Бесплатный фрагмент - Путешествия Лота и Ника

Путешествия Лота и Ника

Опять потерянная сандалета и разорванная на ляжке штанина почти новых холщевых штанов, которые достались Лотеру от старшего брата Реми, ненадолго омрачило, только недавно бывшим отличным, настроение.

Его соперник, низкорослый крепыш-итальянец Никколо, пять минут назад получил, что полагалось, от Лотера. Он застал Никколо за кражей чужой собственности, то есть Лотеровой, за вторым мысом от приморского городка, на берегу бухты Оливьетт, между местных прозываемой «Ревущей». Каких-то тридцать минут назад Лотер, на скорую руку позавтракав сырной запеканкой, что приготовила мать для своих мужчин, вышел из дома, чтобы проверить улов крабовых ловушек, любовно сплетенных в зимние тоскливые вечера под чутким руководством старшего брата Реми, и поставленных вчера с наживкой около гряды каменных валунов, далеко впадавшую в море. Поднимаясь по каменной тропинке к следующей вершине второго мыса, Лотер почувствовал, что спина покрывается большими мурашками, а это сулило в самом ближайшем будущем какую-то неприятность или беду. Так оно и оказалось, едва он вышел на перевал. Его острый взгляд моментально засек быстро и суетливо двигавшуюся коренастую фигуру подростка, достававшего Лотеровы ловушки с крабами и опорожнявшего их в две большие плетеные корзины, стоявшие на берегу. Приняв единственно правильное решение, ввиду отсутствия в зоне видимости сотоварищей нагло забиравшего его добычу грабителя, Лотер, как обезумевший зверь, с громким криком, раздиравшего грудь от наполнявшей его ярости, бросился вниз к берегу, чтобы рассчитаться с грабителем. Свои корзины, которые нес для крабов, он сразу бросил, чтоб не мешали. Грабитель, при близком рассмотрении оказавшийся Никколо Чезаре из соседнего поселка, отчаянно сопротивлялся, бил налетевшего, как вихрь Лотера и руками, и ногами, и даже укусил за ляжку через штаны. А когда Лотер дернул Никколо за голову, чтобы оторвать его зубы от своей ноги, тот порвал его штаны. Конечно, Никколо, в своем возрасте тринадцати лет, не знал равных по силе и ловкости в драке среди своих сверстников Жуан-Ле-Пена. Но сопротивляться жилистому и высокому пятнадцатилетнему Лотеру, который, к тому же, осознавал свою правоту в борьбе по возврату своей собственности, долго не смог. Он убегал от разъяренного законного хозяина морской добычи, прихватив с собой, оброненную тем сандалию. Ее он забрал, чтобы, хоть чем-то компенсировать свое поражение в борьбе за незаконное приобретение чужого добра и нанести, хоть мелкий и подлый, но вред его противнику.

Лотер перевел дыхание, глубоко вздохнул три раза, согласно наставлениям Реми, затем смыл кровь с разбитых костяшек рук и прокушенной ноги. Одну руку замотал снятой рубахой, вторую оставил подсыхать. И хотя соперник в драке был моложе его, но такой наглый и хитрый и к тому же, для его возраста, сильный, то победа над ним вдохнула в Лотера заслуженную радость. Свинцовое небо над головой заискрилось просветами солнечных лучей. Привычный рев волн, набегающих на валуны в заливе и на прибрежные скалы, опоясывающие залив, слышался теперь, ласкавшим слух, триумфальным маршем французских войск одержавших славную победу над врагом. Холодный сухой ветер « Мистраль“ продувавший насквозь вышедшего из дому Лотера, ненадолго сменился теплым ветерком, ласково обволакивавшим голый торс юного жителя Антиба. Лотер довыбрал свои ловушки, опорожнил их в Никколовы корзины. Сверху положил в одну из корзин сандалет, оставшийся без пары. Ловушки припрятал тут же на берегу, в колючем кустарнике. Повесил наполненные корзины на лежавшее около них коромысло, и водрузив его себе на плечо, укрытое сложенной в несколько слоев рубашкой, испачканной в крови, и весело посвистывая, Лотер начал подниматься по тропке на вершину мыса. Пустые корзины, брошенные при нападении на грабителя, Лотер захватил в другую руку. Поднялся на вершину, огляделся. Этого подлого хитреца и грабителя крабов нигде не было видно. Дорога на Жуан-Ле-Пен была пуста. Всё также весело насвистывая мотивчик известной песенки местных портовых рабочих, Лотер неспеша направился домой. Пока шел домой, придумывал, что сказать матери по поводу потери сандалета. Ничего не придумал, но вспомнил, что точно такое же событие имело место лет восемь назад. Тень раздумий набежала на лицо Лотера. „Тогда тоже потерял одну сандалету, когда, запыхавшись, убегал от разъяренного молодого моряка в полной темноте, только при свете звезд. Если бы тучи не закрыли в этот момент полную луну, сейчас бы я, в лучшем случае, ходил бы с одним ухом, а о дурном уж и не подумать, вот как тогда было страшно. Да уж, если бы поймал меня матрос, то остался бы я на всю жизнь инвалидом, подумалось с содроганием. А всё старшие, и Реми и его друзья, говорили, пойдем, постучим лимончиком зеленым в окно старикам, вот хохма-то будет, когда старики будут выходить и смотреть перед домом, кто же к ним стучится в окно ночью. Они уйдут в дом, а мы опять постучимся. Так и будем, стучаться и смеяться. Подкрались все вместе к темному окну, Реми тихо, тихо закрепил булавку с просунутой в ней тонкой веревочкой на раме окна. Один конец веревочки отдал мне и показал, иди, мол, прячься. На другой конец веревки привязал зелёный лимон. И вот теперь, если я дерну верёвочку, то лимон тихонько стукнет по стеклу окна, и так до бесконечности. Взрослые ребята спрятались в другом месте, не там где спрятался я. И никто не знал, что к старикам на побывку сын пожаловал, а может и знали, и заведомо меня дергать верёвочку поставили, чтобы вдвойне посмеяться. И это им удалось. Это я сейчас додумался, а тогда и в мыслях такого не было.

После трех подергиваний, это значит трех ударов лимоном по стеклу, внезапно в комнате вспыхивает свет, дверь с треском открывается, оттуда выскакивает в одном исподнем и тельнике молодой парень. Быстро так, что я не успеваю сморгнуть, подбегает к окну, срывает булавку с веревкой и сильно её дёргает. Хорошо то, что я не намотал эту веревочку, как советовал друг Реми черный Маурицио, на руку. Верёвка со свистом выскальзывает у меня из ладони. Мне больно. Слёзы наворачиваются на глазах. Но сквозь пелену слёз я замечаю, что парень в полосатом тельнике, отбросив веревочку в сторону, бежит на меня. Бог помог. Туча закрыла луну мигом. А следующим мигом я уже бежал наутек по одному мне знакомым тропкам к нам домой. Перед домом я очутился, примерно, через минут пять, когда же туда мы шли где-то полчаса. Посидел на брёвнышке, отдышался, успокоился и только тогда обратил внимание на ноги. На одной ноге сандалет был, а на другой — не было. Эх, вот это было горе, так горе. Теперь получу нагоняй от матери, и ещё неизвестно какой. Посидел, подождал брата с друзьями. Никто не пришел. Луна опять светила достаточно ярко. Опасливо озираясь по сторонам, я прошел тихонечко по своим тропкам обратно, нагибаясь над каждым камешком, который был похож на потерянный сандалет. Сандалета я, естественно, не нашёл. Утром получил от мамы Хенрите такую головомойку, что Реми пришлось меня защищать и, соответственно, потом с получки покупать мне новые сандалеты. За что я ему был очень благодарен. А сейчас чего мне ожидать. Да ничего. Говорить маме про потерянный сандалет нечего. Пойду и разберусь с Никколо». Так думал Лотер, перекладывая коромысло с корзинами с одного плеча на другое.

В это же самое время Никколо подходил к своему городку. Обида на длинного верзилу Лотера за его внезапный приход и полученные побои, плюс обида на себя за неправильно организованное воровство, душили Никколо, не давали дышать спокойно. В конце концов, зайдя в сосновую рощу и упав на сухую траву под деревом, Никколо дал волю слезам злости. Отревев некоторое время и размазывая по запыленному лицу всё еще текущие слезы, Никколо вспомнил, что материны большие корзины для стирки, взятые им без спроса, достались в виде трофеев этому длинному французу. Что-то срочно надо было делать. Поднявшись на ноги, Никколо огляделся. Невдалеке протекал ручеек от источника, в котором полгородка брали воду для своих нужд и уносили по домам в кувшинах и ведрах, а то и увозили в деревянных бочонках на тележках, в которые впряжены были маленькие ослики с длинными ушами. По сторонам пока никого не было видно. Никколо поспешно сбежал к ручейку, сбросил потрепанную и порванную в недавней схватке рубаху. Вначале двумя руками опёрся о дно ручейка, затем держа тело на правой руке в воде, а ногами на берегу, левой рукой омыл лицо и всю голову вместе с красиво вьющимися черными волосами, другую руку и грудь с животом. Потом поменял руки и правой рукой проделал те же операции что и левой рукой. Поставил обе руки на дно, подобрал, сколько позволял каменистый бережок, ноги под себя и, оттолкнувшись от дна руками, встал на ноги. Все эти действия он выполнял автоматически, так, как вдалбливал в головы своим ученикам учитель, бывший охранник Его Святейшества — Папы Римского и который в расцвете сил был выгнан из охраны с позором, потому что увлекался самыми скверными грехами (по разумению Папы, естественно) — женщинами и вином. Своих учеников бывший охранник учил всему, что знал сам: как размять тело, чтобы мышцы не болели, как разогреть тело, чтобы все мышцы работали четко, будто часовой механизм. Показывал ученикам все болевые точки на теле человека, к нескольким из которых достаточно было прикоснуться и несильно нажать, и человек проваливался в беспамятство. По остальным точкам надо было бить, что есть силы, и человек умирал мгновенно. И самое главное во всех этих схватках и драках как учил учитель, что после любой, даже очень кровавой и смертельной битвы, вначале оставшиеся в живых, должны были помогать раненным и немощным, потом хоронить умерших товарищей и затем с особой тщательностью приводить себя и своё оружие в порядок. И чтоб постоянно следили за своей личной чистотой тела и лица. Ребят, от которых перед схватками пахло потом и хозяйственными нечистотами, заставлял мыться то в море, то в горных ручьях, смотря, где проводил занятия. Также и после схваток, когда ребята подсыхали от пота, гнал всех в воду. Он занимался с молодым поколением за еду и вино, которое ребятишки приносили перед учебой в его комнату, в дом старой одинокой женщины Барбары, на второй набережной Жуан-Ле-Пена. В этот день учитель Марк должен был рассказывать и показывать бои с холодным оружием. И Никколо, чтобы не отрывать у своей многочисленной семьи съестные припасы, решил заняться воровством и расплатиться с учителем за месяц вперед крабами Лотера. Но ума не хватило захватить с собой маленького братишку, чтобы он наблюдал за тропой Лотера. И сейчас умытый и чистый Никколо сидел на бережке ручья, обхватив руками согнутые колени, и пока высыхала простирнутая на скорую руку рубашка на горячих камнях, думал, что же съестное отнести учителю и как вернуть бельевые корзины матери. Правду говорят, что пятая точка опоры помогает мыслить, когда на ней сидишь. В голову Никколо пришла изумительная мысль, которую он прокрутил в разных вариантах её осуществления. От осознания того, что данный план, даже если осуществится на половину задуманного и тогда у него все пойдет как по маслу, лицо Никколо осветилось счастливой улыбкой. Стремительно одев не просохшую рубашку, зажав в левой руке похищенную сандалету, он с места рванул в обратную дорогу, надеясь нагнать тихо идущего с тяжелой поклажей Лотера. Когда Никколо, задыхаясь от быстрого бега, перевалил через вершину второго мыса, он заметил высокую фигуру тощего парня с двумя тяжелыми корзинами, висящими по концам коромысла, которое тот перекладывал то на одно, то на другое плечо и двумя пустыми корзинами в другой руке. До первых домов города Антиба тому парню осталось прошагать шагов пятьсот или шестьсот. А так как характер у Лотера Рина был упёртый, примерно как у маленьких осликов, то и останавливаться передохнуть он даже не помыслил, а всё также тихонько переставлял уставшие ноги, мечтая об отдыхе на брёвнышке под апельсиновым деревом за их домом. Никколо видел, что этот упёртый долговязый француз не собирается останавливаться и в скором времени скроется в своем городе. Засунув сандалету за пояс штанов на спине, Никколо закричал: — Эй, остановись! — но изо рта послышалось только сипение, после чего Никколо остановился, оперся руками о колени, и тягуче закашлялся. Лотеру вначале почудилось змеиное шипение. Зная, что за коварный и смертельный враг эти змеи, Лотер замер как вкопанный, медленно поставил корзины на обочину дороги. Поглядывая на возможные места появления змей, он выискивал взглядом палку или сломанную ветку дерева для борьбы со змеями.

Вдруг позади себя он услышал человеческий кашель и обнаружил стоящего полусогнутым и жадно хватающим теплый воздух широко раскрытым ртом недавнего противника Никколо. Тот также заметил через застилающий глаза пот, что Лотер смотрит на него. Никколо выпрямился, вытер пот рукавом опять пропотевшей рубашки и скрестил руки над головой, давая понять противнику, что никаких схваток сейчас не будет, а надо просто поговорить.

Лотер подозрительно смотрел на Николо, уперев руки в бока. Тот выставил руки вперед, распрямился, не двигаясь с места, и отдышавшись, нормальным человеческим голосом проговорил: — Есть дело, хорошее дело, и для тебя, и для меня выигрышное. И остановился, давая Лотеру переварить сказанное. В душе Никколо просил всех святых, чтобы Лотер выслушал и согласился с доводами Никколо. Всё также, руки в боки, Лотер продолжал молча смотреть на недавнего своего противника, но уже без ненависти, а заинтересованно. « А, была, не была…» — подумал с отчаянной решимостью Никколо и быстро, как умеют разговаривать только итальянцы, размахивая руками в разные стороны, рассказал Лотеру о своем плане урегулирования их непростых отношений. О том, что его учитель сегодня показывает военные приемы сражения с оружием, и вообще-то в любой день принимает новых учеников. И если у Лотера имеется желание превратить своё тощее и длинное тело в тело настоящего воина, то Никколо согласен замолвить за него словечко перед своей компанией ребят и перед учителем, чтобы Лотера приняли в этот клуб борьбы и схваток. О том, что учитель очень следит за чистотой тела своих учеников, о том, что занятия проходят почти каждый день, о том, что учитель с каждым занимается отдельно и каждому показывает свой, особенный прием в борьбе или в драке, который подходит данному парню.

Лотер слушал словоизлияния своего почти ровесника с всё возрастающим интересом. На слова о тощем и длинном теле он отреагировал тем, что чуть сильнее сжал губы, но дослушал весь рассказ до конца.

О плате за обучение Никколо ничего не сказал. Стыдно было.

А Лотер, как нарочно, спросил: — А за какую плату учит, у меня денег нет, а? Скривив лицо и подняв глаза к небу, будто вопрошая у сидящих там и глядящих на них небожителей: — Да, что же это такое, нельзя ни о чём умолчать, — Никколо со скорбной миной на лице выдавил из себя, — за еду. В секунду прокрутив в белобрысой своей голове утреннее происшествие и внезапное появление Никколо у себя за спиной, Лотер смог произнести в ответ только звук: — О-о-о-о! До него дошло, что Никколо воровал крабов не для своей ребячьей прихоти, а чтобы оплатить обучение борьбе, и что дома у Никколо, надо думать, съестного, чтобы отдать на сторону, тоже нет.

Теперь Никколо смотрел на Лотера с неприязнью и, нахмурив брови, думал, что этот длинный лягушатник начнет над ним смеяться, и что самое скверное, может растрепаться всем, кому не лень о плохой кормежке в семье Никколо. Но дальнейшее развитие событий вдохнуло в его душу надежду выполнения придуманного плана.

Лотер без ненужных размышлений протянул Никколо руку: — Мир? Никколо, все еще опасаясь подвоха, подвинулся бочком и, напружинившись, пожал тому руку со словами: — Да будет заключён между нами мир навсегда! У Лотера мелькнула и тотчас пропала шальная мысль: «А не навалять ли сейчас за всё, что было и не было, этому макароннику». Они пожали друг другу руки и с серьезными лицами опять разошлись. Лотер снова протянул руку: — возврати мой сандалет. Никколо, с веселой раскованностью, театрально всплеснул руками: — Ах, да, совсем забыл, вытащил сзади из-за пояса штанов сандалет и отдал Лотеру. Лотер молча пересыпал из Никколовых корзин едва копошащихся крабов в свои корзины, оставляя в каждой Никколовой корзине чуть меньше половины содержимого, и в свою очередь поставил их перед Никколо. У Никколо глаза полезли на лоб, вот такого в его плане точно не было. Лотер отряхнул руки друг об друга и, показывая на неполные корзины, отданные Никколо, спросил: — И зачем учителю столько, сразу всё равно не съест, а ведь каждый ученик что-то несет? — Да это просто объясняется, — Никколо едва выдохнул слова после удивления, вызванного возвратом корзин с крабами. — Ребята с утра отправляются на квартиру к старухе Барбаре, разгружаются, она в списке, что ей дал Марк, отмечает, кто что принес, а он там только обедает или ужинает и вечером топает к молодой вдове Виттории, что в самом конце на Зеленой улице живёт. А старая Барбара прячет еду в погреб и в буфет в столовой. Этой едой она кормит Марка и сама ест. Да, кстати, Марк не итальянец и не француз, а знаешь кто? — Ну и кто же? — отставив уже обутую ногу в сандалете и опять положив руки на пояс штанов, с интересом произнес Лотер. — Он, швейцарец, — понизив голос и подойдя ближе к Лотеру, произнес Никколо, не забывая поглядывать по сторонам. — А чего ты шепотом мне это говоришь, неужели боишься? — тоже негромко спросил Лотер. — Да, боюсь, сказал никому не рассказывать, а иначе голову оторвёт, а он это может! — Так чего же ты мне это рассказываешь? — переспросил Лотер. — Так, я думаю, ты уже наш, или еще не надумал. — Надумал, надумал. Когда и в какое место приходить? — ответил Лотер, утвердившийся в своем решении стать настоящим воином. — Послезавтра в сосновую рощу на рассвете. Знаешь где? — громко выговорил Никколо. — Да не кричи ты, знаю где. Обязательно буду, — нахмурившись, ответствовал Лотер, и тут же спросил, — А во что быть одетым? — Широкие штаны и широкая рубаха с верёвкой вместо пояса, — такой был ответ Никколо, который собирался уже уходить. При прощании они уже без опасения подали друг другу руки, крепко пожали их и, раз или два оглянувшись друг на друга, зашагали каждый в свою сторону.

Мама Хенрите была очень довольна своим сыном Лотером. Мало того, что он работал ночным сторожем в антикварной лавке своего дяди Севера Сюркуфа и полдня работал учеником в порту Вобан города Антиба под крылышком старшего брата Реми, старшего клерка канцелярии портовых грузчиков, так к заработанным денежкам еще умудрялся дополнительно что-то приносить домой. За старшего сына Реми она не переживала. Он пошел по стопам отца, и хватка у него была железная. Не зря он числился каким-то там старшим делопроизводителем в портовой конторе Дюбуа, а сам нелегально ночью, когда один, когда с товарищами привозил то с острова Сардиния, то из Генуи, то с острова Корса, или из Франции из города Марсель контрабанду и оптом сдавал тому же Дюбуа. Хенрите для всех своих мужчин, в своё время, вышила, по примеру своей матери, длинные полоски белой суконной ткани с надписями: « ЛЮБИМЫЙ» — для мужа и «ХРАНИ БОЖЕ!» — для сыновей. При выходе в море на своих утлых парусных суденышках мужчины повязывали эти ленты ткани поверх длинных волос на лоб, чтоб волосы не лезли в глаза, внутренне суеверно убежденные, что любящая рука супруги и матери, вышившая красными нитками ласковое обращение и спасительную молитву, незримо оградит их от всяких бедствий на море. Однако Хенрите чувствовала, что трудится её Лотер без любви к своим работам. А вот сегодня он принес маленький улов крабов. По сравнению с тем, что раньше приносил, крабов должно было быть вполовину больше, наверное. И весь поцарапанный, и нога как — будто прокушена чьими-то зубами, говорит, что собака бродячая напала. Он был в радостном настроении, но на вопросы, что это с ним, ничего не ответил, помылся из тазика до пояса, вымыл голову. Хенрите, перевязывая сыну ногу, даже удивилась, всегда эти процедуры надо было ему навязывать с криками и руганью. Сын её плотно поел и пошел перед ночной работой отсыпаться, благо было где. Покойный отец Лотера, старый Рин, перед гибелью на море, постарался и отстроил для семьи огромную домину, первый этаж каменный, а второй деревянный, на котором у Лотера была своя комната. Семья Реми и матушка Хенрите жили на первом этаже. Вход на второй этаж был отдельный, с улицы, так что Лотер на первом этаже бывал только в столовой, когда матушка всех собирала есть.

В это время на окраине поселка Жуан-Ле-Пен, тоже в отдельном доме, только в деревянном, одноэтажном и скособоченном от времени, мать Никколо, Теодора высыпала крабов из той корзины, что принес старший сын, в чугунный котел и поставила его на огонь летней печки, сделанной во дворе. За то, что корзины брал без спроса и запачкал крабами, она ласково пожурила Николло, сказала, что его отец Сальваторе и его братики и сестрёнка будут довольны таким обедом.

Никколо, перед приходом домой, уже отнес тоже одну корзину старухе Барбаре. Он счастливо улыбался, довольный удачно начатым днем. Быстро заштопал снова выстиранную и уже высохшую рубашку. Выпросил у матери кусок хлеба со вчерашней варёной рыбой, запил всё это большой кружкой подслащенного ревельного киселя и пошел помогать отцу, достраивать маленький сарайчик с загоном для домашней птицы. На следующее утро встал пораньше, умылся и торопливой рысцой двинулся в сторону видневшихся Приморских Альп, на ближайший холм, в сосновую рощу. Никколо хотел сегодня обязательно выучить два, а лучше три приема с ножами и копьями, чтобы было чем блеснуть перед новым товарищем, хотя и лягушатником, но железно надежным. Это он уже понял.