Бесплатный фрагмент - Романтические настроения

Мой друг и соратник

В мае 2009 года, наконец, после 25 лет моего «мюнхенского изгнания», у меня появилась возможность вернуться домой — в родную Тюрингию. Разумеется, как большинство людей, и меня не обошёл стороной тот опыт, что нет возврата в детство, тем более тогда, когда глобальные политические перемены фактически снесли половину города, изменив его до неузнаваемости. На человеческом уровне, тоже вряд ли можно было опереться на «прошлое», мне нужно было найти новых друзей. И я нашёл, одного, — замечательного друга.

В 2011 году, московский поэтическо-переводческий форум, распространившийся благодаря интернету от Европы до США, выбрал в качестве призового задания для конкурса, — перевод на русский язык двух стихотворений немецкоязычных авторов, одним из них было моё стихотворение «Атлантида», которое я написал в 1994 году. Роман принимал участие в конкурсе, и, чтобы удостовериться в том, правильно ли он понял аллюзию на одну из Горгон, в четвёртой строфе, смело написал мне электронное письмо. Это было долгожданным сигналом, — человек, представитель русской культуры интересуется моим творчеством.

Я поехал, как можно скорее, в Геру, в город, где Роман живёт и работает, и мы несколько часов разговаривали на кухне, в его квартире; там, кстати, меня особенно впечатлили его картины, выжженные на дереве, — на древнегреческие мифологические сюжеты. И вот, некоторое время спустя, мы уже сидели вместе под большой липой в моём саду, и редактор газеты «Ostthüringer Zeititung» брал у нас интервью о нашем совместном литературном германо-российском проекте. Сегодня это кажется сказкой.

Точный поэтический перевод стихотворных произведений на другой язык, на самом деле, невероятно сложная и кропотливая задача, и потому творческий успех в этом деле — большое счастье, поскольку нужно буквально прочувствовать стиль автора, образность его языка, — и, это не выдумка, должно проявиться мистическое родство душ автора и переводчика.

Я утверждаю: это — благодать, дар Божий.

Роман перевёл на русский язык довольно репрезентативную часть моих стихотворений, два эссе, драмы, особенно важные для меня, и многое другое, что способствует веб-презентации моего творчества. В России я был известен только в качестве автора текстов для некоторых поп-музыкальных постановок. Но теперь и я, в благодарность, перевёл на немецкий язык драму в стихах Романа — «Сказание о рыцаре Далиборе» (нем. «Die Sage von Ritter Dalibor»), вместе с его сыном Даниилом. Книга вышла в моем издательстве, и мы надеемся на интерес читательской аудитории.

Мои стихи часто похожи на песни, и я надеялся, что когда-нибудь кто-то напишет на них музыку, и этот «кто-то» — снова был Роман. Он не только написал замечательные мелодии, но и аранжировал их для оркестра, солистов и хора. Мы выпустили компакт-диск «Квестенберг», в котором Роман не только певец-солист, но ещё и автор иллюстрации к обложке компакт-диска. И здесь мы надеемся на успех нашего совместного творчества.

В начале 2023 года мы договорились, что обязательно должны что-то противопоставить сложившейся ситуации в культуре, в российско-германских отношениях. И первой вехой стала книга, вышедшая в моём издательстве, с моими избранными стихотворениями и драмами, разумеется в переводе Романа. А теперь я очень рад, что мой друг и соратник снова выходит на публику с подборкой своих собственных стихотворений и, конечно же, с поэтическими переводами — обширной ретроспективой творчества немецких поэтов разных эпох, вплоть до настоящего времени. Все иллюстрации в книге — художественные работы Романа Кошманова.

И посему, — даже самые молодые немецкие поэты, с лирикой которых можно познакомиться в этой книге, доказывают, что навязываемая и пропагандируемая нам, так называемым — «культурным сектором», современная псевдотворческая тенденция — с её тягой к бесформенности и субъективности, рано или поздно, перестанет преобладать и в Германии, и всюду, где она творит своё чёрное дело.

Некоторых читателей может удивить глубокая меланхолия в произведениях Романа, или, может быть, даже смутить, кажется давно уже забытая в литературе, — душевная боль поэта-романтика. Здесь я приведу в пример творчество Йозефа фон Эйхендорфа, лирику которого, почти всегда ошибочно, связывают с ранимой, тонкой душевной организацией самого литератора, причисляя его к поборнику направления «Waldeinsamkeit» («лесная уединённость»). Нет, этот литератор был довольно энергичным человеком, и к тому же остроумным сатириком.

Когда поэт, в наше шумное время, в очень неспокойную эпоху, даёт возможность тоске и печали отчётливо проявить голоса в стихотворении, это зачастую имеет мало общего с настоящей жизнью автора. Позволить чувствительно и правдоподобно возвысить свой голос тому, что теперь стало «безголосым», — сложнейшая творческая задача, но это не означает, что поэт говорит в стихотворении от собственного лица.

Но такая поэтика сегодня особенно ценна, когда мир растущего беспамятства угрожает полностью поглотить надежду на человечность нашего бытия.

Я не хочу интерпретировать, оценивать стихотворное творчество моего друга, или навязывать своё мнение будущему читателю, но лишь особо подчеркну, вернее — обращу внимание на силу убеждения Романа в том, что истинное искусство всегда происходит от веры, и, зачастую, глубже проникает в души людей, чем любое богословие. Пусть эти стихотворения, поэтические образы, — явят любителям поэзии в Центральной и Восточной Европе представление о том, что действительно для человека значимо сейчас, и станет верной опорой в будущем!

Уве Ламмла

Русские песни

Мне однажды приснилось

***

Мне однажды приснилось: камыши-часовые

Предо мною стояли, — ратью стройной крепки,

И, гоняя по ряби облака кучевые,

От чужих охраняли заводь Счастья-реки.

Будто я упросил их, о том ведают птицы,

Разрешить мне немного побродить у воды,

И тогда, как отблещут в моём сердце зарницы,

Охладить думы-грусти — там, где мели седы.

Я увидел, что берег стелет мне зеленее,

Ощущая как ветер поминально дохнул,

Невзирая на стражей, с каждым мигом — храбрее,

Под серпом обагрённым, в гладь речную шагнул…

И меня обуяла вдруг такая отрада,

Словно в первой купели освящала вода

Силу звонкого гласа сиротливого чада,

«Будешь!» — заводь шептала, мне приснилось тогда…

1995

Разлетаются липы силы

***

Разлетаются липы силы,

Обнажая всю хрупкость древа.

Причитанья её унылы,

Словно жалобы старой девы.

Стонет липа о том, что ныне

Всё, что вкруг пестротой дышало, —

Отцвело, и в глухой пустыне,

Как отверженное — увяло.

Пожелтели повсюду дали,

Помутила река мерцанье,

Признавая древес печали,

Как насущное испытанье.

Поминая неверное лето,

Дожидаясь другой теплыни,

Будет липой по новой спето

О нектаре и горькой полыни.

1996

Так и мне

(казачья)

***

Как чащобе не внять зову зычному,

Как лучу не пробить глубь горы, —

Так и мне, — казаку горемычному,

Не дождаться счастливой поры.

Как не плыть лебедям подле омута,

Как сухим камышам не цвести, —

Так и мне, чья судьбинушка пòгнута,

Ту, что любит, в курèнь не свести.

Как ручей не унять вешней влагою,

Как не жалует вихрь тополей, —

Так и мне, не похвастать отвагою

Перед милой зазнобой моей.

Как не стать частоколу осокою,

Как в неволе не петь соловью,

Так и мне, по-над степью широкою,

Не кружить соколицу мою…

1996

Родила меня мать на изгнание

***

Родила меня мать на изгнание,

Спеленала в тряпицы-цветы,

От того мне сродни понимание

Непреложной скупой красоты.

С той поры мне является чудное

И в ручьях, и средь вязких трясин,

Потому мне ни что не попутное

Среди броских чужих луговин.

Все они оказались погостами,

Хоть манящими были вдали,

Древеса их покрыты наростами, —

Мхом неискренности поросли.

Но скитаний не вынести попусту,

Всё надеюсь, на дальней версте,

Воздыхая по юному возрасту,

Не забыть о святой простоте.

После срока, Творцом отведённого,

В беспросветной пустыне немой,

Мать-земля, приюти немудрёного,

Убаюкай, о правде пропой…

1998

Сойду к размытым берегам

***

Сойду к размытым берегам печаль-реки,

Поверив серым облакам, снам вопреки,

На камень сяду у воды, взгрустну легко,

О том, что звёзды ближе к ним, я — далеко.

В речную гладь всмотрюсь, склонюсь пониже к ней,

Минувшее — в единый миг, стрелы быстрей!

Ведь кто-то выпустил её, приметив цель?

И тотчас унеслась она в пустой туннель…

Огнистый шлейф моих страстей пронзает мрак,

Туннель глубок, но только не известно как.

Летит стрела, чертит пером мне триптих свой:

«Успей любить! Имей мечту! Найди покой!»

Ах, то что звёзды ближе к снам, — понять легко,

Они всегда над облаками — высоко!

А я, на камне, у воды, в тиши дыша,

Учусь мечтать, учусь любить, — у камыша…

И вдруг запел о том, что всё ищу себя,

Гармонии доверил жизнь, красу любя,

Поверив серым облакам, снам вопреки,

Сошёл к размытым берегам печаль-реки.

1998

Эх, когда бы мне

***

Эх, когда бы мне, как соколику,

К голубым вознестись небесам,

Подхватил бы я малую толику

Ветра тёплого, легкокрылого,

И до края помчался бы милого,

К разлюбезным лугам и лесам.

Пронестись бы легко над станицами, —

Те, что знаю, в какие въезжал,

Над полями, с попутными птицами,

По-сокольи бы пел несомненно я:

«Здравствуй Родина, даль черноземная,

Здесь рождён был, и здесь возмужал!»

Опустился б у Дона извечного,

Камыши задевая крылом.

И, приветствуя первого встречного,

Углядел бы я церковку ближнюю,

За сиренью цветущей, за вишнею, —

Здесь коснуться б иконы челом.

И пойти бы, благословлённому —

«Раззудись, плечо! Размахнись, рука!»,

Не печальному, но — изумлённому,

По великой кольцовской вотчине,

Хоть по краешку, пусть — по обочине…

Но сторонка моя — далека!

1999

Я сегодня словно сам не свой

***

Я сегодня, словно сам не свой,

Ожиданьем растревоженный,

Потому что еду в край родной,

Поневоле мною брошенный.

Может всё же разошлись пути

С перекрёстками земли чужой?

Все сомненья нынче — позади,

Я решил теперь, — пора домой.

Как приеду, выйду на перрон,

Погляжу на белый вишни цвет,

Тополям седым отдам поклон,

Те качнут ветвями мне в ответ.

И пойду себе неспешно я,

Переулками — своим путём,

Встану там, где дымка вешняя,

Над водой гуляет день за днём.

Как пойму, что успокоился,

Что легко мне снова дышится,

Рассмеюсь, что зря расстроился:

Жизнь моя — по новой пишется!

Знаю, прежнего не обрести,

Переулочек Сквозной — другой.

Здесь начало или полпути?

Всё равно теперь, — пришёл домой.

2000

Третья песнь Баяна

Есть пустынный край,

безотрадный брег,

там на полночи далеко.

Солнце летнее на долины там

сквозь туман глядит без лучей…

Но века пройдут,

И на бедный край

Доля дивная

Низойдет.

Там младой певец

В славу родины

На златых струнах

Запоет.

М. И. Глинка,

«Вторая песнь Баяна»

из оперы «Руслан и Людмила»

***

Величавостью форм наделённая,

Словом праведных душ просветлённая,

Диких бунтов пожарами выжжена,

Там — некормленая, тут — пресыщена.

Спишь, умами великими бужена,

Беззаветной заботой обслужена,

Головою лежишь — во седых снегах,

Греешь ноженьки — во зыбких песках.

Как жалеть тебя, матерь родную,

От степей до морей — дородную?

Ты ж, руками златыми приласкана,

По углам-кабакам порастаскана.

В дрёме стонешь, кнутами забитая,

Во крови-слезах горьких омытая,

Чужаков хороня от беды-греха,

Своим детушкам — словно мачеха.

Как же вышло то так, Русь Великая,

Что чернавкою ты белоликою,

У заморских земель побираешься,

Из огня да в полымя бросаешься? —

Средь соседей, родни — одинокая,

При богатстве несметном — убогая,

Ни своим, ни чужим — неугодная,

Тризны празднуя, вечно — голодная.

Что же счастием ты обездолена,

Иль в скитах да церквях не отмолена?

Аль глупа, — не рождала ты гения,

Иль не знала от мук избавления?

Из покон веков повергая врагов,

Крепость пахарей, земля мучеников.

Как любить мне тебя болью-силою?

Чем согреть твою душу остылую?

Всё ты дремлешь, Баяном воспетая,

Богатырка моя, — неодетая.

И не чаешь прихода целителя,

Всех печалей-скорбей — утешителя!…

1999

Русская песня

***

Колокольный звон

Разливается,

«Крестный ход» идёт:

— «Величается…»!

Как разорвано, — так заплатано;

Со свечой стою,

Пахнет ладаном.

На алтарь гляжу, —

Благолепие.

Сам себе кажусь

Всё нелепее.

— «Разумейте, языцы… Небо и Земля…!»;

Тропари поют, —

Не внимаю я.

Для чего пришёл

Снова в Божий Храм?

Юность вспомнить ли,

Дань отдать дедам?

Чтобы грусть-тоской мне не маяться,

Чтоб с людьми побыть?

Иль — покаяться?…

В том, что гордостью

Наделила мать.

В том, что отчий дом

Мне уж не видать.

Что «в сердцах» корил всех завистников,

Что друзей — «на счёт»,

Без числа — врагов…

---

В том что праведность —

Не моя стезя,

Что мечте своей

Я сказал: — «Нельзя!»

Мне бы радостно со всем «миром» петь;

Я ж в слезах стою,

Мыслю умереть.

Чтоб не здесь, а там…

Перед Ним стоять,

Чтобы выслушав…,

О себе сказать:

— Как разорвано, — так заплатано;

Со свечой стою,

Пахнет ладаном…

2000

Романтические настроения
(посвящается последним юным Вертерам)
1992–1995

О, Муза!

***

Куда умчалась ты, о, Муза,

Моих волнений и страстей?

Где ты, мечта великоруса, —

Свет начинаний и идей?

Не ты ль звездой в ночи сияя, —

Вручила вдохновенья луч

Мальчонке песенного края,

В котором бойкий слог живуч?

Теперь — один, и снова — скука

В мои покои пробралась,

Поэту горестна разлука,

Строка мечты оборвалась.

Я жду тебя, и умоляю,

О, Муза, вдохновенье дай!

О возвратись, хотя бы — к маю,

Прокимен новый прочитай.

Песнь Вертера

***

В душе сомненья зародились:

Она не любит?! — Подтвердились

Тревоги тайные. Тоска —

Снедает, бьётся у виска,

И ранит острым жалом грудь.

О, Господи, дай мне заснуть!

Позволь уйти из мира боли,

В потёмках горестной юдоли

Не жажду света, — жажду тьму.

Я с благодарностью приму

Своё паденье в пустоту,

И поминальную плиту.

Пусть все душевные страданья,

И лик её, и насмеханье

Клеветников, глумливый суд —

Со мной в могилу снизойдут,

Покину мир без сожаленья…

О, Господи, прошу забвенья!

В лесу

***

В звенящей тишине полуденного леса,

Где шелестит листва и мошкары завеса,

Брожу, ища покой и сень уединенья,

В надежде остудить досаду и сомненья.

Ступая по траве, вдыхаю воздух лета,

Кружится голова от переливов света.

И мне не укротить неровного дыханья, —

Пока моей хандры не сгинут очертанья.

Вдруг, перейдя на бег, безудержно-неровный,

Стремлюсь в лесную глушь, туда, — в туман чащобный!

Быть может в далеке я укрощу волненье,

И там придёт ко мне былое вдохновенье.

Я верю, лес ко мне проявит состраданье,

Элегиям вернёт и стройность, и звучанье.

На ложе мягких мхов — пойму я, несомненно,

Что — пагуба моя, и что — благословенно.

Поблекла тушь теней, вершины крон светлеют,

То новая заря, — её лучи алеют.

И в этой тишине святого пробужденья,

Уже не горячи — досада и сомненья.

Метель

***

Смотри, как белёсая стая

Волшебным крученьем резва,

Снегам серебро возвращая,

Сплетает в хорал кружева!

Гармонии эти прекрасны,

Колышутся или плывут,

Размеренны и многогласны,

И в хор всю округу зовут.

Под вечер, сияя огнями,

Приходит седой виртуоз,

Разучивать вновь с певунами

Шедевр, что с собою принёс.

Протяжный напев, замирая,

Застынет у кромки окна.

Тогда, кружева прибирая,

Идёт восвояси — Она…

Смотри, как легко расстелила

Земле задремавшей постель,

И ноты во тьме отбелила,

Зимы кружевница — Метель…

Зима

***

Скрежещет, завывает, устанет — замирает

Декабрьский ветер. Темнота —

Нависла, угрожает. Тепло в себя вбирает,

С небес спустившись — мерзлота.

Всё стынет, леденеет, ни где уж не синеет

Небесный купол. Лишь луна —

Безудержно тучнеет, багряно стекленеет,

Бесчувствием теней полна.

И лишь титаны — ели, в снегах помолодели,

Пурга и вьюга, холода —

Не страшны исполинам. Ведь скоро от капели

Оттает флажолет дрозда.

Для них Зима, — лишь развлеченье!

Пусть лёд сковал реки теченье!

Пусть стужа! Знают: не всегда

Немеет воздух, и когда,

Придёт проталин чаровница,

Когда покинет дом синица,

Не будет мёрзлых и нагих.

Зима — уйдёт студить других.

К дому

***

И вновь, направляясь к ночлегу,

Вдыхая морозную пыль,

Я рад пробежаться по снегу,

Ребячество прошлое — быль!

Душою задорен и весел,

Как было когда-то, зимой,

Вот так же, смеялся и грезил,

Летя «вольным ветром» домой.

И мне невдомёк, что некстати

Весёлость, — привратник седой

Не рад, — не уступит ни пяди,

Колючий храня древостой.

Ему опостылeла стужа,

Серебряный иней — претит.

Чуть терпит, как сызнова вьюжа,

Макушку мороз холодит.

Он гневен, — не время веселью,

Вздыхает, прося тишины,

И грезит, омытым капелью,

Оттаять с приходом весны.

Вот так же и мы, — застываем,

На склоне «озябнувших» лет,

И лишь иногда оживаем,

Теплу дорогому в ответ.

А я-то, — до пят пробелился,

Бегу развесёлый домой:

Сегодня любимой открылся! —

То было когда-то, зимой…

Рождество

***

Приветные речи, счастливые взоры,

Морозец рисует на стёклах узоры.

«С иголочки» ели, луна — на дозоре.

Всё бело. Природа — венчальном уборе.

Сегодня фанфары в ночи прогремят,

Украшенный город огнями объят,

И каждый надеется на волшебство, —

Что снова наступит опять Рождество.

Тогда соберётся народ торжествуя,

И ангелов хоры споют: «Аллилуйя!»,

Христосе родится, и мир освятит,

Божественной силой любовь возвратит!..»

Под утро уже разойдётся народ,

Хотелось бы верить, что будет весь год

Он помнить, как славили наши уста

Сегодня младенца Иисуса Христа.

Судьба камня

***

Потрясённый неистовой волей,

С исступлением во взоре,

Сокрушался валун над долей,

Что ему уготовило море…

***

…Уж давно, как могуч и дороден,

Тень бросая на брег с вершины,

Был он ветру лихому угоден, —

Верховодом его дружины.

И не помнили острые скалы

Величавее или круче

Исполина, какому обвалы —

Примечательней сизой тучи.

Вот, однажды, у берега края,

Утомившись вперяться в дали,

Он заметил, — на солнце играя,

Кроны древа волне кивали.

С несказанно-томительной негой,

Ветви долу слегка склонила —

Молодая сосна, с пеной пегой,

Как с подружкою говорила.

С той поры не отвёл он взгляда

От беспечной той баловницы,

Слушал с радостью, как у наряда

Молодицы щебечут птицы,

И любил он, с зарёй-заряницей,

Провожать завесу мрака,

Чтобы снова играл с шутницей

Златокудрый луч-гуляка…

Вдруг, как с моря, совсем нежданно,

В час, когда туман сгущался,

К брегу тихому, ураганно,

Небывалый шторм примчался.

И бродил он, беснуясь от пира,

Разъярённо вниз бросая,

Всё, что вырвала из чрева мира

Неуёмная злость слепая.

Камень видел, что грубая сила,

Корчевала древо-чадо,

Как сосна, пощады просила,

У волны и камнепада.

Зашатавшись от состраданья,

От бессилия и горя,

Исполин, издавая стенанья,

Валуном пал у брега моря…

***

Так, с тех пор, исступленье немое

Несчастливца и обуяло:

Всё глядит он на место пустое,

Где сосна его стояла…

Меланхолия

***

Старость и Смерть — достойны друг друга.

Зрелость, вестимо, — страстям не подруга.

Молодость — к славе стремленье, активность.

Детство — ажурных мечтаний наивность.

Это этапы существованья

Духа людского. Надежды, желанья

Связаны фазой рожденья и смерти,

Нитью судéб, Колесом круговерти.

Боже, как короток жизни отрезок!

Близится зрелость, к ней старость — «в довесок».

Узнаю ли цель моего появленья?

Верны ли надежды, поступки, стремленья?

Но Колесо — подминает, скрипит,

Прядёт чёрный саван тонкая нить.

Что ж, Жизнь, пройду до конца по тебе,

Сам отыщу все ответы — в судьбе!

Трубадур

***

Влекомый страстною мечтою:

Желая покорить весь свет,

Любя людей, — жесток с собою,

По миру странствует поэт.

Он знает радость и невзгоду,

Погибель видел балагур,

Но беззаветную свободу

Лелеет в сердце трубадур.

Всю душу вкладывая в пенье,

Игрой на лютне, блеском глаз,

Он дарит людям умиленье,

Идущим на сребряный глас.

Романтик, с горделивым ликом,

Неисправимый доброхот,

Он — словно рыцарь в поле диком,

За правду кровь свою прольёт.

Пусть годы иссушают тело,

А в кошеле — одни гроши…

Он сохранит в себе всецело, —

Святую молодость души.

Мальта

***

Средь бирюзовых тёплых вод,

Где необъятен небосвод,

К волне, в которой тает дымка,

Простёрся рыцарства оплот,

Твердь — Мальта, остров-невидимка,

Атолл диковинных щедрот.

Дыханье моря, запах трав

Неповторимы здесь. Изгнав

Из сердца все свои печали,

В потоке суетных забав,

Я — грелся. Здравицы звучали,

Смущая мой простецкий нрав.

Ах, — то вершина наслажденья,

Испить из Родника Забвенья,

Умыться утренней росой

В тумане праздного мышленья,

И услаждать себя красой

Земли превечного творенья!

Но скучно стало без хлопот,

В пределах неродных широт,

Увы, пришла пора прощаться

С эфиром острова красот.

Прошло желание прельщаться,

Меня к привычному влечёт.

Песнь Орфея

Гляжу я вдаль… нет сил,

Тускнеет око…

Ах, кто меня любил

И знал — далеко!…

Л. Мей

***

О, гладь, Печаль моя

Витые струны,

Пока напевы дня

Светлы и юны.

Как молится сирень

На час цветенья,

Так ждёт ночная сень

От сердца пенья.

И будет песнь полна

Одной тобою,

О, пробудись от сна,

Расстанься с Тьмою!

Любовь спустилась к нам, —

То дар заветный…

Что пагубно богам, —

Претерпит смертный!

Ночная сюита
(в память о Петрарке)

Prelude

***

Когда тишиной окружённый,

В раздумьях покой обретая,

С мгновеньем, как полночь пробьёт,

Что день начинает разбег,

Закрою глаза утомлённый,

Но будто из тьмы вырастая,

Былое волною прильнёт

На памяти дремлющий брег.

Rondeau

***

Спасти хотел меня Творец,

Ведя в глубины сада;

Сплетал мне он певца венец, —

И в том, моя отрада…

Я всюду обретал Эдем,

Идя средь листопада;

Увял, чтоб зацвести затем, —

И в том, моя отрада…

Смягчали грёзы мне шаги,

И тень была мне рада;

Раздумья стали не наги,

— И в том, моя отрада.

Передо мною брезжил свет, —

Высокая лампада,

Любил, и был любим в ответ,

— И в том, моя отрада.

Я видел смысл в пути своём,

И песнь тому награда;

Теперь шагаем с ней вдвоём,

— И в том, моя отрада.

Всё это виделось во сне…

И ты, моя услада,

Надеюсь, вспомнишь обо мне,

— И в том, моя отрада!

Canzone d’Amore

***

Она нежней

Сладких зёрен граната,

Опьянена

Чародейным вином,

Разит больней,

Коль случится утрата,

Всегда скудна

В сундуке потайном.

Любовь — искусный воин

В доспехах хрустальных,

Смелей ответь каприсом,

Воcпылая огнём!

Лишь тот её достоин,

В поединках кинжальных,

Кто, обладая призом,

Не забудет о том:

Как счастья ждал,

Провожая закаты,

Как с болью пел,

Призывая зарю!

И как мечтал,

Что не будет расплаты,

За то, что смел

Был с ней в мнимом раю…

Caprice

***

И сказала мне тогда река:

— От чего всё не найдёшь покой?

Можно ль ждать зари на берегу,

Не увидев как закат погас?

Посмотри, — дрожит твоя рука,

Будто вновь она больна строкой,

Память, — согнута опять в дугу,

Растревожена который час!

Истязать так до каких же пор,

Станешь душу, до каких кровей?

Неужели всех земных услад

Недостаточно для светлых дум?

Отдохни, молю, ослабь напор,

Вслушайся, чем дышит соловей,

Он, тоскуя, несомненно рад

Славить благодатной жизни шум!

Ничего ей не скажу в ответ,

Отвернусь, и погашу свечу.

Станет в комнате темно опять,

Речка стихнет, опустив вуаль…

Мне не надобен её совет,

И сочувствия я не хочу,

Должен сам когда-нибудь понять, —

От чего всё не уйдёт Печаль…

Romance

***

Осветило пунцовое око, —

Первый снег вперемешку с листвою.

Мы вгляделись друг в друга глубоко, —

Я, — и Ночь, с простотой вековою.

Мы взираем во мрак не предвзято,

Наши мысли — упрямее жажды,

Как и мне, трудно Тёмной, — что свято,

Проговаривать к полночи дважды.

Мне ли ей говорить про забвенье,

Ей ли мне рассказать о потерe?

Но, — молчим, раскурив вдохновенье,

В перекошенной холодом Гере.

Исчерпал я eё же очами

Переливы аморфного света,

Что терзают ей ризу когтями,

Призывая за что-то ответу.

То, что за день сбылось — отступило,

Что придёт, — только с утром родится.

Ночь запомнит, как правильно было,

Вместе нам в понимании слиться…

Nocturne

***

Но вот и всё, — томительно

Под утро Ночь дрожит.

Заря пришла, — спасительно,

И этим — дорожит…

Давно идут с просвирою,

Два чуда: Мрак и Свет,

Богоугодной лирою

Их промысел воспет.

Напев её — целителен,

Для сумрачных теней.

Извечно: День — живителен,

Но Ночь — всегда честней.

Coda

***

Пришло и к ней дыхание, — зовёт в свои объятья,

Не нарушая шаткого пространства восприятья.

Что день, что ночь, — всё благо! — растёт, с зарёй светлеет…

Любовь, как всё великое, — покоя не имеет!

In te, domine, speravi /
На тебя, господь, уповаю

Ночное заклинание

***

Поклонитесь молельно в покаяньи глубоком,

Скорбным братством свечным силуэты-грехи,

Пред ночным алтарём, с немигающим оком,

Соберитесь в кольцо у купели-реки,

Вознеситесь под купол мерцающей пылью,

Обернитесь в туманность, и силой одной,

Метеором промчитесь, как небыль над былью,

И разбейтесь о бездну с зеркальной водой,

Чтоб Рассудок вселенский, приняв покаянье,

Пощадил бы глупца, указав борозду, —

Где на ангельской пашне, являя старанье,

День за днём, — Солнце-сеятель рвёт лебеду…

Перед праздником

***

Мне успеть бы сегодня со всеми делами управиться,

Окна чуть приоткрыть, погасив неестественный свет,

И, под трепет лампады, подумать: о том, что проявится,

Коль пройдёт торжество, и о тех, кого больше уж нет…

Как всегда, в этот день, положу пред собою две лилии,

Два альбома открою, в которых друзья и родня,

За страницей — страница, и память, в истомном бессилии,

Растревожит мне душу, в прошедшее тихо маня.

Ныне праздник великий, весенний, из всех —

самый радостный,

Воскрешенье всего, что угасло, к теням сведено.

От чего же мой вдох, неминуемо к вечеру, тягостный? —

От того, что не всем возродиться весной суждено…

Раскаяние

***

Я помню день, когда твоей слезою

Омылся путь в края моих вершин.

Он жил во мне пустыней неживою,

Набатом, схваткою с самим собою,

И криком долга в глубину причин.

Не знали мы, согретым негой утром,

Что вечер — скуп, и не восполнит час,

Сияющих чистейшим перламутром,

Признаний наших, в тупике премудром,

Всю суть мгновенья утаив от нас.

Теперь, когда вершина предо мною,

Я, оглянувшись, вспомнил первый шаг,

Который вырвал мой покой с тобою,

Из древа счастья, став мечтой сухою,

Закованной в нелепый саркофаг.

К жизни

***

Не в разгуле по ухабам пыла,

Не в печали посреди пиров,

Для меня ты келью отворила

В назидание твоих основ.

Я устану, ты — неутомима,

Ободрён, но ты — утихла сном.

Вместе мы, — ты посох пилигрима,

Порознь дышим, — мчишься напролом.

Как любить тебя без озлобленья,

Не марая святости твоей? —

Только не достигнуть просветленья,

На мощах пустопорожних дней.

Лестница

***

Что ж за лестница это витая,

Чью длину нельзя угадать,

Где начало, надежды питая,

Призывает усердно шагать?

В ней пролёты измеришь годами, —

На перилах лежит седина,

В горе, в радости, днями, ночами,

Шаг ступил, — оседает она.

Мы взбираемся, марши считаем,

Скачем резво, порог — чрез порог,

«Бытие», — час за часом читаем,

Не желая прочесть эпилог.

Иногда, где ступенька кривая,

Осердясь, — все ступени клянём.

Отдохнули, — спешим напевая,

Остановимся, — грустью зовём.

И всё выше, всё дальше, до края, —

Рьяно, ленно, идеей зудя,

Маршируем, на цель уповая,

Ни балясин, ни ног не щадя.

Но, коль с верхом случится сравняться,

Всё равно, как к перилам не жмись,

Скажем так: — эх, ещё б приподняться

По расшатанной лестнице — Жизнь…

Наверное

***

Наверное, нет смысла дожидаться

Какой-то новизны, витка судьбы,

Бессмысленно с достигнутым расстаться,

Когда твои услышаны мольбы.

Быть может, тщетны робкие стремленья

Поворотить случившееся вспять,

Как тщетно, проверяя сновиденья,

О вещем не содеянном мечтать.

Скорей всего, без пользы все посулы —

Начать всё заново с грядущим днём,

Как пользы нет, сжимая туго скулы,

Упорствовать наивно на своём.

Но, в глубине души, конечно верю,

Что ждёт меня счастливейший удел,

И ровными шагами утро мерю,

Забыв про то, что за ночь — поседел…

Вечер

***

Смеркается. Прыгают лампы

Какой-то заигранной фугой;

На ратушный шпиль, как до рампы,

Лигуются тени с натугой.

Шагов вариации сжаты,

Под пятничное декрещендо,

Скучают мощёные латы,

Лишившись опять инструмента.

А где-то вдали, за холмами,

За лесом с туманными стретто,

Распетое «вдрызг» небесами,

Звучит доминантное — ЭТО!

И сердце забыло о марте,

О хладном, текучем органе,

Себя удлиняя по кварте —

К чудесной, живительной манне!

— О, света глиссандо живое,

О, грусть, — генеральней всех пауз,

Клянусь, попури звуковое

Настроит на зелень свой хаос!

Но вечер звучит неумело,

Светило рассталось с ферматой,

Я жажду, чтоб сердце запело,

И щёки зардели — токкатой!

Старой знакомой

***

Окно раскрыто. Глубоко вдыхаю.

На кадры режу этот вечер марта.

Озябнув, липа тянет ветви к маю,

Не вынося ненастного азарта.

Она выходит… из своей пучины.

Луны не ждут, я — жду, чтоб повиниться.

Давно погасли города лучины,

Но ей, знакомой давней, — всё не спится.

Смотри сюда! Вот, я перед тобою!

Ну что, гожусь теперь для покаянья?! —

Исполнил всё, что обещал, с лихвою,

Не приложив особого старанья.

Ужели напугал тебя однажды,

Ты маешься с тех пор норвежским «Криком»?

Ну, извини, — ведь знаешь, что не каждый

Способен думать только о великом.

Давай поговорим с тобой, ведунья,

О том, когда нас выпьют звёзды жадно,

О беспокойных строфах полнолунья,

В которых грёзы стынут безотрадно.

Стоит она…, и смотрит не моргая,

То ль сквозь меня, то ли на церкви крышу,

Мне что-то говорит, иль напевает, —

Но лунных слов давно уже не слышу!

Луна — не плачет, и сыта моралью,

Бессмертные не плачут без причины.

Украдкой только, прячет под вуалью

Поблеклый негатив чужой личины…

Ясность

***

Я прикипел к порядку,

Кажется, жизнь — налажена;

Дни-вьюны бьются всмятку, —

И на поднос раскрашенный…

Утро собой довольно, —

Бюргерство блещет в чашке.

Луч, сквозь бандаж стекольный,

Лыбится в «Spiegel» -рубашке.

Все «по заботам» вышли,

Детям, — тем более «нужно»!

Многие так и выжили —

Под балдахином Скуч (ш) но!

Я никуда не выйду,

Слово даю — не медное…

И не прощу — ехиду, —

День — намекал на «вредное»!

Всё хорошо вообще-то,

С днём, другим, — новая прыть…

Фыркнет отгул на это:

— он вчера бросил курить!

Страсти во сне и наяву

***

Нежное море щебечет волною,

Плед загорает,

Матрас — накачен!

Ух, брошу всё, занырну с головою,

Чуть потерпел, и

Гладью подхвачен….

К вечеру сяду, мольберт поставлю;

Нет, лучше — ручку

и лист свободный!

Только вот, Пушкин, устроил травлю, —

Вновь приберёг, —

ушат холодный!

Жаль сновидений из солнечной Кьоджи,

Лучик щекочет,

— легка каватина!!!

Встану,… и где там вчерашние вожжи?

Кофе, — не кофе,

без никотина!

Будни обрыдли валиться на спину.

С завтрашним утром, —

на дно карьера.

Эх, нарисую я что ли картину?!

— Пусть будет польза

для интерьера…

Я слаб

С вопрошанием извечным

подниматься Заря…

— Как живёшь? Во что ты веришь?

— Я? Хм… Короче говоря…

***

Стоять, — не дрогнуть, не стонать от боли,

Меня учила жизнь, «под дых» бия.

Но крепким став, по воле иль неволе,

Всё чаще слабости подвержен я.

Я слаб — всегда, когда ребёнок плачет,

У гроба если скорбная вдова

Одна стоит, и ничего не значат

«Ораторов» прощальные слова;

Когда оркестры мучают фальшиво

Шопена марш, и только лишь труба

Страдает праведно, бредя плаксиво,

«Голгофным» шагом, — верная раба…

Мне грустно, очень, — если желчь струится

По жилам друга, — тайного врага,

Душой когда он надо мной глумится,

Той, что моей, — безмерно дорога.

Лишь зависть искорёжит людям лица,

Я — слаб тогда, и будто бы в бреду,

Пытаюсь не расстроиться, не злиться,

Но всё ж покоя в сердце не найду.

---

Меня коробит, если вдруг увижу, —

«Худеет» как «народный» депутат,

Как ветераны — в супе месят жижу,

Как матери на паперти стоят.

Не супостат бессовестному слову,

Как витязь, не надевший бранных лат,

Коль справлю неимущему обнову, —

Мне в спину:– «Простофиля!» говорят…

Бегу от лести, приторно-сусальной,

Дела вандала не сотру в труху,

И худшее, — всё время в «Пасторальной», —

Удары «Dies Irae» на слуху!

Не в силах мне, поверить исступлённо,

Что мир сей, всех рассудит по делам,

Тщеславца вразумляя утомлённо:

— «Ступай наверх, но не по головам…»

Нет, я — не дрогну, и расправлю плечи,

Глумление, — безропотно стерплю.

С надеждой слабой глянет свет на свечи;

Быть сильной душу пред зарёй молю…

В Альбом

(Своей самой дорогой)

Как одинокая гробница

Вниманье путника зовет,

Так эта бледная страница

Пусть милый взор твой привлечет.

И если после многих лет

Прочтешь ты, как мечтал поэт,

И вспомнишь, как тебя любил он,

То думай, что его уж нет,

Что сердце здесь похоронил он.

Джордж Гордон Байрон («В АЛЬБОМ»)

Перевод М. Лермонтова

***

На тонкий лист страницы бледной

Строка ложится за строкой,

О нашей жизни беззаветной,

О тихом счастии с тобой.

Когда же, в сиротливом доме

Вздохнёшь вдруг, вспомнив обо мне,

Найди в потрёпанном альбоме

Стихи, что посвятил жене…

Прочти о том как мы любили,

«Рука в руке» по жизни шли,

Чем годы наши вдохновили,

Как веру в счастье сберегли.

Ты вспомни, было, — горевали

В часы несчастий и потерь,

И как с друзьями пировали,

Что многих нет уже теперь.

Как гордо, чересчур сердечно,

Смотрели на своих детей,

И как не помнили беспечно

Про наших «старых» матерей.

А вот, смотри, нелепо было,