Бесплатный фрагмент - Развлекательные фантастические истории

Волшебное снадобье для лентяев и мошенников

Человек это настолько предприимчивое существо, что постоянно придумывает себе все новые занятия, хобби и проблемы. Самое невинное хобби в умелых руках может превратиться в угрозу всему человечеству, а если человек вдруг придумал, как без особого труда превратиться в миллиардера, то он готов развить это свое умение до таких высот, чтобы все деньги мира оказались только у него.

Суда и законы не всегда поспевают за действиями таких чересчур смышленых и одаренных людей, а чтобы пресечь эти их действия, у всех просто не хватает времени, туда и сообразительности. Самые одаренные мошенники с ловкостью обходят придуманные властями правила и судебные нормы, чтобы успеть накопить богатство, влияние и власть. При этом возникают разного вида проблемы, — и чтобы от них избавиться, изобретаются новые, хитроумные способы — не всегда законные, но очень действенные.

Сейчас, когда у меня почти все есть, мне лень уже придумывать новые способы зарабатывания денег, новые хобби и увлечения, и просто стало скучновато жить. Поэтому я постоянно думаю, как изобрести себе новое дело, или вспоминаю старое, уже забытое, — для того, чтобы мои мозги не ржавели, а клетки мозга постоянно обновлялись. Но это достаточно трудное дело — изобретать, а главная трудность для меня состоит в том, что просто стало лень шевелить своими извилинами.

Вот, уже и зима почти прошла, впереди была весна-красна, но я так обленился зимой, что мне уже неохота было даже посуду помыть после завтрака. Это стало проблемой, с которой надо было срочно что-то делать. Перевоспитывать себя мне было уже поздно, и надо было найти какой-нибудь другой способ борьбы с ленью.

После долгих размышлений, я придумал, как с этим злом бороться — надо всем самодостаточным людям делать прививку против лени, привычки осознавать, что у них все есть, и не надо особенно шевелиться, как раньше, когда у них ничего за душой не было, а карманы были пустыми. Тогда никогда не возникнет чувства самоудовлетворённости, а напротив, всю жизнь, до самой смерти они были обязаны думать, чтобы изобрести что-то новое и наполнить свой недостаточно полный карман. К этим людям я иногда причисляю и себя, когда просыпаюсь чем-то недовольным — погодой, своим здоровьем, нескончаемыми домашними делами и когда у меня что-то не получается.

Таких прививок, судя по всему, еще нет в медицине, и мне первому досталась такая почетная обязанность изобрести вакцину против лени. На моей книжной полке скопилось полным-полно всяких книг про здоровье и народных средств против всяких недугов. Одни я приносил маме, которая любила их читать, другие, для меня, в основном были про народные способы лечения, в том числе и про лекарственные травы. Некоторыми я пользуюсь постоянно, но в них, и в других, посвященными исключительно лекарственным препаратам я не видел даже намека на такую вакцину. Есть, конечно методы и лекарства против хандры, депрессии и расстройства памяти, но этого, на мой взгляд недостаточно. К моему сожалению, в народной медицине не было лекарственной травы, которая бы мне помогла, и я, перечитав кучу медицинских книг, понял, что лекарства против лени не существует.

С трудолюбием и упорством я взялся за это нелегкое дело. Эта вакцина, по-моему, должна основываться на лекарственных травах, про которые я знаю не понаслышке, — сам ими пользовался не раз. Но лечиться лекарственными травами надо достаточно долго, времени для этого требуеться много, а надо для быстроты достижения положительного результата надо было выделить те травы, которые помогают от лени, и выделить из них фермент, который можно будет использовать как в таблетках, или через внутривенное вливание. Мне надо было вакцину сделать самому, испытать на ком-то, и потом принимать полученные таблетки, или вводить его шприцом в свою задницу.

У меня в теплице с давних пор висят некоторые лекарственные травы, которые я применял при самолечении и остался не только в живых, но и сумел с помощью их победить ряд недугов, — связки пижмы, сенная труха, березовые веники, золотой корень, лебеда, мокрица, подорожник, пустырник и другие растения, названия которых я уже позабыл. У меня была непростая задача — выделить из них фермент, который мог бы победить лень.

Сложное оборудование, которое применяется на фармацевтических фабриках, где производят в огромных количествах лекарства, в лабораториях, где его изобретают, а потом тестируют на мухах и мышах, я использовать не мог — у меня его попросту не было. Но мне его и не надо было, — я пользуюсь дедовским, народными средствами, проверенными временем.

Сначала я установил, путем проб и ошибок какие лекарственные травы вызывают желание потрудиться, а потом сначала изготовил из них настой, который на водной бане сгустил почти до порошкообразного состояния. Оставалось их смешать в нужных пропорциях: чтобы желание потрудиться не мешало человеку жить, наслаждаться всеми благами цивилизации, заниматься любовью и отдыхом. А то может получиться, что трудолюбие и желание постоянно заниматься какой-нибудь работой сделает из человека робота. Так что в этом вопросе требовалась осторожность и благоразумие, тем более первому испытателю, — (мне) излишняя потребность потрудиться совсем не нужна.

В мензурке плескалось красивая зелено-фиолетовая жидкость, которая у меня получилась в конце всех манипуляций с лекарственными травами. Она приятно пахла и на вкус походила одновременно на вишневый ликер и касторку, — я лизнул ее перед тем, как попробовать.

Как раз у меня было стойкое неприятие к любой работе — хотелось завалиться на диван, почитать что-либо, например свои рассказы, или усесться в кресло, чтобы посмотреть мультики или советскую кинокомедию. И мне было любопытно, отобьет ли мое снадобье охоту к ничегонеделанью.

Достал из шкафа стопку, налил в нее тридцать грамм, представил себе, что это простая водка, зажмурился и опрокинул внутрь. Потом по привычке, взял корочку хлеба, понюхал и крякнул. Хорошо пошла!

Чтобы случаем не повторить, я взял трубку, табак и отправился во двор — подымить. Но спокойно насладиться процессом курения я не успел. Только сел и набил трубку табаком, поднес к ней зажигалку, сразу вспомнил о том, что надо вынести рассаду огурцов в теплицу и посадить — она мне уже надоела на подоконнике. К тому же огурцы уже выпустили свои усы, которые жадно тянулись к моим книгам, наверное, желали почитать…

Пришлось мне отложить трубку, зажигалку и отправиться разбираться с огуречной рассадой. Оказывается, чтобы их пересадить в теплицу, мне надо было убрать телегу, дрова, потом вспахать землю, проборонить, удобрить а лишь потом посадить рассаду. Пока я закончил с этим, сиюминутным вроде бы делом, прошло часа три, и когда все я переделал, то вспомнил сначала о своей трубке, а потом и о принятом ранее снадобье.

Все стало понятным — у меня пропала лень и появилось стойкое желание потрудиться. Снадобье подействовало, и срок его действие примерно составил три часа. Это меня порадовало, но возникло желание изготовить противоядие от этого сильно действующего лекарства.

Пришлось опять приниматься за опыты с лекарственными травами, готовить из другого набора лекарственных трав настой, устраивать водяную баню для него и тестировать полученное противоядие на себе. Работа продолжалась до тех пор, когда я не получил пол-литра жидкости оранжево-красного цвета. Она пахла одеколоном «Красная Москва», но на вкус напоминала яблочный сок.

Я замахнул сто грамм этой необходимой для меня жидкости, закусил по привычке соленым огурцом и отправился перекурить во двор. Спокойно покурил, потом вспомнил, что я давно не отдыхал и со спокойной совестью отправился на диван.

Когда проснулся, на душе у меня было так спокойно и комфортно, что я чуть было не простил своих врагов, и чуть-чуть не отправил свои сбережения ВСУ, подумал о детях, которые нуждались в деньгах на какую-то необходимую им операцию. Кроме того, я начал думать о вечном покое. Я решил додумать эту приятную мысль за чашкой кофе на кухне. Но когда нашел кофе и выпил, то пришел в себя и понял, что надо прекращать тестировать свои лекарства на себе, а привлечь для этого волонтеров.

В те далекие времена, когда я учился на менеджера, у меня хорошо получались рекламные объявления. Надо было написать рекламу для моего волшебного лекарства от лени и противоядия. Мне это удалось без всякого труда, и когда я разместил эти свои объявления на «Авито», то уже через полчаса начал получать просьбы продать и лицензию и весь запас лекарства. Думал я недолго — сначала я установил цену для обоих лекарственных препаратов, а потом известил всех страждущих о том, что им требовалось раскошелиться сначала, а уж потом я сообщу, где закладки с первым препаратом и вторым.

Лицензию на полученный лекарственный препарат я еще не получал, о чем я сообщил всем заинтересованным в ней коммерческим фирмам. А когда я получу, то устрою среди желающих заняться производством этих микстур аукцион по продаже. Все многочисленные заинтересованные коммерческие фирмы решили поучаствовать в этом мероприятии и начали наперебой спрашивать, где и когда состоится обещанный аукцион.

Смартфон мой уже раскалился добела от предложений, и я сдался, — назначил высосанную из пальца цену за лицензию и снадобья. Цена оправдывала результат от применения этих лекарственных препаратов и была, на мой взгляд не очень и высокой, но и немаленькой. Я думаю, что в любом коммерческом банке найдется эта сумма.

Искусство изготовления фантастических рассказов

Вначале было слово. А потом — дело. У меня же, когда я решил написать парочку фантастических рассказов, все было немного иначе, — была зима, нежданно наступили морозы, на улицу нос показывать было опасно, так как его можно было в два счета обморозить, и я сидел один в холодном доме. Чтобы заняться каким-то относительно полезным делом, я начал писать свои воспоминания, в форме коротких рассказов, которые предназначались моим детям — Наталье, Татьяне и Игорю.

Написал темы, на которые надо было написать рассказы и тут же начал марать бумагу. Утром написал несколько листов с первым рассказом, а вечером напечатал их на компьютере. Я не помню, какой рассказ был у меня первым, так как потом дело ускорилось настолько, что в зимний день я писал по три- четыре рассказа. С первоначальной своей задумкой писать на бумаге а потом набирать их на компьютере, я сразу отказался — это было неудобным, и у меня почерк был как у врачей — неразборчивый.

Мороз усиливался с каждым днем, и дома температура был всего семнадцать градусов, чтобы не мерзнуть, я включил электрический нагреватель, так как языки пламени в газовом котле могли вырваться наружу через заслонку, и мне это сильно не нравилось. Но в моей комнате было тепло, и я продолжал сочинять рассказы. Сочинять не то слово — я писал о том, как все происходило в реальности, — просто помнил, что и как происходило, а потом печатал. Тем у меня было около десяти, и когда я через полтора месяца понял, что я близок к завершению своих воспоминаний, стал думать, о чем можно еще написать.

Любовные романы и детективы мне в принципе не нравились, а вот фантастические рассказы я читал всегда с удовольствием. На более громоздкие фантастические повести и романы у меня не хватало терпения и усидчивости, и я не любил их читать, — надо было запоминать о чем речь, имена героев, их поступки, а в рассказах все было намного проще и короче. Так что, когда я заканчивал писать свои воспоминания, я был уже морально готов написать первый свой фантастический рассказ.

Теперь, когда я уже напечатал книгу своих рассказов-воспоминаний, у меня освободились руки и я почти полностью перешел на фантастику. Но в жизни встречается разные реальные случаи, и если они интересные, я про них сразу пишу рассказ, а когда вспоминаю какую-то забытую историю из институтской жизни, то пишу про и нее рассказ, оставляя фантастику на время.

Сюжеты для фантастических рассказов приходят в мою голову в определенные дни, — я пользуюсь этим и записываю для них сюжеты, а потом пишу. Иногда приходят в голову так много тем, что я боюсь, что их забуду, и тогда я начинаю сразу писать рассказ, чтобы не забыть, о чем он будет и чем закончиться. Иногда начатых рассказов накапливается много, а голова не может придумать новых сюжетов, и тогда я работаю над начатыми рассказами.

Когда зима, наконец, закончилась, фантастических рассказов накопилась на целую книжку, и я ее издал в бумажной версии. На моем столе теперь лежат по две книги для дочерей, но лично для меня книг я еще не покупал — они обходиться мне примерно в тысячу рублей. Иногда это неудобно, так как иногда хочется почитать свои же рассказы на бумаге, но книги, которые предназначены для детей, я стараюсь не трогать, а пользуюсь файлами, которые читаю на смартфоне, или слушаю через читалку.

Сейчас на дворе уже весна, и время для творчества стало меньше — когда я пишу днем очередной фантастический рассказ, то меня грызет мысль, что пока я пишу, в огороде все зарастает сорняками, а кабачки, которые я высадил, мерзнут. Огурцы, которые еще растут на подоконнике, ждут, когда я освобожу для них место в теплице. В теплице сначала надо навести порядок, вскопать, а уж потом тащить туда маленькие, теплолюбивые зеленые создания. Весна какая-то холодная, и я не спешу на борьбу с сорняками — сильно холодно, и вдобавок идет с небольшими перерывами дождь. Вот если бы на улице была бы нормальная, теплая погода, то я бросил бы писать и работал на улице, оставляя для компьютера лишь самое раннее утро.

Но жизнь нельзя остановить, и возможно, что через несколько дней настанет долгожданное тепло. Тогда на фантастику вообще не будет времени, а я буду проводить все свое время в огороде, а потом, когда клещей в лесу уже не будет, буду без опаски гулять по лесу, собирать чернику и белые грибы.

Единственная польза от каждодневного такого труда заключается, на мой взгляд, в том, что не утрачивается навык сочинительства рассказов, а тем временем плохая погода с дождями и холодом кончаеться. К тому же необязательно, что каждый рассказ был супер, — читатель сам выберет, что ему прочитать, за какой рассказ надо поставить пять звездочек, написать о нем хороший отзыв и потом купить. Когда же я, наконец возьмусь за правку уже написанного, то рассказ станет лучше, и все будет от этого в выигрыше, — я от того, что рассказ получился такой, как я хотел, а читателю будет его интересно читать.

Поиски рубеллита

Рубеллит это разновидность турмалина розового, красного цвета. Больше всего в природе встречается непрозрачный турмалин черного цвета, который в минералогии носит название шерл, — такой удлиненный кристалл, в поперечном разрезе треугольного сечения, с выпуклыми гранями, покрытые штриховкой, очень симпатичный и необычный.

Раньше черный турмалин я много раз находил в пегматитовых жилах, скарнах и грейзенах, но кристаллы его были, как правило мелкими. Иногда встречаются скопления этих минералов — так называемое «турмалиновое солнце». Но как-то раз я прочел в одной книге по минералогии Урала, что розовый турмалин, рубеллит, раньше добывали для огранки — в Мурзинско-Адуйском районе, а особенно известные мелкие месторождения были у села Липовское, около города Реж.

У этого села было когда-то действующее месторождение никеля, которое сейчас выработано, и на его месте глубокий карьер, заполненный зеленоватой водой — от никеля. В процессе его эксплуатации было найдено много пегматитовых жил, часть которых были с кристаллами разных минералов и в том числе и с рубеллитом.

На этом карьере был не раз. Первый раз это случилось сразу после окончания института, когда я решил не проходить военные сборы, а остаться простым солдатом. В конце концов я прослужил два года в армии, и считал, что честно отдал свой долг родине. Вместо сборов и стрельб из гаубицы я на полторы недели отправился со своей Тайгой путешествовать по старым заброшенным месторождениям драгоценных камней. Липовское месторождение никеля было в самом конце моего путешествия, но я так устал, что решил посетить его в следующий раз.

Через несколько лет я добрался, наконец, до этого карьера. Лазил по его отвалам и бортам, наверное, целый день, но так и не нашел ни одного кристалла рубеллита. И в отвалах и в бортах было множество пегматитовых жил, но мне не везло и после дня напрасных поисков я уехал домой, так и не нашел ни одного кристалла.

Продолжение поисков случилось через двадцать лет. Я работал в геологоразведочной экспедиции и один мой геологический маршрут проходил прямо через этот карьер. В этот день стояла такая жара, что ни о каких-то поисках не могло идти и речи, — мы с рабочим с трудом прошли этот маршрут, а на карьере у нас был обед. Я с тоской смотрел на борта карьера и его отвалы, в которых меня ждали розовые турмалины, но мне было в этот день не до них.

В один день к нам отряд приехал геолог из нашей партии. У него был отпуск, и он, когда недавно закончил отчет о разведке уранового месторождения, решил отдохнуть и заняться поисками драгоценных камней в пегматитовых жилах Липовского карьера. Где он их искал, осталась тайной для нас, но ему удалось за несколько дней найти все, что он думал найти, и в том числе розовый турмалин.

Сейчас, когда впереди у меня было целое лето, — вагон времени, я опять решил заняться поисками это красивого уральского кристалла — розового турмалина, рубеллита. Собрал рюкзак, оделся по последней геологической моде: кирзовые сапоги и брезентовая спецовка и поехал в Липовку за кристаллами. Ходить по отвалам карьера я раздумал, а решил поискать пегматитовые жилы около него, где раньше были многочисленные находки больших и красивых кристаллов.

После долгих поисков в заросших отвалах какой-то ямы мне удалось найти пару кристаллов рубеллита, но они были мелкими, а я хотел найти кристаллы не просто большие, а огромные. Мне надо было потрудиться в этой яме основательно, и я достал лопату и кайло. Пегматитовую жилу я нашел очень быстро — сказался мой большой опыт и удача. Работа спорилась, и я продвигался вглубь уральских недр метр за метром. Жила становилась все больше и больше, и в конце концов я обнаружил большую полость, которая тянулась на несколько десятков метров. Кристаллы прозрачных ярко-красных и розовых кристаллов турмалина росли по всем стенкам этой полости, свисали с потолка и находились на дне этой удивительной пещеры.

Я забрался в нее, сел на один большой кристалл рубеллита и стал любоваться открывшейся передо мной картиной. При свете фонаря красно-розовые отблески от мночисленных граней кристаллов выглядели очень красиво, и мне было трудно портить и ломать эту красоту. Поэтому я сломал парочку не очень больших кристаллов розово-красного турмалина около входа в пещеру, — они были примерно около метра длиной, засунул их в свой рюкзак, а потом засыпал вход в нее и отправился домой.

Мне пришла в голову замечательная мысль — устроить в этой пещере природный музей, и для этого надо было посетить министерство природных ресурсов по Свердловской области.

Плот

В геологоразведочной партии, где я работал последнее время, было два полевых отряда — Северный и Южный. Я был начальником Южного отряда, а Женя, тоже геолог, был начальником Северного отряда. Мой отряд в основном работал на юге Урала, а Женя на севере Пермской области. Я искал золото и уран, а Женя искал алмазы. Ни я, ни Женя пока ничего не нашли, — ни уранового месторождения, ни золота, ни алмазов. Но мы были полны энтузиазма, трудолюбия и верили в удачу, которая в один прекрасный день нас осчастливит.

У меня на юге сезон откладывался, и начальник нашей геологоразведочной партии послал меня на север Пермской области, где работал наш Северный отряд. Участникам его надо было проверить магнитные аномалии и попытаться найти среди них ту, которая была связана с диатремой — алмазной трубкой. Женя, начальник Северного отряда, должен уехать по своим неотложным личным делам, а командовать рабочими и проводить дальше работы должен был его заместитель — геофизик Александр.

Мы Женей добрались до нашей базы, которая была в поселке-поселении для заключенных и там остановились на пару дней — пристреляли карабины, проверили рации, отдохнули после долгой дороги. Я познакомился с поселением, сходил в магазин, в пекарню, познакомился с некоторыми заключенными и с белыми ночами, которые были здесь летом.

В пекарне работал один заключенный, Сергей, который делал всякие поделки из дерева. Некоторые из них были в пекарне и я сразу заинтересовался ими. Когда я учился на первых курсах института, сам вырезал маски из сосны, осины и березового капа. Изделия этого моего тезки были лучше моих, и я ему позавидовал. Мы с ним быстро нашли общий язык, и я часто, когда бывал на нашей базе, заходил к нему в гости в пекарню, где он работал. За что он сидел, я не знаю. Один раз, когда он что-то искал, я увидел его приговор на нескольких листах бумаги, но он его быстро спрятал, а я не стал спрашивать, за что он получил срок.

В один из дней я пришел из тайги на базу за продуктами — хлеб мы брали в этом поселении, на пекарне, потому что в этом глухом краю не было деревень, только зоны и поселения для заключенных. Зашел к этому парню попрощаться, а он мне подарил отличную поковку — топор. Сталь у него была очень хорошая, и через год, когда я работал в Челябинской области, нашел пьяный березовый лес, в котором все березы были с искривленными стволами, — из-за сильных ветров. Я взял кусок ствола такой березы, и зимой, когда береза высохла, сделал к этому топору топорище. Заготовку я сделал с трудом — древесина была крепкой и свилеватой, как говорили плотники. Этот топор мне служит до сих пор, и я на него не нарадуюсь.

Женя хотел, чтобы я пробурил несколько скважин в эпицентре аномалии, пока он в отъезде. Но там оказался плывун, и когда я с рабочим еле вытащил снаряд, с бурением я закончил. Мы с Ильей утащили весь инструмент и буровой станок на нашу базу в поселении и отправились к геофизикам, набрав с собой побольше продуктов: хлеба и консервов.

Геофизики жили на берегу таежной реки в палатках, ходили каждый день в тайгу с приборами. Лето выдалось очень жаркое, вода в реке прогрелась, и можно было после работы искупаться, смыть пот и освежиться перед ужином. Когда мы уходили в тайгу, лагерь охранял рабочий. Он охранял палатки не от людей, которых в этих местах не было совсем, — кроме заключенных в ближайшей зоне, в десяти километрах от наших палаток, а преимущественно от медведей, которых было просто множество в этой тайге.

Прожив на этом месте около двух недель, сделав все аномалии, нам надо было переехать на десять километров южнее. С этого лагеря было трудно ходить на работу — слишком далеко. Когда маршрутная пара ушла на последнюю аномалию, мы с Александром начали строить плот, на котором собирались сплавиться вниз по течению и выбрать место для нового лагеря.

Я никогда плоты не строил, но в детстве частенько плавал на плотах. Почти напротив нашего дома жили соседи, у которых каждую весну затапливало огород, и наша детская команда во главе с Влахой, который жил в этом доме, плавала по всему огороду на плотах, из старых дверей от огорода или на жестяной большой ванне, корыте, или делали плот из пары бревен. Потом, когда паводок заканчивался, мы плавали на плотах на небольшом пруду, который находился рядом с железнодорожной станцией. Плоты строили из железнодорожных шпал, которых вокруг было множество.

Но такие маленькие плоты, какие были у меня в детстве, были для всей нашей команды малы — кроме рабочих, надо было забрать с собой приборы, инструменты, продукты и спальные мешки с нашими рюкзаками. Александр, который разбирался в строительстве больших плотов, сказал, что надо как минимум семь сухих толстых бревен. Такие сухие толстые сосны были в сотне метров от палаток, на обрыве и как раз годились для постройки плота.

Утром мы с ним вдвоем, — с топорами и пилой Дружба 2, отправились на лесоповал. В ста метров от наших палаток начинался небольшой обрыв, метров пять над рекой, и на ней росли высокие и могучие сосны, часть которых были сухими. Сначала мы попробовали их спилить. Но пилу стало заклинивать, и мы, пропилив ею половину первой сосны, взялись за топоры. Можно было рубить одну сосну вдвоем, но мне было неудобно стоять — везде были ямку, камни, и я оставил эту сосну Александру, пошел к другой.

Мы срубили восемь сосен до обеда. Надо было еще свалить их комлем к реке, чтобы потом не таскать массивные бревна. Когда мы закончили лесоповал, у меня были мозоли на руках, и я здорово устал — от жары и от работы лесорубом. Надо было восстановить свои силы, и мы отправились на кухню. Пообедав и хорошенько отдохнув, мы продолжили свою работу — распилили пилой сваленные сосны на бревна метров по восемь, подтащили их к обрыву, потом выпилили в них пазы, загнали туда поперечные балки и приколотили их для надежности.

Был уже вечер, когда рабочие и студентки вернулись из тайги, и мы все вместе навалились на наш корабль и столкнули его с обрыва в реку. Плот оказался большим и тяжелым, но на нем было просторно, и можно было уплыть на нем всем, и увезти все наше барахло за один. Александр вырубил пару шестов, и мы подогнали его к нашему лагерю.

После того, как мы спустили на воду наш большой плот, я размышлял недолго. По своему характеру, я наверное, был единоличником, и хотел плыть один, — кроме того мне нравилось плавать на плотах с самого детства. Для этой благородной и ностальгической цели пришлось свалить три сосны и сделать из них свой, личный плот. Бревна для него я отпилил поменьше — метров по семь, и не такие толстые, как у первого.

Этот мой, личный плот получился легче, и я один спустил его на воду, а потом хотел разбить об его борт бутылку шампанского, но, увы, его не оказалось. Пришлось нарушить традицию и обойтись без него. Но зато я на нем сделал мачту, на которую повесил флаг, который арендовал у одной студентки — это был красивый шарфик. Мой личный плот занял свое место около первого, ниже по течению на несколько метров, и вся наша флотилия была готова к отплытию.

Утро следующего дня выдалось жарким и прошло в суете и заботах. Хотя мы с вечера подготовились к отплытию, но все равно надо было упаковывать спальные мешки и кухню, потому что никто не хотел обойтись без завтрака.

Когда берег, на котором стояли палатки, опустел, и все наше имущество было перенесено на борт плота, все рабочие и студентки взошли на борт. Александр оттолкнулся шестом от берега и наш ноев ковчег медленно направился вниз по течению. Я стоял около своего плота и наблюдал торжественное отплытие с берега. Плыть нам было недалеко — каких-то десять километров, и я не спешил, потому что пропустить место высадки не мог — река была одна и берег, на котором нам надо было высадиться был левым, — район на котором нам предстояло дальше работать был на левом берегу. Так что проплыть мимо, или обогнать первый плот, мне не удастся. Судьба рассудила иначе, но я об этом еще не думал. Все мое предстоящее плаванье на плоту по мирной, спокойной и тихой реке оказалось сплошным приключением.

Ноев ковчег с отрядом и рабочими скрылся за поворотом реки, и лишь тогда я прыгнул на свой плот, оттолкнулся шестом и медленно выплыл на середину. Было около десяти часов утра. Мой рюкзак, спальный мешок, спиннинг лежали на носовой части, для верности привязанные к плоту веревкой, я положил шест на плот слева, карабин справа, уселся на пенек посредине и закурил трубку.

Течение реки было не быстрым, и я расслабился. Мимо меня проплывала тайга, прибрежные кусты ивняка, было тепло, и я подумал, что ради этих минут стоило жить, заниматься тяжелым трудом геолога, а не киснуть в жарком городе, стоять в пробках, дышать выхлопами машин или ехать в переполненном общественном транспорте на работу и обратно.

Через минут двадцать такого безмятежного плавания я устал обозревать берега слева и справа. Моя беспокойная натура требовала какой-либо деятельности. Подумал немного, я взял в руки спиннинг, на которой стояла блесна Байкал и кинул ее к берегу. Через пару секунд последовал удар — блесну схватила щука, и судя по всему, немаленькая. Началась борьба — щука никак не хотела очутиться в ухе, а металась по все реке, от одного берега к другому. Но у меня стояла толстая леска и спиннинг был нашего производства, так что в конце концов я вытащил эту почти метровую щуку на плот, и сразу ударил ее по голове прикладом карабина.

Щука перестала двигаться, а изобразила из себя бездыханное полено. Но я знал, что у нее чересчур острые зубы, и мне надо было достать из ее пасти блесну, поэтому я ударил ее еще несколько раз, и только после этого разжал охотничьим ножом пасть и вытащил блесну. Чтобы рыба приехала свежей, мне пришлось ее засунуть в мешок и положить под рюкзак. Больше мне не хотелось закидывать спиннинг — наверное, тут водилось масса щук и все он готовы попробовать блесну. Мне было достаточно этой большой щуки.

Борьба с речной хищницей отвлекло меня от созерцания берегов, и я с удивлением заметил, что река разделяется — впереди был остров, заросший ивняком. Достав из полевой сумки карту, я посмотрел на реку. На карте не было никакого острова. Обе протоки были одинаковы по величине, и по какой надо было мне плыть, непонятно. На всякий случай я направил плот по левой протоке, так как район работ находился на этом берегу.

Судя по скорости течения и времени, я проплыл только треть расстояния и волноваться перестал, но внимательно смотрел вперед — мне не нравилось, что на карте не было отмечен этот остров. Плот медленно плыл по течению уже полтора часа и мне захотелось в туалет, — по большой нужде. Справлять ее на плоту мне не хотелось, и поэтому я без колебаний взял шест и причалил на отмели. Вытащив плот, я взял карабин и присел в тени, около куста ивы, положив рядом карабин. Когда я закончил, взял карабин и уже собрался продолжать плавание, мое внимание приковал небольшой лог, в десяти метров от меня, в котором выходили горные породы.

Геолог я был не только по профессии, а наверное и по призванию. Мне надо было посмотреть на это обнажение, вскрытое каким-то ручьем. Я подошел к скальной стенке, сложенной, наверное, известняком, которым была сложена подавляющая площадь нашего района. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это не известняк. Обломки, которые лежали рядом с обнажением, были чересчур тяжелыми для осадочной породы, которой являлся известняк. Как называлась эта горная порода, мне предстояло выяснить, но для этого надо было достать геологический молоток, который лежал в рюкзаке, — только им можно было отбить образец от скалы, покрытой мхом и плесенью. Нужен был свежий скол этой породы.

Я повернулся, чтобы отправиться к плоту, который меня ждал на берегу, и замер — около плота стоял огромный саблезубый тигр, которого привлек запах щуки. Я медленно снял с плеча карабин, снял его с предохранителя, прицелился и нажал на курок. В армии я каждую неделю ездил на стрельбище и хорошо стрелял по грудным мишеням, которые вставали метрах в трехстах от огневого рубежа. До тигра было метров пятьдесят и я целил ему в ухо. После первого выстрела у него подкосились передние лапы, а после второго и третьего выстрела он упал на отмель.

Не выпуская из рук карабин, я с опаской подошел поближе. Зверь лежал неподвижно, и только тут меня затрясло. Когда мандраж прошел, я опустился рядом с трехметровым хищником и посмотрел на его клыки. Это был самый настоящий саблезубый тигр, и только у него были такие длинные клыки. Но что здесь он делал, ведь он должен был вымереть несколько сотен тысяч лет назад? Это была для меня настоящая загадка. Надо было убираться с этой отмели, от греха подальше. О том, чтобы снять с тигра шкуру, у меня даже в мыслях не было, — это было очень долго, и могли прибежать другие, не менее опасные хищники.

Но уходить с этой отмели без охотничьего трофея я не мог. После того, как я достал из рюкзака молоток и отколотил несколько образцов из разных мест скального обнажения, подошел к туше и выбил геологическим молотком оба громадных клыка. На всякий случай я ободрал охотничьим ножом бересту с березы, которая находилась на краю леса — оставил метку. Потом снял плот с отмели, залез на него и спокойно выдохнул на самой середине реки.

Теперь, в относительной безопасности, можно было рассмотреть свои охотничьи трофеи и образцы. Плот медленно плыл посередине спокойной реки, и я вспомнил о трубке. Достал из нагрудного кармана энцефалитки трубку, кисет с махоркой, которой со мной поделился отец еще дома, — он, когда не стало сигарет в магазине, посадил в огороде табак, а когда он вырос, сделал из него махорку, трубку, но предпочитал курить не трубку, а папиросы, которые сворачивал из газеты. Трубку и мешочек с махоркой он мне отдал перед самым моим отъездом, и я ему был очень благодарен за подарок.