Бесплатный фрагмент - Птица и Король

---

---

Предисловие

Ильштрасс — это дыра в заднице Земного мира.

Суровый, мрачный край, где жизнь висит на волоске, а смерть дышит в затылок. Когда-то эти земли — Олтгейм и Фьерзир — были разрозненными королевствами. Но теперь все под одним флагом, под пятой Империи, что растоптала их волю, втоптала их гордость в грязь. Знаете, что здесь ждёт магов? Кровавая расправа. В этом грёбаном царстве не терпят чародейства. Лишь запах магии — и всё, ты труп. Схватят, притащат к Великому Судье, и дело твоё решено. Отрубят голову, сожгут — что угодно, но от тебя останутся лишь обугленные кости.

Но есть одна легенда, от которой кровь стынет в жилах даже у самых отмороженных ублюдков. Легенда о тех временах, когда магия текла в жилах Земного мира, как река, и мир утопал в её величии. И был среди колдунов один, чей аппетит к власти и бессмертию был ненасытен, как голод демона. Имя его исчезло, стёрто из памяти, но кровь тех, кто его знал, всё ещё пропитывает эту землю.

Он был силён, чертовски силён. Знал тайны, что могли создать новый мир или стереть этот до основания, оставив лишь пепел и крики умирающих. Короли дрожали перед ним, как трусливые шавки, чувствуя на себе его взгляд, от которого холод пронизывал до самых костей.

Но даже такой демон однажды пал. Его тело вонзили в землю, а душу заперли в Марвирте — месте, что хуже самой смерти, где черти жрут твои мечты и надежды. Но маг не умер. Он гниёт там, проклятый, жаждущий крови, власти и мести. Ждёт, как зверь, готовый рвануть на свободу, как только найдёт способ.

Говорят, что есть ключ, и этот ключ — младенец, способный вернуть его в мир живых. Один маг — ублюдок, потерявший остатки разума, — может найти это дитя, то самое дитя, что откроет врата и впустит этот кошмар обратно. И тогда кровь польётся рекой, земли содрогнутся, а небеса расколются от его гнева.

Не будет пощады. Не будет спасения. Только вечная ночь, пропитанная болью и страхом, будет ждать тех, кто остался в этом мире.

Надежда? Сдохла.

Только кровь, ужас и вечная тьма.

Белфорд

Ночь опускается на Олтгейм, будто чёрная пелена, утягивающая всё в бездну. Холодная луна пробивается сквозь низкие облака, заливая серебристым светом дорогу к замку Грефтов. Хрен с ним, я и в полной тьме найду путь. Каждый шаг отзывается в промёрзлой земле. Ветер хлещет, как бритва по коже, но я чувствую только ледяное спокойствие. Этот мир давно мёртв для меня.

Сэм, мой верный пёс, следует рядом. Его массивная тень растворяется в ночи. Чуть позади плетётся Ал. Но даже в этой тьме я чую их мысли — всякий страх, каждую дрожь перед тем, что будет дальше.

Замок Грефтов вырастает перед нами, как мерзкое чудовище, вытягивающее когтистые башни в небо. В окнах — ни единого проблеска жизни. Может, все там уже подохли? Хотел бы я в это верить. Но нет, они там, греются у огнища, не подозревая, что их ждёт.

— Сэм, — мой голос режет тишину, как нож по горлу. — Ты готов?

— Всегда, лорд, — рычит он в ответ.

Его голос — рокот, предвещающий гибель грозы.

Ал молчит, но я слышу его мысли: жалкий страх, смешанный с готовностью подчиниться, как только я дам знак.

Лес безмолвствует.

Затишье вокруг — как предсмертная агония, когда время замирает и смерть уже закидывает косу. Ветер приносит ледяные иглы, но что мне мороз? Холод внутри меня сильнее.

Каждый шаг приближает к цели.

Этот замок станет моей ареной, и кровь потечёт рекой.

Вдруг в лесу мелькает отблеск огня. Он пляшет между деревьями, как дьявольски дерзкий фантом. Звон стали, крики. Боль и ярость разрезают тишину. Я поднимаю руку, и стражники тут же замирают.

— Что за дерьмо там происходит? — Сэм напрягает слух, готовый в любой момент выдрать чью-то глотку.

— Узнаем, — шиплю я, чувствуя, как магия закипает в венах, готовая выскочить наружу, как ненасытный зверь.

Мы крадёмся к огню, скользя между деревьями, как хищники, готовые нанести смертельный удар. Тени вокруг оживают, подчиняясь мне.

Ночь — мой союзник, мой тёмный покров.

Чем ближе мы, тем ярче огонь, тем отчаяннее схватка. Это не бой, а грёбаная резня. В свете костра замечаю фигуры, сражающиеся в смертельном танце. Их движения быстры, удары точны. И среди них — одна. Чёрные волосы развеваются, как крылья ночи. Зелёные глаза сверкают гневом, готовые сжечь всё на пути.

Абигейл.

Замок Грефтов пока что спит в ледяном сне, но этот сон станет кровавым кошмаром. Когда первый луч света коснётся его стен, мир изменится. Всё, что знал этот проклятый мир, будет разорвано в клочья.

Навеки.

Глава 1

Птица взлетела из клетки сна, Король за решёткой, где жизнь — цена

Днями ранее

Ильштрасс — это дыра в заднице Земного мира.

Мрачное место, где каждое утро проходит однообразно, пока холод не проберёт до костей и не заставит двигаться быстрее. У нас здесь солнце — враг, его свет лишь подчёркивает серость камней и багровый след на небе. В замке тихо, но я знаю, что мать где-то уже ходит по коридорам, проверяя, всё ли на своих местах, будто строгая надзирательница.

Подтягиваюсь и скидываю одеяло. Лёд вонзается в ступни, и я чувствую пробуждение так ярко, как никогда. Пальцы немеют, едва касаются оконной ручки, а во дворе слышен детский смех — это Денни, мой младший брат, снова поднял на уши всех, кто осмелился спать после восхода.

— Проклятье, малыш, — шепчу, усмехаясь, смотря на его белобрысую макушку внизу.

Но в следующее мгновение что-то странное охватывает сердце, словно едва уловимый шёпот проходит сквозь голову. Звук настолько тихий, что я не могу различить слов, и всё же он будто режет по ушам, оставляя ощущение, что кто-то наблюдает за мной из темноты. Тень, невидимая и неосязаемая, оживает за моей спиной, выжидая, когда я обернусь.

Сжимаю руки в кулаки, заставляя себя не реагировать. Глупости. Просто холод и моё воображение играют со мной злую шутку. Я не могу позволить себе бояться.

Провожу рукой по волосам, отгоняя мысли, и иду к зеркалу. Моё отражение — это напоминание, что я — чужак в семье. В этой стране все светловолосые и светлоглазые. В Ильштрассе таких, как я, называют тёмными. Будто чёрные волосы и зелёные глаза — это клеймо, чтобы сразу знать, кто чужой. Мама ненавидит это так, как только она умеет, — будто своим видом я вызываю у неё жалость. А её взгляд, когда она прикасается ко мне, холоднее здешних зим.

На столе лежит письмо. Холодный комок поднимается из живота — это от Райна, моего брата. Он годами не появлялся в замке, но в каждой строчке его почерк — тот же юный, немного дерзкий, каким был, когда он и я сражались на деревянных мечах втайне ото всех. Он пишет, что скоро прибудет, и мне стоит готовиться. Глупец. Дело не в том, что я хочу его видеть. Дело в том, что на землях Олтгейма он рискует — Империя не прощает ни свободы, ни магии. А кто знает, где он и с кем связался?

Подтягиваю пояс, крепче затягиваю ремешок на тунике и ухмыляюсь, глядя на своё отражение. Мать уже ждёт — проверит, всё ли в порядке. И, быть может, напомнит мне в очередной раз о приличиях и границах дозволенного, как будто не для этого я была рождена.

Стук в дверь — как топот солдат по льду.

— Абигейл? — голос матери холоден, но всё-таки что-то в нём сломлено.

— Заходи.

Она появляется в дверях, как призрак. Бледная, с пронзительным взглядом и блеском в глазах, который будто высасывает жизнь. Её фигура — как статуя, каждая черта идеальна, будто отмерена. Она приближается и смотрит на меня, скользя взглядом по одежде, по каждой складке, по моим рукам, держащим письмо.

— Ты снова встала слишком поздно.

— Здесь нечего пропустить.

— Ты опять в этих лохмотьях, — мать осматривает меня с головы до ног, поджимая губы. — Абигейл, мне не нужно напоминать тебе, что ты скоро достигнешь брачного возраста?

Она стоит, высоко подняв подбородок, а в глазах плещется что-то похожее на злость, сдержанная, но такая ощутимая.

— Вы с отцом уже составили список? — отвечаю, не отрывая взгляда от письма. — Наверное, среди женихов есть парочка беззубых стариков с замками под Ильштрассом?

Её глаза вспыхивают гневом, но она сдерживается, как всегда.

— Замуж — это твоя единственная возможность быть полезной. Думаешь, я шучу, Абигейл? — она сжимает пальцы так, что костяшки белеют. — Знаешь, сколько я от тебя терплю? С твоим характером и этими… взглядами?

— Думаю, что мои взгляды вряд ли могут быть интересны жениху, который просто хочет прибрать к рукам очередную живую душу, — усмехаюсь и откладываю письмо Райна в сторону.

Мать стоит неподвижно. Она держит голову высоко, будто пытается убедить себя в чем-то, но мне знакомо это выражение — это отчаяние, прикрытое гордостью.

— Абигейл, — её голос звучит резче, чем обычно, — ты не понимаешь, в каком мире живёшь. Здесь, в Ильштрассе, женщина может быть только полезной или мёртвой. Такова наша участь, и нет смысла спорить с тем, что установлено законами. В этой стране женщина стоит дешевле собаки, и если ты отказываешься от брака, то значит, выбираешь жизнь в рабстве. Или ты надеешься, что отец будет защищать тебя вечно?

Сжимаю пальцы так сильно, что ногти впиваются в кожу. Она ждёт от меня послушания, смирения, потому что знает, что против Ильштрасса мы с ней — ничто. Здесь законы просты, как рубящий удар секиры: «женщина — принадлежность мужчины». Мать не раз говорила мне, что брак — единственная «привилегия», которую нам позволяют выбрать. И то только до того момента, пока женщина не становится чьей-то собственностью.

— Ильштрассу плевать, кто ты, Абигейл. В глазах судей ты будешь не больше, чем собственность. И даже если я говорю о замужестве, знай: это не только мой выбор. Я делаю это ради тебя, потому что иначе тебя лишат всего, что у тебя есть.

Я смотрю на неё и стараюсь не дрогнуть под её тяжелым взглядом.

— Значит, я должна просто склонить голову, смириться и позволить себя продать? А если я этого не сделаю? Если я скажу «нет»?

Она закусывает губу, и в её глазах вспыхивает жестокая решимость.

— Скажешь «нет», — её голос холоден, — и этот дом, который сейчас для тебя тюрьма с роскошью, превратится в клетку, из которой ты не сможешь выбраться. Ты будешь всего лишь рабыней, а если кто-то посчитает нужным — закончишь свои дни на площади под секирой. Ты ведь знаешь, как здесь карают женщин, которые отказываются от своего места. Ты видела их. Или хочешь стать одной из них?

Сжимаю зубы, чтобы сдержать ярость.

— Значит, это моя судьба? Быть проданной, как вещь, без права голоса? — почти шепчу, но каждое слово отдаётся в груди, как раскаты грома.

— Я хочу, чтобы ты жила, Абигейл, — с нажимом говорит она, и её взгляд становится тяжелее. — Если для этого нужно сломать твою гордость — так и будет. Это Ильштрасс, а не твоя сказочная мечта о свободе. Женщина здесь — это собственность, украшение, которое могут с лёгкостью заменить, если оно сломается. Я знаю, тебе ненавистно это слушать, но в этом холодном мире ты либо подчинишься, либо исчезнешь. Я сделала свой выбор, и ты сделаешь свой.

— Твой выбор, — холодно бросаю я, чувствуя, как гнев захлёстывает всё внутри. — Но не мой.

Мать сжимает губы. Её глаза на мгновение дрогнули, но она быстро скрывает это за привычной маской.

— У тебя нет выбора, — её голос звучит так, будто она сама пытается в это поверить. — В твоей жизни будет всё, что только можно иметь здесь, в Ильштрассе. Всё, кроме свободы. Таков наш мир, и если я должна быть злой, чтобы ты осталась в живых, — значит, так и будет.

Она отворачивается, и я замечаю, как её плечи напряжены, словно этот разговор высосал из неё все силы. Не оглядываясь, она идёт к двери и, дойдя до порога, останавливается.

— Когда-то ты поймёшь, что я сделала всё, что могла, чтобы защитить тебя. Но если ты не смиришься, Абигейл, я не виню тебя. Здесь все мы — лишь пешки в игре, правила которой пишут не женщины. Я говорю тебе то, что должна сказать, — голос становится тише, и я едва успеваю уловить её слова. — И если когда-нибудь захочешь отомстить, я пойму.

Она на секунду колеблется. Рука чуть подрагивает, и я замечаю в её глазах нечто, чего раньше никогда не видела. Это не просто гнев, это нечто большее — словно что-то из её прошлого, забытое и запрятанное, всплыло на поверхность. Взгляд матери обжигает, и я ощущаю его тяжесть.

— Ты не поймёшь, Абигейл. Есть вещи, о которых ты никогда не узнаешь. Иногда, чтобы жить, приходится прятать своё прошлое так глубоко, что забываешь его сама. Может быть, если бы не… — она на мгновение замирает, — если бы не ошибки, которые я когда-то совершила, возможно, ты бы никогда не появилась на свет.

Она не даёт мне времени ответить и продолжает, приглушив голос:

— Ты — моя ошибка, Абигейл. Но самая красивая из всех возможных. Именно поэтому я хочу, чтобы ты жила, даже если это значит выдать тебя замуж.

Она разворачивается и уходит, оставляя за собой запах благовоний, словно ничего не произошло.

Лёд внутри не отпускает, и я почти ненавижу мать за это — её терпеливую, холодную доброту, безразличие к тому, кем я могла бы стать.

Я выхожу из комнаты и крадусь вниз по каменной лестнице, чувствуя, как холод давит на кости. В этом доме каждый угол замерзший, как сердце этой империи.

Ильштрасс — империя бесконечной зимы, снежного молчания и серых стен, которые, кажется, держат небо, чтобы оно не рухнуло. Здесь каждому с рождения знакомы две вещи: сталь и страх. В южных землях говорят, что магов у нас казнят для устрашения, но это не совсем правда. Здесь их выжигают, потому что боятся. Империя, когда-то захватившая Олтгейм, Фьерзир и прочие королевства, боится саму идею о том, что кто-то может обладать силой, которой нет у императора.

Все знают, что те, кто осмеливается использовать магию, исчезают ночью — выведенные, как скот, с кляпом во рту. А наутро на воротах только пустота и мокрая от крови земля.

Спускаюсь по холодной каменной лестнице, и с каждым шагом до меня доносится глухое эхо ударов. Во дворе стоит отец — высокий, прямой, как когда-то, но теперь в его фигуре больше усталости, чем силы. Он поднимает меч, но его движения уже не те, что прежде: тяжёлые, словно он с трудом удерживает сталь в руках.

— Пришла, наконец, — бросает он, едва взглянув на меня, и кивает на меч, лежащий у его ног. — Берись.

Поднимаю оружие и тут же ощущаю его вес. Холодный металл вонзается в ладони, но я крепко сжимаю рукоять. Отец не терпит слабости.

— Что я всегда тебе говорю? — его голос звучит как команда, и он поднимает меч, готовясь к первому удару.

— В бою нет времени на ошибки, — отвечаю, вставая в боевую стойку.

— Вот именно! — Он наносит первый удар, тяжёлый и резкий, и я едва успеваю парировать. — Здесь и сейчас ты обязана быть лучше, чем была секунду назад.

Его меч с силой сталкивается с моим, и руки отзываются тупой болью. Он меняется в стойке и снова идёт в атаку, не оставляя мне времени на передышку. Каждый его удар всё тяжелее, и я чувствую, как напрягаются мышцы, как ноги подкашиваются от напряжения. Но я не могу позволить себе дрогнуть.

— Держи меч крепче! — он делает выпад и скользит по лезвию, едва не выбивая меч у меня из рук. — Если твоя хватка слабая, он станет обузой, а не оружием.

— Держу, — сквозь зубы бросаю я, собирая силы, чтобы парировать его следующий удар.

— Тогда покажи мне! — Он вновь бросается в атаку. Его лицо остаётся холодным, как лёд, и даже когда я чуть ли не падаю под натиском, он не смягчается.

Мечи сталкиваются снова и снова, и от каждого удара я чувствую, как вибрации проходят по всему телу. Его лицо не выражает жалости или сочувствия — только строгую сосредоточенность. В какой-то момент я едва успеваю уйти от удара, и сталь разрывает воздух там, где только что была моя шея.

— В бою тебе никто не даст передышки, — говорит он, и в его голосе звучит почти раздражение. — Ты не леди здесь, Абигейл. Ты должна уметь защищаться. Двигайся!

Отступаю на шаг, меняя стойку, и бросаюсь вперёд, пытаясь атаковать его сбоку. Отец легко уходит в сторону, и в мгновение ока его меч оказывается у меня перед лицом.

— Слишком медленно, — холодно отмечает он. — Если бы я был твоим врагом, ты бы уже умерла.

— Если бы ты был моим врагом, я бы не стояла перед тобой так беззащитно, — бросаю в ответ, чувствуя, как внутри разгорается гнев.

Он усмехается, но во взгляде всё та же усталость. Я вновь иду в атаку, но он парирует каждый мой удар с видимой лёгкостью. Я замечаю, как его руки едва заметно дрожат после каждого столкновения, но он скрывает это.

— Ты запомнишь это, Абигейл, — говорит он, когда я вновь пытаюсь его ударить, но он уходит в сторону, будто видит мои движения наперёд. — В бою никто не даст тебе времени исправить ошибку. Каждое движение — это обещание. Проклятие, если оно оказалось ложным.

Его слова звучат в ушах, как приговор, но я не опускаю меча. Его глаза — холодная сталь, но я замечаю, как напряжение пробегает по его лицу, как каждое движение даётся с трудом.

— Ещё раз, — командует он, и я бросаюсь вперёд, выкладываясь изо всех сил. На этот раз он отступает на шаг, и мне удаётся коснуться его лезвия своим мечом.

На мгновение он замирает, и я вижу, как его лицо едва заметно искажается от боли. Он быстро отводит взгляд, делая вид, что ничего не произошло, и крепче сжимает рукоять.

— Ты молодец, — говорит он, тяжело дыша, но взгляд его остаётся твёрдым. — Но этого недостаточно. В бою тебе придётся защищать не только себя, но и тех, кто рядом.

— Я готова, — бросаю я, чувствуя, как сжатые зубы превращают слова в шёпот. — Готова стать сильнее.

Отец кивает, хотя его лицо остаётся серьёзным.

— Надеюсь, что это так, Абигейл. Потому что однажды я не смогу быть рядом.

Мы стоим в тишине, и я вижу, как его плечи поникли. Он с трудом сжимает меч, его руки дрожат, и я понимаю: этот бой дался ему тяжелее, чем мне.

Мои мысли отвлекают прибытие гостя.

Слышу за спиной знакомый шум и едва подавляю смех — это его манера взмахнуть плащом, будто он только что вернулся с поля боя. Оборачиваюсь и вижу, как в замок входит Райн, мой двоюродный брат, которого я не видела уже несколько лет. Он всегда умел ворваться в дом так, будто за его спиной вся северная стража, и с первого взгляда всё в нём такое же: светлые волосы, крепкие плечи, легкая усмешка и, как всегда, уверенность, что в этом замке ему рады.

— Абигейл! — Он приподнимает меня на руки, как будто мы всё ещё дети, но я чувствую его напряжение. Это будто бы последний шаг перед тем, как он решится на что-то опасное.

— Не забыл меня? — Я опускаюсь на землю, и наши взгляды пересекаются.

В его глазах столько веселья, но и тревоги, будто он уже не мальчик, которого я знала. За ним входят дядя и тётя. Они всегда выглядели непринуждённо, даже роскошно в этом холодном Ильштрассе.

Дядя Денли — высокий, крепкий, с белокурыми волосами, — всегда казался воплощением того, каким должен быть настоящий лорд. Его жена, Яви, почти его противоположность: строгая, с узкими, холодными чертами и пронзительным взглядом, который будто видит каждую тайну. Но она обнимает меня с нежностью, как сестру, и я позволяю ей это.

Мы садимся за длинный дубовый стол, едва удерживая вежливость, и, несмотря на привычное тепло семьи, меня не покидает мысль, что здесь что-то не так. Отец ест молча, его взгляд туманен, и он весь какой-то серый, будто не спал неделями. Лицо матери — маска учтивости, хотя пальцы сжимают салфетку так, что на ней остаются следы.

— Ты выглядишь иначе, — шепчет мне Райн, когда завтрак уже почти закончен.

— Это потому, что теперь я тут одна, — отвечаю, как всегда, прямо. — Тебя не было так долго, что я уже забыла, каково это — быть живой.

Райн опускает взгляд и на миг задумывается, будто взвешивает, стоит ли говорить дальше. В его лице, обычно весёлом и открытом, сейчас проступает что-то мрачное, почти опасное.

— Этот дом всегда казался мне крепостью, — говорит он, наконец, вполголоса. — Но теперь, когда я здесь снова, он выглядит… как тюрьма. В Олтгейме даже стены давят на плечи.

Киваю, молча соглашаясь. Наш дом всегда был местом силы и страха. В этих каменных стенах закон всегда выше человека. Здесь есть только одна свобода — подчиняться.

— Ты прав, Райн, — шепчу я. — И в этой тюрьме от меня ждут, что я буду счастлива, буду следовать правилам, молча принимать судьбу.

Я чувствую, как его рука слегка сжимает мою, поддерживая, — жест простой, но значащий для нас больше, чем можно передать словами. Потому что мы знаем: в Ильштрассе женщина не может выбирать. Здесь у неё только два пути: остаться в рамках, подчиниться воле мужчин и забыть о собственных желаниях… или исчезнуть. Этот мир, эта империя — они не потерпят иного.

— О чём шепчетесь? — Дядя Денли улыбается, но в его глазах светится лёгкое напряжение.

— Отец, мы просто делимся новостями, — отвечает Райн, делая вид, будто мы говорили о пустяках. Но я вижу, как дядя Денли, будто не доверяя, смотрит на меня, оценивающе.

Он всегда был непреклонен, как и все мужчины Ильштрасса, убеждённый в том, что честь и послушание — высшие добродетели. Но Райн — другой. В нём есть сила и воля идти против традиций. Возможно, поэтому мы с ним всегда были так близки.

Тишину прерывает звук отодвигаемого стула. Отец, седой и будто уставший, тяжело встаёт из-за стола. Его лицо обострилось, глаза блестят каким-то болезненным светом.

— Абигейл, — он кивает мне, — нам нужно продолжить наш урок.

Молча киваю, хотя сама чувствую напряжение: каждый раз, когда мы тренируемся, я замечаю, что он всё слабее. Отец заставляет себя подниматься, но я вижу, как его плечи ссутулились, как ему всё труднее выдерживать наш ритм.

Райн переводит взгляд с меня на отца, и в его глазах мелькает тревога.

— Дай нам время, — прошу Райна, и он, поняв без слов, кивает и встаёт, отправляясь к дяде и тёте.

Выхожу вслед за отцом во двор, чувствуя холод Ильштрасса, пронзающий до самых костей.

Здесь, на сером камне, все тренировки будто часть единой жестокой игры, где одно неверное движение может стоить жизни. Таков Ильштрасс. В этой империи любой закон написан кровью, каждый приказ — как клинок. И магия… она проклята здесь, проклята не только словами, но и законами, которыми управляют Возрождённые.

— Держи меч ровнее, — отец бросает мне свой клинок, и я едва успеваю его поймать. Он тяжёлый, холодный, как и всё в этом мире.

Мы встаём напротив друг друга. Я чувствую его тяжёлое дыхание, но он не отступает. Его взгляд — всё ещё сталь, и каждый его удар — будто напоминание, что даже слабость не оправдание для поражения.

— Абигейл, — его голос резок, он смотрит мне в глаза. — Ты должна понять: этот мир не терпит слабости. В Ильштрассе выживают только сильные. Ты женщина, и это будет тебе всегда мешать. Но я не позволю тебе сдаться.

Мы скрещиваем мечи, каждый удар отзывается в теле, как вспышка боли, но я отражаю его снова и снова. Знаю, что он делает это не для того, чтобы просто научить меня владеть оружием, — он готовит меня к миру, где в любой момент мне придётся защищаться.

— Ты всё время ослабляешь хват, — бросает он, резко меняя тактику, а его клинок едва не выскальзывает из моих рук. — Вспомни, что я говорил: меч — продолжение твоей руки, не дай ему упасть. Каждый удар — это выбор.

Его лицо становится жёстче, а дыхание сбивается, но он делает ещё один выпад, и я едва успеваю его блокировать. Наши взгляды встречаются, и я вижу, что этот бой — не только для меня. Он нужен ему самому, чтобы доказать, что он всё ещё способен защищать, что силы ещё не покинули его полностью.

— Отец, ты устал, — шепчу я, но он не отступает, его лицо — это смесь боли и решимости.

— Запомни одно, Абигейл, — он говорит, тяжело дыша. — Здесь, в Ильштрассе, закон на стороне тех, у кого есть сила. Без неё ты — никто. А твоя единственная сила сейчас — я.

Мы останавливаемся, и я вижу, как ему тяжело стоять, но он делает вид, что всё в порядке.

— На сегодня хватит, — произносит он, отходя на шаг и опираясь на меч, будто на трость. — Я надеюсь, когда-нибудь ты поймёшь, почему я заставляю тебя это делать. И почему мне приходится идти на всё это ради твоего будущего.

Отец тяжело выдыхает, опускает меч, и я вижу, как он едва сдерживает дрожь в руках. Это не просто усталость — он выглядит так, словно весь мир давит на него своей тяжестью, но я молчу, не решаясь спросить. Ещё мгновение он стоит передо мной, будто обдумывая что-то важное, затем с усилием распрямляется и отводит взгляд в сторону, к замку.

— Отец… — начинаю я, но он не отвечает.

Секунду наблюдаю за ним, стараясь уловить хоть намёк на то, что происходит. Но его лицо — та же непроницаемая маска, и мне ничего не остаётся, кроме как разжать ладонь и позволить мечу коснуться земли.

Мы молча возвращаемся обратно к замку.

***

В тот же вечер мы с Райном оказываемся в холле. Он, как в детстве, легко и непринуждённо осматривает наш старый замок, будто примеряет его на себя. Мы стоим рядом, и я не могу не заметить, как по его лицу пробегает еле уловимая тень — словно он собирается что-то сказать, но не находит слов.

— У тебя всегда были такие глаза, Абигейл, — говорит он вдруг, переводя взгляд на меня. — Яркие, острые… не от мира сего. В Ильштрассе я не видел таких глаз больше ни у кого.

— И? — усмехаюсь, пытаясь скрыть волнение. — Хочешь сказать, что это ещё один знак моего несчастья?

Райн качает головой; его взгляд серьёзен.

— Знак того, что тебе здесь не место, — отвечает он спокойно, почти шёпотом. — Ильштрасс гасит всех, кто выделяется. Ты должна это понимать. Как бы ты ни старалась быть одной из них, они всегда будут видеть в тебе чужую.

— А что мне остаётся делать? — я почти смеюсь, но в глазах у Райна — то же понимание. Он знает, что для меня здесь нет свободы, нет пути к самой себе, только путь к правилам, окружающим меня, как стены.

— Найти свой путь, — отвечает он после долгой паузы. — Даже если этот путь приведёт тебя далеко отсюда.

— И в каком направлении, по-твоему, мне его искать? За этими стенами? В другой стране? — внутри поднимается тоска, но Райн лишь смотрит на меня, как смотрел, когда мы были детьми, — с тихой уверенностью, что все преграды можно обойти, все стены — сломать.

— Может быть, и так, — говорит он наконец. — Но прежде чем решишь, куда пойдёшь, узнай, кто ты на самом деле. И что готова защищать.

Эти слова остаются со мной, даже когда он уже уходит, растворяясь в тени коридоров.

***

Позже я иду по холодным коридорам замка; отзвуки шагов возвращаются эхом, когда я поднимаюсь на второй этаж. В ночной тишине мне кажется, что стены дышат вместе со мной. Замок словно оживает, и я чувствую, как каждый шаг оставляет в нём след.

В своей комнате зажигаю свечу и вглядываюсь в колеблющийся огонёк. «Кто я на самом деле?» — тихо шепчу себе, будто надеясь услышать ответ. Но кроме пустой тишины и дыхания ночи мне не отвечает никто.

И пока я стою, вглядываясь в свой собственный силуэт в зеркале — чёрные волосы, зелёные глаза, — я чувствую, что моя жизнь здесь — нечто чуждое мне.

Всё, что от меня требуют, всё, чего ожидают, — как клетка, которую я должна принять и полюбить, но не могу. Вспоминаю Райна, его слова, его взгляд, полный уверенности, и во мне что-то зреет — тихое, но сильное.

Свеча мерцает, отбрасывая на стены смутные тени. Я присаживаюсь на край кровати и смотрю в окно на мрачные башни Олтгейма. Город как будто застывает в ночи, словно скованный заклятием. Иногда мне кажется, что сама земля здесь впитала кровь и страх всех, кто пытался вырваться на свободу.

Тишину разрывает тихий стук в дверь. Я подскакиваю, и сердце вдруг начинает биться быстрее.

— Входи, — мой голос звучит глуше, чем я ожидала.

Дверь открывается, и в комнату заходит отец. Его лицо осунулось, а глаза блестят усталостью, словно он провёл бессонные ночи в размышлениях о том, как уберечь нас. Секунду он стоит на пороге, потом входит и закрывает за собой дверь.

— Отец, что с тобой? — я подлетаю к нему, протягиваю руку, но он едва сдерживает её, делая усилие, чтобы удержать равновесие.

— Не нужно, Абигейл, — говорит он с тихой усталостью, стараясь взять себя в руки. — Я сам.

Но по его голосу я понимаю: что-то идёт не так. Это уже не просто усталость или старость — на его лице застыло мучение, словно что-то невидимое сжимает его в ледяных тисках. Он вновь делает шаг, но его ноги подкашиваются, и я, не выдержав, подхожу к нему и кладу руку ему на плечо. Он слабо опирается на меня, а затем вдруг решается.

— Нам нужно поговорить, Абигейл, — шепчет он, и его голос дрожит. — Сейчас.

Не задавая вопросов, я провожу его к креслу, крепко держа за руку. Каждый шаг даётся ему всё труднее. Наконец он опускается на кресло у окна, прикрыв глаза и дыша так, будто только что перенёс невообразимую тяжесть. Я в тревоге стою рядом, и мысли роятся, как тени вокруг.

Наконец он открывает глаза и медленно начинает говорить; его голос с трудом держится ровно.

— Абигейл, есть то, о чём я должен был рассказать тебе раньше… но слишком боялся, — он сжимает мою руку, будто цепляется за этот момент. — Но теперь… у меня уже нет времени.

— О чём ты, отец? Почему тебе так плохо? Ты должен отдохнуть, я позову лекаря…

— Нет! — его голос звучит неожиданно резко, и он напрягается, словно силясь удержаться. — Лекарь не поможет. Ни лекарства, ни отдых. Я сам выбрал это.

— Выбрал? О чём ты говоришь? — я чувствую, как в груди сжимается страх, но его взгляд успокаивает меня, и он продолжает.

— Всё это время я защищал тебя, — начинает он, и в его голосе слышна горечь. — Ты не знаешь, Абигейл, но в тебе есть то, что делает тебя чужой в этом мире. В тебе есть магия, и она угрожает тебе.

— Магия? — я едва сдерживаю крик. Слова отзываются в сознании, как раскаты грома, и мне кажется, что я ослышалась.

— Да, магия, — его голос становится чуть тише, но глаза смотрят прямо на меня. — С тех пор как ты родилась, я знал, что твоя жизнь будет под угрозой. В Ильштрассе магов вырезают без раздумий. В этой стране женщинам нет места для воли, а магам — и подавно. И я… я пошёл на сделку.

Меня пронзает чувство шока. Отец — маг? В моей семье нет магов, никто из нас… никто никогда не говорил об этом! Как он мог столько лет скрывать это? Всё, что я знала о своём прошлом, трещит по швам.

— Ты маг? — я отстраняюсь на шаг, не сводя с него глаз. — Всё это время ты…

Он вздыхает и кивает, словно понимая, как это сложно принять.

— Именно поэтому я скрывал это, Абигейл. Хотел уберечь тебя от правды, но теперь… у меня нет выбора.

Отец замолкает на мгновение, его дыхание становится прерывистым. Я чувствую, как холод пробегает по коже.

— Сделку?

— Я связал тебя заклинанием сокрытия. Эта магия скрывает твою силу от глаз Возрожденных и всех, кто охотится на магов. Но она забирает мои силы, каждый день, понемногу. Сначала я думал, что смогу с этим справиться, но теперь… мои силы уходят быстрее, чем я рассчитывал. И теперь, — его голос совсем тихий, — мне почти нечего отдать.

Мне нужно время, чтобы осознать, что он говорит. Все эти годы он отдавал свою жизнь, чтобы защитить меня от того, чего я даже не знала.

— Зачем, отец? — вырывается у меня, и голос предательски дрожит. — Почему ты решил рассказать мне сейчас?

Он смотрит на меня долгим, вымученным взглядом, и на его лице проступает боль.

— Потому что я не проживу долго. С каждым днём моя жизнь уходит. И я не хочу оставлять тебя одну, не зная, как выжить. Я должен был подготовить тебя к этому, но боялся… боялся, что слишком рано скажу правду.

Мои глаза застилают слёзы, но я держусь, вцепившись в его руку.

— Что мне делать теперь? — едва шепчу я, чувствуя, как мир рушится под ногами. — Если тебя не станет, я останусь одна… Как мне защитить себя?

Отец долго молчит, а потом выдавливает из себя слова, будто это последние силы, что остались у него.

— Я научил тебя всему, что мог. Не только владению мечом, но и тому, как думать, как видеть ложь и чувствовать силу. Когда меня не станет, ты должна будешь выбрать, Абигейл, — его голос становится резче, — или подчиниться этому миру, как того требует закон Ильштрасса… или найти в себе силы пойти против него.

Отец наконец расслабляется в кресле. Его дыхание тяжёлое.

— Абигейл, ты не просто маг, — его голос глухой, словно каждое слово рвёт его изнутри. — В тебе скрыта древняя сила, о которой даже маги не хотят говорить. Ты — носитель духа Пожирателя Жизни.

От этих слов меня бросает в дрожь. С детства я слышала истории о Пожирателе Жизни — маге, что питается магией других, наделённом силой вытягивать жизнь из любого, кто осмелится стоять рядом. Это имя произносили с ужасом — тайное, запретное, как тень над всем Ильштрассом.

— Но как это возможно? — шепчу я, едва веря своим ушам.

Отец с трудом поднимает взгляд на меня. В его глазах я вижу боль и глубокую печаль.

— Ты рождена с этим даром, Абигейл. Это… проклятие, которое передалось тебе. Пожиратель Жизни — это не просто легенда, это сила, которая ищет себе сосуд. Редко, очень редко рождается человек, способный носить её. — Он замолкает, едва дыша, а затем продолжает: — Когда ты родилась, свет вокруг твоей колыбели вспыхнул зелёным. Ты, наверное, не знаешь, но закон Ильштрасса гласит: всех младенцев, озарённых зелёным светом при рождении, следует немедленно уничтожить, чтобы не допустить, чтобы Пожиратель вернулся в мир.

Я ощущаю, как ком встаёт в горле. В этом мире я всегда была лишена выбора, но теперь даже моё собственное рождение было окутано страхом и ненавистью. Вижу, как тяжело даётся отцу этот рассказ.

— Мама… Она тоже знала? — мой голос дрожит.

— Да, — отвечает он. — Именно поэтому мы заключили с ней тот самый союз, о котором мы редко говорим. Мы скрыли тебя от Возрождённых. Но знали, что однажды Пожиратель захочет пробудиться в тебе, что его магия будет искать выход.

— И кто такой этот Пожиратель? — вырывается у меня, хотя сердце подсказывает, что я уже знаю ответ.

Отец закрывает глаза, словно не хочет произносить это вслух.

— Его имя — Апоро, — говорит он, и от одного имени меня охватывает ужас. — Легенда гласит, что он — древний маг, чья душа обречена вечно искать тело, чтобы вернуться к жизни. Апоро живёт на грани между миром мёртвых и миром живых. Он возвращается через тех, кто рождён с даром Пожирателя. И теперь он — внутри тебя.

Чувствую, как холод пробегает по коже, а в сознании проносятся обрывки воспоминаний. Странные сны, голоса, мучающие меня в одиночестве. Всегда, когда я оставалась одна в тишине, в моём сознании раздавался чужой голос — манящий и зловещий. Это был он. Апоро.

— Я думала… я думала, что схожу с ума, — едва слышно говорю, не в силах поверить в то, что это правда. — Что голоса — это просто тени в моей голове.

Отец протягивает руку и кладёт её на моё плечо, словно пытаясь передать последние остатки своей силы.

— Нет, Абигейл. Это не безумие. Это он, и он ждёт момента, чтобы обрести свободу. В тебе — его сила, его тьма. Но он ещё не пробудился полностью. Пока он слаб, и ты можешь подавлять его, но однажды он станет сильнее. И тогда тебе придётся выбрать, сможешь ли ты справиться с этим проклятием.

Молча сжимаю руку на его плече, не зная, что сказать. Пожиратель Жизни, Апоро, дух, питающийся магией и жизнями… И этот древний маг в какой-то мере — я. Тишина разрывается еле слышным эхом его голоса, доносящимся где-то в глубине сознания, словно отголосок далёкого шёпота.

— Маленькая Абигейл… — раздаётся этот зловещий, почти соблазнительный голос, звучащий, как эхо.

Вздрагиваю, и голос исчезает так же внезапно, как и появился. Отец замечает мою реакцию, и в его глазах мелькает тревога.

— Ты слышишь его, да? — едва шепчет он.

Киваю, чувствуя, как внутри всё переворачивается. Я думала, что всё это — лишь тени, порождённые моей фантазией, но теперь знаю, что это реальность. И в ней есть только одно спасение: отец отдал последние силы, чтобы сохранить мою тайну. Но как долго это может продолжаться?

— Поэтому ты должна выйти замуж за мага, — говорит он с неожиданной решимостью. — Если ты станешь частью союза магов через брак, они смогут помочь тебе справиться с Пожирателем. Только маги могут понять мага.

— Мага? — шепчу я, едва веря в то, что слышу.

Отец кивает.

— Твоя мать, я и Райн давно знали об этом, и все эти годы мы пытались сохранить тебя в безопасности. Вступив в союз с магами, ты получишь шанс защитить себя, когда меня уже не будет рядом.

Понимаю, что это не просто желание семьи. Это отчаянная попытка уберечь меня от силы, с которой я не в силах справиться одна. Возможно, он прав — быть рядом с магами, которые смогут научить меня контролировать Апоро, — это единственная надежда.

Отец медленно поднимается на ноги. Его тело слабеет с каждым движением, и я вижу, что он из последних сил сдерживает боль. Он уходит, оставляя меня в одиночестве.

Остаюсь одна в холодной тишине, и вокруг меня — пустота. В зеркале вижу своё отражение, и тени, мелькающие за моим плечом, — это не просто воображение. Это тень Апоро, это голос, это холодный взгляд мертвеца, притаившегося во мне.

Слова отца всё ещё звучат в ушах: «Ты не просто маг… в тебе Пожиратель Жизни». Проклятье, которое преследует меня с рождения, о котором я не знала до сих пор, теперь цепляется за каждую мысль, впивается в сознание, словно я уже не своя.

Злость пульсирует в груди, острыми толчками разливаясь по телу. Выбегаю во двор, чтобы хоть на миг остаться одна.

Как отец мог это скрывать?

Все эти годы я думала, что обычный человек, связанный законами Ильштрасса, словно раб, а оказалось, что я — нечто другое, опасное. Существо, от которого нужно избавиться. Чувствую, что всё во мне кипит. Рука сама тянется к мечу, и хочется выбросить его, вырвать из себя всю эту силу, если бы только это было возможно.

Где-то вдали слышу шаги. Оглянувшись, замечаю Райна, стоящего на краю двора. Его глаза прикованы ко мне, взгляд тревожный. Он подходит ближе, шаг за шагом, словно боится, что я могу взорваться от одного слова.

— Ты знаешь? — не выдерживаю я, и в голосе слышится всё, что мне хочется крикнуть: ненависть, гнев и отчаяние.

Райн кивает, и его глаза на мгновение опускаются. Вижу в нём отражение того же страха, что грызёт меня изнутри.

— Ты маг, Абигейл, — говорит он тихо, и я замираю, чувствуя, как всё внутри переворачивается.

— Значит, ты знал? — в голосе прорывается нечто тёмное, что я больше не могу сдерживать. — Знала мама, знал отец… и ты. И ни один из вас не сказал мне.

Он вздыхает и, подойдя ближе, кладёт руку мне на плечо.

— Абигейл, это было единственным способом защитить тебя. Ты ведь знаешь, что в Ильштрассе магию не просто запретили — за неё убивают. У нас нет права на неё, и никому, особенно тебе, нельзя говорить о своих способностях. Но…

Райн замолкает и оглядывается, словно боится, что кто-то подслушивает.

— Что? — бросаю я, чувствуя, как внутри разгорается гнев.

— Сегодня в лесу неподалёку будет свадьба магов, — его слова звучат тихо, почти как шёпот. — Тайная церемония. Они собираются там не только для того, чтобы отметить союз, но и чтобы объединиться. Это редкий шанс увидеть магов такими, какие они есть на самом деле — обычными людьми, а не чудовищами, как их рисует Ильштрасс.

— Свадьба магов? — удивление перебивает гнев, и я смотрю на него, пытаясь осмыслить услышанное. — Они рискуют собраться в этой проклятой империи?

— Да, — отвечает он, кивая. — Они всегда рискуют. Но иногда это единственный способ сохранить то, что осталось. Ты сможешь увидеть, что маги такие же, как ты и я. Что, несмотря на страх, они остаются людьми. Я подумал… что, может быть, это поможет тебе.

Его слова задевают меня сильнее, чем я ожидала. Пытаюсь понять, к чему он ведёт, но внутри всё бурлит.

— И что это мне даст, Райн? Зачем мне идти туда, если, как ты сам говоришь, мне нельзя доверять своим силам? Чтобы снова почувствовать себя чужой?

Он смотрит мне в глаза, и его взгляд остаётся твёрдым.

— Ты не поймёшь, что это значит — быть магом, — отвечает он спокойно, — пока не увидишь их своими глазами. Они такие же, как ты, Абигейл. Они живут со страхом, но находят в себе силу бороться. — Он на мгновение сжимает моё плечо. — Я не прошу тебя раскрывать себя. Просто… посмотри. Увидь, что магия — это не проклятие, и ты — не одна такая.

Молчу, обдумывая его слова.

В голове звучат отголоски боли и ярости. Сама мысль о том, что существуют другие, кто не боится, кто продолжает жить, несмотря на этот жестокий мир, будит во мне странное чувство, словно проблеск надежды.

Глава 2

Крылья в крови, но не от боя — она охотится, и нет ей покоя

Верховный маршал! Докладываю о выполнении указов Императора по искоренению магов в завоеванных королевствах Олтгейм и Фьерзир. В результате рейдов выявлены и уничтожены 132 мага; арестовано более 200 подозреваемых в колдовстве. Женщины, обвинённые в магии, подвергаются жесточайшим пыткам для получения информации о возможных сообщниках.

Из депеши генерал-майора Эльрика фон Грея

Какого дьявола я туда иду?

Этот вопрос терзает меня уже целую милю, пока я продираюсь через лес, почти ничего не видя впереди. Капюшон накинут так низко, что я почти ничего не вижу по сторонам, плащ тяжёлый от снега, а руки коченеют, но разве это кого-то волнует?

Продвигаюсь сквозь лес, чувствуя, как холод пробирается под одежду и въедается в кожу. На мне тёмное, неброское платье, старый плащ и меховая накидка на плечах, чтобы хоть как-то согреться. Но ничто не спасает от злого ильштрассского мороза. Если уж говорить начистоту, мало что может защитить нас от этого снежного ада.

Мы с Райном идём молча. Он не оглядывается и не спрашивает, как я себя чувствую, и, по правде говоря, меня это устраивает. Вопросов и так хватает.

— Ты уверен, что эти маги существуют? — не выдерживаю я. — А то если они плод твоего воображения, то это просто издевательство.

— Уверен, — он бросает на меня короткий взгляд через плечо. — Ты сама увидишь. И они никакие не чудища!

Конечно, не чудища. Говори мне это ещё пару раз — может, и поверю. Но если я правда увижу магов, живых и прямо здесь, то это будет стоить вымокших до нитки сапог и замёрзших пальцев.

Лес редеет, и мы подходим к поляне. Я выхожу из-за стволов и вижу: по периметру поляны стоят люди — обычные на вид, в плотных зимних плащах и тёплых накидках, но в их лицах читается нечто странное, неуловимое. Счастье, может быть? Грусть? Или и то и другое одновременно. Не вижу ни страха, ни ярости. Это странные люди для такого места, но назвать их магами можно разве что потому, что они здесь, зимой, прячутся на холодной поляне среди чёрного леса.

В центре стоят двое. На мужчине — простой, но опрятный плащ с меховым воротником, который обрамляет его лицо. Он кажется светлее, красивее, чем окружающая мрачная толпа. Светловолосый, с добрым взглядом — я сразу понимаю, что это и есть жених сегодняшнего вечера. Его взгляд прикован к невесте, и мне кажется, что даже если бы на нас обрушилась вся империя, он не отвёл бы от неё глаз.

Рядом с ним — девушка с рыжими густыми кудрями, выбивающимися из-под меховой накидки. На её платье переливаются серебристые узоры, и оно кажется слишком лёгким для такой ночи, словно холод её не волнует. На шее у неё серебряная цепочка, а в глазах — огонь, который может согреть кого угодно.

Они стоят так близко друг к другу, что я чувствую — для них этот лес, этот холодный Ильштрасс, вся жизнь здесь исчезает перед лицом этой ночи.

Их лица оживают при виде нас. Мужчина приподнимает голову, и его глаза встречаются с моими. В них нет угрозы, только доброта и спокойствие. Девушка — пронзительно красива и серьёзна. Они подходят ко мне, и Райн делает шаг вперёд, представляя нас.

— Абигейл, это Джозеф, — он кивает на мужчину, — целитель, сильный маг. А это Катрина, его невеста.

Джозеф протягивает мне руку. Её тепло, обжигающее и мягкое одновременно, передаётся через пальцы, и я чувствую странное, почти согревающее ощущение в груди.

— Приветствую, Абигейл, — говорит он, и в его глазах мелькает нечто мягкое. — Нам давно нужно было познакомиться.

— Приветствую, — отвечаю, стараясь держаться отстранённо, но не могу скрыть удивление.

Они не похожи на чудовищ. Только на людей.

Катрина молчит, но её цепкий, холодный и оценивающий взгляд словно проникает под капюшон, пытаясь понять, кто я.

— Не волнуйся, — вдруг произносит она резким, уверенным голосом. — Мы обычные люди. Просто знаем, что такое жить в страхе.

Смотрю на них, не в силах сдержать вопросы, которые давно бродят в голове.

— Если жизнь в страхе здесь так невыносима, — произношу я, не скрывая любопытства и, возможно, доли сомнения, — почему вы не уезжаете? Почему бы вам просто не покинуть Ильштрасс?

Джозеф и Катрина обмениваются взглядами. Он едва заметно сжимает её руку, как будто поддерживая в том, о чём они давно и много думали.

— Уйти? Да, мы могли бы, — отвечает Джозеф, и в его голосе звучит спокойствие, за которым прячется глубокая печаль. — Многие маги действительно покинули Империю. Но знаешь, Абигейл, жизнь вдали от дома — это не жизнь. Это скитание. Ты становишься тенью, вынужденной прятаться, лишённой корней, истории, потеряв всё, что когда-то любил. Ты не живёшь — ты просто существуешь, надеясь, что однажды сможешь вернуться. Но годы идут, и становится ясно, что вернуться не к кому.

Катрина кивает и добавляет:

— Мы остаёмся, потому что Ильштрасс — это не только страх. Это наша земля, наш дом, каким бы жестоким и неприветливым он ни был. Здесь наши корни, наша магия, наша история. Мы не просто маги, мы — дети этой земли, даже если она отвергает нас.

— Но не только поэтому, — продолжает Джозеф, приковывая меня к себе взглядом. — Мы остаёмся, чтобы показать другим, что есть и такой путь. Маги могут выжить здесь, могут бороться, могут поддерживать друг друга. Если мы все сбежим, кто тогда останется? Кто сможет сопротивляться? Мы верим, что однажды всё изменится, что наступит день, когда нас не будут гнать, как зверей. И когда этот день настанет, мы будем здесь, готовые принять свою судьбу. Мы хотим, чтобы и другие маги знали: мы есть. Мы не уходим.

Их слова пронзают сердце. Я вижу перед собой не просто людей, привыкших жить в страхе, а тех, кто осознанно выбрал этот путь — жить и бороться, несмотря на риск и боль. Их вера в своё место в Ильштрассе словно оберегает и согревает, и мне становится легче дышать.

Смотрю, как Джозеф и Катрина снова становятся лицом к лицу, и он берёт её за руки. Его голос звучит так тихо, что кажется, будто он говорит только для неё:

— Катрина, сегодня, как и всегда, я клянусь быть твоей силой и щитом. В мире, где нет для нас места, ты — мой дом. Пусть моя магия станет твоей защитой, пусть наша связь станет крепче любых стен, которые имперцы могут возвести, чтобы нас разлучить.

Катрина сжимает его руки. Её голос — крепкий, твёрдый, наполненный уверенностью и теплом:

— Джозеф, я клянусь хранить этот союз так же, как ты хранишь нас. Где бы мы ни были, в каком бы месте, я всегда выберу тебя. Пусть эта ночь и эти люди станут тем светом, который защитит нас от тьмы вокруг. Пусть моя магия станет твоим путём домой, куда бы ты ни пошёл.

Они смотрят друг на друга, и в этот момент лес словно замирает. Я чувствую, как их слова проникают в меня, оживая где-то глубоко внутри, пробуждая мечту о том, что однажды и я смогу почувствовать нечто подобное. Их слова кажутся опасными, запрещёнными, но в то же время живыми. Настоящими.

Замечаю, как Джозеф проводит рукой по лицу Катрины, убирая прядь её рыжих волос за ухо, и на его лице отражается нечто, что трудно описать словами. Он смотрит на неё, как будто весь мир — это только она. А она, улыбаясь, смотрит на него с ответной нежностью. Затем он касается губами её лба, и его шёпот, тихий, словно молитва, разносится по поляне:

— Пусть этот союз станет для нас путеводной звездой, ведь мы идём против всего мира.

Катрина отвечает, касаясь его руки и глядя в глаза с уверенностью, которой хватает на двоих:

— Пусть этот огонь согревает нас, Джозеф. Пусть наша магия станет нашим оружием, нашей свободой и нашим домом.

В этот момент Джозеф и Катрина словно растворяются друг в друге, их лица приближаются, и они целуются. Поцелуй наполнен нежностью и любовью, и я едва сдерживаюсь, чтобы не отвернуться от их искренности, которая почему-то меня трогает.

Пока я размышляю об этом, что-то в воздухе меняется, будто дыхание ночи стало грубее, тяжелее. Я замираю, и сердце сжимается от тревожного предчувствия.

Внезапный свист, похожий на крик, раздаётся с поляны, и я замечаю, как лица магов искажаются от страха. Серые Плащи, тени в капюшонах и Возрождённые с клинками, пронзающими темноту. Я сжимаю меч отца — единственное, что может мне хоть как-то помочь.

— Убирайся с поляны! — кричит мне Райн, но я уже не слышу его слов. В воздухе звенят клинки, раздаются крики.

Не раздумывая, вытаскиваю меч и бросаюсь вперёд, встречая первого Плаща, который направляется ко мне. Мы сталкиваемся, и наши мечи пересекаются с пронзительным звуком, от которого вибрация проходит по всему телу. Он смотрит на меня, и в его глазах горит ненависть.

— Чёрт тебя дери, — шиплю я, отталкивая его.

В этом бою нет ничего, кроме резких движений и глухой боли. Ещё один Плащ приближается, и я блокирую его выпад, но чувствую, как силы утекают.

Их слишком много, слишком, чёрт возьми, много.

Один из них бьёт в плечо, и я едва сдерживаю крик боли. Лезвие пронзает кожу, и горячая кровь тут же заливает рукав. Но я не сдаюсь, отступаю и делаю новый выпад.

Свет факелов освещает хаос: Катрину сбили на землю, она отбивается, но Серые Плащи окружают её. Я вижу, как Джозеф пытается прорваться к ней. Его руки светятся магией, но этого мало. Клинок одного из Возрождённых пронзает его грудь, и он падает, захлёбываясь в крови. Мне хочется закричать, но я едва могу дышать, когда новый удар заставляет меня упасть на колено. Силы покидают меня.

— Проклятые твари! — выкрикиваю, цепляясь за меч и с трудом поднимаясь, но не успеваю: новый удар обрушивается на меня, и перед глазами всё темнеет.

Мир вокруг тускнеет, но я успеваю заметить тёмные фигуры, врывающиеся на поляну с другой стороны. Один из них, тот что выше, даже не ускоряет шаг — движется так, будто всё происходящее вокруг его не касается. Его люди сразу же бросаются на Возрождённых, их клинки мелькают в свете огня, будто чёрные молнии.

Передо мной сцена бойни: маги сражаются отчаянно, но против Серых Плащей у них нет ни единого шанса. Двое неизвестных валят одного из Возрождённых на землю и, не раздумывая, пронзают его клинками. Несчастный кричит. Маги, оставшиеся в живых, отступают, но тот высокий идёт прямо в центр поляны.

— Убейте их всех, — звучит его холодный голос, перекрывающий грохот боя.

Один за другим маги падают, и кровь заливает снег под ногами. Я не могу ни сдвинуться, ни отвести взгляд. С ужасом вижу, как двое его людей схватили Катрину. Её лицо исказилось от боли и страха, но она не сдаётся, даже когда её ноги подкашиваются. Раненный Джозеф ползёт к ней, протягивая руки.

— Катрина! — кричит он, но его слова теряются в стонах умирающих.

Высокий замечает этих несчастных, и его лицо остаётся холодным, как сам Ильштрасс. Он подходит к девушке, его глаза — серые, как холодный лёд, но в них мелькает искра любопытства, пугающая меня. Он смотрит на неё, словно на куклу, не более.

— Убей её, — говорит он одному из своих людей, и тот, не раздумывая, наносит Катрине смертельный удар. Она вскрикивает, кровь стекает по её губам, и Джозеф тянется к ней, но не успевает — её тело падает на снег, а этот монстр уже отворачивается, как будто ничего не произошло.

— Нет! Ты мерзавец! — выкрикиваю я, чувствуя, как злость захлёстывает с головой.

Крик оглушает меня саму, но я вижу, что его ледяное лицо не дрогнуло. Он идёт дальше. Его люди добивают оставшихся магов. И вдруг он замечает Райна, моего брата, который сражается с одним из его стражников, защищая Джозефа. Высокий подходит к нему, не торопясь, и одним движением сбивает Райна с ног, словно тот — просто соринка на его пути.

— Нет! — кричу, кидаясь к нему, забывая обо всём, кроме ярости, бурлящей во мне. — Оставь его!

Высокий поворачивается ко мне, и на мгновение его взгляд встречается с моим. В этом взгляде ни тени сожаления, лишь ледяное спокойствие. Он смотрит на меня, словно решая, имеет ли моя просьба хоть какое-то значение. Секунду он молчит, потом его губы кривятся в едва заметной усмешке.

— Хорошо, — бросает он холодно, как будто одаряя меня подачкой. — Он поживёт… пока.

Высокий, приподняв руку, даёт знак своим людям.

— Держите её, — говорит он, и голос его звенит, как металл.

— Какого чёрта… ты кто вообще? — едва выговариваю, не в силах справиться с удивлением и страхом.

Он молча подходит ближе, и его взгляд ледяной.

— Это не твоё дело, — резко произносит он, не отрывая взгляда.

— Чёрт бы тебя побрал, — вырывается у меня, но голос хриплый, слабый. Я уже не чувствую свою раненую руку, кровь стекает по пальцам, и мне кажется, что её запах затмил всё вокруг.

Он подходит ближе и жестом велит своим людям держать поле. Двое, крепкие и угрюмые, встают по бокам. Один из них, светловолосый, подхватывает меня под локоть. Его рука сильная и твёрдая, но он делает это с равнодушием, которое едва ли можно назвать заботой. Светлые волосы другого едва касаются его лба, а глаза, тёмные и колючие, осматривают поле.

— Стоять! — бросает тот, что держит меня, будто я должна что-то понять из этого беспощадного приказа.

Сдерживаю бурлящую ярость, высматривая брата. Но обзор закрывает высокая фигура.

— Ты кто вообще такой? — шиплю, глядя на него. — Думаешь, если надеть плащ потемнее, все начнут тебя бояться?

Он не отвечает, а вместо этого нагибается ко мне. Пальцы крепко держат подбородок, чтобы я смотрела ему прямо в глаза. В его взгляде холод, презрение и что-то ещё — насмешка?

— Ты слишком дерзка для той, чья жизнь полностью зависит от моего решения, — говорит он с усмешкой.

Дёргаюсь, пытаясь высвободиться из его хватки, но сил почти нет. Он отпускает меня, а взгляд его становится ледяным, ещё более жестоким, чем мне могло показаться вначале.

— Ты мне не приказывай, — шиплю я, чувствуя, как злость возвращает хоть каплю контроля. Но боль и слабость всё-таки берут верх.

Он молчит. Его лицо непроницаемо, но в глазах проскальзывает интерес. Потом он кивает одному из своих людей, который садится передо мной и достаёт из мешка сухую травяную смесь и воду. Мужчина обрабатывает рану, и я стараюсь не издать ни звука. Боль понемногу отступает. Замечаю, как тот другой стоит в стороне, смотрит на меня, как на неприятную помеху.

— От этой царапины ты не умрёшь, — говорит он, будто это моя вина, что мне плохо, словно я сама себе устроила бойню.

— Как великодушно с твоей стороны, — выдавливаю, задыхаясь от обиды и бессилия.

Он смотрит на меня спокойно, и во взгляде нет ни жалости, ни намёка на сочувствие.

— Думаешь, я рисковал своими людьми ради тебя? — в его голосе сквозит насмешка. — Ты просто случайно оказалась на моём пути.

— Ах, так ты из тех, кто любит позировать под защитников короны? — криво усмехаюсь, чувствуя, как руки вновь дрожат от злости. — Ну что ж, тогда «спасибо» от дочери графа Олтгейма будет тебе приятно.

Он отворачивается, делая шаг в сторону, и его человек, закончив перевязывать меня, поднимается. Встречаюсь с тем высоким взглядом, и он по-настоящему пугает. В этом взгляде нет ничего человеческого. Словно внутри — пустота.

— А теперь слушай меня внимательно, — говорит он резко и бескомпромиссно. — Я спас тебя не из чувства долга или благородства. — Он усмехается едва заметно. — Нет, все слабые должны умереть.

Кулаки сжимаются. Эти слова вызывают во мне такое яростное отторжение, что я едва сдерживаюсь, чтобы не наброситься на него.

— Ты мерзавец, — говорю, едва выдавливая слова сквозь стиснутые зубы. — Думаешь, ты сам лучше?

Его холодный взгляд снова скользит по мне, и в глазах вспыхивает странный огонёк.

— Лучше я или нет — это не тебе решать.

На мгновение наши взгляды встречаются, и я чувствую, как ледяной холод пробирается под кожу. Его люди поднимают Райна и ставят его рядом со мной. Мой брат, обычно такой уверенный, сейчас смотрит на всё это с плохо скрываемым ужасом. Возможно, он, как и я, никогда не видел столько крови. Я вижу, как его губы поджаты, а лицо — белое, как снег под ногами, но он держится, и в этот момент единственное, чего я хочу, — это защитить его от ужаса.

Вглядываюсь в лицо незнакомца перед нами и замечаю деталь, которую не сразу поняла, — его тёмные волосы, такие же чёрные, как мои, падают на лоб, повторяя его форму. Мы похожи. Оба черноволосы в Ильштрассе. Эта мысль, словно змея, скользит в голове, заполняя её отвращением.

— Катрина! — раздаётся истеричный крик Джозефа.

Поворачиваю голову и вижу, как жених, израненный, ползёт к телу своей невесты. В его глазах — нескрываемый ужас, страх и горе, от которых сжимается сердце. Он берёт её за руку, едва сдерживая слёзы, но его сотрясает громкий крик — что-то среднее между болью и отчаянием. Маг выкрикивает имя любимой снова и снова, как будто надеется, что она ответит.

Высокий резко поворачивается в сторону целителя, и его лицо искажается от едва заметного раздражения.

— Заткнись, — шипит он.

Джозеф даже не слышит его. Он целиком поглощён горем, рыдает. Его голос разносится эхом по всей поляне. И тогда незнакомец, не выдержав, делает шаг вперёд, достаёт меч и, не моргнув, пронзает мага клинком. Джозеф падает на тело Катрины, захлёбываясь последним вздохом, и кровь его окрашивает снег рядом с ней.

— Ты мерзавец, — шиплю, не в силах сдержать ярость. Зубы сжаты так, что я почти слышу треск. — Какое же ты дерьмо…

Незнакомец смотрит на меня сверху вниз. Его лицо бесстрастное, словно я — просто насекомое, осмелившееся бросить ему вызов. Уголки его губ поднимаются в кривой усмешке, от которой меня буквально выворачивает.

— Вот что я скажу тебе, дочь графа Олтгейма, — говорит он насмешливо. — Убирайся домой, под крылышко папочки, и не высовывайся до рассвета. Если хочешь жить, не вздумай показываться из комнаты.

Не знаю, как остановить гнев, рвущийся наружу, но его слова сковывают меня, как цепи. Стою, не отрываясь, глядя на это ледяное лицо, и чувствую, как он медленно и методично стирает с меня всё, что могло значить хоть что-то.

— Пошёл к чёрту, — выдыхаю, но в его глазах ничего не меняется.

— С удовольствием, — усмехается он, — только сделай всем одолжение: проваливай.

Райн, ошеломлённый, хватает меня за плечо, утаскивая в сторону. Его взгляд молчит, но в нём немой крик: Абигейл, пожалуйста, давай уйдём отсюда.

Мы отступаем в лес, и я чувствую его руку, крепко сжимающую моё плечо. Брат, хотя и напуган, делает всё, чтобы увести меня отсюда. И, честно говоря, сейчас я не в состоянии спорить.

Иду, почти не чувствуя себя, но брат крепко держит меня за плечо, будто боится, что я рухну или снова побегу обратно. Лес тянется бесконечно, каждый шаг отдаётся болью, но хуже всего тишина. Ночной воздух кажется неестественно пустым после всего, что я только что видела.

Мы наконец останавливаемся под высоким ельником, его густые ветви немного защищают нас от резкого ветра. Я оборачиваюсь к Райну, сердце замирает от мыслей, которые пронзают меня, будто клинки:

— Райн… он приказал мне вернуться домой, — произношу, и слова звучат так, будто я не до конца осознаю их значение. — Но он ведь не просто так сказал мне убраться. Он… он идёт в Олтгейм, ты понимаешь?

— Нет, — отвечает Райн. Его лицо напрягается, но он сразу старается взять себя в руки. — Нет, Абигейл. Замок под охраной, и ты знаешь, что туда просто так не войти. Этот ублюдок может тут кого угодно резать, но у нас есть армия, и не такая уж и маленькая.

— Он маг, Райн, — перебиваю, чувствуя, как паника снова подступает. — Ты видел его людей? Их всего трое, и они перебили всех магов на той поляне. Если он решит идти в замок, армия его не остановит, понимаешь?

Но Райн усмехается, как будто я сказала что-то абсурдное.

— Абигейл, да, он маг, но их всё-таки трое. Трое против целого замка с армией — ты понимаешь, как это звучит? Им нужно будет прорываться через стены, через стражу. Это невозможно.

— Невозможно, говоришь? — я не могу скрыть отчаяния, но слова брата немного успокаивают. В конце концов, Райн прав: даже если Высокий и маг, вряд ли его магия настолько сильна, чтобы одним движением сокрушить защиту Олтгейма.

Киваю, хотя холод внутри не проходит до конца.

Наконец мы выходим на тропу, ведущую к замку. Когда высокие стены крепости поднимаются в ночи, я чувствую себя хоть немного защищённой. Лес остаётся позади, а вместе с ним и кошмарные образы, которые мне не хотелось бы запомнить.

Внутри замка всё тихо и спокойно, как и положено в такой час. Факелы бросают тусклый свет на стены, на резные колонны, освещают длинный коридор, ведущий в жилые покои. Райн всё ещё рядом. Его рука уверенно ложится на моё плечо, направляя к комнате. Когда мы заходим, он осторожно закрывает дверь, не торопясь уходить, и я чувствую, что он просто хочет убедиться, что я в безопасности.

— Ты в порядке? — тихо спрашивает он, словно боится, что его голос нарушит хрупкую тишину.

Качаю головой, опускаясь на кровать, будто все силы, которые меня поддерживали, исчезли. В голове всё ещё встают образы той поляны — лица, кровь на снегу, испуганный взгляд Катрины, крики Джозефа.

— Они все мертвы, Райн, — шепчу, ощущая, как горло сжимается, а на глаза наворачиваются слёзы. — Джозеф, Катрина, все маги… они просто хотели жить.

Райн садится рядом, и я чувствую, как он осторожно гладит меня по плечу, не пытаясь прервать или успокоить. Просто даёт мне выплеснуть все слова, которые переполняют.

— Всё это дерьмо, — едва выдыхаю, чувствуя, как слёзы бегут по щекам. — Они ни в чём не были виноваты, а этот… этот мерзавец просто решил, что имеет право решать, кто будет жить, а кто умрёт.

Райн молчит, и в его глазах мелькает что-то похожее на грусть, возможно, ненависть. Но когда он смотрит на меня, я чувствую, что он понимает, что всё это для меня значит.

— У нас будет время, чтобы оплакать их, — тихо говорит он, и его голос звучит почти как обещание. — Но сейчас тебе нужно отдохнуть. Всё это должно остаться позади, хотя бы на одну ночь.

Я не отвечаю, лишь киваю. Райн поднимается, вытирает слёзы с моего лица и выходит, закрывая за собой дверь.

Когда я остаюсь одна, мне кажется, что я просто проваливаюсь в глухую тишину. Вместе с тем как мысли отступают, я вдруг замечаю, что моя одежда вся в крови — на рукавах, на груди, на краях плаща. От этого зрелища меня охватывает мерзкое, колючее отвращение.

Подхожу к зеркалу, пытаясь стереть кровавые пятна, но они словно прилипли к коже. Взгляд падает на отражение в зеркале. На секунду мне кажется, что зрение всё ещё туманится от слёз, но нет. В отражении, помимо моего лица, за спиной стоит тень — чёрная. Лицо едва различимо, но глаза, зловещие, обжигающие, смотрят прямо на меня.

— Маленькая Абигейл… — раздаётся тихий голос, и я вздрагиваю, чувствуя, как тело покрывается мурашками.

Передо мной Апоро, и я понимаю, что не могу двинуться с места, а проклятый образ всё ближе и ближе. Резко отворачиваюсь, хватаюсь за дверь, выбегаю в коридор и направляюсь к каменной лестнице, ведущей к источнику воды.

Единственное, чего я хочу сейчас, — это смыть с себя кровь, смыть это проклятие, но в голове пульсирует его зловещий, пронзительный голос.

***

Брожу по замку, как загнанный зверь, не в силах избавиться от ужаса, который поселился внутри. Незнакомец — этот ледяной ублюдок с глазами цвета смерзающегося льда — я вижу его перед собой, куда бы ни посмотрела. В его взгляде не было ни единой тени сомнений, когда он отдал приказ убить. Что же может помешать ему прийти сюда, в наш дом, и вырезать нас, как других?

— Чёрт бы его побрал, — шепчу себе, снова оказываясь перед зеркалом и вглядываясь в собственное отражение.

Но слова не помогают унять тревогу. Я не хочу этого показывать, но руки едва заметно дрожат, и это злит меня ещё сильнее.

Этот… маг или не маг, кто он такой, чтобы решать, кому жить, а кому нет?

Стук в дверь выбивает меня из равновесия. Мать входит в комнату с решительным выражением лица и сразу оглядывает меня с ног до головы.

— Абигейл, приготовься, — велит она, и в её голосе нет ни капли мягкости. — Сегодня вечером семейный ужин, и ты должна выглядеть достойно.

— Это вообще зачем? — спрашиваю, не желая снова изображать фарфоровую куклу ради какого-то ужина.

Мать смотрит на меня с укором, будто я маленький ребёнок, и её взгляд становится ещё холоднее.

— Потому что твой отец этого хочет, Абигейл. Так что прекрати задавать вопросы и следуй указаниям.

Кривлюсь, но держу язык за зубами. Мать выходит, а вместо неё входят две служанки. Они принимаются одевать меня, не терпя никаких жалоб и комментариев. Длинное тёмное платье облегает фигуру, поднимает воротник к самому подбородку и туго стягивается на талии. Меховая накидка. Я привыкла к такой одежде, но в этот раз это почему-то тяготит меня, словно я надеваю чужую шкуру.

Аромат трав и ладана наполняет комнату, когда одна из служанок наносит его на мои запястья. Он острый, как морозный лес, и только усиливает напряжение. Терплю, и, когда наконец освобождаюсь от их рук, в комнату заходит Райн, как всегда, тихо и мягко. Он держит что-то в руке.

— Ты готова? — спрашивает он, будто не замечая моего раздражённого лица.

— Если бы меня не упаковывали, как… как что-то на продажу, давно бы была готова, — фыркаю. Но тут же замечаю, что он подходит ближе и протягивает мне что-то. На серебряной цепочке покачивается чёрный кулон.

— Посмотри, — говорит он, поднимая цепочку так, что чёрная птичка на кулоне поворачивается ко мне. — Это обсидиан. Помнишь, как отец говорил о нём?

Обсидиан… Чёрт бы его побрал, этот кулон сразу будит во мне воспоминания. Отец всегда говорил, что это камень для защиты. Райн молчит, наблюдая за мной, и я чувствую, как раздражение и смущение смешиваются внутри.

Почему, спрашивается, он решил подарить мне эту штуку?

— Спасибо, конечно, — бурчу, беря кулон, — но почему именно птичка?

Он усмехается, и в его глазах появляется тёплая искорка.

— Потому что ты была моей маленькой птичкой, забыла? — отвечает он с лёгкой улыбкой, и я чувствую, как лицо заливает красками.

— Птичка? — повторяю, едва сдерживая раздражение. — Ты серьёзно? Мне вообще не до детских прозвищ, Райн.

Но его взгляд тёплый, и я, чёрт возьми, не могу злиться на него. К тому же, он поднимает руки, чтобы застегнуть цепочку мне на шее, и я позволяю ему это сделать. Камень кажется тёплым на коже, и когда он обнимает меня, всё это напоминание о «птичке» вдруг становится приятным.

— Спасибо, — шепчу я, хотя мне всё ещё неловко.

Но этот момент спокойствия нарушается, как только в комнату входит отец. Поворачиваюсь и вижу, как он буквально цепляется за дверной косяк, едва стоя на ногах. Лицо его осунулось, взгляд затуманен, как у старика, которому уже давно не хватает сил.

— Отец! — подскакиваю и обхватываю его под руку, чувствуя, как его тело тяжелеет в моих руках.

— Тише, дочка, — его голос звучит слабо, но он улыбается, пытаясь казаться сильнее, чем есть на самом деле. — Ты выглядишь прекрасно. Сегодня важный день для нас обоих. — Он поворачивается к Райну и строго произносит: — Райн, оставь нас.

Брат смотрит на меня несколько мгновений, а затем закрывает за собой дверь.

Сердце сжимается от горечи, и я не могу больше сдерживать слёзы. Папа едва держится, но я прижимаю его к себе, не позволяя упасть.

— Отец, ты должен отдохнуть, — шепчу, но голос дрожит. — Сними заклинание… умоляю.

Он слегка качает головой, и в его глазах вспыхивает понимание.

— Абигейл, — говорит он, сжимая мою руку, — у каждого мага, как и у тебя, есть источник силы. У кого-то он велик, у кого-то — мал, но в нём наша жизнь. Пользуясь этой силой, мы можем защитить себя… но только до тех пор, пока источник не исчерпается. — Он тяжело вздыхает. — Когда он закончится, мы сгорим, как свеча на ветру. Пожиратель Жизни вытягивает эту силу до последней капли, оставляя мага пустым, мёртвым.

Замираю, чувствуя, как его слова оседают ледяным грузом внутри. Он умирает… из-за меня. Мой собственный отец отдал свою магию, чтобы скрыть меня от охотников на Пожирателя. Он знал, что это убьёт его, и всё равно продолжал.

— Нет… — шепчу, чувствуя, как слёзы текут по щекам. — Отец, ты не можешь…

Он кладёт свою слабую, дрожащую руку мне на щёку и пытается улыбнуться, но выходит лишь болезненная гримаса.

— Это мой выбор, дочка. Я знал, что это убьёт меня, но… не мог иначе. Ты — моя дочь, и я не мог позволить этому миру поглотить тебя.

— Почему, отец? Почему я, почему это вообще случилось? — не выдерживаю я, срываясь на крик.

— Потому что в тебе дух Пожирателя, — отвечает он тихо. — И это не просто дар. Это проклятие, которое ждёт лишь одного момента, чтобы захватить твою силу. Апоро, тот, кто несёт в себе это проклятие, был когда-то простым магом. Но его одолела жажда власти. Он не просто вытягивал энергию, он уничтожал всё на своём пути. Однажды он забрал слишком много, и маги создали Альянс, чтобы остановить его. Его младший брат, которого он любил больше жизни, предал его, и Апоро заточили в мир мёртвых — Марвитре. Но его дух… он живёт, жаждет вернуться, уничтожить своих предателей. И каждый, кто носит его силу, становится охотником на жизни.

Всхлипываю, не в силах больше слушать.

— Каждый ребёнок, как ты, с зелёным свечением при рождении, должен быть казнён. Закон о магии жесток. Но я знал, что ты не чудовище, — он вытирает мои слёзы. — Прости меня, Абигейл.

Стою, чувствуя, как каждый его выдох становится короче, а рука на моей щеке дрожит сильнее с каждым мгновением. Он стирает мои слёзы, но мне кажется, что всё вокруг рушится. Отец — единственный, кто скрывал меня от этого мира, и если его не станет…

— Абигейл, ты должна продолжить жить, даже если меня не будет рядом. — В его голосе звучит твёрдость, но я вижу, как ему тяжело, как каждое слово даётся с болью. — Я сделал всё, что мог. Но чтобы магия не уничтожила тебя, ты должна быть защищена. Должна научиться контролировать себя.

Я понимаю, к чему он клонит. И именно это вызывает во мне ярость и страх одновременно.

— Ты говоришь о браке? — шепчу, едва сдерживая голос. — О той… свадьбе с магом, который поможет мне контролировать силу?

Он кивает. Глаза его снова омрачены болью, но он не отводит взгляда.

— Да, Абигейл, — голос его тихий, но твёрдый. — Мама и я долго думали над этим. Если ты выйдешь за мага, который сможет научить тебя контролировать энергию, вместе с его магией у тебя будет шанс подавить силу Пожирателя. Союз с магом даст тебе защиту, и он сможет… сможет хоть как-то уберечь тебя от того, что мне уже не по силам удерживать.

Сжимаю кулаки, пытаясь переварить его слова, но в голове пульсирует только ярость. Всё это звучит как проклятие, нависшее надо мной с самого рождения, и он говорит, что мой единственный выход — подчиниться? Выйти замуж за незнакомца, чтобы как-то обуздать силу?

— И ты решил это за меня? — шепчу, чувствуя, как слёзы снова подступают. — Ты и мать, вы всё решили… без меня?

— Мы сделали это ради твоей жизни, — произносит он с тяжёлым вздохом, будто осознавая, как жестоко это звучит, но другого выхода нет. — Ты должна понимать, Абигейл. Это не просто страх. Если Пожиратель захватит тебя… ты погибнешь. И уничтожишь всё вокруг.

Слова пронзают ледяным холодом. Молчу, чувствуя, как сердце всё быстрее сжимается от страха и боли. Он смотрит на меня с такой нежностью, что я понимаю: это не просто попытка манипуляции. Это единственный выход, который он видит.

— Я… я понимаю, отец, — наконец выдыхаю я, голос едва слышен. — Ты хочешь защитить меня.

Отец тяжело опускается на кровать. Его глаза медленно закрываются, но пальцы едва заметно шевелятся, указывая на что-то за дверью. Выхожу. Смотрю, и сердце замирает — если я правильно поняла намёк, он собрался подарить мне то, что всегда хранил под замком. Подхожу и открываю крышку.

Внутри лежит меч, о котором мне рассказывали легенды с детства, тот, что достался ему от предков. Чёрное лезвие, выкованное из самой крепкой стали. Говорят, её нашли в недрах гор Светлого мира, и её почти невозможно поцарапать или повредить. Отец называл её драугрист — «сталь теней». Лезвие тёмное, как полночь, и в свете факелов оно блестит, будто поверхность зеркала, но не отражает ничего, кроме самой тьмы.

— Возьми его, — голос отца уже еле слышен. — Я надеялся, что он долго ещё будет под замком, но… раз ты столкнулась с этим миром, теперь это твоя Тень.

Осторожно беру меч, ощущаю его вес в руке, будто он становится частью меня. Сталь ложится в ладонь идеально, а рукоять кажется тёплой, как живая кожа.

— Спасибо, — выдыхаю, пытаясь удержать дрожь в голосе.

Отец кивает, а в его глазах мелькает тень воспоминаний.

— Ты знаешь, почему магия под запретом, верно? Почему этот мир отвернулся от неё? Император — тот, кто управляет судьбами в Ильштрассе и по всей Империи, — он боится. Боится, что магия когда-нибудь снова выплеснется и вернёт силу Пожирателю Жизни. Он боится Апоро, — его голос тихий, но решительный. — Поэтому законы здесь такие жестокие. Любой, кто проявляет магию, будет казнён на месте.

— Поэтому император и создал этих Серых Плащей? — уточняю я, поднимая взгляд. — Этих… элитных псов, которые бегают по всему Ильштрассу и выслеживают магов, как грязь, которую нужно смыть?

— Да, — отец кивает, и голос его становится мрачнее. — Серые Плащи — его главная сила, его глаза и уши. Они наделены всей властью выслеживать и уничтожать. Но их цели совпадают с целями Возрожденных, культа Матери-Прародительницы. Они тоже хотят очищения, и для них все маги — это нечисть, которую нужно сжечь на костре.

Возрожденные. Те, кто видит мир только в чёрно-белых тонах, грязь и чистоту. Их ненависть к магии не имеет границ. Они считают себя единственными избранными, единственными, кто может сказать, что чисто, а что — нет.

— Возрожденные и Серые Плащи, — произношу я сдержанно. — Отличный выбор для охоты на ведьм, разве не так?

Отец улыбается, но эта улыбка больше напоминает болезненную гримасу.

— Да, таков их мир, Абигейл. Это мир, в котором нам больше не место. Именно поэтому я не вижу другого выхода, кроме как отдать тебя замуж. Союз с магом — твой шанс остаться в живых.

— И этот маг… он тот самый «гость», ради которого ты просил устроить ужин? — мой голос звучит холоднее, чем я намеревалась, и внутри закипает отчаяние.

Я понятия не имею, кто он, но сама мысль, что мне придётся подчиниться этому решению, сводит с ума.

Отец кивает, и глаза его закрываются. Голос слабеет, он что-то пытается сказать, но слова тонут в полусне.

Пытаюсь окликнуть его, но он теряет сознание, и я тут же поднимаю тревогу, зову стражу, слуг. Всё вокруг превращается в хаос. Слуги спешат, поправляют одеяло, один из лекарей приводит отца в чувство, хотя он всё ещё измотан.

Стою в стороне, не в силах даже дышать ровно. Злюсь, боюсь, и слёзы, едва сдерживаемые, бегут по щекам. В комнату входит мать. Её лицо холодное, но в глазах — проблеск чего-то… может, печали, хотя трудно разобрать.

— Всё готово. Мы начнём без отца, — говорит она резко, как всегда. — Абигейл, перестань плакать. Это тебе не к лицу.

— Мне плевать, что к лицу, а что нет! — огрызаюсь, но всё же успокаиваюсь. Стираю слёзы, хотя руки дрожат, и отворачиваюсь.

— Соберись и следуй за мной, — приказывает мать, и я едва успеваю за ней, спускаясь по лестнице.

Её платье из тяжёлой ткани шуршит, оставляя за собой тонкий аромат трав, розмарина и терпкого ладана. Я не могу избавиться от желания всё бросить и просто сбежать, но внутри, за острым чувством ужаса, скрывается злоба.

Гость, жених, кто бы он ни был…

В воздухе разлит какой-то торжественный дух, и это только добавляет отвращения. Рука матери твёрдо сжимает мою, и у меня не остаётся выбора, кроме как двигаться вперёд. Шаг за шагом, ощущая каждый удар сердца, будто меня ведут на казнь.

Когда мы с матерью входим в главный зал, мне на мгновение кажется, что я снова вижу кошмар. Там стоит он. Высокий, с ледяным, пронзающим взглядом. Он словно впитывает тени этого места, делая их частью себя.

Я знаю его, этого ублюдка.

Лицо словно высечено из камня. Волосы, тёмные и блестящие, как вороново крыло, падают на лоб. Всё в нём — от холодного взгляда до уверенного, даже вызывающего наклона головы — кричит о его безразличии и об опасности, которую он представляет.

Чёрт побери, это он. Тот, кто хладнокровно убил Джозефа и Катрину. Кто одним взглядом заставил замереть в ужасе. Ловлю себя на том, что пальцы сжимаются в кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони. Дыхание с трудом прорывается через сжатые зубы.

Это мой жених?

В этот момент мне становится трудно сдержаться. Как такое возможно? Почему отец выбрал именно его? Поворачиваюсь и вижу Райна, стоящего чуть в стороне. В его взгляде — страх. Он тоже узнал его. Он молчит, но в его глазах тревога, которую я ощущаю всем своим существом.

— Мой лорд, прошу вас, — голос матери звучит властно, но даже в её тоне слышна нотка осторожности, которую я раньше не слышала. — Позвольте представить вам мою дочь, Абигейл Грефт.

В этот момент незнакомец поворачивает голову. Его взгляд останавливается на мне. И, хоть мне бы хотелось выдержать его, я чувствую, как внутри что-то надламывается. Это взгляд, в котором нет ничего, кроме холода, и от одного этого мне хочется кричать. Но я молчу, боясь выдать себя.

— Дамиан Белфорд, — произносит он с лёгким поклоном. Его голос звучит так, будто он привык не представляться, а командовать. — Ваш будущий супруг, леди Абигейл.

Слова его холодны, как лёд, и у меня в груди загорается ярость, которую едва удаётся сдержать.

Мой будущий супруг? Этот монстр? Этот маг, убивающий людей ради прихоти?

Он смотрит на меня так, будто проверяет, сколько я смогу выдержать, и, чёрт побери, делает это с превосходством, от которого тошнит. Хочу что-то сказать, но понимаю, что любое слово только усугубит ситуацию. Да, мне хочется бросить ему в лицо всё, что я о нём думаю, но если я скажу хоть что-то… выдам себя, выдам Райна, выдам нас всех.

Не могу отвести взгляд. Его глаза сверлят меня, и в них нет ни капли сочувствия или сострадания — только контроль, только абсолютная уверенность, что всё идёт по его сценарию.

Воздух между нами сгущается, каждая секунда тянется, как предвестие удара. В голове бьётся лишь одна мысль: это ловушка, смертельная ловушка, и я в её центре.

Стараясь дышать ровно, замечаю, что мои руки дрожат, и этот дрожь распространяется по всему телу. Паника подступает к горлу, как рвотный рефлекс, и кажется, что здесь, в этом зале, нечем дышать. Сердце колотится так, что я боюсь, что его услышат все. Единственное, что я могу сделать, — сдерживать себя изо всех сил, чтобы не сорваться, не выдать своей ярости и страха.

Перевожу взгляд на Райна. Он смотрит на меня с беспокойством, словно готов броситься ко мне на помощь, но даже он стоит в стороне, и лицо его бледное. Он тоже понимает, насколько всё безумно и опасно.

— Молчишь, леди Абигейл, — звучит голос Белфорда, и я вздрагиваю от его спокойного, почти насмешливого тона. — Разве ты не рада нашему союзу?

— Рада? — слова срываются с моих губ, и я еле сдерживаюсь, чтобы не броситься на него. — Это слишком громко сказано, милорд. Я просто… поражена.

— Поражена? — его губы растягиваются в едва заметной усмешке, которая только усиливает ощущение кошмара. — Надеюсь, в приятном смысле.

Я едва не захлебываюсь ненавистью, но сжимаю губы, чтобы не сорваться на крик. Что бы я ни сказала, он уже считает меня своей собственностью, вещью, которую можно взять, когда захочет. Он смотрит на меня с таким ледяным спокойствием, что у меня перехватывает дыхание. Каждое мгновение его взгляда кажется, вытягивает из меня силы, будто его глаза высасывают мою волю к сопротивлению.

Мозг лихорадочно ищет выход. Может, это просто ошибка? Может, он шутит? Или я сплю? Но его пронизывающий, всё видящий взгляд не оставляет места для иллюзий. Он не из тех, кто шутит.

— Вам… для приличия стоило бы спросить моё мнение, — произношу, стараясь держать голос ровным, хотя меня трясёт изнутри. — Разве не так положено в таких… договорах?

— О, я более чем уверен, что ты согласишься, — его голос скользит, как лезвие по коже. — В конце концов, это не просто договор, леди. Это судьба.

Последние слова он произносит так тихо, что их слышу только я. В них — угроза, словно предупреждение о том, что я связана с ним теперь без возможности вырваться. Перед глазами снова встаёт видение той кровавой поляны, его людей, добивающих всех, кто сопротивлялся.

— Моя судьба — не ваша забота, милорд, — бросаю я, сжав кулаки.

Но он лишь усмехается, и в его глазах на мгновение появляется что-то похожее на забаву.

— Скоро станет моей, — отвечает он холодно, и в его тоне звучит такая уверенность, что я не выдерживаю и отвожу взгляд.

Как только между нами повисает тишина, в разговор вмешивается мать. Её голос полон восхищения, и это звучит просто отвратительно.

— Лорд Белфорд, мы так рады, что именно вы станете частью нашей семьи, — говорит она, подходя к нему чуть ближе с натянутой улыбкой. — Ваша репутация как стратегического гения и выдающегося воина предшествует вам. Признаюсь, это честь для нашей дочери и для всего нашего рода.

Я едва не скривилась при этих словах, но сдержалась, лишь сильнее сжав кулаки. Белфорд отвечает ей кивком. Его лицо остаётся таким же непроницаемым, а взгляд возвращается ко мне, как будто он проверяет мою реакцию, что вызывает во мне новую волну ненависти. Он словно получает удовольствие от моего раздражения.

— Мы действительно счастливы приветствовать вас в нашей семье, — вступает дядя Денли, высокий, статный мужчина с серебристыми волосами, который всегда выглядел на все сто в любой ситуации. — О таком союзе можно было только мечтать. Скажите, милорд, как вы смотрите на расширение наших земель? Это всегда было интересной темой для обсуждения, знаете ли…

Белфорд с лёгкой усмешкой бросает взгляд на дядю, и я замечаю, как при этом выражении Денли буквально расцветает.

— Земли, конечно, важны, — отвечает Белфорд с той же ледяной вежливостью, — но прежде всего меня интересует защита моей будущей супруги. Я планирую приложить все силы, чтобы она чувствовала себя в безопасности.

Эти слова подрывают меня, как удар под дых. Безопасность? Серьёзно? Этот маг, способный вырезать любого, кто ему не угоден, вдруг заботится о моей безопасности? Я едва сдерживаюсь, чтобы не ответить ему насмешкой, но в этот момент вперёд выходит тётя Яви, с улыбкой и блеском в глазах, как будто перед ней — спаситель.

— Моя дорогая племянница, — произносит она, глядя на меня с неприкрытым одобрением. — Ты и представить себе не могла лучшего мужа! Лорд Белфорд — как раз тот человек, который сможет защитить и тебя, и нашу семью.

Сжимаю зубы, чувствуя, как ярость смешивается с отчаянием.

Да что они все, ослепли? Они не видят того, что вижу я? Не видят в нём угрозу? Но все они, один за другим, будто находятся под его чарами. Этот холодный убийца завладел не только моей жизнью, но и умами моей семьи.

Сзади слышу, как нервно сглатывает Райн. Он подходит ко мне, и его рука осторожно касается моего локтя.

— Абигейл, — шепчет он, наклоняясь ближе, — может, ты… попробуешь просто переждать? Ты ведь не обязана сейчас ничего решать.

Поворачиваюсь к нему, и в его глазах вижу страх, смешанный с беспокойством. Он понимает, что я не собираюсь молчать, но в его взгляде умоляющая просьба.

— Я? Ждать? — говорю тихо, чтобы никто, кроме него, не услышал. — Ты думаешь, что с этим… чудовищем вообще можно что-то обговорить?

Райн кивает едва заметно, но не отвечает. И тут снова звучит голос матери, словно не замечая ничего из происходящего между нами.

— Лорд Белфорд, может, вы расскажете нам о ваших недавних победах? — спрашивает она с восхищением, которое прямо-таки режет по ушам.

— Пожалуй, это не место для рассказов о боевых подвигах, — отвечает он, снова слегка усмехаясь. — Но если вы настаиваете, могу сказать, что Ильштрасс сейчас под надёжной защитой, а враги Империи — там, где им место.

Эти слова вызывают лёгкий ропот одобрения среди родственников, и даже мать кивает, поражённая его уверенностью.

— Это замечательно, милорд, — говорит тётя Яви, буквально сияя от восторга. — Как же нам повезло. Абигейл, посмотри, какой достойный человек готов взять тебя под свою опеку. Ты должна быть просто в восторге.

— В восторге? — Я не выдерживаю и, сдерживая дрожь в голосе, поворачиваюсь к ней, бросая взгляд на мать, тётю и всех остальных. — Вы правда считаете, что я должна чувствовать что-то вроде благодарности?

Райн, стоящий рядом, незаметно сжимает мою руку, будто пытаясь остановить меня, но я не в силах замолчать. Они все смотрят на Белфорда так, будто он герой, а не хладнокровный ублюдок, который всё, что делает, — это планирует своё собственное величие и власть.

— Думаю, с благодарностью можно подождать, — спокойно говорит Белфорд, и его взгляд устремляется прямо на меня, словно острый клинок, проникающий в самую глубину. — Уверен, после нашей свадьбы у тебя будет достаточно времени, чтобы по-настоящему понять, насколько я заслуживаю твоей признательности.

— Никакой свадьбы не будет, — резко говорю я, сдерживая дрожь в голосе.

Я ни за что не дам ему знать, что он меня напугал. Но мать тут же подходит ко мне и с силой сжимает руку.

— Абигейл, довольно, — шипит она сквозь зубы, улыбаясь при этом Белфорду. — Лорд Белфорд не заслуживает такого тона. Ты сейчас же скажешь ему, что счастлива, и мы вернёмся к ужину.

— Счастлива? — я не сдерживаю нервный смешок, чувствуя, что от этих слов мне становится дурно. — Это нелепо, мама, даже для тебя.

Но в этот момент я встречаю взгляд Белфорда, и по моему телу снова пробегает холод. Он словно ждёт, что я скажу ещё что-то, чтобы использовать это против меня.

Внезапно в зале становится тише, и все головы разворачиваются к двери. Я вздрагиваю, когда вижу отца, едва держащегося на ногах. Его лицо бледное, глаза тусклые, но он поднимает руку в жесте, что-то означающем для всех нас. Мы замолкаем, напряжение будто взрывается вокруг, и мне, по правде, совсем не хочется, чтобы он оставался здесь, чтобы он вообще говорил.

— Отец, — вырывается у меня, и я делаю шаг вперёд, пытаясь поддержать его, но он жестом останавливает меня, словно всё, что ему сейчас нужно, — это сказать свою правду.

Он оглядывает зал, и его взгляд на мгновение задерживается на Белфорде, который едва заметно кивает, уважительно склонив голову.

— Лорд Белфорд, — начинает отец, и его голос, хотя и слаб, звучит с неожиданной твёрдостью. — Вам, возможно, неизвестно, но этот человек — один из самых могущественных людей Империи. В Империи он известен как преданный слуга самого императора, и его репутация как стратега и воина абсолютно заслужена.

От этих слов в зале вновь нарастает волнение. Дядя Денли с любопытством переводит взгляд на Белфорда, тётя Яви вновь выражает откровенный восторг, а мать склоняет голову в знак глубокого уважения. Но я чувствую, как сжимаются мои кулаки. Как этот маг оказался в окружении императора, который ненавидит магию всей душой?

Отец делает паузу, чтобы перевести дыхание, и продолжает:

— Он тот, кто среди всех возможных женихов добровольно откликнулся на мой запрос. Откликнулся для того, чтобы защитить тебя, Абигейл, — его голос слегка дрожит, но он продолжает, не отводя взгляда от меня. — И взамен на… скромную услугу, подробности которой пока не касаются тебя.

Скромную услугу? Какую услугу этот маг может потребовать от моего отца? Понимаю, что граф хочет оставить это в тайне, но это становится лишь горьким напоминанием о том, что всё уже решено, и никто не считает нужным мне это объяснить.

Белфорд всё это время молчит. Его взгляд направлен на моего отца, но как только тот заканчивает, его глаза снова сосредотачиваются на мне, и мне кажется, что ледяной холод от его взгляда проникает под кожу. Он ждёт, будто что-то ещё должно прозвучать, но, когда все начинают переглядываться, он решает взять слово:

— Да, — говорит лорд спокойно, тихо, но от его слов становится не по себе. — Мне есть что вам предложить.

Тётя Яви и дядя Денли не скрывают восхищения — Белфорд, доверенное лицо самого императора! Но меня больше всего пугает, что никто не говорит о том, что он маг. Как только эта мысль проникает в моё сознание, мне становится невыносимо холодно.

И тут отец, выпрямившись, добавляет:

— Дамиан Белфорд — тот, кто несёт в себе магию, — слова его звучат так, что все мгновенно замолкают, а в воздухе повисает страх. — Никто, кроме нас, не знает об этом. И если кто-то решит узнать… — он переводит взгляд на Белфорда, и тот лишь слегка усмехается, холодно, словно зная, что любой, кто попытается раскрыть его тайну, обречён.

Все застывают в ужасе. Дыхание замирает.

Ощущаю, как все вокруг судорожно глотают воздух, напуганные открытием, от которого им становится не по себе. Сердце колотится в груди так громко, что, кажется, его слышат все.

Все в зале будто окаменели. Мать стоит с полуоткрытым ртом, её глаза блестят от удивления и лёгкого страха. Дядя Денли, ещё секунду назад полный уважения, отступает на шаг, а тётя Яви просто смотрит на Белфорда, как на дикого зверя, с которым вдруг пришлось столкнуться лицом к лицу.

Я, затаив дыхание, наблюдаю за его реакцией. Но он, чёрт бы его побрал, даже не моргнул. Его лицо остаётся бесстрастным, будто ничего из сказанного не стоит ни единой эмоции. Он словно наслаждается этим моментом — тем, что теперь все боятся сказать хоть слово против него.

— Милорд, — тётя наконец обретает голос, хотя её тон звучит несколько резче и сдержаннее, чем обычно. — Простите нас за наше… за наше удивление. Мы ведь и не предполагали…

— И не должны были, — резко прерывает её Белфорд. Его ледяной взгляд, казалось, пронизывает каждого из присутствующих. — Я надеюсь, мы все понимаем, что эта информация не покинет стены Олтгейма?

Все торопливо кивают, в том числе дядя Денли и тётя Яви, хотя их лица по-прежнему полны растерянности и страха. Мать опускает голову, но я вижу, что она тщательно выбирает слова, словно боится сказать что-то не то.

— Конечно, милорд, — отвечает она тихо. — Мы благодарны вам за ваше… доверие.

Белфорд слегка кивает, будто одаривает их одолжением. Наконец его взгляд возвращается ко мне, и я чувствую, как от этого взгляда у меня по коже пробегает холод.

— Что ж, теперь, когда всё ясно, — говорит он, словно обращаясь только ко мне. — Мне осталось лишь получить ответ моей невесты.

Волна ужаса накрывает меня, и я едва сдерживаюсь, чтобы не сорваться.

Ответ? Какой ещё ответ? Разве здесь вообще есть выбор?

Бросаю взгляд на отца, но он, осунувшийся, устало опускается в кресло. Его глаза говорят, что выбора действительно нет. Он сделал этот шаг, чтобы, по его мнению, защитить меня.

— Папа, — вырывается у меня едва слышный шёпот, — ты действительно хочешь, чтобы это… это чудовище стало моим мужем?

Отец с трудом поднимает взгляд, и в нём — боль и сожаление, которые он не пытается скрыть. Он кивает и тихо, но твёрдо произносит:

— Дочка, это единственный способ тебя защитить. Белфорд… он силён. Сильнее, чем ты можешь себе представить. В его руках — твоё будущее, даже если тебе это не нравится.

Меня пронзает ярость, смешанная с отчаянием. Этот монстр, убийца, который ради своих целей уничтожит любого на своём пути, уже принят моими родными. Но я не готова сдаться.

— Возможно, в его руках моё будущее, но не моя жизнь, — бросаю я, глядя Белфорду прямо в глаза.

— Как интересно, — отвечает он, и его голос скользит по комнате, словно тень, — но это всего лишь детали. Ты поймёшь это, Абигейл, когда увидишь, как мне удаётся поддерживать порядок в этом мире.

Слова его вызывают во мне ярость, но я держу себя в руках, понимая, что каждый мой протест сейчас — лишь вспышка эмоций, которые мне скоро придётся заглушить. Чувствую, как перехватывает дыхание, но не позволяю себе слабость. Всё, что он говорит, кажется чуждым, как будто его слова — ядовитый дым, заполняющий лёгкие. Он смотрит на меня с ледяным равнодушием, будто мы оба — лишь части его «порядка».

Мать делает шаг вперёд, ставя себя между мной и Белфордом, словно пытаясь убрать меня с его пути.

— Абигейл, дорогая, ты должна быть благодарна за то, что лорд Белфорд выбрал тебя. Такие предложения не делают дважды, — в её голосе звучит упрёк, но чувствуется и напряжение.

Я смотрю на неё, не скрывая ненависти — от её готовности отдать меня этому ледяному чудовищу.

— Благодарна? — мой голос дрожит от ярости, но я стараюсь говорить ровно. — Мама, ты хоть представляешь, что говоришь?

Мать на секунду замирает, а потом расправляет плечи, словно решив, что пора показать мне моё место.

— Я понимаю больше, чем ты думаешь, Абигейл, — говорит она строго. — Твои чувства сейчас — всего лишь временная слабость. Ты поймёшь, что это верное решение, когда пройдёт немного времени.

Но мне от её слов становится только хуже. Бросаю взгляд на Белфорда, который с каким-то извращённым удовольствием наблюдает за моей борьбой с этим решением, навязанным мне. Его ледяной взгляд буквально приковывает меня к месту, и в голове звучит его безмолвное обещание: Ты всё равно подчинишься мне.

В этот момент Райн подходит ближе и кладёт руку мне на плечо. Его взгляд полон тревоги и сочувствия. Он шепчет, чтобы слышала только я:

— Абигейл, прошу… не сейчас. Я с тобой, но не сейчас.

Смотрю на брата и вижу в его глазах страх, от которого мне только хуже. Он понимает, что у нас нет выбора, но помочь не в силах. Он лишь пытается удержать меня от поступка, который может стоить мне жизни.

И тут раздаётся голос отца, слабый, но решительный:

— Лорд Белфорд обладает не только силой, но и властью, которая сможет защитить вас обоих. Если это значит, что он станет твоим мужем, Абигейл, так тому и быть.

Слова отца — как удар в сердце. Он уже не спрашивает, он решает за меня. Для него моё мнение — лишняя деталь. Ледяная дрожь пронизывает меня, и остаётся лишь не сломаться, не выдать своих чувств. Белфорд подходит ближе, и я ощущаю его присутствие, словно холодное лезвие. Он склоняет голову, его губы изгибаются в угрожающей усмешке.

— Мне не нужно твоё согласие, Абигейл, — шепчет он, чтобы слышали только мы двое. — Лишь твоё подчинение.

Из последних сил держу себя в руках, смотрю ему прямо в глаза и отвечаю с вызовом:

— Тогда я предпочту ненавидеть вас до конца своих дней.

Смотрю ему в глаза, сжав зубы, заставляя себя стоять прямо. Внутри всё трещит по швам. Этот самодовольный ублюдок считает, что может просто одним приказом сделать меня своей женой? Да кто он такой? И зачем ему я?

— Зачем вы это делаете? — спрашиваю, ощущая, как злость и страх смешиваются в нечто почти невыносимое. — Зачем вам вообще это?

Белфорд не отвечает сразу. Его молчание обжигает сильнее любой колкой реплики. Он смотрит на меня с тем же ледяным спокойствием, выворачивающим изнутри, и это молчание говорит громче слов. Его глаза словно изучают меня, раздевая до самой сути, и я чувствую, как всё сжимается внутри. Страх грызёт изнутри, но я не подаю виду.

— Так что, милорд? — наконец спрашиваю с вызовом, хотя голос дрожит. — У меня будет хотя бы право узнать, в чём я вам пригожусь?

Его губы трогаются в лёгкой усмешке, и это злит меня сильнее, чем я готова признать.

— Твои вопросы не стоят ответа, — отвечает он, и в его голосе — ледяная сталь, от которой пробирает дрожь.

Какого чёрта?

Этот человек думает, что может так просто отмахнуться от меня, как от случайной пылинки? Да кем он себя возомнил?

— Вы мне просто невыносимы, — резко говорю, чувствуя, как ярость прорывается наружу.

Почти кричу, злясь на себя за это, за то, что не могу держать себя в руках, но он неотрывно смотрит на меня. И я не понимаю, что творится в его голове.

Чёртов ублюдок!

Он слегка усмехается. Это едва заметное движение губ, и от него внутри всё переворачивается. Что это?

— Ты бы с радостью сбежала, но не сделаешь этого, — наконец говорит он, и его слова звучат как твёрдое заявление, а не догадка. — Потому что, Абигейл, несмотря на твой упрямый нрав, ты понимаешь, что выбраться отсюда можно только одним способом.

Сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Внутри всё закипает от ярости, но страх тоже не отпускает. Он смотрит на меня, играя, словно я мышь, попавшая в лапы хищника. Впервые за долгое время чувствую себя абсолютно беспомощной, и это ощущение оставляет только одну мысль: мне придётся уничтожить его, если хочу выбраться из этой паутины.

— Не надейся, что я сдамся, — выдыхаю, выдерживая его взгляд. В голове мелькает образ: как мне хотелось бы увидеть его поверженным, лишённым этой ледяной уверенности.

Но его усмешка становится ещё шире, и он наклоняется ближе, шепча так, чтобы слышала только я:

— Тогда мы оба будем получать от этого удовольствие, — говорит он, и в его глазах я вижу холодное развлечение, словно он уже знает, что моя ярость — всего лишь временная игра.

От его слов по телу пробегает дрожь.

Смотрю ему в глаза, и ярость во мне разгорается до боли, пронзая каждую клеточку. В голове вспыхивает образ, настолько чёткий и яркий, что я чувствую, как пальцы сжимаются крепче, будто уже держат клинок. Меч летит по воздуху и вонзается в его шею, раскалывая его ледяное спокойствие, это непроницаемое лицо. Представляю, как кровь, его кровь, обагряет всё вокруг, а голова падает с плеч, лишённая этой высокомерной усмешки, которую он мне бросает.

Чёрт возьми, как мне хочется видеть его, хладнокровного и уверенного, поверженным в грязь. Пусть его глаза, наполненные страхом, глядят на меня, когда он осознает своё бессилие. Когда он больше не сможет шептать своим ледяным тоном эти унизительные приказы, не сможет внушать страх, не сможет командовать, подчинять и манипулировать. Один удар, один проклятый удар — и всё это будет разрушено.

— Если бы могла, — говорю, сжав зубы, чтобы не сорваться на крик, — я бы с радостью снесла твою чёртову голову с плеч.

На мгновение в его глазах мелькает удивление — или мне так кажется? Но, как только эти слова слетают с моих губ, он улыбается шире. Его ледяной взгляд пронизывает меня, и я вижу в нём не страх, а скорее забаву.

— Возможно, ты когда-нибудь попробуешь, — говорит он, наклоняясь ближе. — И, поверь, я буду рад дать тебе шанс… перед тем как ты осознаешь, насколько это бесполезно.

Мать стоит рядом. Её взгляд полон довольного одобрения, от которого меня буквально выворачивает изнутри. Она подходит ближе, поправляет складку на моём платье и говорит, словно между делом, так, чтобы никто не слышал:

— Возрождённый скоро прибудет, Абигейл. Всё уже готово.

На мгновение у меня перехватывает дыхание, и я не могу поверить в её спокойствие, будто всё это — обыденное событие. Чувствую, как мир рушится под ногами.

— Как… так быстро? — спрашиваю, едва справляясь с дрожью в голосе. — Мама, ты ведь даже не сказала мне…

Она одаряет меня холодным взглядом, словно моё удивление и гнев совершенно неуместны.

— Абигейл, не будь капризной, — шепчет она, её голос тёплый только на поверхности. — Этот союз — лучшее, что может случиться с тобой и нашей семьёй.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не выкрикнуть матери всё, что накопилось у меня внутри, но чувствую на себе взгляд Белфорда — он словно сканирует меня, видя каждый мой страх и каждую попытку сопротивления. Держу подбородок высоко, не позволяя себе показать слабость, хотя внутри всё бурлит от ярости и ужаса.

Райн, стоящий рядом, осторожно кладёт руку мне на плечо, словно пытается передать хоть каплю поддержки.

— Всё будет в порядке, — тихо шепчет он, но я вижу, что он и сам в этом не уверен.

Смотрю на него, и мне становится невыносимо.

Всё будет в порядке?

Слова матери ещё не успевают полностью осесть в моём сознании, когда двери распахиваются, и в зал входит Возрожденный. Его высокая, тощая фигура, окутанная мрачными одеждами, едва касается пола, будто он и есть воплощение тени. Под капюшоном виднеется его взгляд, который медленно скользит по залу, и я чувствую, как воздух вокруг становится вязким и липким от его присутствия. Этот фанатичный служитель Прародительницы вызывает у всех трепет. У всех, кроме меня.

В груди поднимается такая ярость, что я чувствую, как пульс гулко отдаётся в ушах. Мне придётся подчиниться этому магу? Я должна подойти к этому проклятому алтарю, хотя ненавижу всё это с самого детства?

— Нет, — едва слышно выдыхаю, и взгляд Возрожденного останавливается на мне. Его лицо скрыто, но тень, исходящая от него, давит ощутимо. Мне всё равно.

— Нет, — говорю я громче, глядя прямо на мать. — Я не сделаю этого. Это ваше решение, не моё.

Окружающие обмениваются взглядами, полными ужаса, и мать смотрит на меня так, словно готова разорвать на месте.

— Абигейл, — её голос звучит, как приговор. — Ты же понимаешь, что не имеешь права отказаться.

— Не имею права? — мой голос дрожит, но не от страха, а от переполняющего гнева. — Значит, вы решили отдать меня в руки чудовища без права голоса? Лучше умереть, чем…

Не успеваю договорить — холодные, стальные пальцы резко обхватывают мою талию. Белфорд, не скрывая своей силы, прижимает меня к себе так крепко, что я задыхаюсь от его железной хватки. Пытаюсь вырваться, но он удерживает меня, его губы склоняются к моему уху, и я чувствую его ледяное дыхание.

— Твой отец выполнил свою часть сделки, Абигейл, — шепчет он, его голос резок, как удар. — Теперь моя очередь. Если ты не подчиняешься… я просто убью его.

Эти слова прожигают меня насквозь. Сначала я едва понимаю их смысл, но потом осознаю, что он не шутит. В его руках не только моя жизнь, но и жизнь моего отца, который из последних сил пытается меня защитить.

Стискиваю зубы, чувствуя, как каждый нерв натягивается до предела, как кровь закипает от унижения.

— Ты, мерзавец, — шиплю я, пытаясь вырваться, но он лишь усиливает хватку. Его ледяной взгляд не дрогнул ни на секунду.

— Ты подчиняешься, — тихо говорит он, и в его голосе слышится уверенность человека, привыкшего к победе. — Или я не оставлю ему шанса.

Мне хочется уничтожить его, вырвать эту холодную уверенность из его глаз. Этот хладнокровный монстр держит меня, как пленницу, в паутине своего «договора».

В зале сгущается мрак. Свет факелов едва пробивается сквозь вязкие тени. Я стою посреди этой тьмы, как заключённая, окружённая теми, кто называет себя моей семьёй. Вон стоит дядя Денли — его глаза блестят от одобрения, а мать смотрит с холодным удовлетворением, словно только что продала меня так же спокойно, как продала бы мешок с мукой.

Возрожденный, не скрывая пафоса, произносит свои мрачные слова, а внутри меня всё горит от ярости. Эта церемония больше похожа на похороны, чем на свадьбу. Возрожденный выводит символы на камне, чернила зловеще блестят в свете факелов. Воздух вокруг густой и тягучий, от него становится тошно. Я думаю о том, как бы врезать этому фанатику прямо между глаз. И Белфорду заодно.

Тяжёлая атмосфера в зале давит на меня, как тиски. Отец сидит в кресле с осунувшимся лицом и опущенными плечами, будто тьма, окружившая нас, поедает его изнутри. В воздухе стоит аромат горелых трав, терпкого ладана и морозной свежести — тягучий и удушающий. Я чувствую себя зверем, загнанным в клетку, и, чёрт возьми, будь у меня возможность, я бы уже давно вырвалась.

Белфорд стоит рядом, воплощение бесстрастного высокомерия. Сердце сжимается от гнева. Он смотрит на меня, как на что-то любопытное, но полезное. Чёрт бы его побрал.

Возрожденный поворачивается к нам. Его голос глухой, словно отголосок из глубины могилы, велит Дамиану дать клятву. Белфорд наклоняется ко мне, уверенно сжимает плечи, его слова звучат прямо у моего уха:

— Я, Дамиан Белфорд, клянусь защищать тебя, Абигейл, — его голос холоден, как ледяное лезвие, проникающее под кожу. — Клянусь защищать тебя даже от себя самого, быть рядом с тобой в любом из трёх миров и никогда не покидать тебя, кем бы я ни стал.

Он смотрит мне в глаза, и что-то в его взгляде — тень усмешки или ускользающая жестокость — заставляет меня вздрогнуть. «От себя самого», — думаю я, чувствуя, как ярость вспыхивает в груди.

Возрожденный медленно кивает, его взгляд перемещается на меня. Клянусь, в этот момент его глаза, почти невидимые под капюшоном, смотрят на меня так, будто я тоже принадлежу этой тьме, этому вязкому, зловонному воздуху.

Слова едва срываются с моих губ:

— Я, Абигейл Грефт, — говорю холодно, чувствуя, как сердце сжимается от гнева, — клянусь быть с тобой, пока твоя голова держится на плечах.

В зале раздаётся лёгкий вздох, и я замечаю, как тень усмешки мелькает на лице Дамиана. Возрожденный смотрит на меня с укором, будто моё заявление противоречит его священному ритуалу. Да плевать мне на него.

Возрожденный вытягивает ладони, покрытые чёрными символами, подходит к нам и берёт наши руки, обматывая их тонкой тёмной лентой, едва различимой в свете факелов.

— Свидетели трёх миров, — произносит он зловеще, — примите эти клятвы и укрепите этот союз.

По руке пробегает ледяной холод, будто кровь выкачивают из вен. Лента туго сжимает запястья, и мне становится по-настоящему страшно, словно теперь я прикована к этому человеку, к этому чудовищу, навсегда.

Когда Возрожденный отпускает наши руки, тишина поглощает зал. Лента исчезает, оставляя на запястье едва заметный след, похожий на тонкий шрам.

***

Сразу после церемонии нас провожают в покои, откуда, кажется, уже нет выхода. Белфорд идёт позади, и, когда мы входим в большую спальню, освещённую лишь несколькими тусклыми свечами, я останавливаюсь на пороге, чувствуя, как ярость закипает внутри. Прежде чем он успевает что-то сказать, я обрушиваю на него всю накопившуюся боль и злость:

— Ты хоть понимаешь, что только что сделал? — мой голос полон ярости и обиды. — Ты сделал меня своей пленницей!

Гнев и страх смешиваются внутри, как горючая смесь, готовая вспыхнуть от малейшей искры. Я тяжело дышу, чувствуя его взгляд — он видит меня насквозь, и это злит ещё больше. В его глазах блеск хищной усмешки, словно он предвкушает каждый момент.

Он подходит ко мне, выпрямляется, воплощая в себе тьму, и будто наслаждается тем, как я пытаюсь сопротивляться, вырываясь перед ним.

— Ты хочешь показать мне свою силу, Абигейл? — его голос едва слышен, он шепчет, как змея, скользящая по коже. — Я могу дать тебе шанс. Но знай, мне абсолютно всё равно, что ты чувствуешь.

Собрав все силы, я бросаюсь на него, но он легко перехватывает мои руки и прижимает их к себе. Мой гнев и сопротивление — всё это оказывается жалким и бессильным против его ледяного спокойствия.

— Ты будешь рядом со мной, — шепчет он, ещё сильнее сжимая мои запястья, — пока твоя голова держится на плечах. Ты обязана оставаться рядом и делать то, что я велю.

Я не могу сдержать дрожь, его пальцы впиваются в кожу, и его голос, словно сталь, проникает глубоко в голову, оставляя чувство беспомощности и горькую ненависть.

— Чего ты добиваешься? — выдавливаю сквозь стиснутые зубы. — Пытаешься сломать меня? Хочешь увидеть, как я падаю на колени, униженная?

Он лишь усмехается, мои слова, кажется, его только забавляют.

— Мне не нужна твоя слабость, Абигейл, — резко отпуская меня, говорит он, так что я едва не теряю равновесие. — Я хочу, чтобы ты поняла: сопротивление бесполезно.

Я сжимаю кулаки, чувствуя, как ярость заполняет меня изнутри, угрожая разорвать. Его слова, его власть надо мной вызывают такую ненависть, что становится трудно даже дышать.

— Никогда не покорюсь тебе, — бросаю я, срываясь на крик. — Я останусь с тобой ровно до того момента, пока не смогу сбежать. Или убить тебя. Что будет проще.

Он усмехается, его лицо слегка наклоняется ко мне, и его голос — тихий, холодный — обжигает каждое слово.

— Попробуй, Абигейл, — шепчет он, и от его слов мороз пробегает по коже. — Попробуй, и увидишь, насколько это бесполезно.

Я отталкиваюсь от него, ощущая, как злость поглощает меня. Он не знает, на что я способна, чтобы разорвать эту связь, избавиться от его власти. Я сделаю всё, чтобы освободиться.

Он смотрит на меня с презрением и холодной решимостью. Мне хочется закричать, но голос застревает в горле. Он подходит ближе, и я, сжав зубы, смотрю на него с вызовом, стараясь игнорировать подступающий страх. Но его спокойствие пугает.

— Ты совсем не умеешь слушаться, Абигейл, — его голос звучит холодно и отстранённо, будто это всего лишь неприятная формальность.

Не успеваю ничего ответить, как его рука резко сжимает плечо, а затем пальцы впиваются в шею, чуть выше ключицы. Острая боль пронзает всё тело, перехватывая дыхание и заставляя колени подогнуться. Стараюсь удержаться на ногах, но тело отказывается слушаться.

— Пусти… — пытаюсь произнести, но голос срывается. Едва хватает воздуха, чтобы вдохнуть.

Он не отпускает, и чем сильнее я сопротивляюсь, тем жёстче его хватка. Боль нарастает, туман застилает сознание, силы покидают меня, будто он вытягивает их вместе с дыханием. Всё вокруг плывёт, и его голос где-то на границе сознания говорит:

— Спи, Абигейл. Ещё будет время для разговоров.

Хочу ответить, сопротивляться, но это становится невозможным. Ноги подгибаются, и я проваливаюсь в тьму, чувствуя только тупую боль в шее и ненависть, которая не утихает даже в забытьи.

Глава 3

Король в темнице, власть его тлеет, но сердце огонь ненависти греет

В соответствии с Волевым указом Императора любой, кто подозревается в использовании магии, подлежит немедленному задержанию и расследованию. Маги, их пособники и сообщники, независимо от возраста и пола, подлежат жесточайшему наказанию — смертной казни. В случае подозрения необходимо немедленно сообщить в местное отделение Ордена Возрождённых.

Глава VII: Законы и Уставы

Параграф 14: Указ о подавлении магии и общественном порядке

Первое, что я чувствую, когда просыпаюсь, — холод мёрзлого снега. Кости ноют от боли. Лежу на каком-то покрывале, но даже оно не спасает от пронизывающего холода. Голова кружится. Сажусь, опираясь на вытянутую руку, убираю влажные волосы с лица. Осматриваюсь: солнце поднимается над горизонтом. Вокруг разбросаны вещи и мешки. Живот предательски булькает.

В двух шагах от меня устроились незнакомые мужчины: один лежит на животе, уткнувшись лицом в мешок с морковью, на которую пытаются позариться привязанные неподалёку лошади. Другой мирно спит рядом. Нервничаю, и рука сама тянется к поясу. Пусто.

— Ты вообще в своём уме? — рычу, поднимаясь на локти, несмотря на головокружение. — Притащил меня в лес и думаешь, что это нормально?

— Это был единственный способ дать тебе отдохнуть, — его голос звучит спокойно, даже безразлично.

— Отдохнуть?! — гнев кипит во мне, я сжимаю кулаки. — Ты лишил меня воли, сделал со мной всё, что хотел, и это ради «отдыха»? Да пошёл ты!

Белфорд, наконец, поднимает взгляд. Его глаза холодные и бесстрастные, как ледяная вода.

— Ты нужна мне в здравом уме и трезвой памяти.

— Тебе плевать на моё состояние! — плююсь, чувствуя, как слёзы ярости наворачиваются на глаза. — Ты просто контролируешь всё и всех вокруг.

— Да, — сухо отвечает он, и это неожиданное признание на мгновение сбивает меня с толку.

И что он делал со мной, пока я была без сознания?

Его глаза вдруг прищуриваются, и я чувствую себя почти обнажённой под этим взглядом, будто он видит меня насквозь.

— Ты действительно боишься, что я причиню тебе боль? — произносит он, глядя прямо в мои глаза.

Внутри всё замирает. Слова застревают у меня на языке, потому что я только что подумала об этом, но не произнесла ни слова.

— Что?.. — сбиваюсь с дыхания, глядя на него. — Откуда ты…

Белфорд чуть склоняет голову, и я вижу, как уголки его губ приподнимаются в едва заметной, раздражающей ухмылке.

— Ты ведь не думала, что я буду полагаться только на твои слова, — говорит он, и в его голосе звучит что-то издевательское.

От потрясения не нахожу слов. В голове мелькают мысли, хаотичные и уязвимые, все те моменты страха и боли, которые я пыталась скрыть.

— Ты читаешь мысли? — произношу, словно боюсь услышать ответ. В горле пересохло.

Он молчит, и это молчание хуже любого ответа. Белфорд медленно кивает, наблюдая за мной, и тишина между нами становится почти невыносимой. Обмираю, понимая, что всё, что я чувствую — каждый страх, каждая слабость — ему известно.

— Так ты… всё это время… слышал всё, что я думаю? — спрашиваю, голос дрожит, несмотря на то, что я стараюсь держать его ровным.

— Даже то, что ты не хотела бы никому показывать, — отвечает он, и голос его звучит спокойно, почти тихо.

Чувствую, как лицо заливает краска, и отвожу взгляд, боясь, что он видит всю эту смесь страха и стыда, что охватывает меня.

— И теперь, — добавляет он, внимательно следя за моей реакцией, — ты знаешь, что я всегда буду знать больше, чем ты скажешь.

Его слова обжигают меня, оставляя болезненное осознание: я не смогу скрыться от него даже в собственных мыслях.

— Ублюдок! — кричу, вскакивая на ноги, несмотря на слабость. — Думаешь, что можешь всё контролировать? Думаешь, что я позволю тебе?

— Успокойся, Абигейл, — его голос звучит как ледяной ветер. — Иначе я действительно буду вынужден всё контролировать.

— Нет, ну вы посмотрите! — шиплю я.

Он встаёт, медленно складывая нож, и подходит ко мне, глядя сверху вниз.

— Ты вывел меня из замка, даже не дав попрощаться с родными! — кричу, чувствуя, как ярость вспыхивает с новой силой. — Ты просто решил за меня, что я должна уйти, заколдовал меня — и всё? Какого чёрта ты себе позволяешь?!

— Ты бы не ушла добровольно, а времени у нас не было, — спокойно отвечает он.

— Не было времени?! — хватаю камень с земли и швыряю его в Белфорда, но он уверенно уклоняется. — Всё ради твоего удобства, а не для моей пользы! Ты всегда думаешь только о себе!

— Это не так, — говорит он, и его глаза становятся жёсткими.

— А как? — смеюсь горько. — Ты украл меня, лишил воли и ожидаешь, что я буду тебе благодарна?

Ярость бурлит во мне, как лавина, готовая сорваться с вершины. Белфорд уходит к дереву и садится на землю, такой спокойный, такой уверенный в своей власти. Он лишил меня возможности попрощаться с родными.

Что с ними теперь?

Каждый раз, когда я думаю о матери и отце, о сёстрах и брате, моё сердце сжимается от страха. Они были там, в замке, когда он похитил меня. Что, если они пострадали? Что, если он сделал с ними что-то ужасное? Я никогда не прощу себе, если они пострадают из-за меня.

Белфорд бросает мне взгляд, полный холодного спокойствия. Чувствую, что что-то не так. В его глазах нет ни тени сожаления, ни намёка на правду. Он может говорить что угодно, но я не верю ему. Не могу верить.

— Значит, так тому и быть, — его голос становится ледяным. — Помни, Абигейл, сопротивление не приведёт тебя ни к чему хорошему. Тебе придётся принять правила этой игры, если хочешь выжить.

Он вынимает что-то из-за спины и бросает мне. Рефлекторно ловлю и осматриваю предмет — Тень. Извлекаю клинок из ножен и радуюсь ему, как родному.

— Не теряй его больше, — произносит Белфорд.

Он одет в простой чёрный камзол и такие же брюки, заправленные в высокие сапоги. На его поясе висит меч. Ему явно не холодно, хотя одежда не выглядит тёплой.

— Где мы? — задаю вопрос в надежде, что мне ответят.

— В Зимнем лесу.

У меня перехватывает дыхание. Мы покинули Олтгейм и достигли Зимнего леса — он в десяти часах пути от дома. Значит, заря не утренняя. Сейчас вечер.

Взгляд блуждает по голым деревьям. Ощущаю тугой хвост на голове, касаюсь волос — они собраны и завязаны. Я одета в длинную мужскую тунику и кожаный жилет с мехом внутри. На ногах высокие сапоги, похожие на те, что на моём «муже», и узкие штаны. Стараюсь не думать о том, кто меня переодевал.

— К чему такая спешка? Почему мне не дали возможности собрать вещи? — безразлично спрашиваю, ковыряя пальцем в грязном снегу.

Белфорд не отвечает. Заглядываю в его бездонные глаза и чувствую себя отвратительно.

Мне нехорошо.

Мне хреново.

Очень скверно.

Но когда он достаёт из мешка свёрток ткани и протягивает его мне, кажется, что ничего необычного во мне не замечает, и это хорошо. Несколько секунд просто смотрю на то, что держу, потом разворачиваю ткань и вижу пару ломтиков хлеба, помидор и яблоко. Организм истощён. Начинаю жадно есть, вгрызаясь в хлеб и яблоко.

Солнце окончательно скрывается за горизонтом. Деревья застывают. Всё вокруг замирает в ожидании ночи. Я продолжаю есть и больше не смотрю на Белфорда. Он отходит, давая мне побыть одной. Нужно думать о будущем, а не о тряпках.

Незнакомый мужчина, что поменьше, перекатывается на другой бок. Слежу за его движением и пытаюсь принять свою новую реальность.

Холодно.

Не телу, а душе.

Заканчиваю с едой, отряхиваю руки и встаю на ноги. Осматриваюсь в поисках укромного места.

— Лучше далеко не отходи, — слышу голос Белфорда.

— Как прикажешь, — бурчу.

Уверенно иду к большому дереву. Обхожу его и присаживаюсь, развязывая тугую нить на талии. Горят щёки. Ничего постыдного в этом естественном действии, и никто меня не видит, но стыд ощущаю. Возвращаюсь на лежанку. Ложусь. Жду.

Минуты складываются в часы, и я стараюсь не нервничать и не двигаться. Перед глазами — макушки деревьев, укрытые снежной бахромой. Слёзы катятся по щекам.

Мужчины спят.

Белфорд давно вернулся к дереву, облокотился на него спиной и затих. Его дыхание стало ровным. Поворачиваюсь к нему лицом. Борюсь с желанием рассмотреть его, но оно сильнее меня. Белфорд — самый красивый мужчина из всех, кого я видела. Хотя я видела не так уж и много. Его суровая красота, безусловно, притягивает, но она же и ранит, как острый осколок стекла.

Размышляю над тем, как мы смотримся вместе: он выше меня, мы оба темноволосы, только лорд красив, а я недостаточно. Встряхиваю головой и заставляю себя перестать думать об этом.

Какая мне разница? Белфорд красив, как изваяние, с этими идеальными чертами и ледяными глазами, но всё это не стоит и пары медяков. Пусть он идёт к чёрту со своим самодовольством.

Лес молчит. Отец учил выжидать. Невольно улыбаюсь. Не раз и не два я слышала от него, что умение ждать — главная составляющая успеха. Самое трудное, по его мнению, сохранять спокойствие и не распыляться по мелочам. Наверное, он прав. Сейчас я лежу на колючем снегу, мышцы болят, холодно. Но я буду терпеливо выжидать.

Далеко в глубине леса что-то тихо звякнуло. Распахиваю глаза. Держу Тень наготове, и ладони моментально потеют. Меня растили с оружием в руке. Я училась этому. Теперь мне известно, что я должна была умереть сразу после рождения. Над моей головой вечно будет нависать рука смерти. Тем не менее в какой-то момент появляется глупая надежда. Начинаю думать, что смогу выжить. Я справлюсь!

Ты не монстр, Абигейл!

Делаю вдох.

Рядом слышны шаги и хруст снега. Мои мышцы напрягаются. Смотрю на лорда. Он сидит с открытыми глазами. Чувствую нервную готовность. Белфорд переводит тяжёлый взгляд на меня и качает головой. Один из его людей, коренастый и выше остальных, смотрит в лес и молча кивает. Белфорд снова поворачивается ко мне и жестом просит не издавать ни звука. Никого не видно, но в тишине леса отчётливо слышно, что кто-то приближается.

Секунда. Чую треск тетивы. Перекатываюсь — вовремя! Стрела вонзается в плащ, на котором я только что лежала. Мы с Белфордом встречаемся глазами. Он резко встаёт, подходит ко мне и протягивает руку.

— Держись рядом.

Киваю и достаю клинок из ножен.

Из темноты леса выходят Серые Плащи. Никто не ждёт. Бой начинается резко и шумно. Сглатываю, а потом, понимая, что отсиживаться нет смысла, принимаю вызов. Схватываюсь с одним из них. Его техника лучше моей; он быстр и уверен в себе. Но я хочу жить. И потому, когда он, играя со мной, допускает ошибку, я без промедления вонзаю Тень ему в живот до самой рукояти. Удивление замирает на его лице, когда он оседает на землю. Я вытягиваю клинок и вытираю кровь о его серый плащ.

Следы битвы остаются на снегу. Тихая ночь возвращает себе безмятежность.

Белфорд стоит с мечом в руке, по лезвию которого стекает густая кровь. Мне внезапно становится тошно, и тело обжигает неприятное чувство. Взглянув на меня, Белфорд задерживает взгляд, проникая в самую глубину.

— Первый? — спрашивает он и, видя, что я смотрю на него, поясняет: — Раньше приходилось убивать?

Вспоминаю тайную свадьбу в лесу и киваю. Взгляд Белфорда меняется, но он остаётся сдержанным.

— У всех это происходит по-разному: кто-то плачет, кто-то впадает в ступор.

— Со мной всё в порядке, — делаю глубокий вдох, но тошнота не отступает.

— Я вижу. — Он убирает волосы мне за ухо. — У тебя есть выдержка.

Поднимаю брови. Непривычно слышать комплимент от этого мага, но я решаю задать другой вопрос:

— Что, к чёрту, тут делают наёмники Императора?

Белфорд лениво бросает, словно ему всё равно:

— Понятия не имею и особо не интересуюсь.

Что тут скажешь?

В памяти свежо воспоминание той ночи, когда наёмники в серых плащах убили всех на тайной свадьбе. Белфорд тоже был там. Совпадение?

Мой взгляд скользит по убитому наёмнику. Может, страх моих родителей, когда они не смогли убить собственную дочь, изменил во мне что-то. Или, может, украденная жизнь превратила меня в ту, кто пойдёт на всё, чтобы выжить. А может, я просто чёртов монстр.

Почему я убила его? Достаточно было обезоружить или ранить.

Белфорд тянется к моей руке и, прежде чем я успеваю отдёрнуть её, сжимает запястье.

— Ты не должна испытывать вину.

Киваю. Он изучает меня взглядом.

— Дамиан, мы всех уложили. Было ещё два лучника. Убрали и их. — Рядом с нами останавливается человек Белфорда.

Перевожу на него встревоженный взгляд. Он смущается.

— Проверь всё в радиусе, а затем поставь защиту, — Белфорд отвечает своему человеку, но смотрит на меня.

— Сделаю.

Мы остаёмся одни. Провожаю мужчину взглядом и спрашиваю:

— Он тоже маг?

— Сэм? Да. — Белфорд отпускает мою руку.

Опускаю взгляд.

— А другой?

— Его зовут Ал, — лорд улыбается. — И ты правильно думаешь: он тоже маг.

Принимаю это как данность. Теперь мне, кажется, придётся удивляться обыкновенным людям в окружении.

Сэм возвращается. Они с Алом обходят тела убитых. Нас больше никто не ищет, и Белфорд ведёт меня к лошадям.

— Дорога будет долгой, — говорит он, привязывая мешок к седлу. — Почувствуешь себя плохо — не молчи.

— Мне не придётся говорить, — намекаю на то, что он и так читает мысли.

— Я бы хотел, чтобы ты сказала.

Его голос звучит тихо.

— Почему?

Забираюсь в седло.

— Потому что так я пойму, что ты нуждаешься во мне.

Смотрю, как он удаляется после этих слов.

Внутри всё сжимается.

— Путь держим на восток? — спрашивает Сэм.

— Пойдём вдоль гор и сократим дорогу, — отвечает Белфорд.

Мы отправляемся. Холод ночи не так остужает кровь, как осознание того, что я сделала нечто ужасное.

Я не монстр.

Не уверена, что это так.

Глава 4

В ловушке судьбы и в цепях вины, Птица поёт, но её песни грустны

В замке графа в Олтгейме обнаружены десятки трупов. По приказу императора для расследования происшествия были направлены Серые Плащи. На данный момент связи с ними нет. Принимаются меры для выяснения обстоятельств и планирования дальнейших действий.

Депеша от Главного Секретаря Императорской Канцелярии

Через два часа у меня затекло всё тело! В какой-то момент я перестала чувствовать ноги. Зловещий мороз овладевает телом. Мертвенно-стылый свет сходит с небес и накрывает всё вокруг. Щурюсь. Снег переливается, и, кажется, он единственный, кому этот яркий свет угодил. Белфорд молчалив. Кстати, о нём: лорд держится в седле уверенно и спокойно, а меня периодически бросает то в одну, то в другую сторону.

Больше не могу сидеть в седле. Мне холодно до костей, и каждая часть моего тела болит.

Хочется просто лечь и лежать.

Ветви деревьев — длинные и когтистые, как лапы хищной птицы. Лес кажется живым. Его голые ветви тянутся к холодному небу. Здесь нет ни малейшего звука, тишина настолько глубока, что, кажется, он сдерживает даже собственное дыхание. Нагие ветви, словно скелеты древних существ, создают ощущение, будто сама природа застыла в ожидании.

К полудню я почти теряю сознание. Смотрю на мужчин, совсем не уставших, и понимаю, что достигла предела.

Белфорд мчится в седле. Чёрные волосы развеваются на ветру. Его взгляд, серый, как далёкое грозовое облако, сверкает яростью и решимостью. Он держит узду коня с мастерством, которого у меня, кажется, никогда не будет.

И почему, чёрт возьми, я вообще об этом думаю?

Вспоминаю его просьбу сказать о своей усталости. Задумываюсь, как к нему обратиться. Решаю, что ничего плохого не будет в том, чтобы назвать мужа по имени.

— Дамиан! — окликаю его.

Мысль о том, что ничего плохого в его имени нет, уже не кажется мне такой уж правильной. Лорд каменеет. Спина выпрямляется ещё больше. Неторопливо переводит на меня взгляд. Ошеломлённая его реакцией на своё имя, забываю, что хотела сказать.

— Прости, — глупо извиняюсь. — Просто больше не могу. Ноги свело.

Он молчит. Зрачки медленно расширяются, заполняя серую радужку, делая глаза чёрными и бездонными.

— Если выйдем из Зимнего леса и пойдём на восток, наткнёмся на таверну, — предлагает Сэм, почесав нос и смущённо улыбнувшись. — Если ты, Дамиан, не против.

Сдвигаю брови.

Почему этот стражник спокойно называет Белфорда по имени, а на меня смотрят так, будто я направила на лорда заряженный арбалет? Да пошли они все к чёрту!

Лошадь припадает на задние ноги, её голова поникла, а ноги дрожат от усталости. Легонько похлопываю её по загривку, но тут же убираю ладонь, видя, что шкура покрыта белым налётом. Лошадь на грани.

— Даже самые выносливые нуждаются в отдыхе, — говорит Белфорд с каким-то холодным оттенком заботы в голосе.

Оборачиваюсь и вижу, как серые глаза искрятся… печалью? Что за чёрт? Привыкла к его ледяному взгляду, но сейчас в нём что-то другое, что-то, чего я не могу понять.

— Ладно, — говорю, стараясь скрыть растерянность. — Идём к таверне.

— И осмотрите её лошадь, — резко приказывает Белфорд, пронзая меня взглядом, как будто это я отвечаю за всё происходящее.

Глубоко вдыхаю, пытаясь справиться с тревогой и непониманием.

Почему он так зол? И почему его забота кажется такой… ложной?

***

Проснулась ближе к полуночи. Шторы плотно задвинуты, маленькая свечка пылает на прикроватной тумбочке. Комната тёмная и узкая. За окном в небе ярко блестят звёзды, и во главе их красавица луна. Напротив меня стоит ещё одна кровать и маленькая тумбочка рядом. Здесь довольно чисто, но странный запах присутствует. Поблизости никого нет. Кровать не расстелена.

Подхожу к умывальнику. Возможность наконец-то привести себя в порядок очень радует. Минуты покоя без скитания по Зимнему лесу кажутся мне настоящей наградой. Смотрю на себя в зеркало и с грустью отмечаю серый цвет лица. Голод и постоянное переутомление сделали дело.

За дверью послышалось шуршание. Кто-то поднимается по лестнице. Шаги затихают. Напряжённо осматриваюсь в поисках меча. Дальнейших действий от неизвестного не следует. Похоже, тот, кто за дверью, не решается войти, либо же нагло подслушивает.

Вижу Тень в ножнах возле прикроватной тумбочки. Беру оружие в руку. Набираюсь смелости и открываю дверь. За ней стоит высокий мужчина с ярко-серыми глазами.

Ах, проклятье…

Мы с Белфордом удивлённо смотрим друг на друга.

— Зачем припёрся? — начинаю я.

Белфорд заводит руки за спину.

— Собирайся, выходим через десять минут.

— Хорошо… мне просто нужно…

— Поторопись. — Белфорд планирует уйти, как вдруг останавливается и произносит: — Необходимо найти тебе одежду.

Он неторопливо исследует меня сверху вниз. Даже чересчур неспешно. Излишне пристально. Моя кожа покрывается мурашками.

— Не откажусь от вашей одежды, лорд Белфорд, — произношу, прежде чем успеваю обдумать фразу.

Его левая бровь приподнимается. Губы растягиваются в кривой усмешке.

— Что ещё моё вы готовы присвоить себе?

Всё! И ты знаешь об этом, потому так злишься.

Держу язык за зубами.

— Моё имя вы уже присвоили себе.

Вот это его осуждающее выражение — он что, серьёзно? Почему в том, что я просто назвала его по имени, было что-то настолько ужасное? Отчего он выглядит так, будто я нарушила какой-то сакральный запрет?

— И что, — бросаю зло, щурясь, — это запретная тема? Ты слишком важная персона?

Он не отвечает. Но тишина, наступившая после моих слов, холодит кожу до мурашек. Слышу, как он делает шаг вперёд, и ещё один — его силуэт приближается, тени танцуют на его лице, а глаза сверкают, будто оттуда проникает весь его гнев.

— Абигейл, — произносит лорд медленно, тягуче. Каждая буква скользит в воздухе, обволакивая шелковыми нитями.

Он делает ещё шаг, и теперь между нами остаются лишь миллиметры. Чувствую его дыхание на своих губах. В его голосе звучит что-то опасное, что-то, отчего сердце сжимается, а кровь в жилах кипит.

— Дамиан… — пытаюсь возразить, но слова застревают в горле, когда он вдруг касается меня. Его пальцы скользят по шее, тёплые, почти обжигающие, оставляя после себя огненные следы.

— Нравится, когда тебя называют по имени? — его голос как бархат, но в нём скрыта сталь.

Он наклоняется ближе, его губы почти касаются моих. Вся моя решимость тает в этой близости. У меня перехватывает дыхание. Я не должна поддаваться, не должна терять голову. Но он смотрит с такой холодной страстью…

— Ты… ты пробуешь меня сломить? — выдыхаю, но голос дрожит, выдавая всё, что я пытаюсь скрыть.

— Я лишь хочу научить тебя, — шепчет он, и его слова срываются в пространство между нашими губами.

Его пальцы приподнимают мой подбородок, заставляя смотреть прямо в его серые глаза. Они темны, как штормовое небо, и полны угрозы, которая притягивает сильнее, чем я готова признать. Он скользит пальцами по моей щеке, оставляя после себя холод, и я ощущаю, как жар внутри разгорается.

Кажется, ещё чуть-чуть, и мы пересечём ту черту, за которой уже нет пути назад. Но я не хочу отступать. Пусть лорд думает, что держит меня в руках, что контролирует мои мысли и желания. Но он ошибается. Я не позволю ему захватить меня целиком.

— Дамиан, — снова говорю, едва касаясь его губ своими, почти провоцируя.

Вызов. Если он думает, что победил — он ещё не знает, с кем связался.

— Снова… — Лорд хрипло смеётся, и это слышится как рычание зверя, готового к прыжку. — Ты просто невыносима.

— Взаимно, — отвечаю, и, прежде чем успеваю осознать, что делаю, хватаю его за воротник, притягивая к себе.

Он мог бы остановить меня, но не делает этого. Его губы касаются моих, и всё гаснет в этом огне. На миг всё стирается — и его холодная ярость, и моё упрямство. Остаётся только это ощущение, что мы оба стоим на краю пропасти. Но я не боюсь.

В этом огне я горю, и пусть весь мир падёт — пусть рухнет, я не отступлю. Наши губы касаются. Чувствую его дыхание, его мощь, его присутствие — и всё это вызывает во мне бурю, которую я не в силах контролировать. Но, чёрт возьми, пусть он думает, что сломал меня. Пускай верит, что это его победа.

Целую его, сжимаю руки в кулаки, почти вцепляясь в его одежду. Он поддаётся, но я ощущаю его настороженность. В этом поцелуе — вызов. В каждом движении — моя ярость. Я делаю это не потому, что хочу, а чтобы показать, как сильно мне плевать. Чтобы обосновать ему и себе, что он не может меня сломать, что я — не игрушка.

Чувствую, как его рука скользит по моей спине, прижимая меня ближе. Секунды превращаются в вечность, и с каждой из них уверенность только растёт. Этот поцелуй — власть над ним, мой способ показать, что я не боюсь. Он думал, что я уступлю, что сломаюсь под его напором, но я встречаю его холод огнём, позволяя нашей страсти столкнуться, как две стихии, и не уступаю.

Он глубже впивается в мой поцелуй, его губы требуют подчинения, но я отвечаю на каждый его толчок. Пусть знает, что я не сдамся. Пускай ощутит, что я не уступаю, а дерзко бросаю вызов. Если лорд думает, что меня можно запугать, что он контролирует мысли и чувства, то этот поцелуй доказывает обратное.

Когда я отстраняюсь, в его глазах — то же напряжение, что и прежде. Он не ждал этого. Не думал, что я пойду так далеко. Но я вижу в его взгляде что-то ещё — удивление, уважение, даже восхищение. Он пытался запугать меня, но не смог. Мы стоим на равных, и это выводит его из себя.

— Видишь? — шепчу, почти касаясь его губ своими. — Мне плевать на твои игры, Белфорд. Твоя власть надо мной — иллюзия.

Он не отвечает, но его рука продолжает оставаться на моей спине, словно он ещё не решил, отпустить меня или затянуть обратно в этот поцелуй. Но я уже сделала свой ход, и теперь всё в его руках. Пусть решает, как ему поступить. Я доказала себе, что могу контролировать ситуацию, и этого достаточно.

Отхожу на шаг, но его рука всё ещё сжимает мою. Смотрю ему в глаза, не позволяя себе дрогнуть. Пускай видит, что я не боюсь. Пусть понимает, что это был мой выбор, моё решение.

— Не играй со мной, Абигейл, — наконец произносит он, но в его голосе больше нет той уверенности, что была прежде. Это уже не угроза, а предупреждение.

— Я не играю, — бросаю в ответ. — Я просто не собираюсь прогибаться.

Его глаза сверкают в темноте, и я вижу, что мой ответ задел его. Хорошо. Пусть знает, что я не та, кем он меня считает. Я — сила, с которой лорд должен считаться. И пускай это его бесит, пусть злит — я не отступлю.

— Было десять минут, — стал он серьёзным. — Осталось три.

Лорд выходит за дверь. Пытаюсь привести в норму своё сбившееся дыхание. Затем бегу к умывальнику и обильно ополаскиваю лицо, шею и грудь студёной водой. Беру кувшин и жадно пью. Внутри зарождается странное новое чувство, похожее на знакомую мне ненависть.

Стою у умывальника, опершись на холодный край, чувствуя, как руки дрожат от напряжения. Вода стекает по лицу, смешиваясь с каплями пота, словно пытаясь смыть с меня то, что произошло несколько минут назад. Но внутри всё ещё бурлит ненависть и отвращение. Губы ещё горят от прикосновения, и это вызывает только одно желание — стереть этот след, избавиться от ощущения, что его тёмная сила проникла глубже, чем я готова признать.

Стираю капли воды с лица, но отмыться от этого не получается. Чёрт, как же меня тошнит. Опираюсь на раковину, дышу глубже, пытаясь прогнать мысли о том поцелуе, который должен был стать моим вызовом, но вместо этого оставил привкус пепла. И вдруг, в зеркале передо мной, из темноты проступает чей-то силуэт. Моргаю, надеясь, что это просто игра теней, но когда поднимаю взгляд снова, встречаюсь глазами с чужим лицом.

— Кто ты? — шепчу, но слова выходят едва слышно, будто голос поглощает окружающая тьма.

Мужчина в зеркале лишь усмехается, как бы играя с моим страхом. В его глазах — зелёный свет, неестественный, неземной, будто внутри них горит что-то жуткое, древнее. Этот свет пронзает, проникает в самую душу, и мне кажется, что он видит все мои тайны, все страхи.

— Так испугалась, маленькая Абигейл? — его голос раздаётся в воздухе.

Он мягкий, но в нём слышится зловещий отзвук, как будто кто-то шепчет одновременно с ним, только издалека, с того света.

Отступаю на шаг, сердце гулко бьётся в груди, и я чувствую, как ледяные пальцы страха сжимают горло.

Апоро — нечто большее, нечто древнее и пугающее.

Моё отражение дрожит в зеркале, словно его тоже охватывает страх.

— Ты… ты, — выдавливаю, не в силах скрыть дрожь в голосе.

Пожиратель смеётся, и этот смех, словно эхо, отдаётся в стенах комнаты, заполняя каждый угол. Он звучит так, будто его издают тысячи голосов, каждый из которых наполняет пространство вокруг.

Апоро наклоняется ближе к зеркалу, и его чёрные волосы, длинные и густые, касаются стекла, словно они могут протянуться ко мне и схватить за горло. В его глазах что-то сверкает, что-то опасное, как огонь на краю пропасти.

— Ты чувствуешь это, Абигейл? — шепчет он, и его голос звучит так, будто он стоит прямо за мной, дышит мне в затылок. Оборачиваюсь, но за спиной пусто. — Чувствуешь, как тьма заползает под твою кожу? Как она обвивает сердце, замораживая его? Это лишь начало.

Тело пронизывает дрожь, становится холодно, как будто ледяные когти вонзаются в сердце. Чувствую, как его присутствие проникает в меня, заполняя всё вокруг.

В зеркале Апоро двигается, но его отражение не соответствует реальности, как будто он скользит между мирами, его форма искажена, превращена в нечто нечеловеческое.

— Чего ты хочешь? — мой голос ломается, он кажется жалким, но я должна спросить, должна понять, зачем Апоро здесь.

— Хочу? — его усмешка растягивается, обнажая острые, как лезвия, зубы. — Я здесь ради веселья. Чтобы увидеть, как ты испытаешь ужас.

Его слова проникают в меня, как яд, медленно, но неотвратимо отравляя каждую мысль. Чувствую, как стены комнаты сужаются, тьма сгущается вокруг. Становится слишком тихо, так тихо, что я слышу лишь своё учащённое дыхание и стук сердца.

Эта тишина заполняет всё, и в ней я улавливаю его шёпот.

— Белфорд не мог запугать тебя, не так ли? — его голос становится мягче, но от этого только страшнее. — Но я вижу то, что скрыто даже от него. Знаю, чего ты боишься больше всего, Абигейл.

Его слова проникают в меня, как ледяные кинжалы, сковывая разум. Не могу отвернуться, не могу отвести взгляд от этих жутких чёрных глаз, которые смотрят из глубины зеркала. Они сверлят меня, вскрывают все страхи, всё, что я пытаюсь скрыть даже от самой себя. Я должна бороться, но он тянет меня в бездну, словно закручивая в воронку, из которой нет выхода.

— О, Абигейл, ты даже не представляешь, насколько я тебя понимаю. Я знаю любую твою мысль, каждый страх, всякое желание. И я наслаждаюсь тем, как ты пытаешься бороться с этим.

Сжимаю зубы, стремясь удержать свои чувства, но его слова с каждым мгновением все больше захватывают.

— Что тебе нужно? — шепчу, почти теряя голос.

Он приближается в зеркале, и его лицо становится ещё более искажённым, зловещим. Его глаза сверкают, как два изумрудных огня, готовых поглотить меня целиком.

— Пока ничего, — его голос замирает в воздухе, как последнее предупреждение. — Но однажды ты придёшь ко мне, маленькая Абигейл. И я буду очень этого ждать.