Бесплатный фрагмент - Русская Православная Церковь и власть в ХХ веке

Общий обзор. РПЦ и власть: история взаимоотношений в Новое и Новейшее время (XVII — начало XXI века)

Христианская Православная Церковь появилась на Руси вместе с Христианством после её крещения в 988 году киевским князем Владимиром I Святым (960–1015), но говорить об её отношении к правительству России имеет смысл только применительно к эпохе Нового времени, когда после образования Русского централизованного государства сформировались основные институты самодержавного государства — Великий князь Московский был провозглашен царём, появилось в собственном смысле этого слова правительство, стали периодически собираться сословно-представительные органы — Земские соборы. Всё это происходило в середине XVI века в начале правления царя Ивана IV Грозного (1530–1584), а при его сыне царе Фёдоре I Иоанновиче (1557–1598) в 1589 году на Руси было учреждено Патриаршество Русской Православной Церкви. Зависимость Русской Православной Церкви от Вселенской константинопольской в XVI веке после захвата в середине XV века Константинополя турками носила номинальный характер. Утверждение Патриаршества на Руси должно было поднять значение Русской Православной Церкви в православном мире. Вместе с тем русская церковь всё более превращалась в церковь русскую национальную, но, становясь национальной, она всё более сближалась с государством, а освобождение от власти Константинопольского Патриарха обернулось для неё возрастанием зависимости от светской власти, т. е. от царя и его правительства.

Период наивысшего расцвета Патриаршества на Руси пришёлся на XVII век — время правления царей из новой династии Романовых. После избрания царём на Земском соборе в начале 1613 года 16-летнего Михаила Фёдоровича Романова (1596–1645) правил он вместе со своим отцом — Патриархом Московским и всея Руси Филаретом (в миру — Фёдор Никитич Романов; 1553–1633). Вернее было бы сказать, что реальным правителем после своего освобождения из польского плена в 1619 году был как раз Патриарх Филарет. Как пишет известный русский историк С. М. Соловьёв: «С возвращением Филарета Никитича начинается двоевластие в Московском государстве: в грамотах писались два великих государя — Михаил Феодорович и отец его святейший патриарх Филарет Никитич; все дела докладывались обоим государям, решались обоими, послы иностранные представлялись обоим вместе, подавали двойные грамоты, подносили двойные дары. Хотя имя Михаила и стояло прежде имени отца его, однако опытный и твердый Филарет имел очень большую долю в правлении при малоопытном, молодом и мягкосердечном Михаиле».

После смерти Михаила Романова в 1645 году царём стал его сын Алексей Михайлович Романов (1629–1676), при котором в 50-е годы XVII века тоже имел место период двоевластия Царя и Патриарха. Тогда в связи с необходимостью проведения серьёзной церковной реформы Русской Православной Церкви (приведшей к её глубокому расколу) Алексей Михайлович в 1652 году сделал патриархом Московским и всея Руси митрополита Новгородского Никона (в миру — Никита Минин (Минов); 1605–1681).

Никон выдвинул и яростно отстаивал идею независимости и руководящей роли Церкви в государстве. Он доказывал, что «священство» (Церковь) выше «царства» и что Царь получает корону из рук Патриарха — представителя Бога на земле. Имея огромное личное влияние на Царя, Никон сумел добиться титула «великого государя», что ставило его почти в равное положение с Царем Алексеем Михайловичем. Полный официальный титул Никона был: «Божиею милостию великий господин и государь, архиепископ царствующаго града Москвы и всеа великия и малыя и белыя России и всеа северныя страны и помориа и многих государств Патриарх». Двор московского Патриарха мало уступал в роскоши и блеске царским палатам.

Царь Алексей Михайлович, прозванный за свой мягкий характер «Тишайшим», полностью подчинился властному характеру Никона, который перед вступлением в сан Патриарха выдвинул ему условие, что Царь во всем должен проявлять ему, Никону, послушание как главному архипастырю.

С. М. Соловьёв пишет, что «первые годы своего патриаршества Никон продолжал пользоваться неограниченною доверенностью и сильною привязанностью царя Алексея, который называл его „особенным своим другом душевным и телесным“. Никон управлял государством во время отлучек царя в походы, …; Никон назывался великим государем подобно царю — титул, который носил только Филарет Никитич, но не как патриарх, а как отец царский; теперь же опять явились в Москве два великие государя, причем Никон назывался великим государем как патриарх; власть патриарха, таким образом, приравнивалась к власти царской».

Профессор Н. И. Павленко пишет, что «беспредельно честолюбивый Никон, пользуясь покровительством государя, бесцеремонно вторгался в светские дела, чем вызывал недовольство бояр; они докладывали ему, как и царю, стоя. В отсутствие царя, отбывшего в 1654 г. на театр военных действий, он рассылал указы, используя следующий титул: „Указал царь великий князь всея Руси Алексей Михайлович и мы, великий государь и патриарх“. До этого патриархи, за исключением Филарета, величали себя „великим господином“, а не „великим государем“. Никон упорно стремился к осуществлению своей мечты о полном подчинении царской власти патриарху. Царь наконец осознал эту опасность. Восторженное отношение к „собинному другу“ сменилось охлаждением,…».

Стремившийся к реализации идеи примата Церкви над государством Никон продолжал гнуть свою линию, надеясь сломить волю слабохарактерного царя Алексея Михайловича. Начавшийся в 1658 году между ними конфликт привёл к падению Патриарха Никона: последний оставил патриарший престол, полагая, что Царь станет униженно просить его не покидать патриаршество. Однако, этого не случилось: Царь назначил на его место патриаршего местоблюстителя (исполняющего обязанности), а созванный по инициативе Царя Большой Московский собор Православной Церкви 1666 — 1667 гг., включавший в себя и суд над Никоном, разжаловал его в простые монахи и заточил в Ферапонтов монастырь.

По мнению Н. И. Павленко, этот конфликт между Царём и Патриархом по своей сути отражал борьбу двух противоположных начал и должен был завершиться победой либо светской, либо духовной власти, т. е. решить вопрос, станет ли Россия светским или теократическим государством. «Должно со всей определенностью заявить, что реальная угроза для России превратиться в теократическое государство отсутствовала. Посягательства Никона на светскую власть основывались не на праве или обычае, а на личных отношениях царя с патриархом. Поэтому претензии Никона были исчерпаны вместе с благоволением к нему царя», — отмечает Н. И. Павленко.

В тот период Россия, подобно другим странам Европы, двигалась в сторону установления Абсолютизма — формы правления, при которой верховная власть в государстве полностью и безраздельно принадлежит монарху. Власть достигает наивысшей степени централизации. Абсолютный монарх правит, опираясь на чиновничье-бюрократический аппарат, постоянную армию и полицию, ему подчиняется и церковь как идеологическая сила.

Установление Абсолютизма в России произошло в годы правления сына Алексея Михайловича Петра I Великого (1672–1725 года), носившего титулы «Царь и Великий Князь всея Руси» (в 1682 — 1721), «Император и Самодержец Всероссийский» (в 1721 — 1725). Для установления Абсолютизма и выведения России на новый уровень развития требовалось проведение масштабных реформ всех сторон жизни страны, и Церковь в этом деле должна была быть помощником, а не противником радикальных преобразований. Однако настроения высшего духовенства не давали повода для оптимизма: последние патриархи Русской Православной Церкви (РПЦ) Иоаким (1674–1690) и Адриан (1690–1700) придерживались тех же взглядов, что и опальный Патриарх Никон. Например, Патриарх Иоаким требовал ликвидации Монастырского приказа (министерства) и передачи администрации, суда и финансов в руки духовенства. В результате в 1677 году Монастырский приказ был упразднён и царские чиновники больше не выполняли административных, финансовых и судебных функций в вотчинах духовных помещиков. В составленном в 1690 году завещании Иоаким призывал Царя не знаться с «богомерзкими» иноверцами, с «латинянами» (католиками), лютеранами, кальвинистами и не прельщаться «непотребными» иноземными порядками. Бритье бороды он объявил «гнусным обычаем», за что велел наказывать отлучением от Церкви. В свою очередь, Патриарх Адриан не скрывал своих теократических взглядов и, подобно Никону, отдавал предпочтение духовной власти над светской: «Царство убо власть имать точию на земли… Священство же власть иметь и на земли и на небеси» («Царская власть есть власть только на земле… Власть церковная — власть и на земле, и на небе»).

Царь Пётр I видел свою задачу в том, чтобы вывести Россию из средневековой отсталости и сделать её развитой страной европейского типа, костное духовенство РПЦ было против каких-либо перемен и заимствований порядков, обычаев и т. д. у «иноверцев». Тем не менее, памятуя крутой нрав Пётра I, оно предпочитало не выступать открыто против петровских преобразований. Последний в дореволюционной России Патриарх Адриан лишь критиковал «нововводные чужестранные обычаи», в т. ч. брадобритие, европейскую одежду и курение табака. Отношения Царя и Адриана обострились после отказа Патриарха в 1698 году насильно постричь в монахини жену Петра I царицу Евдокию Лопухину. Во время жестокой расправы Петра I в 1698 — 1699 гг. над участниками Стрелецкого бунта Адриан выступал с призывом проявить милосердие к рядовым участникам бунта. Но в целом Патриарх Адриан никакой особой активности не проявлял: именно тогда, когда Пётр I начал приступать к своим реформам Адриан заболел «параличной болезнью» (с 1696 года), а в 1698 — 1699 гг. он окончательно отошёл от дел.

Пётр I видел глухое, а порою и явное недовольство духовенства теми преобразованиями, которые были начаты им для модернизации России. Пётр I не допускал самостоятельности Церкви в государстве, не любил духовенство, в массе которого находил наибольшее число противников реформ. Во главе Русской Православной Церкви Петру I нужен был не противник его реформаторских планов, а активный помощник, целиком разделявший его намерения. Поскольку после смерти Адриана в 1700 году такого помощника он среди иерархов РПЦ не нашёл и чтобы не обрести второго Никона, Пётр I решил вместо избрания патриарха назначить местоблюстителя Патриаршего престола (исполняющего обязанности), которым в декабре 1701 года стал рязанский митрополит Стефан Яворский. Этой мерой приготовлялось уничтожение Патриаршества и замена его коллегиальным управлением, которое под именем Святейшего Синода было учреждено в 1721 году. Местоблюститель должен был заведовать только делами Веры, все же прочие дела, находившиеся в ведении Патриарха, были распределены по приказам, к которым относились. Ведавший по этим делам особый приказ — Патриарший разряд — был упразднён. Патриарший местоблюститель всецело подчинялся Царю и не имел никакого авторитета. Во всех важных случаях он должен был советоваться с другими епископами. Результаты всех совещаний Местоблюститель Патриаршего престола должен был представлять на утверждение Петра I.

Положение главы РПЦ стало ещё тяжелее, когда с 1711 года вместо старой Боярской думы стал действовать Правительствующий Сенат. По Указу об учреждении Сената все управления, как духовные, так и мирские, должны были повиноваться указам Сената как царским указам. Сенат сразу овладел и верховенством в духовном управлении.

Стефан Яворский занимал свой пост 20 лет, и хотя он не осмеливался открыто осуждать реформы Петра I, несомненно был тайным их недоброжелателем и иногда позволял себе высказывать суждения, не вызывавшие одобрения Царя. Так, он не одобрил насильственное пострижение в монахини первой супруги Петра I Евдокии Лопухиной и женитьбы Петра I на безродной Екатерине (Марта Самуиловна Скавронская, 1684–1727, в 1725 — 1727 гг. — как «императрица Екатерина I»). Но особенно обострились отношения между Царём и Местоблюстителем Патриаршего престола в 1712 году. Тогда Стефан Яворский в день ангела царевича Алексея назвал его «единой надеждой России» и обрушился на введенный Петром I институт фискалов. В 1711 году фискалы были введены в церковные суды, чтобы осуществлять тайный надзор за соблюдением законов и бороться со злоупотреблениями, при этом они относились к гражданскому ведомству. Проповедь вызвала гнев Царя. Он запретил Местоблюстителю произносить проповеди в своём присутствии и потребовал от С. Яворского письменного объяснения.

Известный писатель Б. А. Алмазов отмечает: «Стефан оказался в рядах приверженцев старины, стал помехой (правда, далеко не активной) Петру и терял мало-помалу свое влияние. … Стефан шел наперекор царю в вопросе о размерах церковной власти, так как он из католической системы заимствовал принцип главенства церкви. Отсюда все злоключения Стефана. Пользуясь запутанной формой схоластических проповедей, Стефан нередко делал неприязненные намеки на действия царя. Сознавая свою неспособность к открытой борьбе, он не раз просил об отставке, но тщетно: Петр держал его при себе до самой его смерти, проводя под его иногда вынужденным благословением все неприятные для Стефана реформы».

В 1714 году в Москве возникло дело о лекаре Тверитинове и других, увлекавшихся лютеранством. Дело пошло в Правительствующий Сенат, который оправдал лекаря. Местоблюститель же Стефан расценил сочинения Тверитинова как безусловно еретические. Стефан приложил все свои силы, чтобы изобличить Тверитинова и других и тем косвенно обвинить и самого Царя, потворствовавшего лютеранам. Впоследствии это дело снова рассматривалось в Сенате. Споры между сенаторами с Местоблюстителем были очень упорными. Это дело ясно обнаружило диаметральную противоположность тенденций Петра I и Стефана и привело к окончательному разладу между ними.

Церковная реформа Петра I завершилась в 1721 году полным инкорпорированием церковных учреждений в систему государственной власти. Сначала сторонник Петра I псковской епископ Феофан Прокопович разработал «Регламент Духовной коллегии», в котором главой Русской Православной Церкви объявлялся монарх, а управление церковными делами поручалось таким же чиновникам, находившимся на государственной службе и получавшим жалованье, как и чиновники, заседавшие в Сенате и коллегиях (министерствах). Различие состояло в том, что в Духовной коллегии, вскоре переименованной в Святейший Синод, заседали чиновники, облаченные в рясы. Контроль государственной власти за деятельностью Синода осуществлял обер-прокурор, светское лицо, объявленное инструкцией таким же «оком государевым», как генерал-прокурор Сената. Полная зависимость Синода от государства выражалась не только в получаемом жалованье, но и в принимаемой его членами присяге. Члены Синода присягали на верность царствующей фамилии, обязывались блюсти государственный интерес, а самого императора почитать высшим судьей в духовных делах.

Церковная реформа устраивала далеко не всё духовенство — Церковь как носительница консервативного начала подверглась внедрению крутых новшеств, но Пётр I вместе с Ф. Прокоповичем осуществил реформу так, что ни у одного из иерархов не возникло возражений: все 87 духовных лиц прикусили язык и безропотно подписали Духовный регламент.

Как пишет Б. А. Алмазов: «президентом Синода царь назначил Стефана, меньше всех других сочувствовавшего этому учреждению. Стефан отказывался подписывать протоколы Синода, не бывал в его заседаниях. Никакого влияния на синодальные дела Стефан не имел; царь, очевидно, держал его только для того, чтобы, пользуясь его именем, придать известную санкцию новому учреждению. За все время пребывания в Синоде Стефан находился под следствием по политическим делам».

Созданная Петром I церковная система с незначительными изменениями просуществовала в России почти два века — до 1917 года. В этот период Церковь представляла собой всего лишь одно из многочисленных бюрократических учреждений России. То, что главой Церкви являлся сам Царь, определяло и её отношение к правительству — отношение полной и безусловной поддержки. Профессор В. А. Федоров пишет, что «Русская Православная Церковь… со времени проведения церковных реформ в начале XVIII в. оказалась практически в полной зависимости от государства: созданная светской властью синодальная система церковного управления явилась частью государственного аппарата со всеми вытекающими негативными для Церкви последствиями: духовенство превратилось в своеобразный служилый класс по духовному ведомству, а за Церковью не признавалось творческой инициативы даже в ее собственных делах». Далее В. А. Федоров отмечает, что «главное требование, которое предъявляло государство Православной Церкви — покорность „властям предержащим“ и политическая лояльность. Первейшей обязанностью Церкви являлось насаждение верноподданнических чувств в народе — святость подчинения царской власти и ее почитания».

Но данная ситуация стала заметно меняться в начале XX века, когда на волне роста в российском обществе оппозиционных настроений в оппозицию Царю и Правительству всё больше стала переходить и РПЦ. М. А. Бабкин в своей докторской диссертации пишет, что «с 1901 г. вплоть до начала Февральской революции представителями высшей иерархии Православной российской церкви проводилась деятельность, направленная на ограничение участия императора в церковном управлении и на „отдаление“ церкви от государства». По его словам, «духовенство с начала XX века постепенно становилось в оппозицию к царской власти, стремясь освободиться от государственного надзора и опеки, стремясь получить возможность самоуправления и самоустроения. Это освобождение отождествлялось с падением царской власти, о чём весной и летом 1917 г. духовенством делались признания как в устных проповедях, так и в церковной периодической печати».

После ряда неудачных попыток добиться от царя Николая II как главы Церкви разрешения на созыв Поместного собора высшие архиереи РПЦ стали связывать надежды на освобождение и раскрепощение Церкви от государственного контроля со сменой формы правления в России — с монархии на республиканское правление. Действия архиереев РПЦ в предреволюционные годы были направлены на десакрализацию власти царя, они стремились укоренить в сознании паствы представление о Царе не как о помазаннике Божием и духовно-харизматическом лидере народа, а как о мирянине, находящемся во главе государства. Духовенство РПЦ (в частности, члены Синода РПЦ) стремилось обосновать, что между царской властью и какой-либо формой правления нет никаких принципиальных отличий: поскольку «всякая власть — от Бога». Собственно говоря, основным мотивом действий священнослужителей РПЦ было стремление разрешить в пользу Церкви историко-богословский спор ещё XVII века о превосходстве либо светской власти над духовной, или наоборот, духовной над светской.

Наиболее ярко отношение высшего духовенства РПЦ по отношению к монархии проявилось в первые дни и недели Февральской революции 1917 года. Хотя всю первую неделю событий членами Синода проводились регулярные заседания, никаких связанных с революцией вопросов в повестке дня заседаний не было. Газеты писали, что на заседании Синода 27 февраля руководство Синода якобы предложило архиереям выпустить специальное воззвание против революционных событий, но Синод якобы это предложение отклонил. На самом деле церковные иерархи отвергли предложение заявить о поддержке царского правительства. Сама работа Синода с 27 февраля по 4 марта 1917 года была парализована, официальные заседания не проводились.

В начале революционных волнений в Петрограде высший орган церковной власти — Святейший Синод смотрел на них безучастно, не предприняв никаких шагов по защите монархии и, в частности, императора. По мнению М. А. Бабкина, члены Синода фактически признали новую власть, когда в первых числах марта 1917 года, ещё до отречения от престола Николая II 2 марта, они вели переговоры с Временным правительством о его поддержке духовенством в обмен на предоставление РПЦ свободы в самоуправлении. Решив связаться с Временным комитетом Государственной думы, Синод это сделал самым последним из всех государственных учреждений.

М. А. Бабкин пишет: «Позиция высшего духовенства свидетельствовала о том, что иерархи решили воспользоваться политической ситуацией для осуществления своего желания получить освобождение от императорского влияния на церковные дела и фактически избавиться от царя как своего харизматического „конкурента“».

По словам историка Церкви А. В. Карташёва, Синод и епископат проявили в те дни «характерную для восточных церквей пассивную лояльность, смирение и здравый смысл». По мнению же А. В. Соколова, архиереи были по сути государственными чиновниками, и их поведение подобно образу действий подчиненных в ситуации неопределённости с начальством.

После победы революции Синод распрощался со всякими ритуалами преклонения перед царской властью и призвал верующих всемерно поддерживать Временное правительство. Церковные идеологи пытались обосновать законный характер новой власти, стремясь тем самым заслужить её благосклонность. В то же время Временному правительству РПЦ уже не оказывала таких почестей, какие она раньше оказывала императору и всему Царствующему Дому. Устранение монарха, одновременно являвшегося главой Церкви, ликвидировало и «личную унию» государства и Церкви. Поэтому по отношению к Временному правительству уже не проводилось таинства миропомазания, и от его министров не требовалась принадлежность к православию.

По словам профессора Б. В. Титлинова, епархиальные архиереи заявили себя лояльными по отношению к перевороту, некоторые публично солидаризовались с народом. В свою очередь, доктор исторических наук, профессор С. Л. Фирсов пишет, что тут у них просто сработала привычка подчиняться «властям предержащим», а поддержка новых властей звучала главным образом от белого городского духовенства, желавшего сбросить «архиерейское иго».

В целом, после Февральской революции РПЦ осталась в том же самом положении, в каком была до революции. Она была переподчинена Временному правительству и продолжала существовать в статусе Ведомства православного исповедания, в которое правительство назначило своего обер-прокурора. В первое время после революции между РПЦ и Временным правительством установилось взаимопонимание и тесное сотрудничество. Временное правительство для укрепления своего положения нуждалось в поддержке Церкви и поэтому оно предприняло ряд шагов, направленных на установление добрых отношений.

В дальнейшем между РПЦ и Временным правительством стали появляться разногласия из-за проводимых последним законодательных мер по отделению Церкви от государства, ликвидации прежнего, особого, привилегированного положения Православной Церкви в государстве. Тем не менее, недовольство иерархов РПЦ теми или иными мерами Временного правительства не приводили к серьёзным конфликтам между ними. Единственный конфликт был из-за постановления Временного правительства от 20 июня (3 июля) о передаче в ведение Министерства народного просвещения церковно-приходских школ, который продолжался потом вплоть до прихода к власти большевиков в октябре (ноябре) 1917 года. Помимо этого Временным правительством был поднят вопрос о введении светского брака и факультативности изучения Закона Божия в школах.

Церковь в это время была погружена в свои многочисленные внутренние проблемы и не была заинтересована в конфронтации с Временным правительством. Главной её задачей тогда была церковная реформа, созыв Поместного собора и избрание патриарха, и Временное правительство ей в этом посильно помогало.

5 (18) августа 1917 года была ликвидирована должность обер-прокурора Синода и учреждено Министерство исповеданий, координировавшее взаимодействие гражданской власти со всеми религиозными конфессиями в стране. Руководство деятельностью церковных учреждений было de facto передано Синоду. Ликвидация института Обер-прокуратуры Синода шла в общем русле тенденции отделения Церкви от государства, превращения её в самостоятельную структуру и восстановление института Патриаршества в России. В общем, вся деятельность Временного правительства была направлена на превращение РПЦ в одну из многочисленных общественных организаций в России.

Не собиравшийся со времён Петра I Поместный Собор РПЦ, которому Временное правительство поручило выработать новый закон о правовом положении церкви в государстве, начал работу в Кремле 15 (28) августа 1917 года и продолжал свою работу до 7 (20) сентября 1918 года. Первым и наиболее важным его решением было восстановление Патриаршества в России. Однако до большевистского переворота и свержения Временного правительства 25 октября (7 ноября) 1917 года Собор не успел избрать патриарха, так что решать этот вопрос пришлось уже в очень непростой ситуации после захвата власти большевиками. Только 5 (18) ноября 1917 года Поместный Собор РПЦ избрал митрополита Московского и Коломенского Тихона (в миру — Беллавин, Василий Иванович; 1865–1925) Патриархом Московским и всея России (интронизация состоялась 21 ноября (4 декабря) 1917 года).

Руководство РПЦ фактически проигнорировало большевистский переворот, а церковная пресса вообще предпочитала не сообщать о происходивших событиях. Церковь осудила лишь события в Москве как «междоусобную брань», объявив произошедшее «нашествием антихриста и беснующимся безбожием», на основании чего большевистская пропаганда впоследствии утверждала, что РПЦ как «контрреволюционная» сила якобы выступила «против социалистической революции», хотя в этом Послании осуждалось просто братоубийство как таковое, а не сами большевики и не революция. Настоящие выступления РПЦ против «Советской власти» и большевистского правительства –«Совета народных комиссаров» (СНК) — начались позже — с начала 1918 года.

По мнению доктора церковной истории, кандидата исторических наук Александра Мазырина, «даже если бы в октябре 1917 г. Русская Церковь приветствовала ленинский переворот, она всё равно была бы гонима. Основание для этого мы находим в самой идеологии, которую проповедовали большевики. Коммунисты не скрывали, что их целью является не просто социальное переустройство общества, а полное изменение сознания человека, воспитание нового человека, человека, „свободного“ от каких-либо, как тогда говорили, „религиозных предрассудков“. … Поэтому дело было даже не в какой-либо оппозиции Церкви по отношению к новой власти. Любая религия, с точки зрения большевиков, была проявлением контрреволюционности».

В конце 1917 года большевики никак не вмешивались в деятельность Церкви и вели себя вполне благосклонно к нуждам верующих. Тем не менее, в конце 1917 года ими был принят ряд правовых норм, направленных на отделение Церкви от государства. Но всё это шло в русле законодательных мер еще Временного правительства.

Сама же РПЦ в это время продолжала вести себя осторожно, не признавала полномочий правительства большевиков и ждала восстановления «законной власти» в лице или Временного правительства, или какой другой, сформированной Учредительным собранием. Поместный Собор в этот период стремился не раздражать большевиков и не провоцировать их на антицерковные действия, поэтому практически не отвечал на их антицерковные декреты.

Только после разгона 6 (19) января 1918 года большевиками Учредительного собрания и перехода всей полноты власти к Советам большевики решили с РПЦ больше не церемониться и пошли в решительное наступление. С января 1918 года в Петрограде большевики развернули пропагандистскую антицерковную и антирелигиозную компанию, стали захватывать церковное имущество, закрывать церкви.

19 января (1 февраля) 1918 года Патриарх Тихон выступил с резким осуждением действий власти и сложившейся ситуации в стране в целом и объявил всем «извергам» анафему. В ответ большевистское правительство во главе с В. И. Лениным 20 января (2 февраля) приняло «Декрет о свободе совести церковных и религиозных обществах», он же — «Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви». Данный документ явился юридической основой к последующему разгрому Русской Православной Церкви. Именно с начала 1918 года начался продолжавшийся до 1943 года период оголтелых гонений большевиков на Русскую Православную Церковь, выражавшихся в закрытии и даже разрушении храмов и монастырей, конфискации церковных ценностей, аресте и убийстве священнослужителей, разнузданной антицерковной пропаганде.

В свою очередь, возобновивший 20 января свою работу Поместный Собор выступил 25 января (7 февраля) 1918 года с резко негативным осуждением этого Декрета большевистского правительства и пригрозил участникам его реализации отлучением от Церкви. Сама большевистская власть в этом документе была представлена в таких выражениях, что получалось, что Поместный Собор не признаёт большевистскую власть и её правительство.

13 (26) октября 1918 года, когда в России уже во всю шла Гражданская война, патриарх Московский и всея России Тихон направил большевистскому правительству Послание, в котором осуждал его политику и творящиеся в стране безобразия. Помимо прочего он писал: «Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть и заглушили в нем сознание греха; но какими бы названиями не прикрывались злодеяния, — убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу об отомщении грехами и преступлениями». Несколькими месяцами ранее, 21 июля 1918 года, выступая в Казанском соборе на Красной площади Москвы, патриарх Тихон осудил расстрел бывшего царя Николая II и то, что «Исполнительный комитет одобрил это и признал законным».

А. Мазырин отмечает, что «и Патриарх Тихон, и Поместный Собор, который проходил в 1917–1918 годах, и все последующие руководители Православной Церкви до 1927 г. твердо отстаивали принцип церковной аполитичности: Церковь не участвует в Гражданской войне и не участвует в политической борьбе. Осенью 1919 года, в наиболее критический для большевиков момент Гражданской войны, … Патриарх Тихон обратился с посланием к архипастырям и пастырям с призывом не участвовать в политической борьбе, стоять в стороне от всех распрей и разделений. Более того, Патриарх Тихон тогда же призвал духовенство проявлять в отношении советской власти гражданскую лояльность, повиноваться советским законам, когда эти законы не противоречат вере и велениям христианской совести».

Последним по времени громким выступлением Патриарха Тихона было Воззвание от 15 (28) февраля 1922 года, появившееся в связи с декретом ВЦИК от 23 февраля 1922 года об изъятии церковных ценностей. В Воззвании Тихон выступил против «изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство». В ответ большевики арестовали Тихона и стали готовить над ним суд. Процесс, должен был завершиться вынесением ему смертного приговора и всё уже для этого было подготовлено, но в последний момент из желания улучшить международный образ Советской России Политбюро партии большевиков решило от этого процесса отказаться, и Патриарх Тихон, пробыв около года в заключении, вышел на свободу.

Но в целом, период НЭПа («Новой Экономической Политики», 1921 — 1929 гг.) был временем спада репрессий и гонений против Церкви. С другой стороны, именно в этот период большевики через органы ОГПУ организовали ряд крупных расколов внутри РПЦ, среди которых сторонниками Советской власти выступали представители Обновленческого раскола (официальное самоназвание — Российская Православная Церковь; позднее — Православная Церковь в СССР). — Последние выступали против руководства Церковью Патриархом Тихоном, заявляли о полной поддержке большевистского режима и проводимых им преобразований.

Тогда же возникло «Григорианство» — названо по имени руководителя раскола, архиепископа Екатеринбургского Григория (Яцковского). Оно стало улучшенной модификацией Обновленческого раскола. Как пишет А. Мазырин, у «григорианцев» «характер взаимоотношений с властью, с ОГПУ, был точно таким, как и у обновленцев».

Патриарх Тихон умер 7 апреля 1925 года, а его обязанности в качестве Местоблюстителя Патриаршего престола стал исполнять митрополит Крутицкий Пётр (в миру — Пётр Фёдорович Полянский; 1862–1937). После его ареста 10 декабря 1925 года обязанности Патриаршего местоблюстителя стал исполнять его заместитель, митрополит Нижегородский Сергий (в миру — Иван Николаевич Страгородский; 1867–1944). В ноябре 1926 года он тоже был арестован органами ОГПУ. В марте 1927 года он был выпущен на свободу, а 16 (29) июля 1927 года он выпустил документ, известный как «Декларация митрополита Сергия», в которой выражалась поддержка Советской власти в борьбе с врагами «нашего Советского государства», содержался призыв к православным «не на словах, а на деле показать, что они верные граждане Советского Союза, лояльные к Советской власти», выражалась «благодарность Советскому правительству за… внимание к духовным нуждам православного населения». Одновременно Патриарший местоблюститель и Священный Синод заверяли Советское правительство, что они «не употребят во зло оказанное им доверие».

Не смотря на такой верноподданнический меморандум, уже с 1929 года — после установления единоличной диктатуры И. В. Сталина — началась новая, ещё более жёсткая волна гонений на Церковь. В 1929–1933 годах было закрыто и ликвидировано много церквей и арестовано около 40 тысяч церковно- и священнослужителей, большая часть которых была заключена в концлагеря, часть расстреляна. В 1934 году были возобновлены массовые закрытия церквей, аресты и высылки священнослужителей и прихожан. В 1935 году по требованию сталинских властей был распущен Временный Патриарший Синод. В 1936 году, получив известие о смерти Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (за год до его реального расстрела), его место занял упоминавшийся митрополит Сергий (Страгородский).

Особо усилились репрессии против священнослужителей в годы так называемого «Большого террора» 1937–1938 гг. Так, в 1937 году было арестовано 136 900 православных церковно- и священнослужителей, из них расстреляно 85 300, в 1938 году было арестовано 28 300 и из них расстреляно 21 500, в 1939 году — арестовано 1 500, расстреляно 900, в 1940 году — арестовано 5 100, расстреляно 1 100, в 1941 году — арестовано 4 000, расстреляно 1 900. Из 25 тысяч церквей в 1935 году к 1939 году осталось 1 277. Время наибольшего числа арестов и расстрелов приходится на время т. н. «Большого террора», когда во главе НКВД находился Н. И. Ежов. После него, во время т. н. «Бериевской оттепели» в 1939 году был резкий спад репрессий, которые затем стали вновь возрастать. Понятно, что в такой ситуации никакие выступления со стороны Церкви против политики сталинского правительства были не мыслимыми.

Ситуация определённым образом изменилась после нападения гитлеровской Германии на СССР 22 июня 1941 года. Как пишет исследователь В. Л. Елеев, «с первого дня войны руководство Московской Патриархии призвало народ к защите Родины, поддержав этим государство. Проявления патриотической деятельности Русской Православной Церкви были очень многообразны …: Патриотическая деятельность Русской Православной Церкви во время великой битвы с фашизмом оказала заметное влияние на изменение религиозной политики советского руководства в годы войны». Доктор исторических наук М. В. Шкаровский, в свою очередь, указывает, что «с началом Великой Отечественной войны И. Сталину и руководству ВКП (б) под влиянием обстоятельств пришлось начать пересмотр своей религиозной политики. Был совершен переход к диалогу с Русской Церковью во имя единства верующих и атеистов в борьбе с общим врагом СССР. Как отмечает доктор исторических наук В. Н. Якунин, «именно суровые годы Великой Отечественной войны стали переломным этапом в истории РПЦ в XX веке. В этот период, после долгих лет гонений, поставивших Церковь на грань уничтожения, произошло радикальное изменение ее положения, начался долгий и мучительный процесс возрождения».

По одной из версий, решение И. В. Сталина нормализовать отношения с РПЦ и восстановить Патриаршество в СССР были продиктованы стремлением лучше выглядеть в глазах Запада, особенно перед предстоящей встречей лидеров стран «Большой тройки» в Тегеране в ноябре 1943 года, то есть встречи И. В. Сталина с президентом США Ф. Рузвельтом и премьер-министром Великобритании У. Черчиллем, на которую И. В. Сталин возлагал большие надежды, связанные с открытием Второго фронта против Германии. Как утверждает А. Мазырин, И. Сталину «надо было расположить к Советскому Союзу западных союзников. А на Западе, особенно в Америке, крайне негативно относились к притеснениям религии со стороны коммунистов. Поэтому надо было показать Западу, что религия в Советском Союзе пользуется полной свободой». Нормализовать отношения с РПЦ и восстановить Патриаршество в СССР И. В. Сталину надо было срочно — ещё до приезда в СССР влиятельных клириков Англиканской Церкви, которые должны были встретиться не с Местоблюстителем (исполняющим обязанности) Патриаршего Престола, а с полноценным Патриархом.

Решение собрать Архиерейский Собор и избрать Патриарха РПЦ, которого в стране не было уже 18 лет, восстановить не существующий с 1935 года Священный Синод при главе РПЦ было принято 4 сентября 1943 года на встрече И. В. Сталина с тремя ещё оставшимися на свободе на территории России митрополитами — Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем). На той же встрече обсуждались и другие различные вопросы по возобновлению нормального функционирования РПЦ.

Архиерейский Собор РПЦ собрался в Москве 8 сентября 1943 года — это был первый Собор после 1918 года. Перед собравшимися 19 архиереями РПЦ с кратким докладом «О деятельности Православной Церкви за два года Отечественной войны» выступил митрополит Сергий. Поскольку митрополит Сергий уже в течение 17 лет фактически нёс обязанности патриарха, то он и был выдвинут единственным кандидатом на патриаршее место и избран Собором единогласно. После своего избрания он объявил об образовании при патриархе Священного Синода, состоящего из трех постоянных и трех временных членов. Через неделю правительство СССР за подписью И. В. Сталина приняло постановление «Об организации Совета по делам Русской православной церкви при СНК СССР», через который Русская Православная Церковь «де-факто оказалась встроена в систему государственных органов, хотя формально ленинский декрет об отделении Церкви от государства никто, …, не отменял», — отмечает А. Мазырин. Но примирение между государством и Церковью имело и другую сторону. Как отмечает профессор С. Л. Фирсов, «… после 1943 г. существование Русской Православной Церкви осложнялось… необходимостью публично оправдывать враждебный ей строй. Советскую систему было необходимо не только принимать, но и оправдывать».

О том, что после «конкордата» Сталина и руководства РПЦ последней пришлось публично поддерживать власть и в духе того времени восхвалять Сталина, говорит послание пастве Патриарха Сергия 7 ноября, в день Октябрьского переворота, в котором он объясняет «мудрую политику» «правителей наших» цитатами из Библии волей Бога («Это — перст Божий, — говорит нам вера. Сие знамение десницы Вышнего»). Пожалуй, самый далеко идущий жест лояльности правительству в этом послании Патриарха — это призыв поусерднее помолиться «о богохранимой стране нашей и о властех ее во главе с нашим богоданным вождем».

В новых обстоятельствах, как отмечает А. Мазырин, «Патриархия включается в тот хор славословий Сталину, который повсеместно уже звучал. Если почитать „Журналы Московской Патриархии“ тех лет, 1940-х — начала 1950-х, то там регулярно выражались самые верноподданнические чувства по отношению к „богоданному вождю дорогому Иосифу Виссарионовичу“. Это было составной частью того характера взаимоотношений, которые установились в ходе войны и особенно после нее».

В последующие десятилетия и вплоть до краха СССР РПЦ вынуждена была проводить политику подчёркнутой лояльности по отношению к Советскому Правительству, даже во времена новой волны гонений на Церковь в период правления Н. С. Хрущёва (конец 50-х — середина 60-х гг. XX века). Хрущевская антицерковная политика, по сути, повторяла политику большевиков 20-х — 30-х годов с той лишь разницей, что не было арестов и расстрелов священнослужителей и прихожан. Представители Церкви, включая Патриарха Алексия I протестовали, писали письма руководителям СССР, иногда публично выступали с осуждением проводимой антицерковной политики, осуждали «безбожников», но никогда открыто не выступали против Советской власти и правительства. Церковное руководство вынуждено было тогда реагировать очень осторожно. Так, Святейший Синод во главе с Патриархом Алексием I 30 декабря 1959 года издал документ, в более мягкой форме повторявший анафему 1918 года на безбожников. В нём отлучались от Церкви ряд лиц, а также «все другие бывшие миряне — члены Православной церкви, публично хулившие имя Господне». Канадский историк Д. В. Поспеловский пишет: «„Другие бывшие миряне — члены Православной церкви“ — это, без сомнения, те советские руководители и члены КПСС, которые были крещены в детстве. По сути своей этот указ повторяет отлучение советского руководства, совершенное патриархом Тихоном в 1918 г., причем для отлученных тогда этот акт был ощутимо болезненным, поскольку возводил непреодолимую преграду между верующими и советским руководством, разделял всех на „них“ и „нас“, проводя границу на гораздо более глубинном уровне, чем она проводится между правительством и народом обычно».

С другой стороны, руководство РПЦ вынуждено было тогда исполнять всякие приказы и «рекомендации» советских властей, даже те, которые шли в русле антицерковной и антирелигиозной политики властей. Например, в конце 1959 года Патриарх Алексий I дал согласие на ликвидацию ряда епархий и монастырей, как объяснил председатель Отдела внешних церковных связей Патриархии митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич), потому что просьбу Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР «он считал и считает приказом советского правительства». Как говорит Д. В. Поспеловский: «Эти слова… характеризуют традицию, к сожалению, восторжествовавшую в Православной русской церкви со времен Иосифа Волоцкого: распоряжениям правительства подчиняться беспрекословно».

Принято считать, что после смещения Н. С. Хрущёва в 1964 году гонения на церковь прекратились, но это не совсем так — просто в период правления Л. И. Брежнева они приняли не столь явные формы. Протоиерей Д. Константинов пишет, что «брежневские гонения» внешне были более прилизаны и их активные деятели, как он отмечал, «работали даже иногда в белых перчатках», а историк А. А. Федотов пишет, что гонения утихли, «но продолжались, в более мягкой форме».

В послевоенные десятилетия для подтверждения своей лояльности коммунистическому режиму Московская Патриархия вынуждена была публично поддерживать внешнюю политику СССР и участвовать в инициированных советским правительством кампаниях, например, в кампании «борьбы за мир во всём мире и разрядку международной напряженности».

Еще одним проявлением лояльности РПЦ властям во времена Н. С. Хрущева и Л. И. Брежнева должно было служить сокрытие перед Заграницей реальной ситуации с церковными свободами и положением Церкви в СССР. Так, доктор исторических наук В. В. Василик пишет: «Внешняя политика Церкви при митрополите Николае была направлена на всецелую поддержку Советского Правительства и на сокрытие истинного положения Церкви в России. …, зарубежному общественному мнению представлялось положение вещей, при котором Церковь в России не терпит никаких притеснений». А священник В. Цешковский пишет: «… руководство страны всё больше стремилось использовать высших архиереев в своих целях. При этом, сами иерархи должны были молчать об истинном положение дел. В официальных документов не было ничего такого, что бы рассказывалось о положение верующих в СССР. Даже не смотря на то, что деятельность РПЦ в стране шла с огромными трудностями, но при этом внешняя политика РПЦ некогда не прекращалась. На внешней арене РПЦ стремилась к постоянной поддержке советской внешней политики. Это касалось вопросов империализма и антиколониализма. Для советской пропаганды, это было очень актуально, особенно если вспомнить, что СССР в те годы ввёл свои войска в Афганистан. Ну пожалуй самой главной задачей РПЦ было отрицание того факта, что в СССР были гонения на религию. Руководство РПЦ очень болезненно отреагировало на то, что Всемирный Совет Церквей привел некоторые факты о подавления религиозной свободы в Советском Союзе, а также преследование церковных диссидентов».

Церковная политика коммунистических властей после Л. И. Брежнева в годы правления Ю. В. Андропова (1982 — 1984) и К. У. Черненко (1984 — март 1985 г.) была той же самой, что и при Л. И. Брежневе. В первые годы нахождения у власти М. С. Горбачева, в 1985 — 1986 гг. он лавировал между либерально-реформаторскими силами в руководстве (А. Н. Яковлев) и консерваторами (Е. К. Лигачев), что отразилось и на церковной политике: с одной стороны предпринимались шаги к улучшению отношений с РПЦ, особенно с её руководством, с другой — продолжалась и даже усиливалась линия на усиление антирелигиозной и атеистической пропаганды в СССР. Поворот произошёл примерно в 1987 году, когда официальная пресса сменила тон на защиту верующих и представителей Церкви, прекратилась антицерковная и атеистическая риторика. А в 1988 году, по словам Д. В. Поспеловского, начался «процесс постепенного оздоровления Русской православной церкви, постепенного ее высвобождения из-под усиленной „опеки“ советского правительства и КГБ, постепенного обретения самостоятельности…».

На Поместном соборе, проходившем с 7 по 12 ноября 1990 года, патриархом был избран митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (в миру — Ридигер Алексей Михайлович; 1929–2008), твёрдо вставший на путь независимости Церкви по отношению к правительственным структурам. Собственно говоря, в период горбачевской «Перестройки» с её политикой гласности и демократизации, завершился не только период гонений и притеснений РПЦ, но значительно ослаб, а потом и прекратился диктат партийных и государственных органов над Церковью. Одновременно у Церкви исчезла вынужденная необходимость постоянно демонстрировать свою лояльность власти и выполнять её указания и требования.

Патриарх Алексий II проводил политику невмешательства Церкви в политику государства, что не помешало ему в июне 1991 года дать благословение новоизбранному Президенту России Б. Н. Ельцину, а потом резко осудить двумя посланиями попытку государственного переворота 19 –22 августа 1991 года, предпринятую «Государственным Комитетом по Чрезвычайному Положению» (ГКЧП). Во втором из этих посланий Патриарх поставил осуждение ГКЧП в рамки осуждения всего коммунистического режима и его наследия. Последним проявлением этого наследия, по его словам, и была попытка ГКЧП восстановить коммунистическую диктатуру против воли народа. Коммунистический режим Алексий II охарактеризовал как отвержение «всех абсолютных нравственных начал, забвение духовных источников и смысла человеческого существования», как режим, начисто лишенный чувства ответственности и перед Богом, и перед народом. Несколько позднее Патриарх назвал провал путча прощанием с коммунистическим режимом.

Собственно говоря, в 1991 году и начался продолжающийся потом несколько десятилетий период великолепных отношений между государством и Церковью в России. Вся церковная политика президентов Б. Н. Ельцина, В. В. Путина и Д. А. Медведева была направлена на церковное возрождение и восстановление того высокого положения РПЦ, которое она занимала до Революции 1917 года, благодаря заботам правительства РФ происходило восстановление церквей и монастырей, происходило распространение православия среди народа, был поднят на значительную высоту авторитет Церкви, Православие, по сути, заняло положение государственной религии, а РПЦ стала главной и ведущей религиозной организацией страны.

Как отметил митрополит Кирилл (с 1 февраля 2009 го — Патриарх Московский и всея Руси) по случаю смерти Б. Н. Ельцина 23 апреля 2007 года: «Ельцин помог восстановить роль РПЦ», «В качестве главы государства Борис Николаевич стал сторонником установления новой модели церковно-государственных отношений, характеризующихся стремлением к сотрудничеству. В меру своих сил он содействовал восстановлению должной роли РПЦ в жизни страны и ее народа». В свою очередь, руководитель пресс-службы Московской Патриархии священник В. Вигилянский отметил, что Церковь с эпохи правления Ельцина «была предоставлена сама себе и решала проблемы, не оглядываясь на светские власти». «При этом она находила поддержку в тех вопросах, которые зависели от государства — возвращение храмов, монастырей, церковных реликвий».

Естественно, в такой ситуации Русская Православная Церковь все эти годы демонстрировала не просто лояльное отношение к власти, а проводила политику всемерной поддержки Правительства РФ. За заслуги перед Церковью в деле церковного возрождения в России Б. Н. Ельцин и В. В. Путин руководством РПЦ были награждены рядом православных орденов.

В марте 2018 года Патриарх Кирилл приветствовал В. В. Путина в связи с его победой на президентских выборах в России. В Послании Кирилла, в частности, было сказано: «От лица епископата, духовенства, монашествующих и мирян Русской Православной Церкви и от себя лично сердечно поздравляю Вас с переизбранием на пост Президента Российской Федерации. Ваша убедительная победа на выборах… свидетельствует о сплочении вокруг Вас россиян, …. Результаты волеизъявления людей свидетельствуют о совпадении чаяний народных с Вашим видением будущего России, миролюбивой, по-настоящему суверенной державы, в которой обеспечиваются права и свободы человека в сочетании с ответственностью за сохранение и приумножение духовно-нравственных и культурных ценностей, …. Да хранит Вас Господь в добром здравии душевном и телесном и да даст силы осуществлять задуманные планы, столь решительно поддержанные нашим народом. Вам, общенациональному лидеру, от лица Русской Православной Церкви провозглашаю: Многая и благая лета!»

Русская Православная Церковь в начале XX века (1900 — февраль 1917 года)

РПЦ в начале XX века среди конфессий Российской империи, согласно действовавшему законодательству, занимала «первенствующее и господствующее» положение, её священнослужители являлись духовными пастырями около 70% населения страны. Всего в РПЦ было 68 епархий, которые к 1917 году включали в себя 94 викариатства. В 1914 году в России насчитывалось свыше 54 тысяч (без учёта военных) церквей, более 23,5 тысяч часовен и молитвенных домов; общее число духовенства превышало 112 тысяч человек; монастырей (не считая скитов) было 1025, в них проживало около 30 тысяч монашествующих. Православная церковь имела 4 высших учебных заведения (духовных академии), располагала широкой сетью средних и начальных духовных школ: 57 семинариями и 187 духовными училищами, находившихся практически во всех епархиях. В 42 тысячах церковно-приходских школах (что составляло треть всех школ страны) обучались сотни тысяч православных, Русская православная церковь служила главным идейным союзником государства. В целом в начале ХХ века в Русской православной церкви происходил неуклонный рост как числа православных христиан за счёт роста населения Российской империи, так и численности всех слоёв духовенства.

Паства РПЦ была неравномерно распределена по территории Российской империи. По результатам переписи 1897 года, в Европейской России к синодальной церкви относилось 81,71% населения, на Кавказе — 49,40%, а более всего в Сибири — 85,79% от всех жителей. Меньшее число православных среди местного населения жило в Средней Азии (8,28%) и в польских губерниях (6,47%).

Епископат РПЦ состоял в основном из представителей «ученого монашества», составлявшего около 2/3 его состава, остальные были выходцами из категории женатых (овдовевших и принявших монашеский постриг) священнослужителей. По данным на 1916 год, в РПЦ насчитывалось 143 архиерея, из которых 48 (33,5%) были вдовцами. Подавляющее большинство епископов РПЦ происходило из духовной среды — из семей священно- и церковнослужителей. Около 10–15% были выходцами из дворян, мещан и других сословий.

К началу 1917 г. средний возраст архиереев был 51,6 года. При этом средний монашеский стаж равнялся 19,3 годам, а среднее время епископского служения — 9,6 лет. При этом возрастные отличия наблюдались между епархиальными и викариальными архиереями. Так, если средний возраст первых (по данным на тот же период) был 55 лет, то вторых — 48,3 года. Накануне Февральской революции 1917 года 86,8% архиереев имели высшее духовное образование, 5,3% — среднее духовное, 7,2% — высшее светское (университетское, специальное и повышенное среднее) и один человек — 0,7% — начальное среднее. Таким образом, к 1917 г. высшее образование имело 94% владык (при том, что в 1897 г. — 80%). Значительная часть епископата являлись магистрами и докторами богословия. Большинство иерархов обладало опытом административной деятельности, поскольку многие из них в свое время являлись инспекторами и ректорами духовных семинарий и академий.

Высшим органом церковного управления являлся Святейший правительствующий синод. После упразднении царём Петром I в 1701 году патриаршего управления церковью, с 1721 года вплоть до августа 1917 года (номинально существовал до 1 (14) февраля 1918 года) учреждённый им Святейший Правительствующий Синод, который был высшим государственным органом церковно-административной власти в Российской империи, заменявшим собой патриарха в части общецерковных функций и внешних сношений, а также соборы всех епископов поместной церкви, то есть Поместный Собор. Но по сути дела Синод был типа министерства по православным делам и Церкви. Хотя это было государственное учреждение, Синод пользовался достаточной степенью самостоятельности, так как внутренними церковными делами управляли почти исключительно духовные лица. Синод не обладал законодательными полномочиями, но он выполнял функцию исполнительной власти, издавая указы, обязательные для исполнения духовенством РПЦ. На протяжении синодального периода РПЦ была интегрирована в государственную систему, представляя собой часть административного аппарата империи. Деятельность Синода контролировал назначавшейся императором светский чиновник — обер-прокурор Синода, являвшийся официальным его представителем и отчитывающийся перед императором. Обер-прокурор должен был заниматься охранением государственных интересов в сфере церковного управления и контролем над Синодом. Он занимался также административным управлением РПЦ, церковными кадрами и церковным хозяйством Церкви. С 1864 года существовала должность товарища (заместителя) обер-прокурора с правами и обязанностями, присвоенными заместителям министров. Обер-прокурор имел канцелярию, организованную совершенно одинаково с канцеляриями министров. обер-прокурор к тому времени имел фактически статус министра.

Действовавшие инструкции и положения, регулировавшие деятельность Церкви, закрепляли обязанности духовенства как государственных чиновников. Доктор исторических наук А. В. Соколов констатирует, что «до 1917 года церковь фактически представляла собой не мистический союз верующих, а „Ведомство православного исповедания“ (или „Ведомство Св. Синода“ …) со своими функциями и своей строкой в бюджете. Православное духовенство — с точки зрения существовавшей тогда государственной системы — являлось частью чиновничьего аппарата».

Заседаниями Синода руководил его первенствующий член (председатель). Однако за ним, как и за прочими синодальными членами, не было права решающего в РПЦ голоса. Светский обер-прокурор также не мог считаться хозяином в церкви. Протопресвитер военного и морского духовенства Г. Шавельский сложившееся в РПЦ своеобразное «безвластие» охарактеризовал следующим образом: обер-прокурор «мог все разрушить, что бы ни создавал Синод, но не мог ничего создать без Синода, или не прикрываясь авторитетом Синода. Так и жила Церковь без ответственного хозяина, без единой направляющей воли».

Князь Н. Д. Жевахов, заместитель обер-прокурора Синода, вспоминал, что цари не видели особого смысла в предоставлении церкви свободы самоуправления, ибо видели её главную цель в христианизации подданных. Для этого иерархи РПЦ фактически и освобождались посредством института Обер-прокуратуры от мирских дел. Однако обер-прокуроры, наоборот, стремились расширить свои государственные функции в ущерб церковным.

Вплоть до Февральской революции 1917 года отношения между высшим духовенством РПЦ и рядовым и низшим в значительной степени сохраняли корпоративно-крепостнические порядки: в своих епархиях епископы были практически всевластными хозяевами, но они, в свою очередь, были подконтрольны царской администрации. То есть, приходское духовенство находилось в двойной зависимости: и от верховной царской, и от высшей церковной властей.

Русская Православная Церковь (РПЦ) де-факто являлась государственной структурой, она была подчинена государству и включена в систему его учреждений. В соответствии с действовавшим законодательством Православие объявлялось первенствующей и господствующей верой в России. Согласно закону главой РПЦ фактически являлся император. Закон 1906 года называл царя «верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры, и блюстителем правоверия и всякого в Церкви святой благочиния» и устанавливал, что «в управлении Церковном Самодержавная Власть действует посредством Святейшего Правительствующего Синода, Ею учрежденного».

Как отмечает доктор исторических наук, профессор М. А. Бабкин, «царская власть использовала РПЦ в своих идеологических, политических и социальных целях. … империя, поддерживая Церковь морально и материально через институт обер-прокуратуры, избавляла епископат от рутинной бюрократически-канцелярской работы. Православной церкви в Российской империи были созданы условия наибольшего благоприятствования». Отрицательным же было отсутствие внутренней свободы Церкви и, в первую очередь, — свободы проповеди. «Первенствующая конфессия не имела в обществе самостоятельного голоса, в связи с чем достаточно широко было распространено мнение о православном духовенстве как об агенте правительства и проводнике его программ», — отмечает он.

Царская власть рассматривала РПЦ и духовенство как свою социальную, идеологическую и духовную опору в народе, призванную распространять идеи самодержавия и православия. Духовенство выполняло функцию по защите самодержавного строя, для чего использовало религиозные средства. Например, церковную «анафему», направленную против бунтовщиков и изменников. Второй вид служения духовенства царизму заключался в обязательной публичной молитве о государях и членах их семей в ходе богослужений. Третий — в зачитывании с амвонов в церквах царских указов и манифестов. Четвертым средством, с помощью которого духовенство осуществляло защиту самодержавного строя, была проповедническая деятельность. К тому их побуждала 70-я статья «Основных законов Российской империи», согласно которой всем русским подданным вменялась в качестве священной обязанность — защита царского самодержавия.

РПЦ была частью аппарата самодержавного государства, что давало основание настроенным против Церкви слоям общества считать православных священнослужителей прислужниками царизма, а также возлагать на РПЦ ответственность за любые ошибки царской власти, за политические репрессии и даже за социальную несправедливость в российском обществе. В свою очередь царская власть стремилась изолировать православное духовенство от общественно-политической деятельности, запрещая ему (до 1905 года) избираться и даже принимать участие в выборах в земские уездные и губернские собрания, а также в городские думы. «Такое ограничение общественных прав православного духовенства приводило к практически полному упадку его роли и влияния на общественную жизнь страны», — отмечает М. А. Бабкин.

Тем не менее, в 1901–1903 гг. С.-Петербурге проходили религиозно-философские собрания с участием известных религиозных публицистов, представителей русской литературы, культуры, профессуры духовной академии и университета, а также представителей священнослужителей. На них обсуждались внутрицерковные проблемы, вопросы, связанные со взаимодействием православного духовенства и общественности, а также с положением церкви в государстве. Отмечалось, что РПЦ, несмотря на свое положение и мощь, оказывает малое влияние не только на идейно-нравственное состояние страны, но и на ее общественную жизнь. В качестве меры по возвращению утраченного церковью авторитета предлагалось ввести свободу совести и раскрепостить Церковь от участия в ее делах светской власти, т.е. изменить сложившиеся за синодальный период отношения церкви и государства, точнее — разрушить их союз. В целом же по империи росли атеистические и религиозно-индифферентные настроения, наблюдалось неуклонное падение престижа церкви. Современники отмечали отсутствие авторитета у епископата РПЦ, на то, что православные священнослужители находились в духовном застое, были отчуждены от паствы, не выполняли в народе свою пастырско-руководящую роль. Церковная проповедь зачастую была официозно-формальной или вялой, безынтересной и отвлеченной от реальной жизни. Само духовенство, тяготясь обер-прокурорским контролем над своей деятельностью, видело едва ли не главную причину церковных «неурядиц» в сложившихся государственно-церковных отношениях, в установившемся в империи примате светской (царской) власти над духовной».

На фоне неудач России в ходе Русско-японской войны (27 января (9 февраля) 1904 — 23 августа (5 сентября) 1905) начались реформы государственного, а также церковного законодательства. В печати, в том числе церковной, все чаще стали писать о неканоничности сложившихся в России церковно-государственных порядков, о необходимости проведения внутрицерковных реформ, в частности — восстановления патриаршества. Особо актуально проблема реформы РПЦ зазвучала после обнародования 12 декабря 1904 года царского указа «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка», в котором объявлялось о планируемых в Российской империи реформах, в частности, введения свободы вероисповеданий.

Ещё 23 сентября 1904 года царь Николай II в своем письме обер-прокурору Синода К. П. Победоносцеву признавал необходимым созыв Всероссийского церковного собора. По мысли Николая II, на нём, среди прочего, должен был найти разрешение вопрос об отношении РПЦ со старообрядчеством. Мысль о Соборе «давно уже таится в моей душе», — писал он обер-прокурору.

Сразу после появления указа Николая II от 12 декабря 1904 года на заседании Правительства выступил председатель Священного Синода митрополит С.-Петербургский Антоний (Вадковский).

Он отметил, что в связи с предполагаемыми изменениями государственной политики в области вероисповеданий, необходимо менять и правовое положение Православной церкви в стране. Он объяснил это тем, что в противном случае РПЦ может оказаться единственной из всех конфессий, стесненной в своих действиях. Так, если остальные конфессии получат свободу проповеди, то «господствующая» Православная вера, связанная административными и идеологическими узами с государством, не сможет воспользоваться предоставленными правами. Митрополита Антония поддержал глава Правительства С. Ю. Витте.

В феврале 1905 года он внес на обсуждение Кабинета министров записку «О современном положении Православной церкви», в которой говорилось о необходимости отмены реформы Петра I церковного управления, созыве собора и восстановлении «соборности» во всей жизни Православной церкви. В записке намечалась предварительная программа преобразований: обновление церковного прихода, материальное обеспечение духовенства, децентрализация церковного управления и преобразование духовных школ.

Тогда же в феврале 1905 года митрополит Антоний (Вадковский) составил для премьер-министра С. Ю. Витте записку «Вопросы о желательных преобразованиях в постановке у нас Православной церкви», в которой рассматривались вопросы реформы церковного управления, и перед властью ставился принципиальный вопрос: не настало ли время для ослабления контроля государства над РПЦ? По сути речь шла о необходимости предоставления Церкви свободы управления и об уменьшении компетенции обер-прокурора Синода.

Резко против реформы Церкви и установившихся взаимоотношений между ней и государством высказался обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев.

2 марта 1905 года он направил царю письмо, в котором заявил о своём категорическом несогласии с позицией С. Ю. Витте и митрополита Антония. 13 марта К. П. Победоносцев убедил Николая II, чтобы вопрос о церковных преобразованиях был передан для рассмотрения из Правительства в Синод. К. П. Победоносцев объяснил свою позицию тем, что если вопросами реформирования Православной церкви займутся правительственные органы, то тем самым будет умален авторитет Синода, вследствие чего могут произойти крупные внутрицерковные осложнения.

17 марта 1905 года Синод оповестили о решении царя о предоставлении ему права рассматривать вопрос о реформах в церковном управлении. 18 марта члены Синода подписали обращение к императору, в котором поблагодарили Николая II за его решение, упомянув при этом патриаршество и соборность как древние формы церковного управления.

На заседании Синода 22 марта 1905 года было решено просить Николая II созвать в Москве Всероссийский собор епархиальных епископов для учреждения патриаршества и для обсуждения реформ в церковном управлении. Синод при этом должен был стать совещательным органом при патриархе. На следующий день решение Синода было доведено до Николая II.

Правда, не все церковники приветствовали церковную реформу. Помимо обер-прокурора К. П. Победоносцева против выступили разные группы духовенства и ряд видных богословов. Они говорили о несвоевременности преобразований и высказывали мнение, что духовенство просто хочет освободиться от внешнего государственного контроля и надзора за своей деятельностью для того, чтобы делать в церкви все, что ему самому заблагорассудится.

Тем временем в России все шире разгоралась революция. Она, а также цепь неудач в ходе Русско-японской войны, отсутствие единомыслия в духовной и светской среде по вопросам церковной реформы заставили царя 31 марта 1905 года ответить отказом на предложение Синода созвать Поместный собор.

Еще одной причиной отказа Николая II созвать Поместный собор было разногласие, определенное духовное размежевание, между ним и членами Синода. Незадолго до того он высказал пожелание оставить трон наследнику Алексею при регентстве (опеке) Александры и своего брата Михаила, а самому принять монашество. При этом он предлагал себя в качестве кандидата в патриархи. Члены Синода в разговоре с ним промолчали, что сам Николай II, видимо, трактовал так, что патриархом они хотели бы видеть кого-либо из своей среды. После разговора с ними Николай II перестал им доверять как духовным пастырям. «Между ними и его сердцем, — отмечал С. А. Нилус, — утвердилась непроходимая стена». Правда, петербургский историк С. Л. Фирсов считает данную историю сказкой, хотя и отмечает отсутствие духовной близости царя и церковных иерархов, которых император воспринимал главным образом как «духовных чиновников». По мнению С. Л. Фирсова, Николай II не представлял себе разделение духовного от светского и видел идеал православной империи в слиянии государства и Православной церкви. Архиереи РПЦ стремились же к разграничению одного и другого, добивались собственной самостоятельности и независимости от царской администрации. В системе церковно-государственных отношений, которую отстаивали иерархи РПЦ, патриарх представлялся фактически как неподконтрольное царю лицо, находящееся не «при» царе в качестве одного из наиболее приближенных советников, а «напротив» царя, в качестве определенного «противовеса» ему. По словам М. А. Бабкина, «политическая подоплека патриаршества была такова, что в лице первопрестольного архиерея император мог получить центр оппозиционно настроенных сил клерикализма».

Впрочем, профессиональные историки вообще не объясняют никак, что за причины подвигли Николая II в начале 1905 года выдвинуть идею уйти в монахи, учредить патриаршество и предложить членам Святейшего Синода свою кандидатуру в патриархи. Интересная версия излагается в книге Б. С. Романова «Император, который знал свою судьбу. И Россия, которая не знала». Общеизвестно, что Николай II из разных источников, предсказаний от разных лиц, знал свою трагическую судьбу, и уйдя в монахи, намеревался тем самым избежать зловещих предсказаний насчет своей гибели. Однако митрополит Антоний (Вадковский) отказал ему в благословении на это решение: «Недопустимо строить свое личное спасение на оставлении своего царственного долга, Богом ему указанного…». Тем не менее, после долгих раздумий, Николай II решается восстановить патриаршество и затем возглавить Российскую православную церковь — вот тогда он и предложил иерархам РПЦ свою кандидатуру в патриархи. Хотя добиться от члена Синода одобрения своей кандидатуры ему не удалось (хотя и отказа не было), в марте 1905 года Государь сообщил членам Святейшего Синода о своем решении готовить восстановление патриаршества и созыв Собора. Эта версия объясняет, почему Николай II выступил с идеей церковной реформы в то время, когда самодержавию пока что еще ничего не угрожало, собственно революционных потрясений еще не было, и потому не было нужды искать дополнительной поддержки у Православной Церкви путём даровании ей определённых свобод.

Помимо взаимного непонимания Николая II и иерархов РПЦ налицо было расхождение обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева с большинством архиереев Православной Церкви, о которых он очень нелицеприятно высказывался. Как пишет М. А. Бабкин, «фактор наметившегося размежевания царя и обер-прокурора с церковными иерархами сыграл не последнюю роль в решении отложить созыв Поместного собора».

Но одной из главных причин задержки созыва Собора и проведения церковной реформы было отсутствие в России особого законодательства по церковным делам. Сложившаяся за два века система отношений государства и церкви была закреплена рядом законов, пересмотр которых являлся чрезвычайно сложной задачей. Проведение радикальных преобразований в церковном управлении грозили разорвать союз империи и Церкви и даже привести к отделению последней от государства. Перестройка религиозного фундамента монархии грозила обрушением всего здания православного государства. К тому же в глазах простого народа представить Православную Церковь и монархию существующими отдельно и независимо друг от друга психологически было невозможно. Поэтому, следуя советам К. П. Победоносцева, Николай II не торопился с проведением церковных реформ, оставляя государственно-церковные отношения в неизменном виде.

Государственная вероисповедная политика претерпела серьезные изменения после 17 апреля 1905 года, когда царь издал указ «Об укреплении начал веротерпимости». Этим указом всем его подданным предоставлялось право исповедовать любое вероучение, а все религии России уравнивались в правах (т. е. православие фактически встало в разряд с иноверными исповеданиями). При этом доминирующее (господствующее) положение РПЦ в государстве ослабло, ухудшилось по сравнению с тем, которое она имела до выхода этого указа: православная вера оказалась единственной среди всех конфессий, сохранившей неразрывную связь с государственным аппаратом. Во внутренние же дела остальных исповеданий государство не вмешивалось. Как пишет М. А. Бабкин: «Ситуация сложилась абсурдная: иноверные конфессии, наделенные правами свободы совести, оказались в более выгодном положении, чем господствующая Православная Церковь, не имевшая структурной самостоятельности. С целью же ограждения своей паствы от влияния иноверных конфессий Православная Церковь должна была опираться уже не на царскую администрацию, а на свои внутренние силы».

Возможность решения наболевших вопросов церковной жизни стала связываться со скорейшим созывом Поместного собора РПЦ. Подготовка к нему привлекла внимание высших органов власти. В конце июля 1905 года обер-прокурор К. П. Победоносцев обратился ко всему российскому епископату с просьбой прислать в Синод свои предложения о преобразованиях в церкви. Отзывы архиереев поступали в духовное ведомство с конца октября 1905 года по начало весны следующего года. Их систематизация завершилась в 1906 году и оформилась в виде трехтомного сборника. Выяснилось, что почти весь епископат за исключением трех епископов требовал реформ, касающихся канонического устройства РПЦ и направленных на освобождение Церкви от государственной зависимости. О неканоничности синодального строя говорили почти все. В «Отзывах…» проводился тезис о необходимости реформирования центральных органов церковного управления и устройства епархиальной и приходской жизни.

Архиереи считали, что для осуществления этого замысла необходим созыв Поместного собора (соборы Русской церкви не собирались со времен упразднения императором Петром I патриаршества). К тому же иерархи настаивали на регулярности соборов. Большинство архиереев считало, что для Русской церкви насущно необходимым является восстановление патриаршества.

В целом епископат желал, чтобы правящая структура РПЦ состояла из высшей инстанции — Поместного собора, его председателя — патриарха и действующего в промежутках между соборами Священного синода, руководителем (председателем) которого должен быть патриарх. В ведении Поместного собора должны были находиться вопросы, касающиеся вероучения, выборов патриарха, открытия новых епархий, церковного суда, лишения епископов за проступки священного сана и проч. В ведении Синода должны были бы оставаться текущие дела, при решении которых он являлся бы высшей административной и судебной инстанцией.

По вопросу государственно-церковных отношений епископат также был практически единодушен. По мнению иерархов РПЦ, государству надлежало покровительствовать церкви, но она сама должна быть автономна. Они полагали, что органам царской и церковной власти необходимо иметь равную силу и значение: первым — в государстве, а вторым — в церкви. С одной стороны — Государственная дума и Государственный совет, а с другой — Поместный собор и Священный синод. Иначе, предлагалось «параллельное» устройство властей и разграничение областей их ведения. Архиепископ Сергий (Страгородский) полагал, что если постановления Собора и Синода будут касаться церковно-государственных отношений, то им необходимо придавать статус государственных законов. Причем порядок их принятия должен быть следующим: после соответствующего рассмотрения Государственной думой они должны утверждаться императором.

Примечательно, что во всех предлагаемых иерархами схемах церковно-государственных отношений не находилось места «помазаннику Божьему» — царю, хотя в практике Восточно-Православной церкви (в первую очередь в Византии) цари имели несомненные церковные полномочия. Очевидно, что отказ со стороны духовенства царю в обладании права вмешиваться в церковную жизнь фактически обозначал отказ ему в обладании церковной властью. Практически все иерархи РПЦ высказывали пожелания, чтобы, во-первых, изъять область церковных дел из ведения царской власти и, во-вторых, передать управление церковью исключительно органам высшей духовной власти, неподконтрольным фактически никому, кроме церковных инстанций: Собора, патриарха и Синода. То есть они выступали не за отделение, а за некоторое отдаление церкви от государства. Такую точку зрения высказывали некоторые иерархи, предлагавшие изменить церковное поминовение императора и царствующего дома.

Высшее духовенство не было единственной прослойкой в РПЦ, которая в 1905 г. выступила за проведение преобразований в церковной сфере. В феврале–марте 1905 г. в С.-Петербурге из рядовых священников появилось движение «обновленцев». Сначала это была группа из 32 священников, через несколько месяцев эта группа, расширив свой состав до 60 человек, стала называться «Союзом церковного обновления», неофициально — «Союзом ревнителей церковного обновления», а летом 1906 года, зарегистрировавшись, — «Братством церковного обновления». Входившие в них священники проводили активную общественную деятельность, выступали в печати за проведение церковных реформ, ратовали за широкое участие духовенства в общественной жизни, за то, чтобы церковь перестала выполнять государственную функцию «охранения основ» монархического строя, не связывала себя ни с какой формой политического устройства страны. Таким образом они фактически отрицали «богопомазанность» царя, считая, что необходимо разделение властей — светской и духовной.

17 октября 1905 года вышел Манифест Николая II «Об усовершенствовании государственного порядка». В нём говорилось о даровании российским подданным «незыблемых основ гражданской свободы»: свободы совести, слова, собраний, о разрешении создания политических союзов и партий, объявлялось о созыве Государственной думы и проч. На следующий после выхода Манифеста день демонстративно вышел в отставку обер-прокурора Синода К. П. Победоносцев, бессменно занимавший этот пост с 24 апреля 1880 года. В отставку он подал по той причине, что основные положения царского Манифеста находились в противоречии с его «охранительными» воззрениями. После отставки К. П. Победоносцева обязанности обер-прокурора Синода исполняли: князь А. Д. Оболенский (20.10.1905 — 24.04.1906); князь А. А. Ширинский-Шихматов (26.04.1906 — 09.07.1906); П. П. Извольский (27.07.1906 — 05.02.1909); С. М. Лукьянов (05.02.1909 — 02.05.1911); В. К. Саблер (02.05.1911 — 05.07.1915); А. Д. Самарин (05.07.1915 — 26.09.1915); А. Н. Волжин (30.09.1915 — 07.08.1916); Н. П. Раев (30.08.1916 — 28.02.1917); В. Н. Львов (02.03.1917 — 24.07.1917); А. В. Карташев (24.07.1917 — 05.08.1917).

Уже через два дня после выхода царского Манифеста, 19 октября 1905 года, на собрании «Союза ревнителей церковного обновления» был принят «Проект церковных реформ». В нем, в качестве ненормальных явлений, «препятствующих созиданию Царства Божия на Земле», среди прочего, назывались: синодальная форма церковного управления, зависимость Церкви от государства, чрезмерная власть епископата. Главной задачей Союза провозглашалось всемерное содействие созыву церковного собора с участием архиереев, приходских священников и мирян. В программе Союза сама Российская империя характеризовалась как «преходящее учреждение». Таким образом, открыто заявив о своем полном несогласии с существовавшей в стране формой церковно-государственных отношений, «обновленцы» впервые в истории РПЦ в столь резкой форме поставили вопрос об отношениях Церкви и государства.

В целом РПЦ достаточно широко воспользовалась гражданскими свободами, данными российскому обществу Манифестом 17 октября 1905 года. Следствием «свободы печати» стало появление многочисленных светских и церковных периодических изданий с дискуссиями на религиозно-общественные и религиозно-философские темы. «Свобода слова» и отмена цензуры 24 ноября 1905 года высочайшим Указом стимулировала подъём нравственно-религиозного и социально-религиозного проповедничества. В ряды духовенства устремились представители интеллигенции и дворянства. Активизировалась церковная благотворительность, расширилось строительство храмов, богаделен и проч. Все эти процессы обусловили широкое участие церкви в общественной деятельности. Часть православного духовенства примкнула к политическим партиям и союзам.

Синод РПЦ 18 ноября 1905 года вынес определение, насчёт организации церковно-приходской жизни на местах и проведения пастырских собраний. Его целью было обеспечение широкого участия духовенства в религиозной и общественной жизни паствы. В этом определении настоятелям церквей предоставлялось право проводить приходские собрания, которые должны были состоять из клириков и прихожан, достигших совершеннолетнего возраста. Предлагалось избирать церковноприходские советы под председательством настоятелей. В этом же определении Синод разрешал созывать епархиальные, уездные и благочиннические съезды духовенства. Причем благословлялось и присутствие на этих съездах и мирян, являвшихся членами приходских советов и православных братств. Однако Синод указывал, что постановления этих собраний могли иметь официальный статус лишь после утверждения их местными архиереями.

Во исполнение этого распоряжения Синода в 1906 году почти повсеместно прошли пастырские собрания и епархиальные съезды: зачастую с участием мирян, а в некоторых местах и под председательством архиереев. На этих собраниях выявлялись недочеты в церковной жизни и вырабатывались меры по их устранению. Представители духовенства зачастую говорили об упадке своего авторитета, о недоверии к себе прихожан, об охлаждении мирян к церкви. На съездах говорилось о высокомерии и деспотизме архиереев и вообще епархиальной власти, о взяточничестве секретарей консисторий, о злоупотреблениях церковных начальников, и о многих других проблемах. Однако все их пожелания, фиксируясь в виде резолюций, не имели практических результатов. Решение же церковных вопросов требовало проведения крупных внутрицерковных реформ. Последние же, в свою очередь, разрабатывались в специально созданной Синодом церковной комиссии (Предсоборном присутствии) и должны были разрешиться на Поместном соборе.

В это же самое время царской властью были произведены крупные преобразования в сфере государственного устройства: был реформирован Государственный совет, приняты новые Основные законы империи и созвана I Государственная дума.

Реформы начались с 12 февраля 1906 года, когда указом Николая II на 27 апреля был назначен созыв Государственной Думы,, а 20 февраля вышел Манифест Николая II о преобразовании Государственного совета из законосовещательного органа в верхнюю палату парламента. В порядке, указанном царём, от РПЦ в Государственный совет предстояло избрать 6 своих представителей: по три от черного (монашеского) и белого (обычного) духовенства.

Вскоре, 23 апреля 1906 года была принята новая редакция Основных законов Российской империи. Новые законы ставили РПЦ в подчиненное положение к Государственному совету и Государственной Думе, в которых были представители не только православных исповеданий, но и нехристианских религий. Даже Поместный собор РПЦ, в случае своего созыва, был лишен полномочий проводить изменения в законодательстве, касающихся церковных вопросов, и таким образом был бы поставлен в зависимость от этих учреждений. Он не смог бы самостоятельно провести реформу церковного управления: в частности, даже выборы патриарха так или иначе находились бы под контролем членов палат, обладающих законодательными инициативами.

Рассмотрение вопроса о церковной реформе началось в конце 1905 года, когда в стране еще продолжалась революция. Началось с того, что 17 декабря 1905 года Николай II встретился с митрополитами С.-Петербургским Антонием (Вадковским), Московским Владимиром (Богоявленским) и Киевским Флавианом (Городецким). Царь «соизволил высказать, что в настоящее время, при обнаружившейся расшатанности в области религиозных верований и нравственных начал, благо-устроение Православной российской церкви — хранительницы вечной христианской истины и благочестия — представляется делом неотложной необходимости». 27 декабря он обратился к председателю Синода митрополиту Антонию с письмом о необходимости проведения преобразований в РПЦ. Антонию вместе с митрополитами Московским и Киевским предлагалось назначить сроки созыва Собора.

Для предварительного рассмотрения намеченных к обсуждению на планирующемся Соборе вопросов церковной реформы 14 января 1906 года Синод создал специальную комиссию — Предсоборное присутствие, в состав которого вошли епископы, священники и известные богословы. Всего для участия в его работе было приглашено 49 человек, среди которых были как сторонники либерализации церковного управления (в основном из числа белого духовенства и светской профессуры), так и «консерваторы» (из числа епископата). Первые готовы были отстаивать идеи церковной соборности, то есть усиление роли приходских клириков и мирян в жизни Церкви. Вторые — защищать интересы своей социальной группы, отстаивать принципы епископского единовластия.

Предсоборное присутствие начало работать 6 марта 1906 года и закончило работу 15 декабря 1906 года. Работы в Присутствии проходили как в общем собрании, так и в семи отделах. Обсуждались вопросы о составе Собора, о преобразовании центрального управления РПЦ, об объединении епархий в митрополичьи округа, об организации церковного суда, о преобразовании местного церковного управления, духовных учебных заведений и церковно-приходских школ, об участии священнослужителей в общественных и сословных учреждениях, о единоверии, старообрядчестве и проч. В целом Присутствию предстояло выработать общие положения к составлению церковно-административно-судебного кодекса. Предсоборное Присутствие был органом экспертов, в который по представлению Синода включались самые разные группы представителей Церкви, а также профессора университетов и духовных академий, здесь были общественные деятели, так или иначе известные своей определенной церковной позицией.

Общим собранием Предсоборного присутствия 1 июня 1906 года большинством голосов было принято решение рекомендовать Поместному собору, чтобы постоянным органом церковного управления сделать Синод, а также восстановить упраздненное царем Петром I патриаршество. «За» это решение проголосовало 33 члена Присутствия, из которых 8 были в архиерейском сане, «против» проголосовали 9 человек, из которых 1 епископ.

Через день Предсоборное присутствие приняло документ «Об отношении высшего Правительства Православной Российской церкви к Верховной Государственной власти». В нем были очерчены права будущего патриарха. Ему предполагалось «иметь высшее наблюдение за порядком и благоустройством в русской Церкви», давалось право ко всей пастве РПЦ посылать учительные послания и пастырские воззвания, «с ведома Синода и с соизволения Государя Императора созывать Всероссийские Соборы и председательствовать на них». Патриарх должен был являться председателем Синода, вести его заседания, наблюдать за исполнением его решений и за работой всех синодальных учреждений. Ему планировалось передать права обер-прокурора: личного ходатайства о неотложных и важнейших церковных нуждах перед царем (который определялся при этом как «покровитель церкви»), представления тому ежегодного отчета о внутреннем состоянии РПЦ, сношения с государственными учреждениями и с иными поместными Церквами по вопросам как частного, так общего значения. Полномочия же обер-прокурора Синода предлагалось свести до уровня юрисконсульта императора по церковным делам, а его деятельность ограничить лишь внешним наблюдением за работой высших органов церковной власти. Кроме того, патриарх должен был следить за распределением епископских должностей (назначением на кафедры) и быть арбитром при решении архиерейских дел. В случае каких-либо серьезных правонарушений патриарх подлежал суду архиерейского собора, созываемого «по благоусмотрению» императора.

13 и 14 июня 1906 года общее собрание Присутствия приняло положение «Об отношении высшего правительства Православной Церкви к Верховной государственной власти». В нем предлагалось уменьшить влияние царя в жизни РПЦ. С одной стороны, — чтобы государство по-прежнему выполняло перед РПЦ все политические, финансовые, охранительные и другие функции, с другой, — чтобы права Церкви не только существенно расширились, но чтобы она получила самоуправление. Как пишет М. А. Бабкин, «в целом, в схеме, предложенной духовенством, император рассматривался не в качестве помазанника Божьего, „внешнего епископа“ церкви, а в качестве простого мирянина — светского главы государства. Николай II же, сознавая себя верховным защитником православной веры, не мог принять рекомендации Предсоборного присутствия и согласиться на разграничение церковных и государственных дел. Он всячески оттягивал с созывом Поместного собора, хотя и понимал его необходимость».

25 апреля 1907 года царем были утверждены «Положения о составе предстоящего чрезвычайного Собора русской Церкви и о порядке производства дел в оном». Состав собора планировался из епископов, клириков и мирян (от каждой епархии — по одному представителю каждой из названных категорий, плюс, по усмотрению Синода — викарии и иерархи, находящиеся на покое). Также предполагалось на правах членов собора пригласить представителей монастырей, духовных академий и других церковных учреждений, а также известных богословов-мирян. Рядовым клирикам и мирянам предоставлялось лишь право совещательного голоса (решающий предполагалось дать лишь отдельным лицам, в порядке исключения). Председательствовать на соборе должен был первенствующий член Синода. Работать собору было определено в Москве.

Тем не менее, вплоть до 1917 года собор созван так и не был. По поводу его власть воздерживалась говорить что-либо определенное. По мнению М. А. Бабкина, «не последнюю роль в фактическом отказе Николая II пойти на созыв собора сыграла позиция двух первых, откровенно нелояльных к царскому правительству Государственных дум».

В составе I Думы (заседавшей с 27 апреля по 8 июля 1906 г.) было 6 депутатов-священников, из которых сторонников правой фракции были лишь двое, а остальные — центристы и левые. Ввиду своего быстрого роспуска Дума не успела рассмотреть вопрос о свободе совести, внесенный в нее 50 депутатами 12 мая 1906 года.

В состав II Думы (работавшей с 20 февраля по 3 июня 1907 г.) входило уже 13 делегатов от духовенства, из которых 2 были в архиерейском сане, а 11 — священники. Политически среди них не было единства: они входили в совершенно разные фракции (правые, левые, центристские и монархические).

Во II Думе при участии священников работало две комиссии по церковным вопросам: «для рассмотрения законопроектов, направленных к осуществлению свободы совести» и «по церковному законодательству». Из-за того, что 3 июня II Дума была распущена, она не приняла никаких законопроектов, направленных на реформирование государственно-церковных отношений.

Поскольку в целом «левый» состав народного представительства не позволял правительству совместно с депутатами вести конструктивную работу, то Манифестом Николая II 3 июня 1907 года II Дума была распущена.

Ни I-й, ни II-й Государственным думам не удалось обсудить вопросы, касавшиеся церковно-государственных отношений: в первую очередь, законопроект о свободе совести. Он подразумевал: обеспечить возможность добровольного избрания исповедания и свободы выхода из него; свободу отправления культа; свободу проповеди с целью обращения в свою веру; отсутствие каких-либо ограничений в связи с принадлежностью к какой-либо религии.

Кроме того, дополнительно ставились вопросы о праве граждан не принадлежать ни к какому вероисповеданию, о светской форме государственной присяги, о разрешении гражданских форм регистрации брака, погребения и проч. Принятие этого законопроекта затруднялось тем, что в нем затрагивались интересы не только различных министерств и ведомств, но и Православной церкви — официальной государственной конфессии. В результате введения свободы совести, во-первых, практически полностью уничтожалось бы первенство в стране РПЦ; во-вторых, подчеркивалось бы, что православная империя не нуждается в религиозном освящении; в-третьих, Церковь ставилась бы перед необходимостью втягиваться в политический водоворот, отстаивая свои различные права. Понятно, что с принятием данного законопроекта происходил бы полный слом установившихся государственно-церковных отношений.

Третья Государственная дума начала работу в условиях спада революционного движения (заседала с 1 ноября 1907 г. по 9 июля 1912 г.). По сравнению со своими предшественниками, священники-депутаты III Думы отличались более правыми взглядами: их представителей можно было обнаружить во всех правые депутатские фракции. В состав Думы входило 48 представителей православного духовенства (десятая часть членов всей Думы), в том числе два епископа.

III Дума сформировала комиссию по делам Православной церкви, члены которой обсуждали законопроекты о свободе совести, выделении средств на различные церковные нужды, об отношениях со старообрядцами и о расширении прав лиц, лишенных духовного сана или добровольно снявших его. Ос­новные законопроекты по вероисповедным вопросам, разработанные этой комиссией, были отклонены Государственным советом.

В работе следующей IV Думы (15 октября 1912 г. — 6 октября 1917 г.), православное духовенство также приняло широкое участие. Среди его делегатов были два епископа и 48 приходских священников. По политическим взглядам 40 священников (включая архиереев) занимали места среди правых и националистов (распределяясь приблизительно поровну среди этих фракций), трое относились к центристам, по двое — к беспартийным и к октябристам, по одному депутату в белорусско-литовско-польской группе и во фракции прогрессистов. В IV Думе обсуждался относительно небольшой круг церковных проблем: таких, как реформа прихода, материальное обеспечение духовенства, утверждение ежегодных бюджетов и некоторых других.

Ни одна из четырёх Государственных Дум не разрешила назревших церковных проблем, актуальность проведения которых год от года лишь возрастала. Проведение реформ как в церкви, так и в государстве усложнялось и тем, что проблемы были взаимосвязаны, взаимообусловлены и буквально завязаны в единый большой узел, развязать который было практически невозможно. Положение усугублялось и тем, что установившиеся в России церковно-государственные отношения не могли быть существенно изменены без коренных преобразований во всем государственном организме.

Вопрос о созыве Поместного собора вновь был поднят в конце февраля 1912 года. С разрешения Николая II Синод учредил особый орган — Предсоборное совещание (работало с 28 февраля 1912 г. по 3 апреля 1913 г.). В него входило всего 7 человек, в том числе три архиерея. Задачей Совещания являлось продолжение работы над материалами Предсоборного присутствия по вопросам церковной реформы. В апреле 1913 года состоялось заседание, на котором рассматривался проект высшего церковного управления. Было решено сохранить модель церковно-государственных отношений, предложенную ранее Предсоборным присутствием. Однако власть председателя Синода (патриарха) предлагалось увеличить, предоставив ему право контролировать работу всех центральных церковных учреждений. После длительных перерывов в работе, в 1914 году в условиях начавшейся Первой мировой войны Предсоборное совещание было распущено. Николай II вновь отложил созыв Собора на неопределенный срок. Соответственно, отложилось и проведение церковных реформ.

После роспуска Предсоборного совещания и вплоть до Февраля 1917 года Православная церковь оказалась в некотором двусмысленном положении: с одной стороны, она готовилась к созыву Поместного собора, а с другой — перспективы его созыва были туманные. Как пишет М. А. Бабкин: «Поскольку церковь, несмотря на неоднократные попытки, не смогла самостоятельно добиться от царского правительства необходимых и долгожданных церковных реформ, то ожидаемое падение (свержение) монархии в глазах духовенства стало отождествляться с возможностью освобождения РПЦ от государственной зависимости». Об этом уже после Февральской революции и свержения царя в марте — июне 1917 г. откровенно заявляло само духовенство. Говорилось, например, что самодержавие «порабощало Церковь, наложив руку на ее каноническое устройство, внутреннюю жизнь, богослужение, почему падение его и есть раскрепощение Церкви».

В целом, накануне Февральской революции 1917 года РПЦ была заинтересована в «отдалении» от государства, в отделении от его государственного чиновнического аппарата. Но в тоже время РПЦ хотела сохранить свои финансово-политические привилегии: первенствующее и господствующее положение по сравнению с другими конфессиями, а также рассчитывала на государственное обеспечение: на сохранение денежного содержания духовных учебных заведений, церковноприходских школ, лавр, монастырей, жалований и пенсий клиру и т. п. То есть: духовенство РПЦ хотело бы такой порядок, при котором соборная, епископская, а может быть, и патриаршая церковь была бы независимой от государства, но при этом пользовалась бы экономической, политической и другой поддержкой с его стороны, а также занимала бы в стране среди других конфессий страны первенствующее, центральное положение. Такое состояние церковно-государственных отношений было для духовенства гораздо предпочтительнее, чем при царизме, когда Церковь находилась под контролем императора, и фактически была государственным учреждением, а Священный синод был на положении министерства.

Стихийные беспорядки в Петрограде начались 23 февраля (8 марта) 1917 года, а 27 февраля (12 марта) на сторону восставших стали массово переходить части Петроградского гарнизона. Как показывают протоколы Синода, всю первую неделю событий его членами проводились регулярные заседания, причем никаких связанных с революцией вопросов в официальной повестке дня не значилось. Как отмечал протопресвитер военного и морского духовенства Георгий Шавельский, в обстановке начавшейся Февральской революции, в Священном синоде «царил покой кладбища». Синодальные архиереи вели текущую работу, занимаясь большей частью решением различных бракоразводных и пенсионных дел.

К руководству Синода в те дни поступали обращения со стороны граждан и высокопоставленных чиновников России с просьбами о поддержке трона. О необходимости поддержать монархию говорил и товарищ синодального обер-прокурора князь Н. Д. Жевахов. Сутью отвергнутого иерархами РПЦ предложения Н. Д. Жевахова было заявление о поддержке Церковью царского правительства. На последнем перед отречением Николая II от престола заседании Синода 27 февраля 1917 года с предложением к Синоду осудить революционное движение обратился обер-прокурор Н. П. Раев. Синод отклонил и это предложение.

Как пишет доктор исторических наук А. В. Соколов, «деятельность высшего церковного управления [Синода] с 27 февраля по 4 марта 1917 года фактически замерла. … Официальных заседаний в отсутствие действующего обер-прокурора [Н. П. Раева] члены Синода не проводили. 2 и 3 марта состоялись их „частные совещания“, на которых присутствовали и некоторые представители столичного белого духовенства». Кандидат исторических наук Ф. А. Гайда отмечает: «Синод оказался в изоляции. Лишь 2 марта он принял решение связаться с Временным комитетом Государственной думы, …. Отношения с новой властью были установлены только на следующий день: Святейший синод сделал это последним из всех петроградских учреждений». Он же отмечал: «официальная позиция Синода в ходе Февральской революции была подчеркнуто аполитичной, а с учетом сложившихся обстоятельств и не могла быть никакой другой».

В целом, в эти дни руководство РПЦ вело себя крайне осторожно: в день отречения императора 2 (15) марта 1917 года члены Синода сошлись во мнении о необходимости установить контакт с Временным правительством. Как писал впоследствии будущий обер-прокурор Синода (25 июля 1917 — 5 августа 1917) А. В. Карташёв, Синод и епископат проявили в дни Февральской революции «характерную для восточных церквей пассивную лояльность, смирение и здравый смысл». По мнению А. В. Соколова, поскольку православные архиереи были «не политическими деятелями, а, по сути, государственными чиновниками», то «их позицию можно также сравнить с образом действий подчиненных в ситуации, когда прежний начальник уже почти уволен, а новый еще официально не назначен».

Подводя итоги поведения РПЦ в дни Февральской революции, А. В. Соколов заключает, что «Православная церковь встретила свержение самодержавия не как самостоятельная структура, а как государственное Ведомство православного исповедания, в котором служители алтаря действовали в качестве чиновников, обязанных подчиняться начальству. Поскольку передача власти Временному правительству закреплялась Актами от 2 и 3 марта 1917 года, церковь покорно признала его».

Профессор А. А. Радугин отмечает, что «Февральская революция в различных слоях православной церкви была встречена не однозначно. Высшая иерархия, тесно связанная со старым режимом, реагировала на нее довольно сдержанно, отчасти опасалась за свое будущее. Рядовое духовенство в подавляющем большинстве встретило революцию с энтузиазмом, видя в ней возможность освобождения от тягостных гражданского и церковного режимов. В губернских центрах съезды духовенства и мирян принимали резолюции, приветствовавшие свержение царизма и установление новой власти». Действительно, у православного духовенства были веские причины на то, чтобы не выступать за свергнутую монархию и поддержать Временное правительство. Как пишет А. В. Соколов, «… часть духовенства связывала со свержением самодержавия надежды на возможность изменения существующего положения в церкви, ее всестороннего обновления». В качестве таких веских причин можно назвать обретение независимости от государства, созыв Поместного собора, избрание патриарха, чему, по сути, мешала самодержавная власть. Действительно, Николай II, сам инициировавший проведение Поместного собора и введение патриаршества в Российской империи, сам же на протяжении более 10 лет и тормозил реализацию этого проекта. С победой Февральской революции это препятствие исчезло и открылась перспектива его реализации. Собственно, может, этот фактор тоже сыграл свою роль в поведении Синода в дни революции, ибо зачем поддерживать того, кто препятствует получению Церковью независимости и введению в России патриаршества?

4 (17) марта 1917 года состоялось первое официальное заседание Синода после Февральской революции, на котором новый обер-прокурор В. Н. Львов провозгласил «свободу Церкви». После этого, как сообщали газеты, из зала Синода было вынесено императорское кресло. 5 (18) марта было отменено возглашение многолетия Царствующему Дому, 6 (19) марта Синод принял решение служить молебен о новом правительстве, после чего также была установлена молитва о «благоверном Временном правительстве». 9 (22) марта Синод выступил с воззванием к народу о необходимости всемерной поддержки Временного правительства, приход к власти которого, как и саму революцию, церковные иерархи объясняли «волей Божией». Православные идеологи заявляли: «Итак, мы теперь имеем вполне законное Временное правительство, которое является властью продержавшей, так называет ее слово Божье. Этой власти ныне единой, верховной и всероссийской мы обязаны повиноваться по долгу религиозной совести, обязаны за нее молиться, обязаны повиноваться и власти местной, от нее поставленной».

После Февральской революции РПЦ была переподчинена Временному правительству и продолжала существовать в статусе Ведомства православного исповедания, в которое оно назначило своего обер-прокурора. Как отмечает А. В. Соколов, «устранение монарха, который в соответствии с действовавшими законами не только возглавлял церковь, но и был обязан исповедовать православие, уничтожило „личную унию“ государства и церкви». Именно в этот момент был завершен Синодальный период в истории Русской Православной Церкви и начался особый период, когда Церковь стала приобретать независимость от светской власти.

Таким образом, до 1917 года Русская Православная Церковь представляла собой государственную структуру во главе с императором Российской империи и являлась частью государственного аппарата. Предпринимавшиеся с 1904 — начала 1905 года шаги царской и церковной власти по реформе Православной церкви к моменту Февральской революции дали ничтожные результаты. Царская власть сама инициировала постановку на повестку дня церковную реформу и сама же на протяжении более 10 лет не давала ей осуществиться, ибо по факту церковная реформа должна была привести к ослаблению контроля государства над РПЦ. Видимо, понимая это, царская власть умышленно тормозила её проведение. Только с победой Февральской революции и отречением царя стало возможным созвать Поместный собор, избрать патриарха и вообще добиться независимости от государства.

Русская православная церковь в 1917 году

К 1917 году Православное Христианство уже более девяти веков занимала положение господствующей религии на Руси. По данным доктора исторических наук О. Ю. Васильевой, «в 1917 году численность православных верующих в России составляла около 117 млн человек, то есть более двух третьих всего населения. Русская Православная Церковь имела 67 епархий, в которых действовало около 80 800 храмов и часовен, 1025 монастырей (с 94 629 монашествующими), 35 000 начальных школ, 185 епархиальных училищ, 57 семинарий, 4 духовные академии и 34 497 библиотек. Численность священнослужителей превышала 66 000 человек, из них 130 человек составляли епископат». Надо сказать, что данные о численности православного населения России и количестве священнослужителей в 1917 году весьма сильно разнятся по разным источникам: называются цифры от 80 миллионов до 115—117 миллионов верующих и около 120 тысяч священнослужителей и церковнослужителей. Данные по численности монашества в России в 1917 году также расходятся: более 90 тысяч, 104,5 тысячи, 106 тысяч. Современное церковное издание сообщает о 107 тысячах (33,5 тысяч монашествующих и 73,4 тысяч послушников) в России; в 15 (5) зарубежных монастырях к 1917 году насчитывалось 638 монашествующих и 71 послушник.

Православие было de facto государственной религией, РПЦ гос. структурой, а её главой был император. Закон 1906 года называл царя «верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры, и блюстителем правоверия и всякого в Церкви святой благочиния» и устанавливал, что «в управлении Церковном Самодержавная Власть действует посредством Святейшего Правительствующего Синода, Ею учрежденного».

Доктор исторических наук А. В. Соколов констатирует, что «до 1917 года церковь фактически представляла собой не мистический союз верующих, а „Ведомство православного исповедания“ (или „Ведомство Св. Синода“ …) со своими функциями и своей строкой в бюджете. Православное духовенство — с точки зрения существовавшей тогда государственной системы — являлось частью чиновничьего аппарата».

Как фактически гос. структура РПЦ финансировалась из казначейства империи (в бюджете на 1917 год церкви предназначалось 65 262 114 рублей), и выполняла целый ряд государственных функций. Так, РПЦ занималась регистрацией актов гражданского состояния среди православных подданных, вело метрические книги и предоставляла статистические сведения в государственные учреждения (например, в военное ведомство). РПЦ выполняла ряд государственных функций в сфере народного образования: заведовала 37 тысячами церковно-приходских школ (1917 г.) — половиной всех начальных школ в России; занималась идеологическим воспитанием населения в духе официальной государственной доктрины «Православие. Самодержавие. Народность». Существовало также придворное и военное духовенство, выполнявшее свои отдельные государственные задачи.

Несмотря на такое особое положение в государственной системе империи, в политическом отношении к 1917 году положение РПЦ не было прекрасным. В начале XX века резко упал её престиж, происходило расцерковление русского общества и разочарование в Церкви, на что особенно повлияла Первая мировая война. Как пишет кандидат исторических наук Ф. А. Гайда: «Накануне русской революции 1917 года политическое положение Церкви было нелегким. Либеральная оппозиция воспринимала ее придатком государственного аппарата, архиереев — „синодальной бюрократией“ и „распутинцами“, требовала перестройки всего церковного здания на началах демократии. Часто случавшееся в дореволюционное время активное вовлечение Церкви в политику, например в думских избирательных кампаниях, лишь усугубляло положение, давало дополнительные поводы для критики».

Стихийные беспорядки в Петрограде начались 23 февраля (8 марта) 1917 года, а 27 февраля (12 марта), на сторону восставших стали массово переходить части Петроградского гарнизона. Как показывают протоколы Синода, всю первую неделю событий его членами проводились регулярные заседания, причем никаких связанных с революцией вопросов в официальной повестке дня не значилось. Тоже самое было и на последнем перед отречением Николая II заседании Синода 27 февраля. Согласно газетным публикациям тех дней, руководство Синода якобы предложило архиереям выпустить специальное воззвание против революционного движения, которое, по его мнению, состояло из одних изменников. Синод якобы это предложение отклонил. На самом деле царского обер-прокурора Н. П. Раева тогда не было в Петрограде, а с предложением к архиереям обратиться к населению с неким воззванием выступил его заместитель князь Н. Д. Жевахов. Сутью отвергнутого церковными иерархами предложения Н. Д. Жевахова было заявление о поддержке Церковью царского правительства.

В ходе революционных событий февраля-марта 1917 года Церковь и её представители мало пострадали, а революционные эксцессы носили единичный характер. Так, 28 февраля (13 марта) революционные солдаты доставили из Александро-Невской Лавры в Таврический дворец, где располагалась Государственная Дума, как «усердного слугу старого режима» митрополита Петроградского Питирима. Когда его везли в автомобиле по Петрограду, толпа кричала: «ты помогал врагам народа!». Но члены сформированного к тому времени высшего чрезвычайного органа государственной власти — Временного комитета Государственной Думы отказались заниматься одиозным ставленником Г. Е. Распутина и митрополит тотчас был отпущен новым обер-прокурором Синода В. Н. Львовым. 1 или 2 (14—15) марта был арестован и доставлен в Таврический дворец и заместитель бежавшего обер-прокурора Синода Н. П. Раева Н. Д. Жевахов. Отпущен он был только 5 (18) марта с увольнением со службы.

В революционные дни были арестованы и некоторые другие священнослужители. Так, 9 (22) марта по инициативе Исполнительного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов был арестован и доставлен в Таврический дворец член Синода протопресвитер армии и флота Г. И. Шавельский. Поводом к задержанию послужила обнаруженная среди бумаг Главного штаба его записка о необходимости принятия экстренных мер для духовного воспитания и укрепления армии. После короткого расследования на следующий день его освободили. 2 (15) марта солдаты доставили в Думу по подозрению в стрельбе с колокольни своего протоиерея Добровольского. В ходе короткого расследования выяснилось, что речь шла о недоразумении и того отпустили. 5 (18) марта с обвинением в промонархических симпатиях в Думу привели протоиереев А. С. Кононова и В. Г. Гуляева. Им вменялось в вину, что в своих проповедях они «не проявили достаточной преданности новому государственному порядку», а В. Г. Гуляев осуждал происходящие в городе «дела постыдные — убийства, грабежи, сжигание архивов, сжигание целых домов, разгром магазинов» и то, что «забыта… присяга на верноподданство государю императору». В результате возмущенные прихожане вызвали милицию, которая арестовала батюшек. В Таврическом дворце обер-прокурор В. Н. Львов сделал батюшкам соответствующее внушение и отпустил.

Во время революционных событий в Петрограде имели место отдельные эксцессы против храмов. Так, 27 февраля (12 марта) 1917 года толпа восставших разгромила Дом предварительного заключения на Шпалерной улице, разграбила и сожгла храм при нём.

Александро-Невская Лавра во время революционных событий несколько раз подвергалась нападениям. В тот же день, когда арестовали митрополита Питирима, 28 февраля (13 марта) 1917 года в келью казначея Лавры явились вооруженные солдаты, возглавляемые прапорщиком В. Ф. Саутой и именем Государственной Думы изъяли хранившуюся в кассе месячную сумму в размере 26 тысяч рублей. Через некоторое время он передал казначею Временного Комитета Государственной Думы 22 тысячи рублей, судьба ещё 4 тысяч рублей так и осталась невыясненной. В целом, похищенные у Лавры деньги, несмотря на неоднократные требования священников, возвращены ей не были. Более того, по требованию обер-прокурора В. Н. Львова Лавра передала ему ещё 5 тысяч рублей золотой монетой. 6 (19) марта 1917 года на Александро-Невскую Лавру напала некая банда, пытавшаяся ограбить монастырь. В результате действия городских властей Петрограда банда была отчасти арестована, отчасти разогнана.

Во время революции в Петрограде пострадал целый ряд церквей из-за случайных обстрелов, были отмечены разбитые стекла в окнах от пуль. Из-за распространившихся по городу слухов о стрельбе из пулемётов царской полицией с крыш церквей и с колоколен по восставшим в целом ряде петроградских церквей в марте-апреле 1917 года были проведены обыски, которые ничего не дали. Некоторые «обыски» представляли собой настоящую вакханалию, когда толпы вооруженных солдат врывались в храмы, стреляли, арестовывали церковных служителей, грабили церкви. Хотя «духовные власти пытались проинформировать население о непричастности церквей к уличным обстрелам, но общественное мнение однозначно считало духовенство виновным». Из-за таких событий и настроений в марте 1917 года целый ряд церквей Петрограда был вынуждении временно приостановить свою работу.

В ходе Февральской революции не обошлось и без жертв среди священнослужителей. Так, 4 марта 1917 года на Никольском кладбище в Александро-Невской Лавре похоронили убитого во время народных волнений иподиакона Исаакиевского собора С. В. Васильева.

Что касается поведения самого Синода во время революционных событий, то, как пишет А. В. Соколов, «деятельность высшего церковного управления с 27 февраля по 4 марта 1917 года фактически замерла. … Официальных заседаний в отсутствие действующего обер-прокурора члены Синода не проводили. 2 и 3 марта состоялись их „частные совещания“, на которых присутствовали и некоторые представители столичного белого духовенства». Ф. А. Гайда же отмечает: «Синод оказался в изоляции. Лишь 2 марта он принял решение связаться с Временным комитетом Государственной думы, уже после того, как отношения с ним были установлены Ставкой и иностранными державами. Отношения с новой властью были установлены только на следующий день: Святейший синод сделал это последним из всех петроградских учреждений».

В целом, в эти дни руководство РПЦ вело себя крайне осторожно: в день отречения императора 2 (15) марта 1917 года члены Синода сошлись во мнении о необходимости установить контакт с Временным правительством, а на следующий день, 3 (16) марта, отправили в Таврический дворец даже не епископа, а всего лишь священника одной из кладбищенских церквей, которому удалось пробраться в Государственную Думу и доложить о резолюциях центрального управления духовного ведомства. Как писал будущий обер-прокурор Синода (25 июля 1917 — 5 августа 1917) А. В. Карташёв, Синод и епископат проявили в дни Февральской революции «характерную для восточных церквей пассивную лояльность, смирение и здравый смысл». Однако, по мнению А. В. Соколова, поскольку православные архиереи были «не политическими деятелями, а, по сути, государственными чиновниками», то «их позицию можно также сравнить с образом действий подчиненных в ситуации, когда прежний начальник уже почти уволен, а новый еще официально не назначен».

Рядовые священники в дни Февральской революции также в массе своей повели себя осторожно, не заступались за свергнутого главу своей Церкви — царя и призывали к послушанию новым властям. Так, например, пермский епископ Андроник (Никольский) в своём всероссийском обращении 4 марта призывал «оказывать всякое послушание Временному правительству», а позднее говорил, что «волею Божией совершился в нашей стране государственный переворот». Ф. А. Гайда пишет: «События действительно были переворотом, или, по-латыни, революцией. Однако и отречение Николая II, и отказ от власти великого князя Михаила были, по крайней мере формально, добровольными, а это означало, что Церковь должна была поддержать новый порядок — пусть и революционный — во имя сохранения государственного единства. Другого пути не было».

Подводя итоги поведения РПЦ в дни Февральской революции, А. В. Соколов заключает, что «Православная церковь встретила свержение самодержавия не как самостоятельная структура, а как государственное Ведомство православного исповедания, в котором служители алтаря действовали в качестве чиновников, обязанных подчиняться начальству. Поскольку передача власти Временному правительству закреплялась Актами от 2 и 3 марта 1917 года, церковь покорно признала его».

Профессор А. А. Радугин отмечает, что «Февральская революция в различных слоях православной церкви была встречена не однозначно. Высшая иерархия, тесно связанная со старым режимом, реагировала на нее довольно сдержанно, отчасти опасалась за свое будущее. Рядовое духовенство в подавляющем большинстве встретило революцию с энтузиазмом, видя в ней возможность освобождения от тягостных гражданского и церковного режимов. В губернских центрах съезды духовенства и мирян принимали резолюции, приветствовавшие свержение царизма и установление новой власти».

Действительно, у православного духовенства были веские причины на то, чтобы не выступать за свергнутую монархию и поддерживать Временное правительство. Как пишет А. В. Соколов: «…охваченные революционными настроениями прихожане начали пристально следить за речами священников, и даже простое упоминание в положительном ключе бывшей царствующей династии вызывало обвинение в „черносотенстве“ и „контрреволюционности“. Образующиеся по всей России общественные комитеты и советы первым делом начинали „изучать“ действия местных епархиальных преосвященных в плане их лояльности новому строю».

Продолжая описывать сложившуюся ситуацию, А. В. Соколов указывает на то, что «… в дни Февраля стало очевидно, что у населения сильны представления о духовенстве как об „агентах старого режима“. Любое не негативное высказывание священников о павшей династии воспринималось как контрреволюционное выступление. Февральские события в Петрограде были отмечены разрушением храмов, продемонстрировавшим крайне пренебрежительное отношение ко вчерашним святыням со стороны революционных солдат и рабочих. Вместе с тем, часть духовенства связывала со свержением самодержавия надежды на возможность изменения существующего положения в церкви, ее всестороннего обновления».

4 (17) марта состоялось первое официальное заседание Синода после Февральской революции, на котором новый обер-прокурор В. Н. Львов провозгласил «свободу Церкви». После этого, как сообщали газеты, из зала Синода было вынесено императорское кресло. 5 (18) марта было отменено возглашение многолетия Царствующему Дому, 6 (19) марта Синод принял решение служить молебен о новом правительстве, после чего также была установлена молитва о «благоверном Временном правительстве». 9 (22) марта Синод выступил с воззванием к народу о необходимости всемерной поддержки Временного правительства, приход к власти которого, как и саму революцию, церковные иерархи объясняли «волей Божией». Православные идеологи пытались обосновать законный характер новой власти, стремясь тем самым заслужить её благосклонность. Так, издававшийся в Москве церковный журнал «Православный благовестник» писал тогда: «Отрекшись от престола бывший наш государь передал законным порядком власть своему брату, в свою очередь отрекшемуся от власти до окончательного решения Учредительного собрания. Брат государя законным же порядком передал власть Временному правительству и тому правительству постоянному, которое будет дано России Учредительным собранием. Итак, мы теперь имеем вполне законное Временное правительство, которое является властью продержавшей, так называет ее слово Божье. Этой власти ныне единой, верховной и всероссийской мы обязаны повиноваться по долгу религиозной совести, обязаны за нее молиться, обязаны повиноваться и власти местной, от нее поставленной».

Тем не менее, подобных тем почестям, какие Церковь оказывала императору и всему Царствующему Дому, Временному правительству она уже не оказывала, хотя и осталась в том же самом положении, в каком была до революции. После Февральской революции РПЦ была переподчинена Временному правительству и продолжала существовать в статусе Ведомства православного исповедания, в которое оно назначило своего обер-прокурора. Как отмечает А. В. Соколов, «устранение монарха, который в соответствии с действовавшими законами не только возглавлял церковь, но и был обязан исповедовать православие, уничтожило „личную унию“ государства и церкви. По отношению к Временному правительству не проводилось таинства миропомазания, и от его министров не требовалась принадлежность к православию». Чтобы избежать эксцессов и возможных обвинений со стороны революционных организаций в приверженности самодержавию, 22 марта (4 апреля) 1917 года Синод рекомендовал церковным начальникам и священникам изъять всю монархическую литературу из приходских храмов и монастырей.

Как отмечает А. А. Радугин, «на начальном этапе Февральской революции между церковью и Временным правительством установилось взаимопонимание и тесное сотрудничество. Временное правительство для проведения своей политики нуждалось в поддержке церкви. Поэтому оно предприняло ряд шагов, направленных на установление добрых отношений. Церковь получила крупные ассигнования на содержание храмов и клира. Временное правительство запрещало конфискацию церковного землевладения. Руководство Временного правительства выказывало знаки уважения к церкви».

Надо сказать, что вся послефевральская история РПЦ с марта 1917-го по январь 1918-го года связана с неуклонным процессом потери ею положения важной государственной структуры страны и превращения РПЦ просто в одну из общественных религиозных организаций. После Февральской революции этот процесс шёл в русле общих настроений в российском обществе: в программах действовавших в России после падения самодержавия политических партий их общей позицией в отношении Церкви было требование упразднения господствующего положения РПЦ, Православия и осуществление принципа свободы совести. Лишь только октябристы выступали за более умеренный принцип — свободы вероисповедания. Как пишет А. В. Соколов: «Хотя с правовой точки зрения Февральский переворот 1917 года и не изменил положения Православной церкви в России, но фактически он осуществил кардинальный перелом, связанный с тем, что церковное учение, ранее воспринимавшееся как официальная государственная идеология, потеряло этот статус и внезапно оказалось под натиском враждебно настроенных к его догматам идей. Более того, прежнее господствующее положение стало для церкви источником нападок и критики. И важным обстоятельством здесь являлось даже не то, что лозунги об отмене вероисповедных ограничений и свободе совести могли реализовываться только за счет ущемления православия. С этим духовенство готово было смириться. Но речь шла о переосмыслении всего мировоззрения, предлагавшегося церковью, и возможности установления новой социальной модели, отрицающей ее ценность как общественного института».