Бесплатный фрагмент - Сады Рэддхема. Закон равновесия

Пролог

Из соседней комнаты доносились звуки музыки и шорканье подошвы туфель о пол. Гладкий и отполированный до такой степени, что становился главным врагом всех присутствующих — один неуклюжий шаг мог превратить весь вечер в катастрофу. Хвойный запах лака только мутил мысли в голове, и многие забывались. Для молоденьких девушек грохнуться ногами кверху в своих дорогих платьях из шёлка — и Святые знают из какой ещё ткани — может стать концом всего. Какой молодой господин посмотрит на такую неряху? А ведь каждая из них надеялась привлечь если не внимание одного из четырёх принцев — многие, конечно, мечтали именно о Первом — то хотя бы какого-нибудь влиятельного продолжателя рода. Казалось бы, глупость да и только, но для некоторых это было делом жизни.

Для холостых принцев, детей правителей Домов и просто влиятельных людей Рэддхема, эти вечера всегда были не менее мучительны. Слоняться по огромному залу, следя, чтобы каждая складка твоего платья или костюма лежала идеально правильно, ровно; чтобы подол юбки или плаща не задирался выше положенного, а ещё осанка и много чего в придачу. Роскошь мероприятия никогда не перекроет все эти минусы. Тебя наряжают, как куклу. Ставят в одну позу и натягивают на лицо улыбку, с которой предстоит стоять весь вечер. Есть ли в этом веселье?

Девочка вытягивает ноги по мраморным ступеням. Спина прижимается к резным кованым перилам — каждый листик и цветочек больно впивается в кожу, но девчонка стойко выдерживает это, оставаясь сидеть на месте. Её голова опущена вниз, и длинные пряди светлых волос нагло лезут в лицо, грозясь выколоть глаза. Девочка тихо фырчит, отрывая руки от коленей, и убирает пряди за уши. Платье на ней безбожно помялось и немного задралось в районе худых ног. Шёлковые туфли и вовсе валялись на ступеньках ниже. Ох, её мать схватилась бы за сердце, увидев дочь в таком неряшливом виде.

Девочка прикусывает губу и улыбается, спуская одну из ступней вниз. На коленях, прямо поверх смятой ткани платья, лежат белые листы бумаги. Между указательным и средним пальцем зажат остро заточенный карандаш, и девочка крутит его меж пальцев, задумчиво при этом блуждая взглядом по белому листу, что исполосован линиями. Они расползались — где-то чёткие, где-то достаточно тусклые. Но все под конец сходились в рисунок. Это был юноша. Статный, с хорошо уложенными волосами. Его взгляд — даже через рисунок — казался холодным. Если выражаться более «прозаично», то даже «острым» в каком-то смысле. Чёткая линия подбородка. Проведи пальцем и обязательно надрежешь кожу. Это был не просто человек. Достаточно просто взглянуть на него, и тут же становится понятно, что за сила плещется в черноте его глаз.

Быстрый рисунок получился на удивление похожим на оригинал. Девочка даже поёжилась, подхватив листок и перевернув его рисунком вниз. Лист приземлился на пару ступенек выше, и больше она в его сторону так и не посмотрела. Потому что четвёртый принц пугал её. Своей отстраненностью не только от семьи, но и от всего общества Рэддхема. Наверное, только он мог так открыто показывать своё презрение. Его взгляд был всегда будто бы с высока, слишком горделивым. Даже когда дело касалось её — двенадцатилетней девочки. Как будто она была в чём-то виновата. Возможно, сказали бы вы, виной тому было большая разница в возрасте, но даже его старшие братья смотрели на маленькую Правительницу Дома воды с большим уважением и добротой. По крайней мере, в их глазах не было столько призрения исключительно к её персоне. Словно во всём этом мракобесии была только её вина. Словно она, девочка двенадцати лет от роду, что-то да решает.

— Мне всегда казалось, что молодых девушек из хороших семей дрессируют манерами, как маленьких собачек. Не удивлюсь, если они и в уборную берут их с собой, — голос эхом отталкивается от высоких сводов потолка и тканевых обоев, и девочка вздрагивает, не отрывая взгляда от пустого листа бумаги. Кажется, с её губ даже слетает тихое «проклятье». — И если так воспитывают девушек в хороших семьях аристократии Рэддхема, как же тогда должны воспитывать юных принцев и принцесс? У меня ведь есть младшая сестра, так что я весьма заинтересован этим вопросом.

Щёки девочки покрываются стыдливым румянцем, пока она в спешке разглаживает складки мятого платья, комкая пальцами изрисованные листы бумаги. Сердце у неё начинает колотиться так громко и быстро, что даже Принц, стоя в нескольких шагах от неё, наверху лестницы, наверняка услышал этот гулкий стук. Страх у девочки всегда был слишком явным и неоправданным, и Александр устало хмыкает. К чему эти потные ладошки и дрожащие пальцы? К чему лихорадочно бегающие глазки? О нём ходило много разных слухов, но не монстр же он в конце концов?

Александр знал — хотя правильнее сказать, подозревал — что у Короля, его отца, на него особые планы. Он любил вести несколько игр одновременно. Тасовать карты и передвигать фигуры шахмат. Его отец любил недоговаривать и умалчивать о чём-то. Но про это… про это и подумать никогда не мог. Что за ещё одна игра? Что за спектакль решает разыграть Король? Устроить помолвку с двенадцатилетней наследницей Дома воды; с избалованной девчонкой, которая не видит дальше своих платьев и шёлковых туфель. Подумать только, взять в невесты девочку, которая всю жизнь тонула в шелках, роскоши и внимании служанок. Это даже звучит абсурдно и неправильно. Восемнадцатилетний принц и двенадцатилетняя будущая правительница. Селена слишком молода и глупа. И пропасть между ними не только возрастная.

Рука девочки тянется к листу бумаги на верхней ступени — тот, что она перевернула рисунком вниз, желая скрыться от взгляда нарисованного мужчины. Пальцы не успевают схватить листок, как нечто чёрное и кучевое, как плотная дождевая туча, вырывает злосчастный кусок бумаги прямо перед носом Селены. Эклипс. Куда же таинственный Четвёртый Принц без своей верной спутницы? Селена тихо взвизгивает, отдёргивая руку и опасливо прижимая её к груди. Лошадь бесшумно бьёт копытами по ступеням и стремительно взбирается наверх. Всего в одну секунду листок, который был совсем рядом с Селеной, оказывается в руках Принца.

— Стой! — вскрикивает Селена, а после вскакивает на ноги, совсем не контролируя ни громкость тона, ни столь фамильярное обращение к Принцу.

По неосторожности девочка наступает на подол собственного платья и с тихим вскриком врезается коленями в мрамор ступенек. Спешно собранные до этого листы — смятые в её пальцах — рассыпаются по полу, минуя самую нижнюю ступень с тихим шорохом. Нарисованные люди, звери и просто здания уставились в потолок, лежа на холодном мраморе, пока будущая Правительница спешно спускается вниз, предпринимая попытки собрать своё творчество вновь.

Лицо у Селены растерянное, испуганное. Глаза бегают по рассыпавшимся рисункам под ногами, изредка «стреляя» в сторону стоящего наверху Александра. Девочка издаёт приглушенный мычащий звук, крадучась возвращаясь к туфлям, которые сама и раскидала. Босые ноги скользят по прохладным плиточкам пола. Подобрав измятые юбки платья, Селена присаживается на корточки, подбирая оставшиеся листы. Принц не обращает на это внимания. Он подносит отобранный Эклипс лист к лицу, и его брови ползут вверх. Это он. Нарисованный весьма реалистично для двенадцатилетней девочки, пускай и в спешке. Пальцы скользят по линиям карандаша, чуть смазывая их — рисунок свежий.

— Я слышал, что при воспитании юных Правительниц особого внимания к творческим началам не придают, — хмыкает он, возвращая внимание к втянувшей голову в плечи Селене. — У тебя талант. Наверняка твоей любящей мамочке не нравится такое твоё развлечение. Так что я приятно удивлён, что твой талант так раскрылся в таких-то условиях, — Принц возвращает свой взгляд на листок в руках. — Очень, очень хорошая работа, если учесть, что ты нарисовала это только что, — заключает Александр, протягивая листок возникшей рядом Эклипс.

Селена замирает на месте, прижимая одной рукой листы к груди, а второй сжимая подол длинной юбки. Будущая Правительница всё так же сидит на корточках. За всё время, что они пересекались на помпезных вечерах, он впервые заговорил с ней. Это обескураживало и немного сбивало с натоптанной колеи. А ещё привела в шок похвала. Пальцы девочки разжимают ткань платья, и тихий шорох разбивает напряженную тишину между ними. Селена упирается локтем свободной руки в колено, положив подбородок на раскрытую ладонь, и поднимает взгляд на Принца. Ему понравился рисунок. Он не разозлился… он похвалил.

— Я… простите. Мне не следовало рисовать Вас. Я понимаю, что это не всем нравится — когда их рисуют. И что это может разозлить… и выглядит это даже немного безумно. Как-будто я слежу за Вами или… — тихо начинает тарраторить дрожащим голосом Селена, не сводя карих глаз с фигуры в чёрных одеждах. — Мне не стоило этого делать. Извините!

— Святые, ты что, боишься меня? Или моей реакции на безобидный рисунок? — Александр тихо хмыкает — кажется, что он даже испустил смешок — и поворачивает голову в сторону Эклипс, которая зубами хватается за краешек рисунка. — Отнеси его в мою комнату, — небрежно махнув рукой, Принц возвращает внимание к Селене, пока Эклипс сливается с окружающей темнотой.

— Ну знаете ли. О Вас ходят самые разные слухи, Ваше величество. Тяжело составить о Вас правильное мнение, — Селена кривит губы в нервной улыбке, задумчиво прокрутив между указательным и средним пальцем простой карандаш, и заправляет его за ухо. — Я слышала, что Вы убиваете служанок, который к вам подсылает Суверенная. Едите их или используете в своих «тёмных делишках», — она понижает голос, прикусывая кончик языка. — О! Простите, Святых ради. Я слишком много лишнего говорю… Моя матушка постоянно говорит, что мой язык самый заклятый враг для меня же.

Девочка стыдливо опускает взгляд вниз, сжимая губы в тонкую линию. Она ждала. Терпеливо ждала его реакции на неосторожные слова; проблеск хоть какой-нибудь эмоции на его холодном, непоколебимом лице. Словно глиняная маска — загляни под неё и ужаснёшься от увиденного. Потому что никому не позволено видеть истинные эмоции Принца. Селена наклоняет голову в бок, пытаясь вглядеться в лицо Александра, чтобы найти краешек маски.

Глупость граничащая с любопытством всегда была не лучшей её чертой.

— Мы с тобой теперь связаны, Селена, — вздыхает Принц, скрещивая руки на груди и медленно спускаясь по лестнице. — Мы с тобой никогда много не общались. Это, отчасти, моя вина. Я пытался избежать того, что происходит сейчас. Но, что случилось, то случилось, верно? Ссориться с тобой из-за этого нет смысла, — Александр покидает последнюю ступеньку, деловито протягивая руку Селене. — Так почему бы не переиграть всех вокруг? Они ожидают скандала. Ярой ненависти между нами. Но что насчёт… союза? До твоего шестнадцатилетия ещё есть время. Мы могли бы подружиться.

Селена замирает на месте, удивленно вскидывая брови и приоткрывая рот. Рука Принца ловко подхватывает её за пальцы — ему приходится даже немного склониться в талии, но и это он делает с присущей ему чёткостью и грацией. В этот момент Селена задумывается, смыкает зубы на внутренней части щеки.

— Звучит заманчиво, — тихо шепчет она, продолжая заворожённо всматриваться в его лицо, пока колени и спина распрямляются.

Уголок губ у рта Александра вдруг подрагивает в подобие улыбки. Принц кивает на их руки, заставляя и Селену улыбнуться ему в ответ. Будущая правительница покрепче перехватывает бумагу, прижимая её теснее к груди.

— Я уверен, мы с тобой сыграемся. Ты ведь куда умнее, чем стараешься показаться, да? — Александр выдыхает, едва заметно кивая подбородком на двери сбоку от них. — По крайней мере, дурить их всех может оказаться приятным. Неизбежное ведь неизбежно. Совместим приятное с полезным.

Пока Александр снова сгибается, склоняется над рукой Селены, чтобы едва коснуться губами кончиков пальцев, измазанных в стертом с листов бумаги грифелем, девочка замечает движение фрейлин Суверенной сбоку. До неё доносится громкое их перешептывание.

Да, работать в команде куда приятнее.

Часть 1. Дом Красного Солнца

Глава 1

Селена

Я сгибаюсь пополам и медленно оседаю на пол, когда острая вспышка боли бьёт сначала в живот, а потом в голову. В какой-то момент желудок скручивает настолько сильно, что я уже сомневаюсь в том, выйдет ли у меня сдержать свои внутренности. Со второй вспышкой вокруг притупляются звуки. Голова кружится, пока я несдержанно стону, упираясь ладонями в пол под собой. Перед глазами темнеет и расплывается, а каждый вдох — одна маленькая победа. При попытке подняться с колен теряю равновесие и заваливаюсь в сторону, как какая-нибудь детская куколка, тут же привалившись спиной к стене. Тело колотит, словно в лихорадке. Но ни признаков болезни, ни признаков температуры я не наблюдаю. Ломота в костях разносит по телу новую порцию боли — только теперь больше отрезвляющей, нежели сводящей с ума. Я распахиваю глаза и с ужасом оглядываюсь вокруг.

Один сплошной лед покрывает толстой корочкой пол, стены и даже некогда красивый застекленный потолок.

В тронном зале Морского Дворца всегда было много света. Должна признать, что в отличие от других дворцов, именно этот пронзается лучами солнца насквозь — даже если сравнивать его с Дворцом на земле огненных магов. Я запрокидываю голову назад так, чтобы затылок тоже уперся в стену. Поджимаю пересохшие и потрескавшиеся губы и пытаюсь воспроизвести в своей памяти всё то, что осталось где-то там, в детстве.

Бесконечные галереи-коридоры с шелестящими полупрозрачными занавесками. Резная капитель колонн по периметру балконов. Морской Дворец ни на грамм не был похож на дворец в столице Рэддхема. Не было тут громадных комнат, которые зимой надо было растапливать каминами. Не было тут помпезности развешанных портретов или гобеленов. Не было даже дорогущей позолоты и росписи. Это место и дворцом-то назвать тяжело. Домом — намного легче.

Дрожащие колени кое-как держат, когда я поднимаюсь на ноги, упираясь ладонью в стену. С губ то и дело слетает тихое болезненно шипенье, когда я шаг за шагом продвигаюсь чуть дальше от своего маленького убежища. Пол подо мной, расписанный под морскую карту, с корабликами, мифическими монстрами и островами, слабо проглядывается сквозь слой льда. Но когда-то давно я обожала бегать по нему, рассматриваться мельчайшие детали, и делать вид, будто бы я роковая пиратка, готовая покорить морские пучины. Сейчас это всё кажется такой глупостью.

Своды стеклянного потолка нависают надо мной, теперь уже не пропуская столько света, как раньше. Тут так темно и мрачно, так по-чужому холодно, что сердце сжимается, а к глазам и вовсе подкатывают слезы. Но все это было необходимостью. Это было жертвой.

Я ступаю вглубь тронного зала почти на цыпочках, задержав дыхание. Словно боюсь спугнуть всё то, чем дорожила столько времени. И когда глаза находят каменные изваяния людей, где-то в глубине моей груди застревает крик. Я должна бы, наверное, разрыдаться или отреагировать как-нибудь ещё, а не стоять истуканом, будто бы это по моей коже расползается холод и лед. Взгляд проскальзывает с одной фигуры на другую, пока я поджимаю губы и делаю ещё один шаг вперёд.

Пальцы же мягко очерчивают женское лицо, форму носа, губ и растекшийся по плечам волосы с тонкими косичками. Замершая в одном моменте жизнь, опущенная голова и закрытые глаза. Я смотрю на десятки таких же статуй, которые заполонили собой тронный зал, и кусаю щёку изнутри. Эти люди знали на что идут. Эти люди добровольно готовы были рискнуть всем, что имеют. И не смерть от рук самоназванной королевы страшила их в этот момент. Их больше пугала сама мысль о том, что когда-нибудь это коварная женщина сумеет поработить Рэддхем. Нечто чужое ворвалось бы в их жизнь, и тогда цветы начали бы гнить…

Я ступаю через ледяные статуи неспешно, медленно, словно смогу запомнить каждого, кто стоял передо мной, склонив головы. Женщины, мужчины. И даже дети, совсем младенцы на руках матерей, спрятанные за корочкой льда от омерзительных щупальцев Рураль. И чем ближе я ступаю к трону, собранного из перламутра ракушек, тем больше внутри растет пустота. Мои родители стоят вместе, совсем рядом, пока пальцы их рук переплетаются между собой, словно это было единственное спасение. Единственные в зале, кто голов не склонил, а смотрел целенаправленно прямо.

Знакомыми путями я сворачиваю в сторону, последний раз оглядываю тронный зал, чтобы вынырнуть из-под его сводов и оказаться на улице.

Всегда шумный дворец словно заснул беспробудным сном. Редко в такие часы здесь можно было застать подобную тишину. Пустой внутренний двор с небольшим садом — через него всегда бегали слуги, желая сократить расстояние до комнат. В особые теплые праздничные дни сюда вытаскивались столы и стулья, ставились напитки, а украшалось всё порхающими огненными сферами, рассеивающими вокруг себя теплый свет. Тоска острыми когтями сдирает кожу внутри, когда я выхожу из галерейного коридора и задираю голову вверх.

Затянутое серыми тучами небо не пропускает ни лучика — в это время года Морской дворец всегда накрывало тепло и время фестивалей. Даже вечно бушующее море успокаивалось. Крупные хлопья снега срывались с неба, опускаясь на землю подобно перьям. На северо-востоке, где вдоль кромки воды и вглубь острова возвышались горы, тоже был снег. Но тут он был другой. Пальцы не колет от холода — более того, я не успеваю удивиться тому, что боль сняло как рукой, как уже откидываю стянутые туфли в сторону. Босые ступни утопают в успевшем опуститься на земле снегу, и я делаю шаг вглубь сада, запрокидывая голову назад.

Тишина омертвевшего дворца рушится от шелеста платья и мягкого перезвона колокольчиков в моих волосах, пока я не свожу взгляд с посеревшего неба и снегопада, только усиливающегося с каждой секундой.

Чтобы Рэддхем принял Рураль полноправной королевой ей должны присягнуть каждый из четырех домов — не важно, делать это будет представитель правящей семьи или любой, носящий в своей крови кусочек магии. Тогда Рэддхем окажется порабощенным, уничтоженным изнутри собственным народом. Я знала какими методами Рураль добивается присяги — пытками. Пролазит в головы в своим жертвам и вытягивает из них признания. А ещё я знала, что если не дам ей желаемого, то поплачусь сама.

Глаза сами собой прикрываются, давая снежинкам упасть на закрытые веки.

Во мне не было ни капли магии. И как бы сильно Рураль не стремилась получить в свою власть последний из домов — я не смогу дать ей согласия, пытай она меня каждый день на протяжении года. Морская Принцесса без магии. Морская Принцесса, потерявшая связь с водой. Пустышка, которую ничего не стоит прихлопнуть при желании.

— Что ты сделала? — мужское шипение раздается совсем рядом, пока довольная и болезненная улыбка трогает мои губы. — Что ты, чёрт возьми, наделала, Селена?

Я распахиваю глаза, переводя взгляд медленно и неспешно, борясь с подступающей тошнотой и болью. В своём черном плаще Александр всегда осквернял стены моего дворца. Но почему-то смотря на него — такого испуганного, каким я его ещё не видела никогда — я чувствую внутри себя тепло удовольствия.

— Что я сделала? Я?

Мой голос срывается хриплым шепотом, и я делаю один неровный шаг в его сторону. Тут же покачиваюсь и замираю на месте. Мир вокруг кружится, покрывается темными пятнами, и мне приходится прикрыть глаза, чтобы медленно сглотнуть вязкую слюну, что царапает горло.

— Я сделала то, что не смог сделать ты.

— Ты никого не оставила… ты убила их всех, ты понимаешь?

Некогда желанный шепот стал для меня совсем чужим. Некогда я сама тянулась к его голосу, а сейчас мне хочется закрыть уши и глаза, чтобы не слышать его больше, не видеть никогда. Я сжимаю зубы с такой силой, что челюсть сводит от накатывающей ненависти.

— Я никого не убивала. Они просто… — взгляд скользит за спину стоящему мужчине — где-то там коридоры сходились в тронном зале. — Спят. И разбудить могу их только я.

— Но ты без магии, Селена, — голос Александра напитывается чем-то похожим на жалость.

— Верно. Гениально, правда? Перекрыть этой вероломной суке кислород вот так просто. Она заставляла задыхаться восточный народ, убивая их же стихией. Она живьем закапывала жителей Запада, пока грязь забивала им рот, нос и глаза. Она сжигала Юг, пока они не приняли её. Она пользовалась против нас нашим же оружием. И вот, — я снова покачиваюсь от наступающей боли, — мы обыграли её. Её же стратегией.

Александр набирает в легкие побольше воздуха, словно уже приготовившись читать свою тираду. Но я уже не слышу его голоса — даже если он что-то и сказал. В ушах звенит, с губ срывается стон, и я медленно падаю вместе со снежинками на землю. Боль пробирается всё глубже, опаляя внутренности обжигающим огнём. Что-то горячее и вязкое жжет внутреннюю сторону носа, стекает по носогубной складке. Часть остается на губах, течет по подбородку и падает вниз. Я кое-как распахиваю заслезившиеся глаза, чтобы увидеть пару капель алой крови прямо на снегу.

Глухо вскрикиваю, хватаясь обеими руками за голову, когда боль бьет снова, только теперь где-то в черепной коробке. Уши сдавливает от давления, и я жмурюсь, прикусывая щёку изнутри с такой силой, что теперь привкус металла оседает и на языке.

Сквозь стук крови в ушах — что кажется оглушающим — я слышу отдаленные шаги, скрип снега. И мне бы грешным делом подумать, что Александр сорвался со своего места, чтобы помочь мне. Лишь разлепив глаза, понимаю, что он не сдвинулся с места. И пока шаги становятся всё ближе, я запоздало осознаю, что мир вокруг становится каким-то узким, тесным и бесцветным.

Ледяные пальцы цепляются за мою шею и сжимают с такой силой, что с губ рвется лишь слабый хрип. Я пытаюсь ухватиться за эти вероломные пальцы, отстранить от себя. Но сил хватает лишь на то, чтобы жмуриться и хватать губами остатки свежего воздуха.

Холод позади пронизывает всё тело ломотой в левой лопатке, пока пальцы второй руки цепляются за моё плечо. Это нечто — не человек и даже не зверь. Это нечто с силой сжимает моё плечо, чтобы в следующую секунду разомкнуть пальцы на шее и толкнуть меня — обессиленную — вперёд.

Я вовремя распахиваю глаза, но все равно не успеваю сориентироваться — тело глухо бьется о пол кареты, и я зажмуриваюсь, пока с губ слетает протяжный стон. Кажется, не избежать мне теперь синяков и ссадин — интересно, я вообще доберусь живой до… до куда меня там везут? Неспешно сажусь прямо на пол, потирая ушибленный локоть и опираясь плечом о мягкую обивку сидения. Карету покачивает из стороны в сторону — то влево, то вправо — из-за чего меня уже начинает подташнивать.

Экипаж в очередной раз подскакивает на какой-то кочке, и я с тихим визгом ударяюсь щекой о сидушку, а коленкой о дерево пола. Собираю в себе остаток сил, чтобы стукнуть подошвой сапог по двери — та даже не шелохнулась. Я даже спорить не хочу. Вряд ли они просто заперли эту дверь на один несчастный засов. Кое-как устроившись в тесном пространстве, я прислоняюсь спиной к сидушке за собой, а ноги подтягиваю поближе к груди, чтобы тут же обхватить их руками. Лоб упирается в острие колен, и я прикрываю глаза, пытаясь уложить в голове всё то, с чем мне пришлось столкнуться в последние пару дней.

И если в магию, связь того озера со мной и проблемы с памятью я ещё как-то могу поверить, то причастность этого мужчины ко всей ситуации мне мало понятна. Пальцами касаюсь лица, пытаясь хоть немного отрезвить собственные мысли.

Я как-то читала, что нередко когда у людей случаются затяжные, очень реальные сны. Что в таких снах всё может доходить до того, что ты будешь чувствовать боль, холод и жар, вкус еды и горечь травы. Может, всё это — один из этих случаев? Может, сейчас моя последняя попытка распахнуть глаза и оказаться в своей небольшой комнатке?

Меня беспокоит не то, что передо мной всё ещё знакомая обивка кареты, и даже не то, что осознание реальности захватывает меня полностью. Последние пару дней левая лопатка давала о себе знать слишком часто. То ныла, то зудела, то разрывалась от неприятной боли. Я отвожу плечи назад, выпрямляюсь, словно это хоть как-то может спасти ситуацию.

Постепенно, обрывками прошлого ко мне возвращалась память. Я смотрела на это со стороны, как какой-нибудь фильм, и толком не понимала. Не понимала происходящего, того, что всплывало в сознании и разрасталось уймой вопросов уже после того, как приходилось вернуться в жестокую реальность. Но важнее другое — я вспомнила его имя, так долго и упорно крутившееся на языке. И оно — столь простое и запоминающееся, — встречавшееся мне так много раз, вызывает внутри слишком много эмоций. Его взгляд, манера двигаться и говорить — это всё оказалось мне уже знакомым. Я видела эти черные, беззвездные глаза; это холодное лицо и черные волосы. Его голос столь долго преследовал меня повсюду, нарушая покой, а я обратила внимание на это только сейчас.

Я, наконец, нашла край незримой до этого нити, сматывая уже свой клубок, и вместе с тем ступала по таинственному лабиринту. Шаг за шагом узнавала каждый из поворотов, секретные ходы, таившие в себе незнакомые мне, но моей расколотой памяти ответы. И с первым мотком до меня дошла одна неутешительная мысль.

Во всём виноват он. Этот гаденыш на стороне Рураль. Прислуживает ей, словно верный пёс. И сейчас он везет меня к своей госпоже, ради того, чтобы… доказать преданность?

Когда карета перестает трястись, резко останавливаясь, я тут же вздрагиваю и убираю от лица руку, скользнув взглядом по двери — вот-вот и она откроется; вот-вот и я вдохну свежий воздух, который сгонит неприятную липкую тошноту в горле. О том, как я оказалась здесь, я помню плохо. Воспоминания подернуты мутной пеленой. Помню лишь дикую слабость, чьи-то руки, поднимающие меня над землей, легкий запах хвои, коснувшийся носа, а затем пустота. Открыла глаза я уже здесь.

Живот крутит от спазма. Стоит только дверце раскрыться, как неведомая сила подталкивает меня к ней. Оперевшись одной ладонью о пол, второй — о дверной косяк, жадно вдыхаю ртом воздух, закрывая глаза. Неприятный комок в горле проскальзывает не сразу, и мне нужно ещё пара минут и несколько вздохов, чтобы хотя бы немного прийти в себя. Мы в дороге двое или даже трое суток. Короткие остановки не давали мне возможности размять кости, справиться с качкой и надышаться свежим воздухом.

С другой стороны, за стенами кареты у меня было достаточно времени, чтобы обдумать всё то, что свалилось на меня; обдумать все те сны, что приходили ко мне в моменты короткой дремоты. Я прогоняла через себя не только их, но и часть жизни в Подземном городе, наши попытки скрыться. И тогда на меня накатывала уже следующая волна — сожаление. Я не знаю, что случилось с Агатой или Элиотом. Не знаю, что случится со мной. Тревожные мысли продолжают докучать, подкидывая не менее красочные картинки.

— Госпожа, — краем глаза вижу нежно-голубую манжету — чужие руки тянутся ко мне, чтобы помочь подняться на ноги. Я шугаюсь от них, как от прокаженных. Шиплю, словно дикая кошка, заваливаясь назад, и кое как успеваю выставить руку в сторону, чтобы вцепиться в сиденье кресла и не удариться о пол головой.

— Не трогай меня.

Мой приказ остается полностью проигнорированным — незнакомый мужчина в голубом ступает в карету, хватаясь пальцами одной руки за мой плечо, а второй за запястье вытянутой руки. Он насильно заставляет подняться моё послушное и слабое тело. Стоит заметить, что он особо не церемонится — действует быстро, грубо и рывками, разнося ломоту по всем отекшим от долгой поездки конечностям.

— Эй! Ну ты же не статую с места на место переносишь. Она же живой человек! Или наша Королева забрала у тебя не только мозги, но и зрение?

Голос Мишы я слышу довольно отчетливо, несмотря на мешающий сосредоточится в голове шум. Сквозь боль в шее поднимаю глаза. Он ничуть не изменился ни с того вечера в клубе, ни с нашей последней встречи пару дней назад. Всё такие же темные вьющиеся волосы, зеленые глаза и россыпь родинок. Но в этом мире есть в нём что-то отталкивающее; что-то, что я никак не хочу признавать. Магия?

Зеленые глаза Нефлянова смотрят прямо и прицельно на мужчину, что вцепился в меня своими пальцами.

— Господин не давал мне конкретных указаний по «перетаскиванию с места на место» госпожи, — раздаётся рядом бесцветный голос. Миша сокрушенно вздыхает, с такой силой сжимая челюсти, что даже мне видно проступившие на щеках желваки.

— Хорошо-хорошо, — устало выдыхает Миша и делает шаг ко мне, отмахиваясь от мужчины. — Оставь госпожу на меня. Со всей работой я управлюсь без проблем. А ты пока сходи и доложи Суверенному, с кем ты оставил госпожу Селену. И не забудь уточнить, что обращался ты с ней весьма неаккуратно. Он будет рад это услышать.

Рука Миши перехватывает мою, и ему достаточно приложить лишь немного усилий, чтобы моё тело выскользнуло из хвата мужчины в голубом и оказалось уже поближе к нему. Вторая же рука придерживает меня за спину, не давая завалиться назад или упасть. Или убежать? В любом случае, мужчина-в-голубом беспрекословно слушается и тут же уходит.

Я тихо выдыхаю, отступая в противоположную от Нефлянова сторону — так, чтобы он отпустил меня. И Миша даже не сопротивляется, лишь вздыхает как-то грустно на мой прямой и недоверчивый взгляд.

— Прости. Порой они воспринимают всё слишком буквально и это создает некоторые… проблемы, — он отдергивает свой камзол, выпрямляясь, а после откашливается.

Я молчу, как мне кажется, целую вечность, пока взгляд скользит по лицу Миши. Всё в нём мне знакомо — даже вечно растрепанные волосы, — но от его прикосновений дурно. На протяжении нескольких лет он обманывал меня, притворялся моим другом, чтобы что? Задержать меня? Скрыть мою истинную сущность и мой дом?

— Ты так долго молчишь и так пристально смотришь на меня, что ещё немного и я подумаю, что ты сейчас накинешься на меня с кулаками…

— Где Элиот? — несмотря на усталость, мой вопрос звучит прямо и решительно, заставляя Мишу приподнять брови, а потом закатить глаза. — Что вы с ним сделали? Вы убьете его?

— Тебе бы потише о таком спрашивать, — он оглядывается за плечо, чтобы снова вернуть свой взгляд на меня и качнуть кудрявой головой. — Неужели тебя больше ничего не интересует? Ни то, куда мы едем? Ни то, что могут сделать с тобой? Какая разница, что будет с этим огненным пареньком? Ты его то хоть пару месяцев знаешь? Да он может обманывал тебя и водил вокруг пальца ради собственной выгоды.

— Как ты?

Миша в какой-то момент замирает, хмурится и не сводит с меня долгого взгляда, пока губы у него поджимаются, а в глубине зеленых глаз отдаленно сверкает сожаление. Миша предал меня, хоть в безграничной верности он мне не клялся. Он несколько лет подряд занимался обманом, пока я прозябала в одном из миров, ничего не подозревая. То тело было не моё; те люди вокруг были ненастоящими. Здания, природа и даже воздух. Миша был единственным, кто реально существовал там, и единственным, чьё отношение ко мне было чистым и искренним. Был.

Он делает неловкий шаг в мою сторону, протягивая руку, но я отшатываюсь назад, не давая приблизится к себе даже на миллиметр. Миша оказался предателем. Мне хочется увидеть в нём старого доброго друга, с которым мы смотрели фильмы и сериалы, заказывали пиццу и уминали сладости перед закрытием смены. Я снова хочу ощутить аромат кофе, увидеть, как натянуто он улыбается посетителям кофейни, а после — уже искренне — мне.

— Ты знаешь, — голос вдруг становится каким-то тихим и медленным, пока я переставляю затекшие ноги, — я теперь не могу доверять тебе так, как это делала раньше. Если бы ты только рассказал мне обо всём…

— Селена, Селена, — Миша устало мотает кудрявой шевелюрой, стыдливо отводя взгляд в сторону, — я подневольный человек. У меня был приказ. И если бы я вдруг ослушался его, если бы просто оступился… она бы нашла тебя куда раньше, чем нашла сейчас. Я не мог никак повлиять на это! Да и расскажи я тебе всё — ты бы поверила? — он щурится от ярких солнечных лучей. — Мне оставалось только тянуть время, чтобы это время было у тебя.

Миша красноречиво кивает куда-то в сторону, безмолвно предлагая пройтись. И я сразу же соглашаюсь, желая размять ноги и тело неспешной ходьбой. В молчании мы проводим несколько минут, но за это время уже успеваем оставить разбитые тканевые палатки позади.

— Все вокруг знают так много. Мне кажется, что лишь я одна в полнейшем неведении. С каждым днём я обдумываю всё заново, пытаюсь сложить пазл, а получается только хуже. Я вроде свыкнулась с происходящим, но…

— Свыкнулась? — с губ Миши слетает тихий смешок, когда я поднимаю на него полные непонимания глаза. — Я правда рад, что ты спокойно обжилась в этом мире. И я даже поверю в это, — он откашливается. — Лично был свидетелем того, как один из стражников докладывал Суверенному, что ты кидалась на магов, которых, к слову, с детства обучали своей силе, с ложкой и кулаками. Клянусь всеми Святыми, я думал задохнусь от поступающего смеха прямо там! — Миша запрокидывает голову назад, пока смеется, заставляя мои губы едва дернутся к подкатывающей улыбке. — Я впервые увидел, как усмехнулся Суверенный. Неужели ты настолько свыклась с происходящим и поверила в себя, что полезла на магов с голыми руками? Я бы не стал рисковать.

— Ну… не с голыми. У меня была ложка, — Миша рядом взрывается новой порцией смеха, заставляя пристроившийся на ветках птиц с громким недовольным криком улететь. — Скорее уж, наоборот. Мне было так страшно, вот я и схватила первое, что попалось под руку. По великой случайности это оказалась… ложка.

— Ну да, Сел, ты бы ещё попыталась избить их до полусмерти подушкой, — хмыкает Нефлянов. — Тебе нужно умыться, а мы практически пришли. Давай я помогу тебе немного?

За разговором и неспешной ходьбой, я не сразу понимаю, что мы отошли достаточно далеко от лагеря — звуки разговоров и топот сапог давным-давно стихли. Мягкое журчание воды доносится откуда-то снизу, вынуждая опустить голову и бесшумно ахнуть. Аккуратно сложенные плоские камушки огораживают собой слабо бьющуюся струйку ручья. Миша придерживает мой локоть, помогая опуститься на траву и подставить ладони под холодную воду.

— Я принесу тебе поесть.

Я поднимаю голову, щуря глаза и дергая уголками губ в кривой улыбке.

— Не боишься, что я сбегу?

— Тут некуда бежать, Селена.

Безысходность горечью обжигает что-то внутри, пока я нервно улыбаюсь Мише и даю ему уйти. Наверное, мне действительно было это необходимо — пара минут тишины и мерное журчание воды под пальцами. Я соединяю ребра ладоней, зачерпывая как можно больше живительной влаги, чтобы склониться и ополоснуть ею лицо.

Мои глаза распахиваются медленно, пока зрачок неподвижно наблюдает за стекающими вниз каплями. Уперевшись ладонью в противоположный берег, я склоняюсь над ручьем, пальцами свободной руки ныряя в холодную воду. Разве может магия полностью покинуть тело? Разве может пропадать безвозвратно? Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить те чувства, которые уже рождала во мне вода.

Я взываю к ней, тяну свои руки и пытаюсь нащупать где-то внутри себя. Я мысленно приказываю ей, ответом служит лишь тишина окружающего леса. Последний раз, когда я вот так тянулась к магии, ощущения были такими яркими, что забыть их просто невозможно. После того раза вода стала… избегать меня? Ждёт извинений? Или мне нужно умолять её отозваться на мой голос?

Пустота раскатывается внутри. Я поджимаю дрожащие губы и пытаюсь сморгнуть накатывающие на глаза слезы. Моя сила… вернется ли она? Станем ли мы наконец единым целым? Рой вопросов, жалящих сознание. И ни одного внятного ответа, способного хотя бы утешить от явственного ощущения собственной беспомощности. Я возвращаюсь в свою исходную позу, сложив руки на коленях, но взгляда с журчащей воды не отвожу, будто бы верю, что она вот-вот сама потянется ко мне в ответ. Рядом нет Элиота или Агаты, нет Алистера и моего призрачного фантома. Я только-только начала привыкать к Рэддхему и его причудам, как будто бы снова оказалась лежащей на снегу у берегов озера. И меня будто снова одолевает тошнота и растерянность, словно я снова вижу обеспокоенное лицо Агаты, нависшее надо мной.

— Можешь не стараться. У тебя не выйдет, маленькая мятежница.

В тишине леса голос за спиной срывает с моих губ приглушенный вскрик. Я резко втягиваю воздух, дергаясь в сторону, и оборачиваюсь через плечо. Прислонившись плечом к стволу дерева, мужчина в черных одеждах с отливающим золотом пуговицами смотрит на меня — остро и прямо, заставляя холодок пройтись по основанию позвоночника. Края его плаща на груди соединяются золотистой брошью и натянутой между ними цепочкой. Он складывает руки на груди и склоняется чуть вперёд, щуря свои темные глаза, словно изучая меня под призмой попадающих сюда солнечный лучей.

Если воспроизвести в голове нашу последнюю встречу, то вряд ли её можно назвать приятной. И если тогда он казался мне ужасающим и отвратительным, то сейчас, при свете солнца, я не замечаю в нём ничего ужасающего. Черты его лица все еще кажутся до боли знакомыми, равно как и взгляд черных, бездонных глаз, где даже зрачка толком не разберешь. И я клянусь — мои собственные расширились сами собой, стоило только нашим взглядам пересечься. Кажется, что всё в нём располагает к себе — заманивает в мышеловку.

— Сомневаюсь, что ты имя то своё помнишь, что уж говорить об умении правильно колдовать.

— Я помню своё имя, — тут же противостою я, поймав хитрый блеск в глазах напротив.

Мужчина отстраняется от дерева и делает шаг ко мне, пока цепочка между полов его плаща покачивается, отражая от себя свет солнца.

— Да что ты? А мне показалось, что ты не очень сговорчива. Всё бежала и кричала что-то непонятное на каком-то своём языке. Знаешь, я ведь один из немногих могу читать на первом языке Рэддхема, но даже я не смог перевести твои вопли. Сейчас-то кричать не собираешься? — он делает ещё один шаг по направлению ко мне, а я как-то неловко шарахаюсь от него назад, чем вызываю только приступ тихого смеха. — Ну и что же ты ещё вспомнила? Может, свою семью? Или свой дом? Или…

— Я вспомнила имя.

— Это я уже понял, — он улыбается, присаживаясь на корточки возле меня, и вскидывает брови. — Я, может быть, не так молод, но со слухом проблем никогда не наблюдал, мятежница.

Я замираю в своей неудобной позе. Отводя одну руку назад, упираюсь ей в траву, оставив ноги лежать на земле, пока глаза неотрывно смотрят прямо в лицо своему преследователю. Левая лопатка вспыхивает слабой болью, когда мой черноволосый собеседник щурится, однако упорно продолжает молчать. Терпеливо и настойчиво ждет от меня ответа, показывая всем свои видом, что не сдвинется с места, пока я не заговорю.

— Так что, маленькая мятежница? Ты язык проглотила?

Его губы дрожат в слабой усмешке. Я прикусываю кончик языка, чтобы не сболтнуть лишнего, пока его черные глаза прожигают меня насквозь, лишая решимости. Уголки его губ подрагивают в расползающейся на лице улыбке, когда он склоняет голову чуть ниже, побуждая меня оторвать одну руку, лежавшую на ноге. Я двигаюсь так медленно, будто бы он снова призрак из моего сна. Будто бы одно неловкое движение и он просто пропадет. Кончики пальцев колит от желания прикоснуться к его лицу. Совсем немного, совсем на чуть-чуть. Просто чтобы ощутить мягкость кожи или волос. И это желание пугает меня даже больше, чем все прошедшее за последние дни.

— Александр, — его имя срывается еле слышимым шепотом само собой.

— Я не знал, чего тебе взять, поэтому взял всего понемногу. Немного варенной рыбы, овощей. Даже удалось немного фруктов захватить.

Я вздрагиваю, когда слышу голос в стороне. Стремительно оборачиваюсь и натыкаюсь взглядом на приближающегося и довольного Мишу, который несет в руках тарелку и кружку. А после так же быстро возвращаю глаза обратно, вот только Александра уже нет. Испарился? Или это все моя разыгравшаяся фантазия? Черт его знает. Но это все слишком. Я замерла, наверное, в слишком странной позе — с протянутой рукой, которая медленно опускается вниз.

— Что за взгляд такой напуганный? Ты что, увидела призрака?

— Нет, — отмахиваюсь я, цепляясь взглядом на опущенную на колено руку. — Просто устала. Меня немного укачало, — мне требуется ненадолго прикрыть глаза, чтобы сбросить с себя невидимый морок, и тут же вернуть своё внимание на Мишу. — Только не говори, что вы специально выбирали дорогу похуже. Это чтобы я не расслаблялась?

Его губы трогает усмешка. Он отрицательно качает головой, неспешно и аккуратно опуская около моих ног тарелку с едой и воткнутую туда вилку. Мне приходится принять более удобную позу, чтобы не завалиться на спину. Подхватив миску с едой одной рукой, второй хватаюсь за вилку, проводя зубчиками по вареной рыбе. Эти чёрные глаза были столь же пленительны, сколько были опасными. Сердце глухо ухает и проваливается куда-то в желудок. Есть же люди, на которых достаточно просто посмотреть и ты уже понимаешь, что хорошего от них ждать не стоит. И дело даже не в высокомерии или устрашающей внешности — атмосфера вокруг таких людей говорит сама за себя.

Я жую, но не чувствую вкуса — лишь то, как мясо рыбы разваливается, проскакивает в горло. Страх вперемешку с желанием подойти, прикоснуться. Обхватить его лицо ладонями, чтобы снова заглянуть в черноту его глаз, а потом спешно отойти, вытирая руки о брюки, избавляясь таким образом от тепла его кожи на ладонях.

— А я надеялся, что у меня получиться поднять тебе настроение.

Глава 2

Селена

Звон колокольчиков режет слух. Прижимаюсь спиной к гладкому белому мрамору стены, пока слух концентрируется на отдельных звуках, выискивая конкретный. Я делаю шаг в сторону угла, шурша подолом платья и шлепая босыми ногами по нагретому камню. Пальцы отрываются от стен, описывая в воздухе какой-то замысловатый символ, движение, и в сознание тут же бьет магия — она слегка колется, кусается за ребра, тянет немного назад. Кончики пальцев горят от прилива магии к ним. Я выскакиваю из-за угла, ведя рукой ближе к себе, словно обхватываю невидимую для глаз ниточку и тяну, тяну, тяну.

Колокольчики в косичках тихо звенят, выдавая моё местоположение ещё задолго до того, как шальная мысль приходит в голову. Мой план заранее был провальным, но… всегда приятно немного «пошалить», особенно в моём возрасте.

Вода из фонтана рядом оживает, повинуясь моим желаниям, и тонкой струйкой поднимается вверх, подобно ядовитой змее. Она уже готова накинуться на мужчину в темном плаще, слезающего с такого же чёрного жеребца. И, естественно, я чувствую её зов. Спускаю поводья своего контроля, позволяя воде кинуться вперёд. Вот только незадача — мужчина, даже не оборачиваясь, лениво ведет пальцами. На мою «водную змейку» тут же накидывается другой противник. Теневая лошадь придавливает её к земле, издавая громкое ржание, пока под копытами змея распадается в капли.

— Неплохо, — тихо выдыхает мужчина, проводя ладонью без перчатки по чёрной гриве лошади. — Не хватает только концентрации. Или ты просто баловалась?

Он поворачивает голову в мою стороны, и я просто не могу сдержать шаловливой улыбки. Губы сами собой тянутся в ней, когда темные глаза пересекаются с моими. Я закладываю руки за спиной, делая пару неспешным шагов, перекатываясь с пятки на носки.

— Ты обещал писать мне. А это — должно было служить наказанием тебе за ложь, — честно признаюсь я, поджимая губы и пытаясь всеми силами избавиться от хорошего настроения в голосе и блеске в глазах.

Мужчина тихо смеётся, щелкая застежкой плаща и закидывая его поперек седла. Он учтиво передает поводья подбежавшему к нему мальчишке, а потом уводит обе руки в сторону, обращая свой взор на меня. Для меня это как позывной. Я не могу сдержать широкую улыбку и тут же подрываюсь с места. Колокольчики звенят в моих волосах от каждого движения, сопровождая своими аккомпанементами шлепанье босых ног. Руки обвивают шею мужчины, пока его подхватывают мое тело и легко поднимают над землей, немного кружа вокруг своей оси. С губ рвётся смех, разрезающий полуденную тишину Садов.

Ноги снова возвращаются на землю, а руки соскальзывают вниз, пока он аккуратно опускает меня. Его тёмные глаза сияют так ярко и невероятно — от разделенной со мной радости встречи, от обычного счастья. Губы тянутся в улыбке, и даже тень усталости от поездки пропадает с его лица.

— Прости, у меня было слишком много дел, с которыми мне хотелось побыстрее разделаться, чтобы оказаться здесь, — на выдохе произносит он, смеряя меня взглядом из-под прищура своих глаз. — Я слышал, что ты тоже времени зря не теряла. Уже приехала из Дома Воды? Пойдем, пройдемся. Только найдем твою обувь. Не хочу получить долгий выговор от твоих служанок.

Я быстро киваю, тут же метнувшись за стену, из которой минутами ранее «выпрыгнула» подобно игривой кошке. Глаза быстро находят скромные туфельки на плоской подошве, в которые я моментально скольжу ногами, натягивая пятку уже на ходу и придерживаясь рукой о стену. Король упорно занимался моим образованием, и за явные успехи решил устроить мне маленькие каникулы, разрешив на две недели вернуться домой. Пройтись по продуваемому всеми ветрами пляжу, по родным коридорам дворца. Больше всего я, конечно, радовалась времени, которое могу провести с семьей.

— Не торопись, — бархатный смех заглушает звон колокольчиков около моих ушей, когда его взгляд цепляется за меня, подбирающую подол платья и в быстром шаге равняющейся с ним на дорожке Сада. — Как дела дома? Слышал, что ты теперь старшая сестра. Могу поздравить с этим? Привилегий у младших, конечно, больше, но… скоро ты сама узнаешь о «теплых» сестринско-братских отношениях во всей красе.

— Пока я не закончу учебу здесь, а это ещё практически три года, вряд ли часто смогу видеться со своим братом, — я пожимаю плечами, переплетая пальцы перед собой и опуская на них взгляд. — Так что вряд ли у меня с ним будут такие отношения, как у тебя с твоими братьями. Вы же, кажется, вообще не расставались в детстве?

— Упаси Святые, чтобы у тебя были такие же отношения, — мужчина чуть запрокидывает голову назад и смеётся. — Сомневаюсь, что ты выдержишь тренировки и бои за последний кусочек печенья. Знаешь же. «В большой семье…», — уголки его губ растягиваются в широкой улыбке, пока он чуть щурит глаза, скользя по распускающимся цветам вокруг. — Только не спрашивай меня о работе, умоляю. За две недели я по горло сыт играми политиков. Не случайно же говорят, что политика — это игра притворства и хитрого ума. Полагаю, что моя хитрость во мне закончилась.

— Оу, — я выдыхаю, задумчиво поджимая губы.

Мне приходится ускорить шаг, чтобы обогнать идущего рядом со мной мужчину. Разворачиваюсь на пятках туфель и иду теперь спиной вперёд, пока щурюсь от яркого солнца, бьющего прямо по глазам.

— Что насчет того, чтобы съесть чего-нибудь вкусного? Я ещё не обедала, а ты, наверняка, ужасно голоден после дороги.

— О да, я бы съел сейчас чего-нибудь не сладкого и горячего, — мужчина замирает, заставляя остановиться и меня. — Пойдем, принцесса.

Он поддается вперёд, мягко обхватывая моё запястье рукой, и тянет на себя, заставив колокольчики жалобно звякнуть.

Я стараюсь не теряться во времени. Пусть карету уже так не трясло, а остановки стали продолжительнее, спать мне всё равно удавалось только урывками. Сны выходили тревожными и какими-то неполноценными, слишком короткими, чтобы вытянуть из них хоть крупицу нужной мне информации. Неизменным оставалось только то, что стоило мне только выйти за пределы кареты, как рядом тут же возникал Миша. Счастливый, улыбающийся и сияющий, как начищенный сервиз в шифоньере. Однако расстояние сокращать он не спешил. Завидев меня он первым делом привлекал внимание взмахом руки и лишь потом начинал неспешно приближаться, останавливаясь лишь в паре шагов.

Например, как сейчас.

В слегка прохладном воздухе чувствуется признаки наступающей весны и тепла. Я опираюсь спиной о закрытую дверцу кареты, внимательно наблюдая за жужжащим ульем разноцветных камзолов. Миша неустанно вьется рядом, своим нахождением пресекая не только мои попытки к побегу, но даже к сбору информации. На каждой остановке я пыталась всматриваться в проходящие мимо силуэты, вертела головой по лагерю, в надежде — если не узнать, то хотя бы увидеть — где Элиот. К моему разочарованию, желаемого я так и не получила. Продумать побег?

Взгляд задерживается на черных камзолах, стоящих в отдалении от других магов, которые переносят какие-то вещи, запрягают лошадей или сворачивают брезенты. Мы с Мишей уже прошлись, и теперь лагерь собирается двигаться дальше. Это последняя остановка.

Я поджимаю губу и чуть щурю глаза, пока желудок неприятно сворачивается. Далеко убежать не получится. В лучшем случае просто поймают и вернут обратно, в худшем — свяжут по рукам и ногам, и тогда я лишусь любых возможных прогулок. Глаза самопроизвольно опускаются на ладони. Без хитрости, магии и союзников испытывать судьбу смысла не имеет. Втянуть голову в шею и примириться? Пожалуй, сейчас для меня это единственный правильный выход.

— Что это за люди? — пересекаюсь взглядом с зелеными глазами Миши и указываю подбородком на мужчин и женщин в чёрных камзолах, которые мерно прохаживаются то тут, то там. Их не так много, как пестрых камзолов, от которых уже рябит в глазах, и от этого они вызывают ещё больший интерес. — Ты тоже носишь такой цвет. Вы что, секта какая-то?

— Проявление интереса — первый признак того, что тебе намного лучше, — уголки губ Миши подрагивают, когда он поднимает на меня глаза, а потом вновь отводит их в сторону чёрных камзолов. — Они одни из немногих, кто не подвластен Госпоже, а полностью подчиняется приказам Суверенного. Они имеют доступ к нему. Стоят намного ближе других. Это те, кому Суверенный доверяет свою жизнь безоговорочно.

— Полностью подчиняются Суверенному? А он подчиняется Рураль, так в чём смысл этой мнимой свободы?

Миша медленно пожимает плечами, чуть сощурив глаза.

— Ты думаешь она сделала бы что-то просто так? Мнимая свобода, чтобы показать её «милосердие». Мы должны быть благодарны и за это.

— Ты, я смотрю, не сильно благодарен.

Губы Миши дергаются в какой-то грустной и отстраненной улыбке. Тему эту он продолжать не намерен.

— Это не секта, Сел. Здесь, в Рэддхеме, мы называем их Легион. Нас называют Легион. Основанный практически одновременно с самим Рэддхемом, он, как и Сады, стал символом объединения всех домов под началом чего-то нового. Ежегодно туда может пройти отбор каждый. Член дома воздуха, огня, земли. И даже обычный человек. Они не всегда выполняют боевые задачи. По большей части, на поле битвы они не выходят совсем, хотя в боевых навыках не уступают другим. Некогда Легион был гораздо больше, сейчас же включает в себя не больше пятидесяти человек. Возможно, это единственный оплот прошлого Рэдххема, к которому наша Госпожа не прикоснулась.

Не только чёрный цвет костюмов выделяет этих людей. Они живые. В их движениях нет выточенной механизированности. Они улыбаются друг другу, иногда с их стороны слышится смех или громкие разговоры. А ещё они всегда смотрят на меня, стоит мне пройти где-то мимо. Оборачиваются, затихают, а потом склоняются друг к другу, чтобы что-то зашептать или просто обменивались долгими взглядами.

— «Нас называют». Ты тоже часть Легиона?

Взгляд стремительно находит лицо рядом стоящего Мишу, который виновато прикрывает глаза, склоняя голову так, что каштановые волосы практически полностью закрываю его лицо. Он не тот человек, которого я знала прошедшие шесть лет — и, пожалуй, эта мысль самая болезненная. Не предательство, не сокрытие тайн, а ложь. Я видела в нём друга, который когда-то помог мне освоиться. Я видела в нём очаровательного бариста, который каждый утро сиял, словно начищенная до блеска кофе-машина. В какие-то моменты моей жизни, я видела в нём опору и единственного человека, благодаря которому не сошла с ума. Мне смутно представлялся в его руках меч, а не стаканчик с кофе.

— Элиот и Агата никогда не упоминали о Легионе. Как и… другие.

— Возможно, не видели в нас опасности. Или просто не хотели, чтобы опасность видела ты. Я не могу залезть в голову к твоим новым друзьям и прочитать все их замысли. Этим уже буду заниматься не я.

Неприятный липкий холод кусает где-то в позвонках, пока я отвожу плечи назад и выпрямляюсь, стараясь не думать о том, что может случиться с Элиотом. Его будут пытать? Или убьют? Или его ждёт что-то хуже этого? Пальцы непроизвольно стискиваются на ткани камзола — я уже не смотрю на Мишу, фокусируясь куда-то за него и утопая в собственных мыслях. С каждым днём, проведенным здесь, я отчетливо чувствовала привязанность к этому месту. Было ли дело во всплывающих воспоминаниях, связанных с этим миром, или всё моё нутро пропитывается любовью к Рэддхему?

— Уже прошло так много времени здесь, — я заламываю пальцы до едва слышимого хруста в суставах. — Практически… три месяца? Хочется вернуться обратно. Туда, где нет проблем с магией и злобными стервами, захватывающими власть. Но вместе с этим, мне кажется, что если я уйду, то потеряю нечто более важное.

Миша выдыхает так, словно за всё время моего короткого монолога удерживал в легких воздух. Я перевожу взгляд, скользя глазами по его лицу. Этот тот же Нефлянов: его обеспокоенные зеленые глаза, растрепанные каштановые волосы. Даже те самые родинки. Он знаком мне, но в тоже время — чужой. И поэтому, когда он делает шаг ко мне в надежде подарить ободряющие объятия или прикосновения, я резво отстраняюсь от кареты в противоположную от Миши сторону. Не из-за того, что он мне противен или что-то в этом духе. Я боюсь. Я боюсь человека, который когда-то показал мне жизнь.

Ловлю секундное замешательство в его глазах, однако до него мгновенно доходит смысл сложившейся ситуации. Я вижу это по его растерянному взгляду и неловкому шагу в сторону. Мы только что разговаривали, как старые друзья, что знали друг друга не один десяток лет, но это чувство, родившееся относительно недавно, отличается от дружеского. Миша оказался совершенно иным человеком, каким я его знала. Он часть Легиона.

— Извини, я… я, наверное, поторопился, — откашливается Нефлянов, заложив руки за спину и уставившись куда-то перед собой. — Мы скоро двинемся в путь. Суверенный поедет раньше остальных. Ему необходимо самому удостовериться в том, что во Дворце всё готово. Он попросил меня передать тебе, что был бы рад видеть тебя у себя. Это не обязательно и без принуждения, так что, если ты не хочешь… может просто не идти. Суверенный не настаивал.

— Нет, — неожиданно и резко даже для самой себя протягиваю я. — Нет, я пойду. В конце концов, может мне и не стоит его бояться?

— А стоило бы… — тихо проговаривает Миша, как-то загадочно щуря глаза и покорно отступая в сторону большого и тёмного шатра.

За всё время нахождения здесь, я всячески стараюсь обходить этот шатер. Настораживает не столько перспектива оказаться за границей плотной чёрной ткани — скорее пугает ещё одна встреча с Александром. Каждое наше столкновение, пусть было их немного, отдается во мне странным необъяснимым ощущением, от которого холоднеет в кончиках пальцев. Мурашки бегут по позвонкам, зарываясь в затылок, и я столбенею, не в силах пошевелиться. Очарованная или зачарованная?

Вот именно это вызывает мне страх. Растерянность, возникающая при пересечении с его глазами, практически сводит с ума! Я не знаю, куда себя деть и где мне хочется оказаться — поближе к нему или, наоборот, как можно дальше.

Переплетаю пальцы между собой, пытаясь отвлечься от навязчивых мыслей. Левая лопатка саднит под тканью одежды. И чем ближе я подступаю к шатру, тем болезненнее становятся ощущения; тем быстрее пропадает вспыхнувшая несколькими секундами ранее решимость. Миша, идущий впереди, замедляет шаг, коротким кивком здороваясь с людьми в чёрных камзолах — они отвечают ему, провожая меня долгим взглядом.

— Миша, — мои пальцы расцепляются, когда я тяну их к камзолу Нефлянова и цепляюсь за край одежды, желая замедлить его, — скажи, мне стоит ожидать от тебе ещё темных секретов?

Он не отвечает, и это молчание тяжелым комом опускается между нами. Миша продолжает идти вперёд, провоцируя и меня тоже следовать за ним в полном молчании. Двое мужчин на входе переглядываются с Мишей, расступаются в стороны, и тогда он тоже останавливается, наконец, поворачиваясь ко мне лицом. Он делает мягкий шаг в сторону, и я, неосознанно, тянуть к его руке, тут же отдергивая себя. Я ищу у него защиты.

— Я не пойду с тобой туда, Сел, — качает головой Нефлянов, подхватывая край темного полога шатра. — Тебе придется самой справляться со злым огнедышащим драконом, — Миша слегка подталкивает меня в спину, вызывая на губах внезапный проблеск улыбки.

— А огонь из пасти обещаешь?

— Огонь — нет. А вот злобный оскал точно, — заговорщицки подмигивает он, кивком головы указывая мне на открывшийся коридор. — Морально я с тобой. Но, Сел, послушай мой совет. Постарайся не зубоскалить. Не демонстрируй свой характер. И не забывай про уважительное обращение. Не хочу потом получать по шее от начальства.

— Ладно-ладно. Я поняла, но только не заставляй меня произносить это при тебе.

Миша одобрительно кивает. Мне приходится поджать губы всего на долю секунды, чтобы перевести дыхание и сделать решающий шаг вперёд.

Стоит только черному полотно опуститься за моей фигурой, как боль, до этого не дающая покоя, покидает меня. Словно её и не было, я чувствую небывалую легкость в теле. И всё волнение, и весь этот страх остается где-то там, на улице. Я делаю шаг в глубину шатра, вытягивая голову вперед, и с интересом рассматриваю внутреннее убранство. Большая часть вещей, конечно, уже упакована и готова к отправлению в путь. Но я глубоко сомневаюсь, что он возит с собой весь свой гардероб, картинную галерею или книжный стеллаж. Тут всё было столь скромно, что впору бы задуматься — а точно ли здесь обитает бывший Король?

Внутри лишь стол, пара стульев. Трепыхается пламя от свечи, вокруг пара чашек и даже чайник. В тройном канделябре стоит ещё парочка свечей, но от них уже ввысь поднимается лишь струйка дыма. Сложенные аккуратной стопочкой бумаги лежат на самом краю стола, вначале даже не притянувшие мой взгляд.

— Если ты пришла поговорить, а не из любопытства… — голос заставляет вздрогнуть, но стойко остаться стоять на месте. — Может, хочешь чай? Восточная часть славится своим чаем, тебе должно понравиться.

Я поджимаю губы, пока глаза перебегают со стола на обладателя голоса. Я убеждаю себя и всех вокруг, что пришла сюда ради разговора, хотя дело в обычном любопытстве. Делаю шаг вперёд, чуть вскидывая голову, и неспешно разворачиваюсь на пятках сапог, чтобы оглядеться вокруг. Есть тут… кое-что ещё. По загривку бегут мурашки, ладони ощутимо покрываются потом, а внутри всё нервно подрагивает и проваливается куда-то в самый низ. Словно прыгаешь с какой-то бешеной высоты.

И мой взгляд практически тут же находит причину такой защитной реакции. Тени. В помещении, освещенной лишь одной свечой, тени по углам ведут себя как-то странно и они будто бы… гораздо темнее и гуще, чем должны быть изначально. Они клубятся, как что-то живое. Поднимаются вверх. А потом растекаются по полу, лишь немного выходя из своего убежища, после чего уползают обратно. Становятся то еле видимыми, то такими густыми, что в шатре становится ощутимо темно. Словно только и ждут звучного «фас».

— Мои люди очень ответственно относятся к любым задачам, которые я ставлю перед ними. Даже если это просто заваривание чая, — голос совсем рядом, прямо за моей спиной, и я замираю, уставившись в черноту теней перед собой. — Завораживают, правда? Магия может быть… пленительной, — я чувствую дыхание, коснувшееся волос.

Краем глаза замечаю движение слева от себя и инстинктивно поворачиваю на это движение голову, тут же натыкаясь взглядом на чёрный камзол с золотом застежек, пуговиц и брошью с изображением луны и солнца. Даже в поглощающей всё темноте можно оценить искусную работу на кафтане. Различить вышивку и стежки, а не только украшения. Взгляд медленно мажет по рукавам, мягко обводит тонкие бледные пальцы, сжимающие тонкую ручку фарфоровой чашки. Он подносит её к своим губам и делает неспешный глоток. Прикрывает глаза, будто бы и правда какой-нибудь ценитель чая.

— Я совершенно не разбираюсь в чае, — шепчу я, не в силах отвести взгляда от его лица.

От моих слов уголки его губ дёргаются в улыбке. Он отводит чашку, задумчиво обводя глазами пространство перед нами.

— Ты можешь прикоснуться к ним. Они не кусаются.

— Меня предупреждали об огнедышащем драконе.

Его плечи вздрагивают, и я тут же цепляюсь взглядом за растянувшими в улыбке губами. Слух ловит слетевший с его губ смешок. Глаза Александра теперь обращаются не к теням, а ко мне. Мои слова показались ему смешными или глупыми? Как мне трактовать этот смешок? Я прикусываю щёку изнутри, не в силах отвести взгляда от черноты его глаз. Он кивком головы указывает мне куда-то вперёд, и я, словно околдованная, следую за ним.

Делаю шаг в сторону клубящихся теней, протягивая к ним руку.

Когда я попала в Подземный город, мой организм впервые ощутил такой шквал магии, что не мог с ним справиться. Тогда колдовали десятки магов. Сейчас же меня окружает только магия Александра. И всё равно, совсем как тогда, легкое головокружение тут же накрывает голову будто бы пелериной.

Я поднимаю руку, протягивая её к тьме. Пальцы обжигает едва ощутимым холодом. Неосознанно делаю ещё один шаг вперёд, но пальцы так и не ощущают физическую оболочку манящей тьмы. Она расступается передо мной, словно стайка мелких, испуганный рыбок. Я делаю ещё один шаг, пытаясь ухватиться за неё пальцами, и, кажется, страх начинает рассеиваться, пока Александр стоит за спиной и наблюдает за этой картиной. И по мере того, насколько глубже я прохожу во тьму, она медленно окружает меня со всех сторон, смыкаясь за спиной.

Я всматриваюсь в живую темноту, не сразу замечая, что где-то там вспыхивает парочка золотистых точек, приближаясь и становясь ещё более отчетливыми. Не в силах отдернуть ладонь, я замираю в неудобной позе, цепляясь взглядом за золотом формирующихся глаз. Живая тень начинает обретать форму. Вытягивается морда, шея. Формируется тело, тонкие и сильные ноги, хвост. Передо мной вырастает лошадь — уже знакомая мне.

Эклипс.

И ладно бы она была одна. Тьма стекается из самых разных уголков, прямо через вход, обретая форму лошадей. Они окружают нас, ступая и загоняя в ловушку. Я мотаю головой из стороны в сторону. Лошади отфыркиваются, бьют копытами по полу.

И они явно не рады моему присутствию.

Глава 3

Александр

Шум ярмарки оглушал и дезориентировал — в отличие от старших братьев, я не любил подобных сборищ. Пришлось распрощаться с дорогой и приятной телу одеждой, сменив её на обычную серую хлопковую рубашку и тёмные штаны из колючей ткани. Уж не знаю, где служанки такое достали.

Было поразительно многолюдно. С дикими воплями носились дети, даже не подозревавшие, что перед ними стоят два младших Принца. Я сжимал руку брата, поднимая на него полные удивления глаза. Старшие из нас походили на мать, в то время как мы с Калассом больше напоминали отца. Чёрные волосы, чёрные глаза, бледная кожа с россыпью родинок. Мама всегда сравнивала их со звёздами. Брат улыбнулся мне, крепче обхватывая мою руку. Конечно же, я послушно следовал за ним.

Тогда мне только-только исполнилось шесть. В начале лета брату пришла мысль сбежать на праздник, прихватив и меня в качестве компаньона. Старшим приходилось сидеть за длинным банкетным столом, а мы были слишком малы, чтобы нас обременяли балами и бесконечно длинными праздничными ужинами.

Обычно я сидел со старыми, засыпавшими прямо посредине своих вышивок няньками. В этот раз всё было по-другому: Каласс бесшумной тенью прокрался в мою комнату, хитро поблёскивая чёрными глазками. Весь Рэддхем праздновал конец весны и начало лета, отдавая почести огненному народу. Конечно, мне тоже хотелось повеселиться. Сейчас я уже мало что помню из того дня, но один-единственный отрывок, словно какая-то панацея, преследует меня до сих пор.

Помню, как брат купил мне сладкую карамель на палочке в форме птицы. Помню магов огня, устроивших настоящее шоу. Они пропускали огонь между пальцев, будто тот был игрушечным; подкидывали его, превращали в животных, разрезавших жаром воздух, но никого при этом не обжигавших. Огонь в их руках был словно жидким, вот так просто меняя свою форму. Я был настолько заворожён этим зрелищем, что не мог оторвать взгляда. Это была настоящая, во всей её красе магия — мои детские уши улавливали ласковое потрескивание, пока брат, сжимая мою ладонь, тащил меня дальше.

Но не сладости и не магические представления так отпечатались в памяти.

Старая гадалка.

Да, на таких ярмарках гадалок было пруд пруди. И все они убеждали, что ты будешь богатым, и дети родятся здоровыми, и жена станет безмерно любить… Но эта гадалка была настоящей — я почувствовал её силу, когда тонкие морщинистые пальцы крепко схватили моё запястье. О, вцепилась она так, что, попробуй я отдёрнуть руку, кисть осталась бы в её когтистой, чем-то похожей на куриную, лапке. В диком страхе я глядел то на неё, то на удаляющуюся спину брата.

Прежде чем отпустить, старуха сказала: «Начиная с завтрашнего дня, Принц, твоя жизнь изменится. Перевернётся с ног на голову из-за морской девчонки». Я хотел расспросить ведьму, узнать подробности, но вспомнивший обо мне брат схватил меня за ладонь и увёл от неё подальше. А она до последнего не отрывала от меня глаз.

Я с ужасом ждал наступления следующего дня. Но ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю, ни даже через месяц, ничего не произошло. Лишь спустя двенадцать лет я узнал, что в тот день родилась она.

Пускай я и не запомнил её рождения, мама и папа часто рассказывали о знаменательной поездке в Морской Дворец. Помню её ещё малышкой: тогда она носила миниатюрные платьица и озорной юлой кружила у ног не находящих себе места родителей. Помню её и подростком, когда она сбегала с уроков, чтобы посидеть в библиотеке и почитать глупые, рекомендуемые служанками романы. А вот познакомились мы далеко не сразу.

Спустя двенадцать лет я понял, о чём говорила та старая колдунья. «Твоя жизнь перевернётся с ног на голову».

Перевернулась ли моя жизнь?

Да.

Смотря на неё сейчас, столь сильно отличающуюся от известной мне Селены, я вспоминаю всё это с какой-то неведомой мне грустью. Связанные друг с другом события прошлого, какие-то мелкие, незначительные вещи, имеющие к ней отношение — всё это отдаются внутри меня осязаемым теплом. И пусть её воспоминания повредились, как и изменилось поведение, в каких-то неосознанных движениях я узнаю ту Селеной, с которой когда-то был знаком.

В любопытстве, потому что несмотря на неизвестную ей тьму, она всё равно тянет к ней руки, желая ухватиться. Ступает вперёд, пусть где-то в глубине души ей, должно быть, страшно. Она доверчиво двигается, не сразу обращая внимание, что тьма откликается на её зов — не совру, что это я её подначил. Она окружает её, совсем как хищник окружает свою жертву. Когда-то её компанию навязали, припасли в невесты. Если бы у меня был бы шанс вернуться в прошлое — я бы не стал ничего менять. Возможно, исправил бы какие-нибудь свои ошибки, желая выкрасть себе как можно больше времени наедине с ней, но менять ничего не стал.

Уперевшись бёдрами в край стола, я продолжаю наблюдать за тем, как Эклипс обходит её, бесшумно бьёт копытами по полу и фырчит. Наступает на Селену, окружает её всей своей оравой и оттесняет к стороне. Селена отступает назад, приближаясь ко мне, пока мои губы трогает улыбка.

Нет, Эклипс не нападет — я знаю. Состоящая из чистой тьмы, она воплощает в себе все мои грехи, весь мой гнев, который мне удалось усмирить. Не способная найти места в моей душе, она стала частью меня. Всё равно что рукой или ногой. А так как в своё время, по своей дурости, Селена решила заманить меня в ловушку в угоду своим планам, частичка меня всегда присутствует в ней, а её частичка — во мне. И пускай моя старая подруга трусливо поджимает хвост, всё, на что способна эта лошадь сейчас, просто навеять в её голове немного страха.

Мне приходится отставить чашку на стол, отодвинув её подальше, чтобы случайным взмахом руки не задеть её. А ведь Селена могла не приходить ко мне — я и не настаивал на её обязательном присутствии. Но она здесь. И пусть ей страшно, и пусть она испытывает ужас, но она здесь, несмотря на переполняющую её гамму чувств. О, я ощущаю каждое из них: всплеск радости, томительную тоску, разочарование, обжигающий гнев и волны страха. Это столь необычно — ощущать такую Селену. Пугливую, любопытную.

Она вытягивает перед собой руки, пока я неотрывно наблюдаю за этой картиной. Склоняю голову в сторону, чтобы пересечься с множеством золотистых глаз Эклипс. Раньше Эклипс никогда не страшила её — Селена частенько любила дразнить её, шутить и проверять теневое тело на прочность. Сейчас же она боится даже прикоснуться к ней. Глубоко вздыхает и задерживает дыхание, не сводя с Эклипс долгого взгляда. Она хочет коснуться, но страх перевешивает.

Лошадь фырчит, скалится и глаза у неё загораются ещё ярче, и Селена резко дергается назад, большими шагами пытаясь увеличить расстояние между собой и Эклипс, совсем позабыв о моё нахождение где-то в радиусе пары шагов. Вот только я никуда не двигаюсь, продолжая улыбаться.

Селена останавливается в каких-то незначительных шагах передо мной, и моя рука поднимается сама собой, останавливаясь где-то с левой стороны её спины. Связь порождает желание прикоснуться. К коже, волосам, ощутить тепло и дыхание, биение сердца. И это желание сжигает изнутри. Сопротивляться ему бессмысленно. Кончики пальцев касаются выбившихся из косы белых волос, мягким движением наматывая прядь на палец. Сам не замечаю, как задерживаю дыхание. Не могу отвести взгляда от стянутых в косу прядей. Кожу на пальцах обжигает раскаленным железом, и я отдергиваю руку к себе, заставляя намотанную прядь мягко соскользнуть.

— Эклипс тебя не тронет.

Будучи слишком напряженной от страха, Селена практически взвизгивает от моего голоса. И я морщусь — но не столько от оглушительного крика, сколько от волны эмоций, прокатившейся по телу. Наверное, умей я читать мысли, услышал бы все ругательства, проносящихся у неё в голове. Однако, для подобного вывода достаточно просто взглянуть в серые глаза. Я замираю на секунду, смотря на неё сверху вниз, наверное, слишком долго.

— Она дружелюбнее, чем кажется, — найдя в себе силы, я отхожу от неё к другому краю стола, где стоит чайник и ещё пара чашек. — По крайней мере, точно тебя не лягнет. Удивительно, но у Эклипс нет проблем с неоправданной агрессией. Чай?

Я поднимаю глаза на Селену, всё ещё нервно оглядывающуюся в единое целое Эклипс. Она коротко кивает. Слегка наклоняя, приподнимаю чайник за витиеватую ручку, при этом краем глаза не переставая наблюдать за своей гостьей. Других лошадей уже нет — Эклипс осталась в единственном экземпляре, дабы больше не пугать Селену. Фарфор чашки тихо звенит, когда я наливаю кирпично-красную жидкость, пар от которой тут же начинает кружиться над чашкой. Подлив чая и себе, отхожу в сторону от стола, чтобы Селена могла спокойно подобраться к напитку.

Она неспешно приближается и обхватывает белый фарфор чашки резким и неаккуратным движением, из-за чего тут же шикает от обжигающего пальцы кипятка. Мне приходится отвернуться, чтобы скрыть в полумраке шатра очередную улыбку. Она всё забыла — всё. Потому что даже чашку держит неправильно и неловко, грозясь уронить её на пол. Затем шумно прихлебывает, и этот звук режет по ушам. Я упираюсь ладонью в спинку стула, возвращая взгляд к ней. Пуская я и помню, что в некоторых периодах своей жизни Селена могла быть отъявленной бунтаркой, но она редко когда позволяла себе сгорбиться или проявить излишнюю фамильярность. И она раньше уж точно… так не делала.

— Я позвал тебя поговорить не только о твоём дальнейшем пребывании во Дворце, — нарушаю повисшую между нами тишину первым, обходя стул. А после опускаюсь на него, за всё время так и не отведя взгляда от Селены, что неловко отрывается от чашки. — Как тебе чай?

— Недостаточно сладкий. Я бы добавила сахара.

— Сладкий чай — хуже яда, Селена, — задумчиво качаю головой и поджимаю губы. Рука легонько отводит чай в сторону — вихрь из тьмы подхватывает фарфор и мягко опускает на стол. — Понимая, что у тебя практически не осталось воспоминаний, я решил взять на себя часть ответственности. Если ты не против, — Селена нерешительно кивает и, кажется, уже так не дрожит. — Сомневаюсь, что ты помнишь что-то стоящее про Дворец Рэддхема. Поэтому проведу для тебя краткий экскурс, чтобы не было долгих взглядом и лишнего любопытства.

Мне всё равно приходится подступить к столу. Селена чуть отходит в сторону, и какой бы горечью это не отдается внутри, я всеми силами делаю вид, что интересует меня исключительно верхний ящик стола, откуда пальцы подцепляют небольшой сверток и раскрывают перед собой. Один край приходится прижать чашкой, второй придержать рукой. Это карта. Возможно, мне не следует показывать ей такую вещицу, но то, что происходит в стенах моего шатра, остается здесь навсегда. Я поднимаю взгляд на осторожно поступившую Селену, на её глаза, скользнувшие по очеркам карты. Она никогда не была глупой, так что не сомневаюсь, что она решит воспользоваться этим шансом.

— Дворец состоит из пяти корпусов. Северный, Восточный, Южный и Западный окружают Центральный корпус. Между ними располагаются Сады, через которые не все смогут пройти. Первые четыре доступны для посещения всех гостей. В Центральный есть доступ только у королевской семьи и… особенно приближенных к ним людям. По привычке, Центральный корпус мы просто называем Старым Дворцом. Остальной — Новым. Всё просто, — оставив пальцы на краю карты, я отступаю в сторону, подпускаю Селену чуть ближе, старающуюся сохранять со мной дистанцию.

Она оставляет свою чашку на краю стола, медленно и опасливо подступая, словно ждет от меня какого-то подвоха. Как будто я сейчас её схвачу, закую в наручники и оттащу в темную и сырую тюрьму. Я поджимаю губы, отводя глаза в сторону, пока Селена с интересом изучает карту дворца.

— Новый Дворец относится к парадной части. Там проводятся балы, аудиенции, слушания, собираются советы. В общем, вся шумная суета, по большей части, проходит именно там. Старый дворец — жилой. Он небольшой — по сравнению с Новым — и заплутать там тяжело. Из Старого дворца практически невозможно сбежать, равно как и пройти через Сады без последствий. Но не переживай, с тобой останется уже хорошо знакомый тебе… Миша. Он может проходить через Сады, но если ты задумаешь побег, вряд ли станет на твою сторону.

Я резко отрываю руку от края карты, заставляя её зашуршать и завернуться, скрыв от Селены Дворец Рэддхема. Она медленно моргает, кажется, обдумывая всё то, что я только что сказал. Святые, мне кажется, что я слышу, как шестеренки в ее голове начинают шевелиться. Она задумчиво поджимает губы и качает головой. А ведь у неё, наверное, столько вопросов, на которые она и не нашла ответы. И пусть понять «новую» Селену достаточно тяжело, но всё моё нутро тянется к ней. От её волнения густеет пространство. Селена ничего не помнит: ни меня, ни саму себя, совершенно ничего. И осознание этого больно режет по ребрам.

— Вместе с тобой ещё будет и Эклипс.

И вдруг лицо Селены искажается гримасой недовольства — мои губы дергаются в улыбке.

— Такое ощущение, что ты мне угрожаешь, — она выпрямляется, поднимает на меня глаза и чуть щурится.

— Нет. Я не угрожаю тебе, просто предупреждаю. Как ты видишь, Эклипс доставляет особое удовольствие появляться неожиданно, — слова выходят строже и холоднее, чем я рассчитывал.

Рассматривая её сосредоточенное лицо и плотно сжатые губы, понимаю, что никогда больше не смогу прикоснуться к ней, как касался её раньше. Я больше никогда не заслужу её доверия, одобрительного взгляда или тёплой улыбки. Мне не коснуться её пальцев: мимолетно и будто бы случайно. Не прикоснуться к её лицу и волосам. Мог бы я попытаться?

— Ты напряжена. Я позвал тебя не для того, чтобы вселять в тебя сомнения и страх. Лишь хотел рассказать кое-какие организационные моменты. По возможности, ответить на вопросы, — ноги отрываются от пола, и в пару шагов я достигаю стула, неспешно и медленно опускаясь в него.

— Так мне жить там или сидеть взаперти? Может я мало что помню, но кое-что мне всё же известно, — я хмурюсь, но киваю, побуждая Селену не прерывать свой рассказ. — Я ведь необходима ей, да? Зачем? Что ей от меня нужно?

Она так свободно — даже наивно — спрашивает о таком. Словно я сразу же могу дать ей ответ. По взгляду видно, что именно этого она и ждет.

— Королева редко отчитывается передо мной в таких… мелочах, — локти упираются в подлокотники стула, и я переплетаю пальцы перед собой в замок. — Ты же не додумаешься спросить это прямо у неё, маленькая мятежница? Возможно, мне не стоит этого говорить, но всё же дам тебе один совет: будь с ней внимательна. Правильно подбирай слова, эмоции, движения. Да и не только с ней. Со всеми, кто тебя окружает, с кем ты знакома и не знакома, кто вызывает у тебя недоверие. Много кто желает получить расположение Королевы.

— Мне стоит быть осторожной даже с тобой? — её губы едва подрагивают в напряжении, и я тут же впиваюсь в них глазами, желая увидеть улыбку. Но Селена не удостаивает меня ею. — Ты сказал: со всеми, с кем ты знакома. Мы же, в прошлом, неплохо общались.

Мои брови удивленно приподнимаются, пока губы дрожат в усмешке. Я медленно приподнимаюсь с насиженного места и, не сводя с Селены долгого, даже больше изучающего взгляда, медленно обступаю стол, приближаясь к ней. Мне приходится переплести пальцы за спиной, сжать их, дабы сдержать в себе порывы нарушить все правила.

Неплохо общались? Да, если так можно было сказать.

Мне хочется попросить её отойти, закричать — сделать хоть что-нибудь, чтобы она не подпустила меня к себе. Мне хочется, чтобы она убежала, отступила назад.

Убегай. Пожалуйста, убегай.

Селена не слышит моей молчаливой мольбы. Она замирает, словно приросла к одной точке, а я всё иду и иду. Слишком неспешно. Даю ей шанс отойти, скрыться и опомниться.

Но хочу ли я на самом деле, чтобы она ушла?

Я останавливаюсь совсем рядом с ней — стоит сделать шаг в каких-то несчастных сантиметрах, как наши руки могли бы соприкоснуться. Время, проведенное во сне и озере, не забрало её красоты. Пусть волосы посветлели, а глаза из карего стали серыми, но передо мной стоит всё та же Селена. Шесть лет — подумать только. Целых шесть лет она провела в этой тюрьме. И как бы сильно мне не хотелось прикоснуться к ней, я сжимаю пальцы за спиной сильнее, сдерживая этот резкий порыв. Лишь склонюсь чуть ниже, чтобы почувствовать доносящийся запах мороза и мыла. Нити связи натягиваются так сильно, что грозятся лопнуть, неприятной и ноющей болью отдаваясь в спине. И если я чётко осознаю причину, то Селена вряд ли понимает, что сейчас с ней происходит.

Собрав всю свою волю в кулак, я медленно обхожу Селену, пусть это практически физически больно. Кожа на ладонях горит и пылает, так и не получив доступа к её коже. А что будет, если я прикоснусь? Земля покроется трещинами и наружу выберется жидкая лава?

— Спроси что попроще. И может быть, я даже отвечу тебе, — я заглядываю в чашку со своим остывшим чаем и морщусь, сдвигая её в сторону, а после убираю карту в верхний ящик стола. — В любом случае, если у тебя возникнут какие-то проблемы или вопросы, смело говори об этом людям в черных камзолах. Они передадут мне всё, а пока…

— Что станет с Элиотом?

Казалось бы, обычный вопрос. Но почему тогда так неприятно слышать его? Почему я сжимаю зубы с такой силой, что зубы скрипят? Мне не хочется говорить ей из чистого каприза. Просто потому что глухая ревность отдаётся где-то внутри.

— Не стану тебе врать, однако никто не запретит мне недоговаривать правды, — мне достаточно слегка повернуть голову, чтобы краем глаза заметить её бледный силуэт во мраке шатра. — Здесь твоего друга нет, но и место, где он находится, я назвать не могу. Зная тебя, ты же ринешься спасать его из неприятностей, а мне это сейчас не нужно. Так ведь? — она опускает взгляд на носки своих сапог, словно желая избежать со мной зрительного контакта. — Твой друг жив, мятежница. И будет жить. Он не голодает, не болеет. У тебя нет причин для переживаний.

— Нет причин для переживаний? — тихо повторяет за мной Селена. — И всё же меня запрут и лишат возможности увидеться со своим другом. Не очень похоже на милосердие. Скорее на пятизвездочную тюрьму с трехразовым питанием и большой кроватью.

— Про трехразовое питание смелое заявление, — хмыкаю я, поворачиваясь к Селене лицом. — Может мы будем морить тебя голодом? Да и про большую кровать, к слову, тоже. Могу попросить для тебя крошечную каморку, где и для постели места не будет. Тебя бы это порадовало? — уголки моих губ дергаются, когда она резко отрывается от рассматривания пола и поднимает взгляд на меня, как бы проверяя серьезность моих слов. — Тебе не о чём переживать. С тобой всегда будет… Миша.

Я отворачиваюсь, явно более не намеренный отвечать на дальнейшие вопросы, в надежде, что Селена поймет это и уйдет. Но она не уходит. Более того, кажется, она полноправно воспользовалась минутой, когда я не обращал на неё внимание. И стоит только вновь вернуть на неё взгляд, как она уже совсем рядом. И мне бы отшатнуться, поморщиться или разозлиться, чтобы она отошла подальше. Но я лишь удивленно вскидываю брови, когда Селена упирается ладонью в стол, смотря на меня сверху вниз.

— Мне и Мише доверять нельзя? — её вопрос звучит резко и совсем бесцеремонно, заставляя едва ли усмехнуться.

— А после всего случившегося ты доверяешь ему? Я поражаюсь твоей… глупости.

Язык обжигается о яд, что вылился с моего рта. Эти слова звучали намного грубее, чем я планировал, но, кажется, имеют на Селену поразительное влияние. Она не вздрагивает, лишь ответно мне поднимает брови и кривит губы в раздраженной улыбке. Я выдыхаю сквозь плотно сжатые губы и поднимаюсь так медленно, чтобы Селена успела ретироваться с моего пути.

— Ты что, ещё не поняла, что в том мире, где ты была, всё было ложью? И твоя тётушка, и кофейня, и Миша со своими друзьями. Я создал тот мир, Селена. Я сделал так, чтобы ты оказалась именно там, а не где-нибудь ещё. И я могу ручаться — Миша не тот, за кого себя выдает.

— И я должна поверить в искренность твоих слов?

— А кому тебе ещё остается верить? Мише? Хочешь подорву твоё доверие? Ты ведь уже познакомилась с вороном Алистером. Верно?

Я замечаю, как она вздрагивает и замирает, как вся решительность пропадает из её взгляда. Как вся она тут же начинает сомневаться.

— Нет. Не говори ничего, — её губы еле шевелятся, шепчут эту маленькую мольбу, но я, в своём растущем гневе, уже не могу остановиться.

— Ты никогда не замечала, что как только на горизонте появился Миша, Алистер резко пропал?

Селена прислушивается к моим словам, пусть и боится услышать горькую правду. Я знаю, ей неприятно и больно, но всё равно давлю на эту не до конца зажившую рану, разрывая в клочья. Склоняюсь с высоты своего роста, понижая голос до еле слышимого шепота.

— Миша всегда был рядом с тобой, Селена. Начиная с Подземного города. Он привел к нам малышку Тею, которая верила, что если предаст всех вас, на неё свалится милосердие. Что если принесет тот несчастный кулон, который висит на тебе сейчас, всё в её жизни образуется. Ведь вороны могут проникать куда угодно, даже в города скрытые магией. Прими горькую правду. Миша и есть Алистер.

Я корю себя за то, что вовремя не успеваю прикусить язык. Я корю себя за то, что Алистеру следовало бы самому признаться в содеянном и уповать на прощение со стороны Селены. Она застывает с каким-то плохо читаемым выражением лица, и даже наша связь не оповещает меня о приступах гнева, негодования или раздражения с её стороны. Селена отступает сначала на шаг, потом на два, растерянно скользит глазами по стенам палатки и моргает чуть чаще.

— Я могу идти? — голос с её губ срывается шепотом, и мне практически жалко её.

— Иди.

Селена едва покачивается, поджимая губы. Она следует к выходу медленно, осторожно, но, в конце конецов, покидает шатер.

Я сокрушенно прикрываю глаза, падая обратно на стул и прижимая кончики пальцев ко лбу. Я снова и снова совершаю глупость, обвиняя в этом Селену — не себя. Снова и снова плачу за это слишком высокую цену.

Глава 4

Селена

— Плохая идея. Я бы даже сказал, что просто ужасная.

Бескрайние леса Дома Земли начинались сразу же, как только пересекаешь мост. Они простираются до самого горизонта и кажутся невероятно красивыми в своей бесконечности. Высокие деревья с густой кроной, которая не пропускает назойливые лучики утреннего солнца, кусты с лесными ягодами или выскакивающие грибы в период дождей. Снующие туда-сюда белки и олени, занимающиеся каждый своим делом, будь то обычная прогулка или поиск еды, невольно притягивают взгляд. И не только они — у меня всегда тянулись руки именно к ягодам, намереваясь сорвать все до единой. Они не были пропитаны сладостью, как те, что подают во Дворце. Крохотные, грязные и горькие — от них обязательно разболится живот, если все же попробуешь. Но и этот факт вряд ли может удержать мой детский порыв — мне и сейчас нереально сложно не касаться пальцами манящих округлых ягодок.

Местные леса дикие и суровые. Даже трава тут не такая мягкая, какой она была в Садах. Жесткая, острая, по такой босиком уже не пробежишься. И пусть народ дома Земли оседал тут с большим наслаждением, выбираться сюда всё равно было плохой идеей.

Свежий воздух легко потрескивает от магии — она здесь повсюду. Ощущается в траве, в шелесте листьев и шероховатости коры. Магией пропитана даже поднимающаяся от топота лошадиных копыт пыль. Я не могу удержать в себе резкий и необдуманный порыв: запрокидываю голову чуть назад, вздыхая полной грудью свежий воздух. Мурашки бегут по спине, зарываясь в затылок. Приятно вот так вскочить на коня, не думая ни о чём, и просто сбежать подальше от изрядно надоевшей дворцовой суеты.

— Если ты сейчас не поднимешь голову и не откроешь глаза, то столкнешься лбом прямо с веткой. Весьма внушительных размеров, должен заметить, — в раздавшемся рядом голосе я слышу нотки насмешки, веселья, переплетающихся с волнением и искренней заботой. — Знаешь, таким ранним утром я бы предпочел понежиться в кровати, а не трястись в седле.

— Только вчера ты убеждал меня, что просто обожаешь верховую езду, — тихо выдаю я, вынужденная поднять голову и слегка пригнуться, чтобы ветка не задела лоб. — Признай, я лишь поймала тебя на слове. Да и вряд ли бы тебе сегодня разрешили закрыться в своей комнате. Видел вчера этих пускающих молний девушек? О, умоляю! Они накинулись бы на тебя за завтраком, растерзали бы и поделили между собой конечности. Считай, я спасла тебя.

— О, так это ревность? Ты бы тоже забрала себе кусочек? Скажем, положить под подушку или в кулон?

— Святые, до каких же отвратительных вещей ты доходишь по утрам! Мы находимся в таком отдалении от Дворца, в тишине леса, а ты хочешь поговорить об этом? Это так… мерзко!

— Просто признай, что ты приревновала.

— Заткнись, Александр, и дай побыть в тишине.

Слышу старательно приглушенный смешок. Губы сами собой растягиваются в улыбке. Мне приходится опустить взгляд, чтобы впиться глазами в лошадиные копыта и лишний раз не показать своих эмоций. Поудобнее перехватив поводья, я ослабляю их, позволяя лошади идти и дальше в таком же медлительном и расслабленном темпе. А после поворачиваю голову, практически уверенная в том, что на его губах тоже будет сиять улыбка. Он всегда такой, когда мы остаемся наедине: в закоулках Садов, в лесу…

Между нами разница в шесть лет — мне шестнадцать, а ему двадцать два. Однако, за все время нашего общения, я практически не ощущаю разницы. И если учитывать, что со дня нашего знакомства прошло практически четыре года, ощущение чего-то родного и знакомого не покинуло меня до сих пор. Я будто знакома с Александром всю свою жизнь. Мы можем подолгу сидеть в компании друг друга, обсуждать что-то и находить всё больше и больше вещей, которые нас объединяют. В музыке, книгах, интерьерах или даже увлечениях. Наша с ним компания никогда не была нам в тягость. Мы никогда не избегали друг друга, а, наоборот, искали способ подольше побыть вместе.

Только в одном мы, кажется, не сошлись. Я прокралась в его спальню ранним утром, когда из-за горизонта даже солнце не вышло, минуя зевающую охрану и редких рано пробудившихся служанок. Это был, скорее, поступок ребенка, а не взрослой девушки. Но ведь мы всё равно помолвлены — и плевать, что пока не женаты. Так какая разница, если кто-то бы узнал? От этого вряд ли что-то изменилось бы. А мне просто захотелось прокатиться утром к границе с Домом Земли, что одной делать слишком скучно и опасно.

У Александра выбора не было. Он с кряхтением поднялся с постели и наскоро умылся, пока я пихала ему в руки вещи и отворачивалась, прижимая ладони к глазам и поторапливая его, чтобы он одевался быстрее. Пока Дворец ещё не проснулся и не спохватился, мы выбрали двух лошадей, взобрались на них и оставили всё это позади. Возможно, это было неправильно, небезопасно. Возможно, что этим мы нарушили строго выстроенные правила.

Ещё одно, что объединяло нас — нам обоим присущ этот бунтарский дух. Нам нравится идти против правил, дышать свежим воздухом; нравится прятаться от лести и чопорности дворцовых вечером; нравится быть не на сцене, а за ней. Наблюдать за всем издалека, словно за какой-то постановкой, и просто… анализировать всё?

До нашей встречи мне казалось, что Александр кусочек чёртсвого чёрного хлеба. Из чёрного на нём — только одежда.

Замечая мой взгляд, он улыбается чуточку шире, всем своим видом показывая довольство от ситуации. Всегда идеальный. Даже с торчащими в разные стороны темными волосами и в криво застегнутом камзоле — он так спешил не попасться кому-то на глаза, что пальцы запутались в пуговицах и петельках, а расческа, как назло, куда-то запропастилась. Но даже сейчас никто не назовет его неряшливым.

— Нравится меня рассматривать? Или решила поиграть в гляделки? — его брови в издевательской манере ползут вверх, пока он чуть склоняется в мою сторону, дразня и провоцируя на колкость или язвительный комментарий. — Если второе, то точно проиграешь.

— Почему ты так уверен, что я смотрю именно на тебя? Может быть, я смотрю тебе за спину? Знаешь же, что я люблю любоваться лесами Дома Земли. А, может, просто рассматриваю… ой! У тебя тут что-то в волосах. Кажется, это какое-то насекомое?

Его улыбка вмиг сползает, а взгляд делается беспокойными. Александр вновь было поднимает руку, но останавливается, увидев в моих глазах детское лукавство и улыбку на губах. Конечно, ничего там нет. Ни листика, ни жучка, ни пылинки. Мне лишь захотелось… подразнить его? Или может, самой прикоснуться к его волосам в заботливой манере стряхнув фантомный мусор.

Я покрепче наматываю поводья на запястье, упираясь ладонью в переднюю луку седла для сохранения равновесия. Приходится приподняться и слегка изогнуться, протягивая ладонь к Александру в угоду своим мыслям и желаниям. Хоть мы и давно вместе, каждый раз меня охватывает легкое волнение, окутывая приятным теплом. Александр, уловив мой замысел, чуть склоняет голову, давая моим пальцам коснуться кончиков его волос, и мне кажется, что он сам задерживает дыхание. Пальцы зарываются в пряди, и я окончательно порчу его «причёску», взъерошивая тем самым волосы. Александр шипит, стремясь схватит меня за руку, но я быстро ориентируюсь и оказываюсь в седле. Подбиваю лошадь напятками, крепче обхватив поводья, чтобы пустить иноходом. Лес сменяется поляной. Трава достигает лошадиных колен, и в ней то и дело стрекочут просыпающиеся насекомые.

Я оборачиваюсь через плечо, просто чтобы убедиться: Александр заряжается моим игривым настроением, набирая вслед за мной скорость. Смех рывками срывается с губ, а пульс становится неровным ритмом. Всё во мне подбивает на ещё какую-нибудь мелкую шалость. Не имея возможности так бедокурить в стенах Дворца, я могу насладиться этим здесь, где никто нас не видит и никому нет до нас дела.

Одна из моих ног выскальзывает из стремени, пока я перекидываю её через тело лошади, переходящей на шаг. Соскакиваю с неё сразу же, как только она останавливается. Быстро закрепляю поводья на одном из немногочисленных деревьев на поляне, пока Александр нагоняет меня на своей вороной кобыле.

Что же, мне не избежать небесной кары. Чёрные глаза Александра озаряет вспышка звезд, и я, хихикая, медленно отступаю, выставляя перед собой руки в жалкой попытке защититься. Это просто игра, чтобы размять немного затекшее тело и раззадорить разум. Игривость переходит в веселье, а веселье в смех. Я не боюсь наступающего на меня Александра, но всё равно пячусь назад.

— Даже не думай убегать, мятежница.

— Ага, а ты не смотри на меня так. Вот так, да! И прекрати улыбаться. И вообще, лучше стой на месте, — продолжаю своё отступление, сердце сжимается — но далеко не от страха. — Переста-а-нь. Я же просто пошутила. Это просто шутка.

— Конечно, шутка, мятежница, — хитро улыбается Александр, тогда как из его глаз пропадает свет — они в один момент становятся такими чёрными, что совсем не видно зрачка.

Он делает резкий шаг в мою сторону, я же практически спотыкаюсь о собственную ногу, когда разворачиваюсь к нему спиной, чтобы пустить бежать. Сладость, щекоча желудок, охватывает живот. Бабочки. Порхают, машут своими тонкими крыльями, грозясь изрезать меня внутри. Я могла бы убежать — вот только знаю, что от Александра надолго мне не скрыться.

Воздух вдруг густеет, как после бури или продолжительный грозы. Становится немного тяжелее дышать, и тогда рядом с ухом я слышу заманчивое потрескивание магии. Тени стекаются от деревьев, кустов и даже травы, собираясь прямо подо мной лужицей. Она поднимается наверх, принимая сначала плохо различимые очертания. Что-то непонятное, без контуров и единой формы. Расплывается, растекается живой тьмой — в такие моменты даже меня охватывает страх, хотя я знакома с природой этой магии.

Она слишком быстро и слишком резко сужается, принимая знакомые черты лица и форму тела. Не успеваю вскрикнуть, отступить хотя бы на пару шагов, чтобы убежать от тянущихся ко мне рук. Одна из них, не давая улизнуть, ловко перехватывает моё запястье. Другая проскальзывает за спину, поглаживая кожу сквозь ткань платья. Тьма принимает форму высокой мужской фигуры с растрепанными от резвой езды волосами. С идеальным лицом и победоносной улыбкой.

— И как же мне играть с тобой, если ты вечно нарушаешь правила? — шепчу я, поджимая губы. — Это было нечестно!

— Играть по правилам — не моя сильная сторона. Уж ты то должна это знать.

Александру достаточно сделать вперёд какие-то несчастные пол шага, чтобы я приглушенно пискнула, предприняв попытку увеличить между нами расстояние. Вот только его рука, прижимающаяся к моей спине, не дает этого сделать — он крайне решительно толкает меня вперед, отчего любое понятие о дистанции пропадает окончательно. Александр слегка наклоняет голову. Так медленно, будто он хищник, а я — загнанная в угол жертва. Посмею ли я дёрнутся, когда пальцы на моём запястье чуть разожмутся, выпуская руку, и мягко соскользнут по щеке вверх, к виску?

— Я всё думал. Можно ли это счесть за судьбу? — теплое дыхание касается щеки, и я медленно моргаю.

— Что именно?

— То, что твои родители решили связать твою жизнь с моей. Не с моими старшими братьями. А со мной.

Я рассматриваю лицо Александра, пытаясь прочитать его эмоции в этот момент. Что за вопрос такой? Что за интонация в его голосе? Задумчиво поджимаю губы, смотря куда-то ему за спину — там, за лесом, встает солнце.

— Не знаю. Я в судьбу не верю, — я медленно пожимаю плечом, вновь возвращая взгляд на его лицу. — Но знаешь, чего я хочу? Помнишь, нам рассказывали, что раньше, ещё до образования Садов, женившиеся люди связывали друг друга магией? Судьбой это, конечно, не будет. Но ты же мне в этом капризе не откажешь?

— Оказывается, я вообще мало в чём могу отказать тебе, Селена, — Александр сокрушенно прикрывает глаза и качает головой. — Боишься, что я могу убежать от тебя куда-нибудь? Например, к тем прекрасным дев…

Я тихо шиплю, бесшумно шлепая Александра по груди ладонью, пока он запрокидывает голову назад и тихо смеётся. Его руки отпускают меня ненадолго — лишь для того, чтобы он сам успел присесть, обхватить меня под коленями и легким, совершенно безболезненным движением, запрокинуть моё возмущенное тело себе на плечо. А затем начать кружится — так, что у него самого не закружилась голова, а я чередовала смех с легкими рывками недовольства.

Я медленно и как-то… лениво распахиваю глаза. Уже не пытаюсь найти удобное положение в карете и просто довольствуюсь тем коротким временем, пока мышцы тела по итогу не занемеют. Я сижу на мягкой обивке диванчика, согнувшись в талии и подложив ладони под щеку. Уже чувствую, как по правой ноге пробегается неприятный разряд тока, когда к конечностям не поступает кровь из-за положения. Требуется пару минут: проморгаться, согнать с себя остатки сна и проснуться окончательно.

И стоит мне взглянуть прямо перед собой, как я вижу Мишу. Он сидит, чуть повернув голову в сторону и отодвинув пальцами шторку. Мне хочется поморщиться. На душе кошки скребутся, и это кажется столь неприятным и шокирующим — то, что не бросилась отчитывать друга сразу же, как только покинула шатер. Друга ли? Мишу ли? Я всматриваюсь в него слишком внимательно. Пытаюсь уловить воронье повадки или рассмотреть ещё одни тайны, которые он мог бы от меня скрыть. Подумать только… Тот ворон, следовавший за нами по пятам, Алистер…

Я снова закрываю глаза и даю мозгам несколько секунд передохнуть. Если Миша не знал, то хотя бы догадывался о том, что с аудиенции с Александром я вышла с плохими новостями. Расспрашивать он, конечно же, не стал. Ровно как и мозолить мне глаза.

— Ты бы поспала ещё немного. Нам часа два или даже целых три ехать, — я не до конца приоткрываю веки, и Миша опускает шторку, переводя взгляд на меня. — Кошмар приснился?

До слуха долетает тихое копошение, чувствую коснувшуюся лба руку, но глаз не открываю. Миша что-то бормочет себе под нос и кладет свою ладонь на мой лоб полностью. Даже попытайся я заснуть заново, вряд ли выйдет.

— Просто нога затекла. Да и сон уже не придет ко мне, — отстраненно шепчу я, мотнув головой, чтобы сбросить с себя чужую руку.

Открываю глаза, натыкаясь на то, как Миша поджимает губы и коротко кивает, возвращаясь на своё место. Неловкая звенящая тишина между нами разрушается стуком колес и тихими разговорами, что доносятся со всех сторон кареты. Я морщусь, когда медленно поднимаюсь с диванчика, уперевшись в него руками, и чувствую тянущую боль в той ноге, которую отлежала. По ней тут же мелкими уколами проходится боль, заставляя тихо застонать и кое как принять положение поудобнее.

На улице уже ночь. Или раннее утро? Отсветы пламенных сфер пробиваются сквозь не плотные занавески кареты, падая какими-то кривыми лучами, что помогают хорошо ориентироваться в пространстве после сна.

— Ты ведь знаешь, что я услышала от Суверенного, верно? — поджимаю губы, поднимая на Мишу взгляд, и хмурюсь.

Возможно, я бы и не начала эту тему, но понимаю, что просто так отпустить ситуацию навряд ли смогу. Одно дело, когда он врёт мне о моём происхождении, утаивая тайну о Рэддхеме. Другое — когда он не рассказал мне о себе, решив, что таким образом обезопасит. Себя или меня? Ответа я не знаю, но крупица правды — пускай и не без помощи Александра — все равно всплыла наружу. И я просто хочу знать остальное. Без лжи, без тайн, без попытки перевести тему. В конце концов, если Миша все-таки когда-нибудь считал нас друзьями, то сумеет поделиться со мной хоть чем-нибудь.

Вот только… кажется, его не особо радует прерогатива разговаривать на эту тему. Все, что он делает — это поджимает губы и сдержанно кивает.

— Я… я даже не знаю, как мне к тебе обращаться. В своих мыслях или вслух. По имени, по которому я обращалась к тебе всегда? Или по… этому имени, — я опускаю взгляд вниз, чувствуя легкое опустошение и растерянность.

Возможно, узнай я об этом парой месяцев ранее, отреагировала бы по-другому. Сейчас же моя реакция весьма… спокойная, несмотря на то, что Миша предстаёт передо мной совершенно другим человеком. Но ведь это хорошая возможность получить долгожданные ответы хотя бы на часть вопросов.

— Ты же понимаешь, что мне теперь, как минимум, нужны объяснения? Возможно, даже чуть больше, чем ты бы мог мне дать.

Миша согласно кивает, переплетая пальцы между собой, и решительность в его глазах почему-то веселит — словно сейчас я устрою ему допрос, как в сериалах про полицейских. Признаться, я сама осторожничаю с вопросами, прогоняя их в голове несколько раз, чтобы не получить новую порцию шокирующих фактов.

— Первый вопрос остается тем же. По какому имени мне к тебе… обращаться?

— А как тебе было бы удобнее? — получив мои растерянные пожимания плечами, Миша устало вздыхает, откидываясь на спинку мягкого диванчика. — Я всегда был Алистером. С момента рождения и… перерождения, если так можно сказать. Мишей я стал там, в том мире. И пусть это имя мне не прям чтобы и нравится, но за шесть лет оно стало для меня… привычным? Мне всё равно, как ты будешь ко мне обращаться. Но… наверное, тут я бы предпочел, чтобы меня звали Алистером. Мы же в Рэддхеме.

— И в ворона ты превращаешься? — вопрос звучит резко и вырывается сам собой, отчего я тут же отдергиваю себя и немного сутулюсь.

Миша-Алистер — довольно тяжело привыкнуть называть его так — морщится, но головой кивает положительно. В этот момент во мне просыпается жгучее любопытство, которое затмевает собой другие чувства и эмоции. Вот бы увидеть это воочию, почувствовать и понять. Это ведь магия далека от правильной, привычной здешнему миру. По крайней мере, слышать о превращающихся в животных людях и наоборот мне ещё не приходилось. Я пытаюсь пересилить любознательность и откашливаюсь, поджимая губы.

— Ещё один вопрос. Ты знал меня до… всего случившегося? До того, как меня утопили в том озере? Ты же помнишь мой фантомный призрак? Тогда, в лесу. Ты же не стал на неё накидываться и не испугался.

— Лично мы никогда знакомы не были, но… ты знала меня в облике ворона. И вот так мы контактировали не раз. Суверенный не всегда разрешал принимать мне человеческое обличие. Лишь после того, как Рураль отправила тебя в ту деревню на западе Дома Воды, я смог принять человеческое обличье уже полностью.

— Так ты… что-то вроде оборотня? Как Джейкоб из сумерек?

— Святые, — губы Алистера дергаются в улыбке — даже сквозь мрак кареты я вижу, как он борется с тем, чтобы не расплыться в ней еще шире. — Ты так жестока, Сел. Нет. Я не как Джейкоб. Потому что я… ты знаешь, у нас есть с тобой одна общая черта, помимо шести лет, проведенных в том мире, — Алистер поднимает на меня глаза, чуть подаваясь вперед, чтобы снизить свой голос до еле слышимого шепота. — Я мертв, Сел. Очень и очень давно.

Мурашки бегут сначала по рукам, потом по шее и позвонкам. Я задерживаю воздух где-то в легких, потому что всматриваюсь в его лицо слишком долго, желая найти ту самую мертвую его часть.

— Я не колдую, и магия, делающая меня то вороном, то человеком, это не моя магия. Так что тонкостей этого колдовства я тебе рассказать не могу. Лишь то, что это… пожалуй, очень темная и неправильная магия. Как видишь, я не особо распространяюсь этой информацией.

Алистер возвращается в прежнее положение и чуть склоняет голову в сторону — совсем по-птичьи и как-то изучающе. С Мишей-из-того-мира мы мало откровенничали за прошлую жизнь. Лишь какими-то урывками, но он никогда не вдавался в подробности, а я и не спрашивала.

— Не подумай, что я… сам был рад обманывать тебя. Но, по большей части, это было сделано для твоей же безопасности.

— Держать меня в неведении, чтобы, когда я вернулась сюда, меня настиг жуткий ужас и осознание того, что шесть лет своей жизни я жила в несуществующем мире, а на деле болталась где-то на дне озера? Как-то не очень… безопасно, — я покрываюсь мурашками, упираясь ладонями в мягкую обивку диванчика по обе стороны от бедер.

Миша замолкает, и между нами снова возникает гнетущая тишина, которая с каждой секундой съедает меня изнутри. Мой друг. Мой коллега. Моё спасение. И всё это — в том мире. В том сладком сне, длившимся шесть лет. Как странно думать и понимать, что Мишу здесь зовут не Миша, и что обращаться мне к нему теперь следует по-другому. Что мы и не друзья с ним вовсе. Что бывшее между нами когда-то — лишь приказ его Суверенного.

Мне кажется, куда лучше было, если бы я отвернулась от него. Из-за всего случившегося перестала бы с ним разговаривать, обращаться на него внимание, и в конце концов, наша прежняя дружба просто забылась. Я осталась бы одна в плохо знакомом мне мире, наедине с Рураль и этим… Александром. Миша был моим якорем, и если я его потеряю…

Уперевшись рукой в стенку кареты для сохранения равновесия, встаю с насиженного места, слегка покачнувшись. Алистер поднимает на меня глаза. Он тут же чуть отодвигается в сторону, давая мне возможность усесться рядом. Осознание того, что я могу потерять ещё и Мишу, горько отдается на кончике языка. Небольшое пространство внутри вынуждает практически прижаться плечом к плечу друга. Сейчас я, пожалуй, поступаю не слишком умно. Тянусь к прошлому.

— Миша, — тихо, словно в страхе разрушить свою решимость, шепчу я. — Алистер, — его имя вот так просто срывается с моих губ, пока зеленые глаза неспешно и виновато поднимаются к моему лицу. — Если быть честной, то я сейчас должна была бы спрятаться ото всех, в том числе и от тебя. Но другая, более трезвая часть моего мозга, подсказывает мне, что если я потеряю связь ещё и с тобой, то потеряюсь тут вконец.

Алистер поджимает губы, кажется, ощущая всю ту вину, которую я зверски хотела на него свалить. Его зеленые глаза не светятся ехидством и озорством, а тухнут, отражая лишь раскаяние.

— Я хочу верить в твои чистые помыслы. Хочу верить, что то, что было в прошлом, останется там. Что у тебя просто не было выбора, — мои похолодневшие пальцы обхватывают его едва теплые руки. — Я уже ничего изменить не могу, как и ты. Прошлое остается в прошлом. Но то, что будет в будущем и настоящем, мы изменить можем.

— Я всё ещё прислуживаю Суверенному, Сел, — пальцы Алистера чуть сжимают мои и он опускает голову — непослушные кудри закрывают лицо.

— И что? Я же не прошу тебя предавать его или устраивать ещё один переворот. Просто… ещё парочка таких тайн, и тебе придётся соскабливать меня с пола. Я уже запуталась в том, что было правдой, а что ложью. Ты, считай, единственный человек, кто может спасти меня от этой участи.

Уголки губ Алистера нервно подрагивают, пока из его рта не вырывается неровный смешок. Он, кажется, даже чуть расслабляется. Выпускает мои руки и кладет одну из ладоней мне на плечо, мягко приобнимая.

— Лучше расскажи мне что-нибудь про этот мир. Про Сады, — шепотом прошу я, прикрывая глаза. — Вокруг них столько шума. Есть же про них что-то ещё интересное.

— О Садах много чего рассказывают. Не все легенды и россказни правдивы, конечно, — шепот Алистера мягко обволакивает, заставляя задышать реже, лишь бы не упустить этот флёр таинственности и сказочности. — Я прочитал в одной старой книге и это всегда заставляло меня задуматься. Ведь вся магия Рэддхема зависит от благополучия Садов. Есть легенда, будто бы все те цветы, деревья и кустарники, что растут там, пускают корни настолько глубоко, что окутывают ими всю страну. От севера до юга, от запада до востока. Как вены и мышцы вокруг сердца. Меня всегда пугал тот факт, что Сады живые. Не фигурально. Да, цветы там распускаются, а яблони плодоносят. Живые, в том плане, что они, как огромный моторчик, дают жизнь всем нам. Правда ли это — тоже вопрос хороший. Пока что никто не рисковал проверять эту легенду.

Пальцы Алистера, поглаживающие моё плечо, медленно отстраняются и наматывают выбившийся из косы локон.

— Это легенду подтверждает один факт. В Сад не может войти чужак. Король или Принцесса Рэддхема могут проходить через Сады спокойно, равно как и неживые люди. А ещё Сады могут признавать «своих». Принадлежащих к живым людям, и не являющимися частью правящей семьи. Как они выбирают этих людей — для многих остается загадкой, — ладонь Алистера мягко опускается на мою голову, поглаживая неспешными движениями, и я вдруг начинаю чувствовать усталость и потребность во сне. — Говорят, что садовники в Садах — это заблудшие души, которые желали нанести вред или вынужденные вечно блуждать по его дорожкам и его лабиринтам. К слову. Ни одного садовника за всю свою жизнь я так и не увидел.

— Растения имеют свойство гнить, умирать. Что будет, если с Садами произойдет такое?

— Тогда не будет магии. А если не будет магии, то и не будет самого Рэддхема. Не будет никого из нас.

Я и не замечаю, как снова проваливаюсь в беспокойный сон. И в этот раз мне ничего не снится.

Глава 5

Селена

Несмотря на сонливость, одолевшую меня прямо на плече у Алистера, сон остается все таким же чутким. Я просыпаюсь сразу же, как колеса начинают громко стучать по неровной поверхности, но глаза остаются закрытыми. Остатки дремоты медленно рассеиваются — сквозь открывающиеся веки пространство плывет. По ощущениям кажется, будто я проспала несколько суток. Неприятная вялость, горечь наперебой с сухостью во рту и головная боль, а на деле, за окном ещё даже не взошло солнце. Осознание того, что я заснула на плече Алистера и медленно уронила голову ему на колени доходит не сразу. Я приподнимаюсь и сажусь с тихим кряхтением, чувствуя, как натягиваются затекшие от позы мышцы. Вот бы в мягкую кровать и в ворох подушек, а не… это всё.

Потирая пальцами свободной руки лицо, обращаю внимание на Алистера, который склонил голову чуть в бок. Его веки прикрыты, и можно подумать, что он тоже задремал, но стоит мне только шевельнуться, как они распахиваются — зеленца глаз первоначально поблескивает золотом во мраке кареты, а затем гаснет. Заметив мою растерянность, Алистер лениво двигается в сторону задернутых штор и медленно отводит ткань в сторону. Он молчит несколько секунд, всматриваясь во тьму за окном кареты, а после переводит взгляд на меня.

— Не переживай, — голос у него полный обычной человеческой усталости. — Мы на пути во дворец. Двадцать минут, и можно будет снова размять кости.

Алистер аккуратно потягивается, так, чтобы не задеть меня, и косточки у него противно перещелкивают, напоминая и мне о необходимости хотя бы пройтись, чтобы застоялые от неудобной позы мышцы не пульсировали. Однако примеру своего друга я не следую, лишь пододвигаюсь поближе к своему окну, отодвигая шторы, и всматриваюсь в темноту, освещенную слабым светом огненных сфер, порхающих где-то рядом с нами. Нечто густое, темное, похожее на черное кучевое облако, проскользнуло прямо у меня перед носом. исчезло и стрельнуло золотыми отблесками так близко, что я дергаюсь.

— Ничего. Осталось совсем немного, — отдаленно слышу голос Алистера и поворачиваю к нему голову. — Не представляю, как ты тут столько ехала. Я уже не чувствую своих конечностей. Условия просто нечеловеческие.

— Кажется, я не в том положении, чтобы требовать человеческих условий, — совсем тихо отвечаю я, удобнее устраиваясь на сиденье и осторожно покосившись в сторону окна.

Ещё один незнакомый город, с которым я знакомлюсь в полной темноте. Мысль о возможном побеге рассеивается. Даже если мне удастся пройти через Сады, разберусь ли я тут? Не заблужусь ли? Смогу ли сделать хотя бы шаг за пределы дворца после знакомства с Рураль? Возможно, она с большей охотой придушит меня, а не станет слушать.

— Сколько сейчас времени? — я не смотрю на Алистера, лишь поджимаю губы и бросаю короткие взгляды на зашторенное окно.

— Могу предположить, что около шести утра или даже половины седьмого.

Пальцами цепляюсь за шторку, снова всматриваясь в темноту. Теперь тени уже не видно — лишь слабо освещенный камень стен. Ничего интересного; ничего такого, что может привлечь внимание или как-то отложиться в памяти. Ничего из того, что может помочь мне в будущем.

— Я всегда думала, что даже здесь, в крупных городах, улицы освещаются. А тут такая темнота, — задумчиво шепчу я, продолжая всматриваться в стену, а после вытягиваю шею в сторону, отводя шторку еще дальше.

— Да, обычно тут есть свет, просто… — Алистер за моей спиной затихает, и я мысленно заканчиваю за него фразу.

«… просто здесь едешь ты». Я поджимаю губы, и мне почему-то кажется, что свет от летающих неподалеку сфер притупился. Тьма словно сгустилась, хотя чем ближе наступает рассвет, тем дальше она должна отходить. Я выпрямляюсь, пододвигаясь к окну поближе, и в следующую секунду вздрагиваю. Густая тень вновь метнулась прямо перед носом и тут же скрылась где-то за корпусом кареты. Зубы цепляются за нижнюю губу — чувствую тянущую боль в левой части спины и снова прилипаю носом к стеклу. Чёрная тень, принявшая облик рыжеволосой девушки с золотистыми глазами, так резко возникает у самой кареты, что я ежусь.

Привыкшая видеть в Эклипс лишь лошадь, я не сразу узнаю её в новом облике — человеческом. С рыжими волосами, затянутыми в высокую косу, в черном камзоле и со светлой кожей. Она откидывает косу за спину, и взгляд её тут же впивается в меня через стекло кареты. Эклипс криво улыбается, а я спешу задернуть шторку. Близких знакомств хватит.

— Как видишь, — за моей спиной тихо хохотнул Алистер, — я не шутил, когда говорил, что теперь от Эклипс тебе не отвязаться. Стоит отметить, что Эклипс очень хороша, как… система защиты. Очень… верная лошадка, — уголки губ Алистера нервно подрагивают, когда наши взгляды пересекаются, и я снова кошусь в сторону зашторенного окна. — Я приберегу подробности. Она бывает невыносима, ты ещё убедишься в этом сама.

— Спасибо, — возвращаю себе устойчивое положение и в спешке зашториваю окно, не желая видеть больше Эклипс.

К счастью, своё любопытство мне удается притупить и больше не возвращаться к местности за пыльным стеклом. Я нервничаю, и не из-за Эклипс. Где-то в животе закручивается неприятный узелок, распространяя колики и легкую тошноту. Самое страшное — это не то, что я в неизвестном мне месте. Самое страшное — я не представляю, чего ожидать от этого места. Агата чётко дала понять, что Рураль могут потребоваться ответы, дать которые я ей не смогу. Короткие вспышки воспоминаний в красках показали мне, на что способна эта… Королева.

Во всех этих размышлениях я совсем не замечаю, как Алистер пододвигается к краю диванчика, окончательно скинув с себя морок недавней дремоты. Он улыбается как-то хитро, и только сейчас я улавливаю в нём какие-то птичьи повадки. Его рука тянется к ручке двери, и осознание того, что карету больше не трясёт, а колеса не отстукивают звучный ритм по камням брусчатки, жгучим страхом приковывают меня к креслу.

Приоткрывая дверцу и пригибаясь, чтобы не удариться головой о потолок, Алистер первым выскакивает на улицу и протягивает мне руку.

— Мы приехали. Можешь выходить.

Агата и Элиот так отчаянно не желали пускать меня в столицу, что всячески обходили её и не ступали даже на главные дороги. Но вот я здесь. Одна, не представляющая, что делать и чего на самом деле ожидать. Желудок скручивается, и поджав губы, я хватаю за руку Алистера, заботливо помогающего мне вылезти на улицу. Свежий утренний воздух тут же бьет в нос и щекочет кожу легким холодом. Сейчас март, наверное, а под ногами нет ни снега, ни грязи. Воздух прохладный, но холод этот ласкающий.

— Подожди тут немного. Я сейчас подойду, — Алистер кивает куда-то в сторону, бросая короткий взгляд на меня, и его рука отпускает мою.

Я задерживаю взгляд на его удаляющейся спине, чувствуя, как мысли-паразиты начинают терзать нутро. Ни тяжелее, ни легче.

Делаю шаг вперёд, оглядываясь по сторонам. Всадники в чёрных одеждах спрыгивают со своих лошадей и о чём-то переговариваются, над четырьмя углами прямоугольной кареты мягко порхают огненные сферы. Взгляд скользит выше, и я отступаю в сторону, чтобы тут же увидеть высокую стену и ворота. Башня, что тянется ввысь, окутана теменью и деталей никак не разобрать. Я нахожу глазами Алистера — он все также продолжает общается с людьми в черных камзолах — и только тогда медленно поворачиваюсь к стене и карете спиной.

Резные столбики балясины стоят точно по линейке. Через каждый пару метров они разбивают рябящую в глазах балюстраду. Совсем не думая о том, что кто-то может заподозрить меня в побеге — хотя в данный момент я о нём и не думаю — покидаю пределы кареты и место, где мне наказал дождаться его Алистер. На каждом столбике за шарообразным стеклом теплился слабо горящий огонёк, и стоит мне только подойти к ограждению, как огонек превращается в пламя. Я упираюсь руками в перила, чуть подаваясь вперёд, чтобы в наступающем рассвете увидеть город.

Дворец находится на возвышении, а жилые дома, дорожки, площади и рынки растекаются на склоне внизу. Кончики пальцев пробегаются по мрамору перил, пока я медленно иду вдоль балюстрады, всматриваясь в темноту под собой. В попытке почувствовать то, что обычно чувствуешь, возвращаясь после долгой поездки домой, прикрываю глаза. Сладость от долгожданного спокойствия? Нервный трепет? Хоть что-нибудь, что зарокочет внутри от моей принадлежности к Рэддхему. Пустота.

— Эй!

Шепот прямо в самое ухо заставляет вздрогнуть, остановиться и резко обернуться. Я ожидала столкнуться с Алистером, Эклипс или даже с кем-то из всадников в чёрных одеждах, но глаза встречаются только с пустотой. Быстро нахожу взглядом друга, который всё ещё стоит в компании всадников и что-то им рассказывает, и не понимаю, что происходит.

— Эй! Ну… эй!

Голос отчетливо слышится со стороны города, и мне достаточно лишь слегка повернуть голову, чтобы бледный женский силуэт тут же попался на глаза. Всё ещё в промокшем платье и спутанными светлыми волосами, бледно-серая Регина сидит прямо на перилах, перекинув ноги на ту сторону. Она лениво покачивает ими, пока одной из ладоней упирается в плоские перила, и едва укоризненно смотрит прямо на меня. Я вздрагиваю, уже позабыв о преследующим меня фантоме-призрака. И даже не могу понять — охватывает ли меня радостное волнение или страх предостережения.

— Где ты была? — тихо шепчу я, бегло осматривая Алистера и убедившись в том, что он не наблюдает за мной, а значит и Регину не заметит тоже. — Почему так резко пропала?

— Как много вопросов, — её бледные губы трогает улыбка, когда она возвращает свой помутненный взгляд на город внизу. — Я не могла подобраться к тебе, пока рядом с тобой был Александр или Эклипс. Мне необходимо было кое что проверить. Но сейчас можешь не переживать.

— А Алистер? — неосторожный вопрос слетает с губ сам собой, и Регина, кажется, либо не знает, кем на самом деле являлся наш вороний спутник, либо просто… не так поняла вопрос.

— Алистер? Не удивлюсь, если его перьями набили подушку.

Я поджимаю губы, упираясь обеими ладонями совсем рядом с Региной, и смотрю туда же, куда и она — на Бэттлеру. С возвышения отсюда, наверное, открывается потрясающий вид при свете солнца. Где-то далеко начинает светлеть горизонт в преддверии нового дня. В той стороне был Восток — место откуда мы пришли

— Бэттлера прекрасный город. Если тебе удастся пройтись по нему, тебе он понравится, — тихо проговаривает Регина и поворачивает голову в мою сторону. — Если же нет, то тебе просто придётся поверить моим словам. В Садах и Старом Дворце мне общаться тобой будет легче, но… с некоторыми перебоями. Там очень сильная магия. По крайне мере, должна быть.

Последние слова сказаны таким тоном, что я сама не выдерживаю и перевожу взгляд на Регину, которая тут же оборачивается назад, через плечо. По её серым, мертвым глазам прочитать что-то было невозможно.

— Раз ты пока здесь, могу я порасспрашивать тебя? Знаешь, со мной тут… много чего случилось, — получив короткий кивок и странную улыбку в ответ, я продолжаю. — Что за связь между мной и Александром? Это ведь магия. И ты наверняка знаешь ответ на этот вопрос, пусть и можешь юлить.

Она растягивает уголки губ, а затем прикусывает нижнюю, качая головой так, будто старательно думает над ответом. Регина знает, что была и остается практически единственной связью с моим прошлым; единственной, кто точно знает, что такого я натворила. Ни Элиот, ни Агата, ни даже Алистер не могут дать желанных ответов. Был вариант ещё и с Александром, но… мне кажется это не очень хорошей идеей. Потому Регина не сильно спешит утолить мое любопытство, словно смакуя секунду своей власти надо мной.

— Ещё до объединения всех домов, когда наша страна была воистину дикой, существовало много странных обычаев и традиций, многие из которых живут и сейчас. Какие-то в обиходе, какие-то лишь в книгах, — она движется, перекидывая сначала одну ногу через перила, а потом и вторую, чтобы встать босыми ногами на гладкий булыжник. — Одним словом ответить на этот вопрос тяжело. Для многих вы были хорошими и близкими друзьями. Для кого-то даже сообщниками, исполняющими свои коварные планы. Кто-то сказал бы, что вы были врагами, старательно делающими вид, что между вами мир, дружба и жвачка. А на деле, — Регина приподнимает подбородок, чтобы глазами скользнуть по массивной стене с башней и воротами. — Вы были всем вместе. Хорошими друзьями, соратниками, врагами. Может даже любовниками.

Я вздрагиваю. Задерживаю дыхание и приподнимаю брови, взирая на Регину если не дико, то точно ошарашенная такой информацией. В нашу последнюю встречу я не заметила в глазах Александра чего-то столь похожего на влюбленность — хотя, отчасти я всеми силами старалась избегать прямого контакта глаза-в-глаза. Слова Регины заставляют… задуматься. Заметив мою растерянность, она тут же смеется. Громко и несдержанно, запрокидывая голову назад и стирая несуществующие слезы из уголков глаз.

— Ты ушла от вопроса, — обиженно напоминаю ей я. — Что за связь?

— Не вдаваясь в подробности, брачная.

Я щурюсь, потому что не верю. Только что она громко смеялась над моей реакцией от слова «любовники», а уже сейчас на полном серьезе пытается убедить, что связь между нами не абы какая, а… брачная.

— Я не шучу. Раньше брак скреплялся не клятвами, а магией. Связью. Это надежнее колец или каких-нибудь побрякушек. Сейчас такой метод заключения брака популярностью не пользуется, но… как видишь, вам острых ощущений не хватало. Но не переживай. Это… никак не влияет на тебя. Ну… практически.

Регина кривит лицо в непонятной гримасе и снова с небывалым интересом и тоской рассматривает ворота.

— А я что-то… — запинаюсь на полуслове, словно не в силах закончить крутящийся на языке вопрос. — Я чувствовала к нему что-то?

— А это имеет значение? Или просто интерес? — во взгляд Регины возвращаются прежние хитрые огонёчки. — Я лишь вырвавшаяся часть твоего сознания в момент… смерти. Я могу знать что было, но что ты чувствовала — очень сомнительно. Может быть Александр даст тебе ответ на этот вопрос? — она разворачивается ко мне лицом, и голос у неё вдруг понижается до шепота, а взгляд становится излишне серьезным. — Прикинься дурочкой. В прошлый раз сработало отлично, сработает и в этот. Если Рураль предложит тебе снова научиться колдовать — соглашайся. Если она предложит тебе помощь — соглашайся. Подставляйся под её чары сама, и тогда она может не проявлять к тебе такого внимания, которое должна. Она женщина коварная и умная, но рассеянная. Убеди её в том, что всё, что тебе надо, это лишь вернуться в тот мир. Играй по её правилам — вот и всё. Думаю, она побесится, но ничего конкретного тебе не сделает.

Я коротко киваю, поджимаю губы и отвожу взгляд в сторону города. Мне бы следовало спросить у Регины что-то ещё. Я набираю в легкие воздух, но когда поворачиваю голову, уже не вижу её силуэта. Растерянно оглядываюсь, и почти сразу же вижу довольного и вышагивающего ко мне Алистера. Так вот что…

— Ты не замерзла? Здесь в марте не так холодно, как в Доме Воды, но всё равно достаточно… свежо, — Алистер останавливается рядом, уже потянув пальцы к застежкам плаща, но я тут же останавливаю его движением приподнятой руки.

— Нет, нет. Мне не холодно. Просто… затекли немного ноги и я решилась пройтись.

— Всё нормально, — он сдержанно кивает. — Ужин с Рураль будет вечером, так что ты успеешь отдохнуть и полежать на мягкой кровати и принять горячую ванну.

Алистер отходит чуть в сторону, кивком головы указывая в сторону ворот и делает небольшой шаг в их сторону. Намек мной понят без лишних слов, и мы неспешным прогулочным шагом следуем к воротам.

— Она ведь хотела моей смерти, да?

Шаг Алистера сбивается, становится ещё более медленным. Мы никогда не говорили о моей смерти.

— Сейчас она не убьет тебя, — хрипло шепчет он и не договаривает одного простого «… пока ей есть, что получить от тебя». — Не думай об этом. Сейчас тебе следует отдохнуть и прийти в себя. И вспомнить.

— Не слишком ты и торопишься, Алистер.

Знакомый бархат голоса заставляет вздрогнуть, а левую лопатку неприятно кольнуть. Я резко поднимаю голову, чтобы у самого входа увидеть пятно черных теней от огненных сфер. Он стоит, прислонившись к каменной кладке стены, сложив руки на груди и чуть склонив голову в бок. И смотрит так пронзительно, словно хищник — сомневаюсь, что зрачок у него вообще двигается. Я неосознанно чуть вскидываю подбородок в попытке скрыть за этим движением скопившуюся неловкость и легкий страх. Рядом с ним мелькнула рыжина косы, которая тут же растворилась в ближайшей тени.

— Поговорите потом, — Александр отстраняется от стены, первым ступая в арку.

Ворота распахиваются не полностью. Всадники в черных одеждах лишь приоткрывают их, чтобы туда проскользнуло трое людей. С глухим стуком ворота захлопываются за моей спиной, и я несдержанно оборачиваюсь через плечо, тут же пересекаясь глазами с Эклипс. С её человеческой формой. Заметив мой взгляд на себе, она тут же поднимает на меня глаза и улыбается как-то легко и совсем беззлобно. А после отходит от ворот на шаг назад и склоняется в поясе в неспешном поклоне.

Вибрация волнения проходит по телу, когда я поворачиваю голову вперёд и делаю шаг. Словно во сне, я иду вперёд, покидая арку. И оказываюсь так близко к Садам.

Они буквально в паре метрах от меня, но уже сейчас… меня чуть покачивает, и я начинаю быстро моргать, чтобы прийти в себя. Это самый настоящий сад. С дорожками, уходящими вглубь и теряющимися где-то среди бесконечного количества цветов, аккуратно подстриженными кустов и деревьев. А ещё тут так… тихо. И легкие порывы ветра приносят за собой запах травы и цветов.

— В марте разве цветут так? — вопрос срывается шепотом, но идущие впереди меня Алистер и Александр всё равно слышат.

Они останавливаются и оборачиваются: Алистер всем корпусом, а Александр лишь головой. Наверное, глупый вопрос. Здесь же магия, здесь не тот мир, который я хорошо знаю. Здесь всё чужое, запретное и пугающее. И даже это чувство, возникающее лишь при взгляде на листики, цветы и траву. Мы продолжаем путь, но ответа на свой вопрос я так и не получаю.

Носы сапог касаются садовой дорожки, и замираю, не решаясь сделать шаг вперёд. Пройти через Сады я смогу лишь с Александром или Алистером. Знаю, что рядом с ним опасность мне тут не грозит, но всё равно сомневаюсь.

В темноте Сады кажутся ещё более пугающими. Я делаю шаг и гравий под подошвой сапог перекатывается. Ещё один шаг, и меня качает уже ощутимо — так, что приходится выставить перед собой руки, чтобы сохранить равновесие. Я вдыхаю прохладный утренний воздух, но в легкие он проходит с трудом — дышать приходится чаще. Сердце стучит так быстро и глухо, что всё, что я могу сейчас слышать — лишь его глухой стук в ушах. Я моргаю, и в какой-то момент все силуэты перед глазами расплываются.

— Чёрт, — тихий шепот рвется сам собой, когда я прижимаю ладонь к лицу, пытаясь согнать неведомый мне морок.

А затем распахиваю глаза. Голова начинает кружиться, пока ноги становятся ватными. Меня клонит в сторону, и я отчаянно думаю о том, что просто потеряю равновесие и упаду. Пока не чувствую, как земля пропадает из-под ног — тело не соприкасается с землей. Перед взором маячит солнце и луна с покачивающийся золотой цепочкой, чернота камзола и расшитый черными нитками рисунок. Я понимаю, что случилось лишь тогда, когда Александр делает шаг — он поймал меня?

— Мой Суверенный? — отдаленно слышу голос Алистера где-то сзади.

— Я сам донесу её. Ты будешь языком трещать? Я не думаю, что ей стоит оставаться тут надолго, — голос Александра набатом отдается будто в моей голове. — Кажется, раньше ты дружила с Садами чуть лучше. Может они успели забыть тебя, мятежница?

— За… ш… шесть лет? — язык спотыкается о зубы, и слова звучат так тихо, что мой «спаситель» чуть склоняет голову, пока я приваливаюсь виском к его плечу.

Мускус, мороз и сирень.

— За шесть лет может многое измениться, Селена. А уж с растениями тем более.

К головокружению прибавляется ещё и легкое заплетание языка, расплывающиеся силуэты и начинающаяся мигрень. Я уже не пытаюсь рассмотреть растения и окружение — просто прикрываю глаза, повиснув на руках Александра послушной куклой. Это не больно, на самом деле. Чувствуется какая-то легкость, словно от хорошего алкогольного коктейля с приятным послевкусием.

— Почему сирень? — вопрос срывается тихо, но Александр на секунду останавливается, и через ткань камзола я чувствую, как напрягаются его мышцы. Он делает порывистый вдох и на выдохе продолжает движение.

— Это имеет значение?

— Мне… п. просто интересно.

Молчание с его стороны ничуть не угнетает. Я словно резко обрела свободу от всего того страха, который сковывал меня долгие месяцы в Подземном городе и от блуждания по Рэддхему. Будто в голове уже не осталось никаких мыслей.

— Сирень связана с весной. Это означает, что в Садах наступает весна. Всё не так прозаично, как ты думала?

— Ну, я думала у тебя была л… любовь всей жизни, которая высаживала сирень, пахла сиренью, носила её на себе, а потом трагично у… умерла, и теперь ты, в дань у… уважения носишься с этим цветком.

— Звучит слащаво и сентиментально. Любовь всей моей жизни любила лошадей, но это же не значит, что от меня за километр должно вонять?

С моих губ срывается какой-то глуповато-пьяный смешок, и под закрытыми веками я пытаюсь представить эту картину. Но вижу почему-то лишь темноту. И сама не замечая, как усталость от дороги мягко опускается на веки, проваливаюсь в сон.

Глава 6

Селена

— Госпожа Селена! Госпожа! Не идите туда.

Уголки моих губ растягиваются в улыбке, пока пальцы касаются ещё не раскрывшегося бутона. На улице самый настоящий май — только-только начинают распускаться розы, тюльпаны и тяжелые ветки сирени распространяют этот манящий аромат по округе. Зима была тяжелой и долгой, несмотря на старания Дома Воздуха. Многие цветы распустились позднее обычного. Я даже начала немного беспокоиться за благополучное состояние Садов. И всё же вот — оживая, цветы вновь радуют своим цветением глаза и разносят повсюду свой мягкий аромат. Даже в закрытых комнатах Старого дворца не было необходимости настежь раскрывать окна, чтобы почувствовать этот запах. Я тяну пальцы к едва покрасневшему бутону, чуть нежно отводя его в сторону. У меня познаний в этой сфере ноль, если не меньше. Но, к моему счастью, меня сегодня сопровождает весьма талантливый консультант.

— Невероятные цветы. Правда, госпожа Селена? — голос садовника заставляет улыбнуться ещё шире и перевести на него глаза. — Я просто в восторге! Пускай и поздно, но они давно не цвели настолько хорошо. Посмотрите на эти лепестки и листья! А запах. Какой запах! Вам не стоит переживать о их состоянии. Всё просто прелестно.

— Говоришь про запах, но я-то знаю, что ты его не чувствуешь. Зато поёшь, будто певчая птичка, — смеюсь я.

Возможно, сейчас чужие щёки могли бы стыдливо покраснеть, однако лицо остается таким же бледным. Его глаза давно потухли, помутнели — в них отсутствует свет, а губы синеют трупным оттенком. Это уже был не человек. Его и живым то назвать можно было с трудом.

Мужчина поправляет шляпу на голове. Он стоит рядом, разговорвает и двигается, однако мало походит на того, в чьих венах течет кровь; как человек, который вбирает в легкие трепет проносящегося мимо ветерка и подставляет кожу солнечным лучам. Ему не нужны тепло, воздух, сон или еда.

Потому что садовник не принадлежит миру живых. И это должно вызывать у меня страх, ведь все бояться призраков. Но… возможно он один из немногих во всём дворце, с кем я могу так спокойно разговаривать.

— Госпожа, — протягивает садовник. Я опускаю взгляд на цветок, выпуская его из своих пальцев. — Вы же знаете, мне не обязательно чувствовать. Я провел здесь столько времени, что для определения запаха достаточно лишь одного взгляда на цветок. Моя память всё ещё свежа.

— Как ты сладко говоришь, — прикрываю рот ладонью, но с губ все равно слетает тихий смешок. — Не жалеешь для меня красивых слов — таких же ароматных, как эти цветы.

— А как иначе, Моя Принцесса? Вы так волнуетесь за состояние Садов. Даже Принц последние полгода ими не интересуется. Вы не можете себе представить, какая это отрада для моего мертвого сердца… О! У нас вчера тюльпаны зацвели! Пойдемте, Принцесса. Может быть, вы захотите срезать себе пару цветов, и они будут радовать вас в вашей комнате.

— Госпожа Селена! Не заходите глубоко в Сады, — слышится с балкона. — Не испытываете удачу, госпожа Селена.

Ну да. Не испытывать удачу. Я поворачиваю голову через плечо и чуть задираю её, чтобы увидеть служанку, оперевшуюся на перила балкона. Она поддается вперёд так сильно, что я и правда начинаю беспокоиться: «А не полетит ли она вперёд?». Обеспокоенные глазки служанки бегают по моему лицу. Ну, или если не упадет, то перелезет намеренно. Это было бы даже забавно. Смотреть, как придерживающаяся всем правилам служанка задирает юбки своего платья и лезет через перила.

— Успокойся, Регина, — выдыхаю я. — Я хожу лишь по самому краю, — подошва моих туфель касается начинающейся, выложенной плоскими камешками, дорожки, и Регина тихо взвизгивает, отталкиваясь от балкона. Замечаю, как она стремительно вбегает в застекленные двери. — Ну вот. Сейчас она спустится и помешает нам, — на мой виноватый взгляд садовник сокрушенно качает головой.

Времени на маленький побег достаточно, так что и вторая моя нога ступает на каменную дорожку. Я сдерживаю своё слово и в глубину Сада не иду, ступая по самому краю, ведь все цветы здесь — чтобы за ними можно было понаблюдать из окон.

Прогулка вслед за садовником продолжается, и я стараюсь унять рой мыслей в голове. «Даже Принц последние пол года ими совсем не интересуется». Чувствую, как опускаются уголки моих губ, пока взгляд неспешно блуждает по встречающейся по пути зелени и цветам. Мысли заняты не их разнообразием и запахами, а Александром.

Когда это он не интересовался состоянием Садов? Александр частенько предлагал прогуляться по гравийным и каменным дорожкам, спрятаться в тени деревьев или посидеть в особенно жаркий день около фонтана. Мы ни раз, и даже не два проникали в самую глубь Садов. Он удивительно много знал о растущих здесь растениях, и пока рассказывал, что хостам лучше подходит тень, а лилии любят солнце, я зевала и совсем его не слушала. Но чтобы этот человек перестал вдруг интересоваться Садами?

Прикусываю губу, поднимая глаза к небу. Если задуматься, то последние пару месяцев он и правда сам не свой. Будто на иголках, нервный, слишком задумчивый, порой даже игнорирующий меня. Александр практически не выходит из своих комнат, не подпускает к себе ни слуг, ни Легион. Рявкает на всех, кто попадется под его «горячую руку», и даже прислуга старалась избегать его в коридорах дворца. Александр ведет себя максимально… странно.

— А ты что об этом думаешь?

— Простите, Моя Принцесса? — садовник останавливается прямо передо мной и поворачивает голову в сторону клумбы, где цветут тюльпаны.

— Что ты думаешь о Принце? — я подступаюсь к цветам ближе, задумчиво поджимая губы. — И подай, пожалуйста, ножницы. Пожалуй, срежу себе несколько красных и несколько желтых. Хочу поставить их в комнату, — не смотря на своего сегодняшнего компаньона, я протягиваю руку в сторону, чтобы металл ножниц обжег пальцы.

— Принц выглядит… занятым, — голос садовника тихий и отчего-то тревожащий меня все больше. — Может он болен?

— Думаешь, болен?

Я тихо хмыкаю, свободной от ножниц рукой подбирая юбки платья. Принцессы, конечно, так не делают: не оголяют ноги, не поднимают их так, чтобы ступить в рыхлую землю прямо в туфлях. Позволяя ткани вновь упасть, спрятаться за листьями тюльпанов, я выпускаю её из рук. А после придерживаю волосы, чтобы согнувшись над цветам, выбрать понравившиеся. Зубы впиваются в нижнюю губу, и пока грязь заползает прямо в туфли, неприятно впиваясь во внутреннюю часть стопы, задумчиво впиваюсь глазами в яркие шляпки.

— Болен ли он? — раздраженно перекинув волосы за спину, срезаю первый понравившийся цветок. — Чем таким он может быть болен? — подхватив зеленый стебель, я выпримляюсь. Раскрывшийся бутон красных лепестков переливается в ломанных лучах солнца. — Почему он мне ничего тогда не сказал? Уж таких тайн между нами никогда не было…

Осторожно обернувшись к садовнику, который тихо стоит в стороне, я протягиваю ему первый срезанный цветок. Затем снова возвращаюсь к клумбе, щелкая ножницами, и снова вручаю мертвецу очередной стебель. До тех пор, пока в руках мужчины не оказывается шесть прекрасных алых тюльпанов.

— Гос… ох. Госпожа Селена!

Уголки моих губ едва вздрагивают от этого истеричного крика. Щёки Регины покрылись румянцем. Тяжело дыша, она упирается ладонью в колонну совсем рядом с каменной дорожкой. Пока служанка пытается восстановить дыхание, я срезаю седьмой цветок — только теперь желтый, и в руки к садовнику он не отправляется. Сейчас Регина переведет дух и тут же начнет меня отчитывать. Приподняв пальцами юбку платья, я осторожно возвращаюсь на камень дорожки.

Взгляд вновь цепляется за Регину, чьи глаза полны чистого возмущения. Она служила мне с самого моего детства, ещё до того, как меня отправили в столицу. Рыжие волосы спускаются до плеч, и в них то и дело мелькает серебро колокольчиков. При каждом возмущенном вдохе они начинают звенеть. Не дав ей начать долгую тираду, я возвращаю ножницы садовнику, а свободную руку протягиваю к служанке.

— Регина, иди сюда.

Служанка вздыхает теперь больше растерянно, чем рассерженно, и отрицательно качает головой. Боится Садов так, словно они могут покусать её за лодыжки. В этом нет ничего удивительного. Распространяемые среди слуг легенды и сплетни не всегда оказываются правдой. Просто никто не хочет проверять их все на себе. Вот и Регина шарахается от садовых дорожек, как от проклятых. Я легко шевелю пальцами и делаю еще одну попытку подманить служанку к себе, пока желтый бутон касается лица. Пахнет свежестью и пыльцой.

Я никогда не боялась Садов. Я могла зайти в них одна, не дожидаясь ни Александра, ни мертвых спутников.

— Иди уже, Регина.

От грубого голоса в утренней тишине Садов вздрагиваю даже я. А уж Регина бледнеет и подавно, быстро разворачиваясь и неловко покачивается в сторону, чуть ли не теряя равновесие. Она резко вбирает в себя воздух, выпрямляется, а потом отвешивает спешный поклон, который слишком далек от идеала. Не виню её в страхе даже здесь — хотя бы потому что страх перед Александром вполне обоснованный и глупыми слухами не подкрепляется.

С непроницаемым, плохо читаемым лицом, Александр складывает руки на груди и упирается плечом в колонну, будучи в нескольких сантиметрах от Регины. Она, бедная, едва назад не заваливается.

Не знай я его достаточно хорошо, подумала бы, что у Принца просто настроения нет, но на деле… кажется, он просто хочет поскорее избавиться от компании прислуги. Закатывая глаза, я опускаю руку и сокрушенно качаю головой — и зачем было пугать её до полуобморочного состояния?

— М… Мой принц?

— Иди Регина. Не испытывай судьбу.

— Но Принцесса… я… я должна.

В уголках открытой веранды тени становятся темнее, чем должны. Гуще. Регина глухо взвизгивает, отскакивая от принца в сторону и тут же шмыгает в одной из дверей, скрываясь без лишних возмущений. Больше чем от Садов, Регина шарахалась от Александра, вжимаясь в стены так, словно желала слиться с ними. Бедняга даже не замечает мои перепачканные в земле ноги.

— Пугать мою служанку доставляет тебе удовольствие? — выдыхаю я, провожая спину Регины взглядом и сгибаясь в талии, чтобы стянуть туфли с ног, вытряхивая из них комочки грязи. — А ведь она даже твоё имя произнести боится. Говорила, что темными ночами цепенеет от теней. А ты, бесстыдник пользуешься этим. Может смилуешься над ней?

— Страх — это не порок, — Александр плечом отталкивается от колонны, ступая сапогами на камень дорожки. — Он раскрывает наши слабости, но познав их, мы становимся только сильнее.

— Ты слишком много философствуешь. И говоришь так, будто бы страх никогда не касался тебя, — я киваю садовнику с цветами, и тот отходит дальше по тропинкам Садов, оставляя нас наедине, пока я принимаюсь за вторую туфлю, первую опустив на край дорожки.

Александр неспешно подходит ко мне, закрывая своим телом солнце. Он создает тень, совершенно не прибегая к магии, и это кажется мне… символичным?

— Страх живет и во мне, Селена. Я не отрицаю его существование внутри себя, — устало качает головой Александр.

Он смотрит за моим действием долго, чуть прищуривая темные глаза, но я стараюсь не шибко обращать на него внимание. И из-за этого не сразу замечаю, как он оказывается совсем рядом; как просовывает руку под моими коленями, сминая ткань платья; как придерживает меня за спину, а потом рывком поднимает на ноги. Я тихо взвизгиваю, выпуская вторую туфлю из рук. Она тонет в траве около его ног. В следующую секунду, этими же самыми пальцами цепляюсь за его плечо, так и не выпустив из второй руки желтый тюльпан.

— Я уже говорила, что меня раздражает и бесит, когда ты так делаешь?

Он ничего не отвечает — делает вид, словно не слышит, будто бы я не могу пробить его броню. Ирония в том, что мы оба знаем: всё по-другому. Александр приподнимает голову и поворачивает её немного в сторону отошедшего садовника.

— Отнеси цветы в комнату госпожи Селены. Я разрешаю. Иди.

Мои туфли остаются лежать на своём месте. И я даже возмутиться или выкрикнуть садовнику о просьбе забрать в мою комнату ещё и обувь не успеваю. Как только «приказ» отдан, Александр тут же разворачивается в противоположную от Старого Дворца сторону, и ступает по извилистой тропинке в самую глубину Сада. Я не возмущаюсь и не предпринимаю попыток вырваться, хотя и не очень люблю, когда меня вот так переносят с места на место.

Отрываю взгляд от желтого цветка в моих руках и поднимаю голову наверх. Только теперь я замечаю тяжело упавшие под его глазами тени. Он словно похудел и осунулся за те пару дней, что я его не видела. Его лицо все такое же усталое, изможденное. В наших взаимоотношениях всегда было место для честности. Мы не скрывали друг от друга правды, не утаивали страшных секретов, и о своём состоянии тоже делились постоянно. Но теперь между нами вдруг повисает угнетающая тишина, а внутри всё рокочет от недосказанности. В итоге он расскажет всё сам, а мне лучше не нагнетать с расспросами.

Витиеватые дорожки сворачивают то влево, то вправо. Цветов здесь практически не остается, а над нами смыкают свои ветки вековые деревья. Я запрокидываю голову назад, вглядываясь в шурщающую от ветра листву. Многие представляли Сады настоящим оазисом — но из райского тут лишь тишина. В основном островок с деревьями, окруженный цветами. Магия Садов не состояла в разнообразие растений, которые сезонами сменяют друг друга. Магия Садов была в самой их сути. И дышалось тут намного легче, чем в Старом или Новом дворцах.

— Куда мы идем? — я возвращаю голову в прежнее положение, упираясь виском в мягкую ткань чёрного камзола.

Глаза тут же находят золотые броши, скрепленные между собой покачивающейся цепочкой. Мы идем, а я совсем не пытаюсь запомнить дорогу обратно в извилистых дорожках. Влево-вправо. Кончиком пальца прикасаюсь к острым лучам солнца, ведя вниз и совсем не страшась порезаться — хотя при должном давлении, как минимум могла бы с легкостью надколоть подушечку пальца. Металл едва слышно звякает, когда я щёлкаю по нему ногтем.

— Помоем тебе ноги, — на выдохе отвечает Александр, будто бы совершенно не замечая моей игры с его украшением. — Зачем ты сама полезла в эту клумбу, Селена? Не могла попросить собрать эти цветы садовника? — в его голосе слышится какая-то вселенская усталость, но, кажется, несмотря на явное недовольство, он не собирается читать мне нотации. — Или свою бездарную служанку.

— Ты же знаешь, Регина и близко не подходит к Садам, что уж говорить о том, чтобы ступить на самый край дорожки, — пальцы продолжают играючи проскальзывать под цепочкой и наматывать её на фалангу пальца. — Может быть, не появись ты так не вовремя, я могла бы продемонстрировать ей безопасность этого места. Да и не было в этом ничего такого тяжелого. Переступаешь через цветы, наклоняешься, срезаешь. Неужели, я и этого не могу сделать?

Глаза находят тюльпан, и я смотрю на него как-то грустно и отрешенно. Вот бы скомкать его нежные лепестки и выбросить к чертям. Или заморозить, превратить всё живое в нём в лёд.

— Можешь, Селена. Ты можешь делать всё, что душе будет угодно, но…

Но.

Поджимаю губы, вновь ведя пальцем и накидывая на него уже второй виток цепочки. Третий принц умер не так давно, но боль от его утраты всё равно витает в стенах Дворца. Я никогда не общалась с ним настолько близко, чтобы теперь искренне скорбеть об этой утрате — но наблюдая за ним со стороны, уже могла сделать вывод, что третий принц был самым светлым из всех четырёх. Возможно, он был единственным, кто мог бы стать самым достойным трона Рэддхема. Но он мертв. Как и двое остальных братьев Александра. И самое страшное из этого — я знала, как он умер. Я знала, кто его убил. Мои пальцы нервно сжимают ствол тюльпана. И в эту секунду мне показалось, что он хрустнул под моими пальцами.

Суверенный и Суверенная не смогли выдержать смерть троих детей, и вот уже полгода проводили в Доме Воды, и кажется, что их быстрого возвращения в столицу ждать не стоит. Конечно, всё это завуалировали в желание королевской четы поездить по уголкам своей страны и самостоятельно контролировать состояние городов и поселков. Лишь немногие знают правду. Из детей у них осталась лишь младшая дочь, которую я никогда не видела — она живет при Доме Воздуха, где-то в горах. И Александр.

Я знала, что он никогда не смотрел в сторону трона, оставаясь где-то в тени, за ним. Никогда в нём не было той кровожадной жажды власти, которая четко выделяется у чиновников совета. Александр часто сохранял нейтралитет в своих решениях, а сам медленно впитывал правила этой игры притворства. Будучи самым младшим из сыновей Суверенных, его никогда не рассматривали, как Короля. Но вот ирония — смерть братьев придавила его не только скорбью, но и растущей ответственностью перед всей страной. И было в этой новости пугающим не только то, что Александру на голову скоро венец наденут, но и ещё кое-что.

— Нашу помолвку же расторгнут? Ведь я останусь правительницей своего дома, а ты теперь единственный наследник Рэддхема, и твоя судьба стать нашим Суверенным, когда твой отец отойдет от дел, — мой голос становится тихим даже на контрасте с тишиной Садов, а пальцы прекращают играть с цепочкой.

Ему найдут какую-нибудь другую девушку — я знала. Обычно женами Суверенных правительницы не становились. Мне нужно было находиться там, в своём родном Дворце, а не в столице. И несмотря на это негласное правило, я чувствую себя эгоисткой. Если совет воспротивиться, если вспомнит о существовании этой помолвки… должна ли я пойти против существующих устоев? Или принять реальность? Связь между нами — как напоминание этого нерушимого союза. Он мог бы жениться на ком-нибудь другом, но связь…

— Не забивай себе этим голову, Селена. Молю, хотя бы ты, — Александр останавливается посреди развилки витьеватых дорожек, смотря по сторонам, а потом берет правее. — Последнее, о чём мне сейчас хочется говорить, так это о будущем. Мне только что два часа подряд промывали мозги тем, о чём ты мне говорила сейчас. Давай лучше посидим где-нибудь в тишине часок. Мне это сейчас просто необходимо.

И я замолкаю.

Почему-то до этого я никогда не обращала внимание на то, как бремя падающей власти сказывается на нём. Привыкший находится в тени и отдалении от трона, Александр, кажется, просто не выдерживал того давления, с которым ему пришлось столкнуться. Он просто элементарно устал. И сейчас это видно не только в осунувшемся лице — в сгорбленной фигуре и медленному шагу, в потухших темных глазах.

Над нами смыкаются самые старые деревья Садов. Дорожки тут уже не такие широкие, а прямо между стволов стоят лавочки. В этой части закутка даже маленький фонтанчик задорно журчит, распространяя вокруг себя влагу и прохладу — ну разве не настоящий рай? Когда-то это место показал мне он сам. Тогда мне было страшно. Не до конца знавшая Александра, я боялась, что он попытается избавиться от малолетней невесты и оставит меня где-то между деревьев и лавочек. Но Принц не оставил меня. И более того, раз за разом делился всё новыми уголками Садов, открывая для меня его тайны и рассказывая жуткие истории.

Он всегда терпеливо объяснял мне тонкости магии, терпеливо дожидался, пока я нагуляюсь. Иногда мы брали с собой книги и еду с кухни. Усаживались тут практически на весь день — и я никогда не боялась Садов. Не пугали эти легенды, призраки-садовники. Наоборот. Неведомая сила тянула меня сюда, раз за разом проводя по дорожкам.

Мы ныряем в арку, которая образовалась от склонившихся деревьев, выходя к маленькому фонтанчику, вокруг которого простиралась неглубокая, но с большим диаметром каменная чаша. В отличие от других «фонтанчиков», которые поголовно устанавливали в своих садиках, здесь нет фигуры обнаженной женщины, ангелочка или чего-то подобного. Это был кусочек камня, из которого текут ручейки воды. Она оглаживает формы камня, оказываясь в чаше и разнося вокруг приятную прохладу.

В этом месте всё заросло от зелени. Какое-то растение вилось даже по ножкам и спинки скамейки прямо напротив фонтана. И было здесь что-то… дикое?

Александр подходит к краю чаши, склоняясь, и я легко соскальзываю по его рукам, босыми ногами шлепаясь прямо в прохладную воду. Подол платья тут же впитывает в себя влагу. Ткань темнеет и тяжелеет, а я опускаю взгляд вниз, наблюдая за этим и не отводя глаз.

Не выпускаю из поля зрения Александра, который, сделав свою работу, устало плетется в сторону лавочки — но не садится на неё, а просто падает. Я поднимаю голову, мягко перебирая ногами, пока вода забирает собой прилипшую к ступням грязь. Александр закрывает глаза и, кажется, наслаждается этой тишиной и шелестением воды.

— С тобой всё в порядке? Ты не заболел? — я говорю тихо, страшась спугнуть эту желанную тишину. — Мне не нравится твоё состояние.

— И что именно тебе не нравится в моём состоянии? — Александр, не меняя позы, приоткрывает один глаз.

— Вопросом на вопрос. Кто так отвечает то?

Я раздраженно выдыхаю, пока со стороны слышится довольное хмыканье. Пальцы хватают подол платья, приподнимая его, пока я сама подбираюсь к краю чаши, перебираясь на камни дорожки. Прорвавшаяся через стыки трава щекочет ноги, и мне приходится смотреть под себя, чтобы без травм добраться до скамейки. Я опускаюсь рядом, практически соприкасаясь бедрами с развалившемся Александром, и вытягиваю босые ноги вперед.

— Мне не нравится, что ты что-то явно утаиваешь. Мы же друг другу даже самые страшные секреты доверяли. Уже стал наследником и забыл о нашем уговоре?

В момент между нами повисает тишина — фонтан журчит не так громко, как пару секунд ранее. Даже птицы не поют. Я поджимаю губы и склоняюсь так низко, что светлые волосы закрывают обзор. Я совсем перестаю наблюдать за Александром — лишь по издаваемым звукам могу догадаться, что он пришёл в движение.

— Сел.

Его голос на выдохе звучит почти умоляюще, и внутри всё сжимается — от предчувствия чего-то ужасающего. Я поворачиваю голову в сторону, и в эту же секунду его холодная рука ложится поверх моей ладони, уперевшейся в скамью. Мои брови растерянно приподнимаются. Пальцы Александра подбирают мою руку и сжимают чуть сильнее.

— Прости меня, Сел. Прости меня за всё, что я сделал и что сделаю потом. Никогда не ищи для меня оправдания.

— Что ты несешь? — я хмурюсь, уставившись на него в надежде найти объяснение такому резкому порыву. — С чего ты взял, что я когда-нибудь буду тебя в чём-то винить? Ты точно болен. Может у тебя жар?

Я резко поддаюсь вперёд и, чтобы не выдергивать своей руки из-под тепла его, тянусь второй ладонью к его лбу, отбрасывая темные пряди назад и прижимаясь к коже. Никаких признаков жара или болезни. Александр едва качает головой, чтобы скинуть мою руку и снова смотрит на меня своими чёрными глазами.

— Я не прошу тебя о большем, Селена. Я даже не приказываю тебе, — его шепот и горячее дыхание обжигает ладонь, заставляя неосознанно подсесть чуть ближе. — Я прошу тебя, как своего старого друга и как единственного человека, которому я всегда доверял всего себя. Никогда не оправдывай мои поступки. Никогда не оправдывай меня.

Обида сжигает меня изнутри, когда одна оправданная истина достигает моего мозга — Александра не считается со мной. Скрывает, утаивает, не считает достойной рассказов. Словно я не просто «маленькая девочка» — словно я… слабая.

И эхо этого страшного слова отдается в голове уже знакомым голосом.

«Слабая, слабая, слабая».

Глава 7

Александр

Топот сапог за спиной эхом отскакивает от высоких стен, прокатываясь далеко вглубь коридора. Тени, боязно тянущиеся к свету, дрожат аккурат под мерное дыхание позади. Алистер следует за мной, словно верный пес за своим хозяином, стараясь поспевать за быстрым и размашистым шагом — знает, что нельзя обгонять, но при этом нужно держаться рядом. Никогда не нарушает правила, и это во многом заставляет держать его подле себя. В витающей вокруг него ауре ощущается недосказанность и волнение — я слышу, как чужие пальцы то и дело загибаются, и хруст суставов безбожно режет по слуху, словно нож, входящий в слегка подтаявшее масло. Но Алистер продолжает нагонять.

После небольшого инцидента в садах, мне пришлось свернуть в Северное крыло Старого Дворца. Оставить Селену на попечение служанок и Эклипс, которой дал наставление не сводить с найденной принцессы глаз и докладывать мне о малейших изменениях в её состоянии.

Сейчас мне следовало бы думать о чём-то другом. Например, о ближайшем будущем. О том, какие слова стоит подобрать, когда замолчать, когда смиренно склонить голову. Когда проявить характер и упрямство. Но всё, что я сейчас делаю, так это вслушиваюсь в топот чужих сапог. Шаг Алистера выбивается всего на секунду — в такт с очередным выдохом, сходящим с губ — и тут же возвращается в прежний ритм. И так в бесконечном кругу. Я всем телом и нутром чувствую колыхание теней от вспыхивающих по мере нашего движениях огненных сфер у стены.

Резко останавливаюсь посреди коридора, и Алистер кое-как успевает затормозить, чтобы с размаха не врезаться мне в спину. Глаза не обманули меня тогда. Я чётко видел в глубине его зеленых радужек зарождающийся страх, когда Селена уснула на моих руках. И не за свою жизнь, а за жизнь другого человека. Тогда, в надежде подхватить её ослабевшее тело, он буквально рванул вперед. Никогда прежде мне не удавалось лицезреть в своём солдате столько прыти, сколько он проявлял к Селене. Это было… непривычным? Неприемлемым? Возможно, во мне говорила ревность? Я мотаю головой, сгоняя мимолетный морок.

— Что Королеве нужно от Селены? — голос у Алистера дрожит, пусть он и пытается этого не показывать.

— Мы разве не говорили об этом? — я тихо выдыхаю и продолжаю идти по бесконечно длинному коридору, пока не настигаю поворота. И прежде чем снова двинуться вперед, смотрю на Алистера через плечо, ловя его взволнованный взгляд своим. — Я не умею предсказывать будущее, Алистер. И влиять на решения Королевы тоже.

Подошва сапог ступает практически бесшумно по мрамору пола. Я понижаю голос до шепота, что отголосками уходит куда-то ввысь высокого потолка. Лицо Алистера делается еще серьезнее.

— Чтобы надеть корону Рэддхема, она должна получить согласие на своё правление всех четырех Домов. Дом Воды — последний, чьего согласия она так и не получила, а Селена — последняя представительница этого Дома. Вероятно, Рураль просто хочет получить это согласие. Не более.

Шепот незамедлительно проникает в тени, и я тут же замолкаю. Мои шаги и шаги Алистера — не единственные, что слышатся в коридоре дворца. Я сдерживаюсь и морщусь, когда к шороху подошв и юбок добавляется и женский смех. Природа этого звука становится понятна сразу же, как из угла коридора появляется два женских силуэта.

Служанки замечают нас не сразу. Склоняясь друг к другу и прикрывая рот ладонью, они обращают внимание лишь на собственный шепот. Я не вслушиваюсь в их голоса. Как и не смотрю на них до тех пор, пока они резко не замолкают. Одна из служанок вздрагивает — удивление, переплетаясь с легким росчерком паники, расходится по юному лицу едва ли не пятнами. Она толкает свою подружку в бок, красноречивым взглядом указывая на меня, и даже в ломанных линиях горящих сфер улавливается смирение, тянущееся за собой привычный в этих стенах страх.

Служанки не отступают. Они практически отскакивают в сторону, врезаясь в стену плечами. Гнут спины, отвешивая испуганные поклоны, опускают головы, дабы показать, как чтут здешние правила. Но я уже не смотрю в их сторону — лишь краем глаза замечаю, как подрагиваю плечи одной и как краснеет лицо другой девчонки. И стоит только пройти мимо, как за спиной слышится ритмичное постукивание каблучков и шелест юбок.

В углах, подобно ядовитым змеям, все также шевелятся тени. Раздражение колет где-то в груди, заставляя стиснуть зубы и чуть ускорить шаг, желая побыстрее добраться до своей комнаты. Разговор с Рураль отложил свой отпечаток, и теперь я… не знаю, что делать. Не знаю, как правильно это сделать.

— Мысли Королевы тяжело предугадать, Алистер, — продолжаю я, будучи уверен в том, что скорой встречи со служанками или стражей ждать не стоит. — Она эмпат. Угадать её мысли, а уж тем более действия, практически невозможно. Селена совершила ошибку, и тебе об этом известно не хуже меня.

— Но вы же виделись с ней? Можно ведь было что-то разглядеть в её лице?

Новость о поимке Селены, кажется, совсем не обрадовала Рураль. Она показалась мне даже… расстроенной. Или просто излишне задумчивой. Она не задавала вопросы, не смотрела на меня, словно вместо этого ушла куда-то глубоко в свои мысли, и я вряд ли могу представить, что сейчас твориться в её голове. Мне и со своей сложно разобраться. Селена снова в этих стенах, снова… ближе, чем мне бы того хотелось, как бы сильно я не пытался заткнуть голос внутри себя. Голос, что тихим шепотом продолжает наговаривать весьма противоречивые для меня вещи, оставшиеся далеко позади.

Я устало выдыхаю, прогоняя нашу с Рураль встречу в мыслях. Взгляд невольно цепляется за идущего рядом Алистера. Он отличный солдат, безукоризненно выполняющий приказы; он верен и никогда не перечит моим словам. Возможно, я совершаю глупость, не доверяя ему своих мыслей и опасений? Может и так. Но жизнь во дворце научила меня многим урокам, помимо тех, которые приходилось учить вопреки собственным желаниям — доверие слишком хрупко, чтобы бездарно дарить его кому-то другому. Пусть и тому, кто его по праву заслуживает.

Я замираю посреди коридора столь внезапно, что Алистер замолкает. Пальцы переплетаются за спиной, подбородок вытягивается чуть выше. Я разворачиваюсь к нему на пятках сапог, и он удивленно поднимает глаза, тушуясь. Ему есть что сказать, но он упрямо молчит, словно весь его словарный запас неожиданно кончился.

— Алистер, — терпеливо произношу я, поджимая губы. — Есть вещи, которые я не вправе обсуждать со своими солдатами. Селена совершила ошибку. И раз уж моя сестра достала её, то пусть и за свои поступки расплачивается в полной мере. Разговор на эту тему закончен. Ты и Эклипс будете приставлены к Селене для её охраны и лучшей координации в стенах дворца. Ты, как друг. Эклипс — как профессионал.

Алистер кривит губы и морщится, словно я ему подсунул гнилой фрукт, но не протестует — согласно кивает. Не заметив с его стороны прежней прыти, я снова разворачиваюсь и целенаправленно иду к двери своей комнаты.

— Побудь глазастым. На нижние этажи её не пускать. В архив — тоже. С Агатой я поговорю, — пальцы ложатся на долгожданную прохладу металла дверной ручки. — В остальном… просто выполняй свою работу и не лезь в политику.

Я смотрю на опустившего голову Алистер через плечо. Мальчишкой был — им же и остался. Не удивительно, что они с Селеной нашли столько общего. Оба бездумные, по-ребячески несерьезные, двигаемые собственными эмоциями. Алистер, в отличие от Селены, умеет хотя бы вовремя стать покорным, принимая правила игры взрослого и опасного мира. Селена… мы не виделись столь долго, что её расплывающийся силуэт из прошлого почти что призрачная тень, что отбрасывает мебель. Но она все еще яркая, все еще пылает решительностью, все еще… теплая и настолько запретная, что вряд ли я имею право думать о чем-то большем. О тех моментах в садах, о том, как она пахла, как упрямо заправляла за уши мешающие рисовать волосы. Как любила босиком бегать по траве, широко и солнечно при этом улыбаясь. Как старательно вырисовывала линии на белоснежных листах и размазывала тени, пачкая пальцы грифелем. Нужно только закрыть глаза, чтобы вновь поймать это трещащее и ускользающее все дальше воспоминание.

Но вместо этого я устало выдыхаю, кивком головы приказывая Алистеру уйти. Тихий скрип двери. Встречающая меня прохладой комната. Тяжелый груз спадает с плеч вместе с застежкой плаща, который тут же падает на спинку стула при входе. Солнце за окном только-только начинает показываться из-за горизонта — в комнате всё ещё темно. По утреннему темно.

Тени кучкуются под столом, за шкафом и где-то в углу комнаты. Я спускаю с цепей собственную свору, разрешая магии выскользнуть из плотно сжатых тисков и погрузить пространство во мрак. И лишь одно-единственное очертание проскальзывает обратно.

Долгожданному отдыху после бессонной ночи не суждено свершиться. Даже в собственных покоях.

Тени, до этого шаловливо шмыгнувшие по комнате, замирают в немом ожидании — как хищники на охоте. Они становятся гуще в углах и под массивными предметами. Принимают формы, выходя за грани принятые человеческим глазом, поднимаются вверх, густеют до тех пор, пока не становятся практически осязаемыми. Кончики пальцев покалывает от прилива магии, скользнувшей по венам вместе с кровью. Достаточно лишь щелкнуть пальцами, дать немой приказ, и от незваного посетителя не останется ничего.

— Да всё-всё. Прекрати. Ты напугал меня, доволен?

Тёмный сгусток уже угрожающе навис над плотной тканью штор в какой-то неестественной позе, готовясь к нападению. И ошибочно могло показаться, что лишь знакомый женский голос остановил это странное существо. Когда из-за ткани штор высовывается тёмная голова, уголки моих губ несдержанно дергаются в улыбке. Особенно становится весело от дикого взгляда, коим моя посетительница награждает существо. Смешок у меня выходит нервным. Надо попросить принести что-нибудь успокаивающего.

— Тебе не стоит проникать в мою комнату, Агата.

Я увожу руку в сторону, и сгусток тьмы распадается на тысячу мелких теней, метнувшихся, как испуганные кролики, по углам. Агата же полностью покидает своё укрытие. Чёрные волосы, точно такого же цвета, как и у меня, растрепались. Бордовая юбка платья смялась от долгого нахождения в одной — и я очень сомневаюсь, что удобной — позе. Агата выглядит максимально непрезентабельно, если учитывать её рвение добиваться идеальности во всем, что касается внешности.

Заметив мой изучающий взгляд, она кривит губы в улыбке, и тут же принимается приглаживать волосы руками и разглаживать помявшуюся ткань. Внутри Агаты не росла необузданная тьма, такая же, как внутри меня — и я благодарил всех известных мне Святых, что не приходилось бороться ещё и с этим. А зная характер моей сестры, вероятно, это была бы бомба далеко не замедленного действия.

— Ты же не просто так пришла, верно? Начнешь говорить о сестринской любви и я выставлю тебя за дверь. Говори сразу, что тебе нужно, — я лениво киваю в сторону кресел, стоящих напротив давно потухшего камина, и пока Агата раздумывает над моим предложением, двигаюсь прямиком к ним.

Сестра, кажется, присаживаться не собирается. Она обиженно поджимает губы, приподнимая острый подбородок и провожает меня своими темными глазами до тех пор, пока я с особым блаженством не опускаюсь в кресло, ощущая усталость во всём теле. Наконец-то можно просто присесть, отдохнуть. И мне глубоко всё равно на гордость Агаты — пусть делает то, что ей заблагорассудится.

— Я пришла поговорить с тобой, — решительно заявляет она. А после медленно ступает ко мне, пока я расстегиваю верхние пуговицы камзола, неприятно сдавливающие шею. — Ты каждый раз уходил от ответов, но сейчас… тебя не было столько дней, и я подумала…

— Удивительно, как всем сегодня срочно понадобилось со мной поговорить, — сквозь зубы шиплю я, откидывая голову на спинку кресла и прикрывая глаза. — Что ты подумала, Агата? Что я притащил твою подружку с перерезанной шеей? Или ты ждешь новостей о том, что Селена в целости и сохранности сбежала от нас и теперь греется где-то под пустынным солнышком?

Мы встречаемся взглядами. Агата стоически выдерживает мой напор. И даже моргает она медленно, никак внешне не показывая своих тревог. А вот я этот контроль теряю. Всего лишь одна тема, одно имя, которое поворачивает ключик в моих эмоциях, чтобы выпустить наружу всё то, что я так долго сдерживал в себе. И я сокрушенно жмурюсь, набирая в легкие побольше воздуха. Локоть упирается в подлокотник, голова устало падает в раскрытую ладонь, пока пальцы массируют закрытые веки. С появлением в Рэддхеме Селены контролировать свои эмоции стало просто непосильной для меня задачей. Даже Эклипс, созданная мной, чтобы впитывать в себя мой гнев, порой не справлялась с теми эмоциями, которые обжигали мне кровь.

— Спрашивай, Агата. Но если вопрос касается Селены, ответа, которого ты ждешь, я дать тебе не смогу, — шепотом произношу я. — У меня есть две новости. Вряд ли к первой новости тебя пропустят в ближайшие сутки, так что начну я со второй, — шороха одежды и скрипа ножек по паркету слева становится достаточно, чтобы понять, что Агата воспользовалась моим приглашением. — Селена даже не ступила на земли Дома Огня, хоть и рьяно рвалась туда. У неё даже были намерения заколоть меня или Алистера тем несчастным ножичком… кажется, я забыл его в кабинете.

Я медленно раскрываю глаза и поворачиваю голову в сторону сестры.

— Не думал, что без пяти минут бывшая утопленница может быть такой… активной.

Агата напрягается. Поджимает губы, пусть и всей своей расслабленной позой пытается не показывать волнения, а после закидывает ногу на ногу — ступня её нервно подрагивает в воздухе. Переплетая на коленях пальцы, сестра прокручивает нанизанные колечки.

— Но есть и хорошая новость. Селена здесь. Сейчас.

Наблюдать за сменой эмоций на лице Агаты практически так же прекрасно, как смотреть за цветением цветов. Она замирает в одном положении — нога перестает раздражающе трястись, кольца на пальчиках останавливают движение. Её взгляд застывает на одной точке, пока мозг старательно переваривает произнесенное вслух. Выражение же лица не меняется долгие минуты, пока она в полной мере не осознает ситуацию. Агата резко подскакивает со своего места, но я ловко успеваю ухватить её за запястье выше темного металла браслета, и тут же тяну обратно, отрицательно при этом качая головой.

Удивительно, как послушно Агата опускается обратно, цепляясь пальцами за подлокотник кресла. Рубины в её кольцах и украшениях ярко мерцают, когда лучи восходящего солнца прорываются в комнату.

— Алистер привёз её сегодня рано утром. Вечером её будет ждать Рураль, — ладони Агаты прижимаются к лицу, пока она упирается локтями в свои колени. — Хотя бы не спрашивай меня, что Рураль будет с ней делать. Алистер мне всю голову забил расспросами. Я ничего не знаю.

— Я могла бы…

— Агата, нет, — её плечи вздрагивают от холодности и резкости моего голоса, и я пододвигаюсь на край кресла, чтобы взять её дрожащую руку в свою. — Ты сама ведь знаешь, что происходит с Садами и за их пределами. Пока ты прогуливалась по Рэддхему, я пытался остановить это. Ты же видела, что творится? В Доме земли говорят про живой лес. А уж про пропадающую магию я молчу. В Доме воздуха одна сплошная непогода — то дождь, то ветер, то гроза с молнией, а то всё вместе. Дом Огня засыхает, а Дом Воды… — я прикусываю кончик языка, и не договариваю этого слова.

…замерз. Заледенел. Превратился в холодное, мертвое изваяние. Он умер.