Бесплатный фрагмент - Ритуал

Выражаю огромную благодарность моим родителям, поселившим в моей голове саму идею создания книги. Если бы не они, то этого никогда бы не произошло. Именно они положили начало этому замечательному проекту.

Мама, папа — я вас очень люблю!

И хочу поблагодарить своего первого читателя — мою замечательную подругу, которая не только прочитала рукопись, еще не оформленную в полноценную книгу, но и сделала мне великолепный подарок в виде отзыва на нее! Это бесценно! От всей души благодарю тебя!

Глава 1. Находка

«Быть пай-мальчиком скучно», — именно такая мысль еще в тринадцать лет надежно закрепилась в голове Даниэля Сарвиса, ныне самого лучшего студента престижного университета, который все прозвали просто СОН — по инициалам его основателя.

С самого детства Даниэля приучали к порядку, объясняя, что это поможет рационально распоряжаться временем, и это действительно было так. Действительно было, пока к воспитательному процессу не подключилась мать. Именно после этого все постепенно свелось лишь к одному: «Не доставляй проблем». Он так и делал. Всю жизнь старался вести себя тихо, избегал конфликтов, отвечал, когда спрашивали, не задавал неудобных вопросов, лишний раз не мозолил глаза… А в награду за это все равно получал недовольное хмыканье от матери, во взгляде которой никогда не было видно заботы. Но его это беспокоило лишь в далеком детстве, когда он еще не понимал ситуацию. Он был готов и дальше вести себя тихо и примерно. И все это было ради него одного… Ради отца, которого он ценил, уважал и любил больше жизни. Одно только проявление внимания с его стороны… Это ободряющее похлопывание по плечу, заставляющее гордиться собой. Он всегда делал это искренне.

Даниэль так устал контролировать свои действия, обдумывать каждое слово, каждый свой жест и даже взгляд, бросаемый в сторону. Устал от гнета матери, которая возомнила себя главной в их семье и даже отцу не дает слова сказать, а тот все терпит. К несчастью, одними мыслями себе не поможешь, но тогда, в прошлом, не было никакой возможности что-либо изменить, да и сейчас ничего особо не поменялось.

Отцу Даниэля, Мартину Сарвису, повезло немногим больше, ведь у него была отдушина — работа. Уходя рано и возвращаясь поздно вечером, он ежедневно корпел над отчетами. Наверно, если бы не сын, он и вовсе поселился бы в своем кабинете. Конечно, Мартин видел, что поведение его супруги далеко от «заботливого», но воспоминания о той любви, что была между ними раньше, и надежда на то, что все вновь вернется, грели душу и не давали сделать решающий шаг.

Даниэль отчасти понимал отца и не желал расстраивать капризами, да и мать доставать его не будет, если он не станет устраивать ей проблем. В рассказах отца мать была неотразимой, даже какой-то волшебной, но, видя ее в жизни, прямо перед собой, он не мог в это поверить. Возможно, это только предположения, но ему казалось, что эта любовь была односторонней, восторженные глаза его отца были слепы к истинному поведению возлюбленной. Даниэль никогда не чувствовал любви обоих родителей, рядом всегда был только отец, который, каким бы уставшим ни был, находил для него время. Сколько раз он порывался убедить отца бросить эту стерву, но понимал, что не вправе указывать тому, кто имеет больше жизненного опыта и, возможно, лучше него сможет все понять и разобраться во всем.

«Как тяжела моя доля», — печально вздохнул он про себя.

— Ты чего валяешься без дела? — раздается возмущенный голос.

От неожиданности Даниэль вздрагивает, ведь за мыслями успевает забыть, что Саманта, так звали мать, сегодня дома. Чтобы не раздражать ее еще сильнее, он подскакивает с постели и, поправив темно-синюю домашнюю футболку с рисунком девушки на пляже, поднимает взгляд на нарушителя своего спокойствия.

— Ты что-то хотела, ма? — как можно спокойнее говорит он и выдавливает улыбку.

— Для начала стоило проявить уважение и спуститься в столовую вовремя, чтобы поприветствовать всех, а уже после завтрака уточнить, не нужно ли что сделать.

Ее поучительный тон раздражает.

«Могла бы и не делать возмущенное выражение лица, будто сегодня раз пять уже поднялась сюда, а еще и в прошлые дни такое повторялось. Всего раз задумался и уже виновен во всех грехах этого мира», — Даниэль с трудом сдерживает тяжелый вздох.

— Прости, ма, — он придает голосу раскаяние, будто действительно виноват, — просто уже скоро начинается учеба, и я обдумываю, по каким предметам стоит теперь поучаствовать в конференциях и олимпиадах. Не заметил, что время так быстро пролетело, — вновь улыбка.

— Ох, вот как, — она моментально преображается.

Эта тема для нее священна. Как же, сын — лучший выпускник гимназии, блестящий студент, гордость семьи и повод позадирать нос перед подругами.

— Надо же, сразу не догадалась, ведь что еще может так сильно тебя захватить, если не учеба.

Она пересекает порог комнаты, единственного места, на которое ее власть не распространяется. Невольно ее взгляд падает на загроможденный учебниками и тетрадями стол; стопку вещей, сложенных на стуле, а не убранных в шкаф; открытую дверцу того самого шкафа и валяющиеся на постели книги — бардак, как считает Саманта, но она готова мириться с этим, пока такое положение дел не сказывается на результатах учебы.

Даниэль готов прямо сейчас вытолкать ее за дверь и наградить гневными словами, чтобы и ноги ее не было в его комнате, но этим он сделает лишь хуже и лишится единственного места в доме, где можно спокойно дышать. Поэтому он стойко терпит каждый ее шаг в этих отвратительных болотного цвета тапочках по его черному ворсистому ковру.

«Кажется, придется снова пылесосить».

И терпит, когда она прикасается к его волосам, взъерошивая их. Даже не кривится от грубости прикосновения, в котором нет и капли материнской любви, а при близком расстоянии в нос ударяет сногсшибательный аромат духов. Запах настолько приторный, что ноги действительно хотят подкоситься.

— Тогда спускайся завтракать, а потом поговорим о делах, которые тебя ждут.

— Хорошо, — голос едва не срывается, так как Даниэль задерживает дыхание, правда, это слабо помогает: мерзкий аромат все равно достигает обонятельных рецепторов.

Посчитав, что материнский долг выполнен, Саманта уходит. Даниэль внимательно вслушивается в звук ее шагов в коридоре и, как только те стихают, — бросается к окну, открывая его нараспашку и вдыхая полной грудью желанный кислород, который мать за несколько секунд смогла убить во всем помещении. Парень стоит напротив окна минуты три, нисколько не заботясь, что комната теряет все тепло.

— Учеба… — наконец произносит он. — Это ты думать больше ни о чем не можешь. Стерва, — заперев окно и передернув от холода плечами, молодой человек все же решает спуститься, чтобы не гневить эту фурию.

В столовой уже все было накрыто к «недозавтраку», как они с отцом называли это нечто. Вместо нормальной пищи — овсяная каша на воде и чай без сахара. Вот уже месяц их тиран сидит на диете, а вместе с ней и они.

«Мясо… Картошечка… Я по вам скучаю», — сколько боли в этой немой печали.

Садясь на свое место рядом с отцом, Даниэль с удивлением замечает неподдельно счастливую мать, но когда он прислушивается к ее вдохновенной речи, то все становится понятным. Она опять рассказывает о привлекших ее внимание и поразивших до глубины души персонажах из нового любовного сериала. Даниэль осторожно поворачивается к отцу и в очередной раз восхищается им. Мартин не только невозмутимо ест свой завтрак, но и проявляет участие, успевая следить за ходом мыслей жены и задавать вопросы. Даже оспаривает ее мнение.

«Удивительный человек».

Возвращая все внимание своей тарелке с противной жижей, парень мужественно принимается за еду, правда с каждым днем она все хуже и хуже в него влезает.

К счастью, в гостиной раздается телефонный звонок, прерывающий утреннюю пытку. Даниэль поднимается, чтобы ответить, а заодно утащить что-нибудь сладенькое из закромов и сбить мерзкий привкус «завтрака», но все оборачивается иначе.

— Нет, не вставай, — останавливает его Саманта, но парень не успевает расстроиться, так как она продолжает. — Трубку подниму я. Должно быть, это Глория, она обещала позвонить, — женщина встает из-за стола и направляется к выходу из комнаты.

Оставшиеся члены семьи синхронно выдыхают, отрываясь от еды. Даниэль с отвращением отодвигает от себя тарелку, а вот его отец более сдержан. После очередной ложки «сытного» завтрака он спокойно тянется к кружке с чаем.

— Пап, как ты можешь это есть? — наконец спрашивает парень полным негодования голосом.

Не отрываясь от кружки, Мартин пожимает плечами.

— У тебя точно есть какой-то секрет, — бурчит под нос, но именно после этой фразы Даниэль с удивлением замечает перемену в лице отца.

— Знаешь, сынок… Я давно хотел тебе сказать, но не знал… как ты это воспримешь…

Его серьезный тон заставляет Даниэля обратиться в слух, а долгое молчание побуждает податься вперед.

— Мне… тяжело в этом признаваться… Даже скажу, что сейчас подвергаю тебя опасности, ведь никто не должен знать об этом… Все дело в том, что… — сын еще сильнее наклоняется к отцу, — я маг.

Всего на секунду Даниэлю кажется, что у него слуховые галлюцинации, за которыми он упускает часть разговора. От шока мысли отказываются двигаться. Выбивает из колеи серьезный тон, будто отец хотел сказать действительно нечто важное, но завершение оказывается исключительно бредовым. Опять взглянув на отца, Даниэль видит, как в его голубых глазах плещутся смешинки.

— Чешешь! — доходит, наконец, до парня. Он настолько сбит с толку, что и не замечает, как переходит на уличный жаргон, употреблять который никогда не позволяет себе в стенах дома.

— Видел бы ты свое вытянувшееся лицо, — прыснул от смеха Мартин. В свои сорок два года серьезный и ответственный мужчина со своими шутками мгновенно превращался в подростка.

— Я тебя серьезно спрашиваю, а ты смеешься надо мной, — возмущается Даниэль. — Давай правду говори!

— А я все думал, когда же кончится твое терпение, — продолжает подтрунивать над сыном мужчина. — Я после первого же дня сдался, а ты оказался более стойким. Вот, держи, — он достает из кармана несколько пакетиков сахара. — Хоть немного поможет исправить ситуацию, только смотри, чтобы мать не видела.

— Каков лис, — радостно улыбается паренек и спешит использовать врученную ценность по назначению. — Спасибо большое!

— Всегда пожалуйста, и… — он не успевает договорить, так как возвращается Саманта. Даниэль едва успевает спрятать улики.

— Простите за прерванную трапезу, — в голосе нет раскаяния.

— Как прошел разговор? — вновь проявляет участие Мартин.

— Превосходно! Глория зовет в гости на чашечку чая, — она так и сияет приторной добротой, а голос звенит от счастья.

— Прекрасно, обязательно сходи и отдохни, — от веселья, что было еще секунду назад в голосе отца, не осталось следа.

— Да она и так не напрягается, — бурчит Даниэль.

Саманта работает продавцом-консультантом в магазине косметики. По сравнению с выматывающим графиком отца ее пятичасовую работу три раза в неделю и трудом назвать нельзя. Понятное дело, что доход семьи пополняется стараниями отца, ведь она все спускает на себя любимую.

— Ты что-то сказал? — она недовольна, что реплика мальчишки заставляет ее прервать разговор.

— Ой, прости, я сказал: «Кони тяжко впрягаются». Недавно фильм смотрел и, видимо, так задумался, что вырвалось.

— Тогда ладно, — она вновь теряет к нему интерес.

«Вот дура!»

И мать, и сын не замечают, что за ними пристально наблюдают глаза человека, подмечающего каждую такую ситуацию. Долгие годы бережно хранимое семейное счастье с каждым днем разрушается, превращаясь в пыль. Образ прекрасной девы, которую ему посчастливилось повстречать в своей юности, навсегда останется в памяти. Он и сам с ужасом стал понимать, что те истории, которые он рассказывал сыну о счастливых днях, перестают соответствовать реальности. Хотя, было ли все это на самом деле, или истории так и остались историями, красивой сказкой, в которую он верил? Видимо, в этом и кроется весь смысл: в это верил лишь он. Спустя столько лет его наконец настигло прозрение.

После завтрака Саманта отправляется к себе в комнату, чтобы подготовиться к выходу. Она оставляет сыну список продуктов, которые ему необходимо купить для очередной порции мерзкой пищи. Из-за того, что мать перешла на диету, Даниэль даже не может сам приготовить себе нормальной еды, ведь мать обязательно учует и пустится вразнос. Спасением оставались походы к друзьям. Там он готовил вкусные и сытные блюда, что было счастьем для его желудка, а также для друзей, которые в нем души не чаяли. Даниэль понимал, что те иногда приглашают его из банального желания хорошенько пожрать, но ничего не имел против, он любил готовить. Как только мать скрылась, парень пошел проводить отца на работу. В отличие от матери он всегда его встречал и провожал.

— Сынок, мама дала тебе задание? — уточняет отец.

— Да, как обычно, сходить за продуктами, — кривится он.

— Не ворчи, — улыбается мужчина. — Рано или поздно она бросит эту диету.

— Скорее я сдохну, — продолжает бубнить парень.

— Не смеши меня, — начинает хохотать отец. — У тебя же есть места подзарядки. Кстати, о них… Держи, — Мартин достает из кармана несколько купюр. — Купишь себе что-нибудь более… сытное, — заговорщически шепчет он.

— Спасибо, пап. Твоя помощь неоценима.

— Насчет помощи, — вспоминает он. — Я хочу попросить тебя прибраться на чердаке. Это необязательно делать сегодня, в свободное время. Просто имей в виду, ладно? А то у меня руки никак не доходят.

— Хорошо, сделаю.

— Если найдешь что-нибудь интересное — оно твое. Хотя, как по мне, там полно хлама, который только и ждет, чтобы его выбросили, — он бросает взгляд на часы на руке. — Так, слегка опаздываю. Ладно, до вечера, люблю тебя, сын.

— И я тебя, пап.

Дверь за мужчиной закрывается, а вместе с ним уходят свет и тепло, что дарит одно его присутствие. Не желая оставаться наедине с матерью, пусть и недолго, Даниэль спешит выполнить поручение.

— До вечера я свободен, поэтому можно сначала сходить в магазин, — произносит он вслух. — Как раз эта стерва уйдет, — уже тише добавляет, опасаясь, как бы та не услышала.

«Какой черт дернул отца на ней жениться? Она точно ведьма. Не поверю, что здесь не обошлось без колдовства».

«Я маг», — неожиданно вспоминает Даниэль слова отца и улыбается. Тот всегда знает, кому и как можно поднять настроение. А вот мать без особых стараний легко его портит.

«Интересно, она хоть раз говорила отцу, что любит его? Я вот от нее ни разу не слышал этих слов. Ни в свой адрес, ни тем более в его. Не верю я, конечно, во всю эту магическую чушь, но… Иной раз так хочется какого-нибудь знака, который изменит всю жизнь».

— Ладно. Так что там с покупками…

____________

Даниэль завершил свой поход в магазин тремя пакетами. Наиболее легкий из них он пристроил на сгибе локтя, а в самой руке держал наивкуснейший хот-дог, который, к сожалению, заканчивался, — настолько парень соскучился по нормальной пище. Но расстраиваться долго не приходится, ведь то тут, то там стоят различные забегаловки с вкусной и вредной едой. На улице нет сильного мороза, но руки мерзнут. Все же не лето, а взять с собой перчатки, которые подарил отец на последние праздники, парень опять забыл.

Перед ним стоял выбор: пойти сейчас домой и избавиться от тяжелых пакетов или сначала утолить голод. Возвращаться слишком быстро не хотелось, хотя и прошло уже полтора часа, которые он потратил на простую покупку товаров по списку. Следовало где-нибудь отсидеться еще часа два, чтобы, во-первых, мать точно ушла, а во-вторых, выветрились ее отвратительные духи. Прикончив свой хот-дог и перехватив пакеты в левой руке поудобнее, Даниэль потихоньку пошел в сторону дома, обдумывая варианты.

— Эй, Дэн! — окликает его знакомый голос.

— Тревис? — обернувшись, парень убедился, что не ошибся. — Тревис, здоро́во! — он пожимает протянутую руку.

— Да, чувак, рад видеть! — Мартол удивленно окидывает взглядом товарища. — У тебя че, вечеринка? Почему молчал? — выхватывая один из пакетов, начинает инспектировать его. — Фу, че за дрянь?! Где жрачка?

— Ты держишь ее в руках, — сообщает Даниэль.

— В натуре? Этим только животных кормить.

— Всегда знал, что моя мать овца, — негромко проговаривает Дэн, но товарищ слышит его.

— Ах да, ты же говорил, что твоя чокнутая мамаша решила сбросить жирок, — вспоминает блондин, заканчивая разглядывать содержимое пакета, но не отдает его обратно. — Сочувствую, — говорит искренне.

— Спасибо, если б не отец, сдох бы еще в первую неделю.

— А ты чего так медленно плелся по дороге, мать дома?

— Ага, но, к счастью, скоро свалит. Да и думал пожрать где-нибудь.

— Друг, не иначе как, мать его, судьба свела нас сейчас, ибо… — с легким напевом проговаривает Тревис.

— Э-эй, давай не загонять таких сомнительных оборотов, — выставляет вперед более-менее свободную руку Даниэль, останавливая словесный поток друга, которого снова заносит не туда.

— А че такого, разве ты не разделяешь моих слов? — произносит он, оценивающе оглядывая фигуру парня. — Да и живем в свободной стране.

Тревис вольготно устраивает руку на плече брюнета и, слегка поглаживая, сладко улыбается ему. Даниэль, покосившись на эту самую руку, бледнеет. Возвращая взгляд обратно на товарища, замечает, что тот еле сдерживает смех. Улыбка так и норовит растянуть губы еще шире, хихиканье постепенно нарастает, а в глазах отражается его вытянувшееся лицо. Не выдерживая, Тревис начинает ржать во весь голос, хватаясь за живот и сгибаясь пополам. Он так хохочет, что на глазах выступают слезы. Его просто трясет от вырвавшегося наружу смеха. Это на грани какой-то истерики.

— Да, ты… Ты! Ты!!! — если Тревиса распирает от смеха, то Даниэля — от гнева. Ему никаких слов не хватает, чтобы выплеснуть все те эмоции, что переполняют его. — Ах ты, мерзавец!

— Ой, не могу! Ха-ха! Ви-видел бы ты себя! Ха-ха! Это же просто… просто… А-а-а! — смех прерывает громкий крик.

Устав терпеть подобное, Даниэль ставит сумки и кидается на друга, заваливая того в снег. Для Тревиса это становится настолько неожиданным, что он не успевает ничего сообразить и оказывается увязшим в сугробе. Точнее, он ожидал, но предполагал, что хоть как-то сможет предотвратить подобное, уйдя в сторону, но эта шутка дала настолько фееричный результат, что он забыл об ответной атаке. И теперь вынужден сидеть собственным задом в холодном сугробе. Выбраться оказывается немного проблематично из-за рыхлости снега. Каждый раз, стараясь опереться на сугроб, чтобы вылезти, он только проваливается в него руками.

— Черт! Вот же ж сука! Помо… — не успевает договорить, как в него прилетает увесистый снежок, чудом не попадающий в голову, поскольку он вовремя поворачивается. — Эй! Ты че творишь? Хочешь, чтобы я снега нажрался?

— Тебе полезно, — Дэн кинул еще один, но Тревис успевает прикрыться руками. — Вы че сегодня, все меня поиметь решили? Сначала батя со своими фокусами, теперь вот ты! Наколол, бл… Аг-х! Да, я чуть не обделался от такой «заманчивой» перспективы!

— То есть ты признаешь ее заманчивой? — вновь раззадоривает друга Мартол, но быстро прекращает это делать, так как у Даниэля очень хорошие броски, стремящиеся угодить прямо за пазуху.

— Вот сука! — он вновь и вновь закидывает друга, пока не выпускает весь пар. Он выдыхается где-то спустя пятнадцать минут, и то потому что руки замерзают. — Блин, я руки, кажется, отморозил.

— А я свой зад, — жалуется Тревис. — Давай, помоги встать.

— Фига ноешь? Тебе в данном случае не положено, — хоть и ворчит, но руку все же подает.

— Так вот, на чем я тормознул? Ах да, судьба…

— Ты опять заводишь…

— Твою мать! Дослушай… А, короче, — отмахивается, понимая, что товарищ не оценит красоты слога. — Я шел в блинную, что тут неподалеку, вот и подумал, тебе захочется составить мне компанию.

— И для этого необходимо было меня подкалывать и мочить свой зад?

— Оно того стоило, поверь, — усмехается Мартол, но быстро перестает, замечая тяжелый взгляд друга. — Ладно, все, кончили с этим. Берем пакеты и идем отогреваться.

Видя красные руки Даниэля и то, как ему тяжело управляться, Тревис забирает наиболее тяжелые сумки, оставляя другу ту, что изначально висела у него на локте. Он не раскаивается в своем поступке, скорее наоборот, в некоторой степени гордится, что смог пробудить такие эмоции в обычно спокойном товарище. Теперь он будет постоянно прокручивать в голове эти воспоминания.

Морщась от боли, брюнет старается вернуть рукам чувствительность, костеря себя за забывчивость. Если бы не отсутствие перчаток, Тревису не удалось бы отделаться так легко.

«Я тебе еще устрою… юморист, блин. Ау-ч!» — кисть в очередной раз отзывается болью, не желая сжиматься в кулак. Даже то, что Мартол забрал часть пакетов, не уменьшало степени его вины.

Так, витая в своих мыслях, ребята добираются до места назначения. Уютное кафе, интерьер которого оформлен в кремовых тонах, встречает их великолепным запахом блинчиков и свежего кофе. Это заведение создавали не для светских раутов, где присутствуют сливки общества, а для отдыха совершенно обычных людей. Помещение выглядело достаточно просторно, в нем легко расположились восемнадцать столиков и каждый рассчитан на четырех человек, о чем говорит соответствующее количество стульев.

Стрелки часов не дошли и до полудня, поэтому кафе сейчас практически пустует. Занятыми оказались только четыре столика: за одним сидит мужчина средних лет, о чем-то размышляя, да так погрузился в свои мысли, что не замечает принесенного заказа. За другим столиком расположились две подруги, непрерывно обсуждающие что-то явно интересное для них. За третьим сидят мать с ребенком лет трех: малышка перемазалась вареньем, а женщина, периодически посмеиваясь, пытается оттереть ее лицо. За четвертым столиком ребята увидели парочку влюбленных, те держались за руки и тихо переговаривались.

Парни выбрали место в самом углу. Там никто не смог бы им помешать, ведь они разместились подальше от центра, куда совсем скоро нагрянут люди, спешащие на обед. Пристроив пакеты возле стены, ребята уселись напротив друг друга, блаженно вздыхая. В помещении очень тепло, что помогает им отогреться после случившегося.

Заметив новых клиентов, молодая рыженькая официантка ждет несколько минут, за которые гости успеют открыть меню и ознакомиться с перечнем блюд, и только потом подходит к ним, чтобы принять заказ:

— Доброго дня! — приветствует она ребят дежурной улыбкой. — Что будете заказывать?

— Здравствуйте, — первым успевает заговорить Даниэль, пока Тревис отвлекся. — Пожалуй, два блинчика с курицей и овощами и один со сметаной.

— А мне два ваших фирменных.

— Хорошо, что будете пить?

— Кофе, — отвечают оба одновременно, не сговариваясь.

Официантка улыбается еще шире, но теперь искренне на такое единодушие и, записав все, удаляется, сообщив, что заказ будет готов через десять минут.

Только теперь, когда мысли о том, где раздобыть поесть, перестают мучить, а к рукам вновь возвращается чувствительность, Даниэль может позволить себе расслабиться. Сколько живет в этом городе, а до сих пор не знал, что здесь есть такое местечко. Витающий аромат вкусной еды так и опьяняет, а ненавязчивая музыка дарит умиротворение.

«Хорошо-то как, — мысленно радуется он. — Надо будет и отца сюда привести, если он еще не нашел это место».

Незаметно проходит указанное девушкой время, и та возвращается с подносом в руках.

— Пожалуйста, ваш кофе, — она осторожно ставит чашки на стол. — А вот и блинчики: два с курицей и овощами, один со сметаной для вас, — Даниэль получает заказ, что находится в трех специальных коробочках, не позволяющих еде остыть.

— И два фирменных с беконом, карбонадом, жареным картофелем и острым соусом хабанеро для вас. Приятного аппетита, — желает Софи (имя указано на бейджике девушки) и удаляется.

— Не треснешь? — уточняет Сарвис, видя, что одно это фирменное блюдо равняется полноценной порции завтрака, еще и соус.

— Жди, — отмахивается он и первым приступает к еде.

Некоторое время парни сидели в молчании, занятые делом, но продлилось это недолго. Минут через двадцать Даниэль резко вспомнил то, что давно хотел спросить у друга, но все никак не получалось.

— Тревис, скажи, как там мистер Шорман? — блондин, также пребывавший в хорошем расположении духа, резко посерьезнел.

— Недавно наведывался к нему в больницу, прикинулся внуком, — парень убирает в сторону еду и берет в руки чашку, утыкаясь в нее взглядом. — Врачи говорят, что медленно идет на поправку, но очнется уже со дня на день.

Повисло гнетущее молчание: обоим стыдно за случившееся.

— Говорят, что тот звонок был вовремя. Пролежи он там чуть дольше, и спасти бы не удалось…

— Н-да… впервые такое…

Оба понимали, что это неправильно, что чуть не совершилось убийство, а оно бы и случилось, не позвони тогда Даниэль в скорую, ведь Року, главарю их маленькой банды, было плевать на попавшего в его поле зрения бедолагу. Они и раньше совершали нападения на задержавшихся путников, но те в страхе отдавали все деньги и убегали, а мистер Шорман попытался оказать сопротивление. Рок не любил отступать от своих планов и добивался цели несмотря ни на что, поэтому пырнул сопротивлявшегося мужчину ножом в бок. Они с Тревисом тогда не сразу поняли, что произошло. Просто смотрели, как непонятно от чего мужчина заваливается на землю и больше не пытается подняться. Это было странным, и они захотели проверить, но все надо было сделать так, чтобы Рок не заметил, благо походы в тот день были окончены, и они быстро разошлись. Получив шанс, они как можно скорее подбежали к мужчине, проверяя его состояние. Тот лежал весь в крови и явно замерзал, все же на улице зима, а ночью часто бывали сильные морозы. К своему ужасу, Даниэль узнал бедолагу: это был их сосед, прекрасный человек, который терпеть не мог всяких вымогателей и вообще всех тех, кто хочет легкой наживы.

«Теперь понятно, почему он так рьяно сопротивлялся».

Не то чтобы Даниэль был бы равнодушен к другому человеку, оказавшемуся в таком положении, но видеть того, с кем ты состоишь в дружеских отношениях, истекающим кровью и испытывающим от полученной раны боль, невыносимо тяжело. Настолько, что, кажется, будто тебя ранили вместе с ним. Ты начинаешь острее это переживать.

Тревис тогда постарался зажать рану, чтобы кровь не утекала так быстро, а Дэн в этот момент набирал номер скорой. Пока он ожидал ответа, перед глазами проносились кадры возможного будущего, в котором жена и маленькая дочь этого человека оплакивают его, стоя перед гробом. И эти кадры могут стать реальными, если они сейчас не справятся.

— Я рад, что все благополучно разрешилось, — продолжает после тяжелой паузы, наполненной воспоминаниями, Мартол.

— Не хотелось бы, чтобы по нашей вине скончался человек.

— Меня совесть с потрохами бы сожрала, — попытался разрядить обстановку Тревис, но вышло не очень. Даже как-то жалко.

Оба пришли в банду за свободой. Свободой от повседневных забот и несправедливости. Туда, где позволено почти все, где можно не контролировать себя, снять маски, где можно получить адреналин. А в итоге… Они просто сменили сцену.

Все начиналось с безобидных выходок в виде отжатых денег у мелкотни, а после как-то незаметно приняло иной оборот, перерастая в нечто более агрессивное, даже жестокое. Им обоим это не нравилось, но уйти они уже не могли. Пьянящее чувство дозволенности было слишком соблазнительным, чтобы от него отказаться, а главарь бы не отпустил, боясь, что его тут же сдадут. И поэтому в его присутствии оба помалкивали. Оставалось только смириться и идти вперед, не меняя курса.

Всегда страшно сворачивать с прямой дорожки. Ты знаешь ее, знаешь, что может ожидать впереди, и отчасти готов к этому. А что за поворотом? Если бы появилась возможность начать с нуля, оба бы ей воспользовались, но это невозможно. Жизнь выстроена. Даниэль продолжит изводить мать, а Тревис будет загибаться под давлением жестокой реальности, ютясь в маленькой холодной комнатке, которую он снимает за скромные деньги, одновременно справляясь с работой и учебой. Трудно изменить путь без чьей-либо помощи.

— Как ты сам? — интересуется Дэн, сворачивая тяжелую для обоих тему. Желания продолжать пустой разговор о «если бы…» или «а могло бы…» не было смысла. Они сделали все, что могли.

— Я? — еще один тяжелый вздох. — Потихоньку, помаленьку… Мне кажется, что во всех своих предыдущих жизнях я безбожно накосячил, за что и расплачиваюсь теперь.

— Есть вероятность, что ты был камнем, — они вновь возвращаются к еде, пока та не успела остыть.

— Как будто ты не знаешь, что Тревис Мартол, а это я, способен и в таком состоянии сотворить невесть что. Может, меня положили на рельсы, и по моей вине поезд сошел, что привело к гибели сотен или тысяч людей?

— Смотря в какое это было время, — задумывается Дэн. — Могло быть так, что либо еще не существовало поездов, либо он просто бы тебя раздавил, если бы их уже создали в то время.

— А если бы я был огромным булыжником?

— Тогда никто бы не смог тебя поднять, — парирует брюнет, увлекаясь той чепухой, что несет его друг.

— А если меня подкинули в небо, и я попал под колеса божественной колесницы?! Тогда это все объясняет!

— Ты идиот? Какая, к чертям, «божественная колесница»? В какую бумагу ты заворачивал травку?

— Сам подумай! — в его глазах отражается столько веры в свои слова. — Это реально все объясняет! — повторяет он.

— Это объясняет только то, что ты дебил! — чуть повышает голос Сарвис, желая вернуть мозги друга на место. — Давай рассказывай!

— Что тебе рассказывать? — обижается Тревис.

— Все! — произносит на тон громче, да, видно, слишком, раз немногочисленные посетители начинают недовольно оборачиваться. Извинившись перед ними, он возвращает требовательный взгляд другу. — У тебя вечно каша в голове, и фантазия включается на двести из ста процентов, когда наваливается сразу куча проблем.

Надувшись и став похожим на грозовую тучу, Мартол отводит взгляд, чтобы не смотреть на товарища, и просто молча ест. Сарвис его не торопит, прекрасно зная характер своего друга и понимая, что тот почти созрел для рассказа. Тишина длится минут десять, а после он не выдерживает:

— Меня уволили, — буркнул он еле слышно, но Дэн улавливает сказанное.

— Какой повод? — без особого удивления уточняет он.

Чего-то подобного парень ожидал, но на три месяца раньше. Хотя успел подумать, что эта работа окажется для друга постоянной, ведь он так долго на ней продержался.

— Врезал одному из клиентов, — он все еще не поднимает взгляд, смотря в сторону. — Тот лапал официантку, попутно оскорбляя.

— Разве это не дело охраны — разбираться с такими случаями?

— Да, но я обслуживал соседний столик и был совсем рядом с ней… Не смог смотреть на это…

— Почему тогда тебя уволили? Ты же вроде как поступил верно.

— Они посчитали, что лучше выставить меня виноватым, чем выплачивать компенсацию тому мудаку, — зло цедит Мартол.

— А девушка? Она ничего не сказала?

— Была в шоке сначала, но потом извинилась передо мной. Ее никто не стал слушать. Директор сказал, что она неверно истолковала поведение лучшего клиента нашего ресторана.

— Ну, ни фига! Похоже, даже если изнасилуют, то скажут, что форму поправляли.

— Ага, — соглашается друг. — Так Кристи, та самая девушка, сразу уволилась после этих слов.

— И правильно, зачем терпеть, — одобряет Дэн. — Но ведь это не все, да?

— Нет, не все… Квартплату подняли почти вдвое… Я еле прошлую осилил, а теперь еще и требуют деньги вперед.

— Может, помочь чем? — участливо.

— Нет, спасибо, бро. Я сам как-нибудь.

— Как знаешь, но, если что, — обращайся.

— Заметано! — говорит уверенно, но Даниэль, зная друга, понимает, что тот ничего не попросит.

Постепенно разговор переходит на более веселые темы, где главную роль играет Саманта. Даниэль рассказывает все новые и новые моменты из своих будней, корча рожи и передразнивая голос матери. Они каждый раз заливаются хохотом, стоило вспомнить ее реакции на самые простые, но важные вещи и серьезный голос, когда дело касалось какой-нибудь безделицы. Мать была настоящим шутом, даже не подозревая об этом. Правда, отцу, наверное, было бы неприятно все это слышать, учитывая его любовь к этой женщине. Понимая, что своим непочтительным к ней отношением может его обидеть, Даниэль старался вести себя культурно, но терпение подходит к концу, и все чаще и чаще у него вырываются ненужные реплики в присутствии отца. К огромному счастью, их было не так уж и много, и это можно скрыть, совсем как сегодняшнюю за завтраком.

____________

— Здравствуй, «великолепный» чердак со всевозможным хламом! — бодро восклицает Даниэль, но тут же его запал слегка гаснет. Хлама действительно много, но впереди достаточно времени, чтобы справиться со всем, особенно под любимую музыку. И никакие крашеные мымры мешать не будут.

«Хорошо, что она уже свалила».

— Итак, ведро и тряпка — есть. Совок и веник — есть. Плеер — есть. Супер! А теперь начинаем!

Подпевая исполнителям, правда, не всегда попадая в такт, и подтанцовывая, Даниэль расчищал вверенную ему отцом территорию. Действия были простыми и не требовали особых усилий до тех пор, пока он не начинал передвигать какой-нибудь шкаф. Подмел там, протер здесь, снова протер и подмел, потом еще с десяток раз — и вот, небольшая часть работы готова. Парень выбрал самую легкую, на его взгляд, тактику: мелкие вещи сбрасывал на середину комнаты, а габаритные расставлял по периметру. Возможно, это и занимало больше времени, ведь надо сначала все достать, а потом обратно поставить, но пустые шкафы двигаются немного легче. И поэтому не так уж и страшно, если он проведет здесь больше времени, чем планировал. До вечера все равно нечего больше делать.

Из крупных вещей были уже упомянутые деревянные шкафы в количестве четырех штук, сервант и даже старый диван: его недостатком было лишь то, что он вышел из моды. Когда Саманта об этом узнала, поставила всех на уши и орала, чтобы его немедленно выкинули, но расточительной в семье была только она, поэтому диван переехал на чердак, пока женщины не было дома. Благо потом она не интересовалась его дальнейшей судьбой.

Пытаясь передвинуть очередной шкаф, парень выяснил, что даже пустым он может быть достаточно тяжелым, что нисколько не радовало.

— Бабушка, дедушка, — пыхтит натужно Даниэль, — спасибо вам за дом, но… Хух… Зачем вам была нужна такая тяжелая, неподъемная мебель? Я же сейчас… сдохну… — руками упираясь в стенку шкафа, иногда спиной, а ногами в пол, парень все же справляется с задачей.

Вытирая трудовой пот со лба, Даниэль оценивающе оглядывает проделанную работу.

— Как чувствовал, что будет нелегко, и не задумал сильно далеко перемещать этот дурацкий шкаф.

По сравнению с этим «монстром», как мысленно окрестил его парень, все остальные габаритные предметы были «пушинками», с которыми он легко и быстро справился. Затем настала очередь еще одной проблемной работы — убрать кучу вещей, которая оказалась сваленной в центре комнаты. Говорят, даже в хаосе есть порядок, поэтому тут его просто надо найти. Лучшим вариантом стало деление на группы. И проще всего, как посчитал Даниэль, выбрать книги, что он и стал делать, одновременно распределяя хлам равномерно по всей комнате. Пока искал необходимое, попутно присматривал что-нибудь почитать. А достойного было много, как и необычного.

— Вау, — сдувает пыль с очередного тома, — эта книга, кажется, еще в прошлом веке написана! А эта еще старше! Стоп, что? — проводит рукой по обложке, думая, что грязь мешает прочесть правильно. — «Травоведение»? Да вы шутите? Не думал, что у нас тут столько всего.

Бесполезно было выбирать и составлять стопку отдельно для себя. Этот чердак спокойно мог сойти за маленькую домашнюю библиотеку.

— А на диване можно будет с комфортом устроиться, особенно если принести сюда чашечку горячего чая, плед, кое-где подклеить обои и… Все! Это моя берлога! Ну… еще папина! Да! Будет территория, свободная от одной любительницы приторно-сладких женских журналов. Как хорошо, что она не заходит сюда. Но на всякий случай найду амбарный замок и буду запирать двери, чтобы ноги ее здесь не было. Так, что дальше?

Старинный фарфор занимает положенное место в серванте. Пустые коробки заполняются старыми и убогими на вид банками, сломанными горшками, рваными и просто рассыпающимися в руках тряпками. Выкидывается все, что непригодно для повторного использования.

Среди этого хаоса Даниэль откапывает коробки со своими старыми одежками — не теми, что стали малы пару лет назад, а теми, которые он носил, когда был еще крохой. Понять, что это за вещи, было очень легко, поскольку, во-первых, их внешний вид говорил сам за себя, а во-вторых, каждая коробка была подписана красивым папиным почерком. Нашлись забавные распашонки и ползунки, кофточки, шортики, комбинезончики, а пинетки вообще ввели в транс. Положив их на ладонь, Даниэль поразился, насколько же маленьким и хрупким он был.

Также он находит коробок поменьше, в котором лежат фотоальбомы. Так интересно смотреть на себя маленького. Он раньше не особо интересовался своим детством. Сначала это просто не заботило, потом появились различные проблемы, и все резко завертелось, а вот сейчас… Сейчас он видит свою семью: как они его ждали, как они радовались его появлению, как ухаживали и играли с ним. Но, присмотревшись, замечает, что глаза отца сияют неподдельным счастьем, а вот мать улыбается из вежливости, будто ее заставляют.

— Значит, она такая с самого начала? — в подтверждение своей догадке он находит на каждой фотографии эту вежливую улыбку и холодные глаза. Чужая женщина, мать лишь на бумаге.

Перестав тратить время на ненужные вещи, Даниэль возвращается к уборке, но перед этим вытаскивает из альбома фотографию, где они с отцом только вдвоем: ему здесь пять, и папа катает его на плечах. Оба счастливые и беззаботные — именно это и поймала камера в свой объектив. Пожалуй, эта фотография станет его любимой. Он всегда будет носить ее с собой, ведь она так легко помещается в кармане рубашки.

Коробки с воспоминаниями занимают другой шкаф. Позже Даниэль купит рамки и некоторые фото обязательно поставит в них. В этот же шкаф убираются тряпки, которые позже можно будет пустить на полотенца. Уцелевшие цветочные горшки и вазы отправляются в следующий шкаф.

— Может, как-нибудь мы снова купим цветы.

Нашлись старые журналы, все же раньше Даниэль много чем увлекался, но, посмотрев на мультяшных персонажей, понял, что это ему вряд ли понадобится, поэтому без лишних эмоций отправил их «в топку», как и кучу газет. Помимо этого, было много различного материала, оставшегося после прошлогоднего ремонта: куски обоев, плинтус, даже доски; затерялись банки с краской и клеем, правда, уже испорченными.

Все так или иначе ненужное постепенно перекочевало в бак для мусора за калиткой. Даниэль не считал себя ленивым, но изменил свое мнение, когда, нагруженный до отказа разным хламом, спускался по лестнице, чудом не оступившись и не познакомившись еще ближе с каждой ступенькой и полом в итоге. В такой ситуации мать всплеснула бы руками и повелительным тоном «попросила» не мусорить, а если бы он, не дай бог, испачкал ковер, который она, выбирая в магазине несколько часов, приобрела за баснословные деньги (которые, кстати, заработал папа), то ему можно было бы не возвращаться домой. Отец, в свою очередь, несмотря на усталость, подбежал бы к нему, забирая большую часть груза, и долго отчитывал бы за неосторожность. Сразу видно, кому и что важнее.

Вернувшись на чердак, Даниэль осмотрел дело рук своих и остался доволен.

— Из груды ненужного хлама остался только самый нужный, — Даниэль с любовью посмотрел на книги. — Не волнуйтесь, это я не о вас, — шепнул он. — Так, теперь приступим к гвоздю нашей программы!

Единственным предметом, не получившим пока своего места, был сундучок, который парень нашел в самом дальнем углу, заваленном другим старьем. Даниэль не понимал, что с ним делать: выкинуть на помойку или оставить? Выглядел тот не ахти как, сразу видно, что старье, но в нем могло быть что-то интересное. К тому же он был точь-в-точь как сундук для инвентаря в видеоиграх: деревянный с металлическими вставками и небольшим висячим замком, с виду уже насквозь проржавевшим. Ключи, как и полагается по всем законам жанра, отсутствовали. Даниэль не был обделен геном любопытства, и этот сундучок разжигал в его душе нешуточный интерес, который парень старался сдерживать. Он был уверен, что, если займется им, уборка так и не будет закончена, а этого допускать было нельзя.

И вот, наконец, пришло время утолить одно из губительных чувств и засунуть свой нос в возможные неприятности, как считал Даниэль. Замок на сундуке, хотя и был еле живым, держался хорошо, не желая показывать то, что ему поручили охранять. Эту проблему легко мог решить молоток, за которым парень спустился в гараж. Спустя каких-то пять минут Даниэль примерился и нанес несколько несильных ударов. Их хватило для того, чтобы упорный замок сдался, а сундук не был превращен в щепки.

Руки тянутся откинуть крышку, но резкий звук ударных пугает Даниэля, заставляя подскочить на месте. Он мечется в поисках источника этого шума и натыкается на свой плеер.

— Черт! Я уже про тебя забыл! — с долей облегчения выдыхает он, растирая руками лицо и прогоняя остатки паники. Становится легче, но пыль, собранная со всего чердака, размазывается по лицу. Даниэль подходит и выключает ненужный теперь аппарат. Сейчас он только мешает сосредоточиться на главном.

Парень возвращается к тому, на чем остановился и, наконец, откидывает крышку.

— Кажется, отец рассказывал, что наш дед был заядлым коллекционером, — вспоминает вдруг, рассматривая содержимое.

Внутри полно маленьких отделений, каждое из которых хранит определенные вещи: кольца, кулоны, браслеты, пуговицы, запонки, старинные монеты и еще много всего. Рассматривая все это, парень только охает. Желая проверить их подлинность, он берет самый непривлекательный, на его взгляд, кулон с крупным плоским камнем и с силой ударяет по нему молотком. Продолжая держать глаза закрытыми, Даниэль медленно приподнимает инструмент от пола. Нерешительно приоткрыв один глаз, он с удивлением распахивает второй. Абсолютно все осталось цело.

— Настоящее! — потрясенно выдыхает он. — Дед, сколько же ты бабла спускал на это все?! — возмущению нет предела. — Собрал, блин, сундучную шкатулку, а еще говорил, что плохо живет!

Даниэль любил деда, но не мог простить ему такое непозволительное расточительство. Он видел, как устает его отец на работе, а тут в его руках безделушки, на которые, если учитывать их количество, легко уходили тонны денег.

— Да этого хватит, чтобы не работать не только мне, но и моим правнукам!

Младший Сарвис с детским восторгом рассматривает содержимое сундучка. Нетронутые временем украшения еще раз позволяют убедиться, что все это настоящие камни, серебро и золото, а не качественно выполненные подделки.

— Мне они без надобности, а от матери стоит спрятать, — он задумывается, что делать дальше. — Надо показать отцу, он найдет применение. Точно! Так и сделаю, но вот это… все же заберу и покажу Тревису, — в руке оказывается маленькая брошка виде морды пантеры с ярко сияющими голубыми глазами.

— Шикарная вещь! — он прячет ее в карман джинсов. — Что за… — подняв последний «слой» сундучка, Даниэль натыкается на небольшой кинжал. Достать тот из выемки в днище сложно, холодное оружие сидит как влитое. Посмотрев по сторонам, чтобы найти хоть что-то, что поможет поддеть лезвие, но так и не найдя, Даниэль в озарении внезапно бьет себя ладонью по лбу.

— Ну конечно! Как я сразу не додумался!

Сундук пуст, и ничто не мешает его перевернуть и вытряхнуть нужную вещь.

Совершив задуманное, парень уже через секунду держит в своей руке оружие. Это явно боевой и не раз используемый, а не кухонный ножик. Положив его на ладонь, Даниэль оценивает размеры: четко от запястья и до центра среднего пальца. Металл непонятен, вроде не железо… С виду вещица старенькая, а железо без ухода легко ржавеет. Всякая драгоценная чушь тоже отпадает. Структура плотная, несмотря на тонкость лезвия, оно не гнется. А вот ручка деревянная, но лакированная.

— И что можно сделать этой мелочью? До смерти затыкать?

Внимательно всмотревшись, парень подмечает на дереве множество мелких царапин, стесанные углы, где-то даже неровности от ударов о твердую поверхность. Кажется, все осталось в первозданном виде и увековечено лаком, чтобы рукоять не сгнила. На лезвии выжжены странные рисунки.

— Черт, дед, какую такую историю тебе задули в уши, что ты согласился приобрести эту хрень? — сокрушается Даниэль. — Ладно, сделаю сегодня кожаный чехол и буду носить это с собой. Применить не хватит смелости, да и толку, но так хоть спокойнее будет.

На первом этаже хлопает дверь. Проверив время по мобильному, Даниэль понимает, что отец придет только через час. Парень осторожно возвращает разложенные вещи обратно в сундук, а тот кое-как пристраивает в шкаф, накрыв для надежности тряпками, которые позже пойдут на лоскуты. Проверяет наличие броши в кармане и поднимает кинжал.

Судя по звукам, мать все еще копошится на первом этаже, так что можно беспрепятственно сначала зайти в свою комнату и припрятать найденное, а потом принять душ и смыть с себя всю налипшую за несколько часов грязь. И только после этого он спустится на кухню и выслушает порцию упреков и тонну нескончаемого трепа о всякой фигне.

____________

— Привет, Дэн! — Мартол активно машет руками, заприметив друга.

— Привет, Тревис! Как прошел день?

Парни пожимают друг другу руки и, пока ждут остальных, весело переговариваются. Не то чтобы они всегда приходят очень рано, просто остальные никогда не появляются вовремя. Да на это никто из них двоих и не жаловался. Ребята находили плюсы в любой ситуации.

— О, Трев, смотри, что покажу, — Сарвис достает из кармана куртки брошь.

— Вау! Какая классная! Где ты… — внезапно кто-то выхватывает вещицу из пальцев.

— Рок… Привет, чувак! — Дэн старается приглушить удивленные нотки. Кажется, они совсем забыли о времени.

— Интересно, — задумчиво проговаривает главарь. — Где стащил?

— Чувак, ты прикинь! — возбужденно начинает тараторить Дэн, будто ему действительно было невтерпеж рассказать. — В нескольких кварталах отсюда грабанули старую кошелку! Понятное дело, что свою шкуру подставлять не хочется под раздачу. Да и добыча не моя была, поэтому выждал, пока ребятки закончат, и обшмонал старуху, пока та валялась в бессознанке.

— Принял на себя роль падальщика? — скривился главарь. — Лучше бы бабла отжал.

— Рок, вкури мозги на место! — возмущается Сарвис. — Уличных правил никто не отменял, или ты хотел нарваться на вызов? И вообще, чем тебе эта чертовня не бабло? Найдем ростовщика и толкнем.

— Напомни, почему я тебе еще не выпустил кишки где-нибудь в подворотне? — сощурился Рок.

— Потому что благодаря мне нас ни разу не поймали, — нахально улыбается ему Дэн.

— Как же я ненавижу твою дерзость.

— Признайся, со мной не скучно! — весело поддевает его парень.

— Иди в жопу! — бросает в ответ главарь.

— Только после тебя, первыми идут опытные люди.

— Р-р-р, ненавижу! — не желая продолжать этот абсурд, Рок отворачивается, раздраженно швыряя через плечо брошь обратно в руки Дэна. — Держи пока при себе.

— Че сегодня творим? — подает голос Том, ему никогда не сидится на месте.

— Все как обычно, малыш Томми, — ухмыляется главарь, напряжение после препирательства с одним нахальным мальчишкой мгновенно уходит, стоит только вспомнить о планах на вечер. — Будем искать одинокого путника и вежливо просить денег.

— Ха-ха, как загнул!

Не сговариваясь, все направились в сторону круглосуточных магазинов, те как раз недалеко от жилых районов, где могут проходить запоздалые работники.

— Слушай, Дэн, — тихонько шепчет Тревис, нагнав парня. — Ты реально бабку обчистил?

Взглянув в круглые от шока глаза друга, Сарвис только удостоверился, что его легенда действительно звучала убедительно и не вызвала подозрений. Последнее время он врал больше, чем за всю свою недолгую жизнь, но на фантазию и память не жаловался, поэтому спокойно мог избежать неловких, а иной раз и опасных ситуаций.

— Нет, чувак, — так же зашептал он, потому что действительно не успел ничего поведать о находке. — Не мог же я сказать, что нашел это дома. Он бы, — кивок в сторону впередиидущего Рока, — не отстал от меня, пока не выпытал все, а так, — пожал плечами, — все довольны. Потом поговорим об этом подробнее, ладно?

— Заметано! Смотри только, чтоб котелок не прохудился.

— Да иди ты! — засмеялся Дэн и наградил Тревиса дружеским подзатыльником.

— Уймитесь вы! — шикнул на них Грег, недовольный громким шумом. — Распугаете сейчас всю добычу.

— Покажи хоть одну? — оскалился Дэн.

Они все еще шли по безлюдной дороге.

— Да ладно вам, — вклинился веселый Том.

«Опять принял таблетки, — понимает Даниэль, видя слишком уж веселого сокомандника. — И откинуться недолго от таких доз, что он в себя забрасывает».

Гул спорящих голосов все не прекращался, пока на горизонте не показался первый прохожий. Его шаги были медленными и усталыми, сразу стало ясно, что человек возвращается домой с работы.

— Я пойду первым, — заговорил Том.

Глава 2. Помощь

Где-то далеко… Там, где никто и никогда не сможет найти, где даже случайно не потревожат, где всегда безопасно, есть планета, которую населяют прекрасные в своей опасности существа. Создания, способные посеять хаос и смерть без особых усилий, но избравшие путь мира. Живущие в гармонии с природой и ее законами. Обладающие силой, но не использующие ее во вред. Те, кто созерцает, а не разрушает, кто создает и исцеляет, а не отнимает. Те, кто познал суть мира, суть жизни. Кто ставит себя не выше, а наравне. Презирающие мелочные чувства и почитающие высшие. Когда-то давно, во времена царствований эпидемий, люди дали им имя «Тени». Раньше эти создания жили вместе с людьми. Их племя было немногочисленным. Всего одна деревня. А ее жители не требовали многого, спокойно существуя с простыми людьми и даже помогая им. Снаружи селение окутывал непроглядный туман, за которым находилось неизвестное, поскольку никто не решался заглянуть за завесу.

Контакт между этими двумя народами держался в рамках необходимости, и в основном это был обмен товарами или, в особо трудных случаях, — услуги целителей. Ведь что могли тогда сделать люди? В их распоряжении были только отвары ограниченного количества и действия. Достижение, не способное бороться ни с чем, кроме простуды. Умирали многие и умирали рано, но появилась возможность выжить.

Темный народ внушал людям страх. Именно такой страх, который возникает перед чем-то неизведанным, необъяснимым и подавляющим. Ужас, подпитываемый сплетнями и домыслами. Фантазия человека богата на образы и способна соединить несоединимое. Деревенский люд приписывал им множество всех тех бед, что случались в селении, все те неудачи, что постигали каждого. Посев не удался — всему виной один из Теней, бросивший взгляд на поле во время своего визита в деревню. Издох теленок — это один из Теней проходил рядом с ним. Несметное количество случаев, которым находился виновный. Но это не мешало получать выгоду от сотрудничества.

Испытывая страх, человек перестает слушать да и слышать голос разума, делая иной раз жуткие вещи. В любом мирном сосуществовании рано или поздно образуется маленькая точка, дающая начало длинной и уродливой трещине.

В один день многое резко изменилось. Темный народ был вынужден уйти, покинуть Землю, чтобы спастись. В этом союзе миров накопилось слишком много точек, которые, соединившись, превратили все в пыль.

Все началось с того, что любимая всеми маленькая дочка Главы деревни заболела. Местные врачеватели ничем не могли помочь ребенку. Никто не знал названия этой инфекции, с огромной скоростью поражавшей все новые и новые участки тела малышки как снаружи, так и внутри. Было понятно и без слов, что малютка совсем плоха. Вокруг ее глазок кожа сильно покраснела и чуть вспухла. Белки практически окрасились в красный цвет от количества лопнувших из-за перенапряжения сосудов. Кожа по всему телу покрылась струпьями. Жуткая картина, но еще хуже было родителям от понимания, что в этом состоянии находится их маленькая дочь, и сейчас она переживает сильные страдания. Всего полчаса прошло с того момента, как ребенок перестал кричать от боли. Не было другого выхода, кроме как обратиться к Темному народу.

Барнел — так звали Главу, высокого по человеческим меркам и статного мужчину, который сейчас потерял свою гордую осанку и надменность под тяжестью обстоятельств. С тяжелым сердцем, полным страха, он отправился к границе леса, который располагался в двух днях пути от селения. За этими исполинскими созданиями природы и начиналась территория Темных. Путь был неблизкий, из-за него терялись драгоценные часы, которые он мог провести со своим ребенком, к тому же существовало одно из главных препятствий: как быть, если никто не захочет отвечать на его молитву? Лишь самим Темным известны мотивы их поведения. Были случаи, когда те не откликались на просьбы людей.

Изнемогая от беспокойства и совсем не чувствуя усталости от непрерывной спешки, мужчина наконец-то достиг своей цели. Он торопился, как мог, но здесь и сейчас, стоя на этом самом кусочке земли прямо перед неизвестностью, его пронзает ужас. Что, если он недостаточно спешил? Что, если уже некого спасать? Он чувствует, как надрывно бьется сердце, как капли ледяного пота скатываются по спине. Паника охватывает все его тело, а страх сковывает душу.

Наверное, он бы так и продолжал тонуть в своем отчаянии, если бы не ветер, который своим неожиданным резким порывом смог опрокинуть ослабшего человека. Барнел сильно приложился затылком о холодную землю, и это заставило его очнуться. Словно навеянный каким-то демоном морок вдруг перестал действовать.

Больше не отвлекаясь на свои надуманные переживания, мужчина старается собраться. Ему необходимо ясно мыслить, чтобы найти подходящие слова. Нет какого-то определенного способа обращения к Теням. Никто и ничего о них не знает. Стирая невольные слезы, мужчина встает на колени и припадает лбом к земле.

Еще только идя сюда, он пытался определить, что следует сказать, как обратиться, чтобы его поняли. Помощь нужна срочно, как можно скорее, но он не хотел, чтобы это было похоже на требование, ведь в этом случае велика вероятность, что его даже слушать не станут. Решение пришло неожиданно, просто внезапно возникло в голове, как по волшебству. Молитва о спасении души была прекрасным вариантом и так хорошо подходила в его случае. Она была короткой, всего два четверостишья, но он готов повторять их сколько потребуется. Даже если лишится сил говорить, будет мысленно повторять, взывая о помощи.

Сколько прошло времени, он не знал, но никто не приходил, к его мольбам были глухи. В голове снова замелькали панические мысли, сначала лишь отголоски, но они становились все более отчетливыми и пугающими.

«Что я делаю не так? Почему никого нет?»

В глазах снова слезы, больше нет сил их сдерживать. Они, не останавливаясь, льются из глаз и орошают землю. Они настолько переполнены горем, что растения, которые впитывают влагу из этого участка земли, начинают чахнуть, постепенно умирая. Но человек этого не замечает. Его гложет отчаяние, которому нет конца и края.

Понимая, что молитва бесполезна, он начинает просто сбивчиво говорить. Его речь постоянно срывается от переполняющих эмоций, он сбивается, перескакивает от одного к другому, не может долго концентрироваться ни на чем, кроме одной-единственной мысли, что там… в деревне, умирает его ребенок от неизвестной болезни. Его речи полны горя и отчаяния, он не следит за словами, но точно знает, что дает обещания… очень много обещаний. Он готов пойти на все, что ему скажут. Он просит только об одном, готовый отдать многое.

Совсем рядом слышится шорох. Барнел резко обрывает свою речь, прислушиваясь к этому звуку. Чувство обреченности настолько захватило его, что он просто не в силах поверить и осознать происходящее. Но когда шорох повторяется совсем близко, он уже не может его игнорировать. Медленно поднимая голову и распрямляясь, мужчина видит того, кого так ждал. Ждал, но почти перестал надеяться.

Боль в затекших мышцах отходит на второй план, почти не ощущаясь. Барнел видит перед собой существо, к чьей помощи неустанно взывал. Если бы не особенности этого народа, то они вполне могли бы сойти за обычных людей, но… монстру никогда не стать человеком, так считал сам мужчина, хотя ради блага дочери запрятал эти мысли как можно глубже в своем сознании.

Этот представитель Темного народа ростом немного выше человека, из одежды на нем Глава увидел только подпоясанные ремнем штаны из неизвестного, но с виду очень прочного материала. Еще в первый приход этих нелюдей в деревню Барнел отметил, что все мужчины облачены исключительно в эти штаны, а на женщинах всегда надеты черные платья. Никаких рубашек у мужчин и никаких украшений у женщин. Детей Темных никто не видел, всегда приходили только взрослые. Также небольшой внешней особенностью было то, что никто из Теней не носил обуви: казалось, они не испытывали никаких сложностей, ступая по острым камням и веткам.

От существа, представшего перед главой, веет огромной силой и нешуточной опасностью. Его темная, почти черная кожа словно поглощает остатки постепенно заходящего солнца, а вот витиеватые серебристые рисунки на запястьях и немного на лице, наоборот, сияют. Барнел с опаской заглядывает в лицо этого монстра, и только чудо помогает ему не отшатнуться от увиденного. Вместо глаз — два жутких черных провала с тонкой белой окружностью, ее расположение точно совпадает с внешним краем радужки у человека. Только благодаря движению этой окружности можно понять, куда именно направлен взгляд этих жутких глаз.

«Успокойся, Барнел. Тебе нужна их помощь. Помни о семье. Помни о Сильвии».

— Моя… — голос охрип и не хотел звучать ровно. — Моя дочь… неожиданно после прогулки заболела. Лекари не знают, что за недуг одолел ее. И я…Я прошу вашей помощи, — мужчина не знал, поймут ли его.

Во время своих приходов в деревню эти существа молчали, наводя тем самым страх на всех. Они всегда внезапно начинали появляться из теней домов и деревьев, подходили к лавкам и просто указывали на необходимое, отдавая в обмен свой товар. Никто не понимал, как, но они знали, кто и в чем нуждается.

— Дети — драгоценность любого народа, — к своему удивлению, Барнел слышит от существа человеческую речь, но голос с небольшими рычащими нотками только больше делает это создание похожим на хищного зверя.

Темный окидывает человека перед собой ничего не выражающим взглядом. Барнел боится даже пошевелиться. Он просто замирает, стараясь занять как можно меньше пространства и дышать через раз.

— Идем.

В первые мгновения человеку кажется, что он ослышался, но когда смысл фразы доходит до него, то ему сложно поверить.

Бросив еще один, уже более внимательный, взгляд на стоящее перед ним существо, Барнел замечает у него на поясе несколько кожаных мешочков. Спрашивать об их содержимом человек поостерегся, успокоившись тем, что поместить в них оружие невозможно. Правда бдительности решил не терять, ведь кто знает, на что способны эти Темные.

К своему удивлению, мужчина видит, как Тень протягивает ему руку. Ничего толком не понимая, он поднимает взгляд и смотрит на абсолютно спокойное лицо, лишь в воздухе вокруг них витает какое-то ожидание.

«Чего он хочет? К чему этот жест? Разве он знает иной путь, чем тот, по которому я сюда пришел?»

— Мы можем воспользоваться твоей дорогой, — словно читая мысли, говорит Темный. — Ты успеешь на похороны.

— Что? — он мгновенно понимает, о чем речь. — Нет! Нет! Это неправда!!! — закричал Барнел.

— Это станет правдой, — слово острее любого хорошо наточенного лезвия, — если ты не примешь мою руку, — так же спокойно произносит Темный, будто ему и дела нет до душевных метаний человека.

Больше ни о чем не думая, Барнел хватается за протянутую руку и делает несколько шагов вперед вслед за отступающим Темным. Человек потрясенно распахивает глаза, когда фигура его спасителя начинает медленно растворяться в пространстве. Это выглядит так же, как человека поглощает тень, когда он заходит в нее, прячась от яркого палящего солнца. Барнела утаскивает вслед в эту жуткую трясину. Он ощущает, как его тело все больше и больше захватывает нечто необъяснимое. Потом наступает потеря: потеря слуха, потеря видимости, потеря ощущений, потеря опоры. Он лишается этого, чтобы спустя доли секунды обрести вновь. Шум природы возникает неожиданно резко и дезориентирует. Барнел хватается рукой за голову и трясет ею, стараясь прийти в себя. Темный стоит рядом и ожидает, не выказывая нетерпения. Казалось, он вообще не испытывает никаких эмоций, но это и неудивительно, ведь не он нуждается в помощи.

Как только все приходит в норму, мужчина начинает оглядываться по сторонам, чтобы понять, где они сейчас. Его глаза вновь широко распахиваются, когда он видит ворота своей деревни. То расстояние, которое он преодолевал несколько дней, они прошли за мгновение.

«Если эти Темные способны на подобное, им ничего не стоит проникнуть в наши дома и сотворить зло. Пугающие существа с пугающей силой».

— Веди к своему дому, — прерывает размышления Темный.

Несмотря на постигшую деревню напасть, все старались заниматься привычными делами, чтобы хоть немного отвлечься от сковывающего их страха. Жители боялись за собственных детей. Они не хотели, чтобы и их чад забрала эта страшная болезнь, которая сейчас съедает жизнь малышки, чей смех и улыбка радовали каждого.

Первыми их заметили маленькие дети, которые играли в салочки неподалеку. Ребятишки мгновенно бросились искать родителей, а когда нашли, спрятались за ними и тыкали пальцами в сторону того, что их напугало. Когда Тени приходили в деревню, все старались увести детей обратно в дом, да и те сами не желали находиться на улице, предпочитая наблюдать за пугающими людьми издалека. Но они скорее боялись не самих Темных: это было подражание реакции мам и пап. Все дети считают своих родителей сильными, а если те чего-то боятся, значит, у них есть серьезные причины для этого.

Мужчины и женщины перешептывались, когда Темный вместе с главой деревни проходили мимо них. Все знали, куда ушел Барнел, и надеялись, что у него все получится, но втайне они не желали видеть здесь Темного.

— Неужели он не мог дать настойку и не приходить…

— От них жди беды…

— Мороз по коже…

— Гатри, посмотри, заперта ли дверь…

— Что он попросит взамен…

— Неужели Барнел продал ему душу…

— Жуткие создания…

— Господи, помилуй…

Довольно громкий шепот раздавался со всех сторон. Барнел надеялся, что это не заставит Темного передумать. Да, он тоже недолюбливал этот народ, как и все вокруг, но сейчас смирился с вынужденным нахождением этого существа рядом, ведь если бы не эта беда, что настигла так внезапно, он никогда бы не связался с такими чудовищами.

Покосившись на идущего позади мужчину, чьи шаги были столь неслышимыми, что казалось, будто он остался стоять у входа, Барнел был удивлен. Лицо его спутника не выражало никаких эмоций. Ему абсолютно все равно, что говорят вокруг. Все равно, какое впечатление он производит на окружающих. Не только на лице, но и в движениях отражалось спокойствие, а главное — сила. Затаенная сила, что так пугает людей.

«Если ему все безразлично, то у Сильвии есть шанс».

Наконец они добрались до красивого двухэтажного дома, располагающегося в центре деревни. Барнел, увлеченный своими мыслями, не замечает, как Темный слегка оглядывается, подмечая то, чего не улавливает человеческое зрение. Его внимание привлекает разбитый перед домом прекрасный сад с радующими глаз голубыми, красными, оранжевыми и белыми цветами. Сразу видно, что хозяйка бережно относится к этим чудесам природы, но сейчас их красота увядает. Они уже потеряли свой блеск, потеряли часть жизненной энергии и продолжают терять. На растениях сказывается отнюдь не отсутствие ухода. Влажная земля в такой жаркий день уверенно сообщает, что в свободные минуты хозяйка дома не забывает о саде. Эти цветы отравлены…

Темный не знал, сколько болеет девочка, ему не посчитали нужным сказать об этом. Самыми чувствительными к воздействию отрицательной энергетики всегда были цветы. Невольно или намеренно они забирали часть ее себе. Темный не увидел никаких прямых каналов, способных повлиять на состояние растений. Все это могло говорить о том, что они пытаются помочь, вытягивая болезнь. Самый юный цветок уже зачах и начал сохнуть. Оценив примерное расстояние до источника отрицательной энергетики и состояние растений, Темный предположил, что болезнь мучает своего носителя уже семь дней.

За резной дверью, отворившейся со скрипом, прямо на полу сидела и рыдала женщина. Перед ней были разбросаны посуда и продукты. Кажется, она собиралась готовить, но настолько обессилела, что не смогла справиться с привычной задачей. Услышав скрип, женщина отняла руки от лица и заплаканными глазами посмотрела на мужа.

— Милый! Ты… — она потянулась к мужчине, но испуганно отпрянула, заметив рядом Тень.

— Дорогая, этот… человек… нам поможет.

Женщина утопала в горе и бессилии. Явно не спала нормально, если вообще спала. Синяки под глазами, впалые щеки, эмоциональное и физическое истощение — лишь малые признаки ее плачевного состояния. Страшное испытание, выпавшее на долю матери.

— Пожалуйста, спасите мою дочь! Спасите Сильвию! — женщина вновь зарыдала, утыкаясь в плечо подошедшего мужа, старавшегося хоть как-то ее успокоить.

— Комната дочки наверху, — Барнел кивнул в нужную сторону.

Темный идет в указанном направлении, больше не обращая внимания на хозяев дома и не слушая утешающий лепет мужчины. Его позвали для определенной цели, и незачем задерживаться дольше необходимого. Нужная лестница оказывается в конце коридора за углом. Попутно Темный отмечает то, что лучше всех слов говорит о хозяевах этого дома: ступени, как и половицы, издают натужный скрип — дом явно нуждается в легком ремонте, а местами и в серьезном. В пользу последнего говорят огромные трещины, которые старательно прикрывают цветы или ткань.

Несмотря на плачевное состояние жилища, Темный не замечает пыли, в доме очень чисто. Женщина прекрасно справляется со своими обязанностями, несмотря на усталость, но и у нее есть свой предел, которого она уже достигла. Это дом не семейной пары, а одинокой женщины. Только этим можно объяснить такую запущенность жилища. Хотя даже одинокая женщина способна привлечь мужчин к работе, попросив помочь ей. Если в доме живет мужчина, полы не скрипят, трещины не прячутся за вазами со свежесобранными цветами и полотнами ручной работы, а двери смазываются, чтобы открываться бесшумно.

Стоило подняться на последнюю ступень, как Темный пошатнулся. От падения его смогла удержать стена, за которую он чудом успел ухватиться.

«Что-то не так», — бьется мысль в мозгу.

На первом этаже и за пределами дома все совсем иначе, обстановка спокойная, даже умиротворенная, если не считать угнетенного состояния сельчан и подавленности родителей. А здесь… словно другое измерение. Вся отрицательная энергетика скопилась именно на этом этаже, в этой части дома. Ее что-то не выпускало, и она клубилась здесь, концентрируясь и сгущаясь.

Зрение само перестроилось, белый ободок зрачка чуть расширился и приобрел красный цвет, а в его центре закружилась тьма. Теперь Темный видел это. Видел движение этой вязкой субстанции, которая тяжелыми каплями оседала на всем, чего касалась. Видел, как она заполняет собой все, но не может спуститься ниже, будто у лестницы стоит барьер.

Отняв руку от стены, за край которой он удержался, Темный увидел маленький светящийся символ, изображающий закрытый замок, он находится чуть выше вмятин от его пальцев. Подобный символ начерчен и на противоположной стороне. Люди очень набожные создания и верят почти во все. Чего только стоят их странные Боги, которых никто не видел, но в которых все безоговорочно верят. У Темных есть только одна Богиня, и ради нее каждый из них готов отдать свою жизнь. Одни людские обряды и ритуалы смешны, другие бесполезны, третьи жестоки — все они построены на череде совпадений. Но, кажется, сейчас Темному довелось увидеть один вполне действенный. Он знал, что человеческие лекари используют символику. В данном случае замок предназначен для того, чтобы запереть болезнь, не дав ей распространиться. Но странно, что его начертили именно здесь, а не на дверях комнаты.

— Люди способны создавать гениальные вещи, но не уметь ими пользоваться, — тихо произносит Темный.

Разобравшись с этой загадкой, он идет в направлении комнаты той, которую его попросили спасти. Чем ближе он подходит, тем тяжелее становится воздух, а от двери тянутся пульсирующие черно-фиолетовые корни. Они оплетают стены, потолок, пол. Жуткая картина, которую не увидеть никому, кроме него. Эти отвратительные отростки вполне живые и медленно тянутся дальше, стремясь захватить больше. Неудивительно, что женщина так плохо выглядит, эта болезнь тянет силы и из нее. Растения в саду забирают лишь крошечную часть того, что творится здесь. Значит болезни не семь дней, а как минимум десять.

От самой двери тянет потусторонним холодом, способным заморозить не тело, а душу. Темному часто приходится сталкиваться с этим ощущением.

«А вот и еще один замок».

Прямо на двери начерчено такое же изображение, какое он видел около лестницы, только намного крупнее. Это главный замок, но он не смог справиться со своей задачей и пустил болезнь в коридор. Неудивительно, ведь с этой чуть шероховатой двери отделилось несколько тонких щепочек, одна из которых по случайности хранила на себе крохотный элемент символа. Неполное изображение не способно выполнять сдерживающую функцию.

Темный медленно приоткрывает дверь. Как только образуется щель, он своим чутким обонянием улавливает мерзкий дух запущенной болезни, а холод становится сильнее. Такой знакомый… Такой обжигающий… Больше нет сомнений, он знает о ее присутствии. Но от этого не легче. Если она здесь, то его приход — действительно последний шанс. Край совсем близко…

Рядом с постелью Сильвии он видит Многоликую. Как всегда, Богиня прекрасна, какое бы обличье она ни принимала. Ее холодная красота могла заворожить любого, но лик ее видят лишь мертвые… и он. Она пристально смотрит на девочку и ждет. Сейчас она предстала в образе ребенка, девочки восьми лет. Такой же маленькой и хрупкой, как и та, которая лежит на постели и доживает свою короткую жизнь.

Почувствовав, что теперь в помещении она не одна и этот кто-то ее видит, прекрасное создание оборачивается. Ее пухленькое детское личико искажается в недовольстве, глаза полыхают льдом, но это не может испугать его. Он знает если не все, то многое, на что она способна. Спустя мгновение его узнают, и весь гнев пропадает, оставляя лишь легкое раздражение. Губы Многоликой размыкались, беззвучно произнося возмущенные слова, которые были слышны только ему. А Темный действительно оказался удивлен. Это первый раз, когда Богиня настолько увлеченно наблюдает за чем-то или, правильнее сказать, кем-то, что ничего не замечает вокруг. Она всегда чувствует его приближение. Возможно, все дело в том, что она давно не заполучала детей. Времена идут, люди и их быт совершенствуются. Они научились побеждать болезни, строить дома и заботиться друг о друге. Научились помогать, любить и оберегать. Это отдалило их от ранней встречи со смертью.

— Это дитя не уйдет с тобой, и не стоит его обманывать своей внешностью.

— Не тебе меня упрекать, Черный Лекарь! — вновь раздается грозный шепот, переходящий в змеиное шипение, что пробрало бы обычного человека до костей.

Серебристые локоны, спокойно лежащие на плечах удивительно красивого ребенка, резко взмывают вверх, как от порыва сильного ветра, что добавляет угрозы внешнему облику Богини. Черты лица чуть смазываются, искажаясь, но Многоликая быстро возвращает себе безмятежность. Она не любит, когда ей перечат. Она не любит, когда не отдают то, что ее по праву. Она не любит, когда ее отвлекают от важного. Но этот мальчик, а по сравнению с ней он — сущий ребенок, забавляет ее. Он тот, кто разбавляет однообразие ее бытия. Тот, кто не боится ей перечить. Тот, кто неуклонно следует своему истинному пути.

Темный недовольно сдвигает брови, выражая свое отношение к имени, дарованному Предками, но даже в мыслях не смеет отрицать своей сути. Для кого-то — это проклятье, а для него — предназначение, которое не все трактуют верно. Призвание по рождению получают не многие.

«Тяжелая ноша», — скажут одни.

«Честь», — ответит он.

— Я не забираю жизнь! А облегчаю страдания безнадежных. Но для тебя! Для тебя нет разницы, ребенок или старик, царапина или сломанная шея. Ты забираешь всех!

— Всех, чье время пришло. Ты знаешь это, мой ненаглядный.

— Но не сейчас.

— Ты же видишь, — Богиня оборачивается, указывая взглядом на детскую кроватку, — она угасает. Огонь ее жизни почти иссяк.

— Она будет жить! Не стоит забирать человека только из-за того, что он слаб.

— Слабый порождает еще более слабого.

— У нее есть время, чтобы стать сильной.

— Ты сам не веришь в свои слова.

— Я здесь не для того, чтобы верить, а чтобы воплощать!

— Люди слепы, — ее голос тих. — Зачем ты помогаешь им?

— Я не делю носителей жизни на своих и чужих. Я помогаю тому, кто в этом нуждается.

— Знаю, — она тяжело вздыхает. — Ты истинно следуешь своему пути.

— Так не стой на нем.

Многоликая устала спорить. Слишком упрямым был ее любимец. Сейчас она уступит.

— Эта девочка будет моей! — твердо уверила Богиня, постепенно растворяясь в пространстве туманной дымкой, забирая с собой холод. Последнее слово всегда за ней, но не в этот раз.

— Все мы в конце своего пути приходим к тебе, — шепнул мужчина, а лицо Многоликой осветила тень улыбки.

Богиня ушла, и Темный вздохнул спокойнее. Все его существо трепетало перед ее силой и мощью. Если сейчас у него получилось отстоять эту маленькую жизнь, значит, у девочки есть шанс. Он отдалил ее встречу с Богиней, осталось победить болезнь. Еще раз глубоко вдохнув и медленно выдохнув, он настроился на непростую работу. Обратив все свое внимание на ребенка, Темный готов был действовать.

Внутренним взором он видит ту заразу, что вцепилась в тело ребенка, и то, насколько глубоко она его поразила. Девочка укрыта одеялом, но хватает и одного взгляда на лежащие поверх него руки. По коже, покрытой уродливыми струпьями, змеятся вены, но они не синего, а черного цвета и слишком сильно выступают сквозь кожу, будто это натруженные руки каменщика, а не маленького ребенка. Кожа сухая и слишком бледная. В области глаз большие темные круги, будто девочка не спала уже долгое время, но, судя по всему, она только и делает, что спит. Организм слишком ослаб, чтобы поддерживать себя в бодрствующем состоянии. Темный видит, с каким трудом продолжает свою работу маленькое сердечко, как натужно оно бьется, пропуская иной раз удары. Часть органов уже отказала.

Болезнь смогла проникнуть также и в ауру, разодрав ее на лоскуты, которые висели рваными ошметками, а в некоторых участках зияли огромные дыры.

«Больное тело и больная аура — что может быть хуже?»

Отравлено было все, а то, что видно человеческому глазу, — лишь малая часть. Неудивительно, что лекари не смогли ничем помочь.

Если посмотреть в целом на состояние и не углубляться в детали, то все это выглядит слишком знакомо. Болезнь, сумевшая в короткий срок сделать столь многое. Что же это? Человеческий недуг оказывает влияние исключительно на тело. Темный знал это наверняка, потому как изредка наблюдал за людьми и видел все своими глазами. Ни одна болезнь и близко не касалась ауры. А вот болезни Темного народа способны на это.

Он тот, к кому обращаются за помощью, когда одолевает недуг. Он тот, кто знает все травы и их свойства. Он тот, кто постоянно сталкивается с подобными симптомами.

«Смутно похоже на нашу простуду… Но где ты могла ее подхватить?» — задает сам себе вопрос Темный, для удобства становясь на колени возле кроватки.

Организм человека гораздо слабее, чем у Темного народа, поэтому то, что легкое недомогание для них, для человека — смерть. Стоит учитывать и их природное отличие. Несмотря на внешнюю схожесть, Темные совсем другие. Любые изменения тела приводят к изменениям ауры. Простудой заболевали исключительно дети. Сначала они начинали чихать и кашлять, шмыгали носами, а на третий день не могли встать с постели от легкого головокружения и слабости. Тело начинало гореть. В течение семи дней к детям не подходил никто, кроме родственников, чтобы поддержать. Во время болезни страдала аура. Она трескалась и частично разрушалась — этому способствовала болезнь. В места трещин и разломов вливалась сила, заменяя и обновляя. Все это сопровождалось сильной болью, но отвары и лекарства способны облегчать эти страдания. Они направлены на поддержание организма, а не на борьбу с болезнью. Когда все заканчивалось, все вещи, что касались тела заболевшего ребенка, сжигали. Это делалось для того, чтобы другие дети не могли заразиться.

Темный не знал где, но каким-то непостижимым образом эта малышка смогла подхватить их болезнь. Все совпадало, отличие лишь в том, что человеческий организм воспринимает данное заболевание иначе, у него нет естественных ресурсов для борьбы, что и приводит к таким последствиям. Нет силы, которая смогла бы восстановить ауру, заполнить трещины. Пустота так и останется пустотой, причиняя неимоверные страдания, пока измученный и полностью опустошенный человек не испустит дух.

К счастью, преимущество людей в том, что их исцеление не является трудоемким. Легко подхватывая болезни, они так же легко поддаются лечению, если вовремя обратятся за помощью. Самонадеянность — отличительная черта человека, как заметил Темный. Они всегда считают, что справятся сами, что знают больше других. Богиня была полностью права, называя их слепыми. Понимание всей сложности ситуации обрушивается на них слишком поздно, когда уже ничего нельзя сделать. Происходящее в этой комнате лишний раз все подтверждает.

Сняв с пояса свой кожаный мешочек, мужчина развязывает его и достает один из пузырьков, обернутых в мягкую ткань. В маленьком флаконе плещется голубая жидкость с серебристыми частицами. Это сок лории — лекарственного растения, что произрастает только на территории Темного народа. Оно очень прихотливо в уходе и может легко увянуть, если вовремя не полить или температура не будет соответствовать норме, которая у каждого цветка своя. Этот удивительный маленький цветочек не только великолепное лекарственное средство, но и незаменимый ингредиент во многих настоях. И поэтому, чтобы не потерять ни один росток, для них создают специальные купола, где поддерживаются необходимые условия. За каждым куполом следят женщины, способные чувствовать природу. Они могут уловить любые отголоски настроения растений и вовремя внести изменения.

Наклонившись над постелью девочки, Сартан, так звали Темного, постарался привести ее в чувство. Это было необходимо, чтобы хоть немного отдалить приближающийся конец. Многоликая очень искусно владеет словом и способна любого уговорить перейти грань. Особенно в те редкие моменты, когда сама заинтересована в своей жертве. А желание избавиться от чудовищной боли только подстегивает сделать шаг.

— Давай, дитя, — он коснулся ее волос, слегка погладив, а затем положил ладонь на щеку. — Открой глазки. Посмотри на меня, — если бы была возможность, Темный прибегнул бы к магии, чтобы пустить в тело импульс, который взбудоражил бы организм, заставляя бороться, но любое магическое воздействие сейчас — прекрасная пища для болезни.

Еще несколько минут уговоров и просьб, и веки слабо дрогнули, медленно поднимаясь. На Темного смотрят совсем недавно красивые, а теперь практически полностью покрытые белесой пленкой глаза.

— Сильвия, — нежно произносит он ее имя, стараясь не напугать своим голосом. — Ты меня слышишь?

Девочка хочет что-то ответить, но раздается лишь хрип.

— Нет, не нужно говорить, просто моргни, — пытаясь выполнить просьбу, она чуть прикрывает глаза, но только на это и хватает сил.

— Я вижу… Знаю, как тебе сейчас больно… Но я могу помочь. У меня есть лекарство. Понимаешь?

Снова еле уловимое движение, малышке становится все хуже. И как бы Темный ни хотел спешить, нужно было все делать аккуратно.

— Ты должна его выпить. Будет плохо, очень. Еще хуже, чем сейчас, но потом станет легче. Ты сможешь потерпеть?

Сильвия пытается внимательно слушать, но смысл некоторых фраз от нее ускользает. Кажется, она стала забывать слова, или это слух ее подводит? Но самое главное она успевает услышать. Ей сказали, что станет легче. Она так устала.

— После этого боль уйдет. Обещаю.

Снова эти волшебные слова, и она соглашается. Соглашается на все.

Откупорив склянку, Сартан вливает все ее содержимое в приоткрытый рот ребенка. У малышки даже нет сил, чтобы задействовать глотательный рефлекс, поэтому Лекарь осторожно массирует ей горло, не испытывая и доли отвращения от прикосновений к обезображенному телу, только огромную печаль от того, что это маленькое создание вынуждено так страдать.

Когда последняя капля покидает флакон, Темный убирает стекляшку и принимается внимательно вглядываться в лицо ребенка. Спустя всего мгновение глаза, которые со слепым безразличием смотрят в одну точку, тая в себе дикую боль, широко раскрываются, а замутненный взгляд бешено мечется по комнате. Еще совсем недавно безвольное тело напрягается, а пальцы рук начинают скрести по кровати с невероятной силой и скоростью, разрывая ткань наволочки и пуховой матрас.

Еще через мгновение рот резко раскрывается, словно у деревянной куклы, и из него готов вырваться душераздирающий вопль, но Сартан успевает вовремя зажать рот Сильвии, и та только дико мычит и дергается, выгибаясь так, будто в ее теле напрочь отсутствуют кости. Но они есть и готовы сломаться под таким давлением. Чтобы избежать лишних повреждений, Сартан другой рукой придавливает бедра девочки, не давая выгибаться дугой.

Темный видит, как лекарство, попав в организм, мгновенно начинает избавлять его от заразы. Черные сгустки покрывались серебряными частицами, в то время как голубая жидкость омывала каждую клетку организма, восстанавливая даже мелкие повреждения. Но стоило ей добраться до черноты болезни, как иссушенные комья просто разлетались в пыль, которая тут же поглощалась голубым целебным раствором. Чем дольше это длилось, тем спокойнее становилась девочка. Ее агония постепенно сходила на нет.

— Ты молодец, — хвалит Сартан, нежно поглаживая рукой по волосам Сильвии, теперь имея возможность вложить в прикосновение магию. — Можешь спокойно отдыхать.

Он укрывает ее одеялом, что чудом сохранилось в целости, и выходит за дверь, сталкиваясь с идущим в его сторону хозяином дома.

— Как она? — взволнованно спрашивает Барнел.

— С ребенком все хорошо, — безэмоционально отвечает Темный, вновь возвращая свой грозный облик. — Она сейчас отдыхает, но если вы хотите, чтобы она и дальше шла на поправку, ни в коем случае не открывайте окна.

— Д-да, конечно… — мужчина замялся, а потом решительно продолжил. — Позвольте высказать вам нашу благодарность.

Человек достает из кармана мешочек, в котором, судя по звуку, находятся монеты. Темный даже не пошевелился. Он продолжает просто стоять на месте, но человек чувствует, что атмосфера вокруг них начинает изменяться, становясь как будто тяжелее.

— Это золото, — поясняет. — Разве… разве недостаточно? — пугается Барнел.

О Темном народе ходит множество слухов, один страшнее другого. Главе не хотелось, чтобы одно из этих созданий разгневалось на него и убило.

— Я… Я найду еще! Скажите, сколько нужно? Я найду! — взмолился мужчина, готовый на все, лишь бы спасти свою жизнь.

«Глупый человек», — небрежно думает Сартан.

— Жизнь детей не имеет цены, — раздается ровный голос Темного. — Само их существование — великий дар, — продолжает говорить он. — Дар, который нужно растить с умом. То, кем она станет. То, какой она станет. То, что с ней станет. Сейчас зависит от вас.

— Н-но она где-то гуляла и подхватила эту…

— Человек, ты меня не слышишь! — пророкотал он.

— Я слышу! — возражает глава деревни. — Но как м…

— Сильвия гуляла, так ты сказал. После прогулки слегла с недугом. Она гуляла сама. Вы недоглядели, — растолковывает Темный. — Если бы следили за ней, то не позволили бы отходить далеко от деревни, и она не подхватила бы болезнь.

Барнелу нечего было возразить. Его жена вместе с другими женщинами собирала последний урожай, а сам он занимался делами деревни, которых было немало. Сильвия играла с другими ребятами под присмотром нескольких старушек, но, когда детей много, трудно уследить за каждым. Да и болезнь на первый взгляд не показалась опасной.

— Единственное, что я приму в качестве благодарности, если ты проведешь меня к выходу из деревни.

— Да-да, пойдемте, — он засеменил к выходу.

Барнел был безмерно удивлен, но не словами Темного об их беспечности, а именно отказом. Впервые кто-то отказался от благодарности за оказанную услугу. Это не совпадало с мировоззрением человека. У них с давних времен повелось, что нужно благодарить, иначе говоря, платить за любую помощь. Даже родственники не помогают просто так друг другу. А тут… Совершенно незнакомому человеку, наверняка потратив какие-то лекарства… И ничего! Просто проводить!

«Какие-то эти Темные недалекие, — поражается мужчина. — Он мог многое купить на те деньги, что я предлагал».

Глава 3. Последствия

Желаемая когда-то работа постепенно теряла свою привлекательность. Сначала все ожидаемо было прекрасно. Он стал значимой фигурой, и все с ним считались, без его ведома нельзя ничего было построить или расширить, и он гордился этим. Гордился своей нужностью для всех, важностью, но постепенно… охладел к своим обязанностям. Все приелось. Не возникало ничего нового и серьезного, теперь работа стала надоедливой ношей, но он не хотел ее бросать. Как можно доверить такое дело кому-то? Никто ведь не справится.

В один прекрасный момент то, что казалось нудным, внезапно стало необходимым, тем единственным, что способно удержать его на ногах. Когда малышка Сильвия заболела, Барнелу казалось, что его мир рушится. Жена постоянно нервничала и беспокоилась, в их доме с самого утра и до позднего вечера топтались лекари, пытающиеся выяснить природу болезни и способы справиться с ней, но ничего не получалось. Соседи тяжело вздыхали и смотрели с жалостью. Было тошно от их скорбного вида… Было тошно слушать их соболезнования. От этого не становилось легче, они только еще больше угнетали, вводили в отчаяние, погружая все глубже в пучину необъятного горя. Алисия, его милая супруга, которая и раньше не могла похвастаться отменным здоровьем, стала увядать на глазах. Она могла часами просиживать возле кроватки дочери без сна и отдыха, забывая даже поесть. Она жадно всматривалась в ее бледное лицо, будто стараясь запомнить. Ласково гладила по волосам, перебирая каштановые пряди, вспоминая, как заплетала ей косы или вплетала в волосы цветочки. Часто говорила обо всем и ни о чем конкретно. На ночь пела колыбельную или просто разговаривала, уставив пустой взгляд куда-то вдаль. Приходилось прилагать огромные усилия, чтобы отрываться от дочери и выполнять домашние дела, но даже так она мысленно была в комнате рядом со своим ребенком, а тело само перемещалось по дому и выполняло привычные обязанности.

Барнелу тяжело было видеть все это, и он полностью погрузился в работу. Каждое утро поднимался еще до рассвета, чтобы совершить обход деревни и заодно проветрить тяжелую голову. В это время супруги уже не было в постели. Она оставляла еду на столе, а сама сидела в комнате дочери. Возвращаясь домой поздним вечером, он вновь окунается в холод и пустоту когда-то теплого и приветливого дома. То же творится и внутри тела, которому с каждым днем становится все труднее функционировать.

Завершает тяжелый день не менее тяжелый вечер, потому как его не встречает своей прекрасной улыбкой любящая супруга и маленькая дочка не бежит радостно, протягивая ручки, чтобы отец ее поднял и покружил. Теперь его ждут мертвая тишина и остывший ужин на деревянном столе, в то время как возлюбленная все так же продолжает сидеть в комнате на втором этаже и молча страдать.

Каждый следующий день похож на предыдущий, словно он попал в мертвую петлю своего самого кошмарного дня. Одно и то же, одно и то же изо дня в день…

Каждый вечер, возвращаясь домой, первым делом он приступает к еде, совсем не чувствуя ее вкуса. Потом моет тарелку. Несколько минут проходит, прежде чем он собирается с силами и идет наверх. Он останавливается еще на минуту возле их супружеской спальни, держа руку на ручке двери. Тяжело вздохнув, мужчина открывает дверь. Он прекрасно знает, что вновь увидит пустую постель, но все же надеется, что любимая в этот раз легла спать. Но кровать пуста, она всегда остается в том же виде, в каком ее оставляют с самого раннего утра. Пройдя дальше по коридору, он открывает дверь детской и видит сгорбленную спину. Как же они оба устали от этого. Барнел осторожно подходит к супруге и берет ее за руку, но ничего не происходит, на него совершенно не обращают внимания. Тогда он берет другую руку, которой Алисия гладит волосы дочки. Только теперь на него поднимают взгляд заплаканных глаз.

— Пойдем спать. Ты устала, — шепчет мужчина.

— Но Сильвия… — беспомощный взгляд в сторону кроватки.

— Она уже спит, но я посижу с ней. Пойдем.

С трудом стоя на ногах от слабости, женщина поднимается и при помощи мужа идет в спальню. Он помогает ей переодеться и лечь, а потом укрывает одеялом.

— Сильвия…

— Я уже иду к ней. Отдыхай, — целует в лоб и, когда супруга закрывает глаза, выходит.

Он знал, что каждый день к ним наведывались соседи, стараясь оказать посильную помощь, кто словом, а кто делом. Именно поэтому его супруга не потеряла себя от горя, а на их столе всегда была еда, которую она готовила вместе с другими женщинами. Так же, как работа отвлекала Барнела, домашние обязанности немного помогали Алисии. Исключением был сад, которого супруга не позволяла касаться соседкам. Сама следила за ним и каждый день поливала. Это Сильвия попросила разбить перед домом сад, чтобы она могла любоваться прекрасными цветами, когда будет просыпаться и смотреть в окно или гулять во дворе. Это она выбирала цветы, которые вместе с матерью и сажала, а потом заботливо за ними ухаживала.

Действия позволяли им ощущать себя живыми, будь то готовка, разбор документов или просто ласковое поглаживание по голове их маленького солнышка, которое с каждым днем только угасало и рисковало больше никогда не взойти.

Это продолжалось долгие десять дней, пока он не принял решение обратиться к Теням. Деревенские лекари выбились из сил и разводили руками, извиняясь. Но к чему ему эти извинения?! Они не помогут! Пустое сотрясание воздуха! Оставался лишь один шанс, к которому он не хотел прибегать, но иного пути не было, и… ему пришлось. Пришлось поступиться всеми своими принципами. Пришлось унять бурю чувств. Пришлось скрыть отвращение ради призрачной надежды.

И теперь впервые за столько дней у его семьи выдался спокойный вечер. Больше нет ощущения безнадежности, не гложет чувство полной беспомощности. Можно с облегчением вздохнуть, освободившись от страшного ожидания беды. Отчаявшаяся супруга все никак не могла поверить в это счастье. Она порхала, окрыленная этой новостью.

— Дорогой, это действительно так? — она постоянно задавала этот вопрос.

— Да, родная, это правда, — повторял он, улыбаясь и крепко ее обнимая.

— Хвала всем Богам! Они услышали наши молитвы и послали спасение! — она смеялась и плакала одновременно. Слезы чертили дорожки по ее бледным осунувшимся щекам, а в глазах бушевало море невысказанного счастья. Оно переполняло ее настолько, что она не знала, как его выразить, и то само стало выплескиваться слезами.

— Завтра, как только малышка проснется, я пойду в Храм и воздам хвалу Богам за их щедрость, — уверенность в каждом слове. — Нужно обязательно их отблагодарить. Как же хорошо, что они указали тебе путь.

На радостях она даже не стала сопротивляться предложению мужа поужинать вместе с ним. Но из-за долгого пребывания в стрессе, а также отсутствия аппетита вследствие этого он не решается дать ей ничего более существенного, чем булочка и стакан молока.

Алисия продолжала говорить, строя большие планы на далекое и ближайшее будущее. Барнел внимательно слушал и кивал в знак одобрения. Ему приятно видеть оживление супруги, ее суету, улыбку, сияние глаз. Как же сильно он любит ее.

Они просидели до самого вечера, теперь уже держась за руки и смотря друг другу в глаза. Говорили, говорили, говорили… Впитывали в себя эти покой и тепло, которыми вновь стал наполняться дом. Болезнь будто убивала все вокруг: их драгоценного ребенка, их самих, семью, дом. Ее губительное воздействие витало в воздухе, но теперь рассеялось. В легкие поступала не тяжелая удушливая субстанция, оседавшая тягучей склизкой мерзостью на языке и в глотке, а чистый воздух с запахом свежей еды, ароматов трав и цветов, теперь дольше блиставших свежими, а не увядшими бутонами. Все преобразилось, переменилось, стало ярче и краше. Или это он стал воспринимать все иначе, после того как чуть не потерял самое ценное? Возможно, изменился не мир, а он сам?

Супруга начала чаще зевать, дольше задумывалась над ответом, а иногда соскальзывала с мысли. Все переживания, давившие на нее и вытягивавшие силы, схлынули. Радость, на которой она держалась, тоже поутихла. Осталась одна пустая оболочка, но эта пустота успокаивала. Просто ей стоило немного отдохнуть, чтобы набраться сил для заполнения себя приятными и счастливыми эмоциями и воспоминаниями. Можно сказать, начать жить с чистого листа.

Барнел отводит жену в комнату, та самостоятельно переодевается и, как только ложится, сразу засыпает с улыбкой на лице. Она действительно устала. Можно надеяться на крепкий сон без кошмаров, в которых она хоронит свою дочь. Говорят, смерть во сне означает долгую жизнь наяву. Как бы ей хотелось в это верить. Впервые за эти десять бесконечных ночей наступает та, что сможет пройти незаметно и быстро.

Хозяин дома спать пока не хочет. Он решает провести немного времени рядом с дочкой. Присаживаясь в ее комнате на стул, на котором так часто сидела его супруга в течение всей болезни, он все никак не может наглядеться на маленькое чудо, которое сейчас так безмятежно спит. Лицо расслабленное, его не искажают невыносимые страдания. Грудь мерно вздымается в такт дыханию, а не судорожно и через силу. Вены приобрели синеватый оттенок и почти не просматриваются, а кожа в скором времени избавится от шелухи и разгладится. Теперь это вполне здоровый ребенок. Мужчина дает себе слово, что будет больше времени уделять дочке.

Только сейчас, когда он чуть не потерял ее… Только в этот момент… Он осознал, что ему ничтожно мало тех мгновений, что они проводили вместе. Слишком много времени он тратил не на то, что действительно важно. Слишком много сил потрачено впустую.

«Кажется, она еще прошлым летом просила сделать качели, — вспоминает мужчина. — А еще хотела научиться плавать…»

В его памяти начинают всплывать просьбы, которые дочка повторяла постоянно, но он не находил времени на их исполнение. Хотя, что может быть проще? Он столько раз обижал ее своим отказом или несдержанным словом, но она все прощала и каждый раз, улыбаясь, давала еще один шанс. А после него еще… и еще… Продолжала верить ему и любить.

— Ладно, нужно все же поспать, — шепчет мужчина, потирая слипающиеся глаза ладонями. — У нас с тобой впереди еще много времени.

Он осторожно наклоняется к лицу дочери, чтобы не разбудить, и легонько целует в лобик. Барнел замечает, что кожа Сильвии немного влажная.

«Кажется, ей жарко».

— Я вернусь завтра, золотко, — говорит он едва слышно. — Отдыхай.

Прежде чем выйти, мужчина останавливается у окна и слегка приоткрывает створку, впуская свежий ночной воздух, который, несмотря на глубокую осень, по-летнему теплый. В комнате действительно душно от испарений многочисленных отваров и скопившегося затхлого воздуха.

«Да и запах болезни нужно вывести».

Еще раз бросив взгляд на дочку, мужчина выходит, тихо притворяя дверь. Он не мог заметить, да и почувствовать, что в комнате есть кто-то третий. Кто-то неосязаемый, неслышимый, но очень могущественный. Этот кто-то слышал все, что мужчина говорил. Слышал все, что тот не смог высказать. Что шептали чувства… Что отстукивало сердце… Что напевал разум…

Она уходила, но вернулась. Многое ее манило в этот дом… в эту комнату. Темный прогнал ее, но человеческая ошибка, еще до того, как была совершена, привела ее обратно. Желание лучшего очень часто способно привести к худшему. Не стоит забывать слова, пусть даже они сказаны тем, кто вам ненавистен. Истина не выбирает форму.

Многоликая пожирала своим жаждущим взглядом все действия мужчины, не упускала ничего. Она говорила, что возьмет свое, и она пришла. Как бы Черный Лекарь ни старался, он не способен исцелить человеческую глупость.

Человек так и не замечает самого главного.

____________

Сегодня все вместе они выбрались на природу. Сильвия очень любила прогулки, а особенно сильно она любила своих родителей, и провести время с ними обоими было для нее самым лучшим подарком. Мама собрала небольшую корзинку, наполнив ее хлебом, ломтиками вяленого мяса, зеленью, овощами и фруктами. В корзинке был еще плед, в который родители завернули глиняный чайничек с чаем. У него была специальная пробочка на носике, чтобы чай случайно не пролился, а крышка закреплялась веревочками, не давая той открыться. Благодаря пледу чай останется горячим к тому моменту, как они дойдут до полянки. Полная корзина была тяжелой, поэтому ее нес сам папа, чтобы мама не устала.

Погода стояла волшебная. Птицы порхали в небе, прыгая по веткам деревьев, и чирикали наперебой. Их песни были разными, но одинаково красивыми. Мелкие животные трусливо перебегали с места на место, боясь показаться на глаза, но люди все равно слышали их суету в шуршании кустов и травы. Ветерок, который успел наполниться прохладой от озера, расположенного немногим дальше, поднимал с земли листья и разноцветные лепестки цветов, что так неосторожно были зацеплены животными и сброшены на землю.

Малышка радовалась всему. Кажется, она позабыла о тех страшных днях, когда и мать, и отец терялись в тревожных чувствах, когда не видели будущего, утрачивая смысл существования, который медленно угасал в маленькой комнатке на втором этаже. Угасал в страшных муках, и их никто не мог прекратить.

— Папочка, а где мамочка? — спрашивает маленький ангел своим звонким голоском.

Бабочка, за которой она с таким энтузиазмом гонялась, чтобы словить и показать родителям, все-таки улетела, оставляя надувшего от негодования губки ребенка ни с чем. Но это солнечное создание не умело долго обижаться, поэтому легко переключило внимание на божью коровку, севшую на лепесток ромашки. Ткнув в нее пальчиком, чтобы подтолкнуть букашку к центру цветочка, где находится, по словам мамы, вкусная пыльца, девочка хотела таким образом помочь. Но крохотное существо не оценило этого и улетело. Пораженно уставившись на такое вопиющее безобразие, малышка проводит кончиком указательного пальца по сердцевине цветка, собрав несколько крупинок пыльцы, и кладет его в рот, но мгновенно кривится и, высунув язык, начинает его тереть, чтобы убрать этот горький привкус, но ничего не получается. Тогда она подбегает к папе, чтобы взять из корзинки, которую он разгружает, пару ягодок малины.

— Пыльца этого цветочка невкусная! — возмущается девочка. — Теперь ясно, почему жучок улетел.

Она задавала вопрос, когда гонялась за бабочкой, но папа не отвечал ей, ожидая, когда она будет готова его слушать.

— Мама собирает цветы, чтобы сплести тебе венок. Ты же любишь венки?

Барнел несказанно счастлив, наблюдая за суетой своего полностью здорового ребенка. Ее непоседливость, неспособность долго обижаться и дуться, умение радоваться даже самому простому восхищают его.

— А где она? — малышка оглядывается по сторонам.

— Вот здесь, — отец указывает вправо.

— Папочка, там никого нет.

— Значит, цветочки закончились, и она отошла в другую сторону, где их много, — легко объясняет он.

Теперь ему нравилось пояснять такие мелочи, учить своего ребенка. Как жаль, что раньше подобное он всегда оставлял на жену, ссылаясь на усталость.

— Папочка, но ее нигде нет.

— Надо посмотреть повнимательнее, — с улыбкой пожурил он.

Поставив чайничек на покрывало, мужчина начинает оглядываться. Но дочка оказывается абсолютно права, супруги нигде нет. — Не может… Я же только что ее видел…

Он озирается по сторонам, стараясь не паниковать, чтобы не напугать малышку. Лес негустой, поэтому заметить тонкую фигуру в ярком синем сарафане не составило бы труда, но нигде вокруг никого не было.

— Алисия! — зовет мужчина. — Не волнуйся, золотко, мама сейчас найдется, — не оборачиваясь к ребенку, говорит он. — Она просто решила поиграть с нами в прятки. Алисия! — позвал еще громче. — Милая, ты где?

Внезапно раздается истошный крик, полный боли и отчаяния. Барнел сразу его узнает и уже хочет помчаться на выручку, но оставлять дочь одну нельзя. Обернувшись к ней, он с ужасом видит, как тело малышки покрывается трещинами, словно сделанное из стекла. Сквозь эти трещины тут же начинает просачиваться кровь. Сначала это были небольшие дорожки, словно легкие порезы, но постепенно… от тела откалываются крошечные кусочки, тут же рассыпаясь прямо в воздухе и исчезая, а из черных дыр потоком хлынула кровь, которой с каждым разом становится все больше. Она устремляется по телу вниз, к земле и стремительно растекается в стороны.

Сейчас, прямо на его глазах, происходит что-то немыслимое. Жена продолжает кричать где-то вдалеке, а он и пошевелиться не может. Страх держит и не дает уйти, но позволяет сделать шаг назад. Барнел тут же спотыкается о тот самый чайник. Он смог бы устоять на ногах, но поскальзывается на луже крови, что успевает до него добраться. Пытается подняться, но руки скользят. Скользят в крови его собственного ребенка. Любимой и единственной дочери, которую подарил ему Создатель.

Трещины все длиннее и глубже. Дыры все шире. Крови все больше. Он не может этого вынести. Ему плохо. Слезы не дают нормально видеть, а крик режет слух. Сам он не в силах ничего предпринять. Ни стереть влагу, ни заткнуть уши. Сердце рвется на части.

Сильвия начинает двигаться. Она делает шаг навстречу любимому отцу. Это выглядит неестественно, словно тело не ее, а чужое. Появляются новые трещины и дыры, кровь ускоряет свое течение, но она этого не замечает. Идет все дальше, с каждым шагом приближаясь к родителю. Барнел не отшатывается от нее, ни единым движением, ни единой эмоцией не показывает, что ему противно, когда она прикасается к его лицу потрескавшимися руками, перепачканными в крови. Как ему может быть противно, если это его Сильвия? Его маленькая доченька. Его маленький ангелок. Маленькое солнышко. Его чудо.

Она берет его лицо в свои крохотные ладошки и вытирает пальчиками слезы. Мужчина видит, что она грустно улыбается ему и тоже плачет. В ее красивых глазках столько слез, которые она не успела еще выплакать. В них столько нежности к нему, которую она не успела еще подарить. Столько любви и ласки, которую не успела истратить. Она целует отца в щеку, оставляя кровавые разводы, но он этого не чувствует. Для него это не имеет значения. Все, что важно, сейчас перед ним, стоит на коленках и медленно истаивает, исчезает. Он хочет обнять ее, прекратить этот кошмар.

— Я люблю тебя, папочка, — шепчет малышка. — Очень люблю…

Все вокруг трескается и осыпается осколками, оставляя лишь черноту. Он не успевает ее обнять. Руки хватают лишь пустоту…

Резко просыпаясь, Барнел никак не может отдышаться. Холодный пот катится градом по спине и лицу. Ему кажется, что он еще не до конца пришел в себя, раз продолжает слышать крик. Однако внезапно понимает, что кричат вовсе не во сне, а совсем рядом. Подскочив с постели, он опрометью бросается в коридор, сшибая все на своем пути. Его сознание все еще мутное после кошмара, тот ужас никак не хочет отпускать из своего леденящего кровь плена.

Барнел быстро понимает, куда приводит его крик, но до последнего надеется, что все совсем не так, как ему нашептывает разум. Все совсем не так… И душа холодеет не от этого. И сердце отбивает бешеный ритм не от этого. И тело дрожит не от этого. И страшно ему не от этого. Это кошмар! Он не может забыть ночной кошмар, а не потому, что совсем рядом случилось нечто невозможное. Невозможное в своем невыносимом ужасе. Но стоит только добраться до комнаты… Стоит лишь повернуть ручку и распахнуть дверь…

Все рушится.

Словно в кошмаре, но с той лишь разницей, что трескается и осыпается не мир вокруг, а он сам.

Он еще не видит самого главного, того, из-за кого все это происходит. В первую очередь перед его взором предстает смертельно бледная супруга, обернувшаяся к нему, когда он входит. Ее покрасневшие глаза и нездоровый румянец особенно сильно выделяются своей неестественностью на белом лице. Губы дрожат, а нижняя немного кровит из-за того, что ее слишком сильно прикусили, поранив. Лицо залито слезами, а левая рука прижата к телу, будто старается удержать в груди сердце, в то время как правая комкает простынь на постели.

— Милый, — еле шепчет женщина. — Сильвия… Наша малышка… Она… Она не дышит…

Это случилось… То, чего они чудом смогли избежать, вновь вернулось и забрало их сокровище. Барнелу казалось, что его сердце, которое только что билось с невыносимой скоростью, вдруг остановилось. Он был готов кричать, как совсем недавно кричала его любимая, но не мог издать и звука. Жестокий сон превратился в жестокую реальность, от которой не скроешься пробуждением.

Мужчина медленно переводит взгляд на постель и видит свою малышку… их малышку. Казалось, он должен видеть закрытые глаза, бледную кожу и безмятежное выражение лица, но перед его взором предстают печальные зеленые глаза и потрескавшееся, истекающее кровью лицо. А в ушах звучат последние слова: «Я люблю тебя, папочка. Очень люблю…»

Как же трудно поверить в это. Ведь буквально вчера все было хорошо. Он сидел рядом. Слушал спокойное дыхание. Думал о будущем. Думал о том, что у них все наладится. Что они вновь будут прекрасной семьей. Он же столько хотел сделать! Столько всего! Так почему же? Почему ее ни стало? Почему ее отняли?

— Барнел! Ты же сказал, что все будет хорошо! — женщину трясет, но она находит в себе силы подняться и подойти к супругу. — Ты сказал, что нам помогут! Сказал, что беспокоиться не о чем! Сказал, что опасность миновала и все наладится!

Она бьет его кулачками в грудь, желая донести всю ту боль, что сейчас испытывает. Бросает гневные слова, обвиняя во лжи. Хочет утопить в горе, чтобы и ему, стоящему без движения, стало плохо. Но хуже становится лишь ей. Она больше не в силах стоять, поэтому падает на колени, громко рыдая.

— Почему?! Почему-почему-почему?! — повторяет она, словно в бреду. — Сильвия! За что? — завывания матери, потерявшей свое дитя, становятся только сильнее.

Барнел растерянно смотрит на возлюбленную, которая сидит в его ногах. Хочет сказать хоть… хоть что-то… но слова не идут. Никакие слова не смогут вернуть утраченного. Он присаживается рядом и хочет обнять, но замирает, так как Алисия резко вскидывает голову, переставая рыдать. Ее слезы в одно мгновение высыхают.

— Я знаю, что делать! — ее глаза — глаза безумца, а широкая улыбка искажает красивые черты лица. — Милый, нашей девочке еще можно помочь! — говоря это, она на четвереньках подползает к постели.

— Какая же я глупая! Еще ведь не поздно! Да! — она посмеивается после каждой фразы. — Нужно помочь ей задышать. Просто заставить сделать вдох! Детка, — обращается она к ребенку. — Я знаю, ты еще здесь… с нами, — Алисия хватает девочку за воротник белой ночной рубашки и встряхивает, но ничего не происходит.

На миг в глазах обезумевшей женщины появляется непонимание. Как же так? Почему ничего не получается? Но эти мысли, полные искренней озадаченности, быстро сменяются злобой.

— Сильвия! — вдруг кричит женщина. — Как ты себя ведешь! Почему не слушаешься маму?! Разве я тебя этому учила? Живо просыпайся! — она бьет ребенка по лицу, но снова ничего. — Я сказала: просыпайся! Что ты себе позволяешь! — удары следуют один за другим, казалось, им не будет конца.

Но внезапно женщину оттаскивают от постели, перехватывая за пояс.

— Нет! Пусти! — кричит она, вырываясь. — Я добьюсь, чтобы меня слушали! Она почти подчинилась! ПОЧТИ! Немедленно отпусти! — Барнел с трудом удерживает брыкающуюся супругу.

— Алисия, остановись! Тебе нельзя так волноваться! Ты еще не восстановилась от недавнего стресса.

— Я верну дочь! Она будет с нами! БУДЕТ! — женщина не слышит, истошно выкрикивая слова, словно заклинает. — Не позволю отобрать! НИКОГДА! Нет…

Следующий резкий рывок — и все заканчивается. Крики обрываются, будто кто-то нажал кнопку, отключившую звук. Женщина перестает двигаться, как если бы обрезали все ниточки, заставлявшие тело шевелиться. Наступила оглушающая тишина. Слишком громкая в такой ситуации. Как неожиданно все это началось, так же неожиданно и закончилось. Просто вдруг Алисия обмякла в его руках.

— Милая? — зовет он, но не получает ответа. — Милая?

Еще один фрагмент кошмара, но тогда он ее искал, а сейчас держит в своих руках, но все также не способен дозваться. Это не может повториться еще раз. Он не может потерять в один день все!

— Родная! Не молчи…

Он садится на пол, устраивая возлюбленную на коленях, разворачивая к себе лицом. Она действительно уже ничего не может ему ответить. Ее губы больше не разомкнутся, и красивый голос не произнесет слов, не позовет по имени. Яркие выразительные глаза, которые унаследовала их дочь, больше не посмотрят на этот мир, на него. Секундой ранее в них плескалось безумие, а теперь там безграничная мертвая пустота.

Алисия всегда была легко подвержена простудам. Даже небольшой прохладный ветерок мог нанести вред, если не одеться хорошо. Мокрые ноги от дождя, сквозняк — уже постельный режим и настойки на тумбочке. Слабый организм мог не позволить Алисии выносить ребенка, и лекари настойчиво ее отговаривали, но та твердо стояла на своем. Ради этого она часто посещала врачевателей, пила укрепляющие отвары, какими бы отвратительными они ни были. И вот восемь лет назад у них родилась прекрасная дочка. Сморщенная, как маленький старичок; розовенькая, как предрассветное небо; крикливая, как петушок поутру; разборчивая в еде, как принцесса; упертая, как стадо баранов; переменчивая, как ветер… Столько всего. И это все была она. Он потерял их обеих.

— Алисия… — горько произносит мужчина имя любимой, заботливо убирая пряди с лица и оглаживая кончиками пальцев контур лица. Он с болью в сердце навсегда прикрывает ей глаза и прижимает к себе крепче, а слезы все текут по щекам. Он прикасается губами к ее волосам и так и сидит, раскачиваясь на месте, словно убаюкивая маленького ребенка, а мысленно поет колыбельную.

Спустя несколько часов он приходит в себя. В его голове беспокойно носятся разные мысли, принимая одному ему необходимую форму. Он знает, что будет делать. Знает, как необходимо поступить. С трудом поднявшись из-за одеревеневших мышц, Барнел подходит к постели и укладывает супругу рядом с дочерью. Все выглядит так, будто они обе просто сильно устали и прилегли отдохнуть. Ребенок ослаб после болезни, а мать перенервничала. Вместе они прекрасны. Бросив последний взгляд на свою семью, мужчина выходит из комнаты, тихонько прикрывая дверь, — привычка, выработанная за недавнее время.

Он стоит за закрытыми дверьми, продолжая держать ладонь на ручке. Горе и безысходность с помощью силы воли удается оттеснить на второй план, заставив проявиться совершенно другие эмоции. Сердце предвкушающе забилось, в глазах загорелся огонь. Он снова чувствует вкус жизни, снова входит в ее течение, но… не для того, чтобы наслаждаться.

— Ты за все ответишь! — угрожающе шипит мужчина, его слова словно яд. — И за жизнь моей дочери, и за жизнь моей жены!

Мужчина уверенно движется по коридору. В его голове начинает созревать план мести. Он обязательно продумает все до мельчайших деталей и найдет того монстра, что сотворил все это. У самой лестницы он замирает, огорошенный внезапной мыслью:

— Вот почему ты не взял золото. Ты получил от нас то, что гораздо ценнее любых монет и камней. Ты получил душу. В каком мерзком обряде ты ее используешь, адское отродье?

Глава 4. Поступки

Раннее утро приносит с собой новый день и новые силы, чтобы люди смогли не просто его прожить, а совершить что-то полезное, сотворить что-то новое. Солнце на небе только-только начинает вставать, окрашивая небеса в нежно-розовый цвет, а мужчины Темного народа уже собираются у южной границы селения, чтобы отправиться в путь. Они принесут своим семьям еду, травы, которые жены используют при приготовлении пищи, принесут семена растений для садов. Но они идут не только брать, наравне с этим они идут и отдавать. В лесу многим животным будет оказана помощь: кто-то страдает от болезней; кто-то от ран, полученных случайно или при бегстве от человека… Люди не знают меры и часто убивают просто так. В лесу много животных, хватит на всех, но человек не умеет делиться. Берет для себя как можно больше, и когда появляются излишки, оставляет на потом, а если те портятся — просто выкидывает. Люди — это создания, сеющие хаос и оставляющие после себя лишь смерть.

Чтобы не нарушить природный баланс и не допустить полного исчезновения многих видов животных, Темные вынуждены отдавать большую часть своих сил на поддержание равновесия. Иногда им приходилось забирать зверей к себе в селение, чтобы те смогли спокойно восстановиться и дать потомство. Когда это происходило, маленькие подопечные покидали деревню и возвращались в лес, но даже там за ними продолжали приглядывать.

Традиционно из деревни уходили все мужчины, достигшие Шен — дня, когда их сила избирала свою форму. Этим днем считался двадцать первый год взросления. Люди бы назвали это днем рождения. Во время этого события дом снаружи украшали белыми лентами, а остальные Темные, уже достигшие Шен, приносили маленькие стеклянные шарики, в которые заключали свое благословение для достигшего совершеннолетия собрата. Заполненные шарики источали мягкий синий свет, и когда получатель его открывал, то чувствовал тепло каждого произнесенного слова. По завершению этот свет поднимался ввысь и растворялся в облаках.

В дом с белыми лентами в час, когда впервые прозвучал детский крик, ознаменовавший появление новой жизни в этом мире, приходила Великая Темная Богиня, чтобы подарить свое благословение ребенку, ставшему в этот день взрослым. Она прислонялась лбом ко лбу повзрослевшего Темного и напевала ему песнь Предков, в которой отражались их одобрение и поддержка. Ее голос красивый и чистый, но он не был слышен никому, кроме того, кому предназначен. Каждый проходил через это, каждый помнил слова и каждый понимал, какое чудо происходило перед ним.

Когда Богиня уходила, белые ленты окрашивались в золотой цвет, что сиял ярче солнца. По традиции они будут сиять еще три дня, а после их предадут огню. Это сделает сам повзрослевший. Его оставят одного в доме, в тишине и покое, чтобы ничто не мешало его общению. Это единственный раз, когда он сможет напрямую поговорить с Великими Предками. Он получит ценные советы, не всегда имеющие отношение к настоящему. Он получит ответы на свои вопросы. Он увидит тех, по ком скучает…

Отряды никогда не берут с собой Лекаря, ведь его присутствие необходимо в деревне, но обязательно есть те, кто получил Частицу. Пятеро мужчин перед тем, как отправиться в путь со всеми, приходят в хижину Лекаря, где он совершает Обряд Дарения, и в руки каждого отдается крошечная Частица, источающая неяркое зеленое свечение. Добровольцы видят Частицу всего несколько секунд, а после она растворяется в их телах. Важное правило этого обряда — готовность. Те, кому вручается Частица, должны быть готовы принять на себя эту силу. Они должны быть полностью уверены в своем решении. Лекарь не почувствует ничего, когда отдаст эту малую часть себя, а принимающие обретут новые силы, которые помогут им во время пути с остальными мужчинами. Но когда они вернутся, завершив поход, и Частица, выполнив свое предназначение, возвратится обратно к хозяину, те, кто ее получил во временное пользование, обессилеют на три дня. Слишком тяжела ноша для тех, кому судьбой не выбрано нести ее.

В каждой группе находились охотники, они отвечали за добычу пищи, но их основная задача была более тонкая. Именно они, как никто другой, могли читать действия животных, знали их слабые места. Они помогали тем, кого одарили Частицей, удержать животное, которое в порыве боли могло нанести вред себе или окружающим. В особо крайних случаях они единственные были способны быстро и безболезненно помочь завершить эту жизнь и отправить в Круг Перерождения тех, для кого иного выхода просто не было.

Также в каждой группе обязательно присутствовал хотя бы один травник, чьей задачей являлся сбор семян и трав, а также в случае удачи — нахождение нового или редкого растения, которое позже будет передано женщинам, как единственным умелицам в обращении с ними. Травник ни в коем случае не выдергивал росток или не забирал семена насильно. Его способность — это умение договариваться с зелеными ворчунами, которые были готовы терпеть грубые мужские руки, пока их не отдадут в нежные женские после возвращения.

Никак нельзя было обойтись без покорителей деревьев и камней. Первые преобразовывали старые или сильно поврежденные деревья в пригодный для строительства материал, а вторые использовали для того же любую каменную породу. Иногда, если натыкались на драгоценные металлы, ради развлечения создавали украшения, которые отдавали детям, чтобы те преподнесли их в качестве подарка своим избранникам.

Работы в лесу всегда было много, поэтому мужчины обычно возвращались ближе к вечеру. Они не боялись уходить надолго, поскольку всегда знали, что Великая Темная Богиня и Черный Лекарь будут оберегать свой народ.

В деревне оставались только женщины, которые с уходом мужчин принимались за свои обычные занятия: одни следили за садом, проверяя, не нужно ли изменять условия под куполом; другие присматривали за животными, которые с нетерпением ждали, когда прекрасные Темные Нимфы обратят на них свое внимание и погладят их. Помимо этого, на женскую долю приходился и домашний быт — магию очага каждая познавала с пеленок.

При рождении в каждом ребенке течет магия, но она не имеет своей формы. Ее нужно самостоятельно выстраивать и развивать. Именно поэтому маленькие дети не имеют никаких обязанностей. Они свободно бегают по селению и играют друг с другом, смеясь. В семь лет просыпается интерес к окружающим вещам, а не только играм и забавам. Дети начинают пробовать помогать родителям. Их не ругают, даже если после этого что-то портится или они останавливают ход работы. Дар — это слишком хрупкая вещь, и его развитие очень легко нарушить, а восстановить чрезвычайно сложно. Если ребенку интересно, он быстро преуспеет, а если нет, то так же быстро бросит, и взрослые смогут спокойно восстановить привычный темп своей работы.

Но всегда есть исключения. В данном случае один раз в сто пятьдесят лет рождается ребенок с исключительным талантом к Магии Жизни. Этим даром обладают всего двое: сам Лекарь и его ученик. Этот исключительный дар формируется еще до рождения, поэтому у появившегося на свет ребенка магия имеет завершенную форму, и нужно только научиться пользоваться ею. Ответственность за это полностью возлагается на наставника.

Определить в будущем малыше носителя Магии Жизни очень легко, поскольку во время беременности у женщины, носящей такого ребенка, на коже живота проступает серебряное изображение сирты — великолепного белого цветка с ажурными листьями, который цветет исключительно в Храме Темной Богини. Ребенок с уже сформировавшимся даром немного отличается от других детей, ведь его способности не угасают в случае испуга или другого негативного воздействия. Но всегда лучше, когда выполняемая работа приносит радость, а не рассматривается с позиции бремени. Именно из-за этого наставник всегда старается показать что-то интересное, что-то необычное своему маленькому ученику. Рассказывает о будущих возможностях, предупреждает о трудностях.

Несмотря на свои силы и умения, Темные никогда не задумывались о войнах. Они привыкли жить в мире и согласии с природой. Привыкли, что глупые люди боятся их, сочиняя от страха многочисленные небылицы. Привыкли устранять человеческие ошибки. В войнах нет смысла. Война — это всегда смерть. Смерть воинов… Смерть мирных жителей… Смерть отца… Смерть брата… Смерть сына… Война — это всегда слезы горя. Слезы матери… Слезы сестры… Слезы дочери… Даже выиграв войну — вы проиграли, потому как ни одна победа не обходится без потерь.

Тени любили наблюдать за течением жизни. Видеть, как растут их дети, как они совершенствуются, развиваются, как познают мир. Им нравилась природа, каждое создание которой великолепно, будь то маленький росток или опасный хищный зверь. Они считали подарком Богов дозволение заботиться об этом удивительном и необъятном мире. Забрать жизнь очень легко, но сохранить ее чрезвычайно трудно. И Темные не искали легких путей, понимая всю ценность жизни.

Когда они посещали селение людей, невольно слышали их пугливые вздохи, слышали злые слова и видели колючие взгляды. Становилось смешно от того, что фантазируют люди, но и страшно, потому как неизвестно куда заведет их собственное воображение.

Этот день, как и многие до него, шел своим чередом. Каждый был погружен в привычные повседневные дела, наслаждаясь прекрасной погодой и смехом маленьких детей, которые радостно носились по улице, догоняя друг друга. Младшие беззаботно веселились, а те, кто постарше, но еще не достигшие Дня Взросления, помогали матерям по хозяйству. Все вместе они ожидали возвращения своих мужей, сыновей, отцов и братьев, ушедших пару часов назад.

Все шло своим чередом.

Кроме одного…

В этот день люди впервые ступили на Темные Земли…

____________

Люди быстро выходили из тумана с раздутыми щеками и покрасневшими от усердия лицами. Они очень старались не вдыхать тот туман, через который пришлось проходить, чтобы добраться до деревни Темных. Никто не знал, что случится, если они вдохнут хоть каплю этого бело-серого вещества, клубящегося теперь уже за их спинами.

Они и представить не могли, что, когда дойдут до границы леса, перед ними предстанет живая стена. Она пугала их своей неизвестностью… устрашала взрослых мужчин, но… ненависть, пригнавшая их сюда, была гораздо сильнее. Она с легкостью подавила зарождающийся страх и затопила сознание пеленой ярости. Преграду хотели преодолеть одним рывком. Никто не знал протяженность этого тумана, но заранее подстраховались, задержав дыхание. Как оказалось, это неосязаемое препятствие тянется на несколько десятков метров. Пришлось ускориться, поскольку многие уже просто не могли обойтись без дыхания. Ненависть ненавистью, но умереть еще до ее свершения от неизвестных причин не хотелось никому.

Легкие от нехватки кислорода начали гореть, и каждый шаг давался с трудом из-за невозможности сосредоточиться на ходьбе. В голове стучало, уши заложило от напряжения, а перед глазами стали мелькать черные точки. С каждой секундой они все дальше отходили от того места, где вошли в этот кошмар, но с теми же секундами все ближе подбирались к выходу. Сжимая кулаки, они ускорили шаги, почти переходя на бег. Еще рывок… Еще один… И вот… Они на свободе.

Стараясь перевести дыхание, люди одновременно оглядываются по сторонам. Пейзаж, представший перед глазами, поразил их буйством зеленых оттенков: деревья, кусты, трава. Все это сочного зеленого цвета. Природа в этом месте так и поет. А разнообразие ягод и цветов сложно передать словами. Как будто они попали в другой мир: из умирающего в процветающий.

— Надо же! — удивляется один из мужиков. — У нас там практически засуха, а у них раздолье.

— Они наверняка использовали какой-нибудь ритуал, чтобы за наш счет продлить себе теплую погоду! — поддакивает другой.

— А помните, в прошлом году пропадали животные?

— Точно.

— Их ведь так и не нашли?

— Ага.

— Кажется, тогда еще эпидемия была, но ее чудом удалось остановить.

— Лекари говорили, что болезнь могла забрать в десятки раз больше!

— Я помню их слова.

— У меня тогда отец погиб.

— А у меня брат.

— Но, разве… не лекарство Теней нас тогда спасло? — нерешительно подает голос самый молодой из всей компании, парню едва перевалило за двадцать пять.

— Потому и помогло, что это они навели на нас хворь!

— Ага!

— Точно!

— Тогда все ясно, — подводит итог этого галдежа Зак, приближенный главы и его лучший друг. — Ну, Барнел, мы здесь. Что дальше?

— А дальше, — грозно произносит Барнел, — мы идем мстить! Они дорого ответят за свой поступок!

Перед глазами появляются образы его дочери и жены. Любимой семьи, что сейчас покоится в комнате на втором этаже дома. Да, никто из них не был идеален, но они старались. Старались и не заслуживали такой участи! Почему это произошло именно с ними? Почему?

Не было больше страха перед этими существами. Ему больше нечего было терять и незачем жить. Но он не уйдет просто так. Он заберет с собой как можно больше жизней. Мир станет лучше, если он избавит его от этих мерзких тварей.

«Да, они похожи на нас: умеют говорить и думать, но лишь похожи. Они не люди. И собаки, и кошки, и волки — они тоже умеют по-своему говорить, думать, их поведение отчасти схоже с нашим, но это не значит, что они такие же. Безмозглые твари, целью жизни которых является быть нашим пропитанием. И эти Темные такие же. Опасность стоит уничтожить до того, как она разрастется до таких размеров, что станет неуправляемой!»

Люди долгое время находились в страхе своих же фантазий, и, когда глава деревни поведал о страшной утрате, они его поддержали. Ни у кого не возникло мыслей против этого чудовищного действа, которое они решили совершить. Их разум затопила жажда мести. Их сердца надежно сковала чернота ненависти. Все любили малышку Сильвию. Все любили красавицу Алисию. Все уважали Барнела и верили ему. Он пообещал им то, чего они так давно хотели, но о чем боялись говорить. Он пообещал освобождение от гнета Темных. Предложил выступить всем вместе, чтобы у созданий тьмы не осталось шансов.

Отдышавшись, они выдвигаются в путь, но теперь гораздо медленнее. Слишком опрометчиво они поступили, выбежав из тумана. Деревня могла находиться сразу за серо-белой завесой, и тогда их, ослабленных этим переходом, враг легко бы разгромил. Но Боги благоволили им и позволили восстановить силы, чтобы продолжить незаметно продвигаться к цели, дабы выполнить задуманное.

— Это несправедливо! — решает озвучить свое недовольство вслух бородатый мужчина, хозяин таверны. — Мы вкладываем огромные усилия, чтобы суметь прожить день и прокормиться, а они довольствуются всем, используя нас как топливо!

Увидев прекрасный белый цветок и обворожительную синюю бабочку, которая только что на него села, мужчина безжалостно втаптывает эту красоту в землю, втирает каждым движением пятки своих изношенных кожаных сапог. Хрупкий стебель легко ломается под давлением непомерной для него тяжести. Нежные лепестки рвутся на части. Белый цвет очерняется грязью. Необыкновенное творение всего одним-единственным движением отправляется в небытие, умирает за считанные секунды. Лишь маленькой синей бабочке удается спастись и улететь прочь от страшных людей.

Они идут дальше, больше не совершая остановок, но произошедшее заставляет о многом задуматься. Теперь никто из них не осторожничает. Да, они все так же стараются идти тихо, крадучись как воры, вместо того чтобы гордо шествовать. Но так и будет. Позже. Но будет. После сражения они вернутся домой с победой. Их головы будут подняты, а взоры уверенно устремлены в светлое будущее. Ради этого они все и затеяли. Ради этого доведут все до конца.

Они внимательно оглядываются по сторонам, чтобы ничего не упустить. Нет нужды смотреть под ноги, поскольку сухие ветки не валяются на пути. Они вообще нигде не валяются. Природа этого места полна сил. Ни одна ее частичка не собирается умирать. Вокруг просто огромное количество цветов и ягод, которые люди с огромным удовольствием истребляют, чувствуя внутреннее удовлетворение от этого. Там, где ступает нога человека, — все умирает. За каждым тянется шлейф смерти. Каждый оставляет после себя лишь разрушение. Ни одна природная стихия не принесет столько бед, сколько способен сотворить всего один человек.

Они шли уже около получаса, но, кроме деревьев, вокруг больше ничего не было. Кажется, даже птицы перестали весело щебетать, и не слышен треск насекомых. Одним своим присутствием люди смогли нарушить привычный ход жизни.

Долгий путь без пищи и отдыха начал изматывать их. Собирались второпях, поэтому никто не взял с собой хоть немного еды, да и не видели они в этом смысла. Дело ведь предстояло легкое. В их деревню всегда приходили не больше дюжины Темных. Даже если учитывать наличие детей и стариков, по численности люди превосходили их. Так что домой они планировали успеть вернуться задолго до темноты.

Все, кроме Барнела, предвкушали веселье. Глава деревни мыслями был совсем в другом месте. Он сейчас находился рядом со своей супругой и дочкой. Две его любимые прекрасные девочки для него навсегда останутся живы и здоровы. Он представлял, как вернется домой и поцелует их в щеки. Губы коснутся уже холодных тел, но его любовь вновь наполнит их теплом. Представлял, как проведет своей рукой по мягким волосам и до него донесется чудесный цветочный аромат масел, которыми любила пользоваться супруга во время купания. Представил, как будет стоять рядом с ними на коленях и, держа обеих за руки, шептать, как они ему дороги, как он их любит и хочет, чтобы они поскорее проснулись. Если Темный забрал их души, то это можно исправить.

— Его смерть вернет все! — шептал Барнел. — Любой ритуал можно отменить. Я освобожу их души и принесу его голову в качестве трофея!

— Эй, смотрите, — резко останавливаясь, шепчет сын фермера, единственный самый младший среди них. — Там кто-то есть, — он указывает пальцем вправо сквозь невысокие заросли.

Барнел мгновенно возвращается к действительности и, стараясь не шуметь, подходит ближе. Пригибая ветки, он смотрит вперед. Там действительно кто-то есть, а если точнее, то ребенок.

«Маленькое Темное отродье», — мысленно поправляет сам себя.

За спиной Главы стоят другие мужчины и также вглядываются в маленькую фигуру, собирающую какие-то травы. На вид этому созданию около десяти лет, и, кажется, он здесь совсем один.

«Сильвия… Ей никогда не исполнится десять… Она больше никогда не сможет собирать цветы. Монстр… Монстр, притворяющийся ребенком!»

— Вот и первый, — ухмыляется мужчина. — Старайтесь пока не высовываться.

Оставив необходимые распоряжения, он выходит из тени деревьев и медленно приближается к мальчику, который сидит к нему спиной. Идеальное стечение обстоятельств. Это словно знак небес. Боги действительно дали им благословение на эту миссию. И они начнут исполнять свое предназначение с этой минуты, прямо сей…

Мальчик внезапно оборачивается, сразу отскакивая в сторону. Его насторожило странное чувство, появившееся внезапно. Он всей кожей ощутил чужой пристальный взгляд. Отец всегда говорил ему, что тот, чьи помыслы чисты, никогда не будет подбираться со спины. Странный иноземец с белой кожей подошел к нему неслышно. Если бы не эти странные ощущения, он бы так его и не заметил, увлеченный своим делом.

В то мгновение, когда ребенок обернулся, Барнел постарался скрыть свою жажду мщения за немного неловкой улыбкой. Он не думал, что его заметят так быстро. Не тогда, когда до цели оставалось всего пять шагов.

«Если сделать резкий рывок, не факт, что схвачу пацана…»

Внезапно он замечает недопустимое:

— Нет-нет-нет, ты куда уходишь? — запричитал Барнел негромко. — Я только… только хотел узнать, где оказался. Не подскажешь?

В ответ слышится что-то неясное, ребенок точно открывает рот, но вот то, что из него доносится, очень трудно назвать речью, по крайней мере, человеческой. Это больше похоже на набор каких-то шипяще-рычащих звуков. Даже попытка услышать подобие каких-то отдельных слов проваливается. Скрывать свою неприязнь к этому существу мужчине удается все сложнее, но, судя по всему, он все же справляется, раз тот перестает пятиться и стремиться увеличить между ними расстояние. Из его глаз пропадает испуг, что является хорошим знаком, но вот непонимание проявляется ярче.

— Ах, ты не знаешь языка? — делает расстроенное выражение лица Барнел. — Значит, я не смогу выяснить, где остальные, — ворчит он себе под нос. Скрывать слова нет нужды, если их не понимают, необходимо только следить за интонацией, чтобы не спугнуть.

«Нужно как-то подобраться ближе, он еще слишком далеко».

Пока Барнел мучился, силясь подобрать подходящие жесты и звучание голоса, ребенок строил свои догадки. Не видя раньше ничего, кроме любви отца и матери, а также симпатии со стороны остальных Темных; не зная, что такое ложь и притворство, он легко поверил иноземцу, обманулся его внешней безобидностью. Малышу не нравилось, что стоящий перед ним незнакомец грустил. Он вообще не любил, когда кто-то грустил или печалился, поэтому старался узнать причину, а потом развеселить. Мама всегда говорила, что в любой ситуации нужно искать хорошее. Тогда любая проблема окажется не такой большой, а из трудной ситуации найдется выход. Помня ее слова, он всегда старался им следовать и рассказывал об этом остальным. Кажется, иноземец не знал слов мамы, поэтому мальчик хотел постараться донести это до него, чтобы тот улыбнулся.

Барнел все еще обдумывал варианты, когда заметил нерешительное движение. Рассматривая это создание как монстра, он совсем забыл, что тот в первую очередь все же ребенок, а детям свойственны наивность и простота. Еще шаг — и вот он не просто в пределах досягаемости, вероятность его поимки составляет десять из десяти. Даже если спохватится и захочет бежать, сделать это будет уже невозможно.

— Ну, что же, — вздыхает человек, а потом резко сбрасывает свою маску. — Ты будешь первым. В этой череде смертей, — он смотрит прямо в черные провалы глаз.

Делая резкий выпад вперед, он хватает мальчика за горло, мгновенно перекрывая доступ к кислороду. Не ожидая подобного, малыш не успевает и дернуться, как горло уже сковывает чужая рука. Ослабить пальцы не получается, даже когда он старается оцарапать иноземца как можно сильнее. Складывается впечатление, будто тот вообще не чувствует боли.

Барнелу больше не нужно притворяться, и он вновь позволяет своим чувствам взять верх. Ненависть, отвращение, злоба, гнев — все это хлынуло наружу огромным потоком и устремилось к единственному существу, которое вызывало их. К тому, на кого возложили то, чего он не совершал. За то, что просто попался на пути. За то, что просто похож. За то, что легче обвинить кого-то, чем признать собственную вину.

Вместе со своей ношей, которую волок по земле, Барнел возвращается к своим людям, которые к тому времени успевают выйти на край поляны. Увидев еще больше иноземцев, мальчик начинает яростнее биться в хватке, но ничего сделать не может. Ему становится страшно.

— Барнел, не слишком ли? Он же еще совсем ребенок, — попытался возразить один из мужчин.

— Стен, — обратился к нему Глава. — Вот это, — он тряхнул рукой с задыхающимся ребенком, который не мог разжать чужих пальцев, — превратится в то, что убило мою дочь. Да, он еще мал, но не лучше ли уничтожить заразу на корню? Чтобы больше никогда не познать горечи утраты? Монстр есть монстр.

— Да, ты прав, — раздаются восклицания в толпе, но не слаженные. В их рядах есть сомневающиеся.

Ситуация несколько вышла из-под контроля. Барнел не рассчитывал, что этому чудовищу удастся запутать других своей внешностью. Необходимо снова вернуть нужный настрой. Нельзя, чтобы, обманувшись обликом, они погибли. Никто не знает, на что способны эти создания, и на какие ухищрения они пойдут. Монстр может воспитать только монстра. Дети, женщины, мужчины, старики — монстры. Все они. Остальные тоже должны это запомнить и ни перед чем не останавливаться. Секунда промедления каждому из них может стоить слишком дорого. Радует только, что основная масса народа помнит об их цели, но нельзя, чтобы у других оставались даже малейшие сомнения.

— Стен, вспомни своего брата, — вновь взял слово Барнел, обращаясь к тому, кто первым высказал вслух свои сомнения. — Мы так и не нашли его тело, хотя обыскали весь лес. Да, сошлись на версии, что его сожрали животные, но ты же чувствовал, что что-то не так.

— А ты, Говард, — указывает на другого мужчину. — Вспомни Ристу. Твоя верная подруга, почти жена. Она пошла к реке вместе с другими женщинами, но обратно вместе с ними так и не вернулась, — с каждым последующим словом многие убеждались в правильности сказанного, ведь слишком много странных и подозрительных случаев происходило. — Все, что тогда осталось, это аккуратно сложенная стопка вещей. Просто пропала, не оставив после себя никаких следов. Ее поиски тоже не увенчались успехом. Раньше они не оставляли следов, но… в этот раз допустили ошибку!

Вдохновляя других, Барнел начал терзать собственную рану, полученную совсем недавно, и от этого было только больнее, но он в каком-то смысле упивался этой болью. Она распаляла его злость и ненависть, заставляла вскипать кровь. Давала необходимый настрой, не позволяя забывать о том, зачем они здесь. Зачем ОН здесь.

— Теперь горе коснулось и моей семьи. Тварь, подобная этой, убила сначала мою дочь, делая вид, что лечит ее, а на следующий день моя жена… — говорить об этом вслух, признавая неминуемое, было невыносимо. Он еще не готов с ними проститься, но тем не менее необходимо повлиять на настрой остальных. — Алисия не выдержала горечи утраты, и… теперь ее нет с нами.

Во время разговора Барнел слегка ослаблял хватку, чтобы тварь в его руках не отделалась так легко. Он давал возможность сделать несколько вдохов, четко следя за этим, а потом вновь сжимал руку. Словно махал перед лицом желанной свободой, а затем жестоко отнимал ее.

— Многие из нас познали горе утраты. Многие потеряли дорогих сердцу людей. Но пора это остановить! — торжественно вещает Глава деревни.

— Да!

— Чтобы больше никто из нас не жил в страхе!

— Да!

— Чтобы спокойно отпускать своих детей гулять!

— Да! — крик становится все ожесточеннее.

— Чтобы обрести свободу!

— Да!

— И ради этого… Я предлагаю уничтожить их… Всех!

— Да!

— А начнем мы… с него, — он смотрит на трясущегося от страха ребенка, тот пытается выговорить свои непонятные слова и, судя по интонации, о чем-то просит. Из его черных глаз текут слезы. — Посмотрите! — Барнел выставляет руку вперед, показывая то, о чем говорит сейчас. — Он пользуется тем, что похож на наших детей, и пытается заставить сомневаться. Не верьте этим лживым слезам! Не верьте, если хотите жить! А сейчас… Держите!

Он толкает малыша в толпу, чтобы селяне надежно его удерживали. С этим вполне справится и один взрослый человек, но поучаствовать изъявили желание все. Они хватают ребенка за руки и разворачивают лицом к своему предводителю.

— Жизнь за жизнь, отродье! — разъяренно прошипел Барнел. — Убивая, будь сам готов к смерти! — внезапно он замирает, прислушиваясь к чему-то, даже нагнулся ближе. — Кажется, ты хочешь что-то мне сказать? — удивляется он. — Но, к сожалению, ты сейчас способен только на хрип, — усмехается. — Да и не понимаю я вашего блеянья, — говорит он сквозь зубы, цедя каждое слово.

Мужчина достает из-за пояса нож с выгравированными на лезвии рунами и подходит вплотную к ребенку, держа оружие близко к его лицу. Ему удается почувствовать страх. Теперь он уверен, что эти твари созданы самой тьмой. Иначе почему это чудовище дрожит при виде ножа с благословенными рунами, окропленными святой водой? Единственное, что они сделали перед тем, как отправиться за справедливостью, это попросили защиты у Хранителя Божьей Воли и дали ему укрепить их орудие словом своим.

— Для адской твари и орудие соответствующее, — почти ласково произносит он, а спустя секунду наносит удар. — Почувствуй всю нашу ненависть к твоему народу! Почувствуй всю МОЮ ненависть! Чувствуй и помни! Помни, как ты забрал их у меня! Мою дочь! — лезвие гладко и быстро входит в тело по рукоять. Этого оказывается недостаточно для того, чтобы выпустить ярость. Ничего не замечая, кроме своей ненависти, Барнел поворачивает нож. Он так и не вытащил его из тела. Мужчина направляет рукоять вверх, а вместе с ней и лезвие. Ярость придает ему сил и позволяет без особых трудностей разрезать плоть. — Мою супругу! — новый удар, и еще одна глубокая рана.

Из глаз мальчика побежали новые слезы, из уголков рта нескончаемым потоком текла кровь. Грубая речь иноземца ранила слух. Он не понимал, что тот говорил, но ему это не нравилось. Не нравилось, что чужак терзает его. Не нравилось, что привел свое племя на их земли. Не нравилось, что принес с собой такие незнакомые, но такие мерзкие чувства. Не нравилось, что они принесли с собой смерть.

По телу распространялась дикая боль. С каждым разом крови становилось все больше. Слабость приносила с собой чудовищное предчувствие, что еще немного — и его не станет. Сердце зачастило в груди, в глазах все помутнело. Реальность воспринималась как-то заторможенно и рвано. Речь чужака превратилась в один безостановочный шум, в который добавился восторженный гул. Уверенная рука продолжала наносить удары один за другим. Но это уже не имело значения. Прошлая боль настолько ярка, что новую он даже не замечал. Легкие переполнились кровью, и дышать стало почти невозможно. Кровь потекла теперь и из носа.

Ему действительно осталось недолго. Он уже видит ее. Ее плавную походку. Легкие одеяния, развевающиеся на ветру. Ее ласковую улыбку. Она медленно приближается к нему. И она тоже сейчас плачет. Плачет, что им приходится увидеться столь рано. Он знает, что его невозможно спасти. Знает, что многих не спасут сегодня, но он будет умолять. Богиня обязательно его услышит. Ему не дали выбора. Но он готов смириться с неизбежностью…

Внезапно он ощутил тревогу. Она настолько сильна, что заставляет поднять отяжелевшие веки и мучительно медленно осмотреться. Затуманенный болью взор останавливается, а прерывистое, еле слышное дыхание замирает. Все прекращает существовать. Больше ничего нет, кроме… кроме нее. Он видит, как она падает на колени, как по ее щекам катятся слезы. В ужасе она закрывает себе рот ладонью. Другая рука сжимает ткань черного платья на груди. Он знает, что там зарождается мучительная боль. Он знает, что она чувствует его уход. Великая, как же он ее любит… и как сожалеет, что ей приходится проходить через это. Он старается запомнить ее образ. Образ той, что дала жизнь, видела и была рядом в его впервые минуты, а теперь наблюдает его последние секунды. И в этот самый момент ему становится еще страшнее, но не за себя… за нее. Он прилагает еще немного усилий и, зная, что она услышит, произносит в последний раз… Со страхом в голосе… С мольбой… Путанно… Невнятно… Он просит ее бежать… Пожалуйста, пусть только она его послушает… Пусть она живет… несмотря ни на что… Главное, пусть живет…

И только после того, как увидел ее удаляющуюся спину, он позволил себе закрыть глаза, радуясь, что она поняла, и, тревожась, что ее заметили они.

Внезапно он чувствует бережное прикосновение прохладной руки, а ласковый голос шепчет успокаивающие слова. Он знает… Знает, что, если она спасется, они встретятся. Отец рассказывал, что те, кого забирают раньше положенного и кто еще не выполнил свою задачу, с которой приходит в этот мир, возвращаются… Всегда возвращались…

— За ней! — крикнул Барнел, стряхивая кровь с рук, но малыш этого уже не слышал. — Она приведет нас к деревне!

Все ринулись за убегающей женщиной, совершенно забывая то, чем только что занимались. Просто выбросили из головы, словно мусор, но на самом деле для них этот ребенок был именно мусором. Неразумным существом, которое по досадной ошибке отдаленно похоже на человека. Люди уже скрылись из виду, их шагов не слышно, и кажется, будто ничего и вовсе не происходило, но… Единственное, что напоминало о совершившейся недавно здесь жестокости, — это тело маленького мальчика, который поплатился за то, чего даже не совершал.

Многоликая все еще находится рядом, но теперь она присела возле ребенка. Не просто «тела», а ребенка. Назвать его иначе — значит обезличить, сделать таким же, как и все остальные, но он особенный. Она гладит его по черноволосой макушке. Очерчивает кончиками пальцев овал лица. Ласково пробегает по закрытым глазам, на которых еще блестят слезы… Он больше их не откроет. Не сможет увидеть мир. Не сможет увидеть дорогих и любимых людей. Она кладет руку на сердце, что больше не бьется в груди. Сердце, которое до самого конца переполняла любовь ко всему. Этот прекрасный малыш, вобравший в себя самое лучшее, так скоро прекратил свой путь. Он заслуживал гораздо большего, но в последний миг познал ужас, боль, отчаяние… Но даже тогда в его сердце, во всей его сущности нашлось место страху за дорогого человека. Бояться за кого-то в то время, когда вот-вот сам прекратишь существование, очень сложно, но он чувствовал именно это. Страдал сам, а опасался за другого.

Под своей ладонью Многоликая чувствует зарождающееся тепло. Поднимая руку, следом она тянет яркий золотой огонек души. Тот не сопротивляется, не убегает, как делали многие. Он ластится к ее ладони. Не старается обжечь, а греет. Все, что делал носитель этого огонька при жизни, полностью отражается в его душе. Душе, которая покинула свое тело в столь юном возрасте, познав такую невероятную жестокость. Богиня заключает этот теплый сгусток в чашу ладоней, словно обнимая, и ей кажется, что сияние становится ярче, выражая радость. Улыбнувшись этой легкости, она еще раз внимательно осматривает душу, а после прикасается губами, даря свою метку. Слишком рано… Слишком жестоко… Несправедливо… Но в ее силах сделать небольшой подарок этой душе. Маленькое чудо. Она уверена, что приняла правильное решение.

Сотворив желаемое, она подносит ладони к груди, туда, где у живых бьется сердце. Там душа обретет покой и будет ждать своего часа. Она не попадет в Круг Перерождения, ее ждет иной путь.

Все только начинается. Этот малыш — лишь первая нота в мелодии скорби, которую играет судьба. Больше нельзя оставаться на месте. Сегодня будет слишком много потерь. Она увидит столько смертей, сколько давно не видела. И в пору бы радоваться, ведь в сборе душ и состоит ее предназначение, но… Всегда так больно, когда видишь гибель любимых детей и ничего не можешь с этим поделать…

Глава 5. Уход

— Давай, миленький, иди ко мне, — воркует молодой мужчина, осторожно протягивая руку к бутону цветка, из которого вот уже сейчас должно выпасть долгожданное семечко. — Давай, малыш, порадуй меня.

— Кинто! Чего ты там так долго? — кричат из-за спины.

От резкого шума цветок слегка вздрагивает и резко закрывает свои бутоны, отворачиваясь в противоположную сторону от Темного. Соседние растения последовали примеру своего собрата. Теперь ничто не заставит их изменить решение и вновь открыться.

— Сэ-э-о! — зарычал в ответ мужчина, мгновенно разворачиваясь к позвавшему его. — Ты хоть понимаешь?.. Понимаешь, что сейчас сделал?! Этот росток я подпитывал своей магией битых полчаса! Мне таких трудов стоило с ним договориться хоть на одно семечко! Как ты мог загубить все!

— Ну, прости, Кинто, — Темный поднимает руки и отступает на шаг.

— Прости? Прости?! Да зачем ты вообще подошел ко мне?! — возмущения в голосе было больше, чем злости.

— Да ладно тебе, — старается он сгладить ситуацию. — Найдешь еще.

— Где была твоя пустая голова, когда старшие объясняли, что травников нельзя отвлекать? Ты напугал все растения на этой поляне, бестолковый! Эдиты такие редкие и привередливые. Уже счастье, что я смог найти один. Между прочим, это твоя Тая попросила их!

— Она же не срочно…

— Я уже месяц как пытаюсь! — возразил Кинто. — Терпеть не могу заставлять кого-то ждать!

— Я уверен, что ты сможешь найти еще. Мавти и сорк тоже редкие. Некоторые травники их годами ищут, а тебе удалось за три месяца, — заискивающий тон.

— Лесть не поможет тебе добиться моего прощения, — эту фразу Кинто произносит с каменным лицом.

— Попытаться-то стоило, — пожимает мужчина плечами. — Пойдем к остальным. Здесь мы закончили и хотим пойти дальше.

— Они сильно пострадали?

— У лисицы была гнойная рана на боку, а у ее пары раздроблена кость. Бедняга несколько дней ходил с капканом на лапе и ждал нас. Еле разжали. Теперь одаренные Искрой помогают ему.

— Как же он ушел от людей?

— Железяка, хотя и давно проржавела, но сработала исправно. Кажется, люди уже и забыли, что поставили ее.

— Человеческая беспечность и жадность поражают меня с каждым разом все сильнее.

— Кинто, иди скорее, — вполголоса зовет его другой Темный из их отряда. — Я не уверен, но, кажется, мы нашли тебе эдиты. Посмотри, они ли это.

— Я же говорил тебе, — шепнул Сэо.

— Еще не факт, что это именно то, — продолжал ворчать травник.

— Давай уже, иди, — толкает тот его в нужную сторону.

— Иду-иду, но я еще не простил тебя! — он повернулся к другу и ткнул указательным пальцем ему чуть ли не в лицо.

— Попрошу Таю сделать тебе яблочный пирог.

— Почему за твои ошибки всегда расплачивается супруга? — вопрос, который он задавал всегда.

— Она любит меня, — ответ, который друг давал постоянно. — Латео тоже обрадуется тебе. Заодно похвастается, что разговорил киблы.

— Серьезно? — радостно удивляется Кинто.

— Да, буквально вчера показывал нам. Пусть ему всего десять, но он уже не уступает тебе. И задания твои выполняет быстро.

— Да, соображает он прекрасно… Получше некоторых, — не смог удержаться Кинто.

— Да прекрати ты! Подумаешь, цветок спугнул, — засмеялся.

— Не один. А всю поляну!

Еще раз посмотрев на своего всегда улыбающегося товарища, Кинто пошел в указанном направлении. Кто бы мог подумать, что слова этого оболтуса окажутся пророческими. Прямо за кустом с колючками действительно обнаружились эдиты. По счастливой случайности они находились в периоде своего цветения, и у них должен был вот-вот появиться новый росток.

Первичный осмотр показал, что эти представители редкого вида растений всем довольны, следовательно, уговорить их будет легко. А если Великая позволит, то он получит не семечко, а сам росток. Тая будет счастлива. Трудно вырастить такое растение с нуля, ведь слишком много сил придется потратить на то, чтобы найти общий язык с семечком, пробиться к нему и заставить услышать себя. А росток более доступен для построения связей.

Этот день оказался действительно счастливым, несмотря на выходку друга. Не прошло и пяти минут, как старшие цветы позволили своему чаду оторваться от них. Прямо на глазах крошечный цветочек вылез из земли и стал перебирать короткими корешками, чтобы добраться до протянутой ладони. Кинто прекрасно знал, что, даже будучи крошками, эти растения обладают необъятной гордостью, не уступающей взрослым представителям. Но насколько они гордые, настолько и прекрасные. Темный любовался переливающимися ярко-голубыми лепестками, гибким стеблем и шелковыми листьями. И радость от выполненной задачи переполняла все его тело.

Но завершиться этому было не суждено…

Его снова прервали, но теперь все было иначе. Это не вызвало злости и досады. Не хотелось обижаться или кричать. От того, что он услышал, на душе стало холодно, а сердце забилось сильнее, чувствуя тревогу.

Резко обернувшись, Кинто видит, как его друг, хватаясь за сердце, падает на землю, словно безвольная кукла. А его неистовый крик заглушает собой все, не позволяя слышать больше ничего вокруг. Все изменяется до страшного быстро. Буквально секунду назад они устроили небольшую и абсолютно несерьезную ссору, а сейчас… Кинто больше не обращает внимания на цветы, что также закрылись, почувствовав пугающую обстановку. Он молниеносно поднимается и резко бросается к другу, буквально за доли секунды оказываясь рядом с ним.

— Сэо! Сэо!

Но он его не слышит, адская боль затмевает собой все. Из него словно методично вырывают кусок за куском, разрывают на части. Это настолько реально, что терпеть всю эту боль просто невозможно. Он чувствует трансформацию, но не может ее сдержать. Он все больше и больше погружается в глубины отчаяния. Боль словно раскаленный металл, растекающийся по телу, но это ощущение быстро сменяется ледяным холодом. Он не в силах это остановить. Ему страшно. Он не контролирует себя, поддаваясь чувству пугающей холодной пустоты. Понимание происходящего настигает быстро, но оно слишком жестоко. Он не хочет это принимать, не хочет верить, но дикая всепоглощающая боль слишком хорошо дает ему понять, что врать самому себе бессмысленно. Он не может ничего изменить. В одну секунду он потерял то, чем дорожил больше жизни, что было смыслом его существования. Он потерял его.

— Ла… те… о.

Он чувствует горькие слезы на лице. Чувствует боль, что не утихает, но и не становится сильнее. Значит, еще не все. У него отобрали половину его сути. Отняли единственного сына. Боль все так же продолжает терзать тело, являясь отголоском медленно отмирающей нити связи, но… есть еще одна. Она все еще отдает теплом в груди. Он не даст забрать и ее. Он не потеряет все и сразу! Он никогда не забудет этой утраты, но не позволит совершиться новой. Он не знает, что именно произошло, но чувствует последствия.

Немного придя в себя, Сэо приподнимается и видит Кинто, который также терзается болью, не меньшей, чем его. Теперь он слышит крики других мужчин, теряющих в эти секунды своих близких. Двое из отряда совсем рядом, видимо, они примчались на крики, но вскоре и сами оказались настигнуты. Лес наполняется страданием и отчаянием, тревогой и болью.

— Ма… ма… — прошептал Кинто.

Сэо видит изменения, произошедшие в его друге, и знает, что они постигли каждого из них. В глазах зажигается черное пламя, черты лица заостряются, каждое движение пронизано ощущением опасности, а отросшие когти готовы нанести непоправимую рану. Но ни у кого из них нет желания ранить, они будут только убивать.

Магия, переполняющая тела, делает своих носителей быстрее и сильнее, но в эти мгновения она опасна для них самих. Слишком много боли они испытали, чтобы сосредоточиться на контроле. Их потери сделали ее нестабильной, но физический урон, который они нанесут, будет не слабее магического. Легкость и веселье испарились в ту долю секунды, когда пришла боль. Больше нет разногласий, больше нет ссор и обид. Они одно племя. Они одна семья. Они едины мыслью о мести, но первоочередной задачей становится защита живых. Боль ничем не заглушить, от нее не избавиться, но опасность необходимо уничтожить.

Кинто поднял на друга взгляд, и они оба оскалили острые клыки, из горла вырвался приглушенный рык. Они никогда не убивали… Никогда не причиняли боли… Но сегодня все изменится! Они отправят за грань тех, кто посмел забрать самое дорогое. Они знают, что Богиня не одобряет убийств, но сейчас она их не осудит. Ее гнев их не коснется.

Тихо и незаметно рядом оказывается еще один Темный. Он один из немногих, кого не постигла утрата, но, если они не поторопятся, возможно, и некого будет спасать.

— Сэо! Кинто! — рычит он, но не от злости на них, а от еле сдерживаемых эмоций. — Идемте к остальным. Возвращаемся.

— Мы нестабильны.

— Знаю. Я, Дес и Мирт проведем всех. Остальные стабильные дадут поддержку уже в тенях. Поторопимся.

____________

— Сартан! Сартан! — в хижину, что стоит чуть удаленно от основной массы домов, вбегает молоденький Темный, громко зовя Лекаря. В его голосе паника, он мечется, не зная, что делать. От его резких и быстрых движений позвякивает посуда на столе, а особо неустойчивый фиал, на четверть заполненный желтой пылью, падает, рассыпая в стороны содержимое, но, к счастью, не разбивается. Высушенные и развешанные напротив окна травы покачиваются от гоняемого туда-сюда воздуха.

— Что случилось, Маран? — из другой комнаты выходит невозмутимый Лекарь. Его посетители очень часто находятся в таком расположении духа, что не замечают ничего вокруг, поэтому не было никакого толка сокрушаться из-за всяких мелочей, которые запросто можно исправить. — Почему ты не в Храме?

— Арисах… мы не знаем, что с ней! — сбивчиво излагает юноша, совсем недавно ступивший в Храм. — Она хотела выйти в селение, но… внезапно упала. Мы даже не слышим ее голоса! Не можем вывести ее из беспамятства. Сартан, скажи, что с ней! Она же не покинула нас? Скажи…

— Веди меня к ней, — требует мужчина, мгновенно прекращая эти угнетающие речи. — Ты кому-нибудь еще рассказывал об этом?

— Нет, — быстро качает головой. — Как только все случилось, меня сразу послали к тебе.

— Хорошо. Об этом больше никто не должен знать. В селении не должно быть паники.

— Все будет, как ты скажешь, — склонил голову Темный.

Слово Лекаря являлось неоспоримым и беспрекословно выполнимым, особенно в таких непредвиденных ситуациях, когда с Великой Темной Богиней что-то случалось. Никому более не оказывалось такой чести.

Мужчины выходят на крыльцо, обсуждая состояние Арисах, и сразу направляются по тропе, ведущей вверх по небольшому склону. Чувствуется напряженность. Юноша беспокоится за Богиню, а Сартан не может понять, что привело к этому. Почему произошло что-то, выходящее за рамки обычных дней. Слова парня ничего ему не проясняют. Остается надежда, что осмотр даст необходимую информацию, и все окажется не так страшно.

Погода достаточно жаркая сегодня. Солнце старается как никогда, а легкий ветерок дает пусть и небольшое, но все-таки спасение. Он дует в спины Темным. Юноша воспринимает это как знак: сама природа подгоняет их. Он ускоряется, но внезапно понимает, что рядом больше никто не идет.

— Сартан? — осторожно зовет Жрец.

Мужчина продолжает стоять на месте, внимательно вглядываясь в отдаленные крыши домов на противоположной стороне. Только сейчас он замечает, что природа подозрительно молчалива, чего обычно за ней не наблюдалось. Словно все замерло, предчувствуя большую потерю и не решаясь предупредить о ней. Только ветер не побоялся рискнуть и донес тревожные вести. Он принес с собой то, с чем так часто приходилось сталкиваться Лекарю.