Бесплатный фрагмент - Пьющие небо

Пьющие небо

1

Море я никогда не видел. И, наверное, даже мечты такой не имел. Не помню. Не знаю. Не важно. Я молча шагаю по пыльной дороге, и приятный покой теплом растекается в моём полном сил теле. Нина идет рядом. Ее неестественно изумрудные глаза жадно впились в пылающий горизонт. Машину оставили в Саулкрасти, где выряженные индейцами восторженные туристы готовились к ночному карнавалу. Они стучали в барабаны, били в бубны и пили дешевый, местный коньяк. Я предложил остаться в поселке и посмотреть на этот радостный балаган, но Нина, словно взволнованная чудо-птица, рвалась к морю. Она будто все еще сомневалась, что за ровными параболами гор, взору откроется бесконечная полоска лазури.

— Скоро уже? — с улыбкой вздыхает она, поправляя рюкзак.

— Думаю, минут двадцать. Устала?

— Нет. Конечно же, нет…

Она тут же ускоряет шаг, всем своим видом демонстрируя исключительную готовность к дальнейшим приключениям. Я иду чуть позади, с удовольствием шаркая кедами по иссохшему грунту. Мы обходим обшитый можжевельником склон горы.

— Море! — звонко кричит Нина, и я чуть не падаю в обморок от навалившегося на меня голубого простора.

Черта с два, я не мечтал об этом всю жизнь. Изрезанное рифами побережье разбитыми стеклышками сияло на солнце. Плотный воздух сам наполнял грудь, накачивая сморщенные от выхлопов легкие целебным эфиром. Я упал на колени и уж как-то совсем по-детски радостно рассмеялся.

— А ты сомневался, — обняла меня Нина, — разве это не стоит того?

— Стоит. Но я не хочу думать об этом.

— Тогда пойдем вниз…

Спускаясь по сыпучей тропинке, мы то и дело встречали полуголых людей, загорелых и чрезвычайно приветливых. Сперва, я немного смущался, но после и сам растекался в дружелюбных улыбках. Скрюченный лес был усеян цветными палатками, откуда раздавались оживленные голоса, звуки гитары и барабанов.

— Ребята, выпить не хотите? — Из оранжевого шатра вышла дородная девушка, обернутая в полотенце. В руках держала бутылку.

Нина довольно хихикнула и сделала небольшой глоток.

— Меня зовут Тея. — Ее голос был мягок как шерстяной плед, а серые глаза искрились ласковым током. — С приездом.

— Нина. А это мой муж Кирилл.

Я растерянно кивнул и приложился к бутылке. И тут же, пружинистая, живая волна всколыхнулась во мне, растворяя последние остатки тревоги в туманных парах.

— Какой чудесный напиток.

— Коньяк «Варнаги», он здесь рекой льется. Заходите вечером в гости.

— Всенепременно, — улыбнулась Нина, — вот только обоснуемся.

— Не сегодня, так потом. Здесь все само собой случается.

Оказавшись на берегу, мы сняли рюкзаки, разделись и бросились в море. Казалось, мгновение распалось на сотни фрагментов. Я видел, как сияющие брызги дрожат в воздухе и медленно оседают на радостном лице жены. Резкие движения тела резко застывали, а затем плавно текли, сливаясь с ритмом шипящего моря. Накупавшись вдоволь, мы легли на горячий песок. Нина склонила голову мне на плечо, и я, щурясь, закрыл глаза. Что же было неделю назад? Вспомнить было решительно невозможно. Невозможно, ненужно и крайне бессмысленно. Затем сюда мы и рвались, чтобы хоть на какое-то время выбросить весь будничный сор из своих перегруженных черепных коробок. Нина вдруг рассмеялась.

— Знаешь, — ее лицо приблизилось к моему, — здесь так… так сказочно, что мне даже смешно. Прости, я такая глупая… Тут просто чудесно. Ой! Смотри, какое облако. Похоже, на карусель…

Облако и в самом деле было поразительным. Огромное, геометрически ровное, оно напоминало гигантский жернов, состоящий из нескольких колес, вертящихся в разные стороны. Одетые на одну ось, они странно вибрировали. Больше всего удивляла трехмерность изображения, его бездонная глубина действовала гипнотически. И появилось оно пугающе внезапно. Во всяком случае, всего несколько минут назад небо было стерильно чистым, как голубые потолки лечебницы.

— Облако это ли вообще?

— Хей-хей! — окликнул нас веселый голос. — Клевая штука, да?

К нам подошел бородатый, долговязый парень в набедренной повязке. Его голова была утыкана цветными косичками, в руках он держал барабан.

— Что это?

— Облако, — хихикнул он. — Только сейчас запустили.

— Запустили? — переспросила Нина.

— Ага. Это в честь праздника в поселке. Не знаю точно, как они это делают. Запускают программируемый зонд в небо, и все конденсируется в определенной, заданной структуре. Что-то типа того…

— Ничего себе спецэффекты.

— Вы еще радугу не видели. — Он протянул мне руку. — Эдгарас, из Риги. Вы откуда?

— Нина.

— Кирилл. Мы из Челябинска.

— Я недалеко здесь живу, у ручья. Заходите на чай. Вы надолго?

— Недели на две.

Эдагарас сел рядом и закурил папиросу.

— И чем вы там в Челябинске занимаетесь?

Я вдруг задумался.

— Ландшафтный дизайн. Я в зоопарке работаю, вольеры проектирую, — улыбнулась Нина.

— Панды, фламинго, водопады, плавающие лотосы?

— Именно так, — засмеялась она, — а ты?

— Я музыкант, — просиял Эдагарс и ударил в барабан. — Хотя по специальности медконструктор, в рижском НИИ разрабатываю ингаляторы.

— Тоже забавно. А Кирилл художник сцены в театре юного зрителя, вместе с отцом работает.

— Ого себе. Что в последний раз ставили?

— «Пеппи длинный чулок», — усмехнулся я. — Но этот спектакль каждый год идет. Монтируем декорации, настраиваем оборудование. Ничего сложного… Хотя в следующем сезоне будет премьера «Мухи-Цокотухи». Проект уже готов, после отпуска приступаем.

— Жесть.

— Да уж.

Я с удовольствием вспомнил о гигантских силиконовых цветах, рулонах искусственной травы, механическом пауке. Бессонные ночи, выходки пьяных рабочих, извечно недовольный режиссер, шутки отца. Мне предстояло много интересного. Но все это после отдыха. Пока об этом нужно забыть.

Эдгарас остался валяться на пляже, а мы оправились искать место для стоянки. У побережья оказалось слишком людно, палатки гнездились через каждые пять метров, поэтому мы поднялись на пригорок и углубились немного в лес, где обнаружили уютную полянку в окружении старых, обшарпанных сосен. Есть почему-то не хотелось, но я все же быстро развел костер и вскипятил чай. Вечерело. Пылающее солнце покорно таяло в мутных сумеречных сгустках. Нина задумчиво смотрела в кружку и вдыхала пар. В ее нежных, спокойных глазах падающими звездами сияли искры огня.

— Я здесь совсем не ощущаю времени. Сегодняшний день… Он кажется очень долгим. И в то же время, все так быстротечно. Странно…

— К чему тревожиться об этом, Нина? Время понятие относительное. Состаримся и умрем, и в момент смерти прожитая жизнь покажется лишь секундой. А может, и наоборот. Будем проживать все снова и снова, до бесконечности. Не думай об этом… По крайней мере здесь не думай…

Я почувствовал в ней перемену. Что-то чистое и полное светилось в ее глазах. Это было свойственное только детям безграничное доверие к миру, непоколебимая уверенность в собственной защищенности.

— Нет, Кирилл. Все это хорошо. Очень хорошо.

2

А ночью мне снилось, как она задыхалась. Окутанная едким, ржавым дымом, Нина пронзительно кашляла и тянула ко мне свои иссохшие руки. Она лежала на гигантской железной кровати, а в узком окне серой комнаты маячили бесчисленные трубы заводов. Я попытался обнять ее, но тут же проснулся.

В палатке было нестерпимо душно, пожалуй, поэтому подобная муть и снилась. Нины рядом не было. Я выбрался наружу и громко позвал ее. Никто не ответил. Наверное, к морю ушла. Там я ее и нашел. Нина сидела на песке и весело болтала с какой-то молодой парой. Подойдя ближе, я радостно улыбнулся. Это были Лена и Влад, наши друзья из Челябинска. Мы путешествовали на машине, а они вылетели на неделю позже.

— Привет! — заметив меня, Влад по-дурацки запрыгал. — Как здорово здесь!

— Рада видеть, — обняла меня Лена. — Андрей Саныч прилетит через несколько дней.

Я и забыл, что отец планировал к нам присоединиться. Несмотря на чрезвычайную занятость, ему все же удалось вырваться. Что ж, замечательно. Он несколько лет не был в отпуске.

Влад достал из сумки бутылку коньяка и завопил во всю глотку:

— Да здравствует уральское машиностроение!!!

— Перебудишь всех, дурачок, — Лена схватилась за бутылку, — дай сюда! Мне первой!

Стриженная под мальчика, невысокая и худая, с большой бутылкой сияющей жидкости она выглядела совсем как подросток.

— Правильное пойло! — выдохнула она и, сунув бутылку Владу, не раздеваясь, бросилась в море.

— Что это с ней? — восхищенно пробормотал Влад.

— Правильное пойло. — Я взял коньяк и сделал глоток.

— Правильное место, — покачала головой Нина, — пьяницы вы.

К обеду в небе вновь появились искусственные облака. Раскрывшись в цветущей мандале, они калейдоскопически пульсировали в такт плавным накатам прибоя. Я собирался сварить похлебку, но Эдгарас угостил нас местными чудо-фруктами, необычайно вкусными и сытными. Выведенные местными агрономами, они продавались в поселке почти за бесценок. Все побережье питалось ими, не утруждая себя приготовлением пищи. С виду эти плоды напоминали обычные кабачки, только различного цвета и формы, и соответственно отличались по вкусу, от кислого помидора до перезрелого банана.

— Как это называется? — спросила Нина.

— Не знаю, — пожал плечами Эдгарас, — фрукты и фрукты… Когда покупаешь, говоришь «мне вот этих синеньких, или тех желтых, покруглее».

Устав разлагаться на пляже, мы отправились с Ниной в горы. В тени деревьев было свежо и прохладно. Изредка мы встречали людей. Чем выше, тем более расслабленных и отрешенных. Они приветствовали нас ленивыми жестами и продолжали заниматься своими неторопливыми делами. Поднимаясь к ручью, мы свернули с тропинки, и я чуть не споткнулся о косматого мужчину. Застыв в позе лотоса, он отсутствующими глазами сверлил даль. Спутанные, пыльные пряди мертвыми змеями лежали на его груди. Выглядел он жутко и лет на сорок.

— Ой! — вздрогнула Нина от неожиданности.

Косматый и ухом не повел.

— Может, муравьев ему в гриву? — прошептал я.

— Дурак! Он же слышит.

Я на цыпочках обошел медитирующего:

— Его можно украсить цветами… ну или игрушками, как новогоднюю елку. Подарков под задницу напихать…

Едва сдерживая смех, Нина взяла меня за руку, и мы оставили йога в покое. Ручей, что изначально представлялся мне водопадом, на деле оказался маленькой струйкой, бьющей из скал. Рядом стоял алюминиевый ковш. Нина набрала воды и ополоснулась. Я с удивлением обратил внимание, как окрепло ее тело. Заходящее солнце прорезалось сквозь ветви деревьев и озарило ее ласковым, красным светом.

— Я чувствую твой взгляд, кожей… — выдохнула она, не оборачиваясь.

Все вдруг замерло и притихло, и я услышал, как бьется мое сердце. Ему было тесно в груди, оно толчками рвалось наружу. Я потерял ощущение тела и превратился в одно сплошное, обжигающее нутро желание. Нина медленно повернулась, ее сияющий силуэт приблизился ко мне, и я залпом растворился в ее пылающем тепле до самых микрочастиц. Я превратился в бесконечный выдох после бесконечного вдоха. Я таял и чувствовал ее присутствие в каждом атоме этого мира. Мысль по своей сути ничтожна, она неизмеримо медленнее чувства, уносящего тебя в даль, которую невозможно успеть осознать. Единственное, что я помнил после, — это раскаленные, зеленые глаза и приоткрытые губы.

Спускаясь с горы, мы снова наткнулись на волосатого мужчину. Он сидел у ствола широкой сосны, и что-то курил через тонкую, стеклянную трубочку. Заметив нас, вдруг встрепенулся и указал в нашу сторону трясущимся пальцем.

— Пыль! Пыль звезд на поверхности! Пыль! — забормотал он, полоумно вытаращив глаза.

— И вам добрый вечер! — я помахал рукой, и мы ускорили шаг.

— Что с ним? — встревожилась Нина.

— Пекурил мужик. Бывает.

— Так неприятно…

Мне самому стало немного не по себе, но через минуту мы вышли из леса и тут же обо всем забыли, глядя, как пурпурный диск солнца опускается в темное, похожее на кисель море. Черные облака вороньими перьями кружились в небесном театре теней. Огни костров усыпали побережье. Моя пустая, ненужная голова была неспособна думать.

3

Ночью я просыпался несколько раз. Меня будил странный шепот снаружи палатки. К нему добавлялся удаленный звон колокольчиков. Прислушавшись, можно было ясно различить женский голос, который томно вздыхал:

— Любишь… Любишь… Ты любишь…

Я выходил из палатки, и загадочный шепот прекращался, растворяясь в нежном шелесте листьев. Но колокольчики продолжали звенеть. Расплывчатый, едва уловимый звук раздавался откуда-то сверху, с гор. Чем больше я вслушивался, тем эфемернее он становился. Возможно, это те Духи Леса, о которых так долго рассказывал Влад. Он уже в третий раз приезжал в Саулкрасти и знал множество баек об этих местах.

— Это лес пропитан аурой сказки и волшебства, — уверял он минувшим вечером у костра. — Но здешние духи чрезвычайно добры. Самое страшное, что они могут сделать — так это чуть припугнуть ночного прохожего. Причем не по злобе, а из дружелюбного озорства.

Как выяснилось, наибольшую активность паранормальные хулиганы проявляют в полнолуние. Влад рассказывал о том, как они намертво связывают шнурки кроссовок, поют и завывают в кустах, прячут вещи, путают женщинам волосы и проникают во сны.

— А может, они еще зубной пастой лица мажут? — ухмыльнулся я его россказням.

— Смотри, проснешься с перемазанным лицом, — заступилась Лена, — а что? Я серьезно. Сама приду и тебя измажу.

— А что они делают, когда пробираются во сны? — Нина всегда была немного склонна к мистификациям. Но только сказочным. НЛО, параллельные реальности, лемурийцы и эфирные сущности ее интересовали мало. А вот феи, эльфы, домовые — этим она могла увлечься. Не всерьез, конечно, а больше по-детски.

— Развлекают тебя и развлекаются сами. Нет для них большего веселья, чем порезвиться в человеческом подсознании. Могут даже флиртовать.

— С тобой такое случалось? — Влад шутливо нахмурил брови.

— Да, — подыграла Лена, — мне колобок массаж делал. По спине катался. В жизни своей не встречала мануального терапевта лучше.

…Шутки шутками. Но мне было не по себе. Таинственный голос будил меня снова и снова. Я даже расшевелил Нину:

— Ты слышишь это?

— Ничего я не слышу. Давай спать, — пробурчала она и тут же отключилась.

Я снова вышел из палатки. Голос постепенно стих, но колокольчики вдруг стали чуть громче. Я поднялся вверх по тропе и прислушался. Звон вдруг исчез, но через пару секунд раздался уже совсем близко.

— Кукареку! — В ночной тишине мой голос прозвучал неестественно громко.

— Мяу! — ответили из кустов.

Я вздрогнул и рассмеялся. Конечно же, кто-то шутил надо мной. Колокольчики зазвенели снова. Я пошел на звук и, продравшись сквозь колючий можжевельник, выбрался на залитый лунным светом склон горы.

— Шалом, — улыбнулась Тея, — крепкая девушка с бархатным голосом, которую мы встретили в день приезда. Укутавшись в полотенце, она сидела на камне и держала в руках веревочку с колокольчиками. Рядом на распростертом одеяле лежала обнаженная девица с бритой головой. Она курила папиросу и смотрела в небо.

— Это Комета, — пояснила Тея.

— Я думал, вы лесные феи.

Девушки переглянулись и рассмеялись.

— Ты прав. Тея — лесное творение, — не отрывая глаз от неба, заметила Комета. — Но я потеряла хвост и упала сверху.

— Я слышал женские голоса у своей палатки, они не давали спать. Я тут недалеко стою. Это не вы, случайно?

— Мы молчали, пока ты не пришел, — снисходительно улыбнулась Комета. — И к чему спать в такую ночь? Разве это возможно под таким небом?

Отполированная до блеска луна источала ровный металлический свет. Все было пропитано покоем и степенным созерцанием. Словно время остановилось, и лишь суетливый глупец мог позволить себе резкие тело- и мыследвижения. Исстроченный яркими звездами небосвод на горизонте сливался с мутной гладью воды. Было душно и хотелось молчать, изредка вращая головой от невозможности охватить взглядом весь гигантский планетарий, что раскинулся сверху стеклянным, искрящимся куполом.

— Возможно, мне показалось. — Я растерянно почесал затылок.

— Зачастую в этом нет никакой разницы. — Комета приподнялась, вытянула свои худые руки и застыла как африканская статуэтка. — Все, что кажется, — имеет право существовать. Но люди выбирают лишь то, что выгодно им. Разве ты не знал?

— В таком случае, возможность объективного существования иллюзии тоже наверняка иллюзия.

— Ой, как мудрено, — добродушно рассмеялась Тея. — Вселенная настолько загадочна и безгранична, что в любой момент может произойти что угодно. Но из этого океана возможностей мы способны осознать только ничтожную каплю. Причем, ограничивая свое сознание, мы теряем даже ее, остаемся с жалкими крошками. Сами отказываемся от безграничного волшебства.

Самодовольные нотки прозвучали в ее медовом, очарованном голосе. Уж слишком все выходило идеальным и гладким. Легко рассуждать о бездонной прелести жизни, наслаждаясь южной ночью на склоне живописного побережья. Луна, покой, звездочки, мысли о бесконечном, бутылка коньяка под пледом. Красота.

— Это как посмотреть. Не все состоит из волшебства и бубенчиков. Любая доведенная до категоричности мысль может обернуться губительным заблуждением.

— О чем ты? — пожала плечами Комета. — Речь идет об отвлеченных понятиях.

— Именно о том, что абстрактное, несмотря на всю свою обтекаемость, создано для выражения вполне конкретных понятий и мыслей. Иначе появляется большой соблазн заиграться и впасть в заблуждение, заодно обращая в ложь других.

— Ох, как ты серьезен, — вздохнула Тея и заботливо взяла меня за руку. — К тебе же лесные феи приходили! Ничто их так не ранит, как человеческий цинизм.

— Уверена, они все еще ждут тебя у палатки, — подмигнула Комета, — играют с твоей женой в домино или гадают на угольках. Ты сходи, проверь…

Я, видимо, им мешал, а потому поспешил вернуться к стоянке. Глотнув из котелка воды, я полез в палатку, но Нины там не было. Что за шутки?

— Нина! — крикнул я чуть, хрипя.

Никто не отзывался. Какие бессовестные феи! Похитили супругу.

— Нина!

Меня кто-то тронул за плечо, я вздрогнул и, обернувшись, увидел жену.

— Ты напугать меня хочешь?! Я потерял тебя…

— Это я тебя потеряла. Проснулась, а ты куда-то ушел. Я ходила на поляну посмотреть на звезды. Из-за густых ветвей здесь ничего толком не разглядеть.

— Меня разбудили какие-то голоса. Оказалось, это пара девиц на склоне.

Нина взяла меня за руку. Даже сквозь лесную полутьму ее нежные глаза искрились серебряными кристалликами.

— Знаешь, я не хочу спать. Пойдем, искупаемся.

Темное море загустевшей лавой мягко накатывалось на берег. На пляже не было ни души. Ноги вязли в теплом песке, нежно шуршал ветерок. Мы дошли до воды и сели, тесно прижавшись друг к другу.

— Всю жизнь мечтала искупаться в море ночью, — нарушила тишину Нина, — смело шагнуть в пучину, стать добровольной жертвой морских божеств. Ведь днем они бодрствуют, а по ночам грустят, не зная, что такое сон. И пусть уж лучше печалятся, чем гневятся. Представляешь, даже сейчас в Бразилии существует культ богини Еманжи, строптивой царицы морей, покровительницы рыбаков и авантюристов. Каждый моряк мечтает закончить жизнь в ее ласковых сетях. Нет ничего желаннее ее любви. Она и жена, и мать, и друг. Но гнев ее страшен, она чрезвычайно ревнива и капризна. И кровожадна. Считается, что даже в наше время жрецы культа приносят ей человеческие жертвы.

— Ты хочешь стать жертвой морской каракатице с женской грудью?

— Конечно же, нет. Мне просто нравится всякую чушь болтать. Тем более, здесь это таким реальным кажется. Так и вижу, как в самом центре лунной дорожки медленно всплывает ее гигантская голова. Сияющие глаза непреодолимо влекут к себе, несмотря на страх. Тысячи сплетенных из водорослей косичек извиваются и пульсируют, оставляя на глади воды живые, трепещущие узоры. Она зовет всех рыбаков. Зовет уйти с собой, чтобы обрести вечный покой в недосягаемых глубинах. Моряки лучше спят в дождь и ветер. Им лучше спится на сырой палубе, под холодной брезентовой накидкой, чем в объятьях жены под теплым одеялом. Их спящие тела вздрагивают, дрожат веки, на лбу выступает пот. Им снятся ласки Еманжи. А днем они раздраженно курят дешевые сигары и с волнением смотрят в синюю даль. Вечером идут в кабак и заливают тоску ромом. Их жены в это время плачут одни. Они проклинают Еманжи, царицу отравленных морским простором душ. Но утром они плетут из цветов венки, просят прощения и отправляют их в море в дар ненавистной разлучнице. Ведь только ей решать, вернется муж из моря или нет.

— Может, тогда не будем купаться?

— Глупый! — звонко рассмеялась Нина. — Еманжи не нужны обычные городские жители. Слишком мало морской соли в крови, не родные мы ей. Она нас даже не увидит, не почувствует, не услышит. Нам только Мойдодыр страшен.

— Лесные духи, феи, царица морей… Лукоморье какое-то.

— Ну чего ты ворчишь. — Она положила голову на мое плечо. — Чего разворчался. Взрослым тоже нужны сказки. Не думаешь?

— Да. Но колобок на меня почему-то не действует.

— А чего бы ты хотел?

— Я? Встретить говорящего енота. Веселого, начитанного и остроумного. Мы бы пили пиво, играли в карты, обсуждали современную литературу. Гриша. Его бы звали Гриша. Ну, или Веня…

— Как по-мальчишески…

— Зато ничего оккультного.

— Пойдем в море.

Вода была теплой. Я жалким головастиком нырнул в черную мглу и проплыл под водой несколько метров. Вынырнув, лег на спину и глубоко вздохнул, чтобы держаться на поверхности, — или чтобы не провалиться в развернувшийся надо мной космос. В детстве я мечтал стать космонавтом. Все представлялось легко, романтично и непосредственно. Кувыркаешься в невесомости, корчишь инопланетянам рожицы в иллюминатор, жуешь курочку со вкусом томата из тюбика. Но сейчас… Мое сердце сжалось бы до размеров атома от тоски по дому. Что там искать, кроме доказательств нашего одиночества? Непознанное… Здесь-то разобраться не можем.

— Кирилл! Кирилл! Смотри! Я свечусь!

Нина усиленно барахталась в воде руками и ногами, и ее тело действительно светилось радужным мягким светом, которой становился то ярче, то рассеянней в зависимости от резкости движений.

— Это светящийся планктон! Ты шевелишься, и он начинает сиять. Защитная реакция такая.

— Я знаю про такой, — довольно кричала Нина, — но этот разноцветный, как светомузыка. Как здорово!

Я провел по воде рукой, и нежное свечение звездной туманностью озарило поверхность. Я ушел под воду и открыл глаза. Сияющее тело Нины плавно колебалось, как дивное растение с другой планеты. Она была похожа на танцующего с ветром ангела. Сливаясь с ритмом моря, его танец становился более мягким и плавным. Волнующий свет становился все ярче и ярче. Я словно был свидетелем, как в темных пучинах бездонного космоса рождается новая звезда. Ее руки вытянулись, и вот на кончиках пальцев распустились нежно-розовые, источающие ласковый свет цветы, чьи лепестки трепетали в воде будто живые.

— Ты видишь это? — прошептала Нина, когда я вынырнул, — поразительно.

— Программируемый планктон. Но все равно очень красиво.

— Какое чудо, — она завороженно любовалась своим цветущим телом-деревом.

Я в отличие от нее был покрыт бледной пыльцой, едва тускловато мерцающей. Батарейки, может, плохие.

— Иди ко мне. — Нина протянула под водой руку, и розовые лепестки взволнованно всколыхнулись.

Она прикоснулась к моей груди, обняла, цветы куда-то пропали, и мы превратились в одно большое свечение. И даже наши лица, что находились на поверхности, были озарены волшебным сиянием. Казалось, оно льется откуда-то изнутри, прорывается сквозь телесные оболочки. Мы были неотделимы в этом чарующем нимбе, и наши глаза являлись лишь системой зеркал, в которых преломлялся свет единой души. Все становилось бессмысленной шелухой, таяло и обращалось в прах пред непостижимой хрупкостью и ясностью этого момента. Повсюду витал опьяняющий вкус ускользающей вечности, узнать который можно только любя. Его невозможно передать, и невозможно потом вспомнить. Но его можно прожить, ощутить, пребывать в нем. Раствориться, забыться и снова себя обрести, осознав, что ты неотделим от того, кого любишь, неотделим от мира, неотделим от жизни и смерти. Как бы ты ни умирал, ты все равно встретишь жизнь. Где бы ты ни рождался, ты неизбежно встретишь смерть. Но это не страшно, ведь у меня была Нина, и мы вместе плели узоры нашей судьбы.

На рассвете мы молча вернулись к палатке и, крепко обнявшись, провалились в тягучий сон. Но я вскоре проснулся. Что-то щекотало мое лицо. Я открыл глаза и увидел перед собой усатую морду енота, который нагло меня обнюхивал.

— Тихо… Только не буди ее, — прошептал зверек, взволнованно переставляя лапки на моей груди.

Я глупо хмыкнул, закрыл глаза, снова открыл — енот был на месте.

— Вылезай, хватит спать, — проворчал он и выпрыгнул из палатки.

Удивляться мне уже надоело, а потому я лениво выбрался наружу, позевывая и вздыхая.

— Меня зовут Сеня, — енот, улыбаясь, обнажил острые зубы и протянул лапу. Дружелюбный голос звучал весьма интеллигентно, темные глазки, хитро прищурившись, светились умом. Нити благородной седины серебрились в пушистом мехе. Зверь был симпатичным и для енота достаточно крупным.

— Я Кирилл. Ты из местного бюро исполнения желаний?

— Почему это? — встрепенулся Сеня и обидчиво сморщил нос.

— Этой ночью я заявил Нине, что хочу встретить говорящего енота. И тут появляешься ты.

— Хочешь сказать, ты придумал меня? — отвернулся Сеня и начал обнюхивать рюкзаки. — Выпить-то есть?

— Да, где-то было… Держи.

— Коньячок! Не-не-не! Сам открою! — цепкие лапки схватили бутылку, а крепкие зубы без труда выдернули пробку. — За ваше здоровье!

«Как они это делают? — думал я, любуясь пьянчугой-енотом. — Одно дело, — облака, планктон… Но говорящие звери… Это уже, точно, сказка»

— Прошу поддержать. — Сеня протянул мне бутылку. — Ну что ты, будто язык проглотил, турист?!

— Ты снишься мне, так ведь? — я сделал небольшой глоток и улыбнулся. Действительно, все слишком походило на сон. И палатка куда-то исчезла. Я сидел на цветущей лужайке, а рядом копошился в траве енот Сеня с пижонской панамкой на голове.

— Закуску ищу, — пробурчал он деловито и показал земляных червей, — снюсь, говоришь? Червячка?

— Нет. Спасибо. Это сон?

— Уфф, — вздохнул Сеня и вытер лапой нос, — ну что за народ? Сон, не сон. Явь, не явь. Какая, вообще, разница?! Я же не спрашиваю тебя, снишься ты мне или нет. Вот сейчас цапну за пятку, и шиш ты проснешься!

Сеня забавно подмигнул и угрожающе обнажил клыки.

— Думаешь, сон?

— Конечно же, нет, — ухмыльнулся я, — как можно…

Сеня вдруг стал серьезным и многозначительно посмотрел вверх. Я поднял голову и чуть не потерял сознание. Вместо рыжего солнышка и лошадок-облаков на меня смотрели сотни, тысячи, миллионы гигантских глаз, связанных между собой стеклянными прожилками. В целом одинаковые, темно-серого цвета, они отличались только размерами. Казалось, они принадлежали одному многоглазому чудищу, которое пристально в меня вглядывалось с каким-то подозрительным любопытством.

— То-то, — важно заметил Сеня, — не смотри ты так туда, сглазят еще.

Он прыснул со смеха и дернул меня за штанину.

— Шучу я.… Если тебе так важно ориентироваться в действительности, то можешь относиться к этому как ко сну. Во всяком случае, твое биологическое тело в данный момент мирно дрыхнет в палатке. Но считать все происходящее здесь продуктом собственного подсознания — вопиющее невежество!

— Где мы? И что это за глаза?

Сеня засунул в пасть червячка и почесал ухо.

— А ты приглядись. Только не бойся.

Я набрался смелости и посмотрел вверх. Калейдоскопическая мозаика глаз являлась не просто стеклянным куполом, она была живой, пульсировала и дышала, как океанская губка.

— Улыбнись, — шепнул енот.

Я улыбнулся, и каждый глаз ответил промелькнувшей игривой, беззлобной искрой.

— От улыбки станет всем светлей… — пританцовывая с бутылкой, запел Сеня.

— Я знаю эти глаза. Это… Это мои глаза.

— То-то и оно!

— И все же, где мы?

— Хм… Как тебе объяснить? Можно сказать, мы находимся в точке пересечения всех параллельных и альтернативных реальностей. Собственно, каждый этот наивный и глупый глаз является вполне самодостаточной вселенной.

— Что за чушь…

— Тебе знаком эффект дежавю?

— Еще как. Постоянно им мучаюсь.

— А, знаешь, чем он объясняется? — Сеня выпрямил спину и важно прищурился. — Каждый раз, когда ты в недоумении чешешь репу, застыв у светофора или где, там еще тебя прижмет, твой двойник в параллельной реальности точно так же стоит, разинув рот и растерянно пялится на происходящее. Эффект дежавю — это частичное совпадение параллельных реальностей, его невозможно не почувствовать. Это своего рода контрольный пункт, точка пересечения осей пространственно-временных координат. А иллюзия того, что это с тобой уже случалось, возникает из-за двойников из других вселенных, которые полноправно пользуются этим же моментом. Но это — частичное совпадение, мы же сейчас пребываем в точке полного пересечения.

— В таком случае, где сейчас мои двойники?

— Они едины в тебе, и пока мы здесь, от тебя неотделимы. Но дело не в этом.

— Внимательно слушаю.

— Я не только поразительно умный енот, Кирилл. Я один из хранителей каналов времени. С тобой неувязочка вышла…

Так вот, значит. Приехали. А я-то думал, это просто волшебный пикник.

— Какая?

— Всякое сознание создает множество проекций единой вселенной, тем самым, поддерживая равновесие постоянного расширения. Каждая проекция чрезвычайно важна, и любое искажение ведет к общей дестабилизации. А контрольные пункты помогают поддерживать порядок и отслеживать структуру развития вселенной. Проблема в том, что ты пропустил три последних точки. Это крайне опасная аномалия.

— Но если я сейчас здесь — то все в порядке. Не так ли?

— Не совсем. — Сеня смущенно притупил глаза. — Это экстренно смоделированная сверка. И, к сожалению, диагностика не выявила никаких отклонений. Да. На данный момент все в норме, но любое дальнейшее несоответствие может привести к катастрофе.

— И как нам быть?

— Я буду вести наблюдение. Тебе тоже нужно быть внимательным. Следующая точка пересечения временных осей будет послезавтра.

— Что я должен делать?

— Прошу тебя, главное, отнесись к нашей беседе предельно серьезно. Не думай, что это всего лишь обычный сон. Пожалуй, это единственное, что от тебя требуется.

Я поднял голову и растерянно посмотрел на мерцающие в небе глаза. Многоугольные слова ученого енота не укладывались в моей круглой и не такой уж большой голове, а в груди тревожено свербело.

— Не переживай, — улыбнулся Сеня, — все будет хорошо, всегда бывает…

Мы молча пили коньяк, а небесные зеницы гасли один за другим, растворяя диковинный сон в маслянистых тонах сумеречной палитры.

— И с выпивкой лучше завязывай, — прошептал Сеня, когда стало совсем темно.

4

Тут же стало нестерпимо светло. Я открыл глаза. Палатка была открыта, и лицо нещадно пеклось в жарких лучах полуденного солнца. Нина уже проснулась, на костре кипятился чай.

— Представляешь, мне снился говорящий енот. — Я высунул руку и нащупал фляжку с водой.

— И что говорил?

— Что-то про параллельные вселенные. Причем, уверял, что это не сон.

— Какой образованный попался, — улыбнулась Нина и откусила чудо-фрукт. — Хм, на ириску похож, вкусно.

— Слишком умный. Однако коньяк пил не смущаясь, червей земляных ел.

— Всякий порядочный енот должен есть червяков. А что пил, так ты сам такого ночью заказывал.

— Да уж.

— Это же здорово. — Нина от чего-то просто светилась от радости, была свежа и легка, хотя я проснулся не в духе. — Мне тоже снилось, что я загадала. Еманжи. Она явилась мне ничуть не грозной, наоборот, была очень ласкова и даже сентиментальна. Она показала мне свой чудный сад с живыми цветами, которые поют. Все море было насыщено волшебной музыкой. Сказка!

Ополоснувшись холодной водой, я первым делом проверил коньяк, словно он, действительно, мог быть выпит во сне. Конечно же, ничего не убавилось, и вопреки советам енота я сделал большой глоток. Голод меня не беспокоил, но я все же съел пару фруктов, и не без удовольствия. Затем мы как обычно отправились на пляж, где встретили Эдгараса и Комету.

— Ну что? — усмехнулась она, сверкнув эмалью неестественно ровных и белых зубов. — Как твои феи?

— Вот моя фея, — кивнул я в сторону Нины.

Комета перевернулась на песке и обнажила смуглую спину, на которой цветными змеями шевелилась странная татуировка. Комок сплетенных щупальцев, пронизывающих древнеиндийские символы, пульсировал и извивался, меняя яркость, оттенки цветов и глубину резкости. Казалось, ее спина поражена диковинными паразитами, ведущими жизнь на поверхности кожи.

— Нанотату, — пояснил Эдгарас, уловив мой взгляд.

— Словно живая, — удивилась Нина.

— Так и есть. В поселке такие за час делают.

— Такую не повторить, — заметила Комета со сдержанной гордостью, — эскиз мой, а кололи в Гоа.

— Занятно. В ней что-то есть? — я указал на фляжку, что валялась рядом.

— Коньяк, — хитро прищурился Эдгарас, — угощайся.

5

Утром я вновь убедился в бесчисленных достоинствах местного коньяка. Всю ночь мы скакали под барабаны и поглощали его в неприличных количествах. Я даже не помнил, как оказался в палатке. Поразительно, но Нина тоже. Однако похмелья на следующий день не было. Ни у меня, ни у нее. И весьма кстати. Ближе к полудню приехал отец. Не то, чтобы он мог расстроиться, но не хотелось встречать его с опухшей физиономией.

— О работе ни слова! — ухмыльнулся он, обнимая меня, — пять лет в отпуске не был.

Высокий и крепкий, он и в пятьдесят сохранял юношескую бодрость. Его врожденный энтузиазм всю жизнь был для меня недосягаемым примером. Во многом, благодаря работе, которой отец был фанатично предан. Пожалуй, лишь седые кудри выдавали его настоящий возраст.

— Ручей далеко? — спросил он, поставив палатку.

— Полчаса ходьбы. Наверху. В горах.

— Хочу прогуляться, может, за водой сходим?

— Идите-идите, — хитро улыбнулась Нина, видимо, подумав, что отец хочет о чем-то поговорить со мной, — я буду на пляже, или у Лены с Владом.

Но поднимались мы молча. На горной тропе у самого обрыва мне вдруг резко стало душно. Ноги вмиг налились свинцовой тяжестью, в ушах зазвенело, перехватило дыхание. Все закружилось в мутном хороводе, в глазах потемнело.

— Ты в порядке? — донеслось до меня искаженное эхо.

Ответить было уже невозможно. Я провалился в черную бездну и летел к самому дну. Ни страха, ни боли, лишь бесконечное падение в пустоту. Меня безжалостно выдернули из моего родного мира, как морковь из грядки, и бросили на корм скоту. Внезапно я ощутил сильный удар и увидел перед собой шершавый бетонный потолок. Отвратительно грязный, неровный, пугающе осязаемый. Будто ничего кроме него не существовало, и существовать не могло. Весь мир — одна непробиваемая стена отчаяния. Ни солнца тебе, ни неба, и рядом никого в помине нет… Я попытался вдохнуть, но не смог. И тут я снова погрузился во тьму, а, может, просто кто-то выключил свет.

Когда открылись глаза, оказалось, что я лежу прямо на тропинке. Склонившись над моей головой, отец смачивал мне губы водой из фляжки. Вид у него был растерянный.

— Что случилось? — прохрипел я ссохшимся горлом.

— Ты потерял сознание…

— Надолго?

— Нет. Всего на несколько секунд. Как ты?

— Уже лучше. Возможно, это похмелье. Вчера я изрядно принял. Не беспокойся…

Отец задумчиво почесал голову и достал из кармана сигареты. Я и не знал, что он курит.

— Странно все же… У тебя никогда не было проблем со здоровьем. Надо вызвать врача из поселка.

Я почувствовал, что могу встать, и поднялся на ноги. Удивительно, но чувствовал я себя превосходно. Наверное, всего лишь закружилась голова, высоко все-таки. Вспомнил енота Сеню. Контрольная точка! По его словам, она должна быть как раз сегодня. Возможно, мой обморок она и есть. Хотя, нет… Чушь редкостная.

— Пап, я в порядке. Не волнуйся.

— Ты уверен?

— Более чем.

Отец закурил, и мы какое- то время молча сидели на склоне. Чтобы отвлечься, я завел разговор о работе. Весь путь до ручья и обратно отец размахивал руками как полоумный дирижер. С горящими глазами он говорил о предстоящей премьере, дальнейших планах и различных проблемах, с которыми приходилось сталкиваться. Мое настроение улучшилось, и я думать забыл о случившемся обмороке.

Нина ожидала нас у палатки. Она была слегка взволнованна.

— Почему вы так долго? Что-то случилось? — спросила она, слегка прикусив губу. Встревоженные глаза внимательно вглядывались в наши лица.

— Все хорошо. Мы просто не торопились. — Зная ее впечатлительность, мне не хотелось ее беспокоить даже по пустякам.

— Да что тут может произойти? — поддержал меня отец. — Не знаю, как вы, а я иду купаться!

Окунувшись в море, я выполз на горячий песок. Отец потягивал из фляжки коньяк и довольно щурился, разглядывая радужные узоры, запущенные в атмосферу небесными магами из поселка. Он был похож на огромного морского льва, разложившего свое сытое тело на девственном пляже.

— Любопытная штукенция, — промурлыкал он.

Нина достала из сумки чудо-фрукты, и мы подкрепились. Окружавшая нас благодать, была настолько полной и всепроницающей, что в сознании совсем не осталось места для иных мыслей и чувств, не связанных с этой дивной действительностью. Да. Я был кем-то когда-то где-то. Ходил в школу, в институт, затем на работу. Был опутан сплошной суетой с крупицами вымученного отдыха. Однако, будто это все не со мной было. Нелепая галлюцинация моего истинного «Я», чей настоящий дом всегда находился в данном моменте свободы и радости, а не в несуществующем прошлом и будущем.

На закате мы зашли за Владом и Леной и вместе отправились к Эдгарасу. Большой костер уже пылал как на масленице. Смуглый, бритоголовый парень с аккуратной бородкой играл на гитаре, а завернутая в темную тунику девушка пела на незнакомом языке. Ее низкий голос гулко вибрировал, словно огромный якутский варган и пробирал до костей. Песня была печальной.

— Что это за язык? — спросила Нина.

— Эсперанто. — Отец удивленно пожал плечами. — Знает ведь еще кто-то…

Когда вибрации стихли, все захлопали в ладоши с такими улыбками до ушей, что я невольно ухмыльнулся. Это напомнило утренник в детском саду. Певунья уловила мою усмешку и уперлась в меня твердым взглядом. Ее большие, смолянистые глаза и черные косы делали ее похожей на египетскую жрицу и египетскую кошку одновременно. Это рассмешило меня не менее, я прикусил губу, чтобы совсем не расхохотаться.

— Зачем во всем ты видишь искушение? — неестественно громко прошептала она.

— Что? — переспросил я.

— Это название песни, — улыбнулась она уже ласково.

Гитара проснулась, и голос тревожно запел:

«Зачем во всем ты видишь искушение?

Зачем везде тебе мерещится подвох?

В иллюзии одной твое спасенье,

Иллюзия твоя и есть твой бог.

Иллюзия твоя и есть твое мученье,

Иллюзия твоя — ты сам и есть.

Нелепы и слепы твои сомненья,

Которым и числа, увы, не счесть».

«Чушь!» — решительно подумал я и приложился к бутылке.

— Оксана, — представилась певунья, — а это мой друг Казим.

Гитарист с отработанным достоинством эффектно кивнул головой:

— Добро пожаловать.

— Вы так чудесно поете, — по-детски восхитилась Нина. — Это настоящее волшебство.

— Волшебство вокруг, — загадочно развела руками Оксана.

Сидящие вокруг костра люди, смотрели на нее с нескрываемым восхищением, словно она была королевой фей, лесной волшебницей и провидицей. Казим, видимо, исполнял роль прислужника-сатира, что наверняка было весьма почетным. Высокий рост, жилистое тело, арабские черты лица, черные шаровары. Он вполне мог бы сойти за джинна, выпущенного из бутылки своей хитрой хозяйкой. Удивительно, но Нина поддалась этим дешевым чарам.

— Да. Нам здесь очень нравится. Но поете вы все равно прекрасно.

— Спасибо, — благородно улыбнулась Оксана.

Через десять минут они уже сидели рядом. Оксана пила вино, а Нина увлеченно разглядывала ее бусы. Отец успел спеться с Казимом. Они оживленно обсуждали какого-то шведского драматурга. Оказалось, Казим в свободное от волшебства время работает актером в детском театре. Злодеев, наверное, одних и играет.

— А где вы живете? — робко поинтересовалась Нина.

— Высоко. В горах. — Оксана указала головой вверх и протянула мне вино.

— На Олимпе? — вмешался я в разговор.

Нина укоризненно стрельнула глазами, однако Оксана рассмеялась:

— Думаю, можно и так сказать.

Люди все подходили и подходили. Многие принесли с собой музыкальные инструменты, и вскоре звуки флейты, барабанов, гитары и даже саксофона слились в одной полиритмичной волне. Влад и Лена экстатично задергались в некоем подобии танца вокруг костра. К ним присоединилась Оксана, затем остальные, включая развеселившегося отца.

— Ты чего такой напряженный? — подошла ко мне Нина.

— Не знаю. Все это наигранным кажется, фальшивым.

— Зря ты так. Мы же не в городе. Для того сюда люди и приезжают, чтобы отвлечься, поиграть в индейцев, волшебников, эльфов. И Оксана, она такая лучистая. Буквально светится изнутри и снаружи. А ты был груб с ней.

— Возможно, я ошибаюсь. Но они с этим шайтаном Казимом будто из фильма про колдунов выползли. Готовые персонажи.

— Да. Они очень колоритны. Но это всего лишь образ. Ролевая игра. Сам можешь вырядиться пиратом, ходить, бухать, чертыхаться и щурить глаз. Массу удовольствия получишь. Не нагнетай. Это игра, как в детстве.

— Ладно, извини… Я прогуляюсь чуток. Хочешь со мной?

— Лучше останусь здесь, мне весело. Возвращайся.

Я погрузился в темный лес и сразу же успокоился. Конечно, Нина права и весь этот балаган более чем безобиден. Демон сомнения, этот скользкий червяк кормился из моих собственных рук. Он прочно засел под моим сердцем, опутал все артерии, и выдирать его уже опасно для жизни. Так вот и живем, в симбиозе. Как только о нем забудешь, он тут же шевельнется и напомнит о себе. Причем довольно тактично. Ему без меня ведь тоже никак. Породнились.

Проскользнув сквозь чернильные тени деревьев, я вышел к морю. Гордая луна прорезалась в небе и освещала голый пляж. Ей было на все наплевать. Даже на свою хмельную орбиту и коряжистые кратеры. Она просто светила. Зато луна была настоящей, понятной и близкой. Не то, что эти гирлянды из облаков. Я даже подмигнул ей.

— Доброй ночи, Луна.

— Доброй, но я Тея, — раздалось где–то рядом.

Я едва об нее не споткнулся. Тея лежала на песке, укрывшись пледом, и практически сливалась с пейзажем.

— Ой! Я чуть не наступил на тебя.

— Я не козявка, не раздавил бы. — Голос был мягким и пушистым. Ей бы передачи вести для детей.

Я сел рядом. В сумерках Тея своей крупной фигурой напоминала сенбернара, ждущего хозяина-рыбака.

— И что ты бродишь, морячок? — Свет луны упал на ее лицо. Жаль, не сенбе­рнар все же.

— Потерялся. Ищу путь домой по звездам, но они лгут мне, — сказал я в шутку.

Иронии она не прочувствовала. Может, материнский инстинкт глушил. Женщина все-таки.

— Не волнуйся. Мы все здесь, как дома. Расслабься, вслушайся в шепот прибоя, закрой глаза. В Саулкрасти море всегда ласково как мать.

— Ты говоришь, как в кино. Картинка меняется, и я возношусь в мечтах в обитель света, простора и волшебства. Я парю над сказочными странами, в морях проплывают корабли с раздутыми парусами. А где-то далеко среди зеленых холмов меня ждет любимая. Она бродит по колосящимся полям и разговаривает с солнцем. И по вечерам она вяжет мне бесконечно длинный шарф. Метров шестьдесят уже намотало, а к восьмидесяти восьми я вернуться должен.

На мгновение она растерялась, затем посмотрела так пристально, словно врач на осмотре.

— Почему так цинично? — Голос по-прежнему был мягким, как ковыль. Мне стало стыдно. Но лишь на миг. Ведь глаза ее были пусты, как гнилые орехи. Вдруг захотелось скандала. Она была либо наигранной, либо тупой. Очень милой, но очень тупой. Фальшь или безупречность. Какая разница. И то, и другое меня одинаково раздражало. А беспричинность этого чувства вводила в азарт.

— Просто критично. Ты откуда приехала?

— Из Москвы, — снисходительно улыбнулась Тея, — а ты?

— Из Изумрудного города. И чем ты в столице промышляешь?

— Я художник-сюрреалист.

— Браво! Я ничуть не удивлен. Здесь сплошь и рядом одни ходячие уникальности.

— В смысле? — Ее большие глаза испуганно забегали. Как маятник. Туда-сюда, туда-сюда. К-чему-это-он, к-чему-это-он.

— Почему здесь нет менеджеров, слесарей, нищих наркоманов, бомжей? Что здесь не личность, так это успешный, творческий деятель.

— Место такое. Здесь так всегда было.

— Богемный курорт?

Выражение ее лица плавно перетекло из перманентного наивно восторженного в сдержанно жесткое, озабоченно хладнокровное. Широкие скулы напряглись, кожа стала бледней, глаза внимательно засверкали. Я не зря перегнул палку. Она была явно не тупа.

— Что с тобой? — Тея вдруг преобразилась в воплощение самой мудрости, доброты и великодушия. — Оставь злобу вне сердца своего. Не теряй времени, это место создано, чтобы радоваться и любить.

Я почувствовал себя глупо. Я действительно был неадекватен. Может, взять и разрыдаться на ее широкой груди? Неужто я так несчастен.

— Я пьян. С приезда не просыхаю. Извини. Сам не знаю, что со мной.

Тея сочувственно покачала головой. Я просто сходил с ума, блевал в свой же колодец. Ее серые глаза нежно лучились в лунном тумане. Как мог я не доверять им? И в чем я хотел ее уличить? На чердаке своих мыслей я быстро нашел ответ. Я хотел уличить весь мир в собственной неполноценности. В каждом яблоке найти отражение своей червоточины.

— Прости. Я такой дурак.

Тея протянула руку. Все вокруг светилось и кружилось в чарующей колыбели сказочной пелены. И сам я сиял теплым светом. Мысли таяли в нем как кусочки масла, а, может, были просто неспособны проникнуть в него.

— Ты устал, — прошептала Тея, — отдохни.

И тут меня тряхануло. Электрический разряд разорвал сердце и превратил мозг в кипящий бульон. Я увидел Тею, сидящую в кресле в какой-то серой комнате. Бежевая маска наподобие респиратора прикрывала бледное, сморщенное лицо. Тяжелые, красные веки сухой кожей облепили испуганные глаза. В распухшую, безобразную руку воткнут катетер с торчащим шнуром. За долю секунды, что длилось видение, я испытал ужас на целую жизнь вперед. Я огляделся по сторонам, все было ласково и безмятежно, как прежде. Луна светила, плескалось море. Тея улыбалась, и, видимо, даже не заметила моего наваждения.

— Мне нужно к своим, — я встал и, не оборачиваясь, побрел в сторону леса, а чей-то взгляд намертво прилип к моей спине.

Возможно, Оксана подмешала в вино чудодейственной дряни, и вместо идиллии ночных картин я был вынужден наблюдать перекошенные рожи. Вспомнился обморок. Вспомнился и тут же забылся. Я был пьян. Всего-навсего. Алкогольные пары вкупе с повышенной впечатлительностью раздразнили мою фантазию. И если приглядеться, даже эта тень скрюченного можжевельника невыносимо походила на загадочное чудище. Совершенно безвредное, но до того несчастное и замызганное, что едкая тоска сжимала нутро. Я снова попался. Угодил в ловушку своего несчастного эго, что плюется в потолок прокисшими слюнями, когда настоящее стучится в дверь. В нее ломилось столько бесов, что я в обязательном порядке не могу верить сферическим силуэтам в глазке. Но меня легко выманить наружу звоном ржавых бубенцов, криком окисляющихся в нефти чаек, наивными гуманистическими лозунгами агонизирующей интеллигенции. Дикая жажда подвига и греха, непреодолимое невежество души, купленные в электромагнитном эфире желания. Все есть лишь натершие на сердце мозоль заблуждения. И нет глупее выражения чем, когда ты разворачиваешь подарок под елкой и понимаешь, что драгоценная игрушка является всего-то безжизненной карикатурой твоей мелочной мечты. А дед Мороз-то ватный! Конечно, кто-то владеет природным даром отделения агнцев от козлищ в самом фундаменте своего духа, вселяя уважение к душевной броне даже падшим. Тем отвратительнее и смешнее положение потерянных. Сочувствие неравноценно, ибо предполагает взгляд свыше. Эта гуманитарная помощь застревает в горле. Ее не жалко, но и глотать нужно постепенно, и пережевывать правильно, даже если давишься. Иначе ты снова заблуждаешься! Естественно, что при таком раскладе греховность становится патологией. Да. Я взъелся как фригидная балерина, танцующая царицу лебедей под старость лет, но с детства верилось мне, что чудо принадлежит всем в равной степени и свет его озаряет и слепых и зрячих. Конечно, грубить здешним волшебницам не выход, но излишняя желчь переваривается мучительно сложно.

Обтянутая целлофановым мешком луна снисходительно отражалась в море. Я слишком глубоко в себя провалился, а она игриво подмигивала, насильственно вытягивая меня обратно вшитой в мозг серебряной нитью. Я, в общем-то, не возражал и снова вспомнил о выпивке. Надо же как-то тормозить локомотив.

Копошась в своих прыщевидных мыслях, я вернулся к пиршеству. Нина по-прежнему отплясывала вокруг костра, Лена и Влад куда-то ушли. Отец дремал на куче тряпья с дымящейся кружкой чая в руках. Шоу продолжалось. Ошалелый Казим дико стучал в большой бубен, как пьяный муж в дверь перепутанной квартиры. Оксана, закатив глаза, протяжно завывала, гордо распрямив плечи.

— Держи. — Охмелевшая Нина ткнула в меня бутылкой вина. Ей было весело, однако глаза ее были где-то далеко.

— Но завтра мы пить не будем, — я сделал несколько больших глотков и бросился в пляс.

6

Физического похмелья не было, но на душе с утра было тошно. Нина грустила. Не сказав ни слова, ушла на пляж и просидела там целый час одна, глядя на темное море. Затем молча вскипятила чай и, вообще, избегала смотреть мне в глаза. Но, проходя мимо, нежно касалась рукой, давая понять, что обиды не держит. Отец проснулся к полудню.

— Бурундучье, что кислые такие?

— Перепили вчера, — мрачно ответила Нина.

— Да? — Отец почесал голову. — А по мне в самый раз.

— Я совсем ничего не помню, это так ужасно. В жизни так не напивалась.

— Бедная крошка-похмельцо, — покачал головой отец, — пивка нужно.

— Нет-нет. Я в порядке, просто не помню, как легла спать. Жуть. — Она нервно теребила в руках полотенце и растерянно смотрела в землю. — Кирилл, ты помнишь?

— Наплясавшись, мы разбудили папу и отправились к себе. — Я попытался ее успокоить.

— Точно, помнишь?

— Да. Смутно, конечно… Сам на бровях был.

Я действительно помнил. Вернее, вспомнил, когда Нина спросила меня. Не без хмельного удовольствия я немного поскакал вокруг костра. А затем все вдруг резко кончилось. Будто кто-то выключил фонограмму. Мне даже показалось, что в течение нескольких мгновений музыканты били в барабаны в полной тишине, а Оксана бесшумно открывала рот, словно задыхаясь. Но чего только тем вечером мне не казалось.

Обедали мы снова чудо-фруктами. На этот раз, на удивление пресными и безвкусными. Готовить другую пищу было лень, да и продуктов не было. Ближе к вечеру к нам зашел Эдгарас.

— Сегодня в поселке праздник. Приезжает король, — сообщил он, ковыряясь в своих косичках.

— Что еще за король? — ухмыльнулась Нина. — Мы в королевстве?

— На самом деле, это губернатор курортной зоны. Раз в год он торжественно посещает каждый прибрежный городок. Зрелище то еще. Советую посетить. Не пожалеете. Я иду. Ваши друзья Влад и Лена тоже собираются. Можем вместе.

— И что там ожидается?

— Фейерверки, танцы, представления. Очень весело будет.

После вчерашнего балагана шумных развлечений мне не хотелось.

— Я, пожалуй, пас. Тишины хочется.

— Ты чего? — всполохнулся отец, — Давайте сходим. Не к чему нам здесь разлагаться. Ты как, Нина?

— Не знаю, — она безразлично пожала плечами.

— Спокойствия сегодня не ждите, — заметил Эдгарас, — все побережье будет на ушах стоять. Вы думайте, я зайду через пару часов.

Саулкрасти был небольшим городком, изъеденным узкими, извилистыми улочками, добрую половину которого занимали гостиницы, бары и сувенирные лавки. Дома и квартиры преимущественно сдавались, и оставалось лишь гадать, где ютятся местные жители. В честь праздника главная площадь была украшена разноцветными лентами и вплетенными в них цветами. Отовсюду раздавались звуки музыки и веселья. Но пьяный гам и радостные вопли удручали меня все больше. Однако отцу и Нине нравилось. С диким хохотом они тыкали пальцем в каждого ряженого идиота, приплясывали и пили коньяк. Я же решил воздержаться, хотя смотреть на этот разнузданный балаган трезвыми глазами было невыносимо. Раскрасневшись от алкоголя, Влад и Лена настойчиво предлагали мне выпить каждые пару минут, поэтому я раздраженно отошел в сторону. Вдруг все восторженно закричали, и у меня заложило уши. Вдали самой широкой дороги, что вела к площади, показался король. Он сидел на увешанном узорчатой материей слоне. Рядом шли полунагие девицы, они крутили огни, бросали в публику цветочные лепестки и танцевали.

— Да здравствует, король! — услышал я в толпе озорной голос отца. — Монархия спасет мир!

Когда старый слон вразвалочку проходил мимо, я внимательно разглядел виновника торжества. Тучный и припудренный, в золотистом халате и багровой чалме, он был похож на разжиревшую марионетку. Пустые глаза безжизненно скользили поверх голов митингующих, блестящие губы застыли в фарфоровой улыбке, приподнятая рука сдержанно приветствовала подданных. Неожиданно, во мне что-то сжалось, и вместо размалеванного короля я увидел грузного, унылого мужчину в засаленной майке. Он сидел на потрепанном кресле в темной комнате, и бежевая маска-респиратор прикрывала его обрюзгшее лицо. Полузакрытые глаза находились в тягучей дреме, но они внезапно открылись и уставились на меня испуганно. Видение тут же пропало. В действительности король и головы в мою сторону не повернул. Я растерянно огляделся. Все продолжали, как ни в чем не бывало, истерично вопить и безумно махать руками. Волна жуткого страха вдруг всколыхнулась во мне, и, комом упершись в горло, кислотой разъедала нутро.

— Может, все-таки выпьешь? — откуда ни возьмись, как черт из табакерки появилась Оксана, — ты бледен. Что-то случилось?

Она протянула руку и потрогала мой лоб.

— У тебя жар. Выпей, это поможет.

Ее прикосновение было ледяным и приятным. Может, я действительно не в себе?

— Тебя, должно быть, продуло, — заботливо улыбнулась Оксана, — бризы — они коварные.

На фоне скачущих и бесновавшихся она выглядела подозрительно спокойно. Черные как маслины глаза внимательно сверкали из-под тонких бровей. И в то же время, в них было что-то игриво-насмешливое, лукавое.

— Это хорошее вино, с местными травами. Как раз против лихорадки.

— Спасибо. Не хочу… Я лучше прогуляюсь к морю. Здесь слишком шумно.

— Составить тебе компанию? Я видела представление в прошлом году. Оно всегда одинаковое.

— Пожалуй, не стоит. Мне лучше побыть одному.

— Как знаешь, — Оксана глотнула вина и, подмигнув, скрылась в толпе.

Отец и Нина тоже куда-то пропали. Как я ни вглядывался в резвящийся пестрый сброд, найти их не получалось. Я решил вернуться к стоянке и быстро зашагал прочь, но перепутал направление и вышел не к берегу, а углубился в поселок. Спутанный клубок узких улочек вился загадочным лабиринтом. Вдали от площади все бары и лавки почему-то были закрыты. Пустые улицы своей безжизненностью напоминали затертые декорации к давно снятому фильму. Меня заинтересовал один темный переулок, и я, ускорив шаг, свернул в него. Шум праздника тут же прекратился, и я оказался в тревожной тишине. Двигаясь сквозь серые стены домов, я различил в конце переулка две мужские фигуры. Приблизившись к ним, я понял, что это полиция. Необычная, старомодная форма, чем-то напоминала нацистскую. Может, и это маскарад?

— Молодой человек, куда направляетесь? — спросил тот, что повыше, с резкими чертами лица и острым носом.

— Просто гуляю по городу.

— Дальше нельзя. Улица закрыта, — сухо пробубнил второй. Туго натянутая фуражка черным козырьком скрывала половину его лица.

— Но почему?

— Эти меры безопасности связаны с праздником.

— Какой смысл закрывать один переулок?

— Мы перекрываем все улицы, кроме четырех главных. Просим вас вернуться на площадь.

— Бред, — я покачал головой, но был вынужден согласиться.

— Я провожу вас, — сказал остроносый страж.

По мере приближения к площади нам встретилось несколько полисменов. Довольно странно, учитывая, что еще недавно их и в помине не было.

— Что-то случилось? — спросил я, уже совсем ничего не понимая.

— Не беспокойтесь. Это стандартные меры безопасности, — отчеканил полицейский, словно автоответчик.

На площади было не протолкнуться. Нужно было попытаться найти Нину.

— Кирилл! — кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел Влада.

— Где Нина? Вы вместе?

— Нет. Они с Андреем Санычем тебя потеряли и решили вернуться. А зря. Сейчас начнется шоу эфирных проекций.

— Дрянь это все.

— Кому как, — пожал он плечами и неприятно сморщил нос, — если тебе хреново — не порть настроение другим. А лучше расслабься и получи от отдыха удовольствие…

Не дослушав его, я отвернулся и со всех ног бросился к морю. Нина. Отец. Меня терзал рой беспокойных предчувствий. Алое солнце тонуло в дрожащей черной воде. Его прощальные блики конвульсивно мерцали в нефтяных комках надвигавшейся ночи. Я вихрем проскочил мимо Теи. Она шла по берегу и успела лишь смущенно отвести взгляд. Зыбкий песок разлетался в стороны, а я все бежал, не ощущая усталости.

Я нашел Нину на пляже. Она плакала.

— Ты в порядке? Где папа?

— Да, — закивала она, — он у палатки.

Я обнял ее и погладил по голове.

— Что с тобой, дружок? Тебе тут плохо?

Она разрыдалась еще больше:

— Да. Но когда ты рядом — все хорошо.

— Давай, уедем. Завтра. Здесь что-то не так… Нам нужно домой.

Нина вытерла слезы об мою рубашку и улыбнулась.

— Я свяжу тебе шарф, — сказала она.

7

Отец, конечно, уезжать не собирался.

— Я приехал только вчера, — возмущался он, — и уже возвращаться. Не вижу смысла. Что, вообще, происходит? Видели бы вы свои физиономии. Кислее уксуса.

— Нам здесь не нравится, — резко ответил я.

— А чего еще можно желать?! Не понимаю тебя. Мы так мечтали об отпуске. И оказались здесь, в этом чудном месте, а ты заявляешь, что хочешь домой. А ты что думаешь? — спросил он Нину.

— Не знаю, — она растерянно притупила взгляд, — но я сделаю так, как хочет Кирилл.

— Отец, — мне очень не хотелось этого говорить, но держать в себе было сложно, — у меня были мерзкие галлюцинации. Мерещилось, что на людях какие-то маски и находятся они совсем в другом месте. Со мной что-то не так.

Я подобнее рассказал о видениях. Нина тут же приуныла, стала бледнее, старее и суше.

— Это все твой обморок, — мрачно сказал отец.

— Обморок? — взволнованно встрепенулась Нина, ломая руки.

— Вчера. Это случилось, когда мы ходили за водой.

— Ладно. Домой, так домой, — согласился отец, — дело серьезное.

Всю ночь Нина крепко прижималась ко мне.

— Все будет хорошо, — шептала она, твердо вцепившись пальцами в мои плечи, — я люблю тебя.

Когда она, наконец, уснула, я выбрался из палатки и поплелся к морю. Удивительно, как за пару дней этот волшебный мир стал чужим и тесным. Казалось, небо покрылось темным, мутным стеклом, усеянным лампочками-звездами, чей искусственный свет вызывал лишь тошноту. Очень хотелось домой, но я разучился думать о нем. Мысли разбегались как тараканы из-под поднятой грязной сковороды.

— Все в порядке? — спросил меня Эдгарас. Каждую ночь он плескался в воде, любуясь, как электропланктон освещает его барахтающиеся конечности.

— Да, — я едко сплюнул, глядя на тощее лицо, прикрытое маской. Все тоже кресло, силиконовый шнур из вены и никаких косичек на серой плешивой голове. Я словно видел две картинки одновременно. Счастливого косматого парня с полотенцем через плечо и его заплесневевшего овоща-антипода.

— Грустный ты какой-то, — сказал он, и видение исчезло. — Пойдем до нас. Еще никто не спит.

Я молча согласился. У тихого огня сидела только обнаженная Оксана. Сперва показалось, что в ее руках флейта, но, приблизившись, я разглядел длинную курительную трубку.

— Все ушли спать, — объяснила она, пуская ровные кольца дыма.

— В таком случае я тоже на боковую, — зевнул Эдгарас и полез в гамак.

— А мне не спится. Кирилл, присаживайся. Хочешь чая? — любезно предложила Оксана, потянувшись за чайником. Ее гибкое тело выгодно и неслучайно озарилось ласковым светом.

Я взял кружку и сел напротив.

— Как самочувствие? — спросила она, томно выдыхая сизые нити дыма. — Днем тебе не здоровилось.

— Все чудесно, разве здесь по-другому бывает?

Оксана ехидно усмехнулась и пошевелила трубкой угли.

— На тебе сегодня лица не было, милый.

— Представление не понравилось. Был один момент неприятный, знаешь ли.

— Такое случается, — ее горящие глаза игриво блеснули, — тебе нужно хорошенько расслабиться и выкинуть весь сор из головы, много, видимо, накопилось. Но здесь он постепенно выходит, а ты нервничаешь, и совершенно зря.

— А ты меня, что ли насквозь видишь?

— Держи, — она протянула трубку и невинно улыбнулась, закинув за спину черные косы.

Я сделал вдох, и залп тепла разорвался в моей груди, растекаясь приятными искрами по дрожащему телу. Все озарилось красным свечением, я стал легче мыслей, и меня куда-то понесло в крутящейся палитре ставших живыми огненных красок. Оксана оказалось рядом, прижалась ко мне, и я ощутил ее волнующий жар. Казалось, от нее исходит нечто жгуче необходимое, крайне для меня важное. То, без чего я просто не смогу жить, задохнусь так и не увидевшим свет эмбрионом.

— Иди ко мне, — тысячами сладостных голосов звучало вокруг, обращая в пар желания последние капли воли.

Я уже почти перестал быть собой, когда вспомнил Нину. Вспомнил ее — уставшую, хилую, измученную, но единственно любимую, важную и родную. Я смутно разглядел пятно костра и сунул в него руку. Она зашипела, и, Оксана, взвизгнув, отскочила в сторону.

— Идиот! — кричала она, превратившись в сморщенную седую старуху, впечатанную в обвешанное проводами больничное кресло. Чахлый подбородок обтянут, уже ставшей привычной, бежевой маской, — ты не понимаешь! Ничего не понимаешь!

— Ведьма! — рассмеялся я, и встал на ноги. И все вернулось на место. Мирно подрагивал костер. Оксана прикрылась покрывалом, и мрачно смотрела в землю. Я осмотрел руку, никаких ожогов на ней не было.

— Не кури больше, — процедила она сквозь зубы, — тебе не стоит.

— Доброй ночи. — Я, ухмыляясь, запил свою победоносную желчь остывшим чаем и поспешил скрыться.

8

Мы встали рано, собрали вещи и, не прощаясь ни с кем, отправились в поселок, где осталась машина.

— Мало, конечно, отдохнули, — размышлял отец, — но, знаете, мне хватило. Соскучился я по театру.

Проходя мимо рынка в поселке, мы снова встретили Оксану. Она была одета в обычные джинсы и футболку. Никакой присущей ей заковыристой экзотичности.

— Неужели уезжаете? — попыталась она удивиться.

— Нам пора, — я угрюмо буркнул и отвернулся, опасаясь столкнуться с ее хитрым взглядом.

— Что ж, добрый путь… Но лучше, чем здесь, не будет.

— До свиданья, Оксана, — вмешалась Нина.

Оксана лишь обеспокоенно смотрела нам в след, будто мы успели стать родными, а она провожала нас на заранее проигранную войну.

Выезд из городка был оцеплен, повсюду стояли машины с полицейскими, похожими на лордов третьего рейха. Слишком уж все сдержанные и достойные, как церберы у выхода из ада. Будто кукол вдоль дороги напихали. Одинаковые.

— Куда направляетесь? — козырнул нам один, в очках, со свежим дыханием.

— Нам в Россию, — ответил отец, послушно разворачивая права.

— Только через Рижское шоссе, — дежурно оскалился офицер.

— Почему?

— Оползни, — сиюминутно ответила кукла с погонами, — ради вашей безопасности, пожалуйста, только через Рижское шоссе.

Не желая захлебнуться скользкой глиной, хоть ее и не видели, мы выехали на магистраль. Мимо проплывали монотонные пейзажи полей с редкими кирпичными домиками, торчащими из зеленых кочек словно только, что вылупившиеся грибы. Не смотря на пасторальный уют, пространство казалось пустым и безжизненным. Все отходящие от шоссе повороты были перекрыты постовыми машинами.

— Хорошо, что нам прямо, — буркнул прилипший к баранке отец.

— Подозрительно, это все, — вздохнул я, вглядываясь в пыльное стекло.

— Скоростная трасса, чего ты хочешь? — папа отрешенно пожал плечами. — Должно быть так.

— Тогда, почему дорога пуста, где остальные машины?

Отец промолчал. Дремавшая на моем плече Нина резко вздрогнула и проснулась, тут же крепко вцепившись в меня.

— Что такое, дружок? — спросил я, глядя в напуганные глаза.

— Плохой сон, — она взяла из куртки отца сигарету и закурила, окутав мутным дымом салон.

— И что снилось?

— Я не помню. — Ее туманный, потухший взгляд глядел сквозь меня.