Бесплатный фрагмент - Птичка Воробей

Пролог

Говорят, увидеть бабу с пустым ведром — дурная примета. Тяжело спорить с этим утверждением, когда, уходя из дома на работу, открываешь дверь и застаёшь перед входом в свою квартиру соседку бабу Зину. И именно с пустым ведром.

Содержимое своего мусорного ведра она уже высыпала мне под дверь и теперь любовно прикрывала эту кучку моим же новеньким ковриком. Тот уныло сопротивлялся своей необычной участи. Траурно дыбился, топорщился могильным холмиком с приветливой надписью «Welcome» по хребту и упрямо отказывался становиться обратно плоским. Но бабушка не сдавалась. Кряхтя и фыркая от усердия, она была так поглощена своим творчеством, что не заметила моего появления.

Баба Зина, или Зинаида Петровна. Педагог с каким–то немыслимо огромным стажем работы. Добропорядочная, всегда приветливая соседка и просто хорошая женщина. Так мне казалось до этого времени. Что ж, возрастная деменция не щадит никого. Даже педагогов со стажем.

Я устало вздохнула и потёрла пальцем переносицу, силясь придумать, как погасить назревающий конфликт в зародыше. Потому что, как говорила моя покойная матушка, бесполезно выяснять на повышенных тонах отношения с детьми, стариками и сумасшедшими. Правды не добьёшься, а нервы себе попортишь.

День отчаянно пытался сорваться с накатанной колеи и ухнуть в чёрную полосу. Он старательно не задался с самого утра. Точно по шаблону, из турки сбежал кофе и залил собой сияющий глянец варочной панели. Затем утюг чихнул паром, испортил до дыр мою любимую блузку, отдал концы и взял курс в сторону свалки. Мироздание словно посылало мне сигналы: «Вернись в кровать! Спрячься под одеялко и не вылезай из-под него до завтра».

Но я не из тех, кто трусливо поджимает хвост и бормочет молитвы при виде дыры или кофейной жижи. Такой ерундой меня не взять. А бабки с пустыми вёдрами мне тем более не страшны.

Я кашлянула, чтобы привлечь внимание соседки. Старушка так резво сиганула в сторону, что я поразилась прыти в её возрасте.

— А–а, Линочка… это ты… — от неожиданности старушка запела привычным елейным голоском.

Но тут же осознала, что была застигнута на месте преступления с поличным. И скорбно горбившийся коврик, и пустое мусорное ведро выдали её с головой. Она моментально сменила тактику и рванула в атаку:

— Это ты! — злобной старой кошкой зашипела она на меня, — Это ты, Линка–паскуда, виновата!..

В чём же я, собственно, была виновата, разбираться не хотелось. Да и не представлялось возможным. Долго хранимая в душе ненависть хлестала из старушки потоком бессвязных обвинений и отборных матерных слов. Никогда бы не подумала, что эта с виду интеллигентная от мысков туфель до кончиков волос женщина знает такие ругательства, от которых и сапожники покраснели бы как юные школьницы.

Я осторожно переступила через холмик с мусором и закрыла за собой дверь. Аккуратно обогнула брызжущую и захлёбывающуюся в матерном лае бойцовскую старушку, стала спускаться по лестнице. Бабулька оторопела от такого возмутительного безразличия с моей стороны, подавилась бранью и беззвучно захлопала ртом. Задержавшись на межэтажной площадке, я спокойным ровным тоном бросила ей через плечо:

— Зинаида Петровна, потрудитесь, пожалуйста, убрать свой мусор из-под моей двери. И да, вам тоже здравствуйте, — и зашагала прочь.

Баба Зина вышла из ступора и, с открывшимся вторым дыханием разразилась мне вслед новой порцией брани.

«Добрососедским отношениям конец. Таскайте теперь, Эвелина, с собой зонтик да чаще оглядывайтесь по сторонам, — мысленно хмыкнула я, вваливаясь в салон такси, — Мстя бабульки будет страшна. Бабки, они такие, не переносят безразличия к своим тщательно спланированным козням. А особенно педагоги со стажем. У них опыт, ого–го! Прилетит тебе ещё ведро с помоями на макушку, вот увидишь».

Я назвала водителю адрес, откинулась в кресле и улыбнулась своему отражению в стекле.

«Может быть, надо было хотя бы для виду устроить наигранный нервный срыв? Бабка старалась, пакостила, а я… эх! Эмоциональный сухарь, что с меня взять?»

Я с детства не отличалась особой эмоциональностью. Когда другие пятилетки устраивали своим родителям образцово–показательные припадки возле витрин с яркими конфетами–игрушками, я поражала окружающих своей сдержанностью.

— Ты — рассудительная барышня, Эвелина, — говорила мне моя матушка, — И понимаешь, что, как все рассудительные барышни, должна быть сдержана в выражении эмоций.

Я понимала. И на стальных цепях держала свои чувства. Окружающие редко видели на моём лице что-то кроме вежливой полуулыбки, даже когда я была крайне возмущена или зла. Подобное воспитание — это верный путь к неврастении, если так рассудить. По–детски яркие эмоции, приправленные подростковыми гормонами и на долгие годы наглухо закрытые в маленький чёрный ящичек в душе, — не лучшее решение. Когда–нибудь такая смесь рванёт и тогда… Да, будет как в песне: «А иначе он взорвётся — трах–бабах! — привет, дурдом».

Когда у всех нормальных людей сошли подростковые прыщи, отгремели фейерверки гормонов и тосты в честь совершеннолетия, Мироздание подожгло бикфордов шнур, разорвав мою жизнь смертью матушки в клочья. И я рванула. В прямом смысле этого слова, съехала с катушек. Что я творила, в сознании до сих пор укрыто плотным туманом. Пришла в себя где–то через месяц. Очнулась на грязном заблёванном полу в нашей с нею квартире и будто наяву услышала над собой её грустный ласковый голос:

— Вставай, Линочка, вставай. Это не вся жизнь плохая. Только один плохой день. Его нужно просто пережить и двигаться дальше…

Я встала и огляделась. Меня окружали руины. Ценных вещей в квартире не осталось. Вынесли всё, кроме мусора. Его–то как раз были горы. Я совершенно другими глазами посмотрела на то, во что превратила свою жизнь, и меня передёрнуло от отвращения.

К реконструкции приступила незамедлительно. Привела себя и квартиру в порядок, сходила в университет и узнала, что для меня будет лучше перевестись на заочное и пойти работать или же есть возможность взять подработку в самом университете и остаться на очном.

Женщины в секретариате оказались отзывчивыми. Они разъяснили, что перевод с бюджета на коммерческое заочное лишь усугубит проблему. Пристроили меня на полставки лаборантом, дали рекомендательное письмо коменданту общежития. Жильё было положено только иногородним, но строгая пожилая женщина выделила мне маленькую тёмную каморку. И даже не стала брать с меня плату в обмен за услуги в качестве уборщицы.

Жизнь продолжалась, отчаянно скрипя шестерёнками. Было тяжело, очень. Но скромных средств за полставки лаборанта и сдачу нашей с мамой квартиры в наём хватало на макароны. Иногда даже с сосиской. Пенсию по потере кормильца и копеечную стипендию я откладывала на счёт. Несмотря на мой скромный вид из разряда «бедненько, но чистенько», у меня даже появились друзья.

Женька и Милка, оба провинциалы. Но разве это имеет значение, если ребята хорошие? Они взялись сбагривать мне «продуктовую заботу» своих предков в виде банок с всякими вареньями–соленьями. А я им помогала с учёбой. Жить стало веселее. Тем более что новые друзья не давали мне закиснуть и покрыться плесенью в моей каморке, где помещалась только одна скрипучая узкая кровать и табурет. На котором я, собственно, и ела, и училась.

Милка, курносая хохотушка, очаровывающая своим весёлым нравом и лёгким характером. Женька, видный парень, пользовался успехом у всего девчачьего народа. Признаюсь, не свалиться в розово–лямурные сопли по нему мне помешал страх разрушить нашу зыбкую дружбу.

Годы учёбы пронеслись быстро. Осенними листами прошуршали написание и защита диплома. Скупая слеза в глазах комендантши, приятные слова: «Где же я ещё такую помощницу–уборщицу найду, чтобы драить туалеты и душевые?» И жирный неприятный намёк на освобождение занимаемой площади в виде каморки не омрачил радости окончания учёбы. У меня была мамина квартира — есть куда пойти.

Но Женька с Милкой приуныли. Возвращение в провинциальные родительские гнёзда их совсем не грело. А без опыта работы и прописки кому они нужны? Решение сформировалось само собой. Всей троицей стали жить у меня. С временной регистрацией я им также помогла. Инициатором идеи начать что-то своё тоже стала я. А что? Молодым у нас везде дорога, молодым у нас везде почёт… Тем более, государство поощряет субсидиями целеустремлённую молодёжь. А я стремилась. Очень.

Ребята тоже. Поэтому поддержали идею с открытием логистической компании. Правда, написание бизнес–плана для получения господдержки возложили на меня. Но это и правильно. Кто, как не податель идеи, сможет на бумаге чётко сформировать мысль: так и так, хотим объединить водителей–дальнобойщиков в одну сеть, как в такси. Мы им — заказы на доставку, а они и фирмы–продавцы — нам процент. Всё просто.

На деле бизнес строился не так радужно. Много всего было пережито, много порогов оббито — всё это рассказывать скучно. Скажу лишь, у нас всё получилось! Вернее, отбросив ложную скромность, у меня получилось. Женька и Милка, конечно, старались активно участвовать в процессе, но все важные ниточки–косточки нашего моего детища в единое целое связывала я.

Таксист притормозил возле высокого здания. Я вздрогнула, отвлекаясь от воспоминаний. Сколько лет прошло? Пять… нет, семь. И вот ты уже какой! Мой «сынок», мой бизнес…

Я вышла из машины и задрала голову вверх, высматривая этаж своего офиса. Да, не первый. Но всё равно — центр города! Здание приветливо ослепило меня блеском своих окон.

В офисе привычно царила суматоха. Шум от беспрестанно выплёвывающей бумагу техники, гвалт голосов работающих операторов — всё сливалось в единую какофонию. Не работа, а адово пекло. Красотища!

Неудачно начавшийся день не терял надежды выбить меня из колеи. Мне пришлось с размаху нырять в решение проблем: две фирмы из-за задержки с доставкой товаров выдвинули претензии, три «дальнобоя» решили разорвать с нами контракт и переметнуться к конкурентам. Словно сорвавшись с цепи, на операторов обрушился шквал звонков от недовольных получателей, выдвигающих претензии к полученным товарам.

Девочки охрипли объяснять, что велосипед без колеса — это вина продавца, а не доставщика. И нет, оно не могло отвалиться по дороге. Потому что велосипед, как и его колёса, были упакованы в одну коробку, которую никто не вскрывал.

В довесок ко всему я краем глаза заметила, как из офиса, один за другим, тихо ускользнули Женька и Милка. На душе неприятно заскреблось. Нет, не из-за того, что это двое отлынивают от работы. Процесс мною поставлен на рельсы, и офис прекрасно работает без них. В целом, им, как соучредителям, можно только изредка здесь появляться. Их отсутствие ни на что не повлияет. Меня задел тот факт, что они слиняли вдвоём. Может, между ними что-то..?

Но пришедшее на телефон сообщение от Женьки заставило меня подпрыгнуть от радости и стукнуть себя по голове за нехорошие мысли. «Жду тебя вечером в нашем ресторане», — гласило оно.

Ещё на этапе формирования компании на кухне Милка бесстыдно заявила нам с Женькой:

— Вы так друг на друга слюнями капаете, что меня сейчас от вас стошнит. Может быть, перестанете уже скромничать и начнёте нормально встречаться? — и мы стали.

Сначала встречались. Потом, когда Милка съехала, стали жить вместе уже официально как пара. Всё было. Не было только фаты, колец и куклы на капоте. А жаль, белое платье мне бы пошло.

И вот, по прошествии семи лет, Женька с Милкой, старательно маскируя свой совместный уход, покидают офис. А потом приходит это SMS… Чем не повод подумать, что эти двое задумали что-то? К примеру, мой ненаглядный Женечка, наконец, созрел и собирается сделать мне предложение. А так как фантазия у него как у танка, в этом непростом романтическом для него деле взялась помогать Милка. Всё выглядело настолько складно и ожидаемо, что я воспарила на крыльях радости в предвкушении предстоящего вечера.

На этой волне разрулила конфликт с недовольными фирмами–партнёрами. Благодаря знакомствам с бухгалтерами–консультантами, сидящими на налоговых декларациях, нашла и заключила контракты с шестью свежеоткрытыми ИП, планирующими заниматься грузоперевозками. К огромной радости последних, кстати. Убедилась, что основные проблемы решены, и позволила себе упорхнуть из офиса до конца рабочего дня. Рванула в салон красоты, чтобы основательно подготовиться к «неожиданному» ошеломительному событию в жизни.

В ресторан я прибыла во всеоружии. Немного постояла перед входом, стараясь унять дрожь от волнения.

«Так, спокойно, Линочка, спокойно, — повторила я мысленно слова мамы, — Ты — барышня рассудительная. А как всё рассудительные барышни, должна быть сдержана в выражении эмоций».

Эти слова всегда помогали мне взять себя в руки. Вот и сейчас я почувствовала, как натянутые от нервов жилы внутри тела расслабляются, и сердце переходит с галопа на спокойный ровный ритм. Так–то лучше. Сделала глубокий вдох–выдох и шагнула внутрь. Мельком бросила взгляд на себя в зеркало в холле и улыбнулась. Я — прекрасна. Впрочем, как всегда.

Меня проводили к месту, и я неприятно удивилась, увидев, что, помимо Женьки, присутствует и Милка. Неужели мой благоверный настолько инфантилен, что даже кольцо преподнести без поддержки не в состоянии? Подавив в себе недовольство, я приветливо улыбнулась им и присела за столик. С интересом разглядывала уже заказанные блюда.

Ну-с? И в каком из них спрятано кольцо?

Пару лет назад стало модной тенденцией прятать обручальные кольца в бокал с шампанским или десерт. Когда будущая невеста, чуть не ломая челюсть, находит его, под бурные овации официантов и гостей делается предложение. Давно избитое клише, но кушать надо бы маленькими кусочками. Мало ли что, а зубы нынче дороги.

День выдался нервный, и, не считая утреннего кофе, мне не удалось перекусить. Сейчас организм напомнил об этом. Мне приходилось всячески сдерживать себя, чтобы не частить вилкой и не глотать еду целиком, почти не жуя.

«Так и обручалку недолго проглотить. Жди потом, пока само выйдет», — подавила я смешок и посмотрела на друзей.

Они оба молча ковырялись в тарелках, переглядывались и словно ждали чего-то. Их пасмурные лица как–то совсем не выражали праздничного настроя. Похоже, я поторопилась с выводами о предложении руки и сердца. С такими минами только «К нам едет налоговая!» и сообщать, самое то.

Но никакие проверки нам не страшны. Я жёстко контролировала документооборот и была уверена на сто процентов, что всё в порядке. Хотя… кто ищет, тот всегда найдет к чему придраться.

Аппетит втянул когти и растворился, оставив после себя неприятное ощущение фантомного куска в горле. Я сделала знак официанту, что закончила. Взяла бокал с водой и отпила, выразительно поглядывая на друзей. Мол, готова их выслушать. Ладно, ночной дожор потом мне в помощь.

Первой заговорила Милка. Шумно вздохнув, она выпила:

— Я беременна! — и с вызовом посмотрела на меня.

— Поздравляю. Кто отец? — растерявшись, брякнула я. Хотя уже заметила бегающий взгляд Женьки.

Ба-а, да у нас тут секс по дружбе! Как в плохом кино, наш козлик не удержался от соблазна попастись в соседнем огороде. Тем более что «калитка» у Милки всегда нараспашку.

— Не строй из себя большую дуру, чем ты есть на самом деле! — зло прошипела бывшая подруга. — Женя мне уже и предложение сделал! — недолго друг друга искали, в общем.

Я другими глазами посмотрела на своего благоверного. Он сидел за столом с похоронным лицом и всячески избегал встретиться со мной глазами. Всем своим видом он старался дать понять, что произошедшее — это злой рок. Случилось не по его желанию, и он здесь — главная жертва. Классический представитель парнокопытных, даже не смешно.

Странно, но я испытала облегчение от осознания, что между нами всё кончено. На душе вдруг стало неуместно легко и радостно. Видимо, эти отношения меня давно стали тяготить. А белое платье с фатой… что ж, вполне можно и без них прожить. Я насмешливо посмотрела на Милку и весело фыркнула:

— Прими мои искренние и глубочайшие соболезнования по этому поводу. От меня-то что требуется? Свечку подержать? Так вы и без меня неплохо справляетесь. Не приходить на свадьбу? Без проблем, не приду. Что-то ещё?

Наверное, от меня ожидали другой реакции. Женька дёрнулся, как от пощёчины. А Милка захлебнулась яростью.

— Что нужно?! Чтобы тебя не было в нашей жизни! Совсем! — брызжа слюной и срываясь на визг, злобно просипела она. — Ты! Уволена!

Я мгновенно хищно подобралась и растеряла всю весёлость.

— В смысле, я уволена? Это моя компания, моё детище. Это я спала всего по два часа в сутки, когда писала бизнес–план. Это я оббивала пороги инстанций и стёрла ноги, бегая и налаживая контакты. Это я…

— Вот! — внезапно подал голос Женька. — Вот именно из-за этого я и пошёл на сторону! Тебя ничего не интересует, кроме этой треклятой фирмы! Есть ли я рядом, нет ли меня, тебе всегда было плевать! Компания–компания! Все твои мысли только о ней! Ты даже в постель с собой документы тащишь! И знаешь что? Положа руку на сердце, оно не удивительно, ведь в постели ты — бревно! А как женщина — полный ноль! Эмоциональный инвалид, вот ты кто! Да с тобой не один мужик жить не сможет! Не баба, а калькулятор на шпильках!

Каждое его слово оплеухами било наотмашь. Я даже явственно почувствовала вкус собственной крови во рту от этих ударов. Обида слёзной рекой подкатила к горлу и встала комом. Не сейчас, дорогая, поплачем потом. Нельзя показывать им свою слабость. Именно этого от тебя сейчас и дожидаются. Хотят унизить, растоптать…

За что?.. За что?.. Что я такого вам сделала?..

— Недосыпала–недоедала она, бедняжечка, — со злорадством гиены кинулась в атаку Милка, — ноженьки все стоптала. Да тебе просто повезло! Просто ПО–ВЕ–ЗЛО. Ты оказалась в нужном месте в нужное время. Попала в струю, проще говоря. В этом нет никакой твоей личной заслуги. Любой при таких условиях смог бы. Но другим просто не везёт так, как тебе.

Я задохнулась от возмущения: просто повезло?! Когда они сладко посапывали в кроватках, я считала-пересчитывала, строила графики и выводила формулы, чтобы впечатлить бюрократов. А с началом рабочего дня, не ложась, неслась подыскивать место под офис. Или лично встречалась с представителями торговых организаций, перевозчиками и прочими, пыталась объединить всё это в одно целое. Заработала себе первую седину, морщины и нервный тик глаза, когда перевозчики стадом ломанулись к новичкам–конкурентам, обещавшим «сладкую–сладкую» жизнь. Оказывается, в понимании Женьки-Милки это называется «повезло»! Удачное стечение обстоятельств, чудодейственное — бам! — и мы стали владельцами процветающей фирмы.

Мды-ы… с таким-то подходом без моего присутствия компания развалится через месяц, три — потолок.

— Вы не можете меня уволить, я соучредитель, — произнесла, всеми силами стараясь сохранить внешнее спокойствие.

Милка сложила руки на груди, ядовито хмыкнула и приподняла бровку. Нехорошее предчувствие в тошнотворный узел скрутило внутренности. Не могут уволить, нет! Или… могут? Я в памяти быстро перебрала все уставные бумаги компании, и меня замутило.

Ну, дура, как есть дура! Как я могла забыть, что изначально всё оформила на Женьку?!

В первое время, столкнувшись с непробиваемыми патриархальными взглядами на бизнес среди многих руководителей, я решила пойти по пути наименьшего сопротивления и оформила всё на Женьку. Сделала из него этакого «переговорного Петрушку», которого брала с собой на встречи. Отдавливала ему под столом ногу, чтобы он вовремя успевал проблеять своё веское мужское «да» — один пинок, или же «нет» — два пинка. Потом, когда отношения уже были налажены, присутствие Женьки стало необязательно, но переоформлять бумаги я не стала. Мы уже были в отношениях, а компания — это почти как семейное дело… Всё так закрутилось–завертелось, когда фирма заработала, оглядываться назад совсем не было времени. А я по–прежнему с надеждой смотрела в будущее… Ни шагу назад, только вперёд! Но… о, боже! Как я могла о таком забыть?! Ума нет, — считай, калека.

Видимо, мне не удалось удержать на лице маску спокойствия, потому что Милка довольно хмыкнула:

— Смотрю, память к тебе вернулась? На работу можешь завтра не приходить, уволим без твоего присутствия. Бумаги пришлём по почте.

Вот. И. Всё. Последняя фраза — точно контрольный выстрел в голову. Унижаться и умолять — бесполезно. Брать горлом — тоже. Милка — профи в базарных разборках. Опущусь до её уровня, и она задавит меня опытом. Эти двое уже всё решили.

Головная боль тисками сдавила лоб и виски. Меня тошнило и перед глазами плыло. Налицо сотрясение от нервного потрясения. Я, пошатываясь, молча встала из-за стола и напоследок вгляделась в лица своих бывших друзей, клеймя их в памяти.

Милка. «З» — зависть. Как я могла не заметить, что под маской хохотушки скрывается такая чёрная завистливая душонка?

Женька. «П» — предательство. Хотя в глубине души, я всегда знала, что рано или поздно Женечка преподнесёт мне эту чашу, под названием «измена». Все красивые мужики такие. И он не исключение. Вот, ещё и «И» нарисовалась. Пожалуй, сегодня вечером я смогу подыскать эпитеты к оставшимся буквам «д», «о», «р», которые окрасят его лоб в стойкий матерно–голубой цвет.

Да что там! Теперь у меня есть время составить для этих двоих их собственный алфавит. Я же теперь безработная.

Я взяла сумочку и молча направилась к выходу из ресторана.

— А заплатить за себя не хочешь?! — вскинулась мне вслед Милка.

— Любимая, перестань. Пусть идёт, — тихо попытался урезонить её Женька.

— А? Да, дорогой, ты прав, пусть идёт. Мы сами заплатим, — нарочито громко произнесла склочная особа, — Она же теперь… нищая!

Я вздрогнула и покраснела. Мне показалось, что все в зале посмотрели на меня. Даже во взглядах официантов мне почудились жалость и пренебрежение. Я с трудом сдержалась, чтобы не броситься в бег и, ровно вышагивая, покинула ресторан. Лишь на улице позволила себе сорваться на торопливую рысь, нырнуть в узкую улочку сразу за углом и нестись, нестись вперёд, не разбирая дороги.

Внутри мой маленький чёрный ящик угрожающе защёлкал клыкастой крышкой, и я спустила с поводка слёзный комок в горле. Пусть выйдет солёной водой из глаз, лучше не ждать повторения эмоционального срыва. Обида, гнев, жалость к себе и усталость рванули вверх из душной маленькой коробки и потекли потоками по щекам.

Как они могли так со мной поступить?! Я доверяла им, а они… дело даже не в измене. Плевать на Женьку, провались он пропадом! Пусть забирает его со всеми потрохами! Дело в компании, к которой я относилась как к собственному ребёнку. Милка с хирургической точностью вырвала её у меня из рук вместе с сердцем из груди, оставив зияющую чёрную дыру.

Как я теперь?.. Куда я теперь?.. Кто я теперь?..

Стаж по специальности у меня нулевой. В трудовой книжке единственная запись: «руководитель». И как я с этим пойду искать работу?! Уже представляю себе кислые лица нанимателей на собеседованиях, ехидные замечания типа:

— Руководителем были, да? Что же не удержались? За что вас уволили? Сами ушли? Умишком не потянули, что ли?

О, боже, боже! Да какие собеседования?! Меня в городе разве что слепоглухонемые дворняги не знают! В лицо ничего не скажут, но за спиной будут тыкать пальцем и зубоскалить.

Позор… какой позор…

Я бесцельно неслась вперёд, сворачивая с одной улочки на другую. Спотыкаясь из-за застилающих глаза слёз и пошатываясь от бушующих внутри эмоций. Редкие прохожие шарахались от меня в сторону и брезгливо морщили носы. Кажется, принимали за пьяную. Плевать! Мне всё равно, что думают эти люди!

«Это не плохая жизнь. Только один плохой день. Его нужно просто пережить», — ты права, мама. Ты, как всегда, права.

Эмоции постепенно приходили в норму и успокаивались, оставляя после себя жгучую соль на коже и выжженную пустошь внутри. Пустота — это хорошо. В пустоте не бывает штормов. О том, что мне теперь делать, я подумаю завтра. А сейчас мне хотелось принять горячую ванну и выпить чаю с ромашкой.

Наконец-то высплюсь.

Я остановилась, прикрыла глаза и прислушаласьк себе. Маленький ящичек опустел и растворился. Меня наполнила звенящая тишина. Хорошо.

«Не тот купец, что торговал и не проторговался. А тот купец, что семь раз прогорел, но и на восьмой поднялся» — не помню, чьи это слова. Кажется, царя Петра Первого. А может быть, и нет. Но очень верные, к сожалению.

— Сегодня был твой первый раз. С почином, дорогуша, — вслух хмыкнула я и огляделась. Пора было выбираться из тёмных переулков, где водятся маньяки, к свету цивилизации.

К сожалению, на ближайших домах отсутствовали таблички с названием улицы. Но на одном из домов мой взгляд зацепил необычный предмет. Ярко освещённый встроенными диодами, на стене обычной многоэтажки красовался новенький уличный таксофон.

Предков этого аппарата я видела только на картинках в интернете. У них был козырёк от дождя, круг с цифрами и щель для монет. С началом эры мобильных телефонов мне казалось, что эти шайтан-машины уже безвозвратно канули в небытие за ненадобностью. А вот, гляди–ка…

Таксофон был похож на свой прототип. Но всё же с первого взгляда стало понятно, что аппарат достаточно современный. Вместо круга с цифрами — небольшое сенсорное табло, вместо щели для монет — прорезь для банковской карты. Да и козырёк, отливающий голубоватым в свете встроенных по кругу мелких диодных светильников, сделан из прозрачного акрила.

Аппарат внезапно ожил и разразился на всю округу раздражающим дребезжащим звоном. На засиявшем табло бегущей строкой заскользила надпись «Входящий звонок». Я от неожиданности вздрогнула и нервно фыркнула:

— Серьёзно? Как в дешёвом кино? Ночь, улица и пыхтящий в трубке маньяк? Не слишком ли для одного дня? — до ответа мне никто не снизошёл.

Таксофон продолжал надрываться звонком. Где–то в доме истерично забрехала собака, с другой стороны донёсся плач разбуженного младенца. Хочешь не хочешь, а трубку придётся снять, чтобы избавить отдыхающих людей от звуков адовой машины.

— Алло, — произнесла в трубку, опасливо оглядываясь по сторонам. Шутки шутками, а психов хватает. Вполне мог найтись какой-нибудь такой умник: подманивает одиноких женщин звонком на таксофон с мобильного, а потом внезапно набрасывается из-за кустов с целью грабежа и прочих «увеселительных» мероприятий.

Но вот прошло мгновение, другое, из-за кустов никто не выскочил. В трубке тем временем хрипело, трещало и шипело. Умом я понимала, что в аппарате, скорее всего, произошло замыкание по причине забравшейся внутрь какой-нибудь козявки или «кривыми–руками–китайской сборки». И надо бы нажать кнопку отбоя, а трубку положить сверху на таксофон, чтобы он больше не беспокоил окрестности своим оглушительным пустобрёхством. Но в глубине души мне подумалось: а что, если всё-таки нет? Что если, там, на другой стороне провода кто-то есть и этот звонок важен для него?

— Алло, — повторила я. — Говорите громче, вас не слышно, — но в трубке продолжало хрипеть и свистеть, словно танцуя в вихре.

Надежда. В каждом маленьком чёрном ящике на дне всегда остаётся надежда. Зараза такая.

И сейчас мне очень захотелось, чтобы этот звонок на пустынной улице не был сбоем, чтобы он предназначался именно мне. Чтобы кто-то, пусть даже маньяк, сейчас заговорил со мной. Пусть скажет своё «Я слежу за тобой», а я отвечу что–нибудь гаденькое… Или не маньяк, без разницы. Пусть скажут хоть что-нибудь…

Эй?.. Кто-нибудь?.. Ну, пожалуйста…

— Алло, — тихо повторила я, вслушиваясь в треск и хрип.

Краем глаза я заметила едущий по дороге грузовик. Словно в замедленном видео, я наблюдала, как он внезапно вздрогнул и подпрыгнул. Засвистел тормозами, дёрнулся в сторону. Одно его переднее колесо продолжало катиться дальше по дороге, а эта махина всей своей тёмной тушей понеслась прямо на меня. Я стояла и не могла сдвинуться с места, продолжая до побелевших костяшек сжимать в руке трубку таксофона.

«Вот и всё, — пронеслось недовольное в моём мозгу. — Какая пошлость! Нас всех обманули. Хэппи–энда не будет, мы все умрём».

За мгновение до столкновения я струсила и закрыла глаза. У меня не было сил смотреть, как грузовик сминает меня вместе с аппаратом и впечатывает в стену.

Глава 1

Холодно… как же холодно…

И что-то мешает открыть глаза и затрудняет дыхание. Я пошарила перед собой рукой и откинула преграду. Ничего особенного, обычная белая простыня.

Открыла глаза. Белые потолки резными арками смыкались высоко вверху. При попытке их рассмотреть завертелись в «вертолёте». Голова закружилась, как при похмелье. Меня замутило, и я резко села. Меня качало и штормило. Стараясь не свалиться, я осмотрелась. То, что я очнулась в морге, не вызывало сомнений.

Справа от меня ровными рядами стояли похожие каталки. На них кто-то тихо лежал, укрытый белой простыней с головой. Совсем как я до этого. Слева были стена и дверной проём. В зале никого из персонала не наблюдалось, а значит, нужно идти за помощью. Мне повезло, что я очнулась здесь, а не когда уже была бы похоронена.

С удивлением обнаружила на себе белое бесформенное нечто, похожее на балахон. Стараясь не запутаться в нём и не грохнуться, я осторожно спустилась. Гладкий пол холодил босые ноги.

Я снова осмотрелась. Витые, с каменной резьбой белоснежные стены готическими арками; с лёгкими серыми прожилками мрамор на полу отполирован до зеркального блеска; узкие высокие окна с затейливой кованой решёткой.

А неплохо так у нас медицину стали финансировать. Помнится, мамочку мне пришлось провожать в последний путь из куда более унылого здания. По сравнению с этим то было похоже на крысиный концлагерь. Это больше подошло бы какой-нибудь церкви, к примеру.

Аккуратно перебирая ватными ногами, я побрела на поиски «живых человеков». Должны же здесь быть таковые? Но в коридоре тоже никого не было. Он разбегался в две стороны от зала, из которого я вышла, но я — девушка приличная, поэтому, недолго думая, повернула направо. Придерживаясь за стену, поплелась вперёд.

Надо бы покричать и позвать на помощь, а не таскаться по зданию. Но в мозгу мелькнула хулиганская мыслишка: хочу увидеть вытянутые лица санитаров! Чай, не каждый день у них труп оживает. Долго бродить не пришлось. Буквально через пару метров я обнаружила вход в соседний зал. Здесь также стояли ряды каталок с прикрытыми телами. Но возле одной стояли люди. Живые.

Полностью обнажённый мужчина покачивался и выглядел так, будто тоже только что восстал из мёртвых. Одной рукой он держался за пустую каталку, а вторую положил на большой кристалл. Его держал на подносе человек в светло–серой монашеской рясе. Спиной к входу стоял ещё один «монах», но ряса его была чёрной. В руках у него был посох с таким же кристаллом на конце, как и на подносе. «Монах» что-то тихо спросил у обнажённого. Тот ответил, неопределенно покачал головой и пожал плечами. Кристалл на подносе под его ладонью засветился, переливаясь оттенками от оранжевого до красного. «Монах» в чёрном резко ткнул своим посохом голого мужчину в грудь, и того охватило голубоватое сияние. Мужчина дёрнулся, раззявил рот в немом крике, и я увидела, что это голубоватое свечение полностью пронзает тело несчастного насквозь. Через мгновение всё было кончено. «Монах» отступил, обнажённый рухнул на пол и больше не двигался.

«Они что, убили его?!» — я в ужасе бросилась прочь. Мысли заметались в голове: это точно не обычный морг! Где я? Меня похитила какая-то секта? И что это за кристаллы такие, которыми можно убить?!

Я влетела обратно в зал, из которого пришла, и заметалась. Мне нужно спрятаться, дождаться ночи и сбежать! Но куда? Куда спрятаться? В зале, кроме каталок с телами, ничего не было. Я кинулась к окнам — закрыто! Если выбить стекло, можно попробовать вылезти через решётку наружу. Но шум может привлечь похитителей.

Моя каталка! Можно спрятаться на ней. Снова укрыться простынёй с головой и неподвижно лежать. Пустая она, наоборот, выдаст моё отсутствие с головой, и меня начнут искать. А так есть шанс дождаться темноты и попытаться ускользнуть под её покровом. Я кинулась обратно к каталке и едва не завизжала испуга, заметив краем глаза движение сбоку от себя. Остановилась и медленно повернулась.

В проёме между колонн стояла девочка в белом балахоне, похожим на длинную сорочку. Тёмные волосы и перепуганные глаза резко контрастировали с бледной кожей. На вид ей можно было дать 12–13 лет, но она была такой маленькой, худенькой, что ей вполне могло быть уже все 14–15. Что она делает в таком месте?

Я успокаивающе помахала ей рукой и вздрогнула, когда девочка синхронно повторила моё движение. Я потянулась рукой к своим волосам и она снова отзеркалила меня. Что?.. Я схватила прядь волос, поднесла к лицу и похолодела — тёмные! Господи, что происходит?! Почему я в чужом детском теле?!

Из коридора послышались приближающиеся шаги и мужские голоса. Я снова рванула к каталке, торопясь спрятаться. Подумаю обо всём потом! Сейчас важнее выжить.

— Смотрите, брат Игнар, ещё одна очнулась.

Я замерла и обернулась, готовая разрыдаться от страха: не успела, я не успела! В проёме стоял монах с кристаллом на подносе и смотрел на меня. К нему подошёл тот, что с посохом, и вздохнул:

— Светлые боги сегодня щедры на странников. Порой никого нет, а сегодня сразу двое. Что же, покончим с этим скорее, моя смена закончилась.

Они вошли в зал. Монах в светлой рясе, торопливо семеня, подбежал ко мне и тихо затараторил, нависнув надо мной:

— Тебе ничего не угрожает, не бойся. Мы просто зададим несколько вопросов, после чего тебя проводим к тому, кто тебе всё объяснит. Сейчас брат Игнар начнёт задавать вопросы, а ты положи свою правую руку на этот кристалл и старайся отвечать честно. Всё понятно? — он смотрел мне в глаза и ободряюще улыбался.

Удивительно, насколько добрым может быть взгляд у человека, который только что соучаствовал в убийстве…

— Ну, что же ты? Клади ладонь на кристалл. Ну? Это совершенно не больно, — и голос его звучал так нежно, успокаивающе, что меня передёрнуло от отвращения.

— Хватит с ней церемониться, — резко бросил брат Игнар, и наконечник его посоха угрожающе дёрнулся в сторону моей груди. — Быстро. Положи. Руку.

В отличие от своего подельника, этот добреньким не прикидывался. По его лицу сразу было видно — меня убьют. Не сразу, но убьют. Столько холодной ненависти в глазах я ещё ни у кого не видела. Мне не справиться с двумя здоровыми мужиками, тем более в детском теле. И я подчинилась.

Поверхность кристалла была гладкой, а сам он прозрачный. Формой и размерами походил на соляную лампу. Вот только проводов и встроенных светильников нигде не было видно. И он был тёплый, будто ещё хранил тепло ладони того мужчины…

— Как тебя зовут? — начал допрос брат Игнар.

— Эвелина, — не задумываясь, ответила я и покосилась на кристалл. Он мягко запереливался всеми цветами радуги.

Мои мысли бросились вскачь, обгоняя друг друга. Это что, какой–то аналог детектора лжи? Зачем они задают вопросы, если и так собираются убить? Кто они? А кто я? Почему в детском теле? Значит, я умерла? Скорее всего, да. Скрежет собственных рёбер в решётке радиатора грузовика как–то тяжело принять просто за дурной сон… А может быть, я в коме, и это всё галлюцинации?

Брат Игнар тем временем продолжал:

— Можно ли название твоего мира ассоциировать с такими словами, как суша, твердь твердыня, почва, грунт, грязь?

Я не знала, что ответить и молчала.

Какую–то ерунду спрашивает! Божечки, а здесь можно взять какие–нибудь подсказки? Помощь зала есть? Хотя, о чём я?! Кто мне здесь поможет?! Трупы?! Что мне лучше ответить? Да?.. Или нет?..

Чем дольше я думала, тем ярче сиял кристалл под моей ладонью. А чем больше он светился, тем сильнее я паниковала.

— Ну? — нетерпеливо процедил брат Игнар, и посох вновь угрожающе качнулся в сторону моей груди.

— Я не знаю! — дрожа от страха, сквозь слёзы выпалила я, — Что вы от меня хотите?! Что вам ответить?! Да? Нет? Я не знаю! Какой ответ верный?!

— Никакой, — ухмыльнулся он и взялся за свой посох двумя руками.

Наконечник засиял голубым светом и неотвратимо стал приближаться к моей груди, целясь ровно в область сердца. Я охнула, попятилась и попыталась прикрыться руками, но упёрлась спиной в каталку. Бежать некуда, это конец…

«Это галлюцинация, просто галлюцинация…» — пыталась успокоить себя я.

— Положи руку обратно на кристалл, — вкрадчивым успокаивающим тоном уговаривал меня «добряк». — Так всё закончится быстрее. И не будет… столь болезненно.

«Вот же гад! Нет! Я не хочу! Умереть дважды за день — это слишком даже для галлюцинации!» — я протестующе замотала головой, от ужаса не в силах отвести глаза от сияющего наконечника посоха.

Но внезапно, буквально в сантиметре от моей груди, убийственный посох замигал, издал жалобное «вдзынь!» и погас.

— Проклятье! — выругался брат Игнар и потряс посох. Но кристалл на нём оставался прозрачным.

Монах заскрежетал зубами от злости и гневно уставился на меня. Кажется, теперь он собирается придушить меня голыми руками…

— Какой великолепный мир! Обожаю здесь дежурить, — раздался бодрый голос из-за спины моего мучителя, — А знаешь, почему, брат Игнар? Правильно. Потому что тут смена всегда заканчивается отменной трапезой.

Брат Игнар обернулся, открывая мне обзор, и я увидела, что в зал заходит ещё один мужчина в чёрной рясе. И в руках у него точно такой же посох, как у Игнара…

Да что же это такое–то?!

— Ты как никогда вовремя, брат Ксандр. Одолжи мне свой посох, пожалуйста.

Мужчина проигнорировал просьбу и с любопытством принялся рассматривать меня.

— А кто это у нас тут? Какая миленькая малышка-странница! — воскликнул он.

— Пусть не обманывает вас внешняя оболочка, брат, — с придыханием шакала проговорил «добряк» в сером. — Внутри может оказаться любая душа. К примеру, бывшая в прошлой жизни толстым волосатым мужиком и умершим от непотребств всяких и разгульной жизни. Все это знают.

Брат Ксандр расхохотался:

— Какие глупости! Как раз-таки всем известно, что душа с женским началом подбирает себе женскую оболочку. А с мужским — мужскую. Эта странница в прошлой жизни наверняка тоже была редкой милашкой.

— Посох! — угрожающе зарычал брат Игнар.

Брат Ксандр моментально напрягся и посмотрел на него. Мне почудилось, что между этими двумя воздух затрещал от напряжения.

— А что случилось с твоим? Разрядился? Что-то я совсем не удивлён этому, — с лёгкой полуулыбкой произнёс Ксандр, но его взглядом можно было резать сталь. Затем он снова повернулся ко мне и мягко сказал:

— Не бойся, малышка, дяди тебя не обидят. Положи свою правую ручку на кристалл и честно отвечай на вопросы.

Опять?! Да за что мне это всё?!

Игнар тоже посмотрел на меня и ухмыльнулся. Было в его взгляде нечто такое, что я поняла — он ждёт, что я откажусь. И я подчинилась, положила дрожащую руку на кристалл.

— Как тебя зовут? — спросил брат Ксандр.

— Эве… Эве… лина… — срывающимся на всхлипы голосом произнесла я.

Артефакт под моей ладонью бешено сиял и переливался всеми цветами радуги.

Ой, мамочки! Они всё-таки убьют меня!

— Можно ли название твоего мира ассоциировать с такими словами как твердь, суша, почва, грунт, грязь?

Да что ж они все спрашивают одно и то же?! Разве эта ерунда стоит человеческой жизни?! Спросили бы лучше про золото партии! Я всё скажу, всё отдам! Честное слово, возьму кредит и всё отдам!

Я замотала головой, и слёзы с новой силой хлынули из глаз:

— Я… не знаю-ю… — и заревела со страху, — Мы такого в школе не проходили-и-и…

Кристалл в сиянии сошёл с ума. Брат Ксандр улыбнулся, кивнул успокаивающе и потрепал меня по голове.

— Можешь убрать руку, — посмотрел на Игнара. — Видишь? Всё в порядке. Пойдём, трапеза остывает, — и, насвистывая что-то весёлое, направился к выходу.

Игнар зарычал и бросился за ним. Схватил его за плечо и резко развернул к себе.

— Она — сосланка! Отдай мне посох, я убью эту тварь! — и силой попытался отобрать желаемое.

Ксандр перехватил его руку и медленно отвёл в сторону от своего оружия. Я отчётливо услышала хруст костей в ладони Игнара.

— Я вижу лишь перепуганную девочку. Она не хамелеон. Артефакт под её рукой ни разу не окрасился в белый цвет. Хаотичное сияние указывает лишь на крайнюю степень её эмоциональной нестабильности. Другими словами, странница в ужасе. Оно и не удивительно, после встречи–то с тобой. Сам Светлейший уже в недоумении: почему в твои смены не выживает ни один из странников? Неужели хамелеоны возродились, готовятся к нападению и нашли способ отправлять своих лазутчиков? Только вот… почему же сосланцы появляются именно в твою смену?

Лицо Игнара поражённо вытянулось. Он испуганно отшатнулся:

— Светлейший… приказал следить за мной?!

Брат Ксандр насмешливо хмыкнул:

— Не следить, а приглядывать. Хотя… может быть, ты и прав? Одним странником больше, одним меньше — какая разница? Решать тебе, — и протянул ему свой посох.

Я похолодела, а брат Игнар побледнел, замахал руками и забормотал:

— Нет-нет, ты прав! Девчонка — обычная странница! Мне просто что-то почудилось с усталости. Немудрено, пашем без роздыху: короткий перерыв и снова смена в другом мире. Я просто ошибся…

Брат Ксандр пожал плечами и широко улыбнулся:

— Я так и думал, — повернулся к «добряку» и распорядился: — Отведи её к Ульриху. Девочка безопасна.

Затем он посмотрел на меня:

— Не бойся, малышка. Самое страшное позади. Иди с этим дядей и не волнуйся. С удовольствием бы встретился с тобой… когда подрастёшь, — и весело подмигнул мне.

Глава 2

Монах в серой рясе передал меня заботе сестры Мерле. А сам поспешил сдавать кристалл-артефакт в хранилище. До следующего Парада планет, как он выразился. Хотя мне вдруг подумалось, что он, скорее всего, торопится к остальным в трапезную.

Сестра Мерле вела меня по храму Светлых, а это был именно он, к заднему выходу, в прилегающий монастырский дворик. Она болтала без остановки, даже не делая пауз, чтобы дышать.

Высокая, крепко сбитая по крестьянскому типу женщина поражала меня своей словоохотливостью и порывистостью движений. Как она только умудрялась так частить ногами и не путаться ими в подоле своей светло-серой рясы? Очень энергичная женщина, образ монахини ей совершенно не шёл.

— Хвала Светлым, Парад планет закончился! Сейчас накормят-напоят Инквизиторов, отдадут тела усопших родственникам, и на три года можно вздохнуть с облегчением. Тела ведь за два дня начинают привозить. Но не столько с ними хлопотно, сколько от Инквизиторов жуть берёт, — она сплюнула в сторону, поморщилась и осенила свой лоб двумя пальцами знаком, напоминающим латинскую прописную «фи», — Храни их Светлые боги!

Я решила, что под Инквизиторами она подразумевала брата Игнара и брата Ксандра. К тому же они оба говорили что-то об «окончании смены».

— Странники, конечно, появляются и в другие дни, но во время Парада эта вероятность увеличивается. Двое-трое, когда бывает и никого. Сегодня вот только ты. Сестра Марта говорила, что однажды прибыло двенадцать странников. Но сестра Марта уже такая старая, что путает пальцы на руках.

«Двое, — с грустью подумала я, — сегодня было двое. Я и ещё один мужчина. Но Игнар убил его. Хотя артефакт под ладонью того мужчины сиял от жёлтого к красному, а не был окрашен в белый цвет».

— Ходят слухи, что во время смен Инквизитора Игнара ни один странник не проходит проверку и уничтожается. Ты — первая, кто пережил его смену! — она остановилась и посмотрела на меня с восхищением. — Что он спрашивал у тебя?

Я пожала плечами:

— Сначала как меня зовут. Потом что-то про сушу, твердь и почву. Я так и не поняла, чего он хотел. Потом он хотел… ну, вы понимаете. Но его посох разрядился. Потом пришёл брат Ксандр, задал те же самые вопросы и сказал, что я безопасна. Они ушли. Всё, — про разборки Инквизиторов между собой я решила не говорить: держи чаще язык за зубами, глядишь, дольше проживёшь.

Мерле с жадностью ловила каждое моё слово и кивала головой:

— Ох, деточка! Тебе несказанно повезло! — она осенила меня своим знаком-полукругом с загогулькой, — Или сами Светлые боги решили вмешаться в твою судьбу и благословили тебя удачей.

Она зашагала дальше. Мы вышли из храма во внутренний двор и пошли по тропинке к тёмным монастырским зданиям. Ярко светило солнце, и на небе не было ни облачка. Умиротворяющую тишину двора нарушали лишь громкие трели птиц в кронах деревьев. Хромая от впивающегося в босые ноги гравия и путаясь в белом балахоне, я старалась поспевать за монахиней.

— Всё ищут, вынюхивают странников оттуда, как псы… А спрашивали они про мир сосланцев. Грязь — так он называется. И кому только в голову пришло так назвать? Грязь… Как услышишь, сразу ясно — помойка какая-то.

Я внимательно слушала и согласно кивала головой: действительно, звучит отвратно.

— Другое дело — Расцелонн! Звучит красиво и гордо. Сразу слышно, что предки постарались, называя наш мир.

Я ойкнула и остановилась.

«Земля! — внезапно ожил внутренний голос. — Лина, не тупи! Суша, почва, грунт, грязь и все остальные слова, которые произносили Инквизиторы, это синонимы слова „земля“! Грязь — это твой мир!»

Сестра Мерле остановилась и обернулась:

— Что случилось?

«Лги и изворачивайся! Отчего-то все здесь ненавидят землян. Глазом не успеешь моргнуть, как тебя перевяжут подарочной ленточкой и вручат брату Игнару».

— О камень споткнулась. Больно, — пробормотала я, напоказ потирая босую ногу.

Монахиня кивнула:

— Ничего, потерпи. Уже почти пришли. Сейчас тебя помоем, оденем и обуем. Потом отведу к Ульриху на магическую проверку.

Я побледнела: опять проверка?!

— Может быть, не нужно к Ульриху?.. Пусть так, как-нибудь…

Сестра Мерле расхохоталась:

— Вот же глупая! А кто тебе документы выдаст? К тому же обязательно нужно замерить твой магический потенциал. Вдруг ты сильная магичка? Тебя тогда в Академию учиться возьмут на полный пансион. А там, глядишь, и замуж выскочить выгодно сумеешь. Когда подрастёшь. Ну? Чего встала? Идём.

Я нехотя поплелась следом. Похоже, отвертеться от проверки мне не светит. А раз так, нужно врать, что ничего не помню. Ударилась головой, когда с каталки слезала. Всё, капут, амнезия. И вообще я на всю голову ушибленная — не подходите! — и биться в припадке в случае чего.

«Ой, Линка-а… тебя раскусят, как пить дать, раскусят! Из тебя же актриса никудышная. Одно дело — подавлять эмоции и строить непроницаемую мину, и совсем другое — имитировать что-то», — мысленно вздыхая и охая, я отчаянно жалела себя и готовилась к смерти.

Сестра Мерле проводила меня в душевую. Помогла снять белый балахон, который на деле оказался погребальным саваном. То-то на меня все в храме таращились, когда мы к дворику шли. Помогла мне расчесать длинные волосы и остригла их.

Я даже мявкнуть не успела, как она собрала их в пучок и отчекрыжила неизвестно откуда появившимися ножницами.

— Тяжело самой за такой копной ухаживать, — невозмутимо пояснила Мерле, когда я возмущённо обернулась.

Да, волосы у хозяйки тела были длинные, до самых колен, и уход за ними хлопотен, в этом я с монахиней была согласна. Но разве сложно было оставить чуть–чуть побольше, чтобы они собирались на затылке в нечто более приличное, а не в обгрызенный заячий хвостик?!

Я вздохнула и отвернулась. Ладно, обратно уже не приклеишь. Отрастут. Если будет такая возможность, конечно.

Мерле помогла мне помыться, будто я, и правда, была ребёнком. Намылила голову мылом и нещадно тёрла тело жёсткой мочалкой. К концу процедуры мне казалось, что с меня содрали кожу и скальп живьём. Пока я вытиралась грубым полотенцем, она успела сходить за одеждой и обувью. Глаз у неё оказался алмаз: точно определила размер.

Трусы, похожие на шортики; комбинация, чуть выше колен; строгое тёмно–синее шерстяное платье до середины голени; коричневые ботиночки на плоском каблуке — вот и весь нехитрый наряд. Ах да, ко всему этому полагались ещё чёрные гольфы.

Платье нещадно кололо раздражённую кожу и чесалось. Я взглянула на себя в зеркало в душевой и опять вздохнула: не хватает только белого воротничка, и была бы Уэнздей Аддамс собственной персоной. Словно прочитав мои мысли, сестра Мерле протянула мне… белый накладной воротничок. Заметив, что я медлю, сама накинула его мне на плечи и повязала.

— Вот, так–то лучше, — довольная собой произнесла она, опять поворачивая меня обратно к зеркалу.

Ну да, теперь достаточно траурненько. Прямо-таки воспитанница строгого пансиона для благородных девиц. Теперь нестыдно к Ульриху на заклание идти.

Я вымученно улыбнулась:

— Спасибо.

Сестра Мерле просияла и заторопилась.

— Пойдём скорее, не то Ульрих уйдёт обедать! Ищи его потом три дня, — схватила меня за руку и поволокла за собой.

Обед — это хорошо. Еда… ням-ням… Интересно, а мне полагается последний ужин? В смысле, обед? Мой живот громко и требовательно зарычал. Однако ж… не знала, что дети способны издавать звуки голодного слона.

Монахиня улыбнулась:

— Проголодалась? Потом найду тебе что-нибудь перекусить.

Ясно, значит, не полагается. Предлагают помирать на голодный желудок. Чёрствые, злые люди.

Она тащила меня по коридорам, и мои ботиночки гулко бухали по дощатым полам. Сама же сестра Мерле передвигалась почти бесшумно. Лишь слегка шуршала своей светло–серой рясой. Фурия, а не женщина.

Мы перехватили Ульриха в коридоре, когда он уже закрывал дверь своего кабинета. Невысокий старичок с редкими седыми волосами на голове и крупным крючковатым носом на морщинистом лице. Со всем этим резко контрастировали светло-голубые лучистые глаза, в которых по-мальчишески задорно прыгали хитринки.

— Эх, не успел сбежать, — пробурчал старичок, пряча в уголках рта довольную улыбку. — Видимо, Светлым богам и в этот год было угодно оградить меня от общения с Инквизиторами, — он принялся греметь ключами и отпирать свой кабинет.

Я с интересом рассматривала длинные уши Ульриха, торчащие в разные стороны и покрытые седоватым пушком.

— Господин Ульрих полуэльф, — тихо шепнула мне сестра Мерле. — И не пялься так на его уши, это неприлично.

Я удивилась. По земным фэнтезийным книгам все эльфы, как и их смески, до гробовой доски обладали неземной красотой и изяществом. При виде их заострённых ушей я, как попаданка, должна была немедленно впасть в экстаз и желать только одного — дотронуться до его ушей. Но мне не хотелось. Да и Ульрих был далёк от идеала красоты. Сутулый до горбатости, невысокого роста с кругленьким брюшком и кривыми тощими ножками. Как–то не особо верится, что он в молодости был покорителем девичьих сердец и идеалом их мечтаний.

Старичок отворил дверь и бодро прошествовал вперёд, приглашающе махнув нам следовать за ним. Я замялась, и сестра Мерле подтолкнула меня в спину, впихивая в его кабинет. Хотя кабинетом эту каморку можно было назвать с натяжкой. Маленькое пространство от сравнения с кладовкой спасало только высокое окно с узорчатой решёткой, которое выходило в монастырский дворик. Стол напротив окна и стеллажи возле стен были хаотично завалены свитками и кристаллами разных размеров.

— Какой бардак! — сморщила нос сестра Мерле.

— К следующему Параду планет разберу, — отмахнулся Ульрих и указал мне рукой на единственный стул в центре комнатушки.

— То же самое ты говорил и в прошлый раз, — фыркнула монахиня и подтолкнула меня к стулу.

— Сегодня смена Инквизитора Игнара, я не ждал странников и не стал вносить изменения в мой порядок…

— Хаос, ты хотел сказать, — перебила она его.

— Упорядоченный, прошу заметить, — он назидательно поднял вверх указательный палец и оставил последнее слово за собой, — Ну-с, юная дева, поведайте мне, как вам удалось пережить смену брата Игнара.

— Не иначе как Светлые боги вмешались судьбу этой крошки! — воскликнула сестра Мерле, снова подталкивая меня к стулу. — Брат Ксандр спас девочку от этого изверга.

Я сдалась и села. Господин Ульрих с восторгом принялся рассматривать меня, точно выискивая на мне какие-то особые отметки.

— Я уверена, девочку ожидает великое будущее! — не унималась монахиня. — Наверняка с лёгкостью поступит в Магическую Академию. А там и до высшего света ей уже рукой подать.

Старичок принялся доставать из ящиков-шкафчиков кристаллы разного размера и уставлять ими свой стол, небрежно смахивая мешающие ему свитки на пол.

— Ну, это мы сейчас посмотрим, — предвкушающе потирая ладони, проговорил Ульрих. — Хочу сам проверить, что брат Ксандр наконец-таки поймал Игнара за развоплощением обычного странника, а не сосланца.

Я внутренне похолодела, увидев среди артефактов очень похожий на тот, что был на подносе у монаха в серой рясе.

«Ой-ёй, вот сейчас-то тебя, Линочка, на чистую воду и выведут. И влетит уже брату Ксандру за то, что не распознал в тебе сосланку из мира Грязь…»

— Положи свою правую ладонь на этот кристалл… как там тебя зовут?

— Эвелина, — ответила я, вздохнула и подчинилась: всё, мне конец.

— Да ты будешь уже третьим, кто проверяет её на этом артефакте! — рассердилась сестра Мерле. — Магию, я тебе говорю, магию нужно замерить!

Я приготовилась уже к худшему, но артефакт под моей ладонью мигнул, издал жалобное «вздынь!» и погас. Точно так же, как посох у брата Игнара. Похоже, Милка была права насчёт моего патологического везения. Стоило ли мне тогда так надрываться с компанией? Может быть, и без титанических усилий она смогла бы выплыть? Да не-е, глупость какая! На удачу надейся, а сам не плошай.

— Проклятье! Разрядился, — воскликнул Ульрих и потряс кристалл. — Всё из-за тебя! Кудахчешь под руку, как курица! — напустился он на Мерле.

Сейчас старичок напоминал мне истерящего сумасшедшего профессора, у которого сорвался интересный эксперимент. Монахиня подбоченилась, с грацией разозлённой кобры мягко обогнула меня и нависла над его столом.

— Что ты сейчас сказал? Повтори, — угрожающе прошипела она.

Нос Ульриха почти уткнулся в её шикарный бюст. В серую складочку ткани между грудями упал и взгляд старичка. И фатально слишком долго оттуда не выныривал…

— Ах ты ж, охальник! — взвилась Мерле, схватила с его стола первый попавшийся свиток. –Голова седая, лысая совсем, а всё туда же! — и принялась охаживать его свитком по этой самой голове.

— Да… ай! Что ты… ой! — пытался увернуться Ульрих и, наконец, ему это удалось, когда он забился в дальний противоположный от неё угол. — Я сейчас никому ничего замерять не буду, если ты не прекратишь! Сама своими… — он запнулся, обозначая рукой район её груди. — Своими прелестями… сначала сама на меня набрасывается и за это бьёт ещё!

Монахиня снова на него замахнулась. Он угрожающе поднял указательный палец вверх:

— Не-а. Даже не думай. Серьёзно тебе говорю, выйди из кабинета. В противном случае будете меня из отпуска дожидаться. А я подумывал ещё и на больничный уйти… Теперь из вредности точно уйду!

Сестра Мерле скрипнула зубами, швырнула свиток ему на стол и вышла из каморки. Встала точно на пороге — уже не кабинет, но ещё и не коридор — и демонстративно сложила руки на груди. Мол, дальше она с места не сдвинется.

— Вот и хорошо, стой там, — удовлетворённо сказал Ульрих, вернулся к столу и убрал разрядившийся артефакт. — Так как говоришь твоё имя, фамилия?

— Эвелин… а, — произнесла я и захлопала ртом от осознания того, что весь мой план с амнезией летит в тартарары: я спалилась по полной. Потому, как не может человек, потерявший память, помнить своего имени.

— Ну? А дальше? — внимательно посмотрел на меня старик.

— Не помню… — жалобно пробормотала я.

— А из какого ты мира? Помнишь хоть что-нибудь?

— Да что ты привязался, старый болван?! — снова не выдержала сестра Мерле. — Сказано же тебе, не помнит она. Отстань от девочки! Она и так сегодня уже натерпелась.

Ульрих фыркнул и проигнорировал монахиню.

— Ладно, раз не помнишь, то и к лучшему. А то, чтобы исключить попытку возвращения домой, пришлось бы тебе стирать память. Представляешь себе лица родственников, когда странники возвращаются домой, где их уже похоронили, в чужом теле и заявляют: «Мама-папа, я вернулся»? К тому же, эта процедура очень болезненна… Да долго, хлопотно… и вообще у меня уже обед начался! В общем, ну его, это стирание памяти, без него обойдёмся.

Я с облегчением выдохнула: само мимо пронесло! Он взял со стола какой-то гладкий цилиндрический кристалл:

— Давай-ка сюда свою левую руку. Будет немного жечь, — я протянула ему требуемое. Ульрих быстро коснулся цилиндром моего левого запястья, что-то пробурчал себе под нос, и руку обожгло болью. Но неприятные ощущения быстро ушли, и на коже осталось похожее на тату почти чёрное клеймо.

— Эвалин Перри, — прочитала я вслух витиеватую вязь.

Ульрих согласно кивал головой:

— «Перри» переводится как «странник». Это стандартная фамилия для таких, как ты. Вместе с меткой на одежде у тебя будет ещё год проявляться символ, обозначающий, что ты странник. Это поможет тебе избежать неприятностей. Например, если вдруг ты нарушишь какое-нибудь негласное правило неизвестной расы.

— Это метка, наоборот, добавит девочке неприятностей, — снова подала голос Мерле. — Люди зачастую относятся к странникам с предвзятостью.

— Закон есть закон, — огрызнулся старик. — Не мне решать. Я, может быть, тоже убеждён, что проявляющаяся метка на одежде — это уже слишком. Достаточно уже фамилии, которая в некоторых районах используется в качестве ругательства…

Новая информация меня не порадовала. Только этого мне ещё не хватало!

— Ничего, дорогая, — мягко проговорила Мерле. — Выйдешь замуж, и фамилия изменится. К счастью, ты девочка, и для тебя это не навсегда.

Ну да, конечно. Только вот как раз-таки замуж я и не планировала. Всё, хватит с меня. Одного Женечки за глаза хватило. Буду жить для себя, раз шанс такой выдался. А любовь-морковь и белое платье… Нет уж, пусть у кого-нибудь другого случаются.

— К чему такое кислое личико? — решил поддержать меня Ульрих. — Я уверен, год пролетит быстро, и не заметишь, как метка перестанет проявляться на одежде. Эвалин Перри, вполне неплохо звучит, как по мне.

— Очень даже плохо! — прошипела Мерле. — Ты, старый осел, что наделал?! Ладно, фамилия, против закона не попрёшь, но имя?! Как теперь исправить?!

— А что с ним не так? — не понял Ульрих.

— Она же тебе человеческим языком сказала, что её зовут Эвелина. А на клейме что? Ты откуда это имя-то взял?

— А разве это не одно и то же? — безразлично пожал плечами старик.

— Так бы и дала тебе по башке! — погрозила она ему кулаком.

— Но-но, — предостерегающе произнёс он и снова поднял вверх указательный палец. — Напоминаю прытким: обед, отпуск, больничный. Три месяца, и моральную компенсацию ещё сдеру за побои.

Монахиня раздражённо громко выпустила воздух сквозь зубы, но промолчала.

— Пусть останется Эвалин, — сказала я, пытаясь успокоить эту парочку: я устала, хотела есть и пить, а оформление документов затягивалось. Когда стало понятно, что смерть мне не грозит, нервы расслабились, и тело потребовало отдыха.

Старик-полуэльф достал из ящика золотистый лист пергамента и аккуратно разложил его на столе.

— Приложи левую ладонь к листу и плотно прижми. Артефакт считает с тебя информацию, определит магию и выдаст распределение. Это не больно и безопасно.

Я послушно положила ладонь в центр золотистого артефакта. Лист заиграл искрящимися блёстками, и кожу стало немного покалывать. Не больно, но самую малость неприятно. Через мгновение покалывание прекратилось.

— Всё, убирай руку, — сказал Ульрих, взял лист и легонько подул на него. Так, как обычно делают, чтобы просохли чернила. — Так-так, посмотрим…

Даже со своего стула я увидела, как на листе начало что-то проявляться. Чем больше информации выдавал артефакт, тем кислее становилась физиономия старика.

— Ну? Что там? Не томи, — поторопила сестра Мерле, словно материализуясь у меня за плечом.

— Магия низкая и вся взаимоисключающая. С такими данными никакая Академия девочке не светит. Ага, вот, распределение. Вам, юная Эвалин, рекомендовано прибыть в Усвар.

— Усвар?! Какой ещё, к Забытым, Усвар?! Девочка должна остаться здесь, в столице, в Даклеое, я чувствую это! А-а-а! Дай сюда! Ты, наверное, читать на старости лет разучился! — монахиня стремительно подскочила к столу и вырвала у него из рук лист.

Быстро пробежала по тексту глазами, побледнела, помахала листом себе перед лицом, будто боясь упасть в обморок, и протянула артефакт мне.

«Эвалин Перри, — прочитала я. — Четырнадцать лет. Рекомендация для распределения на первый год проживания — город Усвар, Предгорье», — далее шло изображение отпечатка моей ладони с петельками-закорючками и процентное соотношение магии. Ни одна стихия не превышала десяти-пятнадцати процентов. Чуда не будет, я — не великая магичка. Академия и принц мне не светят. Может быть, это и к лучшему.

— Проблема в том, дорогая Эвалин, — кисло проговорил Ульрих, — что вся имеющаяся в тебе магия взаимоисключающая. Вода подавляет огонь, огонь воздух и так далее. То есть тебе будет сложно управляться даже с простыми бытовыми артефактами…

— Усвар… Предгорная дыра Усвар… даже не Гудзор, — страдальчески простонала сестра Мерле, закатывая глаза к потолку. — Гномы, орки и ни одного приличного аристократа на сто миль…

— Почему же ни одного? Туда частенько кого-нибудь ссылают, — удивился Ульрих.

— Вот именно! — злобно зашипела на него монахиня. — Приличных не ссылают, приличные здесь, в Даклеое, остаются! Это всё ты, лысая башка, что-то не то намагичил! А ну, сейчас же всё переделывай, пока я тебе остатки волос не повыдёргивала!

Старик достал из ящика мешочек и бросил на стол. Судя по металлическому звону, в нём были монеты.

— Так, всё, хватит! У меня не только обед, а уже и отпуск начался! И больничный! Бери девчонку, вот монеты на билет и идите, не задерживайте меня! — с этими словами он бойко принялся выпихивать нас из своей каморки.

Сестра Мерле еле успела схватить мешочек с монетами, как старикан уже выставил нас с нею за дверь.

— Если поспешите, ещё успеете на поезд, который идёт как раз до Усвара. А не успеете, значит ждать вам его три дня, пышечка моя. И неизвестно, не захотят ли снова Инквизиторы посмотреть на уникум, переживший смену брата Игнара. А кому, как не тебе знать, что их, помимо хамелеонов, очень интересуют и малосильные граждане, такие, как Эвалин. Так что, скачите быстрее, козочки мои, пока ножки ваши целы! — он показал Мерле язык и захлопнул перед её носом дверь, когда монахиня снова на него замахнулась.

Глава 3

Щель под дверью вспыхнула голубым свечением на мгновение.

— Порталом ушёл, негодяй, — сказала сестра Мерле, снова помахивая у себя перед лицом ладонью. — Но как бы это ужасно ни звучало, возможно, этот пошляк прав, и тебе лучше будет пока пожить вдали от столицы. Затем, когда достигнешь совершеннолетия, сможешь перебраться в другой, более технически развитый мир. Где уровень магии не столь важен, а Орден Инквизиции не так яро раскинул свои щупальца… Храни их Светлые боги! — снова знак-закорючка у лба. — Ох, милая, прости! Это я виновата. Так радовалась за тебя, что ненароком сглазила твою удачу. Раскаркалась: «академия-академия»! И вот, пожалуйста! Верно говорят, не спеши радоваться поперёд дела…

Я успокаивающе погладила монахиню по руке. Мне было приятно, что эта женщина так переживает о моей судьбе. Хотя, казалось бы, кто я ей, да? Но, видимо, во мне и правда что-то есть, раз Мироздание благословляет меня подобными Мерле людьми.

— Так, негоже раскисать! — шмыгнула носом монахиня, схватила меня за руку и опять потащила за собой по коридорам. — Времени до убытия поезда осталось мало, а нам так много нужно успеть сделать!

Я безропотно старалась поспевать за ней. Но в реальности просто мотылялась позади, гулко бухая своими ботиночками по полу на поворотах, чтобы не вмазываться в стены. Ладно, будем смотреть правде в глаза: меня болтало из стороны в сторону, как непотребное в проруби, пока монахиня тащила меня на буксире, крепко держа за руку. Мерле неслась вперёд со скоростью локомотива, и встречные монахи сразу вжимались в стены и без предупреждающего гудка. Тьфу-ты, окрика. Вот это дрессура… аж завидно! Сразу заметно, уже не раз кеглями от неё летали.

— На твоё счастье, у меня там живёт двоюродная сестра Марвена Торн. Держит в Усваре таверну «Хромой пёс».

Теперь мне были понятны познания сестры Мерле об этом городке. И раз она сказала: «Дыра-орки-гномы», значит, так оно и есть.

— Я напишу письмо, передашь ей его сразу по приезде. Пусть присмотрит за тобой, пока ты там в приюте жить будешь.

— Какой ещё приют?! В смысле, поживёшь в приюте?! — я резко упёрлась обеими ногами в пол, пытаясь затормозить.

Но для Мерле это не стало препятствием, она с лёгкостью продолжала тащить меня за собой.

— Не хочу я ни в какой приют! Можно как-нибудь без него обойтись?

— Ну, а где ты там жить-то будешь? Комнату над таверной снимешь? Их Марвена сдаёт только на ночь. Или девицам лёгкого поведения из Гудзорского борделя. Одни с мужчинами путешествуют в качестве компаньонок, дорогу им скрашивают. А кто специально в Усвар рожать приезжает, чтобы ребёночка потом в приюте оставить. Опасно там девочке без присмотра жить, таверна есть таверна. Да и на что? В Усваре, как и во всех городах, где есть детские сиротские дома, гражданам запрещено давать детям деньги. Если и возьмут на работу, то за еду. А плата за жильё? Одежду себе на что покупать будешь? В приюте хоть какая-то, но крыша над головой будет. В обноски, но одета. Усвар находится в низине у подножия гор, там даже летом холодно. Точно! — хлопнула она себя по лбу. — Тебе ещё пальтишко нужно раздобыть. Что-нибудь поплоше, чтобы не отобрали…

— Так! Стоп! — строго сказала я. То, что я сейчас услышала, меня совсем не обрадовало и нужно узнать подробности, пока не стало слишком поздно.

Монахиня резко затормозила и удивлённо уставилась на меня.

— Объясни мне толком, какая жизнь в приюте, иначе я с места не сдвинусь. Образование есть? Будет ли у меня возможность куда-нибудь поступить потом?

— Ой, да какое там образование, — махнула рукой Мерле. — Если читать-писать детей выучат, и то хорошо. Девочки после наступления совершеннолетия едут в Гудзор и пристраиваются служанками, или… в бордель. Мальчики идут матросами или чернорабочими.

Ага, ясно. Девочки в бордель, а после рожают и сдают детей в тот же приют, из которого и вышли. Порочный круг какой-то. Не-не-не, я на такое подписываться не хочу.

— Есть возможность несовершеннолетнему жить не в приюте?

— Ну-у… силком туда никто тащить не будет, конечно, — пожала плечами Мерле. — Но как ты без денег-то проживешь? Припрёт, сама придёшь, деваться-то тебе некуда. Но имей в виду, на воротной арке любого приюта висит артефакт. Пройдёшь под воротами и автоматически будешь зачислена. Тут уже да, всё строго. Если сбежать надумаешь, будут ловить и возвращать в этот приют раз за разом. Так что сразу решай, как жить дальше. Я напишу Марвене, пусть приютит тебя на несколько дней. Осмотришься в городе, пообвыкнешь, да и поймёшь, что других вариантов у тебя нет.

Я благодарно покивала, а сама сделала пометку в мозгу:

«Ищи, Лина, варианты! Приют — как крысиная клетка, раз войдёшь и уже ничего путного в жизни не добьёшься. Образование тебе хорошее нужно, пуще хлеба насущного. Будет образование, выкарабкаешься как-нибудь».

— Ну? Идём тогда? Времени совсем нет. Ещё с собой тебе нужно что-нибудь перекусить собрать. И пальтишко, опять-таки, найти… Рассиживаться некогда, на поезд бы не опоздать. Так что, извини, хоть и обещала тебя накормить после магической проверки, но кушать теперь тебе придётся в вагоне, — и снова потащила меня за собой.

Монахиня собрала мне с собой небольшой саквояж, разумно снабдив сменой нижнего белья и чулок. Раздобыла простенькое, сильно поношенное, но чистое коричневое пальто с кожаными ремешками на шее. Стоило мне его надеть, как на плече и правой стороне груди тут же возник узорный орнамент с буквой «С» в центре — метка странника, которая будет проявляться ещё год.

На перроне, в пару, суете и толкотне, сестра Мерле всунула мне в руку мешочек с монетами из своих личных сбережений и конверт с письмом для своей кузины. Несколько раз трогательно обняла, поцеловала в лоб, осенила своим, уже привычным мне, знаком-загогулькой и мягко втолкнула в вагон. Ехать до Усвара мне предстояло одной. Выдавив из себя улыбку, я помахала ей на прощание и, цепко зажав в пальцах билет, пошла разыскивать своё место.

Вагон оказался общим. Но приятно порадовали мягкие сиденья, обращённые друг к другу и узкий столик между ними. Я поставила саквояж и выглянула в окно, выискивая в толпе сестру Мерле. Люди пёстрой рекой текли возле вагона. Шумели, толкались, но светло-серого наряда монахини в этой толчее видно не было. Может быть, оно и к лучшему: долгие проводы — лишние слёзы. А Мерле и так уже для меня много сделала.

Я вздохнула и села на своё место, притулив саквояж возле себя. Из него ощутимо потянуло вкусным запахом пирожков и чего-то ещё съестного. Живот бурно отреагировал голодным урчанием на аромат. Я осмотрелась. Пассажиры занимали свои места, махали провожающим в окна. Как-то неловко доставать перекус и есть. Пожалуй, подожду, когда кто-нибудь ещё решит трапезничать, и тогда без стеснения тоже поем.

Чтобы отвлечься от мыслей о еде, я принялась рассматривать людей на перроне. Толпа поражала воображение своей разномастностью. Я легко угадала в высоких светловолосых и остроухих господах эльфов, а в кряжистых, точно вырубленных из серой скалы — орков. Вот необычайно красивая, но бледная девушка вскользь мазнула по мне глазами, и я заметила в них красные отблески. Неужели вампир? А там, распихивая толпу локтями, пробирались гномы, на первый взгляд показавшиеся мне детьми. Но заплетённых в косы бород у детей не бывает.

Какой теперь мне казалась Грязь… — тьфу-ты! То есть Земля — серой и унылой. Здесь жизнь била ключом, энергия будто наполняла воздух. Я чётко ощущала разницу. Да, на Земле аура похожа на стоячую воду, нужно каждый раз прилагать усилия, чтобы вытянуть себя из депрессивного настроя. Вытягивать себя буквально за волосы. А здесь, стоило мне приуныть, невидимые потоки омыли меня, стирая и унося мою печаль.

Конечно, будущее пугало своей неизвестностью, но новый мир манил, разжигал внутри любопытство. Хотя, возможно, это просто влияние на сознание нового, ещё детского тела, а не то, что я себе напридумала.

Паровоз издал громкий свистящий гудок и обдал перрон паром. Вагон слегка вздрогнул, и толпа плавно поплыла за окном вместе с вокзалом. Пассажиры стали успокаиваться, отлипать от окон и рассаживаться согласно купленным билетам. На сиденье рядом со мной присел седоватый мужчина в строгом костюме. Он развернул газету и углубился в чтение. Стараясь не выглядеть излишне навязчивой, я скосила глаза и рассмотрела его ухоженные руки, блестящие золотом запонки на манжетах. Этот человек явно был не из рабочего класса. Возможно, юрист или бухгалтер, если такие профессии здесь имелись.

Удовлетворив любопытство, я отвернулась к окну. Поезд выезжал из города, словно объезжая его по кругу, и я имела удовольствие полюбоваться на храмы, ратуши и, конечно же, дворец.

«Возможно, я когда-нибудь ещё сюда вернусь, — мысленно вздохнула я и откинулась на сиденье. — Но не ранее, чем Инквизиция перестанет неровно дышать смертью моей персоне в затылок».

Поезд набирал скорость, всё чётче выбивая колёсами ритм по рельсам: «ту-ту-тук-тук, ту-ту-тук-тук». Двух-трёхэтажные дома сменились каменными лачугами. А вскоре и те растаяли в изумрудных полях. Все краски казались более насыщенными, ярче, чем на Земле. Небо синее, а трава зеленее. Хотя, возможно, всё дело в смоге. А вернее, в его отсутствии.

На сиденье напротив грузно плюхнулась запыхавшаяся женщина и стала шумно обмахиваться веером. Рядом с ней скромно приткнулся щуплый паренёк. Кровное родство в них угадывалось сходу: мать и сын. Я вежливо улыбнулась попутчикам. В ответ эта «мадам», кривя излишне ярко накрашенные губы, окатила меня презрительным взглядом. Что ж, бывает и такое. Возможно, моя вежливость была воспринята как попытка более близкого знакомства. В местном обществе явственно присутствовало чёткое разделение на слои. И, видимо, меня сочли низшим классом, оценив по одёжке. Хотя, в некотором роде, так оно и есть, она угадала: я — нищая. Пока.

Придав лицу невозмутимое выражение, я снова отвернулась к окну. Ехать ещё долго, и обострять ситуацию не хотелось.

— Ваши билеты, пожалуйста, — обратился к нам кондуктор.

Мой сосед по сиденью отложил газету и протянул свой билет. Кондуктор кристаллом-артефактом считал метку на запястье мужчины, сверился с билетом, оторвал от него корешок и вернул билет пассажиру. Следующей протянула свой билет я. Мой сосед снова раскрыл газету и опять углубился в чтение. Кондуктор повторил манипуляции с артефактом и корешком. Когда он закончил с оставшимися двумя моими попутчиками, кривящая губы матрона не выдержала:

— Послушайте, голубчик, — обратилась она к нему. — Скажите, неужели вот с этим ничего нельзя поделать? — она визгливо выделила в своей речи «этим» и ткнула пальцем в мою сторону.

Я не сразу сообразила, что она имеет в виду, и быстро оглядела своё пальто на наличие каких-либо пятен и прочих неэстетичных вещей. Когда ничего не обнаружила, до меня дошло, что эта мадам подразумевала ВСЮ меня.

— Билет у девочки в полном порядке, — пожал плечами проводник. — Что вы хотите?

— Как же?! Разве вы не видите, что это… — она сделала паузу и с ненавистью выплюнула мне в лицо: — Пэрри!

Ах, да, точно. Сестра Мерле и Ульрих говорили же, что в некоторых местах моя новая фамилия используется как пренебрежительное обращение к странникам. Порой даже как ругательство. Не думала, что так скоро столкнусь с этим. Вот спасибо, Ульрих! Удружил так удружил.

— Что вы молчите?! — ярилась мадам всё сильнее. — Неужели, чтобы избавиться от общества этой пэрри, мне необходимо обратиться к начальнику поезда?!

Так-так, дорога до Усвара обещала быть невыносимо тяжёлой. Пассажиры уже заметили разгорающийся скандал и с интересом прислушивались. Некоторые, даже не стесняясь, глазели, привставая со своих мест. Вот, ещё мнят себя выше кого–то, а у самих полное отсутствие воспитания. В повисшей тишине я чётко слышала ползущие по вагону шепотки, точно змеиное шипение. И все они были на стороне этой мадам.

Похоже, мы сестрой Мерле ошиблись и взяли билет в неподходящий для пэрри вагон. Я взглянула на кондуктора. Пожилой мужчина пошёл бордовыми пятнами, кончики его пальцев дрожали, но он упрямо продолжал молчать. Кажется, мне следует возглавить этот бедлам и вывернуть ситуацию в выгодное для себя русло.

— Действительно, уважаемый, — ледяным тоном с достоинством проговорила я. — С этим срочно нужно что-то делать. Здесь отчаянно смердит расизмом. А я слышала, что он заразен и крайне вреден для здоровья.

Рядом со мной из-за газеты отчётливо послышалось насмешливое «кхех!» лощёного господина. А кондуктор, поначалу взирая на меня с недоумением и жалостью, теперь вернул себе здоровый вид лица. И уже прятал усмешку в уголках губ, искоса поглядывая на обвисающее лицо мадам.

— Не были ли бы вы столь любезны, — продолжала я, — пересадить меня в другой вагон. Где моя нежная детская психика была бы ограждена от пагубного влияния подобной этой… этой… — тут я запнулась. Называть «госпожой» эту склочницу мне категорически не хотелось, а более–менее подходящих местных обращений я не знала. Ну, не «гражданочкой» же её называть, в самом деле?

— Тэрра, — тихо подсказали мне из-за газеты.

— Благодарю, — кивнула я и исправилась: — От пагубного влияния подобных этой тэрре.

Кондуктор просиял и разве что не аплодировал мне в открытую. Теперь бордовыми пятнами пошла «мадам».

— К сожалению, юная дира, все купе в первом классе заняты, — с достоинством поклонился мне кондуктор. — Но я могу узнать, сможет ли начальник поезда уступить вам своё личное купе на время вашей поездки.

Тихое «пф–ф!» прозвучало из-за газеты. Но я и без него догадалась, что кондуктор опасно переигрывает. К счастью, мадам этого не поняла. Выдохнула: «– Что?!.. Да как?!.» — и захлебнулась возмущением, не в силах вымолвить ни слова.

— Думаю, не стоит беспокоить начальника поезда из-за пустяков. Он занят важным делом, отвечая за каждого из нас в нашем путешествии. Светлые боги указуют нам быть в смирении и скромности. Я с благодарностью приму место в любом другом вагоне. Пусть Светлые боги благословят наш путь! — и осенила себя знаком–загогулькой сестры Мерле.

Весь вагон повторил за мной, пришёптывая на выдохе: « — Пусть благословят наш путь». Я бросила взгляд победительницы на тётку: вот так, негодяйка! Я — нежный агнец, воспитанная и набожная девочка–скромница. А ты — злобный агрессор, нападающий на невинное дитя. Фу такой быть. Сиди теперь здесь и растекайся дрожащей лужицей под гнётом всеобщего неодобрения и негодования.

— В таком случае позвольте мне донести ваш багаж, юная дира, — снова поклонился кондуктор и принял мой саквояж. — Следуйте за мной.

Господин с газетой встал, пропуская меня. Я заметила весёлые искры, скачущие у него в глазах, и улыбнулась ему на прощание.

Я привычно спряталась под маской вежливой полуулыбки и пошла за кондуктором, держа спину гордо и прямо под любопытными взглядами пассажиров.

— Да–да! Отведите её в загон для кентавров! — раздалось визгливое мне в спину, — Тоже мне, дира нашлась! Знай своё место, грязная пэрри! — тётка вышла из ступора и решила оставить последнее слово за собой. Но после драки кулаками не машут, теперь её ядовитое брызганье слюной было сродни тявканью брехливой подзаборной шавки и вызывало в окружающих только брезгливое раздражение. Я тоже невольно поморщилась: очень хотелось вернуться и вмазать ей хорошенько. Но тогда весь эффект, которого я добивалась, будет похерен. Я просто скачусь до её уровня — банальной базарной бабищи.

Я усилием воли запихнула шипящую злость поглубже и надела на неё строгий ошейник. Вот. Я опять это делаю, подавляю эмоции. Всё–таки от старых привычек сложно избавиться.

Глава 4

Проводник придержал дверь, пропуская меня в тамбур. Учтиво подал руку, когда мы проходили между вагонами. Это было очень кстати, восходящий поток воздуха дул в лицо, сбивал дыхание, взъерошивал волосы. Мелькающие под сцепкой шпалы и оглушительно стучащие колеса вызывали лёгкое головокружение. Хорошо, что далеко по составу идти не пришлось, следующий вагон оказался заметно пуст. Здесь также расположились сиденья напротив друг друга и между ними столики. Но мягкая обивка отсутствовала. Да и весь вагон был отделан в заметно более скромном стиле. Видимо, выбора у меня нет, и придётся довольствоваться жёстким местом. Зато без раздражающих попутчиков.

— Здесь вам будет удобно, дира, до самого Усвара никто не подсядет. Помочь вам убрать сумку наверх? — вежливо спросил кондуктор.

— Нет, спасибо, — я отрицательно покачала головой. При моём нынешнем росте мне сложно будет её достать с багажной полки самостоятельно. Да и опять же, там пирожки…

При воспоминании о них мой живот снова громко зарычал. Мужчина рассмеялся:

— Я принесу вам чай, дира. И не вздумайте отказываться. Он входит в стоимость билета любого класса.

«Мяса–а!!! Шашлыка–а!!! Шавер-р-рмы-ы!!!» — почти в голос взвыл голодный желудок, заставляя меня покраснеть.

— Простите, буду признательна за чай, — смущаясь, пробормотала я.

Поезд въехал в тоннель, и на стенах зажглись кристаллы–светильники.

— Ой, кажется, во втором классе световые артефакты разрядились, — обеспокоенно воскликнул кондуктор и бросил пристальный взгляд в сторону тамбура. — Вы пока располагайтесь, дира, я скоро к Вам подойду, — поклонился и поторопился к выходу. Там он замешкался, пропуская в вагон седоватого мужчину с газетой. Да, того самого, моего соседа по мягкому сиденью.

Я невозмутимо поставила свой саквояж ближе к стене и уселась на жёсткую скамью. Голые доски неприятно холодили зад даже сквозь пальто. Мой попутчик выискал меня глазами, улыбнулся и направился прямиком ко мне.

— Смею предположить, что вы меня преследуете, — сказала я, когда он, не спрашивая позволения, бесцеремонно уселся напротив меня.

— Вы не боитесь? — с усмешкой поинтересовался он.

Я пожала плечами и полюбопытствовала свою очередь:

— А вы? — лучшая защита — это, как известно, внезапное нападение. Выражение лица мужчины сменилась на недоумённое, он приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но я его опередила:

— Но как же, всем известно, что под маской милой девчушки-пэрри может скрываться душа толстого волосатого извращенца, умершего в прошлом мире от разгульной жизни и непотребств разных, — я понизила голос и наклонилась ближе, глядя ему в глаза. — Вы не боитесь оставаться со мной один на один? Случись что, и на помощь вам здесь прийти-то некому… — я мотнула головой на малочисленный вагон.

Пятёрка уже виденных мною на перроне гномов, двое орков и семейная черта сатиров с двумя малышами, бойко выбивающими дробь копытцами по проходу. Ну, вылитые козлята! Я наобум целилась в межвидовую и межрасовую разрозненность в обществе. Мужчина выглядел небедно и даже аристократично. Таких, как он, должны недолюбливать низы, и он об этом прекрасно знает. А где мы сейчас находимся, как не в вагоне для отбросов?

— А-ха! — отмер попутчик, громко расхохотался и зааплодировал мне. — А-ха-ха! Браво! Просто прелестно! Признаюсь, вам почти удалось меня напугать. Почти. Но будь на моём месте кто-нибудь другой, вам, несомненно, это бы удалось. К тому же, как точно подмечено, здесь и правда, мало кто вступился бы за меня. Просто восхитительно! Не зря я нёсся за вами от самого Храма Светлым. Вы, действительно, нечто.

Я откинулась на спинку сиденья, сложила руки на груди и вновь внимательно рассмотрела попутчика. Ухоженные руки, никогда не знающие тяжёлого труда, явно новый, пошитый на заказ, костюм, сидящий как влитой, золотые запонки и шёлковый шейный платок — этот человек не нуждается в деньгах. Из-за горящих глаз, буквально пожирающих меня, его можно было принять за сумасшедшего или педофила, углядевшего лакомый кусочек. Но небольшие детали, которые я не заметила раньше, напрочь перечеркивали предыдущее впечатление. Пошевелив имеющимися в наличии извилинами, я сделала выводы и решила поделиться своими предположениями.

— Вы идёте за мной от Храма Светлым, значит, специально посещали его во время Парада планет. Но вы не родственник этой девочки, — я обвела себя пальцем. — Ваши глаза не припухли от слёз, и вы не пытаетесь называть меня её именем или разглядеть в моих глазах узнавание вас. Исключаем монахов и Инквизиторов: ваш наряд, как минимум, им не соответствует. И у нас в остатке только Академия магии. Прибавим к этому малозаметные потёртости на ваших локтях, смену печально известного брата Игнара, и мы получим профессора из Магической Академии. Который, узнав о страннике, пережившем сегодняшний Парад, решил лично проверить его на уровень магии, не доверяя замерам монахов. Я всё верно сказала?

Мужчина довольно покачал головой и снова с удовольствием захлопал в ладоши:

— Великолепно, почти всё верно. Вы ошиблись только в одном: я — ректор Гудзорской Магической Академии, а не простой профессор. Позвольте представиться, лорд Эдмонд Пруора, — он протянул мне свою левую руку, специально повернув запястьем вверх, чтобы мне хорошо было видно его именное клеймо. Ого, а оно золотое.

— Эвалин Перри, — протянула я свою ладошку в ответ, демонстрируя своё простенькое, почти чёрное клеймо. Лорд ректор взял мою руку, перевернул и поцеловал кончики моих пальцев. Смущает, но очень галантно. И очень удобно, кстати. Вроде бы элегантный жест вежливости, а документики друг у друга оба проверили.

— У вас поразительный ум, тэрра Эвалин, его бы да в головы моим студентам…. — мечтательно протянул он, а я покачала головой.

«Была бы умной, свою компанию бы так бездарно не просрала, — мысленно скривилась я от его комплимента. — Сразу бы всё на себя оформила, а не стала полагаться на добропорядочность Женьки и Милки», — вслух же произнесла:

— Скорее всего, всё дело в моём внутреннем волосатом мужике. Не стоит из-за этого приуменьшать таланты своих студентов.

— И у вас любопытное чувство юмора, — он наклонился над столиком ближе ко мне и тихо спросил: — У вас ведь не стирали память, не так ли, Эвалин?

Страх трусливо заворочался в душе, но я жестко подавила его, позволяя ледяному спокойствию разлиться внутри. Эдмонд Пруора сейчас хищно кружит вокруг меня, играет, как кот с мышью. Нельзя позволять ему почувствовать во мне добычу. В этом танце должно быть два кота. Я тоже наклонилась ближе, полностью отзеркалила позу ректора и так же тихо ответила:

— Всё верно, лорд ректор. Этого не понадобилось, потому что я и так ничего не помню.

Пруора откинулся назад и пристально посмотрел на меня:

— И у вас богатая речь, словно в прошлой жизни вы любили много читать, — он продолжал гнуть свою линию.

Я тоже села ровно и приняла максимально расслабленную позу, какая возможна в приличном обществе и при спине, в которую будто кол вогнали. Безразлично пожала плечами, показывая, что его допрос меня не волнует.

— Всё может быть, никто из нас не без греха. В Гудзоре книголюбие считается непотребным?

Эдмонд хмыкнул и проигнорировал мой вопрос. Кажется, он продолжал считать себя здесь единственным хищником. Ну-ну, посмотрим. Наше танго ещё не окончено. Я мило ему улыбнулась, показывая, что мой вопрос — детская шалость.

Гулко бухая копытцами, малыши-сатиры доскакали до нас и заинтересовались нашими с лордом персонами. Я приветливо улыбнулась двойняшкам, подогревая в них интерес, и малыши подошли ко мне совсем близко, позволяя погладить себя по курчавым головкам. Один мальчик, судя по шортикам, а вторая девочка, если судить по коротенькой юбочке. Выше пояса они выглядели милейшими кудрявыми ангелочками. Но из-под юбочки и шортиков их ножки были покрыты густой шелковистой шерстью и оканчивались раздвоенными копытцами, как у козликов. Да и поглаживая тугие колечки волос на их головах, я наткнулась пальцами на твёрдые бугорки рогов.

— Вы разжигаете во мне любопытство всё больше и больше, милая тэрра Эвалин, — произнёс лорд Пруора, наблюдая, как я ласкаю малышей. — У вас сознание взрослого умного человека. Язык как змеиное жало, но при этом вы добры. Имеете прекрасные манеры, что говорит о хорошем воспитании. Но не кичливы, подобно аристократкам. Вы говорите правду и в то же самое время что-то явно скрываете. Вроде бы, вот она вы, вся на виду, но я чувствую внутри вас ледяную стену, за которой вы прячете что-то. Но эта холодность не отталкивающая, совсем нет. Она точно приятный бриз в раскаленный полдень. И дети… Они тянутся к вам, а это, поверьте, очень ценно. Дети сразу чувствуют фальшь.

Я мысленно хмыкнула: да лорд у нас поэт!

— А знаете что? — Эдмонд совсем разомлел, наблюдая за моими порхающими руками по головкам двойняшек.