Бесплатный фрагмент - Птицелов

Если есть Тьма, должен быть Свет

В. Цой

Пролог

Когда-то давным-давно, когда человеческий род ещё не делился на племена и народы, случилась большая беда. Небо, прежде бывшее щедрым на солнечный свет и тепло, покрыла Тьма. Тьма поглотила звёзды, Солнце и Луну. Тьма поглотила облака и тучи. Тьма спрятала горизонт, и люди перестали понимать, куда идти, чтобы охотиться. Люди перестали видеть друг друга.

Вместе с Тьмой пришёл холод, что вырывал из человеческих тел последнее тепло. Люди испугались. Люди жались друг к другу, ища защиты. Матери прятали детей под шкуры. Отцы-воины отправлялись во Тьму, чтобы сразиться с ней. Но и самые смелые воины ничего не могли поделать. Тьма оказалась сильнее. Старики и старухи уходили прочь, чтобы отдаться Тьме, лишь бы она пощадила молодых.

Звери и птицы сбивались с пути, нападали друг на друга и на охотников. Много мёртвых тел покрыло землю. И не было от Тьмы спасения и укрытия. Те маленькие огоньки, что люди жгли в своих жилищах, постепенно затухали.

И вот настало то время, когда по всей земле горел один-единственный крошечный огонёк. Вокруг него сидели остатки людей. Тьма надвигалась, и не было от неё защиты.

Когда не осталось у людей никакой надежды, когда с плачем они принялись прощаться друг с другом, готовые к тому, что Тьма вот-вот накроет их своей огромной рукой, нашлась молодая женщина, вставшая за свой род.

Широко раскинув руки, она подняла голову и бесстрашно посмотрела прямо в глаза огромной Тьме.

— Я не боюсь тебя! — прокричала женщина, перекрикивая порывы ветра, что насылала Тьма на людей.

Тьма злилась, трепала волосы женщины, хотела склонить её на колени. Но воля женщины была сильнее. На её теле стали вырастать чёрные вороньи перья. Так появилась Женщина-Птица.

Она взмыла высоко-высоко в небо, к самой Тьме. Она била Тьму крыльями и царапала её когтями. Клевала большим клювом, вырывая куски. И там, где Женщина-Птица касалась тела Тьмы, проступал Свет.

Долго они боролись. Чёрные перья летели на землю вместе с каплями крови. Но Женщина-Птица не сдавалась. Она билась, и в конце концов Тьма сдалась. Едва небо очистилось, а Солнце вновь согрело ледяную землю. Едва из земли начали пробиваться первые зелёные побеги. Едва остатки людей выбрались из своих укрытий и посмотрели на парящую среди облаков Женщину-Птицу. Как она сорвалась и камнем упала среди полей. Силы оставили её — слишком долго и слишком отважно сражалась она за своё племя.

Раскинув руки-крылья, лежала Женщина-Птица. И никто, кроме старого шамана, не осмелился подойти к ней.

— Я сделала всё, что смогла, — прошептала Женщина-Птица шаману, что склонился над ней. — Но Тьма вернётся. И тогда уже вам самим придётся одолеть её.

Тьма обязательно вернётся. Пусть не сейчас, а спустя многие годы. И тогда должна появиться новая женщина, что отважно, без раздумий, бросится к Тьме, чтобы одолеть её ценой собственной жизни.

Шаман взял с тела мёртвой Женщины-Птицы несколько вороних перьев, чтобы сохранить их и передать той, что заменит павшую.

Это случилось так давно, что никто уже не помнит, было ли это на самом деле.

Глава 1

— Я тебе ещё раз повторяю, вон то дерево! — бригадир едва сдерживался, чтобы не ударить подчинённого.

Но сделать это было бы сложно, потому что Огурцов сидел высоко в кабине. Ковш экскаватора неуверенно замер в полуметре от земли. Тарахтящий двигатель заглушал ругань бригадира. Огурцов лишь по губам понимал, что орёт ему Шамиев. От вибрации и шума желудок собирался напомнить Огурцову, что пить в воскресенье вечером — совсем не лучшая затея. К тому же раскалывалась голова, а в руках поселилась противная дрожь. Всё, чего хотел экскаваторщик, — вернуться домой, открыть холодильник и хотя бы глотнуть из бутылки.

— Ты слышишь меня? — Шамиев вскочил на подножку и пихнул Огурцова в плечо.

- А?

— Делить на два! — вышел из себя бригадир. — Ты пил? Выхлоп, как у бочки.

— Да нормально я.

— Какого ж ты тогда бабая ничего не делаешь? Дерево видишь? Метку видишь? Работай!

Убедившись, что до Огурцова наконец дошло, Шамиев спрыгнул с машины и отбежал в сторону. Участок ему достался неудобный. Мало того, что со сроками вечно поджимали и требовали ускориться, так ещё и несколько лесополос пересекали начерченную инженерами линию будущей теплотрассы. Шамиев даже думать не хотел, сколько часов придётся потратить, чтобы хотя бы расчистить место. Спасибо — деревья для корчевания пометили.

Экскаватор повёл ковшом. Огурцов в кабине сосредоточенно всматривался в красную отметку на коре сосны. Дерево было большим и старым. Разлапистые тёмно-зелёные ветви красиво топорщили хвою. На фоне начавших желтеть берёз они выглядели по-особенному ярко. «Эх, сейчас бы по грибы пойти. Грибы под водочку — очень хорошо. Кому надо здесь что-то вообще копать?» — мысли Огурцова перескакивали с одного на другое, пока руки сами собой переключали рычаги.

— Эх! — выдохнул Огурцов, когда лезвие экскаватора вонзилось в покрытую опавшей хвоей землю.

Мужчина почти физически ощутил, как ковш наполняется грунтом. Экскаватор чуть качнулся вперёд. Чёрно-бурая земля комьями выпадала из ковша. Дерево пошатнулось. Верёвочные петли, накинутые на ствол, не давали ему упасть на работающую технику.

— Огурец! Давай шибче! — проорал, почти перекрывая шум работающего мотора Парамонов, тянущий верёвки вместе с ещё несколькими рабочими.

Сосна должна была упасть в просвет между собратьями. Парамонов уже прикидывал, что дерево можно будет по-тихому распилить и перевезти к куму на дачу. Благо тут недалеко. Никто и слова не скажет. А Огурцов чего-то копается.

Красная метка на стволе маячила перед глазами экскаваторщика и почему-то вызывала приступы головной боли. Ссыпав землю в сторону, Огурцов зачерпнул ещё. Похмелье делало понедельник просто отвратительным.

Шамиев не сразу понял, что видит. Сначала бригадир наблюдал за бледным и помятым Огурцовым. Тот наконец проснулся и начал работать. Земля сыпалась в кучу, дерево пошатывалось под напором техники. Потом Шамиев смотрел, как напряглись верёвки, тянущие ствол в сторону. В воздухе пахло отработанной соляркой и мокрой землёй. Где-то каркали вороны, потревоженные человеческой вознёй. Надо всем этим властвовало тарахтение экскаватора.

Вот ковш зачерпнул тёмный комковатый грунт, повернулся вместе с кабиной и, качнувшись, высыпал содержимое. «Какие странные корни», — подумал Шамиев. Бригадир подошёл чуть ближе, движимый плохим предчувствием.

Из земли торчали кости с остатками плоти. Проходивший анатомию только в школе и то не особо ею интересуясь, Шамиев опознал в останках человеческую руку. Вряд ли у животных могли бы быть такие пальцы.

— Твою ж мать! — севшим голосом произнёс Шамиев.

Ковш экскаватора опустился, готовый продолжить работу. Бригадир подскочил к машине и замахал руками, требуя прекратить. До похмельного Огурцова не сразу дошло, чего от него хотят. Лезвие ковша успело вгрызться в землю.

К земляной насыпи подходили рабочие и замирали на месте. Они смотрели на перемешанные с комьями земли и обломанными сосновыми корнями, поломанные кости. Кто-то заглянул в яму, теперь уже очень похожую на настоящую могилу, и охнул. Из ямы на людей таращились пустые глазницы черепа с облепившими его длинными прядями. Лезвие ковша застыло буквально в паре сантиметров от костяка.

— Так и чё теперь? — спросил Парамонов.

— Ментов надо вызывать, — поморщился Шамиев. После вызова полицейских предстояло звонить начальству, а это в разы хуже.

— Это мы, типа, историческую находку сделали? — не отставал Парамонов.

— Ага. Двадцать пять процентов тебе дадут, лично, — пережидая длинные гудки ответил Шамиев, трагически хмуря брови.

***

— Мариночка Григорьевна, любовь моя, душечка, звёздочка, рыбонька… — Виктор Сергеев, оперативник, прибывший в составе группы, крутил в пальцах сосновую иголку.

— Не приставай ко мне, Витя. На меня твои комплименты не действуют, — не глядя отозвалась судебный медик.

Бело-красная заградительная лента опоясывала кусок леса, хотя из любопытных зрителей были лишь те самые рабочие, которые и нашли труп. Патрульные скучали, лениво переговариваясь и явно получая удовольствие от пребывания за городом. Только Шамиев ходил туда-сюда вдоль ленты, иногда трогая её край пальцем, проверяя натяжение. Начальству новость о том, что Огурцов выкопал скелет, а значит день простойки обеспечен, не понравилась. И, конечно, всех собак спустили на ни в чём не повинного бригадира. Шамиев вздыхал и смотрел на то, как на площадке не спеша работает статная красивая женщина в джинсах, тёплом пуловере и надетом поверх этого защитном костюме.

— Ну, Мариночка Григорьевна, — продолжал канючить Сергеев. — Ну что ваши мальчики возятся?

— Мои мальчики не возятся, а работают, — Ленц подняла взгляд на оперативника. — И ты бы пошёл работать.

— Да чё тут работать? Сейчас Калмык придёт и начнётся, — Виктор отшвырнул изломанную хвоинку. — Дайте хоть что-нибудь. Он же дотошный. Ему сразу вводные надо. Вы хотите, чтобы Калмык меня сожрал?

Марина Григорьевна смотрела мимо оперативника. Чуть приподняв ленту заграждения, на площадке оказался высокий мужчина. Его густые чёрные волосы, никогда не лежащие аккуратно, растрепал ветер. Судебный медик невольно отметила высокие, чётко очерченные монголоидные скулы и массивную челюсть. Небольшие, чуть прищуренные глаза цвета крепкого чая. Нос, возможно слишком большой для этого лица. Всё вместе это давало странную картину — одновременно притягательную и отталкивающую. Ленц поймала себя на мысли, что если бы ей было меньше лет, то она бы, пожалуй, была бы не прочь… «Дура старая», — одёрнула сама себя женщина, разозлившись на внезапные ненужные мысли и на следователя, который их вызвал.

— Вы же знаете Калмыка, он душу изо всех вынет, — Сергеев страдальчески сложил брови домиком.

— Я наполовину казах, а не калмык. А вы — целиком и полностью бездельник, — подойдя ближе сказал Данил Муранов, следователь, назначенный на это дело.

Оперативник развернулся, не испытывая ни малейшего стыда за то, как только что называл следователя:

— Какой же вы казах, Данил Александрович?

— Но и не Калмык, — отрезал Муранов. — Что у нас здесь? Дежурный сказал, что вскрыли старое захоронение.

— Не такое оно и старое, — ответила Марина Григорьевна, жестом приглашая Муранова наклониться. — Вот посмотрите.

Рука в перчатке коснулась уложенной на развёрнутом куске полиэтилена кости. Это было жутко завораживающее зрелище — живое касается мёртвого. Муранов ощутил, как где-то по затылку, под затылочной костью точнее, забегали колючие приятные мурашки. Он знал это ощущение. Оно было неправильным, это Данил признавал. Неправильным, потому что Муранов получал какое-то потаённое удовольствие от рассматривания человеческих останков. Ему было интересно. Ему всегда было интересно — что скрывают под собой человеческие кожа и мясо. Обязательная практика в морге, для многих тяжкая обуза и действительно серьёзное испытание на профессиональную пригодность, вызывали в Муранове восторг. Никому об этом следователь, конечно, не говорил. Но от себя не скрывал. В его домашней библиотеке было несколько анатомических атласов и книг по судебной медицине. Прочитанные и просмотренные единожды, они просто нравились Данилу самим своим существованием.

С нескрываемым любопытством и полным отсутствием брезгливости и страха Муранов рассматривал конечность, лежащую отдельно от тела.

— Как вы видите, Данил Александрович, кость не полностью лишена плоти, — Ленц едва касалась пальцами страшной находки. — Мягкие ткани значительно подверглись разложению, но всё ещё присутствуют. Хотя, вот здесь заметна работа насекомых и даже мелких грызунов.

— Фу, Мариночка Григорьевна, — поморщился Сергеев, который тоже склонился над импровизированным столом судмеда.

Муранов через плечо коротко посмотрел на оперативника. Тот морщился, как будто видел труп впервые.

— Это, как вы понимаете, лучевая и локтевая кости правой руки. Запястье, пястные кости и фаланги отсутствуют. Мои мальчики как раз заняты их поиском, — Марина Григорьевна указала кивком головы на двоих парней, затянутых в такие, как у неё самой, защитные костюмы.

Молодые мужчины методично просеивали груды земли, поднятые на поверхность экскаватором. Где-то среди этих комков, возможно, лежали извлечённые Огурцовым мелкие человеческие кости.

— А вот это свежее механическое повреждение? — скорее уточнил, чем спросил Муранов.

На костях, желтоватых и грязных, проступали полосы более светлые, как царапины на древесине.

— Именно. Это работа ковша экскаватора. При работе, лезвие прошло точно по локтевому суставу, отделило фрагмент руки и вынесло его наверх, — Ленц ощущала на своём лице едва уловимое дыхание Муранова. Тёплое касание воздуха.

Где-то внизу живота приятно заныло. «Когда же это закончится?» — с раздражением подумала Марина Григорьевна. Последнее время шальные непрошенные мысли преследовали женщину, которая списывала их на приближение менопаузы.

— Бригадир эти кости и заметил, — пояснил Сергеев. — Труп-то нестарый, да? Не древнее какое-нибудь захоронение? Работать придётся?

— Работать придётся, — подтвердил Муранов, поднимаясь во весь свой почти двухметровый рост.

Данил осмотрелся долгим взглядом, сканируя окрестности. «Прекрасное место, — подумалось ему. — Прекрасное место, чтобы спрятать труп, который никто и никогда не найдёт».

Виктор даже отступил на шаг назад — слишком уж фигура следователя доминировала. Сам оперативник был крепышом с короткой стрижкой, небрежной щетиной и ясными серыми глазами, в которых таилась хитринка.

Вслед за Мурановым Сергеев подошёл к краю выкопанной ямы. Там на глубине около полутора-двух метров криво щерился человеческий череп.

«Женщина», — подумал Муранов. Точнее, конечно, скажет Марина Григорьевна, может быть, это подросток-мальчик с длинными волосами и небольшим черепом. На лбу и скулах скелета оставалась кожа, над остальными тканями основательно поработали время, бактерии и живность.

Острый запах сырой земли ударил в ноздри, защекотал внутри. Ему уже приходилось видеть вскрытые могилы. И в них не всегда был только гроб. Но сейчас, здесь, посреди лесополосы, захоронение вызывало иные чувства. Никакой скорби, тихой спокойной тоски и осознания, что когда-нибудь и он сам окажется погребённым в деревянном ящике. Кости, перемешанные с землёй, вызывали охотничий азарт. Запах тления, едва уловимый, витал в прозрачном осеннем воздухе.

Сердце скакало, ударяясь о рёбра. Муранов прищурился, отчего его глаза вовсе превратились в щёлки, подчёркивая восточную внешность. Губы сжались в тонкую линию, будто прорезанную на лице. Дыхание участилось, раздувая ноздри. В эту секунду весь лоск цивилизации слетел, оставляя обличие чего-то древнего. Если кто-то посмотрел на следователя Муранова в эту секунду, то увидел бы перед собой яркого, совершенного по своей сути хищника.

Следователь присел на корточки, не боясь испачкать полы короткого стильного пальто. Ему хотелось опуститься на дно котлована и самому посмотреть, потрогать тело. Прикоснуться к останкам. Для чего? Чтобы понять, с кем и чем имеет дело? Чтобы неким сверхъестественным способом заглянуть в прошлое и увидеть, как вообще эти останки оказались спрятаны здесь? Муранов тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли и желания, о которых никогда и никому бы не рассказал.

— Марина Григорьевна, можно вас на минуточку, — позвал следователь.

— Чего там? — Сергеев склонился над ямой.

Грунт под кроссовкой оперативника посыпался, увлекая человека за собой. Виктору пришлось ухватиться за плечо Муранова. Почти падая, Сергеев думал только о том, что плечи у следователя сделаны, вероятно, из железа — слишком жёсткие.

— Осторожнее, — Данил одним сильным рывком вернул полицейскому равновесие.

Прикосновение, пусть и случайное, было неприятно. Автоматически Муранов провёл ладонью по своему плечу, будто стряхивая с пальто невидимые частицы.

— Спасибо, — буркнул Сергеев, всё равно пытаясь заглянуть в яму.

— Что у вас? Что-то заметили? — Марина Григорьевна подошла и благоразумно остановилась подальше от осыпающегося края.

— Вон там, — палец Муранова указал вниз. — Это перья? Или я ошибаюсь?

Рядом с проступающими из комьев грунта рёбрами виднелись слипшиеся, практически сгнившие, но всё ещё узнаваемые по очертаниям перья. Цвет их невооружённым взглядом определить не удавалось. Но их было достаточно много, чтобы это оказалось случайностью.

— Ты смотри, ещё и птицу прикопали, — свистнул Сергеев. — Как думаешь, псих какой-то сделал?

Муранов повернул голову и снизу вверх посмотрел на оперативника. Тот ерошил короткий ёжик волос, на лице задумчивое выражение, а между бровей пролегла морщинка.

— Вам, — Данил специально выделил это слово, — не кажется, что пока рано делать какие-то выводы?

— Да чё думать-то? Явно же только больной мог такое сотворить. Или у тебя версии какие-то?

Сергеев упорно «тыкал» следователю, не обращая внимания, что тому это явно не нравится. Прибывший вслед за патрульными, Виктор раньше других увидел место преступления. С первых же секунд ему здесь не понравилось. Тело закопано в лесополосе, тянущейся вдалеке от города, но не так далеко от трассы. Уже одно это просто кричало о том, что предстоит много работать. А самое страшное, о чём Сергеев предпочитал не думать, — они столкнулись с чем-то из ряда вон выходящим. Ведь никто не станет везти труп в такую даль, так глубоко его закапывать, если дело всего лишь в какой-то бытовой причине.

— Версии основываются на каких-то фактах. Вам должно было бы быть это известно. Не хотите пойти и собрать первичные показания со свидетелей? — Муранов поднялся на ноги, снова став выше всех, кто оказался в этот день в злополучном месте.

— Ой, чего там опрашивать? Всё, как под копирку. Курёхин вон занимается протоколами. Ему полезно.

Данил проследил взглядом туда, куда махнул Виктор. За лентой ограждения рядом с рабочими стоял лейтенант Курёхин и старательно записывал показания. Рабочих было немного, но с каждым из них Муранов собирался поговорить отдельно. Как только закончит здесь.

— Так это перья? — повторил вопрос Данил.

— Думаю, да, — подтвердила Марина Григорьевна.

— Но я не вижу птичьих костей, они могли разложиться? Сколько на это нужно времени? Они попали туда одновременно с телом или могли оказаться в захоронении случайно?

— Данил Александрович, вы думаете, что я волшебница? Я приехала сюда за полчаса до вас и, как можно увидеть, ещё не спускалась вниз. Мы только зафиксировали всё на фотоаппарат и занялись очевидными вещами. Дайте мне время. Я пока не могу даже сказать, хотя бы предположительно, пол и возраст трупа, ничего не могу говорить о времени его захоронения. А вы хотите знать что-то про каких-то птиц.

Марина Григорьевна и сама понимала, что говорит много и много лишнего. В конце концов, Муранов не виноват, что ей вдруг захотелось оказаться с ним не здесь, посреди леса, а в другой, более интересной обстановке. «Марина, он слишком юн для тебя. И у тебя есть муж. Угомонись», — одёрнула сама себя Ленц.

— Ценю вас, как профессионала, Марина Григорьевна, однако мне нужны ответы, — нахмурился Данил, неправильно истолковав пристальный взгляд судебного медика.

— И они у вас обязательно появятся.

— Любить того коня в лицо! — выругался Сергеев. — Явились!

Сквозь деревья оперативник разглядел людей, которые уверенно шли к площадке. Их слишком цивильная одежда говорила, что это вовсе не заплутавшие грибники и не собачники.

— Журналюги, маму их три раза!

— Это их работа, — несколько флегматично сказал Муранов.

— И чё? Нафига они нам здесь? Или ты их знаешь? — Сергеев журналистов не любил. Да и за что их любить, когда они лезут под руку? И вообще, противный продажный народец, которому лишь бы написать какую-нибудь гадость или ужасы. Тьфу!

***

Каблуки туфель проваливались в рыхлую лесную землю. Карина чувствовала, как на подошву налипают комочки грязи. Она не смотрела вниз, понимая, что не увидит там ничего хорошего. Туфли, скорее всего, придётся выбросить. Не создана модельная обувь для того, чтобы разгуливать в ней по лесу. Не создана для того, чтобы спускаться в ней по крутому, хоть и невысокому склону. Да и на капроновых колготках уже красовалась «стрелка» — зацепилась за сухую веточку какого-то кустарника.

И всё же, это того стоило. Стоило выкинуть на помойку дорогущую обувь ради того, чтобы оказаться здесь раньше других. Карина Ерошенко не зря считалась лучшим в городе да и в области репортёром-криминалистом.

— Подожди! Куда ты так втопила? — оператор едва поспевал за женщиной.

— Валерик, надо меньше кушать и больше двигаться, — не оглядываясь, сказала Ерошенко, упорно пробираясь вперёд.

— Я у мамы рос, чтобы вкусно кушать и хорошо отдыхать, а не по лесу бегать, — отдуваясь ответил Валерик, хлопнув себя по объёмистому животу.

— Давай-давай, уже пришли почти. Вон они.

— Карина, а почему мы с той стороны не подъехали? Там же ближе.

— Потому что объезжать пришлось бы и терять время. Не ной, Валерик.

— Ой, как будто тут кроме нас, придурочных, ещё кто-то есть, — вздохнул оператор и переложил камеру в другую руку.

— И это не может не радовать, правда?

О, нет, не зря Карина время от времени подкидывала денежек кому нужно в полиции. У неё всегда, раньше остальных появлялась информация. И она использовала её так, как и положено амбициозной журналистке, — пускала в эфир. Надо признать, делала Ерошенко это основательно и профессионально, не гонясь за жаренными непроверенными фактами.

Сколько раз Карина слышала в своей жизни о том, что ей нужно бросать этот город, что он для неё стал слишком тесен. Ей пророчили большую карьеру на каком-нибудь из федеральных каналов. Стоило только приложить немного усилий.

— Что я там забыла? — отвечала на это Карина. — Быть одной из сотен? Да и кому сейчас важны телеканалы? Всё давно уже переходит в интернет. А для интернета нет никакой разницы, где ты живёшь и на кого работаешь.

— Ой, погонят нас сейчас мокрыми тряпками, — Валерик благоразумно остановился, когда до ленты ограждения оставалось добрых метров двадцать.

Из-за ограждения на них уже смотрели. Высоченного, даже долговязого, мужчину в коротком чёрном пальто Карина где-то уже видела. В голове даже крутилось его фамилия, но Ерошенко не была уверена, что помнит её правильно. Тип этот ей показался неприятным. Глаз почти не видно, будто закрыты. Однако всей кожей женщина чувствовала тяжёлый изучающий взгляд.

Второй — точно мент. Ему не нужно было даже показывать корочки. С таким лицом только в полиции работать. Ерошенко мило ему улыбнулась, всем своим видом показывая, что он может даже стрелять — она не сдвинется с места.

Тут же, за лентой, работали люди в белых комбинезонах. Для картинки — идеальный фон. Ближе подойти не получится, что жаль, но и того, что привлечены судебные медики достаточно для придания репортажу динамики.

— Курёхин! У тебя посторонние на месте, — зычно прокричал мент, делая шаг к ограждению.

От работяг в спецовках, которых появление журналистки, мягко говоря, удивило, к ним поспешил молодой мужчина. «Мальчишка», — подумала Ерошенко.

— Займитесь своим делом, — голос у долговязого оказался негромким, но его услышали все.

Мент за лентой остановился, недоумённо оглядываясь:

— Так это же журналисты. Они тут сейчас устроят нам…

— Сам разберусь. Начните уже, наконец, протокол осмотра заполнять.

«Мазуров? Мурзин? Муратов?», — перебирала фамилии Ерошенко. Она уже поняла, кто здесь главный. И этот главный сейчас шёл к ним.

— Я так понимаю, вы собираетесь делать репортаж, — сказал Муранов, подходя ближе.

— А у вас есть возражения? — Карина расправила плечи, готовая отстаивать свои права.

— Возражений нет. Есть предупреждение. За ленту не заходить, моим людям не мешать. Вопросов не задавать, потому что я на них всё равно не стану отвечать, а время мы потеряем оба. Надеюсь, это не слишком сложно?

— Как вас зовут?

— Данил Александрович Муранов, майор юстиции, следователь Следственного управления по городу. Если будете подавать жалобу, постарайтесь найти приемлемые обоснования.

— Вы, Данил Александрович, пока не даёте повода для жалоб, — Ерошенко не привыкла к такому обращению, обычно журналистов отправляли подальше.

— А мне что делать? — лейтенант переступал с ноги на ногу.

Паша Курёхин с обожанием смотрел на Муранова. Лейтенанту следователь казался чуть ли не мифическим персонажем — чёткость движений и чистая правильная речь зачаровывали. Не то что Сергеев.

— Идёмте, — кивнул Данил, — поговорим с рабочими. Вы у всех взяли показания?

— Нет, — извиняющимся тоном произнёс Курёхин. — Простите.

Переговариваясь, мужчины, казалось, забыли о существовании журналистов.

— Ты готов? — Карина повернулась к Валерику.

***

— Плановое строительство нового трубопровода под угрозой срыва, — Карина работала над текстом всю дорогу до места. Едва получив вводные от своего информатора, журналистка полезла в сеть проверять некоторые факты. Материал обещал получиться не только сенсационным, но и приобрести некие политические краски. Такого у неё ещё не было. Хотя в политику Ерошенко старалась не углубляться.

Валерик по ту сторону камеры застыл изваянием, широко и уверенно расставив толстые ноги. Несмотря на одышливость, медлительность и порой неделями не меняную одежду, оператором он был от бога. В его картинке свет всегда выгодно подчёркивал всё нужное, ничего не дрожало, не плавало и горизонт оставался горизонтом. Сейчас Валерик и камера будто срослись, став одним целым. В объективе получилось захватить сразу Ерошенко, экскаватор и копошащихся людей в комбинезонах. Динамика и статика. Валерик даже простанал от удовольствия, когда выстроил кадр.

— На месте проведения плановых работ были найдены человеческие останки. На ваших экранах вы можете видеть траншею, откуда с глубины порядка полутора метров подняли тело. Сейчас на месте происшествия работает следственно-оперативная группа. Возглавляет её Данил Муранов…

***

Свидетели врут. Может быть, не всегда осознано. А иногда даже сами не понимая, что врут. Просто такова человеческая психика — мы всегда что-то приукрашаем или опускаем. И всё равно, было ли событие давно или произошло только что, можно ли его проверить или оно осталось лишь в воспоминаниях. Никто никогда не говорит того, что есть на самом деле. И если в обычной жизни Муранову было на это наплевать, то в работе — нет. Поэтому Данил очень не любил работать со свидетелями.

Да, именно очевидцы происшествия, люди, первыми оказавшиеся на месте преступления, могли оказать следствию огромную помощь. Они могли заметить какие-то особенности и указать на них правоохранительным органам. Указать на кого-то прямо.

Но чаще всего, вольно или невольно, свидетели врали. Их показания приходилось проверять и перепроверять. Не то, что сухие выжимки из заключений экспертов. Там не могло быть двояких трактовок.

И всё же, работа со свидетелями — важная часть следствия. А Муранов никогда и ничем не пренебрегал, чего требовал и от остальных.

— Как можно подробнее, — попросил Данил.

— Так я уже всё вашему лейтенанту рассказал, — вздохнул Огурцов. — Там, это, и рассказывать нечего. Это ж бригадир увидел. Я только копал.

— Может быть, заметили что-то перед тем, как начать работу?

— Чё тут замечать? Ёлки кругом, — махнул рукой экскаваторщик, все мысли которого были о бутылке пива или хотя бы таблетке. Голова раскалывалась просто невероятно.

Муранов сдвинул брови — от Огурцова никакой информации ждать не приходилось. Человек явно страдал от похмелья и ничего, могущего направить следствие по верному пути, сказать не мог.

— Скажите, пожалуйста, когда можно продолжать работу? У меня сроки горят, — Шамиев высоко задирал голову, чтобы обратиться к рослому следователю.

— Несколько дней вы точно ничего здесь делать не будете, — категорично заявил Муранов.

— Как же так? Два дня? Я думал, вы сейчас скелет заберёте, и мы продолжим.

— Нет, — отрезал Муранов. — А вы что можете сказать? Что-то необычное на этом участке было? Почему выбран именно он?

— Вот лучше бы они другой маршрут выбрали! — Шамиев хлопнул себя по ноге ладонью. — Тянут же трубопровод через область. Тут самое сложное место — надо корчевать деревья. Почему мою бригаду сюда поставили? А? Две другие роют с двух концов, и ничего. А мы тут попали! Шайтан раздери того, кто тут могилы устраивает.

Бригадира будто прорвало. Шамиев высказывал Муранову всё, что наболело. Ненужные факты комариным писком звенели в ушах Данила.

***

Работа требовала аккуратности и осторожности, поэтому Марина Григорьевна сама спустилась в вырытую яму.

— Ну, прости, милая, — тихо сказала судебный медик.

Широко расставив ноги, Ленц надеялась, что не наступает на кости, всё ещё скрытые под землёй. Респиратор глушил гнилостный запах, но плоть под сильными пальцами продавливалась и отслаивалась от костей. «Старые» тела Марина Григорьевна не любила, всеми способами открещиваясь от участия в эксгумациях. Работы с таким материалом было много, а толку, как правило, никакого. На костях обычно не сохранялось никаких отметин, чтобы можно было бы делать по ним выводы. Не сохранялось препаратов для химического исследования. Бактерии, насекомые и грызуны уничтожали всё, что могло ответить на вопросы, которые задавали живые.

— Как же много перьев, — Марина Григорьевна осторожно приподняла их, чтобы положить в протянутый ассистентом пакет.

Женщина кость за костью высвобождала останки. Убедившись, что повредить что-то сильнее будет просто невозможно, Ленц разрешила поднять ковш экскаватора.

К этому моменту осенний день сменился сумерками. Прозрачными и пахнущими по-особенному остро и пряно. Муранов стоял недалеко от ямы, подняв голову вверх. Он смотрел, как темнеет и будто приближается к земле небо. Чёрная тень промелькнула над головой — на берёзу, росшую довольно близко к площадке, уселся большой ворон. Блестящими умными глазами он с любопытством наблюдал за людской суетой.

— Хорошо всё-таки, да? — рядом со следователем встал Сергеев. — Вот ты когда последний раз в лесу был? Я лично не помню. А тут хорошо. Спокойно. Никаких тебе машин, никакой нервотрёпки. Стой, дыши воздухом в две дырочки. Чё думаешь-то по делу?

Виктор хотел пихнуть следователя локтем, но в последний момент наткнулся на прищуренный взгляд и передумал.

— Я думаю, майор, что нам с вами предстоит работать.

— Это понятно, — кивнул Сергеев. — Я про «в общем». Жесть же какая-то. Трупаку года два-три. Не к добру это.

— Находка трупов вообще никогда не к добру. Вы протокол осмотра места закончили?

— Закончили. У Курёхина всё в папочке лежит. Так чё, Данил Александрыч, с чего работать начнём? Или ты подумаешь, а потом мне поручение отпишешь?

Муранов снова поднял голову вверх, выставляя вперёд подбородок. В прозрачном воздухе слышался шум далёких машин. Данил чувствовал поразительное спокойствие и в то же время какая-то струнка в его душе звенела на одной тревожной ноте.

Что он мог думать? Что мог ответить на вопрос простого, как карандаш, майора Сергеева? Тот задавал верные вопросы, но ответов на них пока не существовало.

Тело, пролежавшее в земле в богом забытой глуши несколько лет, оказалось потревоженным и поднятым на поверхность. Первый раз за долгое время его коснулось солнце. Марина Ленц, расчистив достаточно, уверенно заявила, что это женщина. Вот и всё, что известно на текущий момент.

Включились прожектора, разбивая мягкость осени резким светом. В этом свете продолжили работать эксперты. Они переложили неизвестную вместе с налипшей на останки землёй в чёрный пластиковый пакет. Скрипнула «молния», пряча от людских глаз страшное содержимое.

— Данил Саныч, — позвал Сергеев. — Ну, короче, всё здесь.

— Здесь всё точно, — сказала уставшая Ленц, снимая респиратор.

Патрульные помогли её ассистентам поднять упакованный труп и отнести его в машину. Сама Марина Григорьевна отдала бы всё, чтобы немедленно оказаться дома в тёплой ванне.

— Я к вам завтра во второй половине дня приеду, — сказал ей Муранов. — Вы ведь успеете уже?

— Сделаю всё, что смогу.

Глава 2

Большой чёрный ворон выпорхнул из темноты комнаты. Он будто сам был частью мрака, сгустком тёмной материи, посланцем неизведанного. Крылья его, казалось, занимали всё пространство спальни — от стены до стены, касаясь их кончиками перьев. Клюв, изогнутый, с чёткими царапинами, чуть приоткрыт. Птичьи глаза блестят каким-то внутренним светом. В этих глазах тысячелетняя нечеловеческая мудрость. Ворон глядит прямо перед собой на лежащего в постели человека. Взмах огромных крыльев создаёт тугие потоки воздуха, и в них чувствуется особый животный запах. И в человеке пробуждаются древние, исконные, ничем не вытравливаемые, никак не контролируемые инстинкты. Хочется спрятаться от страшной огромной птицы. Хочется стать маленьким и незаметным, чтобы она пролетела мимо. Хочется вжать голову в плечи, чтобы этот чёрный ворон не смог ухватить. Но человек скован, парализован не то страхом, не то чем-то иным, очень схожим.

Вот птица вытягивает вперёд лапы с когтями. Когти человек видит во всех подробностях, будто время специально замедлилось, давая ему возможность налюбоваться. Когти совершенны — гладкие, длинные, загнутые на концах. Кожистые лапы тянутся к человеческой груди, не покрытой ничем, хотя вряд ли, одеяло могло бы защитить от этих когтей.

Лапы касаются человека. Они холодные. Когти чуть впиваются, но боли как будто нет. Ворон, такой гигантский сначала, вдруг делается обычной крупной птицей, каких полно на городских улицах. Человек чувствует тяжесть живого существа на своём теле, и тем не менее, всё ещё не может пошевелиться.

Ворон складывает крылья, склоняет голову и одним глазом внимательно глядит в глаза человека, будто старается заглянуть тому прямо в душу и прочитать скрытые, глубоко запрятанные в ней тайны. Воронья голова так близко, что очертания её размываются, как бы человек не пытался сфокусировать взгляд.

Птица снова приоткрывает клюв и каркает, клекочет, что-то пытается рассказать. Или смеётся на своём языке над глупым, слабым, неподвижным человеком, распростёртым на кровати. Голос у птицы надтреснутый, в нём проскальзывают пронзительные ноты, режущие слух. Ворон запрокидывает голову и каркает всё громче, начитает бить крыльями. Кончики перьев, пахнущие пылью, касаются человеческого лица.

Данил Муранов проснулся от того, что попытался отмахнуться от ворона, сидевшего у него на груди. В комнате было ещё темно, тюль надувалась парусом под сквозняком из открытой форточки. Естественно, никакого ворона в комнате не было и взяться ему было неоткуда. Данил снова провёл по лицу ладонями, прогоняя остатки нелепого странного сна. Протянул руку за телефоном. Шёл пятый час утра, даже для него это слишком рано. Но сон почему-то так взволновал, что следователь понял — больше ему не уснуть, не стоит и пытаться.

Убавив яркость на телефоне до минимума, Муранов вошёл в галерею. Он, конечно, доверял экспертам и ждал распечатанные фотографии, но всегда делал снимки и видео сам. Память телефона переполнялась от дела к делу, и всё же практику эту Данил не оставлял. Ему нужен был доступ к материалам двадцать четыре на семь. Там, где у других были снимки семьи, друзей, домашних питомцев или, на крайний случай, цветы и показания счётчиков, у Данила оказывались трупы во всех деталях и места их обнаружения.

Тело женщины, что откопали вчера, Данил фотографировал на всех стадиях — от того, каким его увидел впервые, до момента перед упаковкой тела в мешок. «Вот откуда ворон», — подумал Муранов, увеличивая перья, что покрывали кости. Он всё пытался рассмотреть птичьи косточки. Могли ли перья попасть в захоронение позже? Или, может быть, какая-то несчастная птица замёрзла под этим деревом, а экскаваторщик Огурцов просто смешал слои? Может быть, никакого смысла в этих перьях нет и интуиция, которая зудела где-то в затылке, ошибается.

В любом случае можно даже не надеяться, что дело будет лёгким. Лёжа в постели, чуть подрагивая от прохладного ветерка, что гулял по комнате, Муранов осознавал, что столкнулся с чем-то очень серьёзным. Выводы делать рано, но мёртвая женщина, выкопанная рабочими, — это не бытовуха. И не попытка скрыть смерть родственницы, чтобы продолжить получать за неё пенсию. С таким Данил сталкивался чуть ли не каждый день. Человеческая жестокость не знала границ, как и человеческая глупость и жадность. Но здесь было что-то другое. И чтобы начать действовать, нужна отправная точка. В делах с неизвестными телами такая точка единственная — определить личность жертвы. Имя, порой, — ключ ко всему.

Время не двигалось. Как бы ни хотелось Муранову получить ответы на вопросы, ему нужно запастись терпением и ждать, пока Ленц не позвонит.

Поднявшись с кровати, Данил подошёл к боксёрской груше и несколько раз ударил по ней. Лёгкая отдача приятной волной разошлась по телу. Звук ударов отразился от пустых стен. Когда-то, когда Муранов только переехал в эту квартиру, соседи ещё как-то пытались приходить и ругаться, если Муранов стучал по груше поздно вечером. Потом они смирились. Этот стук иногда продолжался по несколько часов к ряду. А иногда всего пара ударов казалась Муранову излишней тратой энергии.

***

На экране телевизора всё ещё мелькали кадры и что-то говорила красивая женщина-репортёр. За её спиной высились сосны, тёмно-зелёные, разлапистые, чуть покачивающие верхушками под ветром. На их фоне начавшие желтеть берёзы выглядели по-особенному нарядно. Желтел и борт грязного экскаватора. Его ковш низко опустился в канаву. Трепетала на ветру натянутая бело-красная заградительная лента.

С первого мгновения он узнал это место. Сердце перестало биться, а потом пустилось в такой галоп, будто собираясь за одну минуту пробить столько раз, сколько хватило бы на год. От лица отхлынула кровь, сделав его бледным и восковым. На мокром от холодного липкого пота лбу проступила бьющаяся жилка.

Помертвевшими глазами мужчина следил за тем, что происходит на заднем плане. Над разверзнутой ямой столпились какие-то чужие люди. Один из них — высоченный страшный человек в чёрном коротком пальто — выпрямился в полный рост, доставая, кажется, макушкой до верхушек ближайших сосен. Он, этот мужчина, заполнил собой весь кадр, весь экран, он, как будто, мог по одному своему желанию выбраться из телевизора прямо в эту гостиную. Словно почувствовав, что по ту сторону экрана на него смотрят, мужчина повернул голову. Его чёрные глаза, сощуренные в узкие щёлки, безошибочно выискали глаза зрителя. Связь тет-а-тет длилась мгновение. Длинное неимоверно тяжёлое мгновение.

Сидящий в кресле вцепился в подлокотники. Старое, советское ещё кресло скрипнуло от этого захвата. Из гостиной куда-то мгновенно исчез воздух.

— Сыночка, тебе нехорошо? — взволнованный голос матери слышался откуда-то издалека.

Всё потемнело вокруг, сузив зрение до мерцающего экрана телевизора. Так плохо ему никогда не было, он даже представить себе не мог, что живому человеку может быть так плохо без прямого физического воздействия. Целый мир пошатнулся, само Мироздание оказалось стоящим на краю пропасти и вот-вот должно было туда рухнуть, увлекая за собой всё.

— Сыночка?! — мать волновалась.

Сухая старческая рука, покрытая коричневыми пятнами, потрясла его за плечо. Воротник практичной фланелевой рубашки впился в горло, из которого раздался клёкот. Мать встала со своего кресла, стоящего через журнальный столик от него. Подошла ближе, заслонив собой телевизор. Наконец, что-то закрыло его от того страшного мужчины, что смотрел прямо в душу.

Такое знакомое лицо матери оказалось слишком близко. От неё пахло старостью и луком. Мать протянула руку и включила торшер. Лампа накаливания залила тёплым светом гостиную, прогоняя наступавшую со всех сторон темноту. Казалось даже, что появился воздух.

— Ты чего расклеился? Что опять случилось? — голос матери дребезжал.

Женщина уже поняла, что приступ у сына прошёл, пусть не до конца, но его уже не трясёт, как припадочного.

— Мне нужно уйти, — голос сел, язык царапал по высохшему нёбу.

— Я тебе уйду. Куда на ночь глядя?

— Мне очень надо.

Мать стояла напротив, мешая подняться на ноги. Но идти нужно! Что там идти? Нужно бежать! Бежать как можно скорее. Прикоснуться к истокам, почерпнуть силы, чтобы понять, как действовать дальше. Ведь то, что сейчас происходит, не к добру.

— Куда?

Только что бледный, неподвижный, хватающий открытым ртом воздух сын рывком поднялся, почти толкнув её. Старая женщина вынужденно отступила на шаг назад, будто впервые поняв, что её мальчик уже давно превратился в мужчину, что выше неё на полторы головы.

— Пусть идёт, — пробурчал отец, лежащий на диване. — Что ты с ним носишься?

— Ты не понимаешь! Не ты его носил в себе. Не ты его рожал. У меня на него есть права. Я мать! Я должна знать, что происходит с моим ребёнком, — женщина переключилась на того, кто оказался готовым её выслушивать.

Пока родители препирались, мужчина вышел в прихожую. Руки тряслись, когда он надевал куртку и завязывал шнурки на кроссовках. Позабыв на вешалке шапку, он прошмыгнул за дверь так быстро, чтобы мать не успела его остановить. В подъезде он побежал вниз по лестнице, игнорируя лифт, натужно гудящий в своей шахте. Где-то между этажами, налетел на курящего у мусоровода соседа. Тот ударился о стену, но бегущий по лестнице мужчина не обратил внимания, будто и не столкнулся ни с кем.

— Пришибленный, — прокомментировал сосед, потирая плечо. — Долбанутый.

Дыша, как бегун после кросса, мужчина выскочил из подъезда, ненавидя кнопку дверного магнитного замка, которая как на зло заела и сработала лишь после многократного нажатия. Всё сегодняшним вечером было против него. Злые силы старались остановить, задержать.

Улица встретила прохладой и запахом костров, на которых пылали опавшие листья. Фонари разбрасывали круги света, отражаясь в лужах прошедшего недолгого дождя. Не застёгиваясь, мужчина припустил по улице в знакомом направлении. В груди его разгорался пожал — лёгкие не привыкли к таким нагрузкам.

«Сейчас бы на машине», — думал мужчина. Но ключи от машины были у отца. Просить их — означало ещё больше затянуть время, дать Тьме больше шансов на победу.

Подгоняемый дурными предчувствиями, он бежал по тротуару. Подошвы кроссовок выстукивали рваный ритм. Дыхание всё больше сбивалось. В боку закололо. Понимая, что на следующем шагу он просто упадёт на мокрый газон с пожухлой травой, мужчина остановился. Согнулся пополам, уперев руки в колени. Рот наполнился слюной со вкусом металла. Шумно дыша, он попытался привести себя в нормальное состояние. Даже в школе он не бегал такие дистанции так быстро.

На самом деле хотелось плакать и кричать во всё горло. Слёзы уже подступали к глазам. Слёзы ужаса, отчаяния и какой-то детской обиды за то, что всё вот так вот происходит.

Долгие пять минут ушли на то, чтобы организм хоть как-то успокоился и можно было просто быстро идти. Воспоминания о высоком мужчине из телевизора занозой сидели в мозгу. Какая-то часть его сознания понимала, что видеть с обратной стороны экрана никого нельзя, другая — нашёптывала, что тот мужчина не просто человек.

Гудок машины заставил встрепенуться — на светофоре горел красный, а мужчина, забывшись в своих мыслях, оказался на середине дороги. Ему повезло, что так поздно автомобилей было немного и его просто объехали, обматерив с ног до головы. Тут же снова позабыв об опасности, мужчина прибавил шага. Нужно успеть!

***

Муранов испытывал какую-то болезненную потребность лично посещать Бюро судебной медицины. Другие его коллеги предпочитали получать бумаги и просто подшивать их в дела. Опознания, без которых чаще всего нельзя, не любил никто. Но лишь для Данила это означало — ещё раз встречаться с потерпевшей стороной. Истерик он не переносил, считая их проявлением крайней слабости. Ведь нет смысла оплакивать мёртвых, они этого уже не увидят. Помнить об ушедших — одно, убиваться по ним — другое.

Как только Ленц позвонила и сообщила, что закончила исследование останков, Муранов тут же прекратил работать, едва закончив писать постановление по другому делу. Неизвестная, выкопанная вчера в лесу, занимала все его мысли.

— Через полчаса я буду у вас, Марина Григорьевна, — сказал Данил.

— Мой рабочий день, вообще-то, заканчивается через полчаса. Я провела на ногах больше восьми часов. Или вы не доверяете моему отчёту? — ждать следователя Ленц не хотела, один его голос будил в ней, казалось уже давно забытые, ощущения.

Вот только трубка молчала — Муранов сбросил звонок. Судебный медик вздохнула, бросила на себя взгляд в зеркало — под глазами залегли тени и морщины. На голове проблёскивали серебристой паутинкой давно не крашенные волосы. «Боже, Марина! Хватит!» — сказала сама себе Ленц, с ненавистью глядя на отражение.

И всё же, где-то внизу живота поселилась приятная истома-ожидание. Калмык, как назвал его майор Сергеев, будоражил воображение.

***

— Здравствуйте, Данил Александрович. Как ваше самочувствие? Всё хорошо? — дворник перестал мести и опёрся на черенок метлы.

— Здравствуйте, Дмитрий Эдуардович. Всё хорошо, — эхом отозвался Муранов.

Дворник знал всех поимённо в Следственном управлении. И готов был разговаривать хоть с кем, лишь бы шло рабочее время. Муранов поглядел на часы — самый час пик. Ехать на машине — только тратить нервы в пробках, помеченных ярко-красным на картах телефонного приложения.

— А вот на завтра обещают солнечную погоду без осадков. Знаете? Я специально каждое утро смотрю прогноз на завтра. А завтра моя смена. А на послезавтра Сашка придёт и будет дождь. Так ему и надо. А вы куда едете? — Дмитрий Эдуардович не умолкал.

Его бубнёж все воспринимали, как работу надоевшего, но привычного радио. Хотя порой он бывал слишком навязчивым.

— На метро, — себе под нос сказал Муранов, спускаясь со ступенек.

— А вы знаете, когда была построена станция метрополитена, которая рядом с нами? Там очень красиво, я там бывал. Я там иногда с женой езжу. Ну не по той же ветке, но всё равно в метро.

Муранов вздохнул и ускорил шаг. Если начать отвечать, то от дворника уже не отделаться.

***

Откровенный запах кофе наполнял кабинет Марины Григорьевны. Да, она прекрасно знала, как напиток влияет на цвет зубов и состояние кожи. Знала, что нельзя пить его по столько чашек за день. Что если уж пить, то хотя бы разбавлять молоком или сливками. Но какой тогда смысл вообще покупать дорогой кофе, если портить его добавками? К тому же кофе дарил Марине Григорьевне чувство некой влюблённости — сердце начинало легонько трепетать. Это тоже было нехорошо и неправильно, уж Ленц, как медик, прекрасно это осознавала, но, если представлялся шанс выпить чашечку, никогда себе не отказывала.

— Зато это моя единственная вредная привычка, — повторяла Марина Григорьевна.

Муранов бы тоже не отказался от кофе, только ему не предложили. Ленц глядела на него исподлобья, как строгий учитель на опоздавшего ученика. Конечно, даже на метро он не успел за полчаса приехать из Управления в Бюро.

— Приступим? — спросил Данил, на ходу снимая пальто и перекидывая его через согнутую в локте руку.

— Именно за этим ведь вы и пришли.

Марина Григорьевна прошла мимо следователя, против воли глубоко вдохнув запах его терпкого парфюма. От Данила Александровича всегда вкусно пахло, сколько бы они не пересекались ранее.

— Хочу вас сразу предупредить, смотреть там особо не на что. Только костяк остался и незначительное количество тканей. Кислотность почвы ускорила процесс разложения. Кроме того, на костях есть следы от зубов мелких грызунов.

— Причину смерти смогли установить? — это интересовало Муранова, пожалуй, больше всего.

Оставалась крохотная надежда на то, что перед ними всё-таки последствия сокрытия несчастного случая. Или же незнакомка, пусть и в довольно юном возрасте, умерла от какой-то болезни или патологии. А её родственники решили из-за бедности, например, либо из-за страха быть обвинёнными в преступлении, захоронить тело на безвестной опушке леса. Это, конечно, тоже незаконно, однако совершенно меняет сценарий расследования и последствия для обвиняемых будут совершенно иными.

— Боюсь вас разочаровать, — покачала головой Марина Григорьевна. — Останки чёткой картины не дают. Возможно, были повреждения на мягких тканях, которые разложились. Материал на токсикологию я, конечно, отправила, но результаты будут только завтра к вечеру. Может быть, повезёт с ними.

Ленц вошла в секционный зал впереди Муранова. Привычным движением, даже не посмотрев, щёлкнула выключателем. Лампы с гудением и мерцанием загорелись, освещая небольшое помещение. Здесь пахло не кофе. Но этот запах — дезинфектора, чего-то медицинского, чуть сладковатый дух мёртвой плоти — не отпугивал Муранова и не заставлял его морщится. Если бы Марина Григорьевна сейчас посмотрела на Данила, то увидела бы, как расширились его зрачки, как плотно сжались губы, как напрягся он сам, став похожим на взведённую пружину.

Но женщина не смотрела. Она подошла к накрытому простынёй столу. Под тканью не проступали привычные очертания человеческого, пусть и безжизненного тела. Если не знать, что под ней скрывается, то угадать непросто.

— Готовы? — ответа Ленц ждать не стала, просто одним движением подняла простыню, одновременно потянув её на себя.

Да, ей и санитару пришлось хорошо поработать, чтобы отделить оставшуюся, распадающуюся под пальцами ткань от костей. Но работа того требовала. Сейчас кости были сложены так, как задумано природой.

— Не хватает нескольких фрагментов, — указал Муранов, низко склонившийся и рассматривающий неизвестную.

— Да, я заметила, — хмыкнула Марина Григорьевна. — Я, знаете ли, весь день с ней провела. Отсутствуют пястные кости и некоторые фаланги пальцев. Это вполне нормально, учитывая, как было обнаружено тело и где. Вполне вероятно, что мелкие кости раздроблены ковшом экскаватора. Либо их растащили падальщики. Детишкам своим, как гостинцы.

— Что по возрасту? Времени наступления смерти? Захоронению? — Муранов испытующе посмотрел на Марину Григорьевну.

— Судя по костям черепа, ей в районе двадцати-двадцати пяти лет. Никаких физических особенностей в строении я не выявила. Была обычная среднестатистическая внешность. Имплантов нет, пара зубов запломбирована. На восстановление примерного облика уйдёт день-два, сами понимаете, Данил Александрович, здесь я ничем не могу помочь.

Муранов, всё также низко наклонясь, всматривался в пустые глазницы черепа, установленного вертикально с упором на нижнюю челюсть. Невероятно было думать о том, что когда-то это была живая женщина со своими мыслями, которые роились под сводом этой черепной коробки. Что она расчесывалась, красилась, чистила зубы. И всё зачем? Чтобы кому-то понравиться? Хотя бы отражению в зеркале? А теперь у неё нет даже имени. «Пока нет», — следователь выпрямился, чуть не задев головой склонённую над столом бестеневую лампу.

— По времени наступления смерти сказать ничего определённого не могу. Точно — более двух лет назад. И, скорее всего, время смерти плюс-минус находится рядом со временем захоронения. Но я могу ошибаться, так как ткани слишком подверглись разложению. Всё, что могу сказать определённо, как эксперт, — следов насильственной смерти не выявлено.

— Слишком мало, — нахмурился Муранов.

Никакой отправной точки не появилось. Да, его приезд в Бюро был тратой времени. Но Данил ощущал, что должен поднять это дело, чего бы ему не стоило.

— Однако, у меня есть для вас кое-что необычное, мягко говоря, — сказала Ленц. — Первый раз с таким сталкиваюсь. Я постаралась при обработке не повредить препарат.

Марина Григорьевна отступила ко второму столу, стоящему параллельно тому, где расположился скелет. Там плотно друг к другу стояли какие-то пробирки, колбы, чашки, поблёскивали чистые инструменты.

По тону судебного медика Данил понял, что Ленц нашла что-то действительно интересное. В голосе женщины послышались живые нотки, хотя изначально она держалась очень холодно, что, впрочем, Муранова никак не волновало.

***

Воздуха! Воздуха! Он дышал открытым ртом, чувствуя, как высыхает язык, а в горле начинает першить до приступа кашля. Как бы мужчина не торопился, переходя с быстрого шага на бег, Учитель всё равно оказался здесь раньше. Учитель всегда оказывался здесь раньше.

На фоне тёмного занавеса, покрывающего сплошную стену маленького помещения, Учителя было почти не разглядеть. Он, как всегда, сидел на стуле. Тёмный балахон скрывал его тело. Голову и плечи покрывали перья. Мужчина сам собирал их, сам делал для Учителя маску, так похожую на большую воронью голову. Клюв всегда сомкнутый, но через него Учитель говорит правильные, верные вещи. Учителя нужно слушать.

— Я не знаю, как они нашли! Я не знаю! Я всё делал, как ты сказал мне! — слёзы сами текли из глаз.

Мужчина упал на колени, больно ударился, но даже не вскрикнул. Он ползком добрался до стула Учителя.

— Я так виноват! Но я не хотел. Я не думал, что так получится, — голос его сделался совсем детским, хнычущим и жалким.

Он ткнулся в пустые рукава балахона, что лежали на подлокотниках. Горючие слёзы тут же впитывались в ткань. Никогда прежде он не ощущал такое бессилие и страх перед будущим.

— Перестань, — сказал Учитель.

Голос его звучал глухо и презрительно. Одно слово хлестнуло по щекам, заставляя их запылать от стыда. Мужчина согнулся, почти касаясь горячим лбом пола. Ему хотелось провалиться под этот пол, под землю, рассыпаться в прах.

— Не будь слабаком. Не сейчас. Ты разве не понимаешь, что происходит? — голос учителя всегда завораживал.

Мужчина не двигался, он слушал, хотя и сам уже понял — грядут страшные времена.

— Тьма проснулась. Глупые люди потревожили то, что нельзя было тревожить. Теперь Тьма обратила на них свой взгляд. Она проснулась. Она готова действовать.

— Мне страшно! — признался мужчина.

— Ты не должен бояться. Только не ты, — Учитель был категоричен. — Встань с колен, ты воин Света, а не червь.

— Да, Учитель, — мужчина покорно поднялся на ноги, но всё ещё не рисковал глядеть в блестящие глаза маски.

— Баланс нужно восстановить. Может быть, ещё не поздно всё исправить. Нужно сделать так, чтобы тот год был перекрыт. Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Да, Учитель, — слёзы высохли, как по команде.

Конечно! Он мог бы и сам догадаться. Но на то он — всего лишь Ученик. Баланс должен быть восстановлен. И пусть до нового обряда ещё так много месяцев, нужно залатать дыру, через которую Тьма может посмотреть на Землю. Только он один во всём этом большом и беззащитном Мире способен противостоять ей. На нём одном держится хрупкое равновесие. Если он позволит себе быть слабым, скулить и ползать в пыли, то Мир исчезнет. Всё погрузится во Тьму и больше никогда ничто не будет прежним. Только холод, мрак, голод и пустота.

— Я понял, Учитель, — голос мужчины стал сильным, твёрдым.

Он решительно посмотрел на Учителя. Тот ответил ему продолжительным взглядом зеркальных глаз, сделанных из солнцезащитных очков. В этих глазах отражалась и комната, и тусклая лампа, и Ученик. Ещё там читалась какая-то гордость и уверенность.

— Действуй! — прозвучала из нераскрывшегося клюва команда.

Погасив за собой свет, мужчина вышел из домика и запер дверь на ключ. Так требовал Учитель — Ученик всегда уходит первым.

***

— Это не может быть случайностью.

Марина Григорьевна чуть подалась влево, ей ужасно захотелось хотя бы плечом коснуться Муранова. Тот стоял так близко, что женщина боялась сотворить какую-то глупость, о которой пожалеет. Ленц буквально заставила себя сосредоточиться на работе.

— Мне, как и вам, наверное, — проворковала судебный медик, закашлялась и продолжила уже более спокойным тоном: — сначала показалось, что перья принадлежат птице, что случайно оказалась погребённой вместе с телом. Однако никаких птичьих костных останков я не обнаружила. Более того, посмотрите сюда, Данил Александрович.

Муранов и сам уже увидел. Это была человеческая кожа, небольшой фрагмент. Растянутая на зажимах на квадрате стекла.

— Они вживлены туда? — от удивления Данил растерял свою всегдашнюю манеру к правильной речи.

Ему, как никому другому в детском саду и школе, приходилось следить за собой. Яркая внешность, доставшаяся по наследству, была отличным поводом для других детей посмеяться, потыкать пальцем и найти сотни унизительных прозвищ.

— Ювелирная работа, кропотливая, — Марина Григорьевна вооружилась ланцетом, как указкой. — Чтобы сделать такое, нужно очень много времени. Поверьте мне.

Кончик лезвия инструмента почти касался кожи. На ней отчётливо виднелся прокол. Такие же были выше и ниже, в шахматном порядке.

— Я извлекла перья отсюда, — рассказывала Марина Григорьевна. — Сначала, думала, что они налипли. Первый раз такое вижу, если честно.

— Думаю, такое мало кто видел. Чем сделаны проколы удалось установить?

— Нет, конечно, — пожала плечами Ленц. — Может быть, шило или заточка. Либо вязальный крючок или спица. Любой заточенный тонкий предмет. Точно металлический, чтобы так аккуратно сделать проколы ничего, кроме металла, не подойдёт, Края ран довольно ровные, без зазубрин.

— Можно это перевернуть? — попросил Муранов.

В кончиках пальцев начало покалывать. Это было предчувствие. Плохое или хорошее — непонятно.

Марина Григорьевна надела перчатки и со всей осторожностью перевернула неровный клочок кожи, который удалось хоть как-то стабилизировать.

— Проникновение стержней перьев внутрь от двух до трёх с половиной сантиметров, — предвосхищая вопрос следователя, комментировала судебный медик. — Ни одно из них при этом не было как-то специально обработано. Кончики не заострены. Есть несколько сломанных, но в какой именно момент это произошло, определить невозможно.

— Надеюсь, она была мертва, когда их вживляли, — проговорил Муранов, представляя, сколько всего могло было бы быть перьев, если на таком небольшом кусочке их оказалось более десяти.

— В стержнях тех перьев, которые я извлекла, есть биологические следы. Думаю, это кровь. Даже если жертва в момент вживления, как вы выразились, была мертва, в полость рахиса всё равно попала кровь.

— Рахиса?

— Стержень пера называется «рахис», — пояснила Ленц.

— То есть, теоретически, у вас есть материал для исследования?

— В незначительных количествах. И я не стала бы делать на них ставку. Слишком мало препарата.

— Тем не менее, я хочу расширенный анализ: присутствие наркотических веществ, лекарственных препаратов, ДНК, группа крови, возможные заболевания…

— Данил Александрович, — Марина Григорьевна прервала следователя, — наша лаборатория не располагает такими мощностями. Нужно отправлять в столичное Бюро. И запастись терпением. Мы будем даже не в десятке с нашими запросами. Минимум неделю придётся ждать результатов.

— Думаю, это не срок. Когда будет готова реконструкция лица жертвы?

Нет, эта неизвестная, случайно выкопанная рабочими на маршруте прокладки трубопровода, не умерла своей смертью. Это стоит уже записать в точные факты. Кто-то, какой-то безумец, потратил немало времени, чтобы нашпиговать женщину перьями.

— Я вам уже говорила, с лицом не ко мне, с этим работают наши техники. Всё остальное вы найдёте в моём отчёте.

***

Муранов спустился в метро, сел на нужную ветку. Поезд тронулся, оставляя освещённую станцию. За стёклами понеслась темнота туннеля. В этом стекле отражались пассажиры, уставшие, безразличные, глядящие в свои телефоны, сидящие с закрытыми глазами и заткнутыми наушниками ушами. Гул поезда мешал разговаривать, поэтому каждый погрузился в себя, переживая остатки этого дня.

Данил глядел прямо перед собой. Он стоял напротив двери, прижимаясь бедром к поручню. В тёмном стекле отражался его двойник, отвечающий взглядом на взгляд. Следователь пытался на основании полученных данных решить, как повести расследование.

Понятно, что сначала нужно дождаться реконструкцию лица жертвы, а потом прогнать её по базам объявленных в розыск и отобрать похожих кандидаток. Это первичное сито. Дальше — отработка, анализы. Очень много времени будет потрачено на определение личности. Сроки будут сдвигаться и хорошо если в итоге они установят имя неизвестной. Отправная точка, без которой нет направления движения.

Но перья, вставленные в кожу… Это признак сумасшествия. Явного нездоровья человека, сотворившего подобное с другим. Муранов боялся допустить мысль о том, с кем столкнулся. И всё же внутренний голос нашёптывал ему на все лады единственное слово.

— Боже ж мой, какой страшный! — вошедшая на станции старушка, широко перекрестилась, глядя на Данила.

Этот жест вывел Муранова из прострации. С высоты своего роста он посмотрел на старушку, пробирающуюся в другой конец вагона, подальше от него. Та продолжала что-то нашёптывать и креститься. Дверь закрылась, поезд тронулся дальше. На бегущей строке высветилось название следующе станции. Данил вздохнул — ему нужно было на предыдущей сделать пересадку. Втянув носом воздух, пропахший множеством тел, перегретым металлом и особенным духом метро, Муранов прикрыл веки.

***

— Огурцов! Ну чего ты копаешься! Ну мать твою за ногу! — Шамиев кинул в стекло кабины мелкий камешек.

Работягам всё равно, им идёт оклад независимо от того, работают они или простаивают. Никто над головой не жужжит про сроки. А вот бригадиру пришлось выслушать всё, что говорит начальство. Как будто лично он — Шамиев — сначала закопал труп, а потом его нашёл. «Сами тут тянуть решили», — психовал бригадир.

Два дня где-то там наверху, может быть, на самом верху что-то решали и согласовывали. Шамиеву было абсолютно всё равно. Но вчера вечером позвонили и приказали с утра начинать работу там, где остановились.

И вот они снова здесь.

— А это, тут бы освятить что ли. Ну так-то могилу раскопали.

— А если трупак — мусульманин, то чё?

— Угу, щас его призрак будет нам мешать, потому что мы потревожили останки.

— Хватит! — прервал Шамиев пустые разговоры. — Верёвку взяли, дерево потянули! Сроки горят. Огурцов!

Экскаваторщик пялился в яму. Ему было плохо — не хотелось пить. Не то, чтобы он перестал испытывать жажду. Чай, кофе, да даже молоко заходили на ура. А вот пиво… От одного запаха начинало мутить и перед глазами всплывала оторванная рука скелета. А без пива разве это жизнь? Тоска сплошная. Даже мужики стали поглядывать исподлобья. Оторвался от коллектива.

Тяжело вздохнув, Огурцов заработал рычагами, оживляя свою машину. Ковш подрывал корни, помогая людям валить деревья. После того, как упала, махнув широкими лапами злополучная сосна, дело пошло веселее. Начало немного отпускать. Первый раз с момента учёбы, пожалуй, Огурцов чувствовал, что ему действительно нравится, опускать и поднимать ковш, ворочая груды земли, которые не под силу поднять ни одному человеку. Мужчина кривовато улыбнулся.

У Шамиева тоже отлегло от сердца. Что было, то было. Через несколько лет этот случай вообще останется курьёзом, о котором можно будет со смехом вспоминать. «Два раза такое не случается», — подумал бригадир. Он посмотрел на безоблачное небо, поблагодарив аллаха за прекрасную погоду. А когда опустил глаза вниз, вспомнил шайтана.

— Стоять! — Шамиеву казалось, что он кричит на весь лес, но из его горла слышался лишь сип.

Закололо в левом боку, обожгло болью. Всё плечо до локтя словно онемело. Бригадир как стоял, так и упал на землю. Огурцов заглушил двигатель. Со всех сторон к упавшему побежали рабочие.

— Ядрёный корень! — Парамонов стащил с головы замызганную шапку. — Приплыли, мужики. Шабаш!

Кто-то громко выматерился, выражая общее настроение. Рухнувший бригадир не двигался и не издавал ни звука.

— Чё вылупились? — Парамонов единственный сохранял спокойствие. — Ты в «скорую» звони. Ты ментам.

Его послушались, будто так и было заведено. Огурцов спрыгнул с экскаватора и заглянул в траншею. То, что он увидел на глубине, заставило отступить на пару шагов, потом ещё на несколько. Спиной мужчина упёрся в экскаватор, на ощупь двинулся вдоль него. А потом развернулся и опрометью бросился в лес. Один из рабочих схватил пробегающего мимо Огурцова за рукав спецовки, но тот вырвался и умчался. Его спина мелькала между соснами, а потом следить перестали.

***

— Виктор Иванович, а почему именно конь? — допытывался Паша Курёхин.

Всю дорогу до места Сергеев на все лады повторял любимую присказку про коня, которого нужно любить в лицо. Майор, когда ему дежурный передал вызов, решил, что это глупая шутка капитана Свищука из соседнего отдела. Тот, бывало, забавлялся от нечего делать такими глупостями. Но после позвонил Калмык и сказал, что вынужден задержаться, и прибудет вместе с экспертами. А следак, сколько его знал Сергеев, даже не улыбался ни разу. Какие уж тут шутки?

— Чё? — отвлекаясь от дороги, спросил Виктор.

— Ну вы говорите: «Любить того коня в лицо»? Почему конь? — Паша сидел на пассажирском сидении, пристегнувшись и крепко держась за ручку дверцы.

У Сергеева была та ещё манера вождения. В городе было страшно от его манёвров между потоками машин, а когда они выбрались на незагруженную автомобилями трассу, майор утопил педаль газа до упора.

— Чем тебе конь не нравится? — всё ещё не глядя на дорогу, спросил Сергеев.

Курёхин напрягся — скоро был поворот и съезд на просёлок, а Виктор Иванович и не думал сбавлять скорость.

— Просто интересно. Почему не коза, например?

— Потому что…

— Смотрите! — Паша вжался в сидение, ожидая удара.

Из поворота вылетел микроавтобус «Скорой помощи». Сирена не работала, а проблесковые маячки распугивали собой погожий день. Сергеев моментально сбросил скорость и прижался к обочине, пропуская едущий навстречу автомобиль. Бедный Курёхин сглотнул, выворачивая голову и представляя на сколько в сантиметрах машины разошлись бортами. «Конь так конь», — подумал Паша, радуясь способностям Сергеева.

***

— Довезут. Врачиха же сказала, что вовремя, — Парамонов вертел в руках телефон Шамиева.

Пришлось обыскивать бригадира, к которому никто не хотел притрагиваться. Как будто сердечный приступ мог передаться через касание. Никаких таблеток у Шамиева не оказалось, зато Парамонов вынул телефон и доложил начальству о происшествии. «Блиииин, — думал Парамонов, разговаривая с руководством, — а ведь пока Шамиев в больничке валяется, меня могут бригадиром назначить. А чё? Я смогу! И в зарплате это в два раза больше. Вот бы назначили! Я бы тут гайки закрутил им»!

Через минуту, как отъехала «скорая», к будущему трубопроводу подкатила легковушка. Прищурившись, Парамонов увидел тех же самых ментов, которые были на другом участке несколько дней назад.

— Вы опять что ли? — не здороваясь, спросил Сергеев, вылезая из машины.

— Получается, что опять, — развёл руками Парамонов.

— Показывай. Курёхин, свидетели, фотки, отпечатки сосен.

— Есть! — отозвался Паша.

Лейтенант даже сделал несколько шагов к группе рабочих, когда до него дошёл смысл сказанного:

— Отпечатки сосен? — брови молодого полицейского сошлись на переносице.

Сергеев аккуратно присел на корточки, заглядывая в траншею. Ковш на этот раз завис над нею. Между его лезвиями находился человеческий череп. Никаких в этом сомнений не было. Длинные спутанные волосы висели на левый бок на почти отслоившейся коже. Даже привычного полицейского бросило в дрожь — настолько жутко выглядели останки. Остальной костяк виднелся в земле на дне. Оттуда, снизу, шёл явственных дух разложения. Виктора замутило:

— Любить коня в лицо пять раз без остановки! — сказал майор, поднимаясь на ноги.

Внутри всё сжалось от плохого предчувствия. Застарелый гастрит, заработанный ещё в учебке, дал о себе знать, кольнув иголками. Поморщившись, Сергеев сделал несколько снимков на мобильный телефон и пошёл к Парамонову.

— Рассказывай.

— Да тут как бы и нечего, — ответил Парамонов. — Всё нормально было. Огурцов копал, мы деревья отволакивали. Мужики вон чутка траншею ровняли лопатами, где ковш накосячил. Шамиев орал, как всегда.

— А потом?

— А потом, он, бригадир, в яму поглядел и упал. Я думал, что он умер. Как срубленный упал. Ну я к нему, а он чуть слышно сипит и губы синеют. Короче, на «скорой» его сплавили в больничку. Хорошо, что тут какая-то деревня недалеко. Оттуда машину отправили. А то два трупака вам досталось бы. Да.

— Ясно всё с вашим Шамиевым, — кивнул Виктор. — Огурцов где?

Человек второй раз к ряду раскапывает захоронения. Это слишком странно, чтобы быть простым совпадением. Как так нужно копать, чтобы находить кости? На этой территории — Сергеев проверял по архивным документам — никогда не было кладбища, что могло хотя бы как-то объяснить тела в земле. А тут такое. «Может быть, этот экскаваторщик что-то знает? Или сам закапывал», — думал майор.

Версия появилась только что и казалась Виктору очень перспективной для разработки. В моменте она была прекрасной, как яркая звезда. «Огурцов, — думал Сергеев, — когда-то был причастен или же сам убил и закопал. А теперь, совесть замучила, и решил вот так действовать. Надо с ним поговорить по душам». Виктор огляделся, выискивая взглядом экскаваторщика.

— Огурцов-то? Да кто его знает, — развёл руками Парамонов.

— То есть как? — встрепенулся Сергеев.

— Он, когда Шамиев упал, а потом ещё и трупак в траншее увидал, перекосился весь. Потом бочком-бочком и в лес рванул. Мужики его уже искать ходили, но не нашли.

— Бочком-бочком и червячком, — майор сплюнул под ноги.

Если бы не одно «но», сбежавший Огурцов идеально подходил на роль подозреваемого номер раз. «Откуда он мог знать заранее, где через несколько лет будут тянуть трубопровод? — включилась логика, отметая придуманную версию. Слишком хорошую для этого мира. — И вряд ли какой-то там экскаваторщик мог намеренно отклониться от маршрута. Деревья на пути помечены краской».

***

— Аааагурцов! — лес оглашал зычный бас.

Лес в ответ отвечал лишь шумом деревьев да птичьими голосами. Уже смеркалось, а сбежавшего экскаваторщика всё никак не могли найти.

— И ведь лес-то: плюнул — обошёл. Ну где тут можно потеряться? — недоумевали вызванные из города для поиска свободные наряды.

— Да он давно на трассу выбрался, поймал попутку и свалил подальше.

— Ага, а мы тут, как дебилы ходим.

— О-гур-цов! — фамилия набила оскомину.

Деверья тянули к темневшему небу ветки с жёлтыми и красными листьями. Сквозь разрывы облаков начинали проглядывать пока ещё тусклые звёзды.

Лишь одно место в лесу было освещено фарами машины.

— Декорации те же, персонажи другие, — вздохнул Сергеев.

— Чего? — не понял Курёхин.

— Того. Начальство прибыть изволило, сделай, пожалуйста, умное лицо, — Виктор, скривившись, посмотрел на лейтенанта. — Хотя, знаешь, Павлик, не поможет тебе. Иди к мужикам, не отсвечивай.

— Ну и ладно, не очень-то и хотелось, — обиделся Курёхин, но приказ выполнил.

— Где этого Калмыка носит? Задерживается он. Уже народа прибыло, пока он где-то отсиживается. Бесит, не могу. Тебя тоже? — Сергеев посмотрел на скалящий зубы череп в траншее.

***

— Остановите машину, — попросил Муранов, сидящий рядом с водителем.

Не мог Данил бросить всё и немедленно выехать на вызов. Свидетель вызван, экспертизы готовы — это не стало бы ждать. Хотя всем своим существом следователь был уже там, на месте, где злополучная бригада раз за разом обнаруживала тела. «Серия. Это серия» — сердце Данила начало биться сильнее от этой мысли. В нём поднималась, казалось давно погашенная и пережитая муть, о которой он старался не вспоминать. Но прошлое иногда нагоняло. Стоило немалых сил, чтобы отодвинуть от реальности минувшее, убедить себя, что с ним сейчас всё хорошо и нужно двигаться дальше. Держаться за убеждение, что всё под контролем.

— Так мы не приехали? Я смогу туда подогнать, — удивился водитель.

— Что такое, Данил Александрович? — с заднего сидения подалась вперёд Ленц.

Муранов распорядился, чтобы именно Марина Григорьевна поехала на вызов вместе с ним. В тайне женщине это польстило, хотя для вида она повозмущалась.

— Это же Огурцов. Почему он здесь? — нахмурился Муранов.

По дороге, прямо по разделительной полосе шёл экскаваторщик. Вид у него был какой-то странный — повисшие плетьми руки, устремлённый вперёд бессмысленный взгляд. Он шагал, как заведённый механизм. На спецовке красовались свежие пятна грязи.

Микроавтобус с надписью «Специальная служба» съехал на обочину и остановился. Данил вышел и двинулся к Огурцову, который ничего не замечал. Мимо них промчалась, сигналя без остановки, иномарка золотого цвета.

***

— Что тут? — Борис Борисович огляделся.

— Скелетированные останки человека, — доложил Сергеев, вытягиваясь в струнку и указывая ладонью на яму.

Если уж Соболев явился, то дело уже взято на контроль. А ведь ещё только сводки по городу прошли. Виктор внутренне вздохнул — теперь с них не слезут. «Уж лучше бы Калмык начал нудеть», — с тоской подумал оперативник.

— Это я знаю. Действия какие? Следователь кто? Где? Подозреваемые отрабатываются?

— Так точно. Лейтенант Курёхин берёт показания у свидетелей. Патрульные работают по территории. Следователя Муранова ожидаем с бригадой экспертов с минуты на секунду, товарищ полковник. Вот он приедет, и у нас такое тут начнётся…

— Сергеев, хватит ёрничать, — осадил подчинённого Борис Борисович. — По делу что есть?

— Ничего нет, — вздохнул Виктор, опуская плечи. — По факту мы на нуле.

— Плохо, — поджал губы Соболев. — Очень плохо.

— Виноват, исправлюсь, — снова вытягиваясь во фрунт рявкнул Сергеев, испугав окриком рабочих.

— Балаган прекращай. Думаешь, я забыл, как опером по земле бегал? Ты мне что можешь сказать? Какая работа ведётся? Когда там первый труп нашли?

— Три дня назад, Борис Борисович. Тут недалеко, по прямой метров двести, наверное, — прикинул Сергеев, скользнув взглядом по траншее.

— Плохо, — повторил Соболев. — Очень плохо. Мне глава района звонил, наверху уже знают про остановку работ на участке. Для области это означает многомиллионные потери из-за простоя.

Из кабинета Соболев бы не дёрнулся, вызвал бы этого Сергеева на доклад. Выслушал бы, может быть, дал совет. Хвост бы точно накрутил так, чтобы рабочий пыл не угасал ни на секунду. Но этот звонок из администрации с настоятельной просьбой проконтролировать ситуацию и взять под особый контроль в виду важности объекта для города, области и страны в целом. И прочие фразы, которые косвенно говорили, что им, ментам, надо бы быстрее шевелиться и дать рыть проклятую канаву дальше.

— Так что делается?

— Пока ничего, — не стал врать Сергеев. — Ждём экспертов. Но то, что я вижу, похоже на первый труп. Это маньяк у нас, Борис Борисович, чем хотите поклянусь. Хоть конём.

Соболев наверняка выдал бы подчинённому по первое число за дерзость, но подъехал микроавтобус экспертов.

— Твою мамашу завалить цветами! Огурцов нашёлся, — всплеснул руками Виктор. — Калмык, а ты его где взял? У меня парни уже часа два по лесу шатаются, ищут этого молодца.

Муранов, вышедший из машины, прищурившись посмотрел на оперативника. Издёвки в голосе Сергеева не было, но его панибратская манера общения раздражала, как и придуманная кличка.

Огурцов, которого Марина Григорьевна кое-как привела в чувство, не мог сказать, как оказался на дороге, ведущей в город. Но, едва вернувшись к месту работы, весь сжался, втянул голову в плечи, старательно отводя взгляд от траншеи. Сергеев смог разглядеть экскаваторщика, прячущегося в салоне, только когда из него вышли эксперты.

— Отзывайте своих парней, — сквозь зубы сказал Муранов.

— Курёхин, выдыхай, главный приехал! — крикнул Виктор, чувствуя, что напряжение, которое было в нём с момента, когда он увидел новый старый труп, начало действительно отпускать. — Командуй в рацию, чтобы патрульные возвращались все. Отбой по поиску. Следак — молодец, нашёл беглого.

Выдохнув через нос, Данил прошёл мимо оперативника. Его влекла к себе траншея. И то, что находилось в ней.

***

Длинные волосы, спутанные, с налипшими комками земли закрывали часть черепа. Он застрял между зубьями ковша, будто кто-то специально насадил муляж, чтобы попугать прохожих. Нижняя челюсть отсутствовала, что придавало черепу какой-то ненастоящий вид.

Но Муранов, едва оглядев труп, видимый под тонким слоем земли, уставился на перья. Они снова в изобилии были здесь. Чёрные вороньи перья. Что-то неприятно щипало душу. Обычная вещь — ведь перья — это вещи? или нет? Муранов засомневался — приобрела зловещее значение.

Присев на корточки, Данил чуть наклонился вперёд, и, казалось, вот-вот должен упасть в яму. Сквозь полуопущенные веки следователь смотрел на захоронение. Он впитывал впечатления, как губка. Нужны были детали. Но их оказалось критически мало. Практически ничего.

— Что скажите? — раздался над головой голос Бориса Борисовича.

Начальник городской полиции, лично прибывший на место обнаружения, жаждал ответов, пожалуй, даже больше, чем сам Муранов.

— У нас серия, — безапелляционно заявил Муранов.

— Ну так уж и серия, — покривился Соболев.

Борис Борисович с ужасом представил себе, что начнётся вокруг, когда — и если! — все узнают о скороспелых выводах этого следака. «Тоже мне выискался охотник на маньяков, — подумал Соболев. — Славы и звёздочек захотелось? А Главк будет меня долбить? Вот уж спасибо, не надо».

— А что это по-вашему? — Данил поднялся на ноги, держа хрупкое равновесие на самом краю траншеи.

Его туфли, вычищенные с вечера, уже покрылись коричневым налётом лесной земли. И на краях брючин оказалась такая же. Безупречный вид Муранова перестал быть безупречным, но всё равно внушал трепет даже вышестоящему руководству. Соболев, в котором роста было от силы метр семьдесят, отступил на пару шагов, чтобы не слишком задирать голову при разговоре. «Вот же каланча», — зло подумал Борис Борисович.

— По-моему, вы преувеличиваете. Всего лишь два тела, захороненные не так далеко друг от друга. Это может быть и не серия вовсе, а просто двойное убийство.

Муранов задумался, в словах Соболева был резон. И, на самом деле, это было бы хорошо, если так можно говорить в деле, где уже два трупа. Однако, что-то внутри говорило: «Нет. Ты же понимаешь, что это не так. Ты видишь, что это совсем не так. Это больше, чем ты можешь себе вообразить. Просто погляди вниз. Видишь? Видишь, там внизу Ад. И он ждёт тебя». Данил сжал зубы, приказывая внутреннему голосу заткнуться. Слишком долго тот не давал о себе знать. Это дело как-то заставило его очнуться ото сна. Пока ещё голос был не очень настойчивым, Данил надеялся, что уже перерос всё это и теперь будет гораздо проще справиться.

— Боюсь вас разочаровать, но тела захоронены в разные периоды. Между ними разница как минимум в год, — Марина Григорьевна осторожно спустилась в траншею и подошла к ковшу экскаватора.

В этот раз ей было удобнее работать — яма была шире и длиннее, ковш поднят выше, так что места полно, учитывая её комплекцию.

— Мягкие ткани сохранились гораздо лучше, чем у первой жертвы. Здесь даже есть полностью сохранные мышцы. Конечно, нужны дополнительные исследования, но не думаю, что почва сильно отличается по составу от первого места, — Ленц наклонилась и пальцами, затянутыми в плотные резиновые перчатки, прикоснулась к останкам. Определённо, это тело провело в земле гораздо меньше времени.

Борис Борисович шумно выдохнул и, не прощаясь, направился к своей машине. Шофёр его тут же отложил телефон, в который пялился, едва заглушил двигатель. «Придётся докладывать, — думал Соболев. — Лучше самому и сразу, чем потом оправдываться, что затянул и подставил всех под горячее. А ещё же эта долбанная пресса пронюхает. И понесётся душа в рай! Чтобы вас всех с вашим трубопроводом по этому лесу раскидало».

— Сергеев! — Соболев обернулся и позвал оперативника.

— Яволь! — крикнул в ответ Виктор, не шевельнувшись.

Майор стоял с другой стороны траншеи и заглядывал через плечо работающей Ленц. На лице оперативника застыло полумальчишеское любопытное выражение.

— Сергеев!

«Коня в лицо», — вздохнул майор, подходя к начальству.

— Когда здесь всё закончится, с докладом ко мне лично. Это ясно? Не к начальнику отдела, не к старшему оперу, а сразу в мою приёмную. И план оперативно-розыскных мероприятий не забудь.

— Ясно. Разрешите выполнять? — оперативник склонил голову к плечу, как послушная смышлёная собака.

— Действуйте, — кивнул Борис Борисович, усаживаясь на заднее сидение.

— Тебе-то хорошо, Данил Саныч, — почесывая подбородок произнёс Сергеев, вставая рядом с Мурановым, — твой не приехал.

Хорошо Данилу не было. Звонок от собственного начальства застал его в дороге. И следователю тоже предстояло по возвращении в город идти прямиком в высокий кабинет.

— А Огурцова где взял? Мы его тут часа два искали, — продолжал Сергеев, не обращая внимания, что Муранов мрачно молчит и не реагирует на его вопросы. — Капец, ты, конечно, следак. Уважуха!

— У вас протокол места осмотра готов? — сверху вниз посмотрел Муранов.

— Обижаешь, Калмык!

Муранов поморщился, от чего глаза превратились в две щёлки, из которых, казалось, могли вырваться молнии и сжечь нагловатого оперативника.

— Курёхин тут всё успел облазить с телефоном, — ответил Виктор, ничуть не смутившись под злым взглядом Муранова. — Но аккуратно. Хотя, чтобы тут найти хоть какие-то следы преступника, нужны какие-то сверхспособности. А Пашка всего лишь летёха. Да.

— Марина Григорьевна, предварительные данные, — голова у Данила начала болеть от вечной болтовни оперативника.

— Боюсь, что ничем не могу порадовать, — ответила женщина, подойдя к краю траншеи. — Тело принадлежит молодой женщине. Полностью обнажена, по крайней мере, остатков материи никакой не нашли пока. Кроме перьев здесь нет посторонних предметов.

— Вживлены, как в первом случае?

Ленц кивнула. Очищенное, насколько это возможно в полевых условиях, тело было готово к транспортировке. Её ребята уже приволокли из машины мешок.

Муранов отошёл от траншеи, чтобы не мешать. Снова спускался на потревоженный лес вечер. Снова перешёптывались деревья. Снова кричали на своём языке птицы. Всё повторялось, как в зацикленном сне, из которого невозможно вырваться.

«Почему именно здесь? Что такого в этом месте»? — спрашивал себя Муранов. По ту стороны дороги росли такие же берёзы и сосны. А трупы с завидной регулярностью выкапывали тут.

Прочерчивая воздух чёрной тенью, над ними пролетел большой ворон.

Глава 3

Криминальная статистика говорит, и не без основательно, что преступников тянет вернуться на место преступления. Некоторые приходят и затёсываются в толпу зевак, собравшихся за оградительной лентой.

Кто-то получает от этого дополнительную дозу кайфа и адреналина — вот он я! Поглядите, глупые менты. Стою совсем рядом с вами, смотрю, как вы копошитесь, как рассматриваете дело моих рук. Может быть, вы даже проходите мимо меня, что-то у меня спрашиваете, выискивая ценного свидетеля. Но вы — никто! Вы — жалкие букашки перед таким великим гением, как я.

Кто-то тихонько стоит с краю и исподтишка наблюдает. И испытывает при этом нечто вроде волнения перед экзаменом. А не оставил ли я чего-то, что укажет на меня? А не найдут ли полицейские свидетеля, который развернётся, укажет пальцем — вот же он! Ловите! Нужно знать, что уже есть у полиции и как они будут действовать дальше.

А кто-то возвращается на место преступления, когда всё уже утихнет. Сидит где-нибудь рядом на скамеечке с мечтательным видом, глядя на солнышко, наслаждаясь его лучами. И такое блаженство на его лице, что прохожие невольно начинают улыбаться — жизнь прекрасна и удивительна даже в мелочах! И ни один не в силах даже предположить, что вот этот сидящий на скамье, вспоминает, что сотворил здесь. А он вновь и вновь наслаждается моментом.

Реже, когда кто-то приходит скорбеть о совершённом или его тянет туда чувство стыда и неподъёмный груз вины, что ложится на плечи и никогда никуда не денется.

Кому-то достаточно «чертогов разума», чтобы побывать на месте. С гордостью, страхом, печалью, сожалением или чем-то другим.

А вот следователи возвращаются на места преступлений гораздо чаще и в любом случае. Их туда направляет служебный долг.

Данил Муранов в одиночестве шагал от дороги к траншее. Длинные ноги легко перешагивали через неровности. Высохшая трава шуршала под подошвами. Лес сейчас выглядел совсем не так, как вчера, когда здесь было людно и работала техника.

Лента заграждения всё ещё очерчивала неровный квадрат территории. Данил хотел вернуться сюда ещё до того, как вчера все разъехались. Мысль о том, что это место выбрано неспроста, не давала спать. Полночи следователь ворочался и пытался вспомнить хоть что-то, что отличает этот кусок леса от всего остального.

«Во-первых, близость к дороге, — лёжа с закрытыми глазами думал Муранов. — Но и километры в обе стороны тянется всё тот же лес. Почему там? Какие-то особенные деревья? Тоже нет — всё то же самое. Координаты»? Тут мозг, как будто включил сигнальную лампочку — у всего на свете, если оно не двигается, есть чёткие координаты.

Это понимание выгнало Муранова из постели около двух часов ночи. Протянув руку, Данил щёлкнул выключателем. Свет настольной лампы показался очень ярким. Пока ноутбук загружался, Данил успел сходить на кухню и поставить чайник. Сон, который до сих пор ещё как-то пытался завладеть человеком, окончательно отступил.

Электронная карта оказалась довольно подробной. Муранов, ориентируясь по дороге и поворотам, нашёл место обнаружения второго тела. От него мысленно провёл линию до места обнаружения первого. Ничего особенного в цифрах координат не оказалось. Ничего такого, что могло бы говорить об их сакральном значении. «Хотя, — думал Данил, отпивая крепкий кофе, — может быть, это для меня ничего незначащий набор цифр. Здесь могло быть зашифровано всё, что угодно. От даты рождения, до реального адреса или номера телефона».

Ориентирование по сторонам света, тоже ничего путного не дали. Если соединить одной линией обе точки, то выходил юго-юго-восток. Слишком мало для того, чтобы строить теорию о каком-то геометрическом захоронении.

Данил допускал мысль, что всё выбрано вообще случайно или же у него не хватает данных для понимания. «Скорее всего второе». Муранов поднёс чашку к губам, но она оказалась пуста, только небольшой осадок на дне.

Скриншоты отправились прямиком в телефон самого Муранова, а следователь — в кровать. Время приближалось к трём часам. Скоро начнут под окнами ездить машины, а он всё ещё почти не сомкнул глаз. Было ли это проблемой? Пожалуй, нет. Сложив руки на груди, Данил просто приготовился лежать до будильника. Мысленно он раз за разом прокручивал комбинации полученных цифр и незаметно заснул.

А утром, плотно позавтракав, вызвал служебную машину и отправился в лес. Дежурный водитель, привыкший к тому, что с этим следаком не особо поговоришь, даже не пытался это делать. Так в тишине они и добрались до нужного места.

— Ждите здесь, — приказал Муранов, как будто водитель мог бы его оставить.

— Окей, — ответил водитель, в тайне радуясь, что мрачный длинный Муранов хотя бы на время не будет дышать ему в затылок.

***

Под одеялом безопасно. Тут очень душно и от этого тянет в сон. Но сны не приносят успокоения. Они стали наполненными плохими, нехорошими образами. Всё место в них занимает тот страшный огромный человек из телевизора. Он ничего особенного не делает, просто смотрит. Но его глаза, сощуренные, превращённые в чёрные щели, неотступно следят, куда бы не пошёл, куда бы не побежал. Всюду они! И из этих узких щелей сочится Тьма. Она почти осязаема. Иногда даже виден туман, что дымкой окутывает остальное лицо того мужчины и весь его рост. Тьма через человека разглядывает его, последнего, единственного воина Света. Она пытается понять, достойный ли он противник? Сможет ли оказать сопротивление? Во сне он ничего не может. Плачет, пытается убегать, но ничего не выходит.

Он не готов сейчас. Сейчас не настало правильное время! Но Учитель требует восстановить баланс. Да и ему самому это понятно, он уже не тот глупый мальчишка, который первый раз услышал о Птице, борющейся с Тьмой. Просто не существует иного пути и иного выхода. Он избран, чтобы охранять Свет, чего бы ни стоило.

А пока, пока хочется вот так лежать, свернувшись под одеялом и тихонько поскуливать от страха, что внушает Человек из сна.

— Чего это ты валяешься? — голос матери обвинял покруче любого прокурора. — На работу опоздаешь.

— Сейчас, — сил не было.

Такой упадок говорил лишь об одном — это Тьма уже начала наступление на мир. А так как он единственный, кто смог её рассмотреть, ему больше всех и достаётся.

— Заболел что ли?

Властная рука ухватила за одеяло и потянула. Холодный воздух рванулся в тёплое нагретое безопасное гнёздышко. Мужчину, что свернувшись калачиком, лежал на узкой софе перетряхнуло от его прикосновения. Его руки, засунутые между коленями, подрагивали. Замутнённым взглядом, полным слёз, он посмотрел на мать.

— Снова? Да сколько можно? — она озверела буквально за секунду.

Одеяло полетело на пол. Сухие руки сжались в кулаки, какие-то острые и угловатые. Женщина принялась охаживать сына, который и не пытался увернуться. Её удары были чувствительными и безжалостными. В конце концов, он не маленький мальчик, которому простительно намочить простынь!

— Мама, — канючил мужчина, едва прикрывший голову ладонями.

Стыд мешался в нём с каким-то удовлетворением от того, что чем-то насолил нелюбимой маме.

— Уйди с глаз моих, кобелина проклятая! — кричала женщина. — Отец, ты глянь! Опять напрудил! Скорей бы женился, чтобы жена за ним мокрые тряпки стирала! Надоел хуже горькой редьки!

Мужчина сполз с софы. Мать больше не била. Шипя себе под нос ругательства, она стаскивала простынь. Её сын, прикрывая мокрое пятно на трусах, поплёлся в ванную.

«Надо быть сильным. Надо быть очень сильным и смелым, — говорил Учитель. — Я верю в тебя, ты именно такой. Соберись и действуй. Свет нуждается в тебе». И он обязательно будет. Всего за пару лет ему многое удалось. С тем, что пришло в мир сейчас, он тоже справиться.

Тёплая вода текла через забитую известковым налётом душевую лейку. Он сидел на корточках в ванной, чтобы не разбрызгать воду по полу. Смывая с себя ночной запах, мужчина смывал в сток неуверенность.

***

Муранов спрыгнул в траншею. Это было странное чувство. Довольно высокие стены перекрывали обзор. Остро пахло землёй. Даже на зубах, хотя он не разговаривал, поскрипывали мельчайшие крупинки. Под ногами было неровно и местами мягко. Это был грунт, из которого вчера поздно вечером ассистенты Марины Григорьевны извлекали тело. «Может быть, какие-то части его всё ещё здесь», — подумалось следователю.

Он присел на корточки. Стены траншеи будто сомкнулись. Только земля и бесконечное по-осеннему прозрачное голубое-голубое небо, при взгляде на которое слепит глаза. На Данила накатило какое-то оцепенелое спокойствие. Он поднял голову и застыл. Легчайший ветерок ласкал его высокие скулы, трепал волосы, остужал разгорячённую мыслями голову. На какой-то момент ему не хотелось ничего иного, как растянуться во весь рост в этой траншее и лежать так вечно. Земля будто приглашала его в свои объятия, обещая умиротворение и гармонию. Следователь чуть покачнулся, теряя равновесие, и машинально выставил руку, чтобы удержаться. Под пальцами оказалось сломанное перо. Это вывело его из трансового состояния.

Ребята Ленц потрудились на славу. Кроме этого сломанного пера, которое вряд ли могло дать какую-то дополнительную информацию, ничего на месте погребения Муранов не нашёл. Повертев свою находку, он сунул её в карман пальто и выбрался из траншеи, не особо напрягаясь. Оттряхнув пыль с брюк, Данил кругами пошёл по площадке. Вчера также ходили Курёхин и Сергеев. Опера и эксперты фиксировали, подбирали и упаковывали всё, что не должно было оказаться в лесу, но оказалось.

— Свежие окурки тоже брать? — уточнял Паша. — Это же работники сделали.

— Тебе дядя Калмык что сказал? «Собирать». Вот собирай и не гунди.

Несмотря на шутливый тон, сам Виктор внимательно шарил взглядом по земле. Надежды найти что-то полезное не было. Но чем чёрт не шутит?

При воспоминании об оперативнике Муранов покривился. Сергеев его раздражал, как мелкая заноза, которую никак не удаётся вынуть. Следователь, пройдя по площадке, остановился перед поваленным деревом, под корнями которого нашли вторую неизвестную. Это была тоже сосна. Копия первой. Довольно толстый ствол, пушистые лапы с созревшими шишками. На коричневато-красной коре красовался синий крест, нарисованный краской из баллончика. Данил провёл кончиками пальцами по этому кресту. Метрах в двадцати на тонкой берёзе, какой-то болезненно кривой, тоже был крест. Траншея должна тянуться в ту сторону.

Муранов не сразу понял, что поглаживает не потрескавшуюся кору дерева. Палец его двигался по геометрическим линиям, которые никак не могли появиться самостоятельно — слишком ровными и упорядоченными они были. Следователь вынул из кармана телефон, включил фонарик и чуть ли не прилип к сосне. Под синей краской действительно оказались прорезанные линии. Большой треугольник обрамлял меньший. Рядом были чёрточки и закорючки, будто танцующие червячки, водящие хоровод.

Чьё-то давнишнее баловство? Те линии, что не были испачканы краской, выглядели старыми. В них даже натекла смола, чуть сгладившая замысловатый узор.

Сфотографировав находку, Муранов пошёл вдоль траншеи к месту, где было выкопано первое тело. Шагать по расчищенной, натоптанной тропинке было гораздо легче, чем добираться сюда от дороги. Сжимая в ладони телефон, Данил надеялся, что интуиция его не подводит.

Не подвела. На поваленной сосне, на которой уже начала желтеть хвоя, нашлась такая же отметина — два треугольника и закорючки. Их было видно гораздо лучше, потому что синий крест располагался с другой стороны ствола. Муранов почти лёг на ствол, чтобы лучше рассмотреть вырезанный узор. Линии были уверенные, чёткие. Лишь пару раз рука резчика соскользнула с намеченной траектории, но после он несколькими движениями поправил рисунок. Меньший треугольник был вырезан гораздо глубже, чем внешний большой. Вся кора из него удалена и наплывы смолы чуть смазывали остроту углов. Данил сделал несколько фотографий в разных ракурсах и с разным разрешением. Почему они не увидели это в первый раз? Впрочем понятно — было темно и экспертов интересовало тело в яме, а не поваленное дерево.

***

В лесу тело не пахло так сильно. Открытое пространство и ветерок делали своё дело. Не пахло и когда санитары выложили тело из мешка в холодильную камеру. А вот сейчас, когда Ленц аккуратно очищала останки от земли, было неприятно. Марина Григорьевна понимала, что респиратор и вытяжка справляются, но воображение играло свою роль.

— Снова эти перья, — говорила себе под нос судебный медик.

От левой ключицы до правой тянулось ужасное ожерелье. Перья крупной птицы, вставленные в плоть, покрывали грудь неизвестной молодой женщины. В сочетании с проступающими дугами желтоватых рёбер зрелище было не для слабонервных.

— Вера, записывай, — обратилась Марина Григорьевна к своей лаборантке.

Та предпочитала сидеть спиной к секционном столу. Работа в Бюро угнетала девушку, но кредиты не давали просто так взять и уйти с нелюбимой работы.

— Предположительный возраст покойной двадцать пять — тридцать лет. Части стреловидного шва практически срослись. Лицевые кости имеют характерные для европеоидной расы черты. Отсутствует верхняя левая шестёрка и левая нижняя четвёрка. На зубах имеются сколы. Определить прижизненные или посмертные не представляется возможным. Успеваешь?

— Да, Марина Григорьевна, — ответила Вера, быстро пробегая пальцами по клавиатуре.

— Волосы у корней имеют более тёмный оттенок, — продолжила Ленц, осторожно приподнимая на черепе спутанные локоны. — На черепе повреждений не обнаружено. Нижняя челюсть отделена от верхней механически. Предположительно ковшом экскаватора.

Веру передёрнуло. Она ненавидела, когда приходилось присутствовать на вскрытии криминальных трупов. «Уйду. Вот последний платёж сделаю и точно уйду», — говорила себе Вера и брала очередной кредит, чтобы погасить предыдущий.

— Мягкие ткани частично отсутствуют. Явно выявленные гнилостные процессы позволяют сделать вывод, что тело находилось под землёй около двенадцати-четырнадцати месяцев. Видимых механических повреждений торса нет. В сохранных тканях присутствуют оболочки жуков-некрофагов, взрослых особей не обнаружено.

— Фу.

— Вера, я тебе уже говорила, чтобы ты перевелась от нас. Не можешь работать здесь, иди в медсёстры, — разозлилась Марина Григорьевна.

Работать с Верой становилось день ото дня тяжелее. Зачем вообще идти в медицину с такой брезгливостью?

— Там платят меньше, — буркнула Вера, поплотнее натягивая на нос маску респиратора.

«Лучше б я диктофоном пользовалась», — подумала Ленц. Краем глаза Марина Григорьевна посмотрела на висящие на стене большие часы. Она обещала Муранову подготовить отчёт и все акты до полудня. Уж кого-кого, а Данила Александровича подводить не хотелось.

***

— Ты смотри, Пашка, какая красоточка, — Сергеев держал листок на вытянутых руках, любясь изображением. — Нравится девочка?

Курёхин любопытно вытянул шею, отрываясь от экрана ноутбука. Майор завалил лейтенанта бумажной работой, от которой к концу дня спина просто отваливалась, а колени не разгибались.

— На, смотри, — Виктор отдал распечатку. — Чё скажешь?

— Ничего так, — покивал Курёхин. — А кто это?

С листа смотрела довольно миловидная девушка, хотя в чертах её лица было что-то искусственное. Но в целом — приятная внешность, хотя ничего выдающегося, что могло бы выделить такую девушку из толпы.

— А почему только лицо? Где плечи? Шея? — Курёхин перевернул распечатку, заглядывая на её обратную сторону.

— Потому что эксперты работали с черепушкой. Тут, Павлик, как у того коня, — только лицо, — довольный своей нелепой шуткой расхохотался Сергеев. — Ну чего ты сморщился? Хорошо эксперты восстановили, с этим можно работать.

Шутки шутками, но когда Сергеев рассматривал то, что прислали на электронку из лаборатории, думал майор о том, что ребята, сидящие там, совсем не дураки. Это была почти фотография живого человека. Конечно, у оперативника, насмотревшегося за время службы на сотни фотороботов, которые не очень-то походили на оригиналы, несколько притуплялось восприятие. Но в том, что основные черты жертвы, были переданы достаточно точно, Виктор не сомневался.

Майор прикрепил листок на пробковую доску, висящую над его столом. Там уже висел с десяток листов-ориентировок и каких-то записок самому себе, о которых Сергеев давным-давно думать забыл.

— А вы теперь по базам её искать будете? — спросил Курёхин, потягиваясь и вовсе не торопясь обратно за ноутбук.

— Нет, что ты, — отмахнулся Виктор, вводя свой логин от системы. — Разошлю патрульным, пусть по городу бегают и людей опрашивают.

Лейтенант открыл рот, чтобы что-то сказать. Но Сергеев больше не намерен был шутить:

— Боже, Паша, не тупи! Конечно по базам. И в ориентировку по области кину. Иди рапорт пиши, бесишь.

Сейчас от них зависело, как быстро удастся установить личность трупа. «Первого трупа», — поправил самого себя майор. О том, что вчера в городское Бюро судебной медицины было доставлено похожее по всем признакам второе тело, думать не хотелось. «Маньяк. Это маньяк. Чёртов грёбанный маньяк, — вздыхал про себя Сергеев, ожидая, пока база прогрузится и с ней можно будет работать. — Любить коня в лицо и около! Сколько там ещё закопано девок? Своими бы руками придушил»!

На экране наконец появилась главная страница программы. Виктор сверился с текстом, присланным из лаборатории и начал вносить параметры найденной жертвы.

***

— Ой! Вы что стучаться не умеете? — Вера подскочила на стуле, когда в кабинет стремительной походкой вошёл Муранов.

— Извините, если напугал, — сказал следователь, немного сбитый таким приёмом.

Он приехал в Бюро прямиком из леса. На его брючинах всё ещё оставалась лесная пыль, а в правой туфле застряла хвойная иголка. Только Данилу было наплевать на свой внешний вид.

— А где Марина Григорьевна? — спросил Муранов.

— Сейчас придёт, — Вера старалась не смотреть следователю в глаза.

Лаборантка даже отодвинулась подальше вместе со стулом и продолжила быстро-быстро набирать текст Акта вскрытия. Присутствие этого высоченного человека с нестандартной внешностью напрягало её.

Муранов посмотрел на часы на запястье. Полковник Агатов, его непосредственный начальник, звонил уже трижды со вчерашнего вечера. Ни на один звонок Данил не ответил. Он себе примерно представлял, чего от него хочет Константин Николаевич, но дать ответы руководителю следственного отдела Муранов был не готов. Теперь вопросов стало больше у самого Муранова.

— Данил Александрович, — Ленц улыбнулась, как ей казалось, очаровательной улыбкой.

Но тонкие губы лишь обнажили желтоватые от огромного количества кофе зубы. Привлекательным уставшее лицо не сделалось.

— Акты готовы? — вместо приветствия сказал Муранов.

— Да, конечно. Вы решили сами за ними приехать? — сердце чуть дрогнуло, ненужные фантазии снова непрошено полезли в голову.

Марина Григорьевна уже смирилась с ними и даже начала находить какое-то удовольствие в этом тайном своём увлечении. Ленц взяла со своего стола подготовленную папку с материалами и протянула её следователю.

— Появился ещё ряд вопросов, — Муранов пролистал документы.

Отчёт практически не отличался от отчёта по первой неизвестной. Причина смерти не установлена, смерть наступила более года назад. Все эти специфические названия процессов, анализов и прочих характеристик. Данил выискивал нечто, что поможет ему понять, в каком направлении искать преступника. Или хотя бы подтвердит догадку, которая пришла к нему, когда он сидел в лесу на корточках на краю траншеи и вдыхал земляной запах.

— Слушаю вас, — Марина Григорьевна незаметно подходила всё ближе к Данилу.

— Мне нужно, чтобы вы установили в какое время года были совершены захоронения. Это можно сделать?

— Да. Вместе с телом на глубину погребения должны были попасть семена, насекомые, пыльца или нечто подобное. Вы хотите понять, были ли обе жертвы убиты в одинаковый период?

— Именно, — кивнул Муранов.

— У меня достаточно материала, чтобы это сделать, — Марина Григорьевна потянулась к плечу следователя.

Её пальцы почти коснулись пальто, когда Муранов резко отшатнулся. В его тёмных глазах полыхнуло что-то похожее на гнев. Губы сжались в тонкую полоску, натягивая кожу на высоких скулах.

— Хвоинка, — щёки Ленц покрылись неровным румянцем.

— Ещё мне необходим полный анализ этих образцов, — Муранов вынул из кармана пару пакетиков, в которые упаковал маленькие частицы с коры поваленных сосен, на которых был нанесён рисунок. — Поручение я выпишу, как только вернусь к себе. Постарайтесь побыстрее.

Ленц приняла пакеты и сделала шаг назад. На пару мгновений повисла тишина, нарушаемая лишь щёлканьем кнопок клавиатуры, по которой увлечённо стучала Вера.

— Какой же он неприятный! Просто передёргивает от одного его вида. Бррррр! — лаборантка моментально перестала печатать, едва следователь покинул кабинет.

— Что?

— Да противный он. Глаз почти нет. Нос, как у орла, — кривилась лаборантка. — Ещё и голос противный. Красавчик, блин. Ещё и строит из себя не пойми что.

Слова лаборантки отзывались в сердце судебного медика. Часть её сознания соглашалась с каждым определением. Другая — бунтовала, находя Муранова крайне привлекательным, харизматичным мужчиной.

— Ты акты подготовила? Проверила? Или опять мне за твои ошибки краснеть? Лучше бы этим занялась, чем следователей рассматривать и обсуждать! Через десять минут вернусь — чтобы всё было распечатано и по папкам разложено! — Марина Григорьевна очень хотела ткнуть Веру носом в клавиатуру.

Злясь на несдержанную лаборантку, на себя, слишком поддавшуюся ненужным чувствам, на Муранова, эти чувства пробудившего, Ленц вышла из кабинета, хлопнув дверью так, что посыпались кусочки краски. Громко стуча подошвами, Марина Григорьевна отправилась в лабораторию, передавать принесённые следователем образцы на исследование.

***

— На сегодняшний день мы имеем уже два идентичных убийства. Обе женщины примерно одного возраста и телосложения. У обеих «вживлены» перья крупной птицы в область грудной клетки. Кроме того, на местах захоронений я нашёл насечки на деревьях.

Муранов стоял перед столом Агатова, выкладывая факты по делам. Константин Николаевич был крайне недоволен подчинённым. О чём сказал тут же, как только Данил переступил порог начальственного кабинета:

— Вам, Данил Александрович, особое распоряжение требуется, чтобы вы соизволили прийти с отчётом? Я когда говорил это сделать? Вчера вечером. Есть какое-то объяснение, почему вы этого не сделали?

— Мне нечего было докладывать, — прямо ответил Муранов. — А сообщать предварительную информацию лично не имело смысла.

— Позвольте мне самому решать, какая информация мне нужна, — Константин Николаевич шумно выдохнул через нос. — Из-за вас мне пришлось выкручиваться перед вышестоящим начальством. Это не то, к чему я стремлюсь. Докладывайте.

Вокруг трубопровода было слишком много заинтересованных людей, которые стояли очень и очень высоко. И любая задержка для них означала потерю денег. Когда это не какой-то простой из-за плохой погоды, а что-то криминальное и громкое, эти люди напрягались вдвойне. Агатов догадывался, насколько глубоко во власть, в том числе и в руководство Следственным комитетом, тянутся ниточки. Его уже несколько раз дёрнули. Пока незначительно, вроде узнавали, как движется расследование. Но на самом деле дали понять — дело под пристальным наблюдением.

И вот сейчас Муранов докладывает о том, что выкопанные тела явно носят криминальный характер. Более того, судя по настрою следователя, он намекает на серию. «Этого нам только не хватало», — подумал Агатов.

— Мало ли отметин на деревьях, — Константин Николаевич отмахнулся.

— Эти особенные.

Данил вынул из папки распечатки. Идя к руководителю, Муранов основательно подготовился. Внутри него крепло чувство, что они столкнулись не просто с сумасшедшим, а с кем-то, у кого есть особые ритуалы. Отработанные ритуалы — насечки на деревьях, перья, воткнутые в тела жертв. Может быть, что-то ещё, чего они пока или не видят, или со временем это нечто уже невозможно обнаружить.

— Что я должен здесь рассмотреть? — Агатов надел очки и подтянул листы к себе.

— Вот, смотрите, — Муранов карандашом обвёл контуры рисунка. — Насечки практически одинаковые.

— Да, определённое сходство есть. И вы предполагаете?..- Константин Николаевич смотрел на Данила, высоко подняв голову, чтобы видеть глаза следователя.

— Что стоит поискать ещё такие знаки в той местности.

— Ну уж нет! Не выдумывайте! — Агатов поднялся со стула. — Вы, Данил Александрович, по-моему, перегибаете. У нас есть уже два тела, вот с ними и нужно работать, а не выискивать что-то ещё на свою голову.

— Это ритуал, Константин Николаевич, — стоял на своём Муранов. — Причём, чётко прослеживаемый. Это наверняка имеет какое-то сакральное значение.

— Вас на шаманизм потянуло? Корни взыграли? — полковник произнёс это и лишь потом подумал.

Было излишним вести себя так с подчинённым. Что бы там сверху не говорили и не просили, от двух трупов в лесу не отмахнуться, тем более что информация уже просочилась в прессу. А те успели разнести её по всему свету. «С прессой будут проблемы», — подумал Агатов. Константин Николаевич взглянул на Муранова и остолбенел.

Изнутри шло что-то тёмное. Данил потратил годы, чтобы научиться контролировать бешенный темперамент и подавлять вспышки гнева. Но, когда его задевали по-настоящему глубоко, эта мутная взвесь, что иногда закрывала мир красной пеленой, поднималась и смотрела через его глаза наружу. Внутренний голос, принадлежащий, наверняка, демону, нашёптывал злые слова и подсказывал жестокие решения. В такие моменты Данил как мог крепко сжимал кулаки и стискивал зубы, чтобы не дать прорваться в этот мир тому, что сидело в нём от рождения. Лицо его в этот момент превращалось в окаменевшую маску, способную вселить ужас в любого.

— Кхм, — Агатов прокашлялся, отходя к окну. Там было, кажется, безопаснее. — То есть, вы предполагаете, что мы в данном случае имеем дело с сумасшедшим?

— Необязательно, — зубы удалось разжать с трудом. — Но я хотел бы убедиться, что в этом лесу больше таких насечек нет. А если есть, то мы обязаны найти все жертвы.

Муранов всё ещё сжимал кулаки, но чувствовал, что в этот раз победа снова за чистым разумом. Напряжение немного уходило. «Какого чёрта? — думал следователь. — Давно такого не случалось».

— Значит так, — Агатов сел за свой стол, отгородившись от Муранова разложенными на столешнице папками. — Людей я вам не разрешаю брать на поиск гипотетических жертв. Если у вас есть время, помимо основной работы, то пожалуйста. Действуйте на ваше усмотрение. Но помните, что завтра на планёрке я жду от вас отчёт по текущим делам.

— Я вас понял, Константин Николаевич.

Выйдя из кабинета, Муранов со всей аккуратностью прикрыл за собой двери. С одной стороны, он прекрасно понимал Агатова — на того давили сверху. Но с другой.

Другая сторона волновала Данила гораздо больше начальственных чувств. Там, в холодильной камере трупохранилища Бюро судебной медицины, в двух ячейках лежат останки неизвестных пока девушек. Кто-то безумный в одно мгновение — Данил хотел верить, что это произошло быстро — оборвал, по крайней мере, две жизни. Убил молодых женщин, чтобы потешить своё самолюбие? Провести некий обряд? Ведь на ритуальность указывало очень многое, тут даже додумывать ничего не приходилось.

И вот эти останки подняты на поверхность. Совершенно случайно. Муранов внимательно изучил всю ситуацию с трубопроводом — его наметили ещё около пяти лет назад, но строительство всё оттягивалось. Никто и предположить не мог, что за время ожидания, кому-то взбредёт в голову использовать лес за городом, чтобы хоронить в нём тела. То, что осталось от живых людей, лежало сейчас на металлических холодных поддонах. Обезличенные, безымянные. Данил мысленным взором видел их, они просили о помощи, требовали отмщения, молили о том, чтобы им вернули имя, родных и биографию.

Было невмоготу думать о том, что где-то среди деревьев, что тянут свои вершины ввысь, под корнями лежат ещё такие же замученные, истыканные перьями тела.

***

На улице было неприятно. Слишком солнечно. Лучи отражались от витрин, от проезжающих машин, от пряжек на сумочках красивых женщин. Очки с тёмными стёклами, вечно норовящие сползти на кончик носа, усиливали этот блеск, заставляя глаза слезиться.

Мужчина шмыгнул носом. Он старался не смотреть на лица людей, в каждом из них ему виделось осуждение. Они как бы говорили: посмотрите, вот он идёт, идёт и ничего не делает, а кто будет спасать мир от грядущей Тьмы? В эти лица невозможно было смотреть и не чувствовать себя ничтожеством, но он не мог их осуждать — люди были в праве требовать от него решительных действий. Слишком большая ответственность лежала на его плечах. И он должен был справиться. Учитель верил в него.

— Ещё слишком рано, — бубнил себе под нос мужчина.

Чтобы восстановить баланс нужно столько всего подготовить. А нелюбимая работа отнимала так много сил. Но бросить её нельзя, и не только из-за денег. На работе можно быть подальше от дома.

— Слышь, ты можешь двигаться быстрее? — кто-то толкнул его в плечо.

Мужчина посторонился, пропуская спешащего прохожего мимо. Они были на пешеходном переходе. Сигнал светофора сменился на жёлтый, вот-вот поедут машины. Мужчина посмотрел на быстро удаляющегося от него обидчика, жалея, что не может толкнуть его в ответ.

На противоположной стороне он увидел её. Тонкая, изящная, хрупкая. Очень похожая на тропическую птичку. Выкрашенные в розовый волосы подхвачены красной лентой. Яркий макияж. Остренькие ноготки малинового цвета. И чёрное длинное пальто, почти касающееся грязного асфальта.

Резкий гудок клаксона вывел мужчину из задумчивости.

***

— Вот чё мы тут не видели, Данил Саныч? — Сергеев вёл машины и не переставал разговаривать практически ни на минуту. — Те же ёлки, те же берёзки.

— Это сосны же, — поправил с заднего сидения Паша Курёхин.

— Иголки есть, значит, ёлка, — повернулся к нему Сергеев. — Так зачем? Ты такую таинственность развёл, Данил Саныч.

Муранов вздохнул. Поручения для оперативников он не выписывал. Но Сергеев, несмотря на его нагловатость и панибратство, создавал впечатление нормального человека.

Лес встретил их привычной тишиной. Солнце перевалило за зенит, светового дня оставалось совсем немного для поиска. Данил понимал, что рассчитывать нужно лишь на удачу и внимательность. В любом случае, за один день им втроём не прочесать эти квадратные километры, усеянные деревьями.

— Мы ищем вот такие рисунки на стволах, — Данил показал фото на экране своего телефона.

— Ох, ты, какие каляки-маляки, — Виктор взял телефон в руки. — Метки?

Вся его весёлость вмиг испарилась, уступая место профессионализму. «Умный мужик, этот Калмык», — одобрительно подумал Сергеев. Майор скинул снимок себе и вернул телефон следователю.

— Как искать будем?

— Вы идёте на восток от первой места, я — на юг от второй, лейтенант, у вас свободный поиск. Через три часа встречаемся здесь же, — Муранов с сомнением посмотрел на наручные часы.

Этого времени, конечно, не хватит, но по крайней мере они отсекут самые логичные варианты.

— Слышь, Курёхин, ты, если что, ори громче, — сказал Виктор.

Насвистывая незатейливую мелодию, оперативник медленно пошёл в указанную сторону. Внимательный взгляд оглаживал каждое дерево по пути.

Муранов потянул носом, как ищейка. Ему одновременно хотелось найти отметину и не хотелось их больше встречать. Прищурив глаза, Данил шагал всё дальше от края траншеи, время от времени сверяясь с компасом в смартфоне.

Под деревьями уже начинал сгущаться вечерний сумрак.

Глава 4

Птицы собрались в стаю и носились по небу, как безумные. Это походило на танец. Это походило на волны, расплескавшиеся над головой. Их синхронные движения и повороты завораживали до головокружения. Чёрные точки птиц на фоне закатного неба. Будто единый разум разделился на десятки тел, заставляя их двигаться в едином порыве. Хотелось набрать в грудь побольше воздуха, стать лёгким-лёгким, оттолкнуться от земли и взлететь. И стать птицей самому. Чтобы не думать ни о чём, слиться с Единым и просто следовать за потоком ветра.

В груди появился нестерпимый зуд. Данил провёл ладонью по коже и ощутил что-то острое. Опустив глаза, он увидел, как кожа истончается и сквозь неё прорастают перья. Чёрные, блестящие перья ворона. В душе появился неописуемый восторг. Муранов поднял голову вверх, радуясь, что сейчас сможет подняться туда. Стать свободным. Таким, каким не был никогда. Он раскинул руки, готовясь поймать ветер.

Рядом с ним кто-то был. Данил повернул голову и увидел два тела в земле. Они лежали бок о бок в одной большой яме. Такие же, какими он помнил их в морге Бюро, уже не испачканные землёй. Черепа взирали на Данила с упрёком в пустых глазницах: ты хочешь стать свободным, а мы так и останемся лежать здесь.

Восторг сменился щемящей тоской. Данила потянуло вниз, к земле, к развезшейся могиле. Чёрные перья носились вокруг, будто снег в степи в буран, — без направления.

Глупый сон прервал писк будильника. Данил открыл глаза, тяжело дыша. Слишком много птиц в последнее время вокруг него. Будто нарочно они теперь преследовали его. Теперь ещё и во снах.

***

Учитель был недоволен.

— Ты ничего не делаешь, — говорил он, не разжимая клюва.

Маска казалась ещё более застывшей, чем обычно. Глаза её осуждали и требовали. Ученик боялся поднять голову. Он чувствовал свою вину, но пока ничего не мог с этим поделать. Та девушка-птичка ускользнула. Он правда шёл за ней. Шёл долго, пришлось даже вернуться по пешеходному в обратную сторону. И когда он был уже готов взять её, появилась компания девиц, которые увели птичку с собой.

— Я делаю. Я ищу.

— Ты слабак, — заявил Учитель, жаля в самое больное место. — Видимо, я ошибся в тебе. Ты ни на что не способен. Когда Тьма упадёт на Землю и поглотит этот Мир, все будут знать, что это ты не справился.

— Не говори так! — слёзы сами собой покатились из-под зажмуренных век.

Мужчина схватил пустой рукав балахон и припал к нему губами. Ему так хотелось получить одобрение. Ему нужна была поддержка. Нужно было доказательство того, что он не слизняк и размазня, что он чего-то тоже стоит в этом мире.

Был только один способ получить это. И он прекрасно знал, как это сделать. Учитель прав. Прав, как всегда. Нужно торопиться. Ведь чувство того, что Тьма наползает, давит, старается окончательно проснуться, не покидало ни на минуту, становясь всё сильнее. Тревожа его, занимая все его мысли.

— Я всё сделаю! Я постараюсь! — горячо обещал мужчина, глядя в стеклянные глаза маски.

Маска чуть заметно кивнула, одобряя порыв. Это едва заметное движение придало сил. Как ничтожно мало нужно для того, чтобы разжечь в жаждущей душе искру пламени.

Поднявшись с колен, мужчина вытер слёзы тыльной стороной ладони. Пришла пора найти ту, которая встанет на пути Тьмы.

***

— Доброе утро, Данил Александрович. Как у вас дела? — дворник перестал мести. — А вас тут какая-то барышня ждёт. Знаете, я бы с ней погулял. Такая эффектная. Вы бы присмотрелись.

— Что? — Муранов думал о своём и слова дворника доходили до сознания с трудом.

— Вооон она, — Дмитрий Эдуардыч пальцем указал куда-то за спину Муранова. — А вы, стесняюсь спросить, что на завтрак ели? Ну, у вас ведь какая-то специальная диета, да? Тоже хочу ещё немного вырасти. Говорят, что такое возможно.

«За что мне это?», — отстранённо подумал следователь, даже не вслушиваясь в лепет дворника. Однако всё равно обернулся, потому что за спиной действительно послышались шаги.

— Карина Ерошенко, — сказал Муранов, узнавая журналистку.

— Данил Муранов, — тем же тоном отозвалась женщина. — Уделите мне несколько минут?

— Вы же знаете, что вся информация исключительно через нашу пресс-службу.

— Я это прекрасно знаю. Но я бы хотела поговорить неофициально. Как вы видите, я без камеры.

Данил смотрел на неё сверху вниз, чуть прищурившись. Журналистка не была ему неприятна, она делала своё дело, но вот откровенничать с ней не тянуло совершенно.

— Не понимаю, что я могу вам рассказать.

— На вас давят? У меня есть информация, что в строительство трубопровода вложились весьма влиятельные люди. И они сделают всё, чтобы сроки не сдвигались больше. А там, вроде как, второе тело найдено.

Ерошенко глядела прямо в глаза следователя, пытаясь уловить его настроение и прочесть его мысли. Солнечный луч коснулся лица Муранова и глаза его полыхнули тёмным янтарём, как у дикого зверя. Это было так неожиданно, что женщина невольно отступила на маленький шажок. Ей тут же показалось это глупым, и она переступила с ноги на ногу, делая вид, что просто устала стоять на высоких каблуках модных туфель.

— Второе тело действительно найдено, — подтвердил Муранов. — Об этом вы можете прочитать на нашем сайте. Возбуждено дело по статье сто пять, убийство. Идёт расследование. Пока это всё, что я могу вам сообщить. А на счёт трубопровода мне добавить нечего. Это не в моей компетенции.

— И вы хотите сказать, что…

— Я сказал то, что хотел сказать. Если для расследования понадобится заморозить прокладку этого трубопровода на неопределённый срок, я приложу к этому все усилия. А теперь, если вы не возражаете, я пойду работать.

Муранов коротко кивнул, давая понять, что разговор окончен. Ерошенко смотрела в его широкую спину. «Его сожрут», — думала она.

***

Муранов с удовольствием уселся в своё рабочее кресло. Ноги немного гудели после вчерашней «прогулки» по лесу. Три часа, как заведённый он шагал от дерева к дереву, выискивая насечки. Пару раз ему казалось, что он их нашёл. Тени и трещины на коре играли злые шутки, уводя с намеченного маршрута. Данил подходил к деревьям с уверенностью, что видит очертания треугольников. Однако при ближайшем рассмотрении изображение расходилось на отдельные фрагменты, не собираясь в цельную картинку.

Тени сгущались, а результата всё не было. Но уверенность Муранова в том, что предыдущие два тела не единичные, никуда не девалась. Чем дальше он уходил, чем дольше был один на один с лесом, тем больше погружался в это дело. Его не оставляла мысль о том, что некто не просто убивал девушек, а целенаправленно, схематично украшал их перьями ворон.

Ленц дала однозначное заключение — в обоих случаях использованы маховые, контурные перья ворона. И судя по количеству, принадлежали они не одной птице. Просто так, на дороге, столько перьев одинаковой длины и качества не найти. Их нужно где-то собрать. Либо убить и ощипать несколько птиц прежде, чем убить девушку.

«Тщательная подготовка, — думал Муранов, перешагивая упавшее от старости дерево. — Никакой спонтанности. Чистый расчёт, аккуратность и методичность». В ритуальности совершённых убийств следователь не сомневался. И это пугало — ведь ритуал не рождается спонтанно. И такая выверенная, можно сказать, кропотливая работа с телами не оставляет надежды на то, что эти два тела — первые и пока единственные. Что они успели найти безумца до того, как он начал масштабировать свой культ.

«Это ведь даже к какой-то степени красиво, — Тьма колыхалась на самом краю сознания. — Бледная человеческая кожа юных девушек и чёрные, отливающие синевой вороньи перья».

Вчера Муранов остановился перед очередной сосной, которая была похожа на десятки сосен вокруг, когда ночная темнота сгустилась настолько, что сложно было рассмотреть хоть что-то без фонарика. Данил будто вышел из транса размышлений, посмотрел на часы. До назначенного им самим времени сбора оставалось минут семь. А он был уже почти на краю леса. Возвращаться пришлось долго и медленно, чтобы не сломать ноги о выступающие корни.

***

Нельзя так просто взять и найти ту самую. Не любая женщина подойдёт, не каждой дано стать Птицей. Женщины вообще странные создания, порой пугающие до дрожи под коленками. Он не понимал, как у других мужчин получается говорить с девушками, встречаться с ними, обнимать, жениться, создавать семьи. Это было какое-то запредельное искусство, которого ему не дано от природы. Что ж. Он давно смирился с тем, что всю жизнь будет один. Учитель говорит, что на него именно поэтому возложена ответственность и важнейшая на Земле миссия. Учитель не стал бы обманывать.

Мужчина, сейчас он был, пожалуй, охотником, вошёл в переполненный троллейбус. До работы нужно проехать всего три остановки и дальше дворами пройти минут пять. Взгляд его блуждал по лицам попутчиков.

Она была здесь. Идеальная. Стояла, глядя в окно, и слушала что-то через наушники. Тонкая фигура, точёный профиль с чуть крупноватым для красивого лица носом. Как только он увидел эту девушку, всё остальное перестало существовать. Все мысли улетучились, все печали отступили. Вокруг этой девушки он видел ореол света. Будто сама судьба обвела её образ, подсветила его, выделила из серой массы унылых людей. «Почему я должен пожертвовать ею, чтобы защитить их всех»? — подумал мужчина, продвигаясь ближе к избраннице.

Плотная толпа неохотно пропускала его сквозь себя. Он двигался буквально наощупь. Даже дыхание сбилось от волнения, охватившего всё его существо. Как жаль, что Учитель не может пока оценить её. Он наверняка одобрит. «Я заберу тебя», — обещал мужчина, пододвигаясь всё ближе. Он уже чувствовал её запах — что-то пряное, терпкое и дерзкое. Духи щекотали ноздри, их хотелось вдыхать глубоко-глубоко, чтобы насладиться тончайшими нотками шипра.

— Мужчина, отодвиньтесь! — голос у девушки был грубый, он портил весь её волшебный вид.

— Кошелёк проверьте, — посоветовала старушка с соседнего сидения, прижимающая затрёпанную сумку к груди. — Знаю я таких, жмутся-жмутся, а потом дыра в кармане.

Троллейбус качнулся на «лежачем полицейском». Люди внутри качнулись вместе с ним. На какую-то долю секунды его припечатало к девушке. Эта внезапная нечаянная близость отозвалась во всём теле.

— Да отодвинься, извращенец! — взвизгнула девушка, брезгливо передёргивая плечами.

Ей было некуда отступить — во всех сторон стояли люди. А этот странный мужчина с тусклыми грязными волосами и таким же сальным взглядом продолжал жаться к ней. От одного взгляда на какие-то рыбьи глаза этого типа бросало в дрожь. Он был омерзительным, скользким, будто розово-коричневый дождевой червяк.

— Э, мужик, чё к девочке пристаёшь? — где-то над ухом раздался грозный бас.

Мужчина полуобернулся. На него в упор глядел здоровенный парень, даже куртка не особо скрывала его накачанное тело.

— Я… Ничего…

— Чё ты там блеешь, козлина? Вали нафиг, пока не втащил те, — парень одним движением втиснулся между девушкой и ним.

Эту птичку тоже не получилось взять. Время, драгоценное время, утекало сквозь пальцы. Всё было близко и далеко.

Троллейбус остановился, и мужчина поспешил выйти. Одну остановку придётся пройти пешком. Но это лучше, чем вступать в конфликт. Ему никак нельзя сейчас тратить силы на кого-то другого. Тьма не дремлет. Больше, к сожалению, не дремлет.

***

— Опачки! А что это у нас туточки? — Сергеев отставил только что налитую чашку кофе подальше от клавиатуры.

Вчерашний день был не самым плодотворным. Муранов вытащил в лес, от которого Виктор был не в восторге. Его стихия — город, подворотни, улицы, а не все эти ёлки-палки. Нет, выбраться на шашлыки в выходные — это святое. Посидеть с удочкой раз в сто лет — тоже неплохо. Поваляться у кого-нибудь на даче, пока топиться банька — прекрасно. Но работать среди деревьев, злых осенних насекомых, под карканье ворон и каких-то ещё куропаток — такое себе занятие. Понятно, что Калмык отрабатывал свою версию. Тут Сергеев полностью поддерживал следака. И даже уважал за то, что тот не просто выписал поручение и потом требовал отчёта, а сам попёрся за город, оставив свои дела, и сам, вместе с операми таскался по опавшей листве, пачкая туфли.

— Вот ведь, зараза, — говорил вчера Сергеев Курёхину.

Паша нагулялся по лесу до розовых щёк и замёрзшего носа. Но и лейтенанту не повезло в поисках, хотя он чуть ли не все деревья перетрогал на своём пути.

— Кто? — ёжась от вечерней прохлады, спросил Курёхин.

— Да маньяк этот. Нет бы в баре каком трупы закапывал, люби его, как того коня, — со вздохом сказал Виктор. Майору даже не нужно было видеть реакцию Паши, чтобы понять, что шутка прошла мимо молодого. — Муранов — зараза. Сказал, что три часа гуляем, а сам где-то пропал. Жди его теперь.

Тёмный лес, даже такой редкий, как этот, будил первобытные страхи, заложенные в каждом человеке. Неясные шорохи за спиной, на которые хотелось оглянуться и посветить фонариком. Курёхин притих рядом с майором, сидящим на поваленной сосне. Сергеев уже хотел звонить следователю, когда увидел среди стволов мелькающий лучик фонарика. Задавать вопросы не имело смысла — по лицу Муранова было видно, что он тоже ничего не нашёл. Домой возвращались в тишине. У Сергеева не хватало уже сил шутить.

А сегодня «прогулка» давала о себе знать гудением в ногах. Майор налил кофе и приготовился писать рапорты, когда заметил мигающее уведомление о пришедшем на электронную почту письме. Это был ответ на запрос по личности первой жертве.

— Данил Саныч, здорово. Чё, как сам? — Виктор позвонил следователю, едва открыв письмо.

На том конце послышался сдержанный вздох.

— Короче, — продолжил Виктор. — Вроде как у нас есть имя первой выкопанной жертвы. Некая Милена Алексеевна Буглак, двадцать четыре года на момент исчезновения. Пропала два с половиной года назад. Ушла из дома на работу и не вернулась. Судя по фотографии в ориентировке, это именно её Огурцов сковырнул из-под ёлки.

— Кто подавал в розыск? — спросил Муранов.

— Родители. Зарегистрирована вместе с ними на улице Вишнёвой, сорок два. Родители проживают всё там же, я уже посмотрел.

— Ориентировку мне перешлите.

— Ясно-понятно. В адрес едем?

— Больше совпадений нет? — Муранов не был наивным, чтобы не оставлять толику сомнений.

Восстановленная по черепу внешность не была константой. Где-то программа могла ошибиться на незначительную деталь, которая в итоге привела бы к другим результатам. Нужно было проводить дополнительные исследования.

— Пока ничего. Только это. Так что? Я покатился колбаской?

Муранов задумался. Сергеев с его постоянными, порой совершенно неуместными шуточками раздражал. Но всё же он дослужился до майора, и репутация у него была неплохой.

***

Опознание. Не самое приятное в работе следователя процессуальное действие. В работе следователя, если честно, вообще мало приятных действий. Но это особенное.

Обычно санитары Бюро подготавливают тело, убирая подальше все инструменты, оставляя лишь труп на секционном столе, накрытый простынёй. Белая ткань со штемпелем где-нибудь в углу прикрывает мертвеца, пряча его от мира живых. Родные и близкие подходят, набираются духа и глядят, может быть, в последний раз на знакомое, изменённое смертью, лицо. В первое мгновение никто не узнаёт покойника. Мозг даёт самому себе команду отрицать происходящее, защищая психику. Всё-таки живое от мёртвого неуловимо отличается. Как будто где-то внутри человека есть душа, что наполняет его. И когда душа покидает тело, оно теряет свою сущность, становясь лишь оболочкой. Обёрткой. Неодушевлённым предметом.

Телу всё равно — оно с опознанием обретает имя. Дальше уже начинают действовать живые. А вот с родственниками случаются истерики, припадки, просто слёзы скорби, вспышки гнева, апатия. Да чего только не видели следователи на своём веку в секционном зале Бюро судебной медицины. Порой, там даже раскрывались убийства — не выдерживал тот, кто пришёл опознавать труп, и каялся в преступлении. Такое тоже редко, но случалось.

А вот с телами, которые пролежали в земле много лет, всё было иначе. Сергеев привёз предполагаемых родителей Милены Буглак в Бюро. По дороге майор не проронил ни одного лишнего слова. Если бы кто-то из знакомых или коллег видел Виктора, то не поверил бы, что тот может быть таким сдержанным и молчаливым.

— Это, наверное, какая-то ошибка, — мать Буглак, похожая на сдобную булочку, потирала заледеневшие ладони.

— Они во всём разберутся, — отец Буглак, поджимал губы, но его подбородок морщился и подрагивал от подступающих слёз.

Виктор застал обоих дома — мать не работала, ухаживая за сыном-инвалидом, а отец собирался в ночную смену на завод. Родители Милены были ещё не старые и производили впечатление благополучной семьи. Несмотря на прикованного к кровати ребёнка, в доме не пахло больницей, лекарствами или чем-то, что выдавало бы проблемы. Сергеев даже немного растерялся, сообщая, что Буглакам нужно собраться и проехать в Бюро.

— Вы нам её покажите? — спрашивала мать Милены, когда Ленц закончила брать у неё кровь для анализа.

— Не думаю, что вам нужно это видеть, — сказала Марина Григорьевна, подписывая пробирку.

— Мы пока не можем с полной уверенностью утверждать, что найденные останки принадлежат вашей дочери, — Данил стоял тут же в кабинете возле окна.

— Зачем же вы нас дёрнули? У нас сын дома один без присмотра остался! — Буглак-отец нервничал и говорил громче, чем хотел того сам.

«Потому что в соседнем помещении, в холодильнике лежат кости, которые были вашим ребёнком. И если бы можно было, мы бы вас сюда не привозили», — подумал Муранов. Его подмывало провести этих двоих через дверь и показать скелет. Чтобы они поняли, никто не шутит и не ищет способа, как бы интереснее провести рабочее время. Но это был сиюминутный порыв, ничего подобного Данил не позволил себе сказать, терпеливо выслушивая претензии родителей предполагаемой жертвы.

Они были возмущены и напуганы. Ещё бы — два года неизвестности, которые позволяли теплиться надежде, что Милена жива. Просто на что-то обиделась и решила порвать связи с семьёй. Или что ей надоело за столько лет, что всё внимание отдано безраздельно младшему братику, который родился больным и враз прервал её беспечное детство. Что Милена устала ютиться в одной комнате с братом, который хоть и не мог самостоятельно передвигаться, но всё понимал. Молодая красивая девушка хотела жить полной жизнью, приводить в дом подружек и парней. А она с шести лет ограничена в личном пространстве. Кто угодно устанет и будет искать выход.

Самое худшее, что предполагали родители, а они за два года с момента исчезновения Милены передумали многое, — её похитили и продали в рабство куда-нибудь в арабские страны, где ценятся красивые русские девушки с голубыми глазами и светлыми волосами. Что, возможно, Милена страдает вдали от Родины и родных, что она вынуждена проводить время с чужими грубыми мужиками, бесцеремонно хватающими её за тонкие красивые руки.

Предполагали, что дочь, может быть, попала в аварию и потеряла память. Такое ведь случается, правда? Просто не помнит, кто она и откуда, ждут ли её дома и есть ли где-то на свете её дом. Или не просто потеряла память, а случилась какая-то большая беда и Милена не в состоянии разговаривать и как-то контактировать с миром.

Во всех предположениях родителей, их дочь была жива. Пусть не совсем здорова — к такому им не привыкать -, но жива. Что когда-нибудь, в один из светлых дней или в одну из тёмных ненастных ночей, неважно, раздастся в прихожей стук в дверь или звонок. И Милена скажет им своё фирменное «Приветики-пистолетики».

А тут… Будто подвели с закрытыми глазами к краю пропасти, а потом толкнули в спину, заставив шагнуть в пустоту.

Муранов смотрел, как берут кровь у Буглаков. Марина Григорьевна работала быстро и бережно, хотя с её обычными «пациентами» это качество должно было утратиться. Данил практически не сомневался, что найденное тело принадлежит именно Милене. Судя по восстановленной внешности, девушка была очень похожа на отца — те же чуть выступающие надбровные дуги, ямочка на подбородке и прямой нос.

— Через два дня вам сообщат результаты, — сказал следователь, провожая Буглаков к выходу.

— А раньше никак? Ускорить это ведь можно? — мать снова заломила руки.

Они ждали больше двух лет, питая надежды. Сейчас им предлагали подождать в мучительных раздумьях несколько дней, которые будут невыносимыми.

— К сожалению, нет.

— Мы заплатим. Сколько нужно? — отец, сжимая зубы, полез во внутренний карман за кошельком.

— Это невозможно физически, — качнул головой Данил. — Лаборатория делает всё возможное, но процедура длительная.

— Пойдём, Лёша, домой надо, — на пухлых щеках матери Буглак больше не было того румянца, с каким она приехала в Бюро. — До свидания.

Подхватив мужа под руку, она повела его по коридору. От предложения подвезти их домой, они отказались.

— Блин, — вздохнул Сергеев, подходя к Муранову и становясь рядом. — Я бы с ума сошёл, наверное. Это ж коня любить не захочется, столько ждать, когда девку найдут. Вот ты бы чё делал?

***

На момент, когда из лаборатории пришли результаты анализов, у Данила Муранова было предполагаемое имя второй жертвы — Кристина Олеговна Городец. В розыск её подали коллеги по работе, больше никого у девушки не оказалось, разве что какие-то дальние родственники в деревне на другом конце страны. Следователь послал запрос на получение образцов ДНК в местное УВД, но ответа из такой глухомани ждать нужно было не меньше недели. Да и что это даст следствию, кроме подтверждения имени жертвы? Дальняя родня, с которой, вероятно, девушка при жизни не поддерживала никакой связи, ничего полезного сообщить не сможет. А коллеги за год, пока шли поиски Кристины, многое позабыли.

— Я туда Пашку зашлю. Пусть поспрашает. Он дотошный, как вцепится, не оттащишь, это я тебе точно гарантирую, — сказал Сергеев следователю.

— Отправляйте, — согласился Муранов, поморщившись от слов оперативника. — Если сохранились какие-то записи, пусть изымает под протокол и со всеми росписями. Желательно выяснить про ближний круг Городец. И были ли у неё пересечения с Буглак.

— Сделает. Я его, вроде, хорошо на это натаскал. Чё? Я звоню?

Они стояли под дверью семьи Буглак с плохими вестями. Их дочь действительно больше никогда не переступит порог этого дома. Муранов решил лично приехать и побеседовать с родителями жертвы в домашней обстановке, надеясь, что так они не станут ничего утаивать и вспомнят больше фактов о том дне, когда Милена пропала.

***

— Ей было больно? — Анастасия Буглак, прижимала обе руки к груди, будто обнимала свою погибшую дочь.

На женщину невозможно было смотреть без слёз. Её розоватые щёки побледнели, приятная полтона вдруг сделалась болезненной и неопрятной. Словно из человека в один миг вынули всю радость, весь свет, оставив зияющую пустоту. Буглак поняла всё, как только распахнула дверь и увидела на пороге длинного широкоплечего следователя, который в первую встречу показался ей неприятным и холодным, как статуя. Сейчас в его узких, азиатских глазах она прочла безмолвный жёсткий приговор — Милены больше нет. И от этого, от того, что следователь принёс дурную весть, он стал ещё более неприятным. Словно именно от его решения зависело — жива их дочь или нет. Умом Анастасия пронимала, что следователь ни при чём, но материнское сердце готово было обвинять всех. Хотя, где-то в глубине души, женщина давно понимала, что дочь погибла иначе дала бы о себе знать хоть каким-то способом.

— Мама! Мама, кто пришёл? — из спальни послышался взволнованный мужской голос.

Женщина наскоро вытерла со щёк слёзы, поспешила к сыну. Теперь он — единственный ребёнок.

— Капец, конечно, — тихо произнёс Сергеев. — Вот кому он будет нужен, когда родители умрут? Так бы сестра тащила.

Муранов хотел шикнуть на майора, но Буглак всё равно не могла его расслышать, а в целом Данил был согласен — этой семье не стоило рассчитывать на светлое будущее.

— Как она умерла? — Буглак, сдерживая неприязнь и слова обвинения, что готовы были сорваться с губ, провела визитёров на кухню.

Сын тихо плакал по сестре. Материнское сердце рвалось на части от жалости к своим детям, Анастасия не находила места. Ей пришлось позвонить мужу на работу и всё сказать, глотая слова. Тот не дослушал, бросил трубку. И непонятно, что теперь с Лёшей. Как он там? Он ведь один, хотя и среди коллектива. Но кто подставит ему плечо? Так много всего обрушилось на них всего за пятнадцать минут, что нервная система просто отключила часть функций, чтобы не дать сойти с ума в стрессовой ситуации.