Бесплатный фрагмент - Рецепт дворцового переворота

обращение от автора

Дорогой читатель!

Ты держишь в руках шестую книгу, исторического романа «Нет цветов у папоротника», состоящего из семи книг:

«Рыцарская академия» — первая книга

«Польский этюд» — вторая книга.

«Капкан на принцессу» — третья книга.

«Матовая сеть» — четвёртая книга.

«Наследники и самозванцы» — пятая книга.

«Рецепт дворцового переворота» — шестая книга.

«Нет цветов у папоротника» — седьмая книга.

Роман охватывает период событий в Российском государстве с 1733 года, времени правления Анны Иоанновны, и заканчивается серединой 1740-ых годов, когда корона Российской империи уже венчала голову Елизаветы Петровны.

Исторические события в нём разворачиваются на фоне житейских историй приятелей кадетов первой в России Рыцарской Академии, что позже будет переименована в Кадетский Сухопутный корпус. Они учатся, озорничают, влюбляются, попадают в переделки и, сами того не ведая, зачастую становятся участниками событий, которые впоследствии потомки впишут в учебники.

Такие исторически известные фигуры, как Анна Иоанновна, её фаворит Бирон, племянница Анна Леопольдовна, канцлер Андрей Остерман, фельдмаршал Миних, царевна Елизавета и прочие — тоже предстанут на страницах романа главными героями. Они здесь, как обычные люди — радуются и страдают, боятся и рискуют, а бывает, тоже попадают в нелепые ситуации.

Ирина Костина.

1741 год

дом графа Морица Карла Линара

Мориц Карл Линар пробудился ото сна, когда время перевалило за полдень. Лениво потянулся, окинув взглядом свои роскошные покои, любовно обставленные по Версальской моде повелительной рукой Анны Леопольдовны. И позволил себе ещё понежиться в постели с мягкой пуховой периной, на батистовом белье, хранящем аромат лавандовых цветков.

Слуга уже с утра растопил камин. И отблески огненных лепестков играли золотыми всполохами в гигантской хрустальной люстре. Всё вокруг приятно ласкало взгляд: и изящные миниатюрные статуэтки из цветного фарфора; и пейзажи в золочёных рамах на стенах, затянутых в итальянский шанц небесно-голубого цвета; и воздушные портьеры из персидского дамаска издающие волшебное тихое похрустывание от колыхания на ветру.

— Эх,… Хорошо-о-о….

Жизнь саксонского графа Морица Карла Линара в Петербурге под крылом любящей великой княгини была похожа на сладкий сон, на волшебную сказку.

Он неторопливо протянул руку под балдахин и потянул за колокольчик. На зов моментально явился слуга. В руках он нёс серебряный поднос, где дымился горячий кофе в крохотной фарфоровой чашечке. А рядом лежали несколько конвертов утреней почты.

Не вылезая из постели, Линар двумя пальцами одной руки манерно держал чашечку с кофе, отхлёбывая мелкими глотками крепкий ароматный напиток. Другой — бегло пролистывал корреспонденцию. И, заметив среди конвертов письмо от короля Августа, отставил кофе и потянулся за ножом для бумаг.

По мере чтения письма от своего короля лицо графа вытянулось.

— Вот… чёрт…, — пробормотал он растерянно, приподнимаясь из вороха подушек.

Король Август в строгой и сдержанной манере доводил до его сведения факт получения им письма от принца Антона-Ульриха Брауншвейгского, где уязвлённый супруг откровенно жаловался королю на недопустимое поведение его поданного при русском дворе.

Король Август счёл крайне небезопасным переслать это самое письмо графу в Петербург, поэтому позволил себе переписать из него лишь ёмкую цитату:

— «Влияние графа Линара всё чаще становится поводом для размолвок между мною и великой княгиней, что, в свою очередь, порождает толки в придворной среде и бросает тень на репутацию царственного дома русского императора. А по сему, любезно прошу Ваше величество, во избежание нежелательного скандала, рассмотреть возможность возвращения графа к Вашему царственному двору», — прочёл Линар.

Потянулся за чашечкой с кофе. Залпом осушил её, глотнув со дна густого осадка. И закашлялся.

В конце письма король Август сделал приписку: «Граф! Даю Вам неделю сроку, чтобы уладить это дело, и не допустить скандала. В противном случае, можете считать Вашу дипломатическую карьеру оконченной».

Линар выскочил из постели. И со скоростью пушечного снаряда помчался в зимний императорский дворец искать поддержки у Анны Леопольдовны.

Зимний императорский дворец

Юлия, по заведённой традиции, перед обедом поднялась к покоям Анны Леопольдовны и застала такую картину. Встревоженные фрейлины столпились под дверью апартаментов великой княгини, с любопытством прислушиваясь к тому, что происходит внутри. А из покоев сквозь закрытые двери на весь коридор неслась громкая надрывная ругань.

— Что происходит? — растерялась Юлия, — Кто у великой княгини?

— Супруг, — пояснила Катюша Ушакова.

— Ругаются! Уже с четверть часа!! — добавила Варвара Черкасская.

— Ох! Как бы княгиня не родила раньше времени.

— Как бы они, вообще, не поубивали друг друга!!

Юлия решительно двинулась вперёд:

— Дайте мне пройти!

Но Катенька удержала её, испуганно округлив глаза:

— Не ходи! Её высочество велели никого не пускать!!

В ту же минуту двери с треском распахнулись. На пороге появился Антон-Ульрих. Лицо его пылало багрянцем винного цвета, ноздри раздувались, и губы угрожающе дрожали. Принц, не обращая ни на кого внимания, тяжёлой поступью прошёл сквозь застывший строй фрейлин и удалился прочь.

Девушки испуганно переглянулись. Юлия дала всем знак убираться вон. И вошла в покои к великой княгине, плотно прикрыв за собою дверь.

— Анна, что произошло?

Та, дрожа от гнева, выбросила вперёд руку, сжимающую письмо короля Августа:

— Вот!! Полюбуйся!!!

— Что это?

— Посмотри, что вытворяет мой дорогой супруг за моей спиной!!

— И что же?

— Он написал королю Августу прошение отозвать от моего двора графа Линара!! Ты только послушай! Послушай, что он пишет!!

И она прочла вслух:

— «Влияние графа Линара всё чаще становится поводом для размолвок между мною и великой княгиней, что, в свою очередь, порождает толки в придворной среде и бросает тень на репутацию царственного дома русского императора. А по сему, любезно прошу Ваше величество, во избежание нежелательного скандала, рассмотреть возможность возвращения графа к Вашему царственному двору». А?! Каково?!

И она в ярости принялась рвать письмо на мелкие кусочки, приговаривая:

— Ну, я ему устрою!! Я его… уничтожу!!!

— Не хочу оправдывать Антона-Ульриха, — подала голос Юлия, — Но только от большого отчаяния можно было решиться написать такое письмо. Анна, а ведь я тебя предупреждала!

— Замолчи!! — топнула она ногой, — Не могу поверить, что ты заодно с ним?! Вы оба хотите разлучить меня с Морицем!!

И разразилась слезами. Юлия постаралась быть деликатной:

— Пожалуйста, успокойся.

— Успокоиться?! Это всё, что ты мне советуешь?!

— Если тебе нужен мой совет, то я считаю, было бы не лишним Линару уехать на время из Петербурга, чтобы всё улеглось.

— Не-е-ет! — завыла она белугой, — Я не расстанусь с моим Морицем!! Ни за что!

— Хорошо. Тогда избавь, наконец, всех при дворе от возможности открыто созерцать вашу с ним счастливую связь.

— Ты бессердечная!! И злая!! — всхлипывая, выкрикнула Анна.

Юлия обняла её обеими руками, прижала к себе:

— Тише. Тише… Моя милая. Надо успокоиться и что-то предпринять.

— Что?

— Давай вместе подумаем, — предложила Юлия, — Ты ведь теперь понимаешь, что так не может больше продолжаться. Уж, если король Август посвящён в ваши дела, то нет никаких преград к тому, чтоб о вас с Линаром судачили по всей Европе! Ты ведь не хочешь этого?

— Но я не хочу отпускать от себя Морица. Я люблю его, Юлия!

— Я понимаю. Но должен, же быть какой-то выход.

Анна некоторое время ещё всхлипывала, вздрагивая всем телом. Вдруг замерла на минуту и обернулась с влажным, но просветлённым взглядом:

— А знаешь, что! Я, кажется, придумала! Я знаю, что надо сделать!

— Что?

— Надо вас с Линаром… поженить!

Юлии показалось, что она ослышалась:

— Что-о-о?!!

Но Анна ликующе захлопала в ладоши:

— Да, да! Юлия! Это отличная идея!! — и схватила подругу за руку, — Ну, посуди сама; все ведь уже привыкли к тому, что мы с тобой неразлучны. Поэтому, если Линар станет твоим мужем, то он сможет так же неотлучно находиться при мне, как и ты! И это уже никому не бросится в глаза и не вызовет толков про моих детей!

— Станет моим мужем?! — переспросила та, в глубине души питая надежду, что это всего лишь шутка.

— Понарошку!! Для отвода глаз! Пусть все думают, что вы с ним супруги. А на самом деле…, — она, недовольная реакцией подруги, нахмурилась, — Юлия! Да что у тебя с лицом?! Я ведь всё так славно придумала!

— Ты находишь, что это «славно»?!

— Конечно!! — она повелительно скрестила на груди руки, — Тётушка всю жизнь прожила с семейством Бирона под одной крышей. И их спальни соединялись интимной дверью. И, что? Разве это подрывало чью-то репутацию?

— Анна Иоанновна была вдовой, — осторожно напомнила Юлия.

— Какая разница!!!

— Что? — продолжала недоумевать та.

— Всё будет, как нельзя лучше! Я сделаю тебя главной статс-дамой! А Линара — своим первым советником! И наши спальные комнаты прикажу разместить рядом. Гляди! — она подошла к столу, взяла листы бумаги и начала выкладывать их в ряд, — Вот это будет твоя, за ней Линара, потом — моя и рядом Антона–Ульриха. Так, что на репутацию моего супруга, даже тень не упадёт! Ну? Что скажешь?

Юлия стояла, точно оглушённая громом, не в силах более произнести ни слова. Анна, видя отсутствие поддержки с её стороны, обиделась:

— Не понимаю, чем ты недовольна?! Я вышла замуж за Антона-Ульриха, потому, что так было угодно тётушке и её министрам! И теперь вынуждена рожать от него детей. А тебя никто не принуждает жить с Линаром, как муж и жена! Более того, я тебе это даже запрещаю!!

— Как великодушно…

— Я же помню, что ты страдаешь по Голицыну.

— Вовсе нет. Это всё в прошлом, — насупилась Юлия.

— Ой! А то я тебя не знаю! — иронично хмыкнула Анна, — Моя бедная, бедная Юлия. Ты ещё не поняла, что это замужество даст тебе множество преимуществ.

— Каких преимуществ?

— Например, будучи официально женой Линаром, ты останешься свободна. И сможешь завести себе фаворита.

— Фаворита?! — опешила та.

Анна вдруг гордо вскинула подбородок:

— Не ты ли сама когда-то настойчиво уверяла меня в том, что как только я выйду замуж за Антона-Ульриха, я смогу безнаказанно позволить себе фаворита — того, кого по-настоящему люблю? Помнишь? Ну?

— Помню.

— Ну, вот!! — она сделала широкий жест рукой, — Теперь у тебя самой есть такой же счастливый шанс! Я тебе его дарю!!

Менгден метнула в Анну взгляд, полный обиды. С минуту подруги пристально подавляли друг друга взглядами. Наконец, Юлия заставила себя отступить и присела в почтительном поклоне:

— Как Вам будет угодно, Ваше высочество.

— Вот и хорошо! — Анна, довольная собой, пошла по комнате, приплясывая, — Я сегодня же обрадую Линара. И немедленно отдам распоряжение о подготовке к вашей помолвке. Чем скорее всё свершится, тем лучше! Я думаю, мы отпразднуем её послезавтра!

Но послезавтра помолвку Юлии с Линаром пришлось отменить из-за начавшихся схваток у великой княгини. 15 июля Анна Леопольдовна родила дочь, которую она решила назвать, в честь матушки, Екатериной.

дом шведского посланника Э. Нолькена

Явившись, как было условлено, в дом к шведскому посланнику, Лесток застал Нолькена за сборами.

— Я уезжаю! — пояснил он, — Мне приказано срочно вернуться в Стокгольм!!

Лесток насторожился:

— Если я правильно понял, это означает, что…

— Да. Вы правы. Французские субсидии получены! Со дня на день война России будет объявлена!! — сообщил Нолькен, — Я надеюсь, Жан, Вы пришли не с пустыми руками? Вы принесли долгожданное письмо от царевны Елизаветы?!

— Её высочество просили передать Вам на словах.

— Опять?!! — вспылил тот и чуть не заскрежетал зубами, — Ну, на этот раз, хотя бы её обещания соответствуют моим ожиданиям?!!

— В случае победы Елизавета Петровна обещает вознаградить Швецию за военные издержки. Обязуется впредь давать ей субсидии в случае нужды, а так же предоставить шведам торговые преимущества…

— Говорите о главном!! Царевна обещает вернуть финские земли?!

Лесток покачал головой:

— Нет, никаких земельных уступок.

Нолькен плотно сжал губы и прорычал:

— Fan också!! (Черт побери)

Хитрая и своенравная девица выудила из кармана Швеции ни малую сумму денег. А сама так и не дала никаких уверений в удовлетворении требований графа Юлленборга! Более того, всё, что она обещала, передавая через доверенное лицо, было лишь на словах.

В итоге, Нолькен так и уехал, не получив от Елизаветы никакого письменного обещания.

А, спустя несколько дней, 28 июля 1741 года Швеция официально объявила войну России. В шведском манифесте, что был доставлен в Петербург, в качестве причин этой войны шведы назвали: запрет вывоза хлеба в Швецию (объявленное ещё покойной ныне Анной Иоанновной) и убийство шведского дипломатического курьера майора Синклера.

Русский посланник в Стокгольме Михаил Бестужев срочным порядком уничтожил всю дипломатическую корреспонденцию и незамедлительно выехал в Санкт-Петербург.

Для России эта война, как известно, не была неожиданной; ведь вот уже два года, как шведы грозились открыть военные действия. Армия русских была в боевой готовности. Были сформированы несколько военных корпусов. Самый многочисленный, под начальством фельдмаршала Ласси и генерала Кейта, сосредоточен в Выборге на финской границе. Второй, под командованием принца Гессен-Гомбургского, размещён в Красной Горке, чтобы препятствовать вражескому десанту и прикрыть Кронштадт, в случае атаки противника. Так же собраны небольшие корпуса в Лифляндии и Эстляндии для прикрытия берегов, так как русский флот находился в состоянии непригодности к боевым действиям, и не мог в этом году выйти из портов. Кроме того, все военные полки Петербурга были готовы выйти на помощь по первому приказу фельдмаршала.

Швеция

Планы шведского правительства в этой войне были амбициозными — вернуть все земли, отошедшие к России по Ништадтскому миру 1721 года, а возможно, и присоединить новые территории! Однако подготовка шведских военных сил не отвечала этим амбициям.

Не секрет, что Швеция начала говорить об этой войне ещё с 1737 года. Но, вместо того чтобы объявить её, когда Россия была занята другим войнами, и армия её была далеко от шведских границ, шведы сидели сложа руки. Они благосклонно дали России заключить мир с Турцией, и начали войну в самое неподходящее для себя время!

Да и остальные меры шведов были не обдуманы. За день до объявления войны шведы имели лишь небольшое войско в Финляндии, где предполагались главные военные действия. На этой территории не было достаточно провизии, и отсутствовали продовольственные склады. И войска не могли быть соединены в один лагерь, если бы вдруг возникла такая необходимость.

Некоторые члены сейма озвучили эти проблемы, но так как они были из «партии колпаков», то мнения их не были приняты! Однако сейм решил отправить генерал-лейтенанта Будденброка в Финляндию, чтоб тот осмотрел всё на месте. Будденброк, желая только войны, вместо того чтобы сказать правду, объявил сейму, что всё в очень хорошем состоянии: войска могут собраться в один лагерь хоть немедленно, и съестных припасов в достатке.

Таким образом, к первому дню объявления войны у шведов в Финляндии находились отряд генерала Будденброка в районе Фридрихсгама и корпус генерала Врангеля у Вильманстранда. Общая численность этого войска была около восьми тысяч человек. Возможно, этого было бы достаточно для обороны, но не для победного наступления на Петербург, так как армия русских значительно превосходила их численностью!

Царевнин дворец

Известие об объявлении войны Елизавета восприняла с волнением. Она продолжала трусить и сомневаться в успехе предприятия. Её по-прежнему, смущало, что продвижением её на трон занимаются представители стран, состоящие в списке врагов её государства. Поэтому ей казалось, что её собственное положение в этой ситуации больше смахивает на предательство!

В поисках того, как завуалировать это, она вспомнила про племянника Карла Петра Ульриха герцога Голштинского. И стала настаивать, чтобы во главе шведской армии шёл именно он! Этот мальчик по своему происхождению и родственным связям имел права как на трон русский, так и на шведский.

— Поймите же! — уверяла она Шетарди и, через него, шведское командование, — В представлении русских людей шведы — это враги! А нам необходимо показать их добрые намерения в этой войне по отношению к России. И внук Петра Великого во главе армии — это будет понятный для всех ход! Мол, племянник ведёт войска на помощь тётушке (то есть мне), дабы восстановить справедливость. И попрать моих врагов, незаконно занявших трон!

Шетарди идея понравилась. Но вот в Стокгольме отнеслись к ней прохладно:

— О, женщины! Они из всего готовы сделать спектакль! Зачем в военных делах такие оперные страсти? — хладнокровно возразил Юлленборг, — Да и мал ещё Карл Петр для полководца. Ему только тринадцать лет! Это смешно! Поставить ребёнка во главу армии!! Наши доблестные генералы сочтут это за оскорбление.

— Но Елизавета боится, — напомнил ему Нолькен, — Она не знает, как объяснить русскому народу, почему те, кого они считают врагами, помогают их любимой дочери Петра?

— После того, как наша армия одержит победу и возведёт Елизавету на русский престол, ей нечего будет бояться! И не надо будет никому ничего объяснять!! Напишите Шетарди, чтоб так и передал царевне!

Императорский летний дворец

Оправившись после родов, Анна Леопольдовна двенадцатого августа отпраздновала день рождения сына, императора Иоанна Антоновича. В празднество входил парад войск, императорский банкет, затем торжественный спуск на воду линейного корабля «Иоанн». Вечером в Летнем дворце давали бал с фейерверком.

А на следующий день здесь же праздновалась помолвка любимой подруги и фрейлины великой княгини Юлии Менгден с графом Морицем Линаром.

Линар сдержанно принял затею Анны женить его на Менгден. Но, прежде, чем дать согласие, граф тщательно взвесил все перспективы, что сулит ему этот фиктивный брак. И, обдумав, пришёл к выводу, что это его шанс стать вторым Бироном!!

Размечтавшись, Линар вообразил себе все прелести жизни «серого кардинала» за спинкой трона русского императора.

— Анна невероятно добра и щедра, — рассуждал он, — Она и сейчас дарит мне дорогие подарки и ни в чём не отказывает. Но это лишь цветочки! Через её расположение я могу добиться просто несметного богатства! Дворцы, дома, деньги, счета в банках, земли, крепостные души…

Ух, ты! Представил, и голова закружилась!!

— Да, но вот только моё саксонское подданство вряд ли может поспособствовать обогащению в России. Вернее сказать, оно может этому воспрепятствовать!

Линар был не глуп и отлично понимал — чтобы полной ложкой черпать богатства, как это делал Бирон или как ныне делают Остерман, Левенвольд, Миних или Лопухин, для этого нужно иметь хороший чин при императорском русском дворе. А, значит, надо перейти на службу ко двору Анны.

— А что?! — спросил он сам себя, — Анна будет этому только рада! Думаю, камер-юнкер — это мелковато. А вот должность кабинет-министра пришлась бы мне по плечу!!

Однако, поступить так, не посоветовавшись со своим королём Августом, Линар, конечно, не мог. Поэтому он, стоя перед зеркалом, и репетируя речь для Анны Леопольдовны, чётко проговорил сам себе поэтапно, все шаги своего карьерного взлёта:

— Итак! Сейчас играю помолвку, чтоб обозначить своё будущее положение при дворе. И тут же еду в Дрезден — заручиться согласием короля Августа о переход на службу к русскому двору. Получаю согласие, возвращаюсь в Петербург и уже в новой должности… веду Менгден под венец!!

Анна была рада решению Линара перейти к ней на службу, и огорчена тем, что ему придётся уехать для этого в Дрезден. Предстоящая разлука её тяготила и омрачала. Она так расстроилась, что стала плакать. Мориц целовал ей руки, обнимал, клялся в вечной любви и уверял, что вернётся очень-очень быстро! Так быстро, что Анна даже соскучиться не успеет!!

Приняв эту разлуку, как необходимость для их дальнейшего счастья, Анна Леопольдовна смирилась. На помолвку Юлии с Линаром она пригласила весь столичный свет; ей хотелось довести до каждого тот факт, что граф Линар станет официальным супругом Юлии, чтоб раз и навсегда прекратить сплетни вокруг её отношений с Линаром и положить конец подозрениям о незаконнорожденности её детей!

Юлия с Линаром отлично справились с отведёнными им ролями. На протяжении всей помолвки они нежно улыбались друг другу и держались за руки, изображая влюблённую пару, чтоб ни у кого, даже и мысли не закралось, что всё это лишь бутафория.

А Анна Леопольдовна весь вечер просидела подле супруга, принимая его ухаживания, и демонстрируя придворным семейную идиллию.

По окончании этого грандиозного спектакля, насквозь пропитанного фальшью, обе пары после полуночи совместно покинули торжество. Идя по коридору Летнего дворца к спальным покоям, первым отделился Антон-Ульрих:

— Спокойной ночи, сударыня, — холодно кивнул он супруге и скрылся за дверью своей комнаты.

Второй попрощалась Юлия:

— Спокойной ночи, Ваше высочество, — произнесла она Анне, а с графом (наречённым женихом) попрощалась лишь едва заметным наклоном головы, даже не взглянув на него.

И ушла к своим спальным покоям.

Анна с Линаром, оставшись одни, взялись за руки и удалились в покои великой княгини. Наутро Линар уже планировал отбыть из Петербурга, и это была их прощальная ночь перед долгой разлукой.

Очевидно, Анна испытывала недобрые предчувствия, поэтому всю ночь не сомкнула глаз. Ей так хотелось насладиться близостью с возлюбленным, его присутствием, его теплом, что, когда Мориц Линар задремал, она до самого утра, подперев ладонью щёку, трогательно и с нежностью смотрела на него, обнимала и тихо плакала.

Хоть они ещё этого и не знали, но это, и вправду была их прощальная и последняя ночь. Больше они не увидятся никогда.

дом графа А. И. Остермана

Воспользовавшись тем, что после праздничного торжества по случаю помолвки Менгден с Линаром, маркиз Шетарди лежит в похмельном дыму, Микуров пошёл прогуляться. Не исключая возможности, что за ним могут следить, для таких случаев у Василия был уже продуманный план. Он вошёл в трактир возле Зелёного моста, поднялся на второй этаж в номера. Там у него была оплачена комната. В ней он быстро переоделся, разоблачившись из французского шевалье в русского горожанина. Спустился вниз уже совсем в другом облике, и отправился пешком к дому канцлера Остермана.

— Андрей Иванович, вчера Шетарди на балу в Летнем дворце перемолвился несколькими фразами с Елизаветой, — сообщил он Остерману, сидя за чашкой чая у него в кабинете, — Они были далеко и говорили по-французски. Но мне удалось кое-что распознать по губам. Маркиз, в основном, сыпал комплиментами. Но затем, они обменялись коротко мнениями по поводу объявленной шведами войны. И Шетарди упомянул некоего Петера Ульриха, который, якобы, должен был возглавить шведскую армию. Но по каким-то причинам, его кандидатуру отклонили.

— Кто такой, этот Петер Ульрих?

— Не знаю. Должно быть, кто-то из генералов.

— Постой. Что-то знакомое… Петер Ульрих…, — озадачился Остерман, потирая переносицу, — Кто же это, Петер Ульрих?

И, перебрав в памяти имена, с удивлением припомнил:

— Да ведь так зовут племянника Елизаветы! Голштинского сироту. Да! Именно так — Карл Петер Ульрих!! Мальчишка живёт в Киле. Ему сейчас должно быть…, — он прикинул что-то на пальцах, — тринадцать лет. Но причём тут он и шведская армия?! Может быть, речь шла вовсе не о командовании армией? Что ещё сказал Шетарди?

— Шетарди сказал: «Когда армия одержит победу, то и объяснять никому ничего не надо будет».

— Чёрт! Они говорят какими-то намёками!! Тебе не показалось? О победе, чьей армии шла речь?

— Надеюсь, что царевна Елизавета имеет в виду русскую армию, — ответил Микуров, предполагая, что это само собой разумеется.

— Да?! — фыркнул в ответ Остерман, — А вот я не уверен!!!

— Почему?

— Потому, что располагаю сведениями, что Елизавета в сговоре со шведами!

— Как?!

— Вот так! Только доказательств я накопать не могу!! — посетовал Андрей Иванович, закутываясь в халат.

— Но для чего царевне вступать в сговор с нашими заклятыми врагами?!

— Что тут непонятного, Микуров? Лизка на русский престол метит! А шведские «шляпы» ей в этом потворствуют.

— Не может быть, — продолжал недоумевать тот.

— Да уж, поверь мне, друг Василий! Может! Одно пока не могу выведать: на чём же они сговорились? — Остерман сдвинул брови к переносице и принялся усиленно думать, — Насколько я знаю, Швеция одержима лишь одной целью — вернуть финские земли!

Микуров вопросительно посмотрел на Андрея Ивановича, а тот на него:

— Неужели царевна пообещала отдать им Финляндию в обмен на корону?!

Остерман постучал пальцами по столешнице:

— С другой стороны, мы знаем, что кардинал Флери выделил очень большие субсидии Швеции на то, чтобы та начала войну против нас. Наш посланник в Париже Антиох Кантемир выведал, что сумма эта составила, — он поманил Василия ближе, — Один миллион и сто тысяч талеров!!!

Микуров аж присвистнул:

— Ого!!

— Вот то-то и оно! Как думаешь, Микуров, для чего в этом деле французы?

— Не знаю.

— Зачем нужна третья сторона, если между двумя, итак полный сговор? А? — и канцлер многозначительно поднял вверх палец, — А это, значит, что?

— Что сговор шведов с Елизаветой не состоялся.

Остерман покривил рот, выражая недоверие:

— Сомневаюсь! Может, и состоялся! Но ту из сторон, что почувствовала ущемление интересов, решили вознаградить деньгами. А? Так сказать, компенсировать издержки!! Соображаешь, Микуров?!

— Н-не очень.

— Эх, ты! В шахматы играешь?

— Играю.

— Тогда отвечай! Какова главная стратегия шахматной игры?

— Разгадать предполагаемые планы противника. И выстроить свои ходы на несколько шагов вперёд, опережая его.

— Молодец!! Хорошо мыслишь! — похвалил его Андрей Иванович, — Политика, Микуров, — это те же шахматы! Выигрывает тот, кто свои ходы просчитает на несколько шагов дальше противника.

— Уяснил.

— Итак, планы Швеции ясны, как божий день. А чего хочет Франция? Вот вопрос!! Для чего Шетарди посредничает между Елизаветой и шведами? Для чего Флери выплатил такие деньги шведам на войну?

— Может быть, по причине их договорного союза? — рассудил Василий.

Остерман поморщился:

— Не-е-ет, Микуров! Мелковато! Лишь по причине одного союзничества Флери ни за что не раскошелится! Этот старый сквалыжник платит только за личную выгоду! Уж, поверь, я его как облупленного знаю!! И не зря Шетарди крутится вокруг Елизаветы. Есть там какой-то скрытый от нас интерес!

— Но, может быть, это амурный интерес?

— Амурный?

— Ну, да. Царевна очень хороша собой. Вы же это не станете отрицать. Да и маркиз тоже не дурён. К тому же галантен и благороден. Как такой кавалер может не понравиться?

Канцлер сложил пальцы пирамидкой и задумался, уставившись в одну точку:

— А знаешь, Микуров, год назад, Шетарди по приезду в Петербург, уже питал амурный интерес к Елизавете, чем очень меня настораживал. Но увлечение это продолжалось недолго — ровно до того момента, как умерла императрица, и регентом провозгласил себя Бирон. Тогда Шетарди отчего-то вмиг охладел к Елизавете. Зато к ней воспылал амуром другой кавалер, более значительный — сам Бирон.

— Да?

— Да. А Шетради безропотно ушёл в тень. И почти полгода смотрел сквозь Елизавету, зевая. А теперь вдруг его «любовь» к ней запылала с новой силой? С чего бы это?!

— Ну, так соперника же не стало, — рассудил Микуров, — Бирона то есть.

— Соперника не стало…, — повторил Остерман, уходя в размышления, — Есть соперник — интерес исчезает. Нет соперника — интерес возникает. Странно… А ведь должно быть наоборот!

Микуров почесал в затылке:

— Я что-то Вас не понимаю, Андрей Иванович.

— Погоди, погоди…, — отмахнулся он от него и быстро забормотал себе под нос, — Если Елизавета — это интерес. То, является ли интерес целью? Вот, в чём суть! Не подменяем ли мы цель средством? Не принимаем ли интерес за цель? Понимаешь меня, Микуров?!

— Нет, — растерялся тот, — Что всё это значит?

— А это значит, что соперником у Шетарди был не Бирон! А Елизавета для него, хоть и интерес, но не цель, а средство! — победно сообщил Остерман, светлея взором.

— Средство? Для чего?

— Ну, во-первых, ты должен понимать, что Шетарди — это не частное лицо, это рука Франции! А Елизавета — это оппозиция нынешней власти в России!

— Усвоил.

— А вот теперь давай вместе пораскинем мозгами. Почему, на время регентства Бирона, Шетарди охладел к Елизавете? Стало быть, Франции был угоден Бирон в роли регента, и интерес к русской оппозиции сошёл на нет. А, когда власть перешла в руки к Анне, Шетарди возобновил интерес к Елизавете! То есть теперь Франция захотела оказать поддержку русской оппозиции. Выходит, Анна Леопольдовна не угодна Франции в роли регентши!

— Чем же Анна Леопольдовна не угодна Франции?

И тут канцлера внезапно осенило:

— Австрийским супругом!!! Микуров! Вот, чем!

— Не понял.

— Чудак ты! Франция — ярый противник Австрии! И ей, во что бы то ни стало, хочется разрушить наш с австрийцами союз. Теперь всё сложилось!! Франции поперёк горла Анна Леопольдовна по причине её супружества с Брауншвейгским принцем! И выход избавиться от австрийского влияния в России кардинал Флери нашёл в том, чтоб поспособствовать Швеции — посадить на трон Елизавету!

Василий вздохнул:

— Уф… Ну, и комбинация…

— Но какова Елизавета! Чёртова кукла! Я-то, старый дурак, всё лелеял мечту выдать её за Курляндского герцога. Или пристроить в монастырь. А тут, видишь, как всё закрутилось! Лучше и не придумаешь!

— Лучше не придумаешь?! К чему это Вы?

— Лизка в сговоре сразу с двумя иностранными державами против нынешней великой княгини!! Тут уж ей монастырём не отделаться! Это, друг мой, каторга!! Ох, если бы только нам удалось схватить мерзавку с поличным! А, ну-ка, скажи, Шетарди видится с ней, помимо придворных балов? Назначает ей встречи?

— Нет.

— Однако, это странно. Она не виделась с Нолькеном, пока тот был в Петербурге! Теперь не видится с Шетарди! — озадачился Остерман, — Как же они общаются?!

— Мне это неизвестно.

— А надо, чтоб стало известно! Вот что! Я настропалю Щегловитого, что живёт у Елизаветы в доме, чтоб следил за каждым её шагом. А ты, Микуров, глаз с Шетарди не спускай! Едва узнаешь, что тот собирается встретиться с Елизаветой, сообщай мне незамедлительно!!

— Хорошо.

— Пойми, Анне Леопольдовне нужны доказательства! Она, видишь ли, слухам не верит, мнит себе, что Елизавета — кроткая овечка! А та и рада лишний раз перед великой княгиней слезу пустить, да пожалобиться! Поэтому нам край, как надо застукать Лизку за переговорами с Шетарди!!

— Понял, Андрей Иванович.

— Тогда приказом генерального прокурора предъявим ей обвинение в заговоре. И вышлем с лёгким сердцем в Сибирь! На пожизненное поселение! Вот тогда и вздохнём спокойно!

дом графини А. Г. Ягужинской

Настя Лопухина приехала в гости к Ягужинским, повидать подругу. Анастасия Ягужинская пребывала в приподнятом настроении. Она сидела у туалетного столика перед зеркалом и перебирала украшения в шкатулке:

— Уже слышала новость? Митяй Голицын вернулся из турецкой экспедиции!

— Да. Кажется, всё благополучно.

— А ты видела его старшего брата?

— Конечно, видела.

— И как ты его находишь?

— Александра?! — в недоумении переспросила Настя и пожала плечами, — Я его с детства знаю. А что?

— Ну, причём тут «с детства»! Ты сейчас его видела?

— А что такое?

— Ну, как же! Он за этот год так возмужал. Плечи — во! Лицо бронзового цвета от турецкого загара — так волнующе! И голос — чистый бас. Между прочим, Румянцев его представил к повышению чина до полковника. И сказал, что видит Александра успешным дипломатом.

— Что ж, я рада за него. Должно быть, и Митяю что-то перепадёт?

Анастасия небрежно махнула рукой:

— Я уже знаю — ему дадут чин поручика, — и примерила на грудь ожерелье из алых яхонтов перед зеркалом, — Слушай! Какой у нас предвидится нынче бал?

— Ближайший — через неделю.

— Это хорошо.

— В честь празднования дня рождения императора, — уточнила Настюха, усаживаясь в кресло и пристраивая на столике шляпку, — Я слышала от матушки, что это будет маскарад.

Анастасия убрала ожерелье в шкатулку и обернулась к подруге:

— Слушай! Ты могла бы дать мне свою серебристую маску с вуалью? И брошь из кости в форме розы? Хочу произвести впечатление на Александра Голицына!

Настюха поморщилась:

— Ты это серьёзно?

— А что?

Лопухина прижала пальцы к вискам:

— У меня в голове не укладывается. Я уже запуталась в твоих увлечениях. То ты любишь Ивана, то страдаешь по Сергею Миниху. Потом — опять Иван. И вдруг — Александр Голицын?!

— Сергей Миних меня перестал интересовать с тех пор, как женился на Доротее Менгден, ты же знаешь! И Иван тоже в прошлом! Я не желаю больше прощать ему тех дерзостей, что он постоянно отпускает в мой адрес! Так, что пусть Скавронская забирает его себе!

— Очень любезно с твоей стороны, — кисло улыбнулась ей Настя.

Ягужинская снова повернулась к зеркалу и, любуясь отражением, аккуратно пальчиком поправила выбившийся из причёски волос:

— Теперь моя цель — Александр Голицын!

— Но, прости, а кого, же из них ты любишь?

— Александра Голицына!

— И когда ты это поняла?

— Да вот, прямо сейчас!

Настюха развела руками:

— Невероятно.

— Что?

— Как ты можешь так быстро влюбиться в одного и тут же разлюбить другого?

— А что такого? — повела плечами Ягужинская.

— Я тебя не понимаю.

— Почему?

— Потому, что моё сердце на всю жизнь принадлежит одному человеку — Василию Микурову.

— А вот тут я тебя не понимаю! Извини, но это смешно!

— Смешно?! — оторопела Настя.

— Как ты можешь любить того, кого не видишь уже несколько лет!

— Если любишь, то это неважно.

— Ну, сама подумай! — Ягужинская обернулась и сделала красивый выпад рукой, — Твоя любовь, Настя, заключается только в том, что ты его ждёшь, ждёшь и ждёшь!! Сперва, из Польши, потом из Турции, теперь из ссылки! Это же невозможно! Что это за любовь такая?!

— Да уж, вот такая!

— Признайся, ты ведь уже, наверное, не помнишь, как он выглядит, этот Микуров?

— Неправда. Я всё помню!

Ягужинская рассмеялась:

— Но ты помнишь его таким, каким он был пять лет назад. А каков он сейчас, ты представления не имеешь! А ведь там, в ссылке, наверняка твой Василий постарел, и здоровье себе подорвал. Вот вернётся оттуда с выпавшими зубами и чахоточный. Если, вообще, вернётся! И что ты тогда будешь делать?

— Прекрати!! Не смей так о нём говорить! — вспылила Настасья, хватая шляпку и намереваясь уйти.

— Ты куда? — опешила Анастасия.

— Домой! — обиженно сообщила та. И, остановившись на пороге, выпалила, — Да! И, чтоб ты знала! Даже, если у него выпадут все зубы, и он будет страдать от чахотки, я всё равно буду его любить! Именно это и называется любовью! Только, боюсь, что тебе этого не понять!

Невская перспектива

Настя Лопухина ехала домой в карете с открытым верхом, подставляя лицо под свежие порывы ветра, в желании сдержать слезы обиды от неприятного разговора с подругой. И вдруг заметила на обочине Петьку Трубецкого:

— Петя!

Трубецкой обернулся и обрадовался:

— Настя! Здравствуй!

— Садись! Я тебя подвезу, — любезно предложила она и осведомилась, — Тебе куда?

— Домой.

— Отлично. И я домой. Нам по пути. Присаживайся!

— Вот спасибо! — он уселся напротив, стянул перчатки, — А ты откуда путь держишь?

— Была в гостях у Ягужинских.

Петька, услышав про Ягужинских, помрачнел:

— Анастасия, наверное, сердится на меня?

— За что?

— В прошлый раз на балу я вёл себя не очень пристойно.

— Ты?! — Настя пренебрежительно хмыкнула.

Он не понял её сарказма и уточнил:

— Я видел, она была сердита на меня.

— Она была сердита не на тебя! — поправила его Настюха.

— Так, стало быть, она на меня не сердится?

Она в ответ неопределённо повела плечами. Петька потеребил перчатки и робко произнёс:

— Настя. Могу я спросить тебя об одном деликатном деле?

— Спроси.

— Я давно замечаю, что в моём присутствии Анастасия всё время раздражена. И пришёл к выводу, что она, должно быть, в кого-то влюблена, — Петька заискивающе посмотрел на Настю, — Вы ведь подруги. Скажи мне, по секрету, это так?

Настя отвела взгляд и насупилась:

— Вряд ли она, вообще, кого-то любит…

— Но это неправда! Я же вижу!

Настюха вскинула руки и выпалила в сердцах:

— Петя!! Она любит героев!!!

Он смутился:

— Что-то я не понял.

— Что не понятного? Она любит того, кто недавно отличился. На войне ли, в походе ли. Главное, чтоб был героем! И, чтоб был, непременно, исполинского росту, дерзкий, отчаянный и с хрипотцой в голосе!!

Трубецкой скис:

— Ты это нарочно говоришь оттого, что во мне нет ни одного этого качества?

— Ну, что ты, Петя! — спохватилась она и дружески погладила его по руке, — Ты полон достоинств!

— Каких?

— Ты же такой добрый и милый! Ты верный и преданный друг! Ты — романтик!

— Разве это кому-то интересно?

— Конечно!! Поверь! Обязательно найдётся девушка, которая оценит тебя по достоинству. Ведь ты заслуживаешь настоящей любви! — и тихо добавила, — Но… только не любви Анастасии Ягужинской.

— Я так и не понял, кого же она любит? Кто это герой?

Настя терзалась сомнениями:

— Не знаю, должна ли я тебе это говорить… Поклянись, что она об этом не узнает!!

— Я могила!

— Ну, хорошо, — выдохнула она, — Итак, сперва это был Иван Лопухин.

— Лопух?!

— Да, после того, как он вернулся из Польши и получил орден за взятие Данцига.

— Я об этом даже не догадывался…, — промямлил Трубецкой.

— Не тужи! Ванька об этом тоже ничего не знал! — утешила его Настя, — Потом началась война с Турцией, и в ходе турецкой кампании отличился Сергей Миних. И Анастасия решила, что именно он теперь рыцарь её сердца.

— Сергей Миних?!

— Да! А вчера героем двора стал Александр Голицын, отличившийся дипломатическими способностями в Константинополе. И уже сегодня Анастасия решила, что отныне её сердце будет принадлежать ему.

На Петьку было жалко смотреть:

— Это правда?! — пролепетал он, погружаясь в уныние, — Она любит Александра Голицына?

— Пф!! Уверяю тебя, это ненадолго! — Настя прижала руки к груди, — Ведь только что началась война со Швецией. Могу побиться об заклад, что следующий, в кого она влюбится, будет тот, кто станет героем шведской войны.

Настя, выговорившись, внезапно стушевалась:

— Прости, Петя, — покаянно вздохнула она, — Всё-таки, я не должна была тебе всего этого говорить. Мне очень стыдно!

Трубецкой по-приятельски взял её за руку:

— Не кори себя. Я же поклялся, что не проболтаюсь…

дом князя Н. Ю. Трубецкого

Петька вошёл в гостиную, застав там Анну Даниловну, вышивающую на пяльцах и отца, читающего газету. И, одёрнув мундир, заявил решительно с порога:

— Отец! Я хочу на войну!

— Что? — Никита Юрьевич оторвался от чтения, в недоумении уставившись на сына и предполагая, что ослышался.

— Прошу тебя, поговори с фельдмаршалом Ласси о том, чтоб он включил меня в свой корпус, отбывающий завтра в Выборг! — настойчиво велел сын.

Трубецкой-старший переглянулся с супругой и уточнил у Петра:

— Ты это серьёзно?

— Разумеется!

— Петруша! Какой же ты молодец!! — радостно воскликнула Анна Даниловна и улыбнулась супругу, — Никита Юрьевич, полюбуйся, какого достойного сына ты воспитал. Ты можешь им гордиться!

Он пожал плечами и хмыкнул:

— Да. Но, право, я немного удивлён.

— Чему?! — бравировал Петька, — Разве я не для этого учился в Академии? Чем я ещё могу сейчас заняться, будучи в чине прапорщика, как не защищать Отечество, когда оно в опасности?!

— Что ж, будь по-твоему, — покорился тот, — Я сегодня же передам Ласси твою просьбу. Уверен, он не откажет.

— Спасибо, отец.

трактир «Остерия»

Возвращение Голицына из турецкой экспедиции друзья отмечали в полюбившемся им трактире «Остерия». Митяй хвастался, что за участие в посольском походе, по рекомендации генерала Румянцева, будет вскоре пожалован из прапорщиков в поручики, а так же в красках описывал диковинные блюда с персидских застолий и прелести восточных красавиц. В подробностях поведал об убранстве шатра Гаджи-хана, где ему довелось побывать, и о красоте многочисленных наложниц хана.

Друзья, как всегда, потешались над ним:

— Митяй неисправим! Кроме женщин, ничего не видел!

— Видели бы вы, как они танцуют!! — оправдывался тот, — И главное — что на них надето!!

— И что же?

— Да в том-то и дело, что почти ничего!!! — Голицын мечтательно закрыл глаза, — Эх! Я бы не отказался пожить, как султан. Воображаете? У него десять жён, и двадцать наложниц!!

— Да. Это точно случай для тебя! — заливались от смеха Иван с Петькой.

Митяй, как всегда, обижался. Но ненадолго.

— А вот я, наконец, закончил Рыцарскую Академию, — похвалился Труба.

— Ух, ты!!

— Кто ты теперь?

— Прапорщик.

— Поздравляем, дружище!!

— Давай, за тебя! За прапорщика Трубецкого!

Друзья со звоном сдвинули кружки и выпили.

— Ну, а праздник-то в Академии был? — встрепенулся Голицын.

— В начале лета были выпускные экзамены и парад, — сообщил Петька.

— Ну, и как?!

Он сморщил нос:

— Да так себе было торжество. Анна Леопольдовна была на сносях, приехать не пожелала. Антон-Ульрих парад посмотрел и был таков. Скукотища, одним словом.

— А помните ведь, как при покойной Анне Иоанновне отмечали?

— Да ещё как отмечали!! Весь двор был в гостях у Академии, вместе с самой императрицей! Столы от еды ломились! Вино — рекой!!

— Танцы! Девушки! Артисты итальянские кривлялись. В небо фейерверки стреляли!

— Между прочим, это всё Миних устраивал, — напомнил Иван, с сожалением вздыхая по несправедливо отправленному в отставку фельдмаршалу.

— Да. Жаль его…

— И Анну Иоанновну тоже. Помянем государыню?

— Царствие её небесное.

Выпили. Помолчали немного. Трубецкой не удержался поделиться с друзьями ещё одной новостью:

— Послушайте-ка, чего скажу! Завтра на рассвете фельдмаршал Ласси выдвигается к Выборгу, чтоб возглавить командование войсками. И я зачислен в его сопровождение!!

— Ты?!

— Да! — он гордо задрал нос, — Иду воевать со шведами!!

— Вот так новость!!

— Здорово!!

— Наверное, увижусь там с Бергером.

— А Бергер под Выборгом?

— В корпусе генерала Кейта.

— Молодец!

— Не знаю, как встретит моё появление? — Петька смутился, — После той схватки с полицией Бергер до сих пор косо смотрит в мою сторону.

— А что за схватка? — заинтересовался Митяй.

Лопухин небрежно махнул рукой:

— Да, так. Год назад офицеры в кабаке бунтовали против власти Бирона. Нагрянула полиция. А мы с Трубой оказались в этом замесе, — пояснил он, — Но успешно сбежали! А Бергера с сотоварищами арестовали!!

— Да, но спустя пару дней уже выпустили! — добавил Петька, — Так как Бирона уже свергли!

— И Бергер вышел на свободу героем.

— Но, из вредности, теперь предпочитает не здороваться!!

Голицын уронил ладонь на плечо Трубецкому:

— Не дрейфь, Труба!! Командир сказал, что наш полк тоже в готовности выдвинуться к финским границам. Так, что продержись там под Выборгом чуток. И я к тебе подтянусь, друг!!

— Продержусь!

— А ты, Лопух?

— Да где там! — усмехнулся Петька, — Он ведь у нас теперь полковник! Камер-юнкер, придворная должность! Белая кость!!

— Эй-эй! Полегче!!

— Непонятно, чего до сих пор тут трётся вместе с нами, простыми офицерами?

— Будет вам! — Иван примирительно обнял обоих, — Мы же не перестанем быть друзьями?

— Если не зазнаешься!

— А про Микуру есть известия?

— Нет… ничего.

— Ну, пока мы ещё здесь, а не под Выборгом, давайте, дальше рассказывайте! — подстегнул их Голицын, — Какие ещё новости без меня случились в Петербурге?

— Да! На днях Анна Леопольдовна отмечала помолвку своей фрейлины Менгден с графом Линаром! Праздновали с таким размахом, будто не фрейлина, а сама царица под венец идёт.

Голицын неожиданно поперхнулся и умолк. И Иван добродушно похлопал его тяжёлой ладонью по спине.

— Вообще, странно как-то, — пожал плечами Петька, — Ведь Линар — фаворит самой Анны Леопольдовны.

— Само собой!! — подтвердил Лопухин, — Она нарочно вызвала его из-за границы.

— А в чём подвох-то? — недоумевал Трубецкой и вдруг сам догадался, — А! Племянница решила последовать примеру покойной тётушки!! Бирон же тоже был женат.

— Вот только до сих пор неизвестно, чьих детей воспитывала жена Бирона!

— Ну, а в этом случае, неизвестно чьих детей будет воспитывать Антон-Ульрих!!!

Друзья расхохотались.

— Утешает одно! — многозначительно поднял палец Лопухин, — Что хоть младенец Иоанн Антонович уж точно законный император.

— Интересно, а сама фрейлина Менгден считает эту партию удачной?

— Почему, нет? При дворе граф Линар слывёт за красавчика!

— Ну, всё же не такой, как наш Митяй, верно?!

— Эй! Красавчик! А ты чего умолк, будто воды в рот набрал?

Голицын, ни слова не говоря, поднялся.

— Ты куда?

— Пиво кончились, — пробурчал он, — Пойду, возьму.

— Да брось! Сейчас принесут, — остановил его Лопухин и кликнул трактирщика, — Эй! Любезный!! Сделай нам ещё три кружечки пива!

Трактирщик мигом принёс им свежего пива с пышной пеной. Трубецкой с Лопухиным радостно припали к кружкам:

— Эх, хорошо!

— Митяй, чего скис?!

— Скажи, что-нибудь!

— Скверное пиво! — процедил тот сквозь зубы, отодвигая кружку.

— Вот тебе и раз!

— Да ты что!! Пиво отменное!! — возразил Трубецкой, вытирая рукавом ажурную пену с губы.

— Да ты разбаловался там, в Константинополе, как я погляжу! — укоризненно заметил ему Иван.

— Эй! Хозяин!! Довольно пива. Неси-ка нам водку!!! — зычно крикнул Голицын трактирщику.

— Водку?! — в ужасе переспросил Трубецкой, — Митяй! Ты шутишь?!

— Водку после пива?!

— Да! — бравурно заявил Голицын, — Я вернулся домой из заграничного похода. И я хочу водку!!

Петька с Иваном в недоумении переглянулись.

— Нет-нет-нет! Лично я завтра с утра должен быть в полку. Мы же выступаем к Выборгу, — осторожно напомнил Петька.

— И что?

— Я водку пить не стану.

— А ты, Лопух?

— Признаться, не хотелось бы…

— А что так? Ты завтра тоже с утра куда-то торопишься?

Тот развёл руками:

— Нет.

— Вот и хорошо! — и Голицын уверенно разлил водку, себе и Ивану, — Будем!!

Лопухин, нехотя, поднял кружку:

— Ну, что ж… Будем!

Выборг

На другой же день после получения сведений об объявлении войны генерал Кейт, возглавляющий военный корпус в Выборге, вышел с полками из города, и стал лагерем близ Абовского моста в одной версте от шведской границы, чтобы дать понять врагу о готовности русской армии к военным действиям. Вскоре к ним в лагерь прибыл и сам фельдмаршал Ласси, принял начальство и тут же собрал военный совет.

Петька Трубецкой, прибывший с отрядом Ласси, долго слонялся по лагерю в поисках Бергера. И, выяснив, что тот на ночь заступил в караул на передовом пикете, попросил одного из солдат сопроводить его туда.

— Бергер!! Здорово, приятель!

— Труба?! — искренне поразился тот, обнимая и хлопая приятеля по спине, — Вот уж кого я меньше всего ожидал тут увидеть из бывших кадетов, так это тебя!!

— Это почему же? — Петька обижено скрестил на груди руки, — Намекаешь на мои скромные успехи по военным дисциплинам?

— Ну, вроде того…

Трубецкой вздохнул:

— Я, конечно, не силён в бою — ни в сабельном, ни в рукопашном. Но вот из револьвера выстрелить сумею!!

Бергер неожиданно расхохотался:

— Это точно!! И оба твоих выстрела из револьвера нам всем чуть не стоили карьеры!! Что в дуэли с Лопухиным! Что в трактире перед жандармами!

Петька насупился. Увидел на лице приятеля досаду, Бергер ободряюще похлопал его по плечу:

— А, впрочем, тут война. Стреляй, Труба, сколько хочешь! Главное, не по своим!!

Но Трубецкого его напутствие не утешило.

— Слушай! А ты, чего же, один прибыл? — удивился Бергер, — Где Лопухин, Голицын, Микуров?

— Микуров в ссылке, — принялся, нехотя, перечислять Трубецкой, — Голицын только, что из Константинополя прибыл. А Лопухин…

— А с Лопухиным итак всё понятно!! — перебил его Бергер, сдвигая к переносице брови, — Окопался в дворцовых покоях между фрейлиновскими юбками!! И в ус не дует!

— Да будет тебе уже на него злиться–то.

— А вот я злюсь!! — сердито выпалил тот, — Злюсь на таких везунчиков, как Лопух, которым всё с рук сходит! Его ещё с первого года учёбы должны были отчислить из Академии за проделки! Сколько раз я розги получал из-за глупых Ванькиных затей!!

— Ну, сам Ванька тоже эти розги получал, — напомнил Трубецкой, — Несчётное множество раз!

— Так он их честно заслужил!! А мне за что?! За компанию?! — не унимался Бергер, — Ты вспомни, как он на войну в Польшу сбежал! Уж чего, казалось бы, хуже! За побег из Академии по уставу сразу отчисление полагается! А его, мало, что не отчислили, так ещё и к награде приставили!! Каково?! А?

— Ну, да…, — кисло подтвердил Петька.

— А с той дуэлью?! — кипятился Бергер, — Ваньку, как зачинщика, надлежало в рекруты разжаловать! А ему опять всё, как с гуся вода!!!

— Слава Богу, что жив остался.

— Да что ему сделается, везунчику?! Вот и в трактире тогда что вышло? Ванька сбежал, как трус! А, пока я в каземате отсиживался, опять в герои вылез!! На пустом месте! — Бергер от злости саданул кулаком по лафету, — Бирона он, видишь ли, арестовывать ходил! Прихлебатель! Ещё и майора за это получил!!

Трубецкой уже не встревал в его монолог и тихо ждал, пока приятель выговорится.

— А полковника за что ему дали, спрашивается?! За то, что матушка его великой княгине платья по вкусу подбирает! Вот велика заслуга! Казалось бы, Ванька-то здесь причём?! Ан, нет! Ты погляди, ему за это камергерский чин пожаловали!!

Бергер сделал паузу, обошёл пушку, вернулся на место:

— И что в итоге?! — не унимался он, — Я теперь свой низший чин прапорщика кровью буду доказывать, воюя со шведами!! А Лопухин в это время в мундире полковника будет на кровати нежиться в императорском дворце, пить венгерское, да на балах скакать?!

В это время в шведском гарнизоне командиры активно обсуждали поведение русских, которые расположились военным лагерем на самой границе и, явно, намеревались атаковать. Посовещавшись до сумерек, шведы решили направить унтер-офицера с письмами командованию армии противника. Унтер-офицер верхом на лошади, сопровождаемый барабанщиком, направился к границе. Пока он достиг пределов вражеского лагеря, время перевалило за полночь и основательно стемнело. С трудом различая предметы в кромешной темноте, боясь напороться на русских, посыльный беззвучно подошёл совсем близко к их передовому пикету, распознав его нахождение лишь по голосам караульных. Это Бергер распекал на все лады Ваньку Лопухина, перечисляя его незаслуженные регалии.

Трубецкой постарался перевести разговор в более подходящее русло:

— Ладно! Хватит поминать прошлые обиды! — заявил он, — Лучше расскажи, как у вас тут дела в лагере обстоят? Уже побывали в перестрелке?

— Нет ещё, — признался Бергер, — Швед ведёт себя тихо. Даже чудно как-то! Вроде, они же нам войну объявили. Мы, значит, на их границе сосредоточились. А они носа не кажут!!

— Может, у них это стратегия такая?

Бергер хмыкнул:

— Какая, такая стратегия?

— Например, подкрасться незаметно и атаковать внезапно. Ночью.

— Скажешь тоже…

В эту саму минуту шведский унтер-офицер понял, что подошёл достаточно близко, и следует обозначить врагам своё появление и дипломатическую миссию. Он дал команду барабанщику бить дробь. Тот послушно выполнил приказ.

— Слышишь?!! — всполошился Трубецкой, выхватывая из-за пояса пистолет, — Барабан!! Это шведы!!! Я же говорил! Подкрались!! Стреляй!

И сам тут же выстрелил в темноту.

Трубецкому на редкость «везло». Его слепой выстрел сразил насмерть лошадь под шведским унтер-офицером. Офицер свалился наземь и, растерявшись такой неожиданной встрече, вскочил и закричал:

— Skjut inte! Jag är budbärare. Jag har ett brev till fältmarskalken! (Не стреляйте! Я посыльный. У меня письмо фельдмаршалу!)

— Ты слышал?! — завопил Петька, распознав в темноте иностранную речь, — Точно шведы! Стреляй же!!

Бергер, поддавшись его панике, позабыв про правила устава, вскинул фузею и выстрелил туда, откуда послышался возглас на шведском языке.

Бедный посыльный унтер-офицер вместе с барабанщиком, ничего не понимая в поведении русских, ползком, под пулями еле-еле убрались восвояси, так и не передав командованию никаких писем.

Когда они оба — унтер-офицер с барабанщиком — пешие, перепачканные в грязи и напуганные, воротились в гарнизон, доложив командованию, что не смогли выполнить поручения и по какой причине, шведские генералы в недоумении переглянулись. И один из них тяжело проронил:

— Дикий народ… Чувствую, нелегко нам придётся.

А фельдмаршал Ласси тем временем, не подозревая о случае на передовом пикете, разрабатывал с генералами тактику ведения будущего боя. По сведениям разведчиков, он понял, что в крепости Вильманстранд (расположенной недалеко от границы) численность шведов невелика, всего шестьсот человек. Ближайший к крепости шведский гарнизон под начальством генерал-майора Врангеля находится милях в двух. А второй шведский гарнизон генерал-лейтенанта Будденброка лишь в шести милях под Фридрихсгамом. И прочие войска ещё только на пути к этим двум гарнизонам.

Поэтому Ласси решил:

— Ситуация подходящая, чтоб атаковать противника! Предлагаю, не дожидаться, когда неприятельская армия соберётся всеми военными силами, а вступить в шведскую Финляндию и завладеть городом Вильманстрандом!

Генерал Кейт и другие командиры согласились. И, не откладывая дела в долгий ящик, Ласси назначил выход в поход назавтра!

деревянный домик в саду князя С. В. Лопухина

Голицын с трудом разомкнул глаза. Голова гудела, как церковный колокол. Любое движение отдавалось в теле жуткой ломотой. Митяй вытянул руку и нечаянно смахнул что-то; вещь брякнулась о дощатый пол, и этот звук отозвался у Голицына в голове выстрелом фейерверка.

Он зажмурился, гася взрывную волну усилием сознания. А, когда открыл глаза вновь, то увидел перед собой помятое лицо Ваньки Лопухина:

— Живой?… — участливо поинтересовался у него Лопух.

Митяй открыл рот, но не сумел издать, ни звука — до того всё в горле пересохло.

Иван понятливо кивнул и протянул крынку с капустным рассолом:

— Держи…

Голицын прильнул к её краям, как к живительному роднику. И крупными глотками осушил до дна. По лицу его разлилась гримаса умиротворения. Приняв сидячее положение, он медленно обвёл глазами обстановку маленькой комнаты, с недоумением отмечая царящий в ней беспорядок. И вдруг упёрся взглядом в зияющую дыру в противоположной стене, сквозь которую сочился яркий солнечный луч, и отчётливо была видна лужайка с фруктовыми деревьями.

— Где я? — прошелестел Митяй одними губами, стараясь издавать как можно меньше звуков.

— У меня в садовом домике.

— Слава богу.

— Я бы так не утверждал, — скептически хмыкнул Ванька, тоже внимательно приглядываясь к стенному отверстию.

— А что это?

— Похоже на выстрел из мортиры, — предположил он, разгребая какой-то ворох тряпья, — О! А вот и она. Мортирка… Трёхфунтовая.

— Лопух! Ты держишь дома мортирку?! — поразился Голицын.

— Я?! Нет. Я думал, это твоя.

— Пф… Откуда она у меня?

— Не знаю.

Митяй опустил ноги на пол и попал ступнёй во что-то липкое:

— Чёрт… А где мои сапоги?

— Сапоги? — Ванька почесал в затылке, — А! Так ты же их в карты проиграл!!

— Когда?

— Так вчера. В казарме.

— В какой казарме?

— Это я смутно помню… Кажется, у семёновцев. Или у преображенцев… Они там сейчас все рядом.

— Мы были в чужой казарме?! — с недоумением переспросил Митяй, — Когда?

— Уже после салона мадам Пернон. Когда возвращались, то где-то у моста встретили этих самых офицеров… Чего-то разговорились. Ну, и там понеслось…

— Погоди! — остановил его Митяй, — Мы были в салоне у мадам?!

— Да. Мы поехали туда сразу из «Остерии». Между прочим, ты настоял! — и Ванька с удивлением приподнял брови, — Неужели не помнишь?

— … Нет.

— А красотку Лу-лу?

— Кого?!

— Да ладно прикидываться! Вон, следы её поцелуев до сих пор у тебя на шее!

Голицын потрогал себя за шею. И вдруг спохватился:

— Салон мадам Пернон?! Это же самый дорогой в Петербурге!!

— Я знаю.

Митяй, спохватившись, спешно зашарил по карманам в поисках денежных средств. Но ничего не обнаружил. Только вытянул из кармана кафтана ажурную подвязку для чулок, украшенную маленьким алым бантиком:

— Похоже, ты прав… Чёрт… Ничего не помню.

— И всё же. Откуда у нас мортирка? — продолжал недоумевать Лопухин, разглядывая и поглаживая её стальной ствол, переходящий в широкую цилиндрическую камору.

— Может, мы её в карты выиграли?

— Может быть… Гляди-ка, судя по клейму, английская…

— Слушай!! А где Труба? — вдруг переполошился Митяй.

— Какая труба?

— Да, никакая! Петька где?!

— А-а… Так он из «Остерии» сразу в полк отправился.

— То есть его с нами не было?

— Нет. Он, небось, уже под Выборгом, шведов бьёт.

— Хорошо ему…

— Зная, какой из Петьки вояка, — покачал головой Ванька, — Я бы так не утверждал. В любой момент убить могут.

— Счастливчик. Вот я бы сейчас с радостью умер, — простонал Голицын, придерживая руками голову.

Вильманстранд

На рассвете русская армия двинулась в путь. При этом Ласси распорядился двигаться налегке, а это значит, что повозки и палатки остались в лагере. Солдаты взяли в ранцы хлеба на пять дней. Только одному полку было приказано остаться для охранения багажа. А вооружённое войско с самим фельдмаршалом Ласси и генералом Кейтом, численностью в девять тысяч человек, двинулось к Вильманстранду.

Местность, по которой пришлось идти, была весьма неудобна для передвижения армии. Войско могло двигаться лишь в одну колонну, так как по обеим сторонам дороги стеной стояли густые леса, скалы и болота. Во всей Финляндии с трудом найдешь равнину, на которой четыре полка могли бы стать лагерем по одной линии.

За время пути русским встретились лишь несколько местных крестьян, которые убежали в леса, как только завидели войско. Они-то и принесли известие в Вильманстранд коменданту о приближении неприятеля.

Вильманстранд — военная крепость или небольшой городок, позади которого находится озеро, так что напасть на него можно только спереди. И именно эта часть города надёжно укреплена сухим рвом с палисадом и земляным валом. Вокруг города — горы, самая высокая из них, с названием Мельничная. Остальная местность чрезвычайно неровная: леса, болота, кустарники, скалы и овраги. Таким образом, к городу невозможно подойти иначе, как по большой дороге.

Армия русских к исходу дня остановилась в миле от города, и Ласси отдал приказ — разместиться на ночлег.

Русские расположились лагерем прямо на дороге: драгуны возле самого леса с одной стороны дороги, а пехота в две линии сзади них. Те, кто был определён в караул, заняли отведённые им позиции. Остальные, из-за отсутствия походных палаток, улеглись спать на траву, каждый возле своего оружия.

Лишь Ласси с Кейтом поставили каждый по маленькой палатке между линиями и устроились в них на ночлег.

А вот в Вильманстранде перепуганные жители не спали. Комендант крепости, уведомлённый крестьянами о движении огромного войска русских солдат, весь день стоял с подзорной трубой на башне, внимательно смотрел на дорогу. Но, поскольку с наступлением темноты русские так и не объявились в пределах видимости, комендант отправил четырех человек из города в разведку. От них требовалось прокрасться незаметно через лес, вычислить местонахождение неприятельской армии, определить их численность и, если повезёт, узнать об их планах.

После полуночи в караул заступил Трубецкой, сменив товарища из отряда. Петька, непривычный к ночным дежурствам, сперва, откровенно кимарил, прислонившись к стволу сухого дерева. Потом, не в силах противостоять власти Морфея, решил умыться ледяной водой из протекающей мимо горной речки. Но до речки он не дошёл, так как, пройдя шагов десять вглубь леса, внезапно напоролся на шведского разведчика… Оба, увидев друг друга, замерли на месте.

— Стой. Стрелять буду, — предупредил Петька, сбиваясь на шёпот от того, что дыхание перехватило. И медленно навёл на него фузею.

Но швед не испугался. Коротко что-то ответил ему на своём языке, повернулся и… скрылся за мохнатыми елями, будто и не бывало.

— Сто-о-й!! — завопил ему вслед Трубецкой и оглушил лес выстрелом.

В русском лагере, заслышав выстрел, встрепенулись и насторожились. Петька выбежал из леса, размахивая руками в сторону, куда скрылся швед, крича во всю глотку:

— Братцы! Там шведы! Стреляйте!!

На его призыв кто-то из караульных солдат откликнулся, сделав выстрелы. Их подхватили следующие. И в итоге несколько полков второй линии поднялись, схватили оружие и открыли жаркую стрельбу! А, поскольку ночь была тёмная, а местность, где расположился лагерь, слишком узкое, то пули летели не столько в лес, сколько в свои же полки, стоявшие напротив. Несколько пуль даже пробили насквозь палатки Ласси и Кейта. Фельдмаршал, ошарашенный внезапной перестрелкой в лагере, выскочил из палатки, надрывно, крича:

— Прекратить!!! Прекратить огонь!! Немедленно!!!

Однако в такой кутерьме утихомирить разбушевавшихся солдат оказалось не так-то просто. В течение получаса командиры метались между полками, брызжа слюной, приказывали солдатам сложить оружие, убеждая их, что никакой опасности нет!

В это время около двухсот драгунских лошадей, ошеломленных выстрелами, вырвались из пикетов и, перепуганные, побежали по дороге. Драгуны, как ни пытались, так и не смогли их удержать!

Обезумевшие от страха лошади неслись прямо к воротам Вильманстранда. Шведский караул крепости, выставленный неподалёку от ворот города, услышав стрельбу и приближающийся топот лошадей, вообразил, что это русские предприняли ночную атаку! И обратились в бегство! Они бежали по дороге во весь дух к городским воротам, а лошади бежали им след. В какой-то момент лошади их догнали, и они смешались — лошади и люди, бегущие наперегонки! В этом беспорядке русские лошади вместе со шведским караулом дружно вбежали в ворота крепости, и охранники спешно подняли мост!

Фельдмаршал Ласси был в гневе! Не пересказать тех слов, какими он поносил командиров и солдат за весь устроенный бедлам с фальшивой тревогой. Шутка ли?! В ночной перестрелке шальными пулями были убиты семнадцать солдат и один офицер! Драгуны лишились лошадей! Однако, до рассвета оставалось всего пару часов. И Ласси, оставив поиски виноватого, приказал всем отправляться спать, иначе полки будут не готовы к запланированной на утро атаке. Но больше всего Ласси переживал, что глупая ночная перестрелка могла быть услышана шведскими гарнизонами, расположенными неподалёку от Вильманстранда. И те теперь могут помешать его планам взять крепость!

В общем, так оно и оказалось. Шведский генерал-майор Врангель, находящийся с гарнизоном в двух милях от крепости, услышав ночью пальбу, догадался, что на Вильманстранд напали русские, тотчас же отправил гонца к генерал-лейтенанту Будденброку. А сам, не дождавшись ответа от Будденброка, решил, что медлить нельзя, и выступил на заре с войском к Вильманстранду, чтобы оказать помощь городу.

на следующий день

С рассветом Ласси поднял войско, и они двинулись дальше по дороге к крепости. Но неожиданным препятствием им на пути вдруг встала небольшая речка, у которой оказалось болотистое дно, и перейти её было не так-то просто. А шведы после ночной тревоги ещё нарочно сломали мост! Русским пришлось остановиться на несколько часов, чтоб починить мост и возобновить движение.

Всё это заставляло их терять драгоценное время, То самое время, которое генерал-майор Врангель с войском использовал сейчас на то, чтоб спешить изо всех сил на помощь Вильманстранду!

Лишь к полудню армия Ласси подошла к Вильманстранду и расположилась в четверти мили от города, близ небольшой деревни Армила. Фельдмаршал и генерал Кейт отправились тотчас же смотреть город под прикрытием пехотного батальона и двухсот конных гренадер. И долго рассматривали город из укрытия.

— Н-да… Отличное место для того, чтоб держать оборону, — сделал вывод генерал Кейт, — Даже небольшой отряд Вильманстранда, хорошо умеющий защищаться, легко может победить сильный корпус, на него нападающий.

— Наш корпус им не победить! — уверенно отрезал Ласси, — Мы превосходим их численностью более, чем в сотню раз!

Не успели генералы вернуться в лагерь, как было получено известие от разведки, что к городу приближается шведская армия. Фельдмаршал Ласси тотчас же приказал всем полкам двинуться вперёд, чтоб расположится на выгодных для предстоящего боя высотах.

Но этому не суждено было сегодня случиться. Помешала темнота. Русские вернулись в свой лагерь близ деревни Армилы, и солдаты с офицерами ещё одну ночь провели на траве у своего оружия.

на следующий день

На следующий день, когда рассвело, оказалось, что шведские войска уже заняли самую выгодную позицию, а именно — на горе Мельничной.

Ласси не имел ещё точных сведений о количестве подошедшего на помощь шведам войска; он думал, что оба корпуса Будденброка и Врангеля соединились и пришли к Вильманстранду. Поэтому полагал, что трудно будет напасть на них и победить на той выгодной позиции, которую шведы заняли. Выручила разведка. Русским лазутчикам удалось незаметно пробраться за Мельничную гору и пересчитать шведов.

Когда Ласси узнал, что явился только один корпус генерал-майора Врангеля численностью примерно около четырёх тысяч, он ободрился и велел созвать военный совет. На военном совете все единодушно постановили — будем наступать!

В два часа пополудни армия русских двинулась вперед. Ласси отдал приказ к наступлению, ещё даже не имея определенной диспозиции для нападения.

Неприятель, получив известие, что русские движутся к крепости, тут же занял боевые позиции на склоне Мельничной горы,

Русским, прибыв на местность, ничего не оставалось, как занять те высоты, что располагались напротив шведской батареи. Они поставили две пушки, и действие началось обоюдной канонадой.

Для атаки шведов на горе генерал Кейт направил два полка. Но атака, явно не ладилась оттого, что тропы на горе были такими узкими, что двигаться по ним можно было лишь в колонну по двое. Под пушечной и ружейной пальбой шведов, атакующие русские полки очень скоро были вынуждены отступать со склона вниз. Шведы, увидев, что русские отступают, обрадовались и стали активно спускаться с горы, настигая бегущих. Ласси сперва был недоволен отступлением полков, но затем сообразил, что, таким образом, они выманивают неприятеля с горы, и позволил своей армии отступить до самого подножия, увлекая врага за собой.

Когда большая часть шведской батареи спустилась вниз, преследуя бегущих русских, из леса вступил отряд полковника Манштейна и бросился на неприятеля, приведя его в смятение. Шведские войска разъединились и быстро потеряли преимущество. Те, кто оказался у подножия, бросились укрываться за стенами Вильманстранда. Остальные попытались вернуться на гору, но русские кинулись им наперерез и завязался горячий бой!

В толпе атакующих солдат Манштейна был и Трубецкой. Петька впервые в жизни оказался в гуще сражения. Выбежав в толпе солдат на склон горы, он очутился в самом эпицентре жуткой схватки. Перед глазами всё мелькало, выло, визжало, орало, неслось круговертью: мундиры, ружья, перекошенные лица солдат, среди которых он даже не мог отличить шведов от русских! Взмахи сабель, рассекающие тела; кровь, летящая брызгами и изувеченные люди, падающие прямо под ноги! И всё это в клубах едкого порохового дымы от пушечных выстрелов, криках и стонах, тонущих в нескончаемом грохоте. Трубецкой от ужаса оцепенел, потеряв ориентир — куда бежать, в кого стрелять? Он чувствовал себя внутри огромной адской мельницы, где его вот-вот раздавят огромные жернова. Так и не сделав ни одного выстрела, он какое-то время стоял, растерянно озираясь, а затем, как в детстве, когда хотел спрятаться от чего-то страшного, просто закрыл ладонями глаза. Внезапно он ощутил жгучую боль в груди под ключицей и схватился за это место рукой. Оторвал ладонь и обнаружил на ней липкое алое месиво:

— Кровь?! — оторопел Петька, чувствуя подползающую к горлу дурноту.

Перед глазами всё подёрнулось туманом:

— Ну, вот и всё…, — сказал он печально сам себе, — Я убит.

И упал в обморок.

А в это самое время русские воины, с боем потеснили шведов на склоне и завладели высотой Мельничной горы, а заодно и шведскими пушками, оставленными там.

Неприятельские пушки русские тут же развернули на Вильманстранд и сделали несколько сокрушительных выстрелов. В городе начался пожар.

Фельдмаршал Ласси послал барабанщика на вал к крепости, требовать, чтоб город сдался! Но шведы убили его. Тогда русские, взбешенные этим случаем, возобновили приступ города! Пушечные ядра летели с высоты за стены крепости, одно за другим, точно огромные градины во время дождя.

И коменданту Вильманстранда ничего не оставалось, как приказать вывесить белое знамя над воротами.

Петька почувствовал, как кто-то тормошит его за плечо и открыл глаза.

— Труба! Ты чего разлёгся?! — кричал Бергер, склонившись над ним.

— Меня убили, — одними губами прошелестел Петька.

— Вот ты чудак! Как же тебя убили, если ты со мной разговариваешь?! Вставай! Мы победили!!

— Правда?! — обрадовался Петька, приподнимаясь.

— Да!! Вильманстранд наш!!! Ура-а-а!

— Ура-а-а!!! — подхватил Трубецкой, вскидывая вверх руку, и вдруг скорчился от боли, — Ой!

— Эй! Да ты ранен!

— Ранен?

— Ну, да.

— Сильно? — испуганно переспросил он.

— Ничего! Заживёт! — подбодрил его Бергер, — Давай, обопрись на меня.

Уже к вечеру фельдмаршал Ласси победителем въехал в Вильманстранд, арестовав всех шведских солдат и офицеров, а вместе с ними и генерал-майора Врангеля.

На другой день Ласси распорядился всех раненых и пленных отослать с конвоем в Выборг. Крепость Вильманстранд за один день была срыта и уничтожена. А жители увезены в Россию.

Окончив эту работу, Ласси с армией вернулся в Российские пределы и занял прежний лагерь у Абовского моста под Выборгом, оставленный ими до этого похода. Там он приказал, тяжелораненых и нуждающихся в уходе погрузить на телеги и отправить в Петербург. И сам, в сопровождении отряда, собрался в столицу на приём к генералиссимусу и великой княгине с радостным известием о взятии Вильманстранда.

Накануне отъезда к нему в палатку вошёл Трубецкой с забинтованной рукой на перевязи:

— Ваше Высокоблагородие, разрешите обратиться?

— А-а Пётр! Тёзка! — узнал его фельдмаршал, — Разрешаю. Обращайся.

— Позвольте мне выехать с Вами в Петербург?

— Что ж, не возражаю. Ты, как раненый, можешь получить лечение в Петербурге. Здесь в лазарете, сам видишь, условий для содержания нет. И пусть заодно генеральный прокурор Никита Юрьевич обнимет своего сына-героя! — и Ласси ему улыбнулся, — К награде за взятие Вильманстранда я тебя уже представил.

— Меня?!! — ужаснулся Петька, — Нет-нет! Ни в коем случае! Пётр Петрович! Я не заслужил эту награду.

— Какая редкая скромность для боевого офицера, — удивился фельдмаршал.

— Это не скромность.

— Хм. А что же?

— Это чистая правда.

Ласси скрестил на груди руки, заинтересованно посмотрел на молодого человека:

— Но ведь ты участвовал в атаке при взятии крепости. И был геройски ранен. Ты ведь не станешь этого отрицать?

Петька тяжело вздохнул:

— Честно скажу — я не успел сделать ни одного выстрела. Пётр Петрович! Я испугался…

— Испугался? — Ласси стал внимательно вглядываться ему в лицо, — Однако, это странно. Каким был по счёту у тебя этот бой?

— Первый.

— Как?! — поразился Ласси.

— Вот так…

— Погоди, погоди! Да ведь князь Трубецкой уверял меня, что ты прошёл с ним почти всю турецкую кампанию!!

Он грустно покачал головой:

— Я был волонтёром при продовольственном обозе. Сражения видел только издалека.

Фельдмаршал сдержанно крякнул в кулак. Задумался и произнёс:

— Знаешь, Пётр, у военных есть поговорка: «Солдата по первому бою не судят». Поэтому не отчаивайся! Для первого сражения ты всё же проявил себя молодцом. Знаешь, я всякого навидался — в первом бою солдаты, бывало, сбегают с поля. А ты до конца продержался. Так что, считай, орден заслужил!

Трубецкой покраснел:

— Ваше высокоблагородие! Вы не награждать, Вы выгнать меня должны!! На гауптвахту!! Под арест!!

— Это за что же?

Он запыхтел, покрылся испариной и признался, как на духу:

— Это я был причиной той фальшивой тревоге!

— Ты??!

— Да. Я.

— И, как же это случилось? — насупился Ласси.

Петька тяжело вздохнул, шмыгнул носом и выложил ему всю историю про обнаруженного им в лесу шведского разведчика. И про выстрел. И про то, как он своими криками перебудил лагерь и возбудил всех к перестрелке. В конце повествования Петька не удержался и разразился горькими слезами раскаяния.

Пётр Петрович Ласси некоторое время пребывал в исступлении. Затем сунул Трубецкому платок и велел:

— А ну, прекрати реветь! Что это ещё за дамские штучки?!

— Простите, Ваше высокоблагородие, — всхлипывал тот, — Это я оттого плачу, что мне стыдно. Я всех подвёл. Никудышный я солдат! Трус и бездарь…. У-у….

Ласси слушал его завывания и тихонько посмеивался в сторонку. Затем подошёл ближе к Петьке и, наклонившись, сказал:

— А, знаешь, братец, никакой ты не трус! Поверь, не каждому хватило бы мужества признать свои ошибки, да ещё и рассказать о них фельдмаршалу. Так, что вытирай слёзы! И собирайся в Петербург. А, когда поправишься, решай сам. Захочешь вернуться в полк, я буду рад тебя видеть.

Петербург

А в Петербурге тем временем продолжались бесконечные празднества и балы. Анна Леопольдовна оказывала тёплый приём турецкому посланнику. Эмину-Мегмет-паше просто повезло; после отъезда из Петербурга Линара, великая княгиня тосковала. И стараясь отвлечь себя от грустных мыслей, она устраивала один бал за другим. Ей казалось, что за развлечениями и подготовке к ним, время летит быстрее и незаметнее.

Таким образом, турецкого гостя развлекали ежедневно, то прогулками по Петербургу, то посещением Адмиралтейства. Затем на два дня выехали всем двором в Петергоф, где потчевали Эмин-Мегмет-пашу во дворце Монплезир. А, по возвращению в Петербург, Анна Леопольдовна тут же устроила в Летнем дворце грандиозный бал-маскарад по случаю тезоименитства императора Иоанна Антоновича.

Как раз накануне этого маскарада и прибыл в Петербург фельдмаршал Ласси с известием о взятии Вильманстранда!

Двор ликовал и поздравлял фельдмаршала с победой. Однако Анна Леопольдовна с супругом и министрами были не довольны тем, что Ласси вернул армию назад под Выборг. Генералиссимус Антон-Ульрих гневно упрекал фельдмаршала в том, что он бросил начатое дело на полпути! С его точки зрения, нужно было от Вильманстранда пойти дальше, до Фридрихсгама и разбить по частям не собравшуюся ещё шведскую армию!

Но это было не так-то легко исполнить, как воображал себе Антон-Ульрих. И Ласси потратил несколько часов, доказывая принцу, что он не смог бы дойти до Фридрихсгама, не рискуя потерять весь корпус войск, которым командовал. Он приводил веские доводы: что нужны были многочисленные конвои, чтобы отвести пленных. Что требовались телеги и подводы для доставки раненых. И что все эти издержки ослабили бы его войско. Что солдаты вышли в тот поход налегке, без палаток, с запасом еды всего на пять дней. И что с таким оснащением ни в коем случае нельзя было дойти до Фридрихсгама!

Все его причины генералиссимус, нехотя, принял. И пригласил фельдмаршала стать почётным гостем завтра на маскараде в честь именин императора. Но с условием, что послезавтра же, Ласси, взяв из Петербурга часть полков, незамедлительно вернётся под Выборг, и возобновит военные действия против шведов!

Летний императорский дворец

Торжество в Летнем императорском дворце началось с чествования русских солдат, победителей. За праздничным банкетом великая княгиня подняла несколько тостов, восхваляющих фельдмаршала Ласси и всю русскую армию, одержавшую победу над шведами под Вильманстрандом.

Все гости поздравляли друг друга! И пили заздравные тосты за русскую армию и их славную победу! Царевна Елизавета тоже подняла бокал вина, сблизив его поочерёдно с бокалами Анны Леопольдовны, принца Антона-Ульриха и фельдмаршала Ласси. Улыбнулась:

— С победой!

Сделала глоток и в отчаянии поискала глазами Шетарди. Тщетно! Последнее время маркиз редко появлялся при дворе, а, когда появлялся, то производил жалкое впечатление. Русское гостеприимство, безжалостное и беспощадное, кажется, основательно подорвало здоровье французскому посланнику.

Елизавета поджала губы и пошла, прогуляться по саду, в надежде всё же отыскать среди гостей Шетарди и пожаловаться ему на неожиданную победу русских над шведами в первом же бою. Признаться, это был скверный сюрприз, которого она никак не ожидала!

Но, обойдя дорожки сада и гостевые залы дворца, она так и не отыскала маркиза. Тот отлёживался дома, «умирая» с похмелья после очередного веселья в доме какого-то русского князя, имя которого он даже не помнил…

А вот Василий Микуров, воспользовавшись приглашением Шетарди, решил наведаться в Летний императорский дворец, зная, что Настя Лопухина тоже будет нынче среди гостей. После ночи в лесу, проведённой с нею в поисках цветка папоротника, Василий потерял голову и на время забыл про своё секретное задание.

Впрочем, и сам Шетарди, будто в угоду ему, вдруг пустился во все тяжкие — куролесил и пил вместе с представителями высшего светского общества вот уже третью неделю, чем обеспечивал Василию полную свободу действий. И Микуров, пользуясь случаем, беспрепятственно (но всё же тайком от Остермана) ночи напролёт, вместо того, чтоб следить за французским посланником, бегал на свидания с Настасьей. Настюха при этом исправно держала данное слово — никому ни единым словом не обмолвилась о возвращении Василия.

Анастасия Ягужинская никогда не обижалась долго. Она могла вспылить, накричать, взорваться. Но быстро отходила, забывала обиду и, чаще всего, первая предпринимала попытку примирения. Вот и теперь, увидев Настю Лопухину в танцевальном зале, она тут же подошла с добродушной улыбкой:

— Здравствуй, Настюша. Ты прости меня. Я в прошлый раз погорячилась и наговорила лишнего.

Настя снисходительно улыбнулась в ответ:

— И ты меня прости. Я тоже наговорила лишнего.

— Значит, мир?

— Мир!

И подруги обнялись.

— Я принесла тебе маску, — сказала Настя, протягивая её Анастасии, — Ту самую, серебристую с вуалью. Помнишь, ты просила? Держи!

— Ой! Какая же ты умница, Настюха! — Ягужинская расцеловала её в обе щеки, — Вот спасибо! Поможешь завязать?

— Конечно.

Ягужинская надела маску, расправила вуаль и вопросительно кивнула подруге:

— Ну? Как?

— Очень красиво! — искренне восхитилась Настюха, — И, главное, так подходит к серебристому позументу на платье! Можешь смело иди и покорять сердце Александра Голицына.

На этих словах Анастасия вдруг заметно поскучнела. Лопухина встревожилась:

— Эй. Что такое?

— Представляешь, — проронила она, нервно постукивая веером по ладони, — Я тут выяснила, что Александр Голицын, оказывается, влюблён в Катьку Гагарину, и уже несколько лет ухаживает за ней.

— Да что ты! — посочувствовала Настя.

Ягужинская вздохнула:

— Говорят, даже свататься собирается.

— Понятно.

— Что тебе понятно? — закатила глаза Анастасия, — Ты видела эту Гагарину? Ведь без слёз не взглянешь!!

— Правда?

— Да вон же она! Посмотри! — ткнула она веером в направлении соперницы, — Стоит у окна в зелёном платье с жёлтым галуном. Кстати, платье — полное уродство! Что за цвет болотной травы?! К тому же и лицо у неё конопатое!

Настя посмотрела удручающе на подругу, уточнила:

— Так, что? Значит, Голицын-старший отправлен тобой в отставку?

Ягужинская намотала на палец платок, и покусала губу:

— Я ещё не решила.

В это время из толпы гостей вынырнул Микуров в ярком наряде Микуреля. Соблюдая традиции маскарада, он сегодня был в маске из красного бархата. Мягкой поступью Василий подошёл к Лопухиной и Ягужинской и широким жестом приветствовал их:

— Вonjour, mademoiselle.

— Bonsoir, — любезно откликнулась ему Настя.

— Comment vous sentez-vous? (Как Вы себя чувствуете?)

— Ça va.

Он протянул руку Лопухиной:

— Je peux vous inviter à danser, Настья? — он нарочно произнёс её имя на французский манер.

— Аvec plaisir (с радостью), — улыбнулась она.

— Alors ce sera la première danse (Тогда я занимаю первый!)

Она согласилась:

— С’est bien.

Получив согласие на танец, Микуров учтиво отступил на несколько шагов и замер, в нетерпеливом ожидании, когда капельмейстер объявит начало бала. При этом беспрестанно поглядывал на Настасью и, дождавшись встречного взгляда, прошептал одним губами:

— Мon ange! — и послал воздушный поцелуй.

— Кто это?!! — в потрясении произнесла Ягужинская, сверля недобрым взглядом подругу.

Настя поспешно приняла непринуждённый вид:

— Француз Винсан де Микурель. Он путешественник.

— Вот это новость!! А ты, я вижу, хорошо с ним знакома?!

Та небрежно пожала плечами:

— Так. Случайно познакомились месяц назад.

— Это где же?

— На каком-то балу. Не помню. Кажется, в честь прибытия турецкого посланника.

Анастасия упёрла руки в бока:

— И ты мне ни, словом не обмолвилась о новом знакомстве?? Тоже мне, подруга!

— Ну, не сердись! — взмолилась Настя, — Это же просто знакомство.

Та подозрительно прищурилась:

— Признайся! Он тебе нравится?

Она замялась:

— Он забавный.

— Забавный?!! — всплеснула руками Анастасия, — По мне, так он больше похож на разряженную фарфоровую куклу, чем на мужчину!

— Да, пожалуй. Но французы все так одеваются.

— И ты пойдёшь с ним танцевать?

— Почему, нет?

— Ладно. Иди, танцуй со своим французом, — снисходительно махнула рукой Ягужинская, — А я пойду, поздороваюсь с Трубецкими и справлюсь о Пете. Слышала? Он был ранен в бою под Вильманстрандом.

— Да. Попроси, чтоб Анна Даниловна передала ему от меня пожелания скорейшего выздоровления, — попросила Настя, — Надо бы его навестить.

— Непременно.

Анастасия подошла к Никите Юрьевичу и Анне Даниловне в тот момент, когда те беседовали с фельдмаршалом Ласси.

— Никита Юрьевич! — говорил тот, — Хочу выразить Вам слова благодарности за Петра. У Вас честный и смелый сын! Это такая редкость среди нынешнего молодого поколения.

— Благодарю!

— Передайте ему мои пожелания скорейшего выздоровления.

— Непременно передам.