выскакивать крохотные, жирные, белые черви! Миллионами! Миллиардами! Они образовали реку, доходившую до шеи человеческой, и стремительно, понеслись к пещере короля! Стражу они сожрали в одну секунду, потом втекли в спальню спящего Кукамбы, и окружив собой его, утопив в себе, стали впиваться в него с такой силой, с такой жадностью, что через несколько секунд от истошно вопящего и обезумевшего Кукамбы, ничего не осталось, кроме короны из зубов гигантского павиана! Уничтожив его, черви как вода ушли в пол и исчезли в нем совершенно! Как будто их здесь и не было!

Старик крикнул:

— Люди! Вы свободны! Пойдите в пещеру и заберите себе все, что вам принадлежит по праву!

…После этих слов старик превратился в крылатого желтого быка, с красными рогами, со шрамом на боку и, проревев что — то веселое, взмахнул крыльями и исчез в синем небе.

…А африканцы бросились во дворец Кукамбы, вытащили все дерьмо на площадь, и с этой минуты у них началась новая счастливая жизнь! Утром, на площади, неизвестно, как и почему, открылся рынок, и белые бородатые люди торговали на нем гвоздями, копченой рыбой и беленькой водичкой, от глотка которой оживала душа, и на мир можно было смотреть не без удовольствия!

В интересах российской пехоты

по произведениям Саши Черного

Авторы: Лариса Титова,

Александр Староторжский

комедия в двух действиях

Действующие лица первого действия:

КУЧЕРЯВЫЙ, солдат

КАБЛУКОВ, солдат

ЛУКАШКА, солдат

ИПАТИЧ, фельдфебель

ОФИЦЕРЫ МЕДПЕРСОНАЛ госпиталя СЛУГИ БАРЫНЯ ТЕЩА ротмистра ТОЛПА на улице СОЛДАТЫ ТАРАКАНЫ

Действие первое

Картина первая

Войсковая часть русской армии начала двадцатого века. Действие происходит в одной из казарм, в которой расположена мастерская по пошиву и ремонту солдатского обмундирования. Главный мастер — ЛУКАШКА, сидит в груде тряпья и, напевая, шьет фуражку. В дальнем углу мастерской лежат сваленные в кучу шинели, оттуда доносится храп. Это спят пьяные Каблуков и Кучерявый.

ЛУКАШКА (поет).

Дело было за Дунаем,

В семьдесят шестом году…

(Посмотрел в окно и подскочил в ужасе). Ребята! (Подбегает к шинелям и пинает их ногой. Храп прекращается). Ипатич идет! Тихо!

ГОЛОСА ИЗ-ПОД ШИНЕЛИ. Ты че, Лукаш? Че дерешься?

ЛУКАШКА. Тихо, я сказал! Ипатич на подходе! (Стрелой летит на свое место и продолжает работу).

ЛУКАШКА (напевает). Дело было за Дунаем, в семьдесят шестом году…

Шумно вваливается фельдфебель ИПАТИЧ. Это огромный толстый дядька с двумя «Георгиями».

ЛУКАШКА (вскакивает). Здравия желаю, ваше благородие!

ИПАТИЧ. Где Каблуков и Кучерявый?! Не ври!

ЛУКАШКА (смело врет Ипатичу в глаза). Не могу знать, ваше благородие!

ИПАТИЧ. Стоп, Лукаш, я знаю, ты мужик хороший, своих не продашь, но тут дело серьезное. В части сейчас их высокопревосходительство генерал Колбасин. Вдруг они кушать захочут и пойдут в офицерское собрание, а там кукушка из часов не выскакивает. Я уж ее и так и сяк — а она не кукует и все. Понял?

ЛУКАШКА. Никак нет.

ИПАТИЧ. В прошлый раз их превосходительство похвалить ее изволили: сказали, что птичка мелодичности необычайной. А теперь спросит про нее: где мол? Что я ему отвечу?

ЛУКАШКА. Не могу знать.

ИПАТИЧ. Лукашка, не играй с огнем, не то время выбрал! Говори, где эти паразиты?

ЛУКАШКА. Ваше благородие, простите, в толк не возьму, зачем они вам? Кучерявый по столярной части, а Каблуков… Ну пушку может починить или сенокосилку, а часы — механизм тонкий, это для него недосягаемо…

ИПАТИЧ. У меня, Лукаш, часовщика нет, а эти двое самые толковые в части, может вместе что и сообразят. Ну ладно, давай их сюда.

ЛУКАШКА. Ваше благородие, разрешите мне посмотреть. Может я справлюсь?

ИПАТИЧ. Лукаш, ну ты конечно мастер, но ты пойми: часы чинить — не кальсоны шить… Третьим в дело тебя возьму, но сначала мне этих гадов сюда подай.

ЛУКАШКА. Ваше благородие, у них сегодня выходной. Они сейчас черт знает где могут быть… Не угадаешь…

ИПАТИЧ. Я проверял, они из части не уходили, значит сейчас где-нибудь пьяные валяются… Скорее всего у тебя. Не ври!

ЛУКАШКА (горячо). Да как я могу, ваше благородие, видел от вас одну доброту… Как же я могу в такой ответственный момент вас…

ИПАТИЧ (почуял что-то). Можешь, можешь… (Нюхает воздух). Ты ведь не пьешь вроде?

ЛУКАШКА (все понял). Никак нет, ваше благородие.

ИПАТИЧ. Тогда объясни, почему у тебя здесь пахнет «Рябиновой»? Или может я забыл, как солдатские портянки пахнут?

Принюхиваясь, идет к шинелям, как собака по следу. Разбросал шинели, увидел Кучерявого и Каблукова. Кучерявый и Каблуков медленно, неуклюже поднимаются и безуспешно пытаются вытянуться во фрунт.

КАБЛУКОВ, КУЧЕРЯВЫЙ. Здравия желаем, ваше благородие!

ИПАТИЧ (отчаянно). Гады ползучие! Черти окаянные! Вы были моей последней надеждой! Кто теперь кукушку вытащит? Как я теперь их высокоблагородию в глаза смотреть буду? А?!

КУЧЕРЯВЫЙ. Ваше благородие, мы сейчас себя либеритируем, без труда. Сейчас пойдем и все сделаем: пушку, кукушку… Что хотите…

ИПАТИЧ. Куда же я вас в таком виде поведу?! Осрамите, шельмы, на весь полк!

В мастерскую вбегает СОЛДАТ.

СОЛДАТ. Ваше благородие, их высокопревосходительство, генерал Колбасин, изволили из части отбыть. В офицерском собрании быть не изволили. Водку им прямо в автомобиль подали… Они с аппетитом выкушали и укатили… Только удивляться изволили, что вы проститься не пришли.

ИПАТИЧ. Господи! Со мной знаменитейший генерал попрощаться хотел! А я тут с этими подлецами рассусоливаю! Все на гаупвахту на десять суток, шагом марш! (ЛУКАШКЕ). И ты с ними тоже. (Идет к двери. Останавливается). Черт с вами, отсидите трое суток. А потом я вам придумаю другие воспитательные меры. С пользой для части.

Уходит. Вслед за ним уходит СОЛДАТ.

КАБЛУКОВ. Прости, Лукаш, подвели мы тебя. (Запнулся о шинели, падает. Говорит лежа). Лукаш, я у тебя за тумбочкой полбутылки «Рябиновой» припрятал, дай мы с Кучерявым выпьем, а то не дойдем.

ЛУКАШКА (подает ему водку). Да вы в любом случае не дойдете.

КУЧЕРЯВЫЙ. Не дойдем, так доползем… Русского солдата какой-то «Рябиновой» не сломать. (Выпивает несколько глотков водки и падает лицом в пол).

ЛУКАШКА (выкатывает тележку для белья, укладывает на нее Каблукова и Кучерявого). Ну как, удобно?

КУЧЕРЯВЫЙ и КАБЛУКОВ мычат и пытаются петь русскую народную песню «Пойду ль я, выйду ль я да…»

Поехали!

Уходит с тележкой.

Картина вторая.

Гаупвахта. Утро следующего дня. Перед нами три маленькие камеры. В них спят и ужасно храпят КАБЛУКОВ и КУЧЕРЯВЫЙ. ЛУКАШКА, прильнув лицом к решетке, пересвистывается с какой-то птичкой. Появляется часовой караульной службы ВОРОНОВ.

ВОРОНОВ (грубо). Хватит свистеть! Не на гулянке… До подъема еще две минуты — живо спать!

ЛУКАШКА (смеется). Ты особо-то не лютуй, Воронов. Тебя сменят через двадцать минут, отоспишься и гуляй, а нам тут три дня перловку хлебать.

ВОРОНОВ (хмуро). Кто сменит-то? Градусов… Он всегда минуты на три-четыре опоздает. Ненавижу его, такой необязательный… Так бы и дал ему прикладом промеж глаз!

ЛУКАШКА. Совсем ты спятил, Воронов, сходи в санчасть, может тебя в канцелярскую переведут, а то ты с недосыпу и правда беду натворишь.

ВОРОНОВ (злобно ухмыляясь и закуривая). А что, я могу… (Смотрит на часы. Орет страшным голосом). Подъем! (Курит).

КАБЛУКОВ и КУЧЕРЯВЫЙ с трудом поднимаются.

ВОРОНОВ. Живей, живей, арестанты… (Смеется).

КУЧЕРЯВЫЙ. Воронов, я знаю, что ты гад последний, но будь другом, дай затянуться.

ВОРОНОВ. Другом я тебе, Кучерявый, буду, а вот затянуться не дам. Избалуешься!

КУЧЕРЯВЫЙ. Ну и гад же ты!

ВОРОНОВ (КАБЛУКОВУ). Хочешь затянуться, Каблуков?

КАБЛУКОВ. Обойдусь. У тебя, Воронов, табачок горчит.

ВОРОНОВ. Ошибаешься, табачок мой хорош, ростовский.

Появляется ПЛЯСКИН. Это худой, сутулый блондин, сероглазый, невзрачный. Форма сидит на нем мешком. Это вновь прибывший солдат караульной службы.

ВОРОНОВ (ПЛЯСКИНУ). Ты че, новенький?

ПЛЯСКИН. Новенький… Рядовой Пляскин.

ВОРОНОВ. Смотри Пляскин-Матраскин, когда я дежурю, опаздывать нельзя! А то получишь… фейсом об тейбл… (Уходит).

ПЛЯСКИН (презрительно). Моветон…

КАБЛУКОВ. Родной, иди сюда.

ПЛЯСКИН подходит.

Достань нам где-нибудь по глотку, а то сгорим… Я тебе за этот подвиг на воле ведро поставлю.

ПЛЯСКИН. А зачем мне ведро? Я не лошадь… употребляю благоразумно. (Достает из кармана блестящую фляжку, отвинчивает крышку и делает глоток). Вот мне и довольно. (Прячет фляжку в карман).

КУЧЕРЯВЫЙ (осипшим голосом, ошалело). Пляскин, что у тебя там?

ПЛЯСКИН. «Рябиновая».

ЛУКАШКА (посмеиваясь). Какое совпадение…

КАБЛУКОВ. Пляскин, поди сюда!

ПЛЯСКИН. А чего это ради мне к вам подходить? У нас с вами сейчас разное социальное положение. Вы лишены всех прав, а я человек полноценный.

КУЧЕРЯВЫЙ. Ты чего плетешь, дурак… дай водки!

ПЛЯСКИН. Ну, относительно «дурака», я без внимания… А если выпить хотите, то заработайте…

ЛУКАШКА. Ну и фрукт.

КАБЛУКОВ. А чего мы тут можем-то?

КУЧЕРЯВЫЙ (визгливо). Ты, вообще, чего хочешь-то от нас?! Солдатской крови хочешь?! Пей, гад! (Протягивает к нему руку).

ПЛЯСКИН. Кровь ваша, господа, мне и даром не нужна. У меня к вам предложение интеллектуального плана…

Пауза.

КАБЛУКОВ. Тебя как зовут, Пляскин?

ПЛЯСКИН. Сергей.

КАБЛУКОВ. Так вот, Сережа, когда я отсюда выйду, я тебе уши оторву и в разные стороны разбросаю… Ты говори толком. (Заорал). Что тебе надо?

ПЛЯСКИН (садится на стул). Успокойтесь, господа, я не так сложен, как кажусь… Родился я в городе Обояни, в тысяча восемьсот восьмидесятом году, в семье служащего. Матушка моя была женщиной образованной…

КАБЛУКОВ (дико ревет). Зверь! Убийца!!! Ты что не понимаешь в каком мы состоянии?! Доконать нас хочешь?!

ПЛЯСКИН. Что вы, господа, и в мыслях не было! Я же — христианин. (Достает из-за пазухи толстую потрепанную тетрадь).

КУЧЕРЯВЫЙ. Вы видали христианина?! Видали? Даже Воронов — уж какая сволочь, а и то больше христианин, чем ты!

ПЛЯСКИН (открывает тетрадь). Вот здесь, господа, собрано пятьсот шестьдесят пять рассказов из солдатской жизни. По совершеннейшему невежеству солдаты называют их сказками. А вы сами знаете — сказки вещь несерьезная…

КАБЛУКОВ. Водки дай!

ПЛЯСКИН (спокойно). Минуту! (Торжественно встает). Но не для пустяков живет Сергей Александрович Пляскин! (Поднимает тетрадку над головой). Вот этой книжечкой, я всему миру докажу, что русский пехотинец не какой-то там дурак маринованный, а самый что ни есть Орел! Пусть себе морячки клеши да ленточки распускают, кавалеристы чубами трясут, летчики загадочностью своей дамское воображение распаляют… пусть! А мы — пехота — умом да сметкой свое возьмем! Вот издам эту книжечку, и все поймут, какой у нас род войск самый интеллектуальный… И вы, господа, мне в этом поможете…

Пауза. Арестанты потрясены.

Каждый из вас расскажет мне историю, чтобы всем стало ясно: русскому пехотинцу фитилек без масла не вставишь!

КАБЛУКОВ (тяжело). Поясни…

ПЛЯСКИН. Вы мне рассказ, я вам — водки. Чем интересней рассказ — тем больше налью, а если будете мне чушь всякую молоть, не дам ни капли.

КАБЛУКОВ. Сережа, неужели ты на это способен?

ПЛЯСКИН. Конечно! А как иначе? Кто из вас способен понять всю колоссальную важность дела, которое я поднимаю? Водка — единственный стимул для творческого содружества. (Достает фляжку, отпивает глоток и прячет ее обратно). До подлости иногда докатываться приходится… Не поверите, господа, печень величиной с утюг от чрезмерного употребления, а оно мне надо? Я без вашей родимой проживу, как без прошлогоднего снега… Но я всего себя положил на алтарь искусства! Без колебаний.

КУЧЕРЯВЫЙ. Пока ты нас положил на алтарь своего искусства!

ПЛЯСКИН. Ну так в чем дело? Условия, я надеюсь, ясны — начинайте, я весь внимание…

КУЧЕРЯВЫЙ, КАБЛУКОВ (орут, перебивая друг друга). Мы согласны на твои условия, злодей! Но ты пойми, что в таком состоянии ничего путного в голову прийти не может, потому что она болит! Дай хоть по глотку, в себя прийти, а потом этих историй мы тебе на ведро водки расскажем… Только успевай записывай…

ПЛЯСКИН. Ну, если только авансом. (Достает фляжку и в крохотную крышку наливает немного водки). Прошу вас.

КАБЛУКОВ и КУЧЕРЯВЫЙ выпивают по глотку.

ЛУКАШКА (ПЛЯСКИНУ). Мне не наливай, я молоканин, нам нельзя. Но ради такого дела рассказик у меня найдется.

ПЛЯСКИН. В первый раз встречаю человека бескорыстного и с понятием.

КАБЛУКОВ. Хорошая водка.

КУЧЕРЯВЫЙ. Да, проникает…

КАБЛУКОВ. Еще есть?

ПЛЯСКИН. Естественно. (Вытаскивает из-за голенища огромную фляжку золотистого цвета).

КАБЛУКОВ (КУЧЕРЯВОМУ). Начинай…

КУЧЕРЯВЫЙ. Было это прошлым летом. Посылает меня фельдфебель к полковому адъютанту, чтобы на карточный столик дорогого дерева глянец навести. Поскольку столик этот на именинах водкой залили. А мне что-ж: с лагеря от занятий почему не освободиться; работа легкая — своя, задушевная, да и адъютант не такой жмот, чтоб солдатским потом пользоваться. Полтинничек всегда отстегнет.

Ну вот, сижу я у него в гостиной на полу лаком-сандараком столик натираю, упарился весь, разогрелся, гимнастерку на пол бросил, рукава у нижней рубашки засучил. Только дух перевел, ладонью пот со лба вытер, поднял глаза — барыня в дверях стоит — молодая вдова, у которой адъютант по сходной цене фатеру сымал. Из себя аккуратненькая, личико тоже — не отвернешься. Ужели адъютант у корявой жить станет.

Гостиная в доме. КУЧЕРЯВЫЙ сидит на полу, за ним наблюдает БАРЫНЯ.

БАРЫНЯ. Упрели, солдатик?

Увидев барыню, КУЧЕРЯВЫЙ вскакивает и пытается надеть гимнастерку.

БАРЫНЯ. Нет, нет, гимнастерку не трожьте! (Осматривает Кучерявого). Как сложен чудесно! Ну просто Антиной! Этот мне подходит. (Уходит).

КУЧЕРЯВЫЙ. Ишь ты, с жиру перила грызет… Мало ей адъютанта…

Входит АДЪЮТАНТ.

АДЪЮТАНТ (посмеивается). Ну что, Кучерявый, справился?

КУЧЕРЯВЫЙ. Так точно.

АДЪЮТАНТ (осматривает работу). Ловко насандалил, молодец! Блестит, как новенький.

КУЧЕРЯВЫЙ. Рад стараться, ваше скородие. Только извольте приказать, чтобы до завтрева окон не отпирать, пока лак не окреп. А то майская пыль налетит, столик затомится… Работа деликатная. Разрешите иттить?

АДЪЮТАНТ. Нет, братец, постой. Одну работу справил, другая прилипла. Барыне ты очень понравился, барыня лепить тебя хочет, понял?

КУЧЕРЯВЫЙ (вздрогнул). Никак нет.

АДЪЮТАНТ. Ну ладно. Не понял, так барыня тебе разъяснение даст. (Дает Кучерявому рубль).Спасибо тебе за работу. Хороший ты мастер. (Уходит).

КУЧЕРЯВЫЙ берется за гимнастерку. В этот момент появляется БАРЫНЯ.

БАРЫНЯ. Как тебя зовут, солдатик?

КУЧЕРЯВЫЙ. Иван Кучерявый.

БАРЫНЯ отодвигает портьеру и открывает внутренние покои дома. Это большая полукруглая комната, заставленная статуями греческих и римских богов. Кое где на полу лежат фрагменты работ: руки, ноги, головы.

БАРЫНЯ. Вот, посмотрите. Все кругом — мои работы. Вот вы, Кучерявый, по красному дереву мастер, а я из глины леплю. Только и разница. Ваша, например, политура, а моя — скульптура… В городе монументы, скажем, понаставлены, те же самые идолы, только в окончательном виде.

КУЧЕРЯВЫЙ. Как, сударыня, возможно? На монументах герои в полной парадной форме на конях шашками машут, а энти, без роду без племени, ни к чему. Разве таких чертей в город выкатишь?

БАРЫНЯ (улыбаясь). А вот и ошиблись. В Питере не бывали? То-то и оно. А там в Летнем саду беспорточных энтих сколько угодно. Который бог по морской части, которая богиня бесплодородием заведует. Вы, солдат, грамотный, следует вам знать.

КУЧЕРЯВЫЙ. Как же возможно, погань такую, меж деревьев ставить? Столичный сад — там же начальство ходит!

БАРЫНЯ (смеется). Скажите, как вы за начальство беспокоитесь… (Достает из сундучка белую мохнатую простынь, по краю обшитую кумачовой лентой. Подает солдату). Вот вам заместо крымской епанчи. Рубаху нательную сымайте, мне она без надобности.

Ошалел КУЧЕРЯВЫЙ, стоит столбом, рука к вороту не поднимается.

Ну что же вы, солдатик? Мне ж только до пояса — одуванчик какой монастырский… Простынку на правое плечо накиньте, левое у Антиноя завсегда в натуральном виде.

Не успел КУЧЕРЯВЫЙ опомниться, БАРЫНЯ простынь у него на плече огромной бляхой скрепила. Посадила его на высокий табурет. КУЧЕРЯВЫЙ сидит ни жив, ни мертв, злой и красный. БАРЫНЯ рассматривает его со всех сторон.

БАРЫНЯ. В самый раз! Вот только стригут вас, солдат, низко — мышь зубом не схватит. Антиною беспримерно кудельки полагаются… Мне для полной фантазии завсегда с первого удара модель по всей форме видеть надо. Ну, этой беде пособить не трудно. (Вынимает из сундучка парик с белыми длинными локонами и надевает его на Кучерявого. А сверху закрепляет парик золотым обручем. Оглядывает его). Ох, до чего натурален! Известкой бы вас побелить, да в замороженном виде на постамент поставить — и лепить не надо… (Замешивает глину. Работает).

КУЧЕРЯВЫЙ. А из каких он, Антиной энтот будет? В богах басурманских значился, либо на какой штатской должности?

БАРЫНЯ. При крымском императоре Андрияне в домашних красавцах состоял.

КУЧЕРЯВЫЙ. Скажите, тоже, барыня… При императоре либо флигель-адъютанты, либо обер-камердинеры полагаются. На кой ляд ему при себе хахаля такого в локонах содержать…

БАРЫНЯ (смеясь). В те времена так для престижа полагалось… (Морщится). Что такое? Что за запах? (Кричит). Ну-ка, идите сюда!

Из-за портьеры появляется Федор, денщик адъютанта и Варвара, кухарка. Их буквально трясет от смеха.

Прекратите смеяться!

Федор и Варвара пытаются остановиться, но у них плохо получается.

Сколько раз я вам говорила, не ешьте дома чеснок! Я не выношу этот запах, я от него погибаю! Вот вам полтинник, купите себе мешок жареных семечек, и чтобы два часа вас в доме не было!

Федор и Варвара уходят.

Вот наказание, солдатик, не выношу запаха чеснока, лука и редьки, а прислуга моя без этого жить не может… Ну ладно, будем работать дальше, только я подышу немного… (Высовывается в окошко).

КУЧЕРЯВЫЙ (косится в зеркало). Ишь, срамота… Мамка не мамка, банщик не банщик — так расфасонила, что хочь в балаганах показывай.

БАРЫНЯ. Нет, не могу больше здесь находиться… Душит меня чеснок…

В окнах появляются головы прислуги и мальчишек, которые давятся от смеха и передразнивают Кучерявого.

Ну-ка, вон отсюда! Пошли, пошли…

Головы исчезают.

Вот вам, солдатик, денежка, завтра вас жду с утра, с десяти… Павел Прокопич с вашим начальством договорится. Ну, всего вам доброго, а я пойду в сад погуляю.

Затемнение.

Лагерь. Палатки. Рядом с палаткой прогуливается ИПАТИЧ. Появляется КУЧЕРЯВЫЙ.

ИПАТИЧ. С легким паром. Отпалировался?

КУЧЕРЯВЫЙ. Так точно. Столик в полную форму произвел.

ИПАТИЧ. Ты мне столиком не козыряй… Барыня-то до коих пор тебя вылепила-то? Антигноем заделался. Смотри, в Питер на выставку идола твоего пошлет, заказов не оберешься.

Солдаты вокруг, подошедшие к разговору, смеются.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ. Ишь ты, доброхот! Такие-то тихие, можно сказать и достигают.

ВТОРОЙ СОЛДАТ. В корсет его засупонила. Лепись!

ТРЕТИЙ СОЛДАТ. Ен и сам вылепит… Ай да Кучерявый, первую роту не посрамил.

Мимо идут ротный с батальонным. Все вытягиваются во фронт.

БАТАЛЬОННЫЙ. Антигной?

РОТНЫЙ. Он самый. Ну что же, Кучерявый, угодил?

КУЧЕРЯВЫЙ. Не могу знать, ваше скородие.

Все смеются.

БАТАЛЬОННЫЙ. Ну, ступай, отдохни. Замаялся, поди… Ишь, орел какой… Можно сказать — выбрала!

Все смеются. КУЧЕРЯВЫЙ заскакивает в палатку, хватает винтовку и начинает ее с остервенением чистить.

Затемнение.

Утро. Рота выстраивается перед палаткой. ИПАТИЧ подходит к КУЧЕРЯВОМУ.

ИПАТИЧ. Собирайся, гоголь. Адъютант вестового присылал, чтобы беспременно тебе кажное утро у барыни лепиться… Портянки-то свежие надень — либо носки тебе фильдебросовые из штаба округа прислать? (Смеется).