Бесплатный фрагмент - Путешествiе изъ Петербурга въ Гурзувiтъ

Чужие письма

Из переписки Антона Павловича Чехова

ПСС, т. XIXХ, Москва, Академическое издание

Глубокоуважаемый Антон Павлович!

Смотрела Вашу пьесу «Иванов». Я восхищена!

Была у Корфа, играли так себе, но я представляла Вас, и вполне была удовлетворена. Это лучшее, что я когда-либо видела!

И сразу решила написать Вам. Так много времени прошло с нашей последней встречи, но ничего, будет следующее лето, и мы приедем к Вам в Ялту. Отвечаю на Вашу просьбу «держать в курсе столичных событий». События есть! Конечно, прежде всего, о театре. Петербургская публика недавно получила очередной шедевр: на сцене Александринского театра премьера, наверное, в подражании Вам, — «Изотов» — в постановке некоего господина Могучего, не в смысле телосложения, это у него фамилия такая. Вполне подходящая для утонченного театрального режиссера…

Ну что сказать о постановке, приведу лишь

заголовок из газеты по этому поводу — «Заяц-убийца!». Говорят, что ни руководство театра, ни актеры не знали, как будет выглядеть спектакль в день премьеры. Более добавить нечего. Мы ждем Ваших произведений — пишите, пишите, пишите…!

Да, чуть не забыла, в эту пятницу Головины давали бал по случаю успешного дебюта их дочери Катерины Ильиничны в Ковент-Гардене. Вспоминали Вас, все кланяются и ждут Вашего возвращения.

Примите уверения, дорогой Антон Павлович, в совершеннейшем к Вам почтении,

Ваша Мария Алексеевна Ч. СПб, 1 сентября.

Уважаемая Мария Алексеевна!

От всей души благодарю Вас за письмо, которое меня так порадовало свежими театральными новостями. Сейчас ходил вниз, в магазин Синани, пил там чай с бубликами. Бублики с маком. Даже не представляю, откуда берутся здесь эти бублики, народу-то никого! Совершенно некому ни печь, ни есть эти замечательные бублики. Позже подошел Алексей Максимович, так все бублики и съел! И хоть бы что. Какой матерый человечище! Можно было бы подумать, что у него одни бублики в голове! Так нет же — как он пишет, как пишет! Он еще с собой взял остатки. Голубушка, М.А., Вы уж пришлите с оказией этих бубликов с маком, а то он последние забрал. А других развлечений тут и нет. Приезжайте!

Ваш Антон Чехов. Ялта, 2 октября.

Дорогой Антон Павлович!

По-моему, «Вишневый сад» — это лучшая Ваша пьеса. Я полюбила ее даже больше «Иванова». Это не комедия, как Вы писали, а настоящая трагедия, так как, подумайте сами, сад-то, в конце концов, вырубили!

Теперь о столичной жизни, — все местные театралы перешли в стан синематографоманов — новое столичное поветрие. И я как-то зашла в Иллюзион, смотрела фильму «Фауст» господина Сокурова — фамилия японская, но пишется через «о». Полнейшая околесица, с претензией на пустопорожнюю философию. Бедный Гёте! Того и гляди поставят «Анну Каренину» с паровозом или, упаси, Господи, «Даму с собачкой» с собачкой же в главной роли. Кстати о Японии, с Дальнего Востока вернулся наш русский землепроходец Игорь Антонович, где вместе с Дерсу Узала посетил Ваши родные места. Была на его лекции в Географическом обществе — всё написанное Вами подтверждает документально, да как ярко, прямо Вашими словами! А Дерсу Узала даже на балалайке сыграл! Было очень весело! Велели кланяться. Жду не дождусь летнего тепла и нашей встречи. Хочу лишний раз заверить Вас в моём бесконечном уважении,

Ваша М. А., СПб, 3 ноября.

Дорогая Мария Алексеевна!

Благодарю за Вашу высокую оценку моих скромных трудов. А то, здесь пустынно и никого нет, а доброе слово и собаке приятно! Шучу, — кошке, конечно, это я еще помню. Здесь, между прочим, кошек видимо невидимо, по большей части всё мелкие какие-то, линялые.

И настроение такое же. М-да…

Но от кошек прямо деваться некуда, весь сад потоптали. Вот был у меня Алексей Максимович, так и тот говорит — что это ты, Антоша, котиков столько понаразводил? Вот литературный исполин, слово-то какое выдумал! Понаразводил! Вот он, истинный русский талант! Завидую ему, все у него прямо, понятно. А с кошками и вправду надо что-то делать, не травить же…

Жду с нетерпением Ваше семейство, как глоток чистого Петербургского воздуха.

Ваш Антон Чехов. Ялта, 4 декабря.

Уважаемый Антон Павлович!

Сейчас прочла пьесу «Три сестры». Потрясена, не могу опомниться. Нахожусь в небывалом восторге. Считаю пьесу лучшей из всего прекрасного, Вами написанного. Это будет посильнее, чем «Вишневый сад» и «Иванов» вместе взятые. Что касается столичной театральной жизни, то она испытывает бурные потрясения. Что еще можно сказать, если теперь в Михайловском правит бал какой-то торговец овощами по фамилии Кехман! Фамилия, конечно, соответствует наклонностям. Мало того, в театре Суворина, известном как БДТ, теперь распоряжается грузин! Так и вижу как он с саблей гоняется за бедными артисточками.

Вы представляете, что будет дальше?! Того и гляди театральное искусство нам будет преподавать какой-нибудь тунгус по фамилии Бекмамбетов! Лучше чем Цицерон и не скажешь — О, времена! О, нравы!

К нам в имение приезжали Васильевы, мило посидели. Пал Саныч изобразил крик марала в весеннем лесу, очень, знаете, похоже, правда, я никогда до этого не слушала марала. Ну, чем не сюжет для Вас.

Примите мою личную Вам преданность,

Ваша М. А., СПб, 5 января.

Уважаемая Мария Алексеевна!

Ну-с, голубушка моя, вчера я был у Толстого. Застал его в постели. Упал, ушибся и теперь лежит. Он в последнее время часто стал падать. Как не придешь, он все лежит, охает. Рассказывает, что пошел на Крестовую гору, так опять упал и скатился на самое побережье.

Или еще случай с ним был: отправился к Мальцову на скалу Диву, и, что вы думаете, повалился как сноп соломы, да так неудачно, что опрокинул соседнюю скалу Монах, а говорят землетрясение, землетрясение, — а что Вы хотите, такая глыбища таланта. Теперь даже рассказа не может написать — все руки, ноги поотшибал. Мы с Софьей Андреевной не пришли ни к какому выводу.

Что делать, ума не приложу.

К вечеру подъехал Алексей Максимович, тот ничего — твердо на ногах стоит, не валится по любому случаю! Вот исконно русский мужик, его палкой бей, а он стоять будет, не то что наш граф. А и то сказать, никого же вокруг нету, упадешь вот так и пролежишь до лета где-нибудь под кипарисом.

Так что приезжайте, Мария Алексеевна, мы с Алексеем Максимовичем ждем Вас. Он уже присмотрел для Вас симпатичную скалу для прогулок.

Ваш Антон Чехов. Ялта, 6 февраля

Уважаемый Антон Павлович!

С ума сойти, что за прелесть Ваша «Чайка»! Была на премьере, труппа — второй состав, но какие страдания! Несомненно, это лучшее, что вышло из-под Вашего пера! Я потрясена окончательно!

Теперь о происшествии, которое случилось в Большом театре. Некие злоумышленники, я думаю из народовольцев, облили кислотой лицо художественному руководителю театра Филину. Вы не подумайте, что Филин — это птица или пьеса, как Ваша «Чайка», нет-нет, такие уж фамилии царят на нашей сцене. Но, прости, Господи, вот что значит отсутствие культуры в нашем обществе, ведь он руководитель балета, и обливать надо было не лицо, а ноги!

Когда же дух просвещения коснется нашего народа, вопрошаю я?

К слову, из Москвы вернулась моя тетушка Надежда Васильевна и рассказывает, что вторую столицу просто заполонили блаженные и юродивые. Одни скачут на паперти, а другие собираются на болотной площади и справляют свой шабаш. Страсти-то какие!

А у нас сейчас холодно, минус 10 градусов по шкале господина Цельсия и настроение совершенно не весеннее. Б-р-р!

Примите мою признательность за Ваше внимание и желание продолжать общение,

Ваша М. А. СПб, 7 марта

Уважаемая Мария Алексеевна!

Вы пишите, что в Петербурге холод и не чувствуется весны, а тут замечательная погода, тепло, солнце, абрикосы и миндаль в цвету… По случаю просветления мы с Алексеем Максимовичем отправились по Царской тропе прогуляться, благо, что царя в Ливадии еще нет. Вышли к ротонде, залюбовались бескрайними далями. Алексей Максимович и говорит: смотри, Антошка, море бурлит, буревестники кружат, пингвины калдыбашутся у скал, хорошо!

Я, конечно, поправил его, говорю, что это чайки-мартынки и бакланы черноморские, а он своё — романтик — нет, говорит, пингвины это, надо будет какую-нибудь вещицу про них написать.

И ушел. Писать, наверное.

На Страстной я жду Вас, уже все сроки прошли. Приезжайте со всем театром, будем у меня в саду пьесы разыгрывать, заодно кошек разгоним, одолели — к весне их стало еще больше! А то тут, кроме кошек, никого и нет, ни единой души. Вот разве что Алексей Максимович кланяется, обещал посвятить Вам свою новую поэму про пингвинов. Он собирается в Петербург, прямо не знаю, что я буду без него делать!

Печально.

Ваш Чехов. Ялта, 8 апреля

Глубокоуважаемый Антон Павлович!

Прочла «Дядю Ваню», до сих пор под впечатлением! Ничего подобного не знала мировая драматургия. Даже Ваши же «Три сестры», простите, не стоят одного этого дяди.

О новостях могу сообщить следующее: в Петербурге дают «Идиота». Шестичасовой спектакль про идиота от господина Някрошюса это мне кажется чересчур, и фамилия его настораживает — веет чем-то потусторонним. Почему-то наша русская публика принимает литовских антрепренеров за режиссеров.

Приехал Алексей Максимович и восторженно рассказывал о ваших встречах. Смешно.

Я чувствую, что пока мы соберёмся, Вы сами успеете вернуться. Приезжайте прямо в наше имение Вартемяки — это совсем рядом от Ильи Ефимовича в Куоккале и Владимира Витальевича в Киссоле, помните? Так что, милости просим, прямо к нам, к нам…

Да и Алексей Максимович будет доволен, он поселился у нас, и каждый вечер делится воспоминаниями о своих трудных детстве, отрочестве и юности, а то сядет у печки и затянет «Дубинушку» — чудо как хорошо!…

Ну, Вы знаете.

Еще раз позвольте заверить Вас в искреннем к Вам почтении,

Ваша Маша, СПб, 10 мая.

(1901-2014)

П.О.И.С.К.

Партизанские тропы…

Мы познакомились с ним в прошлом году в Крыму, и я поначалу не придал значения этой случайной курортной встрече.

Он тогда представился как Н. из Полтавы (по понятным соображениям, я пока не буду раскрывать его настоящее имя, хотя было ли оно настоящим?).

А недавно Н. позвонил мне в мой родной город и попросил о встрече.

В Крыму, назвавшись блогером, Н. дал мне ссылку на свои опусы и рассказал, что он является противником нынешнего режима на Украине. Ну-да, знаем, подумал я при первой встрече, в России вы все оппозиционеры. Но ключевое слово — блогер — заставило меня отнестись к нему более серьезно. Конечно, блогеры бывают разные, сфера их деятельности широка и необъятна — от демонстрации собственных прелестей и приключений до менторских поучений из области глобальных экономики и политики. Однако мое представление однозначно: это сосредоточенный и упорный человек, не боящийся изо дня в день вещать в прямой эфир некие доморощенные сентенции. Иногда вполне разумные.

К тому же, Н. производил впечатление вполне адекватного человека, и высказывал довольно трезвые суждения. Чем и зацепил. Он рассказывал, что на Украине не все скачут в безумном восторге от Евросоюза, а в «глубинке», даже украиноговорящей, так народ и вообще за СССР. Я, конечно, усомнился — выборы да безропотное поведение обывателей показывают обратное.

Нет-нет, сказал он тогда, существует движение сопротивления, и, мол, скоро я увижу, что это так.

Не знаю, чем я привлек его внимание — может быть разговорами о мужественном Крыме, его истории, беспокойной истории и его родины, рассуждениями о справедливости и равновесии мира, но как бы то ни было, через год он все-таки позвонил.

Я еще раз просмотрел его блог — ничего особенного (прости!): видеоряд о путешествиях, полезных советах и какой-то украинской чепухе типа как сэкономить на квартплате и электроэнергии. Всё довольно нейтрально, и зачем ему нужен я было непонятно.

Одним словом, Н. меня заинтриговал, и я с интересом пошел на эту встречу.

— О, какими судьбами?! — так начал я.

— По делам! — так же радостно ответил Н.

— Какие могут быть дела у Украины в России? — продолжил я в приподнятом тоне.

— Сейчас узнаешь, — зловеще произнес он.

Мы встретились в одном из кафе в центре города на Невском проспекте. И вот тут-то и началось самое интересное!

Далее он высказался в том смысле, что ОНИ тщательно просмотрели мой сайт, и решили, что мне можно довериться. Спасибо, сказал я, и спросил — кто это МЫ?

— Партизанский Отряд Имени Сидора Ковпака — ПОИСК! — торжественно выпалил он.

Я опешил.

— Мы реально боремся с фашистским режимом, в чем ты сомневался!

— Я и сейчас сомневаюсь, как-то не заметно вы боритесь, по-украински…

Он задохнулся от возмущения:

— А взрывы в Одессе, Киеве, а «зачистка» местной власти, а демонстрации перед Радой!…

Я что-то пробурчал себе под нос про «методы врагов», а вслух ляпнул:

— Ну и в России ты, конечно, за деньгами…

— Нет! Мы принципиально не выходим на взаимодействие с русскими властями. Здесь я, как официальный представитель ПОИСКа, объезжаю землячества и наших бежавших граждан, которым в Украине грозили если не смертью, то тюрьмой.

— Так-таки и смертью, — все еще сомневался я.

— Да, в прямом смысле. Но главное мы налаживаем связи с правительством спасения Украины.

— Должен сказать — продолжил Н., — что в наших рядах разные люди, вплоть до ярых самостийцев, но не русофобов, и мы, штаб ПОИСКа, пытаемся учитывать все точки зрения, кроме бандеровских и фашистских. Вот сейчас вышли на Азарова, помнишь такого? Расширяемся, возвращаем в Украину людей, способных принести пользу неньке.

Азарова я хорошо помнил. Особенно помнил то, как он злобно посылал подальше всех тех, кто сомневался насчет прелестей Европы и бескорыстных посулов Америки, что я видел собственными глазами.

— Зря, — сказал я, — они вас тут же продадут. — Они все из одной шайки, только одних отодвинули от корыта тогда, а других сейчас.

— Надо использовать любую возможность консолидации! — в глазах Н. светился огонь борца, наверное такой же, как в свое время у защитников майдана.

Я вздохнул, и, после глотка кофе, спросил:

— А мне ты зачем все это рассказываешь? В дремучие партизанские леса призываешь или в махновское Гуляй поле?

— Ты русский, для украинской борьбы за свободу не подходишь, — жестко приговорил меня Н. — Но для начала всеобщего оповещения ты можешь пригодиться. Мы уже набрали силу и готовы вести борьбу открыто.

— Упаси меня, Господи, встревать в драку истых и не истых украинцев! В истории это уже было не раз, а результат? — не менее жестко ответствовал я.

В общем, он еще час рассказывал мне о «боевых тройках»; конспирации; сети «опорных пунктов»; о своем блоге, напичканном шифровками для соратников; о патриотичных олигархах, выделяющих средства…

И неожиданно закончил:

— А с Донбассом сотрудничать трудно, кто их разберет, чего они хотят — в Украину, из Украины. Вот сейчас опять придумали: Малороссийская республика! Мы еще не решили как к этому относиться. Что скажешь?

— А что я могу сказать? Дело, конечно, чем сидеть на заклании сложа руки. Сидор Ковпак одобрил бы.

Я не сказал ему ни «да», ни «нет» и вскоре мы дружески расстались.

Пожав мне руку, Н. моментально затерялся в толпе российских граждан, заполнивших улицы по случаю хорошей погоды.

Конспирация! — уважительно присвистнул я.

Вот и думай, что хочешь…

Мистификация?

И все-таки я публикую этот… мммммммм… очерк.

2016.

Подлость

Все точки над i…

В последнее время политическая жизнь на планете Земля бьет ключом. Кажется, что это сфера игр каких-то неведомых гигантов и редко непосредственно затрагивает обычного маленького человека. К тому же эти политические игры, как утверждается в СМИ, проходят по непонятным «двойным стандартам», иногда они бывают «подковерными», а порой «лицемерными».

Но раз это мало касается простого человека, то он, человек, и воспринимает ее, политику, абстрактно и отстраненно, с юмором. Она далека, думает он, от его жизни, его переживаний, его забот, от культуры и искусства, в конце концов.

Да и официальные источники преподносят информацию холодно и скупо, как о чем-то потустороннем, недоступном пониманию и далеком от простых человеческих чувств.

А раз так, то придется назвать вещи своими именами мне.

Некоторые события последних лет, связанные с нашей соседкой Украиной, да и не только, далеко выходят за рамки политики и переходят в плоскость общечеловеческой морали и нравственности.

И даже дальше — в Преисподнюю.

Я достаточно сдержанный человек, можно сказать — хладнокровный. Но до поры, до времени. Дела на Украине меня, конечно, волновали, но я старался быть объективным, мол, разберутся братья-славяне сами, без меня, не может же сумасшествие всего народа продолжаться вечно.

Но подлость я не прощаю никогда. Ее нельзя объяснить привычными словами «так получилось»…, «обстоятельства сложились»…

Да, пожалуй, начиная с заголовка, это резко, но я не смог удержаться, слишком серьезный повод дал сначала некий шановний пан из Киева.

Украинский чиновник, по виду которого и не скажешь, что он законченный националист, со своей страницы призвал пользователей Интернета раскрывать известную им информацию о российских военных, принимающих участие в военной операции РФ против террористов ИГИЛ в Сирии. Естественно, Минобороны РФ жестко ответили на это заявление, вспомнив Мазепу и предложив наградить украинского чиновника петровским «Орденом Иуды». Но дело даже не в этом малозначительном украинском деятеле, который и стал известен-то не как созидатель во имя любимой страны, а как мелкий пакостник исподтишка. Таких чиновников в Киеве, с разной степенью ответственности и умственного развития, пруд-пруди.

Речь о подлости.

Невозможно говорить о подлости народа, скажу о подлости отдельных лиц представляющих этот народ, следовательно, выражающих, страшно даже представить, его общее мнение. Но придется так думать, раз народ их выбрал и молча покрывает.

А как еще можно расценить то, что Украина отрубила Крыму воду, перекрыв Крымский канал? Причем, воду Днепра, текущего из России. Тем самым украинцы лишили воды не президента Путина или Минобороны, а простых людей, как они сами заявляют, своих же граждан!

Вспоминается снятый по реальным событиям в украинской Одессе фильм «Жажда». В нем фашисты, подошедшие вплотную к городу, отрезали от него водоснабжение. Единственной надеждой умирающего от жажды города становятся советские матросы, давшие ценой собственной жизни Одессе воду. Советские, то есть наши с украинцами соотечественники.

Да что говорить…

А блокада поставок продуктов Крыму на границе? Ну это ладно, Россия покрыла некоторую недостачу, я тому свидетель, но история опять повторяется, теперь вспомним осажденный Ленинград! Чьи это методы? Человек без пищи может прожить дней двадцать, а без воды три дня и умирает в страшных мучениях. На это и рассчитывали украинцы?

Немного полегче со следующим пунктом украинской программы по уничтожению населения гордого полуострова — с отключением электричества. Без света все-таки жить можно, в дневное время. Но как быть, скажем, с больницами, роддомами, — срочные операции проводят и рожают не выбирая время суток! Что это как не подлость?!

Я уж не говорю про отношение к своим же гражданам на Донбассе. Поливать кассетными и фосфорными бомбами даже не передовые позиции защитников, а жилые кварталы, школы и детсады, это что?!

Кассетные — это бомбы, разрывающиеся на тысячи частей, а фосфорные — выжигающие все дотла, даже металл.

Все аргументы властей Киева, провозглашаемые с международных трибун, о целесообразности подавления бунта русскоязычного населения всеми средствами меркнут перед одной фразой девушки Юлии из Донецка:

— Мне не руку и ногу оторвало, а разорвало душу.

В четверг, 22 января 2015 года, Юля, как обычно зашла в троллейбус и села на сиденье, расположенное в задней части салона.

— Только я села, взяла в руки телефон, чтобы переписываться, и — прилёт. Первая мина. Меня оглушило. Рука оторвана была сразу, я видела две торчащие кости, все это висело на мышце. Нога была вывернута в сторону. Я оборачиваюсь назад, сзади меня сидели две женщины, головы у них были странно наклонены, неестественно, и я понимаю, что они мертвые.

Несмотря на продолжающийся обстрел, подбежали люди, стали оказывать помощь. И тут зазвонил телефон, который лежал рядом, и Юля увидела, что звонит бабушка, но взять его уже не смогла.

Кто-то схватил телефон, ответил.

И Юля закричала:

— Только не говорите бабушке… у меня все хорошо…

После всего этого прямые оскорбления даже не отдельных личностей, а всего русского народа, и призывы буквально вырезать всех нас уже не кажутся бредом сумасшедшего!

А что было бы с Крымом, с русским Севастополем?

Я не могу представить!

И я не могу поверить!

Я не могу поверить, что это украинцы — земляки Николая Гоголя, Тараса Шевченко, Петра Столыпина, Сергея Прокофьева, Михаила Булгакова, Сергея Королева и многих, многих других великих людей.

Где вы, добрые селяне, что с вами стало?

Мы не враги вам, нам в худшем случае просто наплевать на вашу зависть и гонор. Мы все понимаем. И все видим. И в большинстве случаев прощаем. Такова русская натура.

Но бывают случаи…

Все, больше не могу.

2017.

Путешествие из Петербурга в Гурзувит

Глава 1. Дорога Туда

«Я взглянул окрест меня — душа моя, страданиями человечества уязвленна стала. Обратил взоры мои во внутренность мою — и узрел, что бедствии человека произходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы. Уже ли, вещал я сам себе, природа толико скупа была к своим чадам, что от блудящаго невинно, сокрыла истинну на веки? Уже ли сия грозная мачиха произвела нас для того, чтоб чувствовали мы бедствия, а блаженство николи? Разум мой вострепетал от сея мысли, и сердце мое далеко ее от себя оттолкнуло. Я человеку нашел утешителя в нем самом.»

А.Н.Р.

Позавтракав кофеем с баранками, мы, осенив себя крестным знаменем, тронулись в путь, и по обыкновению своему я, будучи водителем экипажа, поскак… нет-нет, помчался во всю мочь, благодаря чему уже через час другой, обогнув все заторы и извивы, были на коренном московском тракте.

Надо сказать, любезный читатель, что путь сей мне хорошо знаком — не раз я со свистом пролетал его и в худшие и в лучшие времена.

Вот сейчас, после величественных свершений политических, опять отправились глянуть, что же новаго да свежаго случилось и с путь-дорогой нашей и со странами ея окружающими. Конечный пункт наш — Крымский Край — занимал нас и меня в частности с точки зрения благоустроуства новых земель и содержания жизни жителей, чему я придавал особливое значение.

Что дорога! — ее в привычном безхозном виде нет, одна сплошная ровная полоса шириной в три-четыре почтовых кареты. И такая гладкая будто в след Государя и не ездил никто! Где былая грязь да распутица, где непроходимые дебри бурьяна по обочинам?! Где приключения в конце концов?!

Вот, на скаку минуя Тосно и Новгород, наш экипаж по новейшей объездной, протянувшейся на сотню верст, без задержки проследовал Валдай, Тверь и даже Клин.

Безрадостны наши северные пределы. Тонкая березка, дальняя елочка, болотце. Покосившиеся заборы у пустых, накренившихся изб — все брошено, все в запустении. Некогда веселые Киселенки, Зайцевки брошены и готовятся к полному разорению.

Старые умерли, молодые съехали.

Но что это?! — блеснул свежей позолотой купол, белым боком засиял новый добротный терем — иначе и не скажешь, хлесткой вывеской привлекла взор местная корчма. Живут люди! На полянке у тракта раскинулось торжище унтов чухонских, ваз персидских и невиданных набитых соломой гигантских медведей для забав детей по всей видимости господских. Пиршество коммерции. Куда глядит урядник?!

Кстати замечу, что ни разу ни полицейский ни какой другой служитель закона и порядка не встретился нам на бескрайних полях русской равнины, окаймленной железными опорами и отбойниками нашего тракта. Правда то и дело мелькали знаки свыше о неусыпном механистическом контроле за ездой нашего и других разнообразных экипажей, коих кругом было великое множество. Доверяй, но проверяй. Без этого русскому человеку никак!

Вот уже и Москва! Суета сует и всяческая суета. Въехали прямо в гущу чиновничьих подвод и буйных московских лихачей, не терпящих обгонов и не боящихся прижимов.

Эй, поберегись, зашибу!

Остановились в имении Королевых-Беликовых — прекрасных гостеприимных людей, наших московских родственников, в последнее время усердно занятых расширением своих владений, кои теперь, захватывая Снегири и Волоколамские земли, простираются до Турецких берегов. Торжественный ужин с индейкой в яблоках, светские беседы, рассказы о том, об этом. Покой. Уклад…

Москва. Как много в этом слове для всего русского организма и существа, находящимся в нем, сокрыто! Это и пиршество архитекторы, это и подрезка лихими пролетками справа и слева, это и ширина мощеных мостовых, это и высокие терема и общественные государевы строения. Жуть боярская. Но люблю я, черт возьми, этот древний град за широту души, шум и скорость, вольность и величественность…

Но в путь, едем дальше.

А так как выехали мы рано, чтоб испить по заведенной мной же диспозиции кофею, пришлось останавливаться у придорожного трактира господина МакДональдса, невесть как оказавшегося после заморских запретов посередь нашего Отечества. Кофей — дрянь, помои, честное слово, но вот Карто Фель а-ля Фритюр и Беф Стейк хороши, даром что из североамериканских провинций.

Далее по ходу пути одно приятствие и отдохновение души — за весьма скромную плату местные полицмейстеры и дорогоустроители организовали казенные тракты почище почтовых, куда там даже нашим, столичным проселкам! И так аж до… Хотя нет, Воронеж, что в прошлом, что в нынешнем году явил собой полную профанацию указов Государя.

Со времен Олимпийского праздненства местным Градоначальником было обещано приведение тракта в надлежащее состояние, ан нет. В нарушение царева указа до сих пор тянутся подводы и кареты в узких местах средневековыми караванами верст на 5, а то и десять. Велика наша Русь-матушка и разгильдяям еще есть где разгуляться.

И все же, обозревая окрестности, нельзя не удивиться!

Куда не кинь взор — поля и нивы, где сжатые, где золотящиеся кукурузой и пшеницей. Пасутся тучные стада, состоящие большей частию из коров и овец, чего ранее, при наших прошлых путешествиях, не наблюдалось. Высятся громадные желтые и синие бараки зернохранилищ и литейных заводов, города и поселки сияют чистотой и новомодным цветным Shiffer. Сказка! Негде даже слово критиканское вставить, а так хотелось, но ничего, все еще впереди, отведу душу в каверзах и пристрастиях…

Слово за слово, скрип-поскрип, доехали под звездным небом до диких Донских земель. Дух степной да мрак ночной. Однако же полустанок на 1086 версте от Москвы оказался годным для удобного проживания и вполне сошел за какой-нибудь Баден-Баденский коттедж де Шале с казацким флером и таким же содержателем оного. В шинке при станции обнаружились годные в пищу разносолы и колбасы твердых сортов. Да и как иначе — жара стояла нещадная и все другое давно бы стухло.

На жаре не спалось, и я предался размышлениям о проделанном пути, состоянии нашего многострадального государства и горемычных судьбах крестьян, виденных мною тут и там. Крестьяне надо признаться, справные, одеты-обуты что твой приказчик знатного купеческого торгового дома при посещении им ресторации где-нибудь на Невском прошпекте. Шик-блеск! Да и плодородные земли южных наших уделов не дают усомниться в благополучии ее жителей — то и дело снуют длиннющие четырехконные фуры и гигантские повозки, груженые то зерном, то репой, которая так и валится из них прямо на дорогу и соседние экипажи, изображая этим полное изобилие!

А сами экипажи! Их столько, что того и гляди повалят в кювету! Все сверкают свежим лаком, изощряются в украшениях и позолоте, что твой выезд в Лувре! Чем дальше, тем помпезней! Мой кавказский собрат по перу господин Искандер, до которого уже недалеко, сказал как-то, что бедный человек после обогащения еще сорок лет остается в душе бедным, а богатый после потери состояния всю жизнь остается богатым…

А казенные и частные мануфактуры, разбросанные по всей земле повсеместно — взор радуют. Не то, что было даже 5—7 лет назад. Прогрессия! Сюда бы нравоучительного Дидро или сладкоречивого Руссо, чтоб они сказали со своей либеральной колокольни?

Но, чу, светает. Пора в путь.

Округа Екатеринодарская весьма обильна. По всему тракту как горох рассыпаны магазеи и торги, базары и ярмарки, где чудесным образом наметаны сахарные плоды, гигантские арбузы, золотые тыквы и медовые дыни. Глаз радуется, глядя на все это пиршество.

Дошел таки русский крестьянин до порога насыщения, а кое-где и превзошел его. Да, а ведь я помню владимирские тракты…

Повторяя путь некоего не безвестного поэта — из порт-Кавказа в порт-Крым, — пересекли Черноморо-Азовский проток и беспрепятственно углубились в Тавриду. Отмечу, что в отличие от предыдущих лет, а в особенности от прошлого года, когда нашей Expedision пришлось ночевать посреди чистого поля, на этот раз переправа была организована крайне превосходно и не заняла никакого времени, больше необходимого. А что будет, когда построят мост!

Крым, Крым… очей отрада!

Да-да, те самые райские кущи! И — о, чудо! — сразу после Корчева, поразившего усталых путешественников старорежимными ужасными дорогами и отсутствием каких-либо понятных указателей, вновь открылся великолепный, можно сказать, шоссейный тракт, словно в самой России!

Что за сноровка, что за богатейство — ведь со дня воссоединения с Отчизной не прошло и пары лет, а каков результат. Вот тебе и бюрократия российская, вот тебе и держиморды казначейские. Могут же, когда надо! Ох как надо. И как наглядно!

В общем, доехали. И перед нами открылось Черное море.

Эдак ходко мы с холодных Балтийских берегов махнули до Полуденного края.

Все! Приехали.

Подожди немного, мой добрый читатель, отдохнув мы опять отправимся покорять Таинственный Остров Крым, таящий в себе нескончаемые загадки и несметные сокровища. И несть им числа!

Глава 2. Местечко Гурзуф, как его именуют местные жители

«…старался ему доказать, что малыя и частныя неустройства в обществе, как дробинка падая в пространство моря, неможет возмутить поверхности воды. Но он мне сказал на отрез: когда бы я малая дробинка пошел на дно, то бы конечно на Финском заливе бури несделалось, а я бы пошел жить с тюленями. И с видом негодования простясь со мною лег в свою кибитку, и поехал поспешно.»

А.Н.Р.

Гурзуф, Гурзуф — как много в этом… м-да, кажется, это уже где-то было, да и вообще про другую местность… но все равно, и Гурзуф прекрасен во все времена.

И не меняется вовсе.

Те же улочки, горные проулки, кипарисы и рододендроны, как я их называю. Городок даже не портит громада Девятки (так на местном диалекте называется большой желтый дом в самом центре), нелепым бельмом вперенная посреди курорта, такая же неорганичная как гостиница «Скальная», воздвигнутая в советскую эпоху прямо на руинах генуэзской крепости. На что нам руины — этих крепостей генуэзских в Крыму как собак нерезаных, пусть их, отдых вельмож гораздо важнее. (Вот, наконец, выдавил из себя крамолу пагубную, думаю дальше пойдет легче!). Вышли мы на площадь центральную — бывшую автовокзальную — и душой возрадовались, не удалось врагам Отечества и санкционерам европейским сбить с народа пафос и прилежание! Все вокруг сияет ярким светом и людей тьма-тьмущая, не протолкнуться. Далее, по знаменитой лестнице, которая помнит, если не Афанасия Никитина, то Антона Чехова точно, проследовали на Набережную — еще чище, еще краше. Ресторации на каждом шагу, безделушки заморские прямо в карман лезут, зазывалы питейные сейчас в припляс пустятся! Глаза разбегаются, но моря не видно. Шумно, любезный читатель, весело.

Забавляют и остатки прошлого бусурманского правления в виде торговых вывесок, которые за неимением лучшего то и дело попадаются на глаза. Попадаются и граждане соседнего государства, по большей частью рассекающих прямо по набережной на повозках от герра Порша или, на худой конец, от мистера Купера.

Но особенно в сим благостном месте поражают квазигреческие скульптуры на манер скупого финского эпоса — такие же холодные и глыбообразные.

Нет не о таком убранстве мечтал Александр Сергеевич, сидючи под кипарисом и внимая пению легендарного соловья, не о таком…

Однако, вот он, Пушкин-памятник, светится ликом ясным сквозь ограду министерской санатории. К нему, к нему, друзья, прекрасен наш союз!

Но что это?! Будка служивая, суровый сторож с дубиной, замок амбарный. Не желая вызвать недовольства высочайших особ, кои по всей видимости прибыли в это чудесное произведение садово-паркового искусства, сооруженное еще Петром Ионовичем Губониным в радость народным массам, как впрочем и весь курортный Гурзуф, мы осторожно постарались привлечь внимание блюстителя порядка, мол, отчего сии строгости и непущения? Нет проходу — ответствовал нам служитель врат, не малороссийская министерства тепереча, а бери выше, анминистрация Государева здеся!!! Пошли, пошли прочь, не велено!

Вот тебе бабушка и Юрьев день, мы ведь помнили времена, когда гоголевские соотечественники то пускали народ простой в оборонительное ведомство, то не пускали, а в прошлом году, когда со властью еще не было порядка, так и вообще ходи кому в голову взбредет. Значит «анминистрация» Государева боится таки народа, как иначе рассудить, не бандиты же кругом. Народ тоже хочет насладиться лицезрением фонтана «Ночь», нимфой скульптурной да и тем же Пушкиным с Маяковским полюбоваться, кто не видел. А вот что получается. Да нет еще в государстве Российском подлинной демократии (А? Как сказанул, чисто срезал сатрапов!)!

А ну как вообразить себе что сам Петр Ионыч, построивший этот курортный рай для общественного пользования, бился бы при входе в свой парк, а суровый служитель врат сиих гнал его взашей! Каково?!

Кстати, раз служители власти сии не помнят истории, здесь стоит напомнить им о Губонине, Петре Ионовиче — русском купце, промышленнике и меценате.

Родился он в 1825 году в деревне Борисово Московской губернии в семье каменщика. Естественно и начинал работать каменщиком, занимался подрядами по каменным работам. Впоследствии он получил подряд на постройку каменных мостов Московско-Курской железной дороги, затем участвовал и в строительстве других железных дорог, в том числе Севастопольской. Ещё будучи крепостным, Петр Губонин «8 ноября 1856 года за труды по возобновлению Большого театра в Москве был Всемилостивейше награжден Серебрянною медалью с надписью „За усердие“ для ношения в петлице на Аннинской ленте». Эта награда от Государя — первая по рангу и первая у Губонина. Но особой и неустанной была его забота о храме Параскевы Пятницы, в приходе которого он жил и был старостой долгие годы.

Набрав силу, Губонин создал Бакинское нефтяное общество и Северное страховое общество. После чего в 1881 году купил в Крыму уже известное нам имение Гурзуф, завёл там обширное виноделие и построил дачи. На купленной земле находился также ландшафтный парк, заложенный еще в начале XIX века. Этим чудо-парком, его живописным и искусным месторасположением, богатой экзотической растительностью, обилием цветов, оранжерей, беседок восторгались все приезжие, свободно гулявшие здесь, в один голос называя дачу Губонина «прелестнейшим местом на всем Южном берегу Крыма». И действительно, Гурзуф в то время производил впечатление курорта поистине европейского масштаба. Здесь была проложена канализация, открыта вначале почтово-телеграфная станция, а затем почтовое отделение, отдыхающие пользовались телефоном и другими благами цивилизации, включая небольшую больницу с врачом и фельдшером-массажисткой!

__В Гурзуфе не только отдыхали и сорили деньгами, но и усердно молились, для чего Петр Ионович построил великолепный храм Успения Пресвятой Богородицы по проекту архитектора Чичагова. На небольшой звоннице находилось 7 колоколов, один из которых весил 98 пудов.

Это были особые послереформенные годы, а также годы восстановления Крыма после тяжелой войны. Как, впрочем и сейчас, запомним и сравним. К тому времени в Крыму наконец открылась самостоятельная епархия, оживившая церковно-приходскую жизнь полуострова. Началось строительство многих православных храмов, причем в основном на пожертвования граждан. Конечно, не остался в стороне и Губонин. Он внес существенный вклад в строительство Владимирского собора в Севастополе — усыпальницы адмиралов и главного памятника легендарной обороны города; принял участие в возведении самого большого в Крыму храма — Владимирского собора в Херсонесе. Ко времени освящения этого храма в 1891 году Крым стал для Петра Ионовича вторым домом.

А первым российским хозяином имения Гурзуф с 1808 года был герцог Ришелье — новороссийский генерал-губернатор, устроитель Одессы. Затем имение перешло следующему генерал-губернатору — графу М.С.Воронцову, а в 1833 году — сенатору Фундуклею, построившему в нем большие винодельные подвалы. После смерти сенатора его наследники продали все хозяйство П.И.Губонину.

И это далеко не все дела на благо Отечества, предпринятые Губониным — он принимал ближайшее участие в постройке в Москве храма Христа Спасителя и участвовал во многих других благотворительных проектах. На средства Губонина было построено Комиссаровское техническое училище в Москве, он финансировал строительство Политехнического музея. В Твери на его средства было построено здание духовной семинарии. За труды в работе Русского технического общества Губонин получил звание коммерции советника.

Высочайшим указом дворянство Губонину было дано «в воздаяние пожертвований с 1870—1872 года, на устройство и обеспечение бывшей в сем году политехнической выставки в Москве и во внимание к стремлению его своими трудами и достоянием содействовать общественной пользе».

После строительства Севастопольской дороги, в 1875 году, Губонин стал действительным статским советником, что дало потомственное дворянство его сыновьям — Сергею и Николаю, а в 1878 году Губонины получили дворянский герб с девизом «Не себе, а Родине», что совершенно отвечало всем его делам. Кроме того П. И. Губонин был почётным членом педагогического совета Императорского московского технического училища, членом Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии.

Состояние Губонина оценивалось примерно в 20 миллионов рублей. Для понимания много это или мало и курса переводного рубля на сувременный лад приведем некоторые цифры: на начало ХХ века. Цены, например, на вина и спирты в казенных лавках составляли — ведро казенного спирта в 400 (то есть, водка) — 8 руб.40 коп., столового вина — 12 руб., а казенное ведро вмещало 12,3 литра. Пуд мяса стоил 4 рубля 45 копеек, пуд масла коровьего — 16 рублей 50 копеек. Пуд колбасы можно было купить за семь рублей, а пуд рафинада — за три рубля семьдесят пять копеек. Не килограмм, а пуд. Для тех, кто запамятовал, напоминаю, что пуд — это 16 килограммов. Пуд белого хлеба обходился в два рубля, а черный стоил один рубль. Для того, чтобы сориентироваться в ценах, отметим, что в 1908 году месячное жалованье повара было 14 руб., прислуги — 12 руб., полицейского — 40 руб., городского председателя — 200 руб.

Вот так-то.

Петр Ионович даже упомянут в поэме «Кому на Руси жить хорошо» великого русского поэта Некрасова.

Умер известный промышленник и благотворитель 30 сентября 1894 года внезапно, сидя в кресле, перед выездом из Москвы в Гурзуф. Его отпевали и в белокаменной и в Симферополе, в Александро-Невском соборе, по пути в Гурзуф.

Все, что оставил Петр Губонин, было превращено после 1920 года в санаторий для комсостава красной Армии. За эти блага новая власть отплатила сносом Успенского храма в 1932 году и разрушением склепа, в котором покоились останки Петра Ионовича и его жены.

Вот и наши, современные комсоставовцы, видимо «доплачивают» и велят «не пущать», а жаль. Ну да Бог с ними, в Крыму и без них есть на что посмотреть, а не тратить на пустые препирательства своего драгоценного времени. Только Губонина жаль, трудился, трудился человек…

К примеру, можно осмотреть бывшее имение господина Азарова — Международный Молодежный лагерь «Спутник», куда в советское время на комсомольские посиделки я тоже проникал только тайными тропами. А сегодня, когда бывший премьер незалежной Азаров посчитал неудобным иметь достояние республики в собственности, иди кто и куда хочешь, красота. А и действительно красота — тихо, пустынно… Даже на пляжах. Рекомендую уважаемым согражданам, за невозможностью посещения губонинского парка, отдохнуть в сени пальм и магнолий «Спутника».

Со «Спутником» связана еще одна история:

Еще в прошлом веке мы записались в секцию тенниса при лагере, которую вел замечательный тренер Николай N. Мы с ним сошлись накоротке после того как он, вспоминая о былом и напевая «Не задирай носа», выразился, что это было время первого пришествия в Гурзуф «Машины времени»! Да было такое! Родная душа! Это то время, когда в городке была одна пельменная, одна танцплощадка, фешенебельная «Богема» была облупившейся автостанцией, а автобусы разворачивались прямо на месте фонтана. Николай был родом из Горловки и летом долгое время заведовал спортом в знаменитом молодежном лагере вместе со всей семьей. Так вот, шли годы, Коля усиленно тренировал нас, мы ездили с ним и его дочкой Таней по всему Крыму, с болью прощались и с радостью встречались каждый сезон. Но как-то мы пришли на спортплощадку и не обнаружили никого, только одинокий мальчишка гонял мячик. Мы спросили его, где тренер — он не знал. Пошли искать. Наконец нашли какого-то служителя и спросили, где Коля? И он просто ответил: умер.

— Как?! Когда?!

— Да ему язву вырезали, вот и умер прошлой зимой.

Мы ничего больше не спросили, ни к чему, просто ушли. Тогда южное солнце немного померкло. Нам и в голову не приходило взять его номер телефона — летом же встретимся. А как его дочь Танечка, жена? А как там они сейчас без Коли на Донбассе? Они-то живы?

Мы каждый год приходим в «Спутник» и кланяемся пустой спортплощадке и порванной теннисной сетке.

Глава 3. Симеиз-Simbol-Знак. Судьба

«Лошади были уже впряжены; я уже ногу занес, что бы влезть в кибитку; как вдруг дождь пошел. — Беда невелика размышлял я; закроюсь ценовкою и буду сух. Но едва мысль сия в мозге моем пролетела, то как будто меня окунули в пролубь. Небо неспросясь со мною разверзло облако и дождь лил ведром. — С погодою несладиш; по пословице тише едеш, дале будеш — вылез я из кибитки и убежал в первую избу.»

А.Н.Р.

Взнуздав жарким утром кибитку, мы отправились по горным тропам далее на запад. Рискованные повороты и неосторожные встречные возницы не стали преградой к нашей цели — прекрасному Симеизу.

«О, Симеиз, ты жемчужина Крыма,

В лицо мне дует с моря ласковый бриз.

О, Симеиз, город мой любимый,

Тебя не забуду, родной Симеиз!»

Нетленные строки юности, которые ваш покорный слуга распевал на Красной горке в этом самом заветном Симеизе. Куда там Леся Украинка или, скажем, Лебедев-Кумач — бери выше, поэзия народа! И правда, навязчивой мелодией этот величественный гимн распирает грудь мою и звучит в моей душе стоит только ступить на древние мостовые Симеиза.

И то сказать — древние — ведь первыми обитателями Симеиза были тавры. В окрестностях посёлка они оставили после себя дольмены и укреплённое поселение на горе Кошка, которое представляет собой еле заметное нагромождение камней, куда мы с большим удовольствием и вскарабкались на высоту саженей в 200. А постоянное поселение на месте Симеиза датируется учеными эллинистическим временем, то есть еще задолго до Р.Х.

Бывшее укреплённое поселение тавров в средние века превратилось в феодальный замок, господствовавший над всей округой. Тогда же византийцы, которым в то время принадлежал весь Южный берег, основали неподалёку укреплённый монастырь. Возможно, именно в эту эпоху поселение получило своё нынешнее название: Символ, Знак. После того, как власть Византии ослабла, Симеиз вместе со всем южным берегом попеременно входил то в состав генуэзского Капитанства Готия, то загадочного княжества Феодоро.

Пока не пришли турки…

Занятно, что последнее время стоит нам приблизиться к цветущей симеизской долине, как нас накрывает дождь. Да не просто северный моросящий пустячок, а шквал и буря. В прошлом году мы, спустившись на берег, вообще попали в ураган, валивший хлипкие торговые постройки и сбивавший шишки с пиний. Сами длинноигольные эндемики, закаленные штормами, устояли. Зато не устояли мы и пришлось скрываться в прибрежном шатре ближайшего питейного заведения.

Дождь хлестал так, что находящаяся в ста аршинах от нас скала Дива, была не видна. Но южные бури быстротечны, и в защищенной скалами бухте скоро прояснилось, но оказалось, что нам не выйти — горные потоки неслись с ужасающей скоростью и полностью скрыли какие-либо пути отступления. Наиболее находчивые сограждане вызывали извозчиков и те по облучок в воде вызволяли незадачливых курортников. Мы сделали проще — разулись и по поя… ну хорошо… по колено в воде отважно отправились в дальнейший путь.

Сегодня не так штормило, но все же подзаливало. Помня о прошлом ужасе, подобные мелкие катаклизмы уже не впечатляли и мы по горкам, по горкам смело отправились вперед.

Кстати, благодаря рельефу, Симеиз, подобно Гурзувиту, один из немногих поселений, которое можно заметить издалека. Если Гурзуф отмечен горой Аю-Даг — Медведь, то Симеиз горой Кошка, причудливо выгнувшей спину и доброй тварью прильнувшей к самому поселку.

Скорей, скорей к ней, к Кошке! Наш путь пройдет от чудом сохранившейся в первозданном виде (даже живописная картина в билетном зале жива) автостанции, блистающей классической колоннадой, вниз, через ампирный готель «Чайка» (бывшая убогая столовая со щами за 7 коп.), далее еще ниже — к моей Мечте! В смысле, к вилле «Мечта», белоснежным минаретом возвышающейся над городком. Но стоит подойти ближе и вся белоснежность осыпается прахом в прямом значении этого слововыражения: штукатурка облупилась, окна зияют выбитыми не только стеклами, но и рамами. Да-да, мой проницательный читатель, сейчас я начну метать громы и молнии, и даже замахнусь на критику святая святых — местный комитет по градостроительству и архитектуре, а то и чего пуще, на комитет по сохранению культурного наследия — второй год нашей законной власти, а воз и ныне там! Но смери порывы гневный обличитель! Всему свое время.

Смирил бы, однако только повернули за угол и перед нами предстает следующая знаменитая вилла — «Ксения» работы придворного архитектора Краснова в еще более страшном виде. Стиль и рука мастера видны и в руинах, величие которых не омрачает даже проломленная крыша. А ведь обе эти виллы — шедевры! И стоят посередь курорта на полное обозрение уважаемой публике!

Но полно стенать, сейчас погрузимся в лоно живительной природы — Симеизский парк Мальцовых — и утолим свои печали. Хоть здесь можно испокон веков свободно бродить среди клумб и скульптур Ёжиков, которых целых две: древние ёжики с гвоздями вместо игл и современные, отлитые, видимо, в чугунолитейной мастерской ЕИВ. Насколько я помню, памятники неким господам Ульянову-Ленину и Фрунзе, которые, как говорят в народе, отродясь в Симеизе не бывали, справедливо снесли, а вот ёжики только множатся — решпект!

Как раз проспект имени этого снесенного господина Ленина, украшенный древнегреческими статуями Аполлонов Таврических, покрытых масляной краской в три слоя, и разрезает знаменитый парк надвое. Некоторые неграмотные отдыхающие принимают Аполлонов за Лениных (не путать с Ленноном).

Так вот, господа, ответственно заявляю: никакого отношения эти статуи не только к пролетариату не имеют, как, впрочем, и сам Ленин, но и к искусству в целом!

О ужас! Что я вижу — благостную картину чудесного парка серой уродливой глыбой, как раз напротив памятника ёжикам, вспарывает высотный бетонный каркас. Прямо в Мальцовском парке! Вот это да! И хоть мое возмущение несколько напускное, так как я еще в прошлом году видел это чудовище, но боль в сердце возникает каждый раз как впервые (и ничего не сделано).

Вот и думай: в Мальцовский парк можно ходить запросто и он подвергся варварскому нападению зловредных сил, а Губонинский парк закрыт для добропорядочных граждан, и Пушкин со своим домом Раевских и другом-кипарисом сохранены. Парадокс, заслуживающий отдельного исследования. Боюсь только, что придется затронуть слишком нежные, сокровенные фибры и местной власти и киевской рады, по силам ли?!

Поясню, кто же такой, а вернее, кто такие Мальцовы.

Дело было в эпоху первоначального накопления капитала, период первых переселенцев и беженцев, в эру Дикого Юга, когда мушкет абрека, сабля татарина или пистоль поручика были гораздо более весомыми аргументами нежели Государевы миролюбивые миссии и так называемые черномырдинские переговоры. Да, было время боевое, да говорят еще какое…

Немного занесло, вернемся к предмету нашего разговора. Одним словом, история развития курорта Симеиз непосредственно связана с историей рода Мальцовых. И начнем мы издалека — в 1775 году Екатерина II пожаловала русским купцам Мальцовым дворянское звание. Иван Акимович Мальцов продолжил семейное дело. Он приобрел у купца Петра Демидова металлургический завод в селе Людиново, недалеко от Брянска, и организовал стекольное предприятие. Со временем он стал владельцем заводов в Брянской, Орловской, Калужской, Смоленской губерний с лесными и земельными поместьями.

Огромное богатство приносило и большие доходы. Иван Акимович покупал земли не только для расширения дела, но и для отдыха. Еще в начале XIX века он приобрел первые 30 десятин земли у Ревелиоти в Симеизе. Мальцов в то время активно занимался вопросами сельского хозяйства и новые приобретенные земли он решил использовать для развития виноградарства и виноделия. Он строит в Симеизе один из первых винзаводов на Южном берегу Крыма, который сохранился до сегодняшнего дня и входит в систему винкомбината «Массандра». Это недалеко от въезда в Симеиз. Проект винзавода был одним из лучших в то время, его галереи самые сухие, в них не проникала вода, не было плесени, что способствовало созданию качественных вин, и что можем подтвердить даже мы, испробовав божественный напиток из симеизских погребов.

Наследником симеизского имения и всего дела отца стал младший сын Ивана Акимовича, Сергей. У первого владельца имения в Симеизе было трое детей. Старший сын, Василий, умер рано, в 25 лет. Дочь Мария, имея солидное приданое, удачно вышла замуж за генерала Игнатьева. Сергей Иванович, младший сын, получил прекрасное домашнее воспитание. Он изучал механику, физику, владел иностранными языками. В 1836 году Сергей Иванович венчался с 16-летней княжной Анастасией Николаевной Урусовой. Все сулило молодому кавалергарду блестящую военную карьеру, но в 39 лет он неожиданно для многих вышел в отставку в чине генерал-майора и отправился в родовое имение Дятьково Брянской губернии, на заводы отца, чтобы посвятить себя предпринимательству. Но это присказка, сказка начинается сейчас.

Начал Сергей Иванович свою деятельность с осуществления своей давней мечты — постройки в Симеизе хрустального дворца. В калужских лесах из отборной древесины был срублен дом, который на лошадях привезли в Крым и установили в Симеизе.

На высоком холме вырос дворец, напоминающий фантастический фонарь. Большое квадратное, с плоской крышей, с выдающимися вверх посередине и по углам минаретами, двухэтажное здание со стеклянными стенами — таким был хрустальный дворец Мальцова. Но не знающий юга Сергей просчитался — жить в таком дворце, стоящем на солнцепеке, было невозможно. В 1887 году оригинальный этот дом сгорел от случайно оброненной спички. А жаль, может быть в нем и неудобно жить, но это было бы Крымское чудо света! Позже на этом месте был построен добротный каменный пансион Мальцовых. Архитектурные изыски Мальцова не ограничились этим курьезом. Однажды он завез в имение десяток новеньких железнодорожных вагонов, расставил их среди парка, устроил террасы, кухоньки, скромно обставил и получил по смешной цене несколько дач для отдыхающих со средним достатком. Этот опыт до сих пор имеет большой успех и многочисленных подражателей не только в Крыму.

Несмотря на занятость, Крым всегда был в поле зрения Сергея Ивановича. Накануне Крымской войны Мальцов предложил казне строить для Черного моря военные пароходы и быстроходные клиперы.

«Это для нашей лужи-то?», — отвечал ему известный острослов, морской министр и будущий главнокомандующий в Крыму князь Меншиков. Удивительно, но и адмирал Нахимов отнесся к паровым судам с предубеждением.

«На что нам эти самоварчики?» — говорил он Сергею Ивановичу Мальцову. Но позднее вынужден был признать: «А самоварчики бы нас выручили».

Не были приняты, к сожалению, и многие другие дельные предложения замечательного предпринимателя. Одним из самых больших бедствий в период Крымской войны, в частности обороны Севастополя, были плохие дороги. А ведь Мальцов предлагал выстроить конную железную дорогу от Екатеринослава до Перекопа, а в самом Крыму проложить шоссе. Но и этот проект не был принят.

«Зачем, — задавал ему вопрос тот же Меншиков, — что там не видел неприятель? Если даже и явится, недостаточно ли будет напоить его крымским вином — тут же и передохнет».

В этот период Мальцов пытался помочь Севастополю, он поставил туда пушечные лафеты по цене, почти в два раза меньшей, чем они обходились казне прежде. Управляя делом, желая развить его и дать заработать населению, Сергей Иванович Мальцов забывал часто свои интересы. Рабочий день его работников составлял 10—12 часов, в то время как на других предприятиях он длился 14—16 часов. В промышленных селах Сергей Иванович открывал больницы, школы. В Людинове им было основано техническое училище, прозванное местным университетом. На территории мальцовского промышленного района была своя жизнь, совсем непохожая на жизнь других уголков России.

Но и на храмы денег Сергей Иванович не жалел. Восьмым чудом света называли современники убранство церквей в Дятькове и Людинове, лучших в епархии.

В 1883 году с Сергеем Ивановичем произошел несчастный случай. Возвращаясь из Людинова в Дятьково, он перевернулся с экипажем. Пролежав несколько месяцев, он по совету врачей уехал для лечения за границу.

За полгода его отсутствия оставшиеся члены правления неумелым хозяйствованием расстроили дело. Закат промышленной империи Мальцова начался с многомиллионного государственного заказа. Всю мощь своих предприятий Мальцов переориентировал на выпуск российских паровозов, и дело было сделано — пробная демонстрационная партия построенных по последнему слову техники машин вышла на магистрали.

По оценке специалистов, это были прекрасные паровозы, способные составить конкуренцию тем, что производили в Германии. Но в железнодорожном ведомстве сменилось руководство, и новый министр решил отказаться от мальцовских паровозов. Новому начальству оказалось выгоднее закупать паровозы за границей. Широта дела позволила выдержать этот страшный удар. Но за ним вскоре последовал другой — наводнение. Урон был весьма ощутимый.

Положение еще можно было поправить, но начались интриги родственников. Жена Мальцова, близкая подруга супруги императора Александра II, не захотела жить в глуши и давно ушла от него вместе с детьми.

Неодобрительно относившиеся к затеям мужа и отца, все они опасались новой женитьбы Мальцова, грозившей потерей наследства, поэтому хлопотали о передаче заводов под опеку, и, в конце концов, добились высочайшего повеления. Мальцов благоразумно отказался от борьбы с родными и уехал в Симеиз. Друзья сочувствовали ему, пытались помочь. Но в апреле 1888 года акционерное общество «Мальцовское фабрично-торговое товарищество» было признано несостоятельным должником.

Последние годы жизни Сергей Иванович жил в Крыму, в Симеизе, где развивал производство русского шампанского. Умер он в Симеизе в 1893 году, тело его было перевезено в Дятьково.

Похоронен генерал-промышленник в мальцовском фамильном склепе на кладбище при Дятьковском Преображенском храме. Склеп и кладбище, к сожалению, сравняли с землей. Люди уходят, а дела и их дома остаются. Как много видели, слышали стены старинных симеизских домов, наполненных тенями далеких предков!

В Симеизе сохранились дома сыновей Сергея Ивановича Мальцова, Николая и Ивана, основателей нового курорта в Крыму. Иван Сергеевич, генерал от инфантерии, поселился в западной части имения, а Николай Сергеевич, шталмейстер Двора Его Величества, — в старинном симеизском парке. Весьма солидный особняк Николая Мальцова был возведен в старом парке бывшей усадьбы Потоцкой в восточной части имения. Он, пожалуй, тянет даже на определение «дворец». Здание, возведенное в середине 1890-х годов, относительно неплохо сохранилось. Стиль можно охарактеризовать как близкий к неоренессансу с элементами ордерной архитектуры. Привлекает внимание мемориальная доска на фасаде, свидетельствующая, что здесь в 1885 году останавливался Л. Н. Толстой. Учитывая, что особняк построен спустя лет десять после визита графа, наверное, следует понимать, что Толстой останавливался не именно в этом доме, а в имении Мальцовых вообще.

В 1900 году Николай Сергеевич Мальцов построил небольшую обсерваторию вблизи шоссе Ялта-Севастополь, выписал из Германии у знаменитой фирмы «Цейс» астрономические инструменты, и коротал свободные часы, наблюдая за звездами, благо, малая облачность, сухость и прозрачность воздуха в Симеизе давали такую возможность. Симеизская обсерватория, основанная Николаем Сергеевичем Мальцовым, существует и поныне, в полной мере развлекая заезжих туристов. Но в те годы за создание и техническое оснащение обсерватории Н. С. Мальцов был избран почетным членом Российской академии наук.

Большая часть имения Мальцовых была с самого основания ничем не занята и не приносила дохода, так как представляла собой каменистую, безводную местность почти без растительности. В 1900 году у братьев появилась идея — использовать свои земли в коммерческих целях и создать на них дачный поселок, который, по их мнению, должен давать хорошие доходы. В Симеизе появилось общество дачевладельцев, которое стало руководить работами по благоустройству и застройке курорта. Идея братьев Мальцовых стала осуществляться.

В течение девяти лет имение находилось в общем пользовании братьев, а затем они разделили его. Западная часть с курортом «Новый Симеиз» отошла Ивану Сергеевичу, а восточная — Николаю Сергеевичу. Именно Иван Сергеевич Мальцов вложил всю свою энергию в развитие нового курорта. В 1912 году император Николай II с семьёй посетил Симеиз и встречался с Иваном Сергеевичем Мальцовым. Посёлок Новый Симеиз был записан самостоятельным селением в Статистическом справочнике Таврической губернии 1915 года в составе Дерекойской волости Ялтинского уезда.

На дачных участках возводились особняки и пансионы по проектам выдающихся архитекторов Краснова, Щекетова, Субботина, Семенова. Строились купальни, банные заведения, ресторан. Все постройки нового курорта были выполнены по индивидуальным проектам. Красивые, нарядные здания и сегодня смотрятся превосходно, радуя жителей и гостей курорта. В этом отношении Симеиз не похож ни на один поселок Южного берега. Двух-трехэтажные виллы получили необычные названия: «Миро-маре», «Ксения», «Хайал», «Эльвира» и другие. Вскоре появилась аптека, начало действовать постоянно почтово-телеграфное отделение, народный дом. В Приморском парке устроены были площадки для лаун-тенниса и крокета, на летней площадке выступали любители и приезжие артисты.

Развитие курорта продолжалось до 1918 года. В этот год в Симеизе было особенно многолюдно. Казалось, что революция где-то далеко, а в Крыму все по-прежнему благополучно, а может быть, просто всем хотелось, чтобы так было. Продолжались визиты, концерты, а между тем волна революции постепенно все-таки докатывалась и до Крыма. Весной 1918 года отряды красных моряков захватили в Симеизе телефонную станцию, телеграф. На дачах начались обыски. В доме Николая Сергеевича Мальцова во время обыска забрали коллекцию золотых медалей, орденов, монет, а также большую часть гардероба хозяина. Затем имение было объявлено национализированным.

Владелец другой части Симеиза, Иван Сергеевич, был вынужден оказывать гостеприимство в свое доме комиссару, который был поставлен контролировать положение в поселке. И это было еще хорошо! В Ялте в это время почти каждый вечер на ялтинском молу расстреливали людей.

«На Ялтинском молу, где Дама с собачкой потеряла лорнет, большевистские матросы привязывали тяжести к ногам арестованных жителей и, поставив спиной к морю, расстреливали их: год спустя водолаз докладывал, что на дне очутился в густой толпе стоящих навытяжку мертвецов» — пишет Набоков, спасшийся очевидец событий.

После капитуляции Германии, в Крыму высадились части Белой армии. В этот период представители дворянства были здесь в относительной безопасности. С приходом на полуостров Красной армии весной 1919 года Мальцовы и многие другие аристократические семьи были эвакуированы англичанами на Мальту. Летом того же года Крым вновь перешел под власть Белой армии во главе с генералом Врангелем. Многие эмигранты поспешили вернуться, в том числе на свою беду вернулись и Мальцовы.

Весной 1920 года Красная армия прорвала линию фронта и проникла в Крым. Вторая оккупация Крыма красными была намного более лютой, чем первая. Кровавым заключительным аккордом Гражданской войны прозвучали крымские события конца 1920 года, когда уничтожение людей было особенно массовым, счет шел на десятки тысяч человек.

Печальной оказалась судьба основателя курорта в Симеизе Ивана Сергеевича Мальцова. Его сын, Сергей, был женат на дочери Надежды Александровны Барятинской — Ирине, которая к тому времени была беременна третьим ребенком. Представить себе страшно. Уставшая за последнее время от всех перемещений, она проявила упрямство и не захотела никуда уезжать. Ее муж уступил ей. Вместе с ними остались в Крыму и их родители Иван Сергеевич и Надежда Александровна. Участь их была ужасной.

Сохранились архивные дела тех далеких лет, которые дают представление о тех событиях в Крыму, начиная с 1918 года. В одной из папок документы о судьбе 204 человек, которые в конце 1920 года имели несчастье оказаться в Ялте и попасть в поле зрения чрезвычайной тройки крымской ударной группы Управления Особого Отдела и его председателя некоего Э. Удриса. Все были расстреляны, хотя в «деле» не было ни малейших оснований для каких бы то ни было обвинений в их адрес. Для того чтобы попасть под чекистскую пулю, было достаточно просто принадлежать к «бывшим» или не понравиться кому-нибудь из чекистов. Не было недостатка и в тех, кто спешил воспользоваться моментом и выместить на невинных людях свою ненависть.

Так случилось и с Мальцовыми.

17 декабря в Особый Отдел от Александра Григорова поступило заявление:

«Согласно моего заявления были арестованы княгиня Н. А. Барятинская, генерал в отставке Мальцов и его сын капитан гвардии Мальцов. Зная, что эти люди цензовики, собиравшиеся выехать за границу, но почему-то не успевшие, являются, безусловно, контрреволюционерами, уверен, что имеют связи и знают много другой себе подобной сволочи, предложил бы для пользы дела путем различных предложений и нажимов добиться от них, каких они знают членов Национальных обществ и прочих контрреволюционных организаций, и арестовать их родных и знакомых, как безусловную сволочь, и уверен, что они могут кое-что дать.»

На анкете Ирины Владимировны Мальцовой, урожденной Барятинской, резолюция-приговор: расстрелять. Одним росчерком пера человек, наделенный властью, лишал жизни невинного человека.

204 человека из одной только «расстрельной папки», а сколько их, таких папок, было в те годы? Сколько их было расстреляно и брошено в яму во дворе бывшего дворца Эмира Бухарского в Ялте, превращенного большевиками в страшный застенок.

Расстреляны были парализованная княгиня Барятинская, Иван Сергеевич Мальцов, их дети, Сергей и Ирина. Спасти удалось только малолетних Коленьку и Настю. В 1922 году их бывшей няне Марии Григорьевне Шуйской удалось тайком вывезти их во Францию. К счастью, выбрался из Крыма и Николай Сергеевич Мальцов и мирно почил в Ментоне недалеко от Монте-Карло в возрасте 90 лет.

Потомков он не оставил. Другие потомки Мальцовых — по линии Ивана Сергеевича — живут ныне во Франции, Англии, Америке. Периодически они приезжают на родину, в том числе и в Симеиз.

Новый Симеиз был национализирован и превращен в государственный курорт. На многие годы имя Мальцовых, основателей нового курорта, было забыто. Сегодня трудно говорить о роскоши и красоте курорта, основанного братьями. Многие дачи давно уже требуют капитального ремонта. Сиротливо стоят они с облупившейся краской, выбитыми стеклами, заросшими сорняком ступенями. Стоят некогда нарядные и обихоженные своими владельцами дачи среди дивной крымской природы и ждут настоящих хозяев. В лучших традициях русского купечества промышленники Мальцовы всех поколений были щедрыми благотворителями.

На их средства были построены великолепные храмы в разных городах страны. На благотворительные цели — строительство и содержание больниц, пенсий, пособий пожилым — Мальцовы тратили немалые деньги. Делать хорошие дела было, видимо, у них в крови, в отличие от тех, кто позволяет себе возводить заборы вокруг Ласточкина Гнезда, строить собственные дачи в заповедниках, открывать рестораны на горе Ай-Петри — природном заказнике.

С этими мыслями и с памятью о семье Мальцовых мы отправились по памятному парку к горе Панеа, откуда открывается замечательный вид на всю бухту (Кошечка осталась справа). Еще замечательней вид открывается со скалы Дива, если кто рискнет по каменным ступеням с шаткими перилами забраться на головокружительную высоту 15-тиэтажного небоскреба! Мы уже рисковали в свое время, и поэтому отправились дальше: сквозь «девственный» лес к санаторию им. Семашко, который представляет собой комплекс еще мальцовских вилл — «Миро-Маре», где жил Рахманинов, «Сольби» и «Дельфин».

Вообще в послевоенные годы началось активное восстановление и развитие курорта. Полностью все разрушения военных лет были ликвидированы к 1955 году. Основные санатории и дома отдыха созданные в послевоенный период: санаторий им. XXII съезда КПСС (на месте Стеклянного дворца), детский санаторий «Москва», санаторий им. Н. А. Семашко, детский санаторий «Пионер», санаторий им. Ленина (вилла «Селям»), санаторий «Красный маяк» (вилла «Ксения»), санаторий «Голубой Залив». Все было отдано советским трудящимся! Торжество справедливости! Посудите сами: раньше, например, в Ливадии жил один царь с семьей, а потом тысячи простых крестьян, воспетых Маяковским. Теперь там, слава Богу, музей в белых тапочках, но тоже для всех! Или вот усадьба Мальцовых, — как мы теперь знаем, одни несчастья, а теперь там живут пионеры! Нет, не живут, это я вспомнил советское время, простите. Там сейчас никто не живет. Судя по всему, сейчас во всем Симеизе курортники живут только на виллах-новоделах и так называемых мини-гостиницах с «евро» ремонтом, бездумно переделанных из тех же старых вилл…

Да, в постперестоечный период состояние курорта существенно ухудшилось: плохо убирается мусор, не соблюдается режим на заповедных территориях, посещение которых должно быть запрещено, вырубается редкие реликтовые растения, в частности, симеизский можжевельник древовидный. Вот сквозь этот можжевельник, минуя знаменитый Курзал, находящийся в инфарктном состоянии, где когда-то выступали Жан Татлян, Лев Барашков, Цирк лилипутов и другие советские звезды первой величины, мы продвинулись… к очередному рифленому забору! О, Господи! Надо же додуматься посрубать реликтовые сосны и кипарисы и взгромаздить сооружение прямо на оползневом берегу!