Бесплатный фрагмент - Раны, нанесенные в детстве…

Глава 1

Котенок с голубыми глазами

Котенок был пушистым и легким — почти невесомым. Он доверчиво жался к мальчишке, державшему его на руках, крутил по сторонам крохотной головкой на тонкой шее, с любопытством рассматривал Сёмку, руки, которые прижимали его к груди…

Мальчишка, нёсший котенка, поминутно оглядывался назад, в надежде, что мать передумает и ему не придется делать то, что ему велели.

Сёмкина мать, вслед за своим сыном-второклассником неторопливо и осторожно ступая резиновыми сапогами по остро хрустящему прибрежному снегу, замечала слезы на его грязных щеках, но молчала.

Решения своего она уже изменить не могла.

Или — не хотела.

Мальчик и женщина, наконец, дошли до уреза воды… Сёмка, поняв плечи и опустив голову поглубже в тонкий ворот чёрной фуфайки, протиснулся через плотные заросли тонкого и частого тальника к самому берегу речушки, с ужасом глянул на темную гладь речки… Он покрепче прижал горячее тельце котенка к груди, затравленно оглянулся на мать.

— Мам! А, может, не надо?

— Надо! Олег еще маленький, года нет, а кот загадил уже всю квартиру. Его нужно убирать.

— Мам! Может отдадим кому-нибудь?

— Я спрашивала… Котенок — задристышь никому не нужен.

— Я не могу… Может, ты сама?

— Нет! Ты его принес домой, тебе его и топить.

— Я не хочу!

— Придется! Лёня утром сказал — если к вечеру увидит в квартире котенка, он вломит и тебе, и мне.

Сёмка перестал шмыгать носом, рукавом ватника вытер слезы…

Отчима Сёмка боялся страшно.

Отчим был из категории рано начинающих лысеть мужиков. Став взрослым, Сёмка узнал, что ранее облысение — это один из признаков высокого содержания тестостерона в крови. А тестостерон — это переизбыток внутренней энергии. Это агрессия, драки, необузданное поведение…

Отчима звали Алексей, но все родичи звали его иначе — «Лёня». «Лёня» был среднего роста, с длинными покатыми плечами; довольно молод — весной Алексею, очередному мужу матери — исполнилось двадцать четыре, и он был на четыре года ее моложе.

В регулярных внутрисемейных драках, как говорила его мать, «баба Надя» — «между братовьями» — он довольно легко побеждал всех своих старших родственников мужского пола.

А дрались они с братьями регулярно, практически после каждого совместного застолья — пьянки, как говорили мать Сёмки. Порою от увесистых кулаков младшего сына доставалось и родителям «Лёни»…

…Вечерами «Лёня», как обычно — изрядно навеселе, вернувшись из небольшого сельского клуба, которым он «заведовал» и сытно поужинав, начинал «воспитательный процесс».

Нетвердой походкой он шел в крошечную дальнюю — «тёщину» — комнатушку, в которой спали дети; за руки и за ноги он вытаскивал из кроватки, купленной для Олега — его родного и единственного сына, Сёмку.

Собственной кроватки или хотя бы раскладушки у мальчика не было. Отчим считал отдельную кроватку для пасынка непозволительной роскошью; мать, в буквальном смысле считавшая каждую копейку, денег из своего более чем скромного личного «бюджета» выделить не могла…

Чтобы Сёмка не замерзал, ночуя на полу, мать уговорили «Лёню» «пустить на постой» Сёмку в крошечную кроватку младшего ребенка…

«Воспитательный процесс» как правило, проходил по одним и тем же сценариям. Иногда отчим просто ругался, грозил заморенному второкласснику избить его, придушить; обзывал самыми разными словами, из которых самым безобидным было слово «грызун».

Но чаще всего — бил.

Любимым «воспитательным» приёмом «Лёни» был удар ребром ладони по тонкой шее заморённого второклассника. После такого потрясения Сёмка на несколько мгновений терял сознание, всегда падал на колени, чем приводил отчима состояние радости и даже — восторга.

Но иногда, когда доза алкоголя, принятая отчимом «на грудь», превышала некие внутренние сдерживающие «лимиты», он вытаскивал из своих брюк длинный и тонкий кожаный ремешок и начинал полосовать парнишку вдоль спины: по голове, по рукам, по ногам… Кулаками отчим Сёмку не бил… Не потому что жалел; — боялся.

Боялся не за пасынка; боялся за себя: мог по случайности прибить чужого мальчонку и сесть за убийство в тюрьму.

А в тюрьму молодой гармонист не хотел.

Кулаками «Лёня» бил Сёмкину мать.

Её он убить, видимо, не опасался…

…Однажды, во время очередного «воспитательного процесса» мать не выдержала. Она положила на кровать полугодовалого Олега, которого кормила грудью, отняла избитого ребёнка у отчима, затолкала Сёмку крохотную нишу, исполнявшую в квартире функции шкафа, встала в двери, мешая гражданскому мужу избивать старшего сына.

Сёмка хорошо помнил, что отчим в том миг просто озверел.

Он отбросил в сторону ремень, кинулся в драку на Сёмкину мать, словно солдат — в рукопашную. Он бил и бил кулаками по голове мать Семёна, не реагируя на её истошные вопли, толкнул её в грудь; она отлетела назад, сильно ударилась спиной на стеллаж. С деревянного самодельного стеллажа посыпались кисти, коробки, какие-то банки, пакеты… Оказалось, что высоко на полках находились остатки синьки, которую использовали при побелке квартиры, добавляя в свежегашеную и разведенную известь…

Синька — сухая и жидкая — посыпалась и полилась вниз, оставляя грязные пятна на головах, лицах и телах матери и сына…

…Отчим прекратил быть мать Семена, только когда устал.

Несколько дней после этого случая Сёмкина мать не выходила из квартиры. Она остригла свои длинные волосы, тщательно замазывала следы синяков на лице, а парнишка в ванной долго тер хозяйственным мылом разные части своего тела, тщась вывести огромные синие пятна.

В квартиру «Лёни» котенка с синими глазами принес Сёмка. Бесхозного, он подобрал его на улице и принес в жилище, не очень понимая последствий своего поступка.

Порожнюю банку из-под рыбных консервов, подобранную у подъезда, парнишка тщательно вымыл, железным пестиком от домашней чугунной ступки, в которой вручную рушили соль, он загнул острые жестяные грани, торчащие внутрь. В коробку из-под обуви, рачительно прибранной матерью на стеллаж после покупки ею недорогих осенних сапог, он набрал песка — на ближайшей стройке, которая находилась практически через дорогу.

Семен налил котенку молока из банки, которую он принес от бабы Нади. Мать отчима держала корову; ежедневно ходить за молоком к «бабе Наде» было непреложной обязанностью Сёмки. Обязанность эту мальчик выполнял с удовольствием, поскольку в тот период времени, пока он ходил за молоком для младшего брата, его не мог избить отчим.

«Тетки» — родственницы со стороны отчима — хорошо знали, что представляет из себя младший сын «бабы Нади», жалели маленького Семёна и, по возможности, старались угостить его чем-нибудь вкусненьким.

Впрочем, именно в один из «молочных» походов Сёмка заработал свою самую страшную взбучку.

Было это так.

Часть пути к родителям отчима «Лёни» — деду Сергею и бабушке Наде — проходила вдоль однопутной железной дороги металлургического завода. Однажды осенью Семка, напуганный внезапным гудком паровоза, «подкравшегося» сзади — тихо и незаметно, на ходу роняя из тонких и слабых рук двухлитровую банку с молоком, метнулся со шпал на пригорок…

И когда паровоз неспешно простучал мимо него, решил «отомстить» за испуг: поднял из-под ног круглый камень и бросил его в сторону открытой платформы, на которой возвышались длинные железнодорожные рельсы. Галечник ударился о рельсы, подскочил раз, другой, а потом, увлекаемый встречным потоком воздуха поскакал по рельсам в сторону дрезины, замыкавшей состав их двух вагонов.

Камень скакал, скакал и потом вдруг доскакал до самого края рельсов…

Раздался звон разбитого стекла.

Камень, брошенный слабым и тощим второклассником, разбил стекло дрезины.

Семка от паровозной бригады не убегал. Он не видел куда полетел камешек, не слышал звона разбитого стекла… О том, что именно он виноват в разбитом стекле, Семка узнал от трех здоровенных мужиков, ловко прихвативших его всё на том же пригорке, куда мальчишка отскочил от паровозного гудка.

Домой Сёмку «дрезинщики» привезли только вечером. С утра до вечера мужики продержали «преступника» в какой-то комнате, не предложив «уголовнику» даже чаю, а вечером самый молодой из них повез Семена домой, к отчиму — на расправу.

Отчим, со слов сопровождавшего узнав, что случилось, за руку затащил мальчишку в туалет, снял ремень…

Матери дома не было. «Лёня» бил голодного Семку так сильно и так долго, что на истошные вопли мальчишки снизу прибежали соседи, чего с ними и никогда не случалось прежде, а «дрезинщик» испарился из квартиры, в которой истязали ребенка, словно невесомый полупрозрачный пар, выпущенный из нижнего клапана паровозного котла…

…Вечерами, после того, как успокаивался «поддатый» отчим, избитый или униженный парнишка, свернувшись «калачиком» под тонким одеялом в кроватке своего младшего брата, беззвучно плакал, к нему приходил котенок. Животное легко запрыгивало внутрь между деревянными прутьями, котёнок ложился в кроватку рядом с парнишкой, начинал мурлыкать…

Под эти звуки Семен, наконец, успокаивался и засыпал…

Недолгое Сёмкино счастье закончилось через пару недель.

Молоко в банке однажды скисло, другой еды для котенка не было.

Котенок заболел животиком и стал какать не только в коробку с песком — вообще по всей квартире.

Лечить его никто даже и не пытался.

Участь единственного друга Семена — котенка с голубыми глазами — была предрешена.

Котенок должен был умереть.

— Бери кота! Пойдем! — сухо сказала мать тоном, не терпящим возражения. В руках она крепко сжимала крохотный серый кулек — в таких в сельпо заворачивали конфеты на разновес…

… — Бросай! — приказала мать, стараясь не смотреть в глаза сыну. — Бросай! А то Лёня нас с тобой вечером прибьет!

Семен прижал котенка покрепче к груди. Его мать велела ему утопить его единственного друга в этом чужом и страшном мире.

Единственного.

Он никогда не сделает этого!

Но если он сейчас не утопит котенка, вечером отчим опять изобьет и его, и мать.

«Пусть бьет»! — думал парнишка, глотая слезы. — «Но Ваську я топить не буду!

…Но тогда он опять изобьет мать»!

Мальчик прижал к себе котенка, всхлипнул. Грязным рукавом фуфайки вытер сопли…

Его душа разрывалась на части.

Отчаянные крики избиваемой отчимом матери заполняли его сознание всякий раз, когда мать произносила слово «Лёня».

И Семён понял, что выбора у него — нет.

Если он сейчас не убьет котенка, вечером отчим будет до потери сил избивать его мать.

Мать было жалко…

Семён в последний раз прижал к тебе теплое тельце котенка, грязным кулачком растер слёзы, закапавшие из глаз, растёр по лицу споли, капавшие из носа, шагнул к реке…

— Постой! — окликнула его мать. У мальчика от безумной надежды екнуло сердце. — Он выплывет и придет обратно домой. Нужно привязать на шею камень. Лучше — несколько. — Мать вынула из кармана старый чулок, протянула сынку. — Вон там много гальки. Набери!

Семен, действуя словно сомнамбула, начал отбивать ногами примерзший галечник и набивать им старый детский чулок, скорее всего — свой собственный. Одной рукой он по-прежнему прижимал к себе единственного друга.

— Привяжи камни к шее! — потребовала мать, понимая состояние, в котором находился ее сын. — И бросай!

Семен негнущимися пальцами обмотал чулок с камнями вокруг шеи котенка, проглотил слезы, размахнулся…

…Котенок плюхнулся посреди неширокой, но быстрой речушки, активно заработал лапками, выгребая к берегу. Чулок с камнями неудержимо тянул его вниз.

Крохотное тельце держалось на плаву еще несколько секунд, потом исчезло в глубине…

Семка присел на корточки, перестал сдерживаться; разревелся в голос.

Подошла мать, сунула ему в руки кулек из серой бумаги. — Это тебе! — сказала она. Парнишка машинально взял… В кульке оказались приторно-сладкие сушеные финики. Семка машинально сунул в рот один из них…

…Семен Аркадьевич проснулся. Сердце бешено колотилось в груди, по щекам текли слезы.

За окном серел ранний рассвет… Лениво гавкнул, громыхнул цепью соседский пес, где-то высоко в небе просвистел «Боинг», заходящий на посадку в Толмачево; рядом тихо посапывала супруга.

Мужчина сел на кровать, обхватил голову руками.

— Что случилось? — подала голос благоверная, разбуженная движением тяжелого тела Семена Аркадьевича.

— Да… Сон опять приснился… Про котенка… Того самого…

Жена помолчала. Спустя некоторое время она тоже села. — Это из-за твоего вчерашнего увольнения! Расстроился… Пойдем чаю попьем. — После продолжительной паузы вымолвила она. — Все равно ведь теперь уже не уснем!

Мужчина молча кивнул, встал с кровати, одел футболку и шорты, сильно припадая на левую ногу, вышел из спальни.

Прочистил зубы. Умылся…

Заметно прихрамывая, медленно и осторожно спустился по лестнице на первый этаж. Дошел до кухни, нажал на кнопку электрочайника…

— Что? Нога так и не зажила? — сочувственно спросила супруга, присаживаясь рядом за столом.

— Нет… Нет… Всё нормально! — успокоил её Семён Аркадьевич. Ногу он повредил два месяца назад, упав с крыши дачной бани вместе с подломившейся под ним алюминиевой лестницей — ненадежным изделием китайского производителя. Травма была не тяжелая, но болезненная. К падению с крыши вместе с лестницей Семён отнесся философски: «Главное — ничего не сломал и сотрясения не получил».

Семён из своего богатого жизненного опыта знал: любая стройка, рано или поздно, взимает с человека «дань» в виде переломанных рук или ног, отрезанных пальцев; заноз, порезов, растяжений, больного позвоночника…

Травмы и увечья — неотъемлемая часть любого строительства — мелкого или крупного.

Увы.

Однако о последнем «свободном полёте» лишний раз вспоминать не хотелось. Падение Семёна с лестницы произошло на глазах жены, она сильно переживала из-за случившегося инцидента, и Семёну не хотелось лишний раз «щекотать нервы» супруге.

Особенно — в сложившейся ситуации.

Проще было отшутиться; сказать, что ногу просто отлежал…

Ситуация с увольнением его задела гораздо больнее.

«Вот уж, действительно, раны, нанесенные в детстве, не заживают никогда! — думал Семен Аркадьевич, меланхолично помешивая ложечкой в любимой кружке. — Полвека уже прошло, а рана эта всё ещё болит…

А как хорошо меня завуч вчера подловила! — его мысли вернулись из прошлого в настоящее. — Всё помнит, ничего не забывает. Шесть лет прошло после того случая с мальчишкой, который принес на урок нож. Вернее — сказал, что принес… А она не забыла. И сегодня… Нет — вчера уже; в нужный момент — припомнила. Хорошо изучила меня. Знает: где, когда и на какие «кнопочки» нужно нажимать, чтобы вывести меня из равновесия.

Сказала, что пятые классы тоже нужно забрать. По факту — призналась, что девятые они у меня все-таки забрали, а не забыли передать мне, как утверждали за день до последнего случая. Без пятых классов нагрузки останется всего пятнадцать часов. Меньше ставки. Как жить-то на такие деньги»?

Ситуация, произошедшая накануне, из-за которой учитель физической культуры Семен Аркадьевич Бочков подал заявление об увольнении была, в общем-то, рядовой.

Одна из пятиклассниц на первом в новом учебном году уроке физкультуры, в силу особенностей своего организма не смогла выполнить предложенную учителем задачу и с его разрешения присела на лавочку. После того, как дети отбегали по спортзалу положенные разминочные круги, они перестроились в круг и начали разминаться — под внимательным управлением своего нового физрука.

Пятиклассница почему-то решила для себя, что упражнения одноклассников её не касаются и продолжила весело и громко щебетать на скамейке, на свою беду — прямо за спиной учителя, проводившего разминку с классом.

Семен Аркадьевич такого неуважения к себе не потерпел. Сначала он сделал девочкам корректное замечание, затем — второе, а после того как пятиклассница и ее подружка продолжили громко хихикать за спиной пожилого учителя, отправил обеих в раздевалку — чтобы не мешали проводить урок.

Вечером девочка пожаловалась родителям на грубого физрука, который якобы выгнал ее из спортзала. Родительница, обидевшись на учителя за то, что испортил настроение ненаглядному чаду, позвонила в районный отдел образования, знакомой чиновнице. Чиновница, в свою очередь, озаботившись ухудшением настроения ранимой пятиклассницы позвонила директору школы, в которой, собственно, и работал Семен Аркадьевич и потребовала, чтобы с учителя, испортившего настроение ранимому ребенку показательно «сняли стружку».

Родительница не учла одного — «обидчик» её дочери оказался нестружкоснимательным.

На следующее утро директор пригласила Семена Аркадьевича в кабинет к завучу и устроили ему настоящую выволочку.

В «акции устрашения» присутствовал почти весь начальствующий состав — директор, и три её заместителя.

Учитель физкультуры, возмущенный вопиющей несправедливостью — не выслушали, не разобрались, завуч в издевательском контексте начала угрожать, что пятиклассников у него заберут тоже; начала припоминать конфликт многолетней давности; события, в которых действия учителя, услышавшего от ученика угрозу применить нож, который у него в кармане, всеми были признаны правильными, «стружку» с себя «снимать» не позволил.

Не дожидаясь окончания «выволочки», развернулся, вышел из кабинета злопамятного завуча, направился в приемную.

«Прошу уволить по собственному желанию» — крупными буквами написал расстроенный преподаватель. Он передал заявление в канцелярию. Попросил зарегистрировать.

Его обида на директора и «завучей» была так велика, что Семен Аркадьевич твердо решил: здесь, в этой школе он больше работать не будет.

Ни за какие коврижки…

Тем паче, что и коврижек-то особых не было. Зарплата, и без того намного ниже средней по стране, после «крымнаша» резко сократилась — остались только голый оклад и немножечко от «стимулирующего» фонда, который лично его давно уже ни к чему не стимулировал. Внеклассная работа оплачивалась по остаточному принципу и по факту не превышала тридцати-сорока процентов от фактически проведенных занятий и секций.

Семен Аркадьевич не ворчал и не возмущался. Он очень отчетливо осознавал, в какое время и в какой стране он сейчас живет…

…И вот теперь всё закончилось.

«Может, оно и к лучшему!» — думал Семен Аркадьевич, поднимаясь на четвертый этаж, в свой пока ещё спортзал. — «Мне уже почти шестьдесят. С ребятишками каждый год все сложнее и сложнее. Пенсия — есть, но мизерная, ниже границы выживания в большом городе. На одну пенсию мне, разумеется, не прожить…

Пойти в другую школу? А кому нужен шестидесятилетний физрук, да еще с таким скверным характером, как у меня?

Пойду в таксисты…»

Опыт работы таксистом у Семена Аркадьевича уже был. В «лихие» девяностые, чтобы выжить и добыть для семьи хоть какие-то деньги, Семен брался за любую работу… Забивал за вознаграждение чужих свиней, иногда — по просьбе хозяев продавал свиное мясо на рынке. Когда не было заказов на забой скотины, ночами копал в полях чужую картошку и потом продавал её в городе на микрорынках в спальных районах; рубил перед Новым Годом елки в Кудряшовском бору, для продажи горожанам, причем дважды его едва не поймали лесники — а это был срок, и немалый.

В сезон сбора даров природы вместе с такими как он энтузиастами уезжал в тайгу и в промышленных масштабах заготавливал кедровые орехи и ягоды.

Когда в кошельке становилось совсем пусто, ездил по городу и на межгород на своей и чужих машинах, искал «голосующих» людей…

…Учитель физкультуры наконец, добрался до спортивного зала, открыл ключом «каморку», прошел внутрь, закрылся, чтобы переодеть футболку на сухую…

Через пару минут в дверь постучали.

Семен Аркадьевич повернул ключ…

В образовавшуюся щель пролезла чья-то голова, спросила: «А мячик можно»?

— Можно! — буркнул физрук, не поднимая головы и затягивая шнурки в кроссовках.

Тотчас в открывшуюся дверь просочились несколько мальчишек. Они быстро-быстро похватали мячи из корзины, выскочили в спортивный зал.

За дверью бодро застучали волейбольные и баскетбольные мячики.

Совершенствование бросков и передач на переменах было личной придумкой Семена Аркадьевича. Много лет назад, еще начинающим учителем, он ненароком позволил своим лучшим ученикам побросать баскетбольные мячи во время больших перемен. Прошла пара месяцев и молодому физруку неожиданно бросилось в глаза, что у тех, кто «не вылазит» из спортзала во время разрешенного развлечения, заметно — в разы — вырос процент попадания с игры.

Сложив в голове «два плюс два» Семен Аркадьевич сделал для себя определенные выводы.

С этого момента в школах, в которых он работал, отработка бросков в корзину во время перерывов между уроками стало обязательным элементом подготовки членов сборной команды школы по баскетболу.

Здесь, в очередной для себя школе, Бочков на третий уже месяц ввел это правило. Раньше было никак нельзя — вся осенняя грязь с улиц непременно попала бы в спортзал. И никакие «сменки» не помогали…

…Как обычно, первыми возмутились в администрации школы. Проблема решилась легко: Семен Аркадьевич положил влажную тряпку перед входом, первые дни лично проверял состояние обуви тех, кто решил «покидать».

Помогло. Нарекания со стороны администрации и техничек прекратились почти полностью.

…Семен Аркадьевич тяжело вздохнул, вспомнив предутренний сон. На душе было муторно. Он вышел из каморки, выразительно посмотрел на часы.

— Через семь минут заканчиваем! — громко сказал он. Его услышали: мячи застучали бодрее.

Мужчина подошел к окну, зацепился пальцами за острые нити капроновой сетки, мешающей мячам выносить наружу стеклопакеты пластиковых окон спортзала, навалился локтями на подоконник… Отвернулся от детей и подростков, которые ещё не знали, что через две недели у них уже не будет старого физрука, засмотрелся вниз, на машины, которые отсюда, с высоты четвертого этажа казались забавными радиоуправляемыми моделями…

Семен Аркадьевич с унынием вспоминал, как несколько лет назад он впервые пришел в эту самую школу — устраиваться на работу…

…Школа Семёну не понравилась. «Лет тридцать-сорок капитально не ремонтировалась, не меньше»! — скривил губы мужчина. Он остановился у главного, парадного входа, придирчиво оглядел красно-коричневые кирпичные стены, уходящие далеко вверх…

— Да… Очень старое здание. Таких давно уже не строят… Интересно, внутри такая же древность, как и снаружи? — пробурчал он.

Семен нерешительно потоптался у входа, размышляя об обещании, опрометчиво данном им пару недель назад незнакомой молодой женщине — быть здесь и в это самое время, зябко повел плечами. Август докатил уже до своей середины, и если днем было по-летнему жарко, то по утрам уже ощущалось туманное дыхание скорой осени…

«Нужно было взять курточку, как настойчиво советовала Ирина. Ну да черт с ней, с курточкой! Не возвращаться же из-за такой мелочи обратно. Тем паче — дал слово»! — Семен мельком глянул на часы. До назначенного времени оставалось еще минут десять.

— «Пойду прогуляюсь вокруг здания. Заодно посмотрю школьный стадион. Мне ведь здесь работать!

Или не работать — если всё окажется не так как мне представлялось».

Школьный стадион «добил» Семёна окончательно. Собственно, стадиона, как такового — не было. В глубине двора, за старой школьной мастерской спряталась довольно большая прямоугольная площадка с заросшей травой овальной беговой дорожкой.

Футбольное поле внутри овальной окружности, крепко забитое крупным кирпичным крошевом посредине и густо заросшее длинной колючей травой по краям, опечалило его еще сильнее.

«Уроки — на этом, с позволения сказать, стадионе? Но — как»? — размышлял Семён, возвращаясь к высоким ступенькам главного входа. — «Даже не представляю пока, как можно проводить здесь учебные занятия без опасения, что дети себе что-нибудь повредят.

А если и спортзал, такой же как и стадион… Придется извиниться перед человеком. Пусть ищут другого кандидата…". — От принятого промежуточного решения стало полегче.

Семен перестал сутулиться, расправил плечи, поднялся по ступеням… На мгновение замешкался, в последний раз взвешивая все «за» и «против»; шагнул во внезапно открывшуюся перед ним дверь, через которую из школы молнией выскочил какой-то мальчонка…

— Мужчина! Стойте! — Семен вздрогнул от окрика, как от пистолетного выстрела; обернулся на голос. К нему решительно направлялась высокая седая женщина, в черной униформе. — Вы кто такой? К кому?

«Охрана»! — догадался мужчина. — «В мое время в школах охраны не было. М-да… Давненько я не бывал о образовательных учреждениях»!

— Я? — слега опешил неожиданного напора мужчина. — Я — Семен Аркадьевич! Пришел к вашему директору.

— Паспорт есть?

— Есть!

— Запишитесь в журнал! — седая охранница властно указала на один из светлых лоскутков бумаги, покоящихся на высокой стойке школьной секьюрити. Мужчина кивнул в знак того, что требования понятны и они прияты, предложенной авторучкой, не торопясь, вписал в журнал свои данные — «Бочков Семен Аркадьевич»; рядом поставил время — девять, ноль, ноль.

Директор — молодая приятная женщина с интеллектом в глазах и без печати властности на лице, какая бывает у очень опытных или старых тёток-директоров, по нескольку десятков лет заправляющих во вверенных им учреждениях, удивилась приходу Семена не меньше охранницы.

— Я — Семен Аркадьевич! — напомнил мужчина. — Мы с Вами договаривались о встрече. Две недели назад!

— Да, конечно же, помню! — по лицу женщины мелькнула тень узнавания. — Проходите! Присаживайтесь!

— Вы говорили, что вам в школу требуется учитель физической культуры! — присаживаясь на краешек стула, наискосок от директорского стола, сказал Семен. — Вакансия еще открыта? Или кого-то уже приняли?

— Нет, не приняли! Нам в школу, действительно требуется учитель физкультуры…

Пока Надежда Ивановна — так звали директора школы, в которую Семен пришел устраиваться на работу — рассказывала о том, какие в школе замечательные дети, как они замечательно танцуют и успешно выступают во всевозможных конкурсах, он, как ему казалось, незаметно рассматривал кабинет директора школы, пытаясь составить представление о хозяйке оного, а вместе с тем — о том, какой она руководитель.

Добротная, но скромная мебель… Удобное кресло из коричневой кожи… Ноутбук на столе… Работающий… Рядок матерчатых стульев вдоль стены… И много-много самых разных цветов в разнокалиберных горшках…

Причина подобного любопытства была насквозь тривиальна — норов у кандидата в физруки был очень непростым, редкий руководитель мог терпеть сложности его характера два-три года. Обычно «терпение» заканчивалось через год…

После чего ему предлагали уволиться «по собственному». Если сей нехитрый прием не срабатывал, начинали искать «лазейки». Подключали местком, сокращали должность…

«Летун» — презрительно называли таких как он в советское время. «Неуживчивый»! — ставили «клеймо» в новейшей, капиталистической реальности.

Наученный опытом устройств и увольнений Семен Аркадьевич после очередного «сокращения штатов» неожиданно даже для самого себя перестал переживать из-за многочисленных зигзагов своей судьбы. Каждое расставание с очередным местом работы всякий раз открывало новые перспективы — многочисленные и заманчивые.

«Была бы шея, а хомут найдется»! — иногда мысленно; иногда — вслух — приговаривал он, подписывая у очередного начальника очередное заявление на увольнение.

И действительно, новый «хомут» обязательно вскоре находился.

Семен Аркадьевич не любил бездельничать, брался за любую работу, подчас самую тяжелую и непопулярную.

Работал в самых разных коммерческих структурах, занимал должности от простого «манагера» — «продавана» до директора строительной компании.

Построил уютный и теплый коттедж из красного кирпича, вырастил детей, помогал поднимать внуков…

Доход был достойным, хотя и не очень нестабильным.

Жизнь, каким-то чудом не ушедшая «под откос» в лихие девяностые, наконец, наладилась.

Однако на шестом десятке лет его внезапно потянуло назад, в школу…

«Молодая… Красивая… Лет тридцать пять — сорок… — размышлял мужчина, оценивающе посматривая на хозяйку кабинета. — Причем ближе к тридцати пяти, чем к сорока. Энергия так и прет. Еще не закостенела. И не обленилась… Вряд ли она здесь давно… А кубков спортивных почти нет. Пяток старинных, еще с советских времен, наград на шкафу за её спиной. — Вот и все кубки. Вон тот, красненький… Точно старше чем она. А может и старше меня. Я таких кубков никогда не видел…

— Какое у Вас образование? — Надежда Ивановна заметила его задумчивость и решила вывести мужчину из легкого оцепенения. — Надеюсь, педагогическое? Высшее, или средне специальное? Если физкультура — не Ваш профиль, школа может отправить Вас не переучивание.

— Не нужно на переучивание. Я закончил ОГИФК.

— Что закончили?

— ОГИФК! Это как ТФК в Новосибирске, только в Омске! — заметив легкое непонимание на лице директора школы, пояснил мужчина, — ОГИФК — это Омский государственный институт физической культуры, — не без легкой гордости сказал соискатель. — У меня высшее образование! Вот диплом! — он привстал со стула, аккуратно положил на краешек стола твердую синюю картонку.

Директор взяла диплом, мельком взглянула в разворот, подняла голову:

— Все, кто устраиваются в школу, должны пройти медосмотр и предоставить справку о несудимости! — они испытующе посмотрела в лицо Семена Аркадьевича.

— Без проблем! — улыбнулся соискатель должности физрука. — Не болел… Не привлекался…

— Тогда у Вас не будет проблем с устройством на работу! — улыбнулась молодая женщина.

— А какая у Вас нагрузка? Сколько я буду зарабатывать?

Директор на несколько секунд задумалась, озвучила цифру.

— Устроит! — кивнул головой Семен Аркадьевич. — Условия ваши понятны, школа в целом тоже устраивает… Хотелось бы посмотреть спортзал…

— Пойдемте! Я Вам сама покажу!

Директор вышла из кабинета, закрыла дверь на ключ.

— Пойдемте!

Семен прошел за хозяйкой школы до конца коридора, поднялся на второй этаж…

— Здесь у нас учительская! — кивнула головой в сторону открытой двери Надежда Ивановна.

— Понятно… — пробормотал мужчина, пытаясь догнать молодую женщину, которая с легкостью упорхнула от него на этаж.

«Интересно, зачем она ведет меня вверх»? — удивлялся кандидат в физруки, тщась не отстать. — Спортзал же на первом этаже… Что там такого интересного? Может сначала она решила зайти по каким-то своим делам, а потом покажет мне спортзал»?

— Здесь у нас начальные классы! — притормозила директор на площадке третьего этажа, заметив, что немолодой мужчина не лишком резво поднимается по лестнице. — А нам — на четвертый!

«Нам??» — Семен Аркадьевич сбился с ритма, запнулся об одну из ступенек. — «У них здесь, что, спортзал на четвертом этаже? Такого не может быть»!

Оказалось — очень даже может.

Семен Аркадьевич кое-как отдышался, виновато глянул на директора, которая совершенно не запыхалась, в отличие от него, шагнул за порог спортивного зала…

Зал был маленьким. «Девять на восемнадцать. — Опытным взглядом определил Семен. — Стандартная волейбольная площадка. Но в волейбол здесь играть не получится. От пола до потолка — четыре, максимум — четыре с половиной метра».

— Что-то не так? — директор молниеносно отреагировала на резкое изменение настроения соискателя. Оказывается, пока кандидат в физруки рассматривал требующие ремонта стены зала, директор, не менее внимательно следила за его впечатлениями и эмоциями.

— Да, нет, все нормально! — мужчина отвел глаза. Не хотелось сразу огорчать отказом молодого руководителя. — Можно, я немного подумаю… Дома посоветуюсь…

— Можно! — ответила Надежда Ивановна. Её каблучки бодро застучали вниз по лестнице.

«Не стала уговаривать… Молодец! Уговаривать-то меня бесполезно». — Размышлял мужчина, прогуливаясь по спортивному залу. — «Окна с двух сторон, огромные. Высокий этаж. Значит, в зале всегда светло. И тепло! — подумал он, глянув через окно на заросший стадион. — «В Соколово зал был практически такой же. А тепла не было. Батареи каждый год зимой в декабрьские холода размерзались, в кроссовки приходилось вставлять войлочные стельки, чтобы ноги от холода не болели. Не помогало… А здесь зимой должно быть тепло. Наверняка всю зиму дети занимаются в шортах и футболках.

Волейбол здесь, конечно, не поднять… Потолок зала не позволит. Значит, что? Баскетбол и легкая атлетика? Щиты не новые, но вполне рабочие. И корзины висят на правильной высоте. Сеток на них только нет. Но сетки — это вообще не проблема…»

— Если школа не нравится — лучше в неё не ходи! — сказала Семену вечером супруга в ответ на сомнения, озвученные им. — Будешь себя заставлять работать? Я тебя знаю — ты из-под палки работать не станешь. Поработаешь три-четыре месяца. Надоест. Бросишь школу? Посреди учебного года? — Ирина, много лет проработавшая в школе преподавателем, строго глянула в глаза мужу. — Директора не жалко? Детей не жалко?

Не нравится эта школа — поищи другую! Не может быть, чтобы не было вакансий в других школах! В городе двести школ!

— Двести десять! — машинально поправил Семен, и замолчал. В другую школу почему-то уже не хотелось. И «виноват» в этом был старый друг Семёна — Александр Соколов, тренер местной спортивной школы по легкой атлетике. Ему Бочков позвонил сразу, как вернулся домой.

— Школа неплохая, но со спортивной точки зрения сильно запущенная! — сказал Соколов, узнав о цели утреннего визита Семена в школу. — У меня из той школы несколько девчонок занимаются. Ты их видел на стадионе… — Настя Кулинич, Ольга Боршова. — Если хочешь спросить у меня совета, то совет такой: иди в эту школу, не пожалеешь! Директор молодая, она там недавно. В отличие от предшественницы, к спорту относится хорошо. Ты там будешь один, сам себе хозяин! Я тебя знаю — через год-два ты школу поднимешь по спорту на очень хороший уровень! Если пойдешь, я тебе даже помогу.

— У тебя из этой школы занимаются только девчонки?

— Да! Только девочки! Но пацаны хорошие там тоже есть! У меня на тренировки ходил парнишка это этой школы. Ромка Русаков. Очень одаренный! Очень!

— А почему перестал тренироваться?

— Что-то со здоровьем. Подробностей не знаю. Тренировался хорошо. Потом заболел. И перестал ходить.

— В каком он классе?

— В восьмом! Нет, постой! Сейчас он перешел в девятый! Найди его! Если пойдешь, конечно! Но я тебе очень рекомендую идти именно в эту школу…

…Вечером Семён долго не мог уснуть. Ворочался в кровати, размышляя и оценивая достоинства и недостатки работы в условиях общеобразовательной школы, в которой стадиона практически нет, зал — на четвертом этаже и он по своим параметрам не соответствует нормам даже семидесятых годов, когда в городах-миллионниках массово начали возводить школы с несколькими спортивными залами, один из которых в обязательном порядке вмещал в себя полноценную баскетбольную площадку.

Однако были и плюсы.

Например, директор.

Для спортивного энтузиаста — учителя физической культуры, профессионального тренера или тренера-общественника ключевую роль играет руководитель. Когда-то давно, в студенческие годы Семён занимался в группе Виктора Ивановича Швецова — знаменитого тренера, подготовившего целую плеяду мастеров спортивной ходьбы. Много лет спустя Семён поинтересовался у Виктора Ивановича — в чем секрет его столь успешной тренерской деятельности? Как он, опираясь на базу всего одного высшего учебного заведения, смог выстроить такую систему подготовки атлетов, что в результате это принесло несколько чемпионов мира и даже Олимпийского чемпиона?

— А у меня был очень хороший руководитель! — Швецов назвал имя и фамилию человека, о котором Бочков не слышал ничего. — Это он создал базу, поддержал меня и моих коллег по цеху… Не было бы его, у меня не было бы в спорте ничего.

Ответ глубоко запал в душу Семена…

Размышляя над ответом, который наутро он должен был озвучить директору школы, мужчина раз за разом прокручивал в голове слова Виктора Ивановича…

— Ну, и что ты решил? — поинтересовалась наутро супруга, обратив внимание на темные круги под глазами мужа. — Вижу, всю ночь думал! Пойдешь?

— Да! — твердо ответил Семен. — Для меня это будет новый этап, новый вызов!

— Какой такой вызов? Шутишь?

— Нет! А вызов — в том, чтобы взять обычную школу с самыми обычными детьми и превратить её в одну из лучших по спорту в этом районе!

— Ну даже не знаю! Почти пятнадцать школ в районе… Плюс гимназии, лицеи… Там другие ребятишки… Более сильные… Мне кажется, тебе будет очень сложно! Особенно в первое время!

— Да! Согласен! Но, собственно, в этом и есть смысл вызова! Взять простую школу, нормально преподавать физическую культуру, вести спортивные секции и в итоге показать, что результат может определяется не только качеством человеческого материала, которым обладает то или иное учебное заведение, но и качеством труда педагога, который в школе работает! Как тебе такая сверхзадача?!

— Нормально! Только попроси директора, чтобы она хотя бы мячи тебе купила. А то, я чувствую, покупкой в школу новой волейбольной сетки наши затраты на твою «сверхзадачу» не закончатся…

…Свою первую рабочую неделю в школе Семен работал… косарем. Переговорив с школьным завхозом, новоиспеченный физрук понял, что колючую траву-путанку на школьном стадионе косить некому. Нет ответственного за уборку территории человека, нет подходящего инструмента…

«Опять придется самому»! — понял Семен Аркадьевич. Он вздохнул, понимая как тяжко и долго ему придётся воевать с зарослями с литовкой в руках, но потом, поразмыслив и посоветовавшись с супругой, поехал к старшей дочери, чтобы выпросить у нее мощную мотокосу Хаммер с тяжелым набалдашником мотора и длиннющей штангой. Мотокоса та была куплена дочерью совсем недавно и после однократного использования на даче печально пылилась там же, в крашенном зеленой краской сарайчике, предназначенном для хранения всевозможного дачного хлама…

…Только на пятый день «страды» вся зловредная растительность пришкольного стадиона окончательно упокоилась в тяжелых и длинных валках скошенной травы.

Семен прикинул объем оставшейся работы — в спортзале — и осознал, что до начал учебного года ему придется работать без выходных.

…Первое сентября — День знаний — новых впечатлений Семену Аркадьевичу не принес.

Новый учитель физической культуры скромно стоял в сторонке, украдкой рассматривая лица школьников, выстроившихся на выкошенном стадионе в плотное каре.

«Интересно, кто из них — Ромка Русаков, о котором рассказывал Александр Сергеевич? — думал Семен Аркадьевич, пристально вглядываясь в лица мальчишек — девятиклассников, пристроившихся позади одноклассниц. — По виду — так все очень спортивные и талантливые. Интересно, все-таки кто? Может — вот этот, с хитринкой в глазах? Или вон тот — высокий, стройный, явно не «компьютерный воин»?

Кто из них Рома Русаков, которого так нахваливал Александр Сергеевич Соколов, Семен Аркадьевич так и не угадал.

Урок физкультуры в девятом «А» поставили в расписание в первый же учебный день нового учебного года — второго сентября.

Едва слышно, где-то далеко внизу, прозвенел звонок. Девятиклассники дружной стайкой выпорхнули из раздевали, аккуратно построились в шеренгу.

Парни были все как на подбор. Высокие, стройные… Спортивные…

Парни и девочки с интересом рассматривали нового учителя физкультуры, девочки о чем-то перешептывались между собой; парни вели себя сдержанно.

Семен Аркадьевич представился, раскрыл журнал…

…Все спортивные на вид «гренадеры» оказались в конце списка.

— Копылов! Сергей!

— Туточки! — отозвался светловолосый крепыш — самый вертлявый из парней. — А у нас секции какие-нибудь будут?

— Обязательно! — пообещал Семен Аркадьевич, и чтобы не затягивать начало урока, назвали следующую фамилию из журнального списка.

— Михайлова! Алина!

— Я! — флегматично отозвалась самая высокая девушка в классе. Добротный спортивный костюм выдавал в ней профессиональную спортсменку.

— Чем-то занимаешься? Волейбол? Баскетбол?

— Фехтование! — поморщилась девушка.

Бочков удивился — девушка ростом была точно не ниже ста восьмидесяти. Все фехтовальщицы, с которыми он обучался в институте, были маленькие и шустренькие… Алина совсем не соответствовала его представлениям о том, какими должны быть девушки-фехтовальщицы.

— Ян Панов!

— Я! — отозвался высокий, крепкий парень с военной выправкой.

— Чем-то занимаешься?

— Да! Футболом!

— А где?

— В футбольном клубе «Сибирь»!

Семен Аркадьевич снова удивился. Он даже представить не мог, что в столь удаленной от центра школе кто-то может заниматься в главном футбольном клубе региона.

— Русаков! Роман!

— Я! — откликнулся самый хулиганистый на вид девятиклассник, вальяжно пристроившийся в углу спортзала, на правом фланге.

— А… Ну понятно… — Не «по уставу» произнес Семен Аркадьевич и перешел к следующей строке в классном журнале…

— Шаравин!

— Я! — высокий, стройный и гибкий юноша с любопытством глянул на Семена Аркадьевича. — Плавание! — не дожидаясь вопроса нового преподавателя, сказал он. — Я занимался плаванием.

— Юркевич!

— Я! — крепкий коренастый парень с левого фланга сделал полшага вперед, пятерней поправил пышную шевелюру…

— Кто из вас после девятого класса пойдет в десятый-одиннадцатый?

Руки подняли почти все.

— Очень хорошо! — повеселел Семен Аркадьевич. — Значит, у нас с вами впереди три года! А ты Алина? Идешь в десятый? — от наблюдательного преподавателя не укрылось, что высокая фехтовальщица не подняла руку.

— Я? Пока не знаю. Скорее всего после девятого буду поступать в Школу Олимпийского резерва. Если не возьмут, тогда…

Закончив перекличку, Семен объявил задание на урок. Класс приступил к разминке…

Семен Аркадьевич отцепил руки от сетки, обернулся, поднес свисток к губам… Мальчишки послушно сложили мячи в корзину, быстрым шагом направились в коридор. Через несколько минут, после обязательного проветривания, в зал начали заходить другие… Те, у кого урок физкультуры начинался по расписанию. Дети чинно и осторожно ступали по блестящему полированному паркету, аккуратно рассаживались на лавочку. Семен Аркадьевич еще раз посмотрел на часы. До начал урока оставалось ровно четыре минуты…

…Закончится учебный год и Алина Михайлова покинет эту школу. Она, как и планировала, поступит в Школу Олимпийского резерва. Её дальнейшая спортивная судьба будет неразрывно связана со сборной командой России по фехтованию. Алина вскоре станет чемпионкой страны, Европы, мира — сначала по юниорам, затем — по молодежи; выполнит норматив мастера спорта международного класса… Рядом со спортзалом появится большой стенд с фотографиями лучших спортсменов школы. Фотография Алины Михайловой займет в ней почетное центральное место.

Из-за контракта со спорткомитетом на физкультуру Алина ходить будет редко… Ненужные случайные травмы не нужны никому.

Лишь иногда, когда не видела мама и не знал тренер, Алина «просачивалась» в спортзал, поиграть с одноклассниками…

В баскетбол она играла намного лучше всех парней-одноклассников, включая Рому Русакова и Сергея Копылова.

На удивленно-восхищенный вопрос Семёна: «Откуда такие навыки?» Алина ответила: — А мы с мужиками на тренировках по фехтованию постоянно в баскетбол режемся!

— Звонок! — известил учеников Семен Аркадьевич, в очередной раз глянув на часы. Из-за короновируса каждый класс обучался теперь по индивидуальному расписанию. Звонки в школе отменили и каждый учитель-предметник самостоятельно контролировал время начала и время окончания учебного занятия, исходя из расписания конкретного класса…

Пятиклассники дружно выстроились в дальнем конце зала. Семен поискал глазами ранимую девочку, не нашел. Это какой класс? — уточнил он у ближайшего у нему ученика.

— Пятый!

— Буква какая?

— А! — ответил кто-то из учеников. Семен Аркадьевич едва заметно выдохнул. Девочка, из-за которой у него приключился конфликт с администрацией школы была из другого класса.

Пятиклассники, для которых этот урок физкультуры был в этом учебном году только втором, настороженно выслушали задачу на урок, бодрой рысцой рванули вперед, заслышав команду «Бегом — марш»!

Семен Аркадьевич немедленно притормозил самых ретивых мальчишек, добился, чтобы все ученики бежали в одном, разминочном темпе…

Глава 2

Пимокат

…Четыре урока с пятиклассниками пролетели незаметно. Семен Аркадьевич спустился вниз, сдал ключи от спортзала, заспешил домой.

Из приемной его окликнули.

Это была Елена Валерьевна — секретарь директора — по должности, а по факту — и кадровик и делопроизводитель в одном лице. Преподаватель физкультуры за шесть лет работы проникся уважением к ней. Елена Валерьевна всегда выручала его по работе, касалось ли это сверхсрочной заявки на турнир или кросс, или обязательных справок школьника на очередные важные областные или федеральные состязания. А просьбы у Семена Аркадьевича всегда были экстренные.

Елена Валерьевна ворчала, для порядку, но бросала все другие дела и садилась к компьютеру печатать очередной архиважный документ для беспокойного, но забывчивого физрука.

— Ну, что, остыл? — негромко поинтересовалась она у мужчины. В чем, в чем, а в людях Елена Валерьевна разбиралась очень хорошо. — Надежда Ивановна заявление приняла, но подписывать пока не стала.

— Почему?

— А ты не догадываешься? Ценит она тебя! Ну, уволишься… И куда ты пойдешь, такой капризный? Кому ты нужен с таким-то характером?

Учитель физкультуры промолчал. Возразить по существу было нечего.

— Заберешь заявление?

Семен Аркадьевич опустил голову, отрицательно помотал головой; заспешил домой.

«Я не капризный! — думал он, выруливая на своем черном минивэне из школьной ограды. — Я — ранимый! Как та девочка из пятого Б.»

…Примерно через полгода после истории с котенком, весной, мать и «Лёня» решили приобрести большой, теплый и красивый дом из круглого леса, в котором хватало бы места для всех — для неё, мужа, его сына Олега и двух её детей — старшего сына Семёна и дочери Ольги.

За дом хозяева ввиду срочности продажи попросили всего тысячу четыреста рублей.

Мать убедила гражданского мужа, что большую часть денег она найдет.

А у матери слова никогда не расходились с делом…

…Едва прозвенел последний школьный звонок, мать погрузила Семёна и Ольгу в поезд и повезла в Яново, к своей бабушке Наталье.

Семёну и Ольге «баба Наташа» приходилась уже прабабушкой…

Мать оставила детей на попеченье бабушки, а сама поехала в Семипалатинск, где у неё был в собственности небольшой дом, и довольно быстро и удачно продала его за семьсот рублей.

Узнав о грядущей покупке любимой внучкой Людмилой нового жилья, ей неплохо помогла бабушка Наталья. Она за пятьсот полновесных советских рублей продала хорошую дойную корову и тёлку; всю вырученную сумму передала внучке — «на дом».

Недостающие двести рублей добавил отец «Лёни» — дед Сергей…

Лето для мальчика пролетело незаметно. К сентябрю третьеклассник Семён немного вытянулся, загорел…

Осенью в доме — недостроенном пока — можно было жить всей семьей. Жить и понемногу доделывать изнутри.

В новом жилище своего места для ночного отдыха у Семёна по-прежнему не было.

Детская кроватка младшего братишки стала ему сильно мала.

Выросшие на бабушкиных творогах и сметанах ноги забавно торчали из прутьев кровати-клетки, когда Семен засыпал и вытягивался во всю длину своего худого тела.

Отношение отчима к Сёмке за лето изменилось кардинально.

«Лёня» больше не бил пасынка ремнем. Теперь он каждый день «угощал» Сёмку кулаками. Бил по голове, по спине, по рукам… Бил, куда попадала его тяжелая мужская рука…

Если годом раньше, до переезда в новый дом, у Семёна бывали «разгрузочные дни» — времена, когда «Лёня» был снисходителен к нему, то теперь тумаки сыпались на мальчишку каждый день, без перерывов и выходных.

Мать пыталась заступиться за старшего сына, однако всякий раз наталкивалась на «железобетонный» аргумент гражданского мужа: — Я, что, этот дом для твоих е… ушат покупал?» Под «е… ушатами» имелись в виду Семен и — Ольга, которой исполнилось семь лет и которая тоже пошла в школу.

Поменялось отношение к Семёну и со стороны «тёток» — родных и двоюродных сестер «Лёни». «Тётки» его больше не жалели, сверлили неприязненными взглядами тщедушную фигурку мальчишки, о чем-то перешептывались за спиной…

Жить и находиться в доме из круглых и гладких бревен становилось непереносимо.

Сёмен стал «пропадать». После окончания уроков и группы продленного дня он, не заходя домой, прямо со школьным портфелем уходил куда глаза глядят.

Чаще всего его глаза «глядели» на дальние холмы, что подальше от дома; на каменный карьер, в котором время от времени бухали взрывы.

Сёмка садился на самый краешек гигантской рваной оспины в теле Земли, клал рядом с собой портфель… Он закрывал ладошками глаза, представляя, что рабочие в карьере, отсюда похожие на мелких черных муравьев, однажды ошибутся и заложат заряд динамита такой сильный, что сюда, в дальний конец карьера прилетит камень и насмерть убьет его, Семёна.

Потом гремел взрыв, Семён отнимал ладони, смотрел вниз… Камень не прилетал. А прыгать вниз самому было страшно. Умирать девятилетнему мальчишке не хотелось. Ему хотелось жить.

Но жить в одном доме с отчимом с каждым днем становилось все страшнее и опаснее.

Семен понимал, что рано или поздно ежедневные издевательства перевесят страх перед смертью и тогда он просто шагнет в бездну…

…Развязка наступила поздней осенью.

На первых, осенних каникулах Семёна неожиданно пригласил в гости соседский мальчишка. Мальчик Сёмке был почти незнаком; он даже не знал его имени.

Сосед был младше его на год или на два, и всё их общение ограничивалась совместными играми на перемене в начальной школе, где учились оба.

Чтобы хоть на какое-то время скрыться с глаз открыто ненавидевшего его отчима, Семёна в гости пошел. Пробыл он «в гостях» не долго. Час или полтора…

Распрощавшись с соседом, Сёмка заспешил домой.

Дома, воспользовавшись тем, что отчима нет, мальчик достал из портфеля книгу, которую взял в школьной библиотеке, устроился в кроватке поудобнее, углубился в чтение…

После гибели котенка литература осталась единственным прибежищем его израненной души.

Когда за окном стемнело, Семка задремал.

…Проснулся он от страшной боли. Отчим вытащил его спящего из кроватки, бросил на пол и нещадно бил кулаками.

— Лёня,! Что случилось? Объясни! — мать повисла на руках гражданского мужа — сожителя.

— Что произошло… Что произошло… Этот гаденыш сломал у соседей радиолу!

— Какую радиолу? — не поняла мать.

— Дорогую! — заревел отчим, отбрасывая мать Семена. Он замахнулся на пасынка, ударил его по голове, потом еще раз — по спине…

— Убью, тварь! — ревел отчим. Он отбросил в сторону тщедушное тело пасынка, поискал глазами что-нибудь поувесистее, потяжелее; не нашел.

— Да я тебя сейчас топором! — отчим хлопнул дверью. Мать Семена знала — топоры и лопаты находятся за домом, в углярке… А еще за три года «брака» она хорошо изучила «Лёню».

— Бежим! — прикрикнула мать на Семку. Он толкнула в спину Ольгу, схватила на руки Олега и они выскочили на улицу…

Босиком.

Пара редких прохожих с нескрываемым изумлением смотрела на странную группу из взрослой женщины и трех маленьких детишек, которые бегом, по снегу неслись вниз по улице. Обуви на ногах не было ни у кого.

— Мам! Куда мы бежим? — задыхаясь, спросил Семён. От страха и пережитого стресса он не чувствовал ни холода, ни боли. Различал только хруст снега под ногами матери и сестры…

…В милиции дядьки с серьезными лицами налили им чаю, Семку и Ольгу посадили поближе к железному ящику, от которого шло тепло. Брат и сестра немедленно вытянули свои фиолетовые ноги к нему…

Много времени спустя Семен узнал, что это был за ящик. Однажды он заглянул под сиденье электрички и увидел точно такой же.

Мать написала заявление, и куда-то уехала с милиционерами в черном милицейском «Бобике». Через час она вернулась и Сёмку с матерью, Ольгой и Олегом на этом же «Бобике» отвели домой.

Отчима дома не было.

— Идите спать! — сухо приказала она сыну и дочери, присаживаясь у стола.

— А если этот вернется? — Семен старательно избегал называть отчима «папа», как от него требовала мать.

— Не вернется! Милиционеры сказали, что за сегодняшнее ему дадут пятнадцать суток.

— И потом он вернется?

Мать ничего не ответила, лишь утвердительно покачала головой. Она обвела глазами Семена, Ольгу, Олега… Видно было — у неё зреет какое-то решение.

— Я сейчас ненадолго уйду! Вы закройтесь и никому не открывайте! Свет не включайте! Мать накинула на голову тёплую шерстяную шаль, подаренную бабушкой Натальей, выключила свет, тихо растворилась за дверью…

Вернулась она довольно скоро. Семен услышал скользящий удар по стеклу окна и тихий материн голос: — Открывайте! Это я!

— Ну вот что! — по внезапно просветлевшему лицу матери было видно, что она перешагнула некий внутренний рубеж, приняла какое-то важное и правильное решение. — Завтра мы уезжаем! В Яново! А сейчас разбираем шифоньер и шкаф, относим доски к соседке! Я только что договорилась!

— Мам! А как же дом? Ты вложила в него все свои деньги и деньги баб Натальи; и все лето на нем вкалывала как проклятая.

— Дом? А что — дом? Ну, отсидит Лёня две недели… Думаешь, он изменится? Придет домой и прибьет! Тебя прибьет! А может — и меня!

До глубокой ночи Семён разбирал и перетаскивал к соседке скромную мебель — шифоньер, шкаф, стол, что-то еще… Когда он закончил, мать о чем-то пошепталась с соседкой, та согласно покивала головой. Она подошла к Семену, погладили его по голове: — Я тебе на раскладушке постелю! Ты не против?

Семён был не против.

…Отчим вернулся в жизнь Семена через два года. После отъезда матери со всеми детьми он «одумался», писал длинные покаянные письма, в своих эпистолах даже извинялся лично перед Семеном.

Женское сердце отходчиво.

Примерно через год мать отошла от пережитых стрессов и избиений и готова была простить драчливого мужа, прежде всего из-за экономических причин — тянуть одной троих детей на скромную зарплату сельской учительницы было очень и очень сложно. «Выкручивались» только за счет собственного хозяйства. Корову Ракету, дававшую летом почти двадцать пять литров молока в день, подарила опять же бабушка Наталья. Сарай на выделенном школе доме с участком уже был. Огород бесплатно распахали колхозным трактором; семенами картофеля, лука, чеснока, огурцов, помидоров, свеклы и редиски на посадку поделилась бабушка Наталья.

Семен категорически возражал против приезда «Лёни».

Подросток переживал лучшее время в своей жизни. В деревне, плотно зажатой со всех сторон колхозными полями, тайгой и речками у него была практически полная свобода. Ранней весной они с Женькой Городиловым катались на льдинах; однажды льдина перевернулась и они с ним «выплывали» к берегу — в сапогах и фуфайках.

Выплыли.

Потом долго сушили верхнюю и нижнюю одежду под Солнцем на пригорке. Дома так никто и не узнал о маленьком приключении двух деревенских сорванцов.

Когда с пригорков сходил снег, Сёмка, вместе со всеми деревенскими, каждый божий день, до почти полной темноты играл в лапту — любимую игру своего детства.

Мать приняли на работу в школу завучем и дали классное руководство. В семье появился скромный достаток.

Семен быстро освоился в школе, к весне завел в деревне новых друзей.

Летом — рыбачил и купался, зимой — катался с горы и играл в войну… Домашние летние обязанности — пропалывать грядки, садить, окучивать и копать картошку, колоть осиновые чурки на тонкие и длинные белые полешки, возить телегой с флягой воду на стирку и на полив — физически и морально выматывали изрядно, однако времени отнимали не слишком много — максимум до обеда.

Сложнее было зимой. На Семёна, как старшего в семье мужчину возлагались обязанности по кормлению скотины и уборке навоза — правда, только по субботам и воскресеньям. Пять дней в неделю навоз, сено и доение коровы были «на плечах» матери.

Коровы и телки, как известно, пьют много воды — по нескольку ведер в день. Воду Семену приходилось возить каждый день — и зимой, и летом.

Зимой с водой было полегче. Семён ставил пустую флягу в большие деревянные сани, купленные в соседней деревне «за десятку» как раз для этих целей, впрягался в длинную и прочную льняную веревку, легко тащил сани с пустой флягой на близлежащую ферму, где была скважина.

Вытаскивал флягу из саней, заносил её в теплый деревянный домик, в котором было много труб и железных бочек, одна из которых называлась странным и смешным словом «болер»…

Наполненную водой флягу подросток, с перерывами и остановками дотаскивал до деревянных саней, снова впрягался в лён…

Иногда приходил Женька Городилов — помочь. Вдвоем управляться с санями, нагруженными тяжеленной флягой было намного легче. Да и времени для игр оставалось побольше.

У Женьки в семье тоже были свои обязанности. Но семья Городиловых была намного крупнее. Пятеро парней и одна девушка… Все братья Евгения, за исключением одного, были старше его. Ну и, разумеется, были у Женьки Городилова и отец, и мать.

Став чуть постарше и окрепнув, через пару лет Семён, для экономии времени стал ставить в сани уже две фляги.

А Женька Городилов по-прежнему приходил помогать.

Учеба давалась Семёну легко. Троек в журнале напротив его фамилии практически не было. В основном — четверки и пятерки, причем пятерок — больше.

После исполнения обязательных ежедневных заданий подросток с чистой совестью шел гулять…

За днями, насыщенным тяжелым сельским трудом и веселыми сельскими играми страхи понемногу стали забываться. Мальчишка начал «оттаивать» душой…

Мать это тоже видела… Через какое-то время начала уговаривать старшего сына «простить Лёню».

— Олегу нужен отец! — говорила она. — Ты рос без отца, Ольга растет без отца, так пусть хотя бы у Олега будет отец! Да и мне по хозяйству управляться полегче будет!

К концу второго года мать Семен сдался; согласился на «восстановление семьи»…

…«Лёня» приехал с подарками. В Гурьевске он продал дальним родственникам злополучный дом за приличные по советским временам деньги — три тысячи рублей. На эти деньги они с матерью приобрели в Сорокино светло-зеленый мотоцикл «ИЖ», с коляской и дорогую черную шубу — матери.

Остатки положили на сберкнижку.

Отчим не бил Семёна еще год.

Но потом всё вернулось на круги своя…

И виноват в этом, по мнению отчима, конечно, был сам Семён.

Однажды летом, возле речки, соседки-одноклассницы решили зачем-то «уколоть» Сёмку. Обсуждая «воссоединение семьи» Семёна они громко заметили, что хотя в школе Семён — хорошист (разумеется, благодаря своей мамочке-учительнице, которая завышает оценки своему сыночку и простит делать это и других учителей), родного отца у него нет. А тот, который сейчас живет с ними — никакой он ему не отец. Олегу — отец, а ему — нет.

— Лучше никакого отца, чем такой отец! — громогласно заявила младшая из сестер Голдобиных, одноклассница Семена.

Подросток не стерпел, резко ответил сестрам; напомнил, что хоть и родной у них отец, но — больной, припадочный.

Это была правда. Дядя Ваня — отец злоязыких сестренок, действительно, страдал эпилепсией. Соответственно, эпилептические приступы — припадки — у него время от времени тоже случались.

Яново — деревня маленькая. О ссоре между одноклассниками очень скоро узнала дружная семья Голдобиных, включая дядю Ваню.

Разбираться с Семеном за его колкие определения они не стали.

Они отомстили ему по-другому.

Как именно — Семён узнал и почувствовал очень скоро. На собственной шкуре — причем в прямом смысле этого слова.

…Отчим залетел домой со злыми, горящими глазами. Он перегородил вход, стянул с себя кожаный ремень и от всей души исполосовал пасынка по голой спине ремнём и стальной пряжкой от ремня.

— Я тебе покажу — чем такой отец — лучше никакого отца! — бешенным зубром ревел он. — Я тебя научу старших уважать!

«Учил» он Семёна, пока не устал.

…Спина саднила так, словно на неё высыпали ведро горящих углей. Подросток накинул на спину мягкую льняную рубашку… Стало только больнее. Сёмка решил снять сорочку, потянул за ворот вверх… Спина отозвалась острой болью. Мальчик закусил губу, напрягся, отодрал льняную материю от спины.

Рубашка была в обширных красных пятнах. Изнутри к сорочке прилипли кровь и кусочки кожи…

Отчим избил пасынка, как говорили в таких случая в деревне — «до мяса».

Через полчаса после экзекуции пришла мать, устроила отчиму скандал…

Семен не стал дожидаться развязки конфликта, выбрал момент, выскочил за дверь.

«Пойду к бабушке Наталье»! — решил он. — «Поживу пока у нее, на сеновале»!

Подросток бесшумно растворился в темноте.

На следующее утро из Хмелевки на лошади приехал участковый. Холодной металлической линейкой он померял отметины на худой спине Семена, что-то записал в листочке в мелкую клеточку, расправленном на квадратном планшете — сумке, традиционном атрибуте каждого участкового тех лет.

— Лёню обманули! — пояснила Семену мать, у которой как у всякой опытной сельской учительницы, были свои «агенты» и «информаторы» по всей деревне. — Голдобины сказали Лёне, что это ты говорил, что лучше никакого отца, чем такой. Лёня извиняется…

— Зачем мне его извинения? — зябко дернул плечом подросток. — От его извинений у меня шкура целее не станет! — расстроенный «предательством» матери Семен убежал со двора, не оглядываясь.

Отчим-пимокат — тонкий знаток женской души — из незабавного казуса делал для себя правильные выводы: бить пасынка можно. Но только — «за дело», или как бы случайно, «не разобравшись».

А «за дело», то есть в воспитательный целях, Сёмке, как, впрочем, и любому подвижному и невнимательному подростку «заработать» не составляло никакого труда.

Шалости или мини-трагедии появлялись практически ниоткуда, неожиданно и всегда некстати.

Однажды Сёмка нашел на улице утерянный кем-то складной нож. Небольшой такой ножичек с двумя маленькими лезвиями, штопором и не очень острым коротким шилом. Не долго думая, парнишка сунул его в карман брюк. Домой Семён не пошел, отправился в бабушке Наталье — туда, где было сытнее и безопаснее, чем дома.

За Семёном увязался младший брат. Олега Сёмка любил, охотно взял его с собой.

Возле дома прабабушки Сёмка решил «испытать» находку «на втыкаемость». Он зашел за стайку, вынул из кармана нож, обнажил одно из лезвий…

Братишка увязался за ним.

Семен, зная из опыта, что рикошет ножичка от деревянной стены, с случае неудачного броска, может быть совершенно непредсказуемым и опасным для тех, кто находится рядом с бросавшим, начал энергично прогонять младшего братишку.

Олег характером выдался «в Лёню» — таким же упрямым, или как говорила бабушка Наталья — «твердолобым»; не уходил, не смотря на длительные уговоры и даже угрозы старшего брата. Семен понял, что не сможет убедить Олега покинуть опасное место, однако от намеченной «пробы пера» не отказался. Он замахнулся и со всей силы метнул «складишок» в стену…

Металл ударился в блестящий бок круглого осинового бревна, отскочил далеко и стремительно.

Лезвием точно под глаз младшего брата…

Семёну «не хватило» всего пары сантиметров, чтобы лишить Олега зрения на один глаз.

На рев Олега из избы бабушки Натальи выскочил… отчим.

Он увидел кровь под глазом любимого отпрыска, нож под его ногами, растерянного и подавленного Семена…

Он грязно заматерился, поднял кулаки, двинулся на пасынка.

Из дома вышла бабушка Наталья, молча посмотрела на происходящее.

И случилось чудо.

Отчим не ударил Семёна. Он как-то затравленно оглянулся на пожилую женщину в сером платке, поднял с земли злополучный складной нож, замахнулся…

Складишок улетел далеко в бурьян.

Искать выброшенный отчимом ножичек Сёмка не рискнул.

«Чудо» избавления от неминуемого наказания было немудреным.

Единственным человеком на планете Земля, которого «Лёня» уважал и даже немного побаивался, была бабушка Наталья. В молодости «Лёня» был очень жестоким. «На трезвую» он бил «чужих» — таких как Сёмка и его мать; подвыпив, не давал спуску уже никому. От тяжелых кулаков пьяного «Лёни» страдали все — братья, сестры, отец, мать…

Ни мать, ни сам Семён впоследствии так и не смогли разгадать, почему именно бабушку Наталью побаивался «Лёня».

Разгадка, возможно, крылась в том периоде жизни «Лёни», когда он впервые появился в Яново.

Было это не очень давно — пять или шесть лет назад. Мать, Семён и Ольга жили все вместе в крохотном домике у бабушки Натальи. В тот период Семка в школу еще не ходил… Буквы знал все, читать умел, но в школу брали только с семи лет.

А ему только-только пошел шестой, а сестре — четвертый…

В деревню «Лёня» приехал не один. Вторым был его отец, очень опытный пимокат «дед Сергей».

Отец и сын приехали не развлекаться, они приехали работать и зарабатывать — предлагали всем желающим скатать валенки.

Из материала заказчика, так сказать. Все остальное — колодки, кислота и главное — опытные руки — у них имелись.

В деревне к чужакам отнеслись настороженно.

Своей, точнее — овечьей шерстью, которой в каждом подворье было как правило много — запасы были многолетние — рисковать никто не спешил.

Первым клиентом, который поверил незнакомым чужакам была бабушка Наталья.

Она вытащила из дальних «закромов» приличный тюк перебранной и вычесанной до идеального состояния черной шерсти, передала его со словами:

— У меня валенки есть, скатайте моей внучке — Люське!

— А размер?

— Размер у неё узнаете. Она на уроках, в школе. Домой придет после обеда.

Так отчим познакомился с матерью Семёна.

Валенки получились очень хорошими. Крепкими, красивыми, носкими…

Была зима, на Алтае вовсю свирепствовала морозы… Мать обула их сразу, как только бабушка Наталья рассчиталась за работу с «Лёней» и его отцом.

В Яновской восьмилетке новую обувку завуча коллеги и родители учеников заметили и оценили сразу.

Заказы «Лёне» и «деду Сергею» посыпались со всей деревни.

Потом из соседней, потом — из тех, кто подальше.

Домой «Лёня» с отцом уезжали с полным чемоданом пятерок, рублей и трехрублевок…

Пимокатание в советское время было легальным и очень выгодным промыслом.

И крайне вредным для здоровья тех, кто им занимался.

«Дед Сергей», который в войну катал валенки для армии, оставил в пимокатом цеху почти все свое здоровье…

…Бывали в жизни Семёна случаи, когда «за дело», то есть за осознанные шалости и пакости его наказывали уже не люди.

У соседей была собака. Обычная сельская дворовая собака — без породы и без какого-то конкретного окраса. Круглый год жила на улице.

Летом собака сидела у конуры, на цепи. Она исправно выполняла свою «работу» — гремела цепью у своего деревянного убежища и громко лаяла на всех, кто заходил во двор. Зимой, когда маленький деревянный домик заметало толстым слоем снега, собаку хозяева с цепи отпускали и она свободно бегала по деревне, вместе с другими собаками, для которых зимой наступал период относительной псовой свободы.

Сёмка, очевидно, в силу внутренней неустойчивости своего подросткового характера зачем-то начал травить бедное животное. Он проходил мимо, швырял в собаку камешки и щепки, передразнивал дворнягу, истошно лаявшую на его от будки.

Подросток знал — из дома никто не выйдет. Хозяева в поле… Летом в колхозе выходных дней не бывает.

Травил собаку Сёмка несколько недель. Однажды он, чтобы точнее метнуть в дворового защитника очередной камешек, перебрался через оглобли ограды, подошел поближе к собаке.

Пёс не стерпел такой наглости, изо всех сил рванулся к подростки и… ошейник лопнул.

Соседский пес покусал Семёна основательно. Целил в горло, но мелкий пакостник успел защититься левой рукой. Пес рвал предплечье, глубоко вцепился в плечо своего обидчика… Крови было много.

Когда окровавленный подросток перебрался через спасительную изгородь, он первым делом побежал к «тёте Шуре» — ангелу-хранителю всех местных деревенских драчунов, и по совместительству — заведующей деревенским фельдшерско-акушерским пунктом Александре Лавриновой. «Тётя Шура» перекисью водорода промыла глубокие раны Семёна, поставила несколько уколов.

Мать, увидев перебинтованного сына и со слов Семёна узнавшая, что случилось, помрачнела. Дело принимало серьезный оборот.

Кусачая собака в деревне, где девяносто девять процентов дворняг зимой свободно бегают по деревне, при этом ни одна из собак никогда не нападает на детей или взрослых — событие из ряда вон. Кусачую собаку, если такая появляется где-то на улице села, немедленно убивают. Благо ружье, и не одно есть практически в каждом дворе. Делов-то — прицелиться и нажать на спусковой крючок…

И быть бы убитым соседскому псу, если бы не соседи. Другие соседи. Пенсионеры, которые в силу немощи днем находились дома и своими глазами видели, как «сын Людмилы Павловны» травил пса.

Дворняге оставили жизнь, постановив, что даже собака имеет право на защиту, если над ней издеваются и её травят.

У Семена с того случая «на память» остались шрамы на левой руке и убежденность, что любой зло, сотворенное им, рано или поздно будет отмщено. Любое.

Поле этого случая Семён Аркадьевич собак не травил никогда.

…Несколько недель спустя, на покосе, после того как бабы, мужики и подростки сметали в скирды последние клочки сена, старший из отпрысков Голдобиных — Серёга — решил прокатить на конной волокуше детей, которых на сенокосе всегда было много. Девчонки и мальчишка легкими деревянными граблями сгребали в кучи пересушенную траву, переворачивали скошенные конными сенокосилками плотные валки…

Семка услышал девчачий визг, решил вместе со всеми прокатиться на волокуше. Он метнулся в сторону ускользающих березовых веток, оккупированных соседскими ребятишками, не глядя, отбросил в сторону трехрогие деревянные вилы, которыми он только что подавал тяжелые пласты сена на макушку крайнего стога.

Спринтерский забег подростка остановил громкий рев.

Плакала его сестра Ольга, который Семен, не глядя, «удачно» попал вилами прямо в голову. Подросток оцепенел… Он, не в силах пошевелиться, с ужасом смотрел на русую голову сестры, по которой уже покатилась вниз тонкая красная струйка.

— Убил! — истошно заверещал чей-то бабий голос.

Первым от общего шока оправился отчим.

Он подбежал в падчерице, подхватил вилы, упавшие к её ногам…

…Ударов по телу Сёмка не ощущал. Все дальнейшее он видел как в тумане. Белый черешок вил, раз за разом вздымавшийся над его головой… Злое материно лицо… Сестру Ольгу с белым тюрбаном на голове…

…Внезапно пришла боль. Отчим, «увлекшись» процессом наказания, сломал об пасынка толстый черенок деревянного «трезубца».

Вместе с болью подросток обрел способность двигаться. Он увернулся от очередного удара обломком черешка, метнулся в сторону болота, поросшего высокой травой…

Отчим за Сёмкой в болото не побежал…

В деревню подросток не пошел: знал, что вездесущие остроглазые сестры Голдобины его заметят и обязательно расскажут от этом отчиму.

Семка ночевал за окраиной села в одной из больших желтых соломенных куч, оставленных комбайном после уборки овса; наутро, набравших храбрости, пришел в дом бабушки Натальи — разведать обстановку. В то, что Ольга погибла по его вине, верить не хотелось.

— А… Пришел… — бабушка его матери Сёмку не очень жаловала из-за его пакостливого нрава. Бабушка любила Сёмкину мать — свою старшую внучку.

А Сёмку она просто терпела, как «бесплатное приложение» к любимой внучке. — Жива Ольга! Шурка сказала, что ничего серьезного. Голова не пробита. Кожу на голове она зашила. Тебе крупно повезло, что вилы были деревянные, а не железные. Лёня тебя прибил бы». — сказала она со сдержанной неприязнью.

Мужа любимой внучки Наталья Ивановна не жаловала.

После этого случая у «Лёни» развязались руки.

Он снова стал бить Сёмку за прегрешения — имевшие место и вымышленные. Материл, угрожал, оскорблял…

С этого дня в жизнь Семёна снова вернулся страх.

Находиться дома, с отчимом, сестрой и матерью — людьми, которые его открыто ненавидели — было очень сложно.

И Сёмка стал уходить в тайгу. Иногда — вместе с Женькой Городиловым.

В тайге было хорошо…

Несильный ветер едва заметно колыхал верхушки высоченных пихт и осин, откуда-то издалека доносилась слабая барабанная дробь дятла, добывающего себе прокорм из тела зараженного личинками дерева…

В тайге было тихо и спокойно. И главное — в тайге не было «Лёни».

Своего ружья у подростка не было, однако в соседней Хмелевке нашелся какой-то дальний родственник — заядлый охотник, который узнал, что Семён пристрастился к походам в лес. Для «внука бабы Натальи» нашлась «в пользование» «Белка» — оружие, совмещавшее в себе и гладкоствольный и нарезной стволы. Нижний ствол — под обычный патрон шестнадцатого калибра, верхний, под нарезной — для «мелкашки»…

Родич же научил Семёна стрелять.

Бахать из нижнего ствола подростку не понравилось. Приклад больно бьет в плечо, ствол после выстрела подскакивает вверх… Совсем другое дело — тихий сухой щелчок из ствола верхнего, мелкашечного…

У подростка с двенадцать лет нет страха, что у него что-то не получится. Не было подобной боязни и у Семёна. Одного показа и объяснения оказалось достаточно для того, чтобы понять, как нужно прицеливаться из тяжелого ружья и с каким усилием нужно нажимать на спуск, чтобы ствол во время выстрела не увело в сторону.

Сначала Сёмка стрелял по крупным мишеням — пням, деревьям; но очень скоро освоился настолько, что стал с тридцати шагов попадать сначала в пачку «Беломорканала», потом — в светлую коробочку из-под мелкокалиберных патронов, надетую на ветку березы.

— Молодец! — хвалил Сёмку родич. — Вырастишь — будет из тебя хороший охотник! Глаз острый. Рука твердая! Тайгу любишь!

Охотником Семён так и не стал. Охотником — добычливым, с твердой рукой и острым глазом стал его друг Женька, из большого семейства Городиловых.

Семен стал физруком; преподавателем. По мнению Семена Аркадьевича учить детей премудростям баскетбола и волейбола все-таки лучше, чем убивать медведей, лосей или зайцев, которые живут в полной гармонии с природой и лично Семену ничего плохого не сделали.

Причина снайперской стрельбы обычного деревенского подростка открылась только в новой школе, где каждый год проводили обязательную диспансеризацию обучающихся. На проверке зрения у школьного окулиста он с легкостью прочел все строки таблицы. Зрение считалось стопроцентным, если ребенок читал третью снизу.

«Бил бы белку в глаз, если бы стал охотником»! — усмехался Семен Аркадьевич, ничуть не сожалея о когда-то сделанном выборе — не в пользу профессии зверобоя, разумеется.

…Утро не принесло Семену Аркадьевичу ожидаемого облегчения. В голове раз за разом всплывали слова Елены Валерьевны. Разумом он понимал правоту душевной кадровички, но обида на директора и завучей не проходила. Уроки у него в этот день начинались только со второй смены, но дома не сиделось. Руки требовали работы, а душа рвалась в школу.

«Поеду прямо сейчас! — решил он. — В зале есть кое-какие недоделки. Неизвестно, кто после меня придёт. Может, у нового физрука нужного инструмента не будет, или просто не появится желания что-то доделывать после меня… Или возьмут какую-нибудь молодую девушку, и что она будет делать с новой сеткой? Там мужские руки нужны…»

…Семен Аркадьевич припарковал автомобиль у запасного входа, покрепче ухватил тяжеленный ящик с инструментом, поминутно отдуваясь, понес его в спортзал, на четвертый этаж.

Новая волейбольная сетка, купленная завхозом летом, ныне — упакованная в пленку, сиротливо лежала на шкафчике с книгами, аптечками и электрическим автомобильным насосом, приспособленным Семеном для накачки школьных мячей.

Физрук шумно и облегченно выдохнул, аккуратно поставил на пол ящик-разноску, бережно разорвал полиэтиленовый кокон, в котором поперечнополосатым узором просвечивала черная «личинка» новой волейбольной сетки.

Гибкий и тонкий стальной трос, красиво облитый снаружи прозрачной пластмассовой оболочкой, заботливые поставщики вставили в верхнюю часть сетки. Трос как и положено, был стандартным — десять с половиной метров. Зал в школе был на полтора метра уже.

Лишнее нужно было убрать.

Семен Аркадьевич накинул трос на верхнюю петлю, подтянул сетку, чтобы сильно не провисала; вынул из кармана приготовленные «крокодилы». С помощью пассатижей и «какой-то матери» втиснул неподатливое тело троса в тесные металлические «оковы»; затянул гаечки.

Получилось неплохо.

Физрук метнулся на другой край сетки, покрутил талрепы.

Сетка вытянулась в идеальную прямую.

Семён Аркадьевич размотал удлинитель, подключил к нему болгарку. Оттянув в сторону полтора метра оставшегося троса преподаватель ловко и чисто обрезал лишнее. Смотал удлинитель, аккуратно сложил болгарку и провод в ящик-разноску.

«Ну, вот! Новая сетка к работе готова! Теперь можно не переживать, что кто-то будет ругать меня за то, что я, уходя, не поменял старую сетку на новую!» — думал учитель физкультуры, неспешным маршем возвращая ящик на его «законное» место в багажнике минивэна.

На первом этаже, возле школьного стенда со спортивными наградами Семён Аркадьевич притормозил. Разнокалиберные кубки самых причудливых форм и конфигураций занимали три «этажа» стеклянного школьного стеллажа.

Награды были самые разные. Самый большой, с крыльями, на самом видном месте — за победу в межшкольных конкурсах веселых и находчивых — КВН. Рядом, длинным рядком — кубки за победы и высокие места в учебе, в танцах, в ратных испытаниях…

Наособицу, слева от главной группы наград — кубки за спортивные успехи школы.

Шесть лет назад, на собеседовании перед приемом на работу директор не обманула. Дети, действительно, оказались очень талантливые.

Во всех аспектах многогранной школьной жизни.

Семен Аркадьевич вздохнул, поставил ящик на пол, остановился.

«Интересно, а сколько здесь „моих“ кубков — наград, завоеванных школой при моем непосредственном участии?» — вдруг подумал он. Он пересчитал спортивные кубки. Таковых оказалось всего тридцать один. Двадцать пять из них за последние шесть лет, так сказать, «на совести» Семена Аркадьевича.

Учитель заметил, что из приемной кто-то вышел. Он подхватил ящик, бодро за семенил к выходу. Ему очень не хотелось, чтобы кто-нибудь из администрации «застукал» его у стенда со школьными наградами…

…Физруком становиться Семён Аркадьевич не собирался.

Сёмка Бочков с самого раннего детства хотел стать военным, при идеальном раскладе — летчиком.

Благо воздушная гвардия страны Советов напоминала о себе Яновским мальчишкам каждый ясный летний день.

Сначала откуда-то из-за горизонта, в полной тишине, на недосягаемой вышине, идеально чистое небо рассекала огромная белая стрела с крохотной точкой серебристого наконечника. Проходило несколько секунд и жителей Яновой накрывал страшной силы небесный гром. Звуковой удар был такой силы, что кое-где лопались стекла в окнах, птицы начинали метаться по двору.

— На сверхзвук пошел! — со знанием дела говорил одноногий фронтовик дядя Федор. Он крутил самодельную цигарку «козья ножка», засыпал сверху махорку-самосад, чиркал спичку…

— Это новые самолеты! Секретные! — пояснял он любопытным мальчишкам, с удовольствием слушавшим фронтовые рассказы земляка. — Поэтому летают так высоко! Чтобы с земли их нельзя было рассмотреть.

Мальчишки, конечно, верили…

С годами небесное грохотание перестало пугать. Страх сменился любопытством. Любопытство — жаждой познать, что же это такое летает в небесах и почему оно бабахает так громко.

Семён стал много читать про авиацию. И вообще — много читать.

Новые знания затягивали… Вняв его настойчивым просьбам, мать выписала интересные журналы — «Технику Молодежи», «Моделист-конструктор». Ну, а самым любимым журналом у Сёмки стал ежемесячник «Наука и Жизнь».

Сёмка узнал, что для того, чтобы стать кадровым военным — офицером, нужно закончить военное училище.

В военное училище брали не всех. Как подсказали матери знающие люди, без конкурса в военные ВУЗы берут только выпускников суворовских училищ. Семен, воспитанный на советских фильмах, стал просить мать устроить его в суворовское.

Мать пообещала, что постарается…

Но… Не «срослось»

Удача была не на стороне Семёна…

Хотя, возможно, удача тут была не при чём.

В военные училища не берут кандидатов в офицеры, попавших под радиоактивное заражение.

…Много лет спустя, когда возраст уже перевалил за «полтинник» старый друг Женька Городилов поинтересовался у Семёна — оформил ли он себе удостоверение, дающее право на досрочный выход на пенсию?

— Нет! — ответил Семён. — А про какое такое удостоверение ты говоришь?

— Удостоверение лица, подвергшегося радиоактивному заражению! У нас в Яново все мои и твои одноклассники уже получили! Не знаю, почему ты не получил. Ты ведь жил здесь все это время, когда на семипалатинском полигоне проходили испытания ядерного оружия. Справку в сельсовете тебе дадут. Все записи о том, что вы здесь проживали, сохранились…

— И давно стали эти удостоверения выдавать?

— С 2002 года. Это новый закон. Его Путин подписал.

Так Семён узнал, что все свое босоногое детство он, как, впрочем, и все жители села Яново, ходил по камням, густо посыпанными радиоактивными осадками.

Вспомнились многочисленные желтые вертолеты, каждое лето прилетавшие в Яново и в соседние деревни. Вертолеты приземлялись в полях вокруг села, из него выбирались люди, брали какие-то пробы.

Иногда люди из вертолетов ненадолго задерживались в деревне.

Слово «радиация» ни разу не произнес никто.

Семен Аркадьевич внял совету старого друга, подготовил необходимые документы. Он пришел в отдел пособий и выплат одного из районов города- миллионника, попросил выдать ему удостоверение лица, пострадавшего от ядерных испытаний.

Ему ожидаемо отказали.

Тогда Семен Аркадьевич обратился в суд.

В суде ему сильно повезло. Его дело вела федеральный судья Тайлакова Ольга Валентиновна, известная своей дотошностью и принципиальностью. Ольга Валентиновна назначила экспертизу; через несколько месяцев из Барнаула пришел ответ — да, действительно, данная местность подвергалась радиационному заражению с 1949 по 1963 год. Конкретно через Яново прошли облака от взрывов шестидесяти семи атомных и ядерных боеприпасов. Все жители села получили солидные дозы облучения, о которых в советское время никто даже не намекнул.

Люди в Яново и в соседних деревнях просто и внезапно умирали от неизвестных хворей.

Семён, после вступления решения Суда в законную силу и получения соответствующего удостоверения, подал документы на получение пенсии…

…Семёну повезло больше, чем другим яновским мальчишкам и девчонкам — его ровесникам. На четырнадцатом году его жизни мать и отчим внезапно засобирались на новое место жительства — в один из пригородных поселков города, расположенного на пересечении Оби и Транссибирской магистрали — в старинный купеческий городок Колывань.

«Повинен» в этом судьбоносном для семьи переезде был отчим Семёна.

В середине семидесятых в Колыванском сельскохозяйственном техникуме «правил бал» жесткий и волевой инвалид-фронтовик Титарев Ф. А.

Важным отличием Колыванского сельхозтехникума от других подобных образовательный организаций была музыкальная самодеятельность. При техникуме был большой хор, танцоры-плясуны, оркестр народных инструментов…

Техникум часто выезжал с концертами по региону, в другие города Сибири. Однажды даже доехал до Москвы, давал концерты на ВДНХ — выставке достижений народного хозяйства СССР.

Репертуар Колыванского сельскохозяйственного техникума неплохо знали в области.

Абитуриенты с музыкальными задатками текли в Колывань рекой.

Но было в начинании увлеченного директора-фронтовика одно «узкое место» — профессиональные музыканты, прежде всего — баянисты.

А «Лёня» имел от природы идеальный музыкальный слух. Нотную грамоту знал плохо, всё услышанное играл исключительно «на слух».

И как играл!

Титарев, посмотрев и послушав игру на баяне «Лёни», решил — беру этого баяниста на работу!

Однако в советское время даже таким уважаемым руководителям как Филипп Афанасьевич квартиры «на хобби», пусть даже такое, как оркестр, не выделяли. Квартиру могли предоставить, в частности, преподавателю важного для сельхозтехникума направления.

Например, земледелия.

Или животноводства.

Мать Семёна полностью отвечала вышеупомянутым критериям.

Ради того, чтобы иметь в оркестре хорошего баяниста — аккомпаниатора, Филипп Афанасьевич добился, чтобы Людмиле Павловне Бочковой и всей её семье в Колывани предоставили трехкомнатную квартиру в новом доме.

Переезд в Колывань Сёмка, внезапно оторванный от друзей и от тайги, переживал тяжело. В новой школе как-то сразу не сложились отношения с учительницей английского языка. Другой ли учебник был тому виной, или «англичанке» просто не понравился вертлявый новичок — об этом Семён так никогда и не узнал. Английский — прежде самый любимый Сёмкин предмет — неожиданно стал для подростка «территорией боли».

И Сёмка стал прогуливать уроки иностранного языка…

Школьные мальчишки с «пониженной социальной ответственность», двоечники и хулиганы — моментально вычислили в забитом «новеньком» «жертву» — человека, о которого можно безнаказанно «чесать кулаки».

Что они и делали при любом удобном случае.

Семёну были дико и непонятно, почему несколько парнишек — его ровесников, совершенно не знакомых с ним, которым он никогда и ничего плохого не делал, вдруг зажимали его где-нибудь в кленовой аллее, или за школой и немедленно, всей кодлой кидались его бить.

Разумеется, став старше, Семён Аркадьевич разгадал нехитрую «математику» малолетних подонков.

Семён был приезжим; друзей в Колывани у него еще не было. Семён в тринадцать лет «пошел в рост», был тонким и длинным, физически развитым не так, как большинство сверстников. А еще Семёна выдавал взгляд. Затравленный взгляд мальчишки, у которого дома все очень и очень плохо.

Несовершеннолетние негодяи били Сёмку только потому, что его можно было бить, не опасаясь возмездия за содеянное.

В Колывани отчим лютовал почти как в Гурьевске.

Понимая свою высокую значимость в положительных переменах в жизни семьи он вновь, не раздумывая, «учил» Семёна жизни, при каждом удобном (и неудобном — тоже!) случае. В качестве предмета для «корректировки» поведения пасынка годилось всё. Семёна били кулаками, скалкой для теста, стеклянной трехлитровой банкой, шваброй, вилами, тяпкой… Всем, что могло подвернуться под руку…

Единственным отличием Колывани от Гурьевска стало то, что отчим не бил Семёна на улице. Соседний подъезд был, в хорошем смысле этого слова, «ментовским». В нем дали квартиры офицерам среднего звена местного отдела внутренних дел — капитанам, майорам… «Лёня» просто боялся, что за расправу над пасынком он уже так легко, как в Яново, не отделается.

Учеба тоже «покатилась вниз».

Седьмой класс для Семёна стал худшим временем в его жизни.

Драки в школе с ровесниками — маргиналами стали почти ежедневными. Причем с одноклассниками — тоже.

Регулярные «кровопускания» дома — «за дело», или из профилактических соображений.

И как «вишенка на торте» — ругань матери за плохую успеваемость и отвратительное поведение. Забитый и дома, и в школе, Сёмка стал грубить учителям, опаздывал на уроки, прогуливал…

До «тюрьмы-малолетки», в принципе, оставался всего один шаг.

Как-то на стройке, через которую Семён проходил, спрямляя путь домой, подросток нашел нож. Не какой-нибудь несерьезный складишок с пластмассовой ручкой, а настоящий нож — «свиноврез» с длинным блестящим лезвием из нержавеющей стали, гардой и удобной ручкой из коричневого эбонита. Нож был острым, хорошо ложился в руку…

Семён представлял, как он с силой засадит этот нож в пузо своим школьным обидчикам, непременно — по самую рукоятку; на душе становилось легче.

Вечерами он иногда доставал припрятанное вне дома оружие, долго, допоздна ходил по улицам Колывани надеясь встретить тех, кто регулярно избивал его после школы.

Встретить обидчиков никак не получалось.

Зато «встретился» один из соседей — милиционеров.

Поздним вечером, возвращаясь со службы, которая, как известно, в милиции иногда затягивается допоздна, сосед — участковый опытным взглядом оперативника заметил что-то лишнее в фигуре неуклюжего соседского подростка. Остановил, отобрал нож…

Попросил рассказать, почему Сёмка ночью ходит один, с ножом.

Семён посмотрел в его умные глаза и рассказал ему всё.

— Пойдем-ка домой! — после долгого раздумья произнес милиционер. — Ножом ты себе не поможешь. На всех подонков ножей не напасешься. Да и них тоже могут оказаться ножи…

— А что делать? Продолжать терпеть?

— Нет! Терпеть не нужно! Давай я завтра поговорю с Файвовичем, чтобы он взял тебя к себе в секцию.

Кто такой Михаил Файвович, Семка знал плохо. Среди мальчишек ходили смутные слухи, что Файвович ведет в техникуме секцию какой-то борьбы и что в неё приминают только студентов этого учебного заведения и учеников старших классов.

Семён подумал и утвердительно качнул головой.

А про Сёмкин нож сосед так никому и не рассказал, даже матери Семёна.

Глава 3

Файвович

На первую сентябрьскую тренировку по СамБО в секцию Михаила Файвовича Певзнера пришло девяносто человек. Парни построились в спортзале сельхозтехникума в три шеренги по тридцать человек, затаив дыхание слушали очень харизматичного, физически чрезвычайно крепкого мужчину, одетого в белую борцовскую куртку-самбовку; в коричневые — высокие и мягкие — борцовки, поднимающинся выше щиколотки и плотно затянутые прочными шнурками. Мощный торс Михаила Файвовича был плотно подпоясан длинной белой лентой- борцовским поясом, с массивным двойным узлом.

Сёмка заметил, что его новый наставник обращается в большей степени к взрослым крепким парням, стоящим на правом фланге и почти не смотрит на левый фланг, на котором пристроился Семён и его одноклассник — Серёга Горбунов; аккуратно осмотрелся.

Большинство пришедших на первую тренировку были намного старше восьмиклассников Серёги и Семёна. В основном это были молодые мужики, отслужившие в армии и парни-студенты Колыванского сельхозтехникума.

Михаил Файвович говорил недолго, но ярко.

Он напомнил собравшимся кандидатам в самбисты, что мужчина должен быть физически сильным и крепким, обязан уметь защитить себя и свою девушку — свою будущую жену, мать их детей…

Причин «вылететь» из секции было немного: пропуски двух тренировок без уважительных причин, драки, алкоголь и табак.

— Учую запах табака! — сказал Михаил Файвович. — Пеняйте на себя! Первый раз — предупреждение. Второй раз — последний! Без права на восстановление.

Семка, грешным делом, иногда покуривал «Опал» за школой вместе со своим знакомым Сашкой Шмелёвым по прозвищу «Лосик». Вкус сигаретного дыма ему не нравился. Но Сашка «Лосик» тоже рос без родного отца, предоставлен был сам себе, курил с детства и Сёмка старался не огорчать его отказом совместного запретного действа — как-никак Сашка был его первым и пока единственным другом в неприветливой для него Колывани.

Услышав про жесткие санкции за запах никотина, здесь же, в строю, он немедленно дал себе слово, что больше никогда в жизни сигарету в рот не возьмет и не закурит — так ему хотелось остаться в секции борьбы. К чести Семёна, слово, данное тогда самому себе, он — сдержал… Никотин для него навсегда остался в числе веществ, которые не нужно употреблять ни при каких обстоятельствах.

Увы, но стойкость и упорство, необходимость выполнять требования спортивного наставника оказались по силам не всем.

Буквально через неделю Михаил Файвович, что называется, «взял с поличным» Ваньку Чикина — брата одноклассницы Серёги и Сёмки Ирины.

Уже во время разминки, почувствовав никотиновое «амбре» от кого-то из своих учеников, Михаил Файвович немедленно остановил группу, прошелся вдоль строя.

— Выходи! — скомандовал он, обращаясь в Ваньке. Чикин вышел, виновато опустил голову.

— Я вас предупреждал, что за курево буду выгонять? — строго спросил он провинившегося.

Ванька кивнул.

— Значит, ты знал, что я тебя выгоню, но все равно накурился перед тренировкой?

Ванька опустил голову, из его глаз закапали слезы…

— Простите! — громко всхлипнул он. — Я брошу курить. Обязательно…

Михаил Файвович покрутил головой, ненадолго задумался.

— Хорошо! Дам тебе шанс! Но — последний!

Ванька медленно вернулся в строй; разминка продолжилась.

…Табак все-таки победил борьбу.

Ваньку Чикина на тренировках по СамБО никто и никогда больше не видел.

Ничего этого Семён, конечно, ещё не знал. Сегодня, в свой первый тренировочный день, поглядывая из-за одноклассника Серёги на почти сотню парней, замерших в тесном строю перед мастером спорта по СамБО, он даже не подозревал, что ряды желающих изучить «приёмчики» неизбежно будут редеть. Наоборот, ему представлялось, что по девяносто человек на тренировке — так будет всегда.

…Тренировка началась с разминки.

Сначала парни в колонне по три долго бегали друг за другом по спортивному залу техникума, наматывая круг за кругом, потом по нескольку кругов ходили гуськом, заложив руки за голову, отжимались, приседали, качали пресс, ходили на руках, подтягивались… И так — несколько раз подряд, без перерыва.

До полного изнеможения.

Примерно через сорок-сорок пять минут после начала разминки Файвович сделал крохотный перерыв — передохнуть и сходить в туалет.

Затем началась основная часть тренировки.

К великому огорчению Семёна и почти всех «мужиков» никаких «приёмчиков» Михаил Файвович не показал.

— Борец должен быть выносливым, ловким, сильным! — говорил он, изредка посматривая в лица Семёна и Серёги. — Уметь избегать ненужных травм! Поэтому — до того, как я покажу вам первые приемы борьбы СамБО, вы должны научиться правильно падать! Вот так! — неожиданно ловко для своего медвежьего тела он упал спиной на мат, одновременно и громко хлопнул по нему ладонями рук, напоминающих скорее перекачанные медвежьи лапы, нежели руки преподавателя механизации сельхозтехникума. — Или вот так! — Михаил Файвович вскочил, мгновенно переместился к кому-то из парней, ловко перепрыгнул через стоявшего в полный рост студента.

Новобранцев борьбы это весьма впечатлило.

По команде тренера мужики выстелили из матов три дорожки, тремя колоннами начали отрабатывать кувырки и прыжки через товарищей, горбативших спину перед своими более везучими приятелями.

Полтора часа сверхнасыщенной тренировки пролетели как одна минута.

Уставший, но довольный подросток пошел домой. Воодушевленный первыми успехами — Семёну вместе с Серёгой Горбуновым удалось выполнить все непростые задания Михаила Файвовича; даже те, которые Сёмка никогда не делал в жизни и еще вчера даже предположить не мог, что ему когда-нибудь придется выполнять такое — например смягчение падения на спину за счет одновременного хлопка руками по тугой поверхности борцовского мата, — Сёмка заявил однокласснику, что на следующую тренировку, в среду, он тоже обязательно пойдет.

…Утро принесло бесконечную боль.

У Сёмки болело вообще всё. Болели мышцы ног, мускулатура спины, бицепсы и трицепсы рук, а кубики брюшного пресса отзывались острой болью при каждом вдохе.

Любое, даже самое малейшее движение причиняло непереносимое страдание, мгновенно распространявшееся на все тело.

О том, что мышцы после тренировки могут сильно болеть настолько сильно, Сёмка даже не подозревал.

За свои четырнадцать лет он ни разу не был ни на одной спортивной тренировке.

Заниматься спортом подросток, конечно, очень хотел. Неспортивному парню нечего делать в военном училище — это была аксиома.

А формой офицера Сёмка просто грезил.

Однако все попытки «записаться» в какую-нибудь спортивную секцию провалились.

Валерий Николаевич Руднев — учитель физкультуры в школе Серёги и Семёна — очень удивился просьбе Сёмки принять его в секцию футбола или волейбола.

Причем даже не скрывал своего удивления.

Семён был откровенно неловок, вернее сказать — угловат, слабо координирован и не обучен ничему.

Однако редкий природный такт и большой педагогический талант Валерия Николаевича не позволил ему отказать настырному подростку напрямую.

— Секция футбола в школе, действительно, есть! — сказал он Сёмке, стараясь не смотреть в его сторону. — Как и секция волейбола! Но на сегодняшний день группы сформированы и свободных мест не осталось. Ничем помочь не могу…»

Других организованных спортивных секций в Колывани не было.

Походив по местным «Черемушкам» Сёмка познакомился с неорганизованным энтузиастом самодеятельного бокса — Серёгой Лаптевым. «Тренировки» у энтузиаста были простыми. Он надевал на Сёмку и на себя старые боксерские перчатки и без устали колошматил его в домашней маленькой комнате, в которой они жили с братом Андреем. Лаптев был постарше Семёна, быстрее, ловчее…

Быть «мешком» у соседа по микрорайону Семёну скоро надоело и он прекратил «тренировки» в квартире Лаптевых.

…Первая тренировка у Михаила Файвовича было вообще первой спортивной тренировкой в его жизни.

Измученный непрекращающейся болью Сёмка решил, что второй раз он настоящего мышечного ада не переживет.

— Михаил Файвович! — сосед услышал его возглас, притормозил. — Мышцы очень сильно болят! Что делать?

— Ничего! — ответил борец, недоумевающе смерив взглядом тощую фигурку парнишки. — Это скоро пройдет! — и невесомой походкой ускользнул вверх, по лестнице.

Семён вернулся в квартиру, лег на тахту, пристроился на краешек в надежде найти положение тела, при котором мышцы болят меньше; не удалось.

Пришла с работы мать, зорко глянула страдающее лицо старшего сына, спросила:

— Ты, что, заболел? На тебе лица нет!

— Нет! Все нормально! Вчера на секцию ходил. Сегодня всё болит.

— Болит? Значит, не ходи! Зачем себя так сильно мучить?

«Действительно, зачем»? — думал подросток, пытаясь отвлечься от боли чтением любимого журнала «Наука и жизнь» — в Колывани мать не пожалела денег и снова выписала ему его любимый толстый ежемесячник. — «Если у меня мышцы так будут болеть после каждой тренировки, то я просто не выдержу такой адской каждодневной боли! Но Михаил Файвович сказал, что боль пройдет. Но не сказал — когда. А если придется терпеть месяц, два…»?

По итогам своих размышлений Семён пришел к выводу, что на тренировки по СамБО он больше ходить не будет.

На следующий день, ближе к вечеру, к тому времени, когда в спортивном зале техникума зажигались огни для начинающих борцов Михаила Файвовича, боль в мышцах начала понемногу уменьшаться. Еще раз всё взвесив, Сёмка принял в тот день, возможно, самое главное решение в своей жизни — идти на секцию СамБО, не взирая на боль во всем теле.

…К его удивлению, ряды «самбистов» сильно поредели. Раза примерно в три.

«Эге»! — думал подросток, незаметно подсчитывая количество парней, оставшихся в секции после первой тренировки. — «А я-то, оказывается, со своими мыслями — не одинок. Не только у меня мышцы болели так, что хотелось все бросить, не начиная. Никогда не думал, что я могу оказаться терпеливее тех, кто меня и старше, и сильнее»!

Михаил Файвович в начале тренировки, как обычно, построил самбистов-новобранцев, с некоторым удивлением отметил Сёмку и Серёгу на левом фланге, но слух ничего не сказал.

Вторая тренировка была еще интенсивнее, чем первая.

Ноги у Семёна не гнулись, спина не разгибалась, руки не выпрямлялись… Он бегал круг за кругом, закусив губу, и только две слезинки на его щеках могли подсказать, как больно ему даются ходьба гуськом, «тачка», кувырки, подтягивания, падения…

Михаил Файвович, казалось, не замечал ни мук Семёна, ни злых лиц молодых мужиков, без особого энтузиазма выполнявших волю своего наставника…

На третью тренировку пришло человек двадцать, не больше. Включая Семёна и его одноклассника Серёгу. Мышцы по-прежнему болели, но уже вполне терпимо. К пятой или шестой тренировке, после двух недель занятий мускулатура Семёна пришла в норму. Нигде и ничего в его теле даже не намекало на то, что всего неделю назад подростку даже лежать было больно…

Через месяц в группе Михаила Файвовича осталось человек двенадцать.

На очередном занятии наставник распорядился вытащить и выложить борцовские маты в ровный и мягкий четырехугольник, показал, как правильно накрыть спортивный снаряд «покрышкой» — огромным куском плотной черной ткани.

По его команде парни и мужики растянули полотно, края закатали в плотный валик; валик они дружно затолкали под маты одновременно со всех четырех сторон.

Так Семён впервые в жизни увидел, как выглядит настоящий борцовский ковер.

Педагог приказал снять любую обувь, построил воспитанников прямо на ковре.

— Сегодня я покажу вам самый первый и самый простой прием: бросок через бедро! — он подтянул к себе мощного и рослого студента, вне всякого сомнения — отслужившего армию, ловко и стремительно бросил его через бедро.

Мужик громко хлопнул мощной ладонью по ковру, быстро встал. Михаил Файвович немедленно повторил бросок…

…Сёмке в напарники достался его одноклассник — Серёга Горбунов.

Месяца три они возили друг друга по ковру, причем длинный и худой Семён неизменно уступал крепко сбитому и физически более сильному Серёге. Впрочем, это обстоятельство не помешало им лучше узнать друг друга и в конечном счете — подружиться. Возможно, сыграло свою роль одно обстоятельство…

…Михаил Файвович как наставник борцов и как педагог, был уникален. У него не было двух одинаковых тренировок. Да, на всех тренировках он глубоко прорабатывал все группы мышц; не забывал про скорость и про выносливость, настойчиво добивался идеального выполнения броска с подхватом или ухода от удержания, однако всякий раз в тренировочный процесс он вносил какую-нибудь «живинку» — элемент состязания, соперничества.

Однажды он устроил тест — состязания между двойками: кто из пар самбистов присядет более количество раз за тридцать секунд?

Сёмка с Серёгой уперлись друг в друга подростковыми спинами, покрепче сцепились руками… И победили всех, даже тех мужиков, которые были старше их на пять-семь лет.

Михаил Файвович, разумеется, не поверил, что два юноши могут приседать резвее, чем два крепких мужика.

«Наверное, обсчитались»! — подумал он и приказал двум лучшим парам — Семёну с Серёгой и двум студентам третьего курса повторить состязание — один на один, и уже под его личным присмотром.

Семён с Серегой победили снова.

Михаил Файвович сдержанно хлопнул в свои могучие ручищи и приказал победителям пронести друг друга на плечах вокруг зала.

— Это вам круг почета! — доброжелательно пошутил он. — Чтобы звездной болезнью не заболели!

Сёмка с Серёгой не «заболели».

Да и наставник не позволил бы.

После новогодних праздников Михаил Файвович объявил об очередном наборе в секцию СамБО.

Как и в начале сентября, парней-новичков вновь пришло очень много. Разница была лишь одна — тренировку собралось шестьдесят человек, включая ту дюжину, которая осталась после первого набора.

И опять все повторилось… Бег… Приседания… Кувырки…

Мышцы у Семёна, разумеется, уже не болели. Он как и все, наматывал круги по спортзалу, размышляя — много ли парней задержится в секции СамБО на этот раз?

Ответ он узнал уже через две недели.

Шестеро.

Столько человек осталось из второго, «зимнего» набора. Плюс двенадцать — «осенних». Итого — восемнадцать. Из примерно ста сорока — ста пятидесяти человек, в два приема приходивших на свою первую тренировку по борьбе.

Изучать «приёмчики» хотели многие. Пройти ради них через физические страдания, боль, усталость, неизбежные травмы — только один из девяти.

А в феврале у Семёна случились его первые в жизни соревнования по СамБО.

В соперники ему жребий «выбрал» одного из новичков второго набора. Парень был старше Семёна года на три-четыре; разумеется, физически он был немного посильнее, хотя по габаритам и главное — весу — они были примерно равны.

У Семёна заметно дрожали от волнения руки, когда он попытался захватить соперника за отворот куртки.

Студент опередил восьмиклассника. Он схватил Сёмку за отворот его самопальной борцовской курточки, сшитой ему матерью, легко оторвал от ковра, бросил через бедро…

— Четыре балла! — громко объявил Михаил Файвович, лично судивший колыванские состязания.

Семкин соперник навалился на него сверху, прижал к ковру…

— Удержание! — объявил Михаил Файвович. — подняв руку параллельно ковру, ладонью вниз.

Удержание в СамБО — это очень плохо для того, кого «удерживают». Чистых четыре балла в «копилку» будущей победы. Плюс к тем четырем, которые соперник Семёна уже заработал.

Подросток решил не сдаваться. Он активно поерзал всем телом, пытаясь скинуть с себя тяжелого студента, сместился поближе к туловищу соперника и резким движением перевернул парня через себя.

Теперь сверху был уже Семён.

— Удержание! — голос судьи-наставника был как бальзам на сердце.

Подросток удержал соперника спиной на ковре положенные для начисления баллов секунды, замешкался… Еще мгновение — и их поставят в стойку. А стойке уже у парня было бы преимущество за счет большей силы…

— Переходи на болевой! — прошипел рядом знакомый голос Серёги Горбунова. Сёмка мгновенно развернулся на лежащем сопернике, обеими ногами упал на его грудь.

Он хорошо запомнил слова тренера о том, что локоть нужно удержать выше уровня ног; всем телом сместился к туловищу соперника…

Руки студента, сжатые в плотный обруч, никак не поддавались более слабым рукам школьника. Тогда Сёмка, сообразив, что мышцы спины сильнее, чем мышцы рук, наклонился вперед, как можно глубже засунул свои руки в руки партнера, из всех сил потянул всю «конструкцию» на себя.

Парень не сдавался.

Он терпел, ерзал всем телом, пытаясь перевернуться, стонал, скрипел зубами…

«Замок» из рук соперника наконец, «сломался», рука у парня неестественно выгнулась…

Семён вытянул его длань до своей груди, насколько позволяла гибкость, выгнулся на мост, выламывая локоть в обратную сторону…

— Стоп! — команда судьи была слышна как в тумане. — Встали в стойку!

— Победу болевым одержал Семён Бочков! — объявил Михаил Файвович, поднимая руку Семёна. Подросток пожал руки сопернику; они ушли с ковра, присели рядом — смотреть другие схватки.

А посмотреть было что…

Старшие, более опытные воспитанники Михаила Файвовича демонстрировали широкий спектр приемов из арсенала СамБО. Броски через спину, «мельница», броски прогибом, «висячка» — болевой прием на руку, с неожиданным запрыгиванием на соперника, находящегося в стойке; броски с подхватом, с перекатом через спину…

Как выполнять эти приему, Сёмка тоже знал, и как и все, отрабатывал до изнеможения.

Однако получались они у него не настолько хорошо, чтобы их можно было применять на соперниках в соревнованиях.

Следующим конкурентом Семёна должен был стать парень, который бороться заявился, но на соревнования не пришел — заболел гриппом. Когда объявили его имя, и фамилию Семёна, подросток вальяжно возлежал за спинами спортсменов: он знал, что соперника не будет. Михаил Файвович еще раз, уже громко повторил фамилию Семёна.

— Бегом на ковер! — ткнул в бок Семёна Серега Горбунов. — Или тебе объявят поражение за неявку!

Сёмка подскочил как ужаленный, метнулся к ковру…

Тренер поднял руку" победителя» и тихо — так, чтобы не слышали другие, сказал: — Для тебя не должно иметь значения, явился твой соперник на схватку, или нет. К началу поединка ты должен стоять на краю ковра, вне зависимости от того, явился на схватку твой соперник, или нет. Запомнил?

Сёмка кивнул.

Его третьим соперником стал… Серега Горбунов. Крепкий и ловкий, он легко одолел двух своих оппонентов, и теперь был готов «скрестить шпаги» со своим одноклассником.

…Боролся Семён с ним недолго.

В самом начале схватки Серега бодро подвернулся под Семёна, бросил через бедро… Однако на удержание не пошел — сразу на болевой… Семка в первый раз кое-как выкрутился…

Михаил Файвович поднял юных борцов в стойку.

Серёга повторил свой бросок, перешел на удержание…

— Двенадцать баллов! Чистая победа! — объявил судья, подняв руку Сёмкиного одноклассника…

Борьба в этот день для подростка закончилась; Серёга пошел по турнирной «сетке» дальше — до самого финала.

…После первых состязаний учебные схватки — спарринги — Михаил Файвович стал проводить в конце почти каждой тренировки.

Пару одноклассников разъединили.

Серёгу, как более способного, ставили в пару в к более крупным и более крепким парням; Сёмке доставались партнеры послабее.

Его постоянным спарринг-партнером стал более тяжелый, но менее ловкий Миша Гололобов.

Физически Миша был посильнее Семёна. Но Семен был ловчее. Исход спарринга между ними решался как правило, после одного приема. Если перевод в партер успевал провести Сёмка, он плотно обхватывал Мишу и его держал на ковре… А после удержания сразу переходил на болевой.

Миша сопротивлялся не так яростно как парнишка из техникума и схватка быстро заканчивалась болевым.

Если же первым совершал бросок Миша, он наваливался на Семёна сверху так, что у подростка не было ни сил, ни желания выбраться из-под него.

Миша побеждал.

Взрослые борцы обычно смеялись, когда Миша и Сёмка мотали друг друга по ковру.

Наверное, со стороны это выглядело комично…

…К марту Семён настолько втянулся в тренировки, что трех занятий в неделю ему стало не хватать.

И Семён начал делать утреннюю тренировку. Отжимался, качал пресс, спину, приседал…

Его личный рекорд в сгибании и разгибании рук в упоре лёжа стал понемногу улучшаться. Однажды в школе, на уроке физкультуры «на спор» Семён легко отжался от пола пятьдесят раз.

О споре узнал Валерий Николаевич, пригласил подростка поучаствовать в очно-заочном первенстве школы по отжиманию от пола.

Семен свою попытку выполнял на уроке физической культуры.

После шестидесяти сгибаний-разгибаний он перестал чувствовать руки, но сцепив зубы, продолжал отжиматься…

Руки отказались повиноваться на рубеже семидесяти пяти раз…

Первое место.

Грамот физрук не давал, но хороший результат «морально грел», побуждал тренироваться ещё упорнее.

…В марте Михаил Файвович повез своих воспитанников на первые в их жизни областные состязания по самбо. Это была так называемая «большая область», в которой участвовали ровесники Семёна и Серёги из всех, как тогда говорили, «ДСО и Ведомств» — Добровольных спортивных обществ.

Состав участников был очень сильным.

Перворазрядники… Кандидаты в мастера… Смотреть как борется на ковре элита области было очень интересно.

Участвовать же…

Особенно новичкам, таким как Сёмка…

Семён в двух схватках проиграл чисто, пробыв на ковре в общей сложности менее минуты. В первой схватке его бросили на ковер; после удержания выломали руку на болевой; во второй Семку шмякнули спиной о ковер так, что судья сразу поднял соперников в стойку и поднял руку Сёмкиного оппонента.

— Чистая победа!

— А что, так бывает? — поинтересовался парнишка у более опытных товарищей — чтобы за один бросок присуждали победу?

— Да! Бывает! — ответил ему кто-то из группы. — Если ты приземлился на всю спину, а соперник остался на ногах после броска, то ему могут присудить чистую победу. Как в твоем случае.

— А что делать?

— Прежде всего — никогда не падать на всю спину, стараться вывернуться во время броска…

…К апрелю Семён освоился на борцовском ковре настолько хорошо, что стал понимать свои сильные и слабые стороны.

В тренировочном процессе неожиданно выяснилось, что скорость формирования нового умения, спортивного навыка и Семёна повыше, чем у большинства его товарищей по секции.

Борьба в партере у него получалось лучше, чем в стойке.

Оказавшись на ковре — после своего броска, или чужого — Сёмка не спешил вставать на ноги. Удержания и болевые стали его приоритетными приемами. Часто бывало так, что соперник, легко бросив через бедро или через спину высокого и «сухого» Семёна, в партере уступал.

Подросток быстро освоил нехитрый прием ухода с удержания. Лёжа на спине, прижатый крепким телом соперника, он незаметно для него перемещался вплотную к его корпусу, резким рывком переворачивал зазевавшегося юного борца через себя.

С удержания у Семки никто не уходил, даже Серёга Горбунов…

Однако одними удержаниями схватку в СамБО не выиграть. Удержания засчитывали всего один раз, и давали за удачную попытку четыре балла.

Подросток стал совершенствовать болевые приемы.

У человека в теле много суставов, при ущемлении которых человек испытывает сильные страдания. Настолько нестерпимые, что готов сдаться на милость победителя; проиграть схватку.

Очень болезненны пальцы.

В состязаниях по СамБО болевые приемы на пальцы запрещены, однако кто запрещал отрабатывать болевые на кисть руки на тренировках?

Лучезапястный сустав, при «правильном» на него воздействии быстро лишает «недруга» желания к сопротивлению.

Плечевой сустав может принести его обладателю массу сюрпризов.

Неприятных неожиданностей, так сказать.

Подростки во время возни в партере часто зациклены на чем-то одном… Как не попасть на удержание… Как не попасть на болей прием на локтевой сустав… Изворачиваются… Пытаются вылезть из борцовской курточки, как питон — из старой шкуры. И в какой-то момент не замечают, что одна рука пошла «не туда».

О том, что почти выигранная схватка вот так бездарно проигрывается соперники Семёна «узнавали» после внезапной и сильной боли в плечевом или локтевом суставе.

Болевые на ноги полюбились Семёну еще сильнее… С ногами было все непросто. Мышцы ног сильнее мышц рук, и усилие, необходимое для того, чтобы преодолеть упругость мускулатуры нижних конечностей, требовались большие.

Но и результат был интереснее.

Болевой прием на коленный сустав можно было выполнять вообще без рук, одними ногами. Семён перекидывал свою ногу через ногу соперника, лежащего на животе, имитировал, что пытается перевернуть того на спину, соперник терял бдительность. Парнишка неожиданно наваливался всем телом на согнутую в колене ногу соперника, прижимался к его туловищу.

Судя по вскрикам, это было действительно больно… Спарринг-партнеры сдавались моментально.

Сложнее давался прием на ущемление ахиллесова сухожилия. Зажать сустав под рукой, выгнуть его так, чтобы у друга-товарища потекли слезы от боли, было непросто. Но Сёмка старался…

И у него получалось. Не всегда. Не в каждой попытке, но — получалось…

СамБО стал первым видом спорта, который Семён полюбил на всю свою жизнь.

…В конце апреля наставник повез своих воспитанников на «малую область». В состязаниях участвовали только сельские жители, а сами соревнованиями назывались первенством ДСО «Урожай».

Сельские мальчишки были примерно равны по силам юношам из Колывани.

Первым это доказал Серёга Горбунов. Невысокий, сбитый, физически сильный и чрезвычайно крепкий, он был просто создан для борьбы. Уже в апреле, всего через полгода активных занятий СамБО Серёга на равных выступал с лучшими борцами из других районов области.

В первый день двухдневного турнира он легко победил двух слабых соперников… …Наконец, настала очередь Семёна выйти на ковер.

Соперник ему достался примерно в его силу. Ростом паренек был пониже, плотнее: под борцовской курткой угадывались небольшие жировые отложения…

Сёмка не стал ничего изобретать против противника, у которого центр тяжести ниже, чем у него. Он сделал вид, что хватается за отворот куртки, а сам молниеносно прошел в ноги. Захват за колени, рывок на себя…

— Четыре балла! — объявил рефери. — Удержание! — объявил он судейскому столику через несколько секунд.

Выйти на болевой не удалось — парень оказался ловким и вертлявым.

В стойке соперник легко бросил его через бедро, прижал к ковру… Сёмка с болевого ушел, навалился на парня…

— В стойку! — скомандовал судья.

Парень снова бросил Семёна, на это раз не так чисто как в первый раз.

— Два балла! — Судья заметил все погрешности броска.

До финального сигнала счет не изменился.

— С незначительным преимуществом победил Бочков! — объявил судья и поднял руку Семёна. Это была его первая победа на областных состязаниях.

И последняя.

В следующем раунде первенства ДСО «Урожай» жребий вновь свел одноклассников — Семёна и Серёгу.

Горбунов в тот день готов был очень хорош. Набрал спортивную форму такую, что все соперники просто летали над ним.

Семён не стал исключением…

Резкий подворот. Бросок через спину… Болевой…

Схватка завершена.

В финале за первое место Сёмкиного одноклассника ждал примерно равный ему по силам борец из сельхозинститута.

Серёга боролся тактически и технически грамотно, был близок к победе… Но уступил на последних секундах один балл.

На награждении он поднялся на «серебрянную» ступень пьедестала почета. Причем третье место неожиданно для всех занял еще один воспитанник Михаила Файвовича — Витя Шахтарин, из параллельного восьмого «Б».

Виктор пришел в секцию во время зимнего набора. Физически он был крепче и Сёмки и даже Серёги, но в технике чуть-чуть уступал.

На «малой области» он попал в другую «ветку», уступил только будущему чемпиону, в схватке за выход в финал.

Домой, в Колывань ехали в хорошем настроении. Многие были с грамотами за призовые места. Чемпионом облсовета в тот год не стал никто.

Через неделю, накануне летних каникул Михаил Файвович неожиданно поставил в спарринг Сёмку и Виктора Шахтарина. Витя был крепким, быстрым, настырным. Он первым провел прием против Семёна, придавил его на удержании… Сёмка вывернулся, не стал рисковать, пытаясь удержать на ковре физически более крепкого оппонента, сразу перешел на болевой…

Призер областных соревнований не ожидал такой прыти от худосочного товарища по секции; не успел подняться в стойку с висящим на руке Бочковым…

Сёмка уважительно пожал руки Виктору, ничем не показывая распиравшей его победной радости, спокойно ушел с ковра…

…Поздней весной заняться было нечем.

Тренировок по СамБО до сентября не ожидалось.

Михаил Файвович уехал на соревнования, потом — на сборы.

Сёмкин и Серёгин наставник, которому не было еще и тридцати, как спортсмен, находился в блестящей спортивной форме. Сначала он выиграл первенство России среди сельских спортсменов в самой престижной весовой категории — абсолютной; как чемпион был отправлен защищать честь России на первенство СССР, тоже среди сельских мастеров спортивной борьбы.

И снова — первое место.

Чтобы поддержать себя в хорошей форме, Семка начал бегать кроссы по утрам. Вставал по будильнику, быстро одевался, наматывал круги вокруг старого колыванского кладбища.

Делал зарядку…

Потом шел в школу.

Однажды, после учебы его «встретили».

Те самые — трое.

Подонки, регулярно избивавшие его втроем в прошлом году.

Местом «разборок» они избрали густую кленовую аллею напротив единственного в посёлке универсального магазина. Удобное место для подобных делишек…

Бросать их спиной на асфальт Семен побоялся. Знал — если будут последствия в виде переломов хребта или рук, секции борьбы ему больше не видать, как своих ушей. Михаил Файвович не раз напоминал своим воспитанникам, что приемы СамБО категорически запрещены в драках…

…Хулиганы истолковали его нерешительность по-своему. Они, как свора, дружно кинулись бить Семена…

…Страха не было. Исключительно — холодная злость и расчет: никому ничего не сломать.

Сёмка встретил первого нападавшего хорошим ударом в лицо, увернулся от второго, сделал шаг назад, пропуская несущегося третьего… Прихватил его за курточку, дернул на себя. Парнишка забавно шмякнулся на асфальт…

Первый из драчунов отошел в сторону, вытирая кровь, закапавшую из носа…

Подростки остановились в нерешительности, посматривая на своего друга, плевавшегося кровью. Азарт в их глазах понемногу затихал, уступая место звериной хитрости и расчетливости.

— Ну ты чё, теперь самбист, да? — произнес один из них, запахивая грязную куртку. — Ну… Ну… Посмотрим, какой ты самбист! Нос Кольке разбил. Теперь ходи, оглядывайся. В школе тебе завтра люлей хороших надают…

Подростки скрылись за деревьями.

Несовершеннолетние подонки не обманули.

Уже на следующий день, после шестого урока его настойчиво «пригласили» за спортзал — традиционное место постоянных школьных драк.

Сёмка пошел. Убегать от неприятностей долго все равно не получится — решил он. Тем паче, что «пригласившим» был десятиклассник Белов, имевший репутацию драчуна и задиры. За уклонение от школьной «разборки» мог сильно упасть авторитет, которым Семка дорожил после первого места по отжиманию. В школе его стали узнавать, внимание льстило.

Дрались один на один.

Семён не стал ждать, когда крепкий и сильный Белов влезет кулаком в его лицо, ударил первым.

Хорошо попал. У оппонента вспухли губи и потекла кровь. Хулиган и задира, не ожидавший столь решительного противодействия, на секунду замешкался. А потом как бык, ринулся в драку.

Убивать. Затаптывать в асфальт. Смешивать с грязью.

Сёмка пропустил скользящий удар по лицу, отшатнулся. Противник увидел красную полосу на его физиономии, осклабился…

— Конец тебе, самбист хренов! — крикнул он, вновь кидаясь на Семёна.

Подросток поднырнул под бьющую руку, жестко встретил правой лицо оппонента. Сместился вправо, достал нападавшего левой… Хорошо достал.

Из носа потекла кровь…

Белова обступили дружки…

Семён понял, что «разборку» можно считать оконченной, подхватил портфель, не оглядываясь, медленно пошел домой, размышляя о том, что уж теперь-то настырные хулиганы от него отстанут.

Так сильно он еще никогда не ошибался.

Они подкараулили его в это же день, под вечер, когда Семён возвращался с тренировки по стрельбе…

…Примерно в то время, когда подросток пошел на свои первые спортивные тренировки по СамБО, в школе сменился военный руководитель.

«Старого» военрука и историка, Геннадия Дмитриевича Шальнева, которого Сёмка обожал как педагога за порядочность, строгий нрав и незаурядный интеллект, взяли на повышение — в районный партийный комитет. К слову, на новом поприще бывший историк и военрук сделал хорошую карьеру, исключительно за счет своей работоспособности, харизмы и интеллекта довольно скоро поднялся до второго секретаря партийного комитета и быть бы Геннадию Дмитриевичу «Первым», то есть фактическим главой района, если бы не Горбачев и его перестройка…