Бесплатный фрагмент - Рассказы о людях

СТАРИК

Старик этот стоял у перехода, там, где парк, глядя на парк, и не двигаясь с места.

В один день я увидел его, просто заметив, в другой, уже удивился, а на третий день взволновался. Он стоял там же, будто не уходил никуда и так и стоял, не двигаясь, все три дня. Длинные волосы его трепетали на ветру, одежда была поношена, но чиста, гордость читалась в нем, но так он и стоял, не двигаясь, на том же месте.

И подумал я: «Не старость ли свою я вижу, не буду ли и я так же стоять у перехода, без сил дойти до парка, и только глядеть на него, вспоминая детство и юность, и собираться с силами, чтобы вернуться домой?».

ОТРЕЗАННЫЙ ЛОМОТЬ

Стар был дед Семен. Давно жил в деревне, хоть и не родился здесь — с этапом пришел в тридцатых, да так и остался после лагеря. Тракторист нужен был всегда, а в войну его не взяли — хромым был после лагеря. Так вышло, что после войны на безмужичье и женился он быстро, хотя и как будто нехотя. Так и пережил Семен, ставший давно Семеном Михайловичем, и Сталина, и Хрущева, и Брежнева и распад Союза. И жену свою схоронил. Работал хорошо, пил мало, да что сказать, и не пил он практически.

Сын его уехал в город и весь теперь в заботах был, а внук временами из города наезжал. Вот и в этот раз внук приехал, да не просто приехал, а как с радостью великой кинулся сразу и еще издали закричал:

— Дед! Слушай, тут тебе компенсация положена!

Семен Михайлович сидел в доме, но окна были открыты и слышал крик внука хорошо.

— Чего раскричался! Заходи, давай.

Внук забежал в избу и снова, также возбужденно, только уже тише повторил:

— Компенсация, дед!

— За что компенсация? Ты, Володя, потише, давай, а то тут разнесут по деревне. Деньги не лишние.

Они прошли к столу, чай вскипел быстро и внук начал:

— Ты же, дед, в лагере сидел, так теперь можно денег получить, а еще можно и тебе заявление написать, чтоб отсюда в Краснодарскую переехать. Ну, в деревню твою…

Он думал, что дед обрадуется, но тот помрачнел и ничего не ответил. Потом помолчал еще и, наконец, отодвинув кружку, сказал:

— Вот что, Володя, забудь про это все.

— Да почему? Ты же пострадал, вон сколько сидел и туда вернуться не смог, реабилитация у тебя есть…

— Хватит, -оборвал его Семен, — ты то что об этом знаешь?

— Да что тут знать? Ты горбатился на них, а они тебя посадили ни за что, и сидел ты потом здесь без паспорта…

— Хватит! –дед уже почти крикнул и пристукнул кулаком о стол.

Внук, наконец, замолчал.

— Чего вы, молодые, знаете… — дед покачал головой, -все у вас кто-то другой виноват: Сталин, Берия, время такое. Только сами вы невиновны.

— Ты чего, дед? –Внук никогда не слышал от Семена Михайловича ничего подобного.

— Сам я виноват. Никогда ж тебе не говорил, как в лагерь-то попал, а ты и не спрашивал.

— Никогда. –признал Володя. Да, тема эта как-то не поднималась в семье, хотя он что-то знал из прошлого деда и иногда даже щеголял его мрачной биографией перед друзьями.

— Ну вот и пора, значит…

***

— Семен! Ты где ходишь! — председатель высунулся из окна по пояс и вовсю кричал во двор.

Дверь в кабинет распахнулась, вбежал румяный красавец:

— Звали, Егор Петрович?

Председатель повернулся в кабинет:

— Звал, Семен. Так, — он сел за стол, -сегодня поедешь трактор новый с прицепом забирать. В Красном поле на станции заберешь, назад поедешь, заночуй в Терновке, возьми там зерно на посевную. — он открыл пачку, вынул папиросу и, держа ее в руке, посмотрел в глаза Семену. — Смотри, зерно и трактор сторожи! Народ там воровитый. Вот тебе накладные. — Он закурил, откинулся на стуле, затянулся, выпустил дым и добавил: — Приедешь, вспашешь и засеем. Не опаздывай.

— Сделаем, Егор Петрович, — парень лихо повернулся на каблуках и присвистывая вышел на улицу.

Задача была ответственная, но и почетная — абы кому ее не поручили бы. Так что тихая радость теперь наполняла его. Ох, не зря он на курсы ходил, сколько гулянок пропустил, гармошку не раздвигал, теперь вот и дело! Лучший на курсах, хотя трактора толкового в колхозе и не было. И вот сбылось — он мельком глянул в документы — да! Именно «Сталинец»! Мощный мотор, гусеницы — почти танк, о чем еще мечтать! И выпить бы сейчас, да трактор ждет!

Домчались быстро, погонял Семен конюха. Придирчиво Семен осматривал трактор, подтягивал гайки, пробочки, просматривал каждый уголок, продувал трубочки и к вечеру трактор был готов. Еще минут пять молодой тракторист слушал мотор — не стучит ли, смотрел — не дымит ли слишком из трубы, но наконец, сел на сиденье и, вздохнув, тронул машину. Взревел мотор трактора, и сердце Семена забилось радостно. Гусеницы с лязгом пошли мешать весеннюю землю и, не торопясь, вынесли трактор на тракт.

Так, в лучах заходящего солнца и плыл Семен по раскисшему весеннему тракту на качающейся как лодка машине. Зашло солнце, и он включил фары и плыл дальше, пока не замаячили впереди справа огни Терновки.

Там уже имелись трактора, и можно было подзаправиться, да и поесть. Да и зерно надо было забрать. Холодок пробирал и хоть надел Семен фуфайку, да и от мотора теплом веяло, но все ж, хотелось чуток и поесть, отогреться — человек-то не машина.

Он гордо проехал по центральной улице к правлению, остановился под фонарем и дал гудок, потом еще раз. Мотор глушить не стал — мало ли, потом не заведется.

Наконец, из-за приоткрывшейся двери вылез заспанный старичок, почесал грудь и сиплым голосом спросил:

— Чего гудишь-то? Приехал тут, шумишь.

— Председатель где? Мне зерно получить надо. Да и переночевать.

— На свадьбе гуляет. Прямо две улицы и вправо. Там дом увидишь — окны горят, музыка вовсю идет, поют, пляшут.

— Сам-то чего не пошел? –усмехнулся Семен?

— Ну их, безбожников. –Старик нырнул обратно и запер дверь.

Катиться на тракторе по улочкам казалось глупым, и Семен все ж заглушил мотор, слез с трактора и пошел пешком по деревне. Свадьбу и впрямь было слышно издалека, да и изба светилась всеми огнями.

Немного помявшись, Семен вошел, но на него и внимания никто не обратил — все также кричали, смеялись, пели и пили. Председатель стоял рядом с молодыми, обнимая их. Как вмешаться в это торжество, Семен даже не знал, но все ж, что-то надо было сделать. А уже и ему кто-то сунул рюмку и снова грянуло: «Горько!», а потом пили за молодых, за колхоз, за Сталина, за председателя.

А после раздвинули столы и стулья, вышел гармонист — совсем мелкий парнишка –сел на табурет и начал играть, да чего-то так плохо, что заныла у Семена душа, и сказал Семен смело, даже себе удивившись:

— Не мучь гармонь, хлопец, дай сюда.

Взял у мальца инструмент, раздвинул меха, прилаживаясь, и хоть и не своя была гармонь и не так хороша, да как повел он на ней сперва в грусть, а после в радость, а после вальсы и плясовые, да так и играл всю ночь.

А утром только и поймал председателя за рукав.

— Тебе чего, гармонист?

— Тракторист я из Ленинского света, — Семен протянул ему накладные, — мне надо зерно у вас забрать, я с прицепом к вам приехал за зерном на посевную.

— А-а, — председатель посмотрел документы, почесал бритый затылок, — да, звонили ведь. Выспаться-то не хочешь?

— Когда теперь? Заправиться надо скорей и ехать.

— Ладно, гармонист-тракторист, давай, подгоняй свой трактор к складу и грузись. Много дать не сможем, но что обещал, то отсыплю.

Он написал в блокноте записку, подмахнул ее своим росчерком, вырвал листок и сунул трактористу в ладонь.

— Ну, давай, поспевай, сев ждать не будет. Покажешь начальнику склада. Уважил ты тут всех на свадьбе.

Радостный бежал Семен по центральной улице к правлению, все уже было решено, осталось лишь заправиться, взять мешки с зерном и вернуться в родное село. Там и свадьбу можно сделать не хуже той, что была здесь.

Уже издалека он увидел такое, отчего сердце его остановилось, и уже на подгибающихся ногах подошел он к трактору. Какому там трактору! Что тут осталось от мощной машины! Половина траков была снята, двигатель раскурочен, сняты цилиндры и поршни, пускач содрали вместе с баком. Радиатор… Почти все, что только можно было снять и унести, сняли и унесли.

Ходил он вокруг трактора своего беспомощный, как этот кусок металла, и не знал, что и делать теперь, куда идти, кому сказать, а потом и люди подошли. Кто-то смеяться стал, а вскоре и председатель пришел.

— Твой? — Не сразу Семен смог ответить, и председатель повторил: — Твой?

— Мой. –Губы почти не шевелились, -Что делать то теперь?

Председатель постучал прутиком по сапогу, покачал головой.

— Ты чего ж его без охраны оставил?

— Я ж не знал.

— Ну вот, теперь знаешь.

Председатель вздохнул, хлопнул Семена по спине и повел в правление. Махнул рукой на черный большой кожаный диван:

— Садись. –Сел Семен на диван и почти заснул от усталости

Дальше уже Семен почти и не помнил, что было: председатель куда-то звонил, кричал. Потом разбудил его, сел рядом и сказал:

— Сейчас твой председатель приедет, зерно получите. С трактором разберемся. Вечером притащим на буксире, а воров найдем, будет им. Детали тоже отыщем, привезем. Но собирайте уже сами. Пока акт составим что сняли.

— А знаете, кто? Может, прижать их?

— Именно, что знаю. Уже кого надо прижал. Завелась сволочь одна, всех подбила — сказал: «под сев запчастями разживемся». — Председатель хлопнул себя ладонями по коленям, встал, — Ладно, давай пока чаю хлебнем.

***

Смотреть в глаза Егору Петровичу Семен просто не мог. Тот плюнул под ноги, сунул Семену блокнот, карандаш и только и сказал:

— Иди, список составляй, чего украли.

Развернулся зло и ушел в правление

Притащили трактор на завтра, подвозили детали, как находили, еще две недели, и собирал трактор Семен почти месяц. А пока пахали на лошадях и сеяли, и горели повышенные планы, а потом и время ушло.

И когда трактор готов был, закончились и пахота и сев. А потом Семена вызвали в правление по серьезному делу.

Молодой лейтенант, сидевший за столом председателя, сказал ему без обиняков:

— Тарасов, вас председатель предупредил, чтобы вы не оставляли трактор без охраны?

Сказать тут было нечего.

— Вы понимаете, что своими халатными действиями сорвали посевную в колхозе? Колхоз исключительно по вашей вине сорвал план.

И тут тоже все было правдой.

Лейтенант дописал бумаги и завершил:

— Те, кто разобрал трактор, уже наказаны, но и ваша вина в этом есть. Прокуратура видит необходимость привлечь вас к суду.

Суд был в клубе.

Читали обвинение, и все было точно и верно. И его преступная халатность, и пьянка, и чужая свадьба, и сорванный сев. Он искал в зале мать и отца и невесту и никого не нашел.

Кто-то в зале крикнул:

— Ты сам-то скажи что-нибудь!

А чего тут можно было сказать?

Зачитали приговор.

***

В лагере тоже был трактор и не один. Бревна таскать вручную было бы невмоготу. Только детали воровать уже никто не решался.

Однажды начальник лагеря вызвал Семена к себе.

— Ну что, Семен, говорят мне, есть ты перестал. Может, хлеб прячешь, побег готовишь, а я не знаю?

— Нет, товарищ начальник.

— Ты садись, Семен. –В крепкой избе было тепло, самовар уютно напевал, из-за спины начальника внимательно смотрели портреты Сталина и наркома. -Дело я твое читал, срок у тебя небольшой, может, и по амнистии пойдешь какой. –он показал на самовар, -Вон, чаю налей, сахару положи. –От такого нельзя было отказаться.

— Так может, другие побег готовят? — продолжил начальник.

— Нет, товарищ начальник.

— Смотри, Семен, смотри… Чего ж ты есть-то перестал? –Говорил спокойно, расслабленно, а глаза смотрели жестко, -Я здесь как бы хозяин, ты у меня в гостях, выходит. Может, еда дорогому гостю не нравится?

— Нет, товарищ начальник, хорошая еда.

— Так в чем же дело, Семен? Так и помереть недолго.

— Умереть хочу, товарищ начальник.

Начальник откинулся на спинку стула, рассмеялся:

— Вот как! Умереть-то здесь легко. Выжить трудно. А с чего вдруг? Давай рассказывай, расстреливать-то я тебя не могу, а на охрану ты, уж пожалуйста, не кидайся — побьют только.

И рассказал Семен.

Письмо он домой написал сразу, но ответа не было, не было и еще на четыре письма. Потом не вытерпел и написал невесте. Конверт пришел через месяц.

Сердце заходилось, когда рвал он край и доставал письмо, расправлял на колене листок. И все больше останавливалось, когда вчитывался в короткое письмо:

«Не пиши мне больше, знать я тебя больше не хочу. Из-за глупости твоей посеять много не получилось и урожай большой собрать не вышло, а потому и зерна в колхозе было мало. Умерла мать твоя и брат мой, многим тяжело пришлось, Егора Петровича нашего арестовали за невыполнение. Не знаю как проживем сейчас, многие в город собираются на завод. В колхозе соседнем где твой трактор разобрали тебя тоже ненавидят потому ввел ты их трактористов в соблазн и арестовали у них троих под самый сев. Еле справились они. Забудь меня.

А мать твоя хотела на суд пойти, да отец не пустил. Сказал нечего на этого стервеца смотреть он теперь отрезанный ломоть.»

— Вот как… -начальник закурил, подул на спичку, -и что ты, из-за этого есть перестал?

— Я тут на харчах казенных, а они там с голоду мрут.

— Объедаешься, значит, -начальник хмыкнул, -растолстел, поди, в ватнике тесно.

Семен смолчал. Начальник стряхнул пепел в пепельницу.

— Тебя при следствии били?

— Лучше бы били, не так стыдно было бы.

— Сам, значит, все признал?

— Так и было все.

— И ты думаешь, что наказали тебя зря?

— Не знаю, суду видней.

Начальник встал из-за стола.

— Ты ведь, Семен, думаешь, наверно, что у нас страна богатая и все-все даром дает? Нет, Семен, у нас за все народ платит. Ты вон погулял, а твои колхозники теперь расплачиваются. Я ведь и впрямь твое дело читал. Тебя же никто на эту свадьбу не звал.

— Никто. –все теперь вспоминалось как дурной сон.

— А ты и полдела не сделал, как уже праздновать решил. –Начальник помолчал и продолжил:

— Разок погулял, а теперь, значит, как родне беда пришла и в кусты. Раз, и помер, и спросу нет.

Прошелся начальник по избе, повернулся и спросил вдруг:

— Ты счетовода в конторе знаешь, в очочках круглых, старенький?

— Да, видел. –непонятно было, к чему этот разговор.