Бесплатный фрагмент - Рапух

Пролог

«Люди… Человечки! До сих пор гадаете — яйцо было раньше, или птица… Спросили бы внереалов! Это мы выдумали птиц, когда надоело просто висеть в воздухе!»

В моей голове раздалась тихая, мелодичная трель — Рапух смеялся…

Горячая кожа асфальта

Дорог, что куда-то ведут,

Согреют босые подошвы

Искателя лучшей судьбы.

Полуденного светила

В глазах его свет отразится

И, перемешавшись с синим

Безумно высоких небес,

Из небытия всплакнет вдруг

Слепым от рожденья дождем.

Читай своей жизни книгу,

Поймать журавля пытайся,

Но не покидай дороги,

Ведущей за горизонт…

Это было написано мной достаточно давно. Кто же мог тогда представить, что оные события будут иметь место в моей жизни. Причем практически дословно…

А уж то, к чему они приведут…

Часть 1 «Абру»

Глава 1

Есть у нас в области Голубое озеро. Фантазии, видно, не хватило у товарища, его нашедшего, потому и именуется оно так. С первого взгляда — не заслуживающая особого внимания большая лужа. Но в луже этой больше двадцати метров глубины. Место это достаточно известное и посещаемое. Но не под рукой. И, ведь куда проще — залезть в интернет, насмотреться фотками до тошнотиков и успокоиться. Нет же. Меня оно чем-то зацепило. Я решила сделать себе подарок на день рождения. Собрала рюкзак и, благо было воскресенье, а в понедельник у меня начинался отпуск, поехала.

Сначала это была электричка, по-утреннему забитая полусонным народом. По ней взад — вперёд ходили зевающие торгаши и орущие, словно петухи на зорьке, певцы. Потом, как в компенсацию за тесноту и толчею, меня принял в свои объятия почти пустой, старенький автобус. До конечной точки назначения вообще пришлось добираться пешком. Я очень надеялась, что кто-нибудь составит мне компанию. Но нет. Хорошо, хоть грунтовка была достаточно ровной и наезженной. Пешие прогулки с детства мне привычны. Но на этот маршрут моей закалки явно не хватило.

Порядочно натрудив ноги, я уже успела проголодаться и пообедать, сидя на поваленном дереве у дороги. Наконец, моя цель показалась мне на глаза. Вдоль поросшего молодым ивняком берега вилась чистенькая утоптанная тропка. Людей тут сегодня не было. Я сняла с уставших ног кроссовки и с удовольствием пошлепала по ней босиком.

Озеро вполне соответствовало своему описанию. Небольшое. Красивой, почти идеально круглой формы. Постольку, поскольку водоём этот представляет собой древнюю карстовую воронку, озеро больше всего напоминало колодец с почти вертикальными стенками. Поразила стеклянной чистоты вода. К глубине от берегов она имела переход цвета от нежно-голубого к почти черному.

Посидев с полчаса на берегу и понаблюдав, как пропадают в глубине швыряемые мной в воду мелкие камушки, я поднялась. И тут заметила, что в высокой траве, на противоположном берегу, кормится дикий гусь. Я вообразила себя орнитологом и двинулась по берегу в сторону этой большой, красивой птицы. Естественно, что в планы гуся фотосессия с моим участием не входила. Он взглянул на меня с укором. Досадливо погалдел, поднялся на крыло и улетел. Упрямо дотопав до того места, где он был несколько минут назад, я огляделась. Кроме следов лапчатых ног на песочке у воды гусь, видимо пожалев упрямую дуреху, оставил красивое вощеное перо. Трофеем это назвать было сложно. Но уже пора было возвращаться. Налетевшее из ниоткуда облачко заморосило слепым дождем. И лишь укрепило этим мое решение.

Я макнула на прощание ногу в довольно холодную воду. Очертила пальцем большой ноги гусиный след и со вздохом обулась. Перо отправилось в рюкзак, а я — в обратный путь, на остановку. Пока шла, навстречу мне попалось три машины с туристами. И где они были раньше?

На последнюю электричку, отправлявшуюся в мою сторону, я едва успела. Путь с вокзала до моей улицы пешком тоже занимал минут тридцать. А потому, дойдя до дома и попив чаю с бутербродами, я пошла ложиться.

Спалось мне в ту ночь как выключенной лампочке — тихо и скучно.

Утро, напротив, было светлым и ярким. Совершенно не сентябрьским. Меня ждали немытые окна, нестираные занавески и прочая важная чушь. Дом, тактично молчавший целый год, требовал за отпуск привести его в божеский вид. Весь день находились разные неотложные дела, занимавшие мысли и перебивавшие друг друга, как первоклашки на перемене. Вечер также раскручивался по обычной спирали. Ужин, посуда, накормить собаку, кошку и кур, внести с улицы чистые теперь занавески…

К ночи я вспомнила, что хотела сделать из найденного пера ручку. Сил хватило только на то, чтобы вытащить его из рюкзака и положить на столик у кровати. Завтра… Полистав в телефоне снимки с озера я, лишь коснувшись головой подушки, уснула.

С той самой ночи ко мне стали являться странные сны. Это Рапух стал говорить со мной.

Кру… Кру… Кружится

Вниз журавлиное перышко.

Осень рыжая, лужицы,

Озера синее донышко…

Страшный оскал… Медведица…

И человек в ужасе…

В спасенье уже не верится.

Перышко падает, кружится…

Рев… И перо касается

Теплого уха медвежьего.

Стоит человек, озирается,

А вокруг — только тишь нежная…

Парень сползает спиной по дереву. Рассеянно сует в карман журавлиное перо, попавшееся под руку в траве. Бурчит себе под нос:

— Все… Говорила мне бабка: «Уезжай. Учиться тебе, Мишенька, надобно. Да только у нас, в Мишанинской, ученых людей мало…» Как Рождество пройдет, в город подамся, в Москву… Неровен час, сожрет кто здесь…

Где-то вдалеке слышится волчий вой. Парень подскакивает и убегает.

Вынырнула из сна, как со дна того озера, что было в осеннем лесу… Сердце, того гляди, выскочит. Рядом, на столике — то самое перо… Нет, стоп, там же было журавлиное…

«Это был мой отец», — раздалось в моей голове.

— Кто тут? — выдохнула шепотом, как будто боясь разбудить кого-то. Но две мои дочки, вполне уже взрослые и самостоятельные, навещали мамку чаще по «Скайпу», чем лично. А муж в прошлый вторник уехал на вахту и должен был вернуться только к декабрю.

«Не бойся, я не умею делать зло», — снова промолвил невидимый кто-то внутри моей черепной коробки.

Похоже, у моего бурного воображения в кои-то веки кончилось терпение.

— Все, крыша поехала, пора тебе к доктору, — сказала я сама себе, глядя в зеркало.

«Ну, если так пойдет дальше, то да… Печально…», — огорчился мой непонятный собеседник.

— Кто ты? — тихо спросила я.

Ответ возник в моей голове сам собой:

«Повернись, я тут».

Я повернулась. Очень медленно, ожидая увидеть что-то… Сама не знаю что. А перед глазами оказалось висящее в воздухе гусиное перо.

— Это что, розыгрыш? — произнесла я, глядя куда-то, помимо него. И покрутила головой, ища глазами нитку.

«Что, мыло — мочало, начинай с начала? Это я собой говорю! Я!»

Перо поменяло положение с вертикального на горизонтальное, и я вдруг заметила, что оно на меня… смотрит!!! В ости пера образовалась некая выпуклость, похожая на бусину. И прямо из центра этой располовиненной бусины за мной внимательно наблюдал голубой, с металлическим блеском, глаз.

«Здравствуй, или как?» — произнесло перо.

Опять же, внутри моих мозговых извилин. Я почесала в затылке. Это что, телепатия? Никогда прежде не замечала за собой подобных способностей…

— Подожди… Счас… Перо с глазами… — пробормотала я себе под нос. Но мой собеседник, оказывается, все прекрасно расслышал. Потому как незамедлительно ответил:

«С одним, к сожалению. Но вижу на все триста шестьдесят».

— Ты можешь опуститься на стол, а не висеть у меня перед носом? А то мой разум никак не перелопатит факт твоего существования в реальности. Да и я присяду.

«Да пожалуйста. Только реальность — это не про меня. Я — внереал».

— Кто? — переспросила я.

«Внереал!» — гордо прозвучало внутри моей черепной коробки.

— И что это значит?

«Мы живем вне времени и реальности. Сегодня — тут, завтра — во вчера, послезавтра — вообще на Северном полюсе. Где захочется. Ну, это вашими, человеческими, понятиями выражаясь. Забавно, правда?»

— Мы? — удивилась я. — Ты хочешь сказать, что…

«Естественно. Я б хотел, наверное, быть таким в единственном экземпляре. Но внереалов гораздо больше, чем ты думаешь», — заявило перо, плавно опускаясь на скатерку.

— Я вообще знаю только тебя одного такого! И то всего пару минут! — начала заводиться я.

«Это, в некоторой степени, радует», — совершенно спокойно парировал мой странный гость.

— И что же тебе от меня нужно? — нетерпеливо спросила я.

«Так ты ж сама меня сюда принесла! Голубое озеро, гусь… Поразительная забывчивость!» — съязвил внереал.

— Мне нужно тебя туда вернуть. Да? — попробовала догадаться я, надеясь поскорее избавиться от своего непонятного гостя.

«Зачем? Мне тут нравится. И ты мне подходишь. Я тогда потому и остался», — отмел мои наивные поползновения внереал.

— Для чего подхожу? — снова спросила я, выделив слово «чего».

Современные триллеры и блокбастеры частенько подсовывают такие красочные эпизоды, что на ум сразу полезли всякие страшилки…

«Фу, гадость какая! Ну и фантазии…»

Перо даже отвернулось от меня. А я, воспользовавшись этой возможностью, попыталась рассмотреть его поподробнее.

Если не приглядываться, то мой неожиданный гость ничем не отличался от обыкновенного гусиного пера. Разве что, размер его немного выходил за рамки общепринятых. Обычные, виденные мною ранее гусиные перья, почти всегда были чуть больше человеческой ладони. Это же достигало почти двух. Даже странно, что на озере я внимания на это не обратила. Серо-коричневое, скругленное в верхней части опахало тихонько колыхалось, словно в такт дыханию. Матовая ость цвета слоновой кости к нижней своей трети утолщалась. В этом месте находился глаз внереала. Обычный человеческий глаз, только в уменьшенном варианте. Ярко-голубая, с металлом, радужка. Круглый зрачок. Непонятно, каким образом, но глаз имел, по всей вероятности, возможность быть видимым, или незаметным для окружающих. В зависимости от воли его владельца. Иначе бы это бусиноподобное утолщение я бы заметила ещё на озере. Чуть ниже ость снова становилась тоньше. Сантиметров через пять вовсе сходя на нет. Глаз, и небольшую часть ости до основной, плотной массы опахала, окружали тоненькие, мохнатенькие, белые пушинки. Они образовывали некое подобие то-ли ресниц, то-ли волос моего загадочного героя. За их счет облик внереала чем-то напомнил мне Эйнштейна. Я нервно хихикнула.

Мой гость резко повернулся обратно. Строго взглянул на меня и продолжил:

«Все гораздо проще. Я рассказываю — ты пишешь. А за это ты поможешь мне».

— В чем? — изобразила я заинтересованность.

«Подожди, я не представился. Меня зовут Рапух, — неожиданно выдал мой гость. — А тебя?»

Подобные резкие смены тем разговора всегда ставили меня в тупик. Но сложившиеся обстоятельства требовали принять правила этой, пока ещё непонятной мне, игры.

— Ганя, — назвалась я, приложив руку к груди. И отчего-то изобразила поклон.

«Ганна, значит, — констатировал внереал. — Замечательно необычное имя. А ты знаешь, что на старорусском оно означает „птица“?»

— Конечно, — кивнула я. — Меня бабушка в детстве «птичкой» называла. Только из-за неё мальчишки во дворе тоже одно время дразнили. Прилетят воробьи, или голуби — а они: «беги, твои родственники там…» Я пару раз сбегала. А потом старшего из них в песочнице песком накормила разок — тогда отстали…

«Нда… Человеческие малыши, это нечто… — посочувствовал мне Рапух. — А на бабушку не обижайся. Когда такое имя дают — хотят, чтоб у ребёнка крылья были. Чтоб легче жизненные невзгоды перелетать…»

— Да я давно уже не обижаюсь. Как мои детки оперились и улетели, так и всё…

«Только, давай сразу договоримся, Ганна. Пока я здесь, ты никому обо мне не рассказываешь. А то, знаю я вас!»

Перо висело посреди комнаты и беззастенчиво разглядывало все вокруг. Мне стало немного неловко за свой вечный кавардак, до которого никогда не доходили руки. Хотя, в моём случае, это было вполне оправданно. Гости у меня бывали очень не часто. Рапух был первым за последние полгода.

Версия со сном, похоже, отпадала. Дожив почти до полтинника и имея достаточно разноплановый опыт в жизни, я в этом случае не знала, как себя вести. Моя природная осторожность забилась куда-то глубоко в лабиринт извилин и забыла дорогу обратно…

— Ну, и что же тебе от меня нужно? Может, наконец, скажешь прямо? — спросила я.

Рапух, похоже, слегка смутился. Хотя, где вы видели смущенное перо?

«Понимаешь, Ганна, мне нужно попасть в одно место…» — осторожно начал он.

— Так ты же внереал! Куда захочешь, там и будешь! Сам сказал! — съязвила я.

«Это не совсем так. И, пожалуйста, постарайся не перебивать! — попросил мой гость. — Мы можем перемещаться во времени и вне расстояний не сами. Нам в этом помогают птицы».

— Птицы? — удивилась я.

«Люди… Человечки! До сих пор гадают что появилось вперед — яйцо, или птица? Спросили бы внереалов! Это мы выдумали птиц, когда надоело просто висеть в воздухе!»

В моей голове раздалась тихая мелодичная трель. Рапух смеялся.

— Как это — выдумали? — не поняла я.

«Не скажу! — заартачился вдруг внереал. — Это самый тайный сон из всех, вымышленных нашим народом!»

— Сон? При чем тут сон? О чем ты?

«Наша реальность — ваши сны. Или наоборот. Когда как».

Я даже виски ладонями зажала.

— Господи, сложно-то как все у тебя!

Вот так неожиданно свалившийся откуда-то странный персонаж заставлял меня одним своим существованием переосмысливать все, уже достаточно закостеневшие понятия. И поверить в то, что все это происходит вот тут, и сейчас, я пока не могла. Ущипнула себя за руку и ойкнула. Рапух в ответ снова мелодично рассмеялся.

— Ты специально меня дурачишь, да? Или это проверка такая? И что, я её прошла? — уставилась я в единственный глаз внереала.

«По моему мнению, да. И очень даже неплохо», — довольно произнесло перо.

— Ладно, хватит заговаривать мне зубы. Куда и почему ты не можешь попасть без меня? Отвечай немедленно! — повысила я голос.

«Ладно, ладно. Не кипятись, — миролюбиво осадил меня Рапух. — Сядь. Рассказ будет долгим».

Перо дождалось, пока я немного успокоюсь, и начало свой рассказ.

«Я тебе уже говорил, что времени для нас не существует. Поэтому сказать, что это было очень давно, можно, только мысля человеческими понятиями. Откуда появился первый внереал, не знает никто. Но то, что ему скоро стало скучно придумывать сны самому себе и он выдумал себе брата — это известно наверняка. И материализовать эту выдумку у него получилось лишь здесь. В одной из пещер, расположенных где-то в вашей местности. Может, и сам он появился тут. Не знаю.

С чем это связано, в разных снах трактуется по разному. Я много прощупал снов, прежде чем догадался, что этому способствовало. Факторов много. Река, климат, время… Со временем пещера стала нам тесновата. И одному из нас пришло на ум объединиться выдумкой в птицу. Тогда нашего количества хватило только на что-то вроде цапли. Впервые мы задумали переместиться куда-нибудь. И нас занесло на территорию доисторической Германии. Вот потому люди и считают, что первые летающие птицы появились именно там.

Естественно, что никого из нас эта пародия на птицу не устроила. Поэтому, используя полученные навыки и тайный сон, каждый придумал себе такого носителя, какого захотел. А чтоб не выдумывать каждый раз новую птицу, мы заложили в них способность повторять себя с помощью яиц. (Кто ж тогда знал, что те, что выходят из скорлупки, внереалам подчиняться не захотят?!)

Был еще какой-то третий ингредиент для воплощения сна, но о нем ничего никому не снится теперь. А жить каждый стал там, где творилось лучше всего.

Но выдумки и сны, да будет вам известно, теряют всякий смысл, если ими не с кем поделиться. Внереалы друг друга слушать не любят — у каждого свои сны на уме. Тут, очень кстати, появились первые люди… Сначала вы просто смотрели придуманные нами сны. Позже стали их друг другу рассказывать. Затем, когда люди научились писать, внереалы поняли, что среди вас есть те, кто сможет рассказать историю не одному, а десяткам, сотням…

Мы стали выискивать таких, помогать им. Старались рассказывать такие сны, чтобы человек хотел слушать еще и еще… Ведь, чем больше слушателей у внереала, тем больше его сила.

Но тут стало случаться странное… Вновь выдуманные птицы стали внезапно гибнуть. Иногда целыми стаями. Наверное, ты слышала о таком… И, естественно, если у внереала не было возможности оставить своего носителя, то умирал и он. Вот я и подумал, что нужно вернуться к истокам».

Внереал немного помолчал и, вздохнув, добавил:

«Только гуси не живут в пещерах. А выдумав себе однажды птицу, внереал изменить ее не может! Помоги мне найти нашу пещеру, птичка Ганя!»

Умоляющий взгляд голубого глаза растрогал бы даже айсберг.

Я ненадолго задумалась.

— Про пещеры я слышала, и про гибель птиц тоже. Обещать тебе ничего не буду, но попытка — не пытка. Попробуем.

Рапух засиял. Причем буквально. Висел в воздухе и светился теплым желтым светом.

А ночью опять был сон…

Старинный вечерний сад. Яблони и груши с мощными морщинистыми стволами. Дом с белеными колоннами. От крыльца отъезжает запряженная парой крупных гнедых коней крытая повозка. Из окна ей вослед машет ладошкой ребенок. Подбородок его дрожит. Он расстроен. Пожилая полная женщина успокаивает его. По скрипучему, некрашеному полу они возвращаются в гостиную. Здесь светло, но прохладно.

— Обожди, мальчик мой, сейчас я…

За всем этим с ближайшей к окну ветки груши наблюдает крупный ворон. Черные глаза-бусины птицы слегка поблескивают в свете гостиничных канделябров. Ворон взмахивает крыльями, и в щель между рамами падает черное перо…

— Няня, зажги камин!

Курчавенький мальчик. Один.

Кресло — качалка… Плед…

— Нянюшка, слушай сонет!

«Царь жил, царица жила,

Дочка у них росла…»

— Стой, обожди… Дрова…

Ну, ты и голова!

Сашенька, не спеши,

Перышко вот, пиши…

«Царь жил, царица жила,

Дочка у них росла…»

— Нет… Плохо пишет оно…

Няня, смотри… Окно…

Перышко… Надо достать…

Вот им и буду писать!

Утром, проходя мимо зеркала, я наткнулась на свой взгляд. Разглядывать себя в нём у меня привычки никогда не было, но с появлением нежданного гостя я стала это делать как-то подозрительно часто.

Сегодня из его стеклянных глубин на меня смотрела невысокая смуглая женщина со спокойными серыми глазами. У глаз и рта — намечающиеся морщинки. Коротко стриженные, мелированные волосы, побитые на висках сединой. Они всегда зачёсывались назад, а потому стояли «ёжиком». Нос недовольно сморщился. Я погрозила отражению пальцем.

— Ох, говорила тебе бабушка, читать надо меньше!

Наскоро закинув в желудок пару бутербродов и запив растворимым кофе, я засела в Интернете. Выяснилось, что в нашей области более пятидесяти известных пещер. Уточнив у Рапуха, что пещера «Абру» (так он ее назвал) была относительно мала, я сузила искомое до семи. Еще пара отпала сама собой ввиду явной отдаленности. Осталось всего пять.

Начали мы поиски, естественно, с самой ближней. Добрались за час до нужного места, но потратили почти столько же, плутая туда-сюда вдоль берега. Рапух почти все это время торчал в моем кармане и возмущался, что уже насквозь провонял собачьим кормом. (Ну, были собачьи вкусняшки там три недели назад, когда я с собакой гулять в поле ходила. Так куртка стиралась потом!)

А когда я вытащила перо проветриться, он чуть не улетел в Волгу, выдернутый у меня из рук сильным порывом ветра. Но именно эта моя беготня за пером и помогла нам найти скрытую за стволом старого тополя тропку. Она уходила вверх почти вертикально.

Вход в пещеру был очень узким. Я чуть протиснулась боком. Внутри сухая галечная дорожка приглашающе вилась внутрь между причудливо изогнутых стен. Мне пришлось достать фонарик, так как Рапух, несмотря на все уговоры, светить отказался. Заткнутый мною в отместку за ухо, внереал тихо возмущался:

«Ну не могу я светить! На это слишком много меня уйдет. Я же не свечка, я — внереал! Ты лучше подумай, как дорогу назад искать будем?»

— Да как все! — парировала я. И следом за фонариком на свет появилась шпулька капроновой нитки.

«О-о-о! Целых сто метров! Как много!» — язвительно прокомментировал её появление внереал.

— Замолчи, у меня их три!

Рапух затих, а я привязала нитку к ветке у входа и пошла вглубь.

Сейчас вспоминать все это немного странно, но тогда меня ничто ни капли не смущало. Мое чувство опасности так и не покинуло глубин мозговых извилин. Более того, казалось, что оно затаило там дыхание, удивленно наблюдая за этой нежданной авантюрой.

Пещера оказалась не так далеко и глубоко. На шпульке даже осталась треть нитки, когда луч фонаря уткнулся в стену. Водя лучом фонарика по сторонам, я огляделась. Больше всего небольшой грот, в который мы попали, напоминал черепаху. Низкий потолок, почти касавшийся моей макушки, практически правильной окружности форма. Других входов, кроме нашего, я не нашла.

«Всё, Ганна. Идем обратно. Никто и никогда из наших здесь не был».

— Ты уверен?

Такая безапелляционность меня слегка покоробила, но тон Рапуха был невозмутим.

«Однозначно».

На обратном пути мимо меня вглубь проскользнула летучая мышь. Видимо, где-то я ее спугнула. Рапух молчал. У выхода я, побоявшись, что перо опять сдует ветром, снова сунула его в карман куртки.

А когда спускалась вниз, цепляясь за все, что только подворачивалось под руку, над моей головой пролетел клин гусей. То разделяясь на несколько живых «галочек», то вновь выстраиваясь в одно целое, птицы довольно громко перекликались. С замирающим от этой картины сердцем я проводила птиц глазами и восхищённо вздохнула. Не знаю, показалось ли мне, или это ветер так дунул, но мне на миг послышалось, как кто-то тихонько тоскливо заскулил. Я притормозила, прислушиваясь, но звук больше не повторился.

«Чего стоим? Мы так никогда ничего за сто лет не найдем! Шевелись давай!» — неведомо откуда взявшимся генеральским тоном вдруг скомандовал внереал.

— Ах, вот ты как заговорил? Я что тебе, служанка какая? Все, хватит на сегодня, мне еще обед готовить!

Я спрыгнула на ровную полоску песчаника. Отряхнула с ладоней жёлтую сухую глину и пошла к воде.

«А-а-а… Извини, Ганя, прости, пожалуйста! Ну что ты, я случайно! Давай еще одну пещерку посмотрим!»

Тон Рапуха в моей голове стал таким, что я легко представила, как он становится передо мной на колени (если вообще можно вообразить перо с коленками).

Эта мысль меня позабавила, но решения моего не изменила. Я развернулась и пошла к подъему, который выходил на дорогу.

А ночью мне приснился снова странный сон.

Воздушный змей был ветром шалым принесен

И бился, пойманный разлапистой ольхой,

Пытаясь выбраться, и обрести покой.

Змей наклонял ко мне бумажное лицо,

Прося распутать цепких лап ольхи кольцо,

И отпустить его на волю, к небесам.

Бегу я к дереву, но змей взлетает сам.

Вот он уменьшился, и вот уж нет его.

И словно не было. Ни змея, ничего…

До второй, намеченной нами, пещеры ехать на «газели» нужно было почти полчаса. Потом идти до старой турбазы «Красный Октябрь» и вдоль берега возвращаться к скалам. Прямо от остановки в нужном нам направлении шла заросшая травой, но довольно хорошо сохранившаяся колея. Это значительно облегчило наши поиски. Уже через полчаса я стояла у покореженных временем и людьми, распахнутых настежь ворот.

От турбазы практически ничего уже не осталось. Только ржавые трубы от пляжных грибов торчали местами на берегу. Да кирпичный остов здания начальника турбазы еще кое-где светлел остатками побелки. Спустившись к реке, я повернула в сторону Александровского моста. Вид отсюда на него был неплох. Жаль, далековато только.

«Мне он тоже всегда нравился. А как шикарен он с высоты птичьего полета! Особенно весной, когда лед уже сойдет. Волга такая широченная — прям море! Он тогда выглядит как ажурный поясок на тонкой девичьей талии!» — восторженно поддакнул моим мыслям Рапух.

— Ну что за манеры — влазить в чужую голову! — возмутилась я.

«Прости, я не нарочно, ты слишком отчетливо думаешь…» — тон внереала осел, словно я застала его за подглядыванием в щёлку.

Поняв, что он действительно не виноват, я успокоилась.

— Ладно, пошли.

Сверившись ещё раз с картой, я убедилась в верности выбранного нами направления. Пещера носила статус известной практически всем, а потому, в отличии от первой, нашли мы ее достаточно быстро. Вход представлял собой довольно широкий, но неглубокий колодец, в который для удобства спуска было опущено высохшее дерево вершиной вверх. По остаткам веток, как по ступеням лестницы, я слезла на каменное дно. Два ответвления колодца вели в противоположные стороны.

— Куда пойдём сначала? — спросила я.

«Посвети фонариком, может увидим что?» — нерешительно сказал мой напарник.

Я поняла, что решать мне. А потому, привязав к дереву капроновую «нить Ариадны», полезла в правое ответвление.

Оно уходило вперед всего метров на пятнадцать и заканчивалось вполне обжитым подземным «бунгало». О его бурном летнем прошлом без обиняков заявляли пустые винные бутылки, остатки костра, и даже какое-то подобие лежака.

«Не то».

Вернувшись, я шагнула влево. Сначала ход был вполне проходимым. Но метров через десять он сузился и уменьшился до таких размеров, что мне пришлось встать на четвереньки.

— Рапух, ты ничего не чуешь, может зря я тут корячусь? — задала я вопрос своему «проводнику». Но дождалась только извинений.

«Прости, смогу сказать только на месте. Здесь ничего не понятно. Слишком мало места. Все сны как коврик в трубочку скручиваются…»

— Даже рук у тебя нет. Хоть бы фонарик подержал!

Рапух только вздохнул.

Стены и пол постепенно ослизли. Под руки постоянно попадались какие-то то-ли слизняки, то-ли водоросли. Рюкзак цеплялся за корни, торчащие то тут, то там, и постоянно съезжал.

Наконец, когда я уже хотела поворачивать назад, потолок резко ушел вверх, и в глаза мне ударил солнечный свет. Я поняла, что в одну из прошлых вёсен боковую стену пещеры подмыло паводком, и она утянула за собой потолок. Пещера просто перестала существовать как пещера, а стала ничем иным, как другим выходом.

С верхнего края разлома, на меня удивленно таращилась здоровенная чайка.

— Вот так дела… — разочарованно протянула я.

«Да… А я все гадал, почему вижу свет».

Обидно было лезть обратно тем же путем, но другого варианта не было. Разлом висел метрах в пяти над водой, а вокруг были только каменные стены, заканчивавшиеся где-то далеко наверху.

Дома я решила освежить в памяти координаты следующей пещеры. Рапух щепетильно следил за моими пальцами, набирающими на клавиатуре нужные буквы.

«А ты уверена, что посмотрела все подходящие варианты? А вдруг наша — именно та, которую ты пропустила? Что мне тогда делать?»

— Рапух, ну что ты паникуешь? Мы проверили только два пункта из пяти вероятных!

Внереал тихонько заныл. От этого виски мои заломило, словно от звука старинной бормашины.

— Прекрати! — шлёпнула я по столу рукой. — Если ты собираешься мне каждый день (да и ночь, что уж тут) выносить мозг, я лучше верну тебя туда, откуда взяла!

«Ну и пожалуйста! Думаешь, ты одна такая стихоплетчица? Да у меня в запасе еще четыре!»

Внереал взмыл до потолка и гордо отвернулся. В голове у меня раздалась мелодия какого-то марша.

— И почему же тогда ты выбрал меня? Почему? Ну? — упорно настаивала я на ответе.

Рапух затих.

— Что молчишь? Завтра же с утра поеду, и отвезу твое гусиное величество! Ни забот, ни хлопот не будет!

Внереал тихо прошептал какую-то кракозябру. Ругался по своему — как пить дать… Потом медленно опустился ко мне на плечо.

«Ну почему нам дано выдумывать, а соврать — язык не поворачивается… Не нужно меня никуда везти… Ганна, ты единственная из пяти подходящих мне людей сама подобрала перо… — Рапух обреченно вздохнул. — Ну заведено так у внереалов! Я позвал. На мои сны о Голубом озере откликнулось пятеро. Все они, как и ты, были на озере и видели гуся. А вот перо подобрала только ты…»

Мне стало любопытно.

— И что же, каждый, кто подбирает где-то перо птицы, становится писателем или поэтом?

«Нет. Только если он взял в руки внереала, когда тот позвал его. Чаще люди берут в руки просто перья».

— Ну слава Богу, а то уж я думала, что мои куры утыканы внереалами! — я даже хихикнула, представив это.

«Не смешно! — возмутился Рапух. — Куры — это просто куры! Хотя… Когда-то они летали! Вот тогда с ними и можно было встретить моего дядю!»

— Твой дядя придумал курицу? — удивилась я.

«Вообще-то — дикого рыжего петуха с красивейшим хвостом и шикарными шпорами! Дядя летал с ним, и сражался вместе со своим человеком! О! Это были те еще сны!» — внереал даже зажмурился от восторга.

— Здорово! Расскажешь?

«Не сейчас. Да и отвлеклись мы с тобой. Давай о пещерах».

— Рапух, я не геолог конечно, но ты уверен, что за все это время пещера не… Ну там, смещение пластов, вода, землетрясения, и всякая подобная лабуда…

Внереал помолчал. «Нет. Я чувствую. Она есть. Причем, где-то близко».

— Может, сам посмотришь, что люди в интернете пишут?

Я развернула экран ноутбука в сторону Рапуха.

«Увольте меня от этого! — поднялся к потолку внереал. — Я эти ваши « комменты» и «репосты» на дух не переношу! Давай лучше завтра поедем и посмотрим третью пещеру. Ага?»

— Утро вечера мудренее. Слушай, мне что-то на ум пришла сказка о золотом петушке… Не про дядиного петуха там речь? — попробовала я переключить Рапуха на другую тему.

«Ну это только отголоски, легенды. Эхо снов, как у нас говорится…»

Ответив, по его мнению, на вопрос, внереал тут же вернулся к своим «баранам».

«А если интересно, посмотри в своей электронной коробке — сколько в человеческих историях упоминаний о птицах? Сотни, тысячи, а, может, гораздо больше! То-то же! Люди всегда были благодарны своим внереалам! А мне вот тут тебя уговаривать приходится…»

— Ты хочешь сказать, что я неблагодарная, да? Мотаюсь, как какой-то умалишенный диггер по пещерам всяким! — возмутилась я.

«Все, все, все… — заюлил внереал, снова опускаясь мне на плечо. — Завтра идем?»

— До завтра дожить надо.

Горы, поросшие низенькими кривыми деревцами. В хижине, сложенной из сланцевых плашек, сидит прямо на полу одетый в черные ратные доспехи воин. Видно, что он обессилен. Рогатый шлем и кожаные наплечья боевых доспехов расцарапаны чем-то острым. Он достает из ножен меч и прячет его в глубине расщелины, почти не заметной у основания стены. На землю с воткнутого в стену обломка копья слетает огромный рыже-золотой петух. Он помогает человеку зарыть оружие, ловко орудуя сильными когтистыми лапами… Воин берет из напоясной сумки ленту папируса и бамбуковую палочку. На светлом листе появляется вязь иероглифов…

Цао-Цао, Великий Отец наш, гора в новолуние!

Свой талант я на битву за пост твой потратить должен!

Как стрела — легка и стремительна мысль в свободе;

Столь же каменны мысли те, коль в неволе держишь.

Я прошу — не ломай стрелы оперения пестрого!

Цао-Чжи, твой последний сын, не желает битвы!

Мне петух мой уж петь устал о врагах поэмы!

Старший сын твой возьмет твой меч и продолжит дело!

Воин скручивает написанное в трубочку, связывает, с поклоном вручает петуху. Тот, кланяясь в ответ, принимает свиток. Взмах огромных крыльев — и петуха в хижине уже нет…

Рассвет принес грозу. Наверное, последнюю в этом году, и от того злую и обиженную на кого-то. Яркие вертикальные всполохи расчерчивали небо на какие-то отдельные полосы яви. Дождь, подкрашенный то желтым, то красным, вместе с ветром вытанцовывал на огороде немыслимые фортеля. Яблони решили срочно избавиться от плодов и закидали ими пробившиеся было осенний укроп и петрушку.

Я забралась с головой под одеяло и попыталась вообразить, что все это мне снится. Но не вышло. Собака лаяла и скулила так, что мне пришлось встать и напоить ее валерьянкой.

Как заключительный аккорд — протекла моя многострадальная крыша… На кухне, рядом с котлом, заняло почётное место жёлтое пластиковое ведро. Посредством звучно плюхавшихся в него капель природа который раз доказывала свое над нами превосходство. Часам к десяти ветер немного поутих, и я полезла на чердак искать течь. Буря расшатала пару листов шифера и сдвинула их с места. Не меньше часа ушло у меня на ликвидацию последствий.

А после обеда я собрала упавшие яблоки в предбанник и до вечера выжимала из них сок. Старенькая соковыжималка урчала и плевалась, устав от моих стараний, но я не сдавалась. Не пропадать же добру…

Вечером, побаловав себя полноценным ужином, я взяла Рапуха и пошла гулять с собакой. Надо было проветрить мозги от всей этой домохозяйственной карусели. Ну не люблю я чувствовать себя разнорабочей на своем участке. Я, конечно, все это сделаю. Причем, как говорится, «я и лошадь, я и бык», но не люблю…

«Угораздило ее разразиться именно сегодня!» — раздалось в моей голове, едва я вышла за калитку.

— Кого? — не поняла я.

«Да тучу ж эту! Карвот ее замотай!» — раздражение внереала было настолько жгучим, что уши мои вспыхнули.

— Карвот? Кто это? — об этом имени я слышала впервые.

«А, долго объяснять! Лучше присню как-нибудь», — пообещал Рапух.

— Договорились. А то каждый раз вываливаются все новые и новые подробности. И я начинаю понимать, что практически ничего о тебе не знаю.

«Да. Знаешь ты только перо от целого гуся!»

Я сочла прогулку подходящим временем, чтобы разузнать о своём госте побольше.

— А как ты появился?

«Меня выдумал отец, Кру. Отделил от себя частичку, назвал сыном. Пока я был пушинкой, он носил меня с собой, а когда я стал сочинять свои сны, оставил на берегу Голубого озера».

— Это он дал тебе такое имя?

«Нет. Я сам выдумал его. „Ра“ — это бог солнца, а „пух“ — это то, чем я тогда, собственно и был. Получается — „Солнечный пух“. Красиво, правда?»

— Очень. А потом прилетели гуси? — попыталась додумать я.

«Опять не угадала. Отец, когда улетал, оставил мне немного силы. Я сам выдумал себе гуся. Только создав свою птицу внереал становится взрослым и самостоятельным. Если бы у меня это не получилось, то я б остался просто пушинкой и истлел там, на берегу. Вместе с водорослями и прошлогодней травой».

Я продолжила свои расспросы:

— Получается, у вас только мальчики?

«Не очеловечивай нас, пожалуйста! Мы — не люди! — внезапно построжел мой гость. — У нас нет понятий „мальчики — девочки“. Каждый выдумывает себе сам имя, птицу, и ищет людей, которым может рассказывать свои сны. Если все сходится, внереал может прожить с человеком всю его жизнь».

— И только с одним? — спросила я.

«Мы живем гораздо дольше вас. Одно плохо — внереал, когда у него кончается свет, становится просто обычным пером. Свет — это сила. Но если внереалу некому поведать сны, он слабеет. Еще бывает, что человеку некогда рассказывать наши сны, ну или просто лень. Тогда внереалу приходится искать кого-то другого».

Я обрадовалась:

— То есть, если я буду стараться, ты останешься со мной навсегда?

«Мы не слуги людям, Ганна! — охладил мой пыл Рапух. — Если я найду кого-то, умеющего рассказывать сны лучше, и он откликнется, я имею право сменить человека. Или же просто захочется полетать…»

— Получается, что все держится на личных пристрастиях? — разочарованно протянула я.

Рапух не стал меня обнадеживать.

«Можно сказать и так», — услышала я в ответ.

— Рапух, а зачем тебе так нужна эта пещера? Что там?

Внереал не ответил. Я поняла, что на сегодня разговор закончился. Пристегнула уже набегавшуюся вволю собаку на поводок и повернула к дому.

Предзакатные сумерки. Пыльная дорога. За ближайшим саманным домом видны барханы. Бедно одетый старик ведет в поводу ослика. Видно, что они оба очень измождены. Откуда-то из кустов взлетает на крышу стоящего у дороги питейного заведения шикарный зеленый фазан. Тут же два толстосума, едущие мимо, вдруг решают выпить и останавливают коней.

Средняя Азия. Старенький ослик. Жара.

В узком арыке, купаясь, визжит детвора.

Рядом корчма у дороги. В ней — два богача.

Смотрят на ослика и старика, бормоча:

— Да… И за что только любит таких вот народ?

Он же живет одним днем! Только песни поет!

— Этот несчастный осел — его дом и добро…

Да еще носит на шее фазанье перо…

— Эй, ты подай-ка, корчмарь, ему хлеб и вина!

Да позови старика. (Как же бедность страшна…)

Может, уже подойдет он, поклонится нам?

Эй, расскажи-ка нам притчу, Ата Хайям…

Третья пещера заставила нас с Рапухом спускаться с немыслимой верхотуры, прыгая по-козлиному по не вызывающим никакого доверия уступам. Хорошо еще, что кто-то удосужился привязать за ютящиеся на них кривенькие ракиты веревку. Иначе бы я просто не смогла осуществить наполеоновские планы внереала.

Как только я ступила на камень, изображающий из себя порог, Рапух начал пританцовывать у меня за ухом.

«Я чувствую! Да! Идем, Ганя, идем уже, ну чего тянешь…»

Несмотря на все попытки внереала продинамить мою, выработавшуюся уже, методику, я достала из рюкзака шпульку капрона и, как всегда, прикрепила конец у входа за ветку.

На этот раз, чтоб не бегать за пером, я привязала его за ость ниткой к петле куртки. Так и мне было спокойно, что его не сдует ветром, и Рапуху не нужно сидеть в душном и тесном кармане.

Коридор то сужался, то расширялся. Иногда потолок уходил настолько высоко, что терялся из виду. Мы шли уже минут двадцать. Мне даже пришлось достать вторую шпульку и привязать нить к концу первой. Через пару минут впереди послышался плеск воды.

— Рапух, что там с твоими снами? Может вернемся, пока не утонули? — с опаской осведомилась я.

«Не останавливайся, пожалуйста, еще немного и мы придем!» — уверенно ответил мой внереал.

И правда, метров через семь мы вывалились в пещеру. Ну, вывалилась-то, конечно, я…

Дно пещеры было покатым и, если бы не торчащая из пола у нашего выхода каменная плита, я б укатилась в неведомые «тартарары».

За плитой, с правой стороны от входа, меж камней журчала вода. Она устремлялась к противоположной стороне по некоему подобию желоба, исчезая где-то между глыб, составляющих эту стену.

Рапух завибрировал и засветился.

— Что, мы нашли ее? Это «Абру»? — с надеждой обратилась я к внереалу.

«Подожди… Здесь есть немного силы и, видимо, когда-то был кто-то из моего племени, но это не „Абру“».

— Тогда пошли назад, а то у меня фонарик садится!

«Давай немного побудем тут! Если хочешь, выключи фонарик. И, пожалуйста, отвяжи меня!» — попросил Рапух.

Я бросила рюкзак на пол и села. Аккуратно отвязала внереала и раскрыла ладонь, отпуская. Рапух завис в воздухе посреди пещеры и засветился еще ярче.

С места, где я сидела, под светом внереала мне открылась неожиданная картинка: желоб, по которому стекала вода, виделся как бы остью пера. А плиты, расположенные по бокам от него (их я насчитала четыре), образовывали некое подобие опахала, обозначенное уже почти незаметной темной линией.

— Рапух, ты видишь то, что вижу я? Плиты и ручей… Это перо? — спросила я.

«Я видел это внутри сна ещё до того, как мы вошли сюда».

— И ничего мне не сказал? — возмутилась я.

«Надо было проверить», — терпеливо пояснил внереал.

— И что теперь?

«К сожалению, ничего. Ту силу, которую тут оставили, я забрал. Теперь это просто пещера».

Такая безапелляционность Рапуха меня смутила.

— А если хозяин силы вернется за ней, а ты все себе присвоил?

«Я обрадую тебя, если скажу, что того, кто оставил эти сны, больше нет?»

— Жаль, а что произошло?

«Не знаю, только сны уже холодные. Пока внереал есть, сила, которую он оставляет, горячая. Иногда даже можно сгореть, если позариться на чужое. В истории внереалов сначала такое бывало».

— А это? — я махнула рукой в сторону родника.

«Думаю, что когда-то здесь любил смотреть сны какой-то поэт, или писатель, а может, просто человек, случайно наткнувшийся тут на внереала. Это еще надо покопаться в тех снах, что здесь остались».

— И? — решила я выяснить всё окончательно.

«Ну, вот этот человек и состряпал такое, с позволения сказать, перо… — отмахнулся внереал. — Привязывай меня и пойдем назад».

Следующие две ночи мне ничего не снилось. Рапух молча лежал на прикроватном столике. Если бы не его просьба не беспокоить, пока сам не проснется я, наверное, уже напридумывала бы себе разной всячины. Голова моя гудела от тысяч вопросов, которые я хотела задать Рапуху. Ведь, чем больше я узнавала о нем и его племени, тем больше их у меня возникало.

Тут неожиданно раздался телефонный звонок. Подруга приглашала меня на заседание нашего литературного кружка. Не виделись мы все лето, а потому поделиться нам было чем. Круглый стол сам распределял очередность выступающих, а прилагающийся к беседе чаек настраивал на лирику. Один из новеньких читал чудесные детские стишата, вызвавшие у нас неподдельный восторг. Другой, показавшийся мне странноватым, назвался композитором.

А я сидела, разглядывала своих давно знакомых кружковцев и гадала — есть ли у кого из них внереал? И если есть, то от какой птицы? Хотя нет. Так, наверное, неправильно будет думать. Ведь это внереал создает себе птицу. Так кто чей получается?

Я так и не успела разобраться в этом, потому что пришла моя очередь читать. Я выбрала один из снов Рапуха:

Взгляд серо-зелёных очей,

Упрямая тёмная чёлка.

И звёзд отраженье — как пламя свечей.

Беседует с морем девчонка.

Ещё ей неведома боль,

Что в жизни хлебнёт полной мерой.

И что ей достанется странная роль

Развенчанной, но — королевы.

И реквием этой души

Как море — штормить будет вечно…

А девочка встанет, и вдаль убежит

По звёзд отражению млечному…

Потом снова был чай. Расходиться совсем не было желания, но за окнами уже темнело. Дома меня ждали остатки вчерашнего ужина и любимый диванчик.

Ночь пролетела так, будто я и не ложилась. А рассвет затопило первым в этом году туманом. Промозглая тишь, наполненная его кефирной плотью, скрывала не только дома напротив, но и деревья в саду. Несмотря на это, нужно было сходить в магазин, так как у продуктов имелось дурное свойство заканчиваться.

Когда я вернулась, то дома, прямо у входной двери, меня встретил Рапух.

«Ты читала мои сны!» — восторженно приветствовал меня он.

Я улыбнулась и принялась разбирать сумки.

— Ну, ты же говорил, что это прибавляет тебе сил…

«Да! Я бодр, и полон света как июньский сон!»

Внереал поднялся чуть выше и крутанулся вокруг своей оси.

— Рапух, у меня столько вопросов! — подняла я на него взгляд.

Внереал взлетел еще выше.

«О, нет! Только не сегодня! Если ты рассчитываешь, что я буду тратить себя на твои дурацкие расспросы, то я лучше опять уйду в сны! Не порть мне настроение!»

— Ну хотя бы про те сны, которые ты забрал в последней пещере, расскажи, — попросила я. — Ты понял в них хоть что-нибудь?

«Ладно. В конце-концов, без тебя я бы туда никогда не добрался, — наконец сдался Рапух. — В этой пещере, действительно, почти двенадцать ваших лет жил внереал. Как его звали, я не скажу, не увидел. Только человек, которому мой соплеменник рассказывал там сны, пришел туда совершенно не тот. Хотя, говорят, случайности не бывают случайными.

Внереал когда-то попал сюда вместе со своей птицей, ласточкой, удирая от сокола. Обычного. С обычными перьями. Так вот. Чтобы тот не убил и не сожрал его выдумку, внереал и переместился в пещеру. Только немного не рассчитал. Он ушел слишком глубоко. А чтобы переместиться обратно, у него уже не хватило света. Ласточка стала метаться по пещере. И, к счастью внереала, случайно выбила его из крыла. Птица, к сожалению, погибла. А внереал стал придумывать сны о пещере и звать людей.

Рядом рыбачил какой-то мальчишка. Как выяснилось позже, он немного сочинял. И иногда бренчал для друзей на гитаре. Он первый и нашел это место. Внереал, потерявший ласточку, не хотел говорить с каким-то рыбаком. Но парень, исследуя пещеру, случайно коснулся пера рукой. И моему соплеменнику, верному обычаям, пришлось рассказывать сны ему.

Шли годы. Мальчик вырос в юношу и стал известным бардом. Приходить в пещеру он начал все реже и реже. Внереал, успевший накопить за эти годы достаточно света, получил возможность вновь воплотить себе птицу. Это случилось как раз перед последним приходом человека в пещеру. Парень поймал и вынес ласточку на волю, даже не зная, кому и чем он обязан. Именно потому, что внереал был в пещере так долго, там и осталось эхо снов».

— А внереал больше не прилетал к тому барду?

«Нет. Ласточка, выдуманная в пещере, оказалась слепой. Она разбилась о скалы в тот же день, когда человек выпустил её».

— Вот так история…

«Да. Внереал, как и его выдумки, должен жить, видя солнце. Это закон. А тот несчастный слишком долго не ощущал его живительной силы…»

— Нда… Сегодня как раз проблемы с этим, — посетовала я на туманную погоду.

«Ничего. Мы найдем „Абру“. Пусть не сегодня и не завтра, но точно найдем. Я в этом теперь уверен».

Я затаила дыхание, боясь прервать его внезапно нахлынувшую словоохотливость.

«Только знаешь, тот внереал, который погиб, он был очень старый. Гораздо древнее меня. Может быть, даже из тех, первых. И из его снов я понял…»

В моей голове то-ли булькнуло, то-ли хрюкнуло.

«…Абру — это не пещера!»

— Что? — я, удивлённая этой неожиданной новостью, уставилась на Рапуха.

«Это жук!» — торжествующе выкрикнул он.

— Как это?

«Жук, червяк… Светлячок! Такой мелкий светящийся насекомыш! Эти фигульки живут в той самой пещере, где появился первый внереал! Причем, видимо, только там, и больше нигде. Понимаешь?» — уставился на меня голубой глаз. Я кивнула.

«Так вот, — продолжил Рапух. — Эти светляки и дают внереалам силу воплощения и перемещений! Нужно только носить их с собой! Точнее — частичку светляка. Скажем, коготок, или усик… Целый „Абру“ имеет слишком много энергии — расплавиться можно. А я все время гадал — зачем это мой отец приклеил мне на пушинку ухо светляка…»

— Светляк. И всё? — мрачно осведомилась я.

Перед моими глазами промчались все пещерные мытарства, которые я уже в полной мере успела ощутить.

«Совсем не всё! — покачалось, словно маятник, опахало пера. — Светляк постепенно утрачивал свои свойства. Особенно, если его делили на слишком маленькие части много внереалов. Поэтому, каждые триста лет кому-то из нас нужно возвращаться в пещеру предков за новым светляком. А мы об этом забыли! И получается, если б я не прочел эти сны, то мы вообще могли бы вымереть! Как какие-то динозавры!» — внереал аж распушился от гордости.

— Ты что, всерьёз считаешь, что ты один такой умный? Да и не нашли мы еще ничего! — решила я сбить его спесь. Но, не тут то было.

«Не дерзи! Про пещеру, конечно, знаю не я один. А вот о светляках…

Папа Кру… Жук Абру…

Ухо светляка…

Рапух — самый расчудесный,

Умный внереал!»

— Не в склад, не в лад, поцелуй кошку в зад! — прошептала я себе под нос…

«Я всё слы-ышу! Ля-ля-а!»

Настроение у внереала и вправду, было светящимся. В самом, что ни на есть, прямом смысле.

«Ну не умею я складывать стихи, ну так что? Мы только рассказываем вам истории. Или, если выражаться вашей научной терминологией, транслируем эмоции и ощущения. А уж как вы, люди, услышите их — песней, сказкой, басней — это ваше дело! Самое главное, чтобы то, что у нас получилось, нравилось другим людям! И — да будет свет!»

Внереал кружился и танцевал в воздухе. А я, пользуясь его настроем, решила копнуть чуть поглубже в познании мира своего гостя.

— Рапух, но ведь бывают и страшные, злые, темные истории с нехорошим концом… И, как ни странно, люди очень любят их слушать, — сказала я.

И внереал вдруг потух. Как выключили. Плавно и тихо опустился на кухонный стол и закрыл глаз.

«Тебе что, обед варить надо было? Вот и вари. Заболтался я с тобой…»

— Рапух!

Но перо стало уже просто гусиным пером на клеенке. Опять загадки…

Я отнесла внереала в спальную и занялась обедом.

Туман рассеялся только к трем. Я дождалась, пока ветерок не прогонит его совсем, и пошла гулять с собакой. Рапух сопровождать меня желания не выразил.

Я шла и размышляла вслух сама с собой.

— Вот найдем пещеру, заполучит Рапух своего светляка, и поминай, как звали… Хотя… должна же быть у него какая-никакая совесть? Или у них нет её? Ведь это я подобрала его! Да и по пещерам ползать не каждый согласится. Он же, наверное, и без этого обязан мне истории рассказывать! Если уж даже тот, из третьей пещеры, лишь коснулся человека и двенадцать лет ему сны сочинял… Может, стоит потянуть время с этими поисками, стать известной… А если моему внереалу без этого светляка жить осталось два понедельника? И почему он так замолчал, когда я про темные истории спросила? Это ведь общеизвестно: где есть свет, всегда есть и тьма…

Чувствуя, что без Рапуха я все равно ничего не пойму, я перестала терзать себя домыслами и опустилась в траву. Тут же примчалась, потеряв меня из виду, собака. Села рядом и просунула морду мне под руки. Внимательные карие её глаза изучали мое лицо как карту звездного неба.

— Эх, всё-то ты понимаешь! Сказала бы хоть что-нибудь! — тронула я её острое ухо.

— А-а-у! — Верта нервно зевнула и принялась меня вылизывать.

— Ну будет, будет тебе! Все, уговорила, я уже не расстроена, мне весело! Довольна? — я рассмеялась, поднялась на ноги и вприпрыжку побежала вперед. Собака, взлаивая, рванула за мной.

Мы поднялись на холм. С него открывался великолепный вид на Волгу и мост, ни разу не оставлявший меня равнодушной. Закатная сентябрьская солнечность осенних садов говорила мне, что светлого в жизни все же больше, чем всего остального. И убеждать меня в этом было не нужно. Я и так всегда, всем сердцем верила в это.

Но пришла ночь…

Туман… Сыро… Я дрожу от холода, и забирающейся в самые тайные закоулки души тревоги…

Стою на каком-то деревянном настиле… Он старый и шаткий… Это мост. Внизу, подо мной, где-то глубоко внизу, слышно журчание ручья. Перебирая пальцами по скользким от сырости жердям, заменяющим перила, на ощупь начинаю двигаться вперед. Через несколько шагов держаться мне становится практически не за что. Так как впереди жерди оплетены безумно колючей лозой. Схватишься — обязательно поранишься! Листья у этой вьющейся колючки очень странные — формы неправильного ромба. Плоские и жёсткие. Словно вырезаны из жести. Лоза, словно почуяв меня, тянется к моим рукам…

Шип… Острый шип… Отломи, забери…

В кровь — как в чернила… Черно изнутри…

Вычурны, складны… И строки, и слог…

Тёмные строчки — прекрасный итог!

Сыпьте, в бумагу вонзаясь как в плоть!

Буквы и слоги — зачем им любовь?

Месть — слаще мёда, а власть — это рай!

Не сомневайся! Не выбирай!

Будешь прославлен годы и дни!

Шип… Острый шип… Забери, сохрани!

Вдруг туман прорезается лучом света. Свет!!! Он затмевает всё!!!

«Проснись, ну проснись же! Нельзя это слушать! Не нужно это! Открывай глаза, ну!» — услышала я знакомый голос.

— Рапух?

Села на постели. За окном занимался рассвет. Внереал, светящийся как лазерный луч, завис прямо перед моими глазами.

— Ох! Можно убавить яркость, а то я ослепну? — закрыла я глаза ладонями.

«Света никогда не бывает лишнего! — строго произнес Рапух. — Рассказывай, Птица моя хорошая, чего ты там увидела?»

— Так это не ты мне… — удивилась я.

«Представь себе… — вздохнул внереал, постепенно уменьшая своё свечение. — Бывают у людей сны, рассказанные не только нами…»

— А кем ещё?

«Точно не скажу, — принялся объяснять Рапух. — Но есть один очень древний закон. В нем говорится, что внереал, рассказывающий человеку сны, открывает его душу. И нужно каждый раз не забывать закрыть её перед уходом».

— А ты забыл, — угрюмо констатировала я.

В голосе внереала появились нотки сожаления и смущения:

«Я, наверное, слишком широко открыл твою душу, Ганна. И тогда, когда я последний раз рассказывал тебе сон, она была открыта настежь. И, как я не старался, закрыть её у меня не получилось…»

— И кому же понадобилось влезть ко мне? — не на шутку встревожилась я.

«Думается мне, что это хозяева Карвота», — виновато опустил взгляд внереал.

— А подробнее?

«Я же сказал, не знаю я… — раздраженно встряхнул пушинками внереал. — Только ты в последний раз как раз об этом меня спрашивала. А в совпадения я верю не очень… Так ты расскажешь сон?»

Я в красках описала Рапуху всё, что увидела, и он озабоченно растопорщил опахало.

Я подождала минуту, думая, что внереал что-нибудь скажет, но он словно завис. Еще через минуту терпение мое лопнуло.

— И что мне теперь, совсем ночами спать нельзя?

«Ты сейчас вот ложись, и постарайся уснуть. А я попробую что-нибудь сделать», — задумчиво проговорил внереал.

— Не уверена, что получится, — сморщила я нос. — Светло уже.

«Для тебя же стараюсь! Спи!» — взорвался Рапух.

— Уже постарался! — парировала я.

Но и возвращаться в то вязкое и промозглое наваждение с колючкой мне ой, как не хотелось!

Вздохнув, я легла. По счастью, яркий свет внереала настолько перебил тёмный сон, что я, действительно, задремала. Голос Рапуха в моей голове мурлыкал какую-то старинную колыбельную. Сквозь его успокаивающее вибрато мне снился мой любимый вид с холма. Волга, мост, весенняя пена вишнёвых садов, тихо колышимая теплым ветерком… А потом зазвонил будильник.

Встав в хорошем настроении и уступив просьбам Рапуха, я собралась и пошла на электричку, чтобы продолжить наши поиски. Сошла на станции « Пристань», перешла пути и, дойдя до реки, стала искать спуск к воде. Люди, выложившие в сеть информацию об этой пещере, писали, что вход в неё по весне затопляется. Но, благо сейчас была осень, я надеялась попасть туда посуху. На всякий пожарный случай в моем рюкзаке лежали высокие резиновые сапоги. Минут через двадцать спуск нашёлся. Довольно пологий и удобный. Только вот вёл он практически в никуда. Вода все же стояла достаточно высоко. Узкая, меньше метра в ширину, отмель, с обеих сторон постепенно сходила на нет. Дальше, и справа, и слева, берег вертикально поднимался туда, откуда я только что спустилась. Сверившись с картой в телефоне, я пошла направо.

«А мне почему-то кажется, что нам в другую сторону», — услышала я голос Рапуха.

— И куда пойдём? — остановилась я.

«Давай проверим ту, что есть у тебя на карте, а потом сходим ещё влево», — решил убить одним выстрелом двух зайцев Рапух.

— Если мы вообще сегодня куда-то попадём! — сказала я. — Смотри, сколько воды!

Внереал вздохнул.

«А ты знаешь, я ведь закрыл дверь твою, Ганна», — решил умаслить меня он.

— А что этому мешало раньше?

«Не знаю. Здесь от твоего желания тоже много зависит. Хорошие сны были — ты и хотела ещё их, — пояснил внереал. — Я ж говорю — света не может быть много! А пришёл темный сон — и закрылась дверка легко».

— А как понять — не осталась ли она открытой?

«Не нужно, не переживай. Пока я с тобой, я обещаю, что буду следить за этим!»

— Ладно. Успокоил. А скажи мне ещё вот о чём. Я ведь и до тебя писала. Ну, может, не шедевры, но всё же…

«А ты уверена, что рядом с тобой не было внереала? — в свою очередь спросил Рапух. — Наверняка же было такое — то пишется, то нет. Да?»

— Я думала, что так оно и бывает. Вдохновение, оно такое…

«Ага, вдохновение, гляньте вы на наивную. А я сто процентов дам, что в то время, пока тебя „несло“, рядом с тобой был кто-то из наших, — очень уверенно произнёс Рапух. — Вот вспомни, поднимала ты когда в то время пёрышки?»

— Да кто ж его знает, — попыталась отвертеться я от ответа. Но тут же, словно нарочно, вспомнила.

— А вообще, было дело… Как-то на Усе мне баклан окольцованный мёртвый попался. Так я пол крыла перьев домой утащила. Ну и кольцо, естественно, тоже. Интернета тогда не знали мы, так я в «Юный натуралист» написала. Они с Академией наук связались и переслали мне, что птица эта попала к нам аж с Каспия, с острова Малый Жемчужный, представляешь!

«Мда… Интересно только, что он в ваших краях забыл… Заблудился, что ли?»

— А классе в шестом я голубя маленького за школой нашла. Там крышу чинили, и все гнёзда поскидывали. Почти всех кошки уже того… А один живой был. Всё лето я его кормила, лелеяла, а потом выпустила там же…

«Вот тебе и ответ на твой вопрос», — закрыл тему Рапух.

Дойдя до скалы, опускавшейся в воду, я сняла кроссовки и натянула сапоги. Под водой дальше шла плоская, как стол, каменная плита. Метров через двадцать, когда вода поднялась уже мне почти до колен, берег круто завернул, и я оказалась в маленькой бухточке.

В каменной стене, начинавшейся прямо за поворотом, и оказался вход в пещеру. Он был достаточно широким. Но настолько низким, что мне пришлось почти коснуться носом воды, чтобы попасть вовнутрь. Положить куда-нибудь рюкзак для извлечения моих верных пещерных спутников — фонаря и шпульки с капроном — тоже не представлялось возможным. Пришлось перевешивать его на грудь.

Фонарик высветил чёрный от дыма костра потолок. Видимо, когда здесь не было воды, грот пользовался популярностью. Рапух молчал, и я пошла по кругу посмотреть, нет ли где ответвлений.

Таковое, действительно, вскоре обнаружилось в стене справа. Очень узкое. Со странными, будто отполированными краями.

— Ты ничего не видишь, Рапух? — спросила я.

«Пока нет. Хотя… Давай проверим всё же».

Я, как обычно, привязала капроновую нить к камню и полезла в боковой ход. Попасть туда оказалось не просто. Даже рюкзак пришлось затаскивать после за лямку. По мере продвижения лаз расширился и сделался почти идеально овальным. Чем-то он напоминал мне сплющенную с боков трубу. Только вот труба эта была какими-то силами сжата в этакое подобие гармошки. Повороты туда — сюда сбивали с толку и увеличивали ощущение пройденного расстояния. Хлюпать под ногами, однако, скоро перестало, и я почувствовала, что иду вверх. Шпулька постепенно разматывалась, а обстановка вокруг всё не менялась и уже стала поднадоедать. Наконец, на очередном повороте, луч фонарика уперся в стену. Обшарив им гладкие бока туннеля, я сделала ещё пару шагов вперёд. Пещеры не было.

«Стой! Остановись!» — внезапно услышала я приказ внереала.

— Что, Рапух? Что случилось?

Я ещё раз огляделась и не увидела ровным счётом ничего.

«Разворачивайся! Бежим отсюда! Скорее!» — завопил внереал.

А меня как будто гвоздями к полу прибили — на глаза мне наконец попалось то, от чего нужно бежать.

Большой чёрный камень, до того мирно лежавший в торце туннеля, вдруг стал разматываться подобно клубку ниток.

Сначала я увидела практически плоскую голову, похожую на акулью. Вылезшие из пасти наружу кривые и острые, словно осколки обсидиана, черные зубы торчали в разные стороны. Верхнюю часть головы твари дополняло совершенно странно прилепленное грубое подобие плоского черепашьего панциря с расходящимися, словно годовые кольца дерева, рубцами. В центре «панциря» угадывалась ромбовидная фигура.

Это чудовищное безобразие не имело глаз но, по всей видимости, всё равно как-то ощущало наше присутствие. Потому как острый конец морды, походив из стороны в сторону, указал точно на меня. За головой, совершенно безо всякого перехода, начиналось тело. Оно было похоже на странную чёрную рыболовную сеть в три моих ладони шириной, сплетенную из обрывков атласных лент. И тело это всё раскручивалось, раскручивалось…

«Отвяжи меня! Отвяжи! Да очнись ты, Ганна!» — звенящий голос Рапуха наконец-то пробился сквозь мой страх.

Я рванула с ворота нитку, отпуская внереала. Он стал светиться. Ярче, ярче…

«Беги, Птичка, не останавливайся!» — приказал Рапух.

Я развернулась и помчалась назад по туннелю настолько быстро, насколько мне позволяли тяжёлые резиновые сапоги. Сзади что-то шипело и визжало дурным киношным голосом. И мне было как-то всё равно, что вся эта какофония творилась только лишь в моей голове, а на самом деле вокруг была полная тишина. Если, естественно, не считать стука моих сапогов.

Я выбралась из туннеля, показавшемся мне бесконечным, и позвала внереала:

— Рапух! Рапух, давай сюда!

Перо, всё ещё слабо светясь, вынырнуло из глубин чудовищной норы и юркнуло мне в карман.

«Завали ход!»

Я, насколько смогла, завалила попавшимися под руку камнями выход из туннеля. Схватила рюкзак, плавающий в воде и побежала к выходу.

«Можешь не торопиться», — проговорил внереал.

— Ты это что? Ты эту штуку того… убил? — дрожащим от напряжения голосом спросила я.

«Убить Карвота, к моей великой печали, невозможно. Да и не умею я делать такие вещи, я ж тебе говорил, — словно маленькому ребёнку пояснил мне Рапух. — Я разделил его на несколько частей. И раскидал по времени. Но в этой пещере у него точка силы. Когда-нибудь он опять соберётся здесь».

— И что тогда? — с тревогой спросила я.

«Не хочу об этом… Не сейчас… Пока угрозы нет… Пойдём домой».

Только сейчас я заметила, что голос Рапуха в моей голове стал очень тихим.

— С тобой всё в порядке? — участливо осведомилась я.

«Я потратил почти весь свет, который у меня был», — почти шёпотом ответил внереал.

— А в другую сторону пойдём?

«Не сегодня. Всё равно я сейчас ничего не чувствую. Домой».

Выбравшись из грота и увидев вновь дневной свет, я почувствовала себя так, как будто вышла из кинотеатра. Вот, посмотрела фильм ужасов, а теперь он кончился. Я приеду домой, и всё опять будет как было.

Всю обратную дорогу меня раздирали противоречия: страх перед Карвотом и его хозяевами и желание помочь Рапуху. В итоге у меня жутко разболелась голова.

Дома меня ждал холодный обед, жалующаяся на отсутствие внимания собака и вконец обнаглевшая кошка. Она, пока я «развлекалась» беготнёй от Карвота, успела залезть на холодильник. И, будто ей не хватало травы на улице, изжевала едва прижившийся хлорофитум. Но сил ругать её у меня не осталось.

Каюсь, в какой-то момент возникло даже желание отвезти внереала на озеро. И сделать вид, как будто вообще никогда ничего не было. А ещё очень хотелось узнать у Рапуха, сколько времени понадобится тому Карвоту, чтобы собраться заново в одно целое. Желания столкнуться с ним вновь я не испытывала вовсе. Но перо лежало на скатерти у меня в спальной и молчало.

На следующий день я вспомнила, как рад был Рапух моему чтению снов кружковцам. Я решила действовать. Всю неделю я читала его сны. Школьникам, детсадовцам, бабулькам в пансионате и просто знакомым на улице. И каждый раз, приходя домой, бежала посмотреть — не ожил ли мой друг. Теперь я, пожалуй, могла называть его так, ведь он, как я догадывалась, спас меня от чего-то жуткого. Но, видимо, слишком много сил потратил он тогда, в туннеле…

Я уже совсем было отчаялась, но что-то мне подсказывало, что я всё делаю правильно, поскольку всё это время мне снились птицы. Разные, в разной местности и разных обстоятельствах, но всегда светло и очень красиво.

Вариации лазури в рыже-огненном —

Зимородок в Хуанхэ полощет пёрышки…

Над рекою — мостик старичонкой согнутым;

Солнце в воды опускает своё донышко…

В доме тихо и светло. Лишь ветка сакуры

Постучит в оконце, ветерком колышима.

Воробей — пухляш с неё на подоконник — прыг…

Это лето босиком пришло, неслышимо.

А в понедельник, вернувшись от родителей, я не нашла внереала на обычном месте. Хорошо ещё, что я заметила, как в открытую форточку кухни выскочила моя кошка. С чем-то, неуловимо знакомым, в зубах.

Меня словно током пронзило. Я бросила сумку с продуктами на пол, развернулась на сто восемьдесят градусов и рванула в сад.

— Шушера, стой зараза!

Следом за мной, почуяв неладное, вылетела собака. Когда я обежала дом и оказалась в саду, кошка уже сидела на яблоне, а Верта стояла передними лапами на стволе, ругая Шушу за всё хорошее по собачьи. Перо, зацепившись за ветку, висело вне досягаемости обеих.

Я осторожно отцепила внереала, похвалила собаку и вернулась в дом. Рассмотрев перо, я пришла к выводу, что Шушка ничего с ним сделать не успела.

«Ненавижу кошек!» — услышала я до крайности возмущённый голос.

— Рапух! Ты проснулся! Наконец-то! Я то уж думала…

«Очень даже зря. Внереалы не так хрупки и беззащитны как тебе кажется».

— Ага, только кошек очень боятся, да? — на радостях пошутила я.

«Она меня схватила, когда я ещё не вышел из сна! А то бы я показал ей как обращаться с внереалами!» — воинственно возмутился Рапух.

— Ладно, ладно, молчу…

«Я, вообще-то, хотел сказать тебе спасибо за твои старания, Птичка», — сменил гнев на милость внереал.

— Ой, да мне это самой понравилось не меньше… — смутилась я.

«Никто до тебя ещё не додумывался помогать внереалу подобным образом!» — похвалил меня мой друг.

— А были ли вообще внереалы, которые разговаривали со своими людьми так, как ты со мной? — спросила я его.

«Ну, раз мы уже дошли до того, что спасаем друг друга, то я думаю, что могу быть с тобой откровенным. Я такой один».

— То есть до меня никто ни с кем не говорил?

Я была поражена.

«Я говорю о себе, — пояснил внереал. — Никто из нашего племени никогда не решался разговаривать с людьми напрямую. Они могли навевать им сны о птицах, перьях, и своей роли в судьбах человечества, но говорить с человеком как с равным не смел никто. Это было запрещено».

— Было?

«Ну, вообще-то, запрет никто не отменял…» — сознался Рапух.

— А ты его нарушил.

«Я просто решил, а почему бы нет? Так быть с человеком гораздо проще и приятнее. Другим приходилось прятать своих птиц, выпутываться из силков. И вообще, тратить очень много сил на то, чтоб остаться в необходимой реальности и не забывать рассказывать сны. А ещё перо могли сломать, сжечь, потерять… Ты знаешь, сколько внереалов пошло на масляные сковородные подмазки? — возмущенно встопорщился внереал. — А я знал сразу — если человек пошел на контакт, то можно спокойно заниматься своим делом».

— А испугать не боялся? — вспомнила я наш первый разговор.

«Случайных людей, откликнувшихся на зов, не бывает никогда. А те, кто поднимают перо, как правило, сами уже давно живут в другой реальности. Даже если не подозревают об этом», — твёрдый тон внереала был таким, что сомнения мои исчезли.

— Наверное ты прав…

«Ещё бы!»

— Рапух, я тут, пока ты спал, всё думала, сколько у нас времени. Сколько нужно Карвоту, чтобы стать прежним? — поделилась я с внереалом своими тревогами.

«Да кто ж его, Карвота, знает… — задумчиво произнес мой гость. — Я думаю, той части, на которой осталась голова, найти дорогу и переместиться в пещеру нашего времени будет проще. А вот остальным частям… В тех временах, где они оказались, им нужно будет самостоятельно добраться до точки силы и подать знак. Вот и будет он прыгать туда-сюда, пока не соберёт все запчасти в одно… Ещё это зависит от количества оставшихся у него сил. Суди сама».

— А то неделя уже прошла…

«Я знаю. Если всё получилось так, как я рассчитывал, то ещё неделя у нас есть точно».

— А если уничтожить его пещеру? Взорвать там, или раскопать и разрушить? — с надеждой в голосе спросила я.

«Не поможет, — грустно вздохнул внереал. — Точка силы Карвота — это не сама пещера. Это место пересечения специфических магнитных и силовых линий планеты. А пещеру он сам себе выжжет. Как и предыдущую».

— Рапух, ну неужели ты не чувствовал его там, в норе?

«В том то и дело, что Карвот может уничтожать все следы своего присутствия. Даже на таком уровне, какой способен почувствовать я», — печально констатировал внереал.

— Как же тогда быть уверенным в том, что его до сих пор там нет? Придём — и прямо ему в пасть…

Я даже вздрогнула, вспомнив острые зубы чудовища.

«Я не могу тебя заставлять, Ганна, — спокойно ответил Рапух. — Но, если мы не найдём „Абру“ раньше, чем Карвот станет тем, чем был, я не смогу тебя больше защитить. Если вообще ты останешься собой. Ведь у каждого сочинителя одинаковые возможности в изложении снов. Насколько хорошо он излагает светлые, настолько же хорошо у него будут выходить и тёмные. Тёмной лозе это только и нужно».

— И что тогда? Что будет со мной? — чуть слышно шепнула я.

«Внешне — ничего. Только вот внутри… Вспомни свой кошмар…»

Меня аж передёрнуло.

— Альтернатива та ещё… Убедил.

И опять была электричка, станция «Пристань» и пологий спуск к реке. Странное чувство дежавю всё это время не оставляло меня ни на минуту. Рапух, видимо, чувствовал это, и потому благоразумно предпочёл помалкивать. Снова поменяв высохшие уже за неделю кроссовки на сапоги, я пошла налево. Так же, как и справа, берег здесь круто уходил вверх от самой поверхности воды. Хорошо ещё, что глубина под моими ногами не увеличивалась. Напротив, метров через тридцать я вышла на точно такую же отмель. Дальше левая сторона берега нависала над ней наподобие козырька бейсболки. Край козырька упирался в огромное дерево, растущее прямо из воды. Чернота, начинающаяся у его корней, показывала, что дальше под водой обрыв.

— Всё, Рапух. Дальше мне не пройти.

«Смотри не вниз, а вверх!»

Я посмотрела. Где-то, метрах в четырёх выше по стволу, в левую сторону отходила очень толстая ветка.

«Нам туда», — заявил мой «гид».

— Рапух, я не обезьяна, — взмолилась я. — Смотри — до этой ветки ствол голый и, наверняка, скользкий от воды.

«Ладно. Закрой глаза».

Я зажмурилась. В моей голове раздался звук хлопающих крыльев, и я почувствовала, как мои ноги теряют опору. Это длилось всего пару секунд. Открыв глаза, я обнаружила, что стою на той самой ветке над водой.

«Не спрашивай ничего, Ганя, пожалуйста. Объясню всё позже. Иди вперёд», — опередил мои вопросы внереал.

Мне ничего другого и не оставалось. Цепляясь за ветки, я продвигалась вперёд вдоль берега прямо над обрывом. Его тёмная глубина притягивала взгляд и завораживала, но нужно было идти дальше. Странная ветка, казалось, сама придерживала меня прутьями и не давала соскользнуть, если я вдруг теряла равновесие. Так я прошла по ней примерно до середины. И вдруг увидела в скале, прямо перед глазами, какое-то тёмное пятно. Тут ветка качнулась, я вскрикнула… И кубарем влетела в земляной коридор.

Придя в себя, я села, достала фонарик и огляделась. Пол коридора, покрытый толстым слоем мха, смягчил моё падение. Как в самой глупой пародии на сказки, коридор, в начале которого я оказалась, разветвлялся на три.

— Снова здорово! Направо пойдёшь, что-то там не найдёшь… Налево пойдёшь, вообще не придёшь… И куда теперь? Рапух, ты что молчишь? — спросила я, ощупывая себя на предмет целостности.

«Не кудахчь, курица ты моя ненаглядная! Счас разберёмся!»

Потеряв дар речи от подобного комплимента, я сидела на полу и ждала указаний к дальнейшим действиям.

«Так… как там….

…набравшийся света пройдёт над водой,

и мха ощутит тишину и покой.

Затем, лапы птичьей увидевши плоть,

пройдёт левым пальцем, стремясь побороть

сомнений, тоски, и унынья грехи.

Найдёт то, что было когда-то плохим.

Под ним, испытав всех соблазнов игру,

Познает он всё и увидит «Абру»…

— И что я ещё не знаю, друг мой дорогой? Что это? — удивилась я.

«Я тебе уже давно сказал, что знаешь ты только перо от целого гуся, — спокойно и совершенно обыденно ответил Рапух. — Это один из снов, что я забрал в третьей пещере. Я же тоже не понимал, что это, пока мы не пришли сюда. Прошли над водой, мох на дне коридора, три ответвления, похожие на лапу птицы… Всё сходится, не так ли?»

— Так, а дальше по тексту — это то, что я должна пройти?

«Без меня ты никогда не пройдёшь, — нравоучительным тоном сказал Рапух. — И я без тебя — тоже».

— Понятно. Иначе бы зачем я тебе?

«Да что ты понимаешь в этом! — возмутился мой внереал. Но тут же снизил тон, вернувшись к амплуа мудрого наставника. — Это потому, пташечка моя, что внереалы не могут испытывать человеческих чувств. А вместе у нас должно получиться. Попадал же как-то в нашу заветную пещеру предыдущий внереал со своим человеком. И вышел, вынеся отсюда „Абру“. Иначе нас бы уже на свете не было. А я…»

— Я так поняла, что нам по левому ходу пиликать? — прервала я его приступ красноречия.

«Что делать?» — осекся Рапух.

— Идти.

«А, да, пойдём. Только давай сделаем прежде одну вещь».

Рапух заставил меня набрать мха и заткнуть уши. А ещё попросил отвязать его и взял с меня слово выполнять абсолютно любые его распоряжения. Потом завис прямо перед моим лицом. Его голубой глаз, чуть сощурившись, заглянул мне куда-то глубоко — глубоко…

«Смотри на меня, Ганна. Представь себе всё, что тебе мешает. Болячки свои, обиды прошлые, Карвота, наконец… Представила?»

Я сосредоточилась и стала собирать всё то, что сказал Рапух, в кучу.

Чем дольше я думала, тем больше этого всего находилось. Внереал внимательно следил за мной, но не торопил. Кучка в итоге получилась изрядной. Я кивнула.

«Теперь набери воздуха в лёгкие и выдуй, выдохни, выкинь это все как камень!» — воскликнул внереал.

Я сделала длинный-длинный вдох, наполнив лёгкие до предела, и резко выдохнула всё это прямо на Рапуха. Он, к моему удивлению, остался висеть на месте. Даже ни одна пушинка не колыхнулась. А у меня создалось впечатление, что все мои печали сразу же, словно пылесосом, втянуло куда-то над внереалом.

Голова стала лёгкой и ясной, как никогда. И, к своему удивлению, я теперь видела перед собой не три, а лишь один коридор.

— А раньше так сделать нельзя было?

«Что?» — не понял внереал.

Я описала Рапуху фокус с коридорами.

«Интересно. Зачем тогда во сне указан левый? Зато теперь, по крайней мере, ясно, почему мы должны приходить сюда с человеком. Я-то до сих пор вижу тройной коридор. И ты без меня видела бы то же».

Я сменила сапоги на кроссовки и встала. Затем, как всегда, привязала к ветке у входа капроновую нитку. Повесила на плечо рюкзак и, вооружившись фонарём, шагнула вперед. Рапух летел прямо над моей макушкой, благо высота потолка позволяла это.

«Иди внимательно, Ганя, но нигде не задерживайся».

Я ускорила шаг. И вдруг встала как вкопанная — коридор снова разделялся на три.

— Опять дышать будем? — спросила я.

«Не думаю, что это поможет, — откликнулся Рапух. — Их на самом деле три. Вот для чего подсказка. Нам налево».

Закрепив на повороте нитку за камень, я двинулась дальше. Но через пару шагов на меня вдруг накатили какая-то апатия и тоска. Мне стало очень жалко себя. И совершенно безразлично, чем всё это закончится. Начав тихонько подвывать, я очень скоро перешла на плач в голос. Шагала, держась за холодные земляные стены коридора, и причитала.

— Господи, Рапух, зачем я ввязалась во всё это! У-у-у! Лазаю по пещерам как очумелая обезьяна, одна! А-а-а… Меня в сумасшедший дом надо! Возомнила себя поэтом, бумагомаралка… Вот сожрёт меня твой Карвот… О-о-о! Какая я дурища! Сейчас ты своего светляка получишь и улетишь, а я… Ту-у-та сидеть оста-а-анусь, — совсем как ребёнок, ныла я.

Рапух молчал, только начал светиться. Еще через несколько шагов мне, даже через мои стенания и моховые «беруши», стали слышны какие-то странные звуки. Я уже хотела было вытащить мох, но Рапух не разрешил. И правильно сделал. Скоро звуки усилились настолько, что я, без защищающего мой слух мохового барьера, просто оглохла бы. Вокруг стонало, визжало от боли и отчаяния, плакало, тосковало и выло столько голосов, что мне стало дурно.

Я дополнительно зажала уши руками, но помогло это плохо. Ещё немного, и моя голова лопнула бы как переспелый арбуз. Тут я увидела перед глазами Рапуха, и услышала: «Пой!»

— Что???

«Пой! Слушай меня и пой! Жили у бабуси два весёлых гуся! Один серый, другой белый — два весёлых гуся!»

В интерпретации внереала детская песенка звучала как революционная «Марсельеза».

— …Весёлых гуся…, — подтянула я, вытирая кулаком хлюпающий нос.

«Молодец, Птичка моя! Давай дальше! Мыли гуси лапки в луже у канавки!» — бодро продолжал петь Рапух.

Ощущая, как тоска и уныние начинают отпускать меня, я заорала во весь голос:

— Один серый, другой белый, прятались в канавке!

Рапух не отставал. Покончив с «Гусями» мы перешли к бабушке с её сереньким козликом, а потом к овечке на мостике. Воскресив многострадальное животное с пришитым хвостом я, выдохнувшись, решила сделать перерыв. Земляные стены молчали и, наверное, тоже заткнули уши, так как пела я отвратно. Зато на душе снова стало легко. И голова прояснилась.

«Хватит. Наорались. Идем дальше. Я, конечно, люблю песню про гусей, но в твоём исполнении…» — хихикнул внереал.

Увидев, что нитка в шпульке заканчивается, я достала из рюкзака следующую. Связала концы и для надёжности примотала к выпирающему из пола камню.

— Я готова, пошли!

Коридор то сужался, то расширялся, но пещеры всё не было. Так мы прошли ещё треть шпульки.

Вдруг, впереди, метрах в трёх от нас, отделившись от стен, коридор заполнили бабочки. Разноцветные. Разных размеров. Они своими мелькающими в воздухе крылышками создавали преграду свету фонарика и не давали идти дальше.

«… найдёт, то что было когда-то плохим… Это оно!» — воскликнул Рапух.

— Что — «это»? — не поняла его радости я.

«Бабочки! — воодушевлённо объяснил внереал. — Смотри, Ганна, гусеницы, которыми они когда-то были, они же плохие?»

— Ну… Считается, что они вредные, потому что жрут всё подряд, мешают сельскому хозяйству, и вообще…

«Вот. А бабочки? Бабочки хорошие?»

— Есть и вредные! — возразила я. — Моль, например…

«А без «например»? — с надеждой спросил Рапух

— Бабочки — это красиво! — уверенно выдала я.

«Во-о-от! Мы нашли ещё одну строчку!» — воскликнул внереал.

— Прекрасно! — обрадовалась я. — Если так пойдёт дальше, то мы скоро…

Договорить я не успела, так как, шагнув в рой бабочек, тут же полетела куда-то вниз. К счастью, полёт был недолгим. И я удачно приземлилась на что-то, довольно мягкое и пружинящее. Потрогав «это» рукой, я поняла, что сижу на небольшой кучке перьев. Мне стало смешно, когда я представила, как это выглядело со стороны. Как драка подушками в сон час в пионерском лагере. А потом испугалась, что среди всего этого разноперья потеряю Рапуха.

— Рапух, Рапушек, где ты? — позвала я.

«Ганна, ну почему ты такая непредсказуемая? То стоишь, когда нужно бежать, то торопишься, когда не просят. В продолжении сна точно указано: «… под ним…», а ты не слушаешь, спешишь куда-то…»

Мой внереал, слабо светясь, важно выплыл из дыры над моей головой и завис у моего уха. Увидев такое множество разнокалиберных перьев, он удивлённо замер.

«Никогда бы не подумал, что люди настолько алчны…»

— О чём ты? — не поняла я.

«Видишь, Ганя, сколько внереалов погибло, не получив «Абру»?! — показал на них взглядом Рапух.

— Вот это всё — мёртвые внереалы? — ужаснулась я и поспешно вскочила с перьевой кучи.

«И все они оказались заложниками пещеры своих же предков, — грустно произнес Рапух. — Быть тут, и остаться без света… Возможно, такая участь ждёт и меня…»

— Но почему? — не поняла я.

«Смотри вокруг!» — крутанулся вокруг своей оси внереал.

Я подобрала фонарик, вылетевший у меня из руки при приземлении, и огляделась. И ощутила себя внутри настоящей Горы самоцветов.

Стены пещеры представляли собой практически законченную сферу. Небольшую. Всего-то метров трёх в диаметре, и слегка вытянутую по вертикали. Внутреннюю поверхность этого своеобразного «колпака» сплошь усеивали сверкающие драгоценные камни. Синие и жёлтые. Алые и изумрудные. Разных форм и размеров. В световом луче они переливались всеми цветами радуги и так манили… Я машинально вытряхнула из рюкзака сапоги, термос с чаем… Нож оставила, чтобы было чем выковыривать камушки. Встала на коленки и поползла вдоль стены, выбирая самый красивый…

«Прежде, чем ты начнёшь набивать ими рюкзак, знай, что отсюда можно вынести только одно: либо их, либо одного маленького светлячка…»

Голос Рапуха звучал тихо и печально.

«Все они, — внереал кивнул в сторону перьев, — тоже приходили сюда со своими людьми. Но лишь единицы выбирали не камни, а жизнь того, который привёл их сюда».

Я остановилась. И вдруг вспомнила последние строчки сна, благодаря которому мы здесь очутились.

— Под ним, испытав всех соблазнов игру, познает он все и увидит… — повторила их я. — Рапух! Я поняла! Камни — это те самые соблазны и есть! И узнала я про вас почти всё!

Оторвав взгляд от камней, я ощутила вдруг тошнотворную слабость. И растянулась бы на полу пещеры, если б не Рапух. Он появился перед моим потухающим взором, махнул опахалом, и в меня будто налили утренней бодрости и рассудительности.

— Спасибо, друг! — искренне поблагодарила я.

«Так что ты выбираешь, человек?» — почти шёпотом спросил внереал.

Я ответила, совершенно не задумавшись:

— Естественно, тебя!

Рапух облегчённо выдохнул и подождал, пока я соберу обратно в рюкзак свои сапоги. Заодно, раз уж он попался мне в руки, я открыла термос и с удовольствием отхлебнула крепкого, горячего ещё чаю.

«Знай Ганна, что ты выбрала не меня, а себя!» — торжественно, словно посвящая меня в члены какого-то тайного общества, сказал мой внереал.

Я, соглашаясь с ним, кивнула и сунула термос на место.

— Что дальше?

«Внизу, прямо у пола, видишь?» — опустился ниже Рапух.

Мне снова пришлось встать на четвереньки. В небольшой нише, которую он показал мне, жили светлячки. Их было, вопреки моим ожиданиям, совсем немного.

— Те самые? Абру? — оглянулась я.

«Да. Но взять можно только одного, иначе колония погибнет».

— И какого? — растерялась я.

«Выбирай не глазами, — посоветовал внереал. — Выбирай душой».

Я зажмурилась и сунула в нишу пальцы, пытаясь щепотью кого-нибудь поймать.

«Не так, — тронул меня за локоть Рапух. — Просто подставь ладонь. И жди».

Прошла пара минут, а ничего не происходило. У меня уже начала ныть спина, и рука затекла, когда я ощутила на кончиках пальцев слабое покалывание.

«Да… Так… Открывай глаза и вытаскивай. Только осторожно!»

Я приоткрыла один глаз. На моем мизинце сидела полупрозрачная букашка с поразительно длиннющими усами и светящимся брюшком. Поднявшись с колен, я протянула светляка своему напарнику.

— Забирай своего Абру…

«Один не могу, — отстранился внереал. — В нём слишком много силы. Посади его во что-нибудь, и давай выбираться».

Я, стараясь не повредить насекомое, стряхнула светляка с пальца в спичечный коробок, предусмотрительно сунутый в рюкзак ещё дома. Торопливо закрыла, крепко зажав пальцами. И вдруг задумалась.

— Рапух, а не жалко драть на части живого насекомыша?

Внереал отреагировал абсолютно спокойно.

«Было бы жалко, если б он оставался таковым. Открой коробок».

Я осторожно выдвинула внутреннее отделение, боясь, что светлячок убежит. Но теперь, к моему удивлению, жучок выглядел так, как если бы его уже засушили. Только светился он всё также ярко.

«Как только „Абру“ покидает свою колонию, он вот так мумифицируется, — пояснил внереал. — Но свойства его не теряют силу ещё целых триста лет!»

— Так. Ясно, — я закрыла коробок и спрятала во внутренний карман.

«Правильно. Мало ли что».

— Рапух, а как мы отсюда выйдем?

Я поводила лучом по сторонам. Пещера, которая только что так легко поставила меня на четвереньки, имела только тот вход-выход, через который я в него свалилась.

«Не бери в голову. Как-то же выбирались отсюда те, кто был тут раньше, — легкомысленно отмахнулся от меня Рапух. Иначе бы здесь, кроме перьев, были бы и человеческие скелеты…»

— Если только ваши «Абру» их не съели… — изобразила я пальцами рук зубастую пасть, и поймала в неё внереала.

«Плохая шутка!» — взвизгнул тот. — Опусти меня немедленно!»

Я развела руки в стороны и примиряюще спросила:

— Может, был ещё какой сон с подсказками?

«Нет, — все ещё сердито ответил внереал. И вдруг воскликнул: — Смотри, смотри!»

Сверху в нашу пещеру стали слетать бабочки. Те самые, что ранее скрывали вход и не пускали идти дальше. Они спускались, кружились, как маленький смерч, и садились друг на друга. Плотнее, плотнее… В итоге с потолка до пола образовалось нечто, напоминающее довольно толстую верёвку.

«Ну, вот и способ выйти», — удовлетворенно сказал Рапух.

Я закинула рюкзак за плечи.

— Идём?

«Давай, я вперёд полечу, — предложил внереал. — Мало-ли что».

Рапух поднялся к выходу и скрылся. Вокруг меня опять потемнело. Только свет от жилища светлячков давал освещение, подобное ночнику. Минут через пять мне наскучило стоять и я решила подниматься. Взявшись за «верёвку» из бабочек, я неожиданно ощутила под ладонью не слабые трепыхающиеся крылышки, а жёсткую, канатную твёрдость. Обрадовавшись, я уже стала пробовать взбираться, как вдруг бабочки разлетелись, а я шлёпнулась вниз. Хорошо ещё, что залезла невысоко.

В ту же секунду сверху слетел Рапух и нырнул прямо в мои ладони.

«Светляк! Абру! Достань! Скорее! Я чувствую темноту!» — потребовал он.

Я, не задавая лишних вопросов, лихорадочно полезла за коробком в карман. Но тот, застёгнутый мною для надёжности на «молнию», никак не желал открываться. Меж тем, сверху посыпался песок и ощутилось какое-то шевеление. Я потянулась было за фонариком, вылетевшим из рюкзака при падении.

«Не отвлекайся! Быстрее! Достань светляка и отломи у него что-нибудь!» — поторопил меня внереал.

Я плюнула на фонарик и опять занялась молнией. Отчаявшись её расстегнуть, я просто рванула пальцами край кармана. Тонкая подкладочная ткань сдалась гораздо проще молнии. Просунув в образовавшуюся дырку пальцы я, наконец, вытащила коробку. Открыла, нащупала светлячка и зацепила ногтями коготок на его лапке. Он беззвучно отвалился. Чтобы не потерять драгоценное приобретение, я снова сунула коробок в карман. Потом поднесла практически невидимую частичку к внереалу. Как только он коснулся «Абру», цвет пера из бледно-жёлтого стал огненно-рыжим. А ещё через секунду вспыхнул так ярко, что в пещере стало светло как в операционной (даже не знаю, почему это сравнение тогда пришло мне в голову).

«Смотри вверх! Что ты видишь?»

Я вскинула голову и обомлела. В отверстие входа вползали знакомые колючие побеги с плоскими ромбовидными листьями.

— Это она… — прошептала я.

«Говори, говори вслух! Моя сила света, к сожалению, не даёт мне видеть это!»

— Колючка из страшного сна, она ползёт сюда…

«Дальше медлить нельзя. Извини, тебе придётся потерпеть…»

Внереал засветился, подобно сварочной дуге, и я практически ослепла. Почти одновременно я ощутила, что перо в моей руке умножилось и разрослось.

«Га-а-гак!» — услышала я эхо, отраженное от стен пещеры.

Сильные крылья в мгновение ока вынесли меня за её пределы. Причём, произошло это настолько стремительно, что я поняла — вылетели мы не по коридору, а сквозь стену. А потом сзади раздался оглушительный хлопок. Зрение ко мне так и не вернулось, и видела я только какую-то туманную серость. А крылья всё несли и несли меня куда-то, унося всё дальше от «Абру» и таящихся там кошмаров. Вдруг шум крыльев резко смолк, и я поняла, что падаю…

Очнулась я от того, что моё лицо со всем, присущим ей старанием, вылизывала Верта. Я лежала на траве, в своём саду. Внереал мирно покоился в моей ладони. Тут выглянуло из-за тучки солнышко, и я вскрикнула от боли. Глаза жгло так, будто в них сыпанули стекляшек. Я зажмурилась и машинально прикрыла глаза рукой. По счастливому совпадению, это оказалась рука, в которой я всё ещё держала Рапуха. Как только перо коснулось моего лица, боль ушла. Исчезла. Так, как будто вообще ничего не было. Я осторожно открыла глаз, боясь возвращения боли, но ничего не произошло.

Тут я вспомнила про светлячка. Хлопнула себя по карману, проверяя наличие драгоценной добычи.

— Ф-ф-фух, на месте.

Собака, успокоившись, легла рядом и положила голову мне на живот.

— Ну и как это всё понимать? Может, ты мне подскажешь? — обратилась я к ней. Верта зевнула.

Я встала, достала коробок и заглянула вовнутрь. «Абру» был на месте. Зашла в дом, свалилась на диван и уснула.

Белые, мягкие, светящиеся изнутри облака… Я лечу… Это стая журавлей… Мне очень надёжно и приятно так лететь с ними вместе… Я слышу, как кто-то ласково и нежно напевает…

Баю-баюшки, пушинка солнца…

Краешком души лети чуть слышно…

Дождь слепой в ладони капли — звонцы

Насыпает. Ветер в травах дышит…

Освещай, пока Абру сияет,

Помогай слова свивать, как нитку.

Так, как раньше помогал и я ей.

Только не сверши, мой сын, ошибки.

Не ходи по тёмному мосточку,

Опасайся фраз излишне сладких…

Гротень страшен и пронырлив очень!

И искусен в соблазненьях гадких!

Баю-баюшки, пушинка солнца…

Сны неси, но помни — в них до века

Путь твой — за добро и свет бороться!

Огради себя и человека!

Баю-баюшки, пушинка солнца…

Проспала я достаточно долго. На дисплее телефона было почти пять часов дня. Я объявила себе день археолога (кто что нашёл, тот то и съел…), так как в холодильнике ещё оставался вчерашний плов. Поставила его на плиту и, совершенно забыв включить газ, пошла в сад. Солнце стояло ещё достаточно высоко. Окружавшие светило кучевые облака сами собой строились в сказочные замки. Только вот я на принцессу походила маловато. И даже дракон охранял вовсе не меня…

Я присела на нагретую солнцем шпалу, заменяющую садовую скамейку. И в каком-то странном оцепенении просидела почти два часа, напевая себе под нос колыбельную из сна. Солнце стало клониться к горизонту. Верта притащила мне мячик и заставила отвлечься. Но всё равно, ощущение какой-то нереальности меня не покидало. Придя домой, я порадовалась, что не включила на плите газ, иначе бы плов обязательно сгорел. Поужинала, пошла в спальную, достала заветный коробок и полюбовалась светом «Абру».

«Я не знаю, сколько частей светлячка нам ещё может понадобиться для борьбы с Тёмной лозой и Карвотом, но я должен поделиться со своим народом. Оставь, на всякий случай, голову насекомыша, а остальное возьми с собой. И пойдём», — услышала я голос внереала. Он завис над столом, заглядывая мне через плечо.

Я отломила от светляка голову и переложила в коробочку поменьше.

В саду Рапух попросил положить тельце «Абру» на крышку колодца.

«А теперь спрячься!» — скомандовал он.

Прошло с полчаса. Несмотря на то, что было уже почти совсем темно, в сад стали слетаться птицы. Голуби, копчики, стрижи, утки, соловьи, и даже один удод. За пятнадцать минут я увидела практически всех представителей птичьего сообщества, обитающего в Поволжье.

Каждый из них подходил к колодцу и уносил с собой микроскопический кусочек светляка. Огонёк «Абру» становился всё меньше и меньше. Последней прилетела сова. Оглянулась в мою сторону своими круглыми как плошки глазами и кивнула, как будто благодаря. Взмахнула бесшумно мягкими крыльями и унеслась. Стало совсем темно.

«Всё, можно уходить», — вздохнул внереал.

— Рапух, а откуда в пещере взялась Тёмная лоза? — повернула я голову в сторону внереала. — Как она посмела появиться там, где столько ваших светлячков?

«Думается мне, что всё это время за нами следили. Я ведь тогда был совсем не в лучшей форме, — устало ответил мой друг. — Да неужели ты до сих пор не поняла, Ганна? Ради того, чтоб уничтожить всю колонию, эти чудовища согласятся пожертвовать чем угодно! Это же очевидно!»

— А что это был за хлопок? Там, когда…

«Когда появился гусь, который вынес тебя? Ты об этом?» — вздохнув, спросил внереал.

Я задумалась.

— Наверное…

«Он был рядом всё это время. Он поднял тебя на ветку того дерева, он забрал твои печали, и он же воплотился в пещере, когда стал нужен», — пояснил Рапух.

— Получается…

«Да ничего не получается! — перебил меня внереал. — Без тебя, Ганна, я всё равно не смог бы добыть „Абру“! А вот потом, когда его светом я наполнился всецело, я и сумел…»

— Что? — вытянула я навстречу внереалу шею.

«Я и сам не знал, что сила такой маленькой букашки так велика! — воскликнул он. — Одновременно с тем, как я материализовал в пещере гуся, я отправил «Абру» в прошлое, в другое место. Гротеню долго придётся искать наших светлячков! Но теперь, к сожалению, только я знаю где они. И это стоило мне целого коготка «Абру!»

— А это целых триста лет жизни одного из вас… — задумчиво произнесла я.

Рапух удивлённо глянул на меня.

«Я и не думал, Ганна, что мы настолько быстро станем практически одним существом…»

— Но мне по прежнему кажется, что знаю я только одно разъединственное перо от целого гуся! — обиженно возразила ему я.

«Я думаю, что твоих познаний теперь хватает на крыло», — задобрил меня внереал.

— А может, на два? — попыталась ещё на одну ступеньку возвыситься я, но Рапух на это не поддался.

«Не обольщайся. Пойдём. Поздно уже».

Дома я решила продолжить наш разговор.

— Рапух, ты упомянул о каком-то Гротене. Я тоже услышала это имя во сне, — и я напела ему колыбельную.

«Ты знаешь, а я вспомнил это, похоже, одновременно с тобой, — удивлённо промолвил внереал. — Это то, что пел мне отец, пока я был с ним».

— Так что это за Гротень такой? — потребовала пояснить я.

«Это тот, о ком я тебе говорил. Хозяин Карвота и садовник Тёмной лозы».

— А раньше ты говорил — хозяева.

«Внереалы тоже могут ошибаться, увы…» — сокрушенно вздохнув, ответил внереал.

— Рапух, ты бы рассказал мне уже всё до конца. Ну, чтобы я готова была хоть к чему-то.

«Я знаю не так много, как мне хотелось бы… — снова вздохнул Рапух, и пушинки его печально всколыхнулись. — Многие сны за эти годы были утеряны. Я ведь говорил, что внереалы не любят слушать друг друга. Нам с тобой придётся искать некоторые ответы самим».

— Расскажи, что знаешь. Например, о Тёмной лозе, — попросила я.

«Нда, — задумался внереал. — Загадочное растение. А ведь пока Гротень не посадил её в болоте забвения и тоски, была простым виноградом… Вся беда в том, что люди пишущие, талантливые, очень часто начинают пить его сок без меры…»

— Понимаю. Это ты про вино, да?

«Всё правильно. Вино — божественный дар. Оно греет душу, и направляет разум в нужное русло. Но только до поры. Ты ведь сама знаешь, что без творчества душа сохнет, тоскует».

— Ещё как! — согласно кивнула я.

«Вот здесь и начинает присасываться к человеку Тёмная лоза. Она заставляет его пить всё больше и больше, заменяя вино своим отравленным соком. А потом сеет в душе человека семена сомнений и начинает там расти… Люди, пытающиеся ей сопротивляться, всегда гибнут очень рано и страшно. Это Гротень мстит им за то, что не покорились его власти».

— Ничего себе, — потрясенно сказала я. А в памяти тут же возник добрый десяток подобных смертей, всецело подтверждающий слова Рапуха. — Все. Отныне пью только минералку.

«Ох, если бы всё было так просто, Птичка моя! — уныло опустил вниз пушинки опахала внереал. — Ростки Тёмной лозы, пустив корни, мутят душу не только того, в ком проросли. Они заставляют его лестью, уговорами, обещаниями славы, делать и рассказывать другим людям то, что нужно Гротеню. Ты видишь, как вас отучают читать книги? Как забивают головы всяким мусором и клоунством, заменяя этой жижей мечты о высоком и светлом? Когда и кто из вас в последний раз писал письмо пером на бумаге? Я думаю, что в нежелании внереалов слушать сны друг друга без Гротеня тоже не обошлось!»

— Но ведь книги существуют не только в бумажном виде, Рапух. Сейчас в электронном ящике, как ты говоришь, можно найти всё — от Конфуция до Коэльо! — попробовала переубедить внереала я. Но он был непреклонен.

«Я рад за этих почтенных людей. Но кроме них, туда гораздо проще попадают вирши слуг Гротеня».

— А Карвот? — продолжила выяснять я. — Если у Гротеня есть Тёмная лоза, то зачем ему этот червяк-переросток?

«Лоза занимается людьми, — втолковывал мне Рапух. — А Карвот — он охотится за нами. Пока всё хорошо и внереал полон сил этот, как ты говоришь, червяк, и близко не смеет подойти к внереалу. А вот вкусит человек отравленного зелья Тёмной лозы и перестаёт сочинять светлые истории. Сил у внереала становится всё меньше и меньше… Мы ведь добрые, совестливые — своих людей, раз уж выбрали, ведём, пока те хоть что-то пишут… А Карвот — тут как тут! Поймает внереала, в сети свои запутает, в клубок замотает и держит, пока тот обычным пером не станет.

— Так людей он не трогает? — обрадовалась было я.

«Нет! — терпение моего „учителя“ лопнуло. — Только цапнет тебя, ужасом и мраком заразит, чтоб в правильном направлении шедеврилось! А так — живёхонек-здоровёхонек будешь!»

— Ой, извини… — я даже отступила от него на шаг, вздрогнув от столь эмоциональной его выходки.

«Ладно уж, я тоже погорячился, — примиряюще сказал внереал. — Только помни, что с Гротенем в прятки не играют!»

— А как он хоть выглядит? — тихо спросила я.

«Я толком не помню, что мне рассказывал о нём отец. Только осталось от того сна ощущение холода и противной липкости какой-то… И ещё я думаю, что отец совсем не случайно сделал местом моего обретения нереальности Голубое озеро».

— Местом чего? — переспросила я.

«Так называется место, где внереал впервые воплощает свою птицу».

— А-а-а… А по моему, очень даже логично — где озеро, там и гуси.

«Вообще-то, он не знал, какую птицу я выберу. И как же ты читала об озере, если не знаешь, что оно сероводородное? — поддел меня внереал. — В нём ничего не водится и не растёт. Иначе бы оно заилело».

— Точно. Вспомнила. А ещё оно питается из подземной реки.

«Интересно… Нет ли у кого из наших снов об озере или подземной реке?» — задумался мой друг.

— Рапух, а… — начала было я расспрашивать дальше. Но он остановил меня, опустившись на скатерку.

«Хватит на сегодня вопросов. Боюсь, что на половину из них я сам не знаю ответа».

Утром следующего дня меня разбудил крик соседки: « Ганька, к вам в сад чей-то гусь залетел! Здоровущий!»

Я метнулась к окну и увидела только то, как гусь скрылся за холмом.

— Это, наверное, дикий. Не иначе, от стаи отбился. Они же сейчас на юг лететь должны, да? — снова подала голос соседка.

— Наверное.

Я вернулась в спальную и обнаружила, что перо пропало. Успокаивало лишь то, что голова «Абру» в коробочке лежала там же, где я её вчера оставила.

Рапух не любил прощаться. Пусть даже не надолго. Окно дома Ганны, обращённое в сад, пока было ещё не холодно, на ночь не закрывалось. Внереал дождался рассвета, долетел до подоконника и, подхваченный утренним сквознячком, вылетел в сад и упал в траву.

Там его уже ждал серый дикий гусь. Размер этой птицы впечатлял. Он выглядел вполовину крупнее любого из представителей своего вида. Не торопясь, гусак подошёл к перу и присел на землю, выставив крылья в стороны. Затем встряхнулся, впустил Рапуха на своё место меж маховых перьев правого крыла и удовлетворённо гакнул.

Соседка, провожавшая в стадо свою корову, глянула сквозь дощатый забор и застыла.

— Ганька! Ганька, соня ты разэтакая, вставай!

Не дожидаясь, пока её крики разбудят Ганну, гусь Рапуха взмахнул пару раз крыльями, пробуя их силу, и взлетел. Через секунду и дом Ганны, и крикливая соседка остались далеко позади.

«Летим, хороший мой. Нам нужен пятнадцатый век» — обратился внереал к своему носителю.

Солнечный диск вдруг затормозил и резко пошёл в обратную сторону. Затем, ускорившись, превратился в светящееся, вращающееся кольцо, отматывающее время в обратном направлении.

Рапух направил гуся на северо — запад, в сторону Твери. Он надеялся, что его хороший знакомый, внереал Афанасия Никитина, не отправился на тот момент вместе со своим человеком в очередное путешествие.

Великое Княжество Тверское пятнадцатого века — место очень непредсказуемое и нестабильное. Войны, набеги, междоусобицы… Однако Рапуху здесь нравилось. Чистейший, словно горный хрусталь, воздух. Деревянные избы, построенные без единого железного гвоздя и богато украшенные искусными резчиками. Шумящие вольно рощи и дубравы. И особенно простолюдины, лишённые много чего, но обожающие слушать истории о путешествиях и волшебствах. И так, совершенно по — детски, верящие в добро. Наверное поэтому и внереалы этого времени своих рассказчиков просто боготворили. А те сотворяли такие шедевры, что силой и светом внереалы века пятнадцатого обижены не были никогда…

Волга в те годы возле Твери была совсем небольшой речушкой. Ходили по ней разные судёнышки вёсельные да парусные. На её правом берегу, совсем недалеко от берега, и стоял дом Афанасия. Его любимый почтовый голубь отдыхал в недавно построенной хорошим лодочным плотником голубятне. Рапух, пролетев над ней, понял, что потратил время не зря. Его знакомый был там.

Солнце замедлило свой бешеный бег и снова размеренно пошло по своему кругу. Направив гуся к Волге, Рапух спрятал его в прибрежных камышах. Послал сигнал и стал ждать.

Через полчаса прилетел тот самый голубь. Ничего особенного. Обыкновенный сизарь. Однако, великий путешественник ценил его за скорость, выносливость, и за то, что этот крылатый почтальон ещё ни разу не сбился с пути к дому. Его внереал, который называл себя «Гур», много чего мог поведать о случившихся с его человеком приключениях. Но Рапуха интересовало вовсе не это.

Были времена, когда он и сам, затесавшись в стадо домашних гусей, заслушивался рассказами Афанасия о хождении за три моря. На этот же раз Рапух хотел понять, что знают здешние внереалы о Гротене, Тёмной лозе и Карвоте. А ещё — о подземной речке. Или пещере под водой.

Вредное зелье Тёмной лозы Гур, как и другие здешние внереалы, знал очень хорошо. Много хороших сказителей сгубила она отравой своей. Малообразованные рассказчики, отведав её сока, с завидным усердием плели всё, что она им нашёптывала. И множилась тогда темнота, и злорадствовал Гротень, питаясь завистью и злобой людской. Да только и внереалы своих сказителей от Тёмной лозы обороняли и отвращали знатно.

О садовнике Тёмной лозы Гур знал совсем немного. Несколько снов, переданных ему старшими внереалами, рассказывали о Гротене как о существе древнем, тёмном, и очень опасном. А вот встречаться с ним никому из здешних внереалов не привелось. Вопрос же о Карвоте и вовсе поставил Гура в тупик. О нём он не знал ничего. Посоветовал только порасспрашивать одного, очень старого внереала, жившего с ним по соседству.

Рапух задумался. То ли так прячется хорошо Карвот, то ли ещё что… На всякий случай Рапух дал Гуру сон с портретом Карвота, и объяснил, что это за фрукт.

О сне про подземную реку и пещеру Гур слышал от кого-то, но сейчас сказать точно — от кого, не мог. Пообещал, как узнает, передать этот сон Рапуху.

Тут послышался протяжный свист. Это Афанасий искал своего любимца. Гур распрощался и поднял своего носителя на крыло. Завтра, на рассвете, ему со своим человеком предстояло отправиться в очередное путешествие. И подвести его почтовый голубь не мог.

А Рапух, найдя того самого внереала, о котором говорил Гур, ничего нового от него, к сожалению, не услышал. Тот только обмолвился о некоем архивариусе их племени, который собирал и хранил у себя сны о врагах внереалов. Но откуда тот появлялся, и где тот внереал сейчас, не знал. Нужно было двигаться дальше.

Пробыв недельку в Швеции восемнадцатого века, и погостив у своей очередной хорошей знакомой, внереал нырнул в глубину времени. Ему нужен был дядя, который мог что-то знать о Гротене.

Но, к сожалению, вынырнул Рапух слишком рано. Его дядя уже отправился на поиски нового человека. Рапуху удалось только отыскать того самого петуха. Сняв с его перьев эхо снов, Рапух снова поднял своего гуся в небо.

Рапух отсутствовал три дня. За это время я успела наверстать всё то, что забросила, лазая с ним по пещерам. Огород чернел свежевскопанными грядками, остатки помидоров и кабачков обрели, наконец, своё последнее баночное пристанище, а смородина и малина постриглись к зиме.

Наступившая безлунная ночь разбудила меня врезающимся в душу гусиным отчаянным криком. Возле крайней яблони раскручивал свой хвост Карвот. А на его конце бился знакомый гусь. Карвот, словно бинт, слой за слоем наматывал на крылья гуся своё атласное, просвечивающее дырами в свете уличного фонаря, тело.

Дрожа спросонок, и практически не понимая сон это или явь, я схватила коробочку со светляком. И прямо в ночнушке вылезла по кошачьей лестнице в сад.

Карвот уже почти полностью запеленал гуся. Наружу торчали только клюв и кончик крыла. Там, среди других перьев, я увидела одно, которое слабо светилось. Не медля ни секунды, я схватила грабли, очень кстати оставленные мной на огороде днём. Размахнулась ими изо всех сил и саданула зубьями по тому месту, где у Карвота должна, по моему мнению, быть шея. Пройдя сквозь дыры меж атласных лент, грабли накрепко пригвоздили шею Карвота вместе с головой к яблоне. А я получила возможность приблизиться настолько, чтобы выдернуть светящееся перо из крыла гуся. Ещё пары секунд хватило на то, чтобы достать из кармана ночнушки коробочку с «Абру», отковырнуть с неё какую-то милипусечную чешуйку и прилепить её к внереалу.

«Св-е-е-т!!!» — раздалось в моей голове. И звучало это простое слово как гимн.

А потом случилось какое-то очередное «дежавю»…

Внереал, моментально впитавший энергию «Абру», вспыхнул и заискрил, уподобившись новогоднему салюту. И тут же потянул меня вперед, коснувшись опахалом атласной сети Карвота. Вокруг чудовища возник плотный, светящийся кокон. Световые лучи внутри него ослабили и разодрали черную сеть на части… Освободившийся носитель Рапуха огненной свечой ушёл в небо… А вращающийся кокон схлопнулся и исчез в небытии, унося с собой нашего врага…

«Э-э-эй… Ганна… Птичка моя… Ты живая? Вставай, а то простынешь. Это я, твой Рапух…»

Тряхнув головой, я попыталась вернуть себя в реальность. И почему-то увидела себя со стороны… Сижу на земле возле яблони. В стволе дерева торчат мои «боевые» грабли. Перо, окрашенное тёплым жёлтым оттенком, я всё ещё зажимаю в своей руке…