Бесплатный фрагмент - Презумпция виновности. Часть 1. Надежды не тая

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но они являются художественным, образным и творческим замыслом, а не призывом к совершению запрещенных поступков. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.

---

Здесь дует ветер размышлений

Над зоной призрачных идей —

Итогов личностных решений

По судьбам сломанных людей.

Купаж страстей, отчаянья и горя

И едкий запах страха на крови,

Предательство, людских трагедий доля,

Скабрезности понятий о любви.

Тут ненавидят мир за справедливость,

Но обожают волю, как оргазм.

Объединяет арестантов лишь судимость

И окружающий пожизненный маразм.

Часть 1. Надежды не тая

Глава 1. Задержание

День восьмого октября 2014 года складывался удачно с самого утра. Погода была солнечной и теплой. Воздух в Москве и области прогрелся почти до двадцати градусов, и можно было смело ходить в летней одежде, не боясь простудиться. Тем не менее Гриша на всякий случай бросил в машину ветровку. На четырнадцать ноль-ноль у него была назначена важная встреча в центре Москвы, на которую он очень старался успеть, сделав с утра большую часть неотложных дел. Пробки заставляли его торопиться, но бороться с ними так же бесполезно, как с закрытием реалити-шоу «Дом-2». Навигатор, установленный на телефоне, подсказывал кратчайший маршрут и приблизительное время прибытия в точку назначения — четырнадцать тридцать пять. Как ни хотелось, но Григорию пришлось позвонить Андрею, с которым и было запланировано на сегодня свидание в московском ресторане «Иль Помидорро» на улице Садовнической.

— Привет, Андрей! Как ваши дела?

— Все отлично! Уже еду на встречу.

— Хорошо. Я задерживаюсь на полчасика… Дождетесь?

— Да, конечно, подожду! Вы вдвоем?

— Нет, я один. Лена едет отдельно и тоже задерживается.

— Хорошо. Я дождусь.

Григорий нажал на отбой и положил айфон на торпеду своего новенького «Мицубиси». Навигатор ему уже был не нужен — дорогу он знал, и маршруты объезда подсказывать было незачем.

Потолкавшись на Ленинградском проспекте, постояв на площади у Белорусского вокзала, пролетев по Тверской, он уперся в пробку на Старой площади. Улица Варварка стояла наглухо, движение к набережной было затруднено, и машины еле двигались, поэтому Григорий выбрал для себя обходной маневр через набережную Яузы. Когда он был уже у высотки на Котельнической, Андрей перезвонил сам.

— Я на месте. В самом дальнем зале для караоке. Здесь тише и меньше народа. И даже можно попеть. Но петь не будем, — сказал он и засмеялся.

— Я понял, Андрей. Я совсем близко. Мне осталось минут десять-пятнадцать. Скоро буду.

— А Лена когда? — продолжал навязчиво интересоваться Андрей.

— Она тоже в пробке и подъедет чуть позже, — спокойно ответил Гриша.

— Ну хорошо, я вас жду.

«Надо было все-таки спросить его, взял он деньги или нет, — подумал Григорий. — А то будет, как в прошлые разы…»

Снова пожалев о своей нерешительности и дурацкой воспитанности, он решил совершить пару важных звонков по работе, чтобы не скучать за рулем и заодно услышать голоса партнеров по бизнесу и второй жены. Он знал, что после встречи в ресторане приедет в офис и отчитается об удачных утренних визитах в Клинскую администрацию и Клинмежрайгаз. И все же взял телефон и позвонил Сергею — главному инженеру их компании, чтобы рассказать о подписанных договорах и дальнейшей работе по ним. А затем набрал номер генерального директора их фирмочки — Антона.

— Привет, Антоша! Как твои дела?

— Здорово! Все хорошо. Как у тебя?

— Все в порядке, Антон. Еду на встречу с Андреем. Немного опаздываю.

— Что он? Отдаст сегодня деньги?

— Вчера по телефону обещал отдать, но ты же его знаешь… Обещать — не значит жениться.

— Да знаю… Гад еще тот! Но ты постарайся. Нам эти деньги позарез нужны! Зарплату скоро платить.

— Я стараюсь, Антош. Уже почти год стараюсь. Получить долг обратно — большое искусство. А получить с Андрея — это профессионализм!

— Это точно! Мы в тебя верим! Ждем в офисе с победой.

— Спасибо, Антоша! Часикам к четырем буду.

За разговорами Григорий проскочил нужный поворот и стал искать место для парковки, чтобы бросить автомобиль и пешком добраться до ресторана. Почти доехав до Садового кольца, он приметил просвет между тесно стоявшими автомобилями и занял место, на которое уже претендовали ехавшие за ним машины.

В маленькой сумочке, именуемой в народе барсеткой, Гриша возил кошелек, паспорт, документы на автомобиль и ключи от офиса и дома. Выйдя из машины, он, как всегда, захватил сумку с собой и пошел в сторону горбатого моста через речушку. Дорога до «Иль Помидорро» заняла не более пяти минут. Войдя внутрь, он спросил официанта о караоке-зале и прошел туда. В самом дальнем углу за длинным столом лицом ко входу сидел Андрей. Он пил минеральную воду прямо из бутылки. Григорий подошел к нему и пожал руку.

— Привет еще раз, Гриша! Ты один?

— Да, Лена еще в пути.

— У меня к ней куча вопросов! Там сорок шестая налоговая мне письма прислала… Олигарх мой вопросы задает. Например, как будет выглядеть решение по моему вопросу…

— Сейчас она приедет и на все ответит, — прервал спич Андрея Григорий.

К столику подошла официантка, протянула меню. Посоветовав пару блюд от шеф-повара, приняла заказ от Андрея на салат и горячее, на облепиховый чай — от Григория и удалилась.

— Вы деньги-то привезли? — задал главный вопрос этой встречи Григорий.

— Привез! — радостно ответил Андрей.

— Покажите, — недоверчиво попросил Григорий.

Андрей достал из коричневого кожаного портфеля пачку пятитысячных купюр, покрутил ими над столом и положил обратно.

— Ну, давайте! — потребовал продолжения действия Григорий.

— Когда девушка приедет, тогда и отдам! — кокетливо ответил Андрей.

— Почему? Это же мои деньги! Отдайте сейчас.

— Нет! Только когда приедет девушка.

— Значит, сейчас не отдадите?

— Нет, не отдам! Давай ее дождемся — и тогда отдам.

— А причем тут она и мои деньги? — возмущенно настаивал Григорий — Это же вы мне должны отдать мои деньги, а не ей!

— Тем не менее. Как только приедет, сразу отдам.

— Хорошо, я вас понял. Ладно, пойду ее встречать, — недовольно сказал Григорий, забрал свою барсетку и вышел из ресторана навстречу якобы подъезжающей Лене.

Пройдя с десяток метров, он почувствовал взгляд на своей спине. Сделав вид, что машет рукой кому-то впереди, дошел до угла дома и повернул. Быстрым шагом долетел до машины, пару раз обернувшись в поисках того, кто сверлил его спину своими глазами, сел в нее и поехал прочь от Андрея, его противного слащавого голосочка и вечных обманов.

Минут через десять внутренний голос начал нашептывать Григорию: «Вот ты уехал, а, может быть, Андрей и действительно отдаст деньги. Как ты вернешься в офис без денег и будешь смотреть в глаза Антону и Сереге? Ведь это твой косяк! Именно ты нашел этого обнальщика и рекомендовал его партнерам! Именно ты взял на себя ответственность получить потерянные в банке „Смоленский“ Андреем деньги компании! А кому еще, кроме тебя, было этим заниматься? Ты самый опытный, к тому же финансовый директор фирмы, а значит, это твое дело. Хотя…»

Как только Гриша зашел в этот ресторан, он почувствовал что-то неладное: по поведению этого прохиндея Андрюши, по его бегающим глазкам, по дергающейся руке, по его вопросам. Да и посетители в зале показались странными. Столы пустые, только чай с кофе. Первый зал полон — свободного места не видно, все сидят и обедают. А этот зал даже наполовину не заполнен, да и сидели они в углу, вдвоем за самым большим столом. Нет, что-то не то. Поэтому он и ушел, потому и сбежал. Все не так, но… Пятнадцатого числа на работе зарплата, а денег для выплат нет. А пятисот тысяч, которые Андрей достал из своего портфеля, как раз хватило бы на зарплату сотрудников корпорации «Азимут-Гео». Надо позвонить ему! И деньги уж очень нужны, и все-таки некрасиво уходить не попрощавшись…

За всеми этими размышлениями Гриша не заметил, как заблудился в переулках Замоскворечья. Включив навигатор, он быстро определился с направлением движения и довольно скоро выбрался на знакомую улочку. Теперь можно было и позвонить Андрюше. В трубке долго был длинный гудок.

«Все! Больше не берет трубку, — подумал Григорий. — Значит, не судьба… Значит, пора поставить крест на этих деньгах и заняться другими делами, которых на сегодня осталось немало».

Вызов на экране от «Андрей красавелло» обрадовал и одновременно напряг.

— Алло! Гриша! Я не услышал твой звонок, извини. Ну куда ты подевался?

— Да, Андрей. Я звонил тебе. Хотел сказать, что уехал. Мне все это уже поднадоело. Я договорюсь с Леной о вашей встрече в воскресенье, и сами принимайте решение обо всем. Я понял, что с тобой я попал на деньги. Ну и Бог с ним! Попал — значит, попал…

— Ну почему же попал? — прервал возмущенную тираду Андрей. — Приезжай обратно в ресторан, и я отдам твои пятьсот тысяч!

— Я уже далеко и возвращаться совсем не по пути.

— Давай тогда я подъеду, куда тебе удобно? Не хочу ссориться с тобой по пустякам! Если все упирается в деньги, то давай я тебе их отдам. Отношения дороже!

— Хорошо, Андрей. Сейчас развернусь и подъеду обратно в ресторан, но больше я в ваших переговорах участвовать не буду. Сами договаривайтесь! Я вам совсем не нужен. Я вас познакомил, а вы уже сами дальше без меня. Я на этом ничего не зарабатываю, только время теряю.

— Подъезжай, подъезжай! Я тебя жду.

Григорий закончил разговор и тут же позвонил Лене. За эти пять минут дороги до «Иль Помидорро» ему надо было уговорить ее пообщаться с Андреем и назначить встречу в воскресенье.

— Милена, привет еще раз!

— Привет!

— Я возвращаюсь к Андрею в ресторан. Он обещает отдать мне деньги. Надо, чтобы ты поговорила с ним о вашей встрече в воскресенье.

— Хорошо. Я поговорю с ним. Только с твоего телефона!

— Конечно! Я наберу твой номер и передам ему трубку. А ты уже импровизируй. Я скажу ему, что ты можешь встретиться после двенадцати.

— Я поняла. Поговорю с ним, как тогда, месяц назад. Но только встречаться с ним я в воскресенье не буду!

— На твое усмотрение, Милена. Главное, сейчас с ним поговори, а потом посмотрим. Спасибо тебе! До связи!

Гриша уже давно двигался по Садовнической. Ехал медленно, чтобы не пропустить нужный ему дом. И вот справа по курсу — знакомый ресторан. Рядом с ним много свободных мест, и он припарковал автомобиль напротив входа, у которого стояли двое парней лет тридцати. Они проводили подъехавшего взглядом и сразу за ним зашли внутрь. Сумка с документами осталась в машине.

Пройдя по уже знакомому маршруту вглубь, он застал Андрея сидящим на том же месте и в той же позе. Увидев долгожданного гостя, тот даже не пошевелился. Уже у стола Григорий достал айфон и набрал номер Милены. За те тридцать минут, что он отсутствовал, в ресторане ничего не поменялось: ни гости за столиками, ни их убранство. Он дождался ответа в трубке и произнес:

— Лена! Я передаю телефон Андрею. Договоритесь с ним, пожалуйста, о встрече без меня.

Они общались о чем-то около минуты. Все это время Гриша жадно пил минералку и их не слушал. Мыслями он был уже в Решетниково — в деревне своей новой жены. Вчера он не успел допаять систему подачи холодной и горячей воды в строящемся доме супруги и теперь мечтал поскорее вернуться туда, чтобы продолжить заниматься понравившимся ему делом. Ради этой стройки он взял неделю отгулов на работе и с прошлой субботы пропадал в доме с раннего утра и до ночи. Только встреча с Андрюшей заставила его приехать в Москву посреди недели. И вот, похоже, все подходит к логическому финалу. Можно будет расслабиться, отвезти деньги в офис, отдать подписанные бумаги, побыть для приличия с часик на работе и — обратно к жене в деревню.

Андрей закончил разговор и вернул телефон хозяину, открыл портфель, достал пачку пятитысячных и протянул их Григорию.

— Пятьсот тысяч. Как договаривались!

— Спасибо, Андрей! — сказал Григорий и положил, не пересчитывая, деньги в правый карман джинсов. — Теперь вы сами с ней встречайтесь и договаривайтесь обо всем без меня.

— Я понял. А если мы не договоримся? — заволновался Андрей.

— А почему вы не должны договориться? Я не думаю, что у вас с ней возникнут проблемы.

— Еще раз повтори, как у Лены имя-отчество и какая у нее должность, — напоследок попросил дрожащим голосом Андрей.

— Елена Михайловна. Фамилию я не помню. Должность — заместитель начальника налоговой инспекции №34, руководитель отдела выездных проверок. А ее бывший муж — Бытко Алексей. Он полковник УБЭП в центральном аппарате.

Андрей записал все это в ежедневник. Они пожали друг другу руки и попрощались. Гриша быстрым шагом дошел до выхода, где его догнали уже знакомые ему молодые ребята, которых он видел у входа в ресторан пять минут назад. Один подхватил его под локоть, немного притормозив движение, а второй, воспользовавшись этим, вырос перед ним с красным удостоверением.

— Капитан полиции Ростовцев. Здравствуйте! Вы задержаны. Пройдемте, пожалуйста, с нами обратно в ресторан.

Единственная мысль, мелькнувшая в голове Григория, была о том, что после его случайной встречи с Сергеем Тростанецким в офисе Андрея пару месяцев назад другого исхода у этой операции быть и не могло…

В караоке-зале «Иль Помидорро» за последние минуты практически ничего не поменялось. Андрей и Григорий продолжали сидеть на тех же местах, но остальные посетители крутились вокруг их стола. Один снимал все на видеокамеру, другой раскладывал пятитысячные купюры на столе, третий подключил ноутбук и принтер за соседним столиком, четвертый работал с заранее подготовленными понятыми, а пятый что-то нервно докладывал по телефону, хаотично передвигаясь в дальнем углу зала, рядом с туалетом. Было понятно, что он здесь старший и именно он возглавляет эту операцию. И в то же время бросалось в глаза, что идет все не так, как он ожидал и планировал. Через гул голосов роящихся рядом оперативников Григорий отчетливо расслышал обрывки фраз старшего: «Она не приехала. Взяли только его… Будем колоть… Деньги взял… Сопротивления не оказывал… к сожалению».

В этот момент происходило сличение аккуратно разложенных по всему столу пятитысячных купюр из злосчастной пачки, изъятой у Григория, с заранее откопированными полицейскими на листах А4: теперь на эти фотокопии клали оригиналы. Все фиксировалось на видеокамеру в присутствии двух свидетелей. Андрея отозвали к оперативнику, набиравшему на компьютере его показания, которые тут же правил старший опер. Задержанный делал вид, что ему все это не интересно, но при этом старался «сечь поляну», контролируя тех, кто вел следственные действия с пятьюстами тысячами.

— Граждане понятые! — громко в камеру произнес оперативник. — На ваших глазах этот гражданин достал из своего кармана пачку денег, которые мы сейчас сверили по номерам с теми купюрами, что были заранее подготовлены нами и переданы гражданину Южакову для вручения за решение вопросов его компании в налоговой инспекции №34. Подпишите, пожалуйста, протокол в качестве понятых.

Девушка и парень со знанием дела поставили свои закорючки в известных им местах, так что Григорию сразу стало понятно, что эти молодые люди — профессиональные понятые, для которых вопрос, где ставить подписи, — давно не секрет.

— Теперь ваша очередь, — обратился один из оперативников к задержанному, подвинув к нему протокол.

Григорий с решимостью, неподходящей к существу момента, схватил со стола авторучку и принялся подписывать протокол.

— Подождите! — прервал его опер, похожий на пирожное «картошка» — такой же сладкий и даже слащавый, выдававший себя за хорошего полицейского. — Давайте отсядем и поговорим по душам? Успеете еще подписать!

По инструкции и по всем правилам оперативных мероприятий этот разговор должен был провести старший группы. Но у Григория с первых же минут возник с ним конфликт, во время которого полицейский проявил свою слабость и не смог сходу, с нахрапу запугать задержанного, тем самым сильно затруднив свое дальнейшее общение с ним.

Все начиналось просто отлично. После показа удостоверения сотрудника полиции подопечный был обескуражен и, как казалось, практически надломлен. В такие моменты надо давить на психику и, выходя в дамки, получать от клиента все, а если повезет, даже и больше. Поэтому сразу — с места в карьер — Сергей Потоцкий, майор полиции, старший оперуполномоченный, руководитель отдела УБЭП по городу Москве, начал свое наступление на Тополева. Широко улыбаясь ему, как лучшему другу и ближайшему родственнику, Сергей уселся напротив попавшегося на месте преступления и спросил:

— Представьтесь, пожалуйста. Как мне к вам обращаться?

— Тополев Григорий Викторович, — спокойно и как-то незаинтересованно в разговоре ответил собеседник.

— А как мы можем в этом удостовериться? Документик какой-нибудь есть у вас с собой?

— Нет. У меня только телефон в кармане, — ответил Григорий и, достав айфон, покрутил им перед собравшимися, демонстративно выключил и убрал обратно в джинсы.

Этот демарш, как ни странно, не вызвал никакой реакции у полицейских. Никто не сорвался с места, не побежал выхватывать у задержанного телефон или требовать выдать запрещенный предмет. Сергей даже бровью не повел. В этот момент его волновали совсем другие вопросы: «Мне бы сейчас в машину твою залезть… Там на заднем сидении я заприметил интересненький портфельчик! Да и еще чего найдем наверняка…»

— Ну, права-то у вас должны быть? Вы же на машине сюда приехали? — продолжил разговор Потоцкий.

— Конечно, есть. У меня и паспорт в машине, — легко поддавшись на провокацию, ответил Тополев.

— Дайте мне, пожалуйста, ключ от вашего авто. Я пока схожу за паспортом, а вы попейте чайку или водички, успокойтесь. И потом продолжим, — сказал Сергей, вставая, протягивая Григорию руку и при этом сгибая и разгибая пальцы, как бы подавая сигнал «отдай».

— Не дам! — очень спокойно и чересчур расслабленно ответил Григорий.

— Не усугубляйте, Григорий Викторович! Не надо. Вы не в том положении, чтобы оказывать сопротивление сотрудникам полиции, — все еще в дружелюбном тоне говорил Потоцкий. — Я сейчас проведу ваш личный досмотр и заберу все, что мне надо: и телефон, и ключи от машины, и то, что найду еще…

— А у вас есть ордер на мой обыск? — оборвав опера твердым, но тихим голосом, спросил Григорий. — Уверен, что нет. А на обыск автомобиля, на котором я приехал, и подавно быть не может! Во-первых, он мне не принадлежит, а во-вторых, вы не могли знать, на чем я приеду на встречу. Так что, если вам нужен мой паспорт, я могу сам сходить на улицу, открыть машину, взять документы и закрыть машину, а вы за всем этим можете только наблюдать со стороны.

Потоцкий навис над Тополевым, поставил руки на стол и приблизился к его лицу на минимально допустимое расстояние. Он попытался состроить гримасу злого и ужасного полицейского, который готов перегрызть горло за любое следующее произнесенное слово. Глядя прямо в глаза, он начал свою тираду почти полушепотом, повышая децибелы и амплитуду речи с каждым сказанным словом:

— Ах вот как ты заговорил? Умный, да? Я сейчас не посмотрю, что ты такой умный. Мои ребята тебя подержат, а я обыщу тебя по полной программе и найду у тебя и ключи, и оружие, и наркоту. И поедешь ты у меня далеко и очень надолго! Я уж этому очень поспособствую, поверь мне.

Григорий резко встал из-за стола, достал из карманов брюк ключи и телефон, а затем вывернул их наружу. Он продолжал держать эти предметы в руках так, чтобы всем было видно. Затем, приподняв оранжевую кофту и оголив живот и спину, развел руки в стороны и стал медленно крутиться вокруг своей оси, вызвав живой интерес у всех присутствующих. Сделав три оборота, он медленно положил все обратно в карманы и одернул кофту вниз. После чего уставился на Сергея и таким же, как и до этого, спокойным голосом произнес:

— Обратите внимание: в этом зале несколько видеокамер, причем современных, с хорошим видеоразрешением. И даже одна пишущая звук. Причем именно эта видеокамера — самая близкая к нам и располагается прямо на три часа от нас. Так что наш разговор записан, и моя добровольная демонстрация отсутствия запрещенных предметов тоже заснята на все камеры. А если вдруг вы захотите изъять эти записи и уничтожить неугодные вам кадры, то это бесполезно, потому что технически это сделать непросто. Мой адвокат сможет с легкостью опротестовать все ваши незаконные действия. Поэтому я возвращаюсь к своему предыдущему предложению сопроводить меня до машины.

На Потоцкого было больно смотреть. Слушая и не прерывая Григория, он вглядывался в него, как кролик на удава. Словно загипнотизированный, он поворачивал голову в сторону камер, на которые указывал пойманный им преступник, при этом захлебываясь желанием что-то возразить, но безуспешно. Слова тонули где-то глубоко в горле, и от этого Сергей мог издавать только легкий стон. Эту нехарактерную для своего начальника неловкость заметил другой опер, который поспешил ответить на вызов задержанного и заодно предотвратить назревающий скандал, при этом сохранив возможность общения с Григорием.

— Пойдемте со мной, — сказал он, начав движение в сторону Тополева. — Я просто постою рядом и не буду лезть к вам в машину, обещаю. А вы пообещайте, что не помышляете о побеге. Договорились?

— Договорились! — спокойно ответил Григорий и направился к выходу в сопровождении сотрудников полиции.

Подойдя к «Мицубиси», Тополев хлопнул себя по правому карману джинсов, в котором находился брелок — ключи от авто, что привело к срабатыванию сигнализации. Крякнув и мигнув фарами, машина открыла доступ к своему содержимому. Григорий открыл дверь и быстро извлек из синей сумочки паспорт, не давая оперативнику шанса даже одним глазком проникнуть вглубь салона. Вторым хлопком по карману он поставил свою машину на охрану, заблокировав ее от незаконного проникновения.

— Вот мой паспорт! — весело произнес Григорий и протянул оперативнику документ.

— Оставьте пока у себя, — ответил тот. — И пойдемте, пожалуйста, обратно в ресторан.

В караоке-зале вокруг принтера суетились опера. Уже совсем без интереса за всем этим наблюдали понятые. Все так же в углу болтал по телефону по своим рабочим делам Андрей. Оперативный эксперимент, как его называли полицейские, был в самом разгаре, только шел он совсем не по их сценарию, и от этого чувствовалась напряженность. Сопровождающий Григория опер жестом руки указал в сторону свободного стола, за которым они и расположились друг напротив друга.

— Григорий Викторович! Давайте поговорим без протокола?

— С удовольствием, — ответил Гриша.

— Я вижу, вы человек опытный и юридически подкованный. У вас что, юридическое образование?

— Нет. Техническое и экономическое.

— Откуда же такие познания в Уголовно-процессуальном кодексе? Вы, может быть, были судимы?

— Нет, просто люблю смотреть телевизор.

— Понятно. Тогда буду с вами откровенен. Вы нам абсолютно не нужны. Нам нужна Лена из налоговой инспекции №34, которую мы все тут так ждали. Вы нам ее сдаете — и отделываетесь минимальным сроком. Или даже условным. Уходите из ресторана под подписку о невыезде и, сотрудничая со следствием, пребываете на свободе до суда. В противном случае пойдете главным фигурантом по делу. И, поверьте мне, срок будет немаленьким. Если вы знаете Уголовный кодекс, то по статье за взятку нижний предел по сроку — восемь лет, поэтому в ближайшие десять вы свою семью не увидите. Я вас не пугаю, совсем нет! Я пытаюсь до вас достучаться, чтобы вы не наделали глупостей из-за своей порядочности, заметной невооруженным глазом. Вы меня услышали?

— Да, конечно! — ответил Гриша, очень серьезно слушая полицейского.

— Сотрудничать будем? — заискивающе спросил опер, широко улыбаясь и радушно посматривая на оппонента.

— Конечно, будем! Помощь следствию и сотрудникам полиции — почетная обязанность каждого гражданина.

— Ну вот и отлично! Тогда ответьте, пожалуйста, на вопрос. Кому вы звонили по телефону из ресторана и с кем дали поговорить Южакову?

— Лене.

— Кто такая Лена?

— Налоговый консультант, с которой Андрей Южаков договорился о работе, связанной с бухгалтерией его компаний. У него там какие-то проблемы с налогами и первичными документами. И он просил меня познакомить его со специалистом, способным решить подобные вопросы. Я их и познакомил.

— А она работает в налоговой инспекции №34?

— Нет, не работает. Она частный предприниматель и сотрудничает с разными филиалами налоговой инспекции, в том числе и с тридцать четвертым.

— Подождите… Вы представили ее Южакову как заместителя начальника тридцать четвертой налоговой инспекции и руководителя отдела выездных проверок во время предыдущей встречи в ресторане…

— Ничего подобного! Я представил ее именно как налогового консультанта.

— А Елену Михайловну Новикову вы знаете?

— В первый раз слышу! Кто это?

— Это и есть заместитель начальника налоговой с Полежаевской. Вы хотите сказать, что слышите это впервые?

— Я никогда не имел дел с налоговой инспекцией.

— Значит, вы решили пойти по этому пути? Не понимаю, зачем вам это надо… Сдайте налоговичку и идите спокойно домой! Иначе мы вам предъявляем статью 159 «Мошенничество» и отправляем в тюрьму…

— Во-первых, не вы предъявляете, а следователь. Во-вторых, устанете доказывать. А в-третьих…

— А, в-третьих, у нас есть записи ваших разговоров с Южаковым, где вы себе уже на срок наговорили! — выпалил на одном дыхании опер, не сдержавшись от накатившего приступа злости. И тут же замер, понимая, что проговорился и раньше времени выдал все козыри, которые приберегал для решающего удара, и теперь сидел, срочно придумывая, чем еще можно зацепить подозреваемого. Так ничего и не сочинив, он встал из-за стола и пригласил Григория пройти с ним в дальний угол зала, где уже расположились другие опера, заносившие в протокол на ноутбуке показания потерпевшего и свидетелей, отчаянно дожидаясь окончания разговора.

Теперь, когда развязка была всем понятна, оставались формальности и четкость в оформлении бумаг по делу. Поэтому остальная часть опергруппы ожидала с уже готовыми, удобными для следствия показаниями задержанного. Нужно только собрать еще с десяток подписей — и можно ехать к следователю открывать уголовное дело. Надо было только либо хитростью, либо угрозами уговорить злодея сделать это быстро и без изучения написанного, дабы не испортить себе вечер. Возможное веселье отменилось сразу — одной только фразой Григория:

— Не торопитесь распечатывать протокол допроса. Я сперва почитаю его на компьютере, исправлю все неточности и внесу необходимые изменения, потом еще раз прочитаю и уже после всего распечатаем. И я, прочитав в третий раз, если не будет замечаний, подпишу.

Он присел за стол и ловким движением повернул ноутбук к себе, держа его левой рукой так, чтобы никто не забрал этот трофей, а правой стал нажимать на клавишу backspace, стирая все ранее написанное сотрудниками полиции. Те же, в свою очередь, обреченно поняв, что время потрачено зря, а планы на вечер пропали, уже не сопротивлялись и только напряженно наблюдали за Тополевым, чтобы специально или по неосторожности не был испорчен единственный рабочий ноутбук, поломка которого приведет к реальной для них временно́й катастрофе. Но все происходило чинно и благородно. Подозреваемый сам, не желая терять времени, быстро и ловко печатал свои показания, не забывая при этом посматривать на окружающих. Старший опер зорко следил за ним и внимательно вчитывался в текст, ища возможность прервать или хотя бы встрять в процесс, не контролируемый им. Остальные в этот момент дооформляли протоколы со свидетелями и фиксировали правильность подписей понятых.

За полчаса Григорием был заполнен бланк допроса, и теперь настал час полицейских читать и править длинный текст. Этот процесс перепалки между сторонами, согласования формулировок, уточнения смысла фраз и углубления в суть написанного и недосказанного продлился еще около тридцати минут. Цель у этих следственных баталий была одна — оставить смысл написанного нужным следствию для заведения уголовного дела. Но ни на какие уловки, подмены фраз, понятий и словоблудство Григорий не покупался и твердо стоял на каждой написанной им букве, не позволяя даже на йоту исказить смысл данных им показаний, которые звучали так:

«Я, Тополев Григорий Викторович, познакомился с гражданином Южаковым Андреем Арнольдовичем в декабре 2013 года в ресторане „Ростикс“ на Триумфальной площади. Нас свел Роман Никифоров, который представил Андрея как потенциального партнера, имеющего богатый опыт проведения проектно-изыскательских работ. Мне как финансовому директору ООО „Азимут-Гео“ руководство компании поручило найти фирму-партнера для заключения договоров субподряда по геодезическим и геологическим изысканиям, которые не успевали выполнять наши сотрудники. Андрей произвел впечатление знающего, опытного и солидного человека. Мы заключили несколько договоров и перечислили по ним деньги. Однако в декабре 2013 года Роман сообщил мне, что у Андрея большие неприятности в банке „Смоленский“, который был лишен лицензии в ноябре, из-за чего компании Андрея потеряли все свои финансовые средства и не могут выполнять условия договоров. Тем не менее перечисленные ему по этим договорам деньги он готов отдать наличными не позднее конца января 2014 года, что он лично сам и подтвердил в „Ростиксе“. После этой встречи наше общение стало регулярным, так как ни в январе, ни даже в июне Южаков свой долг в размере трех миллионов шестисот тысяч рублей так и не погасил. Я ежедневно обсуждал с ним этот вопрос по телефону, по несколько раз в неделю встречался с ним в разных местах Москвы, в том числе и в его офисе, узнавая о его финансовой возможности вернуть долг. Каждый раз Южаков подтверждал свое намерение сделать это в ближайшее время и каждый раз по различным причинам откладывал выплату на ближайшие сроки. В июне 2014 года Андрей обратился ко мне с вопросом, в какой налоговой инспекции обслуживается моя компания и могу ли я составить ему протекцию в решении возникших у него как у генерального директора трех компаний проблем с налоговыми органами. Я ответил, что „Азимут-Гео“ обслуживается в тридцать четвертой налоговой инспекции и у нас есть внештатный сотрудник Лена, которая консультирует нашего главного бухгалтера по всем вопросам и решает возникающие проблемы с сотрудниками налоговых органов. Ее услуги стоят пятьдесят тысяч рублей в месяц с каждой компании. Андрей был удовлетворен моим ответом и сказал, что в ближайшее время переведется в эту инспекцию и даст мне знать. В августе 2014 года Южаков подтвердил факт перевода своих фирм в ИФНС №34 по городу Москве и попросил о встрече с Леной для решения крупных проблем, связанных с неуплатой налогов подконтрольных ему юридических лиц. Я поинтересовался у Лены, сколько будут стоить ее услуги, подробно передав рассказ Андрея обо всех свалившихся на него бедах. Она оценила свою работу в пятьдесят тысяч евро за три компании Южакова. Эта сумма устроила его, и он пообещал дать аванс в двадцать пять тысяч евро. После передачи этой суммы я организовал ему встречу с Леной в ресторане „На мельнице“ в районе Красных ворот, где они договорились о совместной работе и оплате Лениных услуг. После этого в сентябре 2014 года Андрей сообщил мне, что у него проблемы с наличностью и он не может передать очередной транш Лене, а проблему надо решать уже скорее, и спросил, не мог бы я помочь ему и заплатить свои десять тысяч евро, а он бы в ближайшие недели закрыл бы передо мной свой долг. Я вынужден был согласиться, потому что выступал гарантом перед обеими сторонами, и передал Лене свои деньги, о чем сообщил Андрею. В октябре 2014 года он позвонил мне и попросил организовать очередную встречу с Леной. Я ответил ему, что сделаю это только в случае возврата им долга в десять тысяч евро. Он согласился. Сегодня, восьмого октября 2014 года, я приехал в назначенное им место, а именно — в ресторан „Иль Помидорро“ на улице Садовническая, где встретил Южакова в назначенное время. Он спросил меня, приедет ли на встречу Лена. Я ответил ему вопросом на вопрос, принес ли он обещанные деньги. Он сказал, что принес, но отдаст только после разговора с Леной. На что я ответил, что пойду на улицу и позвоню ей, а сам вышел из ресторана, дошел до своей машины и уехал. Через пятнадцать-двадцать минут мне позвонил Андрей и попросил вернуться, чтобы он мог отдать мне обещанные деньги. Я вернулся в ресторан, Южаков передал мне пятьсот тысяч рублей. Я, не пересчитывая, положил их в карман джинсов, позвонил Лене и передал трубку Андрею. Они поговорили и договорились о встрече в воскресенье двенадцатого октября. Он вернул мне телефон, мы попрощались, и я пошел к выходу, где меня остановили два молодых человека, которые представились сотрудниками УБЭП по городу Москве и объявили мне, что я задержан».

Сотрудники полиции стремились включить в эти показания слова «потратил средства на свое усмотрение», «не имел возможности влиять на проведение налоговых проверок», «убеждал Южакова в необходимости заплатить деньги» и прочие нелепые, на взгляд обычного человека, фразы. Тем не менее протокол опроса был составлен и подписан именно в таком виде, что расстроило оперов и Южакова, но было относительно приятно Григорию и абсолютно индифферентно для свидетелей и понятых.

Когда все протоколы и формы допросов были подписаны, настало время покидать уютный итальянский ресторанчик и ехать на Люсиновскую улицу в УБЭП. Григорий и два опера покинули ресторан последними. Уже оказавшись на улице, он поинтересовался о своем статусе.

— Я задержан или арестован?

— Юридический вы свободны, — ответил один из полицейских.

— Тогда я поеду на своей машине.

— Нет! Вы поедете с нами на нашем автомобиле, — перехватив инициативу, ответил второй оперативник и указал рукой на новенькую серую «Вольво С60».

— Спасибо, мне на моей будет удобнее!

— Тем не менее мы настаиваем, чтобы вы поехали с нами.

— Послушайте! — не унимался Григорий. — Если я задержан или, не дай Бог, арестован, то предъявите постановление, и тогда я с превеликим удовольствием поеду вместе с вами на чем угодно. А пока я сам имею все права решать, куда и на чем мне ехать.

— Григорий Викторович! — сухо и очень официально начал старший оперативник. — Если вы сейчас с нами не поедете, то мы будем вынуждены вызвать местных полицейских, которые приедут и сопроводят вас в отделение полиции. Они имеют право надеть на вас наручники и закрыть на сорок восемь часов до выяснения личности. Затем они подкинут вам наркоту или оружие, чтобы ваша жизнь совсем не казалась малиной, и перспективы ваши в суде будут совсем не веселыми. Поэтому подумайте секунд десять и примите правильное решение: едете вы сейчас с нами на нашей машине без наручников и в комфорте — либо мы ждем местных бойцов и сдаем им вас без зазрения совести. Время пошло.

Не думая ни секунды, Тополев сделал шаг в сторону открытой двери вольвешника и скрылся на заднем сиденье машины.

Некоторое время ехали молча, давая возможность одной из враждующих сторон сделать первый шаг. Мысли Григория были лишь о том, что его «Мицубиси» стоит в зоне платной парковки и теперь придет штраф как минимум три тысяч рублей. И надо сообщить Ларисе, чтобы она забрала его от ресторана и передала документы, полученные с таким трудом в администрации Клина, Сереге Гнедкову, а еще предупредить Антона Животкова о его задержании и возможном визите «маски-шоу» в их офис на Таганке. Гриша очень надеялся, что на Люсиновской его выслушают и отпустят под подписку о невыезде.

«Главное, чтобы отпустили. Главное, чтобы поверили. Главное, чтобы дело было не заказным, — думал он. — А на свободе я уже решу все вопросы с Андреем и операми — и не будет никакого уголовного дела. И вообще ничего не будет. Это же никому не выгодно: ни мне, ни Южакову… Ведь ясно, как Божий день!»

Опер, сидевший впереди на пассажирском кресле, вдруг повернулся и, обратив внимание, что Григорий находится где-то далеко в своих мыслях, решил застать его врасплох и неожиданно спросил:

— А ты с Алексеем Бытко давно не виделся?

Леша был мужем Елены Михайловны и полковником Центрального управления по борьбе с экономическими преступлениями России. Этот властный тандем высокопоставленного сотрудника полиции и заместителя руководителя московской налоговой инспекции №34 всегда вызывал интерес у Тополева. Эта пара тесно дружила с Сашей и Антоном Животковыми и, соответственно, оказывала их фирмам определенные услуги, каждый по своим ведомствам и за определенное вознаграждение.

— Очень давно. В последний раз в 2008 году, — не соврав, ответил Гриша.

Это действительно было правдой. Тогда, в далеком прошлом, Леша помог ему советом и делом. В те времена еще капитаном милиции он возглавлял уголовный розыск в ОВД Щукинская и только готовился перейти в главк в отдел по борьбе с рейдерскими захватами. Их отношения были прерваны из-за отъезда Тополева в Израиль и, как думал Бытко, отказа сотрудничать с ним. Даже после возвращения в Россию в 2012 году Григорий и Алексей не встречались и не созванивались из-за обиды и появившейся у последнего неприязни. Знали о существовании друг друга в тесной орбите общих знакомых и друзей и делали вид для окружающих, что они незнакомы. Леша даже позволял себе переходить границы личной неприязни и неоднократно убеждал Антона и Сашу уволить Григория и вообще избавиться от общения с ним. Тополев же, со своей стороны, обладая убийственным компроматом на Бытко, не опускался до его уровня и держал себя в руках, следуя пословице «о мертвых либо хорошо, либо ничего».

— Ты понимаешь? Нам нужны Алексей Бытко и его женушка. Ты здесь совсем ни при чем! Отдай нам кого-нибудь из них и иди спокойно домой. Остальное мы сделаем без тебя.

— Я с превеликим удовольствием! — ответил, улыбаясь, Гриша. — Но я даже не представляю, чем могу вам помочь…

— Пока мы едем, у тебя есть шанс все исправить и выпутаться из неловкой ситуации. Когда же поднимемся в кабинет, такой возможности уже не будет. Подумай об этом и сделай правильный выбор.

— Послушайте! Я действительно не знаю, о чем вам рассказать. Лешу я не встречал шесть лет, с его женой лично не знаком и никогда не видел. Что до Андрея Южакова, то он обналичивал деньги для «Азимут-Гео», где я финансовый директор. В декабре прошлого года он потерял наши деньги в банке «Смоленский», но пообещал отдать всю сумму через месяц. Уже прошел почти год, а деньги он так и не отдал, поэтому я пытался получить с него хоть какую-то сумму. Он обманул мою компанию на три с половиной миллиона рублей, мне пришлось обмануть его на два с половиной. Другого способа вернуть долг я не видел. Я это все вам рассказываю, пока мы едем, а в кабинете буду придерживаться первичных показаний.

— Я уважаю твою позицию и преданность, но поверь мне: этот человек такого отношения не заслуживает. Подумай о себе! Мы прекрасно понимаем, что ты попал под раздачу. Ты сам знаешь, что сегодняшнее специальное мероприятие просто так не делается: либо по приказу сверху, либо за хорошие бабки. Если ты сдаешь чету Бытко, мы возвращаем терпиле бабло и не заводим дело против тебя. Если нет, тогда, поверь мне, этот эпизод будет началом твоей долгой тюремной карьеры. Время еще есть. Думай!

— Я всегда думаю перед тем, как что-то сказать или сделать. Наверное, поэтому и получаю в жизни больше неприятностей, чем наживы.

Разговор умер в тишине где-то на подъезде к зданию УБЭП на Люсиновской.

На улице было уже темно, московские пробки набирали мощь. Гриша дремал на заднем сиденье и не заметил, как они подъехали к самому входу грозного УВД. Пятиэтажное здание темно-песочного цвета с небольшими квадратными окнами и висящими под ними кондиционерами напоминало букву Т. Правое и левое крыло дома были вытянутыми поперек и на десяток метров углублялись от фронтальной линии центральной части, которая, в свою очередь, была увенчана продолговатым стеклянным тамбуром под грузной коричневой крышей из металлочерепицы, широко свисающей по трем сторонам. Вся территория комплекса была огорожена двухметровым металлическим забором из часто посаженных прутьев толщиной с палец, не мешающих свободному обзору. Озеленению земельного участка внутри периметра могли позавидовать любое ТСЖ или ЖЭК. Голубые ели, туи, березы, дубы и клены устремлялись ввысь, закрывая желтой листвой верхние окна дома, свеже покошенная трава и фигурно остриженные кусты выдавали наличие в штате заведения садовников и ландшафтных дизайнеров.

Оформив пропуск, сотрудники внутренних дел с задержанным поднялись на третий этаж левого крыла и зашли в кабинет 319. В длинной прямоугольной комнате было одно окно, выходящее во внутренний дворик, три стола для сотрудников, большой черный диван и старый советский коричневый сейф с огромной никелированной ручкой. Два стола находились у окна друг напротив друга и один — у входа напротив дивана. На сейфе стоял маленький телевизор. Столы были девственно чисты: ни бумаг, ни оргтехники, ни даже канцелярских принадлежностей — ничего. Сразу было видно, что хозяев кабинета, порой забывших о совести и чести, как волков ноги кормят.

С появлением Григория в комнате началось броуновское движение. Люди менялись местами постоянно, а если задерживались, то ненадолго. Кто-то просто заходил, чтобы посмотреть на задержанного, кто-то — задать вопрос коллегам, кто-то — высказаться по существу происходящего, чтобы попугать мирно сидящего на мягком диванчике «злодея». В воздухе витали слова «мошенник», «тюрьма и надолго», «материала на него хоть отбавляй», «в другом кабинете терпила рассказывает о нем такие вещи», «он и в Израиле кучу народу перекидал», «серьезным людям, оказывается, большие деньги должен»… Наконец в кабинет зашли старший оперуполномоченный и начальник отдела и сообщили: «Скоро закончится допрос потерпевшего, и поедем к следователю на Таганку» — а затем скрылись в коридоре. После этого в комнате остались только «виновник торжества» и один сторож. После пяти минут тишины Григорий обратился к молодому обэповцу, которого заприметил еще в ресторане и оценил как самого достойного для контакта. Он даже специально запомнил его имя — Сергей.

— У меня к вам вопрос.

— Да, слушаю вас внимательно! — уважительно и желая помочь, ответил оставшийся сторожить Тополева оперативник.

— Скажите, пожалуйста, если я задержан — а, судя по происходящему, это именно так, хотя никаких документов, подтверждающих факт задержания, я так и не увидел, — я имею право на один телефонный звонок. И теперь настал именно тот момент, когда я очень хочу воспользоваться этим правом. Вы можете дать мне телефон?

— Кому вы хотите позвонить?

— Жене Ларисе. Она ждет меня дома и очень волнуется. Мне необходимо с ней связаться, чтобы она не переживала.

Сергей встал из-за стола, быстро дошел до двери и послушал, нет ли кого в коридоре. Медленно вернулся к своему месту, раздумывая по дороге о последствиях решения, которое он уже принял, но не произнес вслух. Достал свой айфон и жестом подозвал Григория к столу.

— Диктуй номер! Но предупреждаю: скажешь что-нибудь лишнее — тут же прерву разговор. Понял?

— Спасибо! Не волнуйтесь, ничего лишнего не будет. Все только по делу!

Сергей дождался ответа, убедился, что это женский голос, но для большей уверенности спросил:

— Это Лариса?

— Да, это я, — ответили на другом конце провода.

— С вами говорит оперуполномоченный ОБЭП по городу Москве Сергей Бушмакин. Мы задержали вашего мужа. Кстати, как его зовут?

— Григорий… Григорий Викторович Тополев. А что случилось?

Он уже не слушал крик удивленной и испуганной женщины, а передавал трубку.

— Ларисочка, привет! Это я. Не волнуйся, пожалуйста, и выслушай меня внимательно. Это очень важно.

Гриша понимал, что этот звонок — возможно, единственный и последний способ связи с внешним миром, поэтому коротко и очень доступно для понимания взволнованной и даже растерявшейся женщины он должен был донести информацию и заставить ее предпринять определенные шаги.

— Меня задержали на встрече с Андреем в ресторане сотрудники ОБЭП с Люсиновской. Твоя машина стоит у входа в ресторан «Иль Помидорро» по адресу Большая Садовническая, дом 54, строение 1. Ключи от машины лежат у нас дома в верхнем ящике моей тумбочки. Документы на машину внутри, в синей сумочке, под водительским сиденьем. Поезжай срочно и забери ее оттуда. На заднем сиденье лежит мой кожаный портфель. Все содержимое отдай Сереже Гнедкову как можно быстрее. За меня не волнуйся! Со мной все хорошо. Ты все поняла?

— Да, да, конечно! Кому-нибудь еще сообщить о случившемся?

«Какая она у меня молодец! — подумал Гриша. — Голос не дрожит, мыслит здраво, ничего не переспрашивает и вопрос задала именно тот, который он ждал. Самый главный вопрос, по существу».

— Антону и Валере. Они знают, что делать дальше. Ты адрес ресторана запомнила?

— Да. Я все записала. Не переживай! Я все сделаю, как надо. Чем я еще могу тебе помочь?

— Больше пока ничем. Поезжай в Москву и будь пока там.

— Где ты сейчас находишься?

— Сейчас я на Люсиновской, но скоро поеду к следователю в УВД ЦАО на Таганку. Антон знает, где это. Все, Ларисочка, мне уже пора. Не переживай! Скоро все закончится.

И, сбросив вызов, вернул Сергею телефон.

— Спасибо тебе огромное! Я все понял и оценил. Звонка этого не было. Правильно?

Оперативник кивнул, улыбнулся, убрал айфон в карман штанов и жестом показал Тополеву, чтобы тот сел обратно на диван. Пару минут они находились в тишине, пока дверь не открылась и не вошел старший опер со словами:

— Собирайтесь! Поедем к следователю. Нас ждут. — Уже находясь в коридоре, старший огласил вопрос: — Кто повезет задержанного?

Бушмакин отреагировал быстро и вызвался первым, тем более что сюда вез Григория именно он. Его рвение не вызвало ни у кого вопросов. На этом и договорились. Для усиления ему был выделен еще один оперативный сотрудник крепкого телосложения с лицом, не обезображенным интеллектом, короткой стрижкой и огромными кулаками — видимо, для силовой поддержки маленького на фоне Григория Сергея.

И снова тот же «Вольво», то же заднее сиденье, те же долгие московские пробки и убаюкивающий разговор оперов о превосходстве одной машины над другой, о том, где кто работал до Люсиновской, и поиск общих друзей. Тополев дремал. Удалось немного расслабиться. Думать ни о чем не хотелось и не моглось. День слишком затянулся, и сил явно могло не хватить на допрос и дальнейшие следственные действия. Автомобиль то заезжал в темные переулки, то выныривал на большие проспекты, пока совсем не замельтешил в проулках, редко притормаживая на перекрестках.

На огромной парковке перед роскошным зданием УВД ЦАО даже в этот поздний час, а было уже около десяти вечера, оказалось совсем мало свободных мест. Такому количеству дорогих автомобилей стражей порядка мог позавидовать любой автосалон: практически вся линейка последних новинок и люксовых вариантов! Гордость берет за наших полицейских: сразу видно, что парни работают отлично. У женской половины полицейского участка машинки в основном были похуже. Они отличались яркими цветами и плюшевыми мишками в салонах. Судя по «пейзажу», задача властей по обеспечению сотрудников полиции высокими доходами для искоренения коррупции в органах внутренних дел выполнена на все сто процентов. Оставалось неясным одно: как же при средних зарплатах в сорок пять — пятьдесят тысяч рублей у большинства — собственные новые машины стоимостью от двух миллионов рублей? Справедливость торжествует? К таким работникам и в кабинет входить страшновато! Сразу понятен ценник на их услуги и твоя дальнейшая судьба при отсутствии солидных трудовых накоплений.

Над большим продолговатым Калитниковским прудом возвышалось П-образное восьмиэтажное здание УВД по ЦАО. Сделанное из железобетона и облицованное черными, коричневыми, бежевыми и даже зелеными плитками, оно гармонично вливалось в урбанистический пейзаж Таганского района. Раньше, еще при Советском Союзе и в самом начале девяностых, на этом месте был птичий рынок, куда дедушка частенько привозил маленького Гришу покупать аквариумных рыбок и корм для них. Они ходили по рядам, разглядывали разную живность, и каждый такой поход заканчивался выклянчиванием щенка или котенка. Затем, в двухтысячном году, тут построили это здание, и территория всеобщей радости, умиления и веселья превратилась в место скорби, ненависти и страданий.

Перед входом их уже поджидали три человека: начальник отдела и его заместитель, а также уже знакомый Григорию старший оперуполномоченный. Все вместе вошли внутрь, оформив пропуска, пересекли барьер КПП и поднялись по ступенькам на этаж выше. Вышли в огромный внутренний двор УВД и быстрым шагом пересекли его. Дошли до второго отдела следственной части следственного управления и остановились у кабинета с табличкой «Следователь Черноус В. В.».

«Приехали! — подумал Тополев. — Сейчас этот усатый хохол с лицом пропойцы, не разбираясь ни в чем, влепит мне по самое не балуй — и пиши пропало…»

Кто-то из сопровождающих открыл дверь, и вся группа ввалилась в тихую обитель, впустив вместе с собой гулкий задорный смех и легкий запашок перегара. За столом сидела девушка лет двадцати пяти в форме лейтенанта юстиции. Вся комната, стол и многочисленные стулья были заняты папками с документами. Места было не просто мало: его не было совсем. Поэтому после короткой паузы решили оставить в допросной Григория и начальника оперов — лысого как колено мужика с очень неприятным лицом и отвратительным голосом.

— Ну и кого вы мне привезли? Это что, и есть ваш злодей? — с неприкрытым раздражением спросила Валерия Черноус — тот самый усатый хохол, которого так ждал увидеть Григорий. — Дайте-ка почитать его объяснение! И вообще, что у вас на него есть?

Лысый протянул папку с бумагами, нагнулся к ней поближе и негромко прошептал:

— Это только начало. Будет еще фактура, и немало! Мы же с тобой договаривались!

Валерия читала бумаги, делая вид, что не слышит и не замечает ничего вокруг. Несколько раз, перевернув листы оперативных материалов, она поднимала глаза на лысого, а затем довольно жестко сказала:

— Мы с вами договаривались об одном. А вы мне что привезли? Я подставляться не хочу и не буду! Будет еще фактура — приезжайте. А сейчас ничем помочь не могу!

Лысого передернуло, он резко отскочил от стола следачки, подбежал к двери, открыл ее и, высунувшись в коридор, прокричал:

— Леша! Сергей! Подойдите.

Послышался шум приближающихся шагов, а затем шепот лысого и звук ударов, напоминающих касание ладони о шкаф с большой силой. После недолгих переговоров лысый вернулся, попросил Тополева пройти с его сотрудниками в коридор и подождать там, а сам подозвал своего зама и закрыл дверь кабинета Черноус изнутри: они остались втроем для разрешения возникшего вдруг недопонимания.

В конце длинного коридора стояли столик и стул, на которых и разместилась троица ожидающих результата переговоров в кабинете следователя. Ждать пришлось долго, около двух часов. Валерия выходила покурить раза четыре — поочередно с каждым из оперов. Во время каждого перекура до Григория доносились обрывки фраз Черноус: «Если мне прикажут, то я подпишу», «Вы сами понимаете, что этого мало для заведения дела?», «Об аресте и речи быть не может!», «У меня свое руководство! И ваши мне не указ». Наконец, лысый высунулся из ее кабинета и позвал:

— Валерия Викторовна! Вас к телефону!

Черноус быстро сделала две затяжки, размеренным шагом пошла в кабинет и закрыла за собой дверь. Минут через пять лысый с замом вышли, сияя, как масленые блины, и жестами подозвали ожидающих к себе.

— Заводите! — с огромным чувством выполненного долга скомандовал старший.

Гриша поудобнее уселся перед следователем. Сергей и Алексей встали у него за спиной, а лысый с замом остались за дверью, что-то эмоционально обсуждая с кем-то по телефону. Валерия осмотрела окружающих, задержала взгляд на Тополеве и отвела глаза.

— Попрошу посторонних покинуть кабинет! — требовательно произнесла она, не отрывая глаз от черноты за окном.

Оперативники переглянулись, посмотрели на следователя, переступая с ноги на ногу, и вышли к своему начальству в коридор.

— И дверь за собой закройте с той стороны! — добивая окончательно оперативников и мстя им за испорченный вечер, прокричала Валерия.

Когда они остались наедине, Григорий вопросительно посмотрел на лейтенанта, очень ожидая от нее понимания и помощи. Надежда горела в его глазах, в ее же взгляде он видел только тоску и безразличие. Валерия начала первой, как и положено следователю. Ее голос был приятным и негромким, и всем своим видом и тоном беседы она готовила собеседника к очень важному разговору.

— Григорий Викторович! Сейчас мы с вами разговариваем без протокола, без адвоката и без свидетелей. Мне чисто по-человечески интересно: что у вас на самом деле произошло? По-любому вас уже никто не отпустит, если вы сами срочно не подключите более сильные связи, чем у Южакова. Можете ничего не говорить или придумать красивую версию, но мне — чисто по-человечески — любопытно услышать историю, близкую к правде.

— Валерия! По закону, если вы сейчас записываете наш разговор, то обязаны меня об этом предупредить. Иначе эта запись не будет являться доказательством. Верно?

— Да.

— Я с удовольствием расскажу вам правду, но на официальном допросе буду настаивать на первоначальной версии. Почему? Вы поймете это в конце моего рассказа.

Валерия привстала со своего кресла и, дотянувшись до радиоприемника, сделала музыку погромче, а затем вернулась в первоначальное положение, откинувшись полностью и положив ногу на ногу, скрестила руки на груди и приготовилась внимательно слушать.

— Андрюша Южаков — обычный обнальщик. Он обналичивает деньги для нашей фирмы. В декабре прошлого года он попал в банке «Смоленский» — в том числе и на наши деньги. Там было три миллиона шестьсот тысяч рублей. Он признал свой долг и обещал выплачивать нашей фирме по полмиллиона каждую неделю. В январе заплатил триста тысяч, феврале — сто пятьдесят и затух… Потом в мае вообще объявил, что больше ничего не заплатит. Я ему все это время звонил через день, и каждый раз он обещал, что завтра, завтра, завтра. И тут в июне он интересуется, есть ли у меня знакомые в налоговой инспекции. Я отвечаю, что есть. Три наши компании обслуживаются в тридцать четвертой налоговой, потому что там замначальника — знакомая нашего генерального директора, Лена. Ее муж — полковник УБЭП, и вдвоем они могут решать серьезные вопросы. В ответ на это Андрей рассказал мне суть своей проблемы. Его институтский друг-олигарх владеет рядом медийных компаний, в том числе «МетеоТВ», «Специальный корреспондент». На него наехали опера из юго-западного МВД и вымогают большую сумму денег, иначе обещают посадить в тюрьму. Он публичный человек, и ему не нужна огласка, но оставлять так это дело не хочет. Поэтому обратился к своему другу детства Андрею, чтобы тот стал де-юре генеральным директором и учредителем его компаний и возглавил штаб по борьбе с оборотнями в погонах. Для этого ему надо встать на учет в ту налоговую инспекцию, где его компании смогут прикрыть от ментовского произвола и защитить от неправильных проверок продажных налоговиков. Я посоветовал ему перевести компании в тридцать четвертую налоговую, зная, что Лена не допустит беспредела и сможет помочь в тяжелой ситуации. На этом мы и расстались. Затем в августе Андрюша снова позвонил мне и сообщил, что перевел туда три компании из девяти и теперь ему надо с ней встретиться, чтобы решить проблемы с правильным проведением выездных проверок. Я попросил его прислать мне их реквизиты, чтобы я мог передать их Лене для выяснения сложности вопроса и выяснения цены выполнения его просьбы. В тот же день я получил смской названия, ИНН и КПП трех компаний и переслал их Лене. Через несколько дней Лена и Леша — муж, полковник УБЭП, — встретились с Антоном Животковым — нашим генеральным директором. После Антон передал мне суть разговора, которую я слово в слово поведал на следующий день Андрею. А именно: что браться они за это дело не будут, потому что компании связаны с очень темными делишками, крупными невыплатами налогов и даже убийством человека, зверски замученного и сожженного в подмосковном лесу. На все мною сказанное Андрюша ответил, что он в курсе этих дел. Что труп действительно был, и это был труп обнальщика, ранее работавшего с олигархом, но тот ни при чем, и все это поклеп и провокация, устроенная ментами для получения денег. Попросил меня узнать у Лены, за какую сумму она согласится помочь решить его проблемы. Я пообещал узнать. Спросил об этом Антона. Он ответил, что ни Лена, ни Леша не возьмутся за это дерьмо. Тогда я предложил обмануть Андрея и сказать ему, что Лена согласилась за пятьдесят тысяч евро, что равняется долгу Андрея нашей компании, забрать у него эти деньги и сообщить, что больше он нам ничего не должен, а проблему пусть решает сам. На том и порешили. Я объявил от имени Лены про полтос евро и стал по частям забирать деньги, в оправдание придумывая различные истории о действиях сотрудников налоговой по решению его вопросов. Отдав около полутора миллионов рублей, Андрей стал настаивать на личной встрече с Леной, иначе отказывался продолжать проплаты. Я сообщил об этом Антону. Он подыскал среди своих знакомых похожую на Лену девушку, с которой я и поехал на встречу с Андреем в ресторан «На мельнице». Там они поговорили. Как мне показалось, он успокоился и пообещал заплатить оставшиеся деньги. И вот я приехал в «Иль Помидорро» за половиной миллиона рублей — и меня «приняли». Вот и вся история. Понимаю ли я, что это мошенничество? Да, понимаю! А как еще мне было вернуть украденные у нашей фирмы деньги, как не его же оружием? Он мошенническим способом забрал деньги у компании, а я мошенническим способом — у него. Подобное всегда лечат подобным! Чувствую ли я себя виновным? Юридически, наверное, да, а по жизни — нет!

— Я вынуждена — понимаешь? — вынуждена завести уголовное дело по факту мошенничества в особо крупном размере и задержать тебя по девяносто первой статье УК до суда. Могу сделать для тебя только одно: не отправлять в ИВС сегодня и дать еще сутки на решение проблемы. Это все, что я могу. Извини.

Валерия подвинула поближе ноутбук и начала вводить данные Григория. Минут через пятнадцать она распечатала несколько листков бумаги. С отвращением ко всему происходящему протянула руку к принтеру, взяла пачку еще горячей бумаги и отдала ее задержанному, который стал таковым сразу после подписания этого документа. После свершившегося факта следователь достаточно громко, но не переходя на крик произнесла:

— Люсиновцы! Зайдите кто-нибудь!

Дверь тут же открылась, и на пороге возникли лысый и опер Леша.

— Значит, так: я задерживаю подозреваемого по девяносто первой статье на двое суток до суда. В ИВС отправить его сейчас не имею никакой возможности. Поэтому жду его завтра с утра вместе с потерпевшим для проведения допроса, очной ставки и предъявления обвинения.

— А куда мы денем его до утра? — выпучив глаза и став еще более безобразным, выпалил лысый.

— Это не моя головная боль! Решайте сами. Здесь его оставлять я не позволю. Ему нужны отдых, сон, еда, иначе завтра я не смогу его допрашивать. — Валерия посмотрела на часы на левой руке и продолжила. — Вернее, уже сегодня! Везите его к себе в отдел, сторожите, караульте — делайте что хотите, но, чтобы завтра утром он был у меня отдохнувшим, сытым и довольным, иначе ни один адвокат, даже наш бесплатный, не возьмется подписывать ту туфту, которую я вижу в деле на сегодняшний момент.

— Валерия Владимировна! — грозно выдавил из себя лысый. — Мои люди вторые сутки на ногах! У меня нет возможности и желания возить его куда-либо, а тем более — сторожить. Для этого есть специально обученные люди. Вы его задержали — вы и решайте вопрос с его охраной. Это теперь ваша обязанность!

На лице молоденькой следачки не дернулся ни один мускул, только уголки рта немного приподнялись, изобразив джокондовскую улыбку. Не отрывая взгляда от лысого, она взяла со стола подписанное постановление и встала в позу, изображая готовность уничтожить эти бумаги.

— Сейчас я порву это все к ебени матери, и это сразу станет вашей проблемой!

Лысый побледнел. На его лбу выступили крупные капли пота, глаза покраснели и превратились в буравчики. Его затрясло. Если бы Валерия была мужиком, он бы набросился на нее с кулаками. Алексей, стоявший рядом, прервал тишину и сделал шаг вперед, оказавшись между стрелявшими друг в друга взглядами следователем и своим начальником.

— Геннадий Аркадьевич, разрешите мне и Сергею отвезти задержанного к нам в отдел? Он поспит у нас в кабинете на диванчике. Мы его покормим и посторожим до утра, а потом доставим сюда к следователю, после чего вы нас поменяете, и мы уйдем на двое суток отдохнуть. Не возражаете?

— Отвечаете за него головой! Если он от вас сбежит, уволю с позором. Наручники разрешаю не снимать вообще!

Выпалив эту злобную тираду, обладатель не менее отвратительного, чем его внешность, имени-отчества развернулся и, не прощаясь с Валерией, быстро зашагал в сторону выхода, громко отбивая каблуками позывной сдачи своих позиций.

Следователь протянула руку с документами к Алексею со словами:

— Жду вас завтра в десять утра. Обеспечьте явку потерпевшего. — Она развернулась и пошла к своему столу. Остановилась, секунду постояла и, небрежно повернув голову, тихо и как-то по-доброму сказала: — Напоминаю вам, Алексей, что содержание задержанного в наручниках негуманно и не целесообразно. Вы же не скинхед, как ваш шеф?

Алексей улыбнулся и подошел к Григорию, который все это время тихонечко сидел на стуле в углу кабинета. В дверном проеме показался второй оперативник Сергей. По его инфантильному виду невозможно было понять его отношение к происходящему. Такие типы, как он, обычно хороши в пытках: никаких эмоций и полное согласие со всем происходящим.

— Григорий Викторович! — обратился Алексей. — Поедете с нами на Люсиновскую. Напоминаю, что вы задержаны, и в случае побега мы имеем право открывать огонь на поражение. Это не нужно ни вам, ни нам, поэтому давайте спокойно доживем до завтрашнего допроса и не будем подводить друг друга. Согласны со мной?

— Поехали! — Гриша встал и пошел к двери. — Спасибо вам большое! — посмотрев на Валерию, сказал он и широко улыбнулся.

Она не глядела на визитеров, изображая, будто что-то пишет и очень занята. И даже не попрощалась с покидающими кабинет. И только пройдя по коридору в сторону выхода более тридцати шагов, Григорий услышал, как в дверном замке кабинета два раза провернулся ключ. Валерия ушла в себя и не вернулась…

Было около трех утра, когда Алексей остановил машину у метро Добрынинская, чтобы купить в «Макдональдсе» заветные бутерброды и напитки. Гриша сидел на заднем сиденье в наручниках, которые на него надел Сергей, как только они вышли на улицу. Уговоры Алексея на коллегу не подействовали, поэтому остаток дня, такого длинного и насыщенного событиями, Тополеву приходилось проводить не совсем комфортно. Даже на предложение оперов выбрать себе любые лакомства из фастфуда он ответил отказом, хотя с утра ничего не ел. Нервы давали о себе знать. Ощущалась лишь усталость, при полном отсутствии аппетита и вообще каких-либо мыслей и желаний, кроме одного — чтобы поскорее закончился этот кошмар. Хотелось снова проснуться восьмого октября 2014 года и никогда не уезжать от жены, плюнуть на все дела, встречи, работу и всех сотрудников Облгаза и РЖД. Но реальность не отпускала из цепких уз, материализовавшихся в наручники.

И снова проходная УБЭП. На этот раз дверь была закрыта. Пришлось долго стучать, чтобы разбудить дежурного, с удивлением впустившего их внутрь, чтобы выслушать историю о задержанном, которому по решению руководства разрешено переночевать в кабинете оперативного состава. И опять тот же кабинет, та же мебель, правда, наручников уже не было. Гриша снял кроссовки, лег и вытянулся на черном кожаном диване, накрылся своей ветровкой и закрыл глаза. Алексей и Сергей разложили на столах макдональдсовскую снедь, достали из сейфа бутылку коньяка, из тумбочки — стаканы и, громко щелкнув языком, пригласили узника принять участие в застолье. Гриша уже спал, крепко и безмятежно, — так, что не слышал ни громких споров оперов во время алкогольного возлияния, ни постоянно хлопающих с наступлением утра дверей, когда обитатели соседних кабинетов стали подтягиваться на работу. Алексею даже пришлось расталкивать его, чтобы разбудить. Утренний туалет, полчаса на сборы — и снова в путь на том же «Вольво» в то же УВД ЦАО.

Всю дорогу Гриша думал о том, что смогли предпринять его друзья за это время. Где он находится, они знали: он успел сообщить об этом Ларисе. Да и она всю ночь звонила ему на мобильный оперативника, что под утро начало того раздражать, о чем он и сообщил Григорию в туалете с претензией в голосе. Связи в лице Алексея Бытко у Антона и в лице Игоря — полковника с Люсиновской — у Валеры Смирного, его давнишнего друга и коллеги, могли решить вопрос даже в нерабочее время, тем более это общая проблема и беда. Гриша даже не сомневался, что с руководством Валерии уже связались, а сейчас решается вопрос о закрытии этого дела или хотя бы о подписке о невыезде. Гриша вспомнил, как в октябре 2006 года всю ночь носился по Химкам в поисках возможности вытащить из ИВС Сашку Панкратова, задержанного в тот злополучный день в Шереметьево, в офисе его бывшей компании, и чем это все закончилось. Связей и людей, способных решить этот вопрос, он не нашел. Сашку осудили на два года, ему самому пришлось более года быть в бегах, находясь в розыске, и потом, получив три пулевых ранения, эмигрировать в Израиль на целых четыре года. Все подробности этой истории хорошо знают и Антон, и Валера, поэтому они не станут доводить до крайности и затягивать с решением проблемы, пока ценник не зашкаливает, а информация по уголовному делу не ушла наверх. В общем, сегодня с существующими материальными и административными возможностями его друзей решение о его скорейшем освобождении выглядело вполне вдохновляюще.

На улице было солнечно, стояли последние теплые осенние деньки. Пруд у здания УВД ЦАО отражал голубое небо и желтую листву окружающих водную гладь высоких лип и кленов. Светлое строение сияло как волшебный замок, блистая всей палитрой своих разноцветных плиток, и только черные деяния работающих в нем бездушных людей не позволяли добру поселиться в этом уютном уголке Москвы. Гриша улыбался и подставлял лицо теплым лучам, пока его вели от парковки до входа. Так заканчивались сутки его задержания — такие длинные и насыщенные, такие нервные и многосторонние, такие позитивные и катастрофические. В этих двадцати четырех часах незыблемым было только две вещи — улыбка и хорошее настроение Гриши: как вчера, так и сегодня утром. То ли еще будет! Утро уступило свои права рабочему дню, и можно уже было со всей смелостью переводить календарь на девятое октября 2014 года.

Глава 2. Арест

Окна кабинета следователя Черноус выходили на троллейбусный парк, и солнце уже вовсю отражалось от стекол больших и неуклюжих рогатых монстров. Солнечные зайчики бегали по потолку и стенам, иногда попадая на лица посетителей и хозяйки комнаты. Сама Валерия была сильно раздражена. То ли назойливые лучики не давали ей покоя, то ли затянувшееся дежурство не отпускало домой и выводило из себя, то ли визит люсиновских оперов, прибывших вместе с Григорием около десяти утра и испортивших все спокойное утро: прервавших чаепитие и разговор с подружкой по телефону. Отправив их «подальше» под предлогом сильной занятости и ожидания терпилы, без допроса которого не имело смысла проводить дальнейшие следственные действия, она продолжила утренний моцион, но настроение уже было изрядно подпорчено.

Ребята разместились почти в самом конце коридора за одиноко стоявшим столом. Сергей и Алексей, ожидая конца смены, были веселы и болтали о своих планах на новогодние поездки в Альпы, рассказывали, где, как и за сколько отдыхали летом. Один отправил семью на черноморское побережье Болгарии, снял квартиру на первой линии у моря, а сам по свободным выходным прилетал к ним. Другой потратился на дорогущую гостиницу в Испании, оплатив ее на месяц вперед, и сильно пожалел об этом, сетуя на то, что год назад на Лазурном берегу Франции было хоть и дороже, но лучше. Зато по поводу новогодних каникул они совпали полностью, остановив свой выбор на горнолыжном курорте Куршевель.

Грише было нечем заняться, поэтому приходилось слушать болтовню своих сторожей. Примерно через час он не выдержал и разразился вопросом:

— Скажите, если не секрет, а какая у вас зарплата?

— Чистыми тысяч сорок пять получается! — не поняв подвоха, с гордостью ответил Сергей.

— А у скинхеда? Вашего начальника, который на новеньком «БМВ Х6» ездит, какая?

— Тысяч шестьдесят получается точно! — с нотками зависти продолжил сливать информацию не слишком умный опер.

— Здорово… — задумчиво произнес Григорий. — А говорят, что экономистов толковых в стране нет!

Алексей улыбнулся и хмыкнул, оценив шутку. Сергей же в недоумении посмотрел сперва на коллегу, потом на собеседника и, стараясь сформулировать вопрос, так напрягся, что смог только выдавить из себя звук, напоминающий стон. Поняв, что большего от него уже не добиться, Тополев озвучил ответ на этот незаданный вопрос.

— При таких огромных расходах и относительно скромных заработках вы умудряетесь заставить законы экономики работать по немыслимым формулам, позволяющим вам шикарное существование за счет тех, кого вы должны защищать. При этом обычные люди, живущие по закону, становятся преступниками, и вы их сажаете в тюрьму. А вы, защищающие закон за сорок пять тысяч рублей в месяц, покупаете новые иномарки не в кредит и два раза в год отдыхаете за границей, даже несмотря на то, что приказом министра внутренних дел вам запрещено выезжать за пределы нашей родины из-за последних событий с Крымом, Магницким и прочих санкций.

— Это руководству запрещено, а нам, рядовым сотрудникам, по секрету можно, — быстро отреагировал на обвинения Сергей.

Можно было бы продолжить полемику, но подоспела смена, и счастливые, невыспавшиеся и немного бухие были заменены на несчастных, наглых и таких же пьяненьких Вадима и Олега, которые моментально начали звонить руководству с вопросами, когда их сменят. И, получив вместо ответа громкую брань и угрозы оставить на дежурство в выходные, совсем загрустили: уткнувшись каждый в свой новенький айфон, начали играть в нехитрые игрушки, иногда отвечая на поступающие сообщения в соцсетях.

Ближе к часу дня прибыл Андрей Южаков и, стараясь быть незамеченным, юркнул в кабинет следователя. Для Григория время пошло быстрее. Двери в остальные кабинеты были открыты, сотрудники хаотично передвигались по коридору и с интересом разглядывали незнакомцев, приютившихся у стола, стоящего рядом с дверью начальника следственной части полковника Нефедовой Марины Сергеевны. Она так же, как и остальные подчиненные, вынужденно терпела неудобства, связанные с появлением в жизни вверенного ей подразделения незваных гостей. На утренней пятиминутке она прокомментировала этот факт собравшимся у ее кабинета сотрудникам, попросив их не обращать внимания на посторонних, не вступать с ними в пререкания и разговаривать только о погоде. Тем не менее появившиеся в коридоре люди, их разговоры, редкие посетители кабинетов скрасили Гришины посиделки, отвлекая его от грустных мыслей.

Вскоре дверь в комнату Черноус открылась, и вышел Андрей, вытирая обильно выступивший на лбу пот. К нему подбежал один из оперативников и, прошептав что-то, отвел его в сторону, подав знак коллеге, чтобы тот заводил задержанного к следователю. Южаков прятал взгляд и явно нервничал. Григорий громко поздоровался, чем вызвал у него оторопь и нервный тик.

Валерия была не в настроении. Ее дежурство давно закончилось, и вместо того, чтобы идти домой, ей приходилось выполнять задание сверху. Работа явно не клеилась. Приходилось трудиться без огонька и совсем без интереса. Ее безразличное отношение к процессу передалось участникам следственных действий. Ей было уже совсем все равно. Еще вчера вечером она явно симпатизировала задержанному, но сейчас хотела только выйти из здания МВД и забыться. Когда зашел Гриша и улыбнулся ей, она немного смягчилась. Разговор с потерпевшим уже состоялся, и после него осталось больше вопросов, чем ответов. Было абсолютно ясно, что сам Андрей занимается незаконным бизнесом, что его прикрывают люсиновские менты, что сидящий перед ней человек виновен, что ей эту вину и доказывать особо не надо, а дело можно считать закрытым. Но все равно что-то не складывалось и не давало ей покоя. Было много «почему» и всего одно «потому что».

Валерия, несмотря на юный возраст и невысокое звание, знала, как и за сколько заводятся такие уголовные дела, сколько стоит сопровождение, посадка и дальнейшая работа в СИЗОс подследственным. Цена варьировалась и зависела от персоны заказчика и заказанного. Самое сложное и затратное — это заведение уголовного дела и, вследствие правильного результата работы оперов, отправка в тюрьму до суда. В данном случае обэповцы свое отработали, теперь дело было только за ней — допрос, очная ставка и ходатайство об избрании меры пресечения, связанной с изоляцией от общества, а дальше сама система начинала работать, доводя человека до получения срока. Она еще вчера, до звонка сверху поняла, что дело проплачено, и ей отводилась роль статиста. Что ни денег, ни славы она не получит, что в случае чего из нее сделают крайнюю, и поэтому ей очень хотелось найти хоть малую зацепку в деле, чтобы либо от него отказаться, либо отказать в аресте. Она пошла на хитрость и вызвала в качестве бесплатного — положнякового — адвоката своего знакомого юриста, обладающего хорошим опытом в делах о мошенничестве и действительно имевшего адвокатскую честь и человеческую совесть. Он немножко задерживался, и поэтому ей приходилось затягивать процесс следствия, ссылаясь на сильную занятость другими уголовными делами, что было не совсем правдой. Но она очень хотела, чтобы хоть на первых порах интересы Григория представлял именно ее адвокат, а не тот, кого еще вчера вечером предложили бойцы с Люсиновской.

В дверь тихо постучали. Не дожидаясь ответа, вошел молодой человек лет тридцати и рукопожатием поздоровался со всеми присутствующими, кроме Валерии: ей он поцеловал руку. Широко улыбнувшись Тополеву, он достал из кармана пиджака визитку и протянул со словами:

— Меня зовут Илья. Я адвокат Московской коллегии адвокатов и буду представлять ваши интересы сегодня как бесплатный, предоставленный государством по закону. У вас есть возражения?

— Пока что нет, — ответил Григорий. — Давайте пообщаемся наедине, а там посмотрим.

— Да, конечно! Пойдемте в коридор и поговорим, чтобы нас никто не слышал, — предложил Илья и сделал знак руками, объясняющий, что в кабинете их могут прослушивать посторонние и записывать разговор. — Мы выйдем, Валерия Владимировна. Вы не возражаете? — обратился он к следователю.

— Это ваше право, — коротко и сухо ответила Валерия, сделав вид, что и адвокат, и его клиент ей неприятны, но закон превыше всего.

Илья открыл дверь, взял под руку своего нового подопечного и направился в коридор. Пройдя в глубину здания и убедившись, что никто их не слышит и ничто не может побеспокоить, он остановился и обернулся к Тополеву.

— Я вас слушаю очень внимательно! Чем я могу вам помочь?

— Я могу вам доверять? — с места в карьер, глядя прямо в глаза адвокату, спросил Григорий.

— Я хорошо знаю, что такое адвокатская тайна, и, наверное, поэтому Валерия Викторовна пригласила именно меня. Вы можете на меня полностью рассчитывать и доверять мне.

— Чтобы я мог вам полностью доверять, дайте мне свой телефон: мне нужно сделать конфиденциальный звонок, — тихо и очень настойчиво сказал Григорий.

— Кому вы собираетесь звонить?

— Мне надо позвонить жене, ее зовут Лариса, и спросить, удалось ли ей связаться с моими друзьями.

— Тогда я вам очень настоятельно рекомендую предупредить ее, что в ближайшие несколько часов к вам в квартиру приедут с обыском несколько оперативных сотрудников, и если вам жалко свою оргтехнику, ценные вещи и документы, то лучше, чтобы их там не оказалось, — протягивая трубку и подмигивая, так же тихо ответил Илья.

Взяв дорогой смартфон адвоката, Гриша внимательно осмотрелся, выбрал укромное место рядом с пустыми кабинетами и набрал заветный номер жены. Илья отошел на дозволенное расстояние, чтобы слышать все происходящее в коридоре, а если что, быстро подбежать к клиенту и забрать у него телефон, не подставив обоих под гнев следователя и оперативных сотрудников.

— Ларисочка, привет, это я! Я говорю по телефону адвоката, его зовут Илья. Набери ему, пожалуйста, часа через три, когда у меня закончится допрос. Он тебе обо всем расскажет и передаст мои вещи: обручальное кольцо, часы и ремень. Понимаешь, я не могу громко говорить. Слушай меня внимательно! В течение нескольких часов к тебе приедут в нашу квартиру на Щукинской несколько оперов для проведения обыска. Вывези из квартиры все документы, компьютеры, телефоны, чтобы они это не забрали. Посмотри в тумбочке, нет ли там чего ценного или нужного, что они могут забрать. Ты меня поняла?

— Да, конечно, я все поняла! — подавленным, но ласковым голосом ответила Лариса. — Я весь вечер и всю ночь звонила по тому телефону, с которого ты набирал в последний раз, но никто не отвечал.

— Я знаю. Это телефон оперативника. Больше туда никогда не звони. Тебе удалось связаться с Антоном и Валерой?

— Да, конечно, я сделала, как ты просил. Машину забрала, документы отдала, все рассказала.

— Все, Ларсон, я больше разговаривать не могу. Позвони потом адвокату. Он мне очень понравился, поэтому заключи с ним договор на дальнейшее ведение моего дела, по цене я с ним договорюсь.

Они нежно попрощались, и Григорий повесил трубку. Он прекрасно понимал, что может на нее полностью положиться, и все, что он скажет, она сделает с точностью и незамедлительно. Он уведомил своих друзей и верил, что те уже занимаются решением его вопроса. Теперь предстояло сделать из бесплатного адвоката своего друга и помощника и попробовать договориться с ним на приемлемые деньги. Илья, заметив, что Тополев закончил разговор, оторвался от своего дежурства по коридору и направился в сторону клиента.

— Ну что, поговорили? Все удачно? Удалось предупредить? — поинтересовался Илья, забирая у Гриши свой мобильник.

— Да, все отлично! Спасибо вам огромное! Я сказал жене, чтобы она связалась с вами часа через три и встретилась в удобное для вас время. Хочу отдать вам свои часы — они очень дорогие. И обручальное кольцо. Передайте, пожалуйста, ей. Я также попросил ее заключить с вами договор о моей защите. Сколько это будет стоить?

— Я буду представлять ваши интересы в суде во время избрания меры пресечения. Это и присутствие во время последующих следственных действий обойдется вам в семьдесят пять тысяч рублей.

— Объясните, пожалуйста, по-русски для тех, кто в бронепоезде. Я не очень разбираюсь во всех юридических тонкостях уголовной системы, поэтому расскажите мне еще раз и подробно.

— Хорошо. Завтра состоится суд для избрания вам меры пресечения. Это либо арест, которого мы, естественно, не хотим, либо домашний арест, который желателен, либо подписка о невыезде, но это маловероятно. Потом, соответственно, будут другие следственные действия, допросы, экспертизы, ходатайства с нашей стороны следователю об исследовании доказательств нашей невиновности. Да, кстати, самый главный вопрос: вы признаете себя виновным или нет?

— Конечно же, не признаю! — быстро и безапелляционно ответил Григорий.

— Так вот, — продолжил Илья, — потом будет изучение материалов уголовного дела и передача его в суд. За все эти труды я хочу от вас семьдесят пять тысяч. Если состоится суд по уголовному делу, то это будет отдельная договоренность и отдельные деньги. Все будет зависеть от результатов расследования и от количества судебных заседаний. Теперь понятно?

— Да, теперь все ясно! — весело ответил Тополев. Он ожидал, что сумма будет гораздо больше, и теперь радовался, что в состоянии с легкостью оплатить запросы адвоката. — Скажите тогда Ларисе, что мы с вами договорились по цене. Она привезет деньги — и начинаем сотрудничать.

— Вы знаете, что адвокату и врачу надо говорить всю правду, как она есть, чтобы поставить абсолютно правильный диагноз? — продолжил разговор Илья уже в качестве действительного и полномочного адвоката.

— Я ничего не собираюсь от вас скрывать, готов рассказать все, как было на самом деле, тем более что я ничего не скрываю и все то же самое рассказал следователю Черноус вчера без протокола.

Григорий повторил свою историю в тех же подробностях, что и в кабинете следователя. Илья внимательно слушал, ничего не записывал, вопросов по результатам услышанного не задавал. Ему все было очевидно: банальная история, которых так много в жизни и с которыми он не раз сталкивался в своей адвокатской практике.

— Интересно! — подытожил Илья. — А какие показания вы дали следователю официально?

— Никаких показаний следователю я не давал. Вчера она сказала, что ей не до меня, и отпустила нас ночевать на Люсиновскую в ОБЭП.

— Замечательно! Тогда предлагаю воспользоваться статьей 51 Конституции РФ, то есть право не давать показания против себя и своих близких родственников, а дальше посмотрим, какие обвинения и факты есть у следствия. Мы в любое время можем дать показания, даже в суде. Это никак не отразится на нашем положении как обвиняемых, но явно лишит нас опасности сболтнуть что-то лишнее или дать следствию зацепки для обвинения.

— Это точно нам никак не повредит?

— Абсолютно точно! Наоборот, это только поможет. Предлагаю сейчас вернуться в кабинет следователя для допроса, а потом провести очную ставку с потерпевшим. Как я понял, вас сегодня доставят в изолятор временного содержания, а завтра — в Таганский суд. Там будет решаться вопрос о мере пресечения. Мы постараемся выйти на домашний арест. Вас устраивает мой план?

— Выглядит заманчиво, но хотелось бы, конечно, сегодня после допроса уйти домой.

— К сожалению, это невозможно. По моим данным, дело заказное, поэтому сегодня вас в любом случае задержат. Давайте будем оптимистами! И еще будем верить в завтрашний день. Готовы?

— Ну что ж, в завтрашний — так в завтрашний. Пойдемте в клетку к тигру.

— Поверьте мне, Валерия — далеко не тигр, она больше на нашей стороне. Не дай вам Бог попасть в лапы следователя-тигра — вот это действительно беда!

И в таком оптимистичном настроении они пошли по коридору к следователю Черноус. Перед входом в кабинет Гриша снял часы и обручальное кольцо и отдал их Илье. Войдя, они застали Валерию за привычным для нее занятием: она сидела за своим столом, уткнувшись в компьютер, и сонными глазами пыталась читать с экрана документ.

— Мы готовы давать показания, — разрушил тишину Илья.

— Прекрасно! — выйдя из полусонного состояния, ответила Валерия. — Ну, что ж, начнем, пожалуй: фамилия, имя, отчество.

Записав все анкетные данные Тополева, Валерия перешла к конкретным вопросам по уголовному делу: «Знакомы ли вы с гражданином Южаковым Андреем Арнольдовичем?», «Знакома ли вам Елена Михайловна из тридцать четвертой налоговой инспекции?», «Доводилось ли встречать Юлию Завгородную, брать денежные средства и в каком объеме у Южакова Андрея Арнольдовича? А если да, то куда они делись?» … На все эти вопросы Григорий отвечал по совету адвоката: «Хочу воспользоваться статьей 51 Конституции РФ».

Валерия была готова к такому ответу и не настаивала на более подробных показаниях. Она вообще хотела поскорее закончить эти следственные действия и убраться восвояси, лечь спать и забыть это, как страшный сон. Запротоколировав данные Григорием показания, она распечатала на принтере протокол допроса в трех экземплярах и дала расписаться адвокату и подозреваемому. Расписавшись сама, вдруг замерла и, медленно подняв голову, посмотрела прямо в глаза Тополеву. Эта зрительная дуэль продолжалась секунд десять, после чего Валерия перевела свой тяжелый взгляд на адвоката и как бы невзначай, для поддержания разговора, спросила:

— А правда, что у вас есть израильское гражданство и паспорт на другую фамилию?

В воздухе повисла тишина, и, не дожидаясь ответа, она встала, подошла к двери и, открыв ее, попросила потерпевшего зайти в кабинет для проведения очной ставки.

Вошел Андрей с лицом красного, даже пунцового цвета. Будучи человеком далеко не молодым и очень грузным, он тяжело переносил следственный «марафон». Мокрые от пота волосы и проступившие на рубашке пятна выдавали сильное волнение. Григорий смотрел на него пристально и пытался перехватить его взгляд. Андрей, чувствуя это, делал все, чтобы избежать этого неудобного для себя момента.

— Присаживайтесь, пожалуйста! — приказным тоном сказала Валерия и ткнула пальцем в сторону стула рядом с дверью. — Вы приглашены для проведения очной ставки с задержанным Тополевым Григорием Викторовичем. Я задам вопросы, на которые вы будете отвечать по очереди. Сначала вы, гражданин Южаков, а потом вы, гражданин Тополев. Затем у вас будет возможность задать вопросы друг другу. Я напоминаю вам об ответственности за дачу ложных показаний, о праве не давать показания против себя и своих близких и о том, что все, вами сказанное, может быть использовано против вас как доказательство в суде. Это понятно?

Посетители кивнули головой, после чего Валерия продолжила:

— Знакомы ли вы друг с другом? При каких обстоятельствах познакомились? В каких отношениях состояли? Есть ли поводы для оговора?

Андрей, стараясь скрыть свои эмоции, решил выбрать более низкий тембр, но от этого стало только хуже. Трясущимся грубым голосом он ответил заученную фразу:

— Да, знакомы, познакомились приблизительно полгода назад, находимся в приятельских отношениях, поводов для оговора не имею.

— Да, знакомы, познакомились в декабре 2013 года в ресторане «Ростикс» на площади Маяковского. Нас познакомил бывший сотрудник полиции Роман Никифоров. Он отрекомендовал Андрея как представителя компании, которая занимается проектно-изыскательскими работами, — ответил Григорий в свою очередь. — Поводов для оговора Андрея у меня нет. Фирма Андрея Арнольдовича должна была компании «Азимут-Гео», где я финансовый директор, почти три с половиной миллиона рублей за проектно-изыскательские работы, которые не смогла выполнить, при этом получив стопроцентную предоплату. Господин Южаков, начиная с января 2014 года, неоднократно обещал мне лично и генеральному директору нашей компании вернуть эти деньги. На момент нашей с ним встречи вчера в ресторане «Иль Помидорро» он оставался должен еще два миллиона рублей. Вчера он пригласил меня в ресторан, чтобы отдать очередную часть долга в размере пятисот тысяч рублей.

— Следующий вопрос, — продолжила следователь. — Знакомы ли вы с Новиковой Еленой Михайловной из тридцать четвертой налоговой инспекции? Если да, при каких обстоятельствах познакомились?

Андрей очень ждал этого вопроса и с большим удовольствием принялся подробно на него отвечать.

— Да, знаком. Мы познакомились в начале сентября, когда я пришел к ней на прием в налоговую инспекцию для прояснения вопросов по налоговым проверкам компаний, где я являюсь учредителем и гендиректором. До этого Григорий знакомил меня с некой женщиной в ресторане «На мельнице», которую представил как Елену Михайловну — якобы заместителя начальника налоговой инспекции, но, как оказалось, она таковой не являлась. То есть он меня обманул, чтобы выманить деньги.

Закончив фразу, Андрей поднял глаза и посмотрел на оппонента. Теперь уже была очередь Григория отводить глаза и прятаться от прямого взгляда Андрея. Почувствовав это, адвокат шепнул на ухо своему клиенту: «Вы можете не отвечать на этот вопрос и взять статью 51».

— Нет, не знакомы. Никогда Елены Михайловны из тридцать четвертой налоговой инспекции не видел, не общался, ничего с ней не обсуждал.

Это было действительно правдой, поэтому так спокойно Григорий и произнес эти слова. Госпожу Новикову очень хорошо знала чета Животковых — Антон и Александр Васильевич, которые неоднократно встречались с ней и ее мужем Алексеем Бытко. Сам же Григорий видел ее несколько раз в жизни, но никогда не разговаривал, а все переговоры по вопросу Андрея с ней вел Антон.

— А кого же тогда ты представил мне в ресторане в качестве Елены Михайловны? — затрясся в злобе Андрей.

— Пока что вопросы здесь задаю я! — жестко прервала его следователь Черноус. — У вас будет время задать свои вопросы после того, как закончатся мои.

Валерия отвела тяжелый взгляд от Андрея и продолжила очную ставку.

— Вопрос вам, Григорий Викторович. Кого вы представили гражданину Южакову в качестве работника налоговой инспекции в ресторане «На мельнице»?

— Андрей Арнольдович что-то путает, — спокойно и рассудительно начал свой ответ Григорий. — Я действительно знакомил его с девушкой по имени Лена, и действительно эта встреча происходила в ресторане «На мельнице». Только она не работает в инспекции — она налоговый консультант в юридической фирме, название которой я, к сожалению, не помню. Целью нашей встречи было знакомство Андрея с Еленой, чтобы та давала ему рекомендации, между прочим, платные. Мне известно, что Андрей больше не связывался с этой девушкой. Я был на этой встрече только чтобы их познакомить. О чем они разговаривали, я вам сейчас сказать не могу, так как я в этот момент ел и не прислушивался к их разговорам. По окончании встречи Елена отправилась по своим делам, а мы с Андреем на его автомобиле поехали в сторону моей работы, на Таганскую площадь, где он меня и высадил. По дороге Андрей поблагодарил меня за встречу и в очередной раз пообещал скоро отдать долг нашей фирме.

— Вопрос к вам, Андрей Арнольдович, — печатая текст и не отрываясь от дисплея, произнесла Валерия. — Должны ли вы либо подконтрольные вам компании какие-либо денежные средства обществу с ограниченной ответственностью «Азимут-Гео» или лично Тополеву Григорию Викторовичу?

— Ни я, ни моя компания никому никаких денежных средств не должны! — быстро и четко произнес Андрей и вытер платочком пот со лба.

— Тогда как вы объясните вчерашнюю встречу в ресторане «Иль Помидорро» с гражданином Тополевым и передачу ему пятисот тысяч рублей?

— Я договорился с гражданином Тополевым о встрече в ресторане, на которую он должен был приехать вместе с Еленой Михайловной Новиковой — заместителем начальника тридцать четвертой налоговой инспекции по выездным проверкам. Эти деньги — пятьсот тысяч рублей — я должен был передать ей за положительное решение о проведении выездных проверок в моих компаниях. До этого я передал ей через Григория сорок тысяч евро за ее работу.

— У вас есть что ответить гражданину Южакову? — обратилась к Григорию следователь.

— Нет! Я настаиваю на данных ранее показаниях, — уверенно ответил подозреваемый и посмотрел на своего адвоката. Тот, в свою очередь, молча одобрительно кивнул ему в ответ.

Валерия записала ответы, оторвалась от монитора, посмотрела на всех присутствующих и объявила, что у следствия больше нет вопросов к участникам очной ставки. Затем она поинтересовалась, есть ли вопросы у потерпевшего и подозреваемого друг другу, и, получив отрицательный ответ, объявила об окончании следственного действия.

Андрей расписался в протоколе и перед уходом из дверного проема сказал:

— Гриша, тебе большой привет от Сергея Тростанецкого, Игоря Гинзбурга и Михаила Зака!

Лицо его светилось от радости, но руки тем не менее продолжали немножко трястись.

В это время Валерия распечатывала обвинение и постановление о возбуждении уголовного дела. С этого момента статус Григория как подозреваемого изменился на статус обвиняемого. Андрей спросил у Черноус, дадут ли ему копию для отчета перед клиентами, куда делись их деньги. Она попросила дождаться бумаг в коридоре, и он вышел, закрыв за собой дверь. Тополев вместе с адвокатом быстро изучили, а затем подписали все бумаги, вышедшие с принтера. Илья сказал, что постарается вытащить Гришу под домашний арест. Для этого он передаст Ларисе список необходимых документов, которые нужны от первой жены Григория и с его работы, чтобы предоставить их на суде по избранию меры пресечения и воплотить идею в жизнь. Тополев спросил еще раз про израильский паспорт. Адвокат пояснил, что надо будет обязательно сдать его следователю, чтобы избежать отказа в домашнем аресте или подписке о невыезде. Они попрощались, пожав друг другу руки, а следователь заказала по телефону конвой в ИВС №1, в простонародье называемый Петровкой тридцать восемь. Ей пообещали, что приедут в районе пяти часов вечера.

На этом Валерия Викторовна попрощалась со всеми, быстро оделась, закрыла за собой дверь и с чувством выполненного долга покинула здание УВД ЦАО. Григорий с двумя охранниками — оперативными сотрудниками с Люсиновской — остались в коридоре ожидать приезда конвоя. Опера были настолько прожженными, что сразу чувствовался многолетний опыт и абсолютное безразличие к происходящему. Эти двое были поопытнее предыдущих, и поэтому при Григории не обсуждали личные вопросы, денежные проблемы, да и работу в целом. Их интересовало только одно: как поскорее уйти домой и поменьше заниматься неприбыльным для них делом, каким явно казалось дело Григория.

Одного из них звали Владимир. Он был одет в синие стильные джинсы, шикарные черные ботинки и черную кожаную куртку поверх дорогой сорочки. Именно он первым отважился на разговор с Гришей тет-а-тет.

— Мой тебе совет: возьми особый порядок. И тебе срок по минимуму дадут, и нам работы гораздо меньше.

— А что за особый порядок? — с любопытством переспросил Григорий.

— Все очень просто: ты полностью признаешь вину и просишь провести судебное заседание в особом порядке. Это максимум один день. А нам большая польза: не надо ездить собирать какие-то документы по тебе, искать другие эпизоды, запрашивать справки, допрашивать свидетелей. А тебе — минимальный срок и минимальное нахождение в СИЗО.

— Но я-то не считаю себя виновным! И надеюсь, что суд в этом разберется и меня оправдают!

— Брось! Как только тебя привезут в СИЗО, можешь считать, что твой срок уже пошел. И он будет реальным. Это система, против которой воевать невозможно. Теперь ты можешь бороться только за уменьшение этого срока, а это в твоем случае возможно только через особый порядок. Прислушайся ко мне и прими правильное решение! Ты мне безразличен, в отличие от остальных, которых я просто ненавижу, поэтому я и даю тебе дельный совет.

— Спасибо и на этом! — задумчиво ответил Тополев. — Я обязательно об этом подумаю и посоветуюсь с адвокатом.

На этом их разговор закончился. Опера продолжили играть в своих гаджетах, а Григорий заснул на стуле в коридоре. Он проснулся от громкого обсуждения операми новости, что конвой перенесли с семнадцати часов на девятнадцать, а может быть, и позже. Передали, что, как поедут из Таганского суда, заедут и сюда. Володя куда-то сходил и, вернувшись, сообщил, что договорился открыть один из кабинетов следователей после окончания рабочего дня в восемнадцать часов, чтобы разместиться там. Ждали недолго. Вскоре появился дежурный и открыл ключом дверь.

В комнате было довольно просторно и гораздо больше свежего воздуха из открытого окна. Видимо, это был свободный кабинет, который после ремонта еще не успели передать новому хозяину. Девственно чистая мебель с приятным запахом новой кожи и полное отсутствие каких-либо папок с бумагами, документов и даже канцелярских принадлежностей приятно порадовало подследственного, который с радостью плюхнулся с ногами на диван. Опера присели за стол и начали трепаться о предстоящих на завтра мероприятиях на Даниловском рынке. Из их разговора Гриша понял, что по плану руководства им предстоит задержать как минимум пять находящихся в розыске преступников и столько же карманных воров, а также с десяток незаконных торговцев и прочих нарушителей закона. Очевидно, для них это было не первое подобное мероприятие, и они четко понимали, как им выполнить нереальный, по мнению простого обывателя, план.

Время побежало быстрее, и вскоре приехал конвой. Зашли два здоровых парня в камуфляжной синей форме с эмблемой ФСИН на рукаве.

— Кто арестованный? — поинтересовался старший конвойной службы.

Григорий встал и поздоровался.

— Статья какая? — спросил капитан ФСИН, забирая документы у оперов. — Наверняка 159! Я вас за километр чую! — Посмотрел документы, широко улыбнулся и подтвердил свою догадку. — Ну точно: 159, а часть — четвертая. Так, вынимай шнурки из кроссовок, раздевайся догола и присядь три раза.

Тополев выполнил указание конвойного. Его тщательно осмотрели, заглянув в рот, в задний проход, подмышки и даже попросили поднять гениталии. После осмотра дали разрешение одеться и проинструктировали по поводу дальнейших действий.

— Вы поступаете в наше полное распоряжение. Мы отконвоируем вас в ИВС. Во время движения мы имеем право применять огнестрельное оружие, поэтому выполняйте все наши указания, не дергайтесь, не разговаривайте, не провоцируйте конвой. Руки у вас будут в наручниках. Вам все понятно? Я надеюсь, у нас с вами проблем не будет!

Григорий утвердительно кивнул и подтвердил, что ему все понятно, протянул вперед руки, на которых незамедлительно защелкнули браслеты. И снова по тем же знакомым коридорам УВД вышли во внутренний двор, где их дожидался автозак — грузовая бронированная «газель» с надписью «Полиция».

На улице уже было темно. Первым в открытую дверь по маленькой и очень крутой выдвижной лестнице залетел сопровождающий капитан. Он схватился рукой за цепочку между кандалами на руках Григория и затянул его за собой внутрь. Со стороны этот процесс выглядел очень неуклюжим и медленным — Тополев преодолевал ступеньки автозака с большим трудом и неуверенностью, хотя самому Грише показалось, что его втащили очень быстро. Дверь моментально захлопнулась, и только тогда капитан выпустил наручники из рук. В глубине кабины было отделение с лавкой на четверых человек и решетчатой дверью. По правую руку было две одиночных камеры, а по левую — еще одна, закрытые сплошной стальной дверью с маленькими круглыми отверстиями сверху и снизу. Фсиновец большим железным ключом открыл решётку и запустил Григория внутрь к уже ожидавшим двум арестантам. Прежде чем закрыть дверь, конвоир попытался снять с Тополева наручники, но у него долго не получалось.

— Давайте я вам телефоном подсвечу, чтобы легче было ключом попасть? — шаловливо предложил Григорий.

— Каким еще телефоном? — удивленным, но при этом железным голосом вскрикнул капитан и уставился на сопровождаемого. — У тебя что, телефон остался после обыска?

— Нет, нет, я пошутил, у меня его еще вчера отобрали.

— Я тебе сейчас устрою шуточки резиновой дубинкой промеж глаз! — злобно отреагировал сотрудник конвоя.

— Да шутит он, шутит, Петрович! Наверное, только арестовали, в первый раз едет, не ругайся! — вступился за Григория один из арестантов. — Ты так больше не шути, — на сей раз обратился к Грише его новый сосед, — а то нарвешься как-нибудь на конвой с плохим чувством юмора и огребешь по полной. А эти ребята хорошие, мы с ними не первый раз уже катаемся на суды. Петрович — вообще красавец!

После этой фразы капитан успокоился и быстро снял наручники. Тополев сел на лавку, и дверь в камеру с лязгом закрылась.

Соседями новоиспеченного заключенного оказались разговорчивые и довольно интеллигентные люди. Они поздоровались и представились. Одного из них звали Валера Чурбанов, а второго — Алладин Мамедов, по национальности он был курд. Оба ехали из Таганского районного суда с продленки. Оба сидели на Бутырском централе на БС.

— Ну, а у тебя что за беда? — поинтересовался Валера.

— Арестовали меня вчера в ресторане «Иль Помидорро» за то, что у должника деньги своей компании хотел получить.

— Какая беда — это означает «какая у тебя статья», — пояснил Валера.

— Статья 159 часть четыре.

— А ущерб какой, сколько с тебя терпила просит?

— Потерпевший хочет два миллиона четыреста тысяч рублей, а приняли меня с пятьюстами.

— А где приняли?

— На улице Садовнической, 54.

— Тогда у тебя будет Таганский суд, и, скорее всего, тебя привезут в Бутырский СИЗО к нам.

В этот момент дверь автозака открылась, и старший смены велел перебираться в другой автомобиль, побольше. Пассажиров поодиночке, снова надевая наручники и пристегивая к сопровождающему, стали выводить на улицу к стоявшему в десяти метрах от «газели» огромному КамАЗу. На этот раз Гриша почувствовал, что подниматься по приставной лестнице было очень тяжело, особенно в наручниках. Одной рукой он был пристегнут к сотруднику ФСИН, поэтому не мог схватиться за поручень на кузове, и конвоир втащил его практически силой в кабину автозака. Другой открыл фигурным металлическим ключом засов на решетчатой двери, после чего открылась маленькая щелка в камеру — не более тридцати сантиметров, где уже сидели Валера и Алладин. Перед входом с Григория сняли наручники, и, нагнувшись, чтобы не задеть головой потолок, он просочился вовнутрь и сел на железную скамью напротив других пассажиров. Ключ снова провернулся три раза, закрывая решетку за этапируемыми. В этом замкнутом бронированном помещении были две большие камеры для содержания арестантов по десять человек в каждой и три одиночных камеры, а также ряд приставных стульев для конвоя.

Свет в автозаке практически не горел, одна тусклая лампочка еле освещала пространство. Внутри было тепло, а через вентиляционное отверстие в потолке поступал свежий воздух. В кабине водителя были кнопки управления кондиционированием, освещением и связью. В общем, как показалось Григорию, вполне современная техника.

— Чем на свободе занимался? — продолжил разговор настырный Валера.

— Работаю финансовым директором строительной компании.

— И что, большая компания?

— Нет, маленькая, мы больше занимаемся проектно-изыскательскими работами, чем стройкой — работаем с Облгазом и РЖД.

— А живешь где, в Москве?

— На Щукинской, на улице Авиационной.

— Это там, где дорогой и красивый жилой комплекс «Алые паруса»?

— Да, в соседнем доме. У меня прямо из окна виден новый стадион «Спартак» и «Алые паруса».

Валера оживлялся все больше и больше, а Алладин, будучи восточным человеком, спокойно сидел и ждал своей очереди, чтобы задать единственный, но самый интересующий его вопрос.

— А раньше чем занимался, до строительной компании? — продолжал допрос с пристрастием Валера.

— У меня был холдинг по обслуживанию самолетов «Аэрофлота» в Шереметьево. Более семисот сотрудников, двести пятьдесят миллионов долларов — капитал компании. Все отняли рейдерским захватом. Два года боролся, получил три пулевых ранения и уехал в Израиль. Отсиделся там четыре года и вернулся обратно в Россию. Так что потрепало меня неслабо, теперь вот еще и арест…

— Давай к нам на БС в Бутырку! У нас в камере все есть: телевизор, холодильник, холодная и горячая вода, связь, всего четыре человека. Жить можно. Стоит это удовольствие всего сто — сто пятьдесят тысяч рублей — как договоришься, зато сидишь, как у Христа за пазухой: никто не трогает и особо не шмонают.

— Да я даже не знаю, куда меня определят. Сейчас вроде везут на Петровку 38, а завтра — в суд. Адвокат обещал вытащить меня под домашний арест или даже под подписку о невыезде.

— Поверь мне: если тебя сегодня домой не отпустили, значит, завтра обязательно отправят под арест, так система работает. Поэтому, скорее всего, тебя определят на Бутырку.

— Я все-таки буду надеяться, что завтра уйду из суда хотя бы под домашний арест из суда. У меня ведь как такового преступления-то нет.

— Ну посмотрим… Если что, запомни: моя камера — 288. Скажи мне на всякий случай твои фамилию, имя и отчество. Попробую договориться, чтобы тебя отправили к нам.

Валера достал из своего пакета бумажку и ручку и записал данные Григория. Пока Валера занимался записями, Алладин нагнулся поближе к Грише и прошептал:

— Желаю тебе, чтобы завтра в суде у тебя все сложилось, как ты хочешь! Но жизнь — это жизнь, а тюремная жизнь — вообще отдельная категория, поэтому подумай о том, что тебе сказал Валера. Тюрьмы бояться не надо — надо опасаться непорядочных людей, которые там встречаются. — Он откинулся обратно и, скрестив руки на груди, обратился к Валере: — Сегодня же футбол по телевизору! Наши играют. В двадцать два тридцать, по-моему, начало.

— Да-да, точно! Мы с австрийцами в отборочном.

— Ну, должны успеть на матч. Сейчас пачку сигарет продольным дадим — и они нас побыстрее со сборки в камеру отведут.

Потом они долго обсуждали, какие продукты появились в ларьке централа и последние тюремные новости: кто в какую хату заехал, кому какие сроки дали и что слышно об амнистии и законе «день за полтора». На Гришу сразу обрушилось такое количество новых терминов и слов, что он мог только догадываться об их сути. Из разговора он понял, что Алладин сидит в одной камере со смотрящим за БС, что положенца зовут Анзор, он чеченец и сидит в общей хате 221. И вообще Бутырка — это чеченский централ. Сидят еще несколько воров, а именно: Эдик Тбилисский, Ислам большой и Айко Астраханский. Валера рассказал, что у них есть фонарик — это маленький кнопочный сотовый телефон, поэтому после восьми вечера можно всегда выйти на связь и поговорить с родными и близкими. Если нужен телефон с интернетом, то можно попросить через маляву, и по дороге пришлют из хаты Алладина. Живут дружно, вместе готовят, смотрит телевизор, есть даже флешка с сериалами и фильмами.

Автозак остановился, и конвой вышел на улицу.

— К Бутырке подъехали, — пояснил словоохотливый Валера. — Сейчас в очереди с часочек отстоим — и заедем.

— В какой очереди? — недоумевая, спросил Григорий.

— Как в какой? Думаешь, мы тут одни такие, кого в тюрьму привезли? Тут сейчас автозаков пять-шесть стоит как минимум. Пока запустят, пока с собаками досмотрят, пока на проходной примут… По полчаса на автозак, не меньше. Так что сидим, ждем и надеемся, что хотя бы к футболу успеем.

И действительно, ждать пришлось не менее полутора часов. Сотрудники ФСИН запрыгнули обратно в КамАЗ, плотно закрыли за собой дверь, и машина двинулась по жутким ухабам внутрь тюремного замка. Послышались лай собак и крики охраны, дверь снова открылась, конвой вышел, а внутрь запрыгнул сотрудник СИЗО с фонариком в руках. Осветил внутренние помещения, посчитал заключенных и вышел, захлопнув за собой дверь. Машина поехала дальше.

— В общем, слушай сюда! — торопливо заговорил Валера. — Как привезут на Бутырку завтра, попросись в камеру 288. Я предупрежу кого надо, но ты сам тоже прояви инициативу.

Дверь снова открылась, и с улицы громко прокричали:

— Выходим по одному!

Валера с Алладином тепло попрощались с Гришей, пожелали всего самого хорошего на завтрашнем суде и ушли. Он остался совсем один в огромном КамАЗе. Машина простояла еще минут двадцать, пока оформляли ребят, и снова двинулась в путь. На этот раз ехали недолго — было уже около одиннадцати вечера, пробки кончились, и машина ехала практически без остановок. Снова такая же процедура перед воротами ИВС, но уже гораздо быстрее и без лая собак.

Автозак стоял практически рядом со входом, поэтому, когда Тополев медленно спустился по приставной лестнице автомобиля, он не смог разглядеть окружающую его территорию. Зайдя внутрь, он попал в решетчатый «стакан» размером полтора на два метра со стенами и потолком из металлической решетки, на полу лежали старые толстые деревянные доски, выкрашенные в грязно-коричневый цвет. Напротив стоял стол, которому было лет шестьдесят, не меньше, и такой же старый деревянный стул. На нем сидел майор и записывал что-то в большую толстую книгу. Черная лампа из тридцатых годов прошлого столетия вписывалась в интерьер как нельзя хорошо. Наверное, именно такими светили в глаза на допросах следователи этого заведения в те далекие годы, а теперь, за ненадобностью, ее отдали вниз, на приемку новых арестантов. Помещение было совсем маленьким — квадратов десять, не больше, с очень высокими потолками и резким запахом сырости.

— Снимай всю одежду и отдавай мне! — скомандовал майор.

Тополев обнажался по одной вещи и просовывал через решетку полицейскому, тот, в свою очередь, ощупывал каждую складочку, заглядывал в каждый карман, вынимал стельки из ботинок и внимательно изучал застежки. После тщательного шмона заставил Гришу три раза присесть, нагнуться и показать задний проход. Затем внимательно осмотрел волосы, подмышки и полости рта. Не обошлось и без облапывания гениталий.

«Хорошо, что хотя бы в резиновых перчатках», — подумал Григорий, принимая эту процедуру как должное.

— Одевайся! — снова скомандовал майор. — Сейчас мы составим опись вещей. Слушай внимательно и поправляй, если что.

Они записали все, что было на Григории, в амбарную книгу, где он потом расписался через отверстие в решетке.

— Какая статья? — поинтересовался полицейский.

— 159 часть четвертая.

— По вещам сразу видно, что мошенник, стопятьдесятдевятчик, к гадалке не ходи! Выходи, руки за спину!

Зачитал Григорию права, правила поведения в камере, правила движения по коридорам. Напомнил о праве охраны применять спецсредства в случае неповиновения и скомандовал «вперед».

Шок и интерес, страх и любопытство, неизвестность и безысходность — все это испытывал сейчас Гриша, проходя в сопровождении дежурного офицера по коридорам и лестницам изолятора на Петровке. Поднявшись на второй этаж, они остановились у двери с надписью «Склад». Там новоиспеченному арестанту выдали скрутку — матрас, подушку, одеяло и постельное белье. С этим большим тюком наперевес Тополев дошел до камеры, которая была справа в конце коридора. Продольный открыл дверь и запустил внутрь новенького узника.

Камера была размером не больше двадцати квадратных метров, с маленьким зарешеченным окном под потолком у противоположной от входа стены. Снаружи окно прикрывали металлические ставни, сделанные так, что через них можно было смотреть только вверх, поэтому Григорий смог разглядеть лишь верхний ряд окон противоположного корпуса здания. Слева от входа находилась параша, которую Валера Чурбанов ласково называл дальняком — дырка в полу, отгороженная деревянными щитами, высотой метра полтора. Далее был рукомойник и металлический шкаф с пустыми ячейками. Три кровати стояли у окна и одна — по правой стене напротив шкафа. Основания шконок были сделаны из металлических пружин. Посередине камеры стоял стол с приваренными скамейками. На столе лежали черствый хлеб и соль в кульке, сделанном из газеты. Стены камеры были в «шубе» — острая как иглы штукатурка, напоминающая шкуру доисторического зверя. Сокамерниками Гриши оказались наркоман, грабитель и воришка.

Длинный и очень худой молодой человек лет двадцати пяти славянской внешности с кучерявыми волосами, бегающими глазками и немного трясущимися руками оказался продавцом наркотиков. Его приняли в парке на продаже подставному покупателю, который оказался полицейским. Дома у него провели обыск и тоже нашли наркотики. Он во всем сразу признался, поэтому к нему отнеслись довольно гуманно: дали поесть и собрать вещи. После всех следственных действий привезли сюда, и теперь он ожидал решения своей незавидной участи. Задержан впервые, поэтому, как и Григорий, ничего не понимал в происходящем и плохо знал, какие реальные беды ему грозят — как в суде, так и в СИЗО.

Вторым был невысокий, но довольно крупный узбек, которого остановили у входа в метро, сказав, это именно он ограбил женщину, и привезли сюда. По-русски разговаривал сносно, но с сильным акцентом. Рассказал, что ни в чем не виноват, а на видео, которое ему предъявили в качестве доказательства вины, непохожий на него человек. Потерпевшая тоже его не опознала, но его все же арестовали и упекли.

Третий — вообще уникальный арестант: таджик-воришка. Маленький, худенький, смуглый и совсем не говорящий по-русски. Они с узбеком быстро нашли общий язык, и впоследствии именно он переводил всем рассказы незадачливого гостя из Таджикистана. Оказалось, тот работал в одной из московских управ дворником, его начальник попросил убрать незаконно привязанный к муниципальной стоянке велосипед. Тот, естественно, выполнил приказ бая. В этот момент мимо проезжал полицейский патруль, который с удовольствием его и задержал. По факту кражи был составлен рапорт. Никто не стал приглашать никаких переводчиков, разбираться в произошедшем и выслушивать что-то там тарабарившего не по-нашему человека. Патрульные ППС добавили себе «палку» за моментальное раскрытие кражи, а маленький таджик поехал в изолятор временного содержания.

Есть было нечего. Все, кроме отобедавшего дома наркомана, были голодны, поэтому, договорившись, на троих разделили оставшийся от предыдущих посетителей хлеб, смачно посыпали его солью и с большим удовольствием съели. Выслушав причины задержания друг друга и поболтав об условиях содержания и прогнозах на завтра, улеглись на шконки. Гриша дал таджику несколько советов через опекавшего его узбека. О том, что завтра ему обязательно надо потребовать в суде бесплатного переводчика, через которого он сможет объяснить свою позицию и заявить ходатайство о предоставлении документы из Управы района, где он официально работает. А еще — взять показания начальника, который потребовал от него выполнить свои должностные обязанности и освободить велосипедную стоянку от незаконно припаркованных транспортных средств. Таджик как полоумный кивал, делая вид, что понимает, о чем говорит Григорий, но, явно находясь в шоковом состоянии, не до конца воспринимал, где находится и что с ним будет дальше.

Около часа ночи все в камере угомонились и заснули. Толстенький узбек храпел, воришка велосипедов постанывал во сне, а наркоман с мошенником посапывали вразнобой. Глазок в двери камеры каждые двадцать-тридцать минут открывался и, застыв на секунды, тихо опускался вниз, не беспокоя узников каземата, которым предстоял тяжелый день и новые впечатления.

В шесть утра громко залязгали замки, и посередине железной двери камеры открылось небольшое окошко, через которое передали четыре алюминиевых тарелки с кашей, буханку еще теплого хлеба и четыре кружки с горячим сладким чаем. Григорий ничего, кроме хлеба, не ел уже двое суток, поэтому завтрак показался ему просто царским. Наркоман ничего есть не стал — его трясло с самого момента пробуждения, а гости с юга с радостью уплетали рисовую кашу за обе щеки. Свежевыпеченный хлеб приятно пах и был намного вкуснее того вчерашнего, черствого. Ели молча и с удовольствием.

Часов в восемь начали вызывать по фамилиям и вывозить на суды. Первым уехал наркоман, даже не попрощавшись с сокамерниками. Немного погодя забрали таджика, а потом — и узбека. Довольно долго Григорий оставался один и ждал вызова. Из-за стресса у него два дня не было стула, и теперь, когда он остался в камере в одиночестве, смог спокойно опробовать парашу по назначению. Делать это в присутствии других ему было неудобно и стыдно, поэтому теперь он получал огромное удовольствие, если можно это так назвать.

Около полудня дверь открылась, и выводной произнес фамилию Тополева. Гриша уже давно собрал матрас с подушкой и постельным бельем в скрутку, как делали вызванные ранее сокамерники, поэтому, услышав свою фамилию, не теряя времени на сборы, подхватил ее и смело вышел из камеры. Сдав тяжеленный моток из ваты и ткани, служивший ему кроватью, на склад и расписавшись в нескольких книгах, спустился в сопровождении двух охранников изолятора вниз по лестнице ко выходу и снова в наручниках сел в специализированную для развоза заключённых «газель».

— Это почему вдруг? — показывая полицейским руки в кандалах, недовольно и удивленно спросил Григорий. — На основании чего? Я еще даже не арестованный и не осужденный. Как это?

— А куда тебя везут, по-твоему? — спросил, хихикая, конвоир.

— В Таганский районный суд, на заседание об избрании меры пресечения, — продолжал настаивать Григорий.

— А как твоя фамилия?

— Тополев!

— Ну правильно! Магомед Таргоевич?!

— Нет! Григорий Викторович! — ехидно ответил Гриша.

Конвоир повернулся к охраннику, который вывел задержанного, и с удивлением переспросил:

— Ты кого привел? Это не мой подопечный! — Он повернулся обратно к Григорию и громко скомандовал: — Выходи!

Выяснилось, что вывести надо было не Тополева, а Топлеева, который «отдыхал» в соседней камере, и выводной просто перепутал фамилии. Если бы Григорий не обратил внимания на незаконность действий конвоиров с наручниками, то его увезли бы в другой суд, а там неизвестно, чем бы дело закончилось.

Снова руки за спину, снова обратно на второй этаж, опять получение скрутки, та же камера, снова ждать. Но недолго. Минут через пять снова открылась дверь, и на этот раз фамилия звучала уже правильно. Тот же маршрут, похожая «газель», на этот раз ехали точно в Таганский суд.

Задний отсек уже занят — в нем уже четверо сидят, поэтому Гришу засунули в одиночную камеру по левому борту машины. «Стакан» оказался очень узким, и длинноногий Григорий еле-еле в нем поместился. Его коленки болезненно упирались в переднюю железную стенку, а на кочках приходилось стучаться головой о крышу. Закрывая дверь тесного «стакана», куда с трудом проходили плечи Тополева, его сильно ударили по больной руке.

Автозак двинулся с места, и Грише стало совсем некомфортно: было нечем дышать, тесно, заболели плечо и колени. Стараясь поменять позицию, то привставая и сгибаясь в три погибели, чтобы разгрузить от боли колени, то, наоборот, присаживаясь и упираясь конечностями в стены, давая отдохнуть напряженной от скручивания спине, Григорий нетерпеливо попросил конвоиров приоткрыть дверь, дабы вздохнуть полной грудью. Они отказались: по инструкции во время движения все должно быть закрытым. Пришлось хватать воздух носом через маленькие отверстия в верхней части двери. Но его все равно катастрофически не хватало, и Гриша начал паниковать и задыхаться. Почти в полуобморочном состоянии Тополев доехал до суда и там еще с полчаса ожидал, пока освободятся камеры в подвале здания. В остановившуюся машину кислород не поступал, и Грише оставалось лишь дышать спертым воздухом из салона автозака.

Наконец дверь открылась, и его практически на руках вынесли на улицу в наручниках. Григорий попросил, чтоб ему дали три минуты отдышаться и прийти в себя. Конвоиры уступили, испугавшись, в каком состоянии они вытащили человека из автозака. Он был бледен, еле дышал и не мог идти — ему было очень плохо. Как только Григорий смог двигаться дальше, его повели под руки в Таганский районный суд.

На улице у входа стояли Лариса, Ромка, Серега Гнедков и близкий друг Валера Смирнов. Увидев их, Гриша улыбнулся и поздоровался, как ни в чем не бывало, будто не было на нем наручников, сопровождающих его фсиновцев и возможного ареста впереди. Похоронный вид их лиц сменила ответная улыбка. В сопровождении такой «веселой» компании его сопроводили по лестнице на второй этаж и провели в зал судьи Тимаковой. Посадив Тополева в клетку на скамью подсудимых, с него сняли наручники и ими же закрыли решетчатую дверь. Зал суда был довольно большим и светлым. Справа от Григория на адвокатском месте сидел неизвестный ему человек лет тридцати пяти, лысый, в очках; он с очень озабоченным видом что-то фотографировал на свой телефон. Напротив него, в пяти метрах, в другом конце зала у окна, за столом обвинителей, сидели следователь Черноус и прокурор. У дальней стены от входа посередине на возвышении располагалась кафедра судьи. Напротив скамьи подсудимых были места для посетителей и участников процесса. Туда уселись друзья и родственники Тополева.

Адвокат Роман Шахманов, прибыв в зал суда, копировал страницы судебного дела Григория, очень торопился и был слегка взволнован. Только когда Гришу завели в камеру, он оторвался от своего занятия, просунул руку сквозь решетку и поздоровался с клиентом.

Он представился и рассказал, что его наняла Лариса, что он знакомый Валеры Смирного и теперь будет заниматься этим делом. Он только сегодня узнал о случившемся, и у него было мало времени, чтобы вникнуть в происходящее. Поэтому сейчас он отснимет все необходимые документы, а на заседании надо попросить судью о продлении времени содержания под стражей еще на семьдесят два часа, чтобы адвокат мог подробно ознакомиться с материалами дела. Григорий внимательно выслушал его и жестом подозвал Ларису к решетке.

— Лариса, скажи, пожалуйста, а что с тем адвокатом, который был на моем первом допросе? Я же вроде с ним обо всем договорился…

— Я была у него вместе с Валерой, он нам не понравился, поэтому Валера нашел через свою знакомую фээсбэшницу Романа. Он очень хороший адвокат и тебе поможет.

— Хорошо. Я тебя понял. Ты часы с кольцом хотя бы забрала у Ильи?

— Да, конечно, забрала!

— А документы, про которые он говорил, которые надо было сделать, чтобы меня сегодня отпустили под домашний арест, вы собрали? Паспорта заграничные следователю передали?

— Нет, мы ничего не собрали и не передавали. Роман сказал, что он все будет делать сам. Он очень сильный адвокат, в прошлом — прокурор Рязанской области, поэтому слушай его, и он все сделает, как надо.

Все улыбались и подмигивали Григорию, стараясь поддержать его, и только Сережа Гнедков кривился и с порицанием кивал головой: мол, «ну как же ты так мог вляпаться?».

Секретарь судьи громко произнес известную всем фразу «Встать! Суд идет!». Все встали, в зал вошла судья Тимакова — красивая женщина средних лет с темно-русыми волосами, одетая в черную мантию с белым воротничком. В руках у нее была небольшая папка, которую она положила перед собой, а затем грациозно села в высокое кожаное кресло. Секретарь разрешил всем присесть, и началось судебное заседание.

— Слушается дело об избрании меры пресечения гражданину Тополеву Григорию Викторовичу, обвиняемому по статье 159 часть четвертая Уголовного кодекса Российской Федерации, — громким поставленным голосом начала Тимакова. — Есть ли у сторон отводы судье, прокурору или адвокату?

— Нет, Ваша честь! — громко ответили по очереди все стороны судебного процесса.

— Есть ли какие-нибудь ходатайства, которые необходимо озвучить перед началом судебного заседания?

— Да, Ваша честь! — громко анонсировал адвокат и посмотрел на Григория. — У нас есть ходатайство, которое озвучит мой подзащитный.

Григорий встал и произнес то, что просил сказать его Роман:

— Ваша честь! Прошу вас продлить срок моего предварительного заключения на семьдесят два часа для того, чтобы мой адвокат успел ознакомиться с материалами уголовного дела.

— Он только что ознакомился! — невозмутимо ответила судья. — У него было для этого достаточно времени. Какое мнение у прокуратуры на этот счет?

— Возражаю, Ваша честь! — оторвавшись от скамьи, пробубнил полненький прокурор.

— Слово предоставляется прокуратуре для предъявления обвинения, — скучно произнесла Тимакова и уткнулась в бумаге на столе.

Вместо прокурора встала следователь Валерия. Она зачитала уважаемому суду обвинение и потребовала ареста для задержанного, напомнив, что у него есть два гражданства — России и Израиля, заграничный паспорт, поэтому он может скрыться от следствия. Адвокат в свою очередь попросил для своего клиента меру пресечения, не связанную с изоляцией от общества, поскольку у Григория четверо детей, один из которых — инвалид первой группы; он кормилец двух семей, поэтому его изоляция от общества повлечет за собой тяжелое материальное положение сразу двух семей; подчеркнул, что Тополев обязуется являться по первому вызову следственных органов, не будет скрываться и мешать следственным действиям.

Настало время для последнего слова задержанного. Гриша встал и спокойным ровным голосом произнес:

— Ваша честь! Прошу вас отпустить меня домой. Никуда я не сбегу. Обязуюсь сдать следственным органам свои паспорта — и российский, и израильский, решить вопрос с потерпевшим и загладить свою вину.

— Ну вы же не признали свою вину? — оторвавшись от документов и пристально посмотрев на Григория, поинтересовалась судья.

— Нет, не признал, — ответила вместо Тополева следователь Черноус.

— Ну вот! А хотите домой, — ласково и как-то по-доброму произнесла Тимакова. — Суд удаляется в совещательную комнату для принятия решения по делу.

Все встали, судья покинула зал вместе с секретарем.

В зале громко выдохнули и загалдели. У Григория появилась возможность пообщаться с адвокатом, друзьями и родственниками, но он выбрал разговор с Валерией. Помахав ей рукой и обратив на себя внимание, он попросил ее подойти к решетке. Вместе с ней подошел и адвокат.

— Здравствуйте, Валерия Викторовна! — поприветствовал ее Тополев. — Вы сегодня прелестно выглядите!

Валерия засмущалась, но была явно польщена полученным комплиментом.

— Вы о чем-то хотели поговорить, Григорий Викторович?

— Да, очень хотел. Во-первых, разрешите представить вам моего нового адвоката Романа Шахманова. Я не знаю, что там случилось с Ильей, но сегодня мне представили Романа как моего нового адвоката.

— Мы уже познакомились перед заседанием, — поспешил влезть в разговор тот.

— Я хотел вас спросить, Валерия Викторовна. Чего вы от меня хотите? Давайте попробуем решить мою проблему наименее кровавым способом. Что для этого от меня потребуется?

— Вы понимаете, Григорий… Я уже обсуждала все с Ильей. И я вас уверяю: если бы он сегодня был вашим адвокатом, вы бы пошли домой после судебного заседания, но, как я понимаю, вы выбрали долгий путь — путь борьбы и поиска правды. Он вас до добра не доведет…

— Да, мы будем бороться до последнего, — негромким, но очень четким голосом отбарабанил адвокат. — Мой клиент ни в чем не виноват! И мы будем добиваться оправдательного приговора.

— Ну вот видите! — посмотрев на Гришу с жалостью, закруглила разговор следователь и вернулась за свой стол.

— Григорий, не волнуйся! Я знаю, как с ними бороться. Мы победим, я тебе это обещаю! Главное — слушай меня во всем и ничего не бойся. Я специалист по борьбе с ментовским беспределом.

В зал вернулись судья с секретарем. Все встали, и Тимакова объявила результативную часть своего решения. Оно звучало так: в семидесяти двух часах отказать, арестовать на два месяца до седьмого декабря 2014 года. На этом судебное заседание было закрыто.

Конвой открыл дверь в камеру, надел на арестованного наручники и повел его на выход. Адвокат вслед Григорию прокричал, что приедет к нему в ближайшие дни — и они все обсудят. Лариса со слезами на глазах говорила: «Держись! У меня все хорошо! Будем бороться! Ты не бойся, я тебя не брошу!»

Гришу сопроводили вниз, в подвал, где, сняв с него наручники, поместили в одну из трех камер, которые судебные приставы почему-то тоже называли «стаканами». Внутри было довольно темно. Тускло горела лампочка в сорок ватт, спрятанная за ажурной решеткой, чтобы не разбили. Стены камеры были покрыты такой же «шубой», как в ИВС, только темно-рыжего цвета. По периметру располагались плотно прикрученные к стене деревянные лавки шириной тридцать пять — сорок сантиметров с металлической окантовкой. Над входом под потолком проходила труба вытяжки. В камере было тепло и очень накурено. Напротив входа сидели четыре человека, знакомые Григорию по автозаку, который вез их на суд и которых фсиновцы называли бурятской бандой. И действительно: только один из них был славянской внешности, остальные трое были похожи на представителей малых народностей Забайкалья.

Тепло поздоровались, обнявшись, представились, подробно расспросили про беду, рассказали про свою делюгу. Их доставили на суд из СИЗО-2 «Бутырка». Русского парня звали Дима — он у них был за старшего и больше всех старался отвлечь Гришу от грустных мыслей после шока, полученного на суде. У него уже была десятка за плечами, поэтому он хорошо знал и понимал происходящее вокруг. У его подельников-бурят тоже было по несколько отсидок, и только самый младший из них был первоходом. Дима поведал, что они приехали в Москву погулять на майские праздники и сидели в дорогом хорошем ресторане, как вдруг ворвался ОМОН, их положили на пол, немного попинали ногами и затем привезли в полицию. Там выяснилось, что на парковке рядом с рестораном из автомобиля украли два миллиона рублей, и их обвинили в этой краже. Они, естественно, ни сном ни духом — ни в чем не виноваты. Сегодня у них была вторая продленка, они предлагали по пять миллионов рублей залога за каждого, но им отказали. Их автомобиль находится на Петровке 38, и на нем катаются опера. Адвокаты давно обещают их освободить, но уже второй раз динамят. После сегодняшнего заседания они уже подумывают о признании вины, чтобы только побыстрее оказаться в лагере.

— Ты представляешь, мы весь вечер в ресторане сидели, никуда не выходили! Потерпевший никого из нас не опознал. А когда нас пробили и выяснилось, что у нас есть судимости, то вдруг пропали все записи с видеокамер, и теперь мы никак не можем доказать, что никакого отношения к преступлению не имеем. Вот такие чудеса! А ты говоришь — обнальщик кинул…

Ожидание оказалось недолгим, и опять по одному их завели в ту же «газель» и рассадили так же, как везли сюда. Снова тот же тесный и душный «стакан». На этот раз ехать было хоть и очень тяжело, но дышать стало полегче. Коленки болят, воздуха не хватает, ноги затекают, долгие московские пробки тормозят движение… Но от этого всего Гришу отвлекали мысли: «Как бы побыстрее попасть в камеру 288? Связаться по телефону с Ларисой, чтобы все разъяснить, дать указания, успокоить, объяснить, где брать деньги, куда идти и с кем разговаривать… Узнать у нее, что это за новый адвокат и почему ей не понравился Илья…» Шахманов обещал прийти в ближайшие дни, но сегодня уже пятница, а значит, придет он в лучшем случае в начале недели. Надо срочно подавать апелляцию на решение суда по его аресту, искать выходы на Валерию и ее начальство, чтобы договариваться о подписке или домашнем аресте, а затем пытаться закрывать дело. Необходимо срочно связаться с Антоном и Сережей, согласовать с ними общие показания, договориться о совместных действиях, предостеречь от ошибок. Предупредить Милену и Юлию об опасности. Через Валеркины связи и полковника полиции Сережу, с которым они сдружились в последнее время, нажать на Южакова, чтобы тот изменил показания и вернул оставшиеся деньги…

Как и говорил вчерашний попутчик по автозаку Валера Чурбанов, после суда Григория привезли в СИЗО №2 — «Бутырку». Ожидание на въезде было недолгим — минут тридцать. Подъехав к проходной, сперва выгрузили членов бурятской ОПГ и только потом — его. С ним было больше возни: предстояла первичная регистрация нового арестанта, точь-в-точь как на ресепшене в хорошем отеле.

Выйдя из «газели», Гриша понял, что находится в ином мире: здесь не было привычных звуков улицы и даже пахло как-то по-особенному — несвободой. Двор бутырского централа был узким и длинным. Позади осталась проходная с двойным заслоном ворот и досмотровой ямой, впереди слева возвышалась высокая красная кирпичная крепостная стена, обвитая сверху колючей проволокой — за́мок как-никак! Вход в здание тюрьмы имел форму арки с тяжелыми деревянными воротами, закрытыми изнутри старинными висячими замками и затворами. Войти внутрь можно было через калитку, прорезанную сквозь толщу дерева. Арочные своды внутри были побелены — и, видимо, совсем недавно. Справа от входа за стеклянным ограждением и ажурной решеткой располагалась дежурная часть СИЗО. В ней находилось несколько человек, включая майора, сидевшего за столом с папкой в руках.

— Фамилия, имя, отчество, год рождения, статья, суд, из которого привезли, — громко прокричал майор, глядя на Григория.

— Тополев Григорий Викторович, двадцать шестого февраля 1974 года, Таганский районный суд, — улыбаясь, негромко отрапортовал новый заключенный.

— Какого ты цвета? — продолжал опрос сотрудник СИЗО.

— Что? В каком смысле? — совсем не понимая вопрос, переспросил Тополев.

— Ну, черный, красный или, может, другой цвет? Тут разные бывают! Короче, тебе в общую камеру можно?

— А! Да, конечно, можно! — по-прежнему не понимая сути вопроса, на автомате ответил Гриша.

— Ты ранее не судимый, что ли?

— Да. Я в первый раз.

— О как! Ну, тогда вэлкам, как говорит наш начальник!

После этого конвой подвел Григория к решетке, отделяющей тюремное пространство от свободного мира. Громко лязгнули замки, и Бутырка поглотила свою новую жертву.

Внутреннее помещение первого этажа называлась сборкой. Здесь по обе стороны располагались камеры разного размера и наполняемости. Широкий сводчатый коридор с высокими-превысокими потолками был наполнен светом от ламп и прохладой. Стены до середины выкрашены в серо-зеленый цвет, верхняя часть и потолок побелены. На полу старинная, еще советская плитка маленькими квадратиками непонятного грязно-рыжего цвета. Григория провели сквозь приемное отделение, и, повернув направо, он оказался в темном узком коридоре. Справа по ходу движения выводной сотрудник отворил дверь камеры и завел Гришу внутрь, где уже ожидали несколько человек. Это было длинное узкое помещение с огромным окном в конце. На окне — три ряда решеток. Вдоль них были протянуты круглые прутья толщиной с палец, а поперек — толстые пластины с отверстиями, через которые проходят эти прутья. Изящное и крепкое изделие, вызывающее уважение и страх и полностью отбивающее желание сбежать или даже просто попытаться их перерезать. Комната была изрядно загажена, стены — исписаны и изрисованы шариковой ручкой и карандашом. Здесь можно было встретить весь преступный фольклор: от обнаженных девок до блатных стихов, от грязных ругательств до приветов из других централов. Дальняк слева от входа, хоть и был современным — установлен когда-то белый унитаз), но очень грязным, вызывающим брезгливость и отвращение. Четырехметровые, если не больше, потолки были пошарпаны, и старая штукатурка свисала словно сталактиты в пещере. Лампы дневного света скрыты за решетчатыми колпаками от вандализма и ради безопасности.

— Здорово, пацаны! Меня зовут Григорий.

— Привет, Григорий! — поздоровался один из сокамерников славянской внешности. — Заходи, присаживайся. Какая у тебя беда?

— 159 часть четвертая, — наученный горьким опытом, молниеносно ответил Тополев. — Давайте знакомиться! Вы тут за что оказались?

— У меня тоже 159, только часть, наверное, третья будет… Хотя лучше вторая, — продолжил разговор славянин. — Меня зовут Дима. По телефону людей разводил на бабло. Мой подельник пошел забирать деньги у бабки, и его приняли менты, помутузили слегка, он меня и сдал. Сейчас пытаются еще несколько эпизодов накрутить, но мы пока держимся.

— А что значит «по телефону разводил»?

— Да ничего сложного! Ты слышал, наверняка, мол, «ваш сын попал в аварию или сбил кого-нибудь, и срочно надо сто тысяч рублей, чтобы закрыть эту проблему». Женщины ведутся на это только так! С мужиками, конечно, потруднее, но тоже есть свои подходы.

— Ну то есть ты здесь за дело сидишь? — спросил Гриша в лоб.

— Я? Конечно, за дело! Но мусорам мы об этом рассказывать не будем, — весело ответил Димон и заржал.

К компании мошенников присоединились остальные двое ожидавших своей судьбы.

— Я из Казани, зовут Геной. Был в розыске почти три года за поножовщину. А сегодня в Москве меня арестовали при проверке документов. Была уличная драка рядом с клубом, вот я ножом одного и пырнул. Хорошо, что жив остался!

— Ты — или он? — спросил с ухмылкой Тополев. — Хорошо, что жив остался ты или он? — повторил свой вопрос Григорий, увидев, что собеседник не понимает, чего от него хотят.

— Я, конечно! — уверенно ответил Геннадий. — Только побегать пришлось три года… Если бы не скрывался, давно бы уже отсидел и вышел.

— А меня зовут Магомед Топлеев. Я ингуш.

— Вот, значит, вместо кого меня хотели на суд отвезти с Петровки 38! — радостно произнес Григорий и крепко пожал Магомеду руку, рассказав о случившейся с ним в ИВС истории. — Представляешь, как мир тесен? Вот теперь мы с тобой в одной камере. А тебя за что арестовали?

— Мы с другом ехали на праздник Курбан-байрам на проспект Мира. Народу было полно, ну и милиционеров, конечно, понагнали. Мы подъехали практически вплотную к метро недалеко от мечети, а дальше нас уже кордон не пропускал. Мой товарищ попытался договориться с милиционером, чтобы проехать дальше на парковку, но нас не пустили. Они даже поругались по этому поводу. И когда друг начал выворачивать руль, чтобы отъехать, то случайно попал колесом на ногу милиционеру. Тот закричал, завопил, сбежались его коллеги. Моего друга вытащили из машины, скрутили и потащили в автобус. Я, естественно, тоже вышел и побежал за ними, пытаясь объяснить, что все это произошло случайно. Мы действительно верующие люди и никому не желаем зла. Нам религия не позволяет! В общем, забежал я за ними в автобус, они меня оттуда вытолкнули, и я позвал своих собратьев. Кто-то заскочил в автобус, и там началась потасовка. В общем, задержали меня и моего товарища и теперь предъявляют статью об оказании сопротивления при задержании и организации массовых беспорядков. В общем, полный беспредел!

Дверь камеры громко открылась, и на пороге оказался раздетый, избитый и с трудом передвигавшийся таджик с явными следами пыток. Магомед тут же окружил его вниманием и заботой, снял с себя кофту и достал из рюкзака тренировочные штаны. Усадив бедолагу на скамейку и немного приодев, начали расспрашивать о случившемся. Тот на ломаном русском, вперемежку со словами на своем родном языке, который тут же переводил Магомед, пояснил, что от него требовали признать себя виновным в убийстве соседа по общежитию. Когда он пришел домой с работы, его друг уже был мертвым. Эксперт сказал, что тот умер около трех часов дня, а обвиняемый пришел домой около семи вечера. Весь день он был на работе и никуда не отлучался, что могут подтвердить свидетели. Но в милиции его не слушали и требовали подписать признание. Он, естественно, не отступил от своих показаний, и тогда его сильно избили. Тем не менее он отказывался признаваться в преступлении, которого не совершал, и тогда его начали бить резиновыми дубинками и пытать электрошокером. Он потерял сознание и очнулся только на подъезде к тюрьме.

Дима и Гена сделали чифирь в пластиковой бутылке из-под «Кока-колы», держа ее над огнем, исходящим из скрученного в трубочку полотенца, и налили в алюминиевую кружку. Все это богатство — заварка, полотенце, бутылка и многое другое — было в рюкзаке у Магомеда, который с удовольствием, не жадничая, раздавал эту роскошь окружающим. Кружку пустили по кругу, и все, кроме Гриши, сделали по несколько глотков арестантского напитка. Таджик окончательно захмелел после чифиря и лег спать на лавку. Все остальные, допив до дна, прильнули к решетке и стали слушать крики, доносящиеся из окон камер, выходящих во внутренний двор тюрьмы, а Григорий начал изучать настенную живопись и местный фольклор.

«Надо не верить, а воровать, чтобы душа не металась плавником форели».

«Никто и ничего не сможет тебе посоветовать, когда встанешь лицом к последней своей двери».

«Забудь, братан, чему учили,

Бей первым, чтоб тебя не били,

Живи как волк среди зверей,

Не зная жалости людей».

«Где нет закона и суда, где я хозяин, а ты — враг,

Где мак в полях, цветущий мак,

И кокаин течет рекой, где ханку варят на постой,

Где вор в законе — президент,

По два-два-восемь — бывший мент,

Где нет решеток на окне,

С тобой и радостней вдвойне.

И ангел шепчет тихо мне:

«Проснись, ты гонишь: ты в тюрьме»».

Дверь камеры снова открылась, и охранник по одному вызывал их на дактилоскопию и медицинские процедуры. Григорий пошел первым — он никогда не любил ждать, догонять и стоять в очереди.

В медицинском кабинете было светло и прохладно. За столом сидел доктор в белом халате и оформлял необходимые документы для регистрации новых «клиентов» тюрьмы. Врач попросил Гришу раздеться до пояса и пройти к весам. После взвешивания и измерения роста взял кровь, расспросил про хронические заболевания, татуировки, шрамы, осмотрел тело на наличие синяков и ссадин и разрешил одеться. После этого за вторым столом старший сержант снял у Тополева отпечатки пальцев, густо намазав его руки черной краской. На этом процедура оформления нового заключенного завершилась.

Перед выходом из медчасти Григорий спросил у майора, который, видимо, был главным:

— Скажите, пожалуйста, а как бы мне попасть в камеру 288? У меня там знакомые сидят.

Ответа не последовало. Майор осмотрел просителя с ног до головы, при этом ни один мускул на его лице даже не дернулся.

Ближе к часу ночи всех вызвали за машками — так обозвал скрутки с постельным бельем и полотенцами выводной дежурный офицер. Там же всем выдали набор мыльно-рыльных принадлежностей: мыло, туалетную бумагу, зубную пасту и щетку, одноразовую бритву, а также алюминиевую кружку и ложку. Навьючившись этим скарбом, в сопровождении двух охранников колонна двинулась во внутренний двор бутырского тюремного замка. Пройдя мимо православного храма по чистым ухоженным дорожкам, заключенные подошли ко входу в карантинное отделение и штрафной изолятор, о чем уведомляла табличка справа от двери. Зайдя внутрь, новенькие поступили под ответственность офицеров данного отделения, которые незамедлительно потребовали оставить все вещи на полу, раздеться догола и пройти в банный отсек. С собой разрешили взять мыло, полотенце и бритву.

Баней называлась комната с пятью душевыми лейками, плиточным полом и стенами. Старые металлические трубы с полопавшейся краской обвивали помещение, как плющ — дома в южных городах. Вода шла плохо и была то горячей, то холодной. Баню моментально окутал густой пар, и стало намного теплее. Большего удовольствия Григорий не испытывал вот уже пару дней. Фыркая и приговаривая, арестанты резвились под струями воды, мылись, стирались и брились. Но счастье быстротечно, и минут через десять охранники потребовали освободить помещение, приступив к размещению вновь поступившего контингента по карантинным камерам.

Гриша попал в хату — так назвали камеру сотрудники ФСИН — №50 с Магомедом Топлеевым и узбеком, который, видимо, уже сидел, потому что знал тюремные правила про дальняк, дубоки посуду. Он немедля донес эти неписаные, но очень важные тюремные законы, а именно: когда кто-то ест за дубком, то на дальняк ходить нельзя; перед едой обязательно мыть руки — с грязными руками за дубок садиться нельзя; посуду мыть обязательно с мылом после еды и только свою. Все, что лежит на дубке, является общим, то есть для общего пользования. Правила были простыми и абсолютно приемлемыми, связанными с гигиеной и обычным человеческим поведением. Свинство и грязь в тюрьме не только не уважали, но сильно порицали.

Еще одним сокамерником Гриши стал парень со статьей 131: изнасиловал свою невесту — по версии будущей тещи. Они жили вместе на съемной квартире. Он работал прорабом в строительной компании. Теща пригласила его после работы к метро, чтобы помириться после последней ссоры, — там его сотрудники полиции и приняли. Невеста под нажимом матери сначала дала показания против него, а потом, когда стала от них отказываться, ее новые показания посчитали неправдивыми, данными для избавления любимого от наказания.

Еще в камере наркоман со статьей 228 часть вторая. Его взяли во время приобретения наркотиков у метро. Всего пять человек на семь шконок.

Камера была довольно просторной, квадратной формы, с двумя большими окнами с пластиковыми стеклопакетами. С двух сторон — решетки. Большие чугунные батареи под окнами вдоль всей стены были холодными — отопительный сезон еще не наступил. Дальняк с чистым белым унитазом отделен от основной комнаты полипропиленовыми пластинами до потолка с хорошей изоляцией от шума и запаха. Дубок новый, свежевыкрашенный. Металлический шкаф с ячейками для посуды и продуктов питания, который узбек назвал телевизором, стоял рядом с раковиной у противоположной от шконок стены. Была даже специальная металлическая полка, предназначенная для настоящего телевизионного приемника, рядом с которой из стены торчал антенный кабель, но самого электроприбора не было. Зато в вентиляционной отдушине над металлической дверью за решеткой располагался громкоговоритель, который молчал. Электрический чайник, соль, хлеб, сахар и листовой чай находились в разных ячейках «телевизора», и, как пояснил узбек, это все из общего, специально собираемого заключенными для карантина.

Разложили машки, расстелили постельное белье на выбранные кровати, под матрасы положили постиранные носки и майки и уселись пить чай. Было далеко за полночь, поэтому разговаривать долго не стали и улеглись. Кто-то в другой камере монотонно стучал в стену и в потолок. Под эту грустную мелодию Гриша быстро заснул.

В девять утра всех разбудила проверка. Вошел дежурный офицер, скомандовал выйти и построиться. Сонных и взъерошенных вывели в коридор, где орала какая-то женщина с погонами майора. Громким поставленным голосом, переходящим в истерику, она пыталась донести, что подъем по распорядку — в шесть утра и что лежать на кровати до отбоя запрещено. Что нарушителей будут сажать в штрафной изолятор, что сейчас всем надо вернуться в камеру и провести влажную уборку. После этого ликбеза всех посчитали пофамильно и запустили обратно в хаты.

Узбек сказал, что, раз сегодня суббота, то до понедельника все будут на карантине. Оказалось, что в половине седьмого утра приносили завтрак, но, так как все спали, за едой никто к двери не подошел. Улеглись обратно на заправленные кровати. Кто-то спал дальше, кто-то просто лежал и смотрел в потолок. Магомед встал на колени на своей шконке и начал молиться. По очереди заходили в туалет, умывались в мойке рядом с «телевизором» и к двенадцати часам собрались за дубком. В это время как раз принесли обед: суп из кислой капусты, макароны с сосисками и компот. Очень вкусно и много. С удовольствием поев и попив чай, начали общаться. Магомед рассказывал об истории ислама, религии и Коране.

Открылась дверь, и на пороге возникли очень хмурый майор, явно после большого перепоя, и выводной. Назвали фамилию Тополева и приказали выходить на продол с вещами. Из других камер также вызывали по одному-два человека.

— Распределение, — сказал телефонный мошенник Дима, вышедший из соседней камеры.

Всех построили в шеренгу по одному, и сотрудник следственного изолятора снова зачитал небольшой список из нескольких фамилий, в том числе — и Тополева.

— Кого назвал — все за мной! — скомандовал майор.

Долго шли по коридорам, поднимались по лестницам, хлопали локалками — решетчатыми дверьми, разделяющими коридор на разные отделения. Наконец, вошли в большое помещение, напоминающее ГУМ. Гриша увидел высокий сводчатый зал с множеством железных дверей, расположенных с первого по третий этаж, по правую и левую сторону. Посередине зала — металлическая ажурная лестница, ведущая на площадки второго и третьего этажей. Между этажами натянута тонкая сетка-рабица, чтобы никому не приходило в голову броситься вниз головой. Двери камер расположены так близко друг к другу, что напоминают ласточкины гнезда в высоком песчаном карьере на берегу реки.

Майор опять назвал несколько фамилий, а остальным скомандовал остановиться. Григория и еще двоих сотрудник СИЗО сопроводил по лестнице на второй этаж. Телефонного мошенника оставил рядом с лестницей, а Тополева и еще одного молодого парня повел дальше, прямо и налево. Следуя за офицером ФСИН, Гриша следил за нумерацией камер слева от себя. Сердце замерло. Подошли к открытой металлической двери с кучей засовов и надписью 288…

Глава 3. БС — Большой спец

На пороге камеры стояли лучезарно улыбающийся Валера и пожилой седовласый коренастый мужичок. Григория вместе с парнем завели внутрь и громко закрыли за ними дверь. Хата на первый взгляд казалась небольшой — пять с половиной на два с половиной метра, с двумя двухэтажными кроватями, расположенными друг за другом по правой стене от окна ко входу. В небольшом закутке справа от двери к стене была прибита деревянная вешалка, ниже которой располагалась крохотная батарея из пяти секций. Слева от входа находился дальняк, отделенный от камеры кирпичной кладкой, облицованной свежей коричневой плиткой. Вход в туалет был занавешен полиэтиленовой шторкой для ванны такого же коричневого цвета. Новый унитаз сиял чистотой. Над входной дверью — сквозное отверстие с решеткой, к которой был прикручен веревками большой электрический вентилятор. Слева располагались стальной рукомойник и большое чистое зеркало, маленький белый холодильник, над которым висел металлический шкаф для посуды и сухих продуктов. Весь дальний левый угол занимал дубок — металлический стол, обшитый деревянными досками, с приваренной с одной стороны скамейкой, которая была покрыта крепко скрученными серыми одеялами из набора арестанта, для комфорта прикрепленными к поверхности прозрачным скотчем. В самом левом углу стола стоял плоский жидкокристаллический телевизор черного цвета с диагональную не менее пятидесяти дюймов. Напротив входа — огромное деревянное окно с массивной современной решеткой внутри и старинной, XIX века, на фасаде здания. На белом свежевыкрашенном потолке — две плоские лампы дневного света, спрятанные за ажурными прутьями антивандального колпака, которые давали шикарное освещение, и от этого камера казалась намного больше, чем была на самом деле. Хата была чисто убрана, и сразу было видно, что хозяева педантично следят за чистотой и порядком.

Валера обнялся с Гришей так, будто они были знакомы всю жизнь. Крепко пожав руку второму вошедшему, он представил своего сокамерника:

— Знакомься, это Иваныч!

Взрослый дядька протянул Григорию руку и, улыбаясь, представился:

— Владимир Иванович Степанов. Статья 159 часть четвертая, впрочем, как и у многих здесь находящихся.

— Да, это точно, — поддержал Иваныча Валера. — Здесь в основном наркоманы и мошенники сидят — те, кто может платить за удобство.

Иваныч указал ребятам, куда положить их машки, а Грише предложил разместиться на кровати над ним — дескать, здесь теплее и не дует из окна.

Настало время знакомиться с новеньким. Молодой атлетически сложенный парень невысокого роста с темными длинными волосами был одет в модные синие джинсы, дорогую шерстяную кофту и красные кроссовки «Пума». Он был явно обескуражен происходящим, но держался неплохо — можно даже сказать, с достоинством. За все время движения от карантина по коридорам централа и нахождения в камере два-восемь-восемь он не проронил ни слова, пока к нему не обратился Валера:

— Меня зовут Валера Чурбанов. Я в этой камере с мая 2014 года, а Иваныч — и того дольше? с февраля. А тебя как зовут? И что у тебя за беда?

— Александр Ткаченко. Статья 159 часть четвертая. Занимался строительством в Московской области. Не успел достроить дом, дольщики подали заявление, и вот я здесь.

— Очень приятно! — дружелюбно ответил Валера. — Может быть, есть хотите?

Он открыл холодильник, до отказа забитый продуктами, демонстрируя вновь прибывшим гастрономические изыски и стараясь возбудить их аппетит. Григорий посмотрел на Сашу и отказался, ссылаясь на только что съеденный обед.

Валера закрыл холодильник, усадил ребят за дубок, а сам присел на кровать рядом с Иванычем.

— Как я и обещал, договорился с опером, чтобы тебя распределили в нашу камеру и пораньше забрали с карантина, — радостно сообщил Григорию Валера. — Как видишь, у нас все есть, а быт налажен очень хорошо. Горячая вода, в отличие от общих камер, унитаз вместо очка в полу, да и отношение персонала к нам намного лучше, чем к остальным зэкам. Вечером будет телефон — сможете позвонить своим родным и успокоить их.

— Спасибо тебе большое, Валера! — искренне поблагодарил его Григорий. — Честно скажу, не ожидал такого. В автозаке ты правильно сказал, что и в тюрьме можно жить. Теперь я это вижу!

— А как немножко освоитесь и поговорите с другими сидельцами, то реально поймете, что комфорт в тюрьме просто необходим. Здесь есть спортзал за пять тысяч рублей в месяц. Это, конечно, не фитнес-зал, но для разнообразия очень даже неплохо! Самый большой плюс занятий спортом — что после этого можно пойти в душ. Так-то баня только раз в неделю — у нас, кстати, по вторникам, — а дополнительная помывка после спорта очень даже кстати. А еще это дополнительный досуг. Чего в тюрьме действительно дефицит, так это досуга… Скука страшная! Я хожу в спортзал раз в неделю, а Иваныч филонит: говорит, что плечо потянул. Поэтому с удовольствием приглашаю вас присоединиться! Там можно встретить пацанов из других хат, пообщаться, узнать последние новости централа, расспросить, кому какие сроки дали по нашей статье в последнее время: статистика — штука хорошая и полезная! Сашу Емельяненко можно встретить, если повезет: его недавно перевели к нам на Бутырку с Матроски. Он часто в спортзал ходит железом баловаться! Тут вообще много звезд собралось, помимо этого бойца без правил. Матвей Жмурин — банкир, который зятя Путина избил на Рублевке, уже четыре с половиной года сидит в тюрьме — никак осудить не могут: эпизод за эпизодом накручивают ему, уже на семь лет накрутили, и это еще не конец. Роман Панов — замминистра регионального развития, бывший вице-губернатор Челябинской области: посадили за хищения при строительстве инфраструктуры острова Русский перед саммитом АТЭС. Да и вообще здесь сейчас собралась приличная компания из банкиров, чиновников, бизнесменов — бандитов сажать некуда: все камеры под завязку, централ переполнен. В общих камерах спят по очереди — на двадцать шконок тридцать сидельцев… Так что вам сильно повезло, пацаны, что к нам в камеру попали! Да, кстати: номер камеры, если спросят, надо произносить правильно — «два-восемь-восемь», а не «двести восемьдесят восемь»! Этого и менты, и кенты требуют: во всем должно быть однообразие.

Валера мог бы говорить до вечера, но, зная эту его слабость, Владимир Иванович прервал товарища, положив руку ему на плечо. Подтянувшись, он оторвался от стены, на которую все это время облокачивался и сел на край кровати вровень с сокамерником.

— Я как старший по камере позднее доведу до вас все правила и порядки, расскажу, как надо себя вести, как представляться сотрудникам и другим сидельцам и вообще, как сделать так, чтобы «не попасть в жир ногами», как тут говорят: ну, то есть не найти себе новых проблем к уже имеющимся, — начал свою речь Иваныч, пристально глядя на Григория. — А сейчас для того, чтобы все здесь присутствующие понимали, кто есть кто, предлагаю чуть подробнее рассказать о себе. О Грише мы немного знаем: он уже пересекался с Валерой в автозаке. А вот о вашей беде, молодой человек, хотелось бы поинтересоваться поподробнее! — Иваныч перевел взгляд на Сашу и впялился в него своими глазками-буравчиками. — Так уж у нас в камере заведено: вскладчину ведем хозяйство, вместе ходим гулять, вместе отвечаем за запреты в хате, советуемся по всем вопросам… Поэтому мы все должны быть уверены друг в друге и знать, кто из нас что из себя представляет. Расскажи, пожалуйста, каким образом на тебя повесили мошенничество!

Ткаченко, не задумываясь и абсолютно не опасаясь окружающих, как обычно поступают либо уверенные в своей невиновности люди, либо прожженные рецидивисты, живущие преступным ремеслом, поспешил рассказать свою историю.

— У меня небольшая строительная компания. Точнее, я учредитель и генеральный директор. Строим таунхаусы и малоэтажные дома, в основном в Московской области. Три года назад купили участок, заключили с пайщиками договор долевого участия на строительство дома на этой земле. Построили дом, подвели коммуникации: газ, воду, электричество и канализацию. И тут выходит постановление правительства Московской области о запрете строительства домов такого класса на земельных участках такого типа. Нам, естественно, не дают разрешения на подключение дома к сетям. И, конечно, мы задерживаем сроки сдачи дома в эксплуатацию. Деньги дольщиков, разумеется, потрачены, а когда недовольные стали обращаться в компанию с требованием вернуть их из-за невозможности получить ключи, я отвечал им отказом и предлагал совместно бороться за наши права в суде. Кто-то согласился, а кто-то подал заявление в полицию. Больше года я, как на работу, ходил на допросы в качестве свидетеля — до тех пор, пока у одного из дольщиков не нашлось мохнатой лапы в правоохранительных органах. Лично генерал полиции из ЮЗАО дал приказ меня арестовать. Как будто, находясь под арестом, я быстрее найду деньги, чтобы расплатиться! — После этих слов Саша улыбнулся, хотя до этого на его лице была гримаса безысходности и отчаяния. — Два дня я провел в КПЗ главного управления полиции ЮЗАО, потом меня отвезли в суд, где официально арестовали, и затем доставили сюда. Дома жена с ребенком с ума сходит — она вот уже три дня ничего не знает о моей судьбе: я же, как обычно, уезжал на допрос и должен был вечером вернуться домой, а тут — арест… Даже позвонить домой не дали — предупредить, чтобы не волновалась. Поэтому я жду вечера, как никто другой, чтобы успокоить, сказать, что жив, здоров и где нахожусь.

— Не волнуйся! — встрял в Сашин рассказ Валера. — Вечером, как только появится возможность достать тээрку, тебе первому дадим пообщаться с семьей. — Он глянул на Иваныча, как бы согласовывая с ним сказанное, и, получив зрительно одобрение малозаметным кивком, продолжил опрос: — А твой адвокат разве не сказал семье о твоем аресте?

— У меня не было частного адвоката. Я же изначально был свидетелем по делу. А когда меня в одночасье перекрестили в подозреваемого номер один, то выделили бесплатного адвоката, который долго уговаривал меня подписать признательные показания в обмен на предоставление мне своих услуг. А когда я наотрез отказался, то он в отместку отменил свое обещание позвонить моей жене. Вот такие у нас порядочные люди в адвокатуре работают!

— Надо сказать жене, чтобы она тебе хорошего адвоката нашла, раз ты вину не признаешь. Поскольку бороться из тюрьмы практически невозможно — это задача для дорогого адвоката, — снова влез с советом Валера. — Иваныч, у тебя еще есть вопросы к Александру? — посмотрев на товарища, спросил Чурбанов и, дождавшись отрицательного покачивания головы, начал говорить о себе. — У меня вообще удивительная история: я до сих пор не понимаю, за что меня посадили. В моем уголовном деле написано, что в неустановленном месте и в неустановленное время потерпевший передал мне деньги, после чего пошел и написал заявление в полицию, что я обманом выманил у него денежные средства неизвестно за что. На самом деле, потерпевший — это мой приятель, которому я одолжил крупную сумму. И вместо того, чтобы возвращать долг, он решил меня посадить! Без доказательств, без видео- или аудиозаписей наших разговоров и контактов, только на основании его показаний — вот это реальный беспредел!

Валера очень любил поговорить. Он рассказывал, что у него жена и шестеро детей, большой дом на Рублево-Успенском шоссе. Сам он из Сочи, был офицером-подводником и служил в Гаджиево. Его мама в советское время была директором сочинского магазина «Березка», поэтому он знает всю сочинскую мафию. До недавних пор работал в руководстве Новороссийского порта и именно там встречался в 2004 году с Гришей Тополевым, когда тот приезжал договариваться о загрузке танкеров зерном. Он очень хорошо помнит эту встречу, хотя Григорий признался, что Валера совсем не отложился у него в памяти. Это никак не помешало Чурбанову дополнить свой красочный рассказ подробностями той встречи, описанием ненужных деталей и, главное, вспомнить, что еще тогда Гриша ему очень понравился как человек и успешный бизнесмен.

Эту тираду с трудом прервал Владимир Иванович, почувствовав, что еще немного — и от Валеры можно будет услышать признания в любви и вечной преданности Григорию, как было почти полгода назад с ним самим, когда Чурбанов только заселился в камеру и узнал, что они оба в армии бороздили моря и океаны на подводных лодках, только в разное время и разных концах земного шара.

— Расскажу коротенько о себе перед тем, как перейти к инструктажу по технике безопасности пребывания в камере два-восемь-восемь, — улыбнувшись приятно и очень располагающе к откровенности, начал повествование Иваныч. — Я сам из Омска. Переехал в Москву лет пять назад. Открыл микрофинансовую компанию. Бизнес шел очень хорошо. Я даже не ожидал, что за такое короткое время обрасту огромным количеством клиентов — как кредиторов, так и заемщиков, причем без помощи рекламы. Через несколько лет я настолько устал от работы, да и возраст не тот, чтобы крутиться, как молодому, что принял решение передать бразды правления своему заместителю Мише-армянину. Он, кстати, сейчас сидит в камере прямо над нами. Назначил его генеральным директором, а сам уехал с молодой женой в Омск. Тот начал вести широкую рекламную кампанию, привлек еще больше клиентов и стал очень заметным для правоохранительных органов. И они, органы, не заставили себя долго ждать. Пришли сначала по-хорошему, за малой долей: попросили, вежливо так, двадцать пять процентов от прибыли. Этот дурачок Миша отказал им и даже со мной не посоветовался — так поверил в себя, что решил самостоятельно все вопросы решать. Ну, естественно, родились заявления от недовольных клиентов о мошенничестве, и этого новоявленного «решалу» закрыли. Ему бы молчать, как рыба об лед, но он ведь умнее всех бакинских комиссаров! Дал показания на меня, думая, что после этого его отпустят… Ан нет, не отпустили — наоборот: теперь у нас группа лиц в лучшем случае, а в худшем вообще организованное преступное сообщество пришить могут. А это сразу пятнашка… Короче, меня объявили в розыск. И я ни сном ни духом пару месяцев хожу в розыске, ничего не подозревая! Приезжаю в аэропорт в Омске, где меня прямо в самолете и задерживают. Привозят на Бутырку — и сразу на воровской продол: это специальный блок на первом этаже, где селят воров и тех, кого надо сломать. Там отдельная охрана с собаками, видеонаблюдение в камерах круглые сутки и, естественно, ничего — ни телевизора, ни холодильника, холодная как лед вода из крана, грибок по стенам от холода и сырости. В общем, просидел я в таких условиях больше месяца, а тут меня к себе опер наш — ну, который нас сейчас курирует, — вызывает и предлагает переселиться в БС за два с половиной миллиона рублей. Мы поторговались, он скинул до полутора, и вот я тут с февраля — восемь месяцев обитаю в тепле и с налаженным бытом. Жду объебона. С делом меня уже ознакомили, так что остался только суд, этап и лагерь.

— Владимир Иванович, и какой срок, вы думаете, вам дадут? — поинтересовался чересчур любознательный Гриша.

— В суде я буду бороться за пять-шесть лет, меня это вполне устроит. По нашей с вами статье срок лишения свободы — от нуля до десяти лет, но если есть дополнительные эпизоды, то он может быть увеличен максимум до пятнадцати. Впрочем, такого на моей памяти никогда не было, максимум двенадцать давали.

— Вот Моте Жмурину наверняка по полной программе влепят — показательно! — вклинился в разговор улыбающийся Валера. — Как подумаешь, что человек уже больше четырех лет сидит в малюсенькой камере и конца и края нет его мучениям, свои проблемы сразу кажутся такими ерундовыми!

— Ладно, Папа ему судья! — прервал Валерино лирическое отступление Иваныч. — Перейдем к ликбезу по внутреннему укладу и распорядку. На дальняк ходить нельзя, пока хоть кто-нибудь сидит за дубком и ест. Когда идешь по-большому, обязательно включать вентилятор над дверью, чтобы не было запаха. В трусах за дубок не садиться. Убираемся по очереди парами: я с Валерой сегодня, Гриша с Сашей — завтра. Все, что есть в камере, — общее, то есть на продукты, запреты, утварь скидываемся вместе и пользуемся тоже. Телефон достаем только после восьми вечера, когда вероятность шмона минимальная. Дорогу не держим — только по запросу. Утренняя проверка в десять, вечерняя — в пять, прогулка — каждый день с семи до восьми утра. Каждый день даем выводному пачку сигарет «Парламент»: за это он нас ведет в большой, а не в маленький дворик гулять. Вопросы есть?

— Что значит, «дорогу не держим»? — дождавшись паузы, поинтересовался Гриша.

— Все камеры обязаны держать дорогу — так называют тюремную связь. Между окнами камер натягиваются канаты, и по ним передаются малявы, бандюки и прогоны. Нам официально Русланом, смотрящим за БС, разрешено дорогу не держать. Если в нашу камеру надо что-то передать, нам стучат из верхней камеры, мы открываем окно и ловим от них коня с содержимым. Если нам вдруг понадобится что-то отправить куда-нибудь по тюрьме, то мы достукиваемся в потолок до верхней камеры и кричим в окно: «Спусти коня!» Ловим канат, привязываем то, что надо отправить, прикрепляем сопровод — адрес получателя, например, «хата два-девять-четыре, Руслану», дергаем три раза — и все: груз пошел. Потерять груз по дороге — это залет, могут предъявить по полной программе, поэтому в каждой хате есть дорожники, которые следят за дорогой, фиксируют в тачковке — специальной тетрадке — все передвижения грузов, прошедших через их руки, чтобы можно было легко найти, на какой хате произошел обрыв дороги. Дорога — это кровеносная система тюрьмы. По ней идут и телефоны, и наркота, и спиртное — все, что может заинтересовать сидельца, поэтому дорожник — очень уважаемая специальность в местах лишения свободы. Он освобождается от всех обязанностей по хате, не скидывается на общак. Более того, его все кормят на халяву: отказать дорожнику считается залетом — спросят по полной. А у нас хата возрастная, нам в эти блатные игры влезать не надо, поэтому нам позволено жить без воровской романтики.

— Вот вы всё говорите «спросят по полной», «могут спросить». А что это значит? — спросил наконец-таки включившийся в разговор Саша.

— Дай я объясню! — вылезая на первый план и оборвав на полуслове Иваныча, заговорил уставший от молчания Валера. — Тюрьма — это воровской мир! И тут все законы воровские. Живут по понятиям, воровскому укладу и традициям. Видели на сборке внизу надписи на стенах «АУЕ! Жизнь ворам!»?

Ткаченко и Тополев дружно кивнули, а Валера, сделав многозначительную паузу, продолжил:

— Так вот, АУЕ — это «арестантский уклад един». Закон воров. Ну и, естественно, за соблюдением этого закона воры следят, а делают они это через своих доверенных лиц — положенцев, а те, в свою очередь, — через смотрящих за корпусами, продолами и хатами. Огромная вертикальная иерархия с ворами на вершине пирамиды! Их слово — последнее. Сказал вор, что ты не прав и должен заплатить столько-то денег, значит, вынь да положь всю сумму на стол, иначе прирежут или покалечат, а еще хуже — в обиженку загонят. В общем, решение вора лучше выполнять или оспаривать у другого вора. Тут как на свободе: апелляция, кассация и Верховный суд — только решения жестче и контроль за выполнением болезненнее.

— А что такое «обиженка»? — продолжал с большим интересом расспрашивать Александр.

— Это низшее тюремное сословие, куда попадают все наказанные членом или изначально нетрадиционной половой ориентации. В обиженку также можно попасть, если за руку поздоровался с другим обиженным или поел с ним из одной тарелки, попил из одной кружки — в общем, имел непосредственный контакт. А еще в последнее время в обиженку загоняют особо разговорчивых дурачков, которые рассказывают, что лизали у женщины. Поэтому если вдруг вас кто-нибудь начнет расспрашивать о сексуальных пристрастиях или подвигах, лучше всего спрыгивать с таких разговоров короткой фразой «Это мое личное, личное обсуждать не хочу». За личное даже вор не может спросить!

— И что обиженные делают в тюрьме? И как их распознать? — не отставал Саша.

— Они убираются, моют дальняки, делают самую тяжелую работу, сексуально ублажают других заключенных и некоторых мусоров — любителей этого дела. В общих хатах лежат у туалета на полу — кровати им не положено, как и матраса с подушкой. Обычно они живут в отдельных камерах. Например, прямо под нами такая хата — два-ноль-один. Недавно туда перевели Веронику и Жасмин, в действительности они Миша и Остап — трансформеры. С ними даже дорогу держать нельзя! Все ждем, кого к ним третьим подселят. А мусора подселить к ним могут тех, кто плохо себя ведет, не слушается или по просьбе оперов и следователя, ведущего твое дело, — в назидание за отказ от сотрудничества, чтобы опустить. Но сейчас это большая редкость. Сейчас для этого используют пресс-хаты, где тебя не только изобьют до полусмерти, но и снасильничают.

— Хватит их страшилками пугать! — прервал Валеру Иваныч. — Давайте лучше составим список вещей и продуктов, которые вам надо будет сегодня вечером заказать по телефону у своих родных, чтобы в понедельник их принесли как передачу. Первая передача по закону — самая большая. Можно передать и продукты, и вещи. Поэтому берите ручки с бумажками и записывайте!

Валера вырвал из тетрадки два листочка, достал с полочки две ручки и раздал новичкам. Степанов, убедившись, что ребята готовы записывать за ним, продолжил:

— Поскольку вы приехали налегке, вам в первую очередь нужен баул для вещей, с которым вы потом пойдете по этапу. Он должен быть в меру вместительным, но не очень большим, чтобы его было удобно нести. Не за горами зима, поэтому нужны термобелье, куртка, теплые ботинки на молнии, кроссовки на липучках — шнурки, ремни и часы запрещены, спортивный костюм, майки, трусы, носки, шерстяная кофта, шапка, перчатки…

— Иваныч, ты нас как на зимовку собираешь! — с улыбкой сказал Гриша.

— Когда зимой в промерзший автозак залезете, вспомните меня добрым словом. В нем будет чуть теплее, чем на улице, а ехать придется не один час, сидя жопой на ледяной железной лавке. Вот тогда шерстяные носки и варежки с шапочкой очень пригодятся! В тюрьме что самое главное? — спросил Иваныч и, дожидаясь ответа, уперся взглядом в Сашу.

— Не попасть в обиженку? — неуверенно ответил Ткаченко.

— Нет! В тюрьме самое главное — не потерять здоровье! Когда ты сильный и духом, и телом, тебя ни одна падла не победит. — Иваныч многозначительно посмотрел на новеньких, шаловливо подмигнул Грише и продолжил: — Переходим к продуктам питания и сопутствующим товарам. Весло, шленку и кругаль вам выдали, но поверьте мне: гораздо приятнее пить из пластиковой кружки и стакана, не обжигаясь, а есть металлическими столовыми приборами, но они в тюрьме запрещены, так как из них делают заточки. Поэтому только пластиковые ложки, тарелки — лучше и глубокую, и плоскую попросите, чтобы купили. Обязательно моющие средства для посуды и уборки, губки, тряпки, резиновые перчатки, мыла разного, шампуни, гели, мочалку. Обязательно резиновые тапочки для душа, чтобы грибок не подхватить. Ну и, конечно же, стиральный порошок. Чистота — залог здоровья. Мы стираемся раз неделю, по очереди. Для этого есть тазики. Вот, кстати, два тазика тоже закажите и бельевые прищепки. Теперь — постельные принадлежности. Как вы уже заметили и успели опробовать, положняковое белье — редкостная гадость, после нескольких стирок оно превратится в труху. В общих хатах из него плетут канаты для дороги. Поэтому записывайте дальше: одеяла шерстяные — две штуки. Одним будете укрываться, а другое возьмете с собой в автозак, чтобы положить под задницу или укутаться, когда ударят двадцатиградусные морозы. Пододеяльники, наволочки, простыни — все в двух экземплярах: одно стирается и сохнет, другое используете. Мыльно-рыльное: тот дешевый набор, который вам выдали при поступлении, пригоден только на несколько раз. Бритву — козью ножку — мы разбираем на мойки для бытовых целей, а щетки зубные — для чистки обуви или изготовления крючков. В тюрьме вообще-то нет ненужных вещей — все идет в дело, для всего находится применение. Поэтому записывайте дальше: хорошая бритва с кассетами, зубная щетка, обязательно в чехле для гигиены, штуки три зубной пасты, дезодорант, чтобы не вонять от нервов. Парфюм весь под запретом, поэтому довольствоваться можем только запахами от дезодорантов и освежителей воздуха. Вот, кстати, его тоже его включите в список, две штуки. Я так понимаю, что все мы здесь некурящие, поэтому заказываем сигареты только для дела. Сигареты в тюрьме — валюта, поэтому их много не бывает. Записывайте: «Парламент» — один блок, «Ява» — два блока. По-моему, все… По поводу продуктов — это к Валере, он у нас по кишке главный.

Настало время Чурбанова выйти на авансцену и продолжить этот длинный список:

— Колбаса копченая, сыр, масло, молоко сгущенное, каши быстрого приготовления, не требующие термообработки, тушенка, фрукты, сахар, чай, кофе. Это все разрешено. Дальше пишите запрещенные продукты, о передаче которых мы договоримся с опером: колбаса вареная, творог, сметана, молоко. На первое время хватит, а потом будем вместе писать список и распределять расходы на четверых.

Гриша добавил в список еще ручки с тетрадками, чтобы вести дневник и писать письма и ходатайства, а также Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы для изучения своих прав и обязанностей. Внутренний голос подсказывал ему, что эти книжки ему еще пригодятся, и не раз.

После составления списков компания разделилась на группы по интересам. Валера с Сашей сели на кровать и стали болтать, а Гришу Иваныч пригласил поиграть в нарды за дубком. Постоянно работающий в камере телевизор был единственным источником точного времени, поэтому сразу после пятичасовых новостей на канале «Звезда» Степанов напомнил всем, что скоро будет проверка и как по этому поводу надо себя вести:

— Выходим из камеры и строимся в линию по правой стене. Я как главный в камере выхожу последним, потому что, если вдруг проверяющий захочет провести шмон, я единственный из вас, кто может при этом присутствовать внутри и следить, чтобы нам ничего не подбросили. Или, если найдут что-то для нас ценное и запрещенное, попробовать договориться, чтобы не изымали. Для этих целей у нас есть на киви-кошельке зарезервированная сумма денег, которую мы используем для взяток и решения форс-мажорных обстоятельств. На проверке стоим тихо, не дергаемся, не шутим, отвечаем, только когда обращаются. Дежурный будет называть наши фамилии, в ответ называем имя-отчество и статью. На проверке можно передать заявления, например, с просьбой про прием у врача или о переводе в другую камеру, ходатайства следователю или руководителю изолятора, просьбы. После окончания проверки все в том же порядке заходят обратно в камеру. Тот, кто после проверки не зашел в хату и остался стоять на продоле по каким-то своим соображениям, признается всеми ломовым, то есть тем, кто ломанулся — ушел из хаты по своей воле. Ломовые — это слабые духом люди, которые не выдержали своих сокамерников, совместный быт и тяготы проживания. Их обычно уже не принимают в других людскиххатах, и для них одна дорога — в камеру для ломовых или обиженных. Поэтому не задерживаемся на продоле и быстренько заходим обратно.

В коридоре громко гремели дверьми, лязгали замки. Около шести часов проверка дошла до хаты два-восемь-восемь. Все прошло в точности так, как рассказывал Иваныч. Майор ФСИН вежливо со всеми поздоровался, поинтересовался у новеньких, нет ли у них претензий или жалоб на условия содержания. Получив отрицательный ответ, сказал:

— Добро пожаловать в Бутырку! — и захлопнул за всеми дверь.

Посмотрев вечерние новости по пятому каналу, Иваныч подошел к тормозам и стал внимательно прислушиваться к внешним звукам. Через пару минут он дал отмашку Валере, который залез в холодильник, проворно оторвал заднюю панель и достал заветный сверток. Запрыгнув на свою кровать, он спрятался как можно глубже, чтобы его не было видно в глазок камеры, и извлек из свертка маленький черный кнопочный телефон. Из внутренностей своего матраса через специально сделанное отверстие он достал еще один маленький сверточек, в котором находилась сим-карта. Собрав все воедино, он включил телефон. Проверив входящие СМС, баланс счета и уровень зарядки, подозвал к себе Ткаченко. Сашка молниеносно запрыгнул вглубь Валериной шконки и скрылся там с телефоном. Чурбанов подошел к лежащему на своей пальме Грише и тихо, почти шепотом, объяснил суть происходящего.

— Иваныч сейчас на тормозах — слушает эфир. Все, кто не говорит по тээрке, следят за его жестами. Если он почувствует, что к нашей двери подходят, то подаст сигнал, и мне как ответственному за запрет, надо будет быстро спрятать телефон в курок. Поэтому, когда сам будешь разговаривать, будь готов в любой момент прервать связь и выключить тээр. Потом, как освоитесь, привыкнете и сможете отчетливо различать внешние звуки, тоже встанете на тормоза. Мы установили лимит в сорок минут на человека, чтобы до отбоя все успели поговорить. Общаться по телефону надо очень тихо, шепотом, чтобы никто не слышал. Когда наберешь номер родных, попроси, чтобы тебе перезвонили обратно, дабы не тратить наши деньги.

Саша разговаривал около часа. Его, конечно же, никто не прерывал, входя в его положение. До Гриши доносились обрывки фраз, по которым стало понятно, что Сашина жена находится в шоке и постоянно плачет. Ткаченко с трудом удалось донести до нее, что ему нужна одежда и продукты и что в пять утра понедельника ей надо будет приехать к Бутырке, занять очередь и сделать ему передачу. Он вылез из так называемой переговорной с влажными глазами и красным лицом — последние пять минут разговаривал с детьми, объясняя им, что папа уехал в срочную командировку и скоро вернется с подарками.

Настала очередь Гриши, и он поспешно занял нагретое Сашей место. Набрал несложный номер Ларисы и довольно быстро услышал ее голос на другом конце.

— Ларисочка, привет! Это я. Я уже в камере, в СИЗО №2 «Бутырка». Это мой номер телефона, запиши его.

— Давай я тебе перезвоню, чтобы ты деньги не тратил! — прервала его жена.

— Да, отлично, жду звонка. — Гриша нажал на отбой. Долго ждать не пришлось — секунд через десять телефон завибрировал на беззвучном режиме, и Тополев снова услышал голос любимой. — Привет еще раз, родная! Как ты там?

— Привет, Гришенька, привет, родненький! У нас все хорошо. Твои друзья, Антон с Сергеем, обещали выплачивать мне твою зарплату, пока ты сидишь. И адвокату заплатить тоже обещали. Главное, чтобы ты держался своих изначальных показаний. Они поэтому и отказались от Ильи — адвоката, который тебе понравился, и наняли этого Романа Шахманова. Он, кстати, к тебе придет на следующей неделе и все расскажет подробно. У ребят есть стратегия борьбы. Роман сказал, что будет добиваться полного оправдания и на следующем судебном заседании в декабре вытащит тебя под домашний арест. Главное, чтобы ты без него никому никаких показаний не давал.

— А чем вам Илья-то по душе не пришелся? — возмущенно переспросил Гриша. — Слишком рьяно мои интересы отстаивал? Испугались, что он меня вытащит, а их сюда засунет?

— Я не знаю. Меня не было ни на встрече с Ильей, ни на встрече с Романом. Вещи перевозили вместе с сестрой и зятем. Ты же просил все вывезти перед обыском…

— Как, кстати, прошел обыск? — перевел тему разговора Гриша.

— Приехали трое в штатском, привели двух понятых — соседей. Зашли в квартиру, а там кроме мебели ничего нет. Они пошарили по шкафам, тумбочкам, вышли даже на балкон — ничего нет: даже столовые приборы — и те я увезла. Они позвонили кому-то по телефону, долго ругались, что зазря приехали, что вообще ничего не нашли, потом попросили меня дать им хотя бы свидетельство о браке и договор аренды квартиры. Мы вместе сходили в магазин и там сняли копии с этих документов, потом они уехали. Пытались меня о чем-то расспрашивать, я ответила, что мы с тобой знакомы всего полгода, а женаты и того меньше, поэтому я ничего не знаю, в твои дела никогда не лезла, друзей твоих никогда не видела. Подсовывали мне какую-то бумажку на подпись, но я отказалась.

— Умничка! Ты сделала все правильно. Ты не знаешь, мои родные в курсе, что со мной и где я?

— Валера сказал, что их не надо волновать раньше времени. Когда ситуация прояснится, он к ним поедет и все расскажет сам.

— Наверное, он прав… Я нового адвоката попрошу, чтобы он к ним заехал и обрисовал ситуацию. Возьми, пожалуйста, ручку с бумажкой и запиши, что мне надо привезти в понедельник в тюрьму. Созвонись с женой моего сокамерника Саши Ткаченко — нас с ним сегодня перевели вместе, и она тоже поедет в понедельник делать ему передачу. Вам вдвоем будет попроще и побыстрее. Тут, говорят, очереди огромные, надо занимать с ночи, да и нести такие тяжести лучше вдвоем…

Закончив разговор, Гриша вылез из переговорной, оставив телефон на кровати, как указал Валера. Его место тут же занял Иваныч, которого на посту сменил Чурбанов. Ткаченко лежал на своей пальме скрючившись, лицом к стене, весь в своих мыслях и переживаниях. Грише тоже было о чем подумать после разговора с Ларисой, но он решил оставить все размышления на завтра и сел смотреть телевизор.

Ровно в десять часов свет в камере выключился, и жители хаты, раздевшись до трусов, разлеглись по своим шконкам. Валера продолжал тихо чирикать со своей супругой по телефону, накрывшись одеялом с головой. Из коридора доносились звуки движения ресничек, в которые заглядывал продольный, контролируя поведение арестованных после отбоя. Лежать на шконке было неуютно и жестко. Тоненький матрас на широких металлических прутьях кровати создавал иллюзорную видимость комфорта, но тем не менее человек — скотина, привычная ко всему, поэтому, покрутившись какое-то время и найдя удобное положение, Гриша уснул. Так закончился четвертый день его несвободы.

Утром свет в камере снова зажегся. В половине седьмого баландеры просунули уже поднявшемуся Иванычу свежевыпеченный в пекарне тюрьмы горячий хлеб. От каши он отказался за всех, сказав «Мы баланду не едим». После этого включил телевизор и сделал звук погромче.

— Вставайте, господа! Через тридцать минут прогулка.

— А можно я не пойду гулять? — спросил, выглянув из-под одеяла, заспанный Александр. — Очень спать хочется!

— Нельзя! — категорично ответил Владимир Иванович. — Одному в камере оставаться категорически запрещено. Были случаи самоубийства, когда все уходили гулять, оставляя одного в хате. Возвращались, а он в петле на дальняке висит или мойкой вены вскрыл. Поэтому либо все, либо никто. Ну, в крайнем случае вдвоем можно остаться.

Саша неохотно снял с себя одеяло и спрыгнул со шконки.

— Сегодня воскресенье, поэтому подъем, завтрак и прогулка на час позже обычного. А завтра вообще в шесть часов свет включат, поэтому привыкайте. Хочу напомнить, что нарушение распорядка дня, в том числе нахождение в кровати после подъема, строго наказывается администрацией тюрьмы, вплоть до карцера. Это до нашей камеры особо не докапываются из-за нашей привилегированности, а из остальных хат только и слышно, что кого-то на кичу отправили за нарушение режима. Поэтому не будем нарываться и подчинимся обстоятельствам, которые сильнее нас.

В начале девятого пришли двое дежурных по этажу и, спросив сперва через ресничку, есть ли желающие выйти на прогулку, дождались утвердительного ответа. Только после этого открыли дверь и разрешили одетым по сезону арестантам покинуть келью. Иваныч передал продольному пачку «Парламента» и огласил общее желание гулять в большом дворике. Фсиновец кивнул, построил всех в колонну по одному и скомандовал «вперед». Дойдя до лестницы, они поднялись на площадку третьего этажа, в конце которой виднелась еще одна узкая металлическая довольно крутая лесенка, ведущая на крышу корпуса. Дошагав до самого верха, компания оказалась в довольно темном коридоре с одной тусклой лампочкой, в конце которого виднелись следующие проходы, а напротив по всей длине стены находились близко расположенные друг к другу железные двери — такие же, как в камерах, только ужаснее и отвратительнее. Иваныч тихо пояснил, что это проходы в маленькие прогулочные дворики, которые меньше, чем их камера.

Компанию повели налево до конца коридора, потом все повернули направо. Расстояние между стенами стало в два раза шире, света из-за широких промежутков между верхом бетонной стены и железной крышей стало больше. Через эти щели проникал теплый осенний воздух, были слышны звуки московских улиц. Выводной открыл ключом дверь одной из камер по правой стороне, и господа мошенники зашли внутрь большого прогулочного дворика.

Камера размером в сто квадратных метров была светлой. Колючие от штукатурки стены напомнили Грише такие же на Петровке, только были посветлее. Пол — из неровного асфальтового покрытия. На потолке — толстые металлические решетки в клетку, поверх которых натянута сетка-рабица. Поверх стены, где была дверь, виднелась дорожка для охранников, по которой они ходили, контролируя поведение гуляющих зэков.

Ткаченко сразу заприметил турник, приделанный к стене, и повис на нем, немного подпрыгнув.

— Это Матвей Жмурин купил во все большие дворы, — пояснил знающий обо всем происходящем в тюрьме Валера. — Он любит спортом заниматься, вот администрация и обязала его купить эти трапеции. Он сперва за несколько штук деньги перевел, но когда его принципиально стали водить в те дворы, где купленного им спортивного инвентаря нет, то плюнул и перевел деньги за все турники сразу.

Иваныч с Валерой быстро ходили по периметру прогулочной камеры, Саша с остервенением подтягивался на перекладине, а Гриша стоял посередине и ловил лицом теплый солнечный лучик, представляя себя на свободе, вдали от этого кошмара. Он думал, что было бы, если бы он не поехал на ту роковую встречу с Андреем, не вернулся бы к нему в ресторан и, если бы вообще снял с себя ответственность по возврату этих треклятых денег. В голове было так много «если» и «почему», что Григорию стало немного грустно. Отогнав дурные мысли, он пристроился к двум быстро шагающим сокамерникам и стал так же, как они, отсчитывать про себя шаги.

Прогулка длилась около часа. Надышавшись свежим воздухом и выполнив необходимый минимум движений, компания тем же маршрутом вернулась в ставшую их временным домом камеру. После утренней влажной уборки, водных процедур и туалета все расположились за дубком, который Иваныч заблаговременно накрыл шикарным завтраком. Тут было все: и разная колбаса, и сыры, и масло, и свежие помидоры с огурцами, положняковый хлеб, тонко нарезанный Валерой, сгущенка и конфеты. В стаканах заваривался дорогой кофе.

— Не хуже, чем дома! — причмокивая, анонсировал застолье Валера.

— Завтрак на обочине жизни, — прокомментировал Гриша.

— Поверь мне, — посмотрев на Григория, задумчиво ответил Иваныч, — это еще далеко не обочина. Бывает намного хуже!

Воскресный день, на радость Грише, пролетел, как одно мгновение. Фильмы по телевизору, игра в нарды, послеобеденный сон на жестких нарах, рассказы Валеры об ужасах общих камер скрашивали досуг арестантов и прививали мысль о том, что в тюрьме время течет совсем по-другому, нежели на свободе — гораздо медленнее, и надо учиться у бывалых сидельцев, как эту скорость течения хотя бы приблизить к реальному мировому. Еще никогда в своей жизни Гриша так сильно не желал, чтобы поскорее наступил вечер и можно было бы достать из курка телефон для необходимых звонков. Отсутствие информации — самое большое испытание в неволе. Оно обрушивается на новичка этого мира закрытых снаружи дверей и толстых решеток на окнах, где тот же телевизор — источник новостей и главный движитель времени — роскошь, имеющаяся далеко не в каждой камере. По рассказам Валеры Чурбанова, ребята из соседних камер, где нет даже радио, во время прогулки из соседних двориков частенько просят через стену рассказать о последних новостях в мире. За это они делятся полученной ночью по дороге информацией о событиях на централе: кто в какую камеру заехал, кто и где ломанулся, кого и за что опустили, кому какой срок определил суд и в какой хате последний раз был пожар и что отлетело.

Вечером, перед тем как достать ТР, Иваныч объявил Грише и Саше, что сегодня, скорее всего, на них выйдет смотрящий за БС Руслан из хаты два-девять-четыре и будет разговаривать с каждым. Разговаривать, чтобы выбить из новичков как можно больше денег на общее. Поэтому он будет интересоваться количеством причиненного ущерба по уголовным делам и, в зависимости от этой суммы, назначать так называемый налог с мошенников — ту денежную компенсацию, которую арестованный по статье 159 должен внести в общак тюрьмы.

— Вот у тебя какой ущерб в уголовном деле прописан? — обратился Иваныч к Саше, сев рядом с ним за дубок.

— Сто пятьдесят миллионов рублей… — с грустью в голосе ответил Ткаченко.

— Значит, Руслан будет требовать с тебя как минимум пятнадцать миллионов рублей, — проделав нехитрые расчёты в уме, заметил Степанов. — Десятина, как и в церкви. Есть у тебя такие деньги?

— Нет у меня таких денег! А если бы и были, то не дал бы, — резко ответил Александр и густо покраснел.

— Ты, сынок, не зарекайся, — по-отечески накрыв своей ладонью Сашину кисть, произнес Иваныч. — Если эти решат, что ты должен пятнашку, то никакая гордость и смелость не помогут! Поедут к твоей жене, к детям, к родителям — и сделают так, чтобы получить все до копейки. Они этим живут, а мы для них — источник дохода и веселой жизни. Как в стенах этого заведения, так и на свободе.

— Значит, с меня Руслан двести пятьдесят тысяч запросит? — включился в беседу Гриша.

— Сразу видно финансового директора: мгновенно фишку рубит! — не удержавшись от комментария, пошутил Валера. — И это помимо сигарет, чая и грохотулек, которые входят в обязательную часть ежемесячной отправки на общее.

— Чтобы такого не случилось, вы сразу обозначьте смотрящему, сколько сможете добровольно перевести ему сегодня же. Не дожидайтесь, когда он сам объявит сумму платежа. Ее размер составит где-то десять процентов от нанесенного преступлением ущерба.

— Какую минимальную сумму нам с Сашей озвучить, чтобы и Руслана не оскорбить, и самим денег не потерять? — спрыгнув с пальмы и присев рядом со всеми на кровать, поинтересовался Гриша.

— Я думаю, тысяч двадцать пять с носа будет вполне достаточно, — быстро и уверенно ответил Валера. — Причем я постараюсь договориться с Русланом, чтобы в эту сумму входило все: и ежемесячная обязаловка до конца года, и добровольная часть.

— Сразу полтос рублей с одной хаты будет для него отличным уловом на сегодня! — заключил Иваныч.

На том и порешили. Сперва с Русланом поговорит Валера, поскольку они находятся в приятельских отношениях: он сможет правильно расставить акценты и преподнести ситуацию в нужном свете. А потом уже новички де-факто подтвердят сказанное.

Ткаченко заметно нервничал и не находил себе места в замкнутом пространстве маленькой камеры. Он ждал, пока Гриша закончит партию в нарды с Иванычем и уляжется к себе на второй этаж шконок. Подойдя вплотную и оказавшись голова к голове, Саша очень тихо — так, чтобы его слова слышал только Тополев, — произнес:

— Я не смогу сегодня найти двадцать пять косарей… Я даже не представляю, как скажу об этом жене. У нас вообще нет свободных денег! Если она и найдет такую сумму, то не раньше, чем через неделю, — в лучшем случае. Я попрошу ее позвонить моим друзьям и одолжить у них. Но это, опять-таки, будет нескоро. Ты можешь сегодня заплатить за меня? А потом, как только смогу, я с тобой рассчитаюсь.

Гриша, давно заметивший беспокойство и нервозность сокамерника, сразу сообразил, в чем суть его страданий, и принял для себя решение: в случае просьбы Саши о помощи он ему не откажет. Поэтому он согласился и не стал обозначать никакие сроки для возврата.

— Отдашь, когда сможешь. Мы все тут собратья по несчастью, поэтому надо помогать друг другу. Не волнуйся об этом! Главное, чтобы дома все было хорошо.

Александр, успокоившись, улегся на верхний ярус кровати и погрузился в просмотр фильма, который шел по телевизору.

В начале девятого Валера достал из холодильника телефон и включил его. На экране горели несколько сообщений от смотрящего, который просил срочно выйти с ним на связь. Чурбанов первым делом набрал цифры Руслана. После нескольких гудков приветливый голос на другом конце ответил:

— Здорово, братан! Как сам? Как дела в хате?

Валера рассказывал о последних новостях негромко, но так, чтобы каждое его слово было слышно Саше с Григорием. Естественно, Иванычу, который на этот раз не стоял на тормозах, а сидел на своей шконке, тоже было интересно. Он внимательно следил за разговором.

— В общем, сам понимаешь, Руслан… Ребята, конечно, хоть и по сто пятьдесят девятой заехали, но в этот раз это не наша с тобой история. Понимаешь меня? Тут нет такого бабла, как у Славы Земляникина, который нас недавно покинул, отправившись под домашний арест. Пацаны могут тебе максимум по двадцать пять рублей прислать. Ну, ты сам с ними пообщайся! Прошу тебя: не дави на них сильно.

Чурбанов подал Грише знак, подозвал к себе и передал трубку. Продолжая сидеть рядом, Валера активно участвовал в разговоре: слушал, что говорит смотрящий, прислонившись ухом к обратной стороне телефона, и показывал знаками варианты ответов и подходящую случаю реакцию.

— Привет! Меня зовут Руслан. Я смотрящий за БС. А тебя как зовут?

— Привет, Руслан! Меня зовут Григорий Тополев.

— Первым делом я должен ввести тебя в курс происходящего на централе. Наша тюрьма — черная. Положенца зовут Ибрагим, он сидит в сто двадцать первой хате, и, если тебе понадобятся его цифры, обращайся ко мне. На централе сейчас два вора — Эдик Тбилисский и Айко Астраханский. На общее по БС собираю я, разрешение на «запреты» в хате тоже даю я. В случае возникновения конфликтной ситуации или каких-то вопросов обращайся ко мне. Все понятно?

— Почти… Если будут вопросы, на которые Валера с Иванычем не смогут дать ответ, я свяжусь с тобой.

— Молодец! А теперь, Григорий, расскажи мне о своей беде.

— Обнальщик кинул компанию, в которой я работаю, на деньги. Я попробовал их с него получить. На очередной встрече меня приняли менты с половиной миллиона…

— Долларов? — с большой надеждой в голосе переспросил Руслан.

— Нет! Рублей, конечно же, — серьезным тоном, как бы не заметив разочарования смотрящего, продолжил Гриша. — Оказалось, что обнальщик работает под мусорами. Вот меня и упекли сюда по сто пятьдесят девятой.

— А общий ущерб по делу у тебя какой? — не унимаясь, расспрашивал Руслан.

— В деле написано, что два с половиной миллиона. Якобы у терпилы существуют аудиозаписи наших разговоров, где есть подтверждения, что он мне два миллиона передавал до дня задержания.

— Валера сказал, что ты можешь перевести на общее двадцать пять тысяч. Только не сказал, в евро или в долларах. Так вот, я хочу у тебя уточнить: в какой валюте?

После этих слов Чурбанов скривился и замотал головой, показывая, что он точно обозначал размер воровского налога.

— В рублях! Я готов перевести на общее двадцать пять тысяч рублей, — спокойно и с большим достоинством произнес Григорий.

Валера двумя руками изобразил знак «отлично», показывая сжатые кулаки с поднятыми большими пальцами вверх.

— Ну, это совсем не серьезно! — жестким поставленным тоном громко и надменно сказал смотрящий. — С таким ущербом, как у тебя, сумма должна быть не меньше двухсот тысяч. Вы, мошенники, людей обманываете, последнее забираете! Думаете, что здесь лохи сидят и нас так же просто обмануть? — переходя почти на крик, продолжал нажимать Руслан.

Валера сидел чернее тучи и никак не реагировал на происходящее. Саша и Иваныч, находясь в отдалении от телефона, не могли слышать беседу, поэтому смотрели на все это с большим интересом и ждали окончания разговора. Гриша отодвинул от уха трубку, из которой продолжался крик возмущенного Руслана, подождал десять секунд, выдохнул и тихо, очень спокойно произнес:

— Я повторяю: я готов перевести на общее максимум двадцать пять тысяч рублей. Эта сумма — мой взнос на год. Она включает в себя чай, конфеты и сигареты. Бо́льшим я помочь на данный момент не могу. Если ситуация изменится в лучшую сторону, буду давать на общее больше.

— Ты ранее судимый, что ли? — очень спокойно и даже как-то по-дружески поинтересовался смотрящий за БС.

— Нет! Я первоход, — так же по-дружески ответил Гриша. — Да, и еще… У Саши Ткаченко на сегодняшний день нет возможности дать на общее, поэтому я переведу также двадцать пять тысяч и от его имени.

— Ну хорошо, переводи. Цифры киви-кошелька возьмешь у Валеры. Сегодня до конца дня деньги будут?

— После нашего разговора я созвонюсь с женой и попрошу ее сделать перевод как можно быстрее. Если не сегодня, то завтра утром.

— Договорились. Запомни, Григорий: в тюрьме самое главное — отвечать за свои слова. Передай трубочку другому новенькому, пожалуйста!

Гриша отдал трубку Валере и встал. Его место занял Саша, он приступил к общению со смотрящим. Подсев на соседнюю шконку к Иванычу, Тополев облокотился на стену и полностью расслабился. До него доносились Сашины слова «Нет никакой возможности», «У меня ничего нет», «Срочно продать тоже нечего», «Все имущество арестовано следователем», «Я не был готов к аресту, поэтому ничего не оставил на черный день».

Руслан пытал Ткаченко расспросами намного дольше, чем Гришу, но в итоге оговоренная сумма осталась незыблемой. После Саши смотрящий еще несколько минут пообщался с Валерой, который на этот раз говорил очень тихо и совсем неразборчиво. Закончив беседу, Чурбанов улыбнулся и не без ложной скромности заявил:

— Н-у-у-у? Как я вас подготовил? Все отлично! И волки сыты, и овцы целы. Гриша, бери трубу и звони жене. Пусть она сегодня же сделает перевод на киви-кошелек Руслана за тебя и за Сашу — и проблем не будет. Попроси ее, чтобы она в назначении платежей подробно указала за кого перевод: ФИО и номер камеры.

Валера достал тетрадку, где на последней странице был написан номер телефона смотрящего, к которому привязан кошелек, пример записи и назначения платежа: «Чурбанов Валерий Александрович Х288». Затем передал ее Грише вместе с телефонной трубкой.

Тополев разговаривал с Ларисой недолго — минут двадцать из положенных сорока. Новостей особо не было. Она рассказала ему, какие продукты купила для завтрашней передачи, какие вещи собрала, посоветовалась, в какую сумку ей все это положить. Сообщила, что договорилась с Дарьей — женой Ткаченко — о встрече завтра в четыре утра у входа в тюрьму. И что Даша совсем подавлена, находится в шоковом состоянии и до сих пор не понимает, что случилось и что делать дальше. Про себя Лариса сказала, что держится и своей невозмутимостью смогла как-то успокоить ее. Далее вспомнила о сегодняшнем звонке адвоката. Роман сообщил ей, что придет в СИЗО во вторник. Гриша подробно объяснил ей про перевод двух сумм на общак и, убедившись, что она все поняла, попросил отправить СМС с подтверждением оплаты на номер, с которого он звонит. На этом они попрощались, пожелав друг другу спокойной ночи.

По телевизору шел советский фильм «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона». Гриша с чувством выполненного долга вскарабкался к себе на пальму и уставился в экран. День для него был закончен. Хотелось спокойствия и умиротворения. Он ждал завтрашнего утра: своей первой передачи, свежих вещей, в которые наконец-то можно будет переодеться, продуктов, тетрадей с ручками. Не мог дождаться завтрашнего вечера, когда опять можно будет набрать заветный номер, услышать приятный голос и узнать последние новости.

Понедельник начался как обычно. Гриша уже втягивался в распорядок дня, чего нельзя было сказать о Саше Ткаченко. Для него утренний подъем в начале седьмого был тяжелейшим испытанием. Иваныч даже предположил, что на свободе наш Александр раньше двенадцати и не просыпался, поэтому сейчас так страдает.

На утренней проверке, кроме привычных дежурных по этажу, присутствовал незнакомый Грише майор, который с большим интересом изучал новеньких. Молодой парень лет тридцати со светлыми волосами и голубыми глазами был одет в синюю пиксельную офицерскую форму, выгодно отличающуюся от темных мундиров фсиновцев. Высокий, стройный и с очень приятной улыбкой на симпатичном лице, он притягивал к себе внимание и вызывал положительные эмоции. К таким людям хочется подойти, познакомиться и даже завести дружбу.

— Это наш опер Володя Клименко, — объяснил появление незнакомца Валера, когда сокамерники зашли обратно в хату. — Он курирует несколько камер на БС, в том числе и нашу. Вы обязаны ему распределением в Большой спец, а не в общую камеру. Он очень хороший парень, и с ним всегда можно договориться. Мы через него затаскиваем запрещенные продукты, лекарства. С его разрешения, как понимаешь, негласного, у нас есть сотовый телефон и многое другое. И самое главное — от него зависит, на какую зону отправлять после суда. А это очень важный фактор! Есть зоны, на которых УДО есть, а есть такие, что тебя ни за какие коврижки не выпустят раньше срока. Поэтому с Володей надо дружить! Что мы с Иванычем и делаем.

— Что значит «дружить»? — спросил, как бы между делом Саша.

— В тюрьме дружба между зэком и опером может быть только в трех случаях, — решил ответить за Валеру Иваныч. — Во-первых, за информацию: если ты грамотно стучишь и пока полезен. Во-вторых, за деньги: пока ты платишь, ты ему интересен. И, в-третьих, как в истории с Сашей Емельяненко, из-за страха. Не дай Бог, сделаешь ему что-то не так — он освободится и убьет на хрен одним ударом.

— Мы дружим, как вы понимаете, за бабло, — продолжил мысль Чурбанов. — Иваныч заплатил за свой перевод с воровского продола в эту камеру миллион триста, я — за то, чтобы здесь остаться и жить по-человечески, лимон двести. С вас Володя возьмет по миллиону, как с оптовых клиентов. В эту сумму будет включено все: и быт, и связь, и минимальное количество проверок и шмонов, отсутствие взысканий и бесед, последующее распределение в черную зону.

— Что такое взыскания и беседы? — вклинился в разговор Гриша.

— Это замечания, которые тебе записывают в личное дело, — продолжил ликбез Иваныч. — Наличие этих замечаний не позволит тебе уйти с зоны по УДО. Вот простой пример: как вы уже успели прочитать в памятке на стене у дальняка, находиться в кровати — лежать или сидеть — можно только от отбоя до подъема. А мы с вами валяемся круглые сутки. Да и как иначе? Мы вчетвером здесь разместились на двенадцати квадратных метрах! Так вот, частенько заглядывающий к нам через ресничку — это прорезь в двери для наблюдения за происходящим в камере — продольный имеет право выписать постановление о нарушении распорядка дня. А это нарушение может караться устной беседой, взысканием и даже ШИЗО. Так вот, наша дружба с опером освобождает от многих проблем и послабляет режим содержания.

— Ты думаешь, почему такие огромные ценники в суде за то, чтобы уйти под домашний арест? — влез с комментарием Валера. — Потому что нахождение в тюрьме — это очень затратное мероприятие. Оставишь либо деньги за комфорт, либо здоровье. Так что гораздо дешевле сидеть дома! Слава Земляникин десять миллионов заплатил, чтобы его из этой камеры домой в браслете увезли. Он вице-президент Королевского банка Шотландии, и для него это не деньги, конечно. Но в этой камере он больше года провел, причем как сыр в масле катался. И, тем не менее, летел отсюда, как подорванный.

— Пенитенциарная система в России так устроена! — заключил бывалый Иваныч. — Менты берут деньги за заведение и прекращение уголовных дел, судьи — за более мягкие меры пресечения и приговоры, а в системе исправления наказания берут все, начиная с продольных и заканчивая начальником учреждения. Все эти ребята, которые нас сторожат, выводят на прогулки, сопровождают по коридорам, работают вахтовым методом за очень небольшую зарплату. Наш выводной по кличке Майонез очень любит майонез, всегда во время дежурства просит сделать ему бутерброд с этой гадостью. Мы ради него майонез в холодильнике и держим! Так вот, мы с ним как-то разговорились на прогулке… Он и многие его коллеги живут под Рязанью, ездят сюда на двадцать один день работать, потом три недели — отдых. Зарплата у него двадцать семь тысяч рублей. Конечно, он не гнушается дополнительного заработка. Сколько раз он нам симки для телефона и флешки с фильмами приносил! А некоторым, как я знаю, и наркоту носит. Через него можно маляву на свободу или в другую камеру передать — так, чтобы опер не был в курсе. Кстати, наш опер Володенька на последнем «Порше Кайен» ездит и квартирку в центре Москвы прикупил при зарплате в сорок пять тысяч рублей. И никакая налоговая или полиция со всеми их службами безопасности этих фактов видеть не хотят. А почему, спросите? Потому что все повязаны, а против системы не попрешь. А кто пробовал, так его перемололи и не заметили. Так что, ребятки, передайте женам, чтобы собирали деньги. Иначе ваше свидание с ними может отложиться на неопределенный срок.

— Валер, — обратился к Чурбанову Гриша, — когда мы ехали в автозаке из полиции, ты совсем другие цифры озвучивал. Говорил про сто — сто пятьдесят тысяч рублей.

— Правильно! — с улыбкой парировал Чурбанов. — Это за перевод в БС. А за остальной комплекс услуг, в том числе за комфортное пребывание, — миллион. И то с вас по минимуму берут! Вы думаете, здесь все камеры такие, как наша? Отнюдь! Наша — это исключение из правил. Хаты в основном без телевизоров и холодильников. И, разумеется, без телефонов. Слава все это за свои деньги сюда затягивал! Причем порядок такой: хочешь в камеру холодильник — купи за свои деньги три холодильника. Один себе и два — мусорам. Да еще оплати доставку к воротам тюрьмы, дальше отстегни продольным и выводным, чтобы они твой же холодильник в твою же камеру привезли. Его по винтикам режимники разберут в поисках запретов, обязательно сломают что-нибудь. А чтобы не сломали специально, им тоже надо денег перевести. Вот и получается, что при стоимости холодильника в тридцать тысяч он обойдется тебе в сто пятьдесят. То же самое — с телевизором. Так что треть миллиона я вам обосновал. И вообще вы видели на первом этаже нашего корпуса под потолком лозунг, написанный красными буквами на белом, — «Ничто не обходится так дорого, как безопасность»? Нас уже морально начинают готовить к оплате нашего нахождения здесь!

— Хорошо, — продолжил развивать тему Гриша. — Какова процедура передачи денег? И какие гарантии, что после выплаты мое положение не ухудшится?

— Все переводы денег — только через мою жену, — уверенно и жестко ответил Валера. — У меня канал передачи налажен и отработан. Опер всего боится, поэтому только таким образом. А по поводу гарантий я с ним поговорю. Но, в принципе, тут никаких гарантий быть не может. Все на честном слове.

— На честном слове бесчестных людей… Я понял тебя, Валер. Вечером поговорю с Ларисой, дам ей телефон твоей жены. Пусть созвонятся и все обсудят.

— Я тоже поговорю с супругой, — подтвердил свои намерения Саша. — Она поговорит с моими друзьями. Может быть, они помогут собрать нужную сумму.

После полудня за Валерой пришли. И, как предположил Владимир Иванович, его повели на разговор к оперу. Сокамерника не было больше часа, а когда он вернулся, то подтвердил догадку Иваныча. Еще раз напомнил о том, что надо выплатить миллион на каждого в ближайшие десять дней. Иначе Володя грозил перебросить их в самую густонаселенную общую камеру. И еще раз подчеркнул, что передача миллиона — исключительно через канал Чурбанова и никак иначе. Григорий с Александром кивнули в знак согласия со столь жесткой установкой.

В этот момент кормушкав двери открылась, и женский голос прокричал фамилии Саши и Гриши.

— Вам передача! Получите и распишитесь, — обрадовала незнакомка.

В отверстии появились одежда, продукты, бутылки с бытовой химией и другие хозтовары. Сокамерники активно принимали дорогие вещи, раскладывали их по шконкам, загромождая стол и скамейки. Когда за Александром, расписавшимся в ведомости последним, закрылась створка, в камере зазвучали восторженный гул и радостные крики. Все пространство двенадцати квадратных метров комнаты было занято. Валера с Иванычем, причмокивая и похваливая жен своих новых семейников, раскладывали продукты в холодильник. Гриша перебирал полученное нижнее белье, а Саша пытался засунуть в маленький рюкзак «Фейри» и средство для чистки полов. Общее дело быстро отвлекло всех от размышлений про деньги и заставило порадоваться новому дню и этим маленьким утешениям, ставшим напоминанием о доме и даже символом заботы и любви.

На радостях друзья по несчастью решили накрыть стол и широко отметить праздник первой дачки. Валера достал из курка в холодильнике заточку и начал нарезать колбасу с сыром, Гриша мыл в раковине овощи, Ткаченко разливал сок по стаканчикам, а Иваныч сервировал стол пластиковой посудой.

Застолье было веселым и долгим. Соскучившись по магазинной еде, Гриша ел как не в себя. Особенно он был рад порошковому пюре, смешанному с тушенкой. Так вкусно ему давно не было! Одна только мысль о том, что он ест свои продукты и эти продукты куплены на его деньги, придавала ему сил и добавляла аппетита. Ребята громко шутили, вспоминая анекдоты и веселые истории. Каждому было что рассказать и чем удивить остальных. Праздник продолжался несколько часов, после чего они улеглись на кровати и быстро заснули. Как мало надо человеку в тюрьме, чтобы устроить себе мгновение счастья!

Иваныч разбудил Гришу, предупредив о приближающейся к их камере проверке. Проснувшись, Тополев поначалу не понял, где находится. Ему снился красочный сон про свободу. Вернувшись в реальность, он сильно расстроился. Умываясь, решил сразу после проверки перестирать грязные вещи, чтобы хоть как-то ускорить наступление заветного вечера — времени, когда можно выйти в эфир.