Бесплатный фрагмент - Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн

Посвящается моим родителям

Роман с путешествием

К 200-летию открытия поселения на острове Питкэрн

капитаном Мэйхью Фолджером

(китобойное судно «Топаз», 1808)

и

к 175-летию со дня первого посещения Питкэрна

русским кораблем (военный транспорт «Америка», 1833)

***

Том II

ПИТКЭРН

«…Few other small communities can be so well-known around the world or held in such universally warm regard as is Pitcairn and its people…»

(«…Немногие малые сообщества столь хорошо известны по всему миру, или повсюду испытывают столь теплое внимание, как Питкэрн и его народ…»)

Из речи Ее Величества Королевы Елизаветы II по случаю 200-летия заселения острова Питкэрн, 1990.

«PITCAIRN ISLAND. The world needs you more than you need the world»

(«ОСТРОВ ПИТКЭРН. Ты нужен миру больше, чем мир — тебе»)

Анонимное объявление по случаю наступления Третьего Тысячелетия; лондонская газета Daily Mail, 1 января 2000.

ПРОЛОГ

«… — Ну, может быть, это все и так, но вот сами китобои — жалкие люди; в их жилах течет не благородная кровь.

Не благородная кровь у них в жилах? В их жилах течет кровь получше королевской. Бабкой Бенджамина Франклина была Мэри Моррел, в замужестве Мэри Фолджер, жена одного из первых поселенцев Нантакета, положившего начало длинному роду Фолджеров и гарпунщиков — всех кровных родичей великого Бенджамина, — которые и по сей день мечут зазубренное железо с одного края земли на другой.

— Допустим; но все признают, что китобойный промысел — занятие малопочтенное.

Китобойный промысел малопочтенное занятие? Это царственное занятие!..»

Герман Мелвилл «Моби Дик»

(перевод И. Бернштейн)

…В начале 1808 года в пустынной и малоизученной области юго-восточного Тихого Океана оказался американский китобоец «Топаз». Судно, принадлежащее фирме Бордмана и Поупа и ведомое капитаном Мэйхью Фолджером, потомственным зверобоем из Нантакета (штат Массачусетс), вышло из гавани Бостона почти год назад, 5 апреля 1807 года. Намереваясь обойти вокруг света в поисках новых лежбищ морских котиков, «Топаз» пошел по следующему маршруту: Острова Зеленого Мыса — Тринидад — Фолкленды; затем, минуя Мыс Доброй Надежды, пересек Индийский Океан, где выдержал жесточайший шторм у острова Кергелен, и в октябре 1807 года бросил якорь в бухте Адвенчер на Ван-Дименовой Земле (ныне — остров Тасмания, Австралия).

Капитан Фолджер, наверное, не знал, что почти 21 год назад в этой же самой бухте Адвенчер по пути на Таити останавливался и легендарный, ныне пропавший без вести, английский корабль «Баунти». Зато Фолджер был, несомненно, прекрасно осведомлен о том, что губернатором австралийской провинции Новый Южный Уэльс (к которому территориально принадлежала и Ван-Дименова Земля) в ту пору служил знаменитый Уильям Блай.

Тот самый Блай. Бывший командир «Баунти».

В те годы в Новом Южном Уэльсе царила таможенная неразбериха, и все, кому не лень, особенно колониальные офицеры и чиновники, неплохо зарабатывали на контрабанде спиртным. В 1806 году Блай был призван Британским правительством раз и навсегда прекратить незаконную торговлю. Сразу надо сказать: у него ничего не получалось. Беспошлинная коммерция приносила баснословные барыши всем, и продавцам, и покупателям, и Блай встретил здесь жесткое сопротивление. Против процветающей коррупции он был бессилен. Почти все прибывающие суда практически беспрепятственно продавали крупные партии алкоголя местным дельцам.

И «Топаз» тоже не стал исключением. В порту Хобарт Фолджеру тайком удалось сбыть 420 галлонов рома и джина, и отремонтированный американский китобоец отправился дальше на восток — бить котиков. Оставив позади острова Антиподов и Баунти, «Топаз» вступил в негостеприимные холодные воды сороковых широт Южных Морей.

Судно долго и безуспешно блуждало по океанской пустыне далеко к востоку от Новой Зеландии. Убедившись, что ловить здесь нечего, Фолджер повернул корабль к северу, туда, где было тепло, — в надежде отыскать какую-нибудь сушу, где можно было бы пополнить запасы пресной воды. Судя по морским картам, ближе всего к маршруту лежал некий необитаемый островок, открытый еще сорок лет назад англичанином Картеретом.

Островок назывался Питкэрн.

«Топаз» оказался к востоку от этой едва заметной точки на карте, и Фолджер повел судно на запад вдоль 25-й параллели.

5 февраля в 1:30 пополудни впередсмотрящий увидел на горизонте одинокую скалу. Остров явился взорам американских китобоев значительно раньше, чем предполагалось: как выяснится позднее, первооткрыватели неверно определили координаты и нанесли Питкэрн на карту с ошибкой почти в три градуса (около двухсот миль). Ранним утром 6 февраля 1808 года «Топаз» приблизился к острову, и в шесть часов команда спускает на воду две шлюпки, чтобы подойти вплотную к берегу.

Фолджер и не подозревал, что через несколько минут, как писал Бенгт Даниельссон, «…его ожидает одно из самых сенсационных открытий в истории исследования Тихого Океана».

Сидя в шлюпке и осматривая берег в подзорную трубу, капитан вдруг замечает над островом дым от костра. Как говорится, нет дыма без огня, а где есть огонь — там есть люди.

Питкэрн обитаем?!

На всякий случай матросы берутся за оружие (все прекрасно знали, чем чревата встреча с дикарями), и в этот момент из-за скалы появляется каноэ. В традиционной полинезийской лодке с противовесом — трое молодых парней, и они гребут прямо к шлюпкам. Также американцы замечают в каноэ множество фруктов и даже жирного борова. Фолджер велит своим людям быть готовыми ко всему, но тут происходит нечто совсем неожиданное.

С лодки раздается приветственный клич, и моряки не верят своим ушам: их окликают по-английски! Матрос по имени Эдвард Аллен, вглядываясь в смуглые лица незнакомцев, настороженно произносит: «Должно быть, это испанцы».

…Спустя почти десятилетие, в 1817 году старый друг Фолджера американский мореплаватель Амаса Делано опубликовал в Бостоне книгу «Рассказ о Странствованиях и Путешествиях». В ней он впервые поведал миру, что, по воспоминаниям капитана «Топаза», происходило дальше — после того, как шлюпка китобоев приблизилась к загадочному каноэ.

Последовавший диалог между Фолджером и туземцами прочно укоренился в фольклоре Питкэрна и вошел в легенду.

С каноэ любезно спросили:

— Кто вы?

— Это корабль «Топаз» из Соединенных Штатов Америки. Я владелец, капитан Мэйхью Фолджер, американец.

— Ты американец? Вы прибыли из Америки? А где Америка? В Ирландии?

«Америка в Ирландии»… На такой обескураживающий вопрос Фолджер не нашелся, что ответить. Он спросил:

— А вы кто?

— Мы англичане.

— А где вы родились?

— На острове, который вы видите.

— Как вы можете быть англичанами, если вы родились на этом острове, который Англии не принадлежит и никогда не принадлежал?

— Мы англичане, потому что наш отец англичанин.

— Кто ваш отец?

— Алек.

— Кто такой Алек?

— Вы не знаете Алека?

— Откуда мне знать Алека?

— Хорошо, тогда знаете ли вы капитана Блая с «Баунти»?..

Это было посильнее даже «Америки в Ирландии». Для Фолджера и его команды последний вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Бывалые китобои от шока на какое-то время потеряли дар речи. Делано вспоминает: «…Фолджер рассказал мне, что вся история мгновенно вспыхнула у него в голове и произвела такое потрясение смешанных чувств изумления, неожиданности и удовольствия, что нельзя описать…».

«Баунти»! Капитан Блай. Флетчер Кристиан. Таити и хлебное дерево. Легендарный мятеж и таинственное исчезновение. Несколько лет назад эти слова были у всех на устах.

…Мэйхью Фолджер родился 9 марта 1774 года в Нантакете, штат Массачусетс. В 1789 году, когда произошел мятеж на «Баунти», Фолджеру уже исполнилось пятнадцать лет, и капитан «Топаза», конечно, прекрасно знал все перипетии прославленной эпопеи. Историю о том, как один английски моряк захватил корабль, отправил капитана в лодке по воле волн, а сам направился к райскому острову Таити, горячо обсуждали везде: в Старом и Новом Свете, в Соединенных Штатах и в Англии, на торговых и военных судах на всех широтах.

Удивительные приключения экипажа «Баунти» не оставили равнодушным никого (том числе, разумеется, и Фолджера). Одни восхищались героическим подвигом капитана Блая, с невероятными лишениями проплывшего вместе со своими людьми три с половиной тысяч морских миль в утлом баркасе. Другие искренне завидовали тем мятежникам, которые, купаясь в плотских удовольствиях, прожили полтора года на сказочном Отахеите. Потом их поймали, доставили в Англию и троих публично казнили. А Блай совершил второе путешествие за хлебным деревом на Таити и благополучно доставил саженцы в Вест-Индию, за что и получил ироничное прозвище «Блай Хлебный Фрукт».

Немыслимые слухи и бурные споры вокруг «Баунти» не утихали лет десять. И всех без исключения волновал последний, главный вопрос.

А куда делся сам корабль во главе с мятежником №1 — вторым помощником штурмана Флетчером Кристианом?

Ведь, как было известно, девять самых отчаянных бунтовщиков, прихватив с собой своих возлюбленных таитянок, в один прекрасный день подняли паруса «Баунти» и навсегда покинули Отахеите в неизвестном направлении. И с тех пор о них ничего не было слышно.

Их долго и безрезультатно искали по всем Южным Морям. Об их судьбе ходили самые фантастические сплетни и домыслы. Но «Баунти» как будто в воду канула.

Возможно, так оно и было — в прямом смысле этого слова? Скорее всего, мятежный парусник вместе с мятежным экипажем просто-напросто затонул где-нибудь в бурном море.

И все, концы в воду. История завершена. Точка.

И вот сейчас, спустя почти двадцать лет, 33-летний капитан Фолджер, услышав о «Баунти» от трех странных обитателей забытого богом островка, буквально остолбенел. Он мгновенно понял: разгадка той давней тайны где-то рядом. Совсем близко.

Так значит, «Баунти» не утонула?!

Из дальнейших расспросов выясняется, что этот самый таинственный «Алек» — последний из оставшихся в живых мятежников, остальные умерли, и что эти трое парней в каноэ, а также все население острова, — прямые потомки пропавших бунтовщиков.

Это не укладывается в голове. Фолджер, не зная, чего ожидать от «пиратского острова», говорит троим парням, что был бы рад видеть этого самого Алека на борту «Топаза».

Каноэ возвращается на остров, и вскоре появляется снова. Фолджер кричит:

— Где же Алек?

— Алек не хочет подниматься на борт!

И тут же молодые люди передают китобоям ответное приглашение Алека: высадиться на берег и навестить поселение. Фолджер догадался: старый мятежник боится. Тогда капитан объясняет парламентерам, что моряки не собираются причинять никакого вреда островитянам, ведь «Топаз» — не британский военный корабль, а всего лишь американское промысловое судно. Штаты в состоянии войны с Англией, и никто и не думает арестовывать Алека.

На разведку вместе с островитянами добровольно вызывается пойти моряк с «Топаза» по имени Джон Браун. Каноэ опять разворачивается и плывет к берегу.

И снова, спустя 15—20 минут, возвращается ни с чем. Молодые люди говорят, что на сей раз Алека удерживают женщины. Они очень волнуются за его жизнь. И все же еще раз все вместе приглашают гостей на остров. Джон Браун уверяет капитана, что все спокойно.

И Фолджер решается. Ему не терпится узнать обо всем как можно больше. Команда принимает приглашение и высаживается на берег.

То, что люди с «Топаза» увидели на Питкэрне, их потрясло. Они словно попали в царство идиллии.

Гостей очень тепло и радушно встретила целая толпа женщин и детей. Причем старшие женщины были полинезийками, а черты лиц молодежи казались явно смешанными. Моряков провели вверх по склону в маленький и симпатичный поселок с чистыми и уютными домиками. Кругом располагались ухоженные цветущие сады и повсюду бродили козы и куры. Плодородный островок буквально утопал в изобилии.

И вот навстречу Фолджеру вышел невысокий и крепкий пожилой мужчина, седой и весь в татуировках. Заметно волнуясь, он с улыбкой крепко пожал капитану руку и представился: Алек.

Это был сорокалетний Александр Смит, бывший матрос с «Баунти». Последний из оставшихся в живых мятежников…

…Команда «Топаза» провела на острове всего около десяти часов. Фолджер долго беседовал со Смитом, и именно американский капитан-китобоец стал первым человеком из внешнего мира, кто услышал поразительную и противоречивую историю первых лет поселения на Питкэрне.

Так, спустя без малого двадцать лет после легендарного мятежа на «Баунти» приют мятежников был обнаружен. Давняя, скандальная и загадочная история, оказывается, имела продолжение. И какое! С этого невероятного и случайного открытия капитана Фолджера начался новый виток Саги о «Баунти».

И появился новый «герой» — остров Питкэрн.

Пройдет совсем немного времени, и сенсационное известие о судьбе мятежного судна облетит Земной Шар. И все тогда с изумлением обратят внимание на крошечную, до той поры практическую никому не ведомую, точку на карте мира. Легендарному приюту мятежников с «Баунти» и посвящена вторая часть этого повествования.

Глава первая

ОСТРОВ

Питкэрн (Pitcairn), вулканический остров (высота до 335 м) в юго-восточной части Тихого океана, в Полинезии. 4,5 км2. Население 55 человек (1995; потомки от смешанных браков английских моряков с потерпевшего крушение в 1790 у берегов Питкэрна судна «Баунти» и полинезийцев). Вместе с необитаемыми островами Оэно, Дюси и Хендерсон входит в состав британских владения — Острова Питкэрн (Pitcairn Islands; площадь 46,5 км2). Административный центр — Адамстаун (единственное поселение на Питкэрне). Тропическое земледелие, ремёсла. Выпуск почтовых марок.

Большая Российская Энциклопедия

Точка на глобусе

К юго-востоку от огромного тела Евразии как раздробленный след на воде на многие тысячи миль тянутся бесчисленные острова Тихого Океана. Из космоса эта щедрая россыпь напоминает длинный рассеянный шлейф, словно кто-то небрежно бросил в сторону горсть земли. Куски покрупнее упали рядом, образовав Филиппины и Индонезийский архипелаг (такие большие острова как Суматра, Ява, Борнео и Новая Гвинея), кусочки поменьше откатились дальше (став Микро- и Меланезией), а самые крохотные и легкие улетели совсем далеко, почти на противоположную сторону планеты. Пара песчинок (острова Пасхи и Сала-и-Гомес) так оторвались от основной массы, что теперь территориально принадлежат Южной Америке.

А на самом кончике «хвоста» остались четыре микроскопических точки — острова Питкэрн (Оэно, Хендерсон, Дьюси и сам Питкэрн).

Питкэрн расположен в буквальном смысле слова на самом краю земли: на четыре тысячи миль к юго-востоку от острова — ни клочка суши, одна вода, бескрайняя океанская пустыня. Вообще, южная часть Тихого Океана — один из абсолютно безлюдных и далеких от цивилизации регионов нашей планеты. Не случайно именно сюда сбрасываются отработавшие свое космические станции. Здесь на многие тысячи квадратных морских миль «нет ничего интересного».

Это самая отдаленная от Европы область Земли, лежащая ровно на противоположной стороне Земного Шара. Если проткнуть глобус спицей через ядро в точке «Москва», то другой конец выйдет именно здесь, в нескольких сантиметрах от Питкэрна. Мало того, остров является одним из ближайших клочков суши к Океанскому Полюсу Недоступности, так называемой «Точке Немо».

На картах мира в этом месте обычно располагают выходные данные типографии и так называемую «легенду»: «Отпечатано в таком-то году таким-то тиражом; масштаб такой-то» и т. п.

Кстати, на многих картах и глобусах, даже весьма детальных, острова Питкэрн не найти. Он либо скрыт за логотипом картографического издательства, либо попросту по непонятной причине (видимо, из-за своих крошечных размеров и совершенной никчемности) отсутствует. Мало того, в Москве продаются глобусы, очень подробные и качественные (сделанные в Италии на русском языке), где, например, обозначен меньший и необитаемый сосед Питкэрна — остров Оэно, но самого Питкэрна (главного острова всей одноименной колонии, между прочим) почему-то нет и в помине. В этом месте на том глобусе — огромная, размером чуть ли не с Австралию, эмблема фирмы-изготовителя.

Кого интересует эта микроскопическая песчинка — остров Питкэрн?

Кто знает о его существовании?

Между тем, на всем белом свете нет второго острова с подобной историей. С таким удивительным, трагическим и прекрасным прошлым.

И с таким интереснейшим и противоречивым настоящим. И с таким непредсказуемым будущим.

Именно этому острову и было суждено стать последним пристанищем мятежной «Баунти». Здесь, на Питкэрне, бунтовщики обретут свой дом. А Его Величества Корабль «Баунти» — гибель и бессмертие.

***

…Но мятежники с «Баунти» были не первыми поселенцами на Питкэрне. Высадившись и обследовав территорию, Флетчер Кристиан и его товарищи обнаружили немало свидетельств того, что раньше остров был обитаем. То тут, то там попадались заброшенные марае и полуразрушенные каменные изваяния. На острове буйно росли хлебное дерево, бананы и батат, а эти растения, как известно, могут распространяться только побегами, то есть — при помощи человека. Позже были найдены человеческие захоронения и остатки традиционных для Полинезии земляных печей, а также многочисленные каменные инструменты различной степени готовности: тесла, скребки, долота, рыболовные крючки и т. п. До сих пор на юго-восточной оконечности острова, у подножия обрыва с характерным для Питкэрна местным названием Даун Роуп (Down Rope, можно перевести как «Обрыв-Веревка») можно увидеть древние полинезийские наскальные рисунки — петроглифы, изображающие странные человеческие фигурки, птиц и некое подобие колеса.

Первым более-менее тщательное исследование острова провел капитан Его Величества Судна «Блоссом» Фредерик Уильям Бичи в 1825 году. Вот что он пишет в своей книге «Рассказ о Путешествии в Тихий Океан и Берингов Пролив», изданной шесть лет спустя: «…На этой возвышенности (Hill of Difficulty, Холм Трудности — Авт.) мятежники по прибытию обнаружили четыре изваяния около шести футов высотой, помещенных на платформы; и, в соответствии с описанием Адамса, они мало чем отличались от марае острова Пасхи, только были значительно меньше размером. Одно из этих сохранившихся изваяний представляло собой грубое изображение человеческой фигуры до бедер и было высечено из куска красной лавы.

Нам рассказали, что рядом с этим предполагаемым марае изредка выкапывали человеческие кости и каменные топоры, но мы сумели найти только две кости, по которым мы могли судить о росте аборигенов. Это были берцовая кость и часть черепа необычного размера и толщины. Несколько экземпляров топоров, которые мы видели, были сделаны из плотной базальтовой лавы, мало чем отличающейся от фенолита, очень твердой и поддающейся прекрасной полировке породы. По своей форме они напоминали те, которые используются на Отахеите, а также на всех островах этих морей, что я видел. Кроме этого была найдена большая каменная чаша, подобная используемым на Отахеите, и два каменных фундамента. То, что этот остров мог быть обитаемым, не столь необычно, если вспомнить, что остров Пасхи, который гораздо более отдален от восточного мира, тоже обитаем, хотя ничего не известно о судьбе этих людей.

Судя по этим изваяниям и по большим грудам камней на высоте, куда их стоило затащить с тяжелым трудом, можно заключить, что остров был населен в течение значительного времени. А благодаря найденным костям, всегда похороненным под этими грудами и никогда на поверхности, мы могли предположить, что выжившие покинули остров на своих каноэ в поисках убежища в другом месте…».

Итак, когда-то здесь жили люди. Но почему-то к XVIII веку Питкэрн оказался необитаем. Еще поселенцы с «Баунти» обратили внимание на то, что остров выглядел внезапно брошенным, оставленным впопыхах. Словно какая-то непонятная и загадочная сила заставила первых островитян бросить все и немедленно покинуть остров. Что побудило древних питкэрнцев оставить цветущий и плодородный клочок земли и исчезнуть в неизвестном направлении?

Предыстория

Питкэрн — один из самых «молодых» островов Тихого Океана. Его история берет свое начало в эпоху плейстоцена («ледниковый период»), когда около 700 тысяч лет назад извержение подводного вулкана привело к тому, что из глубин океана поднялась небольшая одинокая скала. Шли годы, века, тысячелетия, остров поднимался все выше над водой, покрывался почвой, обрастал растительностью. Неприступную скалу облюбовали птицы и крабы. А спустя еще несколько столетий на этот не очень гостеприимный берег ступила нога первого человека.

Кто были эти люди, первые поселенцы на Питкэрне? Откуда и когда они пришли?

Вообще, как на бесчисленных забытых богом островах огромного Тихого Океана, отстоящих на тысячи миль от большой суши и цивилизации, задолго до открытия их первыми европейцами оказались люди? Откуда они взялись?

Может быть, эти острова, как считалось еще недавно, — лишь верхушки утонувших гор, останки гигантского древнего материка, ушедшего под воду? И, следовательно, полинезийцы — это выжившие представители таинственной расы тихоокеанской «Атлантиды» («Пацифиды»)?

А может быть, наличие жизни здесь, «посередине нигде», — это неопровержимое свидетельство, как считают некоторые, ее неземного происхождения, и полинезийцы в этом случае не кто иные, как потомки инопланетян?

Ни то, ни другое. На самом деле, первые люди появились тут не из-под воды и не с неба. Они не «поднялись из морских глубин» и не «опустились на землю с летающих тарелок». Они сюда приплыли.

Существует две основных гипотезы заселения Полинезии. Первая, которой придерживается подавляющее большинство ученых, — «азиатская». На русском языке о ней можно подробно прочитать, например, в замечательной книге новозеландского ученого Те Ранги Хироа (Питера Бака) «Мореплаватели солнечного восхода» («Vikings Of The Sunrise»). Автор, многолетний и страстный исследователь Южных Морей, на основе скрупулезного анализа древних полинезийских преданий доказывает, что первые поселенцы появились на островах Океании в первой половине второго тысячелетия нашей эры, примерно в XIV веке.

Эти отважные первобытные мореплаватели, предки нынешних полинезийцев, плывя «навстречу восходящему солнцу», пришли с запада — с азиатского континента. Судьба гнала их вперед, с материка на острова Индонезии, затем все дальше и дальше на восток, через Микронезию или Меланезию — в Полинезию. Постепенно, в течение нескольких веков, заселяя остров за островом, осваивая архипелаг за архипелагом, «викинги рассвета» продвигались за горизонт, пока, в конце концов, не добрались и до маленькой скалы, которую сегодня весь мир знает, как остров Питкэрн.

Таким образом, согласно этой теории, первые люди приплыли на Питкэрн с запада? Если это так, то, скорее всего, лодки первых поселенцев прибыли сюда с ближайшего обитаемого к Питкэрну острова — с Мангаревы.

Одно из старинных мангареванских названий Питкэрна — Хераги (или, в другой транскрипции, Эираги). В свой книге Те Ранги Хироа упоминает об одном древнем и красивом предании об острове Хераги — о девушке и черепахе.

«…Мать приказала Хине-поутуни просушить на солнце одежду из лубяной материи и проследить, чтобы ее не вымочил дождь. Хина отнеслась невнимательно к поручению, и одежда была испорчена ливнем. За это Хину изгнали из дому, и она пошла к берегу искать переправы на какой -нибудь другой остров. Но лодки нельзя было достать, и Хина стала спрашивать у различных рыб лагуны, в состоянии ли они пересечь море. Все они ответили отрицательно. Когда же Хина спросила глубоководную черепаху, она ответила: „Да! Садись ко мне на спину, и я отвезу тебя, куда хочешь“. Хина взгромоздилась на черепаху, которая доставила ее на Хераги…» (Те Ранги Хироа (П. Бак) «Мореплаватели солнечного восхода», М., 1959).

Но, согласно этому преданию, Хераги к тому времени уже был обитаем. На острове Хину встретил таинственный местный вождь по имени Тинирау. Хина так понравилась ему, что он взял ее в жены. Что за народ жил тогда на Хераги? И откуда он взялся? Легенда об этом умалчивает.

Но есть и другая, гораздо менее лирическая мангареванская легенда — предание о мифическом острове Мата-ки-те-ранги. По сути, эта история — трагическая сага, своего рода проклятье Мата-ки-те-ранги.

Далеко-далеко, там, где встает Солнце, лежит загадочный остров под названием Мата-ки-те-ранги — «Око, смотрящее в небо». До него очень трудно добраться, но еще труднее на него высадиться. Его образ всегда был окутан некой тайной. Однажды мангареванцы изгнали со своей земли вождя по имени Таратахи, и он со своими людьми уплыл на каноэ навстречу рассвету. (По другой, более поздней версии мифа, Таратахи попросту вынужден был бежать с Мангаревы). Предание гласит, что Таратахи достиг и первым заселил Мата-ки-те-ранги. Якобы, это именно он посадил на легендарном острове хлебное дерево с Мангаревы.

Спустя много лет его внуку Те Агиаги, жившему на Мангареве и ставшему местным жрецом, приснилось, что Таратахи убит, а хлебные деревья уничтожены. Отправившись на Мата-ки-те-ранги вместе со своим отцом, сыном Таратахи по имени Ануа-мотуа, и другими родственниками, Те Агиаги обнаружил на острове труп своего деда. Хлебное дерево удалось спасти, Те Агиаги отправился дальше, а на Мата-ки-те-ранги остались жить его братья — Пунига и Маро-кура.

Через некоторое время с Мангаревы по направлению к Мата-ки-те-ранги отправился воинственный мореплаватель Рагахенуа. По легенде этот мифический завоеватель добрался до острова и устроил там жуткую резню. Почти все небольшое население Мата-ки-те-ранги было безжалостно уничтожено. Спастись удалось лишь четверым. Счастливчики вернулись на Мангареву и рассказали об ужасных событиях. С тех пор Мата-ки-те-ранги стал пользоваться у мангареванцев дурной славой.

Возможно, на него даже было наложено табу.

Так вот, большинство ученых считает, что остров, которые древние мангареванцы называли Мата-ки-те-ранги, не что иное, как знаменитый остров Пасхи. Однако многие исследователи, в том числе и Хироа, сходятся во мнении, что описание легендарного Мата-ки-те-ранги гораздо больше подходит острову Питкэрн.

На острове Пасхи никогда не росло хлебное дерево, питкэрнские скалы значительно неприступнее берегов Рапа Нуи, и, пожалуй, главный аргумент — расстояния. От Мангаревы до Питкэрна — 291 морская миля (540 км; примерно, как от Москвы до Нижнего Новгорода), тогда как от Мангаревы до острова Пасхи — почти в 5 раз больше, 1407 морских миль (2605 км; приблизительно, как от Москвы до Тюмени). Как пишет Хироа, «…упоминание о том, что бежавшие с поля битвы воины приплыли на Мангареву, не имея возможности захватить продовольствие для долгого путешествия, заставляет предполагать, что Мата-ки-те-ранги был гораздо ближе к Мангареве, чем остров Пасхи. Единственный вулканический остров, который напоминает описание легенды, это остров Питкэрн…».

Если мифический Мата-ки-те-ранги — это нынешний Питкэрн, то имеют ли какое-нибудь отношение находки мятежников с «Баунти» (полуразрушенные и запущенные марае и многочисленные каменные инструменты) к кровавой бойне на острове, оставшейся в исторической памяти мангареванцев и запечатленной в древнем предании? Если то, что рассказано в легенде — правда, то что произошло дальше? Остался ли кто-нибудь жить на Мата-ки-те-ранги? Что случилось на острове за четыреста лет между визитами каноэ Рагахенуа и «Баунти»? Вопросы, ответы на которые, скорее всего, можно получить только после тщательных и систематических археологических раскопок на Питкэрне.

Вторая, противоположная, гипотеза заселения Полинезии — «американская». Согласно этой теории, первые люди приплыли на райские острова не с запада, а с востока — из Южной Америки. Эту революционную и скандальную версию долгое время отстаивал знаменитый норвежский путешественник и ученый Тур Хейердал. Он считал, что почти за тысячу лет до предполагаемых переселенцев из Азии, примерно в пятом веке нашей эры, первыми до островов восточной Полинезии добрались рослые, «белокурые и бородатые» люди, приплывшие на плотах по течению с южноамериканского континента.

Этот таинственный народ, процветавший на территории нынешнего Перу в доинкскую эпоху, привез с собой уникальную культуру, останки которой можно наблюдать и сегодня. Самые известные памятники этой загадочной неолитической культуры — каменные статуи острова Пасхи, так называемые моаи. Антропоморфные изваяния, чем-то похожие на знаменитых пасхианских истуканов, обнаружены не только на близлежащих островах (в том числе и на Питкэрне), но и в Мексике, Гватемале, Панаме, Колумбии, Эквадоре, Боливии и в самом сердце доинкской цивилизации — в Тиауанако, Перу. Хейердал делает вывод, что все эти статуи одного происхождения, и что их создал загадочный народ, на заре истории покинувший материк и ушедший в океан.

Именно ради своей спорной версии Тур Хейердал с пятеркой единомышленников в 1947 году совершил легендарное стодневное путешествие на инкском бальсовом плоту «Кон-Тики» из Южной Америки до Полинезии — от берегов Перу до архипелага Туамоту. После Второй Мировой войны, когда «бредовую» теорию молодого зоолога Хейердала никто не принимал всерьез, дерзкий исследователь доказал, что такие невероятные плавания — в пять тысяч морских миль — были возможны. Значит ли это, что первыми Восточную Полинезию заселили древние мореплаватели Южной Америки?

Если это так, то первой остановкой в пути смелых прото-индейцев на запад был, бесспорно, Рапа Нуи (о. Пасхи), а второй — наверняка остров Питкэрн.

Хейердал побывал на Питкэрне. В 1955—1956 годах он организовал крупномасштабную археологическую экспедицию на остров Пасхи, и на обратном пути, по дороге на Рапа Ити, посетил уединенный приют потомков мятежников с «Баунти».

Гостей встретили «…исключительно радушно, мы провели несколько дней будто в обетованной земле» — пишет Хейердал в книге «Аку-аку». Прибывшие с ним археологи осмотрели остров, но серьезных раскопок не провести не успевали (экспедиционное судно Хейердала простояло у берегов Питкэрна всего пять суток, с 12 по 17 апреля 1956 года). «Местные жители частенько находят в земле каменные рубила.

А у подножия высокого обрыва на северном берегу можно увидеть наскальные изображения. Вообще же Питкэрн беден археологическим материалом. Очищая свой остров от чужих богов, потомки мятежников, добрые христиане, разломали стены культовых сооружений, разбили и выбросили в море истуканов…» (Т. Хейердал «Аку-аку», М., 1970).

Наличие на Питкэрне каменных статуй, как пишет Хейердал, «смахивающих на великанов острова Пасхи», является, возможно, основным доказательством того, что волна исчезнувшей культуры таинственных предшественников инков докатывалась и до Питкэрна, и первые люди прибыли сюда именно с острова Пасхи.

Кто прав? Хироа или Хейердал? Сторонники «американской» теории или приверженцы «азиатской» гипотезы? Современная наука убеждена, что заселение Океании происходило все-таки с запада на восток, причем несколькими, если можно так выразиться, «приливами» и «отливами». Впрочем, некоторые ученые не исключают, что несколько крайних островов Восточной Полинезии (такие, как Пасхи, Хендерсон и Питкэрн) вполне могли посещать гости и с противоположной стороны — с востока, с Южно-Амерканского континента.

Но откуда бы ни пришли первые поселенцы — с острова Пасхи или с Мангаревы, с запада или с востока, из Азии или из Южной Америки, и кем бы они ни были — древними прото-малайцами, «мореплавателями солнечного восхода» или загадочными пра-индейцами, «белокурыми и бородатыми», они все же в какой-то момент покинули остров. И Питкэрн оставался необитаемым до 15 января 1790 года, когда, высадившись на берег, здесь приняли решение остаться мятежники с «Баунти»…

…Чем был этот далекий и неприступный клочок плодородной земли для древних полинезийцев? Проклятым островом-табу или священным островом-культом? Местом кровавых обрядов, ритуалов жертвоприношений и каннибальских пиров или местом, где первобытные мирные труженики изготавливали свои инструменты? Почему, в конце концов, люди внезапно оставили остров? На эти вопросы пока нет ответа.

Загадка древнего Питкэрна продолжает оставаться одной из самых неразрешимых. Остров безмолвно хранит свои тайны.

Открытие

Во время своего первого пребывания на Таити в 1769 году Джеймс Кук познакомился с одним из местных жрецов по имени Тупаиа. В истории тихоокеанских открытий это имя «…должно быть записано золотыми буквами…», — считал Я. М. Свет. Мало того, этот видный советский ученый, ведущий специалист по истории Австралии и Океании, даже назвал Тупаиа «главным «открытием» Кука». Дело в том, что со слов этого незаурядного молодого человека, выходца с острова Раиатеа, англичане нарисовали уникальную карту Полинезии.

Сегодня копия этого поразительного документа хранится в Британском Музее. На этом поистине бесценном листке бумаги — 74 острова, расположенных вокруг Таити. У каждого острова — свои очертания и свое имя. Во многом благодаря именно этой карте, а также подсказкам самого Тупаиа, которого Кук взял с собой в дальнейшее плавание, и были вскоре совершены беспрецедентные открытия в Центральной Океании.

На этой древней схеме есть острова, как близлежащие к Таити, так и весьма далекие. Например, земля, именуемая Тупаиа как Поуруматехеа (расшифровано как старинное таитянское название Новой Зеландии), или Охеави (Гавайи), или Охитипото (Мангарева). Обозначен на карте и крошечный островок Охититарева (Ohititareva). Некоторые исследователи считают, что это на самом деле Хити-ау-реварева (Hiti-au-revareva), что в переводе означает «граница проходящих туч». Так у древних таитян назвался остров Питкэрн.

Без сомнения, таитяне в XVIII веке, незадолго до появления европейцев, знали о существовании этого неприступного островка, лежащего далеко, «у границы проходящих туч». Знали и, возможно, ходили туда на своих надежных каноэ.

…

Первыми европейцами, оказавшимися в непосредственной близости к тогда еще не открытому острову Питкэрн, стали испанцы, моряки экспедиции Педро Фернандеса де Кироса. В начале 1606 года корабли Кироса «Альмиранта», «Капитана» и «Три волхва» прошли мимо нескольких безлюдных островов на широте Тропика Козерога. Считается, что первым среди этих островов 26 января 1606 года Киросу встретился Хендерсон (лежащий всего в 104 морских милях к северо-востоку от Питкэрна; это один из его ближайших соседей). И совсем не исключено, что через день-два слева по борту испанские моряки могли увидеть на горизонте едва заметную одинокую скалу…

Остров Питкэрн был открыт сто шестьдесят с лишним лет спустя, 2 июля 1767 года. Первым остров на карту (как выяснилось потом, неточно) нанес капитан Филипп Картерет.

Этот опытный и ответственный морской офицер участвовал в кругосветном путешествии коммодора Джона Байрона на корвете «Долфин» (1764 — 1766). Не успел «Долфин» вернуться в Англию, как его тут же снарядили для новой экспедиции — под командованием Сэмюэла Уоллиса. А Картерет узнал, что его назначили капитаном сопровождающего судна — шлюпа «Суоллоу» («Ласточка»).

Эта «Ласточка» скорее напоминала корову: старое, тяжелое и медлительное судно никак не годилось для кругосветного плавания. «…Картерет тщетно требовал походную кузницу, железо и различное снаряжение; он по опыту знал, что все это будет необходимо. Адмиралтейство ответило, что корабль достаточно хорошо оснащен и вполне приспособлен для выполнения предстоящей задачи…» (Жюль Верн «Великие географические открытия»). Точка.

Забегая вперед, можно сказать, что «Суоллоу» вернулась в Англию лишь каким-то чудом.

…11 апреля 1767 года в Магеллановом проливе «Долфин» потерял «Суоллоу» в густом тумане, и ветхому суденышку, выполняя указания Адмиралтейства, пришлось пробиваться на запад в одиночку. Плавание через Тихий Океан было ужасным. Непрекращающиеся шторма и голод изматывали несчастный экипаж. Кончалась пресная вода. Начиналась цинга. Нужно было как можно быстрее пристать к какому-нибудь берегу: передохнуть и пополнить запасы провизии. Но шли недели, а вокруг был лишь один океан.

Капитан Картерет, чтобы как-то приободрить экипаж, пообещал бутылку брэнди тому, кто первым заметит на горизонте землю.

И вот вечером 2 июля 1767 года справа по борту показалась какая-то неотмеченная ни на каких картах суша. Первым эту маленькую скалу а горизонте увидел пятнадцатилетний гардемарин по имени Роберт Питкэрн.

…Отпрыск старинного шотландского клана, Роберт Питкэрн родился 6 мая 1752 года в местечке Бёрнтайлэнд (Burntisland), в графстве Файф, неподалеку от Эдинбурга. Выходец из хорошей семьи, юный Роберт, отправляясь в кругосветное плавание, наверняка мечтал открыть неизвестную новую землю. Или хотя бы остров. Но он, конечно, и представить себе не мог, что одинокая скала, замеченная им в тот ненастный день, навсегда войдет в легенду Южных Морей. А его фамилия — Питкэрн — не просто будет увековечена на карте мира, но станет именем самого удивительного острова в истории.

(Сам первооткрыватель, увы, об этом не узнает: всего через два с половиной года после своего открытия, в 1770 году 17-летний гардемарин Роберт Питкэрн пропал без вести в море — вместе с экипажем и судном Его Величества Корабля «Аврора» по дороге от мыса Доброй Надежды в Индию.)

…Быстро стемнело, и Картерет не решился подойти к острову поближе. То, что измученный экипаж «Суоллоу» увидел с палубы на следующее утро, 3 июля, весьма обнадеживало: живописный островок утопал в зелени, с высокого холма стекал ручей, а в небе кружились птицы. И — никаких видимых признаков человеческого присутствия: ни туземцев на каноэ, ни хижин на берегу, ни дымка над лесом. Прекрасное место, чтобы высадиться, отдохнуть и пополнить запасы пищи и пресной воды.

Но, как ни старалась команда, «Суоллоу» так и не смогла пристать к острову. Яростные пенные буруны прибоя грозили разбить и без того дряхлое судно в щепки о коварные прибрежные скалы. Стояла тропическая зима, и вокруг острова бушевали крайне опасные порывистые шквалы. Картерет сумел лишь промерить глубину у западной оконечности Питкэрна, набросать его карту и, конечно же, определил его координаты.

Капитан был болен, а его инструменты неисправны. Как выяснится много позже, долгота острова оказалась установлена неточно. Картерет нанес его на карту в 188,4 морских миль к западу от его реального местоположения.

И этой ошибке еще предстоит сыграть свою важную роль в истории «Баунти».

Испытав жесточайшее разочарование, и так и не пополнив запасы, экипаж «Суоллоу», в конце концов, оставил такой привлекательный и такой негостеприимный остров. И продолжил свое нелегкое путешествие вокруг света.

По возвращении «Суоллоу» в Англию малозначительная запись Картерета о крошечной скале была, как полагается, занесена в анналы Адмиралтейства, а на всех морских картах сначала Британии, а потом и всего мира появилась едва заметная точка — остров Питкэрна (Pit-cairn’s Island).

Появилась там, где ее на самом деле быть не могло.

Питкэрн и Кук

Остров Питкэрн и капитан Кук… Что общего между легендарным прибежищем мятежников с «Баунти» и легендарным мореплавателем? На первый взгляд, ничего. Кук не был знаком ни с юным гардемарином Робертом Питкэрном, первым увидевшим неизвестный клочок суши 2 июля 1767 года с борта ведомого капитаном Ф. Картеретом шлюпа «Суоллоу», ни с храбрым отцом Роберта, Джоном Питкэрном. И мятеж на «Баунти» произошел через целых 10 с лишним лет после гибели Кука на Гавайях. Но Питкэрн, этот маленький островок «на задворках» Полинезии, оказался связанным со знаменитым капитаном Куком весьма любопытным образом.

Невероятно, но в разное время Кук ДВАЖДЫ прошел мимо Питкэрна, не заметив его!..

Во время своего первого плавания капитан Джеймс Кук еще не знал об открытиях Картерета («Индевор» вышел из Плимута 26 августа 1768 года, за девять месяцев до возвращения туда «Суоллоу» 20 мая 1769 года). Но, сам того не ведая, Кук на пути от мыса Горн к Таити прошел совсем рядом с Питкэрном и чуть было не открыл остров вторично.

Начиная с 20 марта 1769 года моряки «Индевора» стали замечать признаки того, что где-то неподалеку — земля. Из дневника Кука:

20 марта, понедельник: «…Хороший бриз и приятная погода — видели несколько тропических птиц…»…» (координаты «Индевора» в тот день: 25°44’S и 129°28’W);

21 марта, вторник: «…На поверхности заметили морские водоросли, растущие на подводных скалах; появилось много тропических птиц…» (координаты 25°21’S — 129°28’W);

22 марта, среда: «…Около корабля летало несколько морских ласточек (чаграв)…» (25°21’S — 129°52’W).

23 марта, четверг: «…Днем появились фрегаты и морские ласточки, утром снова видели последних, а также тропических птиц, которые, как и фрегаты, хороши известны. <…> Считают, что ни они, ни фрегаты не улетают далеко от земли…» (24°43» S — 130°08» W).

Вестники близкой суши, эти очаровательные создания — фаэтоны и фрегаты, буревестники и крачки — паря над парусами «Индевора», словно звали капитана Кука посетить их землю. Но Кук, идя против встречного северо-западного ветра, торопился на Таити.

24-е число отмечено тем, что с борта «Индевора» заметили еще один весьма красноречивый признак того, что где-то рядом — суша. Кук пишет: «…В 3 часа утра один из матросов заметил (а может быть, ему показалось) вблизи корабля бревно. Это навело нас на мысль, что недалеко земля, но на рассвете не обнаружили никаких признаков ее. Неразумно тратить время на поиски того, в чем сам не уверен, хотя я полагал, что „Индевр“ находится близи островов, открытых Киросом в 1606 году. Возможно, так оно и было, если вспомнить о птицах, появлявшихся за последние два-три дня…».

Но никакой земли никто не увидел. В тот день судно пересекло Тропик Козерога.

Неведомый тропический остров, незамеченный в тумане, остался позади слева по борту. Невероятно, но, если координаты Кука не врут, то 22 и 23 марта 1769 года, в Дни Равноденствия, «Индевор» прошел от Питкэрна всего в каких-то 20 морских милях (39 километрах) к северо-востоку!

И, как знать, если бы впередсмотрящий все же увидел неизвестный островок, то Кук наверняка бы предпринял попытку подойти поближе. И даже, возможно, ему повезло бы больше, чем Картерету, и он высадился бы на берег. Посчитав себя первооткрывателем, великий мореплаватель дал бы Питкэрну новое имя и, уточнив координаты, нанес бы его на карту. И только одному богу известно, как это «открытие» через 20 с лишним лет повлияло бы на судьбу мятежников с «Баунти» и на историю острова в целом…

Четыре дня спустя, 26 марта на «Индеворе» произошел странный и труднообъяснимый случай. Кук пишет: «…В 7 часов солдат морской пехоты Гринслейд случайно или преднамеренно упал за борт и утонул. Как стало известно позднее, это не было несчастным случаем. Дежуря у двери помещения сержантов между 12 и 4 часами, он украл часть шкуры тюленя, которую сторожил. Шкуру нашли. Солдаты морской пехоты были возмущены этим преступлением, которое бросало тень и на остальных. Гринслейд был новичком, поэтому, видимо, и решился поступить так опрометчиво. Около 7 часов сержант, желая, чтобы дело это стало известно мне, решил привести его для допроса. В это время Гринслейд пробежал через полубак, заметили, что он поднялся на бак, и больше уже никто его не видел…»

Что это было? Зачем молодому морскому пехотинцу Уильяму Гринслейду нужна была тюленья шкура? В какую форму вылилось «возмущение» солдат? Почему надо было вести пойманного вора на допрос к капитану? Неужели Гринслейд так боялся Кука, что прыгнул за борт? Неужели не прозвучала команда «человек за бортом!»? Почему его не стали искать?

Сплошные загадки. Темная история. Есть ощущение, что Кук не все записал в своем дневнике…

Молодой солдат, обвиненный в пустяковой краже, отчаянно совершает попытку самоубийства — прыгает за борт и бесследно исчезает в штормовом море… Насколько известно, происшествие беспрецедентное. Во всяком случае, если все было так, как описал Кук. Или как ему доложили. Ведь не исключено, что у себя в кубрике солдатня могла по-своему расправиться с воришкой. А Куку преподнесли официальную версию происшедшего. И капитан по каким-то причинам не стал разбираться в исчезновении своего подчиненного.

А вдруг это не было суицидом? Может быть, безумец Гринслейд рассчитывал на спасение? Ведь где-то рядом, в тумане, возможно, была земля? Сегодня ясно, что в тот день «Индевор» находился примерно в ста милях от острова Хендерсон и примерно в двухстах — от Питкэрна. Был ли у Гринслейда шанс добраться вплавь до одного из этих островов? Допустим, зацепившись за то же бревно, которое заметили с корабля два дня назад?

И, если предположить невероятное и представить, что Гринслейду каким-то немыслимым чудом удалось живым достичь берега…

Так или иначе, англичанин Уильям Гринслейд стал первым европейцем, который погиб на территории островов Питкэрн — неважно, в воде или на суше…

…Ровно через 20 лет и 1 месяц, в апреле 1789 года, сравнительно недалеко от этого места еще один молодой английский моряк, обвиненный в краже, будет готов в отчаянии прыгнуть за борт. Имя этого моряка — Флетчер Кристиан…

…

Четыре года спустя, в 1773 году, капитан Кук снова оказался в тех краях.

К тому времени он уже, конечно, знал об открытии Картерета. Во время своей Второй Экспедиции в Южные Моря, на пути от Новой Зеландии к Таити, знаменитый мореплаватель решил все же посетить забытый богом островок. Каково же было его удивление, когда 1 августа, сверив свои координаты с указанными на карте, никакой земли он не обнаружил.

Можно не сомневаться: дотошный Кук обязательно попытался бы найти потерянный остров и исправить ошибку Картерета, но его матросы страдали от цинги и кровавого поноса, а впереди «Резолюшн» и «Адвенчер» ждал совсем другой остров — прекрасный Отахеите. И великий мореплаватель опять решил не тратить время и силы на поиски неизвестно чего.

Вот что записал немецкий ученый Георг Форстер, один из участников той экспедиции: «…1-го августа мы находились под 25°1» южной широты, то есть в местах, где, по сведениям капитана Картерета, должен быть остров Питкэрн; поэтому мы внимательно обозревали море, но ничего примечательного не видели. Правда, капитан Кук предположил, что, судя по дневнику Картерета, остров мог остаться в 15 английских морских милях к востоку, но, поскольку со здоровьем команды на втором корабле обстояло столь неблагополучно, было решено не тратить времени на поиски этого острова…» (Г. Форстер «Путешествие вокруг света», М., 1986).

Так Кук проплыл мимо Питкэрна во второй раз. Фортуна во второй раз спрятала крошечную скалу от пытливых глаз великого мореплавателя.

На этом интерес к островку окончательно угас на долгие годы. Насколько известно, после Кука никто не пытался найти Питкэрн. Этот далекий и необитаемый клочок суши, лежащий «у черта на куличках», в пустынной и малоизученной области Тихого Океана, никому не был нужен.

О Питкэрне все благополучно забыли.

Последний маршрут «Баунти»

…Когда все тот же непрестанный ветер

Под тропиками целые недели

С одним и тем же вечным постоянством

Им раздувал надежный крепкий парус

И долгий путь в безбрежном океане

Еще длинней казался, — часто он

В безделии томительном и скучном

Глядел подолгу за борт корабля;

Бежали мимо волны голубые,

И с брызгами и пеной гребней белых

Знакомые картины проплывали,

В душе рождалось страстное желанье,

И в глубине морской он ясно видел

Гор очертанья, видел он стада

Овец пасущихся, холмы, деревья

И пастухов в одежде домотканой,

Которую носил и он…

Уильям Уордсворт «Братья»

(перевод М. Фроловского)

Как, почему мятежный экипаж «Баунти» все-таки оказался именно здесь?

По прямой от Таити до Питкэрна — 1312 морских миль (2430 км). Это три-четыре недели плавания даже на таком медленном судне, какой была «Баунти». Однако корабль мятежников добрался сюда только через 4 месяца после того, как покинул Отахеите 23 сентября 1789 года. Где блуждал отверженный парусник сто четырнадцать дней? Долгие годы последний маршрут «Баунти» оставался загадкой.

Но в 1956 году профессор Генри Мод из Национального Университета Канберры (Австралия), тщательно изучив малоизвестные факты, вычислил извилистый путь «Баунти» к Питкэрну.

Мод детально проанализировал два основных источника информации:

рассказы Теехутеатуаоноа по прозвищу Дженни (так звали одну из полинезиек, отправившихся с мятежниками в последнее плавание; в 1817 году она перебралась с Питкэрна на Таити, и ее история вскоре была опубликована в трех разных изданиях);

и воспоминания Джона Адамса (Александра Смита, последнего мятежника, оставшегося в живых на Питкэрне), записанные первыми капитанами, посетившими остров.

Кроме этого, пытливый профессор, многолетний исследователь Южных Морей, собрал на некоторых островах различные легенды и предания, которые могли напрямую относиться к «Баунти».

В результате Мод сделал несколько важнейших открытий. Он первым прочертил на карте пунктир движения мятежного корабля к своему последнему пристанищу.

Сначала Кристиан направил судно на северо-восток, к островам Маркизского архипелага. Но на полпути по не установленной причине «Баунти» разворачивается и идет в противоположном направлении.

Спустя пару недель примерно в двухстах милях к югу от острова Аитутаки (который, как мы помним, был открыт Блаем всего полгода назад, незадолго до мятежа) морские бродяги замечают на горизонте землю. Перед ними встает гористый плодородный остров, не обозначенный на картах.

«Баунти» держит путь туда и бросает якорь неподалеку от берега. Вскоре к кораблю приближаются два каноэ: дружелюбные местные жители преподносят невиданным пришельцам дары в виде свиней и кокосовых орехов. Самый смелый туземец поднимается на борт, и Кристиан дарит ему свой мундир. Туземец также забирает ящик с апельсинами и передает его в каноэ.

А потом случилось непоправимое. Кто-то из экипажа вдруг стреляет в этого туземца из мушкета, и несчастный замертво падает в воду. Каноэ тут же в панике отчаливает от борта «Баунти». И мятежники, опасаясь неизбежной мести, вынуждены были убраться подобру-поздорову.

Что там произошло? Зачем нужно было стрелять в безоружного островитянина? Кто именно совершил этот дикий поступок? Сейчас установить это невозможно.

Но что это был за остров?

В 1814 году, спустя четверть века после мятежа на «Баунти», капитан Филип Гудинаф (шхуна «Камберлэнд») открыл в этих краях остров под названием Раротонга. Там помимо прочего были обнаружены апельсиновые деревья.

А в 1823 году британский миссионер Джон Уильямс записал на Раротонге местную легенду, согласно которой два поколения назад (то есть примерно лет за тридцать-сорок до этого) остров посещал удивительный «плавучий сад с двумя водопадами». Сразу вспоминается, как гавайцы, в первый раз в жизни увидев корабли Кука с высокими мачтами, приняли их за «плавучие острова с деревьями». А если представить себе, что в этот момент на судне работали помпы, откачивающие воду, то вот и объяснение «водопадов».

Это значит, что приблизительно в конце 80-х годов XVIII века у берегов Раротонги останавливался какой-то европейский корабль. Может быть, это и была «Баунти»?

Если все это так, то честь открытия Раротонги, главного острова архипелага Кука, принадлежит Флетчеру Кристиану и его команде.

Затем мятежники двинулись дальше на запад, продолжая «сканировать» морские просторы в поисках обетованной земли. Следующей остановкой на их пути стал остров Тонгатабу (ныне — главный остров Королевства Тонга).

Это всего в ста милях от того места, где полгода назад произошел мятеж на «Баунти».

По всей видимости, судно простояло там пару дней. Экипаж пополнил свои запасы продовольствия и пресной воды. Не исключено также, что на борт загрузили несколько свиней и саженцы некоторых плодородных растений. В том числе и ненавистного хлебного дерева.

Чем дольше бездомный корабль блуждал по задворкам Полинезии, тем, должно быть, тягостней становилась атмосфера на борту. Все чаще и чаще раздавались призывы вернуться на Таити. Но Кристиан был непреклонен. Приблизительно в конце ноября 1789 года «Баунти» совершает последний бросок на запад.

Достоверно известно, что мятежники посетили крошечный островок Оно-и-Лау, что в архипелаге Фиджи. В 1820 году здесь высаживались русские моряки из экспедиции Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева (шлюпы «Восток» и «Мирный»).

Судя по всему, этот прекрасный, но обитаемый остров стал в начале декабря 1789 года последней остановкой «Баунти». Дальше маршрут мятежников радикально изменился. Они вдруг направились в противоположную сторону.

Выбор Флетчера Кристиана

Белеет парус одинокий

В тумане моря голубом.

Что ищет он в стране далекой?

Что кинул он в краю родном?..

М. Ю. Лермонтов «Парус»

Что побудило Флетчера Кристиана резко повернуть корабль на восток и проплыть более трех тысяч морских миль — от Оно-и-Лау к Питкэрну?

Версия первая, маловероятная. Все произошло случайно. Отчаявшись найти последний приют на плодородных, но густонаселенных людоедами и негостеприимными туземцами островах Южной Полинезии, команда махнула на все рукой и решила плыть по воле волн. «Баунти» подхватило течение западных ветров, стабильно дующих в сороковых широтах Южного полушария, и, в конце концов, вынесло корабль к затерянной скале вдали от основных архипелагов Тихого Океана.

Могло такое случиться? Теоретически да. Но поверить в это невозможно.

Как бы не был пестрый экипаж «Баунти» измотан бесконечными скитаниями по океану, и какой бы праздной и беспечной не была атмосфера на борту, трудно представить, чтобы мятежники (и в первую очередь — Кристиан) могли столь безвольно отдаться в руки судьбы и безропотно подчиниться капризам Фортуны. Какой бы поразительно счастливой не была Роза ветров к изгоям, «сжегшим свой Рубикон», все же шанс пристать к Питкэрну у них был ничтожный.

Так их могло отнести куда угодно. Например, к берегам Антарктиды. Версия вторая, «полинезийская». Датский писатель и журналист Арне Фальк-Рённе, автор замечательной книги «Слева по борту — рай» (одной из немногих книг о мятеже на «Баунти», изданных в Советском Союзе), считает, что путь к Питкэрну Кристиану подсказали полинезийцы. Вдохновленный гипотезами Те Ранги Хироа, Фальк-Рённе убежден в том, что таитяне и тубуайцы, оказавшиеся на «Баунти», прекрасно знали о Мата-ки-те-Ранги (или Хити-ау-реварева), далеком и мифическом острове на востоке. Якобы именно они, молодые полинезийские женщины и мужчины, рассказали Кристиану об этой необитаемой и плодородной скале-табу и посоветовали ему плыть именно туда.

Возможно? Да. Вероятно? Вряд ли.

При всем уважении к географическим и навигационным познаниям полинезийцев, все же трудно представить себе, что на «Баунти» оказался некто, подобный раиатеанину Тупаиа, спутнику Кука (тому самому Тупаиа, который еще в 1769 году подробно описал англичанам расположение ближайших к Таити островов). Или кто-то из британских моряков знал о схеме Тупаиа? Или (что совсем уже относится к области фантастики) все полинезийцы, от мала до велика, прекрасно знали местную карту Тихого Океана? Наверное, все же нет, ни то, ни другое.

Из всего экипажа «Баунти» карту Тупаиа теоретически мог видеть лишь один человек — лоялист канонир Уильям Пековер: за 20 лет до мятежа, в 1769 году он был простым матросом у Кука на «Индеворе» и, возможно, знал о ней. Но в конце 1789-го Пековера с мятежниками, разумеется, не было — он вместе с другими лоялистами в это время добирался из Батавии домой в Англию.

А одними древними преданиями, наугад проложить точный маршрут нельзя. Надо знать, куда держать путь. Нужен хотя бы опыт таких плаваний, которого у спутников Кристиана быть не могло: они были слишком молоды. Тем более, что информация о дальних островах всегда была на Таити уделом людей посвященных — жрецов и вождей.

На мятежном «Баунти», впрочем, были, по преданию, люди из привилегированных каст: например, сын раиатеанского жреца — Тараро, или дочь таитянского вождя — возлюбленная Кристиана Мауатуа («Изабелла»). Но все-таки поверить в то, что кто-то из них провел английский корабль к далекому острову, — невозможно.

Лучше уж домой, на Таити, чем куда-то в неизвестность.

Версия третья, «британская». Как и при выборе Тубуаи, Флетчер Кристиан узнал об острове Питкэрн не от полинезийцев, а из книг. Среди прочих в судовой библиотечке «Баунти» находился и знаменитый труд Джона Хоуксуорта «Отчет о Путешествиях, Предпринятых по Приказу Его Нынешнего Величества для Совершения Открытий в Южном Полушарии и Успешно Представленных Коммодором Байроном, Капитаном Уоллисом, Капитаном Картеретом и Капитаном Куком на „Долфине“, „Суоллоу“ и „Индеворе“: Составлено из Дневников, которые вели Несколько Командиров, и из Бумаг Джозефа Бэнкса, Эсквайра». Этот солидный трехтомник в дорогом кожаном переплете был издан еще в 1773 году, и в ту пору являлся главным источником «научно-популярной» информации о Южных Морях. Автор сделал увлекательную и весьма познавательную компиляцию из черновиков, набросков и отрывков из судовых журналов четырех кругосветных путешествий прославленных капитанов. Именно из этого бестселлера, кстати, широкая публика впервые узнала о райских тропических островах Тихого Океана, и, в частности, об Отахеите.

И еще. Кроме книги Хоуксуорта, почетное место в библиотеке Блая, конечно, занимали труды его учителя и кумира — капитана Кука. В том числе и его Отчет о Второй Экспедиции (1772 — 1775), опубликованный в 1784 году.

Можно не сомневаться: Кристиан, подолгу оставаясь один в каюте Блая, тщательно изучил оба этих фолианта. А также все остальные материалы библиотечки «Баунти», касающиеся островов Южных Морей. И, разумеется, он часами с циркулем в руках просиживал и над морскими картами, пытаясь угадать, какая из многочисленных отмеченных там точек — его искомый остров.

А теперь попробуем поставить себя на место предводителя мятежников, понять его логику и представить себе, как было дело.

Итак, для последнего пристанища надо найти остров, который, желательно, был бы:

— пригодным для жизни (то есть, как минимум, с плодородной почвой, съедобной растительностью и пресной водой);

— необитаемым (после неудачи на Тубуаи от туземцев лучше было держаться подальше);

— и недоступным (либо лежащим вдали от возможных морских путей, либо, в идеале, вообще никому не известным, еще не открытым европейскими мореплавателями и потому не обозначенным ни на одной карте).

Долгие попытки мятежного экипажа «Баунти» обнаружить что-то подходящее недалеко от любимого всеми Таити потерпели фиаско. Значит, надо искать в совершенно другом месте — гораздо дальше, где-нибудь в неизученном и пустынном районе, куда корабли поисковой экспедиции Адмиралтейства и не подумали бы соваться.

Таких белых пятен на карте Кристиана осталось всего два: к югу от основных архипелагов Южных Морей и — далеко к востоку, по направлению к острову Пасхи.

Идти на юг — бессмысленно и опасно: на подступах к сороковым широтам дуют холодные ветры, и климат там суровый; замерзнуть или умереть с голоду очень не хочется.

Тогда — на восток, против ветра, вдоль Тропика Козерога? Туда, где до самого южноамериканского континента, кажется, нет ничего? Ничего, если не считать двух крошечных точек на карте: известного всем острова Пасхи — далекого, но, увы, бесплодного и густонаселенного, и еще какого-то Питкэрна.

Что за Питкэрн такой?

Откуда он тут взялся, и что о нем известно?

И вот Кристиан находит у Хоуксуорта цитату из судового журнала капитана Картерета:

«…Мы продолжали следовать нашим курсом вплоть до вечера четверга 2 июля, когда к северу от нас мы увидели землю. При приближении на следующий день оказалось, что это большая скала, поднимавшаяся из моря; она была не более пяти миль в окружности, и казалась необитаемой. Она была, однако, покрыта деревьями, и мы увидели маленький ручей свежей воды, спадавший с одного склона. Я мог бы высадиться, но прибой, который в это время года бушевал с большой силой, делал высадку невозможной. Я определил глубину на западной стороне, меньше чем в миле от берега, в двадцать пять морских саженей, дно коралловое и песчаное, и, вероятно, в хорошую летнюю погоду высадка здесь может быть не только осуществимой, но и легкой. Мы видели большое количество морских птиц, парящих над островом меньше чем в миле от берега, и в море здесь, кажется, есть рыба. Остров лежит на 25°02» южной широты и 133°30» западной долготы, и примерно в тысяче лиг к западу от американского континента. Остров так высок, что мы увидели его на расстоянии более чем пятнадцати лиг, и, поскольку открыл его молодой джентльмен, сын майора морской пехоты Питкэрна, мы назвали его Остров Питкэрна…».

Не более пяти миль в окружности. Деревья. Ручей свежей воды. Много птиц и рыбы. Высокая неприступная скала, но высадиться можно. Плюс, похоже, необитаемая. И главное — далеко-далеко, посреди огромного океана, на краю земли. Идеально место, чтобы затеряться, спрятаться, исчезнуть… Не об этом ли мятежники мечтали так долго?

Но, наверное, окончательное решение созрело у Кристиана, когда он прочитал у Кука:

«…Мы шли на северо-восток и в полдень были на 25°01» ю. ш. и 134°06» з. д. Именно здесь должен быть расположен открытый в 1767 г. капитаном Картеретом остров Питкэрн. Хотя, если судить по данным Картерета, этот остров оставался от нас лишь на расстоянии 15 лиг к востоку, никаких признаков земли мы не заметили. Вероятно, его долготные определения неточны и не сверены с астрономическими наблюдениями. К сожалению, состояние здоровья экипажа «Адвенчер» лишило меня возможности определить положение острова Питкэрн…».

Координаты острова неверны! Сам великий Кук не нашел его! Значит, все карты Адмиралтейства врут, и остров находится вовсе не там, где отмечен. И, если только его, не дай бог, не поглотила морская пучина, или он, упаси господи, не исчез с лица Земли по какой-либо другой причине, — это именно то, что нужно.

Во всяком случае, это шанс. И, может быть, последний шанс. Главное — найти этот затерянный и забытый остров. И открыть его заново.

Неизвестно, советовался ли Кристиан с кем-нибудь из экипажа. Возможно, ему пришлось, из последних сил собрав волю в кулак, убедить уставшую и отчаявшуюся команду побороться еще немного. Так или иначе, решение было принято. Выбор сделан.

«Баунти» развернулась и взяла курс на восток, на поиски острова Питкэрн…

Прибытие

«…В январе 1790 года, стоя на палубе «Баунти», Крисчен увидел в океане землю. Быть может, он и его спутники наконец-то нашли дом, который так долго искали? К нему подошел гардемарин Эдвард Янг (так гласит предание) и воскликнул:

— Слева по борту — рай, сэр!

Предводитель мятежников повернулся и со слезами на глазах тихо произнес:

— Запомните мои слова, Янг: окажется ли земля, лежащая слева по борту, раем или адом, будет зависеть только от нас…»

А. Фальк-Рённе «Слева по борту — рай»

Вечером 15 января 1790 года с борта «Баунти» заметили крошечный островок на горизонте. Это был долгожданный Питкэрн.

Можно себе вообразить, какими глазами смотрели люди на скалу, возвышавшуюся на горизонте…

В Южном полушарии — самая середина лета, но в тропиках непогода. На море сильные волны, и Кристиан не решается подойти близко. «Баунти» ложится в дрейф и на следующее утро медленно обходит вокруг острова… Питкэрн выглядит абсолютно неприступным: кажется, что тут нет ни удобной для высадки бухты, ни даже подходящей якорной стоянки. По всему периметру острова — почти отвесные скалы и мощный шквалистый прибой.

Двое суток проходят в томительном ожидании хорошей погоды. Все это время люди пристально всматриваются в заросли на высоком берегу. Никаких видимых признаков человеческого присутствия, но коварные дикари могут затаиться и ждать, когда кто-нибудь не сойдет на берег.

Наконец, 18-го утром шквал слегка утих, и «Баунти» бросает якорь у северо-западной оконечности острова (сегодня это место именуется Тедсайд; другое название — Место Высадки). На разведку в шлюпке отправляются семь человек: Кристиан, Уильямс, Маккой, Браун и три полинезийца. Янг остается на борту за старшего. Проскочив через коварный прибой, лодка благополучно пристает к скалистому берегу.

К сожалению, история не сохранила для нас, кто первым из экипажа «Баунти» (и первым из европейцев) ступил на землю Питкэрна. Хочется думать, что это был сам Флетчер Кристиан. Люди осторожно, с заряженными мушкетами в руках, выходят на суровый каменистый берег.

Но остров безмолвен, и только кричат потревоженные птицы.

Отряд поднимается вверх по склону, и Кристиан разбивает людей на две группы: одна идет вдоль побережья направо, другая — налево. Договорились встретиться на следующий день на противоположной, восточной оконечности острова.

Вскоре быстро темнеет, и обе группы, на всякий случай выставив часовых, располагаются на ночлег.

Какой она была, самая первая ночь на Питкэрне?..

На следующее утро обе команды, замкнув обход вокруг острова, встречаются. Разведчики радостно обмениваются впечатлениями.

Здесь почти как на Таити! Хлебные деревья, бананы, ямс и батат — в изобилии, всюду густые цветущие заросли, и садовник Браун определил, что почва жирная и плодородная. В прибрежных скалах полно птичьих гнезд, а значит, недостатка в яйцах не будет. Ручья нет, но в глубине острова тот же Браун обнаружил бьющий родник с превосходной свежей водой (с тех пор это место носит его имя — Brown’s Water, Вода Брауна).

Жить можно.

Правда, стало ясно, что когда-то остров уже был населен. Кроме хлебного дерева, батата и ямса (которые, как известно, не могут распространяться без помощи человека), на Питкэрне имелись и другие свидетельства раннего пребывания людей. В нескольких местах разведчики с «Баунти» обнаружили заброшенные марае (полинезийские алтари) и полуразрушенные тики (каменные изваяния). Но их запущенное состояние говорило о том, что предыдущие обитатели давным-давно покинули остров.

И еще. Питкэрн был идеальной крепостью. Высокие отвесные скалы и крутые утесы делали остров совершенно неприступным со стороны моря. Строить замок, как на Тубуаи, не нужно.

Отряд поспешил назад, к «Баунти», — чтобы сообщить главное: остров необитаем и пригоден для жизни!

Долгие скитания закончились. Бесприютные странники наконец-то обрели дом.

В тот же день «Баунти» поднимает паруса, обходит остров и бросает якорь у небольшой бухты на северо-восточной оконечности. Во время разведки, глядя с обрыва, Кристиан увидел, что это место самое удобное для высадки. Но со стороны моря все выглядело немного иначе.

Да, в бухточке прибой бушевал не так сильно, но от самой кромки воды почти отвесно вверх уходил крутой подъем метров в сто высотой. Полинезийцы карабкаются по нему, цепляясь за выступы и торчащие корни, и сообщают, что наверх ведет дорожка, правда, совсем заросшая буйной растительностью.

Кристиан подводит корабль максимально близко к берегу между двух скал, и как только киль «Баунти» касается песчаного дна, бросают якорь. Для большей устойчивости от носа тянут линь и привязывают к дереву на берегу. Теперь судно плотно сидит «на мели».

Начинаются работы по разгрузке. «Баунти» разбирают по частям. Первым делом снимают деревянные крышки люков и скрепленные доски палубного настила — на этих устойчивых и вместительных «плотах» тянут на веревках к берегу все, что только можно.

Сначала — живность, домашний скот и птицу: свиней, коз, кошек, собак, кур. Потом — женщин; маленькую Салли перевозят на берег в бочке. Затем все остальное: паруса и мачты, рангоут и такелаж, бревна и брусья, даже кормовые окна большой каюты, сундуки с одеждой и ящики с провизией, оружие и посуду, железные, бронзовые и медные детали, зерна растений и ростки деревьев, фрукты и овощи… Словом, все, что может пригодиться на острове.

Дальше весь этот громоздкий и тяжелый груз поднимают вверх по склону. Стоит тропическая жара, и люди выбиваются из сил. Позднее этот крутой подъем от Бухты Баунти на плоскогорье назовут Hill of Difficulty (Хилл оф Диффикалти) — Холм Трудности.

Там, на вершине, уже в первые дни мужчины соорудили временные пристанища — палатки из парусов и досок. В этих «жилищах» люди с «Баунти» ночевали, отдыхая от тяжелой разгрузки корабля.

…За три дня от «Баунти» остался лишь остов. Бывшее Его Величества Вооруженное Судно торчало из воды, словно обглоданный скелет огромного морского зверя.

Вечером 23 января 1790 года «Баунти» подожгли. По преданию, это сделал Мэттью Куинтал. Он, скорее всего, был пьян, и подпалил корабль, без всякого сомнения, абсолютно сознательно.

Ему не терпелось поскорее начать новую жизнь. Без начальников и подчиненных, где он был бы сам себе хозяин. Это был вызов, который Куинтал бросал Кристиану.

Предводитель мятежников, конечно, тоже не собирался оставлять корабль. Во-первых, как улику (причем весьма заметную: останки «Баунти» могли увидеть в подзорную трубу с любого проходящего корабля). Во-вторых, — и это самое важное — как надежду. Как шанс — когда-нибудь покинуть остров и вернуться назад, в прошлую жизнь. Но есть все основания предполагать, что Куинтал поджег «Баунти» самовольно и раньше времени, когда работы еще не были закончены, и не все перевезено на берег.

Иссушенное солнцем дерево вспыхнуло, как порох, и Куинтал спасся, лишь прыгнув в воду. Люди, стоя на берегу, молча смотрели, как пылает «Баунти». Многие плакали. На их глазах сгорал их дом: английские моряки провели на нем более двух лет.

Так, в огне, закончил свои дни бывший английский угольщик «Бетиа» — самый знаменитый парусник всех времен и народов, Его Величества Вооруженное Судно «Баунти».

Эта завораживающая, трагическая и вместе с тем прекрасная картина — пылающий в ночи парусник у экзотического пальмового островка — навсегда станет символом мятежа на «Баунти». И вообще — символом любого мятежа, любой отчаянной попытки бросить вызов всему остальному миру и обрести рай вдали от цивилизации, законов, родины. Бросить все и скрыться на необитаемом острове… Этот мощный, романтический и печальный образ по-прежнему пьянит кровь и волнует умы.

С тех пор 23 января — главный, «национальный», праздник на Питкэрне. Каждый год потомки мятежников собираются в Бухте Баунти и торжественно сжигают игрушечную копию легендарного корабля.

Поселенцы

…Земли новые — tabula rasa.

Расселю там новую расу,

Третий мир без деньги и петли.

Ни республики, ни короны,

Где земли золотое лоно.

Как по золоту пишут иконы,

Будут лики людей светлы…

А. Вознесенский «Авось»

Кто они были, эти 28 человек, высадившихся на остров Питкэрн? Пора взглянуть на каждого из них пристальнее.

Мятежники (9 человек)

Флетчер Кристиан, 25 лет. Молодой талантливый моряк, выходец из благородной, но небогатой семьи. Высокий и смуглый, романтический и отчаянный, благородный и нервный. Про таких говорят: тонкая натура. Из-за минутного порыва оскорбленной чести совершил тягчайшее преступление и обрек себя на вечное изгнание. И, как потом выяснится, — на бессмертие.

Эдвард Янг, 24 года. Полукровка с островов Вест-Индии: отец его был англичанином, мать — креолкой. Часто из-за смуглой кожи и «карибского» разреза глаз его называли «метисом» или «мулатом». Среднего роста, неважное здоровье. Ему недоставало нескольких передних зубов, однако это был весьма обаятельный человек, которого обожали таитяне и особенно таитянки. Причина, из-за которой он участвовал в бунте и пошел с Кристианом до конца, неизвестна. Умный и хитрый, он всегда оставался в тени.

Александр Смит (Джон Адамс), 22 года. Сирота и беспризорник из лондонского Ист-Энда, невысокий и коренастый матрос с подозрительным прошлым. Неграмотный. Все тело в татуировках, лицо покрыто оспинами. Любитель и любимец женщин. Самый молодой из всех девяти моряков с «Баунти».

Мэттью Куинтал, 23 года. Родом из Корнуолла (земляк Блая). Крепкий и сильный коротышка, жестокий и злобный. Русые волосы, весь в татуировках. Один из главных мятежников. Бесспорно, самый брутальный и опасный тип на острове. Настоящий головорез, которого многие на судне и затем на Питкэрне откровенно побаивались.

Уильям Маккой, 25 лет. Уроженец Шотландии. Невысокого роста, светловолосый и светлокожий; драчун и пьяница. Был одной из самых отчаянных личностей на «Баунти», и внешность имел соответствующую: весь в наколках — с ног до головы — и со шрамами: на подбородке и на животе от ножевого ранения. Судя по всему, он и его приятель Куинтал были не в ладах с законом, что, видимо, и побудило их в самый последний момент записаться на «Баунти».

Джон Уильямс, 28 лет. Выходец с острова Гернси, что в проливе Ла Манш; свободно говорил по-французски. Смуглый брюнет, маленький, но хорошо сложен. Будучи на «Баунти» помощником оружейника Коулмана, неплохо владел ремеслом кузнеца и столяра, и потому стал незаменимым специалистом на острове. Имел нелюдимый и замкнутый характер.

Джон Миллз, 40 лет. Высокий и худой шотландец, шатен. Самый старший из всех поселенцев. Одна из самых противоречивых и непонятных личностей среди мятежников, высадившихся на Питкэрне. С одной стороны, на флоте у него была устойчивая репутация грубияна и хама, с другой — его поведение на борту «Баунти» было на редкость скромным: его всего лишь один раз лишили порции грога за отказ плясать на палубе. Он был одним из тех, кто арестовывал капитана Блая — и потом искренне горевал о том, что «Баунти» была сожжена. Его дочь рассказывала, что Миллз до конца своих дней тосковал по родине и всегда мечтал вернуться. Что побудило его отправиться с молодыми мятежниками в последнее плавание — остается загадкой…

Айзек Мартин, 32 года. Длинный и костлявый американец, почти двухметрового роста. Имел землистый цвет лица. Матросом плавал на разных судах, пока во время войны за независимость Соединенных Штатов не попал в плен к англичанам. Несколько лет провел в тюрьме и был освобожден только после присяги на верность Британии. Его можно назвать неуверенным в себе и слабохарактерным человеком: во время мятежа он совсем запутался и заметался, сначала примкнул к бунтовщикам, потом вдруг передумал и даже прыгнул в баркас, но из-за угроз со стороны Чёрчилла и Куинтала вернулся на борт.

Уильям Браун, 27 лет. Болезненный и тощий садовник отвечал на «Баунти» за хранение и перевозку саженцев хлебного дерева. Его лицо было обезображено золотушным шрамом, но то, что отталкивало девушек в Англии, стало весьма привлекательной чертой среди таитянок, ведь шрам — признак настоящего мужчины. На Отахеите Браун впервые в жизни почувствовал всю прелесть женских ласк и, может быть, именно из-за этого последовал за Кристианом на далекий остров.

Полинезийки (13 человек)

Мауатуа (другое имя — Маимити), спутница Флетчера Кристиана. Таитянка. По-таитянски Maua Tua — горный дух. Кристиан называл ее Изабеллой (возможно, в честь своей первой возлюбленной Изабеллы Кёрвен), остальные мятежники — Мэйнмаст, «Грот-мачта» (из-за ее роста). Высокая и стройная красавица была, по преданию, дочерью одного из таитянских вождей. Она помнила первый визит Кука, а это значит, что в 1769 году ей было минимум года три. Следовательно, в начале 1790 года, во время высадки на Питкэрн ей, скорее всего, не исполнилось и двадцати пяти. Во всяком случае, можно сказать, что Мауатуа была тогда в самом расцвете своих женских чар. После смерти Флетчера Кристиана вдова с тремя детьми станет супругой Неда Янга и родит еще троих. Прожив более полувека на острове, Мауатуа скончается в 1841 году в окружении своих оставшихся в живых троих детей, 16 внуков и 33 правнуков.

Тераура (по-таитянски — «Священный танец», также известна как Таоупити и Сюзанна), спутница Неда Янга. Таитянка. Неизвестно, была ли она его вахиной во время пятимесячной стоянки на Таити, или они сошлись позже, уже на борту «Баунти». Известно, что она была самой юной из всех женщин, высадившихся на Питкэрн вместе с мятежниками; в 1790 ей было лет пятнадцать, не больше. Тераура (Сюзанна) родит семерых детей (одного — от Мэттью Куинтала и шестерых — от Четверга Октября Кристиана, первого сына Флетчера и Мауатуа). Она станет последней из всего первого поколения питкэрнцев, кто покинет этот мир. Это случится спустя 60 лет после высадки, в 1850 году.

Пуараи (Обуареи), спутница Александра Смита (Джона Адамса). Таитянка. На родном языке ее имя означало «Цветочное ожерелье». Есть версия, что до Смита Пуараи жила с Айзеком Мартином, но во время плавания «Баунти» в поисках последнего острова Мартин по неизвестным причинам «поменялся» женщинами со Смитом. И на Питкэрн Пуараи высадилась, будучи подругой Смита. Детей у нее не будет. Приблизительно через год, в начале 1791-го, Пуараи, собирая птичьи яйца, сорвется со скалы и разобьется насмерть.

Теваруа (Сара), спутница Мэттью Куинтала. Таитянка. В переводе с таитянского ее имя означало «Душа». Родит пятерых детей, но выживут не все. Теваруа (Саре) предстоит стать, пожалуй, одной из самых несчастных и угнетаемых мужем женщин на острове. Однажды, в приступе бешенства, Куинтал откусит ей ухо. И через некоторое время Теваруа покончит жизнь самоубийством, бросившись с обрыва на камни.

Теио (Мэри), спутница Уильяма Маккоя. Таитянка. Скорее всего, отправилась в последнее плавание «Баунти» добровольно, потому что с ней на корабле оказалась ее грудная дочь Салли. Когда именно она стала женщиной Маккоя — на Тубуаи или позже, на борту судна, — неизвестно. Оставит после себя троих детей: двоих от Маккоя и одного — от Алека Смита (Джона Адамса), чьей преданной женой она будет много лет. В 1825 году их обвенчает капитан Бичи. 14 марта 1829 года, всего через девять дней после смерти Адамса, ее любимого мужа и патриарха Питкэрна, ослепшая Теио (Мэри) умрет от горя.

Вахинеатуа (Пруденс), спутница Джона Миллза. Таитянка. Все моряки с «Баунти» называли ее Пруденс (Prudence), что в переводе с английского означает Благоразумие. Станет матерью пятерых детей (двое от Миллза и трое от Адамса).

Фаахоту (Фасто), спутница Джона Уильямса. Таитянка. Об этой женщине практически ничего неизвестно. По-таитянски ее имя означает «Плодородная», но ей, увы, не будет суждено родить на Питкэрне. Мало того, она станет первой из поселенцев, кто погибнет на острове. Это случится уже в конце 1790 года. Ее смерть от неизвестной болезни спровоцирует последующие распри и междоусобицы на острове.

Теехутеатуаоноа (Дженни), спутница Айзека Мартина. Таитянка. Во время стоянки «Баунти» была подругой Александра Смита (Джона Адамса), затем последовала с ним на Тубуаи. Известно, что Смит даже сделал ей татуировку «AS 1789» (AS означает, конечно, Александр Смит). Но на Питкэрн Дженни прибыла подругой уже другого мятежника — Айзека Мартина. Детей у нее не будет. Мало того, после кровавых событий 1793 года Дженни начнет открыто противостоять мужчинам и даже возглавит «бабий бунт» на острове. В 1817 году она навсегда покинет Питкэрн и вернется на Таити на борту корабля «Султан». Благодаря ее бесценным свидетельствам, записанным из первых уст (в том числе и русским мореплавателем Отто фон Коцебу), мы сегодня многое знаем о ранней истории Питкэрна.

Театуахитеа (Сара), спутница Уильяма Брауна. Таитянка. Судя по всему, была тихой и скромной девушкой, под стать своему белому избраннику. Не оставив после себя потомства, она уйдет из жизни в начале XIX века.

Марева, женщина полинезийцев Манарии, Теимуа и Ниау. Таитянка. Существует версия, что ее хитростью удержали на «Баунти» помимо ее воли. Детей у нее не будет. Марева скончается после 1808 года.

Тинафанаеа, женщина Титахити и Оха. Родом с острова Тубуаи. В компании двух своих земляков отправилась на «Баунти» вместе с мятежниками. Какое-то время будет одной из жен Адамса. Не родив ни одного ребенка, Тинафанаеа умрет до 1814 года.

Тоофаити (Нэнси), женщина Тараро. Родом с острова Хуахине. По-таитянски ее имя означает «Камешек». Этой непредсказуемой женщине предстоит сыграть свою весомую роль в истории Питкэрна. Она убьет своего мужа Тараро, а затем, став одной из жен Янга, родит тому четверых детей. Умрет на Таити в 1831 году, во время короткого, но трагического переселения островитян с Питкэрна.

Салли, дочь Теио. Настоящее, таитянское имя не сохранилось. Она родилась на Таити во время стоянки «Баунти». Кто ее отец — неизвестно; бесспорно лишь, что он был таитянин, и что его не было на «Баунти» с мятежниками. Самая юная из всех, высадившихся на Питкэрн: в 1790 году ей было не больше девяти месяцев от роду. По преданию острова, ее переправили на берег в бочке. Через двадцать лет Салли станет женой Чарльза Кристиана, второго сына Флетчера и Мауатуа, и родит ему восьмерых детей. Скончается в 1826 году, 37 лет от роду.

Полинезийцы (6 человек)

Манарии (Меналее), таитянин. По некоторым данным, принадлежал к касте вождей. Обладал крепким телосложением и недюжинной силой. Проявит себя хитрым и коварным. Примерно в 1791 году Манарии и его друг-земляк Теимуа по приказу европейцев прикончат тубуайца Оху. А через два с половиной года, в сентябре 1793-го, Манарии станет одним из зачинщиков бунта полинезийцев. Он лично расправится с несколькими мятежниками, но сам будет убит Маккоем и Куинталом.

Теимуа (Тимоа), таитянин. Об этом молодом человеке практически ничего не известно. Во время первого противостояния британцев и полинезийцев вместе с Манарии убьет Оху, во время второго — сам погибнет от пуль Манарии.

Ниау (Нехау), таитянин. Судя по всему, был самым молодым из мужчин, высадившихся на Питкэрн (его называли «мальчиком»). Во время кровавых событий 1793 года будет застрелен Недом Янгом.

Оха (Оху), тубуаец. По некоторым данным, племянник второго питкэрнца с острова Тубуаи — Титахити. Погибнет в 1791 году от рук Манарии и Теимуа.

Титахити (Таароамива), тубуаец. Младший брат одного из вождей острова Тубуаи. Возможно, дядя Охи. В 1793 году он своими руками убьет как минимум двух мятежников, а его самого зарубит топором Тераруа (Сюзанна).

Тараро (Талалоо), раиатеанин. По преданию, был представителем одного из привилегированных родов священного острова Раиатеа. Его убийство, совершенное его спутницей Нэнси в 1791 году, станет первой насильственной смертью на острове.

Итак…

Два гардемарина (теперь уже — бывших), оба — юноши из благородных, но бедных семейств Острова Мэн, что в Ирландском море; некрасивый и скромный ботаник из Королевских Садов Кью; угрюмый слесарь-оружейник, говорящий по-французски; долговязый американец, бывший военнопленный моряк; и четверо полуграмотных матросов, грубых и сильных парней в шрамах и наколках. Вот что собой представляли 9 мятежников с «Баунти», высадившихся на Питкэрне. Средний возраст — 27,3 года (для сравнения, средний возраст тех шестнадцати моряков, что остались на Таити — 26,7 лет).

Сколько лет было каждому из мужчин-полинезийцев установить трудно, но, скорее всего, это была шестерка молодых и крепких ребят. Столь же молоды — если не сказать «юны» — были в среднем и полинезийские женщины.

28 человек: 15 — мужского пола и 13 женского (в том числе грудная девочка). 9 «белых» английских моряков и 19 полинезийцев, среди них шестеро мужчин (как минимум четверо — дети вождей).

Европа и Полинезия… Две абсолютно непохожие нации, две культуры сошлись на маленьком островке в океане. Используя космическую аналогию, можно сказать, что на крошечном астероиде на «задворках Вселенной» поселились представители двух совершенно разных планет, двух противоположных миров. Эти двум видам суждено будет высечь искру новой жизни. Эти люди должны создать здесь новую расу.

Правда, женщин меньше, чем мужчин, и налицо очевидное неравенство: у каждого из девяти европейцев есть по подруге, тогда как на шестерых полинезийцев приходится всего три полинезийки. Но тогда, в первые дни на острове, нехватка женщин еще не ощущается так остро, люди с «Баунти» продолжают жить единой общиной, как на борту.

Только теперь они — не бездомные морские бродяги. Они — поселенцы-островитяне.

Первые дни

Чудо-остров! Чудо-остров!

Жить на нем легко и просто.

Чунга-чанга!

Наше счастье постоянно —

жуй кокосы, ешь бананы.

Чунга-чанга!

Ю. Энтин

Песня из мультфильма «Катерок»

Переправив все, что было можно, на остров и, спалив корабль, люди начинают постепенно обустраивать свою жизнь. Пока вся территория острова тщательно исследуется, поселенцы ночуют во временных палатках, сделанных из реев и парусов. Первый лагерь был разбит на ровной площадке, на вершине Холма Трудности, который круто поднимается от Бухты Баунти. От посторонних глаз с моря парусиновые тенты скрывали густые заросли и высокие скалы.

В преданиях острова зафиксирован труднообъяснимый, граничащий с паранойей, факт, относящийся к самым первым дням заселения. Опасаясь того, что лай собак выдаст тайное поселение, мятежники прирезали всех псов, которых незадолго до этого переправили на берег. Весьма странно, тем более, что кроме собак на остров выпустили блеющих коз, хрюкающих свиней и кудахчущих кур. Но как бы громко не звучал весь этот мини-зоопарк, эти децибелы ничто по сравнению с постоянным и мощным грохотом прибоя, опоясывающего Питкэрн со всех сторон. С моря этот рев заглушает все звуки с острова, собак не слышно, и моряки не могли этого не понимать. Равно как и то, что гораздо явнее присутствие человека на острове за несколько миль в море выдает дым от очагов. Однако по каким-то причинам собак все же прирезали.

Интересно, куда потом дели трупы. Легенды Питкэрна об этом умалчивают.

Постепенно, шаг за шагом, люди исследуют свой остров. Выясняется, что место для поселения они выбрали идеальное. Словно замок на высокой скале, поднимающейся из океана, остров представляет собой естественную неприступную крепость. Вместо рва с водой и острых кольев — белое кольцо кипящей пены прибоя и клыки прибрежных камней. Вместо высоких стен — отвесные утесы и обрывы. И ни одного «подвесного моста» — ни удобной якорной стоянки, ни подходящей гавани. Внутри бастиона — прекрасный тропический оазис: богатая плодородная земля, изобилие фруктов и корнеплодов, не иссякающий родник отличной пресной воды.

Если даже неприятелю каким-то чудом удастся высадиться на остров, то ему предстоит тяжелая задача — не заблудиться. Все буквально утопает в зелени. Густые заросли кустов образуют непроходимый и запутанный лабиринт, в котором легко можно спрятаться. Есть даже потаенная пещера к северо-западу от лагеря — как бункер на последний, крайний случай.

Да, раньше остров был обитаем. Но, судя по тому, что каменные марае находились в полном запустении, прежние жители давным-давно покинули эту землю. И мятежники решили использовать неплохо сохранившуюся каменную кладку в качестве фундаментов для будущих хижин.

А недалеко от места высадки, над обрывом в восточной части острова были обнаружены четыре древних каменных изваяния. Грубо высеченные из базальта, эти невысокие статуи богов стояли лицом к морю, словно суровые стражники острова. Мятежники, не обращая внимания на предостережения полинезийцев, скинули идолов в море.

С тех пор этот утес называется на Питкэрне Down the God (можно перевести как Обрыв Бога).

Зловещее табу, когда-то давно наложенное на остров древними жрецами, было нарушено. Низвергнутые и поверженные боги не предвещали новым хозяевам острова ничего хорошего, но мятежникам на это было наплевать. У них был свой бог, в которого они верили.

«…Еды на острове было предостаточно, но ее преимущественно составляли овощи и фрукты. Не в любую погоду можно было ходить на рыбную ловлю, не каждый день попадался богатый улов, так что в среднем островитяне лакомились рыбой три — четыре раза в неделю… Британцы сильно рассчитывали запастись яйцами морских ласточек и были немало разочарованы, узнав, что эти птицы несутся лишь в июне и июле, — так что придется ждать еще добрых полгода, прежде чем можно будет угощаться за завтраком яичницей…»

Робер Мерль «Остров»

Пока женщины занимались поиском пропитания, собирали фрукты, плоды хлебного дерева и птичьи яйца, мужчины продолжили расчищать место под поселок: вырубали кустарник, валили деревья и готовили площадки для жилищ.

Было решено поделить всю пригодную землю между собой. И вот тут, как считают все исследователи, мятежники совершили еще одну ошибку. Земля была поделена на девять примерно равных частей — по количеству «белых» мужчин. Каждому из них досталось по участку площадью около 10 акров (примерно по 4 га или по 400 соток). Ни одному полинезийцу не досталось ничего.

Конечно, в этом не было злого умысла со стороны европейцев. Ведь здесь не нужно было строить целый форт, как на Тубуаи: сам скалистый остров был отличной естественной крепостью. И, скорее всего, когда моряки стали выбирать места для домов, делить землю и «столбить участки», полинезийцы смотрели на это с веселым недоумением: зачем все это, ведь весь остров теперь наш… Мятежники забрали себе самые лучшие куски, и это для них было естественно. Им и в голову не могло прийти держать полинезийцев за равных и пригласить их на дележ «шкуры убитого медведя». Да и сами туземцы, видимо, тогда не придали этому особого значения.

Дома строились из останков «Баунти». Трудно представить, что молодые гардемарины из хороших семей или простые полуграмотные матросы, не говоря уже о полинезийцах, смогли бы поставить добротный европейский дом. Есть все основания предполагать, что главную роль в массовом строительстве играл ремесленник Джон Уильямс, мастер на все руки, а остальные лишь помогали ему возводить свои жилища.

Очень скоро островок начал постепенно преображаться: из дикого и заброшенного он превращался в обжитой и уютный. Застучали топоры, потянулся к небу дымок очагов. Люди вселились в построенные хижины, стали возделывать землю. На Питкэрне началась новая жизнь.

Вообще, первый период истории острова Питкэрн — прекрасная романтическая эпоха, начало начал, строительство обретенного рая. «Баунти» больше нет, а значит, нет больше капитанов и матросов, командиров и подчиненных, все равны. Корабль сожжен, поэтому о возвращении нечего и мечтать. Мятежникам достался прекрасный остров, самый настоящий сад Эдема. Еды и воды вдоволь, с ними их возлюбленные вахины, самые ласковые женщины на свете, они молоды и полны сил.

1790-й — счастливое время веры в себя, надежды на то, что не найдут, и любви друг к друг и к своей новой родине. И, наверное, кульминацией этого периода стало рождение на острове первого ребенка.

Четверг Октябрь

До высадки на Питкэрн женщины «Баунти» не позволяли себе иметь детей от своих британских избранников. Насколько известно, ни за время стоянки на Таити (5 месяцев), ни в течение пребывания на Тубуаи (4 месяца), ни на «Баунти» в процессе поиска последнего пристанища (5 месяцев) — всего в общей сложности больше года — ни одна из подруг англичан не решалась стать матерью. При этом, конечно, ни о каком «воздержании» речи не идет: здоровые молодые люди, разумеется, вели активную сексуальную жизнь; иначе и быть не могло, это же Таити. Но таитянки владели секретами пресечения беременности. У них были свои противозачаточные средства — едкая смесь соков нескольких тропических растений, но в основном они «контролировали рождаемость» по-другому.

Мать-природа научила таитянских женщин особой процедуре, которую можно определить как внешний «глубинный» массаж матки. Специальные, крайне интимные манипуляции голыми руками провоцировали искусственный выкидыш на самой ранней стадии беременности. Эта первобытная разновидность «мини-аборта» была в основном распространена среди касты ариои, но и простые смертные таитянки тоже умели делать эту операцию на себе. Удивительно, но этот варварский (с сегодняшней точки зрения) обряд проводился настолько искусно, что никак не вредил здоровью женщины.

Надо думать, что полинезийки «Баунти» частенько пользовались этим способом. И делали это добровольно: они не могли взять на себя ответственность за жизнь будущего ребенка, пока у них не было дома. Их могучий материнский инстинкт запрещал им рожать от любимых мужчин, находясь «между небом и землей». Ведь на Таити, несмотря на свободу нравов у взрослых, ребенок был существом священным.

Именно поэтому красавица Мауатуа, дочь таитянского вождя и избранница предводителя мятежников Флетчера Кристиана, решилась на зачатие своего первенца только после сожжения «Баунти». То есть тогда, когда стало ясно: этот прекрасный остров — их долгожданный дом, и они останутся здесь навсегда. И ребенок будет счастлив.

И вот, спустя девять месяцев после высадки на Питкэрн, в конце октября 1790 года, на свет появился первый питкэрнец. Мальчик! Его рождение стало для островитян событием историческим. Ему суждено быть основоположником новой расы, первым человеком будущего, своего рода «Адамом» райского острова Питкэрн.

Точная дата его рождения, увы, неизвестна, но можно подсчитать, что, скорее всего, он явился на свет 22 или 29 октября 1790 года — в один из последних четвергов десятого месяца первого года новой эры Питкэрна. Обычное, британское или таитянское имя как-то не подходило этому избраннику судьбы, и счастливые родители назвали его по-особенному, по-питкэрнски: Thursday October Christian — Четверг Октябрь Кристиан.

Или, если угодно, Четверг Октябрь Первый.

Хоть имя, строго говоря, не было христианским, мальчика окрестили по протестантскому обряду; крестил садовник Уильям Браун. Надо думать, рождение первого ребенка окрылило всех островитян. Сбывалась их мечта о счастливой мирной жизни. Все тревоги позади, можно спокойно возделывать свой сад и растить детей. Мужчины ловили рыбу, женщины собирали птичьи яйца. Дома были построены, земля дала первый обильный урожай. Жизнь постепенно налаживалась.

Но — увы — счастье было недолгим. Не прошло и года после высадки, как на остров пришла беда.

Беда

…Этот остров может дать тебе желаемое, но ты должен дать что-то взамен…

Сериал «Lost» («Остаться в живых»)

В конце 1790 года Фаахоту, жена Джона Уильямса, внезапно умерла от какой-то страшной болезни горла. Мы не знаем, была ли это злокачественная опухоль или женщина просто подавилась рыбной костью, но так или иначе, это была первая человеческая потеря среди островитян. Работяга Уильямс, самый незаменимый человек на Питкэрне, остался один.

А еще через какое-то время, примерно в начале следующего, 1791 года, смерть снова посетила остров. Пуараи, беременная жена Александра Смита, собирая птичьи яйца, сорвалась с высокого утеса и разбилась об острые скалы. Самый молодой из мятежников потерял не только свою подругу, но и своего не рожденного ребенка.

Так, буквально в одночасье, двое из девяти британцев стали вдовцами.

Горе Уильямса было безутешным. Нелюдимый кузнец успел всем сердцем привязаться к своей спутнице. К нему обращались, когда нужно было что-нибудь починить или построить, но после смерти Фасто Уильямс совсем ушел в себя и перестал помогать соседям. И вот однажды он не выдержал. В один прекрасный день Уильямс в отчаянии взял шлюпку и попытался уплыть с острова прочь. Его с трудом удержали. Он, обычно спокойный и уравновешенный, бился в истерике и кричал.

Смит встретил испытание более мужественно, но и он, молодой и любвеобильный парень, не мог долго жить без женщины. На Таити проблема решилась бы просто: любая из местных красавиц посчитала бы за счастье стать новой вахиной европейца. Но на Питкэрне свободных девушек не было.

Нужно было что-то делать. И решение родилось само собой. Раз других женщин нет, надо пользоваться тем, что есть. И брать то, что «плохо лежит».

Как бы цинично это не звучало по отношению к живым людям, но факт остается фактом: недолго думая, мятежники отдали Уильямсу одну из женщин полинезийцев — супругу Тараро Тоофаити (Нэнси), а Смит забрал себе другую — сожительницу двух тубуайцев Тинафанаеа.

Неизвестно, как именно происходила эта «передача». Надо полагать, никаких общих собраний и демократических голосований не проводилось. Возможно, ошарашенным полинезийцам что-то предложили взамен, нечто вроде выкупа — пару свиней или десяток железных инструментов. Но, скорее всего, никто мнения туземцев не спрашивал. Есть даже версия, что европейцы просто бросили жребий: какие две из трех жен полинезийцев перейдут к Уильямсу и Смиту. Не исключено, что обе женщины — и Нэнси, и Тинафанаеа — сами с радостью переселились в дома овдовевших моряков. Ведь для любой вахины это было очень почетно — стать женой белого человека.

Но обделенные полинезийцы — раиатеанин Тараро и тубуайцы Оха и Титахити (все трое, между прочим, — гордые отпрыски «королевских» семей) — так просто этой несправедливости снести не могли. Эта «сделка» оскорбляла их мужское, родовое и человеческое достоинство.

И они решили отомстить.

Примерно в это же самое время, в марте 1791 года, остров мятежников впервые оказался буквально на волосок от разоблачения. В опасной близости от потаенного убежища бунтовщиков появился 24-пушечный военный фрегат — Его Величества Корабль «Пандора», посланный Адмиралтейством на поиски и поимку преступников с «Баунти». По дороге от Мыса Горн к Таити, 16 марта капитан «Пандоры» Эдвард Эдвардс открывает крошечный атолл Дьюси (это самый маленький клочок земли из четырех островов питкэрнской группы, лежащий всего в 290 морских милях (537 км) к востоку от Питкэрна). Если бы Эдвардс продолжил свой путь строго на запад, он непременно наткнулся бы на поселение мятежников, и можно только гадать, чем бы закончилась эта нечаянная встреча.

Можно не сомневаться: британское судно обрушило бы всю свою военную мощь на крошечный остров, чтобы схватить мятежников.

Но «Пандора» торопилась на Таити, и возмездие прошло мимо Питкэрна стороной, всего в каких-то ста милях к северу.

А тем временем на счастливом острове созрел первый заговор.

Надо сказать, что маленькая полинезийская община на острове не была единой и дружной. Ведь на Питкэрне оказались мужчины родом с трех очень непохожих друг на друга островов Южных Морей: трое — с Таити, двое — с Тубуаи и один, Тараро, — с Раиатеа. Хоть всех полинезийцев можно смело отнести к одной нации, однако шестеро местных мужчин принадлежали к совершенно разным племенам. И, что также не менее важно, к разным социальным слоям. Так вышло, что на Питкэрне образовались целых три мини-группы полинезийцев, три «землячества».

Гордый и заносчивый сын вождя со священного острова Раиатеа — Тараро — жил особняком от остальных полинезийцев и ни с кем не делил свою Тоофаити (Нэнси). Не исключено, что в душе он даже презирал остальных аборигенов.

Двое изгнанников с Тубуаи, Титахити и Оха, оба благородных кровей и оба — близкие родственники, жили со своей землячкой Тинафанаеа и наверняка смотрели на других полинезийцев как на иностранцев.

И, наконец, отдельно поселились и трое таитян с одной таитянкой — Манарии, Теимуа, Ниау и Марева. Они, возможно, относились к раиатеанину и тубуайцам как к «дремучим провинциалам» с далеких островов.

Можно провести не вполне корректную аналогию и представить, как бы на маленьком клочке суши соседствовали три разных семьи: к примеру, белорусская, украинская и русская. Впрочем, эта распространенная ситуация из анекдотов здесь не совсем уместна. В мирное и сытное время мелкие и ссоры конфликты случаются чаще, чем в дни невзгод, и людям свойственно объединяться перед лицом общей угрозы.

Итак, после того, как Тинафанаеа и Нэнси перешли к англичанам, трое взрослых молодых мужчин — раиатеанин и два тубуайца — остались без женщин. Существует версия, что возмущенные и оскорбленные Тараро, Титахити и Оха пытались подбить на бунт троих таитян, но те не согласились. Им тоже жилось не сладко (на них троих приходилась всего одна вахина, Марева), но ссориться с англичанами пока в их планы не входило. И, тем более, делиться своей единственной женой с этими тремя несчастными: одна на шестерых — это уже слишком.

И тогда Тараро, затаив страшную обиду, бросил свое жилище и ушел в горы, на западную оконечность острова. А Титахити и Оха остались в поселке, тайно планируя кровавую расправу над англичанами.

Осенью (в марте — мае) 1791 года над островом начали сгущаться тучи.

Топор войны

Однажды жены Кристиана и Брауна, Мауатуа и Театуахитеа, услышали, как Нэнси, бывшая женщина Тараро и нынешняя жена Уильямса, работая на своем огороде, поет странную песню:

Зачем черный человек точит свой топор?

Чтобы убить белого человека.

Зачем черный человек точит свой топор?

Чтобы убить белого человека.

Сегодня эта песня с ее жуткими словами является частью фольклора острова Питкэрн. А тогда это прозвучало весьма зловещим и недвусмысленным предупреждением, намеком.

Нэнси поддерживала связь с отшельниками (возможно, даже, Уильямс разрешал ей изредка их навещать), и, разумеется, не могла не знать о готовящемся нападении. И вот тут возникает вопрос, о котором до сих пор спорят многочисленные исследователи истории острова Питкэрн. Вопрос о роли Нэнси в заговоре.

Забегая вперед, надо сказать, что дальнейшее поведение этой непонятной женщины с острова Хуахине в последующие дни окажется более чем противоречивым. И полным загадок.

Если она знала, что замышляет ее бывший муж Тараро, то на чьей она была стороне? Симпатизировала европейцам? Тогда почему она не пошла к ним напрямую или не сообщила об этом, например, своему нынешнему мужу, Уильямсу? Почему она прибегла к столь необычному способу намека — песне? Или, может быть, наоборот, она сочувствовала полинезийцам? Тогда, в этом случае получается, что, напевая свою песенку, она попросту проболталась?

Пока оставим эти вопросы без ответа и проследим, что было дальше. Мауатуа и Театуахитеа, естественно, тут же бросились к мужьям и обо всем им рассказали. Кристиан мгновенно понял, что это не шутки: полинезийцы задумали что-то недоброе. Был объявлен общий сбор. Мятежники еще не знали, кто именно «точит свой топор», но на всякий случай связали троих таитян. Послали за Нэнси, чтобы допросить ее, что она имела в виду. И тут выяснилось, что ее нигде нет. Бежала к Тараро? Что ж, тогда все ясно. Лучшая защита — это нападение, и надо «ковать железо, пока горячо»: Кристиан решает нанести упреждающий удар — застать Титахити и Оха врасплох, пока они не спрятались, и задавить заговор в зародыше.

Эта попытка мятежа угрожала не только будущему острова. Кристиан очень сильно опасался и за жизнь своей семьи: любимой жены и маленького сына. Поэтому он действовал так решительно.

Он заряжает мушкет одним порохом без пули и бесстрашно идет на окраину поселка, к хижине тубуайцев. Ему встречается Оха. Без долгих предисловий Кристиан в лоб заявляет ему, что он все знает о заговоре и требует объясниться. Испуганный Оха, увидев заряженный мушкет, что-то невнятно лепечет.

И тогда Кристиан стреляет.

Конечно, он хотел только напугать Оху. При всем его желании он не смог бы убить полинезийца холостым патроном. По легенде, он выстрелил поверх головы тубуайца. Но этого было достаточно. Оха в ужасе развернулся и побежал в лес.

В ту пору питкэрнские полинезийцы еще не очень умели пользоваться огнестрельным оружием. Они испытывали благоговейный ужас перед смертоносной палкой в руках европейцев. А уж если раздавался грохот выстрела…

Сам того не желая, Кристиан донельзя обострил ситуацию. Плохая дружба между англичанами и полинезийцами в одну секунду превратилась в опасную вражду. Вслед за Охой в горах скрылся и Титахити. Скрытый конфликт стал открытым. Теперь на Питкэрне появились партизаны.

Нужно было что-то решать, и немедля.

Плененные таитяне клянутся, что ничего не знали о заговоре. И европейцы предоставляют им шанс доказать свою верность: отправляют одного из них, самого крепкого и здорового, Манарии, на разведку, пообещав, что убьют оставшихся Теимуа и Ниау, если он не вернется и примкнет к беглецам.

Но Манарии вскоре возвращается и докладывает диспозицию. Он нашел Тараро на западной стороне острова, в лесу за высокой горной грядой. С ним Нэнси и Титахити, а вот Охи почему-то с ними нет. Манарии разговаривал с Тараро и попытался, что называется, втереться к нему в доверие. Таитянин сказал раиатеанину: белые не знают, что он, Манарии, сбежал. Сейчас он вернется в поселок, украдет еду и оружие, и они вместе придумают, как напасть на белых. Что ответил подозрительный Тараро неизвестно, но Манарии спокойно ушел.

Европейцы решают расправиться с мятежными полинезийцами руками других полинезийцев. Они снова посылают к Тараро Манарии, на сей раз с «подарками»: заряженным мушкетом и тремя большими лепешками из плодов хлебного дерева, испеченными женщинами поселка. В одном из этих «пудингов» — яд. Задача Манарии: отравить Тараро, застрелить Титахити и вернуться в поселок с живой и невредимой Нэнси.

Задание, прямо скажем, было далеко не из легких. В одиночку против троих… Но Манарии, видимо, сам рвался услужить европейцам и поэтому смело направился в лес.

Тараро, встретив Манарии, с самого начала заподозрил неладное. Он отказался есть пудинг, который весьма настойчиво предлагал ему таитянин, и Нэнси дала ему кусок своей лепешки. Дальше Тараро потребовал отдать ему мушкет, и Манарии понял, что весь замысел рушится. Он сказал, что пришел не один, что за перевалом их ждет его женщина, Марева. Возможно, он добавил, что, дескать, остальное оружие у нее, надо лишь пойти туда и забрать. И Тараро поверил.

Вчетвером они двинулись сквозь заросли вверх по узкой горной тропе, и теперь Манарии нужен был лишь удобный момент, чтобы выстрелить в Тараро. Каким-то образом ему удалось усыпить бдительность осторожного раиатеанина и пропустить того вперед. Оказавшись сзади, Манарии, пока Тараро не видел, выхватил в мушкет, судорожно прицелился ему в спину и нажал курок.

Осечка! Мушкет, не самое совершенное оружие в руках неопытного стрелка, лишь громко щелкнул. Тараро развернулся, мгновенно оценил ситуацию и бросился бежать. Таитянин был крупнее и сильнее его, и шансов отобрать у него оружие в драке не было никаких.

Манарии в два прыжка нагнал Тараро и сбил с ног. Вцепившись друг в друга, мужчины кубарем покатились вниз, к ногам Нэнси и Титахити. Тараро закричал, зовя на помощь, но малодушный Титахити в ужасе спрятался в кусты. Тараро из последних сил крикнул снова, теперь уже обращаясь за подмогой к Нэнси.

И дальше произошло следующее.

Женщина подняла тяжелый камень, подскочила к борющимся на земле мужчинам и, недолго думая, обрушила страшный удар на голову Тараро.

Не Манарии, а Тараро.

Тоофаити, она же Нэнси, молодая полинезийка с острова Хуахине, не моргнув глазом, убила не таитянина Манарии. Она хладнокровно размозжила череп своему мужу, Тараро. Вместе с которым добровольно отправилась на «Баунти» к англичанам, делила все невзгоды долгого четырехмесячного плавания в поисках последнего убежища, с которым прожила на Питкэрне больше года. И к которому сбежала от своего нового, белого мужа.

Надо полагать, несчастный Тараро умер мгновенно и поэтому не успел осознать чудовищного коварства и предательства своей жены.

Так на острове произошло первое убийство. С тех пор место, где погиб Тараро, называется на Питкэрне Talaloo’s Ridge — Талалоо Ридж (Гребень Тараро).

Можно ли найти какое-либо разумное объяснение этому поступку Нэнси? Почему она сначала, вольно или невольно, своей песенкой выдала заговор полинезийцев, потом вдруг, бросив Уильямса, присоединилась к Тараро, а затем, в конце концов, жестоко убила его? Был ли изначально в ее действиях некий хитроумный план? Или она следовала внезапным и крайне изменчивым порывам своей загадочной полинезийской души?

Вариант первый. Нэнси просто промахнулась. Метила в голову Манарии, а попала в Тараро. С самого начала она была со своим мужем, но убила его случайно. Наверное, эта версия не покажется такой уж бредовой, если представить, что двое мужчин клубком перекатывались в грязи у ее ног. Попробуй попади…

Вариант второй. Нэнси всегда была на стороне европейцев. Ведь не секрет, что жены полинезийцев завидовали женам англичан. Может быть, она давно за что-то возненавидела Тараро и все ждала подходящего случая, чтобы расправиться с ним? Но тогда почему она не сделала этого раньше? Например, еще во время их совместного проживания, до того, как ее забрал к себе Уильямс? Или позже, уже в горах? Неужели Тараро был настолько бдителен, что всегда оставался начеку?

Вариант третий. Нэнси была чрезвычайно неуравновешенной психически. Ее поведение подчинялось сиюминутным настроениям, которые периодически резко менялись на противоположные. От гнева к нежности, от любви к ненависти. Эти непредсказуемые зигзаги психики и толкали ее на непредсказуемые действия.

Так или иначе, поведение Нэнси и по сей день остается неразрешимой загадкой.

Когда эти трое, Манарии, Нэнси и Титахити, вернулись в поселок, британцы, надо думать, испытали облегчение. Главный зачинщик мятежа, Тараро, был убит, Манарии доказал свою преданность, а Нэнси с лихвой искупила свою вину. Изумленный Уильямс простил ее и, несмотря на неожиданно раскрывшиеся и весьма небезопасные грани ее характера, впустил обратно в дом. Титахити был наказан: его сильно избили и затем отдали в рабство Айзеку Мартину и его жене Дженни. А Манарии поручили завершить карательную операцию: найти и уничтожить последнего сбежавшего полинезийца — Оху.

Его все чаще и чаще видели рядом с поселком. Он, видимо, давным-давно раскаялся и все искал повода, чтобы вернуться. Но боялся. Их несостоявшийся заговор потерпел полное поражение: белые обо всем узнали раньше времени, им пришлось бежать в лес, они потеряли друг друга… А потом Тараро убили, а Титахити оказался в плену. И теперь Оха остался совсем один. Без товарищей, без женщины, без дома.

Но прийти и упасть в ноги европейцам — слишком унизительно для потомка тубуайских вождей.

А тем временем белые уже вынесли ему смертный приговор. И услужливый Манарии опять вызвался привести его в исполнение. Хоть и предыдущее задание было выполнено успешно — главный заговорщик Тараро был убит, — но сам Манарии явно оплошал: не смог ни отравить, ни застрелить раиатеанина, и если бы не Нэнси, то неизвестно, как бы все обернулось. Поэтому он с удвоенной энергией рвался реабилитировать себя в глазах англичан.

Наивный, он, наверное, мечтал когда-нибудь сравниться с ними, стать одним из них…

Тем не менее, британцы разрешили ему взять с собой на дело еще одного таитянина — Теимуа. Ка-кую такую награду пообещали им европейцы за то, что они убьют несчастного безоружного юношу? Дать им по женщине? Участок земли? Никаких сведений на этот счет не сохранилось.

Как и следовало ожидать, Манарии и Теимуа заметили Оху недалеко от поселения, в лесу. Они окликнули его, но он тут же спрятался. Тогда они прокричали, что пришли с миром и принесли еду. Полинезийцы очень редко отказываются от угощения, а Оха к тому времени несколько суток питался чем попало. Он вышел из укрытия, и коварные таитяне встретили его очень дружелюбно.

О чем они говорили за совместной трапезой? Наверное, Манарии и Теимуа уговаривали Оху вернуться в поселок, уверяли его в дружбе и всячески пытались усыпить его бдительность. И им это удалось, Оха совсем расслабился. В конце концов, в знак окончательного примирения Манарии предложил ему, по старинному полинезийскому обычаю, расчесать его волосы. Оха безропотно согласился, и таитяне спокойно перерезали ему глотку.

Так на Питкэрне произошло второе убийство. Которое, по сути, было ни чем иным, как казнью. Но самом деле больше походило на жертвоприношение.

Юного тубуайца убили, в общем, просто так. Разумеется, без суда и следствия. Формально — за несостоявшееся преступление, за неосуществленное намерение. За то, что дал повод его подозревать — убежал в лес, испугавшись мушкета Кристиана. Впрочем, это было неважно. Эта кровь нужна была белым островитянам, чтобы показать возроптавшим полинезийцам, кто на острове хозяин. Оху принесли в жертву.

Тараро и Оху убили, а не поймали и не наказали. Их убили, чтобы другим неповадно было. Чтобы раз и навсегда «повязать» полинезийцев их кровью.

Три четверти века спустя о чем-то очень похожем писал один великий русский писатель: «…подговорите четырех членов кружка укокошить пятого, под видом того, что тот донесет, и тотчас же вы их всех пролитою кровью, как одним узлом, свяжете. Рабам вашими станут…».

В общем, так все и произошло. Никаких дивидендов от своей рабской преданности полинезийцы не получили. Наоборот. Тубуаец Титахити, как уже было сказано, стал рабом Айзека Мартина, а таитяне — Манарии, Теимуа и Ниау — попали в батрачество к Куинталу, Маккою и Миллзу. Начался второй период истории острова Питкэрн, «рабовладельческий».

Как и предыдущий, «первобытнообщинный», этот период продолжался недолго.

Кто бы мог предположить, что два первых кровавых убийства Тараро и Охи станут лишь робкой репетицией страшной трагедии, случившейся на острове два с половиной года спустя.

Раскол

С 1791 по 1793 годы внешне все выглядело вполне благополучно. Люди все реже с тревогой вглядывались в горизонт, опасаясь появления незваных гостей. Все трудились, не покладая рук. На смену временным хижинам пришли крепкие добротные дома, делянки мятежников превратились в ухоженные усадьбы. Земля исправно плодоносила трижды в год, выпущенные свиньи и козы расплодились до невозможности, и никакого недостатка в еде островитяне не испытывали. Вслед за Четвергом Октябрем родились Мэттью Куинтал Младший, Дэниел Маккой, Элизабет Миллз, а также второй ребенок в семье Кристиана — Чарльз.

Примерно в 1792 году Теваруа, жена Мэттью Куинтала, родила мужу второго ребенка, Джона. Но мальчик умер, не прожив и недели. Однако эта смерть была лишь исключением. Жизнь налаживалась.

Но чем больше процветали семьи мятежников и их вахин, тем тяжелее становилась жизнь мужчин-полинезийцев. Они с утра до ночи работали на мини-плантациях своих хозяев, и на них четверых приходилась всего одна женщина — Марева. И рожать от них она, похоже, не собиралась. Самое ужасное, что некоторые из европейцев стали считать их своей собственностью. Особенно свирепствовали, естественно, Маккой и Куинтал. Эти два закадычных приятеля, выходцы из самых низов, впервые в своей жизни почувствовали себя «помещиками» и хозяевами жизни. Они начали безмерно упиваться властью над беззащитными полинезийцами и всячески притесняли их.

История сохранила несколько примеров. Однажды Теимуа украл немного плодов ямса, а потом Манарии стащил свинью у Маккоя. В обоих случаях обоих полинезийцев жестоко высекли.

Из девяти мятежников, поселившихся на Питкэрне, четверо (Куинтал, Уильямс, Смит и Мартин) отведали плетки на «Баунти», а еще двое (Миллз и Маккой) наверняка были знакомы с поркой в своей предыдущей жизни. Но тогда они все были бесправными матросами, а здесь, на острове, власть принадлежала им. И они, конечно, не придумали ничего лучше, чем скопировать наказания Английского Королевского Флота. Раньше пороли нас, а теперь — мы!

Впрочем, у некоторых садистская фантазия пошла дальше. Сохранилось предание, что кому-то из полинезийцев после порки кто-то из британцев втирал соль в незажившие раны.

Как к этим бесчинствам Маккоя и Куинтала относилась более цивилизованная часть островитян — и прежде всего Кристиан и Янг, — неизвестно. Но есть все основания полагать, что уже тогда между мятежниками начался раскол.

Впрочем, первая трещина между ними возникла, конечно, гораздо раньше, еще на Тубуаи. Но тогда, почти четыре года назад, у простых матросов был командир, которого они сами и выбрали — Кристиан. И горячие головы, вроде Куинтала и Маккоя, тогда вынуждены были подчиняться.

А здесь, на острове, с субординацией было покончено. Хоть все по инерции и продолжали называть своего бывшего предводителя «мистер Кристиан», но теперь кое-кому из мятежников захотелось самому стать лидером.

Речь в первую очередь идет о Мэттью Куинтале. Его первым высекли на «Баунти», и он первым активно поддержал мятеж, но по своей сущности он всю жизнь, если так можно выразиться, был вторым. Ему не хватало мощи и грубости Чёрчилла и ума и благородства Кристиана, и поэтому во время мятежа он стал лишь их правой рукой. На Тубуаи он попытался было заявить о своей самостоятельности, и один раз даже ослушался приказа Кристиана, заночевав на берегу, но на большее его не хватило, и он позорно дал заковать себя в кандалы. На Таити он взял себе в вахины молодую и красивую Теваруа, но самая лучшая девушка, Мауатуа, досталась другому — все тому же везунчику Кристиану.

Наверное, Куинтал не любил Кристиана. Наверное, завидовал ему и побаивался его. Так бездомная дворняга злобно издалека смотрит на породистую собаку. Как знать, может быть, и на Питкэрн он отправился еще и потому, что там, на далеком острове, надеялся наконец-то стать первым. Стать выше этого красавчика Флетчера.

Но выступить против бывшего предводителя в открытую Куинтал так и не решился. Это всего лишь гипотеза, но, воз-можно, именно Куинтал начал сколачивать на Питкэрне нечто вроде «оппозиции». Насколько известно, Кристиан жил с семьей на острове достаточно обособленно, часто впадал в депрессию, иногда на несколько су-ток уединялся в пещеру к западу от поселка (сегодня она так и называется — Christian’s Cave, Пещера Кристиана). И Куинталу было все легче устанавливать на Питкэрне свои порядки.

Можно предположить, что вокруг него сплотились такие же отъявленные разбойники, как он сам: Маккой и Миллз. Очевидно, что постепенно к ним примкнули и слабохарактерные Мартин и Браун. А вот остальные держались особняком. Уильямс никогда не вмешивался во внутренние дрязги островитян, а Смит явно симпатизировал Янгу, который всегда находился как бы в стороне, но при этом оставался лояльным к Кристиану. Давно, еще на борту «Баунти» (а, скорее всего, еще раньше — на Острове Мэн) Янг и Кристиан дружили, но на Питкэрне их дружба почему-то разладилась. Может быть, отсутствие настоящего друга — одна из причин, из-за чего Кристиан так тосковал.

Так или иначе, существует версия, что к 1793 году мятежники окончательно разделились на две неравных « группировки»: с одной стороны — Куинтал, Маккой, Миллз, Мартин и Браун, а с другой — Кристиан, Янг, Смит и Уильямс. И можно только гадать, к чему бы, в конце концов, привело это скрытое противостояние, если бы в сентябре 1793 года внезапно и страшно не дала о себе знать третья сила — полинезийцы.

Глава вторая

АД

Резня

«… — Но все равно армия нам потребуется. Для охоты. Охотиться на свиней… — Да, на острове водятся свиньи…»

Уильям Голдинг «Повелитель мух»

(перевод Е. Суриц)

Какая именно несправедливость со стороны белых стала для полинезийцев последней каплей — неизвестно, но в один прекрасный, а точнее, несчастный день Теимуа и Ниау, захватив с собой два мушкета и патроны, ушли в горы.

Удивительно, но, к тому времени европейцы, видимо, были уже так разобщены, что не подняли тревогу, как два с половиной года назад, когда сбежал невооруженный Тараро. Или, может быть, англичане уже настолько привыкли к рабской покорности полинезийцев, что это стало в порядке вещей — доверять им оружие? В общем, складывается впечатление, что они попросту не обратили внимания на исчезновение двух стволов и двух таитян.

Между тем, это был самый настоящий заговор, тщательно продуманный и спланированный. Полинезийцы учли неудачный опыт покойных Тараро и Охи, и на сей раз подготовились гораздо лучше.

Бомба замедленного действия взорвалась в воскресенье, 20 сентября 1793 года. Эта страшная, «черная» дата вошла в историю острова Питкэрн как Massacre Day — День Резни.

Эти события настолько прочно укоренились в родовой памяти питкэрнцев, что давно стали частью островной мифологии, превратились в предание о Мятеже на Питкэрне. В наши дни любой старожил на острове в красочных деталях расскажет, как было дело.

Итак…

…Был день сентября 20-й, года тысяча семьсот девяносто третьего от Рождества Христова.

Стояла прекрасная весенняя погода, и ничто, казалось, не предвещало трагедии. На календаре — воскресенье, но с утра пораньше, пока солнце еще не раскалило воздух, вышли все девять белых мужчин поработать на своих делянках. И не было с ними их верных вахин — на рассвете отправились они, как обычно, собирать плоды и птичьи яйца. И детей взяли с собой.

И сказал Титахити, хитрый лис, своему хозяину, американцу Айзеку Мартину: мол, видел я недалеко от дома свинью — дикую и жирную. Не позволит ли добрый мистер ему, Титахити, взять мушкет и пристрелить животное? И Мартин разрешил ему, ни о чем не подозревая. Преспокойно забрал тубуаец оружие и, скрывшись в лесу, примкнул к беглецам — Теимуа и Ниау.

Так туземцы встали на тропу войны.

И вот к участку Уильямса, жившему на отшибе, неожиданно вышли трое: Титахити, Ниау и Теимуа. У каждого по мушкету. Уильямс в этот момент чинил изгородь вокруг своей плантации. Окружили полинезийцы несчастного кузнеца и выстрелом в голову убили.

Мартин, чей огород ближе был всех, услышал выстрел и сказал: — Неплохо! У нас будет славный пир сегодня.

Наивный, он подумал, что это слуга его, Титахити, пристрелил свинью.

Донесся звук и до участка Миллза, где в тот день работали трое: сам хозяин, его друг Маккой, и его верный раб — Манарии (не знали белые, что и Манарии тоже тайно вовлечен в заговор). Когда прогремел выстрел, оба шотландца встревожились. Но коварный таитянин успокоил их:

— О, это просто Титахити стреляет в свинью для ужина.

И точно: будто правду сказал Манарии — вышел к ним из леса Титахити. Призвав на помощь все свое притворство, тубуаец сказал, что пристрелил-таки свинью, и поэтому просит хозяев отпустить с ним здоровяка Манарии. Дескать, слишком тяжела ноша, одному не справиться. И Миллз с Маккоем, пожав плечами, разрешили таитянину уйти вместе с Титахити.

О, если бы они знали, что будет дальше!

Четверка «охотников на свиней» пошли к Кристиану.

Он в то утро выкапывал коренья, расчищая землю возле дома под сад. Полинезийцы подкрались сзади и подло выстрелили ему в спину. И гласит легенда, что, прежде чем упасть, бедный Кристиан вскрикнул: «Oh, dear!» (О боже!). Заговорщики тут же подскочили и безжалостно добили его.

Так внезапно и жутко погиб Флетчер Кристиан. Через пять дней ему исполнилось бы 29 лет…

Выстрел и предсмертный возглас Кристиана донеслись до Маккоя и Миллза. И сказал Маккой:

— Там явно кто-то помирает. На что Миллз ответил:

— Да это просто Грот-мачта зовет своих детей на обед.

И снова не спохватились Миллз с Маккоем, ничего не заподозрили.

Вдруг прибежал снова Титахити. Видел, говорит, как эти пропавшие таитяне, Ниау и Теимуа, вещи крадут из дома Маккоя! Бросил все Маккой и помчался к себе.

А там западня. Теимуа и Ниау — в засаде внутри дома, Манарии спрятался снаружи.

Вбежал Маккой в дом, и тут же Теимуа и Ниау выстрелили в него. Но не попали, увернулся Маккой от пуль. Выскочил вон, но во дворе на него сзади Манарии напал. Таитянин крупнее, зато шотландец злее. Одним мощным рывком отшвырнул он от себя Манарии, и полетел тот прямо в пристройку для свиней.

И помчался Маккой со всех ног обратно, к другу своему Миллзу. Спасайся, мол, меня чуть туземцы не убили.

Но Миллз опять — опять! — не поверил. Нет, говорит, не посмеет мой верный раб Манарии вреда причинить никакого.

И побежал Маккой дальше один, а Миллз на месте остался.

Что на самом деле думал тогда Миллз — одному богу известно, только жить ему оставалось считанные минуты.

Окружили его полинезийцы и без долгих разговоров убили.

Тем временем прибежал Маккой к Кристиану, видит — лежит его бывший предводитель ничком, весь в крови. Мертвый. А тут еще один выстрел раздался, со стороны Миллза. И понял Маккой, что и его старый приятель убит.

И страшно стало Маккою, и стремглав полетел он дальше. Навстречу ему Куинтал, и с ним жена его, Сара. Корнуоллец, оказывается, тоже услышал выстрелы. Схватил пару мушкетов — и с женой тайком на разведку отправился. Маккой рассказал ему все, и решили мужчины пока в лес спрятаться, а Сару к женщинам послали — бить тревогу.

А в это время «охотники на свиней» и до Мартина с Брауном добрались. Подошли Титахити и Ниау к американцу вплотную и спрашивают, глумясь:

— Знаешь, что мы сегодня делаем? — Нет, — отвечает Мартин.

— Убиваем свиней, — звучит ответ.

И тут же — выстрел прямо в живот. Захрипел Мартин, к дому побежал, истекая кровью. А полинезийцам потеха: стали они раненого, как свинью травить, а потом и прикончили. Железным ломом голову разбили.

Последним из белых Браун погиб, тихий садовник. Говорят, Теимуа не хотел его убивать — холостым зарядом выстрелил. И на ухо успел прошептать: не шевелись, мол, притворись мертвым. Упал Браун, замер. Но Манарии совсем озверел — подошел к нему и голову тяжелым камнем размозжил.

Тем временем Сара, жена Куинтала, мимо делянки Алека Смита пробегала. Видит — а тот в земле копается как ни в чем не бывало. Прокричала она ему:

— Как ты можешь работать в такое время?! — и дальше побежала. Слов Смит не понял, но сразу догадался, что дело плохо. Бросил все и в лесу спрятался.

Часа через три проголодался Алек и решил на разведку сходить. Но не успел он подкрасться к своему дому, как его полинезийцы заметили.

И раздался выстрел, и пуля пробила Смиту плечо и ранила в шею. Упал Алек на землю, и тут к нему «охотники на свиней» налетели, стали его мушкетами избивать. Два пальца на руке сломали.

Попытался было убежать — нагнали и снова с ног свалили. И настала очередь погибнуть Алеку Смиту. Но случилось чудо.

Выстрелил Титахити ему прямо в рот — осечка! Еще раз выстрелил — и опять осечка!

Опешили полинезийцы, а Алек вскочил на ноги и побежал, как мог, истекая кровью.

И тут смилостивились туземцы, крикнули ему, что, мол, нравился он им всегда, и что больше его не тронут. И взяли они все вчетвером раненого и отнесли в дом к Кристиану, где заботливые вахины уложили его на циновки и стали лечить.

И Нед Янг с ними, его полинезийцы и пальцем не тронули.

И стали мужчины по-новому женщин делить. Янг переселился в дом Кристиана и вдову его, красавицу Изабеллу, вместе с детьми-сиротами пригрел. И Нэнси, вдова Джека Уильямса, тоже с ними жить стала. А прежнюю свою жену, Сюзанну, Янг полинезийцам отдал. Из-за нее и вышел у них раздор.

Однажды вечером сидел Теимуа и на флейте играл, а Сюзанна ему подпевала. И взревновал злобный Манарии, ворвался к ним и выстрелом в упор убил своего товарища. И тут же в лес скрылся.

И поклялись Титахити и Ниау отомстить подлому предателю.

И заодно с Маккоем и Куинталом, которые до сих пор в джунглях прятались, покончить. Но не знали полинезийцы, что Манарии уже мертв, а сами они — под угрозой смерти.

В зарослях встретили беглеца Манарии Куинтал с Маккоем, мушкет у него отобрали, да и недолго думая, пристрелили как бешеную собаку. А в поселке, пока Титахити с Ниау белых в зарослях караулили, решили оставшиеся женщины отомстить «охотникам на свиней» за своих погибших мужей.

И вернулись полинезийцы из леса ни с чем. И пришел их черед расплатиться за все злодеяния.

И настала ночь возмездия. Пока Титахити, ни о чем не подозревая, спал с вдовой Брауна, прокралась к ним в дом Сюзанна и зарубила тубуайца топором. А последнего, Ниау, Янг сам из мушкета застрелил.

Так погибло на острове полинезийское семя.

А вскоре и Куинтал с Маккоем в селение вернулись. И война на этом кончилась. И началась на острове новая жизнь, совсем не та, что была раньше.

И случилось это третьего октября, года тысяча семьсот девяносто третьего от Рождества Христова…

Так рассказывает о тех давних страшных днях легенда острова.

И по сей день старые питкэрнцы вспоминают о той далекой трагедии со слезами на глазах, словно это было вчера. Горе, обрушившееся на остров более двух веков назад, ужасает и сейчас.

Погибли 9 человек из двадцати девяти, проживавших тогда на Питкэрне. Это 31% от всего населения, то есть почти каждый третий. Ушли из жизни девять (из тринадцати) взрослых мужчин, 5 белых и 4 полинезийца.

Кроме Кристиана и Миллза, семеро умерли, так и не оставив на острове потомства. Забегая вперед, скажем, что вскоре и род Миллза прервется. Будущему генофонду колонии нанесен непоправимый ущерб.

…Уильямс, Кристиан, Миллз, Мартин, Браун, Теимуа, Манарии, Титахити и Ниау. Чисто по-человечески жаль каждого, но одного хотелось бы выделить особо.

Это, конечно, Флетчер Кристиан.

Предводитель мятежников не дожил пяти дней до своего 29-летия. Он был в самом расцвете сил. Недавно у него родился второй ребенок, а его жена, красавица Мауатуа, уже ждала третьего. Кристиан очень хотел жить. На его глазах остров, который он с таким трудом вычислил и отыскал, все больше становился похожим на земной рай. Наверняка он безжалостно гнал от себя воспоминания о родной Англии, об Острове Мэн, о своей семье. Он прекрасно понимал, что возврата нет.

Его жизнь оборвалась на взлете.

Всего через три года и восемь месяцев после высадки на Питкэрн от романтических идеалов мятежников не осталось и следа. Мечта о счастливой жизни рухнула в одночасье. О любви к ближнему уже никто и не заикался, вера была варварски растоптана, и надежда на будущее медленно умирала. Райский остров превратился в маленький ад.

Как же вообще такое могло случиться? Из-за чего (или из-за кого) Питкэрн чуть было не утонул в крови?

Попытка анализа

Даже на первый взгляд, «невооруженным глазом» заметно, что Легенда о Резне полна загадок и противоречий. Что здесь правда, а что — вымысел? Какие перечисленные события можно считать неоспоримыми историческими фактами, а какие — лишь фольклорными напластованиями?

Сейчас установить это трудно. Практически невозможно. Давно умерли свидетели и участники тех страшных дел, и со временем предание обросло всевозможными слухами и истолкованиями.

Ведь в основе предания о Резне — рассказы всего двух непосредственных участников. Это, во-первых, Джон Адамс, он же Александр Смит, и, во-вторых, Теехутеатуаоноа, она же Дженни.

Историю Адамса записывали с его слов трижды: в 1808 году — капитан Фолджер, открывший поселение на Питкэрне, в 1814 году — капитаны Пайпон и Стэйнс, и в 1825 году — капитан Бичи.

Надо сказать, что все три версии Адамса существенно отличаются одна от другой. Это понятно: старый мятежник, опасаясь наказания, поначалу путал следы и представлял все события в выгодном для себя свете. И, лишь когда стало окончательно ясно, что Англия простила своего блудного сына, Адамс позволил себе чуть больше приоткрыть тайну.

Так что наиболее правдоподобной ученые считают последнюю, третью версию Адамса — 1825 года.

А что же Дженни?

Она покинула Питкэрн в 1817 году, когда американское судно «Султан» перевезло ее на Таити. Сохранились три ее свидетельства. Первое было опубликовано анонимным автором в австралийской «Сидней Газетт» 17 июля 1819 года. Второе в пересказе капитана Питера Диллона появилось в индийской «Бенгал Хуркару» 2 октября 1826 года. И, наконец, третьим ее «интервьюировал» знаменитый русский мореплаватель Отто фон Коцебу — его замечательная книга «Новое путешествие вокруг света в 1823—1826 годах» вышла в свет на немецком языке в 1830-м.

Записанные рассказы Дженни, конечно, тоже не повторяются слово в слово, но все же разночтений в них гораздо меньше, чем в историях Адамса. Лукавить ей было ни к чему.

Итак, в основе Легенды о Резне — воспоминания Адамса и Дженни. Но со временем эти материалы дополнялись как многочисленными догадками и гипотезами ученых, так и семейными преданиями питкэрнцев. Островитяне свято и бережно хранят свою историю и передают ее из уст в уста.

И не доверять этой народной памяти нельзя.

Поэтому будем считать, что все, о чем рассказывается в традиционной версии Легенды — правда.

Долгие годы исследователи по крупицам собирали все доступные сведения и сопоставляли все возможные версии Мятежа на Питкэрне. И сегодня, спустя 200 с лишним лет, частично удалось восстановить реальную хронику тех дней. И, хоть остается еще очень много вопросов, тем не менее, мы можем подробно представить себе картину происходившего.

Попытаемся же прокрутить ленту назад и, как при замедленном просмотре, с паузами и остановками, еще раз повнимательнее вглядеться в «кадры» той кровавой хроники. Чтобы попробовать разобраться: что, собственно говоря, произошло больше двух столетий назад на забытом богом клочке суши посреди огромного океана.

Что там случилось на самом деле? Почему все происходило так, как гласит легенда? Как можно объяснить все логические нестыковки и противоречия тех дней? Кто в действительности затеял мятеж на Питкэрне?

Итак, к 20 сентября 1793 года расклад был такой. На островке площадью две квадратных мили живут 29 человек. Шестеро маленьких детей (старшей из которых, Салли, — четыре годика) и двадцать три взрослых: 9 бывших мятежников с «Баунти», 4 полинезийца и 10 женщин-полинезиек. Мужчины-полинезийцы на правах слуг, а между белыми хозяевами явный раскол. Классическая «революционная ситуация»? Верхи не могут, низы не хотят?

Чаша терпения угнетенных переполняется и выплескивается вооруженным восстанием против угнетателей. Пока все как по Марксу. Воспользовавшись разобщением в рядах белых и отсутствием женщин, полинезийцы начинают свою «охоту на свиней».

Погруженные в свои внутренние распри, господа прозевали бунт рабов. Точнее, не просто бунт, а заговор. То, что выступление полинезийцев не было стихийным, очевидно. Резня была спланирована.

Кем? Самими полинезийцами? Или…

Или за всем этим стоял кто-то еще? Был ли у «проклятьем заклейменных» свой вождь? Свой тайный лидер?

И в чем, все-таки, состоял план полинезийцев? Какова была его конечная цель? Перебить всех белых, поделить женщин между собой и воцариться на острове? Или все же кое-кого пощадить?

Пока оставим эти вопросы без ответа и продолжим анализ событий в хронологическом порядке.

Поначалу все идет как по маслу. Теимуа и Ниау незаметно крадут оружие и скрываются в горах, никто из белых и не спохватился. 20-го утром Титахити — в прошлой жизни сын тубуайского вождя, а ныне бесправный батрак — хитростью завладевает еще одним мушкетом и присоединяется к беглецам.

Теперь у них целых три мушкета, а ненавистные белые сейчас копаются в своих грядках далеко друг от друга. Лучшего случая нельзя и придумать.

Перебить их по одиночке!

Первая жертва — Уильямс — дается легко.

Полинезийцы решительно выходят из леса и окружают кузнеца. Он не успевает ничего предпринять — ни убежать, ни позвать на помощь. Все происходит за считанные секунды.

Раздается выстрел, и Уильямс падает замертво.

Кто именно нажал на спусковой крючок — неизвестно. Может, это был Титахити, у которого с Уильямсом были свои личные счеты? Ведь именно из-за истерик «француза» больше двух лет назад у полинезийцев стали отбирать их женщин. И жена Титахити — Тинафанаеа — ушла к другому. К еще более ненавистному Алеку Смиту.

Ничего, в свое время доберемся и до него. А пока — смерть Уильямсу.

Покойный Тараро, у которого кузнец забрал жену Нэнси, отомщен.

Первый из мятежников убит.

Кто следующий? Сосед Уильямса — Миллз?

Но тут полинезийцы сталкиваются с проблемой.

Выясняется, что сегодня Миллз и Маккой работают вместе. И главная убойная сила заговорщиков — Манарии — пока в их лапах.

Что делать? Для начала надо вызволить таитянина.

Нехитрая уловка со «свиньей» — Титахити просит белых отпустить Манарии помочь притащить убитое животное — и Манарии в результате примыкает к восставшим. Миллз беспрепятственно отпускает своего батрака. Неужели шотландец поверил Титахити и ничего не заподозрил?

Ведь, как знать, если бы Миллз и Маккой уже в этот момент остановили полинезийцев, то, возможно, последующей кровавой цепочки убийств удалось бы избежать.

Но этого не произошло. Проявив непонятную беспечность, шотландцы преспокойно продолжают работать на грядках вдвоем.

Итак, заговорщики в полном составе. Теперь нужно как-то отделить Маккоя от Миллза. И полинезийцы по ходу дела совершенствуют свой план.

Кому-то из них (уж не вновь ли прибывшему Манарии?) приходит в голову «разбить врага на его территории» — устроить засаду Маккою в его же доме. Отличная идея, но для этого «охотникам на свиней» надо незаметно обогнуть плантацию Миллза и — пересечь участок Флетчера Кристиана.

Так на пути заговорщиков оказывается дом главного из белых.

Когда-то полинезийцы любили его. Тетриано (так Кристиана называли таитяне) не был похож на остальных белых, которых им доводилось видеть. Он был честный и справедливый. Четыре года назад они добровольно поплыли с ним на большом корабле на поиски новой родины. Но потом, уже на острове, жизнь превратилась для полинезийцев в сплошное унижение.

Это из-за него, Кристиана, они оказались здесь, вдали от родных берегов. На этом проклятом острове их лишили женщин и превратил в рабов. И во всем виноват этот главный белый.

Смерть Кристиану!

Он один, выкорчевывает пни. В его руках мотыга, и полинезийцы не решаются подойти вплотную. Они стреляют в него из-за кустов и попадают в спину. Кристиан вскрикивает «Oh, dear!..» и падает на землю. Заговорщики тут же подбегают к нему и, пока он не успел позвать на помощь, добивают: хватают его мотыгу и беспощадно разбивают ему голову.

Выстрел и вскрик слышат Миллз с Маккоем. В это трудно поверить, но они опять не поняли, что происходит. Маккой было насторожился, но Миллз успокаивает своего приятеля и переводит все в шутку: не волнуйся, мол, это Грот-мачта зовет детей на обед.

Должно быть, после этих слов оба расхохотались: на дворе раннее утро, и до обеда еще далеко. И, как ни в чем не бывало, шотландцы продолжили свою работу.

По острову свободно разгуливают вооруженные полинезийцы, уже прозвучало два выстрела, а Миллз с Маккоем по-прежнему не воспринимают это всерьез.

Что это? Обыкновенная беспечность?

Вскоре снова появляется Титахити. Один, без обещанной свиньи, без Манарии и без мушкета. Совсем не с той стороны, куда ушел в первый раз. Всем своим видом изображая ужас, он сообщает, что заметил, как сбежавшие Теимуа и Ниау пробрались в дом Маккоя и хозяйничают там.

Не самая изобретательная ложь, но Маккой клюнул и заглотил наживку. Он бросает работу и со всех ног бежит на свой участок.

Почему белые так легко дали себя одурачить? Почему Миллз остался на месте и не пошел вместе со своим другом Маккоем?

Провокация удалась на славу: шотландцы разъединены, и Маккой сам торопится в ловушку.

Теимуа и Ниау поджидают его в доме, а Манарии подстраховывает их за углом. Казалось бы, Маккой обречен: он безоружен, и против него трое таитян с мушкетами. Но шотландцу повезло.

Когда он врывается в хижину, Ниау и Теимуа почти одновременно стреляют в него практически в упор. Но оба промахиваются, и пули пролетают мимо. Мгновенно оценив обстановку, Маккой буквально выпрыгивает из дома и тут же попадает в руки Манарии.

У таитянина мушкет, но он предпочитает действовать наверняка: набрасывается на шотландца со спины. Только не учел Манарии, что в рукопашном бою Маккою, опытному матросу-драчуну, равных нет. Тем более, что сейчас он взбешен до крайности. Короткая схватка, и таитянин летит в загон для свиней.

Пока он выбирается оттуда, а Теимуа и Ниау перезаряжают мушкеты, Маккой уже далеко. Он бежит обратно к Миллзу, чтобы предупредить друга о смертельной опасности.

Но Миллз упорно — в четвертый раз за это утро! — отказывается верить в происходящее.

В то, что таитяне коварно напали на Маккоя в его же собственном доме и чуть не убили, а теперь гонятся за ним по пятам и вот-вот будут здесь! На это Миллз невозмутимо отвечает, что Манарии предан ему, и пальцем не тронет своего хозяина.

Маккой поражен, но уговаривать ему некогда. Надо спасаться, звать на помощь, бить тревогу. Он машет рукой и убегает один.

А Миллз опять остается на месте.

Что это? Исключительное легкомыслие, если не сказать больше — тупость? Или — нечто совсем иное, прямо противоположное? Чем можно объяснить эту крайне подозрительную беспечность Миллза?

Сначала он пропускает мимо ушей первый выстрел, убивший Уильямса. Затем легко дает уйти своему рабу Манарии вместе с Титахити. Потом эта «шутка» про голос Грот-мачты, зовущий детей на обед. Потом — непонятная пассивная реакция на известие Титахити о том, что таитяне грабят дом Маккоя. И, наконец, полное бездействие, когда становится очевидно: полинезийцы атаковали Маккоя и надо спасаться, пока не поздно.

Или Миллз просто-напросто был непроходимо туп?

Надо сказать, что эта странная беззаботность шотландца дала повод некоторым исследователям заподозрить его не в чем ином, как в сговоре с полинезийцами. К примеру, Тревор Луммис в своей замечательной книге «Остров Питкэрн. Жизнь и смерть в раю» прямо выдвигает гипотезу: Миллз был в курсе того, что замышляли «охотники на свиней». Возможно ли, что бывший помощник канонира на «Баунти» знал о предстоящем нападении — и не просто знал, а еще был уверен, что его не тронут — и потому вел себя столь беспечно?

Если это так, то перед нами неразрешимая загадка. Как мог немолодой шотландец пойти на сговор с туземцами? Что побудило его предать своих товарищей?

Впрочем, даже если это правда, и Миллз был убежден в своей безопасности, это ему не помогло.

Его убьют следующим, третьим по счету.

Таитяне, обозленные неудачей с Маккоем, врываются на участок Миллза и обступают незадачливого шотландца. Должно быть, Миллз не без изумления обнаружил, что Титахити, который так искусно изображал преданность, на самом деле оказался подлым предателем. А его «верный» батрак Манарии готов немедленно расквитаться с хозяином за все унижения. Самый старший из питкэрнцев, 44-летний Миллз оказался один против четверых молодых, вооруженных и жаждущих крови врагов.

Без долгих церемоний полинезийцы выстрелили. Истекающий кровью Миллз добежал до своего дома, но тут его без особого труда настигли. И топором размозжили ему череп.

Тем временем Маккой бежит к Кристиану. Неподалеку от дома шотландец обнаруживает изуродованный труп своего бывшего предводителя, и, наверное, только здесь до него доходит весь ужас происходящего.

Не было никакой убитой свиньи, и Грот-мачта не звала детей к обеду.

Это полинезийцы стреляли в белых.

Словно в подтверждение своих догадок Маккой слышит еще один выстрел — со стороны плантации Миллза. Это значит, что таитяне добрались и до него. Сколько человек уже убито, Маккой не знал, но понял, что надо спасаться.

Потрясенный, он бежит дальше, не додумавшись зайти в дом Кристиана и захватить с собой его оружие. Продираясь сквозь заросли, он мчится к своему лучшему другу — Мэттью Куинталу.

И на полпути сталкивается с ним нос к носу.

Своим поистине звериным чутьем Куинтал уловил: что-то не так на острове. Отдаленные выстрелы напугали его не на шутку, и он, вооружившись двумя мушкетами, «огородами» пробирается на восток, туда, где над делянками его друзей кружат потревоженные птицы. Его закадычный приятель Маккой, задыхаясь от бега, рассказывает страшные вещи. Нападение «черных»! Кристиан убит, и Миллз, видимо, тоже. Сам Маккой спасся чудом. Что с остальными — неясно, возможно, Уильямса, Мартина и Брауна также уже нет в живых.

Впервые в истории поселения полинезиец поднял руку на белого. И уже есть первые жертвы.

Что они задумали? Перебить всех англичан? И заодно их детей? А что будет с женщинами? И что теперь делать им двоим, Куинталу и Маккою? Бежать, бить тревогу и объединяться с оставшимися в живых? Или пока не поздно спрятаться в лес от греха подальше?

Совещание было коротким. Куинтал и Маккой выбирают второе. Они не бросаются за подмогой к Смиту и Янгу и не решаются вступить в открытый бой с «индейцами». Куинтал лишь велит своей жене, Теваруа (она как раз вернулась), предупредить остальных о смертельной опасности. И после этого корнуоллец с шотландцем скрываются в горах.

Как знать, преодолей они тогда свою личную неприязнь к Янгу и Смиту, может быть, все сложилось в тот день иначе. У них был реальный шанс, забыв прежние неурядицы, объединиться и всем вместе дать отпор полинезийцам.

Но этого не случилось. Опьяненные кровью, взбунтовавшиеся «рабы» беспрепятственно продолжили расправу.

Настала очередь Айзека Мартина и Уильяма Брауна. Их дома располагались по соседству, и четверка полинезийцев разделилась: Титахити и Ниау пошли убивать Мартина, а Манарии и Теимуа (у них уже был опыт успешного «сотрудничества»; два с половиной года назад они цинично расправились с тубуайцем Охой) — Брауна. Легкость, с которой заговорщики до этого прикончили троих британцев, только распаляла их жажду мести. Неувязка вышла лишь с Маккоем, но хилый американец и болезненный садовник явно уступали злобному шотландцу в силе и ловкости.

Мартин видит приближающихся вооруженных полинезийцев — своего раба Титахити и беглеца Ниау — и догадывается, что дело плохо.

Дальше происходит короткий диалог, прозвучавший как приговор:

— Знаешь, что мы сегодня делаем?

— Нет.

— Убиваем свиней!

Эта «шутка», несомненно, исходила от Титахити. Ведь ему так легко удалось провести этих белых глупой уловкой со свиньей. Сначала он, благодаря этому вымышленному животному, перехитрил Мартина и беспрепятственно завладел его мушкетом. А потом, сославшись на ту же свинью, вызволил Манарии из лап Миллза и Маккоя.

Эти белые, должно быть, так и не догадались, что, на самом-то деле, «охота на свиней» — охота на них самих.

Наверное, Титахити доставило особое удовольствие выстрелить в живот своему хозяину, Мартину. Американец, истекая кровью, бежит к дому Брауна, и полинезийцы травят его, как раненую свинью. Звучит еще один выстрел, и Мартин падает, как подкошенный. А затем его приканчивают по уже отработанной схеме — разбивают голову железным ломом.

Следующим, пятым по счету суждено было погибнуть бывшему садовнику, безмолвному и тихому Уильяму Брауну. Он, как все его убитые товарищи, так и не смог ничего предпринять в свою защиту.

Таитяне находят его возле дома. Есть легенда, что Теимуа испытывал симпатию к тщедушному ботанику, и потому выстрелил в него холостым зарядом. Согласно преданию, он даже успевает прошептать несчастному, чтобы тот притворился мертвым. Но Браун делает это неумело и шевелится раньше времени. Это не ускользает от внимания обезумевшего Манарии, и он убивает Брауна, обрушив на его голову тяжелый камень.

Четверо перепачканных в крови полинезийцев сходятся у дома Брауна. Сегодня явно их день. Наконец-то счет сравнялся: в живых осталось всего четверо белых.

В это время Теваруа, жена Куинтала, торопится на запад острова, туда, где женщины собирают птичьи яйца, — сообщить им страшные вести. По пути она пробегает мимо плантации Смита и видит, что тот, ни о чем не подозревая, спокойно копает землю.

На бегу она кричит Алеку: как ты можешь работать в такое время? Ее английский оставлял желать лучшего, и Смит не понимает ее слов.

Но ее интонация и жесты весьма красноречивы: испуганная женщина со всех ног бежит в сторону от поселка, и в ее глазах неподдельный ужас. Смит быстро догадывается, что там происходит нечто крайне опасное. Недолго думая, он бросается вслед за Теваруа и скрывается в зарослях.

Полинезийцы в своем кровавом исступлении врываются во владения Смита — а там пусто. Дом и участок брошены.

Дальше на какое-то время наступает затишье, о котором в преданиях острова сохранились весьма скудные сведения. Маккой и Куинтал прячутся в горах. Смит затаился в лесу. Трупы пятерых убитых островитян лежат под палящим солнцем.

А что в эти часы делают заговорщики? И где женщины с детьми? И где, в конце концов, Янг?

Конечно, известия о гибели белых мужчин, принесенные женой Куинтала Теваруа, потрясли всех полинезиек. Особенно Нэнси, Мауатуа, Вахинеатуа, Дженни и Сару — жен убитых. Разумеется, женщины немедленно вернулись в поселок.

Но что было дальше? Ведь по логике, «охотники на свиней» должны были продолжить расправу над белыми и пойти убивать последнего, кто не убежал, — Неда Янга.

Но они этого не делают.

По какой-то таинственной причине полинезийцы Янга и пальцем не тронули. Ни сейчас, ни потом.

Почему?

Не успели? Не добежали до его усадьбы? Женщины опередили их и взяли своего любимца Неда под защиту? И поэтому четверка «охотников на свиней» не решилась напасть на него? Или Янгу удалось искусно спрятаться?

Или Янг остался жив, потому что полинезийцы и не думали его убивать? Никаких точных данных об этом не сохранилось. Нам еще предстоит разобраться во всем этом, а пока проследим за последними актами питкэрнской трагедии.

Проходит пара-тройка часов томительного ожидания, и Смит, проголодавшись, решается выйти на разведку. Он чуть ли не ползком пробирается к своим запасам ямса, и тут его обнаруживают полинезийцы.

Раздается выстрел, и пуля пробивает Смиту правое плечо и по касанию легко ранит его в горло. Смит падает. «Охотники на свиней» тут же набрасываются на него из засады и начинают избивать прикладами мушкетов. Лежа на земле, раненый Алек защищается как раненый лев. Ему ломают два пальца на руке.

Несмотря на боль и раны, Смиту каким-то образом удается вырваться, и он опрометью бежит. Но его настигают и валят с ног.

Перед ним с заряженным мушкетом стоит Титахити. Тот самый Титахити, у которого Смит увел жену, Тинафанаеа. И который, естественно, ненавидел Смита больше всех остальных. Легенда Питкэрна гласит, что тубуаец вставил дуло своего оружия в рот Алеку и без промедления нажал на спусковой крючок.

Но произошла осечка.

Мушкет с «Баунти», до этого момента сегодня стрелявший без сбоев, просто щелкнул, обдав лицо Смита порохом и не выпустив пулю.

Алек Смит, будучи на волосок от смерти, остается жив.

Титахити, весь в крови англичан и обуреваемый местью, перезаряжает мушкет и стреляет еще раз.

Опять осечка!

Смит вскакивает на ноги и убегает.

А вот дальше происходит нечто весьма и весьма неожиданное. Полинезийцы внезапно, ни с того ни с сего, меняют гнев на милость. Вместо того, чтобы настичь раненого ослабленного Алека и добить его, они вдруг опускают руки и вполне дружелюбно кричат, что не причинят ему никакого вреда.

Это было очень похоже на уловку. Белые хорошо знали полинезийское коварство. Так, с фальшивыми улыбками на лицах два с половиной года назад Манарии и Теимуа подло убили Оху. И сейчас, после всего, что произошло на острове в этот день, от них можно было ожидать того же самого.

И вот тут Смит совершает поступок, который как-то не вяжется с его отчаянным характером. Он сдается.

Уж кто-кто, а молодой и сильный моряк, каким был Алек, дрался бы за свою жизнь до последней капли крови. Представить, что он позволил бы четверым полинезийцам взять себя живым — невозможно.

Однако происходит именно это. Смит, истекающий кровью, отдает себя в руки полинезийцев.

И полинезийцы не убивают его. В это трудно поверить, но это так. По преданию, они аккуратно переносят его в дом убитого Кристиана, где женщины окружают его теплом и заботой…

Если это правда, то что случилось? Почему четверо разъяренных полинезийцев, до этого жестоко прикончивших пятерых белых, буквально в одну секунду преображаются? Еще пару минут назад они безжалостно избивают подстреленного Смита, ломают ему пальцы на руке, наконец, дважды стреляют в него, — чтобы убить. И вдруг, как по сигналу, словно по мановению чьей-то волшебной палочки, «охотники на свиней» превращаются в добрых друзей — и спасают Алеку жизнь.

Как можно объяснить это чудесное изменение? Какая такая таинственная третья сила вмешалась и остановила бойню?

Легенды острова Питкэрн не дают прямых ответов на эти вопросы.

К вечеру этого бесконечно длинного дня страсти ненадолго улеглись. В питкэрнской трагедии наступил короткий антракт.

Но убийства на этом не закончились. Кровавая и неожиданная развязка была еще впереди.

На острове произошла смена власти. Бывшие «хозяева жизни», Куинтал и Маккой, оказались в изгнании и прятались в лесу. Трупы пятерых их товарищей гнили под открытым небом, и никто не собирался их хоронить. А в поселке воцарились новые «господа». Полинезийцы не спешили на поиски беглецов. Они устроили самый настоящий пир победителей и начали делить главную вожделенную добычу — женщин.

Но главную скрипку в этом новом распределении играл почему-то человек, никакого видимого участия в бойне не принимавший. Не полинезиец, а белый. Точнее, мулат. Бывший гардемарин Эдвард Янг, по прозвищу Нед.

Началось с того, что Янг, переселившись в дом Кристиана, присвоил себе и его вдову, красавицу Мауатуа. Есть версия, что он давно положил на нее глаз, но пока был жив Флетчер, Нед и мечтать о ней не мог. Кроме того, он взял себе и вдову Уильямса, Нэнси. Его прежняя спутница, Сюзанна, была ему уже не нужна, и на нее позарились два таитянина, Теимуа и Манарии.

Как известно, Сюзанна (Тераура) была самой молодой из взрослых женщин, высадившихся на Питкэрн. Ее свежесть и красота, бесспорно, привлекали мужчин-островитян, особенно ее обделенных земляков. Но никто из них не хотел делить ее с кем-то еще.

И если Титахити и Ниау разделили оставшихся женщин «полюбовно», то из-за Сюзанны между Манарии и Теимуа пробежала черная кошка. А когда сама юная полинезийка оказалась более благосклонной к последнему, два друга-таитянина в одно мгновение стали заклятыми врагами.

Однажды вечером Теимуа сидел у костра и играл на флейте, а Сюзанна, устроившись рядом, пела таитянскую песню. Но тут появляется Манарии и мгновенно разрушает эту идиллию. Он выхватывает мушкет и без предупреждения, вполне в духе «охоты на свиней», стреляет в своего бывшего неразлучного друга, сообщника и «подельника» Теимуа. Раненый таитянин вскакивает и пытается бежать, на ходу крича Сюзанне, чтобы она прикончила этого подлого Манарии. Но девушка в ужасе заметалась и замешкалась, и Манарии хладнокровно стреляет еще раз.

Теимуа погиб на месте.

Надо думать, такого предательства от Манарии не ожидал никто. В упор расстрелять безоружного товарища, да еще сейчас, когда у полинезийцев началась новая счастливая жизнь… Взбешенные Титахити и Ниау готовы немедленно отомстить коварному Манарии, но того и след простыл. Он с мушкетом в руках успел скрыться в лес.

Там он имеет неосторожность наткнуться на Куинтала и Маккоя. Но они не убивают его на месте. Сначала они выясняют обстановку в поселке и, пораженные, узнают о том, что раненый Смит и целый и невредимый Янг мирно соседствуют с оставшимися полинезийцами, Титахити и Ниау. Должно быть, беглецов шокирует известие о том, что четверо мужчин разделили десятерых женщин между собой. И теперь хозяйничают в их домах.

Янг и Смит заодно с «охотниками на свиней»?!

Манарии со слезами на глазах уверяет Маккоя и Куинтала в прежней дружбе — дескать, я даже товарища своего, Теимуа, не пощадил, — и уговаривает напасть на поселок. Но они не верят ему и на всякий случай отбирают у него мушкет.

Наступает завершающая фаза войны. Полинезийцы решают, что пора, наконец, покончить с теми, кто прячется в горах — с Куинталом, Маккоем и примкнувшим к ним предателем Манарии.

В лес отправляются Теио (Мэри) и Теваруа (Сара), жены Маккоя и Куинтала. Они приносят своим мужьям еду и рассказывают, что, во-первых, в поселке все не так благополучно, как говорит Манарии. Там зреет новый заговор — на сей раз полинезийских женщин против полинезийских мужчин. А во-вторых, этот самый Манарии — подлый предатель и убийца.

По одной из версий, Теио и Теваруа даже передали Куинталу и Маккою записку, нацарапанную Янгом. В ней говорилось, что Манарии убил Теимуа, и что с ним надо покончить.

Вскоре после того, как обе женщины ушли, Маккой и Куинтал вершат свое правосудие и безжалостно убивают Манарии. Верзила-таитянин, некогда верный и услужливый «друг» белых, а на самом деле — их коварный и хитрый враг, человек, собственноручно прикончивший на Питкэрне как минимум троих (Оху, Брауна и Теимуа), и один из главных «охотников на свиней» сам погибает, как одичавшая свинья: в кустах, под пулями белых людей.

Тем временем вооруженные до зубов Титахити и Ниау, еще не зная о смерти Манарии, вновь отправляются в лес — чтобы найти и уничтожить беглецов. Начинается самая настоящая партизанская война.

Двое полинезийцев осторожно и бесшумно крадутся по почти непроходимым зарослям, всматриваясь в едва заметные следы и прислушиваясь к любому шороху. Двое британцев постоянно меняют свою дислокацию, передвигаясь в основном по ночам.

Но однажды днем оба моряка, изрядно вымотавшись, уснули. Титахити и Ниау обнаруживают их издали и не решаются напасть наверняка. Они стреляют в белых из-за кустов. Куинтал и Маккой вскакивают, как ошпаренные, и скрываются в джунглях. Полинезийцы, однако, замечают кровавый след, тянущийся по траве. Убежденные в том, что им удалось ранить одного из моряков, «охотники на свиней» возвращаются в поселение.

(Позже выяснится, что они все же ни в кого не попали: просто Маккой, убегая, сильно поранил ногу о торчащий обломок дерева, отсюда и кровь).

Вернувшись в поселок, Ниау и Титахити и не догадываются о том, что их участь уже решена. Пока их не было, женщины окончательно сговорились отомстить им за убитых белых. Весть о чьей-то крови на траве стала последней каплей.

Какую роль в этом заговоре женщин играл Нед Янг, доподлинно неизвестно. Но то, что мулат приложил свою руку к финальным эпизодам трагедии — несомненно.

Однажды ночью он посылает свою бывшую супругу Сюзанну в дом Брауна, где Титахити мирно почивает со своей новой женщиной, Театуахитеа, тихой вдовой убитого садовника. Хрупкая Сюзанна хладнокровно и быстро зарубает спящего тубуайца топором.

Тот наверняка ничего не успел понять и умер мгновенно. Последним из полинезийцев в ту же ночь погибает юный Ниау. Янг собственноручно расстреливает его в упор. Всё. Полинезийцы уничтожены.

«Охотники на свиней» правили островом совсем недолго.

Но Куинтал и Маккой возвращаются в поселок не сразу. Они по-прежнему не верят Янгу и женщинам. Только после того, как, по преданию, Мэри и Сара в качестве доказательства принесли мужьям отрубленные кисти полинезийских мужчин, «партизаны» выходят из леса.

3 октября 1793 года война на Питкэрне закончилась. Но вопросы остались.

Версии

Итак.

Почему так подозрительно беззаботно вел себя Джон Миллз?

Что на самом деле спасло раненого Алека Смита?

И, наконец, почему полинезийцы не напали на Неда Янга?

Споры вокруг этих загадок не утихают долгие годы. О Резне на Питкэрне написаны сотни научных трудов и десятки художественных произведений. Их авторы старательно пытаются восстановить утерянные звенья в цепи причинно-следственных связей. И хоть идеально стройную версию тех событий логически выстроить пока не удается, тем не менее, из множества предположений и догадок сегодня складываются две основных гипотезы.

Первая.

Мятеж на Питкэрне задумал тот, кто не только никак не пострадал, но и в результате остался в выигрыше. Единственный из мужчин, в кого ни разу не выстрелили. С чьей головы, образно говоря, не упал ни один волос. О чьем поведении в День Резни известно меньше всего. Кто, в конце концов, забрал себе самые лучшие «куски добычи»: как минимум еще одну красавицу-вахину и чужой участок с домом.

Эдвард «Нед» Янг.

Ему ничего не стоило подбить полинезийцев на вероломное нападение на белых. По каким-то причинам с ним в сговоре был и Миллз.

Зачем им это было нужно? Уничтожив своих товарищей по «Баунти», остаться вдвоем среди полинезийцев? Стать единственными и полноправными «королями» острова? Устроить себе гарем? Допустим, что так.

Для атаки выбрали весьма удобный момент. Но с самого начала ситуация вышла из-под контроля. Полинезийцы стали убивать всех подряд, в том числе и Миллза. Его прикончили в кровавом кураже, по инерции? Или у полинезийцев был свой план, отличный от замысла Янга — перебить всех белых?

В этом случае Янг, узнав о смерти своего сообщника, должен был заподозрить «охотников на свиней» в двойной игре. И принять меры.

Какие? Что он мог предпринять в одиночку против обезумевшей четверки? Или у него все же были какие-то таинственные рычаги воздействия на них?

Троим, самым опасным британцам — Маккою, Куинталу и Смиту — удалось скрыться. Замысел рушился на глазах. В одночасье расправиться с белыми не получилось, и поселению грозило долгое кровопролитное противостояние. Эти трое, а также женщины острова неизбежно догадались бы о роли Янга в заговоре и, разумеется, никогда не простили бы ему этой чудовищной подлости.

И тогда у Янга возник план Б. Пока не поздно, прекратить войну, выступить этаким «миротворцем», а потом, когда станет ясно, кто сильнее — полинезийцы или белые, встать на сторону сильного.

И, поэтому, когда «охотники на свиней» стали убивать Смита, возможно, это именно он, Нед Янг стал той силой, которая вмешалась и спасла Алеку жизнь. Не исключено, что никто иной, как Янг вовремя появился там и приказал полинезийцам оставить Смита в покое.

Предположим. Но почему в этом случае предания острова об этом умалчивают? Ведь подобный поступок, несомненно, выглядел бы подвигом, и Янг вошел бы в легенду как герой, остановивший расправу.

Однако о его поведении в те дни не известно ровным счетом ничего…

Значит ли это, что все в действительности было не так?

Дальше. Активно участвуя в дележе добычи вместе с полинезийцами (для отвода глаз?), Янг на самом деле видит, как возненавидели вахины убийц своих мужей. Нынешние «хозяева» острова в явном меньшинстве. И он принимает решение: раз захватить власть при помощи туземцев не вышло, надо перевернуть ситуацию и достичь своей цели другим путем. Для этого для начала нужно помириться с реальной силой — Куинталом и Маккоем. Необходимо вернуть их доверие.

Как?

Очень просто — перебить всех полинезийцев.

Так он хитроумными интригами приводит в действие второй заговор, прямо противоположный первому. И очень скоро с «охотниками на свиней» покончено раз и навсегда. Янг даже не гнушается собственноручно застрелить последнего туземца.

И вот Куинтал и Маккой возвращаются в поселок. Мир худо-бедно восстановлен, а сам Янг вне подозрений. И ему, между прочим, достается вожделенный кусок добычи — вдова Кристиана, красавица Изабелла, а также его дом и участок.

Итак, за всеми кровавыми событиями на Питкэрне стоял Нед Янг? Если эта гипотеза верна, то перед нами вырастает фигура страшного человека. Абсолютно беспринципного, хитрого, умного и коварного. Завистливого и злопамятного. Многие считают его «серым кардиналом» мятежа на «Баунти», исподтишка подтолкнувшим Флетчера Кристиана захватить корабль. Неужели и мятеж на Питкэрне затеял тоже он?

Что мы знаем о нем?

Эдвард Янг родился на одном из тропических островов Карибского моря, в британской вест-индской колонии Сент-Киттс. По одной из версий он был незаконнорожденным сыном влиятельного английского вельможи. Его матерью, скорее всего, была черная рабыня. От нее он унаследовал темный цвет кожи и характерный разрез глаз. Не исключено, что с самого детства его обзывали «бастардом», «негром». Как знать, может быть, именно это и сформировало его скрытный характер?

Юноша воспитывался на Острове Мэн, где, возможно, познакомился с Флетчером Кристианом. Известно, что Янг попал на «Баунти» благодаря хлопотам Данкана Кемпбелла, близкого родственника Блая. 21-летний Янг стал одним из шести гардемаринов на судне.

Есть все основания полагать, что у Янга были проблемы со здоровьем.

Блай упоминает о том, что Янг выглядел неважно и что у него «…отсутствуют несколько передних зубов, а оставшиеся зубы все гнилые…». Беззубый, болезненный мулат сомнительного происхождения, он явно выделялся на фоне остальных гардемаринов — розовощеких юношей из респектабельных семей. Вероятно, над ним тайно посмеивались. Лишь один человек — Флетчер Кристиан — относился к нему по-дружески.

Должно быть, именно поэтому Янг стал единственным младшим офицером, кто открыто примкнул к мятежу. Мало того, существует версия, что, видя, как Блай издевается над Кристианом, Янг что-то нашептал своему товарищу — и на корабле вспыхнул бунт. Многие исследователи считают, что именно Нед Янг не только «чиркнул спичкой у пороховой бочки», но и был тайным вдохновителем мятежа.

Ведь он всю свою жизнь был изгоем: чужим для своих родителей, чужим среди своих товарищей… Только на Таити он почувствовал себя «своим» — его обожали таитянские девушки, его уважали таитянские мужчины. Смуглый по природе, там, на Таити, он словно стал одним из туземцев. И возвращаться в Англию ему очень не хотелось.

А на Питкэрне у него появился шанс стать не просто своим, но — первым среди своих. Главным. Возможно, он чувствовал, что жить ему осталось недолго: какая-то болезнь легких мучила его все сильнее и сильнее, и нужно было спешить. Пока не поздно, взять от жизни по максимуму. Так обреченные больные раком перед смертью пускаются во все тяжкие.

И Янг решил захватить власть на острове. Стать единоличным его правителем, «королем». Тем, кем он никогда бы не стал на берегах Туманного Альбиона. И ради этого он пошел на заговор и предательство…

Впрочем, это всего лишь гипотеза. Никаких достоверных доказательств вины Янга в Резне на Питкэрне нет…

…А что, если все было не совсем так?

Гипотеза вторая.

Не было никакого «серого кардинала». И Янг здесь ни при чем. Он и понятия не имел, что замыслили полинезийцы. Ему просто повезло — ведь его дом располагался в дальнем краю поселка, и «охотники на свиней» не успели до него добраться.

И Миллз тоже ничего не знал. Он — на самом деле — простодушно верил, что все обойдется. И поплатился за это.

Маккой спасся благодаря своей ловкости и силе. Куинтал — благодаря своему чутью. А вот что — или кто — спас Смита?

И вот тут на сцену вступает еще одна сила, до сих пор остававшаяся в тени.

Женщины.

А что, если это именно они, прелестные вахины, узнав о кровавой резне, учиненной полинезийцами, дружно стали на защиту острова?

В тот день они были далеко, на противоположном, северо-западном берегу Питкэрна. Десять молодых красавиц как всегда разделили свои обязанности: кто-то собирал птичьи яйца, кто-то присматривал за детьми. Если бы они знали, что задумали их земляки — можно не сомневаться: они ни за что не оставили бы поселок и не дали бы своих белых мужей в обиду. Да и сами полинезийцы, надо думать, не решились бы напасть в присутствии женщин.

Затем по какой-то причине Теваруа, жене Куинтала, понадобилось домой. Может быть, она что-то забыла? Или ее шестое женское чувство подсказало ей, что надо возвращаться раньше времени?

Так или иначе, Теваруа узнает о случившемся первая. Она стремглав бежит назад, к женщинам, мимоходом предупреждая Алека Смита, и тот успевает скрыться от «охотников на свиней». По сути, Теваруа спасла ему жизнь.

А дальше… Можно себе представить, как восприняли ее вести остальные вахины. В мгновение ока они превращаются в грозных фурий и бесстрашно бегут выручать оставшихся в живых белых мужчин.

Но пятеро уже убито, а трое убежали в лес. Остается один Нед Янг, и полинезийцы пока не успели атаковать его. Возможно, ему удалось спрятаться. Женщины находят его целым и невредимым и берут под свою защиту.

Четверо вооруженных «охотников на свиней» против десяти женщин. Вахины прекрасно понимают, насколько опасны сейчас эти четверо. И вступать с ними в открытый конфликт нельзя. Рано.

И тогда наши красавицы, дабы усыпить бдительность «победителей», соглашаются стать их женами. Янг и раненый Смит, разумеется, тайно на их стороне: оба притворяются лояльными к новым хозяевам жизни и активно участвуют в дележе добычи. Но стоило только полинезийцам расслабиться, как пришел их конец. Возможно, что конфликт между Теимуа и Манарии был спровоцирован нарочно. Не исключено, что юная Сюзанна, используя свои женские чары, сама столкнула лбами двух новоиспеченных «женихов». В результате оба были убиты.

А затем все та же Сюзанна собственноручно расправилась с Титахити. И, после того, как ее муж Янг застрелил последнего из «охотников на свиней», Ниау, на острове воцарился мир.

Получается, что ни кто иной, как именно они, полинезийские женщины, стали вершителями правосудия. Десять молодых красавиц, пятеро из которых уже стали матерями, подобно неведомым им героиням древнегреческой «Лисистраты», решили исход войны между мужчинами.

Надо сказать, что роль женщин в жизни на Питкэрне часто недооценивалась. Летопись первых лет острова многие представляют как историю противостояния мужчин. Между тем на Питкэрне, как и в любом полинезийском обществе, прелестные вахины представляли вполне реальную самостоятельную силу. И время еще покажет, на что будут способны жен мятежников и матери их детей…

…Девяносто третий год восемнадцатого столетия войдет в историю как один из самых жестоких. Волна кровопролития, прокатившаяся по планете, захлестнула и незаметную точку на карте Тихого Океана. В те дни, когда весь цивилизованный мир ждал новостей из недавно казнившей своего короля революционной Франции, в крохотном независимом «государстве» на забытом богом островке по ту сторону Земного шара произошла своя кровавая революция. И через пару недель после того, как французы приняли новый революционный календарь, вместо привычных названий месяцев введя «термидоры», «жерминали» и «брюмеры», 3 октября 1793 года на Питкэрне тоже наступило новое время.

Противостояние

Весь покрытый зеленью,

Абсолютно весь,

Остров Невезения

В океане есть…

Л. Дербенев

Песня из кинофильма «Бриллиантовая рука»

Гражданская война на Питкэрне закончилась. Но полноценный мир так и не наступил. Мутный и ядовитый осадок остался после того, что произошло в сентябре-октябре 1793 года. Следующий период истории острова можно сравнить с мрачным средневековьем: поселение надолго погрузилось в вязкую атмосферу взаимного недоверия и подозрительности.

Некогда счастливая жизнь превратилась в унылое выживание. Ранняя формулировка «здесь можно жить» сменилась на тезис «здесь жить нельзя». Питкэрн вступил в темную полосу своей истории.

Все смешалось на Питкэрне. Если раньше на острове худо-бедно сосуществовали девять семейных пар (мятежники со своими женами) и маленькая полинезийская община (четверо мужчин и одна женщина), то сейчас на четверых взрослых мужчин приходилось десять взрослых женщин. И каждый из оставшихся в живых моряков обзавелся своим мини-гаремом. Янг забрал себе вдов Кристиана и Уильямса — Мауатуа (Изабеллу) и Нэнси (Тоофаити), Куинтал присовокупил к Теваруа брошенную Янгом Сюзанну (Тераура) и вдову Айзека Мартина Дженни (Теехутеатуаоноа), к Маккою и Тейо присоединилась Сара (Театуахитеа), а Смит начал жить сразу с тремя женщинами: Тинафанаеа, Вахинеатуа и Марева.

Европейская моногамия сменилась на полинезийскую полигамию.

Но и это новое перераспределение было весьма условным. Женщины, по сути, стали общими, и на Питкэрне началась беспорядочная половая жизнь: вахины часто переходили из дома в дом, от одного мужчины к другому. С гибелью Флетчера Кристиана моральные устои острова резко изменились.

Увы, несчастье 1793-го не объединило островитян. Мало того, раскол только усилился. Скрытое размежевание между оставшимися в живых белыми мужчинами (Янгом и Смитом с одной стороны и Куинталом и Маккоем с другой) постепенно переросло в явную вражду.

Но главное: теперь мужчины потеряли и доверие женщин. Прелестные вахины долго не могли простить британцам того, что те допустили той страшной весной 93-го года. И их ни коим образом не устраивали новые порядки, воцарившиеся на острове.

И очень скоро их недовольство выплеснулось наружу.

Через пару месяцев после кровавых событий, примерно в начале 1794 года, Нед Янг начал вести дневник. Этот бесценный документ своими глазами видел в 1825 году капитан Бичи и даже сделал из него несколько выписок. Но потом дневник бесследно и таинственно исчез.

Наряду с весьма противоречивыми воспоминаниями Адамса и Дженни эти немногочисленные цитаты из дневника Янга, опубликованные Бичи в 1831 году в книге «Рассказ о Путешествии по Тихому Океану», стали основным источником информации о том, что происходило на острове в последние годы XVIII века.

Согласно дневнику Янга, островитяне, придя в себя, поначалу попытались наладить прежнюю жизнь. И какое-то время внешне все выглядело вполне мирно: люди возделывали землю, собирали урожай, ловили рыбу. Еще до конца 1793 года Изабелла, уже будучи женой Янга, родила последнего ребенка Флетчера Кристиана — его единственную дочь Мэри Энн, а в самом начале следующего, 1794-го, Вахинеатуа разрешилась от бремени сыном покойного Миллза — Джоном Миллзом младшим.

Не успела Изабелла прийти в себя после родов, как она тут же снова забеременела от своего нового мужа, Янга. А вторая жена Неда, Нэнси уже носила под сердцем его первого ребенка. Янг, которому его прежняя избранница, юная Сюзанна, за четыре года так и не подарила наследника, словно бросился наверстывать упущенное. В положенный срок, примерно в конце 1794-го, обе женщины почти одновременно рожают Неду двух дочерей: Нэнси — Полли, а Изабелла — Долли.

Казалось бы: жизнь продолжается. Но к этому времени ни о какой семейной идиллии уже и не было речи. Рождение Полли и Долли стало исключением: в этот период больше никто из вахин не решился стать матерью. Весь 1794 год прошел под знаком открытого противостояния между белыми мужчинами и их женщинами.

И поводом к вспыхнувшей вражде стал вопрос об убитых 20 сентября.

Дело в том, что останки погибших были преданы земле не сразу. Согласно древнему полинезийскому ритуалу их тела оставили разлагаться под открытым небом. Легенда Питкэрна гласит, что изуродованные трупы Флетчера Кристиана и его товарищей еще долго лежали и гнили прямо на тех местах, где их настигла смерть. Затем вдовы, оплакивая мужчин, совершили культовый полинезийский обряд расчленения. Кости убитых отделили от мяса, и их черепа спрятали как священные реликвии.

Так, полтора десятилетия назад, в 1779 году, гавайцы, убив капитана Кука, расчленили его тело и сохранили кости как величайшую святыню.

Капитан Бичи цитирует дневник Янга от 12 марта 1794 года: «Зайдя одолжить грабли, чтобы разгрести мусор на своем участке, я увидел Дженни, держащую в руке череп. Я спросил ее: „Чей это?“ Она сказала, что Джека Уильямса. Я высказал пожелание, что его надо бы захоронить. Женщины, которые были с Дженни, ответили, что нет. Я сказал, что надо, и потребовал этого. Меня спросили, почему я, собственно, настаиваю на этом, тогда как остальные белые мужчины нет? Я сказал, если они и дадут им разрешение держать черепа не под землей, я не дам. Дальше, когда я увидел Маккоя, Смита и Мэт. Куинтала, я поведал им все и сказал: я думаю, что если девушки не согласятся сдать черепа пяти белых мужчин добровольно, их надо отобрать силой и похоронить».

Прошло полгода после Дня Резни, и только теперь белые мужчины спохватились. Возникает резонный вопрос: а где они были раньше? Неужели им было наплевать на убитых? Без всякого сомнения, женщины держали ситуацию под своим контролем уже со дня окончания войны, с 3 октября 1793 года. И все это время они, свято оберегая память о своих погибших мужьях, прятали их кости от мужей новых.

Это было похоже на тайный сговор. Такого самовольства мужчины допустить не могли. Пора было навести «порядок». И показать своенравным вахинам, кто на острове хозяин.

В третий раз за короткую историю Питкэрна началось противостояние между белыми и полинезийцами. Точнее — на сей раз — полинезийками. Впервые растущий конфликт стал иметь не только межрасовый, но и межполовой характер. Мужчины ополчились против женщин, и наоборот.

В России подобное назвали бы «бабий бунт».

Прелестные вахины, подобно неведомым им героиням «Лисистраты» Аристофана, объявили своим избранникам войну и поклялись не подпускать их к себе, пока те не исправятся.

Впрочем, тогда полинезийки уже не были единой сплоченной командой. Женская часть населения Питкэрна невольно разделилась: ведь в любом гареме есть «любимые» и «нелюбимые» жены. Одни, уже ставшие матерями, растили детей; другие, не рожавшие, занимались хозяйством. К первым относились Изабелла, Нэнси, Вахинеатуа, Тейо и Теваруа, ко вторым — Дженни, Сюзанна, Театуахитеа, Тинафанаеа и Марева. Конечно, именно эти пятеро последних женщин и стали костяком женской «оппозиции» на острове.

Поначалу британцы попытались решить все по-хорошему. Они уговаривали возроптавших вахин подчиниться им и отдать кости по доброй воле, потом стали угрожать. Не исключено, что самые отчаянные головы, вроде Куинтала и Маккоя, переходили от слов к делу и часто злоупотребляли рукоприкладством. Особенно доставалось, конечно, вторым, «нелюбимым» женам.

Этого гордые полинезийки терпеть не стали. Своими руками, без помощи мужчин, бездетные вахины построили грубый плот и в один прекрасный день попытались покинуть остров.

Куда они намеревались плыть? Домой, на Таити? Неужели их отчаяние зашло так далеко, что они готовы были рисковать своими жизнями и пуститься в опаснейшее путешествие — лишь бы только оставить несчастливый Питкэрн?

К счастью, молодые женщины вовремя одумались. Плот, едва преодолев коварный прибой, благополучно развалился, и полинезийки отделались легким купанием. Их подруги, оставшиеся на берегу, помогли несчастным выбраться на сушу.

Но, несмотря на неудачу, вахины своих намерений не оставили. Осознав, что без помощи мужчин надежного плавсредства им не построить, женщины сменили тактику. И очень скоро между британцами и полинезийками была заключена сделка: вы нам — лодку, мы вам — кости. Давление женщин на мужчин было столь сильным и неумолимым, что мятежники вынуждены были уступить.

14 апреля 1794 года они начинают строить для полинезиек маленькое суденышко.

Несомненным лидером среди «нелюбимых» жен была вдова Айзека Мартина Дженни (Теехутеатуаоноа). Она так отчаянно стремилась прочь с острова, что собственноручно начала разбирать дом своего покойного мужа — на доски для лодки. Но мужчины, надо думать, особого рвения не проявляли. У них ушло целых четыре месяца, чтобы соорудить нечто совсем непригодное для плавания.

В этом состоял их тайный план — не отпускать женщин с острова.

13 августа лодка была построена и через два дня, 15 августа, спущена на воду. Бичи цитирует хитрого Янга: «…в соответствии с нашими ожиданиями, она опрокинулась». Скорее всего, мужчины не без скрытого злорадства наблюдали с берега, как бедные вахины беспомощно барахтаются в воде.

Но соглашение оставалось в силе: британцы свое обещание выполнили — какую никакую, но лодку они все же построили. И женщинам, униженным и осмеянным, ничего другого не оставалось, кроме как исполнить условие договора. Затаив страшную обиду, они отдали мятежникам черепа и кости их погибших товарищей.

На следующий день, 16 августа 1794 года, спустя почти одиннадцать месяцев после Резни, останки жертв были зарыты в братской могиле неподалеку от поселка.

Для мужчин это была победа. Для женщин — горькое поражение. Первый раунд в противостоянии остался за сильным полом. Все вышло, как они задумали: и кости друзей похоронены, и вахины остались на острове. После такой удачи британцы почувствовали себя еще самоувереннее и наглее. Маккой и Куинтал все чаще стали бить и всячески третировать полинезиек. Для женщин наступили тяжелые дни.

Но они и не думали сдаваться.

Согласно дневнику Янга, 3 октября 1794 года мужчины шумно и бурно отпраздновали первую годовщину расправы над полинезийцами. Видимо, заодно они решили отметить и победу над женщинами.

Тут, кстати, возникает вопрос.

Что это было за веселье? Традиционный полинезийский пир, граничащий с безудержным обжорством? Или мужская моряцкая вечеринка по европейскому образцу? Иными словами — чтобы хорошенько расслабиться, что британцы пили?

Прямых доказательств нет, но ответ очевиден. Без всякого сомнения, на их столе в тот вечер было что-то горячительное.

Но что именно?

Запасы спиртного с «Баунти», надо полагать, закончились очень быстро. И какое-то время мужское население острова было вынуждено вести непривычную трезвую жизнь. Скорее всего, этот период совпал с этапом большого строительства на Питкэрне (1790—1793): не зная, чем занять свой досуг, мятежники истово трудились на огородах и уделяли больше внимания семьям. Но однажды с трезвостью было покончено.

Дело в том, что Уильям Маккой в юности работал на одной из вискокурен под Глазго. Он не только любил выпить, как всякий истинный шотландец, но еще и знал рецепты самогоноварения. Должно быть, трезвая жизнь на острове была для него, как и для почти всех остальных матросов, невыносима, и жажда выпивки совершила маленькое «чудо». После долгих и настойчивых экспериментов Маккою удалось дистиллировать спиртное из корней растения под названием ти (Cor-dylina terminalis). Приспособив старый медный котел с «Баунти» под самогонный аппарат, Маккой в один прекрасный день сварил крепкое и вполне приемлемое пойло. (Сам того не ведая, шотландец в одиночку сотворил старинный напиток, который гавайцы называют «околехао». Сегодня этот традиционный полинезийский «самогон» продается во многих туристических магазинах Гонолулу и Папеэте).

Точная дата открытия Маккоя неизвестна. Большинство исследователей считают, что это произошло через несколько лет после Резни, приблизительно в 1795—1797 годах. В дневнике Янга (судя по пересказу капитана Бичи) и в более поздней «Регистрационной Книге Острова Питкэрн» даже упоминается конкретный день — 20 апреля 1798 года.

Однако существует гипотеза, что спиртной напиток получился у островитян значительно раньше — незадолго до Дня Резни 20 сентября 1793 года. Мало того, есть версия, что первым сварил хмельной отвар вовсе не Маккой, а Янг. И что именно Янг, выходец с карибских островов, где местные жители готовили похожий алкогольный напиток, еще в 1793-м начал спаивать полинезийцев и подстрекать их на бунт против белых.

Так все-таки — Маккой или Янг? 1793 год или позже? Сегодня установить это невозможно. Впрочем, точно так же, очень трудно — практически невозможно — представить, что четверо мужчин, трое из которых были простыми матросами, тогда, в октябре 1794-го, могли устроить себе настоящий праздник без капли алкоголя. Ведь, скорее всего они, в свою бытность в Англии все свое свободное время проводившие в портовых кабаках, просто-напросто не умели как следует веселиться на трезвую голову.

Потому можно рискнуть сделать предположение, что празднование годовщины убийств полинезийцев 3 октября 1794 года было банальной пьянкой. И, видимо, эта пьянка весьма затянулась.

Остров стоял на пороге новой беды — злоупотребление алкоголем. Перед лицом этой угрозы обе группы женщин, «любимые» и «нелюбимые» жены, постепенно начали объединяться.

11 ноября начался новый виток конфликта.

В этот день мужчины узнали, что вахины собираются перебить их, пока они спят. Каким образом они это узнали, остается загадкой. Очевидно, что заговор тайком выдала одна из женщин. Одна из тех немногих, кто по-прежнему, несмотря ни на что, оставалась лояльной к мятежникам.

Не поверив, британцы все же на всякий случай схватили всех женщин и устроили им допрос с пристрастием. И вахины отважно признались: да, мы хотим вас убить. Судя по всему, ошеломленные мужчины этого никак не ожидали.

У четверых мятежников словно открылись глаза. Впервые они осознали, что их некогда возлюбленные и преданные подруги способны безжалостно расправиться с ними, как когда-то Нэнси прикончила своего мужа Тараро, а Сюзанна зарубила спящего Титахити. Одно дело — попытка бегства с острова на утлом плоту, и совсем другое — угроза смерти.

Что делать? Нанести упреждающий удар?

Да, наши женщины готовы нас убить. Но готовы ли мы убить их за это?

Так враждующие стороны пришли к еще одному соглашению. Это был своего рода «договор о перемирии», или «пакт о ненападении»: мы обещаем, что никак не накажем вас за сговор, но и вы должны поклясться, что подобное никогда не повторится.

На том и порешили.

Но теперь необходимо быть начеку. Бичи в очередной раз цитирует дневник Янга: «…Мы не забыли их поведения; и было договорено между нами, что первая же женщина, кто будет плохо себя вести, должна быть предана смерти; и это наказание будет повторяться за каждое нарушение, пока мы сможем раскрывать реальные намерения женщин…».

Еще больше сплотившись перед грозящей опасностью, мужчины принимают меры предосторожности: теперь каждый из них не расстается с оружием, а 15 ноября в кустах недалеко от поселка они прячут два заряженных мушкета. На всякий случай.

Вдруг опять придется партизанить?

Спустя две недели, 30 ноября женщины нарушают договор и снова все вместе пытаются напасть на мужчин. К счастью, никто не пострадал. И мятежники, проявив невероятную терпимость и здравый смысл, снова не наказывают никого из вахин. Похоже, ни у кого из них не поднялась рука.

Как знать, может быть, они инстинктивно чувствовали: не надо больше крови на Питкэрне. Хватит. Чревато необратимыми последствиями.

«Последнее» мужское предупреждение подействовало лишь на короткое время. По легенде, женщины еще несколько раз атаковали мужчин, и все безрезультатно. А мужчины, в свою очередь, тоже никак не решались убить кого-то из женщин. В конце концов, все десять вахин, прихватив детей и несколько мушкетов (с которыми, впрочем, они обращаться так и не научились), окончательно покинули поселок и перебрались в западную, необитаемую часть острова.

На Питкэрне началась самая настоящая «холодная война».

Это противостояние полов продолжалось почти два года. Остров разделился на две неравные половины: с одной стороны, четверо мужчин, и с другой — десять женщин и десять маленьких детей. Впрочем, скоро родился одиннадцатый ребенок, сын Куинтала Артур. Без всякого сомнения, мальчик был зачат еще в относительно мирное время (примерно в августе 1794 года), и его мать Теваруа не захотела от него избавляться.

Теперь мужчины и женщин вели свое хозяйство порознь, и, надо полагать, мятежникам было хуже, чем вахинам. Они не привыкли жить и работать по одиночке.

Единственным утешением для них был, конечно, самогон из корней ти.

Судя по описаниям капитана Бичи, в дневнике Янга отмечено очень мало событий, относящихся к той поре.

4 мая 1795 года мужчины приступают к строительству двух каноэ для рыбалки. Как свидетельствует Бичи, ловили морского ерша и крупную скумбрию.

В 1796-м:

мужчины попытались засолить свинину и козлятину впрок, но мясо из-за жары сгнило;

продолжились кулинарные эксперименты с растением ти (на сей раз получился «сироп» — непонятно, было ли это то же самое, что и самогон); Маккой, должно быть, спьяну, упал с кокосовой пальмы: поранил правое бедро, растянул обе лодыжки и повредил бок.

Но главное событие того периода произошло 27 декабря 1795 года. В непосредственной близости от юго-восточной оконечности Питкэрна островитяне вдруг заметили парусник. Мужчины и женщины спрятались в кустах на холме и, затаив дыхание, стали наблюдать, что же будет дальше.

К их счастью, в то утро бушевал ужасный прибой, и неизвестное судно так и не решилось спустить на воду шлюпки и пристать к негостеприимному берегу. Вскоре корабль развернулся и уже к полудню исчез за горизонтом.

До сих пор ученые и исследователи так и не выяснили, что же это был за парусник.

Мятежному поселению несказанно повезло: уже через неделю погода установилась отменная, и море никогда еще не было таким спокойным, как пишет Янг, «с тех пор, как они прибыли на остров».

А если бы неопознанный корабль оказался у берегов Питкэрна на неделю позже?..

Этот несостоявшийся визит страшно напугал всех питкэрнцев. Ведь они уже давным-давно перестали следить за морем в ожидании непрошеных гостей. За неполных шесть лет пребывания на Питкэрне они ни разу не замечали на горизонте парус. Тот, далекий и призрачный мир людей остался в прошлой жизни. Словно и не было на всей планете ничего кроме их крошечного островка и бескрайнего океана.

И вот внезапно их уединение чуть не было нарушено. Это событие оказалось сродни холодному отрезвляющему душу. Все вдруг отчетливо осознали, что их хрупкий изолированный мирок не так уж изолирован. И что их внутренние дрязги и распри — мелочь по сравнению с угрозой разоблачения.

Мужчины вспомнили, что со дня мятежа прошло всего около семи лет, а это значит, что они по-прежнему — государственные преступники, которых в случае поимки ждет одно: виселица. И женщины, еще недавно так рвавшиеся уплыть с острова, на деле оказались не готовы к встрече с тем, большим миром.

И люди снова потянулись друг к другу.

Конец века

Следующий, 1796 год — год примирения. Мужчины, перестав беспробудно пьянствовать, все чаще и чаще наведываются на противоположную сторону острова — к женщинам. Те, в свою очередь, принимают их благосклонно. Островитяне делятся друг с другом урожаем таро и ямса и добычей от охоты и рыбной ловли, возобновляют совместные трапезы, и, наконец, опять поселяются вместе.

Жизнь налаживается.

И, как символ установившегося мира — появление на свет еще одного ребенка. В конце 1796 года Вахинеатуа рожает Алеку Смиту его первенца — дочь Дайну.

В течение следующего, 1797 года — на острове небольшой «демографический взрыв»: обе жены Янга, Нэнси и Изабелла дарят Неду двух сыновей — соответственно Джорджа и Эдварда Янга младшего, Теваруа рожает ненасытному Куинталу дочь Сару, а Вахинеатуа — вторую дочь Смита, Рэйчел. Люди успели истосковаться по семейной жизни, по ласке и любви, и теперь, казалось, ничто не сможет их рассорить.

Но до прежней идиллии было далеко.

Мужчины, расслабившись, продолжили неумеренное пьянство, и двое закадычных приятелей, Куинтал и Маккой стали стремительно спиваться. Их не останавливало даже рождение детей.

В 1798 году на свет появляется Роберт Янг (сын Неда и Нэнси), а Тейо (Мэри) рожает Маккою его второго ребенка и единственную дочь — Кэйт.

И в том же 1798-м Уильям Маккой, 34 лет от роду, в алкогольном угаре решает счеты с жизнью.

«…Да, они были очень дурные люди, — согласился Мак-Кой и продолжал ворковать о кровавых деяниях и пагубных страстях своих грешных предков. — Мой прадед убежал от виселицы только для того, чтобы покончить жизнь самоубийством. На острове он соорудил куб и начал гнать спирт из корней пальмового дерева. Квинтал был его закадычным другом, и они только и делали, что вместе пили. Кончилось тем, что прадед заболел белой горячкой и в приступе болезни привязал к шее камень и бросился со скалы в море…»

Дж. Лондон «Потомок МакКоя»

По преданию, 20 апреля 1798 года кто-то из детишек прибежал в поселок и сообщил, что мертвое тело Маккоя валяется у подножия высокого обрыва. Как выяснилось, шотландец, привязав к шее тяжелый камень, прыгнул с утеса вниз. Но он не утонул. Он разбился об острые прибрежные скалы.

Смерть Маккоя стала для островитян шоком. Особенно для мужчин, его товарищей по «Баунти». Но на каждого из них это событие подействовало по-разному.

Янг почему-то перестал вести свой дневник, оставив его так же внезапно, как и начал четыре года назад.

Алек Смит зарекся больше не пить. Вскоре у него родилась третья дочь, Ханна.

А Куинтал, потеряв своего единственного друга, окончательно обезумел.

Однажды, уже в 1799 году, рассвирепев на свою жену Сару за то, что она принесла ему мало рыбы, он в припадке пьяного бешенства откусил ей ухо. Преданная и безмолвная Теваруа, незадолго до этого родившая корнуолльцу четвертого ребенка, девочку Джейн, бесспорно, была самой несчастной из вахин на Питкэрне. Всего она рожала от Куинтала пять раз (как известно, их второй сын, Джон, умер во младенчестве еще в 1792-м) — больше, чем какая-либо другая из полинезиек на Питкэрне рожала от мятежника с «Баунти». И при этом больше других женщин страдала от своего жестокого мужа.

По непонятным причинам Теваруа безропотно сносила все издевательства от Куинтала. Может быть, потому, что, несмотря ни на что, любила его?..

Но даже самому безоговорочному терпению есть предел. В том же 1799 году бедная Теваруа, кормящая мать и изуродованная женщина, упала с обрыва и разбилась насмерть.

Было ли это, как в случае с Маккоем, самоубийство? Или она, как Пуараи девять лет назад, сорвалась со скалы, собирая птичьи яйца? Никто не знает. Но так или иначе, эта гибель, несомненно, на совести ее мужа и отца ее детей — Мэттью Куинтала.

С той поры алкогольное сумасшествие корнуолльца переросло в буйное помешательство. Горевал ли он, в течение короткого времени потеряв лучшего друга и преданную женщину? Возможно, не что иное, как именно горе его грубой и жестокой души принимало столь дикую форму. Оставшись один и теряя всякий контроль над собой, он стал опасен, как никогда.

Шатаясь по поселку, он мог беспричинно напасть на любого, кто подвернется ему под руку. Будучи постоянно пьян, он кричал, чтобы ему отдали Изабеллу, которая по-прежнему оставалась самой красивой женщиной Питкэрна. Несколько раз он врывался с ножом в дом Янга и угрожал перерезать всю его многочисленную семью, в том числе и двух новорожденных сыновей — Джеймса (от Изабеллы) и Уильяма (от Нэнси).

Это было уже слишком. И очень скоро терпению островитян пришел конец.

Как-то раз Янг и Смит пригласили Куинтала выпить. От угощения корнуоллец никогда не отказывался. Мужчины заманили его в хижину к Смиту и хорошенько напоили, а когда Куинтал по обыкновению стал буйствовать и крушить все на своем пути, хозяин проломил ему голову топором.