Бесплатный фрагмент - P.S.

Часть 1

***

Летний лепет. И явственно светел

День в окне — и предельно высок.

«Дымный ирис» — как верно заметил

Александр Александрович Блок.

Оробев, словно в оранжерее,

Где знакомый зевает знаток,

Я слежу — всё грустней и нежнее,

Как сквозь пальцы уходит в песок

Время…

Первый снег

Мы были первыми из всех,

Но после снегопада

От нас остался белый смех —

Кусок полураспада

Лет в двести — двести пятьдесят,

А то и много больше…

Был в падшем снеге трупный яд,

Как от раздела Польши

Или развала СССР.

Закат сочился кровью

И умирал на свой манер,

Переболевши корью.

Гранада. 19 августа 1936 г.

У дороги, у той, что ведёт в Альфакар,

У оливковой рощи старинной,

У Источника Слёз (или Айнадамар)

Два могильщика горбили спины.

Сладить с чёрствой, как стон, андалусской землёй

Трудновато бывает и стали.

Пел кузнечик в траве, плыл полуденный зной,

Два могильщика молча копали.

И окончив свой труд, вместе сели на холм

Покурить. «Трёх я знаю убитых.

А четвёртый?» — «Поэт». — «Красный?» — «Русский шпион». —

«Звали как?» — «Да, кажись, Федерико…»

Предгрозье

Я ещё помню, как пахнет трава,

Хоть в Интернете завис и закис,

Я лет пятьсот как качаю права

Со скоростью света, как истый марксист.

Я закрываю на запах глаза,

На запад стекает полуденный зной,

К ночи оттуда накатит гроза

Со скоростью света — весёлой и злой!

Я забываю, как пахнут слова,

Хоть и дышу этой книжной трухой:

Я, как марксист, посылаю всех на…

Со скоростью света — весёлый и злой.

***

Да как ты смел поверить в то, что счастье

Есть в этом мире для тебя? Глупец!

И, всё ж, в душе не ненависть — ненастье.

Всему, что есть, положен свой предел.

Пусть валит снег. Пусть даль нельзя измерить.

И в спину ветер хлёсткий, словно цеп.

Пусть минул март. Но как ты смел поверить,

Что нет тепла и в мире только лёд?

Разлука

Н.К.

1

Дорога — рок,

Чрез дебри — дор:

Исход, исток,

Где ров да вор,

Где сути суд,

Где глад да мор,

Где соль минут

И горечь ссор

В горсти, как мел

(Коль дорог — гол!),

Разъезд, раздел,

Налог, обол

На дол, на лог,

На гордость гор,

На дерзость ног,

На взор, на вздор,

На уст — укор,

На трон и тёрн…

Путь торный — тор,

Путь правый — стёрт.

2

…Мол, нужно небрежно прощаться:

Пока! — и махнул рукой,

Пустое — пенять, распинаться,

Коль поезд под паром и конь под дугой.

Уж лучше слегка рассмеяться:

«Держи на прощание „пять“!» —

Как трудно легко расставаться,

И руки, что души, над бездной разнять…

В ожидании варваров

1

В те дни Марк Аврелий отрёкся от трона

И боги покинули вечный Олимп,

И ироды славили игры Нерона,

И чернь прибивала к Спасителю нимб,

И кончилось время, иссякло средь сечи,

И варвары в Риме скотину пасли, —

Но звёздное небо над нами извечно,

Как твердь родной речи и совесть в крови.

И солнце восходит опять на востоке

Кровавым пожаром Цусимы, опять

Рождаются дети, как Данте, жестоки,

И лезет в пророки настырная ять,

И прервано время, пробито картечью,

Распалось, как атом, на гамма-лучи,

Но звёздное небо над нами извечно,

Как твердь родной речи и совесть в крови.

Мы вышли на сцену, мы жаждали действа,

У нас было слово и музыка, мы

Снесли эти стены тоски, фарисейства,

Хлебнув полной грудью жестокой весны,

И время свернулось, как кровь, как предтеча

Безвременья, рынка, рекламы, попсы,

Но звёздное небо над нами извечно,

Как твердь родной речи и совесть в крови.

2

А потом придут вурдалаки,

Чтобы в землю зарыть живых.

Дайте кость злой голодной собаке,

Дайте, суки, закончить стих!

Если я промолчу, то кто же

Скажет то, что я должен сказать?

Фи, как грубо: ботинком в рожи!

Можно рот ведь и жвачкой зажать.

Кто жуёт, тому некогда вякать:

Не поэзия, а благодать!

А на улице дождь и слякоть,

И весны ещё ждать и ждать…

3

Маразм крепчал. Мы вышли из подполья.

Мы вышли в свет (и сразу же — в тираж).

Нас распинали на футбольном поле:

Тех — в аут, этих — в лидеры продаж;

Пинали так, что пропотели аж.

Любовь прошла — завяли помидоры,

И дал плоды наследный геморрой.

«Пилат был пьян», — решили прокуроры.

Чапаев крикнул: «Пустота, прикрой!» —

И бросил пить, как подлинный герой.

Чем дальше в лес, тем толще партизаны,

И сразу ясно кто есть ху из ху.

Прибрежный бич пел что-то из «Нирваны»,

Забив косяк на эту чепуху…

Пока чекист не выдернул чеку.

Эллинистическое

Гекзаметром стих написать

нужно много труда и терпенья,

Для русского уха звучит

он слишком напыщенно, но

Внимают напеву его

российские грады, селенья,

И славное имя Гомера

не может быть очернено.

Ликуйте же эллины, славьте

всесильного Зевса и Феба.

Платон Каратаев в Лицее,

пируя с кудрявым юнцом,

Танцует сиртаки и пьёт,

и плачет: «А так-таки треба

Забацать нам что-то про Трою,

чтоб сладить с великим слепцом».

Закат

Нине

Даждьбог на нас любуется сквозь щёлку,

Прореху в дождевом окладе туч.

Святой Колян с котомкой по просёлку

Бредёт к реке: в браде — закатный луч.

Тобол стоит, застыв янтарным слитком,

И телебашня тоненькой иглой

Указывает азимут улиткам,

Которые летят на водопой.

А через мост идут удить Иуда

И Иисус, идут три тыщи лет.

Даждь бог же нам уверовать, как в чудо,

В осенний дым и предвечерний свет.

***

И будут немота и ночь,

Метро, гостиница, вокзал, —

Как будто я давным-давно

И безнадёжно опоздал:

Недосказал, не доказал…

Как будто я смотрю кино,

Где двое на мосту стоят,

Где дождь и в медленной воде

Огни вечерние дрожат…

Мост Мирабо, река Аят.

И снова тишина и тьма,

Окно, парадное, портал, —

Как будто я смотрю кино,

Что сам сто лет назад снимал…

Ночь. Опустевший кинозал.

Облака

Облака надо мной — белый дым,

Сносит крышу куда-то на юг.

Кто был Богом — стал пеплом седым,

Кто был Чёртом — стал просто землёй,

Кто был хлебом — стал гольной попсой,

Кто был спиртом — стал тенью. А здесь

Осыпается совесть трухой,

За окном — бесконечный процесс

Превращения липы в листы

И людей в пустоту общих фраз.

В этой гнили живут лишь глисты…

Белый дым надо мной — облака.

***

Фашизм — как трава у пригорка,

Растёт где не след и где след;

А рядом — мещанская норка:

Диванчик, стаканчик и плед.

Фашизм прорастает негромко…

Он прочен, а прочее — ломко,

Коль прошлое сводят на нет

Под звон медных труб и монет.

Фашизм — как репейник у взгорка,

Растёт из нелепицы лет, —

Так молвил однажды поэт

С фамилией Гарсиа Лорка.

Неизвестные факты из биографии Чокана Валиханова

Когда Чокан в Кашгарию пробрался,

Чтобы сокрыть свой просвещённый ум,

Он лишь едой кашерною питался —

Желудком маялся, был мрачен и угрюм.

Но хан кашгаров, слывший за нацмена,

Окончил Оксфорд, Гарвард, Шаолинь…

Чокана он спросил: «Какого хрена?»

И тот ответил: «Служба… C’est la vie!»

Восточный люд бывает лют во гневе,

Восточный ум коварством изощрён.

Особенно не любят там евреев,

Чокан же был и в этом уличён.

Хан повелел зачахшему чухонцу:

«Поди в духан и плюнь Чокану в плов,