Бесплатный фрагмент - Ради нескольких строчек в газете

«Откуда родом я?
Скажу: из Лениздата…»

«Среди удач и неуспехов…»

Пословица гласит: не место красит человека, а человек место. Почти полвека трудился я в небольшой газете «Телевидение. Радио», которая поначалу была просто скромной программой передач телевидения и радио. Но сейчас, на склоне лет, не жалею о прошлом: как получилось — так получилось. Заново жизнь не переиграешь!

Газета (она и сейчас существует) представляла собой малое подразделение Лениздата — крупнейшего издательско-полиграфического комплекса города на Неве. Я трудился в нем с 1958 года по 2008-й, часто общался с незаурядными личностями. Ведь, как сказал Евгений Евтушенко: «Людей неинтересных в мире нет». И я решил рассказать о некоторых из них. Мои записи субъективны, избирательны, но, надеюсь, привлекут внимание любознательных читателей.

В целом, я вспоминаю о Лениздате, с теплотой, даже ностальгией. Такое же отношение к нему, например, у прозаика Марка Ланского, который писал:

«Большая и лучшая половина моей жизни связана у меня с этим уголком старого Петербурга: Чернышева площадь, Торговый переулок, Фонтанка… Первый материал, напечатанный в вечерней «Красной газете» в 1928 году, первый очерк, первый фельетон, первая книга…

От нового многооконного здания память уводит меня к стертым ступеням бывшего царского министерства… По этим ступеням со своими первыми стихами шагали многие ныне знаменитые поэты. Вся ленинградская литература прошла по лестницам и коридорам этого старого здания».

И не только литераторы приносили свои рукописи, но и производственники, ученые, артисты… Издательство не раз переезжало на новое место. Менялись адреса, но всегда сохранялось чувство признательности авторов, чьи книги рождались в Лениздате, кто понимал его культурное значение. Поэт Михаил Дудин к пятидесятилетию Лениздата сочинил следующую мажорную, пронизанную юмором оду:

Среди удач и неуспехов.

Ты, Лениздат, у нас один.

Здесь издавался классик Чехов

И неоклассик Лев Куклин.

Здесь Лев Толстой и Маяковский

Встают, как глыбы, в ряд один.

Но двадцатью годами раньше видный деятель Пролеткульта И. И. Ионов находился на пике успеха. К нему, в Смольный, за листовками и брошюрами спешили посланцы фабричных и заводских комитетов, красногвардейцы и матросы. Агитационный материал печатали в типографиях города в суровых условиях той зимы. Ионов вспоминал: «Трубы замерзают. В мастерских холодно. Но работать надо. Сотни рабочих-печатников грузят дрова далеко за Петроградом; другие горящей паклей отогревают трубы, третьи, закоченев, держат в руках верстатки».

С Пановой мерится Минчковский,

С Розеном сам Евгений Мин.

Здесь табуном идут поэты

В необозримый белый свет,

Соединенные в кассеты

И в одиночку, без кассет.

Здесь занимательные споры

Ведут с прокофьевской строкой

Параллелепипеды Сосноры

(Почти по Блоку) вечный бой.

Здесь чепуровские гвоздики

Цветут над гранинской строкой.

Хотя таланты многолики —

Всех беспокоит непокой.

Идет великое сраженье

За выход в свет и за тираж.

Умов высокое броженье,

Необоримых мыслей раж…

Он наш Парнас и наши ясли,

Мучение и торжество.

Да будут в мире не напрасны

Дела и помыслы его.

И если ты груздем назвался,

То бодро в этот кузов лезь.

Я тоже первый издавался

И переиздавался здесь.

Ты наша жизнь и наша право,

Подспорье мысли и мечте.

Пусть лениздатовская слава

Всегда стоит на высоте.

Два десятилетия спустя Вадим Шефнер откликнулся на очередной юбилей издательства таким четверостишием:

Семьдесят лет — это славная дата,

И, хоть она весьма велика,

Не постареет душа Лениздата,

Ведь впереди у него — века!

Мог ли Вадим Сергеевич представить себе, что через каких-то пять лет лениздатовский корабль-гигант потерпит крушение.

Дитя семнадцатого года

Когда Вадим Сергеевич Шефнер писал вышеприведенный стих, казалось, что Лениздату ничто не угрожает и впереди у него долгий путь, начатый в незабываемом 1917 году.

Тогда, 12 декабря (29 ноября), в Смольном институте, на дверях комнаты №51, появилась табличка, гласившая, что здесь обосновалось новое издательство Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Фактически оно родилось на несколько месяцев раньше. Сразу после Февральской революции, на первом заседании Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, была создана так называемая Комиссия по изданию газет, листовок и воззваний. Потом ее переименовали в издательско-типографский отдел, которым руководили эсеры и меньшевики.

Большевики, придя к власти, полностью обновили кадровый состав всех отделов Петросовета. Комиссию переименовали в издательство, руководство которым доверили члену РСДРП с 1904 года, недавнему узнику Шлиссельбургской крепости, поэту Илье Ионову. И дело пошло. У Ионова имелась поддержка в верхах. Он был близок к одному из руководителей большевиков Григорию Зиновьеву. Сестра Ионова — Злата Лилина — была женой Зиновьева. Все это позднее трагически аукнулось Ионову: в 1937 году его расстреляли.

Но двадцатью годами раньше видный деятель Пролеткульта И. И. Ионов находился на пике успеха. К нему, в Смольный, за листовками и брошюрами спешили посланцы фабричных и заводских комитетов, красногвардейцы и матросы. Агитационный материал печатали в типографиях города в суровых условиях той зимы. Ионов вспоминал: «Трубы замерзают. В мастерских холодно. Но работать надо. Сотни рабочих-печатников грузят дрова далеко за Петроградом; другие горящей паклей отогревают трубы, третьи, закоченев, держат в руках верстатки».

Издательство выпускало плакаты и книги на политические темы, печатало большими тиражами сочинения В.И.Ленина, К. Маркса, Ф. Энгельса. В 1918 году были изданы ленинские труды «Государство и революция», «Успехи и трудности советской власти». В следующем году вышел «Букварь для взрослых». В 1920 году — книга «Долой неграмотность». Увидели свет новые произведения Д. Бедного, В. Князева, А. Гостева, М. Герасимова и других пролетарских поэтов.

В 1919 году декретом ВЦИК на базе издательства Петросовета было создано Петроградское отделение Госиздата. В него вошли все государственные издательства города. Ему дали название «Петрогосиздат» (сокращенно — Петрогиз) и переселили в здание бывшей компании Зингера на Невском проспекте, 28.

В это время была основана первая массовая серия издательства — «Народная библиотека», начавшая знакомить массового читателя с сочинениями Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева. Некрасова. В двадцатых годах в серии «Классики русской литературы» были переизданы собрания сочинений Салтыкова-Щедрина, Л. Толстого, Достоевского. В 1922 году полиграфической базой Петрогосиздата стала вышеупомянутая типография министерства внутренних дел, одна из старейших в городе.

В следующем году при издательстве образовали специальный комитет по изданию русских классиков. Его председателем избрали И.И.Ионова. Членами комитета согласились стать авторитетные литературоведы Б.М.Эйхенбаум, Б.Л.Модзалевский, Б. В. Томашевский, Н. К. Пиксанов и известный историк П. Е. Щеголев. По рекомендациям комитета Петрогиз познакомил читательскую массу со многими произведениями русской и зарубежной классической литературы.

В 1924 году в связи с переименованием Петрограда в Ленинград издательство получило новое название — «Ленгиз» и было укрупнено. В него в том же году включили издательство: «Всемирная литература», в 1927-м — «Прибой». Происходили и отпочкования: из Ленгиза в разное время выделилась «Вестник Ленсовета», «Ленинградская правда» и т. д.

Итогом этих перестроек стало создание в декабре 1930 года Газетно-журнального издательства облисполкома ВКП (б) и облисполкома Ленсовета. 14 мая 1938 года оно было укрупнено и получило сокращенное название — «Лениздат». В 1955 году издательство административно полностью объединили с типографией, носившей имя В. Володарского, члена Петроградского комитета РСДРП (б), редактора «Красной газеты», убитого в 1918 году эсерами.

Всё для Победы!

(Лениздат в войну)

Во время Великой Отечественной войны издательство и типография не прекращали работу ни на один день. Большинство сотрудников ушло на фронт. Каждый оставшийся трудился за троих.

В условиях блокады в типографии имени Володарского печатались произведения В.И.Ленина, посвященные военной тематике, актуальные брошюры «Всё для фронта, всё для победы», «Съедобные дикорастуще травы». Вышли в свет серии книг о городах-героях и о великих русских полководцах, публиковались инструктивные материалы МПВО.

В наиболее трудном для издательства 1942 году оно выпустило печатную продукцию 65-ти наименований, преимущественно листовки и плакаты. В нем трудились редакторы М.М.Казанский, И.А.Осипов, главный бухгалтер Н.А.Кирова и еще несколько истощенных голодом людей. Когда отсутствовал транспорт, начальник экспедиции Е.В.Крутова отвозила пачки листовок и брошюр в Штаб обороны города на саночках. Кирову и Крутову я знал: они работали в Лениздате и после войны.

Смерть настигала полиграфистов в цехах, на улице и дома. Стереотипер И. М. Бартеньев, уходя из типографии, оставил сменщику записку: «Пошел умирать». Посыльный пришел к Бартеньеву и сказал: «Твой сменщик не придет. Стереотип отливать некому. Газета не выйдет». Мастер вернулся, отлил и отделал полосы «Ленинградской правды», взял в руки свежий номер, сел отдохнуть и уснул навсегда.

«Особенно памятна для нас, ветеранов, первая блокадная зима 1941–42 годов, — вспоминала начальник наборного цеха А.А.Семенова. — Зима выдалась на редкость суровой, в цехах стоял лютый мороз. У наборщиков и верстальщиков руки буквально примерзали к металлу. Люди, ослабевшие от голода, едва держались на ногах. Каждый день мы теряли товарищей, близких: умер, убит при артобстреле, погиб в бомбежку. Скончался от дистрофии и мой муж. Но никто не имел права предаваться личному горю. Тем более я, начальник наборного цеха.

Мы набирали и верстали газеты «Ленинградская правда» и «Краснознаменный Балтийский флот». Их ждали труженики блокадного города и воины Ленинградского фронта. И газета выходила даже тогда, когда фашистская бомба угодила рядом с нами, в Фонтанку, и в цехе было повреждено оборудование, вода залила значительную часть помещения. Цех перекочевал в бомбоубежище и продолжал работать».

Здание редакции газеты «Ленинградская правда» и типографии имени Володарского значились на картах противника как объекты, подлежащие уничтожению. Налеты вражеской авиации и артобстрелы происходили почти каждый день. 4 сентября 1941 года одна из бомб пробила верхние этажи здания и взорвалась на втором этаже, причинив разрушения переплетному цеху. 21 января 1942 года при очередном налете загорелась книжная экспедиция. Пожар тушила своя команда местной противовоздушной обороны.

В типографии Лениздата изготовляли продовольственные карточки для населения. «Бывая в типографии, я видел, с каким старанием печатали работницы эти простые листки, и как они радовались, когда в карточках обозначались повышенные нормы выдачи хлеба, — вспоминает в своей книге «События, встречи» бывший главный редактор Лениздата Владимир Борисович Соловьев.

«Мелкие людишки завидовали печатницам: они, мол, всегда сыты, сами печатают себе карточки… Но за всю войну не было случая, чтобы кто-нибудь из этих работниц воспользовался хотя бы одной хлебной карточкой».

Печатались карточки в «особом» цехе, где был установлен строгий контроль. Этот цех закрыли в 1947 году в связи с отменой карточной системы.

Летом 1942 года были приняты меры к восстановлению основательно пострадавших полиграфических предприятий города. Положение заметно улучшилось в 1943 году после прорыва блокады. В Лениздате увеличили штат редакторов. В горкоме партии составили план выпуска литературы, согласно которому была издана книжечка для партизан Ленинградской области. Большими тиражами печатались плакаты, призывающие к обороне города, к уборке улиц, посадке овощей и подготовке к зиме.

После прорыва и снятия блокады в Ленинграде стала восстанавливаться нормальная жизнь. Возвращались эвакуированные жители, город делался многолюднее.

Обитатели «горбушки»

В военное и послевоенное время книжная редакция Лениздата размещалось в Апраксиным дворе по адресу: Торговый переулок, 3, в небольшом желтом здании с надстройками. Окрестные жители называют его «горбушкой». В 1944 году в нем обосновалась вновь созданная редакция художественной литературы. Ее возглавил вернувшийся с фронта после ранения офицер Михаил Смирнов. Перед ним начальство поставило задачу наладить постоянный выпуск произведений современных авторов и переиздания классики.

Михаил Михайлович трудился в Лениздате более двадцати лет. Я хорошо его помню. Интеллигентные черты лица, высокий лоб, очки делали его немного похожим на Александра Грибоедова. Он сумел создать команду профессиональных редакторов, наладил связи с Союзом писателей. Вскоре на витринах книжных магазинов появились новые книги: роман Веры Пановой «Спутники», поэма Александра Прокофьева «Россия», рассказы Ивана Соколова-Микитова…

С издательством стали сотрудничать и начинающие авторы.

«Помню, зашел к нам в редакцию худощавый офицер в больших кирзовых сапогах, — вспоминал Смирнов, — щеголевато вскинул руку к фуражке и, щелкнув каблуками, доложил: «Гвардии старший лейтенант Дудин принес на ваш суд рукопись». Это были стихи, составившие основу будущей книги поэта — «Переправа».

Однажды — уже после войны — Дудин привел к нам бывшего офицера-танкиста Сережу Орлова. Тот скромно сидел на стуле, потом достал из полевой сумки тетрадочку и прочитал несколько стихотворений. Помню, как поразило нас ставшее впоследствии хрестоматийным «Его зарыли в шар земной». Уходя, Орлов оставил мне свою тетрадочку, а вскоре принес вторую. Так родилась его первая книжка «Третья скорость», сразу ставшая значительным явлением молодой советской поэзии военной поры».

Продолжительное время работали у Михмиха редакторами деловитый Петр Копытин, потрясающий эрудит Александр Бессмертный, белокурая красавица Лидия Плотникова. Помню и миниатюрную Таню Зубкову, и крупную, царственную Татьяну Боголепову, и жизнерадостную, цветущую Нину Чечулину.

Позднее Нина Александровна так вспоминала один из моментов жизни редакции:

«За большим обшарпанным столом сидит задумчивый Петя Копытин и рядом с ним не менее задумчивый Леонид Соловьев. Редактор и писатель давно и безнадежно молчат. Но очень скоро у этих печальных молчунов выйдет самая жизнеутверждающая на свете книга — «Повесть о Ходже Насреддине». Мне же, как самой молодой и заливистой, конечно, по душе сверстники, знаменитые «три мушкетера» — Витя Курочкин, Витя Конецкий и Валя Пикуль.

К концу дня народу в редакции набивается столько, что «сидящие в кружок», не видят друг друга. Всё плавает в синем дыму. Курили тогда без зазрения совести, здоровье не берегли. Писатели являлись к нам «на огонек» прямым ходом, даже не раздеваясь, — вешалка была прямо в комнате за шкафом. Сколько же было редкостных людей, сколько интереснейших рассказов!»

После ухода Смирнова на пенсию его место занял Петр Копытин, проявивший себя и растущим прозаиком, таланту которого не было суждено полностью раскрыться: Петр Федорович рано ушел из жизни.

Несколько лет эту редакцию возглавлял мой университетский однокурсник Евгений Габис. Выше среднего роста, крепкий, энергичный. В студенческие годы он и я участвовали в строительстве Медведковской межколхозной электростанции на востоке Ленинградской области. В то лето я, раздетый по пояс, копал в котловане землю, бегал с тачкой, а Габис, в матросской тельняшке, рубил топором ряжи.

По окончании Университета он работал корреспондентом двух центральных газет, был редактором в журнале «Нева». А через несколько лет занял должность спецкора «Литературной газеты» по Ленинграду.

У редкого журналиста карьера складывалась столь успешно. Причем, Габис был лишен какого-либо зазнайства, с ним всегда было можно перемолвиться словом, опрокинуть рюмку коньяку. Но за победами у него последовали неудачи.

Работа Габиса в должности заведующего редакцией художественной литературы пришлась на восьмидесятые годы, когда жизнь издательства текла вроде бы в привычном русле, но уже давала сбои. Обкомовское начальство дергалось чаще, чем раньше. Оно нашло какие-то недостатки в выпущенных издательством книжках. Дирекция осталась в стороне, а Габису отвели роль виноватого стрелочника. Не знаю подробностей этой истории, но окружающие ему сочувствовали.

У Евгения имелся накопленный годами авторитет. Его взяли в издательство «Советский писатель», но и там журналисту не повезло: его подвел один из писателей. Габиса снова уволили. Эти потрясения сказались на его здоровье. В 1990 году он скончался. После него осталось несколько книг, вышедших в свет под псевдонимом «Николин», интересные острые статьи и очерки в «Литературной газете».

Я знаком с вдовой Габиса Инной Сениной, в то время сотрудницей отдела краеведческой литературы. Кстати, она была последним редактором книги «Менделеев в Петербурге», написанной мною вместе со школьным однокашником, профессором Александром Макареней. Книжка рождалось долго, сменилось несколько ее редакторов. В том, что она не была «заредактирована» окончательно, немалая заслуга Инны Александровны.

Другой мой приятель — Игорь Трофимкин — тоже несколько лет трудился в редакции художественной литературы. Его, как и меня, в 1968 году послали в Чехословакию военным переводчиком. Позднее он подарил мне свою книгу о Ярославе Гашеке.

Одним из ветеранов этой редакции был Александр Девель, опытный журналист, профессиональный переводчик с немецкого. Он познакомил русских читателей с несколькими новыми романами Вилли Бределя и Лизелотты Вельскопф-Генрих. Саша дарил мне каждую переведенную им книгу с трогательным автографом.

Девель и я перевели и опубликовали в журналах две детективные повести Вольфганга Кинаста. Иногда мы вместе ходили в спортивную комнату Лениздата, была такая при профкоме, подтягивались там на турнике, поднимали штангу. Александр Александрович был одним из трех коллег, давших мне в 1983 году рекомендацию в Союз журналистов СССР.

Поэзию в этом отделе много лет редактировал Борис Друян, весьма искушенный в таких делах журналист, спустя годы, перешедший в журнал «Нева». Этим же позднее занимался другой мой давний знакомый — Николай Сотников, критик и поэт, пишущий стихи под псевдонимом «Николай Ударов». Он вел на Радио «Петербург» программу о ленинградских поэтах военной поры.

Последним завом отдела был Александр Белинский, писатель, участник Великой Отечественной войны.

Редакция считалась престижной: интересная работа и сравнительно высокие гонорары. Здесь, например, из года в год издавали серию «Школьная библиотека». Делались эти книги сравнительно просто. Составители брали программу министерства просвещения по литературе. По ней и формировали сборник произведений того или иного классика. Вводную статью заказывали какому-нибудь ученому из Пушкинского Дома или из Института имени Герцена.

«Составительских денег» хватало на покупку «Москвича» или «Запорожца». Такую халтуру давали обычно раз в год. Но переходить в этот «элитный» отдел мне не хотелось: у его сотрудников был нормированный день, а мне хотелось иметь свободное время, чтобы написать что-нибудь самому. Впрочем, устроиться туда без связей было почти невозможно.

За штурвалом Лениздата

(Леонид Попов)

Леонид Васильевич Попов, седовласый мужчина почти двухметрового роста работал в Лениздате директором с 1955 года. В прошлом он — кадровый военный. До 1941 года руководил в Ленинграде 6-й средней артиллерийской школой. Командные навыки обрел еще во время советско-финской кампании.

Когда началась Великая Отечественная война, опытного артиллериста отправили служить в медсанбат 1-й гвардейской дивизии Народного ополчения: в тот момент орудий было мало, раненых — много. И только позднее понадобились знания Попова-артиллериста. Войну он закончил в должности заместителя командира полка по артиллерийской части. А потом несколько лет был директором Ленинградского книготорга.

В Лениздат Попов привел фронтового товарища — Василия Павловича Слеткова и сделал своим заместителем по хозяйственной части (просто завхозом много лет работал Лев Абрамович Рухманов). Оба были энергичны, просты в обращении. Попов лично знал почти всех подчиненных и при встречах приветствовал их. Мне, молодому «новобранцу», он всегда первым протягивал руку и называл по имени-отчеству.

Когда умер мой отец, директор прислал мне письмо с выражением соболезнования и помог деньгами на похороны.

Кабинет Попова долгое время украшал огромный дореволюционный стол, верх которого был затянут зеленым сукном. По слухам, этот стол когда-то принадлежал министру внутренних дел Петру Аркадьевичу Столыпину. Сидя за ним, директор проводил совещания и летучки. Потом, правда, в кабинете появилась современная мебель.

Сюда Попов изредка приглашал на совещания и сотрудников газеты «Телевидение. Радио», где работал я. Она имела тогда огромный тираж (до миллиона экземпляров) и была для издательства курицей, несущей золотые яйца. На совещании директор делал наставления, говорил общие слова, которые нами забывались, как и сами встречи, похожие одна на другую. Но однажды у меня была личная встреча с Поповым, которая запомнилась.

Рабочих и служащих летом посылали на сельскохозяйственные работы на восток Ленинградской области. Они из года в год заготовляли сено, копали картофель в колхозах Ефимовского и Тихвинского районов. Местные жители денег зарабатывали мало. Культура на селе хромала. Мужик, который выпахивал картошку, громко матерился, и наши женщины, подбиравшие ее, смущались. Мы просили пахаря помолчать. Он оправдывался: мол, лошадь без мата с места не стронется…

Нередко мужчинам (в том числе и мне) приходилось носить шестипудовые мешки с семенным зерном — из железнодорожного вагона в грузовик. Непривычный физический труд, вечернее безделье настраивали некоторых приехавших на выпивки и мимолетные романы. По возвращении нашей бригады в город одна из женщин, возможно, обойденная мужским вниманием, пожаловалась в партком: мол, в колхозе мужчины-лениздатовцы предавались пьянству и разврату. Секретарь был в отпуске, и Попову как члену парткома пришлось самому реагировать на сигнал. Он вызвал к себе в кабинет и меня, прямо спросил:

— В деревне пили, развратничали?

— Случалось, после работы выпить, — признался я, — а насчет разврата ни-ни…

— Ну, иди, — миролюбиво разрешил Леонид Васильевич.

Он и сам не враждовал с Бахусом, охотно участвовал в праздничных застольях книжной редакции. Выпив, мог и станцевать. Помню, как он шел в фокстроте с Лорой Орлеанской из сельхозотдела под мелодию песенки:

«Дамы, дамы, приглашайте Леню!

Там где галстук, там — перед.

Шаг налево, шаг направо.

А потом наоборот».

Веселились обычно в просторном холле на четвертом этаже нового здания издательства. Потом это помещение разгородили на узкие кабинеты.

Попов умел отдыхать и работать, заботился о подчиненных. При нем многие сотрудники улучшили свои жилищные условия. В Рощине был построен детский оздоровительный городок, состоявший из десяти жилых зданий, кинозала, столовой, административных и других помещений.

В создание пионерского лагеря издательство вкладывало свой доход в течение десяти лет, прекратив покупку жилья у города. В перестроечное время этот замечательный центр детского отдыха оказался заброшенным и разрушается.

Помимо пионерлагеря, у Лениздата имелась круглогодичная база отдыха в Зеленогорске. В издательстве действовали буфеты, недорогая типографская столовая и здравпункт, похожий на клинику, в ней работал и стоматолог.

На четвертом этаже, в актовом зале, устраивали не только собрания, но и культурные мероприятия. Здесь проходили встречи с отечественными и зарубежными деятелями искусства. Помню, как на сцене этого зала выступали Василий Павлович Соловьев-Седой и Цецилия Мансурова, Марсель Марсо и Марлен Дитрих…

Иностранцы, которых привозили в Дом прессы, нередко полагали, что тут их атакует толпа журналистов, но встреча протекала как концерт, а зал заполняли, преимущественно, охочие до зрелищ работницы типографии. Разумеется, присутствовали и служащие, и начальство во главе с Поповым.

Правда, с годами директор стал реже появляться на таких мероприятиях, сказывался возраст. Поговаривали, что он начал дремать на совещаниях в горкоме партии: и в верхах ему намекнули: не пора ли на пенсию? Леонид Васильевич уехал в Москву, к сыну, и в декабре 1989 года скончался.

После Попова издательством руководил П. А. Становой, до этого управлявший делами Ленинградского обкома партии. Его назначение в Лениздат было значительным понижением по служебной лестнице. Он болезненно переживал романовскую опалу и через год умер: у него обнаружили раковую опухоль. После него директорствовал Н.И.Ермаков, которого через год перевели в Книготорг, на ту же должность.

Затем десять лет издательство возглавлял В.П.Набирухин. Выпускник восточного факультета Университета, китаист, он преуспел на комсомольской и партийной ниве. Умение работать с людьми, общая культура дали Вадиму Павловичу возможность несколько лет плодотворно управлять Ленинградским отделением издательства «Советский писатель». Положителен оказался и результат его деятельности в Лениздате.

Набирухин умер в ноябре 2005 года после тяжелой и продолжительной болезни.

Старый правдист

(Владимир Соловьёв)

Главным редактором в 50-х — 60-х годах был крепкий мужчина среднего роста с суровыми, выразительными чертами лица — Владимир Соловьёв. Друг знаменитого журналиста Михаила Кольцова. Представитель поколения, сформировавшегося в тридцатые годы…

Родился и вырос он в Царицыне в семье рабочего-металлурга. В мартеновском цехе начался и трудовой путь Володи. Заводской парнишка писал стихи и заметки в цеховую стенгазету. Его дар был замечен: юношу взяли на работу в редакцию газеты «Крестьянская правда».

Потом — годы учебы в Москве, в Институте журналистики, и возвращение в город на Волге. Назначение редактором ежедневной многотиражки «Даешь трактор». В Сталинграде тогда рождался первый отечественный крупный тракторный завод. Владимир Соловьёв был послан на завод как корреспондент центрально «Правды», и его информации и репортажи часто появлялись на её страницах. А в конце 30-х годов Соловьёву доверили руководство корреспондентским пунктом «Правды» в Ленинграде. Здесь и застало его начало Великой Отечественной войны.

«Ленинградские газетчики с самого начала войны находились в боевом строю, — вспоминал Соловьёв. — Как только объявили призыв в народное ополчение, в городе стала выходить ежедневная газета „На защиту Ленинграда“. И в каждой ополченческой дивизии были созданы редакции, готовые начать выпуск дивизионных газет… Многие мои товарищи уже находились в действующей армии: Иван Франтишев, Лев Ганичев, Марк Ланской. Призвали в армию и меня…».

Владимир Соловьёв был сначала редактором газеты «Красный Балтийский флот», а затем — «На страже Родины». Его жизнь его не раз подвергалась опасности. Однажды журналисту пришлось под вражеским огнем пройти 25 километров по льду Финского залива в форт Красная Горка. Он брал интервью на батареях защитников Ораниенбаумского плацдарма, ездил под бомбежками по ладожской «Дороге жизни». В мирное время Соловьёв снова — собкор «Правды» по Ленинграду, главный редактор «Вечерки» и Лениздата.

По работе мне пришлось с ним общаться мало. Близко я познакомился с Владимиром Борисовичем, когда он вышел на пенсию. Случилась беда. Он возвращался домой из гостей от писательницы Веры Пановой, с мужем которой литератором Давидом Даром дружил, и угодил под трамвай. Ему отрезало ногу. Став инвалидом, Соловьёв писал мемуары. Его книга «События, встречи» увидела свет в 1972 году. Я бережно храню ее в своей библиотеке.

Старому правдисту требовалась для работы бумага. Ее приносил ему обычно старый лениздатовский друг Константин Герцфельд, живший неподалеку, на набережной Фонтанки. Владимир Борисович просил принести ему и водки. Они выпивали, беседовали: товарищ скрашивал одиночество старика.

Иногда Костя просил меня о подмене. Секретарь Попова — Валентина Константиновна Остроумова — давала папку с чистыми листами, и я шел в большой серый дом на Бородинской улице, в котором жило много известных в городе людей. Одну из угловых квартир первого этажа занимала семья Соловьёва. Я тоже приносил прежнему шефу «маленькую», которую мы за разговором и опорожняли. Однажды дочь Владимира Борисовича сделала мне замечание за доставку спиртного, а я уверял, что ношу только бумагу и вообще выполняю просьбы ее отца.

После Соловьёва в должности главного редактора Лениздата работал «старый газетный волк», седой, молчаливый Николай Воронов. Он уже плохо слышал и пользовался слуховым аппаратом. Его сменил Владимир Устинов, крупный, полный, любитель поэзии, сам писавший стихи… Занимали кресло главреда и другие деятели.

Особо запомнился Дмитрий Хренков, фронтовик, выпускник Коммунистического института журналистики, где учился вместе с известным журналистом Яковом Сухотиным.

«Приказа отходить не было!»

(Дмитрий Хренков)

С 1965 года по 1979-й книжной редакцией руководил Дмитрий Терентьевич Хренков. Мужественный, интеллигентный, энергичный он вызывал уважение многих окружающих.

У главного редактора был ореол фронтовика и друга писателей-фронтовиков. Ко времени его появления в Лениздате тираж газеты «Телевидение. Радио» заметно возрос. С увеличением числа читателей участились и вызовы к главному редактору моего шефа Ефима Салиты. Например, прошло в газете фото Ленина, запечатлевшее, как речь вождя записывают на диктофон. И вот звонит к нам в редакцию пожилая женщина, возмущается:

— Почему артист на снимке держит руку иначе, чем это делал Владимир Ильич?

— Это не артист, — объясняю, — фотография документальная.

— Неправда! — упорствует читательница. — Буду жаловаться в горком партии.

И она звонит в Смольный, оттуда телефонируют главному редактору. Хренков вызывает к себе Салиту. Тот, волнуясь и гадая: зачем зовут, идет. Всё выясняется: Хренков отзванивается в Смольный. Вопрос улажен. Но всё стоит нервов. И такие случаи — повседневность.

До 1965 года Хренков работал директором Академического тетра драмы имени А.С.Пушкина (ныне — вновь Александринского). После Лениздата Смольный направил его в журнал «Нева», где в течение пяти лет Дмитрий Терентьевич был главным редактором. Во всех должностях он оставался порядочным человеком.

Свой первый орден — «Красного Знамени» — Хренков получил за участие в финской кампании. Потом последовали другие награды: орден «Красная Звезда», орден Отечественной войны II степени, медали «За отвагу» и «За боевые заслуги».

«Наше поколение первым приняло удар фашистов, — рассказывал Дмитрий Терентьевич (он родился в 1918 году). — Нам едва исполнилось двадцать, когда на рассвете 22 июня 1941 года содрогнулась земля и сквозь еще не осевший чад разрывов тупорылые фашистские танки, обдав нас смрадом выхлопных газов, перескочили через наши окопы и устремились к маленькому литовскому городку Таураге.

Через несколько минут выстрелы гремели и впереди и сзади. А нам удалось отсечь вражескую пехоту и расстреливать ее эшелон за эшелоном. Никто не покинул места в боевом расчете. Приказа отходить не было!»

Как фронтовой корреспондент Хренков участвовал в десантах на «Невский пятачок» и эстонские острова, в танковом рейде по вражеским тылам на Новгородчине, нес дежурство в окопе вместе с Героем Советского Союза, снайпером Степаном Лоскутовым. Во время войны в газетах появились его заметки и репортажи о снайперах, танкистах и моряках.

В мирное время Хренков написал книги и статьи о писателях-фронтовиках Сергее Орлове, Александре Гитовиче, Виссарионе Саянове, Борисе Лихареве, Михаиле Дудине, о блокадной музе Ленинграда — Ольге Берггольц. Благодаря его усилиям и авторитету увидел свет красивый темно-зеленый томик стихов Анны Ахматовой, изданный после длительного замалчивания творчества выдающейся поэтессы. За книгой развернулась настоящая читательская охота. Я не без труда достал этот сборник, но вскоре его у меня стащили.

В 1984 году Хренков ушел (или его ушли) из «Невы». Иногда он появлялся в Лениздате, заглядывал и в нашу редакцию, держался просто, о себе, по обыкновению, рассказывал мало. Мы знали, что он одинок, дочь вышла замуж и уехала в Японию.

Скончался Дмитрий Терентьевич в 2002 году. По слухам, умер он в ванне, когда в нее хлынула очень горячая вода…

Редактирую книги о моряках и доярках

Я был зачислен в штат Лениздата 1 августа 1958 года. За несколько дней до этого произошла моя случайная встреча на Невском проспекте с журналистом Юрием Синяковым. Мы вместе учились в университете на филфаке, в одной группе. Он сказал мне, что работает редактором в Лениздате, и поинтересовался, как обстоят дела у меня:

— Уже три месяца безработный, — ответил я.

— Приходи к нам, устроим, — предложил приятель.

Год назад я окончил аспирантуру и потом за полставки преподавал на университетских подготовительных курсах. Жил с женой Ольгой и двухлетним сыном Борей в арендованной комнате, в полуподвальной коммуналке, на острове Голодай.

Я рассчитывал защитить кандидатскую и ждал выхода в свет в издательстве «Советский писатель» своей книги «Песни русских рабочих», надеясь, что она станет весомым аргументом при защите.

В Лениздат меня взяли младшим редактором отдела общественно-политической литературы. Там появились две вакансии, поскольку оказались уволены редакторы С. и М. Оба имели хороший приработок на стороне: писали за кого-то книги, диссертации. «Легкие» деньги не принесли им удачи. Участились посещения ресторанов и квартир с сомнительной репутацией. Однажды гуляки развлекались с девицами легкого поведения и были засняты милицией на пленку. Потом полковник брал у них деньги за сохранение тайны. В конце концов, шантажист попался, обнаружили пленку. С. и М. пришлось расстаться с Лениздатом.

Я сел за стол С. Однажды он явился в редакцию в модном пальто, новой велюровой шляпе — такой важный, что я принял его за инструктора обкома. Вальяжный гость похвастался, что неплохо устроился в журнале «Дружба народов». Не стал безработным и М.

Заведовал нашей редакцией Виктор Иванович Марков, человек опытный, номенклатурный. Через несколько лет его назначили директором ленинградского отделения издательства «Медгиз». Место Маркова на долгие годы занял напористый Юрий Иванович Синяков.

Во время, о котором идет речь, старшим редактором у нас был пожилой Лев Маркович Питкин. Среднее поколение представлял Кирилл Иллюминарский, молодое — Синяков, два Володи: Синютин и Озеров, Эдуард Азаров и я.

Просторная комната общественно-политической редакции находилась на первом этаже. Через нее ходили в библиотеку, где хозяйничала молодая брюнетка Елена Холшевникова — дочь знакомого мне по филфаку доцента Владислава Евгеньевича Холшевникова, автора книги «Мысль, вооруженная рифмами». Со временем Лена стала штатным корреспондентом «Ленправды».

Поначалу меня загрузили оформлением договоров с авторами. Среди них были интересные люди, например, поэт Виссарион Саянов и прозаик Евгений Федоров — создатель трилогии об уральских заводчиках Демидовых. Однажды, когда я составлял договор, Федоров пожаловался мне, что у него — масса хлопот с дачей. Пожарники, санврачи, электрики пытаются содрать с писателя все больше денег. Но он уже накопил опыт отражения атак вымогателей.

Мне доверили редактуру будущей книги историка Михаила Столяренко «Моряки в огне революции» — об участии североморцев в Гражданской войне. Я увлеченно погрузился эту рукописью, но, в конечном счете, Марков отдал ее на литературную обработку опытному правдисту Юрию Стволинскому. А Столяренко поблагодарил меня за проделанную работу. Как и другой историк — Татьяна Бурмистрова: ей я помогал делать брошюру о пролетарском интернационализме.

Через полгода меня произвели в редакторы и перевели в отдел сельскохозяйственной литературы. Я утешал себя тем, что Марк Твен редактировал сельскохозяйственную газету. Увольняться не имело смысла. В Лениздате сотрудник, нуждающийся в жилье и успешно проработавший пять лет, получал комнату, а через десять — квартиру. В Пушкинском Доме я об этом мог только мечтать мечтать.

К тому же, туда меня в ИРЛИ не пустил бы его директор Василий Базанов, позднее «зарубивший» мою диссертацию. У пожилого ученого завязался роман с аспиранткой Ольгой Алексеевой. Тема её диссертации частично совпала с моей. Василий Григорьевич убрал меня, тогда молодого, неопытного, с научного пути дамы своего сердца. Злоупотребил своим положением заведующего кафедрой, где должна была состояться моя защита.

…Сельскохозяйственной редакцией заведовал бойкий невысокий толстячок Юрий Владимирович Власов. Мы с ним не сошлись характерами. Он любил хвастать, рассказывая, что был чемпионом Ленинграда по штыковому бою. Его, мол, включили в команду для численности, а противник не явился на финальное соревнование. Команда одержала победу, и Юрий Владимирович без напряга сделался чемпионом. Еще он вспоминал такую яркую страницу своей биографии: в 1945 году, в день Победы, мол, проехал по столам офицерской столовой на белом коне.

Слушая Власова, я не скрывал иронической улыбки. А он обиделся и, видимо, был доволен, когда я ушел от сельхозов, хотя в этой редакции трудился славный народ.

Владимир Лебедев был примерно моих лет, и у нас сложились приятельские отношения. Мы вместе ходили обедать на улицу Карла Росси, в хореографическое училище, имевшее недорогую столовую. А по вечерам мы часто играли в популярный тогда пинг-понг, в комнате на верхнем этаже старого лениздатовского здания. На подаренной мне книге Володя написал:

Вспомни дни счастливые.

Хотя порой бранчливые,

Столовую у балерин,

Пинг-понг in mesonin.

Вскоре Лебедев женился на москвичке и уехал в столицу. А я выпустил в свет брошюру доярки Анны Титок «За 6300 литров молока от каждой коровы» и переместился в находившуюся в том же доме в Апраксиным переулке редакцию газеты «Телевидение. Радио» — на должность литературного сотрудника. Меня на новом месте устроило свободное расписание. Ходить в учреждение к 9 часам утра каждый день не хотелось…

Фигаро здесь — Фигаро там

Потом я несколько огорчился: мне вменили в обязанность временно быть и сотрудником «Кинонедели Ленинграда». Ее редактор Константин Герцфельд при первой встрече пошутил: «Теперь у меня есть, кому отвечать на письма читателей» — и показал на мешок в углу кабинета.

Редакции этих газет размещались в двух небольших смежных комнатах на втором этаже дома в Апраксином переулке (одна сторона здания выходит на Торговый переулок). Позднее нас переселили в надстройку, на четвертый этаж, куда, в двадцатиметровую комнату, втиснули и только что созданную «Спортивную неделю Ленинграда». Здесь три редакции сосуществовали два года.

Читала наши издания корректорская фабрично-заводских газет города, находившаяся в бывшем министерстве внутренних дел, построенном Карлом Росси. Часть дома занимала типография имени Володарского, часть — редакции основных городских газет и выпускающие фабрично-заводских.

В корректорской ФЗГ работали в то время преимущественно женщины разных возрастов и трое мужчин, из которых выделялся Олег Рисс, очень интеллигентный, из политзаключенных. Рассказывали, что до лагеря Вадим Олегович преподавал в институте, а после освобождения дорога в вуз ему была закрыта.

И в новой ипостаси Рисс реализовал свой интеллект. Он написал и издал две книги: первая представляет собой техническое пособие по корректуре; вторая — размышления о специфике профессии, ее прошлом и настоящем. «Работа настоящего корректора, — говорил Олег Вадимович, — сродни искусству».

Читала нашу газету и Нора Сергеевна Довлатова. Темноволосая, приветливая дама средних лет, в прошлом — артистка. У ее сына Сергея Довлатова был опубликован один рассказ в «Крокодиле», за который его разругали критики. Работал он в многотиражке завода «Красная заря». Этот высокий красивый парень приходил в корректорскую к матери и жене Лене, стройной брюнетке, на которую я иногда засматривался.

До 1964 года — тогда завершили строительство нового здания на Фонтанке — мне летом и зимой приходилось шагать с «Горбушки» в дом напротив, доставляя полосы из редакции в корректорскую, печатный цех и обратно. Каждая полоса проходила две «сверки», потом читалась «сводка». И еще газету давали читать сотрудникам горлита, то есть цензорам. Только хорошая спортивная форма позволяла мне справляться с такими нагрузками.

За программами (первые годы) я ездил на телестудию и ходил в Дом радио, собирал у редакторов передач заметки-анонсы. Я также читал полосы, отвечал на письма и телефонные звонки: исполнял обязанности редактора (он тогда главным не назывался). И выступал в роли подчитчика объявлений о разводах в отделе информации. В него тогда формально входила наша редакция.

Наш корректор (со временем у нас появился свой редакционный корректор) Ирина Сологуб однажды ко дню моего рождения сочинила вот такое шуточное стихотворение:

Вот он — Нутрихин Толя,

Как прима из «Ла Скала»

Октаву за октавой,

От «до» до «си бемоля»,

Шутя, берет, так Толя

С завидной грациозностью

Возможные все должности

В редакторской юдоли

Ведет легко. Нутрихин

А.И. — и.о. редактора.

Он пишет и за автора,

И как подчитчик лих он.

Он — мастер корректуры.

Курьер — вмиг, как из пушки,

И в цех, и на «ватрушку»

Слетает. Но натуры

Нутрихина призвание

На радость милым дамам

Поднимем же бокалы!

Душою быть компании!

«Душой» я по скромности и несмелости вряд ли был, но компанию поддерживал. По работе выполнял все, что требовалось. Было и ощущение некоторой своей нужности, по крайней мере, востребованности.

В конце концов, мою нагрузку уменьшили. В штате «Кинонедели» появился свой литературный сотрудник. А телевизионке дали еще одну штатную единицу. Я теперь именовался «старшим литературным сотрудником». Слово «литературный» грело мне душу.

«Черненькая» становится цветной

Первый номер газеты «Телевидение. Радио» вышел в свет 15 апреля 1956 года. Вначале она имела весьма скромный вид. Выходила на 4-х полосах формата А4 и публиковала программу передач единственного в Ленинграде телеканала, передачи которого начиналась в 19 часов и оканчивались в 23 или чуть позднее. По четвергам вещания не было.

Через два года у газеты появился формат А3. Теперь в ней публиковали и расписание передач городского радио. В восьмидесятые годы праздничные выпуски газеты мы делали восьмиполосными. Еще два десятилетия листаж оставался таким же. Тогда же малые и большие номера начали чередоваться, а затем пошли только восьмиполоски. В конце десятилетия их сменили двенадцатиполосные номера. Газета наращивала мускулы.

С увеличением объема рос штат. Первым делом редакция обзавелась собственным корректором — симпатичной Валентиной Лыковой. В роли подчитчиков выступали литературные сотрудники. Лыкову сменила вышеупомянутая ироничная интеллектуалка Ирина Сологуб, позднее работавшая редактором в издательстве Института востоковедения.

Одно время в корректорах у нас была Маша Гоппе, жена известного поэта и краеведа Германа Гоппе. Корректором, литературным сотрудником, потом техредом работал Роальд Подзелинский (сын писателя Михаила Подзелинского). Он рисовал, обладал энциклопедическими знаниями в области музыки. В газете постоянно публиковались анонсы музыкальных передач, и Роальд с блеском выуживал из них ошибки.

Душой редакции являлась Елизавета Петровна Рабкина. Она работала у нас с середины 60-х годов, придя из корректорской «Вечернего Ленинграда», и в дальнейшем как литературный сотрудник курировала телевидение. Мудрая женщина, очень начитанная, в полной мере обладающая даром коммуникабельности.

В Великую Отечественную войну погибли ее отец и брат. Но Лиза не сломалась, окончила филфак Университета, вырастила достойную дочь, сейчас гордится внуком и внучкой. Я знал ее мужа Юрия, высококвалифицированного токаря, доброго человека, рано ушедшего из жизни.

В газете публиковались много материалы о кино, об артистах, отечественных и иностранных, о прошлом и настоящем «Ленфильма». Эти статьи и интервью часто готовил Вадим Олегович Брусянин. Он выступал в роли автора нашей газеты много лет, а в 1998 году стал ее штатным сотрудником.

Вадим — представитель потомственной интеллигентной семьи, внук известного писателя Василия Брусянина, друга Леонида Андреева. Брусянин — лауреат премии «Золотое перо-2003». В Союзе журналистов — с 1962 года. Всю блокаду прожил в Ленинграде. Его срочная служба прошла во флоте в качестве корреспондента газеты «Черноморский флаг».

В. О. Брусянин много лет печатался в газете «Смена», был ведущим передачи «Кинокадр» на Радио «Петербург».

Скончался Вадим Олегович, один из наиболее авторитетных киноведов нашего города, 31 августа 2016 года.

Берем спецназовца

По вечерам дружинники Лениздата патрулировали Апраксин переулок, часть набережной Фонтанки, задерживали пьяниц и дебоширов.

Как-то позвонила в штаб народной дружины женщина и пожаловалась, что ее ударил муж. На вызов пошли милиционер, я и редактор Игорь Куберский. В квартире мы увидели охмелевшего мужика двухметрового роста, в прошлом спецназовца. Он отказался идти с нами: мол, не имеете ордера на арест.

Возникла щекотливая ситуация: скандалист не подчинялся. Потащили — сопротивляется. Я повис на его правой руке. Куберский — на левой. Все-таки, у меня сохранились навыки самбиста. У Игоря, как выяснилось, имелся в прошлом разряд по классической борьбе. Да и милиционер, который пришел с нами, был крепкий верзила.

Противника мы одолели. Он кричал: «Руку сломали!» И жена жалела, что вызвала нас… Отвели дебошира в штаб, составили протокол. Потом его, наверное, отпустили или он получил пятнадцать суток. Не знаю.

Дружиной руководил юрист издательства Борис Цветков. Мне приходилось вместе с ним составлять месячные отчеты для районного штаба. Нас как дружинников иногда премировали за работу, вознаграждения были скромными. Чаще начальство ограничивалось благодарностью. Например:

Приказ №147

по издательству Ленинградского обкома и горкома КПСС «Лениздат»

г. Ленинград 15 октября 1965 г.

Содержание: об отличившихся на дежурстве по охране общественного порядка членов добровольной народной дружины Лениздата.

6 августа члены добровольной народной дружины книжной редакции Лениздата вышли на дежурство для охраны общественного порядка в микрорайон г. Ленинграда. Дежурство было сложным и продолжалось до 24 часов.

За время дежурства было задержано 14 нарушителей общественного порядка, часть из них была отправлена в районный отдел милиции, некоторые оштрафованы и остальные предупреждены. Были предотвращены три драки, из которых одна коллективная. В борьбе с нарушителями члены добровольной народной дружины проявили на этом дежурстве смелость и решительность.

Приказываю:

За образцовое выполнение гражданского долга по охране общественного порядка в городе Ленинграде и проявленные при этом смелость и решительность объявляю благодарность членам добровольной народной дружины:

1. Редактору Прохватилову Юрию Алексеевичу;

2. Литературному сотруднику Нутрихину Анатолию Ивановичу;

3. Заведующему редакцией художественной литературы Копытину Петру Федоровичу;

4. Художнику-редактору Семенцову Ивану Захаровичу;

5. Редактору Пархоменко Вадиму Степановичу;

6. Старшему редактору Ватагину Николаю Александровичу.

Директор Попов

Я помню всех здесь названных. Мужики разные, крепкие и не очень, но все добросовестные и надежные. Наиболее комфортно мне было дежурить с двумя редакторами: боксером, мастером спорта Владимиром Синютиным и чемпионом-самбистом Юрием Пчелкиным — из промышленной редакции.

«По натуре — борец…»

(Владимир Синютин)

С древних времен людей волновали вопросы о смысле и образе их жизни, одни верили в лучшее будущее, другие это отрицали. Проблемами оптимизма и пессимизма занимались Сократ, Аристотель, Эпикур, Г. Гегель, Р. Декарт, Б. Спиноза. Они волновали философов и в позднейшие времена. Ими занимались советские исследователи. Для их решения немало сделал доктор философских наук, профессор Ленинградского государственного университета Владимир Иванович Синютин.

Мне довелось знать этого замечательного человека, дружить и работать рядом с ним. В моей библиотеке хранится его брошюра «Поведение в коллективе», выпущенная Лениздатом в 1962 году. На развороте обложки — автограф: «На память дорогому другу Толе Нутрихину. Необходимую здесь главу о дружбе пусть допишут наши дети». В. Синютин. 23/VI 62».

Я познакомился с Володей Синютиным в августе 1958 года. Тогда меня — после трех месяцев безработицы — взяли в Лениздат младшим редактором отдела общественно-политической литературы. Володя трудился там редактором. Это был молодой шатен богатырского сложения, среднего роста, черты лица — крупные, выразительные, веселый огонек в глазах.

Почему мы стали приятелями, даже друзьями? Возможно, нас сблизил общий интерес к науке. У меня за плечами осталась аспирантура филфака ЛГУ. Володя намеревался поступить в аспирантуру философского факультета. Оба были любителями бокса. Мне нравились в Синютине уверенность в себе, мужественность.

Как сформировался такой характер? Наследственность, школа жизни? Синютин родился в Ленинграде 24 апреля 1931 года (в интернете ошибочно указывают 1932-й). Он рано лишился отца, погибшего во время обороны Севастополя в 1942 году. Отец был комиссаром легендарной 705-й батареи.

Володя жил тогда в эвакуации в Казахстане, потом — у родственников отца и матери на Урале. Шестнадцатилетним юношей поступил в Кронштадтскую школу юнг. По ее окончании служил матросом на тральщике. Балтийское море было густо наполнено немецкими минами. Тральщики их обезвреживали. Это была опасная и тяжелая работа.

В 1953 году Синютина демобилизовали, и он поступил на философский факультет Ленинградского университета. Пока Владимир служил на флоте, умерла его мать. В их комнату вселились чужие люди. И Синютин стал требовать себе жильё. Проявил характер, дошел до Климента Ворошилова. И ему дали комнату в доме на проспекте Обуховской обороны. В студенческие и аспирантские годы он жил на стипендию, подрабатывая ночным сторожем в военно-морском музее, пожарным, репетитором.

Владимир всегда был поборником справедливости. В Лениздате не побоялся пойти на конфликт с влиятельным директором. В 1960 году он подготовил к печати книгу молодого ученого Ивана Смолянинова — «Прекрасное в человеке» — беседы об искусстве. Рукопись уже отправили в печать, когда директор забраковал одну из иллюстраций, мол, античная богиня Венера слишком обнажена. Синютин доказывал, что это картина великого итальянского живописца Сандро Боттичелли, выступил на партийном собрании издательства, защищая книгу. Это был смелый поступок. Увы, отпечатанную часть тиража пустили под нож. Книга увидела свет только через два года в измененном виде. В выходных данных была указана фамилия другого редактора.

Что касается автора книги И. Ф. Смолянинова, то он проникся уважением к своему первому редактору и подружился с ним. Со временем Иван Федорович стал крупным искусствоведом.

Работать нормально в Лениздате после истории с книгой Смолянинова Владимиру не дали, и он ушел в аспирантуру философского факультета университета. По ее окончании он преподавал историю философии в Институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е.Репина. Его избрали парторгом кафедры истории марксизма-ленинизма. Казалось, жизнь налаживается, но впереди честного, принципиального ученого ждал новый бой.

В это время президент Академии художеств, известный живописец В. А. Серов возжелал звание доктора искусствоведения, без написания диссертации: «по совокупности ранее опубликованных работ». Серов думал, что все молча согласятся. Но студенты института, узнав о его поступке, запротестовали. Синютин их поддержал, и его отношения с институтским начальством резко ухудшились.

В середине 1966 года он в очередной раз увольняется и начинает преподавать на философском факультете университета. Здесь Владимир защитил кандидатскую диссертацию на тему «Проблема оптимизма в марксизме» и докторскую — на тему «Концепция пролетарского оптимизма». В них он рассматривал понятия оптимизма и пессимизма не только как психические явления, но и как результат социального развития общества. Я — не философ, и мне трудно вникнуть в суть проблемы. Но мне известно, что у моего товарища появились противники, способные и на нечестную борьбу.

В 1975 году Синютин подвергся критике в докладе первого секретаря обкома партии Г. В. Романова. Мол, лекции в некоторых вузах Ленинграда читаются непрофессионально. В качестве примера были названы Синютин из ЛГУ и преподаватель из Академии художеств.

Университетское начальство всполошилось. Владимиру предложили уволиться из университета, даже подыскали место в Институте комплексных социальных исследований.

Он послал протестное письмо во все министерства, кроме иностранных дел, доказывая, что качество его лекций никто не проверял, и критика их безосновательна. Потом выяснилось, что недоброжелатели Синютина уговорили романовских референтов включить в доклад придуманную ими ложь. В конце концов, Владимир добился возвращения на родной факультет и вскоре возглавил кафедру истории и теории научного социализма.

Заниматься научной деятельностью ему пришлось в обстановке нараставшего огульного охаивания марксизма, непонимания, что проблемы оптимизма и пессимизма имеют и вневременной, общечеловеческий характер. Ему тормозили продвижение по служебной лестнице. Профессором он стал только в 1989 году.

Жил он в Старом Петергофе, я не раз бывал у него дома. Плавали вместе на его катере по Финскому заливу, ныряли с борта. У него завелось немало друзей среди местных рыбаков. При мне они подарили ему большую копчёную рыбу. Мы съели ее в подвальном кабачке под пиво и турецкий марш Моцарта.

Жена Синютина Наталья Федоровна была мужу верным другом и помощником. По ее словам, жизнь Владимира была многотрудной, но он шел по ней целеустремленно, не впадая в отчаянье. Помогал людям, вечно за кого-то хлопотал, очень любил сыновей и постоянно с ними возился. В быту довольствовался малым, не накопил капитала. Был честен, редко шел на компромиссы, фантазер, романтик, по натуре — боец. Всюду руководствовался здравым смыслом, ненавидел мракобесие и преклонялся перед силой честного разума.

«Володя, конечно, был удивительной личностью, его теоретические разработки совпадали с его жизненным кредо, — сказала Наталья Федоровна. — Душа всех компаний, пел, играл на гитаре, любимец женщин, молодых и старушек, имел множество врагов и друзей. И в то же время он был очень ранимым, часто в обыденной жизни — наивный ребенок, конце жизни — мятущийся, живущий в постоянной тревоге. Может, от двух перенесенных инфарктов начал бояться больниц. Володя перенес их дома в 1978 и 1985 годах…».

Замечательного человека и учёного не стало 8 декабря 1990 года. Я — один из немногих, кто помнит его молодым.

«Детдомовец военной поры…»

(Вадим Пархоменко)

Вадим Пархоменко четверть века проработал в книжной редакции Лениздата. Он принадлежал к тому поколению, чье детство во многом совпало с годами Великой Отечественной войны. В его памяти навсегда сохранились события сурового времени. Не только журналист, но и поэт, Пархоменко рассказывал в стихах о своих юных годах и судьбах сверстников. В его памяти оживали картины незабываемого прошлого:

Как в кинотеатре на экране,

За эпизодом эпизод.

В мое сознанье утром ранним

Приходит сорок первый год.

Вот так же солнце восходило,

На крыше голубь ворковал,

И все покой и мир сулило,

Но черный дым уже вставал;

Уже заслоны отступали,

Приняв с врагом неравный бой,

И тихо матери рыдали,

Не совладав еще с собой…

А ты с мальчишкою знакомым

В саду в «зубарики» играл,

Потом на пустыре за домом

Ты «змея» в небо запускал.

Оно — такое голубое! —

Вдруг раскололось над тобой…

Потом — тревоги и отбои,

И чья-то кровь на мостовой.

Война! Впервые это слово

Ты понял так, как никогда…

Не дай нам бог изведать снова,

Как бомбы рушат города

И пахнет трупами вода!

Внешне жизнь Вадима была схожа с жизнью многих юных ленинградцев. Родился он 19 июня 1932 года в Луганске, в тридцать пятом родители переехали в Ленинград. Жил Вадим в тогдашнем Октябрьском районе, учился в школе №35 (потом она стала школой №254). Ему шел десятый год, когда немецко-фашистские войска вплотную подступили к городу на Неве. Начались бомбежки и артобстрелы. Детей из 35-й школы эвакуировали в Курганскую область, в село Бердюжье, где был создан детский дом. В нем Вадим жил четыре года.

Далеко не каждому из обитателей этого детдома удалось дожить до преклонных лет. В стихотворении Пархоменко, посвященном другу, бывшему детдомовцу Анатолию Дысину, говорится о том, как переживания военных лет сказались на здоровье «детей войны»:

Опять звенит, звенит в ушах,

В глазах круги и пятна…

Ходили раньше мы во вшах,

Теперь живем опрятно.

Чесотку знали мы с тобой,

И ящур нас не минул.

Нас не бомбили подо Мгой,

Но мы рвались на минах.

И обмораживала нас

Степей ишимских вьюга,

И ночевали мы не раз

Под рваною дерюгой.

Пусть ум наш холоден от тех

Сибирских далей,

Пусть глуховат немного смех

И малость нервы сдали.

Пусть даже в сердце перебой —

Не значит, что стареем:

Нам просто выпало с тобой

Свой путь пройти скорее…

Потом — возвращение в родной город, окончание десятилетки. Поездки с дружками в окрестности, на места недавних боев. Ребята искали оружие, но обычно их добычей были патроны и взрывчатка. Некоторые из пацанов сами подрывались на минах.

В школе Вадиму особенно нравились уроки литературы. Любовь к ней привела юношу на филологический факультет Ленинградского университета. Учился он на славянском отделении, в болгарской группе. Одновременно писал стихи, посещал занятия в литературном объединении «Нарвская застава» при Дворце культуры имени М. Горького. Руководил ЛИТО недавний фронтовик Николай Новоселов. Товарищами Вадима по объединению стали молодые поэты: Николай Рубцов, Валентин Горшков, Сергей Давыдов, Александр Морев, Эдуард Шнейдерман, Семен Беленький…

В 1960 году Вадим был принят на работу в Лениздат и трудился в нем четверть века. Без отрыва от производства окончил факультет журналистики Высшей партийной школы. Работал старшим редактором отдела общественно-политической литературы, при его участии в свет вышли десятки книг самой разной тематики. Окружающим он запомнился как опытный, умелый редактор. Поэтому Вадима высоко ценил начальник отдела массово-политической литературы — Юрий Капитонович Хрящев, ветеран войны, капитан первого ранга.

Мне Вадим запомнился, как чуткий товарищ и талантливый человек. Мы работали в разных редакциях, но нас влекло друг к другу общее филфаковское прошлое. Помню наши встречи в коридорах Дома прессы, беглый обмен новостями и обстоятельные беседы за стаканом вина дома у Вадима или в забегаловке «У Пяти углов». Незабываемы и совместные автобусные поездки за грибами.

Как творческая личность Пархоменко раскрывался не только в редакторской, но и в литературной деятельности. Его стихи появлялись в газетах «Труд», «Комсомольская правда», «Ленинградская правда», «Вечерний Ленинград», в альманахе «Молодой Ленинград», в сборниках поэзии «Ясные дали» и «Голоса над Невой».

В дальнейшем стихи Пархоменко публиковали в прессе все реже. У автора не имелось влиятельных покровителей. Почти все время поглощал напряженный редакторский труд.

Сборники стихов Вадима были изданы в перестроечные годы стараниями вдовы поэта Людмилы Михайловны Пархоменко. За свой счет она издала три небольших книги мужа: «Паровозные гудки», «Теплоходы с речного вокзала», «Осенние строки». Эта замечательная женщина делает все, что может, для сохранения памяти о любимом супруге.

Пархоменко писал не только стихи, но и прозу. О том, как ленинградские дети жили во время войны в эвакуации, он рассказал в книге «Четыре тревожных года». Художественно-документальная повесть была выпущена Лениздатом в 1976 году. По просьбам юных читателей в 1985 году — под названием «Вдалеке от родного дома» — увидело свет ее второе, несколько измененное издание. Книг на эту тему и ныне очень мало.

В повести Пархоменко в увлекательной форме рассказал о жизни детдомовцев в Сибири, о борьбе педагогов и детей за выживание, о работе в колхозе, том, как перевоспитывали хулиганов, как рождалась прочная ребячья дружба, как не умирала вера в победу над ненавистным врагом.

Пархоменко скончался 20 июля 1985 года и был погребен на Богословском кладбище, где покоятся и мои родственники.

Я иногда прихожу на могилу своего товарища. Он внимательно смотрит на меня с фотографии на гранитном памятнике: у него пытливый взгляд и добрая улыбка. На груди мерцает значок Союза журналистов…

«Люблю лошадей: они большие и ласковые…»

(Ефим Салита)

3 октября 2014 года бывшему главному редактору газеты «Телевидение. Радио» Ефиму Григорьевичу Салите исполнилось 90 лет. Он — участник Великой Отечественной войны, автор нескольких художественно-документальных книг о выдающихся деятелях русской литературы, искусства и культуры.

Более сорока лет Ефим Григорьевич возглавлял популярную в Ленинграде, потом в Петербурге, газету «Телевидение. Радио». Ее тираж одно время достигал миллиона экземпляров. Она играла заметную роль в культурной жизни города и области.

Мне довелось не один десяток лет поработать в этой газете под начальством Ефима Григорьевича. Нас связывали хорошие деловые и внеслужебные отношения. Считаю своим долгом рассказать читателям об этом смелом, талантливом и добром человеке.

Родился он в 1924 году в Новгороде-Северском, районном городке Черниговской области. В конце 20-х годов их семья переехала в Ленинград, но каждое лето мать с тремя сыновьями приезжала отдыхать в родные места. В городке еще сохранились частный извоз, конюшни. Держал лошадей и один из соседей, который доверял знакомым мальчишкам гонять табун в ночное, пасти в лугах. Тогда-то Фима и наловчился ездить верхом, ухаживать за конями.

Летом 1941 года он с матерью по обыкновению отдыхал на Черниговщине, и вдруг началась война. Враг так стремительно приближался к Новгороду-Северскому, что им едва удалось избежать плена. И вот эшелон с беженцами тянется на восток. Задержки на станциях. Бомбежки. Наконец, обосновались на жительство в одном из поселков Убинского района Новосибирской области.

Старшие братья Григорий и Владимир были призваны в армию. А младший, Ефим, учился в школе и работал совхозным конюхом. В 1941 году, когда пришли похоронки на старших братьев, девятиклассник сказал директору совхоза:

— Ухожу на фронт. Оставляю маму на вас…

Два месяца Ефима обучали в пулеметно-минометном училище. Затем курсантов посадили на поезд и отправили под Сталинград. На передовой гвардии младший сержант Салита командовал пулеметным расчетом.

62-я армия генерала Василия Чуйкова, ставшая вскоре 8-й гвардейской, вела ожесточенные сражения с противником. В одном из боев особо отличился младший сержант Ефим Салита. В представлении его к награде говорится:

«В боях за село Голая Долина 24.07. 1943 года неоднократно отражал контратаки пехотных частей противника. Ведя уничтожающий огонь из своего пулемета по передней цепи врага, стойко и мужественно удерживал занимаемый рубеж. Будучи раненным, тов. Салита не ушел с поля боя и продолжал вести губительный огонь, уничтожил 20 солдат противника и одну огневую точку. Контратака была отбита»

(сайт «Подвиг народа»).

Салита был удостоен высокой солдатской награды — медали «За отвагу». В бою у него оказалась перебита кость правой руки. Это было первое из трех фронтовых ранений. После лечения в госпитале медкомиссия признала Салиту «годным к нестроевой службе». Но он хотел воевать, отомстить за погибших братьев.

В Армавире начальник пересыльного пункта предложил молодому инвалиду демобилизоваться. Салита не захотел. Он встретил в городе офицера-кавалериста. Тот шел в черкеске, на голове — папаха, на боку — клинок. Не воин, а загляденье! Салита бросился к нему, попросил:

— Возьмите меня в свою команду, я с детства умею обращаться с лошадьми…

И повезло: парня зачислили в запасной кавалерийский полк. В первый же день командир части, встретив Салиту на плацу, спросил:

— Почему отдаете честь левой рукой? — и, выслушав ответ, приказал зачислить бойца в комендантский, то есть хозяйственный взвод.

Тогда Салита сел в эшелон, в котором отправлялось на передовую пополнение 40-го казачьего корпуса. На фронте он командовал орудийным расчетом. Дело в том, что в каждом кавалерийском полку имелись две батареи. Одна — 76-миллиметровых пушек (образца 1927 года) и вторая — сорокапяток. 76-миллиметровые орудия тянули шестерки коней, запряженных парами…

Вот как рассказал мне о своих фронтовых буднях Ефим Григорьевич:

«Корневой парой лошадей управлял дядя Миша Ткаченко, красивый высокий человек с Кубани. Средним выносом — учитель в гражданке, фамилию его забыл. Однажды во время авиационного налета на нас обрушился бомбовой удар. Лежу, упершись головой в ноги учителя. Враг отбомбился, улетел. Я поднялся. Вижу: учитель переворачивается на спину, а нога у него в прежнем положении — перебило. Я кинулся к пушке. Осколок бомбы сорвал гайку, стержень откатника вырвался и пробил лошади голову…

В Белоруссии враг нас запер, окружил, думал, что мы будем прорываться назад, на восток. Но Исса Плиев, он командовал нашим корпусом, перехитрил: мы вырвались на запад. Прозвучало: «По коням!». И скачем, скачем…

Плиева хорошо помню, он осетин. Однажды сижу на лафете, дремлю над книгой и вижу белые ноги лошади. У комкора была великолепная лошадь, с желтой волнистой гривой почти до колен, как на картинах Васнецова.

— Что читаете?

— «Божественную комедию» (мне надо было думать о будущем, я в Армавире на толкучке выменял за соль учебники для 9-10-х классов — «Химию» Верховского, «Геометрию» Киселева — и двухтомник Данте).

— Что «Земную жизнь, дойдя до половины…»? Так, кажется, у Данте?

— Так, — кивнул я…

— Ну, тебе далеко до половины. Еще и четверти, пожалуй, не дожил, — сказал генерал и ускакал, сопровождаемый офицерами и охраной.

В Венгрии, опять в рейде, на нас вышла колонна фашистских танков. Побило лошадей, погиб ездовой Бисов. Книги мои оказались прошиты осколками. Всегда после боя настроение тяжелое. Я тащу на себе седло, а снаряды падают впереди, сзади…»

Корпус генерала Плиева воевал в Европе. Обычно артиллерия делала «дырочку» в боевых порядках противника. В этот разрыв и устремлялся казачий гвардейский корпус с приданной ему танковой бригадой, сея панику во вражеских тылах. Казаки Плиева участвовали в освобождении Румынии Венгрии, Чехословакии.

В бою за освобождение города Брно младший сержант гвардии Салита, умело командуя расчетом орудия полковой батареи, содействовал успешному форсированию нашими войсками реки Свратка. Приказом по подразделению от 6 мая 1945 года он был награжден второй медалью «За отвагу».

После окончания войны Салита, уже старший сержант, вернулся в Ленинград. Ему было всего двадцать лет. В декабре 1945 года он демобилизовался, окончил десятый класс вечерней школы и поступил на отделение журналистики филологического факультета Ленинградского университета.

Вчерашний кавалерист, обладатель пылкого темперамента и густого черного чуба, Ефим тревожил сердца многих филфаковских дев. Чары одной из сокурсниц заставили отважного воина капитулировать. Девушку звали Майей, она стала его женой, родила дочь Галину…

В 1951 году вуз был окончен. Молодого журналиста направили на работу в республиканскую газету «Советская Мордовия». В ней Салита три года как выездной корреспондент ездил по отдаленным районам, потом его назначили ответственным секретарем.

В 1954 году — возвращение в Ленинград и работа в курортной газете «Ленинградская здравница». В 1956–57 годах Салита редакторствовал в бюро технической информации института «Механобр».