Бесплатный фрагмент - С чего начинается Родина

От автора

Невольно, но совершенно к месту вспоминается давно забытая поговорка: «Последняя у попа жена, да и та попадья». По церковным каноническим законам священник православной церкви мог жениться только один раз, и второй брак, по какой бы ни было причине, оказывался невозможен. Патриархат не позволял нарушать священные каноны и скрепы под страхом отлучения от церкви. Впрочем, католикам было и того хуже — у них существовал целибат: священник, аббат, пастор, падре и т. д., в зависимости от страны под тройной короной Папы Римского, — все без исключения представители клира не имели права жениться. Наряду с этой пословицей существует еще более известная, в какой-то степени, альтернативная поговорка: «Никогда не говори никогда», — ибо развитие жизненных перипетий не имеет ничего общего с церковными уложениями и не ограничено никакими рестрикциями. Как бы то ни было, но вошедший в историю фразеологизм стал популярным и широко известным после публикации первого романа Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба», увидевшего свет в 1837 году. Он распространяется на все сферы человеческой деятельности, и его смысл заключен в том, что не существует ничего невозможного, все может произойти и измениться.

Казалось, долгое повествование о буднях отечественного морского торгового флота «Район плавания от Арктики до Антарктики» закончится с опубликованием девятой книги. Но не тут-то было: за ней потянулся длинный хвост, как у кометы Галлея, и обрывать его — все равно что оставить породистую лошадь без самого настоящего хвоста. Никакая благородная родословная не поможет — сочтут уродиной.

Потянулись наши знакомые знакомцы и примкнувшие к ним соратники по цеху, узнавшие себя в уже известных читателю воспоминаниях, да и они сами не прочь поделиться таковыми, вновь воскресшими из глубин ушедшего времени событиями, оставившими след в закоулках памяти. Однажды прорвавшийся поток остановить невозможно, да и стоит ли? Оставить без внимания столь редкостные золотинки, лишь на мгновение обнажившиеся, словно выплеснутые из земных недр, чтобы снова, на этот раз навсегда, уйти в бесконечность времени и пространства, сродни надругательству над частичкой всей человеческой цивилизации.

«Ба! Знакомые все лица!» — точнее грибоедовского Фамусова не скажешь. И блеснул солнечными бликами еще невидимый, едва наметившийся ручеек из до поры до времени затаившегося источника, чтобы превратиться в полноводную реку с чистой, незамутненной водой, прошедшей через годы забвения и неизвестности, норовя вновь уйти обратно, в бездну иных миров, если останется незамеченным.

«Остановись, мгновение!» — самопроизвольно возникает гетевская фраза из его «Фауста», будто угадывая одолевающие мысли. Но мгновения не остановить, они пролетают, словно те «пули у виска». Нужно успеть, у ветеранов есть еще чем поделиться, прежде чем распрощаться с нашими читателями.

Казалось, все уже давно рассказано и пересказано, но сами собой возникают все новые давние эпизоды, выглядевшие в пору их свершения обычными, повседневными, чисто рутинными, на которые и внимания не следовало обращать. Время же рассудило по-другому, и сегодня они усматриваются совершенно по-иному, словно поменяли окраску и выглядят как воплощенные замыслы искушенного сценариста, хотя являются самыми настоящими фактами, не успевшими обрасти небылицами, из жизни предыдущих поколений в их казавшейся тогда обыденной деятельности. В то время она не представлялась им чем-то исключительным — профессия не хуже других. Хотя как сказать…

Да и судьбы людей, распрощавшихся с морями, по-своему необычны, ибо привыкнуть к новой для них обстановке земного бытия не так-то просто, и безболезненно перешагнуть этот барьер никому не удавалось. Поэтому приходилось во многом начинать сначала, приноравливаясь к кардинально поменявшимся условиям жизни, не опасаясь скоротечного изменения окружающей обстановки, требующей мгновенных решений. На первый взгляд, будто гора с плеч свалилась, но «привычка — вторая натура» и изменить приобретенный условный рефлекс с разбега никому не удавалось, хотя он строго индивидуален у каждого. Но в их памяти навсегда остался тот, впервые увиденный маяк, у каждого свой, когда уходили в свой первый рейс, которым кончается и с которого начинается Родина!

Большая благодарность откликнувшимся участникам давних событий, вспомнивших прежние годы, всколыхнувших молодость и вновь вернувших на несколько десятков лет назад, когда они были молоды и «чушь прекрасную несли», по словам поэтессы Юнны Мориц: Владимиру Федоровичу Рогулину, Валентину Алексеевичу Цикунову, Сергею Леонидовичу Пермякову, Михаилу Филипповичу Ляхоцкому.

Читайте и продлите знакомство с героями прежних повествований, ибо утеря налаженных связей сродни физической и психологической боли от внезапной потери близкого человека. Не забывайте: новые друзья уже не появляются, а старых становится все меньше и меньше.

С искренним уважением,

Владимир Хардиков

Из воспоминаний Женихайлова Вячеслава Тимофеевича

Жизнь накоротке

«Никто не знает, что нас ждёт.

А мы судьбе не доверяем.

Никто не знает наперёд,

Где мы найдём,

Где потеряем».

Андрей Дементьев

Среди множества морских профессий особое место занимает должность боцмана, фигура которого присутствует во всех пиратских романах-в них он занимает второе место в судовой иерархии вслед за капитаном. Никакая другая морская специальность не отождествляется в такой степени с морем, как боцманская. Понравившееся ёмкое, цельное, и отдающее всеми оттенками моря слово, привёз в Россию из Голландии Пётр Первый, преисполненный идеей создания собственного флота, во время посещения Великим посольством в конце XVII века ряда западноевропейских стран. Это и стало одержимой мечтой его недолгой взбалмошной жизни, да и зуд постижения многих специальностей начался вместе с обуявшими его помыслами, которые ранее не проглядывались, как и склонность к учению, а тут словно прорвало. Но упущенные детские и подростковые годы, прошедшие в беззаботных играх и в навсегда оставшемся в памяти страшном кровавом кошмаре стрелецкого бунта, наложили печать на всю дальнейшую жизнь первого российского императора. Писал он отвратительными каракулями со многими ошибками, не соблюдая никаких правил орфографии и пунктуации, он их просто не знал. На больших парусных судах того времени с тремя или более мачтами (в основном это касалось барков, самые крупные из них несли по пять мачт) было по одному боцману на каждую мачту, за оснащение которой в любую погоду при работе с парусами он полностью отвечал, имелся и старший «дракон», под чьим началом служили младшие мачтовые. Такая структура управления большими парусными судами, оснащёнными несколькими тысячами квадратных метров тяжёлой и грубой парусины, в условиях непредсказуемости погодных условий являлась оптимальной и позволяла в кратчайшие сроки управляться с ветрилами даже при внезапно налетавших шквалах, когда секунды решали многое, едва ли ни саму жизнь. Прогнозы погоды основывались лишь на местных примитивных признаках и общих кочующих между мореплавателями представлениях, круглосуточно нужно было держать нос по ветру, дабы не оказаться внезапно застигнутыми погодными катаклизмами, природа которых веками оставалась тайной скрытой божьим промыслом. Один лишь Бен Ган из романа Стивенсона «Остров сокровищ» чего стоит, иначе, как духовным вдохновителем и организатором, настоящим вожаком бунтовщиков, его не назовёшь. Впрочем, на парусных судах, как военных, так и торговых, столь уважаемая должность являлась не меньшей по значимости, и по укоренившейся традиции её обладатель и до сих пор представляется эдаким богатырём с непременными размашистыми усами, линьком в руке, частенько опускающимся на спины провинившихся матросов, и всевидящим, везде проникающим, беспощадным взглядом. К тому же, с непременной золотой серьгой в левой мочке уха, что свидетельствовало о его «крутости»: прохождении мыса Горн, южной оконечности Южной Америки, наверное, самой штормовой частью мирового океана, не считая Антарктики. По сути дела, этот широчайший в мире пролив Дрейка и есть продолжение антарктических вод, и ждать погоды на его берегах — дело пустое и безнадёжное. В морских рассказах Станюковича немало рассказано о многомесячных плаваниях парусников XIX века среди океанских просторов, и хотя прошло полторы сотни лет со времени их появления на свет, они остаются интересными и увлекательными по сей день, а самого писателя называют литературным Айвазовским. Недаром, прилипшее к боцману за сотни лет прозвище «дракон» стало не только нарицательным, но будто изначально родным. В нём-то и отразились все предписываемые ему качества, действительные и надуманные, хозяина и повелителя судовой команды. Многочисленные бунты и мятежи на парусниках во время многомесячных плаваний в водах мирового океана в большинстве случаев возглавлялись боцманами как самыми авторитетными вожаками судовых команд. Плавания в неизвестность, сопровождаемые болезнями, особенно цингой, уносящей целые экипажи, с набранными в портах разнородными «любителями удачи», зачастую заканчивались в неизведанных океанских просторах, когда команда, побуждаемая авантюристами, поднимала мятеж. Победителей и спасённых в большинстве случаев не было. Немало бунтов так и остались нераскрытыми, унеся свои тайны вместе с судовыми командами в океанские глубины или будучи похороненными среди бесчисленных необитаемых островов. Но это всего лишь легенды и мифы давно ушедших времён, хотя на пустом месте они тоже не рождаются и имеют под собой серьёзные основания, да и воспоминания многочисленных очевидцев тех времён единодушно сходятся во многом, включая детали. Но изрядная их часть вымышлена в результате наслоения мифических, не существовавших дополнений, обрастающих со временем всё новыми подробностями, обязательная дань ушедшим временам. Так было всегда, и вся история, как «коллективная биография», состоит из множества пластов, наслоенных друг на друга, где правду от вымыслов отличить совсем непросто, особенно когда каждый приходящий правитель старается её переписать, дабы выглядеть в самом притязательном свете в глазах будущих потомков. Несмотря на многие ухищрения, время расставляет всё по своим местам, отделяя правду от сфабрикованных на потребу дня подложных мифов, и чем более они искажены, тем скорее обнаруживаются вымышленные мертворождённые подделки. Спустя годы потомки уже не оказываются благодарными, как грезилось самовлюблённым сказочникам — «калифам на час». Зачастую уже после смерти бывших властителей ждёт вселенский позор, который уже всегда будет сопровождать их в памяти будущих поколений. Показателен пример эксгумации останков князя Василия Милославского, противника реформ Петра Первого: полуистлевший гроб с вываливающимися жёлтыми костями извлекли из могилы и, прицепив к упряжке свиней, протащили по московским улицам. Его содержимое от тряски разбрасывалось по пути следования, наводя ужас на невольных свидетелей. Можно сказать, что подобное произошло в той же Москве спустя почти три сотни лет, когда под покровом ночи из Мавзолея было вынесено забальзамированное тело недавнего вождя всех народов, двоим там было тесно, который совсем недавно являлся верховным непогрешимым существом, почти Богом. Подтвердилась правота барда Александра Галича, написавшего поэму о Сталине со словами: «Оказался наш отец не отцом, а сукою». Прошедшие столетия внесли кажущееся облагораживание прежних варварских обычаев, но суть осталась прежней, при этом количество жертв многократно возросло. Не вызывает сомнений, что и мумию основателя Советского государства ожидает та же участь, вопрос лишь во времени. Мавзолей останется вечным памятником в назидание будущим вождям, чтобы помнили: «Sic transit gloria mundi» («Так проходит мирская слава»), о чём при жизни ни один вершитель судеб не задумывается. Этому, ставшему крылатым выражению богослова древности Фомы Кемпийского почти шестьсот лет, но оно не потеряло своей актуальности. Стало негласной традицией: после смерти очередного «самодержца», перед которым совсем недавно подданные раболепствовали, они тут же начинали всячески его поносить, перекладывая на усопшего всю ответственность за совершенные прегрешения, будто сами ни при чём. Происходит развенчание бывших «венценосцев» самыми близкими его сподвижниками, а «мёртвые сраму не имут». Очевидно, прежнее показное обожание держалось на лизоблюдстве, страхе и репрессиях, ничего общего не имея с настоящим положением дел. Но «заколдованный» круг продолжает вращение, и никак не удаётся из него вырваться, настолько притягательно прошлое. Такие вот «национальные особенности», восходящие к обычаям Монгольской империи, основанной Чингисханом почти тысячелетие тому назад, и его наследие оказалось на редкость живучим, изменяя лишь форму, но не содержание. По разным причинам кончается эпоха одного «гениального» вождя и сразу же начинается борьба за верховную власть «пауков в банке», за право быть следующим лучезарным и неповторимым, и так без конца. С тех пор многое изменилось, технический прогресс берёт своё: на смену ветряным движителям пришли механические, работающие от дизельных двигателей внутреннего сгорания, генераторов и даже ядерной энергии, повлёкшие целый штат обслуживающих их специалистов, но боцман по-прежнему остался хозяином палубы и устройств, на ней расположенных. Руководитель палубной команды, подчиняющийся только старшему помощнику, во многом обеспечивающий грузовые операции и поддержание судна в приличном состоянии, чтобы рыжие пятна ржавчины не отслаивались пластами, а палубные механизмы работали безотказно, вовремя проходя профилактику, и к тому же старший в столовой команды. Да и соблюдение дисциплины и внутреннего распорядка во время долгих плаваний во многом от него зависит. В течение многомесячных плаваний на ограниченном пространстве судна среди одних и тех же примелькавшихся сослуживцев появляются непременные спутники — раздражительность и нервозность, готовые перейти в прямые конфликты или столкновения, здесь же и необходимы сильные духом личности, способные разрядить напряжённую обстановку. Фигура боцмана в таких случаях, как наиболее знающего морехода в составе команды, и вовсе приобретает особое значение: во многом от него зависит умение понизить накал или же вовсе снять сгущающееся напряжение, накапливающееся в течении долгих рейсов, и в дальнейшем предотвращать зарождающие попытки к его повторению. Этот вариант работает лишь в случае, если боцман пользуется непререкаемым авторитетом экипажа. Обязанностей хватает, и не каждому они по плечу, а лишь тем, кто себя полностью и без остатка своей профессии. Такой и получается жизнь накоротке, разрываясь между морем и землёй: от отпуска до отпуска, от парохода до парохода, но это всего лишь условие, обязательное для всех водоплавающих, ибо по-другому никак не получается. Ну а профессия уже зиждется на заранее психологически подготовленном фундаменте, без которого она обречена при первой же неудаче. Одного лишь желания, каким бы сильным оно ни было, явно недостаточно. Чтобы осилить марафонскую дистанцию длиною в жизнь, нужно быть её ярым приверженцем, ибо «рванув как на пятьсот» уже на первом вираже окажешься не у дел. Время не щадит даже пирамиды, хотя они являются символом вечности в человеческом понимании.

Зачастую прирождёнными мореходами становится молодежь, никогда не видевшая моря или же когда-то лишь по случаю встретившаяся с ним, впечатления от которого остаются навсегда глубоко в душе, и освободиться от них уже не удастся. Кратчайшим путем к достижению внезапно охватившего всё существо наваждения являлась мореходная школа, окончив которую через один-два года и не имея в биографии тёмных пятен, распространявшихся и на близких родственников, можно вскоре стать моряком судов загранплавания. Таковое видение совсем недавно из своего затерянного в глухой тайге мира в закрытой «железным занавесом» стране казалось и вовсе недостижимым, слишком велика была разница между реальным доселе существованием и открывающимися перспективами, окрашенными в радужные тона, а счастливые не только часов, но и жизненных ухабов не наблюдают. Проходил год-другой, и ещё совсем недавняя детская и юношеская романтика рассеивалась, хотя далеко не у всех, уступив место суровым реалиям жизни. Человеческое существо быстро привыкает ко всему новому, хорошее оно или плохое, первоначальное удивление или огорчение вскоре смиряется с новыми жизненными реалиями и в короткое время принимает их как обыденные и повседневные. Иностранные порты уже не казались чем-то сказочным и недостижимым. Изначальные ожидания в предвкушении знакомства с другими мирами издалека рисовались чем-то волшебно непостижимым сродни райским кущам или садам Эдема, существующим лишь в воображении. При ближайшем знакомстве всё оказывалось не таким уж лучезарным, как представлялось издалека, в мечтах воплощается самое притягательное и желанное безо всяких оборотных сторон и прозаических обочин, а главное — исчезла загадочность, ожидание почти счастья. Мечты о красивой жизни из дальнего далёка несколько померкли после погружения в реальную среду. Первоначальная романтика теряет свой притягательный блеск, растворяясь в повседневности ежедневных житейских забот. К тому же однообразная нелёгкая работа, смена часовых и климатических поясов, когда вместо лета зима и снова зима, лишь иногда сдобренная летом, штормы и неустойчивая палуба под ногами, меняющая походку, никак не способствовали лелеянным надеждам. Ещё большие проблемы возникали на семейных фронтах, и выхода из них не просматривалось, в основном из-за отсутствия собственного угла, и решить их можно было, разве что покончив с морской кочевой жизнью.

В дальнейшем пути расходились: одни, смирившись с прозой жизни морского кочевника, продолжали тянуть нелёгкую лямку, вторые без особого сожаления расставались с морской составляющей, ранние грёзы остались в прошлом, приобретая более приземлённые занятия, а третьи оставались, навсегда отравленные запахами моря — озоном, прелыми водорослями, солоноватым привкусом и едва ощутимой йодистой приторностью, — совершенствуясь в избранной профессии. Из них и вырастали настоящие профессионалы и боцманы, как самые упорные, знающие, будучи лидерами по своей натуре. Правда, такие существовали лишь в идеале, или непонятно какими ветрами занесённые, среди них было много злоупотребляющих «зелёным змием», а этот недостаток сильно ограничивал возможности, и они предпочитали оставаться простыми матросами, с них спросу меньше, в любом случае, счёт шёл на единицы. Ради справедливости: такой напасти было подвержено немалое количество членов экипажа, абстинентов среди них совсем немного. Тяга к спиртному среди экипажей морских судов не является каким-то чрезвычайным патологическим явлением, это всего лишь попытка хотя бы на короткое время уйти из ограниченного монотонного пространства, ограниченного размерами судна, или же снять постоянно накапливающийся стресс. А если таковой, редкий абстинент, отличный от других индивидуум, попадался на пути, считайте, что вам очень повезло, равносильно крупному выигрышу в лотерею.

Об одном исключительном трудоголике, совсем не похожем на персонажей пиратских романов и рассказов того же Станюковича, являющимся самым настоящим антиподом прежним кумирам, пойдёт речь в нижеследующих строках. Наш виновник торжества не очень-то словоохотлив, когда касается его морского прошлого, то ли по причине врождённой скромности, то ли от нежелания вспоминать об ушедшем времени, а может быть, и по иным причинам. Поэтому придётся обойтись лишь небольшой частью разнонаправленных полузабытых «сюрпризов» из его богатой событиями жизни на море, но надеемся в дальнейшем разговорить скромного «героя недавнего времени», ибо жизнь коротка и хрупка, а прежняя скромность уже ни к чему, донести до читателей ещё много интересного из его прошлого, которое не только интересно, но исторически важно, как свидетельство очевидца.

Женихайлов Вячеслав Тимофеевич родился в одном из медвежьих уголков Приморья в первый год начавшейся войны, куда вести с большой земли доходили не сразу, да и те в куцых, изрядно урезанных объёмах. Бескрайняя тайга, многим казавшаяся непреодолимой китайской стеной, отгораживавшей от большого, во многом неизвестного и интересного мира, на самом деле оказалась палочкой-выручалочкой, помогшей пережить военное голодное лихолетье благодаря своим неисчислимым дарам. С окончанием войны жизнь налаживалась, люди приободрились, уверовав в конец казавшейся нескончаемой чёрной полосы, выпавшей на их жизненном пути, надеясь на улучшение своей доли, и лишь подрастающие пацаны сожалели о их непричастности в разгроме напавших немецких полчищ, они были уверены: с их участием война закончилась бы намного раньше. Но и тогда уже была известна фраза Максима Горького: «В жизни всегда есть место подвигам», позднее получившая широкое распространение и известность, на самом деле отвлекающая от серой действительности без какого-либо светлого пятнышка в конце бесконечного тоннеля «временных трудностей». Мечты мальчишек поменяли направленность и уносились куда-то далеко в неизведанное, жаль не получилось отличиться на войне, но в мире и без неё есть много чего интересного. Далеко не все страждут «задрав штаны, бежать за комсомолом», как говаривал Есенин. В любом случае их манила неизведанная неизвестность, оттого кажущаяся ещё более притягательной. А тут и пронзительные, берущие за душу слова русского поэта-романтика Николая Языкова первой половины XIX века, известные из школьного курса литературы.

«Там а далью непогоды,

Есть блаженная страна,

Не темнеют неба своды,

Не проходит тишина.

Но туда выносят волны

Только сильного душой!»

Будь они вне школьной программы, влияние на юнцов было бы неизмеримо слабее, многие бы просто их не заметили. Обязательность запоминания на школьных уроках заставляло самых безучастных и пассивных пацанов по-иному отнестись к волнующим сердце строчкам, а что же говорить об инициативных и страждущих. Вне всяких сомнений воздействие стихов на многие поколения молодежи всё ещё отзывалось в сердце, несмотря прошедшие две сотни лет после их опубликования.

Совсем непросто прочесть эти строки, зовущие в «блаженные страны», и остаться безучастным в отгороженном от остального мира «медвежьем» углу. Где-то далеко находился неизвестный, но от того ещё более притягательный Зурбаган, куда фантазия уносила каждого, давая неудержимый простор роившимся мечтам, в утренней морской дымке которого неясно вырисовывались черты красавцы Ассоль, вот-вот побегущей по волнам, едва завидев вдалеке красные паруса. Детская и подростковая фантазии безграничны и уносят мечтателей в неизвестные дали, позволяя одновременно существовать в параллельных мирах или реальностях, придуманных и действительных. Зелёное море тайги заменяло настоящие моря и океаны, и ничего не предвещало о выборе совсем уж какой-то иллюзорной и нереальной профессии, разве что мальчишеские фантазии, почерпнутые из прочитанных книг. Из своего далёка, казалось, настоящая жизнь где-то там «за морями за долами», как в русских сказках, то есть из ещё большего далёка. Но упорства ему было не занимать, и однажды запавшая цель так и осталась неизменной, несмотря на множественные преграды и перипетии к заветной мечте.

Далее всё пошло по обычному рутинному порядку, кратчайшим путём, после окончания школы поступление во Владивостокскую мореходную школу. К курению так и не пристрастился, несмотря на нещадно дымившее окружение, как и привычку к алкоголю. Среднего роста, худощавый, на первый взгляд казался субтильным, но на самом деле был двужильным, а может быть, и трёхжильным. Никакой здоровяк не мог тягаться с ним в упорстве, терпении и работоспособности, просто не выдерживал при всей своей кажущейся мощи. К тому же был начисто лишён какого-либо угодничества, подхалимства или заискивания, поэтому, несмотря на всю свою неординарность, никакой «своей руки» в кадрах не приобрёл: независимость и чувство собственного достоинства там не являлись положительными качествами и никак не приветствовались. При его человеческих достоинствах в службе кадров никаких преимуществ не светило, хотя эти цели он и не преследовал. А если предположить чисто гипотетические обычно принятые условия, то среди инспекторов ему бы цены не было, и тогда никаких вопросов при назначении на самые приоритетные (блатные) пароходы не возникало бы, как и о социальной справедливости и иной шелухе, в которую заворачивали самые неблаговидные поступки, дабы придать им зыбкие очертания квази-реальности вкупе с «производственной необходимостью».

Работа простым матросом не заняла много времени, и через несколько лет он уже стал боцманом, хотя, увидев его, никому и в голову прийти не могло даже намёка на настоящую профессию: слишком неподходящим, скорее, нетипичным он выглядел по сравнению со сложившимися стереотипами. Вячеслав резко выделялся среди коллег всего пароходства и, может, был самым неординарным представителем своей специальности, нарушая все давно принятые каноны. Язык, как средство общения, скорее всего, чем-то напоминал школьного учителя словесности, чем таинственного представителя своего племени, вокруг которого сложено столько легенд, мифов и небылиц, никоим образом не подтверждая укоренившийся стереотип «ругается как боцман». Он больше походил на директора сельской школы с успехом управляющегося с женским коллективом учительниц, между которыми хватает местных междоусобиц. Хотя за словом в карман не лез, но нецензурщины от него не услышишь. Несмотря на кажущуюся щуплую фигуру, матросы и все подчинённые, включая обслуживающий персонал, слушались «дракона» с одного слова, что поначалу казалось странным, но вскоре все привыкали и принимали такое общение как само собой разумеющееся. В отличие от многих соплавателей, море стало его самой настоящей отрадой, человек нашёл самого себя, и если вначале казалось лишь детской блажью, то со временем превратилось в занятие всей жизни, без которого и помыслить невозможно, как и отделить от самого себя. Нет и тени сомнений, окажись он в иной ипостаси, сухопутной, воздушной или прочей, везде бы оказался к месту.

Обычно плавсостав судов не призывали на действительную службу в армию и на военно-морской флот, работающим в море и без армейской муштры было гораздо тяжелее, но с приходом нового генсека Брежнева хрущевские эксперименты по сокращению действующей армии закончились, и что-то поменялось в стратегии вооружённых сил страны, известно, что новая метла по-новому метёт, потребовалось увеличение армейского контингента, и прежние отсрочки приказали долго жить. Под ту метлу попали многие, включая студентов и выпускников вузов, особенно морских, желания которых никто не спрашивал. Немало выпускников учебных заведений попали под жернова этой мельницы, изрядно подпортивших судьбу и личные планы. Тогда-то и загремел на действительную срочную службу Вячеслав, будучи уже не в юношеском возрасте. Взяли из плавсостава, к тому же женатого. Женился в своём посёлке по любви и позднее, когда оказался в составе отечественного воинства, писал жене полные любви и тоски письма. Она же занимала немалый по районным масштабам пост директора местного районного дома культуры и делилась их содержимым со своей подругой, женой секретаря райкома, что выяснилось уже после окончания армейской службы. Мирок районной «аристократии» очень узок, и все знают обо всех. Армия его ничем не удивила, разве что свободного времени стало больше и ни о чём не нужно было думать, ему, с детских лет приученному к труду, служба была не в тягость, жаль лишь потерянных лет, ибо ничего нового не приобрел. Отдав родине назначенный по её усмотрению долг или «срок», вернулся к своей прежней профессии, море уже крепко повязало его. Во время одного из отпусков, вспомнив детские и школьные годы, отправился с тестем на корнёвку — поиски настоящего дикорастущего женьшеня, тогда ещё не было искусственно выращиваемого, как кристаллы алмазов. Изо всех дальневосточных живительных дикоросов — лимонника, элеутерококка, гриба чага и прочих — «корень жизни» является бесспорным лидером, как золотой самородок по сравнению с обычными золотинками. Женьшень, столь популярный и ценный в таёжных чащах Дальнего Востока, Корее и Северном Китае, представлялся самым желанным трофеем для его копателей, ибо каждый мечтал найти большой корень в сотни граммов возрастом под сотню лет и сразу обогатиться. Цена его была заоблачной, и чем массивнее и старше был найденный корень, тем большим спросом он пользовался, да и стоимость максимальной. Но найти в непроходимой тайге природный клад было не так-то просто: маленькие светло-зелёные листочки живительного корня умело маскировались — сама природа скрывала его от сухопутных «джентльменов удачи». Найти подходящее растение с корнем, напоминающим человеческую фигуру, как у мандрагоры, придававшей какой-то дополнительный ореол неизвестной эзотерики, редко кому удавалось, а если везло, тогда счастью не было конца.

Во время «тихой охоты» Вячеслав с тестем столкнулись с настоящими охотниками: разговорились, и среди них оказался секретарь райкома партии, сообщивший, что знает Вячеслава через свою жену, подругу его супруги. От этих слов Вячеславу стало совсем некомфортно, на душе заскребли кошки, он быстро смекнул: наверное, его жена делилась содержанием писем, отправленных им во время плаваний из промежуточных портов захода, со своей подругой, а та, в свою очередь, с мужем — секретарём райкома. У женщин тайны так и норовят вырваться наружу, если это касается близких подруг, и у тех язык тоже не на привязи. Кому может понравиться, если в глубоко интимную переписку между двоими посвящён ещё кто-то. Наверное, это и послужило причиной первой глубокой трещины в его отношениях с женой, которые после семилетнего брака закончились разводом. Но это будет потом, а пока секретарь попытался уговорить нового, старого по домашним письмам, знакомого, завязать с морями и тут же для убедительности предложил Вячеславу пост редактора районной газеты, что можно было принять за неуместную шутку, но оказалось самой настоящей правдой, без дураков. Видимо, у него были свои помыслы на этот счёт, ибо импульсивно подобные решения не принимают. Такому взлёту мог позавидовать любой из бывших корифеев и профессиональных работников пера местного масштаба. Видимо, руководителя района очень уж привлекли и заворожили домашние письма подруги его жены, по-иному и быть не могло, тем более районная газета являлась ближайшей помощницей, рупором и глашатаем секретаря райкома партии, руководящей и направляющей. А ведь требования к редактору районной газеты даже в медвежьих углах были строгими и конкретными, у партии всё было под контролем, и даже самые потаённые местечки были зачищены. Но несмотря на хорошо известные секретарю препоны, он шёл на заведомое нарушение всех критериев, подвергая свою карьеру очевидной опасности, хотя, по всей видимости, понимал, что дальше этого «медвежьего» угла едва ли куда ещё могут сослать. Вдвойне удивительно столь спонтанное решение, способное повергнуть его на столь очевидный риск. Помимо отмеченного, возможно, он не надеялся на очередь желающих занять важную в районе должность лицами с университетским образованием. Впрочем, никто, кроме него, ответить на эти вопросы не смог бы. Остаётся предполагать: виной тому являлся литературно-художественный стиль автора, который даётся далеко не каждому и служит лакмусовой бумажкой, привлекающей читателей. Вполне естественным прозвучал отказ Вячеслава: предложи ему даже должность заведующего районным потребсоюзом с неограниченными возможностями по «доставанию неликвидов», он и тогда бы отказался, ибо был в плену у моря и никакие преимущества сухопутного существования его не прельщали. На протяжении всей его морской бродячей жизни требования, уговоры и аргументы родных и близких покончить с мореплаванием не дали каких-либо осязаемых результатов и даже не посеяли в душе малейших колебаний, наоборот, они лишь укрепили его в правильности выбранной профессии. Все три дочери с присоединившимся к ним позднее внуком, с которыми у него были доверительные близкие отношения, не смогли переубедить упрямого отца. Он быстро наложил табу на все попытки отлучить его от морской кочевой жизни, предпочитая впредь не трогать запретную тему.

Таким он и остался на протяжении всей долгой насыщенной жизни и расстался с любимым делом уже после значительного превышения возраста над пенсионным, когда от пароходства остались «рожки да ножки». Да и само пароходство стало лишь филиалом самого себя. Начальству всегда хочется быть в столице, поближе к «верхнему» руководству, попасть в список избранных и приближённых, и это несмотря на девять тысяч километров от основного предприятия: выглядит и вовсе несуразным, но никто не возразил — команды не было. А проявить инициативу снизу, предложив создать филиал в Моcкве, никто не решился, а не перенести его в златоглавую, где и без пароходства всего с избытком, — посадить могут, пришив белыми нитками статью покруче, наподобие экстремизма и т. д. Понятно, сразу же последует куча обоснований профессоров и академиков и прочих экспертов в целесообразности содеянного, но тогда зачем называть судоходную компанию «Дальневосточное морское пароходство»? Москва, хотя и порт пяти морей, но ни Японского моря, ни Тихого океана среди них не было до этого. Природа не подчиняется указаниям верховного начальства, океаны и моря не станут ближе к стольному граду, несмотря ни на какие руководящие указания. Спросите мнение любого владивостокца, каково ему видеть этот беспредел: присвоение своей истории совершенно сухопутной столицей, находящейся в девяти тысячах (!) километров. Но никто не спрашивает, даже в голову такая ересь не придёт в самом кошмарном сне — всеобщий «одобрямс». Как грибы после дождя расплодились мелкие частные судоходные компании, главным в которых являлся не профессионализм, а «лояльность» к компании и её руководителям. Не странно ли, почему они состояли из недавних пароходов развалившихся пароходств? Подумаешь, всего лишь процесс перехода государственной собственности в частные руки c одним «незначительным» добавлением — «бесплатный». Не оказался ли гротеск немецкого сказочника Гофмана о крошке Цахесе, написанный более двухсот лет тому назад, самым настоящим предсказанием? Впрочем, это станет ясно гораздо позднее, а пока ничего подобного никому в голову не приходило, да и думать было некогда, нужно хватать, пока не поздно. Даже ему, многое повидавшему и привыкшему адаптироваться в любой обстановке, вновь образовавшиеся отношения явились ножом по сердцу, с которыми не мог смириться даже при всей своей способности выживать в любых условиях. Прежде всего поражали какая-то отстраненность и индифферентность, полное отсутствие обычных человеческих качеств к окружающим, будто к бурлакам на Волге, тянущим свою лямку. К глубокому сожалению подобные отношения понемногу распространялись и на судовую команду, каждый приспосабливался как мог, стараясь не очень распространяться среди себе подобных. В короткое время с поражающей быстротой, как простейшие амёбы, расплодились «унтеры Пришибеевы», самоуверенные и совершенно безграмотные, далёкие от занимаемых ими руководящих постов. Наружу выходила истинная сущность человека, ранее глубоко скрываемая под демагогическими пустопорожними лозунгами советской системы. Под эзоповской формулировкой о лояльности замаскировали обычное лизоблюдство и даже требования выплатить давно просроченную заработанную плату. Это всё было не для Вячеслава Тимофеевича. Он не походил на тех, кто с вожделением дожидается пенсии, чтобы припасть к дивану и пялиться в «глупый ящик для идиота», по выражению Владимира Высоцкого. После ухода из пароходства он ещё несколько лет работал на крупных судах частных компаний, но надолго в них не задержался.

На его долю выпало много чрезвычайных, кажущихся невероятными случаев, зачастую сравнимых с хождением по лезвию ножа, которых с избытком бы хватило на десяток обычных, приземлённых сограждан, во многие из которых верится с трудом, если бы не живой свидетель. Стоит лишь напомнить об одном из таких эпизодов, едва не закончившемся трагическим исходом для судна и экипажа. В 1970-х годах прошлого века практиковались перевозки большого каботажа из приморской Рудной Пристани на порты Чёрного моря с грузом свинцово-цинкового концентрата, подверженного разжижению в условиях различных климатических зон. И каждый раз это было связано с большими рисками для экипажей и судов. Об этих перевозках и их вопиющей экономической неэффективности уже упоминалось в других рассказах автора.

Вячеслав работал на твиндечном судне типа «Коммунист» польской постройки из большой серии в двадцати судов, лишь одно из которых находилось в составе Дальневосточного пароходства, остальные девятнадцать — в составе Черноморского. Единственной причиной такого разнобоя являлось имя на борту — «Хо Ши Мин», или, как его именовали, «дядюшка Хо», по сути дела, вьетнамский Мао Дзе Дун, только масштабом помельче, проживший более двадцати лет во Франции, а затем вернувшийся руководить страной, словно спустившийся с небес мессия. На фотографиях его всегда изображали добрым засушенным старичком со скудной бородёнкой, как у тибетских монахов, и сморщенным личиком. На самом деле людоед был ещё тот, и на его совести немало загубленных душ граждан своей страны. Наверное, это и была единственная, но какая причина оставить судно в ДВ пароходстве: можно сказать, cосед, к тому же строящий социализм. В то время вьетнамцам было не под силу построить приличное судно собственными силами, в отличие от настоящего, когда они их как пирожки пекут, семимильными шагами развивая судостроение и портовую инфраструктуру. Пароход был сложный в обслуживании: твиндекер со множеством лёгких стрел над каждым трюмом, механическими закрытиями твиндеков и трюмов. Словом, для боцмана худшего и не придумаешь. Приняв на борт семь тысяч тонн свинцово-цинкового концентрата продукции Дальнегорского комбината на рейде Рудной пристани, с барж снялись в рейс вокруг Африки на Чёрное море, ибо Суэцкий канал был закрыт из-за очередной арабо-израильской войны, которая нет-нет да вспыхивает после того, как арабы залечат раны и избавятся от испуга. Часть груза погрузили в твиндеки для уменьшения остойчивости, хотя, по правде сказать, толку от этого не было никакого по всем критериям погрузки опасного груза, но в итоге получилось совсем по-другому. Погрузка части груза на твиндечные крышки уменьшала чрезмерную остойчивость чисто символически на пару десятков сантиметров, что при метацентрической высоте более трёх метров совсем ничтожно, но зато увеличивала вероятность её подвижки из-за большей амплитуды качки. К тому же закрытые твиндеки не позволяли высушивать груз в трюмах во время перехода при ясной солнечной погоде, ибо открыть их было невозможно. На первых этапах перехода концентрат вёл себя вполне прилично, не вызывая озабоченности: регулярно в дневное время открывались люковые крышки для проветривания груза и лючки естественной вентиляции. Но при следовании в Индийском океане в условиях обычного муссона и высоких температур груз стал понемногу оттаивать, и мутноватая жидкость выступала поверх его поверхности, хотя судно вело себя пристойно, не предвещая накапливающейся опасности, не считая резкой стремительной качки. По сути дела, не что иное, как затишье перед бурей. Но это всего лишь первые признаки надвигающейся беды, и меры нужно было предпринимать немедленные и эффективные по удалению образовывавшейся пульпы, грозящей смещением опасного груза. Ситуация наблюдалась лишь в твиндеках, в которых количество груза было гораздо меньшим, чем в трюмах. В них-то и таилась главная опасность, ибо удаление пульпы с поверхности груза в трюмах было значительно сложнее из-за невозможности открытия твиндечных перекрытий. Боцман, как никто другой, понимал всю серьёзность пока ещё неосязаемого бедствия: во главе своей команды не переставая вычерпывал собиравшуюся жижу, скапливающуюся в неровностях концентрата, выливая за борт. Справедливости ради, в этом состязании с объединившимися силами природы и свойствами коварного груза участвовал весь экипаж — общая беда грозила всем, и развязка могла быть одинаковой для всех мореходов, невзирая на ранги. Борьба продолжалась с переменным успехом, пока уже недалеко от Маврикия не попали в сильный шторм. Вот тут-то и сказалась многодневная работа по вычерпыванию бездонных колодцев, выкопанных в твиндечном грузе, которой без устали занимался Вячеслав, всячески принуждая свою команду. Казалось бы, как можно обычными вёдрами вычерпывать бездонные трюмы, на поверхности тёмных барханов, ведь это почти не что иное, как попытка осушения самого моря. Но недаром поговорка гласит: «Капля камень точит». Нужно было скрепя зубы день за днём черпать и черпать отвратительную жижу, вдыхая совсем не ароматичные и безвредные пары. Вскоре пароход получил постоянный крен на правый борт около двадцати градусов и остался в таком положении, что говорило о смещении груза. А океан не унимался и продолжал испытывать уже по-настоящему аварийный пароход, держащийся наплаву лишь на честном слове и энтузиазме рабочего конвейера, экипаж прекрасно понимал, что «спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Груз разжижился лишь в нескольких трюмах, в твиндеках на удивление и счастье он продолжал удерживаться в начальном положении. Не подлежит сомнению: лишь благодаря казавшемуся бесполезным Сизифому труду всего экипажа на протяжении многих бессонных дней и ночей, концентрат сместился не во всех трюмах, и оказавшись нетронутым в твиндеках, что спасло судно от катастрофы, а его обитателей от гибели в пучине Индийского океана. По мере высыхания твиндечного груза с открытыми крышками трюмов, когда позволяла погода, произошло своего рода «окукливание», обволакивание концентрата твёрдой корочкой, и она сдерживала движение всей массы, также сыгравшее на руку терпящим бедствие. Так что «нет худа без добра»: постоянное проветривание на протяжении рейса и круглосуточное вычерпывание скапливающейся тёмной жижи дали свои результаты, и только на этом держалась жизнь судна и борющихся за своё спасение людей. Возглавлял эту, казавшуюся бесполезной борьбу Вячеслав, подбадривая уставших и своим примером воодушевлявший на этот, казавшийся сизифовым труд, когда руки и ноги отказываются подчиняться и охватывает апатия и безразличное состояние к будущему, вызванные крайней усталостью. Таковое состояние неустойчивости, балансирования между жизнью и смертью продолжалось более недели и в итоге дало свои результаты, да и погода чуть-чуть улучшилась. Судно зашло в Порт-Луи, столицу и основной порт островного государства Маврикий, где и произвели массовую штивку сместившегося груза и вернули пароход в прежнее состояние. По сути дела, спасательная операция закончилась полным успехом, а её организатором и вдохновителем был Вячеслав Тимофеевич Женихайлов. Его неуёмная энергия, терпение и выносливость служили примером для всей команды. В борьбе с разжижением опасного груза участвовал весь экипаж и каждый, валясь от усталости, продолжал вкалывать, лишь ненадолго отвлекаясь для короткого сна и еды, а впереди маячила отнюдь не богатырская спина боцмана. Но этот случай с коварным грузом был уже не первым в его послужном списке, и он хорошо понимал надвигающуюся опасность и грозящую развязку с печальным концом. В самом начале трудовой деятельности судьба едва не поставила крест на дальнейших устремлениях, но обошлось. Зимой 1964 года морское сообщество потрясла гибель рудовоза «Умань» Черноморского пароходства со всем экипажем в Кадисском заливе, случившаяся в ночь с 12 на 13 января с грузом железорудного концентрата из-за образовавшейся пульпы в результате разжижения при попадании в более тёплую среду. Кстати, второй, он же грузовой помощник капитана, отказался идти в рейс, настаивая на немореходности парохода вследствие переувлажнённого груза, за что был по-быстрому уволен из пароходства, заклеймён позором и нехорошими словами со многими стандартными штампами саботажника и едва ли не классового врага и пособника мирового империализма. Слишком высокой оказалась цена его поздней реабилитации. Вот и не верь после этого в роковое тринадцатое число, с началом которого глубокой ночью начал нарастать крен, и в течение часа судно опрокинулось и затонуло на глубине более шестисот метров. Усугубляло трагизм случившегося наличие у «Умани» соответствующей квалификации: она была специализированным углерудовозом, а что же говорить об обычном твиндекере для перевозки генеральных грузов, ему с грузом своенравного концентрата ловить в зимнем Бискайе было нечего. Вячеслав, будучи совсем молодым, тогда работал на старом тихоходном поляке, пароходе «Магадан» из серии «Донбассов» пятитысячной грузоподъёмности, сжигавшим на ходу от сорока до пятидесяти пяти тонн угля в сутки в зависимости от его качества. Работы на вечно чумазым от угольной сажи и не сгоревших частичек угля пароходе всегда хватало. В буквальном смысле «чёрного кобеля не отмоешь до бела». Впрочем, тогда «ковчег» ещё не был старым, да и «Умани» было всего-то пять лет от роду и ссылки на изношенность пароходов не проходят. Погрузка концентрата совсем ещё юного «Донбасса» происходила в Новороссийском порту, а догрузка в Туапсе, с причала которого отправилась в свой последний рейс «Умань». После окончания погрузки наверху образовались настоящие барханы, и капитан Подшивалов потребовал произвести штивку во всех трюмах, чтобы разравнять руду по всей поверхности трюмов, убрав возвышающиеся холмы и возвышенности. Но разбалованные грузчики наотрез отказались выполнять требование капитана, и тогда он принял решение не отходить от причала. Скандал разразился нешуточный, и дело дошло до самых верхов. После двух суток неразберихи штивку всё-таки произвели, и пароход снялся в рейс. Эти двое суток и оказались решающими, определившими судьбу судна и экипажа, поставившими барьер между жизнью и смертью. Сразу же после прохода черноморских проливов на поверхности руды стали появляться озерца воды, вызывая нарастающее чувство тревоги, свидетельствовавшие о начале разжижения груза, и являлись грозным предупреждением в преддверии вероятной катастрофы. Но вопрос о возвращении парохода для приведения в мореходное состояние не стоял: руководство никогда бы на такой шаг не пошло бы. И тут-то произошло опрокидывание теплохода «Умань» с таким же грузом в Кадисском заливе совсем недалеко от выхода из Гибралтарского пролива из-за разжижения железорудного концентрата, экипаж полностью погиб вместе с судном, секундный «оверкиль» в штормовом море не оставляет ни малейшей надежды на спасение. Это и стало причиной возвращения «Донбасса» в порт погрузки для расследования условий погрузки и состояния груза, в противном случае не миновать бы «Магадану» повторения незавидной участи «Умани». Отношение к капитану изменилось на противоположное, хотя всего лишь несколько дней тому назад его обвиняли во всех смертных грехах, едва ли не в преступлении перед государством, бойкотировании выхода в море и затягивании погрузки. В чём-чём, а клепать дела на невиновного соотечественника наследники Вышинского были мастаки и делали это с превеликим удовольствием по одному звонку из райкома или вышестоящей конторы, порядки во многом ещё не сильно отличались от недавних ужасов сталинского гулаговского беспредела, и правосудие существовало лишь на словах и бумаге. В любом случае ничего хорошего капитану не светило, не сносить бы ему головы. Снова приходится сталкиваться с невероятной ценой оправдания ни в чём не повинного человека, с чувством долга выполняющего свои обязанности, заклеймённого сложившейся системой. Судьба приоткрыла Вячеславу оборотную сторону такого притягательного со стороны мореплавания, её смертельную опасность и непредсказуемость, будто настаивая ещё раз подумать о верности выбранной профессии, но в итоге ничего не изменила. Он остался в своей уверенности, поколебать которую ничто не могло. Кстати, Вячеслав немало проработал на «Магадане», включая переоборудование парохода под жидкое топливо во время китайского ремонта с сентября 1963 до сентября 1964 года. Продолжительные ремонты по году и более, случалось и по три года, в Китае были обычным делом, ибо никакой механизации не было, все работы выполнялись вручную сотнями и тысячами китайцев. Точное их количество никто не знал не только на судне, но и среди руководства судоверфи, нередки были трагические случаи, на которых начальство не зацикливалось, иногда отделываясь просьбами не беспокоиться, ибо в Китае много китайцев.

Автору этих строк пришлось работать с героем нашего рассказа на двух судах, и единственным упрёком со стороны капитана в адрес боцмана являлось частое напоминание о превышении рабочего времени, на которое он, похоже, не обращал внимание. Работу на судне всегда можно найти, но всю её переделать невозможно, как и закончить ремонт по Жванецкому, но к этому боцман постоянно стремился, говоря словами Козьмы Пруткова, пытался «объять необъятное». Притом что сам был мастером на все руки и ему всё удавалось, а с учётом необычайного трудолюбия и вовсе не существовало непреодолимых преград. Авторитет его был настолько высок, что из команды никто не возражал против постоянных переработок. Его грудь не украшали ордена и медали, характер не тот, чтобы попасть в милость к кадровикам, но он не очень-то и сожалел об этом, прекрасно понимая бренность жизни и цену этих отличий, будучи знаком со многими их обладателями.

Чего только стоила работа на теплоходе «Механик Курако» под Кипрским флагом в течение десяти месяцев в контейнерном варианте между Гонконгом и двумя портами Тайваня, когда количество портов заходов превысило сто сорок с очень короткими переходами и стоянками у контейнерных терминалов, не превышающими нескольких часов.

Невозможно забыть поистине эпохальный эпизод, произошедший на судне спустя год после его приёмки на верфи в японском Симидзу. Суда этой серии строились для Советского Союза под красным флагом с приваренными по обеим сторонам дымовой трубы серпом и молотом как национальными отличительными символами принадлежности Стране Советов. По прошествии примерно года работы под советским флагом во время стоянки в Сингапуре пришло распоряжение о перефлагировании парохода под кипрский флаг с нанесением новых символов на трубе. Картина навсегда осталась в памяти свидетелей, воочию наблюдавших за этим трагикомическим событием: боцман на самом верху трубы, находясь на подвеске, срубает металлические штыри, на которых держатся совсем недавно казавшиеся незыблемыми государственные символы. Внизу на невиданное действо смотрят собравшиеся свободные от вахт члены экипажа, и кто-то с «дружеским» подкалыванием произносит: «Тимофеевич, сейчас тебя сфотографируем, а фотографию пошлём в партком!» Тогда партийные учреждения ещё существовали на последнем издыхании, и до запрета руководящей и правящей партии тогдашним президентом Ельциным оставался целый год, но они уже не являлись безоговорочным авторитетом, присвоившим право разделять и властвовать. Партийные функционеры в первую очередь были обеспокоены и напуганы надвигающейся волной всенародного цунами, они уже не являлись блюстителями нравственности плавсостава, и каждый спасался как мог. Совсем недавно выскочившая фраза, да ещё с улыбающейся фотографией боцмана, уничтожающего основные символы государства, могла навсегда покончить с морской профессией дальнего плавания. Но время изменилось, и сейчас она вызвала лишь общий гомерический смех и совсем неблагородное негодование боцмана, крикнувшего, что сейчас он спустится и задаст перцу острякам, после чего с ещё большей яростью продолжал срубать символы, под которыми прошла вся предыдущая жизнь. Поистине картина, достойная кисти большого художника, символизирующая конец целой эпохи в жизни страны, длившейся в течение трёх поколений, знаменующая время нового «великого перелома», в отличие от сталинского 1929 года, когда государство через колено переломило самый многочисленный класс крестьянства, по сути, превратив его в рабов. С того времени и начались постоянные перебои с продуктами питания, которые так и не смогла преодолеть Советская власть, они только нарастали. Фактически сами подложили мину замедленного действия, ставшую одной из главных причин развала Советского Союза.

Не обошлось и без курьёзов: в составе экипажа находились две женщины, одна из которых совсем ещё молодая, но изрядно подпорченная пороками времени, к тому же совсем не Клеопатра, других отличительных особенностей у неё не наблюдалось. Естественно, обе представительницы слабого пола были не от мира сего, курируемые высокими лицами в службе кадров. Пароход долгое время работал в контейнерном варианте в экваториальной зоне под лучами палящего солнца, стоящего в зените и почти не дающего теней. О загаре в таких условиях лучше не задумываться: ультрафиолета в солнечных нулевых широтах ни на йоту, враз можно получить самый настоящий ожог кожи совсем не первой степени. Законы физики неоспоримы и в нашем случае очевидны с практической точки зрения: радужное разложение обычного солнечного света сразу же фиксируется на собственной коже, которая даже при недолгой инсоляции становится похожей на панцирь сваренного краба или рака и вдобавок покрывается болезненными волдырями. Но и тут самая молодая, не знакомая с правилами хорошего тона и не изуродованная интеллектом, представительница обслуживающего персонала, хозяйка половых тряпок и швабр, нашла выход. Судно в основном в каждом рейсе принимало полный груз двадцати футовых ящиков, и на палубе они стояли в четыре яруса, закрывая носовую часть с брашпилем, будучи невидимой даже с мостика. Этот скрытый от чужих глаз уголок и выбрала любительница тропического загара. Незаметно пробравшись на носовую палубу, полностью раздевалась и укладывалась под прямыми солнечными лучами, а в лицо набегал освежающий встречный ветерок от скорости судна. Интересно, какие впечатления испытывали вахтенные на мостиках крупных встречных судов, увидев распятую обнажённую фигуру грешницы, хотя раскаиваться о чём-либо в голову ей прийти не могло. Трудно сказать, как долго она выдерживала режим горячего копчения, но однажды её обнаружил боцман, наведывавшийся в кладовку под полубаком. Увидев картину сильно смахивающую на шедевры Густава Курбе, он на какое-то время потерял дар речи, но вскоре опомнился, сплюнул, вероятно, это был первый и последний плевок на палубу в его морской жизни. В негодовании произнёс что-то подобное: «Совсем обнаглела!», повернулся и ушёл в надстройку и уже в каюте среди своих «гвардейцев» высказался в полный голос. Пляжная любительница, быстренько собрав свои пожитки, бегом по противоположному борту под контейнерами бросилась в свою каюту. После этого случая она на баке больше не появлялась, у неё с боцманом были особые отношения: не очень склонная к труду, и к тому же неряха, она постоянно вызывала его упрёки. Полную картину её образа дополняла одежда: все платьица были настолько коротки, короче и представить невозможно. Они скорее походили на младенческие распашонки, чем на предметы одежды взрослой женщины. Это и вызывало особую реакцию «дракона». Глупенькое и самоуверенное в своей необразованности и невоспитанности существо вызывало лишь пренебрежение со стороны боцмана, он будто видел её насквозь. Основным её партнёром был четвёртый механик — смазливый худющий парень, как выяснилось позднее, подцепивший где-то в Бангкоке или Джакарте СПИД, но ещё не знавший об этом. К тому же он был женат на сестре одного из работников управления эксплуатации сухогрузного флота пароходства. Через несколько лет, уже на родине, он умрёт от синдрома приобретенного иммунного дефицита, но его партнёрша, как и жена, на удивление не заразятся. Можно сказать, вытащили счастливый билет, но едва ли какие-либо выводы для себя они сделали после кратковременного испуга, скорее всего, тут же забыли, хотя Васю было жаль, но он не первый и не последний в их послужном списке. Жена ни в чём не уступала его временной партнёрше и приобрела известную популярность на поприще одной из древнейших профессий. Во многом благодаря терпению и выдержке боцмана экипаж остался управляемым и работоспособным, насытившись по горло морской романтикой хождения по замкнутому недельному кругу, который так любят протраливать выскакивающие из-за филиппинского Лусона тайфуны. За десять месяцев работы в «заколдованном» треугольнике между Тайванем и Гонконгом погибли три совсем немалых контейнеровоза по большей части с экипажами. Малые рыболовецкие судёнышки не в счёт, да и едва ли кому в голову приходила мысль о количестве почивших на дне, разве что родственникам погибших. Непомерная нагрузка была вызвана халатностью и безалаберным отношением к своим обязанностям операторов того же «Совкомфлота», не обеспечивших своевременную смену экипажа, почти вдвое переработавшему контрактное время, замаскировав своё чисто советское отношение к людям под обтекаемым оправданием возникших «дипломатических трудностей». Но это уже другая история, во многом известная из ранних очерков и рассказов, отражённая в первой книге цикла «Район плавания от Арктики до Антарктики».

Как сказал когда-то Фазиль Искандер: «Россия — это зал ожидания счастья», но секрет в том, что никто не знает, когда оно наступит и тем более исполнится. Так и живут поколения за поколениями в ожидании призрачного счастья. Чехов, словно древний оракул, смотрел в далёкое будущее: «Счастья нет, оно лишь для далёких наших потомков!» Да и то далеко не факт — заглянуть в будущее задача сверхсложная. А пока: «И вечный бой. Покой нам только снится» — Иосиф Бродский угодил в самую точку. Александр Блок в самом начале наступающего мракобесия в поэме «Двенадцать», хотя и иносказательно, со скрытой иронией, сказал как отрезал: «В белом венчике из роз — впереди Иисус Христос». Вот и догадайтесь, кого и что он имел в виду, хотя революционные массы безоговорочно видели в образе Христа вождя мировой революции, почти обожествленного Ленина. Как таковое преображение в столь короткий срок могло произойти в глубоко верующей христианской православной стране, где храмов было больше, чем во всём остальном мире? Очень уж быстро свершилась такая нежданная и никем не прогнозируемая метаморфоза. Впрочем, забегая на семьдесят лет вперёд, то же самое произошло в обратном направлении, то есть через три поколения всё вернулось на круги своя, жаль ненадолго, ибо за прошедшие десятилетия накапливающиеся столетиями ценности были утрачены: развратить легко, а потом превратить раскаявшуюся блудницу в Марию Магдалину под силу лишь Всевышнему. Совсем не так, как это было всего лишь триста-двести лет тому назад, когда староверы — поборники протопопа Аввакума, противники реформ патриарха Тихона — предпочитали смерть в огне внутри своих скитов, измене веры. Такие вот двенадцать настоящих апостолов, идущих в будущее, сопровождаемых треском винтовочных выстрелов, разве никого не напоминают? Современная по тому времени «Вечеря», правда, совсем не тайная, а наоборот, явная и вызывающая. В начале советского времени поэму Блока рассматривали едва ли ни как гимн революции, но после того, как поэт осмысливал всё происходящее, в отличие от первоначальных восторгов, приветствующих революцию, и всё больше уходил «вправо» от официальной «левизны», восторги изрядно поубавились. В результате это стоило ему жизни: Блоку отказали в выезде за границу на лечение, потому и умер всего-то в пятьдесят лет. Против выезда на лечение выступил и обожествлённый Блоком вождь мировой революции, тянули-тянули, а через несколько месяцев было уже поздно: поэт обречён. Власть ценит тех, в ком не сомневается, при этом вчерашние заслуги в расчёт не принимаются, будь ты хотя бы известен всему миру и гениален как никто другой, а здесь ты лишь расходный материал. Временные трудности уже более сотни лет никак не желают с нами расставаться, хотя даже долгожители, такие как библейский Мафусаил, тоже временные на нашей планете. «Нет ничего более постоянного чем временное». Человеческая жизнь скоротечна и ограничена: никакие ссылки на «временные трудности» не оправдывают таковые — они лишь являются уловками, цель которых усладить разочаровавшееся в жизни население очередными, никогда не сбудущимися посулами, направить недовольство в иное русло, поводить за нос очередные несколько лет, потом придумать очередные байки «про белого бычка», а жизнь неумолимо утекает и вскоре уже не оставляет шансов на обещанное «потерпеть» и потуже затянуть пояса, куда уж дальше, и так пояс превратился в удавку, а поезд ушёл в небытие. На очереди следующее поколение с такими знакомыми обещаниями. Круг замкнулся, так и ходим по нему вторую сотню лет, и даже лабиринт Минотавра по сравнению с ним представляется детской забавой, там всё-таки была неподкупная и справедливая Ариадна, которой были неведомы обычные человеческие слабости.

Сегодня Вячеславу Тимофеевичу 83 года, но он по-прежнему не сидит на месте: жизнерадостен и деятелен, домашних забот хватает. Работу искать не стоит, она сама тебя найдёт, если является неотъемлемой частью всей твоей жизни. Он и сам представляет собой живую частичку нашей общей истории. Судьба с юных лет не оставила ему выбора, лишив ненужных раздумий и сомнений, назначив собственный путь, о котором он ничуть не жалеет. Пусть таким и остаётся ещё долгие годы! Удачи ему, а жизнелюбия у него и без того хватает, да и принадлежит к тем людям, которые никогда не бывают стариками, — таким родился!

Октябрь 2024

Из воспоминаний капитана дальнего плавания Анатолия Байдикова

По следам нашей памяти

«Встречали мы всякие испытания,

И, если б не наши воспоминания,

Как бедно бы мы жили на земле!»

Эдуард Асадов

Минуло почти полвека, во что трудно поверить, будто это было совсем недавно, но помять по-прежнему хранит события тех далёких дней, когда строка из спортивного гимна Лебедева-Кумача, наверное, самого «бодрого и весёлого» человека сталинской эпохи: «Чтобы тело и душа были молоды, ты не бойся ни жары, ни холода, закаляйся, как сталь», задорной песни своего времени звучали из каждого репродуктора. У него даже есть стихотворение со знаменитой фразой вождя «Жить стало лучше, жить стало веселее!», произнесённой в Кремле в 1935 году на съезде стахановцев, что-то отдалённо смахивающее на современную «движуху». Такая вот собачья преданность, наиболее вероятно основанная на страхе. Не стоит говорить от имени всего тогдашнего поколения, но воспринимались они по-разному: кого-то по настоящему возбуждали на дальнейшие свершения, кто-то на них никак не реагировал, а кому-то и вовсе досаждали своей настойчивостью, частым повторением и полным несоответствием существующей реальности, ибо жизнь была не такая уж беззаботная, хотя всячески подогревалась эйфорией прекрасного будущего. Всё-таки главным двигательным мотивом являлась молодость, которая в любых жизненных злоключениях — катаклизмах, пертурбациях советского, ограниченного со всех сторон красными линиями, лагеря — находила выход своей жизнерадостности. Тогда энергия брызжет через край, и будущее выглядит в радужных тонах, несмотря на «временные трудности», без которых сама жизнь представлялась немыслимой, ибо эти трудности стали непреложными и обязательными, вошедшими в жизнь целых поколений как естественные составляющие. Не потому ли из дальнего далёка опасные и опасные события как неотъемлемая часть профессии кажутся не такими уж тревожными и пугающими. Действительно вполне по-есенински: «Большое видится на расстоянии. Когда кипит морская гладь — корабль в плачевном состоянии». Но если даже это и так, то не повод разводить руки, всё можно преодолеть, и неразрешимых ситуаций не бывает, что и подтверждает нижеследующее повествование. Люди быстро смиряются с выпавшими на их долю невзгодами, и порог опасности сильно понижается, даже экстремальные ситуации не приобретают злосчастного смысла, от которого дрожат душевные струны, что-то похожее на ходьбу канатоходца под куполом цирка.

Зона ответственности Дальневосточного морского пароходства распространялась более чем на пять тысяч пятисот километров побережья от южного приморского Посьета до арктического устья знаменитой Колымы, о которой сотню лет тому назад мало кто знал. Позднее река прославилась не самыми добрыми деяниями, и даже много лет спустя одно лишь её упоминание приводило в трепет миллионы людей, побывавших на мрачных и диких берегах, но оставшихся в живых, в отличие от менее удачливых, чьи бренные тела упокоились в вечной мерзлоте без каких-либо надгробий и памятников, освободив ни в чём не повинных страдальцев от изнурительного каторжного существования. Само по себе расстояние огромное, а необозримая территория в своём подавляющем большинстве не имела доступности, да и сегодня ненамного лучше, за исключением морского транспорта, а это сотни тысяч тонн самых разнообразных грузов, чтобы не лишить жизни проживающих там людей и не остановить многие жизненно важные для страны горно-добывающие предприятия, извлекающие из недр всю таблицу Менделеева, включая золото, платину, уран, вольфрам, олово. Но прибрежной, много тысячекилометровой полосой побережья зона ответственности не ограничивалась: в неё бесплатным приложением входило множество островов и островков, на которых располагались в основном военные «точки» самого разного назначения. Да и на берегах Чукотки, Камчатки, Сахалина, Курильских островов существовало немало «медвежьих» недоступных уголков, в которые «не заманишь и наградой», даже добраться до них было невозможно, разве что по звериным тропам, не говоря о снабжении всем ассортиментом необходимых грузов. Сроки доставки ограничивались климатическими условиями очень даже своенравного во всех отношениях громадного региона, совсем не тихого океана. Тайфуны, циклоны, землетрясения, туманы, дождевые и снежные заряды, постоянная, никогда не затихающая океанская зыбь, как и неповторимые ледовые препятствия, частью выносимые из Охотского моря или прибрежного припая Камчатки и всё с тех же островов, разнообразили и без того непредсказуемые погодные условия, разобраться в которых никакие изощрённые метеопрогнозы не могли.

Всю большую кампанию по обеспечению беспредельного региона, до которого цивилизация не дошла и едва ли когда-то дойдёт, а если да, то очень не скоро, именовали «Северным завозом». В предыдущих повествованиях цикла «Район плавания от Арктики до Антарктики» немало рассказано о снабженческих рейсах по обеспечению этого самого завоза, но каждый из них особенный и непредсказуемый, никогда не повторяющийся. На этих, полных мужества рейсах были задействованы суда «пионерской» серии и в меньшей степени «волголесы». В отличие от них, особняком располагались пятеро старых необычных пароходов, не вписывающихся в состав флота: «Яков Свердлов», «Иван Бабушкин», «Василий Докучаев», «Николай Островский» и «Николай Чернышевский» бельгийского производства, построенные то ли валлонами, то ли фламандцами, которые очень сильно бы удивились, узнав о будущем районе их работы, почти на противоположной стороне планеты. Со стороны они напоминали «гадких утят» ушедших времён, непонятно каким образом затесавшихся среди серийных однотипных снабженческих пароходов современных форм и конструкций с усиленным ледовым поясом. Отличались не только своим почтенным возрастом 1956 года рождения, два последних и вовсе 1955 года, но и многими другими, по большей части оправданными, различиями. Хотя имелся очень существенный недостаток: закрытие трюмов было допотопным с бимсами-лючинами с тремя слоями брезента поверх них, поэтому закрытие, как и открытие, превращалось в трудоёмкую операцию, занимающую много времени и усилий всей боцманской команды.

На современных судах закрытия трюмов были механическими или же вовсе гидравлическими, занимавшими совсем немного времени, да и два матроса быстро справлялись с порученным заданием. Но «старички» обладали прекрасными мореходными качествами, складывалось впечатление о предварительных испытаниях их моделей в специальных исследовательских бассейнах, позволивших создать столь идеальную форму корпуса, к тому же экономившую значительное количество топлива. Даже при довольно слабеньком главном двигателе они развивали приличную скорость до 14,5 узлов, что ни шло ни в какое сравнение с судами других массовых серий. Грузоподъемность пароходов около 3 000 тонн, 3 трюма и 2 тяжеловесные стрелы 35 и 25 тонн. Но больше всего впечатлял главный двигатель — оригинальный швейцарский «Зульцер», ни в какое сравнение не идущий с патентованным польским «Зульцер-Цегельски», «усовершенствованным» специалистами на польских гданьских верфях. Мощность всего-то в 2 400 лошадиных сил, но сдаётся, каждая лошадь работала в нужном направлении, не выделяясь из общего табуна, что выражалось в высокой эффективности движителя и экономном расходовании топлива. Но самым большим преимуществом для экипажей являлось отсутствие ледового класса, вследствие чего пароходам была заказана Арктика: далее мыса Дежнёва их не пускали, хотя льдов хватает и в гораздо более низких широтах, одно лишь осознание отсутствия ледокольных подкреплений многого стоит и наводит на заинтересованные мысли — «в Арктику не ходит». Но за этим скрывалось их более универсальное назначение — снабженческие рейсы по всей бескрайней акватории по другую сторону Полярного круга, которая гораздо обширнее, с более широкими сезонными ограничениями, да и погодные условия могут дать фору арктическим, собственным, лишь им присущим своенравием. Навигационное оборудование также было на голову выше отечественного, применяемого на современных судах того времени: отличные секстаны фирмы Plath, высокой точности хронометры, адмиралтейские астрономические таблицы 1951 года, появившиеся у нас только в 1958 году, французские барометры (приборы для определения атмосферного давления), бельгийский лаг (прибор для определения скорости). К тому же совмещённые рулевая и штурманская рубки, в такой компоновке появившиеся у нас только в 1970-х годах, обитаемость тоже была на высоте, включая оборудование кают, мебель, оснащение с обустройством столовой и кают-компании. А в судовой лазарет на экскурсии можно было водить медицинских студентов, насколько он был компактно, практично, удобно, целесообразно спланирован и оборудован. Отношение проектировщиков и строителей этих судов к обитаемости даже в старых проектах заслуживало уважения, на этом они не экономили, всё-таки «корабль — дом родной» и жизненные условия незримо связаны с психологической устойчивостью команды в дальних рейсах, что немаловажно для эффективной эксплуатации судна.

Отдельных слов заслуживает такелаж грузового устройства (все устройства и оснастка, связанные с грузовыми работами), с английскими сверхнадёжными грузовыми блоками, подверженными большим динамическим нагрузкам, пожалуй, самыми необходимыми узлами при работе судна в быстро меняющихся погодных условиях на открытых рейдах, когда качка не оставляет пароход даже в хорошую погоду.

Второй помощник капитана Анатолий Байдиков, проходивший реабилитацию после некоторых проблем со здоровьем, будучи в резерве, обитал в межрейсовой базе плавсостава для не имеющих собственного пристанища моряков, именуемой гостиницей «Моряк», хотя до гостиницы она изрядно недотягивала, более склоняясь к общежитию. В оставшееся рабочее время он, как и все мореходы «без определённого места жительства», обеспечивался жильём на судне, совершенно серьёзно объясняли жилищные невзгоды партийные и профсоюзные комитеты в компании с руководством, уходя от действительного обсуждения самого трудного насущного вопроса, так никогда и нерешённого. Тогда ещё не входу была аббревиатура БОМЖ, в основном употреблялось более либеральное «бичи». Социальные неизбежные обязательства всегда рассматривались по остаточному принципу как что-то обременительное, мешающее выполнению государственных планов. Обеспечение квартирами являлось самым большим и дорогостоящим из всего набора социалки, хотя, если рассматривать шире, то смотря для кого, ибо ответственные за их распределение составляли особую касту. Непросто было понять, говорят ли руководящие деятели это серьёзно или все шутят на своём эзоповском языке, а может быть, издеваются, сохраняя хорошую мину на лицах. Игра в добродетельность стала постоянной ролью, отрепетированной до малейших штрихов, и исполняли её ничуть не хуже профессиональных актёров, сроднившись с ней, как со вторым «я». За окнами начало осени 1975 года — самое лучшее сезонное время в Приморье, когда угомонились туманы с моросящим дождём, скрывающими дневное светило, наводящими тоску и уныние в преддверии не такой уж далёкой зимы. Морская вода хорошо прогрелась, и многочисленные пляжи были заполнены купальщиками и туристами со всех уголков Дальнего Востока, впереди целый месяц наслаждений и водных процедур, люди спешат урвать свою долю солнечной радиации, благо ехать далеко не надо. В это золотое время «ревизора» срочно вызвали в кадры и вручили направление на теплоход «Яков Свердлов», находившийся на рейде Находки в полному лесном грузу назначением на Японию, чем не привлекательный вариант. Летом даже на японские рейсы не просто было найти желающих: народ стремился в отпуска, используя самые изобретательные возможности. Скромный по своим возможностям твиндекер (судно с трюмами, разделёнными горизонтальными перегородками на два отсека), никоим образом не приспособленный к перевозке круглого леса, тем не менее вопреки здравому смыслу частенько использовали именно для лесных перевозок. Погрузку и выгрузку сильно осложняло наличие твиндеков, и операции занимали около недели каждая в отдельности, напрягая грузчиков до седьмого пота при затаскивании брёвен в твиндечные забои (оставшееся ограниченное по высоте пространство в трюме между уже погружённым грузом и горизонтальной поверхностью твиндечного перекрытия), при всего-то немногим более двух тысяч кубов перевозимой древесины. Как известно, плата за перевозку грузов, именуемая фрахтом, взимается за перевезённые тонны или кубометры в нашем случае. Но пароход в любом случае был при деле, и непроизводительных простоев не было, оперативный и диспетчерский отделы знали свою работу, а считать прибыль дело финансистов, и как они посчитают, так и будет, секрет их чародейства они никому не раскрывали, и премии за выполнение плана не заставляли себя ждать — все были довольны.

В тот же день Анатолий отправился в Находку на рейсовом автобусе, не дай бог опоздать к отходу, но по прибытии выяснилось — страхи были напрасными. Пароход нуждался в серьёзном, можно сказать, аварийном, ремонте: на левом борту от якорного клюза на протяжении четырёх метров параллельно ватерлинии и по высоте до полутора метров зияла пробоина, обрамлённая искорёженными листами стальной обшивки как результат недавнего столкновения на выходе из порта в районе «вертушки» в центре зоны разделения движения судов с контейнеровозом «Александр Фадеев». Столкновение произошло при обгоне контейнеровозом в минимальном расстоянии по левому борту «Якова Свердлова». Правый кормовой швартовный клюз усиленной конструкции насадился на лапу левого якоря «бельгийца» с последующим рывком громадной силы, и якорь, прорвав наружную обшивку и якорный клюз с трубой, был заброшен в помещение подшкиперской, находившейся под полубаком, кладовку, где хранились всяческие боцманские и плотницкие запасы от банок с краской до запасных и изношенных швартовых концов. К тому же положение усугублялось наличием лесного груза на борту, ведь только по счастливой случайности пароход не сбросил небольшой лесной палубный караван. Ночная вахта и халатное отношение к своим обязанностям вахтенного второго помощника «Александра Фадеева», почти обогнавшего своего попутчика, но всё-таки успевшего зацепить его мощным кормовым клюзом, который и распотрошил слева носовую часть обшивки вместе с якорной трубой, для чего нужно было очень сильно постараться, применив недюжинные усилия. Как такое могло случиться, даже представить невозможно: множество случайностей, пересёкшихся в одной точке, вылилось в невероятную синергию. Вахтенных вторых помощников обоих судов сняли, а капитаны получили выговоры в приказе по пароходству. Кстати, вторым помощником на контейнеровозе оказался однокашник Анатолия, всегда пунктуальный и въедливый, ранее никогда не решавшийся подвергаться риску, как он умудрился так подставиться, одному богу известно, но, наверное, в самом деле «и на старуху бывает проруха», хотя в буквальном смысле до старухи ему было ой как далеко.

Чёрно-белая любительская фотография 50-летней давности, к сожалению, сохранилась далеко не в лучшем виде, но всё-таки даёт общее представление о размерах рваной пробоины и изуродованных стальных листах внешней бортовой обшивки. По большому счёту, ещё повезло, хотя само слово «повезло» звучит странно в случившейся аварии, но окажись пробоина немного ниже ватерлинии, и пароход, долго не раздумывая, булькнул бы в воды залива Находка, тогда он назывался заливом Америка в честь российского корвета его открывшего, на выходе из него, и 2 000 кубических метров деревянного груза едва ли могли оказать какую-либо помощь в обеспечении непотопляемости. Если бы «бывший председатель ВЦИК (Всероссийский центральный исполнительный комитет), формальный руководитель страны» Яков Михайлович Свердлов, он же Соломон Мовшович Свердлов, подразумеваем само судно, был загружен пробкой, тогда иное дело. Что касается самого оригинала, пламенного борца за рабочее дело, умершего в возрасте Иисуса Христа, в 33 года, антиподом которого он являлся, то его сразила испанка по официальной версии, пандемию гриппа в те годы называли так. Вопросы о загадочной смерти одного из столпов государства нового типа в таком юном возрасте до сих пор вызывают различные домыслы и толкования. Свердлов входил в тройку самых значительных вождей пролетарского государства наряду с Лениным и Сталиным, но после покушения на Ленина в 1918 году фактическим соперником в борьбе за власть оставался только Сталин. Как события развивались дальше в подковёрной борьбе, можно лишь строить предположения. Кто из победителей будет выкладывать их на всеобщее обсуждение — нонсенс. Многоопытный Коба (Сталин) переиграл всех, и до самой смерти конкурентов у него не было, а если и появлялись, то вскоре исчезали, как Киров, ещё более укрепляя единоличную власть самодержца.

Кстати, через 16 лет после смерти пламенного революционера, борца за дело рабочего класса Свердлова, к которому он никоим боком не относился, вскрыли забытый личный сейф, что раньше сделать не удавалось из-за утерянного ключа. В записке тогдашнего наркома внутренних дел Генриха Ягоды перечислено содержимое личного тайника почившего формального президента страны: золотые монеты царской чеканки на сумму 108 525 рублей, 705 ювелирных изделий, кредитные билеты на 750 тысяч рублей, чистые бланки паспортов царского образца и несколько паспортов на различные имена, включая самого номинального президента. Такой вот бессребреник, один из главных вождей, проведший в царских тюрьмах более половины своей короткой жизни — целых 12 лет. Где же он добыл такое богатство либо надеялся перебежать к заклятым врагам капиталистам? Хотя зачем ему это нужно, занимая один из главных постов в громадной стране? Видимо, в глубине души понимал шаткость своего положения и подстраховывался на всякий случай. Было за что бороться, возможно, во время очередной отсидки его и научили думать не только о родине, но и себя не забывать. Несмотря на всю, казавшуюся искренней, выстраданной, идущую от самого сердца демагогию, которую с воодушевлением воспринимали неискушённые в риторике массы, всё-таки «своя рубашка ближе к телу». «Вначале было слово, а потом дело…» — как вещает откровение из евангелия от Иоанна Нового завета, то есть мысли о своём благополучии всегда были при нём. Чисто фантасмагорически можно предположить: часть этих сокровищ пошла на постройку парохода собственного имени, о чём главный герой при всех своих превосходных качествах предположить не мог. Какие только ошеломительные сюрпризы, словно в насмешку, подбрасывает небесное провидение, непостижимые ранее для участников многоходовых хитроумных комбинаций! Такое вот государство рабочих и крестьян, разрушение которого началось практически с момента его рождения, а какие там были стандарты, двойные или тройные, сам бог не разберёт. Часто приходится слышать: «Сталин был едва ли не аскетом, всю жизнь проходил в единственной шинели и сапогах» — и прочую белиберду в том же стиле. Подумайте, зачем ему были нужны какие-либо денежные знаки, презренный металл или драгоценные камни, когда у него вся огромная страна под сапогом, со всеми золоторудными и прочими рудниками, кимберлитовыми трубками с алмазами, фабриками и заводами и сотнями миллионов крепостных, будто собственная вотчина. Личное обладание обычными людскими ценностями было для него оскорбительным, он не подвержен обычным человеческим страстям, гораздо выше суеты людского муравейника, да и никаких выгод богатство не давало, разве что могло нанести ущерб сложившемуся имиджу. Множество городов его имени, памятники и бюсты встречались даже в сортирах, о чём ему сказал знаменитый немецкий писатель, еврей по национальности, Лион Фейхтвангер, побывавший в СССР в 1937 году, названия улиц в каждом городе и посёлке. Трудно поверить, но даже Луне предлагали присвоить добавку имени Сталина, находкинский залив Америка назвать Сталиноморской, и это лишь ничтожная часть раболепия. Но всё-таки при всём своём стоицизме против, считай, обожествленного высшего военного почти «титула» звания генералиссимуса не устоял. Не мог же он оставаться обычным маршалом среди десятка других, командовавших фронтами. Кто знает, не стал ли вождь всех народов жертвой своих же макиавеллиевских замыслов: маршал Жуков пользовался всё возрастающим с начала войны авторитетом, вызывая скрытую ревность вождя, но и обойтись без него уже не мог, нужно было терпеть военного вундеркинда до конца войны. Возможно, поэтому он и решил резко увеличить количество действующих маршалов, присвоив высшее воинское звание согласно табели о рангах всем командующим фронтами, и Жуков стал всего лишь одним из них, но не исключительным, как до этого, среди нескольких «старых гвардейцев» ещё первого маршальского выпуска уцелевших с довоенных времён: Ворошилова с Будённым, толку от которых было как от козла молока, Шапошникова, обременённого болезнями штабиста высокого уровня, и Семёна Тимошенко, недавнего наркома, не сильно обременённого военными талантами, который хотя и сменил Ворошилова во время позорной финской войны, но ничего нового не изобрёл, «те же яйца, только в профиль». По сути дела, вопрос о присвоении исключительного высшего воинского звания генералиссимуса стал чистой формальностью. Для порядка немного покуражившись, вождь позволил себя уговорить, согласившись на «титул». На российском и советском небосклоне после Суворова, ставшего последним российским обладателем исключительного «титула» в 1799 году, таковых не появлялось, а это почти сто пятьдесят лет. Тогдашний российский экспансивный император Павел Первый присвоил исключительное звание Суворову, который любил поскоморошничать, но, судя по всему, вскоре пожалел об этом, а обратного хода уже не было. Обласканный неслыханной милостью самодержца полководец почти сразу же подвергся опале и вскоре умер, а император даже на похоронах не появился, что резко сказалось на его авторитете, и без того не завидном среди подданных. Скорее всего, смерть генералиссимуса сыграла свою роль в последующем покушении на Павла, ибо Суворов пользовался громадной популярностью в стране, недавнее, никем не оспариваемое благоволие к нему Екатерины Второй тоже оставалось в памяти военного сословия. Иностранные генералиссимусы, подобные Франко, Чан Кай Ши, Ким Ир Сену, во внимание не принимались — размах не тот. Аскетизмом вождя тоже не попахивает: сын в двадцать четыре года становится генерал-майором, а вскоре и генерал-лейтенантом, командующим авиацией Московского военного округа, самого большого и значимого в СССР. О дочери Светлане не стоит рассказывать, лучше прочтите её «20 писем к другу», покуролесила она вдоволь в течение своей долгой жизни. Придуманные позже мифы, такие как высказанная фраза о том, что солдата на фельдмаршала не меняет, насквозь фальшивые — не было такого. Речь идёт о попавшем в плен его старшем сыне Якове от первой жены Екатерины Сванидзе, старшем лейтенанте, командире артиллерийской батареи и генерал-фельдмаршале Паулюсе, командующем шестой немецкой армией, пленённым в подвале сталинградского универмага. Любопытно получение им высшего воинского звания генерала-фельдмаршала 30 января 1943 года, после чего на следующий день, 31 января, он с остатками шестой полевой армии сдался, то есть пробыл действующим командующим в ранге высшего военачальника всего один день. Уникальный случай в мировой истории. После этого казуса фюрер до конца войны более никого не удостоил высшего звания, опасаясь ещё раз опростоволоситься. Да и сильно недолюбливал великий вождь своего старшего сына. Вместе с ним загнал в плен миллионы своих соотечественников, большая часть оставшихся в живых потом перекочевала в собственные концентрационные лагеря. Придуманные позднее «10 сталинских ударов» также выглядят каким-то издевательством над настоящими вершителями победы в самой кровавой войне. Таковы лидеры Советского государства, другие их сподвижники едва ли сильно отличались от них. Такое вот верноподданство, которое и не снилось императорам прошлого, а репрессии по своим масштабам не имеют аналогов в мировой истории, средневековому Китаю таковые и в самых отвязанных мечтах не приходили в голову, не говоря уже о гитлеровской Германии. На этом фоне невольно возникает вопрос: «Почему за сто с лишним прошедших лет население России не увеличилось и продолжает снижаться?» По прогнозам Организации Объединенных Наций, к концу века и вовсе уменьшится на треть, составит сто миллионов человек, а если говорить о коренной нации, то и гораздо меньше. Расчёты учёного сообщества показывают: для удержания громадной территории страны необходимо население порядка пятисот миллионов человек, пока же перспективы совсем нерадужные. Задумайтесь! Великий русский историк Василий Ключевский и впрямь оказался пророком, отчеканив всё объясняющую фразу: «История не учит, история наказывает!» Ближайших опричников солнцеликого вождя тоже не забывали: как не вспомнить знаменитую фразу поэта Николая Эрдмана в ответ на предложение написать стихотворение к 50-летию Лаврентия Берии. Известный сатирическим складом ума поэт задумался на несколько секунд, а потом произнёс: «Цветок душистых прерий Лаврентий Палыч Берий». Каково? Сколько скрытого ядовитого сарказма поэт вложил в незамысловатую простенькую фразу, вестимо лишь одному Богу. Естественно, панегирика или оды в стиле Державина или Ломоносова он не написал, ему тоже досталось, хотя, можно сказать, легко отделался: всего тремя годами ссылки задолго до поступившего предложения. В тот же день по приезде второго помощника судно ошвартовали к стенке Находкинского судоремонтного завода для устранения уродливой раны, причинённой по очевидной глупости обгоняющего парохода, с последующим предъявлением инспектору Регистра для получения чистого свидетельства о годности к плаванию. «Яков Свердлов» был в полном грузу, включая относительно небольшой палубный лесной караван, с документами, оформленными на выход в загранрейс, и с ремонтом нужно было спешить. Сразу же после швартовки на борт прибыла бригада заводчан, и в темпе штраусовских быстрых вальсов начались огневые работы, разбрызгивая по всему баку огненные искры от работающих сварочных аппаратов и ацетиленовых горелок-резаков. На устранение, казалось бы, громадных повреждений, ушло всего-навсего трое суток — умеют же делать, когда им прикажут или заставят. Что и говорить, через трое суток левый борт в носовой части блестел, как только что отчеканенный пятак под лучами яркого летнего солнца, а якорная, ещё ни разу не использованная труба и вовсе была именинницей на обновлённом «старичке», который, похоже, намеревался менять важные изношенные узлы конструкции на новые по частям, надеясь продлить активную жизнь. Отчасти ему это удалось, ибо окончательно его списали на пороге XXI столетия, в 1999 году, 43 года эксплуатации — более чем солидная продолжительность жизни для любого парохода. Тем временем прибывший второй помощник вошёл в курс дела, судно уже не казалось ему архаичным пережитком, своего рода мамонтом, на удивление хорошо сохранившемся с незапамятных времён. Выяснилось, у него достаточно преимуществ перед более молодыми «коллегами», да и экипаж в основном состоял из уже поплававших мореходов, знавших своё дело, которых не тянуло в дальние рейсы, знакомства с экзотическими странами их не прельщали — они уже давно расстались с юношескими грёзами. Поплававшие и повидавшие мир предпочитали «домашние», гораздо более приземлённые рейсы, от которых не устаёшь: продолжительные стоянки в портах и короткие переходы между ними не оставляли времени для скуки и однообразия. Едва успеешь прийти в себя после домашней стоянки, как через пару дней открывается Страна восходящего солнца со своими неповторимыми обычаями и укладом жизни, в корне отличающимися от российских. К тому же нужно экономно потратить полученные иены, не забыть при этом своих покровителей, в противном случае надолго задержаться на пароходе никак не получится. Их заказы нужно выполнять в первую очередь, опережая даже собственных жён.

После первого японского «деревянного» рейса судно с новым «ревизором» на борту продолжало эксплуатироваться на перевозках леса из Владивостока, Находки, Посьета, временами забегая в северо-корейский Раджин под погрузку хлопка или его семени на японские порты вплоть до апреля 1976 года. В течение этого времени хватало всего: казусов, разборок, штормов, отношений между людьми в условиях замкнутого пространства, хотя замкнутым его можно назвать с большой натяжкой, всё-таки «домашние» рейсы несравнимы с многомесячными блужданиями по мировому океану. Но и нежданные сюрпризы встречались, как-то запомнившееся «неспортивное» поведение капитана при входе в Токийский залив, когда по всем уставам его место на мостике, где он так и не появился. Благо помощники были опытными и надёжными, пройдя весь путь до якорной стоянки самостоятельно и без осложнений. В практике того времени встречались и не такие случаи, один из которых и вовсе выглядит безрассудным и необъяснимым. Капитаном был известный ныне человек, поднаторевший в вопросах защиты мореходов, входящий в число руководителей международного профсоюза моряков по Юго-Восточной Азии. Пароход следовал в Токио, капитан находился на мостике вместе с вахтенным третьим помощником, второй помощник выполнял какую-то срочную работу, и третий тем временем подменял того как вахтенного. В своей полосе интенсивного движения судов не усматривалось, ближайшие пароходы были на приличном расстоянии, следуя в том же направлении. Слева по встречной полосе на выход направлялись идущие суда, погода ясная, осевые буи прекрасно видимы, и третий помощник регулярно наносил обсервованные точки на карту. Время обеденное, и капитан, почувствовав дразнящий вкусный запах, доносящийся с камбуза в 12:30, отправился пообедать. На мостике остался один лишь вахтенный малоопытный третий помощник с матросом на руле. Работало небольшое течение с северо-востока, понемногу сносившее судно к осевым буям, а третий продолжая фиксировать место, выполняя свою работу исправно, наносил точки на карту, не додумавшись немного подкорректировать курс, чтобы не зацепить один из буёв. Видимо, крепко в нём укоренился запрет на изменение курса без ведома капитана, разве что в случае непосредственной опасности, но, судя по всему, навал на осевой разделительный буй он не считал непосредственной опасностью. И то, что должно было случиться, произошло: борт коснулся буя, который тут же выплюнул струю несмываемой жидкости в корпус парохода, пометив не хуже того кота. Потом разборки в японской службе безопасности с непременным штрафом, ещё хорошо отделались и не повредили дорогостоящий высокочувствительный буй, по завязку наполненный электроникой. Капитан получил выговор по пароходству за оставление мостика во время прохождения сложного участка плавания, приведшего к нелицеприятному инциденту, мог бы и подождать обеда, с голоду бы не умер. Но этот случай исключительный, и едва ли найдётся второй капитан, которому придёт в голову нечто подобное.

В начале апреля пароход поставили во Владивостокский судоремонтный завод для подготовки к завозу грузов по военным «точкам», пришло время его основной работы: обеспечению снабжением Курильских островов и восточной Камчатки. Сразу же началось массовое бегство команды с парохода, в миниатюре напоминавшее исход иудеев из египетского плена, правда, они стремились к своему инспектору по кадрам, но не к Синайской горе, где произошло богоявление пророку Моисею. Короткие, привлекательные, не отличающиеся напряжением рейсы закончились, а впереди маячила совершенно иная перспектива: многомесячная работа на грани фола в столь отдалённых от цивилизации местах, где не от кого ждать помощи и надеяться можно только на себя. Все, кто имел какую-то возможность, стремились в отпуска, на больничный, изыскивая какие-то справки о внезапно обнаружившихся болячках, болезней близких родственников и другие заслуживающие внимания уважительные причины, которые умудрённые кадровики частично удовлетворяли. «Беглецы», каждый по-своему, выискивали причины по принципу «кто во что горазд». В первую очередь замены предоставляли приближённым мореплавателям, которых устраивала лишь Япония. Вместо них прибывали необученные новички, во многом не представляющие, что их ожидает, но встречались и ухари, лишённые допусков к загранплаванию, которым море по колено, по крайней мере на словах. Ассортимент перевозимых грузов трудно перечесть, и все они препровождались кучей сопровождающих документов, которые должны быть систематизированы и соответствовать месту в трюмных отсеках на грузовом плане, не дай бог потеряться среди множества себе подобных, что было совсем немудрено. Каюта грузового помощника напоминала небольшой архив или пункт по приёму макулатуры, в центре которого находился сам виновник, терпеливо и тщательно подбирая бумажку к бумажке. К тому же при сдаче нужно получить чистую расписку об их принятии получателем, иначе коммерческая служба компании вымотает все нервы, да и о премии нужно будет забыть: коммерческий брак перечёркивает все титанические усилия экипажа по выполнению сложнейшего рейса. Это совсем не похоже на документы при перевозке партий леса, где на всё про всё требуется один коносамент и нет никакой надобности отмечать точное количество брёвен, главное, чтобы итоговое количество сошлось, да и потом в случае разночтения разбираться будут отправитель с получателем, не привлекая грузового помощника. При миллионных контрактах у них свои взаимные зачёты: кто-то недовозит, а кто-то берёт лишку. В «точках» при разнообразном ассортименте грузов зачастую выручала лишь доброта приёмщиков, соскучившихся по людям с «большой» земли, их постоянное общение внутри небольших военных подразделений в течение длительного времени во многом являлась союзником сдающего грузы «ревизора», которому они были искренне рады, как-никак, а душу в разговорах со свежим человеком отводили. Привозимые грузы — отдельная головная боль для грузового помощника: стройматериалы, мебель, различная утварь, оборудование, продовольственные, а иногда и дрова для отопления, без которых на некоторых безлесных островках не обойдёшься, колючие зимние ветры не оставляют возможности для произрастания деревьев с отжившим своё валежником, ограничиваясь травами и лишайниками. Для пустынных саксаулов с их многометровой корневой системой вечная мерзлота и многомесячные зашкаливающие морозы, сопровождаемые ледяными, всё испепеляющими ветрами, не оставляют даже малейшего шанса на выживание, потому они и не пытаются расширить свой ареал обитания за счёт полярных и приполярных областей, в которых встречаются настоящие песчаные барханы. Чисто воинские грузы именовались специальными и следовали вперемежку с тюками спрессованного сена для корма коров и лошадей, ибо надежды перевести домашних животных на подножные мхи и лишайники, самым вкусным из которых, по мнению северных оленей, является ягель, не было. Рогатые и «сивки-бурки» даже на дух его не переносят, не нравится он им, да и копыта совсем не приспособлены для откапывания «деликатеса» под снегом. Шутки шутками, но система пищеварения, сформированная и отлаженная многими тысячелетиями, никогда не согласится на столь коренное изменение пищевого рациона, истощение и смерть в любом случае, хотя, казалось бы, в голодные годы и прошлогоднюю прелую солому с крыш сельских изб поедали, но выживали до весны, изрядно потеряв в весе. На первом трюме установили стальную тамбучину для спуска в трюм, а в твиндеке оборудовали магазин с промышленными товарами самого различного предназначения, востребованными среди дальнего воинства, и обустроили деревянные нары, светильники и электрические грелки для солдат, обслуживающих перевозимых животных. Трюм, как и свободное пространство твиндека, заполнили кипами прессованного сена: нужно же было чем-то кормить скотину. По обоим бортам на главной палубе в районе кормовых трюмов номер три и два построили деревянный коровник для коров и конюшню для лошадей. Все шестеро сопровождающих солдат занимались обслуживанием и уходом за животными, включая регулярное доение коров, и от парного молока никто не отказывался — своего рода компенсация за вредность. Любой скотник страны мог только позавидовать такой необременительной нагрузке: почти один дояр или конюх на животное. Услышь они такое — сочли бы за неуместную шутку, такового в старые времена не могли себе позволить даже венценосные особы. Перед самым отходом доставили и главных действующих особей, для которых построили «апартаменты» по обоим бортам парохода и приготовили столь привычный для них корм. Всего привезли четыре коровы и три лошади, но они не очень-то желали оказаться на пароходе, предчувствуя в этом какую-то скрытую угрозу, и в предощущении им не откажешь. Но, как бы они ни упирались, погрузить животных всё же удалось с применением определённого насилия и хитрости. В числе прибывших на пароход двуногих: старшина-сверхсрочник-сопровождающий и продавец «многостаночник», он же товаровед и директор плавающего магазина в одном лице для военнослужащих на забытых богом «точках». Всё-таки «директор» для любого уха звучит намного солиднее, чем банальный продавец. Для островных обитателей появление даже такой торговой площадки с немудрёным ассортиментом товаров есть самый настоящий праздник, напоминание о «большой» земле, оставшейся за морями-океанами. К отходу укомплектовали и дополнительный штат, необходимый для самовыгрузки и обслуживания двух барж и двух тракторов, к ним добавились судовой медик и две женщины обслуживающего персонала из-за разросшегося экипажа, который нужно кормить не только днём, но и ночью во время работы в тёмное время суток, а в общем итоге, в течение двадцати четырёх часов. На крышки второго трюма погрузили две самоходные баржи, необходимые для самой настоящей «распаузки», то есть рейдовой выгрузки. Мощные тракторы С-100 с гидротолкателями позади кабин поместились на главной палубе в районе носового трюма. Казалось бы, всё, на этом пополнения закончились, но не тут-то было: в последние минуты появились две пассажирки — жены военнослужащих, отказать которым было невозможно. Обе молоды, лет двадцати, не больше, к тому же одна беременна. Можно понять их состояние в предвкушении встречи с мужьями, когда до них остаётся всего ничего, но «близок локоть, да не укусишь». Очень похоже на первую возможность встретиться со своими служивыми на их территории, совсем не представляющими, что ожидает впереди. Попытка объяснить или хотя бы немного приоткрыть дверцу на реальную островную картину их конечной цели — непредсказуемость погоды, когда тёплый дождь мгновенно сменяется снежными зарядами; недельные, выматывающие душу туманы; спартанские условия проживания без каких-либо обычных городских удобств, да и не умещающаяся в сознании оторванность от «большой» земли — ни к чему не привела. Пожалуй, Робинзону Крузо две с лишним сотни лет тому назад было полегче: благоприятный климат, всегда свежие фрукты и свежина из многочисленной дичи, а главное — ему не с кем ссориться и вступать в бесконечные разборки, ибо туземец Пятница слушался своего господина по одному лишь кивку. Но молодые супруги не слышали, сейчас их можно было пугать даже скорым землетрясением и цунами, которые смоют остров с земной поверхности, не оставив и следа. Они всеми своими помыслами были уже на острове, а всё остальное не имело значения, не казалось чем-то существенным: глядишь, а там ещё один Ноев ковчег подвернётся, на нём и вырулим. Самое настоящее воплощение поговорки «с милым и в шалаше рай». Интересно, насколько хватит их стойкости и терпения переживать внезапно обрушившиеся трудности. Впрочем, они не первые и не последние, картина обычная для недавних молодожёнов. В итоге пришлось услышать их мольбы и взять на борт. Во многом типичный вариант, когда молодой лейтенант с отдалённой заставы, где, кроме коз и медведей, никого нет, впервые приезжает в отпуск в свой маленький городок, где сразу же становится завидным женихом, местные обольстительницы быстро прибирают его к рукам, и, едва успев расписаться, он тут же уезжает обратно в связи с истечением отпуска. Для невест это одна из немногих возможностей вырваться из своего маленького надоевшего мирка, воображение рисует неопределённые, но очень привлекательные перспективы больших городов с бьющей ключом разнообразной и интересной жизнью, далёкие от существующих реалий. Да и будущее кажется обеспеченным, жалование-то офицерское со льготами совсем неплохая партия для местных красавиц. Ну а потом уже спустя несколько месяцев в законном качестве к нему добирается жена, зачастую уже брюхатая.

О технологии выгрузки на необорудованный берег силами экипажа в очередной раз рассказывать не стоит, она неоднократно описана в более ранних рассказах уже вышедших книг: трюм — баржа — трактор — берег, вот и весь путь, хотя короткий на словах, но сколько опасных, подчас, драматичных, а случается и трагических трудов, он требует, прежде чем груз будет доставлен получателю. Ротация, она же последовательность выгрузки в разных «точках», стала известна перед самым отходом, и от неё в немалой степени зависела успешность всего рейса, ибо специфические метеорологические условия в них никак не попадают под общий знаменатель, у каждой есть свои особенности, ничего общего не имеющие с остальными, даже рядом находящимися. Раздача привезённого добра начиналась с ближайших островов Курильской гряды: Шикотан, Кунашир и далее по всем курильским островам, исключая острова Онекотан и Атласова, до острова Шумшу. К ним добавились две известные «точки» на восточном берегу Камчатки — Хатырка и Майнипыльгино.

Приключения в духе Фенимора Купера или Вальтера Скотта начались сразу же после прибытия, совершенно неожиданно для всех действующих лиц — с острова Шикотан. Женщина-медик из бассейновой поликлиники, впервые оказавшаяся в роли судового доктора, да ещё в таком сложном рейсе, вероятно, решившая подзаработать, попросилась съехать на берег и посмотреть на Курилы в непосредственной близости, что называется «потрогать собственными руками». К тому же районный коэффициент добавляется, да и за самовыгрузку всем членам экипажа причитается заранее согласованная и оговорённая доля, или, как часто называют, пай. Любопытство — ценное человеческое качество, к сожалению, свойственное далеко не всем, без него едва ли бы наши далёкие предки превратились в homo sapiens, то есть стали разумными людьми, да и последующее развитие цивилизации зиждилось на нём. Доктора проинструктировали об особенностях поведения на острове, разительно отличающихся от того же в большом городе, и почему бы нет, пусть посмотрит, не отходя далеко от парохода. О столь удивительных различиях с обычными условиями её прежнего проживания она едва ли могла вообразить, даже после проведённого инструктажа, — слишком резкая перемена. Одно дело, когда читаешь или тебе рассказывают, а совсем иное, ежели сталкиваешься вплотную, лицом к лицу, и всё вокруг тебя приобретает реальный осязаемый смысл, в отличие от иррационального, который вроде бы существует, но где-то вдалеке, не касаясь тебя. На первой же барже в компании с перевозимым трактором она высадилась на берег, будучи первооткрывателем неизвестных мест, по сути дела, terra incognita — неизвестная земля. И надо же было такому случиться по какому-то сверхъестественному наваждению или редчайшей случайности: на первом подъёме в гору совсем недалеко от линии прибоя ей повстречался бурый медведь — хозяин и абориген здешних мест, здесь родился, здесь и умрёт. Известно, любое живое существо хищники рассматривают как свою потенциальную поживу. Кого-кого, а косолапых на острове хватало. Мишка вначале опешил, не часто бывает, когда ничего не подозревающая добыча сама направляется к тебе, но вскоре продолжил неспешное сближение, а маленькие, глубоко спрятанные глаза приобрели совсем уж нехороший оттенок, инстинкт хищника уже не оставлял без внимания возможную жертву. Вахтенный второй помощник с мостика наблюдал за высадкой первого десанта и, заметив медведя, начал подавать сигналы судовым тифоном, который и мёртвого разбудит. Ему тоже пришлось понервничать из-за опасения возможной встречи судового медика с капризным диким хищником, не сулившей ей ничего хорошего, но ничем другим помочь вполне вероятной жертве не мог, а с медведем шутки плохи, недаром его считают самым непредсказуемым диким зверем. К сожалению, по стечению обстоятельств, первые десантники были заняты вытаскиванием баржи на берег трактором, работа которого заглушала сигналы тифона, и старшина баржи также не мог услышать его вызовы по портативной радиосвязи. К счастью, работавший трактор тронулся в направлении той же тропы, по которой поднималась судовой доктор, и медведь остановился, будто раздумывая, как поступить дальше, и хотя до встречи с чужеземкой оставалось совсем немного, но врождённое чувство опасности победило, и он попятился назад в островные заросли, возможно, и находился в благодушном настроении после вкусной трапезы: еды на острове всеядным хищникам хватало, а соперников у них и вовсе не было. До смерти перепуганная доктор, у которой подкосились ноги, и она впала в жёсткий ступор, словно заколдованная взглядом василиска, не в силах двинуться с места, ибо страх парализовал каждую клеточку её тела, кубарем скатилась с горы и лишь тогда задала стрекача, вновь обретя подвижность, а потом не отходила от баржи, с нетерпением ожидая окончания её выгрузки, с опаской оглядываясь по сторонам — а вдруг появится ещё один косолапый. Сидела как на иголках: беспокойство и непрошедший испуг подгоняли незамедлительно отправиться домой, на судно, в такую родную, тёплую и безопасную каюту. О пережитых волнениях она не рассказала никому, и стоит только догадываться, что ей пришлось испытать. Хорошо, сердце оказалось в порядке, а то бы и до инфаркта недалеко. После перенесённого потрясения её тяга к исследованию островных территорий исчезла напрочь, и вплоть до возвращения во Владивосток на берег она не покушалась ни левой, ни правой ногой, предпочитая смотреть по телевизору программы из жизни животных или клуба кинопутешественников. Путешествия Владимира Арсеньева, Николая Пржевальского и Николая Миклухо-Маклая уже не вызывали у неё священный трепет и ощутимое чувство зависти о непричастности к их открытиям и исследованиям самых таинственных и труднодоступных уголков планеты. Тигры, папуасы и дикие мустанги уже казались совсем не безобидными зверюшками, а дикари с острова Новая Гвинея и вовсе каннибалами, охочими за человечиной. Надо полагать, случившееся запомнила на всю жизнь как самое ужасное происшествие, приключившееся когда-либо с ней. Владимир Высоцкий в комментариях к одной из своих бардовских песен со свойственной ему иронией очень просто объяснил вспыхивающие среди племён конфликты, со стороны выглядевшие изощрённым варварством, а по их обычаям являющимися всего лишь старой традицией, пришедшей от пращуров: «Как кончатся запасы мяса, так и начинается война». Такая вот шутка с большим подтекстом.

Выгрузка крупного рогатого скота, как и тяглового поголовья, заслуживает отдельного рассказа, да ещё с произошедшим казусом в стиле Максима Горького. Для выгрузки животных использовали прочную крупноячеистую растительную грузовую сетку, разложенную на палубе. Посередине укладывали брезент, чтобы не повредить брюхо животных о сеточные ячеи, ибо весь вес животяги более полутонны будет опираться именно на неё. Ничего не подозревающее животное заводили в центр сетки, так, чтобы его брюшная полость располагалась над брезентом, а ноги спокойно провисали через крупную ячею, и начинали медленно поднимать сетку. Когда ноги коровы или лошади начинали отрываться от привычной твердой опоры, тут и наступала самая настоящая паника, которая продолжалась совсем недолго, в таком положении парнокопытные коровы и непарнокопытные лошади вели себя одинаково. Животные были беспомощны и, немного подёргавшись, не чувствуя каких-либо дополнительных болезненных ощущений, мирились с дальнейшей участью — будь что будет — немного успокаивались вплоть до высадки на берег, лишь вытаращенные, от того казавшиеся ещё более огромными, наполненные ужасом глаза выдавали их состояние. Оказавшись на берегу, задрав хвосты, со ржанием и оскорблённым мычанием мчались куда глаза глядят, выражая возмущение столь безобразным к ним отношением.

Старший помощник капитана, ветеран флота Василий Иванович, полный тёзка комдива 25 Чапаева из сословия вечных старпомов по причине отсутствия высшего образования, был очень опытен в подобных перевозках, можно сказать, профессионал и знаток своего дела, ему было уже за пятьдесят. За свою моряцкую жизнь он перевёз не одно стадо домашних животных в труднодоступные уголки тихоокеанского побережья, можно сказать, был самым крупным специалистом в Охотоморье и на островах по перевозке крупного рогатого или вовсе безрогого, как и более мелкого скота, чем-то напоминая укротителя крупных хищников из кинокомедии «Полосатый рейс». Во время подъёма животин являлся сигнальщиком, находясь у фальшборта, чтобы его видел лебёдчик и выполнял нужные эволюции контролёрами обеих грузовых стрел. Не хватало только ранить какую-нибудь скотинку на финальном этапе их путешествия. Одна обезумевшая корова при подъёме сетки опросталась жидким содержимым её немалого желудка, опорожнив его на находящегося внизу старпома, уделав с головы до ног ничего не подозревавшего «чифа», после чего тот под гогот рабочей бригады понёсся под душ в полной амуниции. Как тут не вспомнить то ли анекдот, то ли быль, приписываемые Максиму Горькому. Пролетающая птичка уронила каплю на его лоб, вытираясь носовым платком знаменитый пролетарский писатель произнёс: «ХОрошо что кОровы не летают». Как выяснилось, летают, да ещё с «медвежьей» болезнью в воздухе. Оказалось почти как в старой, далеко не изысканной, грубоватой народной прибаутке: «Разрывается мешок с дерьмом — и тут я, весь в белом!»

На острове Итуруп и вовсе возникла тупиковая ситуация, хотя даже Киса Воробьянинов, не отличавшийся сообразительностью, будучи в отчаянном положении, изрёк: «Торг здесь неуместен», выдав до сих пор часто повторяемую крылатую фразу, столь нехарактерную и нежданную для него самого. Оказывается, ещё как уместен, не везти же кавалерию обратно, да и кому её сдашь, своей-то конюшни нет, нужно помещиком быть, коих ликвидировали как «класс» уже более пятидесяти лет тому назад. На острове могли принять только коров, но ни лошадей, нужды в которых не было, после получения долгожданного тягача надобность в конно-гужевом транспорте отпала, и прибывшие «мустанги» оказались не у дел. Заявками на снабжение военных «точек» занимался целый отдел штаба Дальневосточного военного округа, находящийся в Хабаровске, и снабженцы, недолго думая, перепечатали предыдущую заявку без изменений, хотя уже целый год как «железный конь пришёл на смену крестьянской лошадке», как вещал с трибуны товарищ Бендер Остап Ибрагимович, сын турецко подданного, лидер гонки во время торжественной встречи на одном из пит-стопов известного автопробега по бездорожью. Между тем лошадиная история имела следующее продолжение: «ревизор», он же грузовой помощник капитана в компании лошадей и коров, убыл на берег для подписания документов, подтверждающих сдачу конской тяги в здравом телесном состоянии и их получение новыми хозяевами в погонах. Перепуганные после выгрузки на баржу животные ещё не отошли от пережитого стресса и, едва только плавучее средство уткнулось в берег, а носовая рампа сравнялась с урезом воды, с места галопом и едва ли не со слезами на глазах от обуявшей их радости рванули на песчаный берег. Поджидавший баржу сверхсрочный прапорщик наотрез отказался подписывать документы на выгрузку, мотивируя ненужностью конского состава, отсутствием заказа и корма. Но если он всё-таки в числе доводов указал отсутствие кормов, то оставалась какая-то надежда его уломать, ведь привезённого сена вполне хватило бы на год. Анатолий едва не впавший в уныние, несколько воспрянул, появился шанс справиться с прапорщиком, к счастью, не владевшим элементами дипломатической логики. Тут же ему показали погрузочные документы, проинформировав о кипах прессованного сена.

Но и этот, казавшийся выигрышным довод не подействовал, служака оказался на редкость упрямым, напоминающим ишака из гайдаевской комедии «Кавказская пленница», хотя наверняка зародил кое-какие сомнения в душе рачительного островного хозяйственника, а может быть, и лодыря: не хватало ему только возни с лошадиной тройкой. Для снаряжения настоящей выездной командирской «тройки» не было ни саней, хотя снега хватает на целых девять месяцев, ни упряжи, да и ездить не к кому: соседей на острове не было. Таким образом, запасной вариант использования рысаков в качестве выездного экипажа тоже отпадал. Оставалось лишь переменить тактику и попробовать убедить прапора с позиции силы, ибо не такой уж он знаток психологии штабных снабженцев, которые не просто так отправили лошадей, всё-таки большое начальство непредсказуемо, и как оно посмотрит на откровенное непослушание, даже если само дало маху, вопрос непростой, но уж точно вину свою не признает. Когда же на его глазах попытались загнать животных на баржу для доставки на судно, то они в страхе шарахались по сторонам, одну кобылу даже пробовали тащить лебёдкой, но она упёрлась всеми четырьмя копытами, и ни в какую, не отрывать же ей голову. В конце концов всю тягловую силу оставили на острове, запугав прапорщика страшными карами, морским протестом, реакцией далёкого начальства и прочей чепухой. В нашем случае чем больше глупой околесицы было обрушено на его небыстро соображающую голову, тем лучше, ибо переварить весь этот бред он не мог: как говорят «ум за разум заходил». Сено тоже выгрузили, подтверждая свои честные намерения и внушая ему уверенность и отсутствие дополнительных забот по обеспечению животных кормами. Всё-таки странно выглядела ссылка прапорщика на отсутствие кормов: на острове трава и в самом деле по пояс, коси не хочу.

Хватило забот с выгрузкой офицерских жён на острове Матуа. Если издалека всё заслоняла радость от скорой встречи, то с прибытием восторг несколько поутих, да и островок не производил радужного впечатления, по размерам до Калимантана ему было как до Луны, со всех сторон окружённый совсем неласковым морем, и бананы на нём явно не росли. Но выбор сделан, и они уже прибыли, а разочарования и скандалы будут потом, не мешайте тетеревам токовать в сезон, когда их ничто иное не интересует. Трудно сказать, как сложились их дальнейшие судьбы, но совершенно ясно — завидовать нечему, ибо на некоторых островах не было даже пресной питьевой воды, приходилось использовать дождевую, фильтрующуюся в колодцах, построенных ещё японцами во время владения всей Курильской грядой после русско-японской войны 1904–1905 годов и до 1945 года, когда она вновь перешла под контроль СССР после капитуляции Японии. Общее впечатление о наших военнослужащих на далёких от цивилизации точках производило угнетающее впечатление. Несмотря на привлекательные льготы службы в столь отдалённых уголках, деградация людей была налицо, иные совсем опускаются, и воинство превращается в самых настоящих то ли пиратов, то ли анархистов. Особенно это касается подразделений, в которых офицеры пускаются во все тяжкие, тогда и вовсе служба превращается в какую-то пародию, далекую от её истинного назначения. Рядовым и прапорщикам ничего другого не остаётся, как следовать своим офицерам, недаром говорят: «Каков поп — таков и приход».

Северный завоз — особая широко не афишируемая ипостась, ибо гордиться героическим трудом непонятно для чего, в голову не приходит, можно только соболезновать людям, обреченным на выполнение совсем не присущих им обязанностей. Недаром известный острослов Михаил Жванецкий сказал: «Подвиг одних — это всегда преступление других!» Работа в сложных условиях непогоды, когда остаёшься один на один со всеми необузданными силами природы в не самых благоприятных краях на задворках империи. Каторжный труд сам по себе противоречит устоявшимся традиционным представлениям о его воплощении в жизнь в конце XX века, который преподносится в стране победившего социализма как «дело чести, дело славы, дело доблести и геройства». А вы не знали? Вот и попробуйте ощутить его на своей шкуре: слава, доблесть и геройство, не говоря о чести, покажутся вам «небом с овчинку», а проще говоря, скрытым фарисейским издевательством с выспренными словами над человеческой сущностью в просвещённый век. Пора бы и честь знать, понимая, что ты работаешь до полного изнеможения, рискуя всем, включая саму жизнь, а кто-то произносит набившие оскомину насквозь лживые лозунги, словно бы посмеиваясь над тобой, и покровительственно похлопывает по плечу «молодец парень, дерзай, продолжай в том же духе, а Родина, под которой они понимают самих себя, вас не забудет». Очень неуютно становится на душе от этих невысказанных, но подразумеваемых фальшивых похвал. Так и хочется чем-то возразить, весь организм протестует, выкрикнуть что-нибудь непечатное и послать подальше, чтобы не показаться со всем соглашающимся беccловесным существом.

Работа с баржами, тракторами и судовым грузовым устройством в условиях необорудованного берега двенадцать часов через двенадцать, среди частых туманов, дрейфующих льдин и идущим с моря волнением даже в благоприятную погоду, с малоквалифицированными трактористами, старшинами барж, да и набранным с бору по сосенке экипажем, удваивает и без того подстерегающую на каждом шагу опасность для судна и людей. На каботажные суда, да ещё с самовыгрузкой, направляли нарушителей на исправление, что-то вроде колонии общего режима. К ним присоединяли неопытную молодёжь, зарабатывающую характеристики для получения допуска к загранплаванию, выпускников мореходных училищ в качестве баржевиков, но не имевших ни малейшего опыта, зачастую видевших самоходные баржи впервые. Случаи гибели людей были не так уж и редки: на многих островах, побережьях Камчатки и Чукотки встречались самодельные примитивные памятники мореходам, погибшим в жестоких условиях северного завоза.

Но приближалась зима, и ледостав набирал силу, спускаясь всё южнее, пока не оставил без зимнего савана только Японское море, лишая «завозников» их основной работы до следующей весны, да и спущенные сверху задания по снабжению «точек» были выполнены как очередная победа в трудовой «битве», конца которым не было видно. Так вот и живём: от победы к победе, от битвы к битве, непонятно для чего каждый раз сражаясь из последних сил. Окончания этой непрерывной войны в обозримом будущем не предвидится, ибо она приобрела перманентный характер. В период межсезонья списывались все каботажники и приходили старые визированные кадры, специалисты по «домашним» рейсам, но совсем не герои, да и не претендующие на геройство, они-то цену постоянно повторяющемуся шоу знали прекрасно — «старого воробья на мякине проведёшь». Тогда и начинал пароход работать на ближнюю «заграницу», выполняя рейсы, о которых упоминалось выше. Об одном из них стоит упомянуть особо, хотя, по сути, он не очень и выделялся среди себе подобных.

О перевозках хлопка, или, как его ещё называли по незнанию, джута, в кипах из северокорейского Раджина уже упоминалось, и общий подход властей к погрузочным операциям опасного груза очевиден, но каждый случай по-своему интересен. Вот и на этот раз тот же самый груз назначением на Японию. Перед погрузкой обязательный инструктаж с переводом на корейский язык судовым агентом, на видном месте на передней площадке трапа отпечатанная инструкция о запрете курения в трюмах из-за опасного в пожарном отношении груза. Но стоило грузчикам спуститься в трюм, как начиналось повальное демонстративное курение сигарет местного «бренда», от дыма которых перехватывало дыхание, сидя на хлопковых кипах при полном попустительстве властей и портовского начальства, хотя трудно разобрать, кто из них кем является. Очень уж сильно походит всё мелкое и крупное руководство на работников спецслужб, не имеющих никакого отношения к деятельности портовиков по их прямому назначению. Что касается курения, то кто знает, может быть, таким образом обычные голодные работяги мстили Советам за привезенного и навязанного ими вождя, который превратил страну в мирового изгоя и концентрационный лагерь для своих подданных, вполне возможно, в этом и есть толика истины. Как бы ни так, но основание уже укоренившейся династии в стране, строящей социализм, вовсе выходит за рамки всех теоретических обоснований, и никаким «человеческим лицом» этот парадокс объяснить нельзя, разве что сослаться на специфичные азиатские особенности, ибо даже отдалённых, чуть-чуть похожих аналогов в мировой истории не усматривалось. Можно сказать, новый вклад в дальнейшее развитие марксизма-ленинизма. Недаром основоположники новой религии, Маркс и Энгельс, изрядно подстраховали себя: «Наша теория не догма, а руководство к действию!» Таким образом, для многих появившихся позже божков и царьков нашлось теоретическое оправдание, а за практическим исполнением дело не стало. Трюмные матросы во главе с грузовым помощником всячески пытались бороться с потенциальными поджигателями, ругались с бригадирами, писали протесты агенту, но безрезультатно, сродни «гласу, вопиющему в пустыне». Голодные грузчики постоянно озлоблены, несмотря на старания сочувствующих членов экипажа подкармливать некоторых. Трудно было ждать от такого сердоболия какого-либо проку, стоит лишь кому-то прекратить курение, как те, которым не достался кусок хлеба сразу же, донесут на соседа, и тогда с ним церемониться не будут, у них это быстро делается — учителя были хорошие. Вот и приходится ему подстраиваться под своих «друзей», дабы не попасть под подозрение. Уже в Японии во время выгрузки обнаружили две повреждённые кипы хлопка, одна и которых выгорела под обшивкой полностью, до пепла, а вторая только занялась, но погасла. Хлопок опасен тем, что горит без доступа воздуха, и случись пожар в трюме, никакие противопожарные средства не помогут, остаётся лишь полностью залить трюм водой. На обеих кипах обшивка выгорела в виде отверстия около пяти сантиметров в диаметре с окурком в пепельном углублении. Несчастные грузчики всё-таки отчасти удовлетворили свою злость, подбросив подлянку судну и мореходам. Непонятным выглядит отношение властей, по сути дела, потворствующих таким выплескам злобы, но это касается лишь иностранных судов с их грузами, в противном случае, стоит только кому-нибудь из них подобрать и прикарманить на дороге ржавый гвоздь, тут же последует расплата по всей строгости законов страны, гвоздь-то — собственность государства, а не какой-то иностранный подданный. Похоже, таким образом власти способствуют выбросам отрицательной энергии, создавая образ внешних врагов, мечтающих захватить и поработить империю Кимов, проще говоря, переводят стрелки. Из-за козней внешних врагов страна и вынуждена жить в постоянном напряжении, отказывая себе во всём, очень даже знакомая идеология, дающая стопроцентный результат, можно сказать, работает без осечек, и никакие грабли не помогают уже многие десятки лет. Нет смысла её менять, если она действует столь безотказно, было с кого взять пример. К счастью, переход до Страны восходящего солнца был недолог, всего-то полтора суток и возгорание не успело распространиться на соседние кипы, да и отчасти повезло: погрузка производилась при моросящем дожде, и обшивка кип увлажнилась, не дав вспыхнуть открытому огню. Хлопок, вначале не горит, только тлеет, и может пройти несколько суток, после чего прорвутся языки пламени.

Японские грузчики, обнаружившие поврежденные кипы, позвали Анатолия и, указывая на начавшиеся признаки возгорания, к счастью, не получившие дальнейшего распространения, только цокали языками и крутили головами, явно удивляясь мерзостям их старых «заклятых» друзей, с которыми у Страны восходящего солнца были давние счёты. Справедливости ради, инициатором раздора являлась Япония, ставшая на военные рельсы и мечтавшая покорить всю Юго-Восточную Азию ещё в начале XX века, за что пришлось горько расплачиваться, слишком большим оказался лакомый кусок, проглотить который не удалось даже при всей предприимчивости, мобильности и мощи японской военной машины. Последствия нападения на главную Тихоокеанскую военно-морскую базу в США в Пёрл-Харборе оказались катастрофическими и надолго охладили воинственные порывы самураев, в итоге заставив изменить Конституцию страны и навсегда прекратить агрессивные намерения милитаристских кругов, в которых ещё жили воспоминания о военных правителях страны — сёгунах — и их ярых приверженцах из военного сословия — все тех же самураев. Основным занятием воинствующих военных правителей на протяжении сотен лет являлась война, а император (микадо) был всего лишь формальной фигурой, лишённой реальной власти, которая вновь перешла к нему после революции Мейдзи в конце XIX века, но афтершоки вскоре вновь напомнили о прежних устремлениях. Если раньше из-за закрытости страны междоусобицы между кланами непрерывной нескончаемой чередой вершились внутри страны, то после открытия агрессия направилась на соседние страны — Китай, Корею, Монголию, внутри страны возросшим аппетитам было тесно. Но это совсем другая история, уводящая в иные события не такого уж давнего прошлого.

Такова лишь небольшая часть трудовой деятельности из долгой эксплуатации одного из «старичков бельгийцев» и его экипажа, оставшаяся в памяти. Надо полагать, и оставшиеся четыре близнеца прошли суровую Дальневосточную школу мужества, не уповая на поблажки и районные коэффициенты советской окраины, вместо гораздо более комфортных западноевропейских условий. На пенсию по старости их не отправляли независимо от рабочего стажа, впереди ждала только разделка на металлолом и дальнейшее существование, воплощённое в иные продукты человеческого труда. Впрочем, это обычный путь трудяг-пароходов, которым не было суждено утонуть или сгореть, на человеческом языке: им посчастливилось «умереть в своей постели», исполнив назначенный долг до конца.

Февраль 2025

Из воспоминаний капитана дальнего плавания Владимира Рогулина

Эхо средневековья

«Отравлен хлеб, и воздух выпит.

Как трудно раны врачевать!

Иосиф, проданный в Египет,

Не мог сильнее тосковать!»

Осип Мандельштам

Уже на заре своего становления человечество столкнулось с сильнейшими растительными отравляющими веществами, которые изобиловали во множестве в неизвестном мире окружающей растительности, и собиратели даров природы, не знавшие оседлого земледелия, гибли от неизвестных плодов растений, которые хотя и выглядели соблазнительно, но аккумулировали в себе смертоносные яды. На обширных равнинах вольно произрастали как целебные, так и пагубные зелья. Природа позаботилась о безопасности казавшейся беззащитной флоры, наделяя самые привлекательные виды кустарников и разнотравья, как и деревьев, пассивной защитой, то есть ядами, или же иными непритягательными качествами: запахами, колючками, неприглядной окраской. Любителям растительной пищи хватало одного раза, чтобы, попробовав, навсегда получить урок, и вскоре все животные сторонились этих растений. Не избежал этой участи и первобытный человек. В первую очередь это коснулось собирателей фруктов, ягод и кореньев неизвестных растений, тем более что племена находились в постоянном движении, осваивая одну территорию за другой в поиске съедобной растительности среди неизведанных природных зон. Иначе, как попробовать на вкус, определить полезность своих находок люди того времени не могли. Древняя привычка, скорее всего, осталась даже среди врожденных безусловных рефлексов, и современные потомки зачастую тоже долго не раздумывают, столкнувшись с чем-то незнакомым, а потом их носит «как осенний листок», если не того хуже. Врожденный рефлекс отчетливо проявляется у малолетних детей, стремящихся все пробовать на зуб, если уже появился во рту. Потребуется не один год, чтобы отучить ребенка от вредной привычки, хотя даже у взрослых она нередко проявляется.

Дальнейшее эволюционирование людского племени привело к мыслям об использовании отравы в нужных целях. Человек разумный по своей природе агрессивен и зачастую поступает совсем как неразумный, предпочитая находиться в постоянных конфликтах с соседними племенами, государствами и союзами. Причин для таких распрей существует множество: от обычной зависти и желания пограбить до стремления полного уничтожения противника, чтобы захватить его земли и принадлежащую собственность, а пленников превратить в рабов. По мере развития социально-общественных отношений появилась дипломатия — не что иное, как желание «навести тень на плетень», умаслить соперника благими желаниями, с тем чтобы застать его врасплох. А конечная цель не меняется, оставаясь такой же, как у древних сородичей-предков, которые были сродни диким зверям и «политесу» не обучены.

Для устранения наиболее упрямых и жестоких соперников, не поддающихся на уговоры и обещания, все средства хороши. Когда дипломатия начинает давать сбои, не принося ожидаемых результатов, тогда и прибегают к различным уловкам для ликвидации лидеров, самых ярких оппонентов, и яды выходят на первое место, ибо не оставляют столь очевидных, откровенных улик, как банальное убийство, неважно какими методами оно осуществлено. В природе наличествует множество ядов как замедленного действия, так и действующих мгновенно. Наряду с растительными существует бесчисленное количество естественных природных, включая даже радиоактивные, которые в силу своих особых качеств по истечению элементарных частиц даже в обычном, спокойном состоянии способны убивать все живое. Более того, в лабораториях разработаны десятки искусственных отрав, парализующих сердце, дыхательную систему и другие жизненно важные органы. Жертва, даже если и выживет, никак не может объяснить причину мгновенно наступившего паралича. А заинтересованные лица свободны в своих комментариях: «Пивка с водочкой попил! Или самогонкой отравился!» А то и вовсе как в старом советском фильме: «Отравился на пакгаузе колбасой!» Да мало ли чего могут придумать специально обученные для подобных извращений и дискредитаций людишки. К тому же все усилия изобретателей синтетических ядов направлены на то, чтобы не оставлять следов в теле, через несколько часов никакая экспертиза не обнаружит их следа. Причиной назовут неожиданную остановку сердца или еще что-нибудь скоропостижное: асфиксию, отказ почек и еще что-либо неизвестное вроде «паралича затуманенного сознания» — попробуй разберись, что это такое. Но это никак не относится к быстродействующим ядам, среди которых наиболее известными являются мышьяк, цианиды, синильная кислота, кураре и целый ряд змеиных. Все они оставляют след, по которому и определяют причину смерти. Интересно, но знаменитый, часто упоминаемый в приключенческих романах растительный яд кураре не может проникнуть сквозь слизистую оболочку — иными словами, его можно даже глотать, если нет язвы желудка или, не дай бог, геморроя, эффекта отравления не наблюдается. Он мгновенно действует лишь при попадании в открытую ранку, поражая кровеносную систему, потому его и использовали в наконечниках боевых стрел.

Но существует и иная категория отрав, использование которых поначалу никак не ощущается и лишь со временем дает о себе знать. К ним относятся таллий и ртуть, пары которой медленно, но верно убивают все живое. Оба элемента периодической таблицы Менделеева принадлежат к группе тяжелых металлов, хотя на первый взгляд едва ли можно найти в них что-то общее. Кстати, многие ученые сходятся на том, что Наполеон Бонапарт после «битвы народов» под Ватерлоо и второго пленения, будучи выслан в южные, субантарктические края, на остров Святой Елены, условия которого несравнимы с первым пленением на средиземноморском острове Эльба, был отравлен. Там он находился под надзором англичан, которые все еще боялись самого опасного врага за всю историю Туманного Альбиона. Даже в море, на виду острова, на постоянном дежурстве находились несколько кораблей охранения, будучи во всеоружии в случае попытки поверженного императора бежать с острова. «У страха глаза велики». Исчезнуть с клочка земли, находящегося в сотнях миль от ближайшей земли, среди вечно штормового Южного океана, — задача, непосильная даже для самых отъявленных профессиональных диверсантов. Никакой Отто Скорцени, если бы жил в те времена, не решился бы на столь дерзкий поступок, заранее обреченный на неудачу. Это не вылазка по вызволению «дуче» Муссолини, первого фашистского диктатора, у итальянских партизан. Да и сам император успокоился, осознав, что его «лебединой песней» стали триумфальные сто дней похода на Париж после побега с острова Эльба, когда к нему с радостью присоединялись все воинские части на пути в город, получивший столь оригинальную метафору — «праздник, который всегда со мной», по намного более позднему незабываемому восторженному эпитету Эрнеста Хемингуэя. Под таким названием он выпустил одну из своих популярнейших книг.

Ученые, изучая останки императора, перезахороненные в Доме инвалидов в Париже, где находится в специальном саркофаге его гробница, пришли к выводу, что Бонапарт был отравлен медленно действующим металлом таллием, пары которого смертельны для человека в их медленном, но неизбежном умерщвлении. И хотя живых свидетелей с рокового для Наполеона 1821 года не осталось, да и они были уверены в незыблемой неизвестности содеянного, но научный прогресс и современные технологии раскрыли казавшуюся навсегда неразгаданной тайну. Свидетелями оказались останки императора.

Пары ртути также являются губительными для живых существ, понемногу разрушая организм. Казалось бы, самая тяжелая жидкость — и какие у нее могут быть пары? Но все не так просто. И если долгое время подвергаться их воздействию, то вполне можно вытащить билет в один конец намного раньше предназначенного судьбой. Кто из старшего поколения не помнит, как в детстве играл с бегающими сверкающими шариками от разбитого термометра или еще каким-то способом добытой, на вид такой притягательной тяжелой жидкостью, разбегающейся мелкими горошинками на горизонтальной поверхности, приковывающей внимание своей необычностью почище куска магнита. И какое количество шариков провалилось между досками пола, оставаясь внутри помещения, никто не знает, но однозначно — много.

Как это ни странно, но ртуть использовали женщины во время мытья волос дождевой водой, собранной и не замутненной примесями со всеми элементами менделеевской таблицы, не то что в настоящее время, суеверно полагая, что растительность на голове становится гуще и пушистее. Кто запустил в широкие массы эту дезу? Никому не известно! Тогда никто не знал о смертельной опасности казавшихся безобидными шариков, а власти если и знали, то до населения исходящую от них опасность не доводили. Что они могли предложить? Ничего существенного, ибо избавиться от паров столь тяжелой жидкости в помещении практически невозможно, они, хотя и в мизерных дозах, проникают везде и цепляются за любую поверхность, убрать с которой или «демеркуризировать» просто невозможно. Ртуть называют ртутным серебром, откуда и появился «меркурий» (mercury). Вот они и избрали метод замалчивания, к чему лишний раз смущать народ, тем более что ни к чему хорошему огласка не приведет.

Яды стали мощным оружием подковерной борьбы — наверное, сразу же после обнаружения их смертоносных качеств. История использования уходит в бесконечность тысячелетий, далеко за египетские пирамиды, государство шумеров, не говоря уже о Великой Китайской стене. Информация о тех временах до нас не дошла: отсутствие письменности и безжалостное время сделали свое дело. Ручеек известности и узнаваемости начал понемногу пробиваться начиная с Древней Греции, а во время Рима и Византии расцвел во всем своем ярком убранстве. Чего стоит только история папства! Понтифики Средних веков творили невообразимое похлеще самого Нерона. Апофеоз начался порядка семи веков тому назад, а наивысшей точки достиг во время правления «святой церковью» семейством Борджиа; одно лишь их упоминание стало нарицательным, по сравнению с которым даже «Содом и Гоморра» не покажутся такими уж отвратительными очагами отравлений, непотребства и разврата.

Папа римский Александр Седьмой, он же Родриго Борджиа, травил людей, почти не скрывая этого, сотнями. На что Всевышний терпелив, но на этот раз, видимо, собственный «наместник» на Земле достал и его. Судьба все же отплатила понтифику той же монетой: после многодневного пиршества, вероятно окончательно уверовав в свою неприкасаемость и вседозволенность, несравнимую с обычными смертными, после двенадцати дней мучений, горячки и кровавой рвоты он умер в страшных муках. По всей видимости, будучи с еще не протрезвевшими мозгами, хватанул кубок с отравленным питьем, который кто-то из собственных приближенных ему услужливо подсунул. Тогда это было обычным делом, ведь если сам папа не видел в этом ничего худого, то что же оставалось делать его клиру. В крайнем случае «святой отец» простит все грехи и выдаст вечную индульгенцию.

В предыдущих повествованиях уже упоминалась книга французского писателя Лео Таксиля, увидевшая свет в самом конце девятнадцатого столетия, «Священный вертеп», основанная на документах, за что автор был отлучен от церкви с ниспосланием на него всех небесных кар. Верховные церковные иерархи как только могут стараются скрыть бесчинство понтификов и их окружения в зловещие годы инквизиции и вседозволенности, ибо времена, оправдывающие их деяния как посланников Бога на земле, миновали. Разве мог Бог допустить подобные непотребства на протяжении сотен лет его прямыми наместниками на земле? Интересующиеся могут ознакомиться с этой книгой, тем более что в наше время это не представляется сложным — достаточно лишь зайти в интернетовский поисковик «Гугл».

Византийские базилевсы были ничуть не лучше отца «святой церкви», при их дворах творились не менее тяжкие преступления, и травля в настоящем значении этого слова также являлась обычным делом и не воспринималась как что-то чрезвычайное. Придворные нравы не отличались человеколюбием, недаром с тех пор существует фразеологический слоган «византийское коварство».

Пора бы и нам вернуться к нашему короткому рассказу, ибо даже вкратце обозреть предысторию применения ядов невозможно, да и подавляющая ее часть скрыта под саваном секретности. Мы лишь подбираем мелкие крупицы, попавшие в поле зрения, и с сожалением приходим к выводу, что преступное наследие предков некоторые особи, не говоря уже о спецслужбах, не ограниченных ни приказами, ни моралью, усваивают гораздо проще, чем основы христианского вероучения, и угрызения совести за совершенные преступления их пока по ночам не мучают. Недаром в ряды башибузуков отбирали далеко не каждого, а лишь тех, кто мог, по словам Высоцкого, действовать по принципу: «Не надо думать — с нами тот, кто все за нас решит!» Творят свои гнусные дела, понимая, что ничто им не угрожает, а размотать весь многолетний клубок под силу разве что акунинскому Эрасту Фандорину или конан-дойлевскому Шерлоку Холмсу. Но их уже нет с нами, а достойных преемников не наблюдается. Иные ныне приоритеты, средства массовой информации без особых усилий докажут неискушенным гражданам, что черное есть белое, а завтра — совсем наоборот, и, что характерно, в обоих случаях будут правы под одобрительные исступленные возгласы соотечественников. «Ах обманите вы меня, я сам обманываться рад!» — иронизировал в свое время еще юный Пушкин, не осознавая, что заглядывает далеко вперед, ибо «нет пророков в своем отечестве».

Как уже упоминалось, в Дальневосточном пароходстве существовала так называемая система «ротации», которая давала службе кадров дополнительный и очень действенный рычаг воздействия на плавсостав судов компании, хотя, на первый взгляд, социальная справедливость была налицо: поработал на заграничных пароходах — поработай и в каботаже, на судах без выхода за рубежи нашей необъятной родины, береговой линии и островов которой хватило бы на пару дюжин обычных стран. Направленный «на перевоспитание» в каботаж терял в заработной плате примерно половину, с учетом выплачиваемой за время, проведенное за границей, «валюты вместо командировочных», завернутой в шелуху словоблудия, чтобы «никто не догадался». Кадровые работники могли манипулировать таким рычагом по собственному желанию, как им заблагорассудится. Объявился какой-нибудь строптивец со своими требованиями, да еще ссылками на конкретные статьи Устава службы на судах морского флота, — вот для него первым делом и проведут ротацию, и не на какой-то пароходик с ледовым классом, который летом направлен штевнем в Арктику, а зимой и за границу выскакивает. Его ожидает самый настоящий каботажный «броненосец» из славной серии «Амгуэма», из которых самыми известными являются флагман самого холодного института страны (ААНИИ), Института исследовании Арктики и Антарктики, дизель-электроход «Михаил Сомов» и, наверное, сгоревший «Оленек», направлявшийся с экспедицией в Антарктиду. Чтобы прославиться, пришлось, хоть и поневоле, повторить «подвиг» Герострата, спалившего еще в четвертом веке до нашей эры храм богини Артемиды, находившийся в Эфесе. С тех пор его имя стало нарицательным, тесно связанным с любителями прославиться любой ценой, невзирая на жертвы и ценности всемирного наследия.

Наряду с такими «передвижниками» в службе кадров существовала своя «пятая» (точнее будет — «шестая») колонна избранных, на которых не распространялась ротация, они поистине были «неприкасаемыми». Ни в коем случае не путайте с индийской кастой такого же наименования — наша каста являлась полным антиподом индийской, и северные широты, не говоря уже об Арктике, ее не привлекали. Тесное «сотрудничество» с инспекторами кадров гарантировало всамделишнюю неприкасаемость к полярным районам.

Примерно такие мысли приходили в голову старшему помощнику Владимиру Рогулину, когда он получил направление на самый каботажный «броненосец» «Капитан Мышевский». Но делать нечего, и, понурив голову, он направился к новому месту работы. Одно лишь согревало душу: «Обещали замену через рейс, но обещание замены на каботажнике — дело особой важности. Впрочем, посмотрим!» Дело было году в 1980-м или 1981-м — не важно, в каком именно.

Прибыв на пароход, первым делом направился в каюту капитана — представиться по случаю назначения. Здесь и произошло, вероятно, самое радостное событие за все время работы на «броненосце». Капитаном оказался его старый знакомец Роберт Михайлович Разумный, оказавшийся на каботажнике по той же самой причине. Они были знакомы еще с 1969 года, с теплохода «Ковдор» из серии «всеваляшек» «Повенцов», названного в честь небольшого городка в Мурманской области. Рогулин, будучи на плавательской практике, подрабатывал в должности матроса, а Разумный занимал должность третьего помощника капитана, с которым практикант-матрос стоял вахты. Следует отметить, что капитан и в самом деле соответствовал своей фамилии, что бывает очень уж редко, был по-настоящему разумен, интеллигентен и сведущ во всех вопросах, как в навигацких науках, так и во многих иных ипостасях. Хорошо владел английским языком. Самый настоящий современный энциклопедист, не закончились они со времен Вольтера, Дидро, Жан-Жака Руссо и других великих французов XVII–XVIII веков (впрочем, Жан-Жак Руссо был франкоговорящим швейцарцем). Оставалось лишь удивляться, какое лихо занесло его на этот затрапезный каботажный «броненосец», настолько они не соответствовали друг другу.

На судне капитан всегда был в форменной одежде, которая дисциплинировала весь экипаж, каким бы он ни был разнузданным. Мореходам, скатившимся на «Капитан Мышевский» без права помилования, то есть лишенным визы загранплавания навсегда, терять было нечего, но и они уважали капитана, никогда не повышавшего голос, и слушались его по первому намеку, даже не требованию. О зарабатывающих визы выпускниках мореходных школ и говорить нечего — те просто в рот ему смотрели.

Большим капитанским увлечением являлась классическая музыка всемирно известных композиторов: Бетховена, Брамса, Грига, Чайковского, Штрауса, Вивальди. В каюте был большой набор пластинок с записями классиков, и капитан в свободное время отдавался своему хобби весь без остатка. Старый проигрыватель, чем-то смахивающий на ветхозаветный патефон, трудился вовсю, извлекая своей иглой из дорожек больших черных пластинок чудесные звуки вечной музыки. Характерно, что сближение тогда еще матроса-практиканта и третьего помощника капитана началось в уже упомянутом 1969 году, когда, в полночь сменившись с вахты, Роберт Михайлович впервые пригласил молодого практиканта в свою каюту послушать классику. Хотя Рогулину поскорее хотелось погрузиться в объятия Морфея, но отказать своему вахтенному начальнику он стеснялся и, пересиливая себя, покорно пошел за ним слушать непонятную музыку. Но вскоре его отношение к произносимым в определенной последовательности нотам стало меняться, и он сам начал находить чарующе-притягательные композиции и каприччио, как и различать произведения и композиторов.

Теперь, спустя более десяти лет после их первого знакомства, обретя в прибывшем старшем помощнике коллегу по несчастью, капитан вновь возобновил их совместное прослушивание мировой классики. Вначале не очень-то удавалось, но со временем с помощью самодеятельного музыковеда дела пошли на лад, и вскоре они уже вдвоем наслаждались нестареющей музыкой.

Но мы снова отошли от основной темы нашего рассказа, хотя все тропинки так и норовят увлечь в сторону от известного «броненосца». Итак, после представления капитану и общих разговоров «мастер» сам повел нового «чифа» в каюту, тем самым показывая особое расположение к прибывшему старпому — такое нечасто случается. Того сразу же удивило то, что не пошли по той же палубе в каюту левого борта, где она должна быть штатной старпомовской, а направились по тому же борту к смежной с капитанской, в направлении кормы. Обычно эта каюта по праву принадлежит помполиту, но политические помощники правдами и неправдами стараются избегать каботажных рейсов, не приносящих никакого удовлетворения и личной выгоды, в отличие от заграничных, когда «враги» не дремлют. В каботажных рейсах провокаций со стороны буржуинских спецслужб не замечалось, а с белыми медведями они так и не договорились. Самые крупные арктические хищники предпочитают брать плату «натурой», желательно только что убиенными нерпами, и никакие зеленые бумажки их не прельщают. Капитан открыл каюту и предложил в ней располагаться, на что последовал очевидный вопрос старпома о штатной каюте. Роберт Михайлович ответил, что, мол, рассказ будет долгим и поговорим попозже, тема непростая.

Позднее капитан поведал запутанную версию о старпомовской каюте, историю о которой он тоже получил по наследству от своего предшественника.

Началось сие скандальное событие несколько лет тому назад. Штатные старшие помощники приходили и какое-то время работали, не испытывая неудобств, но спустя пару месяцев начинали жаловаться на общее недомогание, головные боли, впадали в длительные депрессивные, упаднические настроения и прочие неурядицы. Вначале это воспринималось как желание списаться с чистого каботажника под маркой болезненного состояния. Но старпомы менялись, а жалобы у них были как под копирку одинаковые. Здесь уже не отделаешься одним лишь желанием поскорее сбежать с завзятого каботажника, не могли же они заранее договориться между собой, тем более что попросту не были знакомы друг с другом. Какие-либо версии и в голову не приходили для объяснения ставшей закономерной случайности. К сожалению, загадочные неприятности не выходили за пределы судна и никого, помимо старших помощников, не интересовали. Очевидно, что если бы привлекли специалистов с газоанализаторами на ранней стадии, то и последующих хлопот, как и безвинно пострадавших, было бы намного меньше. Столь безразличное отношение лишь свидетельствовало о полной безнаказанности исполнителя диверсии, если он наблюдал за реакцией администрации со стороны, и это могло побудить его к дальнейшим преступным намерениям.

Загадочная проблема разрешилась самым неожиданным образом, оказавшись простой во всей первозданной наготе. По пароходству уже пошел слушок о проклятом старпомовском месте на «Капитане Мышевском».

На судно назначили очередного «чифа», который обо всем был наслышан, и он начал свою деятельность с того, что разворошил всю каюту, хотя и сам не знал, что ищет. Действовал по сюжету многих народных сказок: «Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что!» Добрался до двух выдвижных ящиков под собственной койкой, которые выдвигались, но до конца их никто не вытаскивал. Очевидно, если бы пароход хоть иногда вылазил за границу, ушлые таможенники их бы неоднократно проверили, по ходу дела решив насущную проблему, но это все лишь досужие домыслы из области невыполнимых предположений. В итоге новый «чиф», оказавшийся дотошным и скрупулезным, полностью вытащил ящики, и под одним из них оказалось блюдце с шариком ртути на нем. В голове сразу пробежала история борджиевских отравлений, да и другие случаи, известные к тому времени. И старпому стало ясна в ретроспективе картина произошедших событий и хронических недомоганий его предшественников — старших помощников.

Он смотрел на блюдце с небольшим блестящим шариком на нем и не верил своим глазам. Как-то не вмещалось в сознание, что в наше время можно прибегнуть к подобному иезуитскому коварству — травить ни в чем не повинных людей, даже не зная их лично. Казалось, времена мрачного Средневековья давно канули в Лету, да и само действо происходило далеко, словно на другой планете. Нужно действительно испытывать ненависть ко всем исполняющим должность «чифа». Чем же мог досадить организатору покушения на убийство один из его коллег? Когда тарелка со ртутью появилась под ящиком? Как долго она простояла, испуская смертоносные пары? И сколько ртути было в самом начале? Все-таки судно не статический предмет, а самое настоящее транспортное средство, испытывающие динамические нагрузки в процессе эксплуатации: штормы, преодоление ледовых преград и многих иных океанских воздействий, вследствие чего возникали крены, сотрясения корпуса, в результате которых большая часть ртути выплеснулась из тарелки и раскатилась по всей каюте, спрятавшись в самых укромных уголках отсека, замаскировавшись в трещинках полового покрытия, где ее самых дотошный сыщик не обнаружит. Как же нужно ненавидеть человека, чтобы додуматься и организовать ему прямую дорогу в подземное царство Аида? А ведь таковое касается не единственного старпома, против которого замышлялась диверсия, а и всех его последователей.

В результате пришли к выводу, что таковое могла совершить только буфетчица, убирающая каюты капитана и старшего помощника — ее прямого начальника, ибо только она имела свободный доступ и могла подолгу находиться в каюте. А кто она была и что послужило спусковым крючком для столь преступного умысла, можно только гадать. Может быть, у нее свила гнездо ненависть ко всем старшим помощникам как классу, а возможная причина кроется в «ротации» на «броненосец» после приказа по судну, инициированного старпомом! Кто знает! Но то, что она ощущала себя в полной безопасности, факт очевидный. Не профессиональная же она преступница, хотя как знать, может, это не первый случай в ее практике. Да и не могла не знать, что подсовывает мину замедленного действия не одному лишь конкретному человеку, а всем будущим и неизвестным. В чем они провинились? В том лишь, что справляли службу в соответствии со своей профессией.

Найти преступницу не представлялось возможным, да никто к этому и не стремился, а напрасно, много черных дел она могла натворить на других пароходах, а судя по решительности и уверенности, отравительница с большой долей вероятности уже имела опыт устроения мерзопакостных дел, чем была еще более опасна.

Служба безопасности пароходства состояла из опытных бывших силовиков различных ведомств и была вполне работоспособна, но команды сверху на расследование столь выходящего за рамки, беспрецедентного случая не поступило. Хотя дело не представлялось таким уж сложным: достаточно было лишь установить контроль за последними тремя-пятью буфетчицами — и клубочек наверняка бы развязался.

Впрочем, такое отношение к преступным действиям на судах, которые сегодня бы назвали террористическими, были не такой уж редкостью. Известен случай, когда радиоактивный элемент, применяемый для калибровки штатных дозиметрических приборов, хранящийся на баке в специальном футляре с маркировкой, подальше от жилых кают, был обнаружен у начальника радиостанции под кроватью, и сколько доз он успел схватить, тоже неизвестно. Рядовые случаи воровства или же ножевых ранений и даже исключительный случай исчезновения члена экипажа во время рейса также не получили должного расследования. Отделывались лишь совсем несуразными отписками, которые почему-то принимали правоохранительные органы. Они всех устраивали, и никаких дальнейших вопросов не поступало. Наверное, договориться бывшим и настоящим правоохранителям между собой не составляло труда: дело сделано, закрыто и отправлено в архив.

Нет смысла повторять уже известные читателю многочисленные случаи самых настоящих преступлений на судах пароходства, на виновников которых даже уголовные дела не заводились. Основываясь на многочисленных случаях, представляется, что руководство компании не интересовало выявление настоящих виновников, подлежащих судебному преследованию, и желание «не выносить сор из избы» являлось решающим, об установлении справедливости и речи не было. К тому же кто, как не компания, больше всех заинтересован в розыске таких лиц и скорейшем избавлении от них, дабы они не могли и в дальнейшем отравлять жизнь людям, по их собственному разумению судить и наказывать; известно, что аппетит приходит и растет во время еды. Такое отношение лишь потворствовало распространению преступности. Очевидно, что отсутствие наказания и является непаханым полем, на котором буйно расцветают сорняки. И если бы только они.

А что же на дизель-электроходе «Капитан Мышевский»? Случай получил широкую огласку, и нужно было принимать действенные меры по «демеркуризации» паров ртути. Прибыли химические разведчики и после тщательного обследования каюты выяснили, что уровень паров жидкого металла в несколько раз превышает допустимый порог. После чего сняли всю обшивку каюты, обнажив до самого металла, но и после этого улучшения не произошло — глубоко в невидимые поры и шероховатости стального корпуса надстройки проникли мельчайшие частицы вредоносного жидкого металла. Тогда зачистили все металлические поверхности до первозданного блеска, но и в этом случае результат оказался нулевым. Операцию по «демеркуризации» проделывали еще несколько раз, стараясь придумывать самые разные ухищрения, но тщетно: пары ртути вели себя словно скорпионы после ядерного взрыва, оставаясь целыми и невредимыми.

В итоге было принято решение законсервировать каюту, изолировав ее от экипажа и проникновения пришлых людей. Не отправлять же пароход с усиленным ледовым поясом на какие-то гвозди — еще послужит, один лишь особый сорт стали многого стоит. А для штрафников он и таким годится. Дверь в каюту намертво заварили, исключив даже мало-мальские щели. Таким «одноглазым» он и продолжал работать еще долгое время, не вылезая из каботажно-арктических углов, для которых и был создан.

Снова приходит мысль о таможенниках, которых явно бы не удовлетворила заваренная дверь, очень уж они любопытные и никакому объяснению на слово не верят. Но на каботажных пароходах они не появляются — контрабандой там не пахнет, неоткуда взяться.

Тем временем новый старпом Владимир Рогулин освоился на новом поприще, прижился в помполитовской каюте и по вечерам уже с удовольствием вдвоем с капитаном слушал токкаты и фуги Баха, сюиты Моцарта, вальсы Штрауса, симфонии и сонаты Бетховена, арии из опер Бизе. Чиф оказался хорошим учеником, много лет тому назад познавшим азы классических произведений от того же наставника, и спустя более десятка лет музыкальный вкус развивался не по дням, а по часам.

Впрочем, Владимир ненадолго задержался на «броненосце», ему обещали предоставить замену через рейс, что в итоге и произошло, хотя и выглядело необычным для службы кадров. Главным было «в рощу заманить» — в смысле, на каботажник — и пообещать едва ли не райские кущи, а с заменой выходило намного сложнее, но это уже совсем другие истории.

Декабрь 2023

Новогодние фейерверки в приграничье

«Новогодний фейерверк вверх взлетает,

Небо яркими огнями расцветает,

Зажигается вокруг все весельем,

Полыхает разноцветным настроеньем».

Татьяна Подцветова

Хотя эту короткую историю рассказал совсем не Шурик из «Кавказской пленницы», но она не менее интересна и случилась в тысячах километрах от предгорий Северного Кавказа, совсем не там, где развивались события самой знаменитой гайдаевской кинокомедии, а на другом, дальневосточном конце России.

Произошедшая уникальная и неповторимая по исполнению, продолжительности и человеческим моральным качествам история вспоминается в связи с темой пограничных территорий.

В Приморье находится ничем не примечательное озеро Хасан, совсем небольшое и неглубокое, с площадью водной поверхности чуть более двух квадратных километров, в прибрежных плавнях которого гнездятся несметные косяки перелетных птиц, которых никто не трогает. Но все-таки у него имеются особенности, присущие лишь ему. Здесь встречается реликтовый лотос — цветок чистоты и главный символ буддизма, как раз к месту, где буддистов хватает, да и расположено озеро на границе трех стран: России, Китая и Северной Кореи. Название уходит в глубокую древность. Согласно легенде, в незапамятные времена в этих краях проживало оседлое племя, а вторгшиеся с севера кочевники пытались захватить, разорить и ограбить — обычное до сих пор дело. Но племя оказалось захватчикам не по зубам, и, понеся большие потери, тогдашние «джентльмены удачи» вынуждены были отступить. Тяжело ранен был их предводитель по имени Хасан. Неудачливые захватчики бежали, унося тяжело раненного вождя, а когда остановились на берегу неизвестного озера, дабы передохнуть и оправиться от поражения, их предводитель испустил дух. На берегу озера его и похоронили, тем самым дав название естественному водоему. Но широкую известность озеро приобрело после событий 1938 года, когда войска Красной армии, тогда РККА — Рабоче-крестьянской Красной армии, вытеснили вторгшихся с территории марионеточного государства Маньчжоу-Го, образованного на современной территории Китая — Манчжурии, японских захватчиков. Бои были жаркие и ожесточенные, а за относительный неуспех пришлось расплачиваться маршалу Блюхеру, командующему Дальневосточной особой армией, своей головой. Ему вменили нерешительные действия и затягивание операции.

Нападение японцев, как и в следующем году на реке Халхин-Гол, было всего лишь увертюрой к будущей большой войне, и, слава богу, обе авантюры потерпели полное фиаско. В противном случае Советскому Союзу вряд ли удалось бы избежать войны на два фронта. С Халхин-Гола и началась стремительная военная карьера малоизвестного комдива Жукова, первого маршала будущей войны и Победы, на которого не один ушат помоев выплеснули поздние аналитики и вершители судеб задним числом. Кстати, соотношение потерь на Халхин-Голе составило около 1,4 к 1 в пользу Жукова, хотя его войска были нападающими. По сути дела, исход Великой Отечественной войны, даже при астрономических потерях Красной армии, был решен на Халхин-Голе, как бы ни уворачивались эксперты на потребу дня.

На сопках Безымянной и Заозерной, как и на берегах реки Туманной, близ озера Хасан, до сих пор находят следы давних ожесточенных боев: изъеденные временем продырявленные каски, гильзы от патронов, пулеметные ленты и остатки амуниции. Миноискатель звенит не умолкая, обшаривая поверхность земли в этих местах.

В зимнее время озеро полностью замерзает, и ледовый саван, запорошенный снегом, напоминает просторную равнину, со всех сторон окруженную возвышенностями, заросшими широколиственными и хвойными лесами. Населенные пункты на российской стороне отсутствуют, кроме пограничных патрулей, никого не встретишь, что само по себе раздолье для дикого зверья, которое здесь в избытке, тем более рядом находится пограничная полоса и охота в приграничье запрещена. В летнее время и вовсе непроходимая пуща, в смысле непролазные кущи, далеко не райские, а в мелководном, хорошо прогреваемом солнцем озере в изобилии водятся разные виды рыбьего поголовья. Вспоминается давно виденная картина, когда, будучи на границе двух Корей пришлось наблюдать в четырехкилометровой демилитаризованной зоне тысячи взлетающих диких гусей и журавлей, плотным облаком затмевающих солнце. Со стороны Южной Кореи имеется оборудованная видовая площадка, куда возят туристов, чтобы те могли посмотреть на теряющуюся в дымке за демилитаризованной зоной чужую страну, бывшую когда-то частью одного государства. Гуси и журавли, зверья там тоже в изобилии, то есть происходит установленная природой регуляция видов и количества, их оптимальный баланс. Животные и птицы не ведают, что находятся внутри нейтральной полосы c девственной, нетронутой природой, сохранившейся лишь потому, что любая человеческая деятельность строго запрещена, и многим видам птиц и животных никто не мешает. Вот они и расплодились во множестве по всей длине 241-километровой зоны, не задумываясь, что когда-то и она не спасет их будущие потомства. Правильно делают: жить нужно сегодня, ибо прошлое уже прошло, а будущее неясно, неведомо и неопределенно.

С вершин находящихся по соседству военных сопок в хорошую погоду хорошо просматривается территория сопредельных Китая и Северной Кореи. Китайская приграничная деревня залита множеством огней, а в северокорейской лишь мерцает желтоватый огонек, будто она затемнена светомаскировкой. Китай, воспользовавшись открывшимися возможностями, совершил индустриальную и технологическую революции, а Пхеньян остался в плену старых иллюзорных архаичных догм, являясь островком отживших свой век убеждений и нравов, своего рода музеем ушедшего времени. Хотя общеизвестно: страна постоянно испытывает трудности во всем. Содержание лишь одних вооруженных сил в количестве, превышающем миллион человек, при 24-миллионном населении в мирное время способно обескровить кого угодно. Пусть живут как хотят, вернее, как того пожелает правящая династия Кимов, лишь бы соседей не трогали, которые ежегодно отправляют им совершенно бесплатно более 100 тысяч тонн риса для поддержки голодного населения. Не верится, что до собственного народа доходит его значительная часть — все идет на содержание многочисленной армии. А как же с крылатым выражением: «Не кусай руку дающего, а то исчезнет источник»? Похоже, северным оппонентам оно вовсе незнакомо, и оказываемую им соседями, как и по линии ООН, помощь принимают, будто делают одолжение. Не до хороших манер и дипломатии, безграмотный и угнетенный народ, воспитанный на «сказках», понимает лишь примитивную, простую и прямую, как металлический лом, речь. Некоторые шутники с очевидной долей сарказма говорят: «Когда в наследственной монархии Кимов заканчивается рис, они начинают бряцать оружием, запуская ракеты в направлении морских просторов, или обстреливать маленький безлюдный остров на границе двух Корей. Получив часть причитающегося им ежегодного бесплатного „пайка“, на время утихают, а потом все снова повторяется!» Такое вот современное воплощение крыловской басни о волке и журавле. Впрочем, у северян даже летоисчисление особое: отсчитывается со дня рождения основателя династии — Ким Ир Сена, с 15 апреля 1912 года, и сегодня там идет 113 год чучхе.

Когда материки земного шара обрели свое современное положение и состояние, никаких границ не существовало, как и людей с созданными ими государственными объединениями. Прошли миллионы лет, и все изменилось, человечество присвоило себе право разделять и властвовать, но земные просторы не являлись беспредельными. Тогда люди начали уничтожать себе подобных, стараясь отвоевать «жизненное пространство» у своих соседей. Процесс, который длится многие тысячи лет, и хотя с чисто человеческой точки зрения бесконечно долго, но по космическим меркам всего лишь какие-то мгновения. На протяжении многих веков территории государств и их границы менялись бесконечное количество раз, многие из них и вовсе исчезали навсегда.

Но сегодня имеем то, что имеем, и нет никаких гарантий и уверенности, что современные границы останутся таковыми даже в ближайшие 50–100 лет. Они могут измениться в ту или иную сторону или вовсе исчезнуть, что представляется единственным выходом, для того чтобы люди не уничтожили себя вместе со своей праматерью — планетой Земля. По мере развития технического прогресса возрастает и цена ошибки, которая может привести к непоправимым последствиям. А может найтись самоубийца-диктатор во главе какой-либо страны и утащить за собой в Тартар все человечество. Герострат, сжегший храм Артемиды почти 2400 лет тому назад, яркий тому пример. Мотив очень похожий, и лишь масштаб другой. Галактика не заметит исчезновения какой-то песчинки в своем большом хозяйстве, а к соболезнованиям и переживаниям космос глух, ибо беспощаден и ничуть не сентиментален.

Одна лишь отмена государственности в пределах всей планеты и передача верховной власти, как и охраны внутреннего порядка, избираемому по многоуровневой системе высшему совету, который первым делом уничтожит гигантские запасы оружия, накопившиеся за много лет, чтобы никому в голову не пришло ими воспользоваться, — возможно, это единственный шанс спасти человечество. Сменяемость и конкуренция на всех уровнях власти обязательны и не обсуждаются. В ведении совета должны быть и силы для поддержания общественного порядка. Тогда и высвободятся многие триллионы долларов, используемые во вред самому существованию разумных существ в Солнечной системе, а может быть, и в галактике Млечного Пути, положив конец бесчисленному количеству вечных вооруженных конфликтов и противостояний по принципу «Кто в доме хозяин?». Высвободившиеся неисчислимые финансовые средства помогут изжить голод, болезни и прочие несчастья, освоить другие планеты Солнечной системы, подготовив запасные аэродромы для цивилизации землян. Может быть, это утопия и подавляющее большинство покрутит пальцем у виска, но кто предложит лучший вариант?

Перейдем к нашим сегодняшним, приземленным делам, далеким от глобальных устремлений. Часовые пояса Земли существовали всегда, с того времени, когда она начала вращаться вокруг своей оси, просто о них люди до поры до времени не знали. А сколько их планета накрутила за время существования — вряд ли хватило бы времени для подсчета самому Мафусаилу. Лишь две точки на поверхности планеты не подвержены часовым изменениям — это оба полюса, где часовые пояса не определяются, то есть можно осознавать, что одновременно находишься в любом времени суток, в зависимости от собственного желания, и всегда будешь прав, ибо оспорить или доказать обратное невозможно. На чисто ментальном уровне человеку представить таковое довольно трудно, но факты — упрямая вещь.

Пришли другие эпохи в бесконечном вращении планеты вокруг своего светила, и с появлением современных государств каждая страна распоряжалась временем по собственному усмотрению, вертя часовыми поясами как заблагорассудится, хотя в большинстве своем правительства стран ориентируются на экономию электрической энергии, чтобы человеческий биоцикл был наиболее подходящим для бодрствования в светлое время суток. Электроэнергия также не должна расходоваться без учета сезонных колебаний продолжительности темного и светлого времени суток. Проще говоря, днем нужно работать, а ночью спать. Но далеко не везде маневрирование с часовыми поясами соблюдается в соответствии с человеческим биологическим ритмом. Более яркого примера, чем Китай, найти невозможно, он уникален по своему своеобразию, будто бросает вызов вечному вращению Земли. Срединная империя раскинулась по долготе более чем на 60 градусов, что соответствует четырем часовым поясам. Но, как ни странно, на всей территории Китая действует одно время, ориентированное по пекинскому меридиану, отчего в первую очередь приходится страдать западным районам страны. У них время сдвинуто минимум на три часа от географического, то есть от биологического. Такое может быть возможно только в жестко авторитарной стране, не учитывающей интересы многих десятков и даже сотен миллионов собственных граждан в угоду управляемости и пристрастий верховной власти. Создается впечатление, что руководство страны чем-то напоминает средневековых императоров, мнящих себя повелителями Вселенной, потому и демонстрирует собственным гражданам всесилие и бесконечную власть над ними. Подобные эксперименты над своим народом невозможны в любой мало-мальски демократической стране, недолго бы продержалось у власти правительство, попытавшееся установить такое.

Таким образом, у всех трех смежных стран в точке соприкосновения их границ появилось разное время: у Китая +8 часов к среднеевропейскому, которое начинает свой отсчет от Гринвичского нулевого меридиана вблизи Лондона, у Северной Кореи +9 часов и в российском Приморском крае +10 часов. Поэтому совместить какие-либо события, главным из которых является встреча Нового года, не представляется возможным. Каждая страна и ее жители считают свое время самым верным и правильным, хотя если взглянуть шире, то все эти часы и даты чисто условны и придуманы человеком, чтобы установить свою систему координат, которая со временем становится привычной и естественной, словно так было всегда и по-иному быть не может никогда. Ничего бы не изменилось, если бы в свое время нулевой меридиан, от которого берет начало долгота, приняли бы проходящим не через Гринвичскую обсерваторию близ Лондона, а где-нибудь в другом месте, даже начинающим отсчет от высочайшей горной вершины мира — Эвереста (Джомолунгмы). Люди быстро приспосабливаются к меняющимся условиям жизни, когда у них нет выбора, а жить нужно сегодня и сейчас. Проще всего таковое удается тем, кого и ранее судьба не баловала. «Не жили хорошо — нечего и начинать!» — гласит старая как мир пословица, старающаяся примирить с очередными предстоящими невзгодами. «Смирись и не жди ничего хорошего!» — наверное, в этом ее мрачный смысл.

Но человеческий разум так уж устроен, что каждый все же старается найти хотя бы какую-либо искру радости и удовлетворения в собственном бытии, позволяющую уйти от бренности существования и безнадеги. Но интересы людей разнятся, и немало таких, которые, не страдая от качества жизни, остаются недовольными ее однообразием и монотонностью, пытаясь всячески разнообразить земное бытие, получить новые ощущения и эмоциональные впечатления. Кому-то это удается, и такие становятся вечными любопытствующими искателями, стараясь открывать неизвестное и непознанное, до которого никто до них не додумывался. Исключительность первооткрывателя существовала всегда, и даже в нынешнее время, когда кажется, что на Земле не осталось ничего непознанного, она ничуть не уменьшилась. О чем можно говорить, если человечество, гордящееся успехами науки и своими достижениями во всех областях, до сих пор не знает, что находится у него под ногами, в какой-то сотне километров, не говоря уже о тысячах. Можно по-иному истолковать слова Осипа Мандельштама: «Мы живем, под собою не чуя страны!» — каким бы кощунством над памятью поэта они ни казались. Но вырванная из контекста строка приобретает другое значение, и к ней можно добавить: «…не только страны, но и всей поверхности земного шара».

О невозможности совместить встречу Нового года на стыке трех государств уже упоминалось выше, хотя это чисто условное ограничение.

Традиции вырастают из, казалось бы, незначительных событий прошлого, когда никому и в голову не придет мысль об их будущей преемственности и повторяемости из года в год. В нашем случае так и произошло — много лет тому назад, когда «русский с китайцем были братья навек», как в бравурной, в темпе марша песне «Москва — Пекин», а Северной Кореи как государства еще не было и советские оккупационные войска находились не ее территории. В действительности песенный век оказался намного более коротким, сжавшись до каких-то жалких 20 лет, после которых провозглашенные «братья» стали на следующие 20 лет врагами. В продолжающейся тогдашней всеобщей эйфории от наконец-то закончившейся казавшейся бесконечной войны будущее воспринималось как нечто большое и бесконечно счастливое.

Вот тогда, накануне вывода советских войск из Северной Кореи после передачи власти в только что образовавшейся республике в руки самих корейцев, один из советских офицеров, крепко сдружившийся со своими «братьями по оружию», предложил двум самым близким друзьям нечто необыкновенное. Один из них был корейцем, а второй — китайцем, и проживали они в своих странах. Все прекрасно сознавали, что едва ли им суждено будет когда-либо еще встретиться, тем более что уже тогда находящиеся у власти близкие по духу коммунистические партии начинали закручивать гайки своим согражданам. Никому и в кошмарных снах не могло присниться, чем станет Северная Корея через десятки лет, совсем недавно молодой, 35-летний Ким Ир Сен с погонами капитана Советской армии был доставлен самолетом из Хабаровска в Пхеньян, чтобы возглавить тогдашнюю еще свободную, вновь образовавшуюся республику. Тогда никто не предполагал, что привозят «кота в мешке», который дестабилизирует обстановку в Юго-Восточной Азии, превратившись в пугало для своих соседей и отчасти даже для остального мира. Знали бы его соотечественники, что будущий «солнцеликий» не только возглавит страну, но и станет основателем династии с собственным летоисчислением, наверняка разорвали бы его на части. Хотя это тоже не выход — нашли бы другого с такими же замашками, «старшие братья» позволяли.

Трое друзей тогда и договорились, где бы они ни находились, ежегодно в пять часов утра первого января в переводе на приморское время одновременно давать залп из ракетниц или сигнальных ракет — что будет в наличии — с высоких сопок, недалеких от границ их государств, тем самым поздравляя друг друга и убеждаясь, что они все живы и помнят прежнюю дружбу.

Советский офицер поселился во Владивостоке, и добираться почти 300 километров до озера Хасан было для него совсем не просто, но он ни разу не нарушил данное им слово, несмотря на многочисленные трудности в зимнее время года. Друзья и знакомые понять не могли, почему он отказывался от совместных новогодних встреч, но тот тайну никому не выдал, поплатиться можно было за нарушение пограничного контроля, да и мало ли чего иного вызвал бы на свою голову. На границах уже давно нет самураев, но от этого они ни стали более прозрачными и доступными, установившийся за многие десятилетия порядок только совершенствовался, особенно в эпоху «железного занавеса». Одна лишь жена была в курсе его ежегодных новогодних отлучек, и хотя она сначала бурно протестовала, но в итоге смирилась и приняла как что-то неизбежное. Не посвятить ее в тайну означало прекращение отношений с разводом и возвращением девичей фамилии, ибо ни одна женщина не поверит в самую правдивую историю с регулярными отлучками за несколько часов до самого большого праздника.

Каждый раз, в одиночестве поднимаясь на заснеженную сопку, отставной офицер вспоминал давно ушедшие дни, забывая трудности и опасности военного времени, когда из-за каждого угла поджидала смерть. Прошлая жизнь обострялась в своих деталях до мелочей, с каждым годом представляясь в совершенно ином, далеком от суровой действительности качестве. Она манила своей идеализированной неотразимостью, как самое лучшее, что у него было. Наедине с собой он решил, что прекрасные мгновения будут продолжаться до тех пор, пока он будет салютовать своим друзьям и получать от них ответные сполохи запускаемых ракет. За годы ежегодных салютов никто из участников ничего не знал о судьбе других: как сложились судьбы, и не навлекли ли на них выстрелы из ракетниц в пограничной зоне карательные меры со стороны властей. Попадись кто-либо из всей тройки с поличным — и несдобровать, шпионские действия налицо, поверить в россказни о боевом братстве, воплотившемся в ежегодные новогодние салюты, может только сумасшедший.

Шли годы, и ночные путешествия становились все утомительнее и тяжелее, с каждым из них уходила часть жизни. Наконец пришло осознание, что «последний рейс — он трудный самый». И тогда навалилось отчаяние, словно ушла жизнь: и что подумают его старые друзья? Мучительные мысли не переставали угнетать, исчез смысл самого существования. И тогда, скорее от отчаяния, он все рассказал сыну, который в первый раз услышал так долго скрываемую от него отцовскую тайну. Но тот недолго думал и вскоре сказал оторопевшему отцу, что наступает его очередь и отец может не волноваться, эстафету примут надежные руки.

Слова сына вдохнули свежие силы, и он с нетерпением ждал возвращения своего отпрыска с первого фейерверка. Как сложится у него? Ответят ли с сопряженных территорий? Живы ли его друзья из прежней жизни, или они тоже последуют его примеру? Так и не заснул в ту ночь, в уме отсчитывая километры, оставшиеся сыну до возвращения. А когда тот, живой и невредимый, усталый, но довольный, улыбнулся, едва открыв дверь, у отца отлегло от сердца. Эстафета в надежных руках. С сопредельных территорий также в давно обусловленное время в небе расцвели гроздья фейерверков. Все в порядке! Друзья живы и продолжают выполнять добровольно взятые на себя обязательства, хотя, может быть, и у них наступило время передачи эстафеты.

И снова все пошло своим чередом, сменяя год за годом! Не стало деда и, конечно же, его старых друзей, но пограничные встречи продолжались как уже укоренившаяся традиция, и никто не желал ее нарушать, хотя на протяжении десятков лет несколько раз случались пропуски с одной из сторон, но, слава богу, на следующий год все действо опять возобновлялось.

Сегодня уже внук перенял эстафету у своего отца и исправно ее несет, ежегодно выезжая навстречу Новому году, за три часа до его наступления и за восемь до обусловленных пяти утра, чтобы иметь запас времени для прибытия в определенное еще его дедом место и приготовления к очередному салютованию!

Многие не поймут, в чем же заключается суть, казалось бы, бесполезного, трудоемкого и опасного ритуала, ведь развлечением его никак не назовешь, да и толку с него никакого. А все просто и понятно: настоящие люди всегда остаются людьми, независимо от национальности и страны проживания, отдают дань своим дедам, прошедшим ужасы войны и оставшимся верными единожды данному слову. Такова и преемственность поколений, принятие однажды провозглашенных приоритетов, стойкость человеческого духа и свершений, не позволяющая бросаться из стороны в сторону в угоду сиюминутной выгоде. Ежегодный фейерверк на сопредельных территориях трех стран является символом, подтверждающим вышесказанные утверждения!

Эстафета в надежных руках, какие бы катаклизмы ни происходили и как бы ни старались изуродовать сознание народов правители-временщики.

Действительно: «Безумству храбрых поем мы песню!»

Январь 2024

Все течет — все меняется

«Ветер жизни иногда свиреп.

В целом жизнь, однако, хороша.

И не страшно, когда черный хлеб,

Страшно, когда черная душа…»

Омар Хайям

Древнему античному фразеологизму «Все течетвсе меняется» уже более двух с половиной тысяч лет, и до сих пор никто не поставил под сомнение изречение древнегреческого философа Гераклита, суть которого навсегда останется неизменной и означает всего лишь известную всем прописную истину: «Все движется». Но, как говорится, возможны варианты, основным из которых является вектор движения. Ведь ни для кого не секрет, что случаются периоды, когда время не только останавливает свой бег, но и поворачивает вспять. В повседневной короткой человеческой жизни такие изменения по большей части не замечаются, и к ним быстро привыкают, не видя каких-либо существенных изменений в сиюминутных заботах бренной жизни. И лишь в сравнении с давно прошедшими десятилетиями и столетиями изменения становятся очевидными и осязаемыми. Оценивать и определять качество таких перемен приходится лишь потомкам нынешних современников, ибо только время способно дать реальную и беспристрастную оценку кажущимся противоречивыми событиям, у которых всегда находится множество адептов и противников по свежим следам.

Но бывают времена, когда стремительные изменения совершаются словно взрыв сверхновой звезды, обстановка и приоритеты меняются в течение недель или даже дней. Наиболее характерен пример распада Советского Союза, когда на поверхность вылез криминал во всех его проявлениях. Преступные мошеннические группы росли как грибы после дождя, и стоило только удивляться их главарям, которыми оказывались еще недавно безупречные люди с партийными билетами и наградами за самоотверженный труд на благо социалистической Родины, преданные коммунистической партии и ее политбюро во главе с очередным генсеком. Тем более странно и непривычно было наблюдать за их стремительным перерождением, будто выставляемые совсем недавно напоказ моральные ценности враз потеряли свое значение, переродившись в противоположность, словно их блюстителей поразила Каинова печать, хотя, как известно с библейских времен, такое оружие единичное, уникальное и применимо только к конкретным преступникам, но никак ни к организованным группам. Но обо всем по порядку, не стоит забегать вперед.

Случаются эпизоды, которые в корне могли бы изменить всю жизнь или вовсе ее оборвать, поставив точку на будущем, которое просто никогда не наступит. И лишь какой-то необъяснимый случай, словно божье откровение или неизвестная благая сила, спасает от, казалось бы, неминуемого безжалостного рока, который вначале разочаровывает, в потом оказывается единственным шансом, сохранившим тебе жизнь, сродни спасательному кругу в морских просторах. Но в предшествующее время об этом ничего не было известно, и оставалось лишь следовать в стремнине текущих событий.

«Судьба играет человеком,

Она изменчива всегда,

То вознесет его высоко,

То бросит в бездну без стыда».

Казалось бы, давно понятные, все объясняющие строки почти забытого ныне, малоизвестного поэта Соколова написаны и опубликованы еще в 1859 году, но до сих пор поражают неприкрытым откровением, звучащим как предупреждение всем живущим! Задумайтесь о своем существовании сегодня, ибо завтра может быть поздно. Спустя десятки лет в памяти Владимира Рогулина осталось немало эпизодов во всей их хронологической последовательности, которые во многом изменили жизнь, и невозможно представить, какой бы она стала, не случись многих знаковых событий, и ниже приведем лишь некоторые из них.

С окончанием новогодних празднеств наступившего 1974 года у второго помощника капитана Рогулина закончился и отпуск, пора и честь знать, работа ждет, да и отпуск не резиновый, и к тому же зима не прельщает. Безразмерные новогодние праздники тоже надоедают, от них устают, и наступает время, когда в самый раз пора сменить праздную обстановку на трудовые будни, которыми и будет определяться наступивший год. Старший кадровый инспектор по группе штурманов Геннадий Орлов сразу же, будто от новогодних щедрот, предложил теплоход «Тикси», крупнотоннажное по тем временам судно с интересными рейсами, в основном с грузами иностранных фрахтователей, да и из заграницы пароход не вылазил. В зимнее время такие подарки часто не случаются, и нужно ловить удачу за хвост, пока она не пролетела мимо. Владимир согласился долго не раздумывая, тем более что судно стояло на рейде Владивостока и отпадала надобность добираться до него на перекладных в какой-нибудь другой порт или, того хуже, в иностранный.

Прибыв на пароход, представился капитану, который, ознакомившись с направлением, одобрительно кивнул, но сразу же добавил, что они сдают «дредноут» подменному плавающему экипажу, в котором имеется собственный «ревизор». Поэтому придется возвращаться в кадры, не ждать же несколько месяцев, когда подменный экипаж вновь передаст судно штатному. С некоторой долей разочарования Рогулин вернулся в службу кадров и объяснил инспектору создавшуюся ситуацию. Орлов, видя тень сожаления на лице Владимира от неудачной попытки оказаться в штате на престижном большом пароходе, отчасти почувствовал и себя виновным в этом. Он тут же с лихвой компенсировал незасчитанную первую попытку, предложив пойти на теплоход «Осип Пятницкий», головное судно из серии многоцелевых пароходов среднего тоннажа типа «Ленинская гвардия», которые обслуживали самую престижную линию компании Feso India Line с заходами в Сингапур, Гонконг и Японию. К тому же на линейном судне наличествовал в штате грузовой помощник капитана, что избавляло от множества забот, связанных с приемом, перевозкой и сдачей грузов десятков наименований и бумажного моря документации, иными словами — мечта любого второго помощника.

Кто же от такого предложения откажется, и Владимир, забыв недавнее разочарование, погрузился в открывшиеся перспективы, тут же согласившись.

Капитаном парохода оказался один из немногих оставшихся ветеранов предшествующих поколений, повидавший много на своем веку, что сразу же угадывалось из его манеры общения, а богатейший лексикон, произраставший с тридцатых годов, не ограничивало ничье присутствие, словарный запас ненормативного русского языка у него был богатейший. Несколько настораживало наличие на борту капитана-наставника Ивана Архиповича Бойко, совсем недавно командовавшего теплоходом «Тикси». Известно, что капитан-наставник в рейсе не позволяет расслабляться и постоянно нужно ощущать его пребывание, будто тот всегда стоит за спиной и только ожидает малейшей твоей оплошности.

Но опасения оказались напрасными, а Иван Архипович оказался умным, проницательным, несколько ироничным собеседником с обширным кругозором. Ему было где-то около пятидесяти пяти, рост выше среднего, плотного сложения, но без живота, простое крестьянское лицо с носом, который часто величают «картошкой», изрядно лысоватый, с хитроватой прищуренной улыбкой и немного картавой речью. Вскоре его уже не опасались, более того — с ним было интересно. Вскоре он перешел на какое-то другое судно, а расставание вызвало неподдельное сожаление, но его еще долго вспоминали на пароходе добрыми словами.

Уже в марте, закончив грузовые операции в нескольких портах Индии и устав от бесконечной суеты толпы голосистых индусов с их неослабевающими криками «аря-а-а», последовали в обратном направлении: Малайзия, Сингапур, японские порты, где трех-четырехмесячный круг должен замкнуться. Тогда и получили весть о гибели теплохода «Тикси» со всем экипажем в «море Дьявола», как иногда величают океанский район в нескольких сотнях миль южнее Хонсю, главного острова Страны восходящего солнца, чем-то схожий с Бермудским треугольником. В составе экипажа был второй помощник Алексей Бойко — сын Ивана Архиповича.

Владимиру оставалось только благодарить судьбу и Бога, что не оказался в составе экипажа, фортуна будто всего лишь погрозила ему пальчиком, сохранив жизнь.

В 1976 году уже старший помощник капитана Рогулин получил назначение на настоящий белый теплоход «Полина Осипенко», названный в честь героини-летчицы, установившей ряд мировых рекордов на самолетах довоенного времени. Тогда ее имя гремело по всей стране наравне с летчиками-челюскинцами и Валерием Чкаловым, что послужило мощнейшей мотивацией и воплощением кричащего призыва: «Комсомолец, на самолет!»

Теплоход и в самом деле был выкрашен белой краской от самой ватерлинии до клотика на конце самой высокой мачты. Судно относилось к рефрижераторным, которых в пароходстве насчитывалось порядка десятка, и на доступном языке их называли «банановозами». Они отличались приличной, 18-узловой скоростью, недоступной почти всему сухогрузному флоту компании для массовых грузов. Чем выше скорость рефрижераторных судов, тем меньше время доставки скоропортящихся продуктов получателю, что, в свою очередь, сокращает вероятность их порчи в течение перехода. Отсутствие ледовых подкреплений гарантировало белым пароходам плавание в комфортных водах, свободных ото льдов и арктических приключений. Приставшее к ним прозвище «банановозы» возникло не на пустом месте, оно вытекало из их деятельности.

Капитаном судна был Анатолий Николаевич Назаров, с которым у нового старпома сложились добрые, дружеские отношения. Судьбе было угодно, чтобы они еще раз встретились более через чем сорок лет. Работая лоцманом, Владимир пришвартовал научно-исследовательское судно «Академик Лаврентьев» к причалу флота академии наук. Вахтенный помощник, провожающий лоцмана, едва успел ступить на трап, как навстречу показалась фигура Назарова, который хотя и постарел на сорок с лишним лет, но выглядел бодрячком. Оба мгновенно узнали друг друга и тут же обнялись, смеясь и похлопывая по спинам, на удивление экипажа «Академика», высыпавшего на палубу. Отошли в сторону и долго беседовали, вспоминая давно прошедшие дни, после чего и расстались довольные друг другом. Оказалось, что Анатолий Николаевич работает замом по безопасности мореплавания научного флота Дальневосточного отделения РАН.

Только что закончилась последняя вьетнамская война из долгой серии боевых действий за независимость, и несколько месяцев тому назад северяне объединились с южной частью страны после захвата столицы — Сайгона, позднее переименованного в Хошимин. Впервые за много лет Вьетнам стал независимым и цельным государством, к чему стремились многие предыдущие поколения. Советский Союз, поддерживающий Северный Вьетнам на протяжении всей войны оружием и амуницией, с объединением страны переориентировался на товары мирного времени: продовольственные грузы, топливо, промышленное оборудование, удобрения и все необходимое, в чем нуждалась молодая республика, а нуждалась она во всем спектре промышленных и продовольственных грузов. Об обоюдовыгодной торговле речи быть не могло, слишком разные категории, да и у Вьетнама не было никакой возможности чем-то компенсировать стоимость громадного импорта. Тогда и пригодились рефрижераторные белые пароходы, создавая хотя бы какую-то иллюзию взаимовыгодной торговли, сконцентрировавшиеся на перевозке фруктов, овощей и ягод: бананы, апельсины, арбузы, ананасы и прочие тропические вкусняшки. Оттого и произошло их прозвище «банановозы». Помимо фруктов и овощей, немалое место среди грузов занимало пиво «33» в бутылках желтого стекла, как и изделия легкой промышленности, в которых Страна Советов нуждалась всегда. Почетное место среди перевозимых импортных товаров занимала вьетнамская водка «Ла мой», которую соотечественники переиначили на свой лад, называя «лямойкой». Вопросами фиксирования грузов на рейс и прочей бумажной волокитой занималось совместное советско-вьетнамское предприятие «Вежетеско».

Со стороны рейсы этих пароходов не представлялись такими уж привлекательными, но это всего лишь на первый взгляд. Притягивала их линейная предсказуемость: двадцатисуточная продолжительность с пятидневными переходами до Хайфона, погрузкой в течение таких же пяти дней и стоянка во Владивостоке у морского вокзала под выгрузкой, опять же пять дней. Предсказуемость и определенность превращали их в почти домашние, что по всем статьям удовлетворяло семейных мореходов в возрасте. С зарплатой тоже было все в порядке: в дополнение к должностным окладам немалые суммы добавлялись за подготовку рефрижераторных помещений к приему очередного деликатного груза. Правда, иностранная валюта не выплачивалась, ибо судовой люд, который вьетнамские донги не прельщали, предпочитал получать чеки ВТБ, используемые в специализированных магазинах «Альбатрос» — по аналогии с «Березками», с той лишь разницей, что морские чеки были намного увесистей и котировались к «деревянному» 1:10. Официально их продажа была под запретом, но чисто формальным. Таким образом, на общий заработок грех было жаловаться, тем более в совсем не простые времена, которые, по правде говоря, никогда простыми и не были. Жилые и бытовые условия на судах также комфортабельны, к тому же на борту имелся стационарный бассейн, наполнявшийся морской водой в тропической зоне с подходящей температурой. Во Вьетнаме того времени продукция легкой промышленности хорошего качества стоила сущие пустяки, и семейные мореходы выполняли самые изысканные заказы жен: постельное и нижнее белье, полотенца, рубашки, циновки и так далее по списку.

Отношение вьетнамцев к советским мореходам было более чем дружеским, тогда еще были свежи воспоминания об оказанной практически неограниченной помощи во время войны, без которой победа Севера над Югом едва ли бы стала возможной. Фрукты, овощи, из которых выделялись ананасы, как цельные, так и консервированные, пиво, «лямойка» в изобилии были в каждой каюте, их отправители с нечасто встречающейся гостеприимностью одаривали весь экипаж. После первого рейса пароход без задержки ошвартовали к причалу морского вокзала, в настоящее время нумерация причалов торгового морского порта начинается с него, где он выступает под первым номером.

В обычное время на проходной порта дежурили возрастные бабушки, которые, несмотря на кажущуюся медлительность, строго выполняли свой долг, проверяя каждого выходящего и входящего на территорию порта, обращая особое внимание на проносимую ручную кладь, среди которой могут находиться перевозимые на судах импортные диковинки. Учитывая особый характер перевозимых на «банановозах» фруктов и спиртных напитков, которые привлекали внимание грузчиков и слоняющихся береговых работников из различных подразделений пароходства, для усиления пропускного режима на время выгрузки рефрижераторного судна выставляли дополнительного охранника из линейного отдела милиции. Каждый член экипажа желал вынести немного фруктов для своих домашних в качестве вьетнамского подарка, но запрет — дело серьезное, и оказаться в роли «несуна» никому не хотелось, а легальных путей не было. Доказывать, что фрукты подарены, было бесполезно, и справок на этот счет не давали, да и они ничем не отличались от перевозимых в трюмах. Риск был слишком велик, и в случае обнаружения на проходной раздуют такое кадило, что мало не покажется. Пусть приходят всей семьей на судно и едят сколько влезет, никто и слова не скажет.

Поневоле вспоминается хороший знакомый, у которого дома большой выбор коньяков и водки, а приходящих гостей он встречает напутствием: «Пейте, гости дорогие, что хотите, но на вынос не отпускаем». Вроде бы юмор, но через него просачивается и условие, которое, несмотря на кажущуюся нелепость, имеет право на существование, ибо с такими случаями приходилось встречаться.

Старпом после окончания приходных формальностей спустился по трапу и направился к проходной встретить жену. И надо же было такому случиться, что по дороге он встретил одного из своих детских друзей, с которым тесно общался в школьные годы, играл в футбол, ловил рыбу, катался на санках. После окончания школы дороги разошлись, и они не встречались. Школьный друг был в форме лейтенанта МВД и тоже сразу же узнал давнего товарища из детства. Они обнялись и искренне были рады встрече, тогда Владимир пригласил его на судно угостить чем бог послал. Размягченный угощением Коля — так звали товарища, фамилия в памяти не сохранилась — сказал, что в случае надобности или каких-либо проблем пусть старпом без стеснения обращается к нему. Вот и получилось как в той пословице: «На ловца и зверь бежит!» Старпом тут же сообщил ему о проблеме с выносом небольшого количества фруктов для угощения домашних. Коля отмахнулся — мол, пустячное дело: «Набирай в сумку и по дороге заходи ко мне. Пройду с тобой проходную, и никто не остановит». Казавшийся неразрешимым вопрос решился с первого предъявления, и в дальнейшем Владимир уже не задумывался о возникшем препятствии, после чего совершил еще несколько рейсов на тропическом «банановозе».

Времена меняются, а вместе с ними и люди, устанавливаются новые порядки, к сожалению, в своем большинстве лишь усложняющие бюрократическую казуистику и порождающие дополнительные, ни к чему по-настоящему не привязанные должности береговых работников.

Уже в конце восьмидесятых — начале девяностых годов дважды пришлось заходить во Владивосток с полным грузом подержанных изделий японского автопрома. На причале пароход уже встречали десятки молодых людей в черных кожаных куртках, которые вели себя независимо, не обращая внимания на пограничников с таможенниками, оформляющих приход судна. Их взгляды были сосредоточены на стоящих на верхней палубе автомобилях, будто присматривали и распределяли, кому какой достанется, не спрашивая разрешения у хозяина. Да и вели они себя как настоящие хозяева строго охраняемого режимного объекта — морского порта, который к тому же являлся пограничной зоной.

Каким образом они проникли на строго охраняемую территорию, не скрывая своего настоящего занятия, которое было очевидно даже ученику младших классов, тем более что они не только не скрывали, но, очень похоже, выставляли напоказ свою исключительность. Никто из прошедших мимо них пограничников, официальных стражей границы, и таможенников не удосужился даже полюбопытствовать, кто они такие, и не попытался проверить законность появления на режимном объекте, хотя это и относилось к их прямым обязанностям. Даже пограничная собака, натасканная на посторонних людей, не обращает на них никакого внимания — наверное, прошла дополнительные курсы повышения квалификации. Такова разница в пропускном режиме, хотя прошло совсем немного лет.

В те времена тотального беззакония редко кому удавалось избежать откровенного, ничем не прикрытого вымогательства, по сути дела — грабежа. Не миновала сия чаша и Владимира, ему пришлось испытать все прелести вопиющей безнаказанности на собственном опыте. В одном рейсе из Японии он привез понравившийся ему редкий автомобиль спортивного типа с двумя дверями Toyota Soarer, в английском переводе «парящая Тойота», что само по себе говорило о его недюжинных возможностях и спортивной направленности; авто, которое котировалось у «джентльменов удачи» по самой высокой ставке и являлось одной из самых престижных моделей с форсированным мощным двигателем.

⠀

Для Рогулина не был секретом повышенный интерес бандитов к подобным маркам автомобилей, но он надеялся каким-то образом преодолеть этот барьер, тем более что такой доступный Soarer, белый, как первый снег, с идеальными стремительными обводами, на какое-то время лишил его здравомыслия, привлек своими идеальными формами прирожденного стайера и спринтера. Слишком велик был соблазн, чтобы в те короткие минуты думать о будущих последствиях. Он и в самом деле оказался в роли «очарованного странника», уподобившись образу Николая Лескова. Сомнения в правильности покупки стали приходить позднее, с выходом из Японии, усиливаясь по мере приближения к конечному порту выгрузки.

С приходом в Находку редкий автомобиль сразу же привлек внимание «кожаных», коротко стриженных парней. Едва машина оказалась на причале, к нему сразу же подошли несколько любителей удачи. Безо всяких вступлений сразу же перешли к делу: «Мужик, ты на этой машине до Владивостока не доедешь! Останешься посреди дороги без машины и в лучшем случае с синяками на лице. Да и отступные никто платить не будет. Давай договоримся по-хорошему: мы перегоняем авто, а через несколько дней ты подходишь в указанное место на площади Луговой, там и порешаем!»

Что оставалось делать? Понимая всю шаткость своего положения и фактический грабеж среди ясного дня, прикрытый «фиговым листком» ничего не значащего неопределенного обещания договориться, Рогулину ничего другого, как согласиться, не оставалось. Немалых трудов стоило сохранить внешнее спокойствие, хотя внутри все бурлило и душа протестовала против очевидного беспредела, от которого невозможно спастись. «Что делать, что делать?» — стучало в висках. Через пару дней, уже будучи во Владивостоке, осознавая, что Soarer ему больше не видать как собственных ушей, когда эмоции утратили свою первоначальную остроту, начал прокручивать возможные варианты возврата хотя бы затраченной на покупку немалой суммы.

Поначалу и такие мысли казались лишь неосуществимой фантазией, но, перебирая в уме всех своих многочисленных знакомых, Рогулин вспомнил о своем давнем друге, которого хорошо знал и сохранял прежние добрые отношения в течение 30 лет. К тому же тот стал совсем иным, отличным от юношеских лет, занимая одно из заметных мест в сложившейся иерархии, хотя и неофициальной. Встретившись с другом, объяснил тому ситуацию, в которую угодил по собственному разумению, что не обрадовало и его единственную надежду. Но друг лишь недовольно, скорее, чисто механически промолвил: «Вечно ты попадаешь в какие-то курьезы и тебя приходится отмазывать!» Но, немного поворчав и подумав, добавил, чтобы Владимир подошел к зданию ДОСААФ (Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту), которое скорее по традиции носило прежнее название, хотя фактически уже несколько лет эта организация перестала существовать.

Девятиэтажное здание находилось на проспекте 100 лет Владивостоку, в глубине от магистрали, ближе к Амурскому заливу, и его многочисленные помещения и кабинеты сдавались в аренду различным фирмам и фирмочкам, неизвестно чем занимавшимся. Одной из таких компаний являлся спортивный клуб, лишь упоминание которого навевало определенные мысли. Еще свежи были в памяти самоорганизованные сообщества, состоящие из бывших и действующих спортсменов, когда они самоорганизовывались для отъема чужой собственности. Там-то Рогулин должен был спросить тренера по борьбе, который и являлся главой всего чернокожаного сообщества. Его фамилию и имя друг тут же сообщил своему протеже.

В тот же день Владимир разыскал «верховного правителя» и главного специалиста по изделиям японского автопрома, внешний вид которого никак не напоминал о его основной деятельности «крестного отца». Рогулин устно выложил «рекомендательное письмо», ибо просто так попасть на прием к такому мэтру по делу едва ли возможно. В результате спортивный тренер назвал день и время, когда и куда он должен подойти и к кому обратиться на уже упомянутой площади, где раньше располагался банный комплекс.

К назначенному времени Владимир подходил к указанному месту встречи на площади Луговой. Еще издали он заметил множество крепких парней в кожаных курках, о чем-то рассуждающих между собой. При приближении оценил их количество — никак не менее сорока, впоследствии выяснил, что их штаб-квартира находилась там же. При этом существовали и филиалы в разных районах города. Увидев его, от группы отделился один из участников сборища, по-видимому старший, и подошел у Рогулину. Лицо и поведение отнюдь не свидетельствовали о его истинном занятии, как упоминают стереотипные досужие рассуждения обывателей, разве что черная кожаная куртка. Подошедший сразу же взял быка за рога: «Ты не должен ездить на такой машине, она не по твоему статусу, да и нам очень нужна!» — сразу же обозначив свои намерения. Немного помягчел, спросил о ее стоимости в Японии, добавив, чтобы не вздумал врать, так как цены в Стране восходящего солнца им хорошо известны. К тому же он потребовал написать доверенность на машину, тем самым удостоверив ее законную передачу. В конце подвел Владимира к теоретическому обоснованию своего занятия, спросив, зачем тот привез эту машину. «Для продажи, — последовал ожидаемый ответ, — чтобы заработать какие-то деньги, ведь у меня жена и ребенок». — «А ты не думал, что и у них есть семьи и дети, которых тоже нужно кормить?» — огорошил он Владимира, тем самым постаравшись уравнять их занятия: чисто предпринимательское и преступное с откровенным грабежом. «Каждый зарабатывает как может!» — подытожил он теоретическое обоснование организованной преступной группы. «Значит, они тоже заботятся об оправдании своего „бизнеса“, стараясь придать ему хотя бы какую-то легитимность в собственных глазах, да еще определяют статусность автомобилей, кому какая машина соответствует, будто в недавней партийной иерархии», — промелькнуло у Рогулина.

В итоге деньги они ему вернули, но без многих побочных расходов и стоимости дополнительных забот, без которых покупка авто была бы неосуществима. Командировочных тоже не выплатили. Но и в этом случае, считай, повезло: если бы не столь нужное знакомство, ни о какой компенсации и речи бы не было. А так все же удалось вернуть приличную сумму, оставленную в Японии. Но описанный случай едва ли не единственный среди сотен подобных, когда законные владельцы автомашин оказывались у разбитого корыта и ни о какой компенсации и речи не было. Зачастую ограбленные, еще минуты тому назад ощущавшие себя счастливыми и окрыленными, в считаные мгновения лишались собственности, оставаясь наедине с долгами, которые и взяты для приобретения личного авто.

Несколько лет тому назад в порту ввели положение о транспортной безопасности, хотя древняя пословица гласит: «Хоть горшком назови — только в печь не ставь!» Или же более современная ирония: «От перестановки выпитых бутылок число пьяных не меняется!» На проходных в порт выставили ведомственную охрану, чтобы муха не пролетела и чужой человек ползком не пробрался. Как ни странно, но даже сегодня, несмотря на открытость границ и свободный выезд за границу при соблюдении норм, обвехованных красными флажками, иногда встречаются любители острых ощущений, мечтающих выбраться за рубеж, спрятавшись в недрах парохода, среди отправляемых грузов. При этом они слабо представляют структуру отечественного экспорта: в основном это хвойные породы леса и уголь навалом. Оба варианта выглядят малопривлекательными: закопаться в кучу угля и затем показаться в порту выгрузки — зрелище не для слабонервных, сродни обнаружению снежного человека. Если же укрыться среди лесин, то даже на небольшом волнении возможна незначительная подвижка — и от «зайца», придавленного бревнами, мало что останется. Да и в Японии, не говоря о Китае, едва ли обрадуются незваному гостю, претендующему на что-то большее, — своих некуда девать, депортация обеспечена, а вместе с ней и уголовное дело в России за незаконный переход границы с очень даже приличным сроком. Тогда окажется перебежчик вместо заграничных кущ, где тебя ожидают с раcпростертыми объятиями, где-нибудь на лесоповале в совсем не комфортных условиях вечной мерзлоты. Но это будет потом, а пока адреналин разгоняет кровь и заставляет надеяться на лучшее, хотя, как говорят, «все варианты — левые».

Запомнился случай, когда Владимир должен был заступить на свою лоцманскую вахту и, уже доехав на служебном автобусе до проходной порта, не нашел пропуска в порт — забыл его дома. Вахтенные на проходной несли свое дежурство, в точности совпадающее по времени с лоцманским, те и другие хорошо знали друг друга. Обменявшись приветствиями с охранником, Рогулин попытался пройти, но был остановлен с требованием предъявить пропуск. Никакие уговоры не помогли, пришлось возвращаться домой за пропуском, и только тогда его пропустили. Граница на замке, по крайней мере с чисто формальной стороны, но, как показывают приводимые примеры, не для всех. Как же без исключений!

В следующий раз Владимир прибыл на пароход, готовый к отшвартовке и выходу в рейс. Оформление вроде бы закончилось, но пограничники не спешили уходить. Подошли два буксира, находясь в готовности у бака и кормы, на причале также дежурили швартовщики для отдачи швартовых, но по непонятной причине отход задерживался на неопределенное время. Наконец, не выдержав бесполезного времяпровождения, лоцман спросил, в чем дело, тем более что каждый час работы буксира стоит немалых денег и судовладельца явно не обрадует предъявленный счет. Причина оказалась наивной и не поддающейся здравому смыслу: у женщины-повара выявили невозвращенный кредит, превышающий установленную тогда сумму лимита в 10 тысяч рублей, и за границу стражи законности и границ ее не выпускают — а вдруг сбежит и кредит останется непогашенным, такой ущерб будет нанесен банку и, следовательно, всей стране. А между тем одна лишь стоимость непланируемого времени бездействия буксиров в десятки раз превосходила несчастный кредит, но это никого не волновало — есть инструкция, и ее нужно исполнять. Капитан спросил: «А где же она возьмет деньги для погашения кредита? Вот и идет их заработать». Но его логическая ремарка для пограничников все равно что слону дробина. «А как же я в рейс пойду без повара?» — продолжал настаивать капитан, но вопрос также остался без ответа, повиснув в воздухе, хотя могли и съерничать: «Питайтесь сухим пайком!» Видимо, хватило ума не хамить столь откровенно.

Неизвестно чем закончилась возникшая абсурдная ситуация, но то, что портовые расходы во много раз превысили все допустимые нормы, не говоря уже о ничтожном кредите, не вызывает сомнения. К тому же каждый лишний час простоя тоже обходится в круглую сумму. Напрашивается вопрос: кто выиграл от искусственно созданного на пустом месте представления из репертуара театра абсурда? Да никто, все проиграли, а больше всех — государство со своими неуклюжими попытками любой ценой взыскать недоимки. О какой гибкости можно говорить, если все неумелые попытки напоминают слона в посудной лавке. К тому же все контролирующие организации не имеют ни с кем обратной связи и заботятся только о своих ведомственных интересах, а государство им по боку, будто находятся на содержании у самого Господа. Вот и действуют многочисленные контролеры по принципу «кто в лес, кто по дрова», формально ничего не нарушая, а по сути зачастую являются настоящими «иностранными агентами».

Капитан отечественного контейнеровоза рассказал лоцману о произошедшем с ним сегодняшним утром казусе, сильно смахивающем на розыгрыш, но, к сожалению, таковым не являющемся. Возвращается он утром из дома на свое судно, ошвартованное у контейнерного терминала, и едва успел пройти проходную, как его остановила охрана: «Вы нарушаете правила нахождения в зоне транспортной безопасности!», Впрочем, «зона» она и есть зона, для того чтобы ловить предполагаемых и изолировать явных нарушителей. Оказалось, что капитан был без каски, но об обязательном ее ношении на территории порта ранее слышать не приходилось, ибо прежние требования касались лишь лиц, занятых на грузовых операциях, проще говоря — докеров, ну и конечно, делегаций, посещающих порт.

Капитан обратился к охране с вопросом, как они представляют себе подобное; получается, что он должен сойти с трапа своего судна, надеть каску и, пройдя портовую территорию и проходную, снять каску, попробовать поместить в портфель, в который она вряд ли втиснется. В таком случае ничего другого не остается, как нести ее на согнутой левой руке, словно офицеру во время представления начальству или в момент возложения венка к вечному огню неизвестного солдата, но тогда и идти придется строевым шагом, что вызовет неподдельный интерес всех прохожих. Самые сердобольные могут и санитарную карету вызвать с прямым назначением в психушку. А как же тогда государственный интерес? Ведь в случае такого развития событий пароход обречен на простой, пока будут искать нового капитана. А если все же такое представление пройдет безнаказанным, то обратная дорога поутру из дома на контейнеровоз до проходной порта будет не менее опасна, с увеличенными шансами попасть в поле зрения полиции или опять же таких чутких к чужому горю соотечественников. На такую капитанскую эскападу никто из патрульных охранников не нашел что сказать, и они, не говоря ни слова, поспешили удалиться, видимо решив не связываться с разговорчивым капитаном, а то он еще какой-нибудь номер отмочит.

Самому Рогулину тоже не удалось избежать бдительности охранников зоны. Его также остановили на территории порта, когда он направлялся к отходящему пароходу, и спросили, кто он такой. «Лоцман», — последовал естественный ответ. И сразу же о зоне и безопасности в ней, обязывающей всех находящихся передвигаться только в касках. Но Владимир ответил вопросом на вопрос, как обычно парируют удары умудренные одесситы: «Вы когда-нибудь видели лоцмана в каске?» — чем сильно озадачил неподкупных стоиков, пунктуальных исполнителей незыблемых, как ветхозаветные еврейские каноны, правил. В продолжение своего монолога он задал еще один вопрос: «Почему пограничники не носят касок и всегда на их головах фуражки? Разве правила не одинаковы для всех?» Но и этот вопрос также остался без ответа. С такими вопросами им встречаться еще не приходилось, да и кто такой лоцман с его непонятными обязанностями, они тоже не знали. Поумерив свой пыл и бросив дежурное, ни к чему не обязывающее напутствие: «Вы все же в следующий раз не забудьте каску надеть», — быстро удалились.

Но руководство лоцманской компании, стремясь избежать возможного скандала, решило задавить его в самом начале, приобретя для всех лоцманов облегченные каски — каскетки и поставив крест на дальнейших бесполезных словопрениях. Можно еще привести множество примеров, ставящих в тупик здравый смысл, но все они лишь сотрясают воздух, а пользы ни на грош, ибо их не хотят слышать. А ведь создавшуюся ситуацию нужно рассматривать во всей причинно-следственной связи, не вырывая лишь выгодные для внедрения во все усложняющуюся систему куски, полностью искажающие очередное начинание. Дальнейшее забюрокрачивание стоянок судов в портах, все нарастающий вал отчетности лишь ухудшают качество пребывания пароходов в порту, изматывая экипажи, удлиняя на ненужные деяния, приносящие судоходным компаниям только один вред и растущие убытки. Слава богу, в ночное время, в отличие от советского времени, власти оформляют приходы-отходы судов, а то судовладельцам пришлось бы совсем тяжко за «бесцельно прожитые», но не годы, как у Николая Островского, автора самого популярного романа в жизни нескольких поколений «Как закалялась сталь», а всего лишь за очень дорогие часы непроизводительных простоев. При появлении даже вполне преодолимого волнения на рейд власти не выгонишь — мотивируют безопасностью, что странно выглядит на фоне пожилых мореходов, ведь молодцы в форме все молоды и здоровы, пригодные к государственной и военной службе, да и все стараются делать не спеша, упиваясь собственной важностью. В результате несут убытки лишь судоходные компании, ибо о цене каждого часа простоя уже упоминали, уменьшается их доход, не говоря уже о прибыли, и государство получает меньше налогов, на которые и существует сонм важных контролеров и охранников. Судовладельцы вынуждены повышать ставки фрахта, дабы каким-то образом компенсировать возникающие из-за непроизводственных простоев убытки. Стоимость перевозок возрастает, а вслед за ней и стоимость грузов, из-за чего падает покупательная способность денег, те есть растет инфляция. А контролеры продолжают гнуть свою линию, «ничтоже не сумняшеся» в своей правоте. Круг замкнулся. Неужели государство не понимает, что рубит сук, на котором сидит?

Так что и в самом деле все течет, все изменяется, только в нужную ли сторону? Вопрос непростой, и ответ на него может дать лишь время, которое оценивает принимаемые решения по иным параметрам, не подверженным сиюминутным веяниям, какими бы доводами они ни обосновывались. За них придется расплачиваться будущим поколениям, что уже неоднократно имело место в непростой истории нашей страны; каждое ее переписывание на потребу дня лишь усугубляет проблемы, вызывая сомнения и недоверие собственного народа. Еще древние мыслители утверждали, что история наряду с философией являются матерями всех наук. «Тот, кто не знает прошлого, не знает ни настоящего, ни будущего, ни самого себя», — утверждал великий мыслитель Вольтер в начале восемнадцатого века.

Апрель 2024

P. S. Владимир Рогулин на 78-м году жизни простился со своей нелегкой даже для молодых профессией лоцмана и ушел на заслуженный отдых, правда, пенсия, хотя и хорошая, но под мировые стандарты никак не подходящая, не говоря уже о депутатской, вынудила умерить прежние аппетиты, благо на лекарства пока хватает, а как будет в будущем — время покажет.

В последние годы он вспомнил о своем прежнем стихотворном увлечении, и наградой ему стала не какая-то брошюра или даже малоформатный «томик», а самый настоящий том под 400 страниц нормального книжного формата его лирических стихов. Хотя они и малоизвестны большой публике и-за недостатка финансирования, но в родном городе получили широкую известность, радуя давних и современных коллег по цеху. Благодаря интернету и электронной почте пробивают дорогу в публичное пространство, распространяясь по всей стране.

Подложенная себе свинья, или убиенный бобр

«Качаясь всем корпусом, судно скрипит,

Охотское море ревет и гудит».

Наталия Урусова

Охотское море не только ревет и гудит, когда ему неймется, а неймется ему всегда из-за неуемного характера. Оно бы таким и оставалось на протяжении всего года, если бы не арктические сезонные холода, волнами распространяющиеся от сформировавшегося зимнего сибирского антициклона, который, как бы оно ни упиралось, покроет всю водную поверхность надежным ледовым саваном на целых полгода, поделив поровну время несостоявшегося стихийного разгула беспредельной ярости. Не замерзает лишь юго-восточная часть моря, через Курильские проливы связанная с океаном. Там все-таки потеплее, да и океанская вода вносит свою лепту, подстилающая поверхность моря тоже значительно ослабляет действие сибирского антициклона, а сибирские колючие, как пчелиные рои, циклоны пролетают севернее.

Охотское море относительно недавно, всего лишь десять лет тому назад, значительно «приблизилось» к России, долго добивавшейся ликвидации «чертова» международного треугольника в центре моря, крота в собственном огороде, площадью всего-то немногим более пятидесяти тысяч квадратных километров, позволяющего беспрепятственно вычерпывать не такие уж беспредельные рыбные запасы, такими лишь казавшиеся, кому только захочется. Для образного сравнения: его поверхность немногим меньше Московской области или чуть больше трех процентов площади всего моря. Казалось бы, плюнуть, растоптать и забыть — какая мелочь, но все уперлось в международное морское право. Но и по закону пакости центральный участок очень богат биоресурсами, поэтому сражаться было за что. Наблюдать, как в твоем почти внутреннем море законным образом набивают трюмы сотнями тонн серебристых рыбьих тушек ловцы удачи со всего мира, — большей разрывающей душу обиды у отечественных рыболовов быть не могло.

Многие не поймут причины создавшейся коллизии, и опять упираемся в морское право. По определению комиссии ООН, экономическая граница вслед за территориальными водами распространяется на 200 морских миль, отсчитываются эти мили радиусами от выдающихся мысов. Море оказалось немногим больше, и 200-мильные границы вод не покрыли всей поверхности, оставив этот самый «рыбный садок».

Но усилия не оказались бесплодными, выстраданное десятилетиями признание центральной части моря со злополучным треугольником континентальным шельфом страны, являющимся самыми настоящими рыбными закромами России, вместо окраинного, международного, ничуть не умалило размеры и значение одного из самых рыбных морей мира, площадь которого равна трем территориям Франции, страны с наибольшей площадью в Западной Европе. Кто только не промышлял в центре моря, бывшем до этого международным садком с рыбой: китайцы, японцы, корейцы, вьетнамцы и даже поляки — далековато их занесло с Балтики, видимо, килька не устраивала, а следовательно, «игра стоила свеч».

Но бесконтрольная раздача подарков по поводу и без повода наконец-то прекратилась, во внутренние воды не полезешь, можно на законных основаниях лишиться судна, орудий лова, да и рыболовам угодить под уголовную статью с возмещением нанесенного ущерба и в реальную отсидку в не самых комфортных условиях российской пенитенциарной системы. Комиссия ООН признала центральную часть Охотского моря континентальным шельфом России, тем самым узаконив исключительное право на добычу биоресурсов и полезных ископаемых. Долго ожидаемое событие произошло в 2014 году, можно сказать, успели прекратить бесконтрольное вычерпывание сотен тысяч тонн биоресурсов и вскочить на подножку уходящего поезда. Опоздай решение на считаные месяцы, и в свете настоящих событий не видать бы крабов, красной рыбы с икрой как собственных ушей, да и не до этого бы было. Лишний раз убеждаешься, что дорога ложка к обеду.

Основным портом моря является всем известный Магадан, он же по совместительству столица Колымского края. Расположен на самом севере моря, в бухте Нагаева, что совсем не с руки караванам пароходов, снабжающим город и всю зависимую от него вечно замороженную империю. В отличие от солнечной столицы края, на юге моря, по сути на границе северной части Японского моря, расположен еще один порт — Ванино, тесно сплетенный общей историей прошлых десятилетий в крепкий узел с Магаданом, их даже связывают две очень известные песни на одну и ту же тему. Чтобы добраться из южного Приморья, откуда поступал почти весь поток грузов на Магадан, необходимо пересечь все Охотское море по самому длинному пути, который при условии хорошей погоды занимает суток трое. А если же задует, не уложишься и во вдвое большее время. Стоит только выйти из-под прикрытия северной оконечности Сахалина, как северо-западные господствующие ветры к вашим услугам, берут голыми руками, то есть разбушевавшимися волнами и порывами ветра 20–25 метров в секунду. А если в трюмах тяжелый груз, то хватайся за что сможешь, начинается свистопляска «голова-ноги»: ни поспать, ни поесть, ни по палубе пройтись, а спрятаться или переждать опасное волнение негде, акватория моря — словно большущая тарелка, до всех сторон которой расстояние примерно одинаково.

В зимнее время донимала другая докука: по мере наступления осенне-зимнего периода начинался ледостав, постепенно распространяясь с западного побережья в направлении западного берега Камчатки. И это время являлось самым сложным в плавании по Охотскому морю, при падающих отрицательных температурах, когда волны и производимые ими брызги накатывают на палубу, погружая ее вровень с поверхностью штормового моря, и не успевшие сбежать в родную стихию ручейки превращаются в корочку льда, быстро нарастающую на надпалубных устройствах и механизмах. Проходит всего лишь несколько часов, и пароход становится неузнаваемым, превращаясь прямо на глазах в какое-то феерическое бледно-синеватое округлое существо.

Главная опасность заключена не в самом льде, а в его массе, скопившейся выше прежнего центра тяжести, тем самым поднимая его все выше и выше, отчего пароход начинает терять остойчивость и грозит опасность перевернуться. Скалывать лед в штормовых условиях невозможно, очень велик риск оказаться за бортом, да и нарастает он гораздо быстрее, чем от него освобождаются. Остается лишь уменьшать скорость или приводить курс кормой к волне для меньшей заливаемости и прогрессирующего обледенения, дожидаясь улучшения погодных условий.

При появлении льдов, наступающих с Шантарских островов, появляется возможность при наступлении обледенения зайти в лед, где волны не заливают палубу и отсутствуют брызги, переждать непогоду, а потом вперед — на Магадан. Но в этом состоянии нужно смотреть и смотреть, дабы не проворонить время выхода из создавшейся снежуры со льдом, иначе мышеловка захлопнется — и без ледокола не обойдешься. Еще более осложняют гидрологию моря выносимые в течение всего года из залива Шелихова морские льды.

Но по мере укутывания моря ледовым покрывалом курсы следования смещались все ближе к западному берегу Камчатки, пока лед не сковывал все море вплоть до западного побережья полуострова.

Снабжение всего заполярного края не прерывалось в течение всего года, и полностью груженные суда следовали давно наезженным маршрутом днями и ночами. Бывали годы с мягкими зимами, и тогда пароходы с самыми незначительными ледовыми подкреплениями самостоятельно достигали Магадана и, даже будучи в балласте, без затруднений возвращались назад. Но таковое бывало нечасто, а случалось, что льды наслаивались, создавая торосы и ропаки, намертво блокируя известный маршрут. Тогда наступал черед ледоколов, без которых движение надолго стопорилось, а ожидать наступления весенних дней никто позволить не мог: многочисленные прииски, рудники, стойбища оленеводов и поселения ждали необходимые позарез грузы. Толщина ледового покрова и господствующие ветры позволяли определять необходимость в том или ином ледоколе, в зависимости от его мощности и проходимости. Торошение и меняющие направления ветры не давали смерзаться ледовому бездорожью на всем протяжении следования до Магадана — в таких случаях хватало самого маломощного ледокола, названного в честь знаменитого города «Магаданом», с его десятью тысячами лошадиных сил главного двигателя. Но стоило установиться безветренной погоде всего лишь на несколько дней — и вчерашняя ледообразующая поверхностная каша намертво смерзалась, становясь непреодолимой для ледокола, несмотря на яркое солнце, которое светит, но не греет. Тогда в дело вступал один из линейных ледоколов, а «Магадан» оставался у него в подмастерьях.

В нашем случае как раз он и осуществлял проводку караванов судов от южной кромки льдов до Магадана. Ранней весной 1985 года теплоход «Иван Сырых» из серии польских лесовозов-пакетовозов направлялся в Магадан с полным грузом угля. Едва приметное дыхание весны все же ощущалось: ветры северных направлений несколько поумерили свою зимнюю ярость, голубое, без облачка небо и яркое солнце, потоки света которого, отражаясь от бледно-серых ропаков и перепаханных ледовых полей с наслоениями более раннего льда, отражались бесчисленными бликами, слепя вахтенных на мостиках пароходов. Ледовая обстановка не представляла собой чего-то исключительного и была обычной и проходимой для конца зимы — начала весны с большими разводьями чистой воды. Некоторые затруднения могли вызвать лишь отдельные перемычки сплоченного льда, которые ледокол форсировал с трудом, напрягаясь всей своей десятитысячесильной лошадиной мощью. Очередной караван под проводкой ледокола «Магадан» направлялся в сторону Нагаевской бухты. Вслед за торящим тропу «Магаданом» следовал теплоход «Пионер Чукотки» из серии «Пионер Москвы» с грузом контейнеров, а за ним «Иван Сырых» с 13 тысячами тонн энергетического угля для электростанций и котельных Колымского края.

Старший помощник капитана Владимир Рогулин принял свою дневную вахту у «ревизора» и любовался лучами заходящего солнца, не забывая следить за впередиидущим контейнеровозом. Видимость прекрасная, и ледокол для скорейшего преодоления ледовых барьеров указал минимальное расстояние между судами каравана, чтобы исключить саму возможность застревания в пробитом канале, да и скорость полного маневренного хода назначил. На судне время ужина, и с камбуза тянуло ароматными запахами приготовленных блюд, отчего у вахтенных только слюнки текли. Спустя недолгое время на мостик поднялся капитан, уже плотно поужинавший и пожелавший взглянуть на окружающую необременительную обстановку. В этом уже наблюдалась сама собой сформировавшаяся на судах традиция: после обеда и ужина капитан, стармех, судовой врач и еще кое-кто из командного состава поднимались на мостик, словно в курилку, поговорить о делах насущных и обсудить новости после сытного ужина.

Капитан, умиротворенный ужином, благодушно улыбаясь, обратился к старпому: «Чиф, сходи поужинай, я на мостике побуду!» Владимир не заставил себя долго ждать и вскоре, едва оказавшись в своем, определенном ему кресле в кают-компании и держа в руках поварешку, наполненную наваристым борщом, неожиданно услышал перезвон машинного телеграфа, свидетельствовавший о срочном изменении переднего хода на полный задний. После чего корпус судна затрясся как в лихорадке, вибрируя всеми фибрами своей механической души. Ничего хорошего столь срочное реверсирование не предвещало, и Владимир, недолго думая, бросился по трапам на мостик. В самом начале стремительного броска ощутил тупой несильный удар, будто пароход столкнулся с каким-то препятствием, после чего наступила тишина.

Оказавшись на мостике и увидев возбужденного капитана, старпому стала понятна возникшая ситуация: ледокол, следуя в направлении Магадана, неожиданно наткнулся на перемычку ледового барьера, потеряв движение вперед. Шедший за ним «Пионер Чукотки» незамедлительно дал задний ход и успел погасить инерцию переднего хода, остановившись в нескольких десятках метров от кормы ледокола. Пароход был небольшим и относительно легким, что очень даже ему помогло вовремя остановиться. В то же время шедший за ним гораздо более габаритный и массивный, по жвак загруженный «Иван Сырых», имевший намного большую инерцию переднего хода, не успел затормозить и уже на последнем издыхании навалился своим хищным штевнем на корму контейнеровоза сверху, как орел-стервятник на свою жертву, и бронебойный форштевень пакетовоза смял, как картонную коробку, верхнюю часть кормовой палубы и обшивки «чукотского пионера».

К счастью, навал пришелся на верхнюю часть кормы «Пионера», вследствие чего образовалась дыра в кормовой палубе и верхней части обшивки, через которую можно было пролезть в помещение рулевой машины. Водотечности в корпусе не обнаружилось, все-таки пробоина оказалась намного выше действующей ватерлинии и забортная вода не могла проникнуть внутрь. В общем-то, произошло обыденное аварийное происшествие, каких хватало на трассе Северного морского пути.

Позднее пробоину заделали и аккуратно заварили, и после покраски ничто не напоминало о бывшем повреждении. Последующее расследование, разобравшись в деталях произошедшего, отнесло случай к ледовым повреждениям, и никто не пострадал. Ледовые повреждения, и не такого масштаба, не то чтобы планировались заранее, но считались неизбежными, соответственно к ним и относились.

Спустя три года, будучи в капитанской должности, Владимир Рогулин принимал под свое командование теплоход «Пионер Чукотки», напомнивший ему о навале трехлетней давности, о чем поведал сдающему дела капитану с долей иронии, будто заранее «пометил» «чукотского пионера». По чистой ли случайности или неизвестной закономерности, все, что успел сделать ранее, возвращается в той или иной форме рано или поздно и заставляет взглянуть на многие события совершенно по-иному, вне зависимости от результатов, добавляя почву для размышлений и раздумий. Хотя в нашем случае старпом и не являлся прямым участником произошедшего навала, а его участие, в общем-то, притянуто за уши, но случай имел место на его вахте, что вполне достаточно для разнообразных спекуляций. Дальнейшее мало кого интересует, в документах по расследованию «преступлений и наказаний» его вахта останется навсегда.

Что касается капитана, то его благородный порыв дать поужинать старшему помощнику сослужил плохую службу, хотя и был продиктован благим намерением. Неизвестно, случился бы навал, окажись старпом на мостике, возможно, он бы дал задний ход чуть пораньше и успел бы остановиться, но это лишь досужие предположения. Как бы то ни было, но капитан подставился сам, и старпому на судне точно не досталось «на орехи», не считать же таковым бумажное оформление навала, без чего уж точно обойтись нельзя.

Февраль 2014

Если друг оказался вдруг…

«Как жизнь сложна,

Но как она прекрасна!

Порой жестока и горька,

Порой ласкает, согревает,

Какая есть — она твоя!

Инна-Багира

Девяностые годы минувшего столетия стали нарицательными, и одно лишь упоминание о них заставляет чаще биться сердце, и, несмотря на прошедшие с тех пор более тридцати лет, отдаются тупой болью у живых свидетелей того нелёгкого времени. Пройдут годы, и они останутся в памяти народа знаковыми событиями наряду с революционным переворотом 1917 года и ужасами большой войны. Под тяжестью собственных ошибок прекратила существование одна из самых больших империй в мировой истории, погрузив в хаос казавшуюся нерушимой страну с сотнями миллионов людей, внезапно потерявших твёрдую надёжную почву под ногами на незыблемом пространстве одной шестой части земной поверхности планеты, — поистине катастрофа глобального значения. За прошедшую сотню лет провидение закрутило круговерть, событий которой хватило бы на десятки поколений, будто кто-то всемогущий проводил неведомый эксперимент над огромной страной. Как сказал бывший премьер тогдашнего правительства Черномырдин: «Призрак коммунизма бродит по Европе, но к нам никак не заходит», перефразировав и дополнив знаменитую фразу, повторяемую в течение многих лет многочисленными проповедниками марксизма-ленинизма как неоспоримое доказательство абсолютной истины, с которой начинается один из основных трудов всей жизни основоположника научного коммунизма Карла Маркса «Манифест коммунистической партии».

Немногим позднее, по историческим меркам, выяснилась полная абсурдность совсем недавно неоспоримого краеугольного постулата, под которым прошла жизнь нескольких поколений, в итоге загнавшего огромную страну в тупик и деградировав менталитет миллионов людей, даже в кошмарных снах, не представлявших открывшейся действительности. Большее всего удручает то, что ни одна страна из так называемых стран народной демократии не добилась поставленной цели, в течение совсем непродолжительного времени режимы рушились один за другим, и даже ни одного исключения в их длинном списке не усматривалось. О республиках, совсем недавно входивших в Советский Союз, и говорить нечего: они бежали от «старшего брата», как чёрт от ладана, и никакими калачами обратно их уже не заманишь. Закрывались предприятия, и тысячи трудящихся оказывались на улице без средств к существованию. Но жизнь продолжалась, несмотря на смену привычного образа и укоренившегося порядка, неожиданно перевернувшими судьбы миллионов и давно сложившиеся стереотипы, а людям нужно было как-то выживать, переоценивая ещё вчера казавшиеся священными основополагаемые моральные принципы строителей коммунизма, можно сказать, смену государственной религии. Новейшие скрижали оказались не каменными, как на горе Синай, а скорее песчаными, рассыпавшимися всего-то через несколько десятилетий, не выдержав испытания временем.

Дальневосточное морское пароходство с двумя орденами на стяге компании держалось на плаву дольше многих приземленных крупнейших предприятий, но и его уже подтачивала и ожидала общая участь. Наверное, в стране не было ни одного крупного предприятия, ещё не награждённого. С определённой долей иронии можно сказать: орденов Ленина, Октябрьской революции и прочих отличий в виде красных знамён и иной бижутерии — Советский Союз. Все компании государственные и, получается, награждали самих себя, как-то не совсем прилично выглядело искусственно надуманное действо со стороны. Невольно напрашивается вопрос: просуществуй Страна Советов ещё несколько десятков лет, одно перечисление наград компании стало бы трудно повторяемым, чем-то напоминающим титулование прежних государей Российского государства? Но в этом и заключается одна из главных особенностей брежневского застоя, когда произошло обесценивание государственных наград, и во главе этого начинания стоял сам «наш дорогой Леонид Ильич». Не приходилось слышать о награждении какой-либо иностранной компании высшими государственными наградами, и прежде всего зачем? На эту тему анекдотов хватало, и никакое КГБ уже не могло с ними справиться. Происходило медленное разложение государства. Всё больше работников постепенно оказывалось за бортом, произошло акционирование, и гигантский хозяйствующий субъект рассыпался на десятки самостоятельных: порты, заводы, спасатели и многие другие. Ещё и по-своему повезло — никто не додумался до акционирования отдельных пароходов, вот была бы потеха. Договорились до того, что в процессе переходного периода во время разгула демократии всерьёз обсуждалась выборность капитанов на транспортных судах, будто возвращение к пиратской вольнице XVII–XVIII веков, но до этого, к счастью, не дошло: вполне могло привести к анархии, многочисленным авариям с гибелью людей и перевозимых грузов. Очень походило на первые лицемерные, обольщающие, но очень соблазнительные для крестьянской страны лозунги Великой революции, исходившие от Первого вождя: «Кухарка будет управлять государством, земля крестьянам, фабрики рабочим!» Лживые обещания сделали своё дело — легковерный малограмотный народ поверил в молочные реки с кисельными берегами, и власть надолго захватила клика пауков в банке, погрузив страну в состояние страха и полуголодного существования, которые в итоге сказались на генетическом уровне всего населения. Собственно пароходство усыхало как шагреневая кожа, да и количество действующих судов, на которых основывалось былое благополучие, таяло сродни снегу под весенним солнцем.

Владимир Рогулин, работавший капитаном, порядком устал от бродяжничества по морям и океанам, которые ничуть не меняли свой нрав, не принимая в учёт плавательский стаж капитана, и поблажек не давали. Семья давно требовала внимания, а не приходящего мужа и отца, а вскоре и внуки дали о себе знать. Всё более прояснялась ситуация ближайшего будущего, не сулившая ничего хорошего, проще говоря, грозила в недалёкой перспективе оставить без работы. Владимир давно таил надежду и желание сменить кочевую жизнь на береговую с чётким графиком работы, когда не нужно вскакивать по ночам, чувствуя усилившуюся качку или внезапную тревогу с каждым ночным звонком, без которых в море не обойдёшься.