Бесплатный фрагмент - Пташки Лети Гилмор

Пташки Лети Гилмор

— Открой дверь, Джонни! — Я дёргаю за ручку и начинаю колотить кулаком. Звонок у нас давно не работает.

— Пошла в задницу, маленькая обезьяна. — Отвечает отчим.

— Открывай чёртову дверь, Джонни Морган! — Не сдаюсь я.

— Отвали, кретинка.

— Это дочка твоей бывшей? — Раздаётся из-за двери писклявый женский голос, и я приникаю ухом к облезлой обшивке.

— Да, детка, забудь, не отвлекайся.

Я наклоняюсь и кричу в замочную скважину:

— Ты говнюк, Морган! Ты приволок бабу в дом моей матери!

Отчим не отвечает и делает телевизор погромче. Мне ничего не остаётся, как пинать дверь ногами.

Из квартиры напротив выходит соседка с вопящим младенцем на руках. Если бы меня трясли, как этого сопляка, у меня бы кишки выскочили через рот.

— Вы заткнётесь, наконец? Чёртов гадюшник с чёртовыми соседями! — Рявкает она и хлопает дверью быстрее, чем я успеваю ответить.

Тащусь по длинному коридору в самый конец и звоню в квартиру Энди. Он приоткрывает дверь на узкую щель и вопросительно смотрит на меня.

— Привет, придурок, у тебя осталась краска?

— Три бакса. — Кивает он.

— Чего? А если я сейчас скажу твоей матери, что ты стоял на стрёме у Рика Креветки? Она тебе задницу надерёт — будь здоров, Энди. Сказать? Миссис О’Хара… — Привстав на цыпочки, бросаю я вглубь квартиры.

— Заткнись, Нэнси! — Испуганно шепчет он и через минуту протягивает в приоткрытую дверь заляпанный баллончик с краской.

— Вот, осталось чуть меньше половины, и только зелёная.

— Да мне насрать. — Пожимаю я плечами и возвращаюсь к своей квартире.

Для очистки совести опять стучу в дверь. Отчим выкрикивает, чтобы я отправлялась, откуда пришла и вообще свалила. Ну, сам виноват. Встряхиваю баллончик и, высунув язык от усердия, вывожу наискосок надпись: «Джон Морган — говнюк». Краски хватило ещё на три восклицательных знака.

Полюбовавшись надписью, спускаюсь на улицу. Уже стемнело и свет падает только от последнего неразбитого фонаря и из нескольких окон, где не опустили жалюзи. Я отступаю на дорогу и, сложив ладони рупором, кричу, задрав голову:

— Морган, открой! Я не собираюсь ночевать на улице!

Отчим не отвечает, зато высовывается старуха Льюис и верещит, чтобы все заткнулись, иначе она позвонит в полицию. Я успеваю отпрыгнуть в сторону, и выплеснутая вода попадает мне только на носки кроссовок. Компания парней возле дома начинает гоготать.

— Эй, крошка Дойл, — кривляется Винс, — что, опять ночевать негде? Когда отрастишь сиськи, можешь спать у меня.

— Сначала сам отрасти кое-что между ног. — Огрызаюсь я.

— Ах ты, писюха! — Винс пучит глаза и двигается ко мне. Его дружки корчатся от хохота, а я несусь вдоль улицы и шмыгаю в арку. Там ужасно воняет мочой. Привалившись к стене, спит старик Боно. Обхожу мусор и лужи и оказываюсь на параллельной улице. Я не знаю, что делать дальше и тупо тащусь ближе к центру.

Конечно, я поступаю, как идиотка. Мне надо искать ночлег, а я топаю по шикарным улицам, пока не утыкаюсь в ИнтерКонтиненталь на авеню Норт- Мичиган. Он такой огромный, и вокруг движуха, несмотря на поздний час и отвратную погоду. Стою и рассматриваю красивые машины, нарядных людей и всё такое. Ты точно дура, Нэнси Дойл, десять баксов, что никто из довольных жизнью мужчин и женщин даже не замечает подростка в неоново-зелёных лосинах и потрёпанной джинсовке.

Прислоняюсь к стене дома напротив и лезу в карман за сигаретами. Вот чёрт! Точно говорят, если человеку не везёт, то не везёт во всём сразу. В пачке осталось всего две штуки, и одна из них сломалась почти у самого фильтра. Зажигалки у меня тоже нет. Я втягиваю голову в плечи — тупейший способ спрятаться от моросящего дождя — и двигаюсь в сторону кафешки поблизости. Ну это точно не жалкий, грязный и полутёмный бар на нашей улице. У меня всего пятнадцать центов, и я с гарантией не смогу купить себе даже стакан кофе. Из кафешки выходит чернокожая девица с забавной причёской. Она, кажется, попроще, чем остальные посетители, и я решительно ломлюсь к ней навстречу.

— Не найдётся огоньку, мисс?

Она сто лет смотрит на меня, не соображая, что моя единственная сигарета сейчас намокнет.

— Кофе будешь? — Внезапно спрашивает она и суёт мне картонный стаканчик.

Вау! Вот кайф! Стакан горячий, и я даже через крышку ощущаю аромат.

— Я Блэйк. — Кивает девица.

— Привет, Блэйк. Я Нэнси. — Отвечаю я, хотя мне совершенно пофиг, как её зовут.

— Чего домой не идёшь?

Ой, не люблю я такие вопросы, типа «чего так поздно по улице шастаешь» и всё такое. Конечно, я могу послать эту мисс приставалу, но мне охота получить пару сигарет. Я вижу уголок Честера, торчащий из нагрудного кармана её куртки. Вяло плету всякую хрень, вроде «потеряла ключ, а дома глухая бабка». Блэйк хмыкает и заявляет, что я здорова заливать.

— Ладно, подожди меня здесь, сейчас я возьму ещё один кофе для сестры и пойдём.

Она скрывается за дверью кафешки, и я действительно остаюсь на месте, как собачка на поводке. Сдалась мне эта деваха! Может, ей не с кем поболтать? Пока я раздумываю, она возвращается и подмигивает:

— Пошли, тут рядом моя машина, погреешься.

Это мне подходит. Я действительно успела околеть, стоя под моросящим дождём. Даже если у Блэйк ржавая развалюха стопятьсотого года выпуска, всё лучше, чем на улице.

Ого! Она подходит к приличному авто тёмного цвета и нажимает сигналку на ключах. Я с радостью ныряю в салон на заднее сиденье и оглядываюсь.

— А у тебя тут классно, подружка. — Я поглаживаю нежную кожу сиденья. — Могу подождать твою сестрицу ещё три дня.

Блэйк хохочет, и мы пьём кофе. Я развалилась на сиденье и почти согрелась. Вот дерьмо! Теперь мне будет ещё обиднее вылезти из этого классного местечка и вновь оказаться на ночной улице.

В машине тепло; я шаркаю ногами по коврику и соображаю, что старые кроссовки напрочь промокли и теперь начнут вонять на весь салон. Надо срочно закурить, иначе Блэйк выставит меня вон, обозвав вонючкой-скунсом. В машину ныряет тоненькая девица. Обернувшись назад, она сощуривает и без того узкие глаза:

— Мать твою, а это ещё кто?

Я таращусь на треугольное белое лицо с раскосыми глазами и хмыкаю:

— Это и есть твоя сестра, Блэйк? Вы, наверное, близняшки.

— Захлопнись. — Рявкает девица.

— Да ладно, Ёси, не заводись. — Миролюбиво замечает Блэйк. — Пусть сидит, ей всё равно идти некуда.

— Ты что, из общества помощи бездомным? — Фыркает Ёси.

— Я не бездомная. — Ворчу я. — Просто Морган сменил замок.

— Захлопнись, тебя не спрашивают.

— Ёсико, сестричка, говорю же, не заводись. — Пожимает плечами Блэйк. — Малышке негде ночевать.

— А мы при чём?

— Отвезём её к нам. А там видно будет.

— Ещё чего, — шипит Ёсико.

— Мама разберётся, что с ней делать. — Спокойно отвечает Блэйк.

Мне жутко нравится эта флегматичная деваха, и я не прочь переночевать в доме. Конечно, нам в школе пару раз трындели, что нельзя садиться к незнакомцам в машину и всё такое. Но мне реально некуда податься. К Энни Род я не хочу. И потом, что мне сделают две девчонки?

По машине непохоже, что они торгуют наркотой, у таких ребят тачки за милю видно. А вообще, хрен знает, чем занимаются эти «близнецы», ладно, смотаться я всегда успею. У меня это отлично получается. Кажется, это единственный мой талант.

Ёсико, не поворачиваясь, бросает:

— Так что у тебя за проблемы, сопля?

— Ха, на себя посмотри, мисс большеглазка. — шиплю я. — С такой комплекцией ты сто процентов одеваешься в отделе для новорождённых.

— Вот задница! А тебе палец в рот не клади… — Тянет Ёсико. Удивительно, но кажется, она не разозлилась. — Ладно, мне всё равно плевать, пусть решает мама.

Оставшийся путь я молчу. Мне до одури охота спать, но я не собираюсь показаться малявкой, которая топает в постель в девять вечера.

Не знаю, сколько времени мы тащились до их дома. Наверное, сто лет. Не удивлюсь, если окажется, что припёрлись в Мексику. Наконец, под колёсами захрустел гравий, и я с любопытством таращусь в окно. Дом мне понравился. Даже в сумерках видно, что он большой и красивый, как в кино. По моему мнению, все, кто живут в домах — богатые. Только нищеброды вроде моей матери и Моргана ютятся в уродских квартирах в густонаселённой социалке. Чёрт, мамаша девчонок, наверное, миллионерша! Возле дома лужайка, цветы и деревья. Надеюсь, хозяйка не оторвёт мне башку за то, что я прусь по аккуратному газону?

Семейка — офигеть. Миссис Гилмор — мамаша девчонок — мне понравилась. Она симпатичная, хотя и белая. Думаю, ей за пятьдесят. У неё светлые прямые волосы до плеч и стройная фигура; мама Летти, как называют её Блэйк и Ёсико, похожа на тёток из телевизора. Такие обычно сидят в студии и вещают о чём-то заумном или рассказывают о погоде. У неё голубые глаза, такие светлые, что кажутся совсем прозрачными. Мне до ужаса нравится тонкий браслет на её запястье. Возможно, я его сопру, не решила ещё. Пока мы жевали сэндвичи и пили кофе, притащились ещё двое. Если они тоже дочки мамы Летти, то она здорово погуляла в молодости. Как материна подружка Энни Род. У неё пятеро сыновей от разных мужчин и все как один придурки. Это единственное, что роднит их почище внешнего сходства. Конечно, Энни не такая симпатичная, как миссис Гилмор. Но мужчин Летисия выбирать явно не умеет, точно как миссис Род. Блэйк совсем чёрная, с кучей косичек, собранных в огромный хвост. Он торчит, как фонтан. Попка у неё тоже будь здоров, с такой можно безболезненно сидеть хоть на гвоздях, не то, что мой костлявый зад. Мне и на унитазе сидеть — мука, если там нет пластикового ободка. В нашей квартире его нет. Пару раз Морган спьяну его сломал, и мать перестала покупать новый. Ёсико похожа на злобную кошку своими раскосыми глазами и треугольным лицом. У неё узкие бёдра и маленькая грудь. В нашей школе таких дразнят «доской для скейта». Кэтрин точно как пасхальный кролик. Бесцветная настолько, словно у Боженьки краски закончились. Белые у неё даже брови и ресницы. Охренеть, наверное, она тысячу лет таращится в зеркало, чтобы увидеть свое отражение. Айрин клёвая! У неё очень густые волосы красного цвета и чёлка до самых глаз. А на плече прикольная татуха. Короче, все девчонки совершенно не похожи, но упорно называют друг друга сёстрами, а миссис Гилмор — мамой.

Не знаю, что Блэйк успела насвистеть. Может, сказала, что подобрала меня в слезах и соплях на обочине прямо в луже. Летисия улыбается, как добрая миссис бедной сиротке в жалостливом сериале, и сообщает, что я могу топать наверх. Типа, там есть свободная спальня. Кэтрин тащится меня провожать.

Шлёпаю своими грязными кроссовками по бежевому ковролину и жду, когда Крольчиха заорёт, что я засрала весь коридор. Но она вежливая, аж зубы сводит.

— Это комната Ёсико и Блэйк, в этой живём мы с Айрин. А в этой жили Джини и Сара, но они уехали. Ты можешь выбрать любую кровать.

Я так хочу спать, что слушаю вполуха. Типа, тут жили ещё две девахи? Ну теперь ясно, что все девчонки — приёмыши. Даже любительница гульнуть не может наплодить кучу детей одного возраста. Да уж, у меня глаз как у орла. Точно могу определить, что всем «дочкам» меньше двадцати. Ну и фиг с ними.

Я хочу сразу завалиться на вкусно пахнущее бельё. Но белобрыска кладёт на постель полотенце, и я с умной рожей плетусь в душ. Дома я редко моюсь перед сном. Зачем? На языке вертится острота, типа, если я всё время буду мыться, то вряд ли стану такой же, как мисс Крольчиха. Но я промолчала. Она может пожаловаться мамаше. А мне неохота получить пинка под зад из дому. Может, я ещё стопятьсот лет в такой не попаду. В ванной я просто включила воду на полную, чтобы она не сомневалась, что я моюсь. Смачиваю волосы руками и выхожу, в надежде, что настырная девчонка свалила. Так и есть. Ой, со смеху описаешься! На кровати лежит розовая сорочка с кружевами! Сроду я такое не надену. В них ходят только идиотки в локонах с глупыми кукольными рожами. Видала я таких. Они и разговаривают, точно хватанули сироп от запора и боятся обделаться.

«Ах, мой славный Мини! Ты такая сладкая собачка! Иди, мамочка чмокнет тебя в носик». Тьфу, блевотина!

Я швыряю сорочку на соседнюю кровать и залезаю под одеяло в своей футболке и застиранных трусах, которые держатся только за счёт резинки. Последнее, о чём я думаю, прежде чем отрубиться, так это про унитаз в ванной комнате. На нём есть пластиковый ободок.

Вот это супер! Если Бог действительно есть, значит он с гарантией решил, что мне хватит получать оплеухи и надо бы ему, наконец, раскошелиться на что-то хорошее. Я бы хотела поорать и попрыгать на кровати, но вспомнила, что Морган вечно трындел, что когда мне весело, я прямо точная копия обезьяны. Он, конечно, говнюк, но неохота услышать такое ещё и от Летисии. С утра мы остались с ней вдвоём. Не считая Айрин, которая торчит у себя и, по словам миссис Гилмор, ужас как занята. Надеюсь, она не варит зелье из лягушек и летучих мышей. Короче, я остаюсь у мамы Лети! Да, она сама предложила после того, как тысячу лет расспрашивала меня точно как коп по работе с подростками. Вообще-то я люблю приврать, когда взрослые на меня наседают, но почему-то с Летисией не стала заливать и вывалила всё как есть. Про мать, которая умерла полгода назад и всё такое. Удивительно, что я так спокойно вспоминала о матери. Но у меня реально не было слёз и завываний, как показывают в кино. Может, я чокнутая? Не, ну не то что бы мне не жалко, что Роуз Дойл померла, просто я привыкла быть сама по себе. Даже если бы на меня наставили пистолет, я не смогла бы вспомнить, когда мать меня целовала или обнимала. От тётки Энни я знаю, что мой родной папаша был снежком. Летисия молчит, но я тут же поправляюсь и говорю, что он был белый. Наверное, заделал меня между отсидками — по словам той же Энни, он вышел из тюряги, помотался с моей матерью недели две и снова сел. Вот не повезло! Из-за него я получилась довольно светлокожей, но с курчавыми жёсткими волосами, которые хрен пригладишь. Когда девчонки в школе хотят мне досадить, вопят, что я сраная полукровка, которая воображает себя белой. Лучше быть такой, как Блэйк! Ну ладно. Мы вечно переезжали с места на место, пока мать не вышла замуж за Моргана. Мне было лет десять, и я спросила: «Какого чёрта нам сдался этот амбал?». Но мать ответила, что, мол, без мужчины прожить трудно и всё такое. С мужем гораздо легче. И теперь она будет не «шлюха Дойл», а «миссис Морган», а это что-то да значит в глазах окружающих. Не знаю, что она имела ввиду, ведь где бы мы ни жили, ни фига не отличались от соседей. Мать тогда устроилась посудомойкой в маленький ресторан через улицу, а Джонни вечно искал работу. Его отовсюду выпирали буквально через неделю. Он ленивый, как кастрированный кот, и в итоге жить стало ничуть не легче. Один Морган мог за обед сожрать больше, чем мы с матерью вдвоём за весь день. Повезло, что она приносила из ресторана жратву, которую не доели гости.

Летисия внимательно слушает и молчит, хотя спросила, от чего умерла моя мать. Вообще-то я до сих пор не понимаю, как она могла помереть от такого пустяка. Дело было так. К нам притащилась Эни с новым хахалем. Отмечали Рождество. Ну, Санта в гадюшник не заглядывает, поэтому подарков не принёс. Дерьмовые наборы от общества помощи малоимущим не в счёт. Я таращилась в телек, а взрослые здорово натрескались, и мать с Джонни подрались. Нет, мэм, мать начала первая, и Морган просто отбивался. Конечно, он тот ещё придурок, но я за справедливость. Мать припомнила, что он хватает за задницу всех соседок, дала ему по морде и пару раз лягнула ногой. Он её оттолкнул, и она здорово приложилась головой о тумбочку. Треснулась так, аж звон пошёл, и телевизор слетел. Я, конечно, ни за что не признаюсь, что в первый момент меня больше расстроил сломавшийся телек, чем лежащая на полу мать. Хахаль Эни вызвал скорую. В больничке мать соврала, что упала сама. Типа, если Джонни посадят, мы станем жить бедно. Можно подумать, что с ним мы жили зашибись как богато. Ну вот. Операция прошла неудачно, что там врач трепал Моргану про внутреннюю гематому в мозгах и отёк, я не поняла. Ну, я, типа, осталась с отчимом. Нет, мэм, не скажу, что бы он меня дубасил и всё такое. Он и раньше-то меня не замечал. Так, пару раз съездил по затылку, когда я спёрла у него деньги и ещё, когда тиснула пачку сигарет. Потом он начал крутить с Лили Бишоп. Ему, наверное, наездила по ушам тётка из попечительства, и несколько дней он вопил, что я должна приходить не позже девяти, а то хрен домой попаду. Хватило его на три дня. Потом он тупо сменил замок, так я и оказалась на улице ночью. Можно было бы пойти к тётке Энни, но они живут в таком же гадюшнике. В одной комнате она и очередной мужик, а в другой — все её пятеро кретинов. Очень весело!

Я всё выложила и теперь с удовольствием пью кофе с печеньем. И скоро в вазочке остаётся одна сиротливая печенюха, которую я внезапно постеснялась забрать. Летисия закуривает сигарету и некоторое время молчит, а потом выдаёт:

— Скажи, дорогая, ты хотела бы остаться с нами или вернуться домой?

Я аж поперхнулась кофе и открыла рот, как слабоумная дочка миссис Майерс.

Это всё равно как спросить алкоголика, хочет ли он бренди или стакан молока. Правда, я засомневалась, что меня так запросто могут оставить у Летисии. Налетят из попечительского совета и из школы. Но мама Лети спокойно ответила, что это не моя проблема. Но если я остаюсь, то…

Тут она начала вещать, что их дом — остров справедливости, и все его жители неукоснительно должны соблюдать определённые правила. Мне сразу стало скучно. Что-что, а любые правила — это не для меня. Если начнётся нудятина про режим дня и прочую хрень, то до свидания. Я уже была в летнем говнолагере для трудных подростков, спасибо! Чуть не сдохла от муштры и тупых занятий. Вот на кой хрен мне вязать узлы и тащить свой зад через переправу? Сигареты у нас отобрали сразу по приезде. Поднимали ни свет ни заря и гнали на уродскую зарядку. Мисс Кроули вечно стояла рядом, как надсмотрщик, и командовала:

— Руки в стороны, приседаем. Приседаем, Дойл!

В тот день от чёртовых приседаний у меня разошёлся шов на лосинах, и я сверкнула трусами. Наши попадали с хохоту, а Тед намочил штаны. Мне, конечно, было обидно, что все ржут, как идиоты, но из-за лосин я расстроилась ещё больше. У меня все шмотки из общества помощи нищебродам, и за эти лосины я едва не подралась с кобылой Джинджер. Мне просто повезло, что её толстая задница в них не влезла.

Я слушаю Летисию, насупившись и почёсывая коленку.

— Итак, дорогая. Мои пташки…

Тут я, не удержавшись, хихикнула.

— Да, Нэнси, я зову моих девочек пташками. — С серьёзной миной продолжает миссис Гилмор. — Мои пташки прекрасно знают, что всё, что обсуждается в этих стенах, никогда — запомни дорогая, никогда — не достигает чужих ушей. Это самое основное наше правило. Никогда, ничего, никому. Ты меня поняла, детка? Подойди сюда.

Летисия подводит меня к камину, на котором стоят три каменные фигурки обезьян. Одна закрыла лапками глаза, вторая — уши, третья — рот.

— Эти фигурки прекрасно отражают главное правило нашего дома. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не скажу. Это не шутка, милая, это гарантия нашей безопасности.

Ого, мне становится интересно. Я уже воображаю, как попала в банду, состоящую из одних девчонок, и верховодит ими такая с виду приличная миссис. Вот класс! Я не против, если меня возьмут грабить банк! Хотя, представить крольчиху Кэтрин с пистолетом у меня фантазии не хватает. Вот злобную Ёсико или Блэйк — без проблем. Я горячо начинаю уверять Летисию, что сроду не была треплом. Например, я же не проболталась Моргану, что когда он работал в ночную смену, у нас ночевал Сэм Леман. Я не из тех, кто стучит на своих. А ведь если я стану жить здесь, девчонки и сама миссис Гилмор станут своими! Она улыбается и гладит меня по щеке.

— Я рада, что ты всё поняла, дорогая. И ещё одно важное условие. Запомни, Нэнси, всё, что делают мои пташки — исключительно ради справедливости. Следовательно, какими бы странными тебе ни показались их поступки, ты не должна сомневаться в их необходимости.

Я опять энергично трясу башкой и в знак своей верности провожу ребром ладони по горлу и выпаливаю:

— Да чтоб у меня глаза лопнули, и язык провалился в задницу, если я продам кого-то из пташек.

Летисия смеётся и кивает. Думаю, после такой клятвы она с гарантией поверила, что на меня можно положиться.