Бесплатный фрагмент - Розы Лорена

Глава 1 часть 1

Сочельник 1797 года. Был поздний вечер, когда Андреас Хеллер отправился из Брунека со своей маленькой дочерью. Они ехали на ферму к его брату — Витусу. За два дня до этого он выехал из Инсбрука в экипаже, но сильный снегопад сделал их продвижение практически невозможным — лошадь и сани увязали в снегу.

Они с трудом добрались до Шютценвирте, где оставили и лошадь, и сани, отправившись дальше пешком, через глубокие сугробы, чтобы добраться до места до наступления темноты. Их путь лежал в Оберштайнерхоф.

Маленькая девочка сначала устало брела вслед за отцом, а после села в снег. Увидев, что фигура отца медленно удаляется от нее, девочка начала громко плакать. Мужчина сразу же вернулся, взял плачущего ребенка себе на спину, и побрел дальше.

— Не плачь, Мария, — успокаивал он дочку, — осталось совсем немного. Уже совсем скоро мы будем на ферме твоего дяди, в тепле и уюте. Потерпи.

— Но мне очень холодно — жаловалась маленькая девочка, — я хочу домой! Я хочу к маме!

— Твоя мама теперь с ангелами на небесах — вздохнул отец — Ты ведь знаешь об этом. Но может быть сейчас она здесь, идет рядом с нами, заботится о нас, а мы просто ее не видим. Кто знает.

— И мне больше никогда не разрешат ее увидеть? — всхлипнула девочка — Никогда больше?

— Нет, Мария. Больше ты ее увидишь. Но, поверь мне, она всегда будет видеть тебя с небес. А сейчас потерпи немного, уже совсем скоро мы будет у родственников, в тепле.

Андреас задыхался, снег застилал ему глаза, иногда он останавливался, чтобы восстановить силы. Глядя на летящий плотной стеной снег, он очень надеялся, что не сбился в пути. Он вырос здесь, он знал здесь каждый шаг, но он хорошо знал и то, как легко можно заблудиться в метель. Особенно, если она такая сильная. К тому же уже начинало темнеть. Он не мог понять, сколько еще осталось идти, не видел ничего перед собой, но очень надеялся, что они с дочкой уже совсем близко к двум самым низким фермам в деревне, и продолжал идти вперед.

Андреас шел еще около получаса и, наконец, из снежной завесы появились знакомые стены Эрленхофа. Он постучал в дверь, и сразу сказал слуге, открывшему ее, зажечь фонарь. Едва они вошли в прихожую, как из комнаты вышла женщина.

— Господи! Андреас! — удивленно вскричала она, с трудом его узнав, — Что заставило вас отправиться в путь в такую погоду? Почему вы не остались в Инсбруке?

Андреас Хеллер был вторым сыном в семье, в Оберштайнерхофе. Несколько лет назад он женился на дочери пекаря из Инсбрука, и, так как, она была единственной дочерью в семье, то после смерти ее отца Андреас стал главой пекарни.

Теперь же он вернулся домой. Спустив на пол свою маленькую дочь, он объяснил женщине и слугам, смотревшим на него с любопытством, что 3 недели назад его жена умерла.

— Именно поэтому я приехал сейчас сюда. Я хочу просить брата и невестку взять к себе на ферму мою дочь.

Женщина обняла ребенка, растерла ее холодные руки, дала ей попить теплого молока, принесенного служанкой. А после Терезия — так звали жену фермера — протянула ему руку в знак сочувствия.

— Мне очень жаль тебя, Андреас. Но я вижу, что ты не слышал о моем несчастье.

Андреас заметил в полумраке, что Терезия едва сдерживает слезы, а слуги сразу смутились и потупили взоры. И в это время вернулся слуга с горящей лучиной и зажег фонарь.

— Наш хозяин-фермер погиб этим летом в боях за Больцано — сказал слуга (батрак) Йорг.

Андреас выразил соболезнования хозяйке. Взял согревшегося ребенка снова к себе на спину, взял фонарь, поблагодарил и вышел на улицу. Нужно было идти дальше. Оставалось уже совсем немного, а буря немного утихла. Фонарь освещал дорогу, и вскоре они уже добрались до места.

В Оберштейнерхофе уже закончился ужин. Витус как раз собирался зажечь свечи на вертепе, чтобы вся семья и слуги смогли вознести вечерние молитвы, когда в дом вошел измученный мужчина с ребенком на руках.

Витус с радостью поприветствовал брата, а его жена сразу же забрала промокшую и трясущуюся от холода девочку.

Андреас устало сел на стул и сказал:

— Мы были в пути два дня. Нам пришлось ночевать в Грин-ам-Бреннере, потом в Шпингессе. Пришлось идти пешком через метель и снег, и я очень боялся не дойти.

Андреас вздохнул.

— Когда умерла моя жена, все сразу пошло наперекосяк, — продолжил он. — Конечно, у меня есть помощник, который помогает мне с продажами в магазине, но я сам работаю в пекарне с раннего утра и до поздней ночи. Работа в пекарне начинается еще до рассвета. Совсем нет времени на ребенка. Пожалуйста, если это возможно, пусть моя дочь поживет с вами какое-то время.

Младшая дочь Витуса, Анна, которой было семь лет, затаив дыхание смотрела на девочку. Она подумала про себя, что это очень странный ребенок, но возраста они примерно одинакового.

Анна совсем недавно плакала, и следы слез еще не успели исчезнуть с ее лица. Она плакала потому, что отец запретил детям идти сегодня на Рождественскую мессу, объяснив это тем, что с такой метелью справится не каждый взрослый, что уж говорить о детях. И сейчас Анну немного утешало то, что если ей запретили идти, то и этой девочке, тоже идти не разрешат.

— Анна, теперь это твоя приемная сестра, Мария. — Сказала мать Анны с улыбкой. — Она будет спать в комнате вместе с тобой и Региной.

— Она может спать со мной на одной кровати — с радостью сказала Анна.

Ее мать кивнула в знак согласия. Это было умное решение на данный момент, пока в комнате не поставят еще одну кровать.

Анна действительно была очень рада появлению Марии, ведь теперь у нее будет компания ее возраста, потому что ее сестра Регина была старше ее самой на 4 года. И на правах старшей сестры, она постоянно наставляла Анну, дисциплинировала и поучала ее.

После ужина для Марии и ее отца, вся семья преклонила колени перед освещенным свечами вертепом. Молитвы в Сочельник казались бесконечными, как и четки, которые каждый из них перебирал в руках. Анне казалось, что взрослые постоянно молятся об одном и том же, хотя сегодня молитв должно быть четыре — так сказала Регина — радостная, мучительная, славная и утешительная.

Анна надеялась, что Регина, любившая это время и настойчиво молившаяся рядом, настолько погрузится в это, что не будет за ней следить. Тогда ей, может быть, удастся потихоньку переместиться вместе с Марией за печку, чтобы пошептаться. Старая Лени, которая проработала служанкой на ферме уже много лет, сегодня будет присматривать за домом, когда все уйдут в церковь. И это была отличная возможность познакомиться.

Им двоим, точно не будет скучно. Душа Анны была полна суеверий и разных историй о приведениях и призраках. Она верила во многие вещи, знала множество поговорок и разных рассказов. Знала она и много молитв и разных способов защиты от всевозможных предвестников приближающейся беды.

После домашних молитв, семья отбыла в церковь. Рождественские колокола уже звенели по всей стране, призывая всех к святой праздничной мессе. Вокруг было очень тихо, дома казались пустыми, ведь все верующие, даже с самых отдаленных ферм, с фонарями и факелами в руках отправились в церковь, чтобы получить рождественское благословение. Снег уже прекратился, но пробираться через большие сугробы было непросто.

Глава 1 часть 2

Дети и старая служанка Лени стояли перед домом и смотрели, как все уходят в церковь. Они наблюдали за огнями факелов, спускающихся отовсюду, слушали звон церковных колоколов.

Перед тем, как вернуться в дом, Лени оставила на крыльце молоко и свежий хлеб. В ответ на вопросы девочек, она объяснила, что сегодня не только Сочельник, но еще и Раунахт, и ночью Перхтены везде исполняют свои ведьмины танцы. Горе будет тому хутору и той ферме, куда они придут и не найдут угощения.

— И даже не думайте смотреть в окна! Даже если вы что-то услышите. — Сказала старая служанка. — Не вздумайте подглядывать за ними и подслушивать! Я знаю человека из верхней долины реки Ини, который, будучи юношей в расцвете сил, однажды увидел танцы Перхтен. Как бы он не прятался, они нашли его, и после этого он ослеп! И если его кто-нибудь спрашивал о том, что же он видел в ту ночь, он начинал всем телом дрожать, произнося лишь непонятные звуки. А из его глаз при этом текли слезы.

Лени провела детей в комнату и усадила на лавку у печи. В комнате было очень тепло, но от рассказов служанки девочки дрожали, как от холода, и прижимались друг к другу.

— Раунахт — это ночь призраков — продолжала служанка. — Духи бывают добрые и злые. Среди злых духов есть черти. Но есть и другие, те, которые разыгрывают людей разным колдовством. Если кто-то из людей подслушает их колдовство, то ему всю жизнь придется ходить, подпрыгивая на каждом пятом шагу! По-другому он ходить больше не сможет, а с возрастом все это становится очень трудным. Я знала того, кто во время такого прыжка сломал ноги и вскоре умер. А одна девушка собиралась замуж, но случайно увидела их дикие танцы. Она начала молиться, и с того момента никак не смогла остановиться. Она постоянно молилась и в итоге ушла в монастырь. Она горько плакала по своему жениху и вскоре умерла от разбитого сердца.

Лени немного перевела дух, а после продолжила:

— А другая девушка, которая увидела их танцы, начала громко петь и йодлить каждый раз, когда ветер шевелил деревья и кусты. Сначала все вокруг смеялись над ней, но после это начало вызывать у людей гнев. Люди впадали в бешенство, когда она приближалась к ним. Поэтому ей пришлось прожить свою долгую жизнь в сарае, совсем одной, потому что никто не мог жить с ней, так она всем действовала на нервы.

— Мне совсем не интересно смотреть на Перхтен — сказала Анна. — Но что же делают все те люди, которые сейчас идут в церковь? Ведь после мессы им нужно идти домой. А если они при этом увидят их дикие танцы?

— Танцы Перхтен начинаются только после полуночи — ответила Лени. — В полночь все люди будут в церкви, и там они получат особое рождественское благословение, которое защитит их от ведьм.

— Мне они тоже ничего не смогут сделать — вдруг сказала Мария. — Моя мама сейчас на небесах, и она смотрит на меня с небес, защищает и следит за тем, чтобы со мной ничего не случилось.

Мария за весь вечер не произнесла ни слова, и сейчас Анна и Регина смотрели на нее с удивлением. Мария сразу же закрыла лицо руками, но через несколько секунд раздвинула пальцы одной руки, и посмотрела не девочек сквозь них одним глазом. Девочки по ее примеру сделали то же самое, а после все трое начали смеяться, скатившись на пол с лавки.

Они заливисто смеялись, копируя, и передразнивая друг друга, пока не пришла Лени и не отругала их, сказав, что в эту святую ночь нужно вести себя прилично, а им уже пора спать.

Дети послушно улеглись на лежанку все вместе. В эту ночь им разрешалось спать не в своей комнате, а в общей гостиной, ожидая возвращения взрослых. Девочки тихо переговаривались и постепенно заснули. Лени осторожно укрыла их одеялом и вышла.

Лени взяла керосиновую лампу и вышла на конюшню. Было уже около полуночи. Она быстро разбросала особые сушеные травы, дав их каждому животному, громко читая при этом молитвы. Убедившись, что все в порядке, она несколько раз перекрестилась и пошла в дом.

Лени поставила на стол котелок с супом, нарезанный хлеб и свежее масло, чтобы все, кто ушел в церковь, вернувшись, могли поесть. Сегодня их путь был очень трудным и долгим, по колено в снегу.

Месса закончилась, но прихожане не спешили расходиться по домам, несмотря на поздний час. Они стояли вокруг двух больших костров, разведенных у церкви, и обсуждали события прошлого года. У каждого из них возникал тревожный вопрос — что же будет дальше? Будут ли продолжаться боевые действия, или, наконец-то, наступит мир?

Конец XVIII века для всей Европы был очень гнетущим временем. Армии революционной Франции маршировали во многих направлениях, вселяя ужас в народы. В Тироле война распространилась до самых отдаленных уголков долин. Весной Наполеон захватил Милан. Были оккупированы центральные районы Австрии. Император Франц призвал население всей страны защитить границы.

В ответ на этот призыв многие добровольцы бросились защищать свою страну. Тирольцы были весьма искусны в обращении с оружием, и очень многие вели жесточайшие бои с французами в районе Больцано.

В скором времени армии Наполеона, как и он сам, были измучены этим сопротивлением и жестоким натиском, и Наполеон согласился на проведение мирных переговоров. Для народа это было огромной радостью, ведь это означало, что их близкие совсем скоро вернутся домой.

Витус и его сосед вернулись домой, привезя с собой тело убитого мужа фермерши из Эрленгофа. Он погиб в последний день боев.

Но все это было летом прошлого года. И сейчас все ждали, что наступающий год будет лучше, спокойнее, что он принесет мир.

Постепенно люди начали расходиться по домам, пробираясь через сугробы в эту холодную зимнюю ночь, след в след, чтобы было легче идти. Все шли молча, неся в своем сердце надежду и веру в то, что скоро все изменится.

Рано утром в день Рождества Андреас собирался в обратный путь, в Инсбрук.

— Не знаю, как мне удастся преодолеть перевал Бреннер. — говорил он брату. — Если снег будет также идти и дальше, мне понадобится более двух дней, чтобы добраться домой.

Мария прижималась к нему и громко плакала, умоляя:

— Папа, не оставляй меня здесь… Отвези меня домой… Я хочу пойти с тобой… Хочу домой…

Кэти, жена Витуса, взяла девочку на руки и попыталась утешить ее.

— Нет, Мария, — сказала она. — Ты теперь должна быть благоразумной. Ты должна помочь своему отцу, а для этого тебе придется остаться здесь на какое-то время. Не волнуйся, потом твой папа вернется и заберет тебя домой.

Глава 1 часть 3

Оберштайнерхоф получил такое название видимо потому, что стоял над скалой. В народе эту скалу называли огромным камнем. Этот дом принадлежал Хеллерам на протяжении нескольких поколений, и нынешний фермер Оберштайна мог назвать, как минимум, пять из них.

Более двухсот лет назад один из его предков купил Библию и записал в нее себя и свою семью. В дальнейшем, потомки последовали его примеру. Первым из записанных в семейной Библии имен, было имя Витуса Хеллера. Первые буквы этого имени были тщательно прорисованы и украшены красивыми переплетениями и узорами.

Витус безмерно гордился этой Библией, хранил ее, как семейное сокровище, я тяжелом дубовом сундуке. Иногда он доставал ее, чтобы полистать и рассмотреть рисунки, и просто подержать ее в руках. Читать ее он не мог, так как книга была на латыни. Но с того дня, как в этой книге появились первые семейные имена, появилась и семейная традиция — первенца называть Витусом.

У Витуса было две дочери. Третьим ребенком был долгожданный сын, но он не прожил и нескольких часов после рождения. К тому же, те роды поставили под угрозу жизнь его жены, поэтому надежды на то, что у него будет сын, уже не было. Он любил своих дочерей, и уже сейчас заботился о том, чтобы его старшая дочь удачно вышла замуж, приведя в дом хорошего мужа — молодого способного фермера.

У его соседа — Карла Видмера — было два сына. И они часто шутили по поводу того, что в будущем поженят своих детей. Между ними не могло быть никаких родственных связей, так как сосед купил ферму всего 30 лет назад, а значит, для рода Хеллер это была бы «свежая кровь».

Конечно, все эти планы обсуждались в шутку, но при этом каждый из отцов ясно давал понять, чтобы был бы совсем не против, если такое действительно произойдет.

Границей между двумя соседними хуторами была река. С обеих сторон к ней спускались поля, образуя не слишком крутые склоны. Зимой фермеры протаптывали тропинку через ров, напрямик, но летом, чтобы сходить в гости к соседям, нужно было спускаться к мосту.

Река была небольшой, со слабым течением. И дети обеих семей очень любили играть здесь, среди больших валунов, деревьев и травы. Здесь были заросли бузины и фундука. Летом дети купались в реке, строили дамбы и шалаши. Но сейчас была зима, река была скована льдом и покрыта снегом. И дети большую часть проводили в доме, играя в разные, часто шумные игры, к большому огорчению слуг.

И был лишь один человек, который всегда легко мог утихомирить всех детей. Человек, которого дети сначала немного боялись, но при этом он был для них невероятно интересен.

Никто в округе не знал, кто он, откуда пришел, и как его зовут, но все называли его Мартл. Однажды он просто появился ниоткуда, построил себе маленькую бревенчатую хижину у реки в Вольфскламме, всего в часе ходьбы от Оберштайнерхофа.

Мартл жил в этом месте уже более десяти лет, подрабатывая в Оберштайнерхофе, где ему всегда были рады. Работал он старательно и неутомимо, выполняя любые фермерские обязанности со знанием дела. Было видно, что такая работа была для него привычной.

Был у него и особый талант — он прекрасно рисовал и резал по дереву. И зарабатывал неплохие деньги, расписывая стены домов, рисуя изображения святых и картины, расписывая домашние часовни, украшая балконы, ставни, двери, карнизы крыш, колонны, балки и стропила искусной резьбой.

Мартла знали все в округе. Люди давно привыкли к тому, что он был молчалив и необщителен. Уже давно никто не пытался узнать у него, откуда он, где родился, о его семье. Он избегал таких вопросов с самого начала и, постепенно, люди перестали их задавать, поняв его молчание по-своему. Люди видели в нем трудолюбивого, достойного человека, живущего богобоязненной жизнью, и этого было достаточно. Он нравился всем. Но больше всего он нравился детям, ведь только он мог рассказать так много разных захватывающих историй, и потому в его присутствии дети всегда сидели тихо, как мышки.

От него дети узнавали о разных странах, о других народах. Например, о людях с очень узкими глазами, говоря об этом, Мартл вытягивал пальцами уголки своих глаз. Эти люди были очень умны, мудры, прекрасно владели оружием, а мужчины этого народа носили длинные волосы, заплетенные в косу. Если кто-то отрезал им косу, они считали, что больше не смогут попасть в рай.

Он рассказывал о других странах, в которых огромные джунгли были домом для множества разных зверей, о гигантских змеях, способных раздавить и проглотить корову. О людях, живущих в этой стране, и о том, что их кожа была черной, как сажа. И о том, что добраться до этой страны можно только через огромное море на большом корабле за несколько недель пути. Дети не могли себе представить, что такое море, что где-то может быть так много воды, что через нее не перебраться и за несколько недель. Но каждый рассказ захватывал дух и был для них новым приключением.

После таких историй, дети были заняты еще очень долгое время. Они обсуждали все то, что услышали, устраивали бесконечные споры, строили догадки. И часто на основе таких рассказов придумывали новые игры.

Сегодня было Рождество, и девочки с большим нетерпением ждали, когда прибудут соседские дети — сыновья Карла. Мартл был уже здесь. Он сидел на табурете у печи и что-то вырезал из большого полена.

Как только мальчики приехали, младший из них — десятилетний Франц, таща за руку старшего брата Питера, которому было тринадцать лет, сразу же поспешил к Мартлу.

— Что ты делаешь? — спросил мальчик.

— Пастуха для яслей — не отрываясь от работы, ответил Мартл с улыбкой, глядя на то, как дети сразу же начали собираться вокруг него.

— Мартл, пожалуйста, расскажи нам что-нибудь — зазвучали голоса со всех сторон. Дети рассаживались на полу вокруг него в ожидании очередной интересной истории.

Он знал, что они все равно не отстанут, пока он не сдастся, поэтому, продолжая вырезать из дерева фигуру, он начал рассказ.

— Поскольку сегодня Рождество, я расскажу вам особенно красивую историю. Если летом вы попадете на горные пастбища, посмотрите на Доломитовые Альпы. Там, среди многих вершин, есть особенная гора, называется она Розенгартен. Ее назвали так, потому что на ней цветут тысячи особых альпийских роз, аромат которых наполняет все вокруг. Но эта гора принадлежит могущественному королю гномов по имени Лорен. Он живет там вместе со своим народом. Внутри горы находится большой красивый замок из чистого золота, украшенный множеством драгоценных камней. Но главной гордостью короля являются именно особые альпийские розы и их сияние, которое можно увидеть перед заходом солнца. Король очень ревностно охраняет каждую розу! И горе будет тому, кто осмелится проникнуть в его королевство и попытаться сорвать, хотя бы одну из них. Если король увидит такое, то в гневе, может кинуть в нарушителя огромный валун, который свалит его в глубокий овраг, или просто столкнуть его с горы.

— Я бы защищался! — крикнул Франц с воодушевлением — Я бы не позволил кому-то так легко сбросить меня в овраг или столкнуть с горы! Откуда у гнома может быть такая сила, чтобы бросить валун?

— Я бы тоже защищался — согласился с братом Питер — Он всего лишь гном, карлик, он не может быть больше Йохмандля, о котором ты нам недавно рассказывал. Так откуда у него может быть такая сила?

— Я бы вот так держал бы этого короля Лорена одной рукой — говорил Франц, показывая, как-бы он это делал — А второй рукой срывал бы розы. Сорвал бы столько, сколько смог бы унести!

— Ты знаешь, это не так уж и просто, как ты себе представляешь — усмехнулся Мартл — Очень могущественный дух охраняет эти земли, короля, его народ и розы. У короля есть волшебный пояс, дарованный ему духом, который и дает ему нечеловеческую силу. Когда он обвязывает этим поясом свое тело, он обретает силу десяти великанов. Но главное в том, что король Лорен носит плащ-невидимку. И это страшнее всего. Потому как он может незаметно подойти к тому, кто пробрался к его розам и просто столкнуть с горы, а его никто даже не увидит. Как же вы сможете защищаться от того, кого не можете даже увидеть? — выждав паузу, он продолжил — Но есть легенда о том, что однажды великий рыцарь по имение Дитрих фон Берн сражался с королем Лореном и победил его в этом бою. А после этого сорвал с него плащ-невидимку и забрал его себе.

— Он, наверное, сделал себе новый, — сказал Франц. — А когда я вырасту, я тоже буду сражаться с ним, и он подарит мне свой волшебный плащ и все розы в придачу.

Девочки слушали все это, затаив дыхание.

— Я пойду с тобой за этими розами — сказала Анна.

— Нет, такие походы не для девочек, — важно ответил Франц — К тому же мне не нужен в пути тот, кто постоянно ноет и ноет.

— Я не ною! — гневно возразила Анна. — Да и что ты будешь делать со всеми этими розами? Подаришь мне хотя бы несколько?

— Ты получишь их все! Я сделаю тебе из них свадебный букет, когда мы поженимся!

Заметив, что все в комнате начали смеяться, девочка сильно покраснела. Но все вокруг знали, что в будущем эта свадьба состоится.

— А ты спросил ее, пойдет она за тебя замуж или нет? — насмешливо сказал Питер.

— А зачем мне ее спрашивать? — ответил Франц — Она и так знает, что я на ней женюсь. Я говорил об этом много раз.

Питер решил сменить тему. Он вскочил и сказал:

— Давайте играть в короля Лорена и рыцаря Дитриха! Я буду рыцарем, а вы гномами.

Дети вскочили со своих мест, взяли длинные лучины для розжига огня у печи, вместо мечей. Франц надел на голову «царственную» шапку и накинул на плечи покрывало с кресла, как мантию-невидимку. И завязалась игровая битва.

Но вскоре все прекратилось, так как пришел Витус и отправил соседских мальчиков домой, ведь на улице уже начинало темнеть.

Глава 2 часть 1

Мария достаточно быстро освоилась в новой семье и новом доме. Все тут относились к ней как к еще одной дочери. Она играла с другими детьми, особенно с Анной, с которой они были ровесницами. Здесь у нее были сестры, а соседские мальчики стали для нее, как братья. И совсем скоро она начала считать Оберштайнерхоф своим родным домом.

Мария была очень милым и дружелюбным ребенком, но какая-то странная настороженность во всем, видимо была заложена в ее натуре. И в этом она была полной противоположностью Анне, которая часто бывала вспыльчивой, непоседливой и в некоторой степени дикой. Но, несмотря на это, девочки были неразлучны.

Конечно, по характеру и поведению Марии была ближе спокойная и уравновешенная Регина. Но она была на четыре года старше, и потому у нее было много работы по дому, много обязанностей и дел. Она присоединялась к младшим сестрам только вечером и по воскресеньям, когда приезжали соседские дети.

Такая же ситуация была и в соседской семье. В детстве разница в четыре года кажется огромной. Поэтому и Регина, и Питер, всегда чувствовали себя в роли наставников и защитников младших, а не их товарищей по играм и проделкам. Питер и Регина нравились друг другу, но никогда не говорили об этом. И когда Франц заявил, что когда вырастет, то женится на Анне, Питер ничего не сказал, но посмотрел при этом на Регину. Девушка, увидев его взгляд, смущенно опустила глаза. Все складывалось именно так, как мечтали их отцы.

Все дети посещали Терезианскую школу в Брюнеке. Дома они находились только, когда были каникулы, или когда им необходимо было оставаться на ферме, чтобы помогать старшим, например, при уборке урожая или во время сенокоса. Труд фермеров был очень тяжелым. Им приходилось не только ухаживать за своей землей, посаженными деревьями, фруктами и овощами, но и воевать с природой, отвоевывая практически каждую пядь земли.

Зимой с гор иногда сходили лавины, принося не только огромное количество снега, но и камни, ломая деревья и ограждения. Все это приходилось восстанавливать. Весной, когда начинал таять снег, река выходила из берегов, затапливая поля и прочие территории. Жизнь в этом суровом горном климате была очень непростой, и это накладывало определенный отпечаток на характер людей.

Люди с упорством хранили свою веру, старые традиции и обычаи. Ко всему новому относились настороженно, и принимали лишь то, что действительно считали важным, хорошим, нужным и полезным. Они хранили верность своему дому и своей земле.

Наполеон захватил власть в ходе переворота 10 ноября 1799 года и сразу же сам себя провозгласил первым консулом. Через полгода он снова вошел в северную Италию. И в то же время в Германии французы вынудили австрийцев отступить к собственным границам, а результате чего, император Франц, наконец-то, согласился заключить мир. Это был знаменитый Люневильский мирный договор от 9 февраля 1801 года, положивший конец французским революциям. И мужчины вернулись домой.

Витус вернулся с войны с ранением в шею, и эта рана от укола шпаги заживала плохо. Поэтому в день святого Марка, после положенных молитв о дожде, Анну и Марию отправили в Мур-Лож за специальной мазью к Мавре, которая жила в старой хижине на холме у болота, на окраине Оберштайнерхофа.

Людям, живущим на соседних фермах и хуторах, очень не нравилось это место. Ходили разговоры о блуждающих на болоте огоньках и странных фигурах, творивших зло, затягивавших людей в глубокое и опасное болото.

Мавру считали ведьмой. Некоторые люди прятались в домах, если видели, что она бродит по окрестностям с корзиной, собирая травы, растения и прочие компоненты для своих зелий и снадобий. Она часто что-то бормотала себе под нос. А если люди приветствовали ее, она обычно не отвечала им.

Но, несмотря на то, что Мавру все боялись и были недовольны ее присутствием, очень многие люди обращались к ней за помощью, прося совета и лекарственных средств при разных заболеваниях людей и животных. Мавра хорошо принимала роды, умела готовить самые разные лекарственные отвары и снадобья, лечить любые болезни, заживлять раны. Многие говорили о том, что ей достаточно просто дотронуться до больного, чтобы его состояние улучшилось.

Мавра не обращала внимания на все эти слухи. Но была у нее одна странная особенность — прежде чем помочь кому-то, она всегда смотрела на ладони этого человека. И по линиям рук читала будущее людей и выбирала варианты лечения.

Ее считали старой, но на самом деле, ей было не так много лет, не более пятидесяти. Она лечила людей, делала для них добро, и те, кому она помогала, платили ей тем же. Ей приносили продукты, дрова, плетеные корзины. А в базарные дни в Брюнеке она торговала своими снадобьями и целебными мазями.

Когда детей отправляли к Мавре за каким-то средством, для них это было не только приключением, но и испытанием на смелость. Они с замирающим сердцем осторожно шли по тропинке к хижине, пугаясь каждого шороха.

Отец планировал забрать Марию в Инсбрук, когда ей исполнится четырнадцать лет. Так было решено изначально. Но, когда девочка достигла этого возраста, политическая ситуация в стране была настолько неясной и запутанной, что было совсем нецелесообразно выполнять это обещание. Сейчас девочке было безопаснее всего оставаться в Оберштайнерхофе.

За несколько недель до Рождества 1805 года началась Война Третьей коалиции. Мужчины снова схватились за оружие, воодушевленные присутствием почитаемого и всеми любимого герцога Иоганна. В то время Австрия капитулировала в Ульме, но люди не хотели в это верить. А когда все увидели, как австрийские войска спешно эвакуируются из страны, все очень растерялись, ведь им внушали, что никаких причин для волнений нет.

Когда французский маршал Ней 5 ноября вошел в Инсбрук, тирольцы не особенно обратили на это внимание, хотя Андреас порадовался тому, что его дочери с ним нет. За предыдущие годы войны тирольцы не раз сталкивались с французскими оккупационными войсками, им это было неинтересно, так как все знали, что рано или поздно их, все равно, погонят назад. Но на этот раз, вместо отступающих французов, гарнизон заняли баварские солдаты под командованием генерала Зибейна, и это беспокоило население. Наполеон оставил позиции баварскому генералу до заключения мира.

Слухи ходили разные, народ просто кипел. Обсуждалось и страшное предположение о том, что Тироль будет отделен от Австрии и включен в состав союзников Наполеона — баварцев. Победа Наполеона в битве при Аустерлице над Александром I и австрийским императором Францем не предвещала ничего хорошего.

Сочельник 1805 года был очень холодным. Люди толпами стояли у церкви после полуночной мессы, у двух горящих костров. Был сильный мороз. Все обсуждали политическую ситуацию в стране.

Три девушки из Оберштайнерхофа стояли у костра, дрожа от холода, и стараясь плотнее закутаться в тяжелые шерстяные плащи. Мария и Регина тихо разговаривали со знакомыми женщинами, а Анна пыталась прислушиваться к жарким спорам мужчин. Но очень скоро ее мысли спутались, и ей стало все это не интересно. Она была еще слишком молода, чтобы беспокоиться о том, станет Тироль баварским или останется австрийским.

В ее сердце бушевали другие бури. Было очень много других вещей, над которыми ей нужно было думать. И когда ее глаза встречались с глазами Франца, она густо краснела. Ее раздражала подобная реакция, но она ничего не могла с собой поделать.

Франц ее тоже раздражал. Она уже не знала, что с ним делать. Он никак не оправдывал ее ожиданий. За последнее время он всего-то улыбнулся ей один раз застенчивой улыбкой и все. Все то близкое знакомство, которое связывало их с детства, куда-то исчезло. Не говоря уже о планах на их свадьбу в будущем. Они часто виделись по дороге в церковь или на разных мероприятиях, он вежливо здоровался с ней, но не более того. В остальном, они больше не контактировали друг с другом.

Мать Анны и Регины — Кэти — объяснила Анне и Марии, что они уже не дети, и что молодым девушкам неприлично гулять по лесам и полям в обществе молодых парней, играть с ними и даже разговаривать. Анна понимала это, но все это ее очень раздражало.

Франц еще летом присоединился к «Юным стрелкам», и Анна не могла налюбоваться тем, как же хорошо и гордо теперь он выглядит в воскресном костюме. Его фигура изменилась, стала более взрослой, и все эти вещи ему очень шли. Выглядел он просто великолепно.

Франц тоже украдкой наблюдал за Анной. Он тоже не мог не заметить, как меняется ее тело, как появляются манящие объемы в ее верхней половине тела, растягивая лиф ее платья. Это его очень смущало. Ему было стыдно от того, что он обратил на это внимание. И это была одна из причин, почему он избегал пересечения их взглядов.

Это было особое время пробуждения, взросления. Юные сердца были наполнены мечтами и надеждами, которые были так хорошо знакомы всем поколениям и во все времена. Но для них все это было новым и неизведанным, это неповторимое чувство первой любви.

— Что случилось? Почему вы еще не идете домой? — спросил Питер, подойдя к Регине и остальным девочкам.

— Нам велено ждать всех остальных — ответила она.

Через некоторое время люди начали постепенно расходиться по домам, зажигая факелы от горящих костров и прощаясь со знакомыми. Все сошлись во мнении, что, скорее всего, тирольцы останутся австрийцами. Во всяком случае, все на это очень надеялись. Хоть и были те, кто выражал сомнения по этому поводу.

Придя домой, все отправились спать. Регина быстро заснула, а Анна и Мария, спавшие рядом, в этой же комнате, еще долго перешептывались. С ними в одной комнате теперь спала и Лени, которая должна была следить за девушками.

— Тебе нравится Франц? — шепотом спросила Мария.

— Даааа…. — медленно с досадой в голосе выдохнула Анна.

— Выйдешь за него замуж? — поддразнивала ее Мария.

— Да, выйду. — серьезно ответила Анна — Мы будем жить здесь, на ферме. Мы будем очень счастливы. И когда ты тоже выйдешь замуж, ты будешь часто приезжать к нам в гости, и наши дети будут дружить, как мы с тобой, и будут вместе играть.

— Как ты думаешь, а он помнит о том, что обещал на тебе жениться? — тихо спросила Мария, нарушив мечты Анны о будущем — Прошло так много времени. И сейчас он не проявляет к тебе интереса. Может лучше найти кого-то другого в мужья?

— Нет! Никого другого у меня никогда не будет! Никто другой мне не нужен! — твердо и без раздумий сказала Анна — И он все помнит. Я вижу это каждый раз в его глазах, когда встречаюсь с ним взглядом. Обещание — есть обещание! И неважно, что дано оно было в детстве. Обещание нужно держать. Мы поженимся, и у нас будет много детей.

— Детей… — эхом повторила Мария. — А я не знаю, будут ли у меня дети. Мне уже пятнадцать, а у меня нет даже мальчика, который бы мне нравился. Что уж говорить о замужестве и детях.

— Не переживай, — принялась утешать ее Анна — Ты скоро поедешь домой, в Инсбрук, и там обязательно найдешь свою любовь. И, кстати, а как на счет Тони??? Он считает тебя красивой…

— Это тебя он считает красивой — тихо засмеялась Мария.

— Ладно, он нас обеих считает красивыми! — засмеялась Анна.

— Да, он всех вокруг считает красивыми! — возразила Мария.

— Да остановитесь вы, трещотки! — раздался в темноте сердитый голос Лени — Быстро ложитесь спать! Скоро уже вставать, а вы никак не успокоитесь.

Девочки замолчали на несколько минут, прикрывая тихий смех одеялом, а потом Анна тихо сказала Марии на ушко:

— Она злится потому, что не смогла понять ни слова из нашего разговора, хотя и навострила свои уши, как рысь!

Девушки снова засмеялись. Как вообще Анна могла спать в такую ночь? Ей точно не уснуть! По дороге домой из церкви Франц шел впереди нее, освещая ей дорогу своим факелом, а когда они были у моста и прощались с соседями, чтобы разойтись по домам, он ненадолго и тайно взял ее за руку и прижал к себе.

Измученное любовью сердце молодой девушки вспыхнуло с еще большей силой. Этот жест был для нее, как тайное обещание. Его глаза сказали ей в тот момент: «Я буду любить тебя вечно, и хранить тебе верность, пока мы живы!»

Как можно было спать в такую ночь??? Ее переполняли чувства и эмоции. Ей хотелось поделиться этим со всеми, но она не могла сказать об этом даже Марии, ведь эта маленькая тайна принадлежала только ей и Францу.

Глава 2 часть 2

Но в самом начале нового года людям пришлось поверить в то, что совсем скоро Тироль станет еще одной баварской провинцией. Комиссары Наполеона обложили Тироль военным налогом на сумму в десять миллионов франков, при этом конфисковали все запасы угля и государственную казну. В Мюнхен было отправлено два тирольских представителя, и там они узнали, что теперь они относятся к Баварии.

Они должны были просить власти о снижении суммы военного налога, но теперь это было бесполезно, так как теперь это было делом баварского короля, а он явно не желал получить от Наполеона истощенную страну и нищий народ. Представители отправились в Баварию к королю, который отменил налог и заверил их в том, что не станет ничего менять в конституции тирольцев и в их религии, примет во внимание обычаи их страны и будет уважать их. Он назначил графа Арко судебным комиссаром Тироля, который вступил в свою должность в Инсбруке 11 февраля 1806 года.

— — —

В январе нового года в День Себастьяна в Оберштайнерхоф приехал странствующий торговец Корбиниан, которого часто называли Краксентрэгером или дешевым Якобом. Он вошел в дом, сел на скамейку у огня, вытер лицо своим неизменным платком в черно-красную клетку, и обратился к жене фермера.

— Что такое? — сказал он — Разве у тебя нет для меня, чего-нибудь выпить? Сегодня? Когда у меня именины.

— У тебя, наверное, всегда именины — засмеялась Кэти. — Иди к столу.

— А почему бы и нет? — весело ответил он. — Чем плохо то? Если я всегда могу что-то получить в подарок. Благослови вас Бог.

— Ты, старый хитрый жук! — смеясь, сказала Кэти — Я ведь знаю, что у тебя с собой всегда есть спиртное.

— Но ведь это на продажу — лукаво ответил Корбиниан — К тому же, там всего несколько бутылок бренди. Много перевозить нельзя, а я всегда очень осторожен.

Все вокруг засмеялись.

— Покажи мне, что ты там привез в своем передвижном магазине — сказала Кэти.

Когда Корбиниан открыл полог своей кибитки, внутри оказался огромный деревянный шкаф странной формы. Он открыл его дверцы, и все, особенно дети, замерли от изумления. Внутри было огромное количество самых разных выдвижных ящиков, крючков и вешалок, на которых висели всевозможные цепочки искусной работы, четки разных цветов и видов, ленты и кружева. А в ящичках были швейные иглы, вязальные спицы, различные зажимы, заколки для волос, нитки и вязальная пряжа, мази, точильные камни, гвозди всех размеров и видов и многое другое. Все вещи были старательно разложены по отсекам.

Потом он вынул откуда-то большую деревянную коробку, обтянутую черным бархатом, а в ней оказались невероятно красивые броши и прочие украшения. На внешней стороне шкафа, на крюках, висела самая разнообразная кухонная утварь. Здесь же лежали рулоны тканей, и висела готовая одежда.

Когда он приезжал на ферму, все собирались вокруг его повозки. А так как в его магазине были практичные и нужные вещи, то крайне редко он уезжал, ничего не продав. Кроме этого, он много где бывал и хорошо знал многие новости не только города, но и всей страны. И люди были рады пообщаться с ним, многое узнать, что-то обсудить, поделиться новой информацией. Он умел хорошо говорить и рассказывать, но при этом умел и слушать, и молчать, когда это было нужно.

Ему можно было доверить секретные послания и письма знакомым и родным. И можно было быть точно уверенным в том, что письма и послания обязательно дойдут до адресата и останутся не вскрытыми. Многое передавали просто на словах, и торговец доставлял послание, передавая его в точности. Конечно, за свою «почтовую службу» он получал небольшой гонорар.

— Почему в этом году вы приехали так рано? — спросила одна из служанок — Вы же знаете, что мы получаем годовую зарплату только на Сретенье. Мне нужно было купить рубашку и платье, но сейчас у меня нет денег.

— Не переживай — ответил торговец — Я пробуду здесь несколько недель. Моя нога снова разболелась, и потому я побуду пока в Мур-Ложь. Несколько лет назад Мавра исцелила меня. И сейчас лучше сразу начать лечение, пока не стало хуже. Так что я пока побуду здесь, и ты сможешь купить, что хочешь.

Корбиниан передал Витусу письмо от брата Андреаса из Инсбрука. В письме говорилось о том, что брат собирается скоро приехать. Так же Андреас писал Витусу, чтобы тот как можно быстрее избавился от австрийских бумажных гульденов и перевел их в золотые и серебряные монеты, так как очень скоро ценность бумажных австрийских денег упадет, как минимум, вдвое, а может и вовсе эти деньги придут в негодность. Банки уже отказывались принимать австрийские деньги, и многие потеряли уже треть своих сбережений. Андреас планировал приехать в середине февраля. А бумажные деньги сейчас лучше всего обменять в Вене.

Витус прочитал письмо брата вслух, а после спросил Корбиниана, слышал ли он что-нибудь об этой девальвации денег. Он сказал, что слышал и от многих, что в Тироле бумажные деньги выйдут из обращения быстрее всего.

— Если и ваш брат говорит об этом — он указал на письмо — Значит, все это правда.

— Да, но мне так не хочется во все это верить — Витус покачал головой — Как вообще новое правительство могло такое допустить? Масштабы ущерба, нанесенные населению всем этим, сложно даже представить.

Позже Витус посоветовался обо всем этом с женой, и спросил слуг о том, в каких деньгах они хотят получить годовую зарплату — в бумажных или в новых монетах. И если в монетах, то выплату придется подождать. Но люди не хотели монеты. Они хотели получить зарплату в привычных для них бумажных деньгах.

— Вы должны понять их — сказал Витусу бригадир работников — Им нужны деньги сейчас, пока здесь находится Корбиниан, чтобы купить у него нужные товары. Люди не хотят ждать, пока вы поедите в Инсбрук, а потом в Вену, чтобы обменять деньги. Это очень долго. Что касается меня, мне можете выплатить зарплату потом, я предпочел бы получить монеты, а не бумажки.

Через некоторое время Витус отправился в Инсбрук. Он взял с собой все наличные деньги и передал их Андреасу. Он долго сомневался в том, а нужно ли все это. Но в том, что он поступил правильно, послушав брата, Витус убедился очень быстро. Банкноты все больше теряли свою ценность, никто не хотел их принимать. При этом активно распространялись слухи о том, что уже с 1 июля за них совсем ничего нельзя будет получить.

Из-за этих слухов все, как можно быстрее старались избавиться от банкнот, а мошенники-менялы и ростовщики активно пользовались этим. Они разжигали эти слухи, публиковали статьи в газетах, вселяя все больших страх в людей. В результате чего, скупали банкноты по совсем мизерной цене, наживая на этом огромную прибыль. Люди ведь не знали, что австрийские бумажные деньги можно обменять по нормальной ставке в Вене.

Конечно, все это несло с собой огромное количество других проблем. Вся недвижимость и фермы упали в цене вдвое, а вот долги приходилось гасить уже новыми деньгами, и в итоге фактическая сумма долга увеличивалась сразу в несколько раз. Благодаря этому, фермеров, имевших долги, быстро доводили до разорения, и тут же нанимали в качестве слуг или поденщиков. Что уж говорить о бедняках, которые теперь не могли позволить себе даже купить хлеба.

В результате этой девальвации, финансовые активы страны сократились практически вдвое, и это нанесло тирольцам огромный ущерб. В дополнение к этому баварский король установил подушный налог для обеспечения продовольствием многочисленных военных гарнизонов, и этот налог был совсем не мал.

Представители сословий обратились к судебному комиссару с просьбой о сокращении сроков оккупации и численности гарнизонов, а также об уменьшении подушного налога, но это не дало желаемого результата. Комиссар пригрозил им, что если они откажутся платить в указанном размере, баварцы оставят свои позиции и тогда на эти земли вторгнется французская армия, что означало бы для Тироля полное разорение и крах.

Австрия была великим государством, которое никогда не рассматривало Тироль, как регион, имевший финансовое значение, поэтому тирольцы почти не платили налоги. Единственный налог, который они уплачивали, был налог на недвижимость, да и тот они платили по самой низкой ставке. Австрия относилась к тирольцам скорее как к хорошим солдатам, которым не нужно платить зарплаты.

Но Бавария была маленьким государством, и подобная позиция для баварского короля была неприемлемой. И тирольцы столкнулись с очень высокими и разнообразными налогами.

Но была и другая беда — блокада Наполеона полностью запретила транзит товаров. Император Франции стремился уничтожить Британию в торговой войне. В итоге, он запретил всем государствам в сфере своего влияния вести торговлю, особенно торговлю с Британией. Был приказ конфисковать у всех граждан британские товары и сжечь их. И это требование выполнялось везде. Солдаты вламывались в дома, устраивали обыск, и сжигали огромное количество вещей.

В Тироле многие жили хорошо за счет того, что заключали сделки с другими странами через купцов и торговцев. По сути, Тироль жил за счет транзитных перевозок и активной торговли. И главным пунктом в этом был Бельцано. В результате этого требования торговля пришла в упадок, рынки опустели, а предприятия, не зная, куда девать производимую продукцию, закрылись. И последствия этого были весьма плачевные. А баварский король никак не смог на эту ситуацию повлиять.

В сочельник 1806 года возникла еще одна катастрофа, которая на долги годы бросила тень на всю страну. Когда люди, как и всегда, направились в церкви на Рождественскую полуночную мессу, они обнаружили, что все церкви закрыты. Колокола не звонили, костры перед церквями не горели. И такая ситуация была во всех уголках страны.

— — —

Местный священник одиноко стоял у церкви, пытаясь успокоить народ.

— Люди, будьте разумны! — говорил он — Я не могу вам помочь. Проведение Рождественской мессы запрещено по всей стране! Нигде нельзя проводить службу. И церковная полиция строго следит за соблюдением этого требования.

— Что это еще за церковная полиция? Куда делись капуцины?

— У них теперь строгий комендантский час — устало ответил священник.

— Пастор, прекратите это! Мы не позволим запрещать нам то, что было обычаями и традициями с незапамятных времен! Нам плевать на церковную полицию! Дайте нам ключ от церкви, чтобы мы смогли принять причастие, чтобы в ночи раздался колокольный звон! Дайте нам ключ, чтобы мы смогли хотя бы помолиться, перебирая четки, в эту Святую ночь!

Священник беспомощно смотрел на разгневанную толпу. Но что он мог поделать? Он поднял руку, затем, беспомощно опустил ее вниз и сказал:

— Молиться с четками теперь тоже запрещено…

Толпа мгновенно замолчала. У всех пропал дар речи от такой новости. Люди просто стояли и смотрели на него.

— Вы хотите сказать, что церковная полиция поставлена затем, чтобы отобрать у нас религию? — наконец спросил один из фермеров.

— Никто не хочет отнимать у вас религию. — попытался успокоить их священник — Завтра будет служба, и там я вам расскажу, что теперь можно делать, а что нельзя.

— Нам все равно, что там теперь дозволено, а что запрещено. — раздалось из толпы — Мы всегда следовали нашей вере, и будет дальше делать все, согласно нашей вере. И ваша церковная полиция не может игнорировать нашу веру!

Несколько парней отделились от толпы и побежали в церковный дом, чтобы найти ключ от церкви. Но священник предвидел такой поворот, и потому ключ от церкви был у него на шее под рясой. Конечно, они ничего не нашли.

Многие семьи пошли домой. Все были очень расстроены. Но когда жители Обершатйна и Хаусберхофа уже подошли к своим фермам, ночную тишину внезапно нарушил громкий колокольный звон.

— Они все-таки нашли ключ…. — сказал Франц с горечью.

Глава 2 часть 3

В эту ночь беспорядки начались по всей стране. Люди выступали против того, что у них отбирают веру, их святые праздники, их традиции, которые соблюдались и бережно хранились веками. Беспорядки не утихали очень долго, а на Пасху получили новый импульс, так как празднование Пасхи тоже было запрещено.

Когда в Страстную пятницу Витус вошел в церковь, там стоял сильный шум и волнение.

— Сначала отменили Рождественскую мессу, теперь оказывается, что отменена Пасхальная служба и вообще запрещено празднование Пасхи! Не установлена даже Святая могила! Как же вы, священники, допускаете такое??? — доносилось со всех сторон.

Священник и несколько капуцинов стояли молча, опустив головы. Сначала они пытались хоть как-то успокоить толпу, но все попытки были тщетными. Дождавшись, когда люди выговорятся и успокоятся сами, священник сказал:

— Вы же сами все знаете! Все праздничные украшения, все статуи, все предметы поклонения запрещены. Даже четки запрещены. Нарушение этих запретов ведет к строжайшим наказаниям! Но какое отношение все это имеет к нашей вере? Все эти украшения и статуи? Какое отношение к вере имеют четки? Это лишь разноцветные шарики, нанизанные на нитку! Смотрите сюда! Я покрыл алтарь черным сукном в знак траура по Господу нашему! Вот это и есть вера!

— Вы можете завесить всю церковь этими черными тряпками! — кричали люди — Нам это не интересно! Сегодня Святой праздник! Должна быть установлена Святая могила Господа!

— Я каждый год приезжаю сюда с внуками, чтобы показать им могилу Господа и приобщить к вере, к духовным ценностям! И каждый год все это есть! А где же все это сейчас? — кричала женщина, вокруг которой было несколько маленьких детей, цеплявшихся за ее юбку.

— Каждый год мы ждем праздника! — кричала другая женщина — И мы хотим видеть эти украшения. Видеть могилу Господа, видеть статуи, перебирать в руках четки во время молитвы!

— Если новая власть будет запрещать нам следовать своей вере, запрещать устанавливать святую могилу, то могила понадобится им самим! — кричал крупный мужчина, грозя кулаком. — Новой власти следует быть осторожнее с нами. Иначе вместо разноцветных шариков у нас в руках будут тяжелые камни и ружья.

И такая ситуация была по всей стране. В каждой церкви. Священники в каждой церкви закрыли алтарь черным сукном, и со смирением терпели насмешки по этому поводу и оскорбления. Люди понимали, что теперь все то, что составляло их обычаи, традиции, их веру, было запрещено новыми законами. Понимали, но принять не могли.

Новые законы запрещали праздничные мессы и привычные религиозные праздники вообще, запрещали благословляющие мессы в будние дни, прочие богослужения, погодные благословения, освещения полей перед посевом, освещение собранного урожая и благодарности Господу. Запрещали монастыри, статуи и прочие предметы поклонения, крестные ходы, даже привычные молитвы по самым разным поводам и обращения к Господу были запрещены. Запрещались и все паломничества, праздники урожая. Было запрещено звонить в колокола не только в праздники, но и будние дни. Даже звон похоронных колоколов по усопшим и свадебных колоколов был теперь запрещен. За соблюдением этих запретов строго следила специальная церковная полиция. А четки должны быть заменены Литанией Всем Святым.

Население буквально кипело от гнева по этому поводу. Тем, кто пытался тайно проводить службы со всей атрибутикой, и тем, кто эти службы посещал, угрожали выгнать с привычных мест в дикие леса. Церковная полиция могла прийти в любой дом и проверить домашнюю часовню, а также устроить обыск в домах и наказать виновных.

— Мы научим вас страху и подчинению! — говорила церковная полиция.

Однако, как бы не пыталась внушать народу страх новая власть, ситуация получалась обратной. Все было, наоборот. Чем более суровыми становились карательные меры и требования, тем более непокорным становился народ. Люди считали церковную полицию гонителями своей религии, ненавидели их, но не боялись.

— — —

Когда умерла бабушка Франца, он отправился в путь в долину, чтобы подняться на башню и позвонить в колокол смерти. Он очень любил свою бабушку, и не мог допустить, чтобы ее душу не приняли на небесах. Ведь если по усопшему не прозвонит траурный колокол, душа заблудится в мире и ангелы не найдут ее.

Франц знал, что несколько дней назад две девушки так же пошли к траурному колоколу, чтобы похоронный звон раздался по их деду, и их обеих за это жестоко высекли палками. Но его это не волновало. Он не мог допустить, чтобы душа его бабушки отправилась в вечность без звона траурного колокола.

Он добрался до места, подошел к башне, прочитал молитву, поднялся к колоколу и с силой дернул за веревку. По всей долине раздался громкий звон. Люди, услышав этот звон, начали креститься, молясь о душе усопшего человека, хотя эти обычаи уже тоже были запрещены.

Окружной капитан, услышав звон колокола, сразу же отправил туда военный отряд. Как только Франц спустился по крутой винтовой лестнице с колокольной башни, солдаты схватили его и потащили на допрос.

— Кто умер, Франц? — спросил кто-то.

— Моя бабушка — ответил он.

— Прими наши соболезнования, Франц…

— Браво, Франц! — сказал кто-то — Это очень смелый поступок! И очень надеюсь, что у окружного капитана от этого звона выпали все зубы.

Франца вели на допрос, и люди выходили на улицу, чтобы поддержать его и выразить соболезнования. При этом солдаты были вынуждены терпеть насмешки и оскорбления. Их все презирали.

— Господь услышал этот звон, он знает, что Франц очень скорбит по бабушке! А вы скоро превратитесь в прах! — кричали люди.

— Да скорее бы уже — крикнул кто-то — Пусть они обратятся в прах и южный ветер отнесет этот прах обратно в Баварию!

Вслед за этими словами по толпе разнесся издевательский смех. Народ не понимал, как можно было запрещать звонить в траурный колокол по усопшим, устраивать прощания с умершими и поминки по ним, устраивать достойные похороны. Этот запрет особенно сильно ударил по людям. И народ никогда не упускал возможности поиздеваться над церковной полицией, выказать им свое презрение. Ведь звон этого колокола совершенно безобиден. Это лишь символ памяти по усопшим и их проводник в вечность. Это просто часть религии.

Конечно, народ наказывали. Даже за этот издевательский смех, за презрительные высказывания. Наказывали палками, плетьми, крупными штрафами, арестами. Но самым страшным было наказание расквартированием в доме солдат и отрядов полиции. Однако народ был несгибаем.

Несколько недель назад, когда была сильная засуха, угрожавшая погубить весь урожай, люди решили устроить маленький чудотворный крестный ход. Для этого нужно было взять из церкви крест. Священник, узнав об этом, спрятал крест, боясь страшного наказания, но это не помогло. Молодые парни, в числе которых были Франц и Питер, быстро нашли крест, и шествие состоялось.

И такие ситуации были по всей стране. Несмотря на запреты и суровые, жестокие наказания, люди продолжали придерживаться своей веры, устраивать, пусть и небольшие, крестные ходы, паломничества, монастыри. А большая часть молитв была направлена теперь на сохранение религии.

— — —

В Варфоломеевский день в конце августа поженились Региона и Питер. Настроения в народе сохранялись прежними, как и контроль. Празднование свадеб было запрещено. Брак зарегистрировали в суде Брунико, тихо и практически тайно, придя в самой обычной повседневной одежде, так как по новым законам, любой, кто появится в городе в праздничном или воскресном наряде, уже совершал уголовное преступление.

Регистрация брака прошла тихо. После этого была тихо отслужена праздничная церемония в церкви, после которой свадебная процессия направилась в Оберштайнерхоф на пиршество.

Перед домом были установлены большие столы, рядом с ними соорудили скамейки, а на лужайке устроили место для танцев. Анна и Мария в последние дни были очень взволнованы. Им впервые разрешили танцевать вместе со всеми, к тому же, это ведь была свадьба сестры. А, кроме этого, по такому случаю, каждая из девушек получила новую блузку, юбку, новый платок и передник, в которых они должны были пойти на свадьбу. И обе девушки только и делали, что постоянно крутились перед зеркалом, находящимся в спальне родителей.

— Тщеславие является страшным смертным грехом! — возмущалась Лени — И вот увидите, из этого не выйдет ничего хорошего.

— Иди, Лени — смеясь, сказала Анна — Разве ты сама не радуешься, когда получаешь новую одежду и подарки?

— Я никогда не получала новую одежду — сказала Лени — И, уж тем более, не получала никакие подарки.

— Мы подарим тебе, Лени — весело сказала Анна — Сегодня мы очень счастливы, ведь нам разрешили танцевать! В первый раз мы будем танцевать!

— Дааа… — со вздохом сказала Лени — Я вижу, что с вами сегодня не сладить. Но разве вы не слышали историю об одной девушке, у которой на уме были только танцы да наряды? Она была так тщеславна, что никого из мальчиков не считала достойным себя. Все были для нее плохими. Поэтому она часто кружилась в танце одна, и кружилась так, что ее юбки летали. Но однажды на празднике к ней подошел незнакомый мальчик и начал с ней танцевать. Они танцевали и танцевали. От усталости девушка перестала уже слышать и видеть. Она уже не могла дышать и просила мальчика остановиться, а он лишь смеялся и продолжал танцевать. И никто не мог его остановить, потому что его защищала особая магия. Никто не мог его коснуться. А потом все увидели, что у него козлиные рога и козлиные копыта. Это был черт! Люди в ужасе разбежались прочь, издали, с ужасом наблюдая за этими танцами. Наблюдая за тем, как черт кружит в танце уже безжизненную девушку. Потом он бросил ее и исчез, оставив в воздухе, только запах серы. А девушка умерла, и черт забрал ее душу с собой!

Девушки посмотрели на Лени с некоторым беспокойством, а потом громко рассмеялись.

— Лени, мы обещаем тебе, что будем проверять, нет ли у наших партнеров по танцам козлиных ног и рогов — смеялись девушки.

— Смейтесь, смейтесь — сказала Лени с достоинством — Надеюсь, что вы обе никогда не окажетесь в безвыходной ситуации.

Глава 3 часть 1

В церкви Анна чувствовала на себе взгляд Франца, однако, когда формировался свадебный кортеж, его нигде не было видно. Она была очень разочарована, так как надеялась, что они будут идти вместе. Теперь же рядом с ней шла трактирщица из города. Но, когда вся веселая процессия подходила к двум фермам, со стороны Хаусбергхофа раздался громкий ружейный выстрел, а через небольшой промежуток еще два выстрела.

Карл выругался и быстро пошел к своей ферме. Он был очень зол. Там он схватил Франца за воротник и отобрал ружье.

— Ты сошел с ума?? — кричал он на младшего сына — Выстрелы точно услышали в долине! Да все вокруг это услышали! Ты представляешь себе, что сейчас начнется???

Карл был просто в ярости. Он тряс Франца за воротник и кричал.

— Ты, глупый мальчишка!!! Почему ты всегда создаешь неприятности? Из-за тебя теперь я потеряю дом и двор! Где, по-твоему, я должен брать деньги на очередную оплату твоих штрафов??!! Ты вообще понимаешь, что ты творишь и последствия этого?

— Понимаю, — ответил Франц — Меня в этот раз арестуют. Но оно того стоит, отец! Мой брат не должен жениться без праздничных выстрелов, так же как и мои предки не должны умирать без звона траурного колокола. Если ты забыл, отец, все наши вековые обычаи, то я их помню! Я обещал эти выстрелы брату, и я исполнил свое обещание. Я бы исполнил его в любом случае! Разве не этому ты нас всегда учил?

Так как сыновья Карла уже не раз нарушали новые законы церковной полиции, на свадьбе был назначен надзиратель — молодой лейтенант, который должен был следить за всем и сообщать начальству о любых нарушениях. Однако этот баварский лейтенант был весьма забавным человеком. Конечно, он слышал выстрелы, но после этого спокойно сидел в сторонке, ничего не говоря.

К нему подошел Франц и поставил перед ним большую чашу домашнего вина.

— Вот, это тебе, дружище! — по доброму сказал Франц. — Сегодня жарко, и тебя, наверное, замучила жажда.

Франц сел рядом с солдатом на лавку.

— Ты ведь не собираешься заявить на меня? — спросил Франц — За эти выстрелы, которые я выпустил в честь свадьбы своего брата?

— Даже если я их и не слышал — сказал баварский лейтенант, подмигнув Францу — Их слышали все вокруг. Грохот был такой, что в Брюнеке это определенно не пропустили.

— Тогда на этот раз мне точно не избежать ареста — рассмеялся Франц и поднял свою чашу с вином — Давай выпьем за моего брата! Как тебя зовут?

— Иозеф — ответил солдат — Меня зовут Йозеф Бергманн.

— У тебя отличное имя, Йозеф! — сказал Франц — Я приветствую тебя!

Компания становилась все веселее. Люди ели, пили, танцевали на лужайке. Анна танцевала так, что ее юбки летали. Франц сидел, с мрачным выражением лица наблюдая за тем, как Саммер Клаус снова ведет Анну танцевать. А она при этом смеялась так радостно, так заливисто. Францу казалось, что она смеется над ним. Получается, что он так мало о ней знал.

Буквально вчера он разговаривал с ней на горном пастбище. Анна и Мария работали там несколько дней, живя в маленькой хижине, чтобы отправить молочнику Себастьяну как можно больше козьего и коровьего молока. Себастьян обещал сделать из него масло и сыр, который так много нужно было на свадьбу.

Франц в темноте прокрался к этой хижине на горном пастбище, рядом с неглубоким горным озером. Здесь семья Хеллер держала свой скот. С другой стороны озера находились пастбища его семьи. Примерно в получасе ходьбы была опасная болотистая местность. Она была опасна и для людей, и для животных, поэтому Мартл давно отгородил это болото от пастбищ высоким забором.

Мартл рассказывал разные легенды о том, древние германцы топили в этом болоте своих неверных жен, и что по ночам над болотом появляются их души, излучая красивый свет. Да и места здесь были очень красивые. Франц шел мимо болота, не видя в темноте никакой красоты. Он видел лишь, как из темноты появлялись высокие деревья.

Начинался рассвет, солнце поднималось из-за горизонта, заливая все вокруг красноватым светом. Птицы просыпались, и наполняли воздух разными голосами. Капли росы на траве заиграли в первых лучах солнца, и казалось, что все пастбища усыпаны множеством бриллиантов.

Он увидел, как в лучах рассвета Анна идет босиком к роднику, журчащему у самого озера. Это показалось ему нереальным. Она шла босая, в длинной белой рубашке, ее длинные волосы были распущены и развивались на ветру, окутывая ее, словно волшебный плащ, а под ее ногами сияли бриллианты росы. Картина была просто фантастической.

Анна подставила кувшин под струю воды, посмотрела в сторону восходящего солнца и вздрогнула, когда Франц сказал:

— Может ли бедный, умирающий от жажды странник, который уже давно ждет тебя здесь, испить из твоего кувшина?

Она протянула ему кувшин, и когда он брал его, их руки соприкоснулись. От этого прикосновения на лице обоих разлился сияющий румянец.

— Что ты тут делаешь так рано? — спросила Анна — И зачем ты ждал меня?

Она хотела как-то развеять его застенчивость и эту неловкость, но Франц ничего не ответил. В ее присутствии он почему-то терял дар речи.

— Теперь ты выше меня уже на голову — непринужденно сказала Анна — А еще не так давно мы с тобой были одного роста.

Франц больше не понимал себя, он утратил контроль над собой. Анна смотрела на него снизу вверх своими сияющими глазами, в которых, казалось, искрились звезды, и он был полон решимости, сказать ей прямо сейчас все те слова, которые жгли его душу, сказать о том, как сильно он ее любит.

Он просидел здесь больше часа, ни на минуту не спуская глаз с хижины. И когда он увидел, как Анна идет к роднику, его сердце подпрыгнуло и сильно забилось от радости. Это была отличная возможность признаться ей в любви. Кто знает, быть может такая возможность, потом не представится ему еще долгое время. Он так много хотел сказать ей, но вместо всех слов неожиданно для себя сказал:

— Помнишь, Мартл рассказывал нам на Рождество, когда мы были детьми, историю о короле Лорене и его альпийских розах?

— Помню… — Анна улыбнулась — Ты тогда обещал мне, что подаришь свадебный букет из этих роз.

— А ты все еще хочешь получить этот букет? — спросил он смущенно.

— Да, я бы хотела получить такой букет, — сказала Анна, глядя ему прямо в глаза — Букет из этих волшебных роз короля Лорена. Но сейчас мне пора идти, Франц. Храни тебя бог.

Она взяла кувшин с водой и пошла к хижине, а он смотрел ей вслед сияющими глазами, и нежное чувство любви к этой девушке буквально пронизывало его. Она была такой маленькой, такой хрупкой, он так хотел защитить ее.

Анна подошла к хижине, но, прежде чем войти внутрь, она обернулась. Франц стоял все на том же месте. Она улыбнулась ему.

— Ты потанцуешь завтра со мной на свадьбе? — крикнул он.

Анна утвердительно кивнула, помахала ему рукой, и быстро исчезла в хижине. Там ее ждала Мария.

Мария собиралась пойти к роднику, чтобы умыться, но едва приоткрыв дверь, увидела Анну и Франца. Она сразу же прикрыла дверь и вернулась назад. Она не хотела им мешать. Им нужно было хоть раз остаться наедине и поговорить.

— Ну что? — спросила Мария, когда вошла Анна — Ты, наконец, согласилась?

— О, боже! Ты вообще о чем сейчас? — раздраженно спросила Анна — Я, наверное, никогда не дождусь от него предложения. Лягушки в болоте и те говорят больше, чем он. Когда мы были детьми, он доводил меня до отчаянья, постоянно говоря о том, что хочет жениться на мне. За то теперь он даже слова сказать не может.

Франц не имел понятия о том, о чем сейчас говорили девушки в хижине. Он хотел парить от счастья! Она хотела именно его! Она хотела получить букет альпийских роз короля Лорена на их свадьбу! А это значит, что она согласна быть его женой! Что все у них будет хорошо, они проживут долгую жизнь вместе и будут очень счастливы. В этом теперь у него не было никаких сомнений.

А сейчас на свадьбе Анна танцевала со всеми подряд, улыбалась им, смеялась, будто не знала, что она принадлежит только ему. Ему одному. Он сердито наблюдал за всем этим. Он видел, как Клаус твердо и решительно провел Анну через танцующих на свободное место и закружил в танце.

Когда Анна и Клаус вернулись к столу веселыми и разгоряченными танцем, Клаус сильно хлопнул друга по плечу.

— Что с тобой сегодня не так? — спросил он у Франца — Почему ты сидишь тут с таким грустным видом? Почему не танцуешь? Я бы на твоем месте уже давно встречался с какой-нибудь красивой девушкой, такой, как Анна!

Сказав это, Клаус задорно подмигнул Анне, заставив ее рассмеяться. Клаус хотел подразнить его, но Франц понял все это совсем иначе.

— А мне кажется, что ты переходишь границы, — зло сказал он.

— Что это значит? — изумленно спросил Клаус.

— А это значит, что ты выбрал не то место, и не ту девушку, чтобы развлекаться! — сказал сквозь зубы Франц. — Анна, ты больше не будешь танцевать!

— Да кто ты вообще такой? — разозлился Клаус. — Ты всего лишь местный горный парень! С какой стати ты вздумал указывать мне, с кем мне танцевать, а с кем нет? С какой стати вообще ты вздумал что-то мне запрещать? Я пришел сюда развлекаться, и как только снова заиграет музыка, я снова поведу Анну танцевать! Плевал я на твои запреты!

В словах Клауса звучала явная угроза. Оба парня зло смотрели друг на друга. Анна же просто стояла рядом, не особенно вслушиваясь в слова. Она поняла лишь одно — Франц злится потому, что она танцует с другими парнями. Ее сердце подпрыгнуло от радости.

«Значит, я ему не безразлична, — подумала она с радостью, стараясь не подавать вида — Означает ли это, что я ему нравлюсь? Может он любит меня?»

— Франц, будь умницей — сказала она, положив руку ему на плечо, — Успокойся.

— Успокоиться? Быть умницей? — Франц с обидой смотрела на Анну, подняв брови, в его глазах было явное обвинение — Будь умницей, ты говоришь? То есть, я должен сидеть здесь и спокойно наблюдать за тем, как ты флиртуешь с другими?

— Я никогда ни с кем не флиртовала… — сказала Анна, немного резче, чем планировала, — Я вообще ни с кем не флиртовала! Даже…

Она хотела сказать: «Даже с тобой», но не успела, потому что в разговор вмешался Клаус.

— Ты не посмеешь нам мешать! — сказал он, сжимая кулаки.

Франц молча снял свою куртку и отдал Анне, не сводя глаз с Клауса.

— Давай, пойдем к реке — помолчав немного, сказал Франц.

Гости за столом, сидевшие рядом, невольно слушали этот разговор. Среди гостей был и Корбиниан. Он слышал каждое слово.

— Дааа, — сказал Корбиниан со вздохом, — Вечная битва мужчин из-за женщин! Будь то зверь, птица или человек, все всегда дерутся из-за женщин.

Корбиниан, видя, что Витус поднялся из-за стола, явно намереваясь вмешаться, взял его за руку и потянул обратно на скамью.

— Пусть разбираются сами! — сказал он — Не нужно вмешиваться. Они должны сами разрешить эту ситуацию и уладить свой спор. Так было всегда, во все времена. И это сейчас мы стали степенными людьми. А ты вспомни свою молодость!

Витус согласился с ним и сел обратно за стол.

— Все зло в этом мире из-за женщин — усмехнулся Корбиниан — Правда, Лени?

И он обнял за талию служанку Лени, которая подавала блюда. Лени грозно посмотрела на него, сбросила руку, назвала его «старым дураком» и гордо ушла, не обращая внимания на смех мужчин.

— Да, если бы старый Адам был более стойким — сказал лукаво Корбиниан — Все мы сейчас жили бы в раю! — он рассмеялся.

— Ну, что поделать, — поддержал его Витус, тоже смеясь, — Если природа создала нас такими.

— Да вы из ботинок готовы выпрыгнуть, если какая-то женщина вам просто подмигнет! — с важным видом сказала Лени, дальше расставляя закуски.

Женщины за столом поддержали ее разными комментариями, и между мужчинами и женщинами за столом завязался весьма забавный спор.

— — —

Тем временем Франц и Клаус, продолжая спорить, приближались к реке. Спор усиливался. Анна шла чуть позади них. А за ней шли многие гости со свадьбы, желающие посмотреть, чем же закончится дело.

— Ты же не будешь сегодня драться? — спросила Анна, догнав Франца.

— Какое тебе дело, буду я драться или нет? — сверкнул на нее злыми глазами Франц. — Это твоя вина! Если бы ты вела себя достойно, как подобает невесте, ничего этого бы не было! Неужели ты забыла, что мы вместе? Как ты могла об этом забыть!

— Я не могла об этом забыть, — громко сказала Анна — Как можно забыть то, о чем не знаешь?! Ты мне ничего не говорил! Откуда мне знать, вместе мы или нет?

— Ну, вот теперь ты знаешь! — крикнул Франц. Он был уже вне себя.

— О, нет! — остановила его Анна — Я ничего не знаю!

Анна тоже уже начала выходить из себя. Она остановила Франца, схватила его за жилет и начала кричать.

— Я ничего не знаю!!! — кричала она — Ничего!!! Я хочу услышать! Услышать все из твоих уст!

— И что же ты хочешь услышать? — спросил он в гневе — Мне больше нечего тебе сказать!

— Если тебе нечего мне сказать, — кричала Анна, — То, какое тебе тогда вообще дело до того, что я делаю?

Анна и Франц сейчас напоминали двух боевых петухов на лугу, готовых сцепиться друг с другом. Клаус, слыша их спор, решил вмешаться, чтобы успокоить обоих.

— Я не знал, что вы двое вместе — сказал Клаус, поднимая руки в жесте примирения — Если бы я знал, я не стал бы так себя вести и заходить так далеко.

— О, нет! — Анна не могла успокоиться — Я не согласна, что мы вместе!

Вдруг кто-то из гостей подбежал к ним и начал тянуть всех за руки.

— Быстро все успокойтесь! — сказал гость, встревоженно — Вам никак нельзя драться и нельзя кричать! Просто посмотрите, кто идет сюда!

Все повернулись в указанном направлении и увидели, что по тропинке идет отряд солдат, направляющийся в сторону свадебного гулянья. Солдаты прошли стороной от них, подошли к месту, где установлены столы, и встали в ряд между столами и фруктовым садом.

Глава 3 часть 2

Лейтенант, сопровождавший отряд, вышел вперед и поприветствовал всех присутствующих. Повод для праздника было понять легко по белым скатертям на столах и украшениям из цветов. Лейтенант спокойно спросил, кто стрелял, и кто несет за это ответственность, так как он не сомневался, что выстрелы были именно отсюда, с этой стороны.

Многие гости из-за выпитого вина уже были не совсем трезвы. И Франц был в их числе. К тому же, Франц сейчас был очень зол, и не знал, на ком ему выместить эту злость. В его пьяных глазах этот лейтенант был как раз подходящей кандидатурой.

— Ну, я стрелял, — вызывающе сказал он, уперев руки в бока и расставив ноги для равновесия — Что вам здесь надо? Это свадьба, и вас сюда никто не приглашал!

— Мы знаем это, — спокойно сказал поручик, подошедший к нему — Мы сейчас уйдем, но ты пойдешь вместе с нами. Ты арестован!

— Оооо… — протянул Франц, смеясь — Это будет не так просто, как вам кажется! Вы сейчас стоите здесь, на земле свободных тирольских земледельцев и фермеров. Как вы смете отнимать у нас наши многовековые традиции и обычаи?! Это были праздничные выстрелы, в честь свадьбы моего брата! У вас, баварцев, настолько слабые нервы, что вы так реагируете на несколько выстрелов? Или вы просто их боитесь?

— Попридержи язык! Дерзкий щенок! — разозлился лейтенант — Ты разговариваешь с офицером своего короля! Я не собираюсь тут спорить с тобой! Если я приказываю тебе, ты обязан выполнять без возражений! И если тебе сказано идти с нами, ты обязан идти.

— Забирайте его! — крикнул лейтенант солдатам.

И в этот же момент, когда лейтенант повернулся к солдатам, чтобы дать приказ, Франц напал на него, сильно толкнул вперед, отчего тот чуть не упал, потеряв равновесие. Солдаты тут же направили в сторону Франца винтовки, но растерялись, так как Франц уже стоял в окружении свадебных гостей.

— Вы слышали приказ стрелять?! — грозно спросил один из мужчин в толпе — Мы нет! Так что опустите винтовки! Тут дело один на один. Ваш лейтенант сам должен защищаться! А не прятаться за спины солдат. Мужчина он или нет?!

Лейтенант оказался мужчиной, он дал приказ солдатам — опустить винтовки и не стрелять, и принял вызов пьяного Франца. А зрители были вынуждены признать, что по силе и остроумию противники были равны.

Это был тяжелый бой. Но тут Франц со всей силы и злости ударил лейтенанта в челюсть, да так сильно, что тот ударился о забор, разбив головой верхнюю перекладину ограждения на скале в щепки. Он упал на нижний ярус, а Франц снова бросился на него. Из толпы гостей послышался предостерегающий крик. За оградой был обрыв скалы, круто спускавшейся вниз. Франц успел остановиться на самом краю. Он стоял, покачиваясь, и казалось, что он вот-вот упадет вниз. Все замерли, боясь произнести хоть слово.

Франц был пьян и измотал дракой. Его ноги потеряли равновесие и он упал. При падении он успел ухватиться за куст, который рос на краю, между камней. Но держаться долго за этот куст он не мог, ведь корни куста уже отрывались от камней.

Вдруг из толпы солдат выбежал поручик. Он распластался по земле и начал быстро ползти к краю. Он схватил Франца за руки и начал тянуть, рискуя упасть со скалы вместе с ним. Он рисковал своей жизнью, сползая медленно вниз, ища ногой хоть какую-нибудь опору, и как только он ее нашел, он изо всех сил потянул Франца на себя. Франц также собрал все своим силы, чтобы помочь солдату, и наконец, смог начать выбираться наверх.

Остальные, опомнившись, бросились к ним, быстро вытянули обоих и оттащили их от края. Двое молодых людей лежали теперь на земле, тяжело дыша. Затем Франц встал, медленно подошел к столу и налил воды. Выпив стакан воды, он взял свою куртку, и тут он увидел Анну, ее бледное испуганное лицо со следами слез.

Она подошла к нему. В один миг все стало неважным. Вся эта ссора, этот спор. Все казалось сейчас таким глупым. Франц раскрыл ей объятия, и она упала ему на грудь.

— Все хорошо, — успокаивал ее Франц, крепко обнимая и гладя по волосам, — Теперь уже все хорошо. Ты мое единственное золото… Сейчас мне придется уйти, но я вернусь.

— Я буду тебя ждать… — сказала Анна, глядя на него широко раскрытыми глазами.

Эти слова прозвучали, как клятва. Франц понял, что теперь, чтобы там не случилось в будущем, она принадлежит только ему.

Франц подошел к поручику, который спас ему жизнь.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Саймон Теннер — ответил поручик.

— Да, благословит тебя Бог, Саймон. — сказал Франц — Ты спас мне жизнь, и я твой должник. Подожди минутку, и я пойду с тобой.

Он обнял Анну, подошел с ней к столу, где сидел его брат со своей невестой, поднял чашу вина.

— За вас! — громко сказал он — Я желаю вам счастья, здоровья, чтобы в вашем доме было много детей, а в ваших карманах было много денег!

Затем, он повернулся к гостям.

— Не позволяйте никому портить вам настроение и этот праздник! — весело сказал он — Пойте, танцуйте, веселитесь! А в следующем году я приглашаю всех вас гостями на нашу свадьбу!

— И этот брак точно не будет скучным! — выкрикнул со смехов Клаус, и все рассмеялись в ответ.

— Да, благословит тебя Бог, брат! — сказал, вставая, Питер — И не в последнюю очень за эти праздничные выстрелы в нашу честь.

— Молчи, — сказал Франц — А то они заберут и тебя.

Затем Франц подошел к солдатам, и позволил им увести себя. Именно в этот момент глаза Марии встретились с глазами молодого баварского лейтенанта. Их взгляды встретились всего на несколько секунд, после чего оба смущенно опустили глаза. Никто не заметил этого, кроме Йозефа — того самого лейтенанта, который должен был следить за порядком на свадьбе.

Никто при этом, кроме Корбиниана, не заметил, как Мартл поднял руку, побелел и прижал руку к сердцу, увидев этого баварского лейтенанта. Мартл застыл в изумлении, хватая ртом воздух.

В Обештайнерхофе гости еще долго сидели за свадебным столом. Никакого особого веселья больше уже не было. Ближе к вечеру свадебная процессия снова сформировалась, но на этот раз, чтобы проводить новобрачных в Хаусбергхоф, который теперь должен стать новым домом для Регины.

— Слава богу, что они смогли остановить тебя! — сказала Регина мужу, нежно глядя на него.

Когда завязался сор между Францем и баварским лейтенантом, Питер хотел вмешаться. Однако друзья успели перехватить его и отвести обратно к молодой жене.

— Питер, держись подальше оттуда! — сказал один из друзей — Сегодня вам обоим не нужны лишние неприятности! Или ты хочешь провести первую брачную ночь в тюрьме?

Родители жениха и невесты, как и некоторые из гостей, оживленно болтали в гостиной Хаусбергхофа.

— Как долго они будут держать там моего мальчика? — Роза очень переживала за младшего сына.

— Он ведь не первый, кого арестовывают за выстрелы, — ответил ей Карл — Большинство из них оставались там на неделю. Так что, нужно просто подождать.

— Да, но что же это за времена такие наступили, — сказала Роза, — Что из-за нескольких выстрелов в воздух сажают в тюрьму?

— Боюсь, что мы столкнулись еще далеко не со всеми подобными ситуациями, — задумчиво ответил Витус — Нельзя отмечать Праздник Урожая, под запретом и День Благодарения, и другие церковные праздники.

— Дааа, — сказал один из фермеров-соседей — У нас отобрали все праздники. Видимо баварцы просто завидуют нам. Но вот сегодня Варфоломеев день, а по всей стране у церквей стоит стража. У каждой церкви! Стоит кому-то появиться там в праздничном или воскресном наряде, как его тут же хватают и тащат в тюрьму. Даже наряда уже достаточно, чтобы оказаться в тюрьме. Нам ведь запрещено теперь все. Даже молиться и поститься запрещено, запрещены прощения, кресты, благословения.

Фермер немного помолчал.

— А ведь в воскресные дни нам положено молиться, — продолжил он — Молиться за наших родных и близких, благодарить Бога за все, просить прощения и покаяния. Что же, черт возьми, происходит?! — фермер ударил кулаком по столу, — По их мнению, мы, видимо, должны только работать и работать, не выражая никаких эмоций, не испытывая радости! А что будет дальше? Нам запретят петь и смеяться?

Все вокруг с ним согласились. День Благодарения был особенным праздником, которого все ждали весь год. Работа на фермах была очень тяжелой. Праздники были необходимы людям, чтобы отдыхать и восстанавливать силы. А в День Благодарения, как и в Праздник Урожая, всегда устраивались ярмарки, давая возможность людям не только отдохнуть, но и подзаработать, а также купить что-то необходимое. В праздники люди собирались веселыми компаниями, пели, танцевали, отдыхали, а потом снова возвращались к своей тяжелой работе.

На праздниках обычно собирались вместе фермера и горожане. Люди общались друг с другом, знакомились, становились друзьями, создавали семейные пары, обсуждали новости. Всегда все с большим нетерпением ждали следующего праздника, чтобы снова собраться с друзьями, увидеть друг друга и просто поговорить. Неужели все это закончилось раз и навсегда теперь? Это приводило людей в отчаянье.

— — —

Баварцы были не менее горячим народом, чем тирольцы. Однако военные законы запрещали баварским солдатам и офицерам ввязываться в драки с местными жителями. Среди солдат было очень много крупных и сильных парней, которые не боялись никого. Но сейчас им нередко приходилось проявлять предельную сдержанность, ангельское терпение и невероятное самообладание, ведь на них королевская форма. И местные часто этим пользовались, не упуская случая позадирать военных и поиздеваться над ними, доводя их до самых крайних пределов терпения.

Конечно, иногда дело доходило до драки, но офицеры, которым приходилось улаживать подобные дела, обычно относились к этому, как к драке несмышленых мальчишек, не придавая этому большого значения.

Сидя в казарме, Саймон охлаждал мокрой холодной тряпкой свои болящие лодыжки. Когда вошел Йозеф, он не обратил на него особо внимания. Йозеф снял ремень и пальто, сел на лавку.

— Ты не хочешь сообщить о том, что сегодня произошло? — спросил он.

— О нет, — ответил Саймон, — Оно того не стоит.

— Ты молчишь ради прекрасных глаз этой красивой тирольской девушки? — лукаво спросил Йозеф.

— Ой. Заткнись! — сказал Саймон. — Оставь уже меня в покое.

— Так, так, — продолжал Йозеф — Все куда хуже, чем я думал. Ты влюбился! Но если говорить серьезно, то позволь дать тебе хороший совет. Забудь о ней! Ты не сможешь даже к ней подойти. Подойти настолько близко, чтобы познакомиться и просто пожать ей руку. Даже если ты ей тоже понравился, неужели ты не понимаешь? Вам все равно не быть вместе!

— А ты сам то, что? — сказал Саймон. — Почему не сообщил? Ты же был надзирателем на свадьбе, сам все видел и слышал. Почему же не сообщил?

— Знаешь, — ответил Йозеф — За время моей службы у меня было немало неудачного опыта в вопросах общения с начальством. Поэтому выработался определенный принцип. Лучше не ходить к начальству, пока они сами тебя не позовут. Однако я не могу понять этих жителей долины. Зачем они нарушают законы при каждой возможности? Им так нравятся неприятности?

— Ну, — пожал плечами Саймон — Фермеры ведь понимают, что мы отбираем у них религию, их традиции, и, по их мнению, оказание нам сопротивления, особенно церковной полиции, необходимо для сохранения их веры. Конечно, это глупо. Молиться за сохранение урожая, благодарить бога за что-то, можно ведь не только в церкви, но и в маленькой домашней часовне, и просто в любой комнате дома. Это понимает любой здравомыслящий человек. И все это противостояние нам, просто глупость. Для молитвы, покаяния и благословения вовсе не нужны все эти статуи, огромные церковные кресты и прочие бесполезные предметы поклонения. Но они почему-то считают иначе.

— Да, доля истины в этом есть, — согласился Йозеф, — Но этим людям не повезло еще и в другом. В том, что в этом округе на контроль поставлен капитан Хофштеттен. Никто так мелочно не следит за каждым, даже незначительным правонарушением, как он.

— Это да, — сказал Саймон. — Вспомни, как в конце июня тирольцы в Больцано проводили Петропавловский крестный ход. Об этом уведомили баварского судью. Он посмотрел в окно, отлично видя процессию, но сказал, что ничего не видит. Это очень умный человек. А тут просто три выстрела и такой шум. Вот и я сегодня поступлю так же, как этот умный человек. Я ничего не видел и не слышал.

Йозеф решил поступить так же. Лейтенант Йозеф Бергманн был поставлен надзирателем на свадьбу. Ему нечего было сообщить начальству, кроме как о трех выстрелах в воздух. Не сказать о них было нельзя, так как начальник, в любом случае, слышал эти выстрелы лично.

Глава 3 часть 3

Было воскресенье апреля 1808 года. Кэти встала с церковной лавки после обычной воскресной мессы. С ней были девочки — Мария и Анна. Выйдя из церкви, они отправились на рынок, находившийся на одной из городских улиц в Брюнеке. Это было красивое место. Рынок с обеих сторон был окружен величественными средневековыми домами, с зубчатыми и резными фронтонами, с живописными эркерами, резными деревянными кружевами и перилами лестниц.

На рынке почти всегда было много народу, но почти никто ничего не покупал. Экономическая ситуация в стране постоянно ухудшалась, денег у людей становилось все меньше и меньше. Все больше становилось тех, кто просил милостыню. Чаще всего с протянутой рукой сидели женщины и дети, иногда целыми семьями. Мужчины бродили по стране в поисках хоть какой-то работы. Многие рынки уже давно закрылись, и то, что этот рынок еще как-то продолжал работать, было просто чудом.

Кэти сразу же вошла в одну из лавок. Здесь она обменяла домашний пчелиный воск на готовые свечи, и купила две особенные черные свечи. Их называли погодными. Такие свечи зажигали в домашних часовнях во имя грозы и сильного дождя для спасения урожая.

Выйдя из лавки, Кэти встретила нескольких знакомых фермеров, и потому разрешила девочкам одним побродить по рынку, осмотреть окрестности, пока она будет разговаривать со знакомыми.

Отойдя немного от матери, Анна буквально прилипла к одной из лавок, разглядывая ленты, кружева и пуговицы, красивые ткани. Мария осталась на улице одна, возле пекарской лавки, и в этот момент к ней подошел тот самый лейтенант, который был на свадьбе. Он остановился в шаге от нее.

— Меня зовут Саймон, — тихо сказал он, глядя на прилавок лавки.

— Я знаю, — так же тихо, почти шепотом ответила она — Меня зовут Мария.

— Я бы очень хотел как-нибудь встретиться с вами! — с надеждой в голосе сказал лейтенант.

— Но это невозможно… — тихо сказала Мария. — Нам не позволят увидеться. Я не знаю, как эту встречу можно устроить.

— Но эту встречу нужно устроить — настойчиво сказал Саймон, повернувшись к ней — И сделать это нужно в ближайшее время. Совсем скоро меня переведут в Инсбрук, в полк Кинкеля.

— Эту встречу невозможно устроить, — сказала Мария. — Но осенью я вернусь в Инсбрук к отцу. У него пекарня на Платтнерграссе. Я вернусь домой, чтобы помогать отцу.

— Отлично, — обрадовался Саймон, — Я найду вас!

Саймон, чтобы не привлекать внимания, быстро ушел. Мария стояла в замешательстве. Она оглядывалась по сторонам, чтобы убедиться в том, что никто ничего не заметил. Она искала глазами Анну. Мария была в ужасе от самой себя. Как вообще она могла стоять тут и разговаривать с этим баварским солдатом? Да еще и рассказать ему об отце и его пекарне, и о том, что осенью вернется домой.

Почему вообще она должна думать об этом лейтенанте день и ночь? Днем она пыталась отвлечь свои мысли разными делами, но ночью… Его взгляд преследовал ее во снах. Эти сны были мучительны и тревожны, и в то же время, прекрасны и волнительны.

Она часто видела его по воскресеньям в церкви. Он обычно находился в карауле церковной полиции. Он всегда ждал ее там, и становился так, чтобы она обязательно прошла мимо него. Его поведение всегда было безупречным. Это был только красноречивый взгляд. Ничто более не выдавало его, его мысли. Он не пытался дотронуться до нее, взять за руку или поговорить. Но Мария точно знала, что он здесь только из-за нее. Эта мысль согревала ей сердце.

Она обернулась и увидела его. Саймон стоял с другим солдатом, они разговаривали и смеялись, при этом оба поглядывали на нее. Мария сразу поняла, что они разговаривают о ней. Это было неприятно. Раздраженная, она быстро пошла, искать Анну, чтобы вместе вернуться назад к Кэти.

Мария держала все это в себе. Она ни с кем не могла говорить обо всем этом, о своих чувствах и мыслях, об этих тайных взглядах, и, тем более, об этом коротком разговоре. Она не могла говорить об этом даже с Анной. Не могла просто потому, что никто вокруг, и даже Анна, не смогли бы понять ее чувств к какому-то баварцу. Эти чувства изначально были безнадежными, у всего этого не могло быть никакого будущего. Мария отлично знала это, понимала, но не думать о нем не могла.

Саймон стоял и смотрел ей вслед, смотрел, как она уходила, стараясь в памяти сохранить каждое ее движение, каждое слово. Рядом с ним стоял его друг.

— Ну и ну, — насмешливо сказал его друг, — Так для чего ты здесь? Чтобы выпить со мной чашечку в местной лавке? Или чтобы разглядывать девушек? Ты влюбился с эти фиалково-синие глаза?

— Они не фиалкого-синие, — с тоскливой улыбкой ответил Саймон, — Они серо-голубые, большие и очень красивые! Есть в ней что-то такое, что не оставляет меня в покое! Мне бы хотелось всегда быть с ней рядом.

— На свете полно других девушек, — сказал, смеясь, его друг, — Зачем тебе именно эта? Ее наверняка держат дома в предельной строгости. У этой привязанности нет будущего. Ты даже подобраться к ней не сможешь? А если и сможешь, ее родители никогда не одобрят такие отношения.

— Мне нравится она — ответил Саймон.

— Ты думаешь, что это та самая женщина, которую твои дети должны называть матерью? — поддразнил его Йозеф. — Остановись. Подумай, она же тиролька! Дочь местных жителей долины, а мы все для них враги. Они не отдадут за тебя свою дочь!

Саймон со вздохом пожал плечами. Он был согласен с тем, что говорит Йозеф, прекрасно все понимал, но ничего не мог с собой поделать.

Антипатия у местных к войскам оккупации постоянно возрастала. Все эти бесконечные и очень большие штрафы по любой ерунде, аресты местных, расквартирование солдат на фермах и в домах жителей долины, публичные наказания и избиения, как мужчин, так и женщин, изгнание местных епископов, никак не способствовали установлению дружеских отношений между тирольцами и баварцами. Ненависть к баварским солдатам неуклонно возрастала, а народ становился все более непокорным.

Вокруг творилось что-то невообразимое. Многие люди говорили, что жизнь стала похожей на ночной кошмар. Но ночные кошмары заканчиваются утром, а этому кошмару нет конца. Становилось все страшнее и страшнее. Епископов отлавливали, арестовывали, выдворяли за пределы страны с запретом возвращения. Распускались монастыри и аббатства. Имущество монастырей, их земли, фермы продавали на публичных торгах. А то, на что покупатель не находился, сдавалось в аренду.

Все священные облачения, церковные картины, статуи, освещенные золотые и серебряные чаши, подсвечники, изображения святых и прочие предметы, сначала изучали баварские инспекторы. Часть всего этого отправлялась для баварской королевской коллекции, находящейся в одной из галерей дворца короля. Остальное шло на аукционы.

Находились и те, кто не мог допустить такого кощунства, кто тайно пробирался и крал священные реликвии. Чаще всего это были совсем молодые парни. На допросах они в основном молчали, не говоря ни слова. Но некоторые из них говорили, что им ничего не известно о кражах, и о том, что пропали какие-то монастырские вещи, но если такое произошло, то этого человека нельзя считать вором, потому как он не крал, а спасал священные ценности от жадных лап правительства.

Священники в один голос говорили, что каждый, кто приобретает монастырское имущество, совершает смертный грех. Но вещи все равно покупали. Не тирольцы. Их покупали чужаки, люди других вероисповеданий, а тирольцам оставалось только беспомощно наблюдать за всем этим. Они ничего не могли сделать.

Роспуск монастырей и аббатств стал настоящей катастрофой для страны. Монастыри всегда заботились о бедных людях, принимали нищих и больных, помогали им. Теперь же беднякам некуда было идти, негде было искать помощи и приюта. Они слонялись по улицам, набредали на фермы, пытаясь найти ночлег или кусок хлеба. Больные люди падали и умирали на улицах. А если учесть то, что новое правительство неуклонно разоряло тирольские семьи, оставляя их без денег и крыши над головой, количество нищих постоянно увеличивалось.

Все это увеличивало и озлобленность, и сопротивление народа. В какой-то момент ситуация дошла до такой точки, что комиссар просил короля прислать еще солдат для поддержания порядка.

По всей стране начали создаваться тайные общества, проводиться тайные собрания фермеров. На таких собраниях решались многие важные вопросы, касающиеся противодействия существующему режиму, сохранению веры и церковного имущества, помощи нуждающимся.

Глава 4 часть 1

В начале сентября Андреас приехал за дочерью, чтобы забрать ее домой, в Инсбрук. Мария хотела вернуться домой, но сейчас она была сильно подавлена. Раньше она даже представить себе не могла, как тяжело будет ей уехать из Оберштайнерхофа. Оставить все здесь, все то, что было так ей дорого. Это оказалось очень трудным. Она приехала сюда маленькой девочкой, выросла здесь, в долине, здесь был ее дом, ее семья.

С другой стороны, Мария была в невероятном волнении от того, что скоро вернется домой, будет жить в большом городе, познакомится со всеми его интересными местами, с красивыми улицами. Ведь именно там был ее настоящий дом, который она почти не помнила.

Накануне отъезда она долго сидела с Анной в их особенном месте. Это место находилось недалеко от главного дома, но оттуда открывался очень красивый вид на долину и горы. Глаза обеих девушек были обращены на закат. Заходящее солнце окрашивало их лица в красно-розовый цвет, что отлично скрывало следы от слез.

Девушки сидели молча, каждая была погружена в свои мысли, и они обе даже не догадывались, какую интересную картину они представляют. Это была очень выразительная картина контрастов, так как девушки были совершенно разные. Все что для Марии было светлым и восхитительным, для Анны было темным и ужасным. Анна была похожа на спелый сочный персик, который уже готов упасть с ветки, а Мария была хрупкой, тонкой и изящной.

Единственное, что у них было общим, это — длинные волосы, заплетенные в тугие косы, но у Анны волосы были почти черного цвета с некоторым рыжеватым оттенком, который сейчас, в лучах заката был красновато-рубиновым, а у Марии волосы были цвета спелой пшеницы. Каждая из них была молода, полна сил, мечтаний, волнений, своих мыслей о будущем, каждая была по-своему красива.

— Горы выглядят так, будто там пожар, — нарушила тишину Анна — Завтра будет хорошая погода. Как раз для долгой поездки…

Анна повернулась к Марии лицом и уставилась на нее с серьезным видом.

— Мария, ты точно хочешь ехать домой, в Инсбрук? — спросила Анна, и в голосе ее звучали нотки страха. — Ты с нетерпением ждешь этого возвращения? Ты счастлива?

— Счастлива ли я? — Мария задумалась и пожала плечами — О, я не знаю, Анна. Я не знаю, радоваться ли мне этому. Иногда, когда думаю об этом, я испытываю радость. Но в тоже время, мое сердце сжимает тоска, ведь я должна уехать отсюда. И я очень боюсь, ведь я не знаю, что ждет меня там, что я буду там делать. Я ведь буду там совсем одна, в этом чужом для меня городе!

Мария говорила все это, опустив голову, чтобы скрыть свои слезы и чувства, но вдруг она посмотрела на Анну с такой надеждой и отчаяньем, что у Анны по коже пробежал холодок.

— Ты же приедешь ко мне в гости? — спросила Мария — Приедешь?

— Я попрошу отца взять меня с собой, когда он поедет к вам — кивнув, сказала Анна — Конечно, я хочу посмотреть на твой дом, на то, как ты будешь там жить, на высокие городские дома и улицы. Как же ты будешь там жить, без гор, деревьев, зеленых лугов?

— Там тоже есть горы, — ответила Мария — Или ты забыла, что нам рассказывал мой отец? Из нашей пекарни можно увидеть Нордкетте, а это очень большой горный массив.

— Да, но там ты будешь жить между каменными стенами других домов — сказала Анна, — А не среди зеленых лугов, цветов, этих бескрайних полей. Там все будут для тебя незнакомыми, и я думаю, что тебе будет очень одиноко.

Девушки снова повернулись к закату, и снова повисла тишина, но она была совсем не долгой.

— Ты можешь мне кое-что пообещать? — неожиданно спросила Анна.

— С радостью, — ответила Мария, вопросительно глядя на Анну, — Если мне это по силам.

— Послушай, Мария, мы с тобой вместе выросли, как родные сестры… — Анна немного колебалась — Я хочу, чтобы ты пообещала мне… Я имею ввиду, если там с тобой что-то случится… Что может причинить тебе боль… Если с тобой вдруг случится что-то такое, из-за чего ты не сможешь жить в этом городе… Я хочу, чтобы ты… Чтобы ты помнила о том, где твой настоящий дом! Чтобы ты знала, что тебя всегда ждут здесь, что здесь ты дома! Если с тобой что-то случится, обещай мне, что ты вернешься сюда! И я всегда буду рядом с тобой, чтобы не случилось в будущем.

— Но, Анна, откуда такие мысли? — Мария была поражена ее словами — Я же буду там со своим отцом. Что может со мной случиться? Конечно, ты тоже можешь положиться на меня во всем и всегда. Если у тебя случится беда и понадобится помощь, ты можешь без стыда прийти ко мне. И я всегда буду помнить о том, что смогу обратиться к тебе. Спасибо тебе за это.

— Вот и хорошо, — сказала Анна — Пообещаем, друг другу, что в случае беды ты придешь ко мне, а я к тебе! Только для меня опасность попасть в беду не так велика, как для тебя! Я же остаюсь здесь, дома, в привычной для меня обстановке, среди семьи и друзей, с людьми, которых я знаю всю свою жизнь. К тому же свой жизненный путь я вижу очень ясно.

Анна многозначительно подмигнула Марии, и это заставило ее улыбнуться.

— Ах, да, — сказала Мария — Францу уже пора бы принести тебе обещанный букет из альпийских роз короля Лорена. И знаешь, чтобы там не случилось, я обязательно приеду на вашу свадьбу!

— А я всем своим сердцем надеюсь на то, что однажды… — Анна сжала руку Марии — Что однажды ты обязательно найдешь того человека, который для тебя будет значить так же много, как Франц для меня.

— Ну, у меня еще есть время, — с улыбкой ответила Мария — К тому же не у всех это происходит так легко, как у вас. Вы с детства знаете друг друга, вместе росли, играли. Наверное, это здорово, вот так вырасти вместе с мальчиками, а потом выйти за них замуж. А мне придется искать свое счастье не здесь, а там, в городе. И сколько на это уйдет времени, я не знаю.

Перед глазами Марии появилось лицо молодого баварского лейтенанта, который обещал ее найти. Мария дернула головой, чтобы отогнать наваждение, но тут же подумала о том, где же он сейчас, о чем думает, чем занимается. Он занимал все ее мысли, но кто знает, быть может, он уже совсем забыл о ней и своем обещании.

Она все время думала о нем… Только мысли о том, что они встретятся в Инсбруке, грели ей сердце. Она ждала этой встречи. И завтра она отправится в город, домой, а значит, эта встреча станет ближе. Завтра!

Внезапно до Марии полностью дошло то, что сегодня был последний ее вечер в Оберштайнерхофе. Это был последний раз, когда она сидела здесь, в этом красивом месте, вместе с Анной, и любовалась закатом над долиной. Завтра ей придется проститься со всем этим, оставить все это, все то, что ей так дорого. Ее сердце сжалось от боли так, что она не могла дышать.

Сглотнув слезы, Мария сидела неподвижно, как статуя, затаив дыхание, вслушиваясь в пение плиц, звуки ветра, шевелившего листья деревьев, в отдаленный плеск реки и ручья с другой стороны, стараясь в памяти сохранить все это. Она смотрела на долину, на горы, поля, сады, на дом, на вершины альпийских гор, которые сейчас были красными в лучах заката. Она смотрела, не моргая, стараясь запомнить каждую, даже самую маленькую деталь, сохранить все это в своем сердце.

Сегодня природа вокруг казалась ей особенно красивой. Быть может потому, что она осознала, что видит все это в последний раз? Неужели природа прощается с ней? И чем больше ее разум понимал все это, тем сильнее сжимало ее сердце.

Мария думала о том, что будет очень сильно тосковать по этой части своей жизни, по времени, проведенному здесь. Ей будет не хватать этой тишины, пения птиц по утрам, звона колокольчиков стада, направляющегося рано утром на пастбище, рассветов и закатов над долиной. Ей будет не хватать особенных ароматов и вкуса блюд, которые готовят здесь на кухне, и тихих разговоров ночью с Анной. Наверное, время, проведенное здесь, было самым прекрасным в ее жизни, и больше такого уже не будет.

Посидев немного, девушки встали и медленно пошли к дому. Мария была напугана предстоящей разлукой и неизвестностью будущего в Инсбруке, и в то же время, она ждала этих перемен. Анна же была полностью уверена в том, что скоро обретет большое счастье рядом с любимым человеком. Обе девушки в сердце смотрели в свое будущее, но относились к нему по-разному. При этом обе понимали и то, что будущее хранит для них что-то особенное, большое, чистое и светлое. Они обе надеялись на это.

— — —

Рано утром следующего дня Андеас и Мария покинули Оберштайнерхоф. Их лошади были сильными, карета была хорошей. Сделав несколько остановок по пути, они к вечеру уже добрались в Инсбрук, въехав в город через Триумфальные ворота.

Дом, в котором теперь предстояло жить Марии, находился на Платтнергассе. Напротив, немного наискосок, находилась городская больница и церковь Святого Духа. Как объяснил ей отец, раньше это улица называлась Нойштадт, потому что находилась за пределами городских стен. Однако здесь было много жителей. А в 1510 году именно здесь находился двор Максимилиана Платтнерей. Позже улицу включили в территорию города и назвали Платтнергассе.

Улица начиналась в старой части города и шла к Триумфальным воротам, примерно посередине прерываясь знаменитой Колонной Святой Анны. Здесь с обеих сторон были красивые городские дома и старинные дворянские особняки. Марию поразил огромный новый дом, построенный тирольским помещиком. Это было очень большое и очень красивое здание в стиле барокко. Дом сильно выделялся на фоне более простых, но тоже красивых домов.

Отсюда же открывался и потрясающе красивый пейзаж на горы Нордкетте. А до старой части города отсюда было всего несколько минут ходьбы пешком.

Вход в магазин пекарни «Хеллер» находился не в центральной части дома, а в его левой половине. В центральной части находился вход в дом. Войдя внутрь, Мария попала в большую прихожую. Дверь справа вела на кухню, дверь слева — в магазин пекарни, а дверь прямо — вела в просторную гостиную. Из магазина пекарни низкая дверь открывалась на лестницу в цокольный этаж дома, где находилась пекарня.

Из прихожей была и большая круглая винтовая лестница на второй этаж, где находилась спальня отца, комната Марии, и еще одна небольшая комната. В этой комнате раньше жила старая экономка, но недавно она умерла. А справа от дома располагалась большая конюшня.

В доме их встретил Руперт — подмастерье пекаря, который занимался магазином в отсутствие Андреаса. Он сообщил им, что лошади и карета уже в конюшне, и кучер уже занимается ими.

Справа от конюшни находился красивый небольшой фонтан. Мария обрадовалась, увидев этот фонтан и струящуюся в нем воду. Ей не придется далеко ходить за водой.

Была в доме и задняя дверь, которая вела на задний двор, где находился огород, фруктовые деревья и небольшая лужайка. Мария обрадовалась — свой собственный огород и небольшой фруктовый сад — это очень хорошо. Она привыкла заниматься всем этим на ферме. Обрадовало ее и то, что вдоль задней стены дома было аккуратно сложено очень много дров для кухни и печей.

Мария очень устала с дороги, была потрясена тем, что ей пришлось оставить привычную жизнь на ферме, но с большим любопытством ходила по всему дому и вокруг него, рассматривая все, и изучая, что и где находится. После этого отец отвел ее на второй этаж и показал ее комнату.

Здесь уже стояла кровать, большой сундук, стол и стул, которые ей подарила Кэти. Но здесь же был и другой сундук. Он стоял в углу комнаты. На его боковине было яркими красками написано «1777 год F. Sh». Франциска Шубер — имя матери Марии, а значит, этот сундук принадлежал ей.

Мария подошла к сундуку, села на его крышку, задумчиво провела рукой по деревянным узорам, покрытым краской. Когда-то давно она жила здесь вместе со своей матерью. Мария вздохнула и погрузилась в воспоминания.

Из мрака прошлого, из ее детских лет, появилось родное лицо, обрамленное косами, неясная женская фигура возле парадной двери этого дома. И голос…

— Не убегай так далеко, Мария! И берегись телег!

Вспомнился ей и тот день, когда мама отвела ее в церковь. Это было большое и очень красивое здание, внутри которого висело большое изображение Святой Марии с младенцем Иисусом на руках. Щеки ее матери были мокрыми от слез, когда она подняла девочку на руки, прижала ее к себе и попросила у Пресвятой Марии благословения для ее ребенка. И только сейчас Мария вдруг поняла весь тайный смысл той ситуации. Мать плакала, прося благословения и защиты для маленькой Марии, потому что знала, что умирает.

Позже, когда вечером они сидели вместе с отцом в гостиной, Мария рассказала ему об этом. Что вспомнила, как мать отвела ее в церковь, как молилась, плакала и просила за дочь. И что она поняла все.

— Да… — со вздохом сказал Андреас — Это наша приходская церковь. Церковь Святого Иакова. Франциска очень любила ходить туда и молиться. И эту икону Святой Марии я тоже помню. Ей уже несколько сотен лет. Ее написал знаменитый художник Лукас Кранах старший. Именно матери приходят к этой иконе со своими детьми, надеясь на заступничество и помощь.

Андреас ждал, что Мария что-то ответит, но она молчала. Он хорошо понимал смятение дочери.

— Прежняя жизнь осталась в прошлом, Мария, — сказал он — Теперь тебе нужно привыкать к жизни здесь. Тебе не придется делать всю работу по дому. К нам приходит женщина по имени Маргарет, она помогает с уборкой, стирает и гладит белье. Нам так же помогал и ее тринадцатилетний сын, но сейчас он уже несколько недель прикован к постели. Врачи говорят, что у него чахотка.

Андреас вышел на кухню, но тут же вернулся назад.

— Совсем забыл — сказал он — Каждый день между десятью и одиннадцатью часами утра нужно выходить на улицу и поливать водой всю территорию перед домом до самой дороги, чтобы не было никакой пыли. Это приказ комиссара Арко. Если этого не делать, нам придется платить большой штраф, целых тридцать крайцеров. По этой дороге идет большой транспортный поток, поднимающий много пыли, а Арко уверяет, что пыль вредна для здоровья.

Мария кивнула.

— Здесь, в доме, так хорошо и тепло — сказала она — Но я не могу понять, откуда оно идет. Я не вижу никакой печи или другого источника тепла.

— Смотри сюда, — смеясь, сказал Андреас — Вот эта стена — стена пекарни. Здесь все очень умно устроено. Вся эта стена до самой стены лавки идет из пекарни, и именно к этой стене обращены печи, которые топятся практически круглосуточно. Тепло оттуда поднимается внутри стены в дом, в том числе и на второй этаж, обогревая все пространство. Получается, что в пекарне выпекается хлеб, а тепло от печей используется для обогрева дома. В холодное время года все прекрасно, а вот летом мы тут чувствуем себя так, будто жаримся на гриле. Единственное спасение — это постоянно открытые окна.

— Я думаю, что у нас все получится, батюшка! — весело сказала Мария.

Глава 4 часть 2

Ранним утром в сентябре Мария вошла в лавку пекарни через боковую дверь. На улице было еще темно, однако в лавке было несколько покупателей. Мария уже собиралась разложить по полкам в лавке свежий хлеб, который только что принесли из пекарни внизу, как снова прозвенел дверной колокольчик.

В лавку вошел мальчик лет одиннадцати. На нем были старые короткие засаленные брюки, клетчатая рубашка и пиджак, рукава которого были немного ниже локтей. Пиджак был ему явно мал. На нем были довольно прочные грубые туфли и длинные коричневые носки до колен, один из которых был спущен вниз. Из его спутанных волос, как и кое-где из одежды, торчали травинки, что ясно указывало на то, где он провел ночь.

Мальчик стоял у прилавка, переминаясь с ноги на ногу, теребя в руках сильно потрепанную шапку, и смотрел на Марию большими грустными глазами. Мария не смогла сдержать улыбку.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

— Я хотел попросить у вас кусок хлеба — покраснев, сказал мальчик — Чтобы вы мне его просто дали… У меня нет денег…

— Ну, я тоже не могу кормить тебя за свой счет, — сказала Мария с улыбкой.

Она сказала это в шутку, и сразу повернулась к полкам, чтобы взять небольшую булку хлеба. Но когда она повернулась обратно, то увидела, как этот мальчик взял хлеб в одной из корзин и быстро спрятал его за спину. Она не могла такое терпеть. Положив булку назад на полку, она подошла ближе к мальчику.

— Покажи мне свою руку, — сказала она.

Мальчик даже не пошевелился, продолжая держать руку за спиной.

— Разве ты не слышал, что я сказала? — более грозно спросила Мария.

Мальчик быстро подошел к прилавку и положил украденную булку, опустив голову. Сразу после этого он направился к двери, чтобы быстрее выйти из лавки.

— А ну стой! — сказала Мария — Стой на месте! Ты же видел, что я собираюсь дать тебе хлеба, так зачем же ты украл еще один?

Мальчик не проронил ни слова. Он стоял и просто смотрел на нее своими большими глазами, и этот взгляд был одновременно и робким, и вызывающим. Точно таким же взглядом на нее всегда смотрела Анна, когда пыталась отстаивать свою точку зрения, точно зная, что она ошибается. Вспомнив о своей приемной сестре, Мария смягчилась.

— Я вижу, что ты не вор, — более дружелюбно сказала она — Но скажи-ка мне, зачем же ты это сделал?

— Это для Макса, — сказал мальчик тихим голосом, — Он тоже очень голоден…

— Для Макса? — переспросила Мария — Так ты не один?

Мальчик молча покачал головой.

— И кто такой Макс? — спросила Мария — Это твой брат?

Мальчик снова отрицательно покачал головой.

— Нет? Не брат? — продолжала Мария — Значит он твой друг.

В этот раз мальчик кивнул утвердительно. Мария подумала, что он похож на маленького встрепанного воробья. И только сейчас Мария заметила, что мальчик очень бледный. Видимо, он уже давно ничего не ел. Ей стало очень жалко его.

— Скажи мне, откуда ты? — спросила Мария, вытаскивая травинки из его волос — Я вижу, что этой ночью ты спал на сеновале. Где твой дом? Где твоя мама?

— У меня нет матери… — тихо ответил мальчик.

Мария немного подумала, а потом сказала:

— Знаешь, что? Приводи сюда своего Макса. У меня на кухне есть горячий суп. Ты, наверное, уже давно не ел ничего горячего.

Мальчик сглотнул и удивленно посмотрел на нее. Он мог ожидать чего угодно, мысленно он уже был готов к наказанию, но никак не ожидал приглашения на завтрак. Боясь, что она передумает, и, не дожидаясь повторного приглашения, он быстро выбежал за дверь. Прошло всего несколько минут, и мальчик вошел в лавку с огромным волкодавом. Мария застыла в изумлении.

— Он нравится тебе? — с улыбкой спросил мальчик.

— Да… Да, красивая собака — Мария еще не могла полностью прийти в себя — Но я думала, что с тобой придет твой друг.

— Макс и есть мой друг — сказал мальчик. — Макс принадлежит мне, и он все, что у меня осталось. Я никому не позволю забрать его у меня.

— А кто хочет забрать его у тебя? — спросила Мария.

Но мальчик не ответил. Он сразу же испуганно замолчал, не желая продолжать разговор.

Немного позже мальчик сидел на кухне и жадно ел горячий суп вместе со свежим хлебом, а Макс, не менее жадно и с большим аппетитом, доедал остатки вчерашнего ужина. Мария иногда выходила в магазин, но быстро возвращалась на кухню. Она больше не донимала его вопросами, видя, что это заставляет мальчика нервничать. Лучше было немного подождать, пока мальчик проникнется к ней доверием, и тогда он сам все расскажет. И в скором времени все так и случилось, мальчик стал доверять ее и стал более разговорчивым.

Мальчика звали Флориан Ахнер, и его дом находился в Вергле. Его отец был лесорубом. Он погиб шесть лет назад при камнепаде в горах. Мать была очень бедна, зарабатывала на жизнь, выполняя любую работу — была посыльной, мыла полы, стирала белье. Пять месяцев назад она умерла. С тех пор Флориан остался один. На работу его никто не брал, потому как он был еще слишком мал и слаб, а такие работники никому не нужны. Кто же будет таким платить? Да и зачем вообще платить ребенку? Поэтому он просто бродил по миру, одинокий и никому не нужный. Просил подаяние, и иногда люди ему помогали.

Он приходил к нескольким фермерам, но и там для него не было никакой работы. На одной из ферм он увидел Макса. Фермер взял мальчика работать в поле, и он часто тайком приходил к собаке, делился с Максом своей едой. Пес сидел на большой и тяжелой цепи, был очень худ, никто не обращал на него внимания, лишь иногда ему давали что-то из еды. Пес радовался каждому приходу мальчика.

Когда настало время платить за работу, фермер отказался дать мальчику деньги, сказав, что с него достаточно и того, что ему на ферме дали крышу над головой и кормили его. Мальчик ушел ни с чем, а ночью прокрался на ферму и выкрал Макса.

— Меня теперь никто не любит, — сказал мальчик, — Только Макс.

— А кто тебя любил раньше? — спросила Мария.

— Моя мама… — сказал мальчик со вздохом — Она своими руками связала мне шапку и шарф, понимаешь?!

Флориан сказал это таким тоном, который просто не оставлял сомнений в том, что именно это является проявлением всей огромной любви, которую только мать может испытывать к своему ребенку.

— Нет, ты не понимаешь… — продолжил мальчик — Ты не можешь понять. Она всегда хотела связать себе теплую шаль. У нее никогда не было шали. Она всегда о ней мечтала. И однажды отец принес ей пряжу. А вскоре он упал с обрыва вместе с телегой и лошадью в пропасть, когда в горах начался камнепад. Когда его не стало, нам было очень тяжело. Мама забыла о своей мечте, и вместо шали связала мне шапку и шарф.

Он немного помолчал, и Мария увидела, как он опустил голову, пытаясь спрятать слезы.

— Когда мама умерла, — продолжил он — Я слышал, как люди говорили, что она умерла потому, что очень много работала и голодала. Она каждый день давала мне что-нибудь поесть, а сама не ела почти ничего. Она меня очень любила! Понимаешь?

— Понимаю… — ответила Мария. — Сколько тебе лет?

— Мне в этом месяце исполнилось двенадцать — ответил мальчик.

— Ты это точно знаешь? — спросила Мария.

— Да, — ответил Флориан — Я родился 15 сентября 1796 года. Но я не знаю, какой сегодня день.

— Сегодня 17 сентября, — ответила Мария. — Получается, что позавчера был твой день рождения, и тебе исполнилось двенадцать лет.

Для двенадцатилетнего ребенка этот мальчик был очень маленьким, худеньким и хрупким, но это было неудивительно. Если верить тому, что он рассказал Марии, а она видела, что он не врет, то он за свою короткую жизнь перенес уже немало горя и лишений.

— Ты умеешь работать? — спросила Мария.

— Умею! — ответил Флориан — Я умею работать! И я сильный, как бык!

— Это хорошо, — сказала Мария. — И я вижу, что ты можешь так рано вставать. Хотя, я думаю, что в такую рань тебя сюда привел голод и холод.

— Я встану в любое время, когда ты скажешь, — сказал мальчик — Если это будет нужно. Только скажи.

— Прекрасно, — сказала Мария. — Нам нужен кто-то, кто будет доставлять хлеб домой покупателям, в гостиницы и прочие места. Кто будет помнить, что заказывают эти клиенты, и в каком объеме, ничего не забывая. Но тебе придется заниматься еще и лошадью, запрягать ее, распрягать. Если тебе нужна работа, ты можешь помогать нам в пекарне. Здесь есть маленькая комната, там ты сможешь жить, здесь тепло и всегда будет что поесть. Ведь приближается зима, а здесь всегда тепло. Тебе это подходит?

Мальчик был просто ошарашен ее словами. Он смотрел на Марию широко раскрытыми глазами, не моргая, и не мог сказать ни слова. Он смог лишь кивнуть, до конца не веря в то, что у него будет крыша над головой и еда.

— Хорошо, — сказала Мария — Тогда приходи сегодня днем. Я к тому времени уже поговорю с отцом.

Увидев разочарование на лице мальчика, она добавила:

— Не бойся, отец не будет против. Но, ты больше не должен воровать! Ты должен пообещать мне это. Это главное условие.

— Я не вор, — сказал он, глядя ей прямо в глаза, — Ты должна мне верить. Я не буду воровать. Просто от вашей двери так пахло хлебом… А я бы очень голоден..

— — —

Позже Мария вышла на улицу с ведром, чтобы пролить водой всю территорию перед домом и пекарней по приказу графа Арко. День был жарким, и конные повозки поднимали много пыли. Флориан в это время сидел на куче досок неподалеку. Увидев Марию, он подбежал к ней и забрал ведро.

— Давай я сам все это сделаю, — сказал он.

Мария улыбнулась. Немного постояла на крыльце, понаблюдала за тем, как мальчик проливает водой улицу.

— Когда закончишь, приходи в дом, будем обедать — сказала она. — А после обеда сразу поговорим с отцом.

Через некоторое время Флориан вошел в дом вместе с Максом.

— Вот этот мальчик, отец, — сказала Мария.

— Он маленький и слабый, — сказал отец, глядя на мальчика. — А такая огромная собака будет очень много есть.

Флориан опустил голову вниз, ничего не сказав, но Мария заметила, что из его глаз закапали слезы.

— Но, папа, ведь можно же что-то придумать — быстро сказала Мария — Он сможет научить собаку тянуть телегу. Собака большая и сильная. Лошади будет легче и можно будет загружать больше заказов. К тому же он сможет помогать нам и здесь. А собака станет еще и отличной охраной, можно будет не бояться того, что на телегу с заказами нападут.

— Ладно, — сказал отец, вернувшись к еде, — Давай попробуем. Я не против. Садись и ешь, — сказал он мальчику.

Флориан сел за стол, но есть не смог. Он смотрел на тарелку овощного рагу и нарезанный хлеб, и его глаза застилали слезы, которые потоком лились по его щекам. Он пытался вытирать их, но не мог остановить. Это были слезы радости и облегчения. Он понимал, что его борьба за выживание на улице закончилась, что теперь у него будет хлеб и кров. И все напряжение растворилось в этом потоке слез.

Очень скоро Андреас убедился в том, что не зря послушал Марию. Мальчик оказался очень работящим, шустрым, очень умным, он быстро ко всему приспособился, быстро всему учился, старался во всем помогать. Он нравился покупателям, умел ладить с людьми, был общительным и добрым. Вскоре он был известен уже всей округе, как очень милый мальчик булочника. И он был бесконечно предан Марии.

— Он достанет для тебя звезду с неба! И снимет последнюю рубаху! — насмешливо сказал Руперт, видя, как Флориан старается все в лавке сделать сам, чтобы Мария могла отдохнуть.

Вот Руперт Марии никогда не нравился. Ему было двадцать четыре года, внешне он был красив, но его взгляд был каким-то неприятным. Он всегда как-то странно смотрел на нее, когда приносил в лавку хлеб из пекарни, или садился обедать. От этого взгляда ей становилось не по себе, и почему-то возникало чувство стыда. Отец заверял ее в том, что Руперт — отличный пекарь, и он всегда может оставить на него пекарню и лавку, если ему нужно куда-то уехать. Но Марии он все равно не нравился, и она старалась избегать любого общения с ним.

— — —

Однажды днем Флориан подошел к Марии и тихо сказал:

— Я должен тебе кое-что передать. Сказать кое-что. От солдата баварца.

Мария услышала его слова, и ей показалось, что у нее остановилось сердце. Но всего на миг. Оно остановилось, и тут же начало стучать, как сумасшедшее. Но она заставила себя успокоиться.

— Да? — спросила она — И что же?

— Он просил меня передать тебе, что он тебя нашел, — сказал мальчик, — Он сказал, что ты сама поймешь, что именно он имел в виду.

Лицо Марии стало красным, ее ноги подкосились, и она резко села в кресло.

— Тебе плохо? — испугался Флориан, — Не нужно было говорить? Я не думал, что тебе от этого станет плохо…

— Все в порядке, — сказала Мария. — Ты должен говорить мне все, что будет передавать этот солдат. Но, я прошу тебя, ты должен говорить все это только мне и никому больше.

— Да, я это и сам прекрасно понимаю, — ответил мальчик, — Я же не глупый. Но это ведь доставит тебе много неприятностей! Я не хочу создавать тебе проблемы.

— Я знаю, — ответила Мария, — Но это касается только нас двоих.

— Ну, теперь это касается еще и меня, — сказал с улыбкой мальчик — Совсем немножко. Я буду рад помочь тебе во всем.

И они оба рассмеялись.

Через несколько дней в пекарню неожиданно вошел Саймон. Мария как раз была в лавке. Но они не успели сказать друг другу и пары слов, как в лавку из пекарни поднялся Руперт. В его руках было ведро. Он уже хотел набрать воды из кадки, но тут увидел Саймона.

— Что, в казармах уже хлеба не пекут? — брезгливо сказал он — Зачем ты пришел сюда?

— Не думаю, что я должен отчитываться перед тобой — спокойно сказал Саймон. — Это мое дело, где я покупаю хлеб.

— Смотри, — грозно сказал Руперт, — Чтобы тебе это не вышло боком! Наш тирольский хлеб вреден для вашего здоровья! А наши тирольские женщины вообще слишком хороши для вас, синих мундиров! Так что уходи отсюда, пока я не позвал хозяина.

Руперт ясно видел тот взгляд, которым Саймон смотрел на Марию.

Саймон подошел к одной из корзин с хлебом, взял небольшую булку, вежливо поздоровался с Марией, расплатился и спокойно ушел. Им никак не удавалось поговорить.

— — —

Но однажды Мария очень рано утром пошла на рынок. Она сделала все необходимые покупки и уже собиралась идти домой, как вдруг сзади услышала тихий голос:

— Это настоящее счастье и прекрасное начало дня, встретить тебя здесь, на рассвете. Мне очень повезло.

— Тогда тебе нужно сегодня зайти к нам в лавку, чтобы встретить меня еще раз, — с улыбкой сказала Мария — Чтобы тебе везло весь день. Или ты говоришь это всем девушкам?

Она повернулась к нему и засмеялась.

— Может быть, я так и сделаю, — сказал Саймон, глядя ей глубоко в глаза. Его лицо стало серьезным — Мне нужна только ты, Мария!. Только ты…

Неизвестно, сколько именно прошло времени, пока они просто стояли и смотрели друг другу в глаза, не замечая никого вокруг. Быть может всего лишь несколько секунд, минут, а может и целая вечность.

— Это невозможно… — наконец сказала Мария, очнувшись от этого забытья — Нам не позволят быть вместе, ты же знаешь. И нас не должны видеть вместе, иначе сразу же пойдут плохие разговоры.

Разговаривая, никто из них не заметил, что несколько человек на рынке уже с большим интересом наблюдают за ними.

— Значит, нужно что-то придумать — сказал Саймон.

— Он что, к тебе пристает??? Этот наглый синий мундир! — раздался сзади знакомый неприятный и очень громкий голос.

Ни Мария, ни Саймон не заметили, кто к ним подошел Руперт. Вид у него был очень высокомерным и наглым, он говорил очень громко, презрительно поджав губы, будто выплевывал слова в лицо Саймону, глядя на него взглядом, полным ненависти и презрения.

— Я смею надеяться, — грозно сказал Руперт, глядя на Марию, — Что ты тут не по доброй воле стоишь и разговариваешь с этим… А ты, — он повернулся к Саймону, — Тебе лучше найти кого-то другого для своих развлечений! Например, одну из тех девиц, что прогуливаются у вас перед казармами. Вот эти женщины как раз для тебя и таких, как ты!

— Руперт, не кричи! — сказала Мария — Тебе должно быть стыдно за свои слова! Ты ведешь себя не вежливо. Ко мне никто не приставал. Этот солдат просто спросил у меня некоторую информацию.

— Значит, он у тебя просто кое-что спросил — усмехнулся Руперт — Вопрос только в том, а почему же он спросил именно у тебя? Тут немало народу. Он мог спросить у любого прохожего или у одной из этих толстых торговок! Так что не надо мне врать! Лучше быстро иди домой!

— Да как ты смеешь? — эти слова вывели Мария из себя — Кем ты себя возомнил? Моим мужем? Женихом? Какое тебе дело до того, с кем и где я разговариваю?! И не тебе указывать мне, куда и когда идти! Что творится у тебя на уме??? Я сама могу о себе позаботиться! И это мое дело, с кем я разговариваю. Ты пришел на рынок по поручению отца? Так иди и исполняй то, что тебе поручено! А я сама разберусь.

— Я в этом не уверен! — нагло и высокомерно ответил ей Руперт — И я не верю тебе! Ты слишком оживленно разговаривала с этим баварским солдатом, смеялась, улыбалась. Так что не надо мне врать про какие-то вопросы. Наверное, мне нужно сказать твоему отцу, чтобы он лучше присматривал за тобой! Он слишком многое тебе позволяет.

Мария просто кипела от гнева. Она не стала ничего отвечать этому напыщенному идиоту. Она повернулась в сторону дома, слегка кивнула Саймону, и быстро ушла. С какой стати этот Руперт ведет себя так? Он просто подмастерье ее отца, а ведет себя так, будто имеет на нее право.

Она шла очень быстро. Внутри у нее все просто кипело. От гнева она даже не замечала тяжести корзины с продуктами в ее руке.

Возле дома Флориан готовил телегу для погрузки заказов. Увидев Марию, которая практически бежала по улице, он побежал ей навстречу. Его испугал ее встрепанный вид и красное лицо.

— С тобой что-то случилось? — спросил он — Тебя кто-то обидел?

Флориан сразу же забрал у нее покупки.

— Все в порядке, — сказала Мария, переводя дух, — Просто я очень зла! Это Руперт! Он такой… Такой… Мерзкий! Противный, как жабы в болоте! Ох, как бы мне хотелось, чтобы он ушел отсюда! Чтобы никогда его больше не видеть!

— Что он тебе сделал? — Флориан, видя ее состояние, готов был сам разорвать Руперта на куски.

— Ничего не сделал, — сказала Мария, — Но он ведет себя, как напыщенный высокомерный индюк.

Они уже дошли домой. На кухне Мария села в кресло, пытаясь успокоиться. Флориан налил ей воды.

— Не бойся, — сказал он, протягивая ей кружку с водой — Я смогу защитить тебя. Я не позволю ему тебя обижать.

Глава 5 часть 1

Несколько месяцев назад в городах люди начали создавать особые группы линчевателей. Военного характера такие группы не имели, они скорее предназначались для внутреннего охранения граждан, для повышения безопасности и для увеличения помпы на разных торжествах.

В Инсбруке призвали 360 человек в эти группы. Из них сформировали батальон и разделили его на пять рот. Все это было, конечно же, принудительно. В число этих людей входили многие самые уважаемые граждане города от ремесленников до дворян. Их вызывали повестками и принуждали к службе. Андреас Хеллер также не смог избежать такого вызова. И поэтому теперь он часто отсутствовал в лавке, в основном по вечерам, находясь на собраниях.

Однажды он пришел домой с винтовкой в руках. Увидев это, Руперт спросил:

— Вы купили ее у перекупщика?

— Нет, ответил Андреас, — Это оружие, которым нас сегодня вооружили баварцы. И мне придется с этим ходить!

Андреас сердито смотрел на эту винтовку, не замечая, что в глазах Руперта появился странный блеск.

Новый король подарил некоторым городам флаги. Их должны были установить в определенных местах с торжественными церемониями. Флаг Инсбрука был передан генералу Кинкелю, который должен был установить его, устроив принятие присяги с максимальной помпой. Целью этого было пробуждение у групп линчевателей патриотических чувств к Баварии и королю, к новому правительству. Но известие о том, что линчевателям придется принимать присягу, привело к панике и страху, так как люди боялись, что их заберут в армию.

Все это вызвало серьезные волнения у населения. Семьи боялись лишиться своих кормильцев, а призванные на службу мужчины совсем не хотели идти воевать. Капитаны срочно отправились в Нофсбург к окружному комиссару графу Лодрону с требованием объяснить, что все это значит. Они были в гневе, не знали, чего им теперь ждать и как себя вести. Но они знали, что принесение присяги требуется только при зачислении в армию.

Графу Лодрону с большим трудом удалось успокоить капитанов и перепуганных горожан. Он сам был зол. Окружного комиссара и так не жаловали, многие его игнорировали, а теперь вся эта ситуация сильно пошатнула его репутацию. Своеволие генерала Кинкеля выходило за все рамки. Как он собирался принимать присягу, не имея на это права? Между окружным комиссаром и генералом произошла сильная ссора, и генерал Кинкель был вынужден отступить. Он был сильно оскорблен такой ситуацией, затаил глубокую обиду и очень жаждал мести за свое унижение.

После мессы гражданское ополчение и баварские солдаты выстроились на ипподроме, и граф Лодрон начал свою торжественную речь. Он начал принимать присягу, зачитывая ее призывнику и давая возможность повторять его слова. В это время генерал Кинкель дал своим солдатам команду маршировать под музыку, громко чеканя шаг. В такой ситуации никто не мог слышать ни слова, а о каких-то клятвах уже и речи не шло. Даже приветствие королю смогли повторить не больше пяти человек.

Здесь было много народу, на этом странном и совершенно непонятном празднике. Была здесь в толпе и Мария, ведь в рядах ополченцев-линчевателей был ее отец. Но она смотрела не туда…

Полиция города… Они стояли кольцом, ровными рядами, отделяя военных и ополченцев от гражданских лиц, пришедших посмотреть на церемонию. В рядах милиции был Саймон, и Мария смотрела только на него.

«Ах, как же он прекрасен в своим парадном синем мундире!» — думала Мария. Она наслаждалась тем, что может просто стоять и смотреть на него, видя, что он иногда бросает на нее короткие взгляды. Но тут ее сердце сжалось от мысли, что эта привязанность, все эти чувства просто безнадежны. У них нет будущего. Им никогда не быть вместе.

Мария посмотрела по сторонам. В толпе было много молодых тирольских парней, многие из них были привлекательны и даже красивы. Почему же судьба поступила с ней так жестоко? Заставив ее влюбиться в баварца…. Это было слишком жестоко.

Ах, если бы отец знал об этом… Или ее родственники в Оберштайнерхофе знали… Но нет, они бы все равно ее поняли. Анна! На какой-то миг Мария воспрянула духом, но тут же сникла. Нет, даже Анна ее бы не поняла… Мария почувствовала себя так одиноко. А ведь как было бы хорошо, если бы она могла бы рассказать обо всем отцу, если бы он понял ее и благословил. Тогда она и Саймон смогли бы пожениться. Они бы жили все вместе, и все было бы очень хорошо. Все были бы счастливы. Погруженная в свои мысли, она уже не замечала того, что происходит вокруг. Лишь только когда люди начали расходиться, она вернулась к реальности.

Саймон уже уводил отряд полиции назад в казармы, и Мария начала искать в толпе отца. Увидев его, она стала пробираться сквозь людей к нему. Было там и много фермеров, приехавших посмотреть на освещение флага и принятие присяги. Все обсуждали это очень странное и непонятное мероприятие. Но подойдя ближе к отцу, она услышала:

— Брат, если ты вдруг выстрелишь из этой ни на что негодной палки, ты сам умрешь! Эта винтовка ни на что не годится.

Это сказал ее отцу знакомый фермер. Он осмотрел винтовку, взвесил ее на ладони, еще раз осмотрел и покачал головой, повторно убедившись в своем мнении. Было видно, что он прекрасно разбирается в оружии. Это было неудивительно, практически у каждого фермера в дома были ружья и винтовки. Тирольское оружие было точным и качественным, в отличие от баварского, и особенно от того, которым снабдили ополчение.

Это мнение было не единственным. Граф Лодрон тоже осматривал выданное оружие, также назвал его бесполезным и подал по этому поводу официальную жалобу королю. В этой жалобе было написано: «Такое оружие представляет опасность для самих ополченцев и окружающих, делает ополченцев предметом насмешек публики. Оружие необходимо заменить». Было вообще непонятно, откуда взялось это бесполезное оружие. Баварские солдаты были вооружены в основном старинными мушкетами, саблями и штыками. Встречались фузеи и охотничьи ружья.

Ополчению же выдали бесполезные и даже опасные винтовки. При этом в городе у торговцев можно было купить нормальные винтовки из мюнхенского оружейного склада. Как они попали сюда, было неизвестно, но их можно было купить за четыре с половиной гульдена.

Мария постепенно привыкала к новой жизни в Инсбруке. Сначала она часто думала об Оберштайнерхофе, скучала по тем местам, по своим сестрам, по приемной матери Кэти, но с каждым днем эти воспоминания уходили все дальше на задний план. У нее было очень много работы, и это не оставляло ей времени думать о своей прошлой жизни и скучать по ней.

Обязанностей у Марии было много. Отец с раннего утра и до поздней ночи находился в пекарне и занимался выпечкой хлеба, сдобы, булок и прочей продукции, а Мария содержала в чистоте дом, поливала территорию перед домом водой, когда Флориан уезжал с доставками готовой выпечки или на закупку продуктов. Мария готовила еду на всех, и каждый раз, когда в пекарне звонил дверной колокольчик, сообщавший о том, что в лавку пришел покупатель, она спешила туда. Кроме этого, она училась вести все деловые книги отца.

Единственное, чем не занималась Мария, это стирка и глажка белья. Эту работу выполняла Маргарет, которая приходила несколько раз в неделю. Маргарет была вдовой. Неподалеку от лавки и дома семьи Хеллер у Маргарет была небольшая ферма на 2 коровы, несколько свиней. Были у нее и куры, и козы. Она приносила Марии свежее молоко, сметану, сливки, масло и яйца, получая взамен свежий хлеб.

У Маргарет был сын Джозеф. Раньше он выполнял всю ту работу, которую теперь делает Флориан. Сейчас мальчик был серьезно болен. Чахотка лишила его возможности не только работать, но и жизненных сил. Он уже несколько месяцев не вставал с постели, страдая от сильного кашля и лихорадки. Врачи говорили, что жить ему осталось недолго.

Маргарет сильно невзлюбила Флориана сразу же, как только он появился в доме Хеллер. Она нападала на него при любом удобном случае, вымещая зло из-за того, что он занял здесь место ее сына, будто он был виновен в его болезни.

— Маргарет, — сказала ей однажды Мария, — Иди и оставь мальчика в покое. Это просто бедный ребенок, который остался без дома и родных. Он не виноват в том, что твой сын болен. И нападая на него, ты не поможешь своему сыну.

— Это так тяжело, Мария… — сказала Маргарет. Она закрыла лицо руками и заплакала. — Я каждый день вижу, как ему становится все хуже и хуже, как он медленно умирает. И уже нет никакой надежды!!! Я знаю, что ее просто нет… Он скоро умрет… Но я не понимаю, Мария!!! Почему именно он? Почему именно мой мальчик? Мой единственный ребенок…

После этого разговора Маргарет стала относиться к Флориану более снисходительно. А в скором времени Джозефу стало хуже. Ему приходилось бороться уже за каждый вдох. Маргарет не оставляла его ни на минуту, и Мария вместе с Флорианом ходили помогать ей на ферме. Они ухаживали за животными, помогали ей по дому. Мария доила коров и коз. Она привыкла делать такую работу в Оберштайнерхофе.

Но чаще Мария ходила туда одна по вечерам, возвращаясь домой в позднее время. Флориан в это время был занят в лавке, помогал ее отцу или выполнял поручения.

Как-то вечером Мария возвращалась домой. Был уже поздний час, на улице было очень темно. Вдруг перед ней появилась темная фигура, закутанная в длинный плащ. Мария сильно испугалась, но затем подняла повыше фонарь и увидела лицо Саймона.

— Флориан сказал мне, что я смогу увидеться с тобой здесь — тихо сказал он — Я ждал тебя тут. Нам нужно поговорить. Но обычно нам это не удается. А сейчас нам никто не помешает.

Он вздохнул.

— Мария, у меня не так много времени. — сказал Саймон — Я не могу нормально ухаживать за тобой, нам не дают видеться, не дают даже разговаривать. Я хочу пойти к твоему отцу и поговорить с ним о тебе, но сначала я должен спросить у тебя — хочешь ли ты стать моей женой?

Он нежно взял ее лицо в свои руки и поцеловал в губы. Для Марии это был первый поцелуй. Странная слабость охватила все ее тело. Саймон крепко обнял ее, и она прижалась к нему, наслаждаясь этими объятиями. Они стояли так, растворяясь друг в друге, но тут они увидели свет факела со стороны ее дома. Этот свет быстро приближался к ним.

— Ответь же скорее, Мария, — сказал Саймон.

— Да… — ответила она — Да, я хочу быть твоей женой. Но не сейчас. Сейчас не нужно идти к моему отцу. Если ты пойдешь сейчас, он точно откажет. Сейчас это просто безнадежно. Нам нужно подождать.

Человек с факелом был все ближе. Саймон еще раз обнял ее, прижал к себе, и отступил в темноту. Мария подняла фонарь и пошла к дому.

— Где ты была так долго? — Руперт сильно запыхался — Ты давно должна быть дома!

— Я помогала Маргарет — спокойно ответила Мария, продолжая идти домой.

— Почему ты стояла на дороге? — зло спросил он — С кем ты там была? Опять с этим баварцем?!

— Я была одна, — безразлично сказала Мария.

Она была так счастлива, пока не увидела перекошенное лицо Руперта в свете факела. Вся ее радость сразу же растаяла.

— Я видел, что ты стояла там, и там же была какая-то тень!

— Тебе показалось…

— Нет! — начал кричать Руперт, — Мне не показалось! Там точно кто-то был! Кто?

— Я не обязана перед тобой отчитываться! — сказала Мария и вошла в дом, закрыв дверь перед его носом.

На следующий день Саймон снова ждал ее под покровом темноты прохладного ноябрьского вечера. Они обнимались и целовались, разговаривали и будущей свадьбе и о том, как лучше поговорить об этом с ее отцом.

— Я знаю, что для нас еще будут трудные времена, — сказал Саймон — Нам будет очень непросто. Но я всегда буду рядом с тобой, Мария. Я буду держаться за тебя и никогда не предам. Я обещаю тебе это!

— И я клянусь тебе в том же! — сказала Мария. — Я буду только с тобой.

— — —

Джозеф умер в эту же ночь. Похороны мальчика состоялись через 2 дня. Мария видела, как мать убивается от горя над ребенком, и ей было очень стыдно… Стыдно за то, что она была очень счастлива и могла думать только о Саймоне, и об их следующей встрече.

Через несколько дней Флориан, как обычно, отправился доставлять заказы, а, вернувшись, тихо подошел к Марии и протянул ей что-то, завернутое в лист бумаги.

— Угадай, от кого это? — игриво спросил он — Солдат сказал, что сегодня я его почтальон, и что он заплатит мне, если я передам тебе это. Но я сказал ему, что если ты будешь довольна и счастлива, то я не возьму с него деньги. А он сказал, что будет очень рад, если ты будешь счастлива.

Мария дрожащими руками взяла сверток. Ее сердце колотилось где-то в горле от волнения. Она развернула бумагу и увидела интересный предмет. Это был небольшой красивый камень в форме сердца, на котором были вырезаны буквы М и С. Буквы были изящно переплетены друг с другом.

Под каменным сердцем лежала записка, в которой было написано: «Я вручаю в твои руки свое сердце вместе с этим каменным сердцем — символом нашей любви! С этим сердцем я обручаюсь с тобой и клянусь тебе в вечной любви и верности!».

Мария была на седьмом небе от счастья. Она быстро взяла лист бумаги, написала свою клятву при обручении. А потом быстро вынула из своих тяжелых кос шпильку, согнула ее в форме сердца, вложила в записку и отдала все это Флориану, попросив доставить Саймону.

Глава 5 часть 2

В канун Нового года, ближе к вечеру, в дверь дома Хеллер энергично и громко постучали. Мария открыла дверь и удивленно уставилась на Корбиниана.

— Ты не впустишь меня в дом? — громко спросил он — Или в Инсбруке принято держать посетителей на пороге?

Мария виновато улыбнулась и отступила в сторону, пропуская его.

— Прости, Корбиниан, — сказала Мария с улыбкой — Просто я никак не ожидала тебя увидеть. Я так рада увидеть знакомое лицо, что готова обнять тебя и расцеловать от радости!

— Так не стесняйся же сделать это! — лукаво сказал Корбиниан — Я никогда не стану ругать молодую красивую девушку, которая желает упасть мне на шею. Да ладно, я шучу.

Мария смотрела на него во все глаза. Прошло столько времени, а он, казалось, совсем не изменился. Все тот же носовой платок, торчащий из кармана, все тот же шарф.

Увидев направление взгляда Марии, Корбиниан сказал:

— Красивые и хорошие вещи сейчас становятся очень редкими.

— Да, ты все такой же — сказала Мария — И я этому очень рада! Расскажи, как там дела дома? Все ли здоровы? Все ли хорошо там? Какие новости? Как там Анна?

— Ага, ты все-таки считаешь Оберштайнерхоф своим домом! — радостно сказал Корбиниан.

— Нет, теперь мой дом здесь, в Инсбруке, — с грустью ответила Мария — Но там ведь прошло все мое детство, они тоже моя семья.

И тут же Мария подумала о том, что если бы она осталась там, они не смогли бы видеться с Саймоном, не обручились бы тайно. Никто не мог знать, как теперь все это обернется. Она тихо вздохнула.

— Какая тайная печаль тревожит твое юное сердце? — спросил торговец — Что случилось? Мне ты можешь все рассказать.

— Это не печаль… Не горе… Все в порядке… — Мария покраснела.

— Ага! Я понял. — сказал торговец с улыбкой — Твое сердечко пронзила молния любви! Я прав? Это какой-то счастливчик из Инсбрука?

— Нет, он не из Инсбрука… — сказала Мария, опустив голову, чтобы скрыть тоску на лице.

— Можешь не говорить, кто он — спокойно сказал торговец — Я и так это знаю. Этот тот самый баварец, который тогда на свадьбе спас Франца. Да?