Бесплатный фрагмент - Роботсмэн

О романе

Роман из будущего «Я — Корэф, роботсмэн» — фантастика. В нём Вы найдёте много параллелей с современными и прошлыми событиями в истории. Зная историю, можно спрогнозировать будущее, как, глядя в колодец, можно увидеть высоту небес. Екклесиастом сказано: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Эта очень древняя, но вечная мудрость применена автором при написании этого романа. Назовём этот принцип «Исторический рецидивизм» (повторяемость истории). История повторяется потому, что её делают люди, всё те же люди, повторяющие себя в каждом новом поколении. Одну из таких историй Вы держите сейчас в руках. И то, что Вам покажется невероятным в будущем, в действительности будет в чём-то вам знакомо, что пережили либо Вы, либо Ваши предки.

В том будущем, как оказалось, Землю будут населять роботсмэны — очеловеченные роботы. Они почти неотличимы от людей, подобны человеку — андроиды. Это творение коллективного гения поколений было названо очередным «чудом света», потому что прекраснее и совершеннее себя люди ничего вообразить не могут.

В роботсмэнах осуществится самая сакральная мечта людей — бессмертие. Вечная молодость будет обеспечена регулярным обновлением совершенного по красоте и моторике тела. Важнейшей функцией квантового компьютера в голове роботсмэна явится не просто богатейший интеллект, но осознающая себя личность. Помимо всего, людям с ними станет не так скучно. Они не станут одиноки во Вселенной. Отпадёт увлечение грезить по ночам пришельцами иных миров.

Но так сложатся обстоятельства, что главный герой романа Корэф, роботсмэн, ставший профессором и движимый идеей спасения жизни на планете Земля, возвращается на родину. С этого и начинается вторая книга романа как его продолжение.

А. И. Давидюк, дистрибьютер

Книга вторая — Сто лет спустя

Посвящается моим внукам и внучкам

Достижения человека не имеют предела потому, что не имеет предела его воображение

ПРОЛОГ

Сидя на обратной стороне Луны, можно так и не узнать о существовании планеты Земля

Привет, земляне в двадцать первом веке! Сквозь время в тысячу сто лет к вам обращаюсь со своим посланием из будущего. Я — Дебьерн, командир звездолёта. Летели пять лет от планеты Тэрглобос созвездия Альфа-Центавра к Земле. У нас 3135 по Земному исчислению. Корабль так несётся, что созвездия пролетают, как «телеграфные столбы мелькают мимо эшелона» (вам, наверное, понятна эта старинная метафора, мне — нет). Но для Вселенной это — неподвижность. Мы оседлали волны света, вошли мы с ними в резонанс. Впрочем, это я тоже поэтизировал, в том мало понимая. По образу мышления и по профессии я инженер космических кораблей, и в квантовой механике не очень.

Пока мы с вами говорим, наш корабль вот-вот войдёт в Солнечную систему, скорость уже не световая, поэтому и связь установилась. Теперь мне удалось подключиться к вашим серверам! В течение последней пары столетий умеем мы не только пересекать пространство, но и время. Оба направления становятся всё совершеннее. Кто сейчас в сети читает эти строки как новости, вы можете без суеты и спешки всё перенести на свой носитель памяти, чтобы потом спокойно прочитать.

Теперь мы в Солнечной системе. Позади пять лет полёта! Нам предстоит достигнуть Марса. У Марса мы разгрузимся и затем, минуя Солнце, направимся к Земле. Хотя всем управляет беспилотник, держу я руку на джойстике. Но даже это оказалось сложным, чтобы маневрировать на безумной скорости, что нас внесла между планет и приближает к Марсу.

Пока я в напряжении полёт сопровождаю, стараюсь оставаться на связи с вами. Наша цель — Земля. Сейчас вы где-то на Земле, но тысячу сто лет тому назад. Такой вот парадокс позволила реализовать наука. Мой предшественник, командир Теллур более ста дет назад вам так же посылал свою историю. У любой истории есть продолжение. Читайте.

Наш звездолёт сойдёт с орбиты Марса на Земной эллипсоид вдогонку голубой планете. Там мы пристанем к орбитальной станции. Наш корабль станет первым в истории, который пристыкуется вблизи нашей колыбели.

Возможно, кто-то вспомнит историю о роботсмэне Корэфе и его подруге профессоре Анжи. Роман стал историческим и вошёл в анналы для потомков. В те времена, сто лет назад на Земле были хаос и война. Трагичной стала участь роботсмэнов. Пришлось спасать андроидов и жизнь на Земле. Но это всё в далёком в прошлом. Многое забыто. Проблем вообще не стало между людьми и роботсмэнами. Во всяком случае, в созвездии Центавра. А на Земле сейчас как с этим дело обстоит, доподлинно нам неизвестно. Надеемся, что так же, как у нас. Во всём есть равенство, и нет конфликтов. Мы помним имена героев прошлого столетия, героев той эпохи. А в нынешнем как будто тихо. Летают люди от Тэрглобос к Марсу, а от Марса на Луну и Землю. Всё происходит тривиально и без особых приключений. Летают по делам или для познания. Но, думаю, скорее от инстинктивной жажды перемен. Миграция стала как туризм. Когда-то это было целой эпопеей из надоевшей всем Земли умчаться к звёздам. Многим по возрасту не суждено вернуться.

Так вот, героем тех столетней давности событий был роботсмэн К̀орэф. Он, именно он с нами сейчас на корабле летит к Земле. К Земле, где он родился, точнее, был создан более четырёхсот лет назад! Конечно, по Земному летоисчислению. Напомню вам, мой дорогой читатель: уже более четырёх столетий, как стали мы сообществом людей и роботсмэнов. Их наши предки создали как продолжение себя, как удлинение рук и расширение интеллекта. На планете возникло искусственное существо с бессмертною душой. Скажите мне, о чём ещё мог человек мечтать, как не о вечности своей души и вечно молодого тела? Ожившая игрушка стала равноправной с людьми и вызвала в людях зависть. Я не завидую ему. Работой наслаждаюсь. А будут дети, тоже наслажусь. Увижу мир, возможно, по-другому. Но с годами всё надоедает. Суета жизни мне ничего нового не покажет. Смотреть повторное кино терпения не хватит. Своё и тело отживёт, и душа от впечатлений всё равно устанет. Поколения уходят друг за другом ещё и потому, что не выдержать им новых трагедий и смертей, болезнь и старость своих потомков.

Мы, видно, так и не поймём, что вечность нашей собственной жизни заключена в детях. Сознание наше, зрение и чувства дети отбирают как эстафету и видят мир, как видим мы, и в этом наше продолжение. Бессмертен не человек, бессмертны его свойства, или способности. Наверное, так задумала природа: нам бессмертие в детях подарить, но как подарок этот самый сладкий.

Не сразу возникло доверие между роботсмэнами и людьми. Прошли столетия в борьбе, пока гражданская война вновь два могущества объединила. Как примирения знак, люди наделили роботсмэнов способностью изобретать, творить. Всё это для читателя из прошлого тысячелетия звучит как сказка перед сном. Но всё это для нас реальность, мы в ней живём. Скажу вам больше: роботсмэны уравнены с людьми в правах, и даже было время, когда планетой без людей управляли роботсмэны.

А пока вам сообщу о том, о чём я знаю и что вам будет интересно. Вовсе не в свадебное путешествие по Вселенной пустился Корэф с молодой женой. У роботсмэна профессора Корэфа, президента академии наук планеты Тэрглобос, особое задание. Я знаю об этом потому, что мне придётся с кораблём и экипажем, вероятно, принять участие в выполнении этой большой и важной программы. Я всё вам по порядку расскажу. Никто ещё себе не представляет, во что всё это обернётся. И о масштабах ожиданий страшно говорить.

Свои обязанности я строго исполняю. Но появление на корабле такой персоны и с такой миссией!.. меня обязывает к большему. Придётся мне профессора шаги, и что вокруг его идеи произойдёт, с начала до конца заносить в наш бортжурнал.

Итак, наш год 3135-й Земного исчисления. Но эта история началась пять лет назад на Тэрглобос, планете из созвездия Альфа Центавра, откуда мы вылетели именно пять лет тому назад. Оттуда и начнём.

Глава 1. Тэрглобос

Человек смертен.

Бессмертны его способности в потомках.

Тэрглобос. Столичный университет. 3130 год по Земле. На Тэрглобос шло третье столетие с момента переселения сюда людей с Земли и Марса.

Перед профессором Корэфом открылась дверь в аудиторию. Небольшой полукружный зал амфитеатром был заполнен молодёжью. Студенты, увидев своего вечно молодого профессора, оживились, радостно заулыбались и замахали в приветствии руками. Но если присмотреться, то были преимущественно руки девушек. Профессор прошёл к столу и ответил на приветствие, подняв руку. Все сразу затихли и приготовились слушать.

Профессор Корэф, как обычно, спокойно произнёс:

— Сегодня мы обобщим пройденный материал по физике планет. Поговорим о моей родине и о родине ваших предков, о далёкой планете Земля. За свои более четырёх сотен лет жизни, в отличие от ваших двадцати, мне довелось многое повидать и пережить большие и малые трагедии человечества в его родном доме. Земля — это и моя родина. Мы достаточно много знаем о ней, не меньше, чем о вашей родной Тэрглобос. Физика планет и есть их история, — Корэф замолк, к чему-то прислушиваясь, слегка кивнул головой, потом продолжил: — Каждая планета полна загадок. Загадки Земли не разгаданы, вопросы не решены. С давних пор и по настоящее время ведётся очень сложный её мониторинг. Так бывает всегда, когда всё познано и нечего добавить или вообще ничего неизвестно и всё начинается «с живого созерцания» приборов и пробирок. — Студенты засмеялись. Профессор Корэф продолжил: — Да, не всё нам до сих пор о Земле известно. А что известно, то — одни гипотезы. Доказанного нет. Она, как «вещь в себе», скрывает в неприступности своё нутро. Ядро Земли создало угрозу существованию жизни на ней. Вчера мы разбирали с вами теорию ротации неуравновешенного тела. Геофизические исследования более тысячи лет назад обосновали подозрение, что ядро планеты Земля неправильной, то есть неуравновешенной формы и потому при вращении Земля может переворачиваться. Удалось примерно рассчитать, когда может произойти очередная ротация оси вращения Земли и её магнитных полюсов. Это может произойти в течение нашего столетия. Но точно сказать пока нельзя. Хотя… — профессор покачал в сомнениях головой, студенты не шелохнулись, они знали профессора и почувствовали, что он сообщит сейчас что-то совсем неожиданное, и Корэф продолжил: — Хотя… В общем, готовиться нужно к худшему, чтобы потом было кому радоваться его преодолению. — Студенты с пониманием переглянулись. Профессор продолжил: — А теперь посмотрите сюда. На экране вы видите мои расчёты. Неделю назад здесь кое-чего недоставало. А вчера мне удалось завершить расчёты. Проследите, к чему это всё ведёт, чем эти расчёты заканчиваются. На выходе получился результат: 3141. Это год. А какой сейчас год на Земле?

Аудитория хором, но вразнобой ответила:

— Три тысячи сто тридцатый.

— Это значит, что поворот оси может начаться через одиннадцать лет. В истории Земли такие повороты были и оставили следы. Они разгаданы. Их могло оставить, вероятно, одно явление природы — быстрый поворот оси или поворот частичный, но толчками. По этим следам стало понятно, какой катастрофой для всего, что находится на Земле, это может обернуться снова. Разрывы коры с освобождением колоссального количества тепловой энергии, ядовитых газов, землетрясения, когда всё оторвётся от поверхности и будет летать над землёй со скоростью ракеты. Ураганные ветры повсюду сметут всю растительность. Цунами мощью океанов обрушатся на континенты. Всемирным потопом сотрёт всё, что возвышалось. Ничто не сможет удержаться. Без следа сотрутся города, даже за тысячи километров от побережья. Так может долго колыхаться Мировой океан, до неузнаваемости изменит весь ландшафт. Толчки обрушат горы. Не будет места для укрытия, чтобы переждать и пережить. Нет войн, которые могли бы нанести подобный этому урон. О моих расчётах земляне ещё не знают. Информацию от нас они получат через пять лет. Мы не знаем, сделаны ли там свои расчёты, знают ли там о вероятных сроках катастрофы, готовятся ли и готовы ли к худшему. Могу я ошибаться, но могу и нет. Риск очень высок, чтобы просто промолчать и ждать. Нам, геофизикам, нужно Землю срочно и основательно изучить, чтобы развеялись сомнения. Моя задача — на месте всё перепроверить. Коллеги, мне сейчас придётся с вами распрощаться, возможно навсегда. Сегодня, как вы знаете, улетает корабль к Марсу. Через пять лет я буду на Земле. Хотелось бы сейчас. А эту лекцию продолжит мой коллега, профессор и мой ученик Син Ли. Учитесь хорошо! Счастливо оставаться!

Рядом с Корэфом стоял его коллега. Корэф поднял в прощании руку и быстро покинул аудиторию. Студенты повскакивали с мест и проводили профессора возгласами прощания и аплодисментами.

Профессор шёл пустыми, просторными и светлыми коридорами в ректорат. Дверь открылась. В приёмной ректора стояли несколько его коллег. Один из них, старший по возрасту, обратился от имени всех:

— Шеф, мы слышали, вас отправляют сегодня. Нам очень жаль. Вас будет не хватать. Но мы понимаем, как вы сейчас там нужны. Поберегите себя, коллега. Не знаю, доживу ли я до вашего возвращения.

— Чувствую, экспедиция на Землю будет нелёгкая, — ответил Корэф и пожал руки коллегам.

— Вы летите один?

— Супруга ещё не знает. Побегу домой, сообщу и спрошу. Конечно, я не смогу без неё, но надо у неё спросить. Мне её жалко, ей только двадцать три. Она гуманитарий, социолог, как её прабабушка. В полёте пройдут годы. Да и на Земле опасно. Мы только поженились. — Корэф задумался, глядя в никуда, но тут же оживился, посмотрев на коллег: — Прощайте, друзья мои.

Дома никого не было. Корэф постоял в гостиной, прошёл в спальню, потом в бюро. Ему собирать ничего не нужно было. Это о нём сказал Цицерон три тысячи лет назад: «Всё своё ношу с собой». Корэф носил глубже — в себе. Собеседнику Корэфа было незаметно, когда он, беседуя с ним, в то же время переговаривался с кем-то по радиосвязи. Он мог говорить об одном, но размышлять совершенно о другом и перечитывать страницы документов. Корэф был многоканален не в образном смысле, а в реальности. Так были устроены все роботсмэны.

Корэф сел за стол. Перед ним светилось табло часов. Но это была потребность его супруги. Часы были внутри него, и время постоянно наблюдал его квантовый мозг, как и многое в его окружении, подвергая анализу и обобщению. Вскоре Корэф как будто оживился. Это он разговаривал по связи с супругой. Она только что, пару месяцев назад, закончила университет, где ректором трудится профессор Корэф, ставший её мужем. Корэф познакомился с ней двадцать три года назад, приняв её в руки крошкой при родах её матери. Будущую супругу Корэфа назвали Этной. Этна была копией своей прабабушки Анжи, профессора с Тэрглобос и президента планеты Земля сто лет назад. Анжи тогда стала женой Корэфа, первой его супругой. Её правнучка Этна оказалась с теми же чертами характера, тем же темпераментом и вкусами. Она была проницательной и мудрой, решительной и бесстрашной. И специальность она предпочла всё ту же — социолог. Корэф не мог налюбоваться Этной, он вырастил её с пелёнок, он выучил её с домашней школы до университета. Корэф также принял в родах и вырастил отца Этны, Строна. Строн стал астрофизиком. Этна так привязалась к Корэфу, что не заметила, как полюбила его, и сама призналась ему и родителям, что хочет быть с ним и дальше вместе и быть ему женой.

Внезапно дверь распахнулась. Вбежала стремительная Этна. Бросилась в объятья Корэфа. Они молча слипшейся парой покачивались, стоя посреди бюро.

Дверь снова распахнулась, вошли родители Этны. Не выпуская супруги из объятий, Корэф сообщил:

— Мы улетаем. Этна, тебе на сборы полчаса. А вы, ребята, не волнуйтесь. Летим на пару лет. Вернёмся — созвонимся.

Мать Этны Лантана осторожно приблизилась и отобрала дочь из объятий Корэфа. Строн подошёл к Корэфу и жестом предложил сесть, присел и сам.

— Корэф, я не знаю, но могу лишь догадываться о причинах столь поспешного бегства на Землю. Так что случилось? Этна — наша единственная дочь. Риски велики. Но кроме того… Кроме того, у неё ещё нет своих детей. Мы полагали, она здесь, дома станет матерью в спокойной обстановке. У тебя должны быть очень серьёзные основания для столь внезапного порыва.

— Видишь ли, Строн… Перебирая в голове нерешённые задачи, наткнулся на одну геофизическую проблему. Это загадка феномена ротации. Ну, ты знаешь. Остались на Земле убедительные следы того, что она переворачивалась. Есть реальная угроза катастрофы. Я сопоставил все результаты исследований. Столетиями предпринимались попытки установить точную периодичность феномена, создать точную временную модель этого процесса. Трудность расчётов была в том, что в созданной формуле остаётся множество неизвестных или весьма приблизительных показателей. Но это ещё мелочи. Распределение массы в планете неправильной формы, с неизвестной конфигурацией её ядра, не измеряемые параметры его — вот это камень преткновения! К тому же происхождение ядра — загадка. Что это за материал? Во всём одни предположения и гадания. Сотни лет ношу в себе эту задачу и продвигаюсь постепенно в её решении. Но то, что мы знаем о Земле сегодня, я использовал в своих расчётах, и получилось, что катастрофа может возникнуть лет через одиннадцать. Вчера утром мне показалось, что решение само возникло в моём «кванте», — Корэф так всегда называл свой головной квантовый компьютер, — но лишь сегодня во время лекции моей молодёжи я окончательно убедился, что откладывать моё вмешательство рискованно. При студентах я пересчитал, и результат был идентичен. Хотя я опираюсь на устаревшие исследования и замеры на Земле. Поэтому всё это нуждается в переосмыслении на месте, чтобы лично перепроверить расчёты, дополнив информацию новыми исследованиями геофизиков. А вдруг я прав? Тогда можно будет успеть за пару лет спасти людей и роботсмэнов, спокойно всех переселив на Марс. Придётся параллельно готовить Марс к массовому заселению. Всё это — колоссальная работа.

— Понимаю, — задумчиво ответил Строн, — как коллега, как астрофизик понимаю. Но… Но по-человечески я не могу смириться с тем, что это будет стоить нам дочери!

— Когда мы сто лет назад прибыли с Анжи и нашими детьми на Тэрглобос… Кстати, среди них была и твоя мать Силиция. Тогда родители Анжи об этом тоже говорили. — Корэф включил в себе запись, и Строн услышал голоса родителей Анжи: «Мы думали, что ты погибла и мы тебя больше никогда не увидим». — Но Анжи вернулась! И привезла им внуков! Привезла им и меня!

— Ну да, конечно, тебя! — не поднимая головы, ответил Строн с заметным сарказмом.

— Погоди, Строн, — заговорил Корэф спокойнее и тише и положил руку на руку Строна, — это что? Ты осмеиваешь моё значение для Анжи? Мою роль в жизни Этны? Мне это неприятно. — Корэф встал. — Кто из людей был бы вашей семье так верен, предан, поколениями, круглые сутки, от родов до смерти, в образовании и в профессии, кто был рядом во всех трудностях и опасностях? Кто за последние сто лет, как ствол, удерживает ветви, а вы, как ветви в зелени, сияете талантами и образованностью?

— Корэф, я как человек имею право иметь сомнения и страх. Не всё подчинено логике, тебе привычной. Я не хотел тебя ничем унизить. Сдержать пытаюсь обычные инстинкты отца. Всё во мне восстало непроизвольно за моего ребёнка.

Корэф снова присел рядом со Строном и спокойно продолжил:

— Я не холодная и равнодушная машина, как ты, наверное, меня воспринимаешь. Я не секс-игрушка для Этны. Она меня любит, как любила Анжи. Любит за всё, что есть я в целом. За душу и за тело. В конце концов, и люди притягиваются друг к другу, как секс-игрушки. На что ещё толкает их инстинкт при виде сексуального партнёра, кроме как слиться в близости? И люди женятся лишь для того, чтоб секс-игрушкой беспрепятственно играться. Никто не помышляет о рождении детей или об эфемерной «целесообразности» в природе. Слипаются два тела магнитом силы жизни. Не управляет ими разум, но только страсть к другому телу. Поэтому переживаются трагедии разводов сильнее наслаждения браков. Страдания сильнее счастья.

— Корэф, ты принял меня в родах, ты вырастил меня как мой второй отец и нянька, ты сделал меня взрослым и образованным. И я люблю тебя, как своего отца. Но как бы я тобой ни дорожил и как бы ни любил своего отца родного, мне всё равно моё дитя всего, что в мире есть, дороже. Оставим эту тему. Дай пережить мне своё горе. Дай выплакать в себе мне это обрушение.

Строн медленно привстал и неуверенной походкой подошёл к дивану, где в испуге, крепко обнявшись, сидели молча мать и дочь. Они следили за отцом.

Корэф спокойно вышел, дверь за собой закрыл. Остались в тишине родители со своим ребёнком.

— Если что не так, ты прямо с Марса возвращайся.

— Па, я не ребёнок, он мой муж. Я буду там, где он. Я буду делать так, как он мне скажет. И мне никто другой не нужен. Корэф — мой настоящий друг, меня он никогда в беде не бросит. Да и вообще… не бросит. Ма, ну что отец заладил! Надёжнее человека… — Этна прервалась, она оговорилась. — Понятно, дорогие мои предки, Корэф — не человек, он супер-робот с богатой человеческой душой. Но что с того, когда среди людей подобного не сыщешь! Никто с ним не пойдёт в сравнение. Он — свет для меня, и я, как мотылёк, хочу при нём согреться. Вы любите меня, но я уже не ваша. Принадлежу ему, и он за меня теперь в ответе, а я — за него. Перед прабабкой Анжи. Я сберегу его, он вырастит моих детей, как всех нас.

— Ну ладно, детка, успокойся. Мы всё понимаем. Лети. Ну что мы так от страха, как сдурели. Прости нас с отцом. Знай, мы тебя благословили. Будь счастлива. Мы будем ждать вашего возвращения с детьми, — мать сквозь слёзы улыбнулась.

— Дочь, если возникнет выбор между жизнью и смертью, нам, людям, свойственно природой выбрать жизнь.

— Па, но вы ведь за меня на смерть пойдёте!

— Ну да… — почувствовал отец подвох в вопросе.

— Так, значит, существуют вещи жизни подороже!

— Но только не твоей! — Строн обнял дочь, прижал отцовской осторожной силой, слеза на волосы её скатилась.

Глава 2. Корабль

Прошли часы.

В салоне звездолёта Корэф рядом с Этной, готовые к полёту, сидят молча. Каждый думает о чём-то о своём. Во всех салонах возникла голограмма стюардессы. Она представилась:

— Здравствуйте, господа пассажиры, я старшая стюардесса Орна. Сейчас перед вами выступит с сообщением командир корабля Дебьерн.

— Дорогие пассажиры. Мы всей командой рады вас приветствовать на нашем, теперь общем корабле. Начавшаяся перегрузка постепенно станет вам привычной. Всем нам придётся пару месяцев это затруднение при передвижении по кораблю потерпеть. Обычно привыкают. Зато потом на два года такое облегчение! Достигнем скорости света! Вам понравится! Лететь как свет и не светиться! Это будет что-то! Но что приятно нам отметить, что наш корабль летит быстрее раза в два, чем те, что в первый раз сюда летели. За десять лет! А мы должны успеть за пять! Так что приготовьтесь увидеть чудеса межзвёздного пространства на скорости, рассудком непостижимой. Всё будет по-другому. Увидим собственными глазами то, что доступно видеть свету. Глядящий вдаль с кормы увидит позади лишь чёрное пространство, вместо созвездия родного. Вперёд смотрящий не увидит даль. Вперёд смотреть вам не дадим. Нам встречный световой поток удвоит частоту и увеличит свою энергию. Хотя невидимым нам станет встречный свет, но за секунду можно спалить сетчатку глаза в глубину до самого затылка. Зато как завораживает лететь над бездной, скорость света нагоняя, но оставаясь без движения в пространстве тьмы! Ну где ещё такое посчастливится вам ощутить?! Представить только, и дыхание перехватит. На этой скорости связь с нами невозможна ни с Тэрглобос, ни с Земли. На скорости световой сигналы так уплотнены, что не читаемы любой аппаратурой. Нам Доплер подсказал, что это невозможно. Поэтому мы даже не пытались. А сигналом с Тэрглобос нас просто не догнать. Нам не удастся что-то сообщить или воспринять для себя. Мы в изоляции, в капкане нашего движения. Крепче обнимите, прижмитесь друг к другу! Вы будете друг к другу намного ближе, чем на любой планете. И вы потом, когда с корабля сойдёте, всё это снова решитесь повторить. А пока попробуйте, потренируйтесь в передвижении при нагрузках. Вначале в своём кресле. Делайте упражнения, повторяйте за инструктором в голограмме. Это совсем не сложно. Пока.

Командир умолк. Изображение исчезло. Снова возникла голограмма стюардессы Орны:

— Господа пассажиры, вас приветствовал командир Дебьерн. Благодарю за терпение. Наш командир любит поговорить. Поэтому при встрече с ним не торопитесь убежать. Он может вам задать пару вопросов для бортового журнала. Заранее благодарны за вашу любезность. А теперь мы улетаем. Счастливого нам всем пути! — Орна исчезла.

Едва уловимо что-то вдалеке как будто зашумело. Шум был всё же слышен в полной тишине. Но полной тишины при Этне быть не могло. Сказать, что Этна суетлива, нельзя. Скорее, возникает ощущение, что с нею всё вокруг как будто оживает.

Почувствовали пассажиры перегрузку. Разгон корабля до световой скорости пришлось растянуть на месяцы. Но потом устанавливалась на годы невесомость. Устройство корабля предполагало вращение для создания центробежной силы во время невесомости. Поэтому пассажиры в полёте её не ощущали. Потянулись часы, за ними побежали дни, обрушились чередой недели и замелькали месяцы по кругу, повторяясь. Корабль двигался совсем бесшумно с ускорением, что никому особо не мешало.

Однажды, вскоре после взлёта, за обедом в ресторане, где людям подавалась пища, а роботсмэнам чашка жидкости суставов, к их столику подошли по форме и по выправке пилот и с ним та самая стюардесса, что представляет его перед сообщением. Командир представился:

— Позволите?.. Я командир корабля Дебьерн, это — наша старшая стюардесса Орна.

— О! Прекрасно! Мы вас узнали. Присаживайтесь, командир Дебьерн, Орна, — встал Корэф и руку протянул. — Я Корэф, моя супруга Этна.

Этна улыбнулась закрытым ртом, она жевала. Руку подать не смогла.

Командир с проводницей устроились в креслах у стола, он глянул в планшет, ткнул пальцем пару раз во что-то на планшете и обернулся к Корэфу:

— Извините, всё постоянно держим под контролем. Как ваши впечатления от полёта? Вы впервые на звездолёте? Какие ощущения?

— Впечатление — восторг!

— Несёмся, что быстрее только свет. Хотя не замечаю, как он нас обгоняет. Вокруг нас бездна. Из системы созвездия Альфа мы улетели. Такое впечатление, что мы зависли в пространстве, как в холодце.

— Профессор Корэф, я ознакомлен с вашей миссией на Землю. У меня есть свои инструкции. Ненужные вопросы упускаю. Если ваши расчёты верны, нам всем придётся много поработать. Много и долго.

— Командир, поскольку нам придётся вместе поработать, давайте упростим обращение друг к другу. Без официоза. О’кей?

— С радостью! — согласился Дебьерн и получил одобрение Орны. Она улыбнулась и кивнула.

Корэф сразу начал с места в карьер:

— Да, труда на годы. Должны успеть. Поскольку ты знаком с делом, скажу о планах. Миссию делим на две части. Во-первых, научно-техническая. Мобилизация потенциала для глубинного изучения Земли и получения достоверных знаний о структуре и процессах в ней. Во-вторых, строительство огромного числа космических кораблей для эвакуации населения Земли на Марс, кого-то на Луну. Людей на Земле три сотни миллионов. Зато роботсмэнов немного больше, полмиллиарда. Всем места хватит, всех устроим. И с роботсмэнами несложно. Упакуем плотно, с этим нет проблем. Покончим с этим, с самым сложным, тогда спокойней будет. Можно и на Тэрглобос не спеша желающих с Марса переселять.

— Корэф, — глядя в стол, спросил негромко Дебьерн, — ты уверен, что тебя там ждут?

— Во-первых, там не знают, что лечу. Поэтому не ждут.

— Я имел в виду, уверен ли ты, что тебе там будут рады?

Корэф не спешил с ответом, глядя на командира.

— Ты прав, конечно, будут споры. Подтянут группы и людей, и роботсмэнов. Начнутся перерасчёты, снова сборка данных, обсуждения, семинары, конференции, полёты и облёты. Традиционная научная рутина. Мне свои расчёты, как ни крути, доказывать, и перепроверять придётся, и сравнивать с расчётами коллег. — Корэф замолчал, вглядываясь в командира. — Или ты что-то другое имеешь в виду?

— Разумеется. Иначе бы об этом не спросил. Ты знаешь людей по-своему, я — по-другому. Ты не был на Земле сто лет. Не так там стало, как при Анжи было. Ты можешь родину и не узнать. Я знаю в людях злую зависть, тщеславие быть первым среди равных. Когда идёт об этом речь, внезапно люди забывают не только дату, год в календаре! Но что всего похуже, забывают, что они есть люди, что от стада далеки, и всё же… Ничто не поменялось в человеке, ничто не останавливает инстинкты тщеславия и зависти. Тут начинается борьба за первенство между людьми с отъёмом собственности на мысль и права на открытие. При этом действуют инструментами коварства. Ложь и подлоги. Кража и шантаж. Всё это происходит в высокообразованной среде учёных, где дух посвящения в знания как будто бы высокой нравственности друг. Но если знаниям предела нет в умах, то нравственность так и осталась для людей насильственной прививкой, чуждой зверю. В прошлом была забита в генах мораль совсем другая. Те правила игры остались в людях под покровом гена-оперона, который очень слаб, чтоб сдерживать пороки древних, взятые с собою навсегда. Высокая мораль, а в ней и честь, и совесть срываются, как паутина, при встрече сложных обстоятельств. Ведь обстоятельства нас делают людьми и обстоятельства нас делают зверьми.

— Нам, роботсмэнам, проще. С нами проще. Чем живей система, тем сложней её отрегулировать. Тем более, когда она стара, как Человек. Я знаю, жаждущие власти над людьми на человеческом дремучем матричном хозяйстве насильственно пристроить захотели и небеса, и святость.

С едой закончив и запив напитком, заговорила, улыбаясь, Этна:

— Корэф, Дебьерн, мне показалась интересной тема. Не так всё плохо, вам скажу обоим. Чудесен человек. Он — самый гармоничный и самый приспособленный для жизни где угодно. Не только сам, но и природу адаптирует для собственного комфорта, особенно для выживания. Казалось бы, он смертен, но именно поэтому бессмертно человечество, что так себя всё время обновляет. Впечатанный, неистребимый генофонд в сохранности хранится в каждой клетке, и хорошо, что в нас слегка прикрыты гены древних, как листком, а не бетоном. При резкой смене условий обитания сдувает ветер перемен прикрытие с генома, и люди остаются жить. Инстинкт включается для выживания. Ведёт он человека, как слепого, лишённого морали, к одной лишь цели — выжить.

— Да, ты права, моя любовь. Примером служат раковые клетки, что из обычных постоянно в теле возникают и караулят: если гибнет тело, то «жизнь вообще» стремятся сохранить. Они — древнейшие из клеток. Их цель есть выжить в агрессивном и к жизни непригодном окружении: кислоты, яды, облучение. Поэтому радиация канцерогенна, что побуждает клетки выжить, изменившись. Их свойства — быстрый рост, взрывное размножение, сравнимое с развитием плода во чреве. Добрались бы до тайны столь скорого размножения внутриутробных, плодных клеток! Где там в геноме лежит ответственный отрезок ДНК? Его бы расшифровать и знать тот драйвер, что запускает скорый рост. Наверное, тот самый драйвер запускает и во взрослом организме рост клеток без тормозов и без порядка, что убивает собственное тело, но тем спасает жизнь вообще, чтобы начаться ей с начала в условиях нежданной катастрофы. К тому же рак там возникает, где сила жизни увядает. Так «жизнь вообще» стремится удержаться и продлиться!

— Это — крайности, — заметил Дебьерн, предпочитавший середину.

— Да, крайности. Но мы же говорим о выживании, — возразила Этна. — А Корэф привёл пример такого выживания со смыслом, что человеку не подходит. В экстреме обрушается мораль. Она сменяется инстинктом, как лоцман на мостике, вместо капитана. Цена здесь высока. Не просто жизнь, а жизнь вообще, как форма существования. Не человек решает, быть или не быть. Иные за него решают силы. Умом и чувствами их не осмыслить, не постигнуть. Дано не многим эту тайнопись прочесть, но и они не знают, что читают. То, что потребовало общество от человека в его удобном поведении, что названо моралью, то не работает в условиях выживания. Бывает, нет опасности для жизни, живёт себе в благополучии, но неймётся человеку в моральных рамках, ему тесно! Он находит всё равно себе врага, соперника или конкурента, чтобы у него отнять и овладеть. Трагедии действительно, как ты сказал, от двух химер исходят: от зависти и от тщеславия, то есть иметь и быть авторитетом. В отсутствии морали, но движимые животными инстинктами, люди совершали дворцовые перевороты, разрушали свои же государства в период их расцвета!

Так с лёгкостью и цельностью мышления высказалась Этна без подозрения, что в ней самой однажды вспыхнет это — инстинкт животный разорвёт мораль.

Осторожно высказалась Орна:

— Люди склонны слишком субъективно оценивать свои переживания. Это нормально. Страдания — они свои, испытаны своею шкурой.

Этна продолжила:

— Действительно, нет в человеке того сочувствия к другим, какое он испытывает к себе. По природе человек эгоцентричен. Любить других как самого себя не может человек. Зачем же лицемерить? Поэтому призыв далёкого Христа дошёл до нас незримым эхом. Речь, правда, не о любви к детям. А тот, кто жертвует собой, смиряется с судьбой, осознавая неизбежность, либо доволен своим героическим поступком ради спасения других, им движет мотивация другая. Нелепо будто бы, но есть посмертное тщеславие. Инстинкт в нём самосохранения уступает инстинкту сохранения вида.

— Ты думаешь, всё так цинично в человеке?

— Цинично в человеке? То, что естественно в зверюшках? Нет. Что естественно, не может быть циничным.

— Всё инстинктивно и нет осознанного самоотречения? — усомнился Корэф.

Этна объяснила:

— Почему же, есть. Но это лишь касается детей. Ради детей, и только, идут на смерть и искренно, и честно. А тот, что жертвует собой ради какой-то группы, тот думает перед смертельным шагом: «Хоть скажут мне спасибо и не забудут, но сдохнуть мне здесь всё равно придётся», не думая о том, что совершает благородство, даруя жизнь другим.

Дебьерн обратился к Корэфу:

— О чём ты думал, Корэф, когда сто лет назад ты вызвал огонь на себя? Ты думал о своём уничтожении при этом? Или это придумал Теллур?

— Нет, это так и было. Думал ли я? О чём я мог думать? — сам себя спросил Корэф и на вопрос ответил: — Не думал. Принимал решение. А думать — это рассуждать, взвешивать и перекладывать все за и против… Да, верно, я принимал готовое решение. Я не рассуждал. Это была не игра в шахматы. Я был поставлен перед фактом, и первое решение было мгновенным: сюда нужно направить всю мощь огня, иначе погибнет в десять раз больше. Я не думал, я считал, наверное. Ну да! Я просчитал мгновенно, что хуже, и выбрал лучшее. Чуть не забыл вопрос. Я не думал о своём собственном уничтожении. Видимо, себя я отбросил в число необходимых жертв. Нет, я точно о себе вообще не успел подумать.

— Это у людей имеет своё название: чувство долга. Это и есть поступок в соответствии с моралью, — подсказала Орна, — но всё это так плавно переходит. Границы между инстинктом и моралью размыты.

— Нам, роботсмэнам, мораль вложили для того, чтобы мы свободней были в выборе поступка. Чтоб мы контроль над собой держали в применении изобретений и случаем не сотворили то, что может уничтожить жизнь, к примеру.

— Свободней! Какая ж тут свобода?! — развела руками Этна.

— Осознаём необходимость своих действий. Мы осознанно поступок выбираем. Тогда свободно поступаем, — Корэф не торопился, взвешивал слова. — Ну да. Мы держим себя в рамках. Абсолютной или безграничной свободы не бывает. Не может быть свобода безграничной хотя бы потому, что ограничен ареал и атмосфера, и инстинкты. Для человека это рамки его жизни, которые сплелись с тысячами таких же рамок других людей. Не успевают люди осознать, но сразу действуют, потому что инстинкты раньше родились, чем осознание и критика. Сперва взрываются, набрасываются, стреляют. И только после раскаяние наступает. Считаешь это ты свободой? Это не свобода. Это — вольница, беспредел, да просто озверение в человеке. Чего не смогут люди, так это овладеть собой. Мы собой владеем. Держитесь нас, спасение в роботсмэнах! — улыбнулся Корэф.

Орна высказалась смелее:

— Люди придумали различные психологические приёмы, философские учения, веру, наконец, чтобы якобы себя познать, но в действительности, чтобы владеть собой. Настолько человек в себе не уверен. Ведь вся мораль от Ветхого завета направлена на удержание в рамках зверя-человека.

Этна дополнила:

— Всё это действует, пока ничто не угрожает жизни или власти над людьми. А вера позволяет не самим собой владеть, она порабощает, и никакой свободы не даёт. В религии душа как будто бы действительно парит, но так, как змей бумажный на верёвке. Свобода — это только ощущение достаточности сил для самовыражения. А в ком нет сил, тот не свободен.

Орна решила уточнить:

— Свободу каждый понимает для себя в тех рамках обстоятельств, к которым он привык и приспособился. Человек не хочет приспосабливаться снова, пусть даже к снятию ограничений. Он снова приспосабливаться будет. Кто приспособился, не любит перемен. Так раб не знает, что делать со свободой. Он был свободен в хомуте, свободен от своей инициативы. А снятие хомута не означает избавление от тяжкого труда. Зато добавит сотню обязательств. Кулик болотный воспевает свою топь и никуда не отлетает, он в ней не тонет, в ней силён, и потому себя свободным ощущает.

Дебьерн прервал состязание, обратившись снова к Корэфу. Корэф сидел молча, думая о чём-то о своём.

— Корэф, вернёмся к теме возвращения спустя сто лет. Опустимся на Землю в прямом и переносном смысле. Готов ли ты к тому, что можешь встретить на Земле не научных оппонентов, а примитивных конкурентов из зависти или желания воспользоваться твоим трудом и выдать за своё? А если не удастся, то дело запороть, в архивах закопать, тебя оклеветать.

— До сих пор не сталкивался с этим. Не пришлось.

— Ты летишь в другой мир. В каждом мире устанавливаются свои порядки. Всё зависит от того, какие силы, какие нравы, какие правила там стали преобладать. Считаться с этим тебе придётся. Опасности всегда всплывают, откуда их не ждёшь.

— Хорошо, Дебьерн, спасибо, присмотрюсь. У нас с тобой ещё будут возможности подробнее о деле говорить и подготовиться получше к угрозе катастрофы. Надеюсь, ты мне и на Земле поможешь? Меня другое не волнует.

— По рукам! — Дебьерн протянул руку, Корэф в ответ её пожал.

Глава 3. Логика любви

— Этна, ты заметила, что стало легче передвигаться?

— Да, Корэф?.. Ты что-то спросил?.. Извини.

— Да так, мелочи. Вижу тебя редко. Где ты пропадаешь?

— Ты же знаешь мою любознательность. Везде хочу побывать, все уголки корабля осмотреть. Что где находится. Что за люди и роботсмэны с нами летят. Мне это важно.

— Это не любознательность. Это любопытство. С меня капитанского мостика и его клуба хватит. Там много интересных людей и роботсмэнов собирается. Многое можно узнать. Тебе не интересно?

— Интересно. Я бы тоже пошла. Но ты меня не берёшь.

— Ну вот! Типично женский ответ. Вся в прабабку Анжи. Ты не убегай с утра до вечера, тогда тоже в разговорах примешь участие.

— Зато я ночью с тобой! Всю ночь с тобой! Напролёт!

— Откуда сил столько черпаешь?

— От тебя черпаю, милый мой! У меня от тебя голова кругом! — Этна расправила руки, запрокинула голову кверху, запела и закружилась на месте от счастья.

— Всё ясно. Созрела голубка. Рожать тебе пора. Детей иметь.

— Проблема, дорогой.

— Что за…?

— А то «за», — перебила быстроречивая Этна. — Страстное моё желание необходимо. Я должна с ума сойти, так захотеть ребёночка. Но сперва я должна по всем углам порыскать, обнюхать, всё ли здесь в порядке, в безопасности ли мой ребёнок будет. Вот я и любопытствую по кораблю. Пока не вынюхаю все углы, не успокоюсь. А успокоюсь — понесу.

— Произошла ли ты от человека? Похоже, кошки были в предках.

— Нет, были тигры. Это тебя интересует? Тогда у создателей твоих в предках были собаки.

— Почему?!

— Вы, мужики, всё бегаете кругами, но по другой причине — кобелиной.

— Так вот какая ты ответственная! Слушай, а давай я тебя для удобства, ну чтобы всё время с прабабкой не сравнивать, сразу её именем назову? Здорово придумал?

— Не здорово. А давай я тебя Вотром назову? Помнишь? Начальник разведки, которого за коварство прабабка спалить хотела. А я есть я — Этна. И прошу при мне о своих бывших не вспоминать.

— Ревнуешь. Даже к прабабушке любимой. К кровати приревнуй, на ней я тоже сплю.

— На ней — не с ней. На мне не засыпал. Вот я и не ревную.

— М-да. Никогда не будет просчитан алгоритм мысли, рождённой в женском интерфейсе. Никогда не уловить причинно-следственных связей в женской логике. Если это вообще логика.

— А всё потому, что вы, мужчины, женщину по себе меряете, и что у вас не сходится, вы переводите на нас. А вы не сравнивайте несравнимое, и всё у вас сойдётся. Мы — ваша противоположность. Посмотришь так, и всё у тебя сойдётся. Мы с вами — параллельные миры. В них параллели не сойдутся. Даже в перспективе есть зрения обман.

Корэф уверенно выпрямился на стуле:

— У женщин логика — самое слабое звено. Мешают вспышки чувств и выползших инстинктов. Мужчина Лобачевский доказал, что параллели могут и сойтись.

— Женщина просто другая, не такая, как вы. По-другому думает. Логика не может быть только вашей, а если вашей, то правильной. Вы с первых слов женщины настроены её не понимать. Как и во всём, торопитесь её прервать, отмахнуться, точнее, захлопнуть, как непрочитанную книгу, чтобы не заморачиваться сложностью сюжета.

— Вас остановишь! Вас прервёшь! — усмехнулся Корэф.

— А ты ко мне прислушайся! Доверься, ведь доверяют рассвету, что день настанет. Тогда поймёшь, что разные у нас и мысли, и инстинкты, и к разным нас ведут делам. Ход наших мыслей, действий, пусть и нелогичных, не помешал выращивать вам смену. Ну что? Ты алгоритм мой разгадал?

— Пока не улавливаю, — слукавил Корэф. Он этому всему когда-то Этну обучал, преподавая психологию.

— А ты попробуй от обратного пойти. То есть рассуди по поведению моему, по действиям, по поступкам… Ну же! О чём я думаю, что за стремления?

Корэф пожал плечами:

— Наверное, меня потеряла и повсюду ищешь, чтобы обнять и прижаться ко мне.

— Глупенький! Ты у меня на верёвочке! Всё время под контролем. Я знаю, где тебя оставила, и посматриваю, незаметно возвращаясь и спрашивая, где ты можешь быть!

— Какая ты! — прикинулся простачком Корэф. — Стены просвечиваешь? Меня насквозь видишь?

Этна всмотрелась в лицо Корэфу:

— Да ты меня разыгрываешь! Ах ты профессор женской наивности!

— Ладно, ладно! Только не нàсмерть!

Корэф выставил для обороны руки. Но не успел договорить, как был повержен набросившейся львицей, срывающей с себя одежду. И он ответил за розыгрыш по полной программе их семейной традиции. Хорошо ещё, что его энергогенератору в малом тазу износа не было и нет.

Прошёл час. Корэф и Этна лежали нагие на софе. Заговорили.

— Ясно, с ума ты не сходишь. Но, как кошка перед беременностью, присматриваешься к обстановке. Ты лучше присмотри себе партнёра.

— Я была у врача в клинике. Говорит, всё в порядке. Нужен донор. Надо подыскать. — Этна повернулась к Корэфу и всмотрелась в него.

Корэф удивился:

— Ты это мне?

Этна хитро улыбнулась и кивнула.

— Не, не! Отцом буду, роды приму. Но мужиков подбирать и присматривать?! Может, для тебя ещё и уговорить кого?! Нет!

Этна надула губки:

— Корэф, я не хочу выбирать. А вдруг он захочет переспать со мной? Я всё-таки у тебя самая красивая.

— Ну и что? Ты знаешь, во мне ревность отключена. В себе сперва я разобрался и отключил эту опцию. Потом всем роботсмэнам подсказал. Однажды приходилось с ревностью столкнуться. От этого животного инстинкта одной роботсвумэн пришлось нам с Анжи побегать по Земле, чтоб смерти избежать. Трагедии в истории людей все начинаются с ревностной интриги. Коварство побеждает. То заурядный дипломат пристрелит равнодушно гения-поэта. А то придушит темнокожий генерал небесной прелести невинное создание. За каждую подругу рогами, как быки, дерутся. Придумали прикрыть инстинкт животный честью! «Друзья до гроба» вдруг становятся врагами, предают, клевещут, закалывают и стреляют. Лишают жизни и любви, чтоб только честь животная была довольна! А ревность к власти властолюбцев?! Богатых — к их богатству! Если подытожить, то естественный отбор животных людям вреден. Не лучшее губило генофонд. Под маской натурального отбора и лживости моральной сжигались красота, и совершенство тел, и мыслей глубина в десятках тысяч инквизиции кострах. Творили зло оставленные в людях корни диких предков. Мы, роботсмэны, совершеннее людей. Нам легче жить без глупости животной.

— А мне наоборот! Мне ревность нравится. Люблю поревновать. Страдать в кошмарах страстных сновидений. В мечтах борюсь за обладание тобой. Мне нравится, когда тебя с завистливым дыханием рассматривает кто-то из подруг и загорается с твоим к ней приближением. Мне страстно хочется вцепиться в волосы и драть её, как кошку, чтоб видел ты, что только я прекрасна, что за тебя борюсь и только я достойна!

— Какая разница, кто на тебя посмотрит, тем более с восхищением? Какая разница, что в мыслях он с тобою совершит? Мне всё равно. У нас свобода мысли в рамках черепной коробки. К тому же красота твоя — не вымысел моего воображения, коль скоро в мыслях мужиков находит подтверждение.

— А мне не всё равно! Я не хочу любезных комплиментов, лести или сальных предложений слышать. Ни с кем ни целоваться, ни распалять в ком страсти, ни… переспать тем более. Только ты и только для тебя! Короче, шеф! Найдёшь или подберёшь по всем параметрам науки, который мне, то есть нам, подходит, уговоришь его сцедиться. А я прибуду в клинику и буду ждать, когда доставят семена, чтобы начать посев. Задачу понял, любимый мой профессор? Выполняй, — и львица кротко улыбнулась.

— Теперь понял. Хорошо, что я на тебе женился!

— А если бы не женился?

— Скольких бы ты замучила, пока набрела на меня. Характер золотой!

— Да. Наверное. На тебе бы остановилась, — Этна ответила серьёзно.

Как-то сидели в полупустом ресторане. Играла музыка, но было тихо. К их столику подошли командир Дебьерн и его постоянная спутница, старшая стюардесса Орна.

— Позвольте, мы присядем за ваш столик?

— Пожалуйста, конечно! Мы только рады! — привстал Корэф, предлагая жестом сесть. — Не видимся мы месяцами.

— Вы уже знакомы с моей старшей стюардессой. Но сегодня вы познакомитесь с ней как с моей супругой. Она меня преследует, чтобы мы с вами подружились ближе.

Этна и Корэф тепло поздравили супругов.

— Действительно, давайте дружить семьями! А где шампанское? — наигранно развела руками Этна, улыбаясь.

— Вот, — поставил на стол бутылку Дебьерн. — Бокалы тоже здесь.

Все встали. Дебьерн разлил, и все подняли бокалы. Корэф пожелал дружбы и понимания в семье. Этна пожелала любви и множества детей. Трое выпили. Женщины прижались к друг другу щёчками. Мужчины пожали руки. Поговорили о семейных радостях и чуть было не разделились по гендерному признаку на группы. Вдруг Орна обратилась к Корэфу:

— После нашего знакомства Дебьерн мне много о тебе рассказал. Для меня ты очень интересен. Это так здорово! Корэф, ты живой свидетель нашего далёкого прошлого!

— Где-то так. Но живыми свидетелями далёкого прошлого являются все роботсмэны. Я лишь один из них. В любом случае мне приятно слышать о себе, что я свидетель древности. Да, мне, похоже, пятое столетие пошло. Но люди так всё устроили, что мне, боюсь, спокойно помереть не позволят. Становится мне всё труднее что-то вспоминать. Наверное, мой квантовый мозг также устарел. И тело часто требует ремонта, обновления. Не продвигается наука, хотя пора.

— Корэф, мне интересны твои взгляды на проблему изменений на Земле, вернее, с Землёй. Что там такое важное может произойти?

— Проблема с геофизикой. Земля может буквально перевернуться.

— Почему же? Так вдруг?! — открыла удивлённо глазки Орна.

— Нет, конечно. Её переворот заложен в её строении.

— Ты имеешь в виду её многослойность?

— Не столько многослойность, сколько сочетание её вращения с неуравновешенностью в ней массы ядра.

Орна что-то вспомнила:

— Да-да, мы проходили это в университете. Я припоминаю. Эффект Джанибекова? Там из-за разбалансировки барашковая гайка переворачивается внезапно. Так, кажется?

— Абсолютно. Все измерения с гайкой в тысячах вариантов просчитаны с точностью, согласно теореме. Осталось сделать перерасчёт пропорционально Земле. Тогда можно будет спрогнозировать этот процесс в её масштабах.

— Разве до сих пор не сделаны точные расчёты параметров Земли? — усомнилась Орна.

— Нет, почему же? Сделаны, но степень их точности соответствовала целям этих расчётов. Но главное — Земля меняется. Меняются планеты. Измерения устаревают. Но главное — неизвестны форма, масса и материал самого ядра, — закончил Корэф объяснение.

Вмешался в диалог молчавший командир:

— Спасибо, Корэф! В общем, прояснилось. Теперь наша команда будет с пониманием ожидать решения учёных. Мы свяжемся с другими кораблями и так же разъясним, чтобы тебя не загружать в пути. Но если ты не против, я сам активно подключусь к продвижению твоей идеи на Марсе, на производствах, где все меня знают. Да и в верхах управления. Я всё же там известный марсианин. Могу развернуть широким фронтом всю программу. Нужны мне полномочия, и я продолжу начатое дело.

— Дебьерн, как только сам я получу от президента полномочия, ты будешь первым, кто получит назначение.

— Профессор, у меня ещё есть несколько вопросов. Мы можем разговор продолжить? — поторопилась Орна.

— Ну почему же… Я рад ответить на вопросы. Вопросы для учёного — гимнастика ума, — и Корэф усмехнулся.

— Корэф, ты взялся за совершено не исследованную часть природы. Надеешься ли ты на совершение открытий?

— Орна! И здесь, я вижу, ты абсолютно в теме. Никто в напутствиях своих мне не поставил этого вопроса. Конечно, нас ожидают большие открытия в науке. Не знают ещё те, что имена свои прославят. Лечу туда, чтоб дверь для них пробить. Спасём ли Землю, спасём ли что на ней? Сумеем ли воспользоваться… успеем ли воспользоваться законами и изобретениями? Жизнь человеков коротка и риски укорачивают беспощадно. По опыту никто не пользуется сам, что для других открыл. Открытия нужны для поколений. За этим я лечу.

Прошли месяцы. На корабле было чем заняться. Клубы, секции, кружки по вкусам. Сколько интересов у людей и роботсмэнов, столько и сообществ. Так же и для детей. Бассейны, природные уголки. Даже секс-услуги! Извините, оговорился, то для взрослых. Всё как на хорошем океанском лайнере тысячу лет назад у вас, мой читатель, в глубине веков. Однако большинство развлечений — в виртуальной реальности. Есть и библиотека мировой литературы всех планет, на которых проживают люди. Как-то зашёл наш герой в библиотеку. Видит, за голограммой книги сидит его супруга. Бесшумно подошёл и спросил негромко:

— Что читаем?

— Ах! Корэф, не пугай меня, мне нельзя вздрагивать.

— Девочка моя! Прости. Привычка с детства. С твоего детства. Помнишь, как ты любила внезапно подкрадываться сзади и с парализующим криком набрасываться? Хорошо, что я видел обстановку со всех сторон. Но главное — я бессердечный. Не то бы сердце так и провалилось в малый таз.

— А читаю я… Не угадаешь!

— Дай-ка гляну.

— Не дам. У тебя ведь глаза круго́м!

— Как ты нашла эту книгу?! Она и здесь есть?!

— На звездолёте, годами в замкнутом пространстве роскошной и комфортной бочки, только такие и читать: романтика борьбы за перемены. Она и в тебе есть. Какой молодец этот Теллур, увековечил ваше прошлое. Мне иногда кажется, что тот Корэф и ты только с именем одним, а во всём остальном разные люди. Или мне так просто хочется?

Корэф усмехнулся:

— Нет, не поэтому. Ты просто под впечатлением изложения Теллура. Оно было субъективно. И впечатление твоё тоже субъективно.

— Ты прав. Роман сильно впечатляет. Мне даже кажется, что те события в романе — красивая выдумка, полная интриг. А можно было их избежать?.. А, Корэф?.. О чём задумался?

— Да так. Всё снова вспомнилось. Интриги нашей с Анжи жизни легли в сюжет романа. Как всё же красиво, искусно всё описано! Интрига — это то, что побуждает героев к действиям, а сюжет — к движению. Всё так и было, с тем же напряжением. Всё там построено на нашем рассказе во время полёта к Тэрглобос сто лет назад.

— Значит, Теллур своё впечатление от вашего рассказа в романе отразил? Ты не ответил на мой вопрос: можно ли было тех опасностей вам избежать?

— Любой исторический роман и даже научный труд неизбежно несёт отпечаток личности автора, его восприятие. С немногим я там несогласен. Не так я думал, не с той интонацией говорил. Иные вещи он домыслил просто. Но это было его правом, правом автора. В принципе и в главном всё так и было. А избежать… Вот я пытаюсь избежать твоего вопроса, чтобы на него не отвечать. Но ты не уступаешь, не даёшь мне избежать. Вот говорят: такова жизнь. А что стоит за этим словом «жизнь»? Стоят за этим люди, только люди. Мы все определяем жизнь друг друга, определяем жизнь других. Интриги — это замыслы людей, а замыслы не имеют вариантов, они всегда исходят из инстинктов, мотивы — из глубин души. Поэтому поступки и интриги предопределены. Все остальные втянуты в интриги. Исходы здесь предрешены.

В согласии кивнула Этна головой:

— Наверное, подсознательно не могу воспринять тебя прошедшим через века. Давно нет ни командира Теллура, ни профессора Анжи, ни того мастер-оператора Корэфа. Сознание прагматично. Но подсознание отвергает вечность жизни человека. Инстинкт не соврёт. А ты — просто рукотворное чудо, дар из рук великих предков. Я всё люблю в тебе, люблю, не налюбуюсь.

— Девочка моя. Тот Корэф умер вместе с Анжи. Давно нет тела, что ласкала Анжи. А то, чего касается твоя рука, к чему прижато твоё тело и что вонзается в тебя, — всё это никем не тронуто. Тебе одной принадлежит. Не отпечаталась на мне ничья рука иная. Во мне самом осталась лишь память обо всех. Во мне они останутся живыми. Я твой, в твоей реальности, и жив я только для тебя. Если устанешь читать, скажи. Ляжешь ко мне на грудь. Я расскажу тебе с того места, где ты остановилась.

Глава 4. Родина

Плод оказался двойней. С разрешения шефа клиники роды принимал Корэф. Всё обошлось прекрасно, без осложнений. Ребята повыскакивали в порядке очень живой очереди. Имена давать не торопились. Потом поразмышляли не без скандала и назвали того, кто старше, Иланом, а младшего назвали Марком.

Прошло много месяцев. Не так уж скор в своём движении свет. Мы мчались, но как будто бы стояли. Давно никто из пассажиров не интересовался ни преодолённым расстоянием, ни дистанцией, ни временем, ни окружением звёзд. Никто не спрашивал параметров полёта, температуру за бортом. Да и какая там температура?! Температуры никакой, абсолютный ноль. Ноль значит ничего. «Из ничего и выйдет ничего», как сказано героем, и это правда потому, что за бортом физически температуры нет, нет главного в температуре — нет вещества, носителя температуры. Давления тоже никакого! Ничто не давит, не гнетёт, не греет, не морозит. Но если греет, то свет далёких звёзд. Морозит, только если глянешь на экран, в котором бездна тьмы. Тогда зачем интересоваться, чего нет?

Прошёл ещё год. И ещё. Ребята подросли, забегали по кораблю. За ними Корэф успевал едва. Он не был опытен в погоне за двумя. Но был и плюс: они не разбегались никогда. Замкнутое пространство было преимуществом, но и недостатком — бесчисленное множество похожих помещений. Корэф надел на малышей подарки — часики-браслетки, благодаря которым ему труда не составляло быстро отыскать маленьких гуляк. Они постоянно были с кем-то в общении. Ребята росли быстрее, чем корабль приближался к Солнечной системе. Торможение давно началось, и гравитационные нагрузки напомнили о себе.

Всему приходит конец, на который, казалось, перестали надеяться пассажиры. Корабль не просто перестал людей интересовать. Они его возненавидели. Каждый старался отвлечься любимым увлечением. Салон сексуальных услуг ломился от ошалевшей публики. Из-за недостатка места и переизбытка чувств начались оргии. Вакханалия Вальпургиевой ночи перетасовывала группировки интересов. Ничто не осталось под запретом приличия. Не стало приличия, не стало запретов. Тюрьма меняет психику людей. А здесь особая тюрьма, в которой максимум свобод. В запертом однообразии тюрьмы компенсаторно срываются краны сдерживания инстинктов, чтобы хоть чем-то имитировать свободу. Раскрепощаются пристрастия. И секс становится нормой общественной нравственности. Роботсмэны обоего пола, свободные от всех обязательств, бесперебойно и беспрепятственно организовывали межсемейные оргии и участвовали в них. Когда супруги друг другу надоели, ревность уступила место распутству. Потом, после прилёта и выхода из этой бочки с сельдью, всё постепенно восстановится. Инстинкты снова сдружатся с моралью, которая прикроет их своей вуалью.

Переполнялись рестораны, куда обжорство ненасытно прорвалось в сопровождении концертов, театра и стриптиза. Здесь возродилась древняя потреба, чтоб только зрелища и хлеба.

Всё чаще стали возникать скандалы, даже драки за пространство в заключении. И счастьем стало то, что вообще здесь не было оружия!

А что там с нашими героями? Проверен ли «тюрьмой» на прочность их союз? А был ли правильным их выбор? В семье Корэфа и Этны как будто ничего не происходило. Лишь крики имитации обременения по ночам напоминали: всё в порядке. Вот что значит настройка мужчины на моногамные отношения. Хотя, признаюсь откровенно, и между ними были напряжения.

Как-то лежала Этна на груди у К̀орэфа, и он читал ей свои строфы.

Вдруг Этна будто бы очнулась, выпрямилась на руках и, глядя Корэфу в глаза, понеслась:

— К чёрту мою прабабку Анжи! Она совратила тебя, а ты — меня!

Корэф остановился и стал слушать, что дальше скажет Этна.

— Ведь ты меня и совратил с благословения прабабки! Какая же я дура! — вскочила Этна, как пружина. — Я просто позавидовала славе Анжи и захотела пережить в угаре романтичном всё то, что и она с тобой пережила. Мне так хотелось всё перестрадать в тревогах бегства, в тайных отношениях, в привязанности к тебе и под твоей защитой. Я не в тебя влюбилась! Влюбилась я в тот образ Корэфа-героя, что Теллур живописал.

— Опомнись, Этна! Всё в порядке! Здесь, между нами, нет уже давно прабабушки Анжи. И я уже не тот, что ей принадлежал, поверь! Я твой, и ты меня любила с детства, ещё романа не читая. Меня ты полюбила за то, что я тебе был ближе всех, тебя всему учил: сперва ходить, потом читать по буквам. Памперсы менял и подмывал. Эй, девочка! Очнись! Забудем, что сейчас наговорила. Успокойся, ляг снова мне на грудь, усни.

— Всё это — ложь! Не помню я такого. Я помню, уроки секса ты преподавал.

— Такова программа. Не я её придумал. Все подростки об этом от учителей узнать должны, но не от друзей на улице. Вот там порочно.

— Ты меня на уроках совращал.

— Не совращал, а обучал, что значат соблазнения слова и жесты, поведение ребят, когда хотят с тобою переспать. Чтоб ты их знала, быстро узнавала и не поддалась обману и не была совращена.

— Зачем меня ты трогал?

— Тебе исполнилось восемнадцать. Ты сама о том просила, взяв мою руку и сорвав с себя одежду. Я понял, тебя мне было не сдержать. Ты вырвешься к ребятам и по рукам пойдёшь. Мне нужно было что-то делать, не папу же мне звать!

— Жалею, что папу я не позвала.

— И я жалею, но теперь уж поздно. Нам придётся жить. Пока ребят не вырастим. Я слово дал Анжи, что никого из вас не брошу, пока сам существую.

Этна не слышала последних слов. Она уже лежала снова на его груди и впала в крепкий сон. А Корэф, едва её касаясь, прикрыл руками спинку и что ниже. И тихо, как издалека, послышалась мелодия покоя.

В каютах корабля по-разному с ума сходили пассажиры. Лишь роботсмэны оставались неизменны. Мои далёкие во глубине времён читатели, уверен, что и вам знакома подобная картина. Часто после войн или эпидемий или в неволе бесконечной, и вы могли свидетелями быть психозов и депрессий. Теперь у нас вы видите подобные эксцессы. Были попытки самоубийства. Забегала по каютам наша медицина и стюардессы с «психологическим подходом». Где словом, где медикаментом старались волны маниакально-депрессивного синдрома погасить. Так длилось месяцами. Психоз и истерия не утихали. Лекарства всё же помогали. Но однажды день настал. Во всех салонах возникла голограмма старшей стюардессы Орны:

— Внимание, господа и дамы. Сейчас к вам обратится командир корабля Дебьерн. Прошу, командир.

Возникла голограмма Дебьерна:

— Добрый день, дамы и господа. Хочу напомнить вам, что мы приближаемся к Солнечной системе. Как вы заметили, мы давно притормаживаем. Получена информация с Земли и Марса. Этим хочу с вами поделиться. За прошедшие несколько лет на Марсе проводится капитальная реконструкция космодрома «Илона Маска». Поэтому вас примут на временном космодроме. Вы сможете нас покинуть на платформе стационарной орбиты. Там мы загрузимся и полетим впервые к Земле. Никогда ещё звездолёты не приближались к Земле из-за старого конфликта с роботсмэнами. Но теперь отношения кардинально нормализовались благодаря героическим действиям профессора Анжи сто лет назад. Тогда люди вернулись на Землю. Ими были созданы технические условия для приближения звездолётов, но не ближе, чем на стационарную орбиту. Мы будем первыми. Сначала придётся облететь Солнце, так как обе планеты расположены на дальней друг от друга дистанции и Солнце оказалось между ними. Там останется недолго, пара суток, доползём. Над Землёй мы приткнёмся к стационарному орбитальному космодрому. Оттуда останется рукой подать до нашей чудесной планеты. Я думаю, вам не захочется оттуда улетать обратно! Земля! Что ни говори, но это — рай! Читать с восторгом!.. О, простите, лишнее прочёл. Во всяком случае, так у меня написано. Я сам там ещё ни разу не бывал. Ну, что ж, друзья! Дадим себя удивить!

Изображение командира исчезло. Снова появилась стюардесса Орна:

— Господа и дамы, вы прослушали сообщение командира корабля. Спасибо за внимание. Счастливо нам всем долететь!

— Корэф. Я слушала и гордилась. Ведь это ты с моей прабабушкой восстановил нормальные отношения роботсмэнов с людьми.

— Ну… В общем-то, да. Прабабушка с прадедушкой. Моя маленькая Анжи… Она спасла Землю и роботсмэнов от уничтожения. Хоть бы что-нибудь назвали её именем. Впрочем, какая теперь разница…

— Ты так уверен в катастрофе?

— Не хочу верить. Есть расчёты. Они могут быть неверными.

— Ты можешь ошибиться?

Корэф ответил тихо, не торопясь, взвешивая слова:

— Я хочу ошибиться. Пусть в расчётах на Земле меня поправят. Буду счастлив, если неправ. Земле я обещал вернуться. Я бы всё равно вернулся, взяв тебя с собой. Я люблю мою Землю. Столетие я прожил на Тэрглобос. Она прекрасна, просто рай. Родился на Земле, пусть более суровой. Однако для меня любой там камень дорогой. Лететь на Землю повод оказался страшным. Нам не удастся спасти её ландшафт, мы не войну предотвращаем, зато спасём людей и роботсмэнов, как сто лет назад. Людей с Земли придётся переселить на Марс. Построятся большие города. Но кто захочет, отправим на Тэрглобос. Придётся на Марсе срочно строить ещё десять звездолётов к пяти, что мы имеем. Меняться климат будет резко, с катастрофами… Нет, не хочу об этом. Сразу перед глазами проплывают разрушения. Графика в кванте меня не жалеет. Лучше отключу…

— Людей — понятно. А роботсмэнов как?

— Сложнее будет с полумиллиардом роботсмэнов на Земле. Всех переселим на Луну и Марс. С другой стороны, с ними проще, чем с людьми. Загрузим, как шпалы, штабелями плотно во всё, что улетает. Так закольцуем корабли на вывоз всех до одного. Не будем успевать — поснимаем с роботсмэнов их головные квантовые компьютеры и отправим, хоть на Тэрглобос. А там всё установят на более совершенные тела. Роботсмэнов много не бывает. Везде огромный спрос. Не то что на лю… — на этом слове Корэф замер. Сейчас получит он ответку.

— Что-что?! Так! Дискриминация людей! За это прадедушке придётся отвечать сурово!

«Опять надвинулась на древнего страдальца грозная расплата молодёжи», — мелькнуло в квантовом мозгу.

И в тот же миг он был прижат к софе таким прекрасным, мягким, гибким и послушным телом, что понял: живым сегодня не отпустят.

«О, как была права её прабабушка Анжи сто лет тому назад, когда всё это предвещала», — мелькнуть у Корэфа успело над глазами в квантовых структурах.

«Как он прекрасен! Гладок телом! Мускулистый мой атлет! — запрыгали в восторге мысли в Этне. — Как приятно впиться! Нет, вонзиться в его мужеское тело! Он сладок! Меня не оторвать! Силён его магнит! Ничто нас не разъединит».

Нам очевидно, что Создатель разделил людей на женщин и мужчин, чтобы им было чем заняться. Занятия чтоб регулярней стали, позволил людям Шеф на Небесах роботсмэнами и роботсвимен обзавестись.

Прошли дни, недели пролетели.

— Мама! Папа! — вбежали Марк и Илан, и как один, перебивая друг друга, взахлёб заговорили. — Папа! Мама! А скоро мы прилетим?

— Скоро прилетим?

— А мы здесь вырастем?

— А на Марсе растут?

— А на Земле?

— Почитайте нам книжку.

— Корэф! Что ты как обалдел, уставился! Дети орут, а он сидит! Давай читай, ты же читаешь по ролям любыми голосами, — Этна передала ему книгу.

Корэф подумал:

«Как женщины меняются после рождения детей! И всё же Анжи изменилась по-другому». — Он сразу начал читать голосом сказочника:

— Жук сидит на камне жёлтом,

Жаба квакает на дождь,

А Кузнечик на пригорке

Вдруг решил отпрыгнуть прочь.

Страх Кузнечик пересилил

И на Жабу сверху сел.

Жук расправил грозно крылья,

Зажужжал и улетел.

Жаба вдруг зашевелилась,

Не достать ей Кузнеца.

Тут дождём их всех накрыло.

Лило ливнем без конца.

Корэф при этом продолжал думать:

«Где кротость взгляда с мягкостью касаний, где нежность голоса с проникновением сквозь титан в квантовую душу? Куда всё это делось после родов? Ах, вот они! Два молодца, что отобрали от меня её любовь!» — Но Этне он шепнул:

— Стихи дурацкие.

Этна шепнула в ответ, разведя руками:

— Такие сейчас поэты.

— Тысяча лет прошла, а писать так и не научились.

В диалог наперебой вмешались дети:

— Папа! А кто такой жук?

— А жаба — та злая тётя в салоне?

— Кузнечик! С этим ясно! Это — наша мама!

— А дождь — это такое одеяло?

— А при какой горке?

— Почему у Кузнечика нет глазок?

— Эх, детки, глазки есть, но видеть — мало. Надо ещё суметь управлять полётом, — Корэф обернулся к Этне и очень тихо произнёс: — Бедные дети! Родились чёрт-те где! Вот имей таких родителей! Без голографики не обойтись, — Корэф снова повернулся к Илану и Марку: — А теперь побежали в видеосалон! Там я вам всех зверушек буду каждый день показывать! Мультики всякие! Побежали! — Потом снова обернулся к Этне: — Начинать нужно от «живого созерцания» и лишь потом переходить к «абстрактному мышлению». А у нас всё наоборот. Вот они, звездолётные дети!

Мультики были в голограмме, и дети могли войти в сказку. Они бегали вокруг героев и пытались с ними говорить, передвигаться в лесах дремучих, летать в космическом пространстве, не нужно было надевать какой-то шлем. Всё было как бы наяву, и все присутствовавшие на сеансе друг друга видели, как в театре. Они даже могли участвовать в сюжетах.

В условный «вечер» детей уложили и собрались спать, легли. Затихло всё. Корэф шёпотом спросил:

— Этна, где твоя родина?

— Тэрглобос моя родина. А твоя, Корэф?

— Моя — Земля, я землянин.

— Ну вот и выяснили… А к чему ты стал о родине, и перед сном?

— А родина у наших парней где? И как её назвать?

Этна перевернулась на живот и приподнялась на локтях:

— Их родина — пустыня мира. В пустыне родились.

— Родились на корабле. Их родина — корабль. У корабля есть только номер бортовой.

— А у океана, что бесшумно плещется за бортом?

— Космос. Их родина называется Космос. Так и запишем.

— Нет, формально принимается корабль. Считай, плавучий остров в океане.

— Камрады наши подрастут, а тут война. И что им защищать? Списанный корабль? Безродными космополитами их назовут.

— У них девчонки будут? Вот пусть их родину приданную и защищают.

— Так, значит, родину их будущих детей?

— Да, Корэф, иначе не бывает. Наверное, так всегда. Все защищают родину детей. Никто не убегает защищать могилы предков. При современной миграции никто не знает, где могилы предков. Так, захоронение урн. Слушай! Землянин! Ты уже более ста лет, как покинул родную Землю. Теперь предстоит встреча с родиной. В тебе что-то происходит?

— Да.

— Ты что-то вспоминаешь?

— Все мы: и люди и роботсмэны что-то всё время вспоминаем. Большинство консервативны. Оглядываемся в прошлое, чтобы себя во времени не потерять. И чтобы близких и друзей, и долг свой не забыть, историю свою и родины своей. Отсюда наш патриотизм, он всё вмещает. Никто не хочет лишиться своей истории. Пусть даже позорной. Все ищут в ней оправдания себе и горемычным предкам. Я слышу это от людей, читаю в книгах. Постоянно во мне что-то всплывает. Землю я не просто помню. Она не только в памяти, но и в моих страданиях.

Земля волнами колыхалась.

И так застыла навсегда.

Гордыней гор вдали поднялась,

А там долиной пролегла.

Не превратится всё в пустыню,

Не выжжет землю вечный зной,

Накроет ливнями косыми

И зацветут холмы весной.

Травой из года в год накроет,

Врастёт корнями в щель камней.

За выживание на просторе

Идёт борьба природы всей.

Из скал поднялись стены града!

Суров в рожденьи из камней!

Фасадом бел и зелен садом!

Уютней нет и нет родней!

Мне хочется вернуться в город,

Пройтись по улицам в тени,

Зайти в уютный дворик дома

И сесть за стол большой семьи.

Земля когда-то колыхалась.

Огонь пылал! Была страшна!

Всё для того предназначалось,

Чтоб видеть город из окна.

— Вижу Землю будто пред глазами, её я ощущаю твердью под ногами.

Когда подлетали к Марсу, дети впервые увидели Солнце. Вообще, это была их первая звезда вблизи. Звездолёт пристал к величественной и большей, чем он сам, в два раза платформе орбитального космодрома Марса, одного из терминалов космодрома Илона Маска. Все запрыгали, закричали от счастья и космической радости и стали обниматься со всеми подряд, даже с теми, с кем дрались. Таковы люди! Роботсмэны стояли в стороне, как приглашённые на этом торжестве жизни, лишь пожимая плечами и переглядываясь, мол, родителей не судят и уж тем более не выбирают. Командир поздравил всех с благополучным прилётом.

Дебьерн заранее сообщил на Землю и на Марс о прилёте Корэфа и о его цели, приложив подробное послание с инструкциями от правительства Тэрглобос. Кроме того, он лично связался по голограммной связи с управлением кораблестроения на Марсе и правительством планеты. Переговорил с коллегами конструкторами о большом заказе. Марсиане ликовали. Давно они не участвовали в столь огромном проекте. Весь межпланетный транспорт устарел и шёл в рециклинг. И вам, мои читатели, такое положение с флотом знакомо, когда ваши самолёты, корабли морские полсотни лет и дольше летали или по морям ходили, пока не упадут на сушу или дно, прощально подкоптив округу с небесами.

Пассажиры и грузы, летевшие к Марсу, стали выгружаться. Дети бегали по пустеющим палубам, провожая своих друзей, с которыми довелось расти вместе на корабле. Кто-то женился, кто-то родился, а кто не долетел. Как все ни рвались покинуть осточертевший корабль, да и всех попутчиков, но прощались со стенами и с попутчиками в слезах утраты. Как это по-человечески! И по тюрьме, и по сокамерникам бывает ностальгия. В истории оплакивали тирана, что поколениями народы мордовал.

Направляясь к Земле, стали облетать Солнце. Оно непривычно слепило со стены одного салона, хотя яркость была в десятки раз уменьшена. Иллюминаторов на корабле не было. Изображение окружающего пространства передавалось с камер наружного наблюдения. Качество картинки было, разумеется, намного лучше, чем сквозь стекло шлема астронавта, и таким же объёмным, как в голограмме. Иногда картины были в записи, чтобы не было страшно и одиноко в пустыне мира. Через день показалась Земля. Её изображение появилось и на стенах других залов, потому что никто не оставался равнодушным с приближением голубого глобуса, все хотели это зрелище наблюдать. Увеличение Земли стало замедляться. Когда она заняла собой половину экрана, корабль прекратил приближаться к планете и стал её облетать. Показалась и быстро увеличилась огромная платформа. Это был орбитальный космодром. Причалили. Командир корабля снова обратился к пассажирам:

— Господа и дамы, мы прибыли в конечный пункт нашего пятилетнего космического путешествия, на орбитальный космодром. Вскоре вы перейдёте в корабли-челноки и будете доставлены на наземный космодром имени Вернера фон Брауна. Не забудьте свои вещи, пожалуйста. Иначе вы сможете их снова увидеть в лучшем случае через… возможно, никогда. Счастливо оставаться.

Всё это слышала наша сладкая парочка в своей каюте.

— Этна, не забудь зубную щётку. После меня для тебя нет ничего ближе и проникновеннее этой щётки.

— Тебя-то я уж точно не забуду. Ты на крючке, в капкане навсегда. А щётка… Ну что может сравниться с близостью и глубиной твоей проникновенности?!

— Ничто. О детях ты хоть помнишь? Красотка.

— Я их не забываю. Они ещё на пуповине. Нет, не на той, что ты безжалостно обрезал. А на той, невидимой мужскому глазу. Той, что в сердце матери и навсегда.

— Мне, бессердечному привязывать их не к чему. Через браслеты связан с ними в моём кванте через радар незримой нитью — техническая пуповина.

— Но я, как видишь, без браслета, присматривай за мной. За кем ещё, я подскажу. Смотри, мой бессердечный! Ты не ревнив. Но я ревнива. Не разбивай мне сердце за двоих.

— Этна! Дитя моё! Живи со мной спокойно. В тебе вся красота Вселенной, вся нежность и вся страсть. Не ценишь ты себя. Нет для меня мощней магнита. Нет гравитации сильнее, чем притяжение к тебе. Не выдумай себе соперницу. К фантазиям так люди склонны. Я не хочу, чтоб ты свою улыбку света сменила на печаль и слёзы тьмы и понапрасну жизнь свою травила. Пока ты светишься вся изнутри, на ревность глупую не траться. Хочу тебя я вечно видеть в этой красоте. И звёзды гаснут после вспышки. Побереги себя от глупостей, чтоб я тобой подольше любовался. Когда состаришься и потускнеешь, ты всё равно во мне останешься запечатлением виртуальным навсегда.

— Ладно, только ты меня не обижай.

— Моя любовь, я сам потом страдаю оттого, что брякнул, не успев подумать, что поранил. Все раны, что нанёс тебе, во мне рубцами долго заживают. Мы, роботсмэны, так уж слеплены, нет, собраны людьми. Лепили каждый мастер по себе, программы затолкали, у кого покруче. Вот и приходится в себе с самим собой бороться. Та же борьба внутри себя и в людях. Наверное, у людей-мужчин похожая проблема, чтоб женщины над нами верх не брали и каблуком не стали нас дырявить. Ох, как вы это любите! А ногти вам зачем такие?!

— Чтобы впиться!

— А язычок, что источает яд? Вы жизнь мужчинам сократили!

— Для самообороны ногти, зубы и колено. А язычком отстреливаюсь, если на него к любви запрос не поступал. А некоторых жало привлекает. Странные мужчины.

— Ладно, собрались. Где дети? — Корэф осмотрелся.

— Где дети! — Этна подняла глаза под небеса. — Браслеты под твоим контролем!

— Подали челноки. Пора. А дети наши в рубке капитана. Пошли, простимся. А заодно свою команду заберём.

— Так. Щётку я взяла. Пошли.

На капитанском мостике их встретил командир Дебьерн и его команда. Здесь была и Орна. В их кругу стояли два малыша. Слушая их ответы на вопросы, взрослые заливались смехом. Вошли родители. Командир встал навстречу паре. Пожали крепко руки. Обнялись в прощании девушки. Мальчишки впервые молча смотрели на взрослых, глядя снизу вверх то на одних, то на других, чтобы угадать во взрослых настроение, чтобы решить: а можно ли бежать.

Женщины стояли рядом, держась руками за руки друг друга, посматривая незаметно на мужчин и о своём, о женском тихонько говорили.

— Ну всё. Пора, прощайте. Благодарим за доставку к цели, — с улыбкой сказал Корэф, обведя глазами всю команду.

— Прощайте. Нам здесь ещё на пару дней работы. Будем ждать от тебя приказов. Мы тоже спустимся на Землю. Нам отпуск нужен. Не то в железо превратимся, забыв о человеческих безумствах, — ответил Дебьерн за всех, что здесь стояли в форме.

Орна, опустив глаза, печально призналась:

— Теперь не представляю, что мы будем делать на пустом, почти безлюдном корабле. Пять долгих лет непрерывного общения! «Пять лет» звучит как приговор в тюрьме. Ни дня без суеты, в конце невыносимой. Не верится свободе. Я больше не смогу.

— Ни разу не был на Земле. Впервые, — признался Дебьерн и обнял Орну, — мотало по Вселенной.

— И я, — по очереди признались женщины, смеясь, — ни на Марсе, ни на Земле.

— И я, — два голосочка прокричали снизу. — Мы не были нигде.

Корэф оглядел компанию гордым взглядом ветерана. Он оказался среди них единственный землянин, и подбодрил:

— Поверьте, люди, стоит! До встречи на Земле!

Глава 5. Земля

Готовиться нужно к худшему, чтобы потом было кому радоваться его преодолению.

Космоплан спустился на Землю. В континентальном аэрокосмическом порту Джона Кеннеди официальная делегация конгрессменов и учёных встречала гостей с Тэрглобос

Как жаль, читатель мой, что нет возможности у нас прислать вам видео, но только тексты. Всё, что говорю и говорится близ меня, всё превращается в печатные слова, автоматически заносится в мой бортовой журнал, а он всегда при мне — в часах. Лишь камера — наклейка на кармане. Всю оптику сумели смоделировать в интегральных квантовых схемах. В технологическом институте мы эту тему проходили, но я, как ни старался, проходил всё это мимо. В мой мозг не умещается всё то, что «микро». Зато легко в нём разместить конструкции межзвёздных кораблей величиной с хороший городок.

Таких красот сто лет назад при расставании с Землёй Корэф не видел. Не с этим он прощался. Всё было проще. Теперь всё восхищает. Словами цвет и форму не передать. Гармонию архитектуры, округи красоту не смоделировать из слов и предложений. Не буду и пытаться. Не всё ещё возможно слову.

Словами можно описать.

Слова же отразить не могут,

Что передаст зеркально гладь

Или того, что видно оку.

Бессильно слово перед звуком.

Мелодию пером не спеть.

Не передать томленья муку,

Но лишь сказать о ней суметь.

Оттенок радужного цвета

Обрисовать нельзя словами,

Как тонкость ароматов лета

Живописать нельзя мазками.

Слова передают лишь нить,

А ткань домысливает каждый.

Читателя забросит ввысь,

А там он сам как змей бумажный.

Всевидящим пером поэта

Слова ложатся стройно в ряд.

Читатель наш поэму эту

Поймёт по-своему и рад.

Домыслит он, что бедно слову,

Оттенки выдумает сам,

Увидит дом свой и подкову

Там, где поэт о счастье лгал.

Прошу прощения, мой читатель, я размечтался, и отвлёкся от официоза встречи, и всё пропустил. Терпеть не могу официозы. А если ещё сидя!.. Сразу засыпаю. Чтобы устоять, в том смысле, что удержаться на ногах, мой мозг сам начинает что-то сочинять. Вот, я с вами проболтал, теперь придётся группу нагонять. Семью Корэфа эскортом отвезли в отель. За ними закрепили пресс-секретаря и няню-роботсвумэн. Сперва Корэфа поместили в реабилитационный центр на обновление тела и программ, настройку интерфейса.

Корэф за несколько дней омолодился, стал как новенький, как он говаривал когда-то, но всё же узнаваем. Мальчикам было абсолютно всё равно. Они крутились у его ног, как под защитой великана. Но мама!.. Этна прыгала от радости вокруг своего красавца! Он ей казался сверстником прекрасным. Его лишь выдавала мудрость старца четырёх веков без зависания когнитивных функций, избавленного от морщин и обветшалых тканей.

Секретарь-референт предложил план мероприятий рабочих встреч и отдыха. Всё было обсуждено и согласовано. Были запланированы встречи и выступления. Сперва была предоставлена возможность отдохнуть на берегу озера вдали от цивилизации и от дел.

Дети были с няней-роботсвумэн. В лесу играли, на поляне. Разумеется, была с ними охрана от очень диких и опасных животных. Земля превратилась в зоопарк. Лишь хищников, опасных человеку, держали на хорошем расстоянии. Как? Очень просто. Отпугивали или отстреливали в ареале интересов человека. Силами роботсмэнов была организована охрана окружающей среды и охрана людей от дикого и злого окружения.

Секретарь-референт ещё не прибыл. Было время после завтрака. Солнце поднялось и согревало. Утренним бризом пока ещё несло прохладу от леса к озеру. Небо становилось голубым и отражалось в озёрной глади. Вода была прохладной и до дна прозрачной. Гранитный берег уходил под воду красивым чёрным цветом дна в прожилках светлого в оттенках. Вплотную к краю бе́рега, к воде подкрался лес. Разделась Этна, всё с себя сняла, мостками пробежалась лёгкой рысью. Мгновения летели. В их цепи́ не нужно было пристальному глазу угадывать волшебных форм, скрываемых одеждой. Вся красота, вся прелесть Этны стала очевидной. Для этого и солнце постаралось. Тремя ступеньками мостков вошла, и опустилась в холод жидкого кристалла, заполнившего озеро, и плавно поплыла спортивным вольным стилем вдоль линии суровых берегов. На это сверху смотрели равнодушно сосны, их корабельные стволы застыли в изумлении. Но не Корэф. Он уже сидел на вёслах лодки и грёб, не торопясь и параллельно с Этной. Он в сторону её и не глядел, но видел всё вокруг себя. На ней внимание сосредоточил. Этна выбрасывала из тёмных вод живую пластику стекающей воды по белоснежной коже, и кисть вторгалась остриём, скрываясь под водой. Выбрасывалась ей на смену другая стройная, пластичная рука и совершала круг над головой. Луч солнца отражался в каждом взмахе, мелькал в стекающей воде. Минуло полчаса, и Этна к пристани вернулась. На пристани стоял готовый Корэф с распахнутым махровым полотенцем и с радостью в глазах в предчувствии увидеть красоту супруги. В объятия принял выпрыгнувшее из воды в сиянии розовое тело. Её он не касался, хотя хотелось обхватить всю наготу и крепко к ней прижаться. Корэф предпочёл глазами всё объять, не отрываясь наблюдал за… полотенцем. Ловил момент, когда оно спадало, но не спешил его поднять. От розовых лучей, что тело Этны отражало, не мог он взгляда отвести.

Прошли недели в отдыхе, в наземной адаптации. Никто их не тревожил. На беспилотниках или пешком знакомились с природой, с городом, с людьми и роботсмэнами, с детьми в зелёных парках, на площадках. А в непогоду — в крытом городе, совсем как и при свете солнца и безветрии, и без дождя, без снега… На близлежащих фермах, в парках дикости природы увидели ребята наконец живьём животных. Но всё это не главное. Они увидели впервые открытое пространство. Свободы воздух начали вдыхать. Бежали по дорогам, по лугам, в траве валялись. Их невозможно было остановить. Никто и не пытался. Их останавливало только собственное бессилие. Измучанные и счастливые, два паренька могли остановиться, только рухнув на траву, раскинув руки, и розовыми лицами стать эпицентром небосвода. С улыбками открытых ртов вдыхали атмосферу девственных лесов в смешении с морем за обрывом. Заснувшими их брали на руки и относили в дом.

Пока их дети были под присмотром, Корэф с Этной были в разъездах. Программа была большой и интенсивной. Повсюду Корэф выступал со своим докладом. В университетах, в комитете Конгресса. Их торжественно приняли в Капитолии. Прибыли бывшие соратники Корэфа, боевые товарищи. Его хотели увидеть и услышать. Дебьерн оставил свой корабль, спустился вместе с Орной и встретился с семьёй Корэфа и Этны. Предстояла и встреча с президентом континентов.

Настал день, когда посланника с Тэрглобос принял Президент континентов в своём офисе неподалёку. Двухэтажная архитектура из стекла казалась просто белой в зелени парка и в центре луга. Изнутри прозрачные и затемнённые от солнца стёкла. По-моему, когда-то в древности, и даже в ваше время стоял здесь «Белый дом», резиденция Президента той ещё страны. Новое здание, наверно по традиции осталось тоже белым. Вошли все вместе: Корэф с Этной, командир Дебьерн и секретарь-референт. В приёмной произошла неожиданная встреча с секретарём президента Лэлю. Увидев Лэлю, Корэф обомлел и замер в размышлении на секунду: «Лэлю?! Как люди берегут нас, роботсмэнов! От времени, что их самих уничтожает, что их самих уродует и в никуда уносит, они, обманывая время, нас берегут и поколениям как эстафету нас передают. Лэлю. Она не изменилась».

Лэлю, глядя на Этну, вскочила с места и застыла, испуганно прижав к груди сомкнувшиеся руки:

— Анжи?!.. Простите… Я поражена! Какое сходство с президентом Анжи! Как будто я вернулась на сто лет назад. Сперва подумала, что схожу с ума или программы сбились. Какая встреча! Корэф! Мой любимый строгий шеф. Я рада тебя видеть. Мы двести лет с тобой на фабрике трудились ежедневно. Прошло сто лет!.. Нет! Больше (!), как мы не виделись и не было надежды. Я рада вдвойне видеть тебя с… таким сопровождением!

— Здравствуй, дорогая Лэлю! А это моя супруга Этна. Дебьерн — наш новый друг, командир звездолёта. Ты не зря мою любимую спутала с Анжи. Этна — её правнучка.

— Какое сходство, Этна! Корэф, я знаю, зачем ты здесь. Я буду помогать тебе чем смогу. Президент сейчас же вас примет, я позабочусь. — Лэлю убежала в кабинет президента. Быстро вернулась: — Следуйте за мной, прошу.

Все последовали за Лэлю в кабинет Президента. В большой и светлой, овальной формы комнате была удобно расставлена мебель. Президент сидел всё за таким же огромным столом, как когда-то Анжи, а до неё сидели сотни поколений президентов. Было видно: хозяин дома оторвался от дел, обсуждения вопросов с его приближёнными и советниками. Все встретили приход Корэфа с большим вниманием, встали в приветствии. После персонального пожатия рук и знакомства стало ясно, что Корэф здесь как роботсмэн не один. Один из двух советников оказался тоже роботсмэном. При знакомстве с Этной Президент задержал на ней взгляд.

— Извините, Этна. Я всматриваюсь совершенно невольно в вас. Не только потому, что на вас невыразимо приятно смотреть. Но и потому, что мне ваше лицо кажется очень знакомым. Мы с вами видеться когда-либо… безусловно… Никак не могли? И всё же. Я не нахожу объяснения.

— Всё просто, господин Президент. Я правнучка президента Анжи, и мы похожи.

— Так вот откуда вы мне так знакомы!

— Да. Я поняла откуда. У окна за вашей спиной установлена голографическая скульптура головки моей прабабушки.

Все взгляды устремились к окну, и все поразились сходству, разводя руками. Корэф подошёл к голограммной скульптуре.

Президентом было предложено всем сесть в удобные мягкие кресла. За свой огромный деловой стол сам он уже не сел. Лэлю присела скромно в уголке, готовая беседу записать в себе и сразу всё отредактировать и превратить в проект Указа Президента.

Президент, сидя в кресле у окна рядом с Корэфом, спросил:

— Корэф, что так срочно вас привело в такую даль, с Тэрглобос на Землю? Неужто действительно существует такая опасность для цивилизации на планете? Вы не просчитались?

— Господин Президент, я благодарен вам за оказанное этой проблеме внимание. Есть много факторов помимо этих, что могут привести к беде, но есть и предпосылки, что могут помешать развиться катастрофе. Для того я прилетел, чтобы опасения развеять или, убедившись в их справедливости, людей и роботсмэнов вовремя спасти от той угрозы. Расчёты слишком сложны, в них ещё много неизвестного. Прогноз должен быть точным. Прогноз и даты. От этого зависит составление плана действий. Безотлагательно необходимо начать подготовку к эвакуации людей и роботсмэнов. У меня есть лишь набросок общего плана. Без дат. Мы должны его разработать в деталях и вам, господин президент, на утверждение представить. Я бы очень не хотел, чтобы представились доказательства к его осуществлению. Мы привлечём к работе над проектом множество научных и инженерных групп как на Земле, так и на Марсе. Я знаю хорошо людей и роботсмэнов. Если мы всеми силами наляжем на проблему, тем более двумя планетами!.. Была проблема, и её не станет.

— Хорошо, профессор Корэф. Мою поддержку вы уже получили. Секретарь Лэлю подготовит сегодня мой указ, а завтра он будет лежать в секретариате Конгресса. — Лэлю в подтверждение кивнула. — Останется вам завтра получить поддержку в Конгрессе континентов. Мы с коллегами были очень рады знакомству с вами и с Этной, правнучкой нашей Анжи. Кстати, а вы, командир… — президент обратился к Дебьерну.

— Командир Дебьерн, господин Президент.

— Да, извините. Вы, как я слышал, впервые на Земле?

— Что я! Звездолёт впервые у Земли! Я марсианин. Мы первые, кто до Земли на звездолёте долетели. В программе эвакуации необходимо будет за короткий срок построить как минимум ещё пять к имеющимся пяти. Все десять будут пристыкованы к орбитальным космодромам. Должны тысячи кораблей-челноков в готовности стоять. Правительство Марса этим всем займётся. Будут в несколько раз увеличены производственные мощности на Луне. Об этом всём уже на Марсе и Луне уполномоченные знают и действуют. Время для нас пошло.

— Если что-то понадобится от землян, мы всегда готовы помочь коллегам на Марсе и Луне. У нас с ними постоянная связь и сотрудничество. Единственное, вся промышленность перенесена к ним. Даже реставрация роботсмэнов осуществляется теперь на Луне и Марсе. Землю бережём. Здесь только сельское хозяйство сохранили. Земляне кормят марсиан. Снабжаем и Луну. Они нам — средства обороны, а мы им — сыр и помидоры. Товарообмен, как раньше говорилось. Как в древности: свободный рынок с натурального хозяйства, — президент усмехнулся и развёл руками. — Нам, землянам, не очень нравится, что выпекают марсиане.