Бесплатный фрагмент - Рождение в Мексике

Собачий сёрф-трип

Ваня, наконец, причмокнул крайний раз и уснул. Настя поцеловала его в крошечный сморщенный лобик. Перевела взгляд на мужа. Хорошо бы Ваня дал ему поспать ещё хоть час. Было темно: пять тридцать на часах. И только за пальмой в отрытом окне, шелестевшей листьями от набегавшего ветерка, начинал алеть краешек неба.

Натянув сарафан, она бесшумно слетела вниз по лестнице. Хотелось кофе, но времени варить его уже не было. И, открыв запираемую на ночь дверь во внутренний дворик, Настя прошмыгнула мимо спальни Маркоса к туалету, где стоял в углу их бесстрашный обшарпанный малибу. Совсем недавно спальню Маркоса обчистили. Воры унесли телефоны и ноутбуки. А малибу остался. С доской под мышкой Настя обратно через дом вышла теперь в наружный двор с кактусами. Большая бледно-зеленая игуана с наполовину затянутыми плёночками зрачками глаз уже медитировала на высокой каменной ограде их Las Tres Palmas, вполоборота к ней.

Настя распахнула тяжёлую кованную чёрную дверь. Пыльная calle [улица. — пер. исп.] Карло Алехандра, что направо, что налево, сколько хватало её близоруких глаз, была совершенно пуста. Только напротив, между кадушек с цветами рыхлила землю курица, да певуче свистали, обмениваясь утренними новостями, местные черные длиннохвостые вороны. Боже, неужели Табата уже уехала?

Тут показалось облачко пыли, и скоро рядом затормозила серая тойота. С переднего сиденья сияла улыбкой Табата. С заднего сиденья Настю в упор рассматривали четыре собаки. Табата вышла, чтобы закрепить малибу к своему торчащему из окна шортборду. Стоило дверце распахнуться, как на землю плюхнулись, усиленно водя хвостами, сразу две собаки и ринулись помечать ближайшие деревья. Только через пять минут гавканья, лая, визгов и криков «come back», собаки, Настя и серф были водворены в машину.

Поехали. Настя, стиснутая тремя псами, везла на своих коленях увесистый зад четвертой собачьей дамы, боксера Лаши. Одну лапу с растопыренными когтями Лаша при этом держала на отлете, будто просила сделать ей маникюр.

Они выехали на carretera [шоссе. — пер. исп.] и, громыхая через топи (лежачих полицейских), мимо спущенных ещё жалюзи магазина Руби помчались по высокому мосту над ослепительно разливающейся во встающем солнце, прежде чем сузиться и узкой змейкой добраться до океана, рекой.

У Насти всё дрожало, переливалось внутри. Она, мама троих детей, едет на сёрф-трип!

С Табатой они познакомились по дороге на закат к Ла Пунте. Муж её, Максим, нёс малибу. Настя — свой живот (Ваня тогда ещё наслаждался эдемом единства). Вика и Ярик убежали вперёд в поисках зеленых ящериц. Это произошло у отеля, внутри которого на стене висел кусок дерева, обточенный океаном в фигуру морского конька. Дощатая синяя палатка, до этого заколоченная, вдруг оказалась открыта, украшена симпатичными гирляндами из раковин и уютно светящимися фонариками. Из неё выносил на улицу пластиковые столы молодой чернобородый человек. А в широко открытом проеме палатки нарезала авокадо девушка. Вьющиеся светлые волосы, белая майка, не скрывающая татуировку в виде морского конька на загорелой левой лопатке. За босые ноги с округлыми тоненькими лодыжками держался малыш с очень серьёзными, чёрными глазами.

— Hola — сказала Настя.

— Hola — девушка в палатке обернулась.

— Что вы готовите?

— Буррито! Porfabor!

В тот же вечер они поужинали у Табаты с Алехандро, и тут же пригласили молодую семью к себе в гости. «Hola, Ermosa» или «Buenas Dias, Mammita» — здоровалась теперь с Настей Табата из палатки каждый раз, когда они шли к океану и улыбка её сияла! Вечерами, с четырёх до одиннадцати вечера Табата готовила буррито, а утром — серфила. Она вставала в пять утра и ездила на Ла Барру. Настя только мечтала попасть в это удивительное дикое место, где полно птиц, и на волнах можно увидеть китов и касаток! И однажды, спустя месяц и неделю после рождения Вани и три недели как она сама вновь начала серфить, попросила:

— Табата, возьми меня с собой на Ла Барру. Обещаю, не буду мешать. Мне бы просто посмотреть, как ты катаешься. Поплавать рядом!

Они уже давно свернули с carretera на узкую сельскую улицу. Еще один поворот, и вдоль помчалась река в густых зарослях. Наконец, машина припаркована под раскидистым деревом у большого недостроенного здания. Наверху его сидели стервятники, похожие на жирных больших кур, только с длинными голыми шеями. Отсюда начинался длинный песчаный пляж.

Табата налила крепкого, ароматного кофе из термоса. Они выпили по глотку, взяли доски и пошли. Через несколько десятков шагов речушка, текущая справа, неожиданно преградила путь. Настя некстати вспомнила про крокодилов, живущих в речке в Ла Барре. Но Табата уже с разбегу бросилась животом на доску и поплыла. И оставалось только повторить её маневр, гребя бок о бок с пыхтящей Лашей! Выйдя, они вскарабкались на холмик и…

По длинной косе им навстречу быстро поднималось солнце. А слева в речке множество островков хлопало крыльями и гоготало. Внезапно кто-то спугнул их, и сотни белых и черных птиц — цапли, пеликаны, какие-то уточки — поднялись в воздух. Но Табата смотрела направо, туда, где гудел океан. Она чему-то качала головой, продолжая быстро идти. И Настя бежала следом по узкой цепочке её босых отпечатков. Наконец, Табата остановилась и, приставив ладонь козырьком ко лбу, еще раз оглядела океан и сказала громко:

— No WAVES!

Настя около минуты смотрела на блистающий, страшный, гулко ворочающий камни у берега океан. Волны были, но видимо, да, недостаточно большие, чтобы на них кататься! Значит, ура, ей не придется лезть в воду? А в следующий раз она уже не будет так бояться.

— Давай сделаем йогу. Не зря же мы приехали? — предложила она. Табата неохотно последовала её примеру. И тут собаки решили, что это увлекательная игра придумана специально для них. Они начали напрыгивать на спину, подлезать под живот! Табата сердито поднялась. Настя за ней:

— Собачья йога, собачий сёрф-трип, а?

Но Табата на неё не смотрела, она смотрела в океан и вдруг, вытянув руку, крикнула:

— Look, Dolfins!

Настя вначале увидела только серебристую рябь в океане. Она всматривалась в рябь так долго, что слезы выступили на глаза. И, наконец, увидела: всплески и мерцание на воде приближались. И вот …из воды выскочил вначале один дельфин, потом второй, затем третий!

— O, их так много, так много! — закричала Табата.

Целая стая дельфинов плавала всего в семидесяти метрах от берега!

Табата схватила доску, пристегнула лиш и, забежав в океан с разгону, погребла к дельфинам. Настя несколько секунд медлила, но, увидев, что Табата уже в пятнадцати метрах от берега, махнула рукой и под оглушительный лай собак тоже впрыгнула в неспокойный, бурлящий у берега океан. Тут же её накрыло волной, второй, но вот она, уже учащенно дыша, оказалась дальше прибоя. Табата гребла впереди. Сердце Насти бешено колотилось. Один рыбак-мексиканец рассказывал ей, что под стаей дельфинов всегда ходит акула. И действительно ли дельфины уж такие дружелюбные? Кажется, они гребут вперёд, в открытый океан, уже минут двадцать! Настя боялась оглянуться на берег, чтобы не стало ещё страшнее. Она уже хотела крикнуть, что дельфины уплыли, давай вернемся, как в трёх метрах от Табаты выпрыгнул дельфин. И вмиг дельфины оказались повсюду! Они взлетали вверх на несколько метров, крутили сальто… Всё вокруг бурлило! Табата нырнула. И Настя тоже отстегнула лиш и бросила его, увидев, как под ней на глубине пяти-семи метров висят в пронизанной солнечными лучами толще воды два дельфина. И вдруг мысли и страхи, всё исчезло. Она парила в водном пространстве, и вокруг всё звенело светлой дельфиньей речью. Настя ныряла и ныряла к свободно мелькающим внизу, под ней, и справа и слева, дельфинам. Ей не хватало дыхания, она быстро возвращалась наверх, набирала воздуху и снова ныряла в серебристый космос. Звуки дельфинов как будто подпитывали её тело светом. И вокруг и внутри всё пело. И только уже потом, когда дельфины уплыли и они долго выгребали на берег, только потом, когда, учащенно дыша и смеясь, они выбежали на мокрый песок к встречающим их собакам, её озарило: «Я всегда мечтала поплавать с дельфинами в открытом океане!».

— Ну как — спросил её муж, когда она вернулась, — как посерфили?

— Ты знаешь — сказала Настя, чувствуя, как Ванин ротик жадно присасывается к груди, — это был самый удивительный сёрф-трип в моей жизни.

Рождение в Мексике

Пляж Маяка

Настя вскочила в шесть утра, потому что накануне Пит обещал показать проход на пляж Маяка, куда попасть можно было только в отлив через пещеру летучих мышей. Пит — один из двух их соседей по Las Tres Palmas, больше всего смахивал на бобра с почерневшими от курения резцами, длинными висячими усами, и большим пивным животом. Строитель из лесистого штата Мэн, что на границе с Канадой, он уже тринадцатый год приезжал зимовать в Пуэрто-Эскондидо. Он знал в Пуэрто всё! И китов видел не раз. Но больше всего на свете Пит любил свой piece of quiet [букв. кусочек тишины — пер. англ.] и целыми днями покачивался в гамаке с книжкой и дымящей самокруткой. Он начинал топорщиться и закипать, когда дети со своими играми подбегали к нему уж слишком близко, но Настю любил и даже разрешал ей качаться в его гамаке, что она никогда, впрочем, не делала.

Уже к семи утра Настя с мужем парковали коляску с просыпающейся Викингом возле бревна на берегу Ла Пунты. Выпили кокос, съели по паре печений и Максим убежал серфить. А Настя, намазав Ярика, Вику и себя солнцезащитным кремом, отправилась с детьми к скалам, замыкающим их домашний мыс.

Сегодня здесь было оживленно. Рыбаки, стоя по колено в бурлящей воде у камней, забрасывали небольшие сети. Их дети и жены, хохочущие белыми, казавшимися ещё белее на фоне тёмной кожи, зубами, в теньке вытаскивали из ракушек устрицы.

Один из рыбаков уже на берегу ссыпал улов в большое пластиковое ведро и время от времени бросал горсть рыбешек в воздух, где их тут же жадно расклевывали бело-черные чайки. А в десяти-пятнадцати метрах от берега пеликаны, сложив крылья, камнем бросались в океан, чтобы взлететь с бьющейся в клюве рыбой. А вон Максим поймал отличную длинную волну. Прекрасное утро!

Тут подоспел Пит. Лысина его была прикрыта бейсболкой (прямо техасский рейнджер в отставке), живот подпирали сёрф-шорты. Он взял Ярика за руку, Настя забуксировала Вику. А вот и пещера: камень в глубине, запачканный белым гуано, неприятный запах мускуса и попискиванье висящих на потолке кожаных мешочков. Боже, неужели они будут протискиваться туда с их животами? Ах, нет, оказывается, надо обходить с внешней стороны! Отлив, но волны бурлят выше колен, прежде чем мощными водоворотами уйти обратно! Пит, старый холостяк, даже не догадывается предложить беременной помощь… Ну и ладно, Настя сажает Викинга на шею, тяжеленькая уже дочка, идет осторожно, чтобы не поскользнуться. Да это круто: идти по скользким камням, чувствовать силу волн, пытающих утащить в океан, держаться за шершавый, нагретый солнцем и одновременно прохладный бок пещеры, и второй рукой придерживать дочку.

И вот они уже на крошечном, стиснутом с двух сторон огромными глыбами пляжике! А сверху Маяк — коренастая, серая башня с винтовой лестницей.

Они проходят ещё одну арку-пещеру и выходят на следующий длинный-предлинный пляж. Океан здесь, разбиваясь о камни на берегу, ревёт особенно громко, или, может быть, просто рокот его отражается в бесконечном до горизонта пляже и в ещё более бесконечном, голубом с белыми облачками, небе.

Дети бегают вдоль прибоя, кидают камушки. А Настя в позе полулотоса слушает и не слушает Пита. Чувствует, как бьётся в ней ножка малыша и растворяется вдруг в небе, в солнце, что всё сильнее жжёт плечи, и в океане, над которым близко-близко к берегу и низко-низко над прибойной волной ровным синхронным строем летят пять пеликанов.

Норман

Солнце поднялось почти к зениту, когда они, наконец, выползли с пляжа и отряхнув песок с ног, поплелись по Кайя Алехандро, стараясь держаться в тени раскидистых деревьев. Максим нёс серф и вёз коляску с покрасневшей на солнце, как рак, Вичкой. Настя тоже чувствовала, как горят щеки и плечи. Хотелось присесть в тенек, выпить чего-то холодненького и позавтракать. И тут за столиком кафе она увидела этого попугая Нормана! Играет фальшиво на губной гармошке миловидной седой женщине. Ну сейчас она ему устроит! С этим квебекским канадцем они познакомились недели три назад. Завтракали блинами с шоколадом и бананом, когда вдруг услышали скрипучее, с акцентом: «Я вас люблю!»

Голос принадлежал типу лет пятидесяти за соседним столиком. Чуть полному, с кудрявым облаком волос, в нелепых, ярко-оранжевых шортах и тельняшке. В ухе — серьга, рядом — велосипед.

Он тут же представился и подсел к ним. Затрещал по-испански, английски, французски, итальянски, немецки, польски и даже немного на индонезийском. Позвал в гости. А вчера они встретили его у кафе «Джугас». Только собирались зайти, как услышали: «О, нет-нет-нет. Это самое ужасное кафе на побережье, не вздумайте туда идти!»

А Настя, доверчивая, обрадовалась! Попросила показать местечко, где можно поесть рыбы вкусно и недорого. Норман и показал: лачуга с двумя пластиковыми столами, пресные, кажется, вчерашние, чуть тёплые рыба с рисом. А когда принесли счет, Настя от злости чуть не разрыдалась. Как в шикарной пиццерии на Цикателла Бич. Теперь две недели без ужинов.

Только она прицелилась сказать Норману, что думает про его советы, как он галантно встал, расшаркался и представил их своей миловидной седой спутнице.

— О, дорогая, вам же уже вот-вот рожать? — спросила та, погладив Настю по животу.

— Недели через две.

— Моя подруга Кэтрин семь дней назад родила очаровательного мальчугана прямо у себя дома с чудесной акушеркой из индийского поселка. Хотите я дам вам её телефон? Она живет здесь рядом. Ведь вы собираетесь рожать естественно, не в клинике?

— Жаль, что мы не встретили вас раньше. Полтора месяца искали акушерку, и, наконец, нашли. Поедем в горы на следующей неделе. У нас всё запланировано.

Ну и что теперь делать?

В кафешке «Джугас» уютно и прохладно. Между столиками роняют на земляной пол лепестки красные и белые цветы. Мерно рассекает воздух под бамбуковым потолком вентилятор. На стенах — фотографии серферов. Настя уже слопала свой тост с фасолью и яйцом и пьёт фрэш с кактусом и алое. С каждым глотком ей все веселее. Перегнувшись к Максиму через стол, она шепчет заговорщически:

— Меня достало быть беременной: хочу крутануть сальто, посерфить, встать на голову!

— Но-но — грозит ей пальцем муж — не наторопи!

Дома Максим погружается в ноутбук, Ярослав бежит купаться в бассейн, а Настя поднимается укладывать Вику. Дочь так «уработалась», что мгновенно засыпает. Настя лежит рядом, смотрит на свою двухлетнюю малышку, через открытое окно слушает смех старшего и вдруг ощущает безграничную нежность и любовь! Целует дочку и говорит животику: «Как же тебе повезло, малыш. Ты рождаешься к таким замечательным брату и сестренке!». Еще немного нежится в кровати и идет в душ.