Бесплатный фрагмент - Рассказ о творческом порыве

Рассказ о творческом порыве

1

Я. Гостиничный номер.

«Автобус…», «Хм, автобус…», «Опять автобус…» — вероятно, подобное начало рассказа не только моего, но и сотен и сотен других рассказов не отвечает канонам литературы? Впрочем, кто устанавливает эти каноны? Автор? Вряд ли. Многовековая литературная практика? Пожалуй! Хороший вкус? Не хочется думать! Что-то еще? Совсем не хочется думать об этом! Переписывать начало я не собираюсь, придется пойти на разрушение канонов литературы.

Ближе к сути. Я то и дело увлекаюсь какими-то посторонними описаниями: что поделать, я в таком возрасте, когда трудно исправляться, к тому же мне нравится отходить от темы. Так что же общего между словосочетаниями? Много чего. Каждое из них отделено знаками препинания — запятыми. Я обвел это слово кружком. Кружок, еще кружок, и пусть будет еще пара. Получились не кружки, а овалы. Я рисовал настолько ровно, насколько позволял мой талант художника. Признаю, я не художник.

Теория русского языка с ними — с запятыми. Меня учили понапрасну не упоминать о ней; неужели я забыл об этом? Не забыл. Кроме запятых, из-за множества слов, которыми я уже заполнил тетрадный лист — почерк у меня размашистый, потому так и получилось, — кажется, что речь идет исключительно о запятых, но между словосочетаниями, стоящими в начале текста, и внутри них есть еще и пробелы. Получилось длинное, прямо скажем, удручающе громоздкое, предложение — или вполне стандартное? Я ничего не знаю о длине стандартного предложения. Сосчитать, сколько слов оно вместило? Не буду — у меня настроение писать, а не считать. Лучше продолжу писать — всегда приятно знать, что есть что-то лучше нелюбимого занятия.

Если однажды эта тетрадь с записями попадет кому-нибудь в руки — удача влияет на наш (едва не написал «бренный») мир через человеческие руки, — и мои тексты, так или иначе, удостоятся внимания, то прочитавший их, возможно (не «возможно», а наверняка!) не придаст значения пробелам. А зря! Нет, слова «а зря!» тут неуместны… Я упустил идею, которой хотел завершить предложение, так что зачеркнул и начало. Для меня всё совсем иначе.

Это предложение я напишу с новой строки. Непростительная трата: каждая строка бесценна, ведь листов в тетради не так много, чтобы позволять себе выборочно заполнять строки. Для меня всё иначе — да простят мне повторы в тексте. Сейчас я смотрю на словосочетания (если кто-то уже забыл — об автобусах) и пробелы, в основном на пробелы, и вспоминаю (как же не вспомнить и как забыть) о безднах времени, разверзавшихся между автобусами, которые попадались мне, пока я ехал из одного города в другой.

В какой-то момент (»«Неопределенность» — слово, имеющее определенное число букв — хотя бы тут ты контролируешь ситуацию, но никто не поможет контролировать ее больше» — эта фраза донеслась с улицы, из включенного на полную громкость радиоприемника, она не относится к тексту) я поймал себя на мысли, что отсчитываю мгновения до появления следующего автобуса. Мгновения? Не секунды, не минуты — мгновения? Да, ведь я не знал, секунды ли проходили, измерялось ли время минутами, и потому ограничился общим (куда обобщеннее) и расплывчатым (куда уж туманнее) понятием «мгновения». А телефон? Ну так, пожалуйста, сейчас выну из кармана жилетки. Вынул. Он показывает время, измеренное и секундами, и минутами, и часами, однако что из этого — мгновения? Неясно? Вот-вот. Если же кто-то сочтет мое измерение времени ошибочным, пожалуйста, пусть по этому поводу сочинит и опубликует большую научную статью, а я пока двинусь по тропе сочинительства дальше.

Вполне логичный вопрос: разве я не мог себя занять чем-нибудь другим? Считать автобусы (впрочем, сам транспорт я не считал, в чём бы была для меня польза, если бы я знал точное его количество?) — довольно странное занятие. И еще оговорюсь: я подсчитывал «мгновения» — еще раз слово в кавычках написал, надо бы заканчивать с ним — между автобусами! Разумеется, то, чем я занимался, у любого вызовет вопросы, причем не вопросики, а вопросища, впрочем, кто-то и вовсе не заинтересуется — всякое возможно. Я не знал, чем себя занять, я изнывал от скуки. Не оставьте в беде — на помощь придите: человек погряз в скуке. И снова оговорюсь — главное не увлекаться оговорками, однако без них никуда — речь не о той скуке, которую легко победить полезным занятием, даже просто занятием, о пользе я написал случайно — подумал о чём-то постороннем, — а о другой.

Отойду от главного повествования и вернусь чуть-чуть назад. Ненадолго: я и сам не люблю затягивать с рассуждениями, которые уже были высказаны. Еще скуку побеждает, причем успешно — несколько моих друзей на себе проверяли, так что они в определенном отношении яркие — просто ослепительные — примеры, ее побеждает нелюбимая работа. О какой скуке я пытаюсь сказать? Пытаюсь, видимо, недостаточно хорошо, если написал столько не относящихся к сути предложений. Исправляюсь! Я хочу донести мысль о скуке, овладевающей всецело, намертво — здесь можно еще что-нибудь придумать с негативным оттенком — человеком, путь которого долог. Напишу «очень и очень долог» — надеюсь, не слишком много «очень».

Я тот самый человек, павший жертвой дорожной скуки. Забавное и в какой-то степени странное дело, лично для меня оно именно такое дело, предстающее во всех формах и размерах неясности. Перед поездкой, вернусь к утренним событиям — сейчас вечер — это важно лишь для соблюдения последовательности в рассуждениях — я запасся богатым набором тем. Я даже удивился — нет смысла описывать удивление, его легко представить, — сколько разной и интересной мысленной работы мне предстоит. Единственный вид работы, которым я бы занимался беспрерывно; впрочем, с перерывами на нормальную работу — деньги на жизнь надо же где-то добывать. Мне казалось, что и миллиона, хотя чего уж мелочиться, и миллиарда (миллиард — замечательное число!) миллиарда поездок не хватит, чтобы выполнить ее всю.

Но… Опять вездесущее предваряющее что-то, скорее всего неприятное, слово «но» — какой злодей его придумал? … Но я ошибся. Не успел я расположиться в автобусе после долгих поисков своего места — я и не ожидал, что и здесь возможны трудности, — как понял, что всё обдумал. Почему так получилось? И все темы раскрыл. И это как вышло? В общем, мое недоумение: ряды холмов — и я среди них то пытаюсь с помощью азбуки Морзе привлечь к себе поисковиков, то распахиваю косогоры, но не чтобы дать себе возможность куда-либо двигаться, а чтобы прилечь от усталости. Очевидно одно, можно ли тут спорить, уместны ли в целом споры: мне надо лучше следить за деятельностью своего сознания. Я где-то читал, что сознание может с моста прыгнуть, если устанет от постоянного контроля. Хотя мне нечего бояться: в моём городе очень мало мостов.

В основном (процентов на девяносто — это если кому-то нужна точность) я люблю классическую музыку. Вновь потрачу строки ради рассуждений, которые можно было бы и в голове оставить. Я еще не написал о связи музыки и моего творческого процесса? Нет! Перечислю, что дает мне прослушивание музыки: удовольствие, настроение и благотворное воздействие! Пожалуй, зря я «благотворное воздействие» поставил за «удовольствием» и «настроением». Из перечисленного только оно в контексте всего рассуждения уместно. Ибо благотворное воздействие музыки на мое писательство важнее, без остального можно и обойтись. С ним у меня проще и больше получается, можно и так написать: без музыки либо ничего не корректируется и не налаживается, либо не то, что нужно. А что делать с «удовольствием» и «настроением»? Их можно оставить — вынести на поля тетради, как не использованные детали.

«Музыка, точно!» — осенило меня. Надо было еще указательный палец вверх поднять и сказать: «Идея!» Почему я не держал в голове мысль о нём с начала поездки? Телефон всё еще лежал на ладони. Накануне поездки я закачал в него (обожаю многофункциональность современных технологий! Человек тоже имеет кучу функций, но обожать его необязательно) много классической музыки — еще один способ борьбы со скукой, надо было написать об этом в самом начале, а не здесь. Я полагал, что если вдруг раньше положенного времени (положенное время — от города до города) закончатся темы, то остаток поездки займу музыкой. Не забыл я и про наушники, через что бы еще ее слушать — включив громкоговоритель или приложив телефон к уху? Хотя можно и так.

Я полез в ранец за наушниками, в кармане место не для них, а для ключей и телефона — самое оно, наушники потерять — полбеды, — секунда на подробное описание лишних действий — достал их и надел, подключил, выбрал музыку и… И музыка — не пошла! Прошло чуть больше секунды, не засёк — увы! Одна композиция — и от желания слушать ее не осталось ничего! Наверное, меня подвело однообразие выбора, если бы я закачал что-нибудь еще, это поправило бы положение, я не про другой жанр, а про другую классику. Это как если бы я и мои друзья поднесли к свече десяток зажженных спичек и вместо того, чтобы одновременно всеми спичками зажечь ее единственный фитилек, начали бы плавить края парафина. Плавить и плавить, чтобы в конце концов остаться без ничего.

С разочарованием — мне только слёз на глазах не хватает и недостает сильно опущенных уголков губ, чтобы разочарованным видом даже закоренелого оптимиста в песок закопать, — и с ощущением ослабевающего интереса к тому, что было мелодией, протяжно вздохнув, я отключил всё. Наушники кое-как скомкал и бросил вместе с телефоном в сумку.

Что насчет вида из окна автобуса? Вид из окна? Будто по воле злого рока, очень озлобленного и жестокого — такую озлобленность и жестокость сложно представить, я ехал через самую, честно и без преувеличения, предсказуемую местность. Если где-нибудь еще существуют подобные места, я должен немедленно узнать о них, чтобы не оказаться там никогда. Весь пейзаж — лес, напоминающий недостаточно качественно связанную косынку. Лес сравнивать с вязаной косынкой? Лес — это густота, соседствующая с редкостью — заросли и прогалины, так? В таком случае лес — это неравномерно связанная косынка (думаю, так ясно), ее поляны и чащи — редко и плотно связанные участки. Я описываю то, что видел, тем более что у кого-то из пассажиров я заметил огромный вязаный платок, ага — вот же ассоциация.

Автобус, в котором я ехал, был новым. Написать об этом следовало бы еще во время поездки — почему все достойные мысли посещают человека с дикой задержкой? Так я убил бы двух зайцев: во-первых, писательство помогло бы справиться со скукой. И во-вторых, я бы излил на бумагу свежие эмоции и мысли от поездки. Может быть, фрагмент текста про «новый автобус» поменять местами с каким-нибудь другим куском текста из начала? Тогда я запутаюсь с его частями. Главное — я успел записать основные наблюдения, вроде бы успел, и надеюсь, по пути ничего не упустил из виду, это обстоятельство радует.

Допишу про новый автобус, а то, кажется, уже стал забывать, для чего собирался рассказать о нём. Автобус, в котором я ехал, был новым… Повторяюсь или перечеркиваю всё до фразы «автобус, в котором я ехал, был новым» и без отступлений пишу по существу. Пусть читатель выбирает, что ему проще и короче. Я огляделся… Если мое рассуждение не прервется до конца предложения и потом — зачем ограничиваться одним предложением, — я буду совершенно уверен, что творческая удача не распрощалась со мной… И увидел (сейчас про окна) … Где стены? Неужто стены — это окна? Не иначе! Нет, стены на месте, просто громадные тонированные стёкла, кажется, что кроме них ничего не существует, тянутся вдоль пассажирских кресел. Я сидел в правом ряду. Я закончил предложение: удача пока со мной — не прервался и не забыл, что хотел написать; культурное и приличное ура!

Ряды пассажирских кресел. Есть автобусы с бесконечными числом пассажирских кресел — информация лишняя, но почему бы ее не добавить. И потом, мои коллеги тоже не брезгуют излишней информацией… Кресел, уходящих обоими концами в бесконечность или в то, что за ней. Не знаешь, и никогда не узнаешь, наверное… кто занимает задние кресла, а кто сидит на передних, это касается и кресел, которые находятся ближе к тебе. Жить в незнании — кошмар из кошмаров. Я — это пассажирское кресло, обтянутое кожей цвета… на этом я запнусь — запнулся… в ряду таких же кресел. Я смотрю — мне бы глаза размером с колесо обозрения, чтобы лучше всматриваться, — смотрю вперед и вижу черную даль. Снова черный цвет, даже сейчас при одном упоминании о нём я чувствую, как голову пронзают все острые предметы в этом мире, а горло точно стягивает жгутом. Сейчас кашляну, отгоню мысли (откашлялся, мысли прогнал). Я не в силах посмотреть назад. Есть кресла, которые могут поворачиваться только вокруг собственной оси — кому-то повезло больше, чем мне: что тут добавишь! И потому спрашиваю у других кресел, какого цвета даль, куда уводят ряды пассажирских кресел.

На мой вкус, материал для пассажирских кресел был правильно подобран: приятная глазу светлая кожа, хорошо, что не черного цвета — не люблю его и всё, что с ним связано, — от черного цвета меня начинает подташнивать и голова кружится. Согласен, довольно специфическая реакция на черный цвет, но не думаю, что в мире не найдется человека, который не смог бы превзойти меня в этом.

А что мне не понравилось? Ведь не может быть так, чтобы меня всё устраивало? Да, такой маленький, я бы сказал, крошечный, но неистребимый минус, изъян нашелся. Не ищешь, не хочешь искать его и всё же чувствуешь, как он пульсирует в твоих руках. Минус — подлокотники. Обычно на что-то другое жалуются, а тут — исключение так исключение — не люблю сарказм — у них были острые края, сошлюсь вновь на свои ощущения. Не часто ли я на них ссылаюсь? Я не страдаю от неповоротливости или неуклюжести, я и в целом-то обременен меньшим количеством вредных вещей, чем прочие люди, и все-таки при продвижении между рядами я старался не зацепиться за подлокотники. У меня не так много одежды, чтобы беззаботно цепляться ею за всё подряд.

Над кабиной водителя висел маленький плоский телевизор прямоугольной формы, у меня дома такой же был, пока не сгорел, с ним интересная история произошла… Побочные истории путь подождут следующего рассказа… Так вот же оно! Что? Я же мог провести всю поездку за его просмотром! Не классическая музыка, не темы для рассуждения, а телевизор — как мышьяк или другой яд наподобие мышьяка для скуки. Не тут-то было (черт — возражение!), какой там просмотр телевизора, лицо со слезой… Я перевернул лист и наткнулся на вкладыш с лицом со слезой: выключенный экран — это не то, на что можно смотреть в любой долгой поездке. Это даже не то, что заслуживает упоминания в художественной литературе. Внизу страницы слово: «согласен», когда я успел его написать? А чего заслуживает выключенный экран телевизора? Того, чтобы удивиться, почему водитель не включает телевизор? Или не он это делает? Я просто задался вопросом, мне не нужен ответ, от которого станет скучно. Мысль не прервалась и на следующих предложениях, я закончил эту длинную запись — победа? Большая победа — вывод: я нравлюсь удаче.

2

Сколько я должен был еще ехать? Нисколько, запоздалый вопрос, который так и останется без ответа. Мой автобус, совершив поворот, — я не успел заметить, вокруг чего он объехал, — остановился. Плавно, почти неощутимо — либо наш водитель виртуоз, либо это качество транспорта. Приехал спустя часы. Спустя часы? Хорошо, спустя конкретные часы, здесь можно и не игнорировать уточнение времени. Числа и подсчеты, без занудства — текст хуже не станет, наверное, числа маленькие, подсчеты недолгие — так что им можно уделить минутку. Когда я выехал? В билете написано — двенадцать часов дня, нет, это время отправления автобуса, а зачем другое время, надо от того времени отталкиваться, которое указано в билете, кстати, я же обещал, что число будет маленьким? Пожалуйста, всего две цифры. А приехал я когда? В билете написано, что автобус прибывает к автобусной станции ровно в шесть часов вечера. На электронных часах на здании автовокзала — как раз восемнадцать ноль-ноль. Шесть часов я ехал сюда, сам удивился, минуты не прошло — а уже всё подсчитал, я просто великий математик!

Я вышел из автобуса. Где другие автобусы и другие пассажиры? Почему я в первую очередь подумал о бездушном транспорте, а про людей вспомнил позже? Правильно ли важные вещи с неважными вещами местами переставлять или путать? Сколько головой ни верти, а от каждого нового поворота ею толпы людей, теперь-то я выбрал верный порядок, о ком писать раньше, и колонны автобусов сюда не стекаются.

Итак, хорошо… Разумеется, хорошо — плохого тогда точно ничего не было: успешный приезд, высадка и стояние на месте. К слову о стоянии на одном месте. Сюжет должен двигаться вперед, безусловный закон… я так думаю, и я вместе с ним, а на меня распространяется закон? — не отставать же от него и не опережать, чтобы всё не превратилось — силы небесные уберегут мое повествование — в сумбурную кашу из событий и рассуждений. Основной моей задачей в тот момент был поиск гостиницы. Не мог же автовокзал заменить мне гостиницу, автовокзал не заменит ни родной квартиры, ни отеческого дома, ни даже другого автовокзала — но это если ты привык приезжать к нему и уезжать от него. Замена — измена — до чего же созвучные слова, просто рифма как-то сама собой родилась, и я удержался, чтобы не написать ее. А нет, написал…

Как же я намеревался добраться до гостиницы? Я предвидел этот вопрос и заранее приготовил ответ. И? Вот мой категоричный и простой ответ. Рука, я повертел ею, только не быстро — вывиха себе не желаю. Опустил ее в ранец и вынул телефон, всё же не стоило выпускать его из рук, знал же, что пригодится, — опрометчивые поступки надо топить в нефтяном озере, причем отрезать ноги — и на дно, на дно! Кажется, я забыл описать этот ранец. Что ранцы, что рюкзаки, что пакеты — всё одно: сумки; вещи же носят в сумках? Чаще в них, а не в ранцах? Но у меня всё-таки ранец, решено, о нём и буду писать… И называть его так, правда ручек и лямок в два раза больше, чем у того же рюкзака или пакета. Сколько у человека должно быть плеч, чтобы на каждое повесить по лямке такого ранца? Добавлю маленькое замечание о ранце. Я не всё о нём рассказал? Выходит нет! Много строк и предложений это не займет. Мой ранец бежевых тонов, не полностью черного цвета — я писал, что не люблю черный цвет, и я специально отказывался от покупки ранцев, пакетов и рюкзаков этого ужасного цвета, — с замками на карманах и множеством лямок и ручек. О лямках и ручках я написал дважды? Не доглядел!

Зачем я приехал в этот город? Придется вернуться назад на неустановленное время. Это начинает раздражать — надо рассказывать историю так, чтобы постоянно не оборачиваться на предысторию, вот как сейчас, почему нельзя было начать с предыстории… впрочем, не время себя упрекать. «Неустановленное время» — что это такое? К чему я стал автором специальной научной литературы? Ничего, текстовый редактор не подчеркнет это как ошибку. И что делать? Выключить в себе автора специальной научной литературы и придумать что-нибудь не такое специальное и научное. «Придется вернуться для большей ясности в недалекое прошлое» — такая фраза подойдет? Конечно.

Я пишу в рубрику в газете. Не достоин ли я чего-то посущественнее, например, всей газеты? О чём рубрика? Писать — не писать: вроде не постыдная рубрика, и вроде мелочь. Напишу — что мне терять — материал для статьи, что ли? Я слегка усмехнулся, так и напишу: «я усмехнулся, ха-ха-ха» (всего три «ха» говорят о скупой усмешке). КАКАЯ РУБРИКА? Пришлось так написать, чтобы показать нетерпение. Об архитектуре… — я ее не веду (на лице грустная улыбка — кыш, грустная улыбка, я не хочу с тобой ходить весь день), да и рубрики о кино и кулинарии — нашей газете не занимать разносторонности — заняты моими коллегами. Я пишу о достопримечательностях разных городов нашей страны. Что дает мне моя работа? Она ведь не заключается в сидении на одном месте. Зарплату. Ясно, что не овощную нарезку; мне нравятся овощные нарезки. Речь не о деньгах; написание статей, понятно, не приготовление овощных нарезок; к овощам можно добавить кусочек мяса — если зарплата позволяет — речь не о еде. Командировки! Я бываю в других городах. Это интересно, а не овощные нарезки — перед поездкой я плотно пообедал овощной нарезкой с маленьким бифштексом — вот почему еда мне покоя не дает! Ну так я и сейчас в командировке… Вот к чему эти попытки подвести к мысли: моя работа связана с поездками в разные города.

Собственно, по поручению редакции я и приехал в соседний город за материалами для статьи о его достопримечательностях. «Ого, вот моя цель», — подумал я, когда начальник сообщил мне об этом задании, подойдя со спины. «Ого, вот моя цель, хорошо», — произнес я затем вслух. Замечу: билеты дорогие, впрочем, что я жалуюсь, никаких жалоб. Цены можно осилить — хоть всю семью бери. И взял бы, правда, лишь родственников — семьи я пока не создал.

Что я могу сказать о начальнике? Могу и ничего не говорить — но тогда кто узнает о нём? Он не капризный, не требует чего-то, чего нет у других, и он даже не душа компании — в каких организациях для начальников их выводят и выкармливают? Не хочу оборачиваться: мало ли, вдруг он у меня за плечом… И всё же обернулся — никакие начальники никаких организаций у меня за спиной не прятались. Мой начальник — точнее, наш начальник, прочь эгоистичные фразы: на него не я один работаю, потому и «наш», хотя некоторые коллеги теперь стали коллегами каких-то других авторов других колонок в других газетах, — наш начальник подходит к людям исключительно со спины. Никогда иначе, только так — словно для него подступы к людям спереди или сбоку закрыты и запрещены.

Я быстро нашел в телефоне карты города и информацию о нём. Нажал на первую же карту, чтобы увеличить ее и посмотреть свой маршрут. Жирная точка — наверное, невежливо так говорить, вдруг я обижу точки с лишним весом, напишу «точка в теле» — так вот эта красная «точка в теле» на карте — я.

Жирный, ой-ой, чуть опять не осудил что-то по признаку веса, большой крестик вверху экрана — гостиница, где я собирался остановиться. А широкие — вроде бы тут нет оттенков осуждения за лишний вес, но буду осторожным в оценках — полосы, которые образовывали рисунок, напоминающий обезьяну, прибитую гвоздями к швабре, — улицы. В самом деле обезьяна какая-то: ее туловище — главная улица, а отходящие от нее переулки — хвост, уши, лапы и швабра. И тупики. Тупики? Разумеется, и тупики. Что это шариковая ручка задрожала в пальцах, словно от сомнений и нерешительности? Спокойнее — мои пальцы не бросят тебя, пытаюсь я обнадежить шариковую ручку. Еще, судя по карте, от автовокзала должна вести узкая улица в сторону здания гостиницы. Да вон она — ее конец втиснут между стеной здания автовокзала, похожего на надрезанную со всех сторон буханку хлеба, и кустами. Мне нравится хлеб — по дорожке из ассоциаций между вокзалом и кустами к выводу, которым может пожертвовать редактор.

Сверяясь с картой в телефоне, я зашагал по улице. Лаконично получилось: действие, действие и — ноль описаний. Не страшно — исправлюсь ниже.

Много растительности — как же здесь не замечать ее. Но это не отвлекало меня от экрана телефона — все-таки карты в нём важнее каких-то кустов. Цветы… в листья на деревьях и кустах, превращались, закрывались — что из перечисленного можно поставить между «цветы» и «в листья»? Это были не цветы, а листья, я позволил себе чуть подольше рассмотреть их. Листья на кустах и деревьях, повторяюсь — нет, это не повтор, а новое описание… в ветви деревьев, опять неполное описание: какое слово можно написать между словами «листья» и «ветви»? Ну какие же это листья? Ветви — здесь надо писать о ветвях, от них никуда не деться, их хоть бы подстригали, что ли. Тогда пусть всё сводится к ветвям.

За день перед поездкой я изучил информацию о городе: магазины — есть ли они достаточно близко, чтобы дойти пешком, аптеки — придется ли до них добираться на транспорте, или на своих двоих; далеко ли от автовокзала гостиница — как выяснилось, близко. Через интернет… Благодарю его за возможность совершать массу дел, не вылезая из ванны, хотя не следует думать, что я загружал информацию и карты города в телефон, лежа в ванне. Я серьезно насчет ванны — люди могут это представить, не поверить, а представить.

…Через интернет, без него с трудностями разбираться дольше, я сделал большую часть работы, связанной с бронированием номера. Забавно: я настраивал себя на поиски гостиницы, которая обошлась бы как можно дешевле — думал, стану сравнивать цены, думал также, что ничего подходящего по деньгам не найду — был готов к неудаче. Ничего подобного, для меня это был Поворот с большой буквы — цены я не сравнивал, даже не успел сопоставить дорогое предложение с дешевым: дорогих гостиниц в городе не нашел — зато получил целый список сплошь из одних дешевых.

Между делом я успел посмотреть фотографии города, было бы правильнее воочию, с высоты — чем выше, тем лучше — окинуть город взглядом, все-таки впечатления были бы, скажем, более острыми и восторженными, и, вероятно, перехватывающими дыхание. Было бы правильнее — сослагательное наклонение — какие оно сулит надежды — однако правильнее не станет, поскольку кто меня отнесет «выше»? Попробую вспомнить фотографии города, и по воспоминаниям двумя-тремя или четырьмя-пятью, десятью-двадцатью — в общем, немногими штрихами описать его. Первый десяток фото были панорамными, было видно и понятно, что город снимали с не очень большой высоты — с высоты, которая позволяла, может, и не детально, но вполне четко разглядеть дома и улицы.

Город напоминал крупную связку бананов, брошенных в застывшие волны лесных джунглей. Я остановился, сравнение действительности с фотографиями напрашивалось само собой, преодолевая очередной участок улицы — а сколько еще мне предстояло преодолеть, — и осознал, откуда взялась ассоциация с бананами. Форма жилищ была ни при чём. Но цвет, именно желтый цвет напомнил мне о бананах. Впрочем — я прищурился раз, другой и третий; наклонил голову раз, другой и третий, и четвертый, и… сообразил, что рано проигнорировал форму жилых домов. Справа от меня были вытянутые дома: один, другой, третий, и за ним, и дальше — с желтыми крышами и оранжевыми стенами — на вид чем не бананы? Слева от меня — продолговатые дома: первый, второй, третий, четвертый с пятым и еще множество — с желтыми стенами и оранжевыми крышами — внешне от банана не отличить. Или отличить?

На втором десятке фотографий город выглядел совсем иначе. Какие, однако, разительные отличия — и спустя сутки удивление не утихло. Город был похож на горсть длинных и темных, не черных — гадкий черный цвет! — скорее, потемневших от влаги шишек, шишек размером с банан, лежавших в луже белой краски, не облитых ею полностью, а просто погруженных в ее тонкий слой. «Зима» — таким четырехбуквенным словом была подписана группа фотографий. Зима? Какой тогда сезон был на предыдущих фотографиях? Лето? Без точных дат это могли быть и лето, и осень, и весна. Находил ли я еще фотографии? Да, но они либо повторялись, как я в своем рассказе, — похоже, у фотографа иссякло стремление к разнообразию, взял бы себе напарника, если творческие подъемы быстро опускаются, — либо на них были изображены дома и улицы.

«Ну вот и добрался — гостиница!» — первое, что я произнес вслух, хотя на уме у меня были слова не о гостинице, не о привете и не о том, что добрался, а рассуждения о городе в разные сезоны, фотографиях, фотографах, когда улица закончилась. Дорога и не думала обрываться — она всё стелилась и стелилась, дай ей волю, она бы и дальше не находила себе границ. Однако этого не требовалось, и через полсотни метров впереди меня дорога плавно перешла — не специфическая ли это форма ее обрывания, можно ли вообще сказать, что она оборвалась так? — в широкую обнесенную бордюром площадку.

Я встречал здания, кажется, сейчас я неосознанно похвалюсь — это слово подчеркивается как просторечное, у некоторых текстовых программ много глупостей, — как в своем городе, так и в тех, куда приезжал, о размерах которых рядом с гостиницей даже не стоило пытаться говорить. То есть такие громадные, что страшно представить, сколько лифтов нужно поменять, чтобы добраться до последнего этажа, или сколько вертолетов? Думаю, без пересадки из одного вертолета в другой на каком-нибудь этаже не обойтись. Как мне их сравнить? Первый этаж, второй, третий, это я считаю, что придавало тем зданиям роста, а потом двадцатый, крыша и антенны, не уверен, что антенны к общей сумме нужно прибавлять, но пусть остаются. А что здесь? Первый этаж… Опять считаю? Да! Снова: первый этаж, второй… крыша без антенн. Теперь без дальнейшего подсчета, а я только разошелся, или рассчитался, придется обойтись — им я ничего не опишу. С улучшением картины не вышло. Не этажи придавали гостинице роста, а ее архитектура, оценивать достоинства и недостатки или — что ближе к истине — правильность или неправильность ее мне не позволяет специальность, я кто угодно, но не архитектор по образованию.

Теперь попробую описать этот фрагмент быстро, как на лету. Если я и позволял себе что-то расписывать, а на чём-то лишь ненадолго задерживаться, то это потому, что мне было интересно касаться мелочей. По ступеням, через дверь с окошком чуть выше груди, чтобы было видно и понятно, кто входит, прямо к стойке регистрации.

У стойки меня встретили двое — парень и девушка. И пока проходило оформление (всю процедуру не стану расписывать, кому интересны бумажки — прошу пожаловать в город, в гостиницу, где я остановился), я успел рассмотреть обоих. С кого бы начать, я имею в виду, кого первым из них мне описать? Пусть мои строки будут посвящены парню, надеюсь, подобный выбор никого не возмутит и не обидит — а если кто-то не сумеет этого вынести… что же с того, и подавно не отступлюсь от выбранной последовательности.

Постоянно… Не так, «обычно» подходит лучше. Обычно при описании человека не гнушаются сказать о его возрасте, редко когда невыгодно пренебрегать традициями, и сейчас не время для этого, в общем — парень: до того, чтобы назваться «мужчиной», ему было далеко. Я применяю понятие или характеристику… Я применяю понятие и характеристику: к людям до тридцати и от тридцати до тридцати пяти — парень или совсем уж юноша, потом — от тридцати пяти до сорока лет — молодой мужчина, а старше сорока лет — просто мужчина. Я придаю слишком большое значение разделению по возрасту — наверное, напрасно.

Я предпочитаю усам и бороде щетину, оптимальный вариант — обычная, без модных стрижек, но аккуратная щетина. Сам я никогда не отращивал ни усов, ни бороды, я придерживаюсь строгого правила: укорачивать бороду и усы до легкой щетины. Что хорошего — это не риторический вопрос, рассуждать не получится — в усах и бороде? Они добавляют мужественности? Так в щетине мужественности не меньше. Не люблю что-либо оправдывать — а эти рассуждения похожи на оправдание. А еще усы и борода так некрасивы! Пусть мне докажут, что их можно трогать красиво. И борода гротескно — никак не нормально — и противоестественно, в человеческом обществе такого нет, потому и противоестественно — свешивается на грудь, и ее трогают руками. Но не обо мне речь, недовольство — не ко мне, и возмущение пусть стороной обходит. Что до парня, он сделал выбор в пользу усов и бороды.

Мой начальник всегда восхищался — вкусы какими только не бывают — узкими глазами и их цветом, какие отличают горсть избранных. Повезло же кому-то с избранностью. Нечто неординарное? Нечто неординарное! Промежуточные оттенки — это неординарно? Неординарно! Восхищение моего начальника распространялось на всё, что было узким и окрашенным в несвойственные цвета, полагаю, что цвет глаз и разрез их — обязательно нужно добавить это — парня не мог бы не вызвать восхищения моего начальника. С глазами, бородой и усами — почему мне противно о двух бороде и усах думать и писать? — я определился.

Не терпится рассказать о девушке. Моя сугубо личная пометка — вынесу ее за нижнюю строку — я бы написал через дефис: девушка-коллега, они же вдвоем занимали рабочее место. Я знаю: существуют блондинки, шатенки, брюнетки — некоторые так вообще носят парик. Без выбора нельзя обойтись? Можно обойтись без выбора, и не для него моя запись. Рассуждения и перечисления. Рассуждения должны вести к выводу, а перечисления — к осведомленности, на «нерассуждение» о брюнетках, шатенках и блондинках меня натолкнула неясность с волосами девушки в гостинице. Цвет, цвет, цвет! Вдобавок я настроен получить оценку за свое объяснение цвета волос девушек, оно достойно высшей оценки? Жду, жду, жду, хотя от кого? От тетради или шариковой ручки? Обойдусь без оценки.

Я бы хотел, чтобы девушка была блондинкой, однако она не блондинка, разочарование с прописной «Р» и тремя восклицательными знаками в конце слова — это физическое, то есть словесное воплощение моего недовольства и огорчения. Девушка не шатенка, всё мое негодование можно описать той же фразой. Даже с брюнеткой не попал. Тогда — парик? Не знаю, не думаю! Оставим цвет. Нет, все-таки не могу закрыть глаза на это: скажу, чтобы потом тема волос мне не мешала рассуждать и писать. Волосы у нее были светловато-рыжевато-черные или черновато-рыжевато-светлые — не поймешь, чего больше.

У девушки, чтобы не принижать ее способностей, были задатки той породы людей, которые работой над своей внешностью побуждают, заставляют, принуждают, не оставляя альтернативы, — сплошное насилие — других людей бросать все силы на то же самое. Да вот только именно что задатки. Мой начальник говорил — и никогда не отступится от своих слов, — что даже задатки должны блистать так, чтобы от их блеска можно было заряжать солнечные батареи. Интересно, дреды обогатили бы внешность девушки или она осталась прежней, не лучше, не хуже, но без нарочитой причины для обсуждения?

Так много отличий — пора бы уже найти в молодых людях что-нибудь общее. Например, одежда — на обоих жакеты. Я заметил, что на жакете девушки средняя пуговица расстегнута, почему только она? Итак, на поиски общей черты много времени тратить не пришлось. Или, например, особенность, я бы сказал — главная особенность, мотив в верхней одежде: у обоих на одежде кельтский мотив — руны. Я бы рассказал, что надето на девушке под жакетом, если бы пуговиц на нём было расстегнуто больше или все — это уже моя тайная мысль вклинилась в описание, но не те события и не тот случай — так что проще угадывать. Куда больше ясности с одеждой под жакетом парня, тот вообще незастегнутым работает. Эти слова похожи на придирку, я перечитал предложение и понял — я придираюсь. Под жакетом у него… Что же он носил под жакетом?.. Проще написать об узоре на этой одежде. Так чего напрягаться — о нём и расскажу.

Без интересных и запоминающихся узоров — нельзя или можно? Узоры должны быть такими, чтобы всякий художник мог ими расписать любые стены зданий или обложки и страницы тетрадей, но лучше стены. Что тетради: многим ли они попадутся на глаза? Зато стены — всегда на виду. Одежде парня достался узор из астр серого цвета. Вернее, парень носил одежду с узором из цветов, или (опять вернее) он не выбрал другой одежды с узором, кроме этой. Узор из астр неплох — сколько минут я бы изучал его?

Вернусь к девушке, так как не всё рассказал о ее внешности. Вроде бы небольшие недостатки: веснушки, прыщик (один), легкий глянец под глазами — не заставляли смотреть только на них. А кто бы на них смотрел? Я или другие? Так другие — кроме меня — не лишены тех же недостатков. Однако нечто иное заставляло каждый раз возвращаться к ее лицу, то ли сам факт, что несовершенств было мало, то ли то, что тип лица ее был таков, что места́ на нём, не занятые несовершенствами, казались лишними.

А что это блестит на пальцах у обоих? Кольца! Кольца, колечки, желтые пальчиковые обручи — вот что блестело.

Очередная деталь — не очередная, а главная — прямо навела меня на мысль, что это женатая пара. Навела до того резко и вплотную, что я чуть не упал на стойку регистрации. Может, не она виновница случившегося, а легкое головокружение? С чего бы ему быть? Нет, не головокружение. Догадку, что передо мной муж и жена, подтвердили — ни малейшего намека на опровержение — нашивки с одинаковыми фамилиями. На нашивке парня стояло: Сергей Юрьевич Кельтов, теперь я знаю, как его зовут — в меру информативно и полезно — отныне он для меня был не безвестный «парень». Галина Владимировна Кельтова — так звали девушку.

Не описать наш разговор с супругами — неуважение ко всем. Что же в нём занимательного? Оформляя бумаги, сверяя данные — рутинная процедура, — девушка отвлекалась и обращалась ко мне. Задавала пару коротких, или не очень длинных, чтобы меня не утруждать и самой не уставать, вопросов — мне в лицо, и… щелкнул пальцами, подчеркивая эффектность следующей фразы… сама же отвечала на один из них. Какому же вопросу доставался ответ? Первому или второму? Без понятия: она не объясняла. Один вопрос оставался с ответом, пусть и частично подходящим ему, — такова была черта ее характера. На другой отвечал ее муж.

Вот так это выглядело.

— Вы к нам надолго? Вы приехали отдохнуть или по делам? — спрашивала девушка. Ага, культурные и учтивые разговоры на культурные и учтивые темы — культурно и учтиво. Мне не хочется поддерживать чей-то интерес.

Потом ответ:

— Вижу, вы у нас проведете шесть дней!

Это считается учтивостью и культурностью? Буду считать, что так, и теперь не в вопросах, а в ответе. Кстати: из двух вопросов она ответила на первый. На второй вопрос ответ дал Сергей Юрьевич:

— Либо отдохнуть, либо решать свои дела!

Само собой, без дел, которые надо решать, человек не может и не имеет право называться человеком.

Девушка:

— Вам нравится наша гостиница? Вы своим друзьям расскажете о ней?

— Порекомендуете, порекомендуете, — ответила сама себе девушка. В этот раз — на второй вопрос.

— У нас прекрасная гостиница, — добавил парень и улыбнулся.

Еще — перед тем как мне дали ключ от номера — я заметил три вещи, не знаю, как о них написать — в виде нумерованного списка или просто назвать каждую из них? Я тоже думаю, хорошая идея — представить всё в виде списка с пунктами. Назову его: «Список вещей, которые я заметил, когда облокотился о стойку регистрации».

Пункт первый — сколько официального в слове «пункт»: я заметил, как девушка небрежно, словно мусор — может быть, для нее это и вправду мусор — смахнула лежавший на клавиатуре плетеный веревочный браслет с рисунком из разноцветных астр. Парень быстро схватил его, будто это ценная вещь — наверняка так и есть, для него ценная и дорогая, — и надел себе на руку. Я заметил, как из-под рукава показался еще один веревочный браслет и — «какая броская деталь» — разноцветные астры. Вдруг… верить или не верить своим ушам, не знал я и не мог понять, мерещится мне или нет приглушенное… сложно объяснить, что — приглушенный звук? Надо было написать лишь «звук». Хотя и уточнить «приглушенный» обязательно стоило. Размышление о звуке здесь играет определенную роль? Объясняю: уши не обманывали меня — парень не смог смириться с жестом девушки, и хрипяще-рычащее нечто, звуковое нечто — наиточнейшее определение — ярко демонстрирует его реакцию. Вот так я услышал: «кх-х-р-р», — звук длился чуть дольше, чем я описывал его. Парень резко затих.

Выражало когда-нибудь ли мое лицо столь яркие порицание и упрек, какие были на лице парня? Мне всегда казалось, что упреки и порицания стирают с человеческих лиц привлекательность, и выражение на лице парня — подходящий пример. Я состроил гримасу человека, который усиленно что-то обдумывает — взгляд в пространство, шептание, щеки надуваются и втягиваются — всё точно поражено нервным тиком: мое лицо когда-нибудь выражало яркое… Хватит зацикливаться на одной фразе, нет — не выражало. Употребил слово «яркое» и тут же бросил взгляд на веревочный браслет — к нему такой эпитет неприменим — потом вернулся к лицу парня.

Второй пункт: я встречал много людей… в фойе много зеркал, и я вижу свое отражение в них — не люблю свое отражение в полный рост, с особенностями в жестах, осмотрелся — я должен не по сторонам смотреть, а на парня, я же его описываю. Похоже, я встретил еще одного такого человека: Сергея, за его плечом в углу — кадка с фикусом… Опять отвлекаюсь — не надо! Он указательным пальцем (кроме фикуса должно быть еще какое-нибудь растение — отвлекаюсь и отвлекаюсь, что за наказание) три раза провел по левой брови, как будто рисовал на ней кружок.

От Галины не ускользнули его движения: «Ты опять? Почему не учишься сдерживаться?» О, какой укор, а осуждение будет сильнее — или они равнозначны? Но ничего, после слов девушки можно и не описывать ее эмоции, впрочем, она и не показала их, поэтому я бы всё равно ничего не описал.