Бесплатный фрагмент - Рассказы

В первый раз

Какие же девчонки фантастически красивые! Я только об этом и думаю. Какие мысли — сам дивлюсь.

А мужская сущность требует засадить глубже и трахать, трахать и трахать все быстрее и быстрее, обхватив руками прекрасную грудь, с этими звонкими шлепками и хлюпаньем…

Мне неловко об этом думать? Не пойму почему.

Ведь она такая вся нежная, словно из облака сотворённая, а я похотливый зверь, которому только этого и надо…

Как быть… Что делать? Даже не знаю.

Я предвкушаю миг — прекрасный, восхитительный миг. В первый раз…

Да он всегда, как в первый раз…

Но она тоже ведь живой человек. И неужели ей хочется по-другому?

Ведь в книжках написано про эти охи-ахи-вздохи, а в кино затуманенная обстановка, где ничего не видно кроме скользящих тел…

Но мне-то хочется так, а не иначе… Это же ведь природой придумано…

А если я вдруг увижу всё это, обалдею, и кончу сразу прямо на неё от первого прикосновения?

Парни такие все гиганты и силищи в них, и так у них было, и эдак. Думаю, врут все, Дон Жуаны тоже мне…

Точно врут. Видел я их глаза, когда она со мной шла — все слюной изошли, пошли нафиг, лузеры…

Ну а раз врут, то и бояться нечего — не съест же она меня. А если съест?

Да, проблем… Будь что будет.

Голос сбивается. В голове одно и больше ничего, а словами непонятно что говорю. Не знаю, как сказать, готовился-готовился, и на тебе! Духу не хватает…

А была не была!

— Хочу тебя сзади.

…время замедлилось, всё — сейчас меня убьют.

Какая она грациозная!

— И я хочу…

И смотрит — взгляд не прячет.

— Только не торопись, мне тоже нравится…

Вот это да! И доверие, доверие.

За эти две секунды, пока ты грациозно разворачивалась и выгибалась, да, ради этого стоит жить, и тогда я ещё не знал, сколько раз всё повторится. И когда стояла передо мной, вот так, в боевой стойке, — я понял, что жизнь прожита не зря!

Какая ты бархатистая.

И странно, я больше не боюсь, что что-то может не получиться…

Почему мне хочется поцеловать тебя?

Да нет, не поцеловать, а впиться губами!

Мне хочется что-то сделать — да не знаю, что там нужно делать — просто хочу и всё!

Ну, а раз хочу — так и вперёд!

Как ты интересно качнулась.

Если небо есть, то сейчас оно на уровне этой кровати.

Какая ты вкусная…

Ты толкаешься?

Какой я дурак — уже пора, ты хочешь и зовёшь меня к себе.

Ох-х-х как приятно войти в тебя…

Я хочу, чтобы ты тоже видела, как это красиво!

Куда руки положить? Сюда можно?

Наверное, можно, я же должен знать сам.

Я же сам об этом мечтал. Вот это да!

Как удар тока!

Меня аж всего тряхнуло.

Ты балуешься и качаешь задом. А я весь дрожу.

Ты ещё сильнее выгибаешься, и я беру тебя за грудь. Движения становятся более интенсивными — всё быстрее и быстрее.

Ты начинаешь сильно дышать, всё громче, и стонешь, уже не стесняясь. Я понимаю, что теперь пора.

У меня начинают дрожать ноги, и я сам не замечаю, что уже рычу, темнеет в глазах, всё напрягается, стоп! Удар!

Ещё удар!

Сильнее, и как водопадом окатывает, мы замираем и валимся на бок. Дышим в такт.

Мы такие влажные и счастливые.

Потом это будет тысячу раз, но сегодня был первый.

Девчонки, какие же фантастически красивые!

В последний раз

Бледный дым поднимался ровной струйкой. Эдгар, положив руки локтями на стол, курил на кухне. Делая очередную затяжку, рассматривал тлевшую в пальцах сигарету. Было слышно, как ударяет палец о сигарету при стряхивании пепла. Редко тяжёлый невидящий взгляд от сигареты, словно в пустоту, посматривал в комнату.

Жена, загорелая и стройная, в трусиках, стояла перед зеркалом. Эластичная ткань, как наклейка, ровно облегала тело. Он внутренне взволновался: «С каждым годом она только ярче и обожаемей».

— Марианна, — обратилась к маленькой дочери жена, — принеси пульт от кондиционера. Босые ноги зашлёпали по паркету.

— Спасибо. Иди к папе. Он тебе туфельки новые оденет. Бабушка похвалит тебя сегодня: «О! Какая ты красавица у нас».

Выключив кондиционер, плавно навесом бросила пульт на кресло. Дочь, прелестное создание, обняла ногу матери и прижалась щекой.

Мазнув последний косметический штрих, жена удовлетворённо посмотрела на любимицу.

— Дочь, ты чего? Завтра вечером в парк пойдём, на любимых лодочках кататься, — тронула за плечо. — Иди к папе, — слегка поднажав и не давая ей ослушаться. — Дочур, опоздаем!

Надувшись и состроив гримасу, дочь шатко поплелась к отцу. Эдгар ласково улыбнулся.

— Сердце моё! — протянул к ней руки и вопросительно посмотрел на жену.

— Нель, позвони бабушке. Пусть она не доезжает до Профсоюзной и дождётся нас. Иначе в пробку попадём и на вокзал не успеем.

Жена засуетилась:

— Из машины позвоню, — она торопливо выбирала из двух лежащих перед ней кофт, какой отдать предпочтение.

— Эдгар, тебе что больше нравится? — искренне настаивала на ответе.

В дремлющем уме зашевелилось: «Как всегда с глупым вопросом». Он ответил.

— Думаешь, твоей подруге важно, в каком наряде ты предстанешь? — заключил он по-мужски откровенно. — «Надоедливая картина, как затянувшийся фильм с уже известным концом».

— Эдгар, — она ластилась и подыгрывала телом. — Я же девочка! Что, по-твоему, меня должно волновать? — зажмурив глаза, она открыла и сосредоточила их в одной точке на его лице. — Жёсткий и колючий ты сегодня.

Надев кофту и повернувшись несколько оборотов перед зеркалом, разглядела себя. Фыркнув и быстро сбросив кофту, сняла лифчик и снова влезла в просторную блузу на голое тело.

— Это ещё чего? — горячее сердце армянина возмутилось.

Она подбежала к нему, в объятьях целуя трёхдневную щетину.

— Хватит. Ладно. Собирайся. Я с дочкой в машине подожду.

Замок тяжёлой грузной двери щёлкнул. Нелли задумалась над выражением лица мужа. Благородные и правильные черты его вдруг онемели. «Что с ним?»

Взяла в руку «Айфон». Ноготь большого пальца отбивал по экрану: «В твоём сердце есть место для меня». Сообщение оканчивалась тремя восклицательными знаками.

Пока Нелли шла к машине под лучами слепящего солнца, он полюбовался ею. Загар красиво оттенял ровную гладкую кожу.

Через открытое окно автомобиля в воздухе душисто пахнуло. Сладковатый и приятный запах знакомого растения. Возникла ассоциация — ей подходил этот запах. Всё-всё кругом содержало исходящий от неё блеск. И трава, и куцые застенчивые деревья, и даже штакетник вдоль дома дополняли общее с ней сочетание.

Эдгар — сильный по натуре человек, признавал за собой слабость: он уже давно растворил свои дни жизни в её существе. «Нет-нет!» И он сощурился. «В тебе тоже!» Добрые глаза отца и дочери встретились.

Ласкающий нервы шелест колёс, щебет постоянного детского вопрошания и негромкую мелодию джаза нарушил строгий голос и протянутая рука к выключателю на магнитоле.

— Выключи музыку, скажи чего-нибудь, — хоть звуки и не мешали, это был призыв поговорить. — Ты сам не свой. Что случилось?

Будто не придавая значения словам, снова включил музыку, только едва слышно и нехотя ответил:

— Да, нет! Настроение никакое. Вечером с парнями кальян выкурю, стакан вина выпью. Пройдёт, — немного помолчал. — С подругой договорись. Вместе приедем, — он повернулся и посмотрел на неё.

— Конечно. Она давно нас в гости зазывает. И сама к нам напрашивается. Лапуль! Ты из-за меня расстроился? Ладно тебе, — её рука скользнула по его руке, мягко проводя и затрагивая по кончикам волос. Широкоплечая статная складность запружинила снова. Вместо ожидаемого он крепко, но нежно сжал её ладонь и отвёл в сторону.

— Перестань. Я не в духе, — но успокоился и слегка повеселел.

Дочь передавали бабушке, как бесценное сокровище. Обменялись ни к чему не обязывающими напутствиями. Всё, как всегда. Дочь обрадовалась: «Сегодня и завтра позволительны шалости и невинные пакости. Сквозь пальцы посмотрят на капризы». Выклянчивание, по разумению бабушки, есть некое становление личности и характера. И что ребёнок! Не в пример другим, более сдержанным, умеет отстаивать свои желания.

— Мамуль, до завтра, — Нелли подбежала к поглощённой вовсю внучкой матери, превратившись сама в маленького ребёнка. Чмокнула в щёку обоих и махнула на прощанье рукой.

— Оставьте на неделю. Я только рада буду. Гуляйте, — понимающе, без надежды договаривала мать. Душа трепетала в предвкушение заботливой возни. Она щедро растратит все самое доброе, сокровенное своего сердца. Сознание матери и бабушки в умилении ликовало. Взаимопонимание царило в их благополучной семье.

Эдгар сравнил мать и дочь. «Её матери самой ещё рожать и рожать. О чём думает? Если Нелька в её годы так же сохранится — это чудо!» Он по-мужски оценивал эту женщину.

Водитель междугородного рейса в который раз перебирал предметы и бумажки на панели. Этим он подводил итог, означавшим для него: в путь.

— Заходим. Отправляемся, — он посмотрел в салон, как бы говоря: «Собрались — хорошо. Теперь я за вас буду думать».

Выглянув на улицу, повторил. Эдгар положил руки на любимые плечи, нехотя подталкивая.

— По-видимому, тебе. Кроме нас никого нет, все зашли.

Нелли сильно обняла мужа. Нервно и крепко прижимала к себе то спину, то талию, то надавливая на бедро. Она расцеловывала его лицо.

— Хороший мой. Лучший на свете. Ты не знаешь, какой миленький ты у меня! — она доверительно распиналась в благодарностях. — Лапусик! Я побежала, — с явным нежеланием отстранилась от него.

Сквозь большое стекло автобуса, как с экрана, на него сыпались воздушные поцелуи. Она сдувала и сдувала их с руки. Прикладывала ладони к сердцу, показывая, как оно бьётся. Вынимала будто и пальцем указывала, что сердце, её сердце, остаётся ему.

Он расчувствовался. Ему хотелось остановить время или хотя бы продлить мгновения этой искренней связи. Стесняясь своих чувств перед глазеющими из соседних окон пассажиров, жалел. Жалел, что снова, в какой-то очередной раз не сказал главного. Да! Главного. А что! Что надо сказать такого. Главного? Он мужчина, боялся произнести это, такое важное и необходимое. Каждый раз считая: «Нет, в следующий раз обязательно». Или он приберегал для особенного случая, или… Слова как всегда провалились сквозь землю. Они в такие моменты не летели откровениями, им обрубали крылья. Они, конечно, были, их было множество, и он хотел их говорить. После такого чувственного недомогания думал об одном: как легко врать, обманывать и произносить в присутствии кого-то, клятвенно обещать ничего не значащему для сердца человеку. Просто так. Здесь же, когда действительно затронуты чувства, всё немеет, глохнет. Хочется кричать, вывернуться наизнанку, чтоб человек знал, а тебя словно парализовало. Боже! Это же суть. Без неё смыслы отношений угасают.

Автоматическая дверь, присасываясь, мягко закрылась. Турбина мотора взревела, но вместо рыка раздался подавленный вздох. Сзади автобуса из трубы хлынул тёплый дымок, поставив точку.

Эдгар успокоился. Прощание с любимой умалило собственные подозрения и сомнения, пустившее ростки в его сердце. «Прекрасное существо, человек отдававший всего себя. Все движения желаний, слова, эмоции принадлежат ему. И только ему. Нет. Она не может обмануть!»

Настаивая на том, на этих тревожных мыслях, он провожал взглядом пёстрый расписной зад автобуса с цифрами.

«Она меня любит. Она принадлежит мне».

Повернув ключ зажигания, тронулся вслед за ней. По плоскому телефону забегал палец, проворно набирая порядок знакомых цифр.

Занято. «Наверно уведомляет подругу, что тронулась».

Разозлившись, набрал другой набор цифр.

«Нет! Я делаю это не потому, что подозреваю её, а чтобы доказать себе, что я не прав. Разубедить себя. Не могу же думать плохо о человеке, расположенному ко мне, чья душа практически присутствует со мной».

— Виталий. Да, привет. Я еду. Где? На Минском, за постом. Кафе «Ширван». Хорошо, — отключившись, снова набрал жену.

Занято.

Срезав проспект и теряя из вида автобус, поспешил на встречу.

Подъехал к кафе. Для парковки выбрал невидное с дороги место. К нему радостно, широко расставив руки для традиционного обнимания, наступал друг.

Взяв небольшую сумку, служившую прибежищем для документов, ключей и разной мелочи, сразу повесил её на плечо. Наскоро вышел, взаимно улыбаясь. Не успев поздороваться, услышал привычно растянутое в словах восклицание:

— Брат! Я того маму имел. Зачем тебе всё это? — но друг сразу оборвался на полуслове, увидев нерасположение к волнующей теме, и без лишних к ней вопросов оставил друга в покое.

— Пойдём чая выпьем.

За столом Эдгар пристально смотрел в окно, в боязни упустить проходящий с минуты на минуту автобус. Он поглядывал на часы, с каждой минутой всё больше задерживая взгляд в проёме.

Проехал автобус. Ему показалось, увидел свою жену. Она опрокинулась на разложенное кресло. К голове была прижата рука с телефоном. «О чём так долго можно разговаривать?»

— Виталий, — он протянул ключи от своей машины, — держи.

Тот взамен вернул свои. Договорившись о временном обмене, Эдгар поспешил к выходу.

Он преследовал автобус на небольшом расстоянии. Взбудораженное волнение понемногу улеглось. Дорога убаюкивала кричавшие оголённые нервы. Секундные мысленные образы гораздо дольше задерживались, чем проносившиеся по обочинам городки и сёла.

Слушая музыку, перебирал поминутно сегодняшние события. Ловил себя на том, что отвлекался от гнетущих его мыслей, образ которых приходил небольшими картинками из их жизни: то обрывками недоговорённых разговоров, то именно словами, сказанными не как обычно.

Вспоминались нелепые фразы и удивлённое лицо, будто нашкодившего ребёнка при внезапном появлении взрослого, когда врасплох заставал жену у компьютера или увлечённую в глубоких недрах телефона.

Она тогда застенчиво улыбалась, через мгновение во взгляде виделось напряжение, которое уходило, стоило ей на миг отвернуться или отвлечь его внимание.

Глядя на дорогу автоматически, проникающим вдаль взглядом, он менял, как передвижные, образы своих размышлений.

Он пытался доказать: его затея — всего лишь поиск доказательств её искренности и правдивости. Все действия — способ проучить себя, уличить собственное неверие. Разбить, наконец, вдребезги устойчиво прижившееся в нём сомнение.

«Хотя, — размышлял он, — сомнение — есть путь поиска к правде». Той правде, к которой он направлялся. Его правда сейчас двигалась перед ним, медленно и грузно покачиваясь и вздымаясь цифрами, рекламой с интернет-адресом на борту.

Притом корил себя и очень злился. Но ничего не мог поделать. Его тянуло. Видя разворот в сторону Москвы, спрашивал себя: «Может, развернуться? Дурак, зачем всё затеял?» Но продолжал ехать, накручивая благородные объяснения своему идиотскому поступку.

«Нет. Хочу убедиться. После чего и успокоюсь. Чем вот так постоянно надумывать, что моя жена коварная и шлюха».

До границы оставалось двадцать километров. Резко нажав на пружинистую педаль газа, обогнал автобус. На рубеже Россия-Беларусь встал перед знаком «Стоп».

Надо приостановиться, встать на какие-то секунды, чтобы полиция убедилась, что он показывает: «вот он я, чистый, правдивый, мне нечего таить». Выждав ещё миг, тронулся, как сотни людей, спешащих в обе стороны.

Подивился! Почему автовозы, гружённые одними и теми же моделями автомашин, едут в обоих направлениях.

«Не проще ли перевозчикам и заказчикам договориться между собой и сократить траты на доставку? И сколького не видно: те же самые товары едут друг другу навстречу, не подразумевая, что достаточно их переложить с одного склада на другой и запросы потребителя бы удовлетворились. К чему эти тысячи лишних километров и ненужных движений?»

Тщательному досмотру пограничников подвергались только большегрузные и дорогие легковые авто.

Проехав несколько сот метров, на обочине по направлению движения выжидал седан родственника. Он повернул к нему. Короткими звуковыми сигналами привлекая его внимание к себе. Родственник согласно оговорённому плану рванул с места. На первом скрытном повороте остановились.

Перекинулись парой фраз. Эдгар пересел в машину с белорусскими номерами и, отъехав, с облегчением встал, с нетерпеньем, как хищник, карауливший добычу, высматривал знакомый автобус.

«Скорее же. Где он там?» Мужские игры, увлечения, занятия — сами по себе азартны. Разведчики, шпионы, охотники — у них что-то общее. Засада, интриги, предвкушение ожидания. Ожидание ничего не подозревающего противника. Как много можно узнать, осуществляя слежку и до времени не выдавая себя.

Человек становится на ступень выше, возрастает сила и превосходство над другим. Если располагаешь средствами и людьми по оказанию поддержки, то рождаются планы, корень которых в собственном могуществе. Может, мнимом.

Большинство людей не способны и не имеют возможностей на такие шаги и поступки. Неспособность делает их земными, теми приземлёнными, кем они являются и считаются: крохотными, незаметными, слабыми.

«А я могу. Я выше. У меня есть сила. Потому я — над ними. И не должен считаться с их условностями. Разве только где-то, в чём-то. Поскольку живу с ними в одном обществе. Если мне надо — раздавлю, уничтожу. Всех поодиночке, каждого, кто встанет на пути. А с кем не смогу справиться — договорюсь на выгодных для нас обоих условиях. А потом! Потом раздавлю, потихоньку, чтобы никто не знал. Всё равно уничтожу».

Адреналин состязательности вершил своё дело.

Трудяга-автобус, плавно покачиваясь на пневматической подвеске, разрезая воздушные просторы, проплыл рядом.

Жена (он снова видел её на том же месте) так же с телефоном. Она продолжала разговаривать. Сколько можно!

Новополоцк — чистый город. Не такой, как Москва. В Москве натружено метут, чистят, убирают и ровно столько же беззастенчиво захламляют. В этом новом городе чистота, как черта характера, отблеск культуры и мышление людей.

Когда человек швыряет окурок и пока он летит, в сознании срабатывает: «Как же я мог? На меня сейчас с упрёком все смотрят, давая понять: «Ай, яй, яй! Как же вы могли? В следующий раз не надо».

А то примером своим ткнут вам. А стыдно или нет — ваше дело.

На автостанции автобус, словно грузный широкоплечий дядька, искал, куда ему приткнуть неповоротливый передок.

Московский рейс магнитом притягивал встречающих. Они заранее всматривались и кивками головы пытались узнавать в отсвечиваемых в лучах солнца гостей.

Эдгар через мгновение узнал в сочной аппетитной девке свою жену. На ней была другая блузка. Вырез на ней тянулся к животу, в середине оголялись налитые груди, будто на две половинки разделённый персик.

«Погода тёплая, по дороге переоделась. Видок блядский такой, но неприступный, для избранных готово это тело».

Обладательница знала себе цену: в гордости своей в рабство положит себя только при стоящих обстоятельствах. Расстелится перед властью денег. «О чём и ком я?» Отогнал прочь на ум пришедшие рассуждения.

Его обуяло желание и жадность, замешанная на ревности. «Зачем она здесь? А он здесь. Для неё он там».

Он подавил собственническое состояние. В лёгкости её походки сквозила свобода, волнение. Она куда-то выискивающе и прицельно лепетала глазищами. Вдруг навстречу ей двинулась БМВ, семёрка.

«Из последних моделей. За ней, что ли?». Тревожно кольнуло. За голубизной стёкол сияющей новизной машины сидел парень, положив одну руку на руль, другой оперевшись в подлокотник и поддерживая подбородок. «Постарше меня будет, — оценил Эдгар. — Никаких лишних движений, радости». Жена села к нему в машину.

«Подруга послала мужа или знакомого встретить. Но почему сама не появилась? Непонятно. Да, по возвращении к ней будет вопросов куча».

Не клеилось одно с другим: рассказы о подруге, Белоруссии. Россказни отличались от увиденного им. Хотя расскажи она вот так — вряд ли отпустил бы в следующий раз. Да, славно. Почему он не решился поехать с ней погостить к подруге? Она неоднократно звала его присоединиться.

Он ехал за ними по узкой, великолепно гладкой дороге.

Город небольшой, высокие дома расположились на широком пространстве, отчего он казался ещё меньше. Из детства вспомнил фотографии городов советских времён. Обязательно ясная солнечная погода, синее-синее небо, вид города такой, что у человека создавалась иллюзия чистого и прекрасного, долгого и масштабного. Посмотрел и можно в нём не бывать. А если что, общее представление о городе ты уже имеешь.

Таким он видел сейчас этот город.

Лица людей не озабочены, расслаблены, не схвачены подвохом и ожиданием чуда или перемен.

Машины не скакали, двигались ровно. Если кто-то вырывался вперёд, то бесшумно, несмотря на сильный мотор под капотом.

Выехали на громадную площадь, выложенную плиткой и асфальтом. Массивные застройки застойной эпохи.

Светло-салатовый цвет гостиницы «Беларусь» выделялся на фоне серо-бетонного массива. Почти полное отсутствие деревьев, издалека видно, что делается на другой стороне площади.

БМВ остановилась на парковке у центрального входа. Выйдя из машины, спутник, открыв заднюю дверь, захватил с собой наполненную продуктами холщовую сумку. Вместе они скрылись за огромными дверями.

Помрачневший Эдгар тупо проводил их взглядом. Все оправдательные доводы, благородные позывы парализовало. Картина, как жена с незнакомцем вышли из машины и, о чём-то беседуя, привычно направились, без сомнения, в знакомые апартаменты. Да — именно! Привычно.

Он понял, потому что знал по своему и по опыту приятелей, где расставляют А и Б возможные привычки.

«Шлюха! Мразь! Стоп. Зачем я так. Сейчас подожду десять, ну пятнадцать минут. Может зря я так. Нельзя наговаривать по-пустому». Он проглотил вспыхнувшую по всему телу досаду. Весь ход событий смешался, как свежо стасованная колода карт.

«Вот сука! Расхаживает. Самостоятельная. Если у неё что с этим, спуталась! В последний раз!»

Он открыл окно. Свежий ветер окатил свежестью, но дышать легче не стало. Пристально всматриваясь на отдалённый вход, ещё раз скосил взгляд на часы.

«Двадцать минут. Блядва! Да нет — заминка на ресепшне. А, может? Подруга там ждала? Где? В номере. А может, в ресторане сидят, через гостиницу зашли».

Снова успокоился, устав накручивать грязные домыслы.

Откинув сиденье в полулежащее положение, не сводя глаз, продолжал гипнотизировать вход, в надежде, что оттуда выйдет его жена.

«Выйдет. Интересно, как она объяснит всё. Должно же этому совпадению быть разъяснение».

Копаясь и выискивая, разными вариантами выпутывал жену из сложившихся обстоятельств. И ведь находил способы во всевозможных будущих диалогах. Лишь бы снять с неё подозрения.

Незнакомца, её спутника, он возненавидел. Воображая и рисуя его, он чувствовал его запах, видел движения, даже предполагая, какими словами делиться. Руки крепко сдавливали руль, то сжимаясь в кулаки, то непроизвольно разжимались. Он глядел в ладони, пытаясь уловить в них некое, только ему понятное.

«За что? За что она так со мной? А дочь — как же дочь? Ладно. Надо один час выждать».

Когда прошло пятьдесят минут, мысленно дал им ещё два часа. «Да, встретились, с подругой — долго же не виделись. Два часа — нормально. Хм! Даже больше. Я же высиживал в кафе и четыре, и шесть часов, и дольше. А куда торопиться — за тем и приехала, чтоб пообщаться». Эдгар что-то припомнил, задумался. Не складывалось. «Зачем тогда сумка, набитая чем-то. Она точно была наполнена».

Наступали сумерки. Обманывать себя уже не было сил. В голове, как кувалдой, стучало: «Изменяет. Она мне изменяет. Сколько времени она занимается этим!»

Перебирал все подозрительные моменты поедино, набрасывая картину в целом, определял едва заметные паутинки между ней и кем-то. Вереница нелепостей выдавала, конечно, раздражение, все объяснения вырастали в один общий смысл: «Жена глупа, но она его любит. А он? Он тоже любит и привык к ней, такой».

Всё чистосердечно списывалось и забывалось. А она, оказывается, не так глупа. Несомненно, выучила и знала его до такой степени, что любая вольность казалась ему наивностью глупой жены. Но всякий раз после этого доходившей до бешеной ревности, если он… Зачастую без повода. Она крутила им, как ребёночком, брала за нос и водила, как хочется!

Если так и подтвердится? Что ж, нужно сказать ей, чтоб переубедить в однозначности его мыслей. Какие слова должны прозвучать для возвращения в ту прошлую жизнь, которая шла до вчерашнего дня?

Он не видел начала или продолжения отношений после всего, что подсмотрел. Конечно, объяснение должно быть. Не один же сценарий у виденного им.

Слегка лихорадило. «Погода-то тёплая. С чего бы?» Часы показывали полночь. Нажимая поочерёдно цифры на мобильнике, думал: «Стыдно признаться близким о сложившейся ситуации. Ладно, переживём».

— Брат, доброй ночи! — радостный голос в трубке не подозревал о перипетиях собеседника и подействовал успокаивающе.

— Куда пропал, Эдгар? Не посидели, не покушали. Не виделись сколько! На тебя не похоже.

— Я в центре, у «Беларуси». На площади, у входа в парк. Увидишь машину. Не перепутаешь. Один здесь. Захвати покушать. И сочку. Поболтаем заодно. Дело у меня здесь.

Через полчаса, отрывая небольшими кусками курицу, поведал товарищу о своих подозрениях.

— Знаешь, нужна помощь, — он не просил, а говорил прямо, твёрдый в намерениях и в том, что ему не откажут. — Жена выйдет, поедут. В стороне зажать и остановить машину надо. С женой поговорю, а ребята так, на случай, если тот «фуцин» встрянет. Бить не надо. Он-то тут ни при чем.

Брат задумался не над тем, о чём просил Эдгар. Он размышлял о самой сути положения. Семья брата для всех являлась примером отношений. Услышанное резануло.

— Если она спать со всеми будет, что теперь всех перебить? — молча согласившись, брат быстро обзвонил близких ему приятелей, накоротке объяснив, не трогая самого главного.

— Сейчас будут.

Как близкий человек, он не будоражил расспросами, проникшись проблемой. Конечно, это не проблема. Это что-то серьёзней.

Каждый своей мерой судит и решает. И даже обязательно найдётся интеллигент, оправдывающий самый варварский способ решения моральной задачи.

Разговор не вязался. Углубившись каждый в своё понимание ситуации, один думал: «Не дай Бог!» Другой: «Боже! За что?»

В обоих случаях продолжать ход событий и давать им мысленное развитие не хотелось.

Восемь утра. Не выспавшийся Эдгар крепился, сознание держалось лишь на волнении. Как пьяный мужик, раскачиваясь, вдруг на миг трезвеет, как бы опомнившись, выпрямляется, и, собравшись с координацией, идёт прямо. Потом опять постепенно засыпает и кренится в ту сторону, где застала его невидимая тяжёлая рука.

Эдгар попеременно обретал то чёткое сознание и сверхъясность, то проваливался в чёрно-белую замедленную реальность, сплошь затенённую туманными отголосками из далёкого детства, прошлой и недавней жизни, где он не нашёл ответа до сих пор и откладывал раздумья на потом.

Закоченевшие суставы ломило. «Встать бы, пройтись, пошевелиться». Кровь в конечностях сбавила скорость течения, приостанавливая жизненные процессы.

Попытался отвлечься разговором, но язык словно опух и говорил вовсе не то, о чём он хотел выразиться. Слова растягивались и не поспевали за вяло текущими мыслями. Хорошо выговаривалось только «да» и «нет». Либо, где затрагивались машинальные субстанции, типа: музыку потише, окно приоткроем, попить подай, день хороший будет, с утра, как дышится, надо почаще выходить, такая прелесть утренним воздухом подышать. Обычный набор фраз в утомлённом состоянии.