Бесплатный фрагмент - Проза

Об авторе

Анатолий Григорьевич Петров (1928—2008) родился и вырос в Забайкалье. В военные годы мальчишкой работал трактористом. Затем была служба на Тихом океане, учеба в Читинском горном техникуме. После техникума долгие годы работал на Крайнем Севере. Увлечение стихами сопровождало его на протяжении всей жизни. Постоянно сотрудничал с региональными СМИ, где бы ни находился и ни жил. Тоска по родному краю, восхищение забайкальской природой стали основными мотивами его стихов и рассказов. В 1988 году Восточно-Сибирским книжным издательством была издана его повесть «Капрал», повествующая о дружбе детей с обитателями тайги. Много других рассказов и стихов остались неопубликованными…

Капрал

(повесть)

Глава 1

Молодая волчица с каждым днем заметно тяжелела. Рыская в поисках пищи по таежным отрогам, она уже не так упорно преследовала добычу. Ее неразлучный спутник, матерый лобастый волк с суровым раскосым взглядом, начал замечать, что его некогда кроткая и резвая подруга становится раздражительной, вялой. И вот в один из апрельских дней она грузно поднялась, прервав дневной отдых, и начала выискивать укромный уголок. На некоторое время задержалась возле небольшого овражка, густо поросшего молодым осинником, огляделась по сторонам, постояла, словно в раздумье, и направилась дальше. Затем долго кружилась у обгорелых вывернутых корней лиственницы, и, когда волк, в недоумении тащившийся сзади, приблизился и беспокойно. вопросительно скульнул, она злобно ощерилась и глухо рыкнула. Обескураженный спутник отошел в сторону и прилег, положив массивную голову на вытянутые передние лапы. Теперь только глаза выдавали его волнение и говорили о том, что он внимательно следит за каждым движением своей подруги. А та, не удовлетворенная осмотром обгорелого выворотня, направилась к поваленному дереву. В этом месте она особенно долго копошилась и, видимо, нашла то, что искала, так как вскоре скрылась из виду и затихла.

Когда с наступлением сумерек он подошел к ее укрытию, чтобы по привычке позвать на ночную охоту, то услышал жалобный писк, доносившийся из-под валежины. Не пытаясь взглянуть на появившееся потомство, он затрусил на ночную вылазку в одиночку. Инстинкт подсказал ему, что теперь на довольно продолжительное время он лишался верной помощницы в постоянной нелегкой погоне за пищей.

Волчица то ли по своей неопытности, то ли потому, что все другие, более удаленные от человека, лесные участки были обжиты другими волчьими парами, облюбовала место под логово в трех километрах от села, в верховьях Чернолесья, откуда хорошо просматривались все дома села Калмыкова. Став матерью, она вся отдалась заботам о пяти крохотных слепых писклявых существах, которые беспомощно тыкались в ее ослабевший живот и, неуклюже барахтаясь, жадно припадали к набухшим соскам.

Один из новорожденных, самый крупный и проворный, расталкивая собратьев, чаще других потягивал теплое молоко матери. А та, наблюдая за потомством, внимательно вслушивалась в лесные шорохи. Голос тайги был ей хорошо знаком. Вот где-то неподалеку зашелестел листьями бурундук. Это не страшно. На соседнем дереве затукал дятел. Тоже не опасно. Но когда на рассвете в лесной чаще тревожно пискнула вспугнутая кем-то птаха, волчица насторожилась, приподняла голову и, затаив дыхание, скосила беспокойные глаза. Знакомый запах успокоил ее. К логову притрусил усталый волк. Волчица выползла наружу, а он, изогнувшись дугой, тяжело отрыгнул несколько размягченных кусков мяса. С жадностью проглотив их и облизав окровавленную хвою под ногами, она снова нырнула под валежину.

Несколько дней волчий выводок провел в относительном спокойствии. Никто, кроме обитателей леса, не тревожил их. Волк, обремененный заботами о семье, большую часть суток рыскал по лесу в поисках добычи. Малыши с каждым днем крепли, хорошели. Мать ни на минуту не покидала их. Но вот однажды, когда тени от деревьев начали стремительно удлиняться, ее обостренный слух уловил звуки людских голосов. Спешно укрыв волчат в дупле валежины, она поспешила прочь. Когда пересекала небольшую поляну, то слева от себя увидела спускающихся с вершины горы двух людей. У одного из них висело на плече короткое ружье. Заслышав громкий вскрик, она, взвившись пружиной, сделала несколько огромных прыжков и скрылась за деревьями. А пришельцы недолго постояли на поляне и не спеша тронулись дальше, с каждым шагом приближаясь к логову. Возле поваленного дерева оба остановились, затоптались на месте, громко разговаривая и размахивая руками.

Глава 2

Село Калмыково приткнулось к левому берегу реки Газимур. От холодных северных ветров его прикрывает крутобокий склон горы Ирвинчихи. С другой стороны село теснит песочный Бугор. За ним начинается широкое поле, примыкавшее к подножию лесистой горы, именуемой Чернолесьем. Когда-то река Газимур протекала возле Песочного Бугра. Об этом говорило длинное извилистое озеро Травяное, оставшееся от прежнего русла. Река, стремясь сократить путь, постепенно пробила новое русло, прижавшись к подножию Ирвинчихи. Озеро Травяное находится в одном километре от села. На пути перелета птиц, и является излюбленным местом всех сельских охотников. А охотой увлекаются многие. С первых дней сознательной жизни мечтает о ней Петька. А как его манят к себе эти таинственные горы, которым, кажется, нет конца-края! Учится Петька в третьем классе. У него смуглая кожа, карие зоркие глаза, выступающие скулы, порывистые движения и плотно сбитая, крепкая фигура. Походка у него легкая, бесшумная, как бы крадущаяся. Родился Петька перед войной. В семье он саамы младший. Старшие сестры живут своими семьями в других селах. Брат Сергей закончил финансовый техникум и работает в городе. В прошлом году он приезжал в отпуск, приурочив его к осеннему перелету птиц, и все отпускные дни проводил на охоте. Он часто брал с собой и Петьку. А когда уезжал обратно, пообещал:

— Если будешь хорошо учиться, то к весне пришлю ружье. И сдержал слово. Тридцатого апреля Петьке исполнилось десять лет. И вот ко дню рождения прислал ему брат пневматическую винтовку, хотя и не охотничье, но все-таки настоящее ружье.

— А можно из нее убить утку? — разглядывая драгоценный подарок, спросил осчастливленный Петька у отца.

— Утку, пожалуй, вряд ли, к ней близко не подберешься, а вот косач, когда токует, может подпустить близко. Целься в голову, может, и убьешь, — посоветовал отец.

Эта мысль Петьке очень понравилась. «Завтра же пойдем с Васькой на косачей», — решил он.

Сосед Васька — одноклассник и неразлучный Петькин друг. Вечером ребята сходили к пустующему колхозному сараю, стоявшему на отшибе, и, прикрепив к стене бумажный листочек, испытали «воздушку».

Когда возвращались с изрешеченным листком обратно, то были убеждены, что не только косача, но и козулю можно убить из их винтовки. Ребят не смущало то, что крохотные пульки застревали на поверхности бревен, а несколько штук Ваське удалось даже выковырнуть ногтем. Главным для них было то, что винтовка била метко.

Когда Петька сообщил дома о предстоящей охоте, отец поддержал его:

— Сходи, сходи. Убить, может. И не убьешь, а удовольствие получишь. Стрелять и скрадывать научишься. Это полезно.

На рассвете Первого мая Петька постучался к Ваське. Тот был уже наготове, бесшумно выскользнул за дверь, и друзья направились в сторону леса. Оба несли холщовые сумки с запасом продуктов. За селом остановились. Огляделись. Их потянуло к озеру, хотелось проверить, не плавают ли там утки, но, услышав токование косачей, решительно направились к Чернолесью.

Вершины лесистых гор осветились лучами невидимого пока еще солнца, когда ребята, ступая бесшумно, вошли в мелкий кустарник, переходивший в перелесок. Петька с ружьем наготове шел впереди. Васька — за ним. При каждом шорохе Петька замирал, вскидывал «воздушку», прислушивался, прощупывая взглядом заросли кустарника, и, не обнаружив косачей, осторожно пробирался дальше. И когда тетеревиное токование внезапно усилилось, Петька, дав знак Ваське, остановился, осторожно присел, осмотрелся. Косача он увидел неожиданно. Тот сидел на возвышении, метрах в сорока от него, неподвижно, с вытянутой шеей и напряженно оглядывался. Сначала Петька принял его за высокий обгорелый пенек и, когда заметил, как этот «пенек» вдруг ожил, закрутил шеей, то было уже поздно. Косач неожиданно подпрыгнул, клекнул, предупредив сородичей от опасности, присел на секунду и стремительно взмыл вверх. Токование оборвалось, но вскоре возобновилось в другом месте. Петька нехотя поднялся, подозвал друга, подосадовал:

— Эх черт, не успел немного.

— Ты их видел?

— Видел одного, спугнул. Но ничего, все равно найдем.

До полудня они преследовали тетеревиную стаю, но подобраться к ней так и не смогли. Только когда косачи разлетелись в разные стороны, чтобы на следующее утро встретиться снова, ребята поняли, как далеко ушли от села.

— Пойдем прямо. Перевалим Чернолесье — и дома, — предложил Петька.

Подъем оказался очень трудным. Много пота пролили ребята, пока оказались на вершине. Если у подножия горы и по ее склону росли березы вперемешку с осиной и лишь изредка встречались косматые хвойные деревья, то тут высились стройные гладкоствольные лиственницы. Иногда попадались огромные поваленные деревья с обгорелой корой. «Какой великан свалил такую махину?» — удивлялись ребята. Им и в голову не приходило, что деревья погибли от удара молнии во время грозы. В такой глухой лес они забрели впервые, и все для них здесь было загадочным, новым.

— Бери ружье, — предложил Петька другу. — Может, зайчика встретим.

Васька радостно схватил «воздушку» и, тотчас преобразившись, степенно зашагал впереди. Поднявшись на вершину небольшого взлобка, он глянул вниз и обомлел. Прямо под ним в узком распадке, не более чем в двадцати метрах, лежали две козули.* Он, не разобрав толком, кто это, быстро вскинул ружье и, почти не целясь, выстрелил.

— Бау! Бау! Ба-а-ау-у! — раздался оглушительный рев вспугнутого гурана, и вскочившие козули одна за другой огромными прыжками бросились бежать вдоль косогора, легко перемахнули взлобок и скрылись в лесу. Решив, что потревоженный гуран взревел от боли, Васька во все горло закричал:

— Ранил! Гурана ранил!

Подбежал Петька.

— Вот это ты ему влепил! Далеко не уйдет. Найдем! — выпалил он скороговоркой и бросился туда, где скрылись козули. Долго блуждали ребята по лесу в поисках «раненого» гурана и забрались в такой бурелом, что зачастую приходилось пробираться ползком.

— Надо привести собаку. Попросим Серка у дяди Фили, приведем сюда, он сразу же его найдет, — предложил Васька, когда они, выйдя на поляну, остановились передохнуть.

Петька хорошо знал серую овчарку своего соседа Филиппа Устиновича, которая была приучена хозяином к охоте на любую дичь.

— Правильно! Завтра придем сюда с Серком! — оживился он.

И тут неожиданно увидел невдалеке серую «собаку», которая, вынырнув из чащи, перебегала поляну.

— Так вот же он, Серко, здесь! — обрадовался Васька. — Серко! Серко! — стал звать он, удивляясь такому счастливому совпадению.

Но «Серко» испуганно зыркнул в их сторону и в два прыжка скрылся в лесной чаще.

— Вот чудак, не узнал, — хмыкнул с удивлением Васька.

— Дя-я-ядя Фи-и-иля, иди-ите сюда-а-а! Мы гурана ра-анили! — прокричал Петька на весь лес, полагая, что, если встретился им здесь Серко, то и хозяин его находится где-то поблизости. Но лес молчал. Только где-то неподалеку закаркала ворона. Постояв в недоумении некоторое время ребята двинулись дальше. Встретив на пути огромную валежину, они присели отдохнуть и подкрепиться.

— Послушай, что это? — вдруг насторожился Петька.

— Что? Где? — встревожился Васька.

— Слышишь, пищит кто-то?

Прислушавшись, Васька различил глухие звуки, похожие на скулеж голодных щенков.

— Кто это? Поищем! — предложил он.

— Давай!

Ползая на коленях, они внимательно стали осматривать обгорелый ствол. В середине его Васька обнаружил дупло и, заглянув в него, увидел кончик хвостика.

— Петька, смотри! Какой-то зверек! — закричал он.

— Щенята! — удивился тот. — Интересно! Как они здесь оказались?

— Так это же Серко здесь ощенился! — смекнул Васька. — Вот почему он от нас удрал! От своих щенят отводил!

Пошарив в дупле, Петька извлек оттуда пятерых совершенно одинаковых, крохотных темно-бурых «щенков» с узенькими щелочками испуганных глаз. Они мелко дрожали, жалобно скулили, тесно сбиваясь в один шевелящийся клубок. Петька ухватил одного за загривок, подержал на весу и, видя, что тот при этом не издал ни единого звука, а только посапывал, зажмурив и без того крохотные глазки, определил:

— Хорошие, охотничьи. Я возьму себе одного. Вырастет, на охоту ходить с ним буду. — И, выбрав самого крупного, положил его в сумку. Васька тоже взял одного. Сунув оставшихся на прежнее место, ребята, довольные, направились к селу, позабыв о гуране.

Глава 3

В село возвратились в сумерках. Когда Петька ввалился в комнату, отец сидел, склонившись над книжкой. Мать накрывала на стол. Похоже, что ждали гостей.

— Ну как охота? — спросил отец, отложив книгу.

Только Петька начал рассказывать о своих приключениях, как висевшая на его боку сумка вдруг ожила, задергалась, сипловато повизгивая.

— Что там у тебя? — удивился отец.

— В сумке-то? Щенок! — И Петька вытащил вздрагивающий попискивающий клубочек.

Отец взял его в руки, осмотрел.

— Где ты его взял? — спросил он с интересом.

— В Чернолесье. Серко там ощенился. Мы и его там видели.

— Вот уж, паря, не зря говорят, что умному — рыбка, а глупому — две, — проговорил отец, выслушав сына, и они с матерью почему-то рассмеялись. Никак не мог понять Петька, чего же тут смешного? Он не моргая, смотрел то на отца, то на мать, потом, заразившись общим весельем, тоже захихикал, но как-то неуверенно, робко.

— Ну и чудаки, сказал наконец, отец, — это же волчонок. Не Серка вы там видели, а волчицу.

«Волчонок!» — обомлел Петька. Улыбка с его лица моментально исчезла, глаза округлились. «Волчица! Как же она нас не съела?» — ужаснулся он. За свою короткую жизнь он успел наслушаться столько небылиц о прожорливых волках, о волчьих стаях, способных в течение нескольких минут растерзать человека, что не мог представить, как это такой кровожадный зверь, позволил забрать своих детей.

«Что же теперь с ним делать?» — подумал он о волчонке. Мелькнула мысль немедленно выкинуть его на улицу. Но, поглядев на жалобно скуливший, беспомощный комочек, он пожалел его. Ему показалось, что такое безобидное существо, даже когда вырастет, не сможет быть таким жестоким, каким он представлял себе волка. Вскоре начали сходиться гости. Все они с интересом разглядывали звереныша, удивляясь смелости ребятишек, не побоявшихся разорить волчье логово. Каждый что-то советовал. Один предлагал задушить и сдать шкурку в магазин, ведь за нее дадут приличные деньги. Второй предлагал привязать его на ночь к забору, подкараулить и убить волчицу, которая непременно придет в село за детьми. Отец же с матерью никаких советов не давали. Они предоставили возможность Петьке решать этот вопрос самому. А он уже твердо решил оставить волчонка у себя и, когда тот подрастет, приучить его к охоте.

Необходимо было накормить малыша. Петька поставил наполненное молоком блюдечко на пол и, взяв в руки волчонка, стал окунать его мордочку в молоко, но тот захлебывался, чихал, облизывал розоватым язычком губы, а лакать, как это делает кошка, не хотел.

— Не пьет, — пожаловался Петька матери.

— С соски попробуй, — подсказала Никитична.

— А у нас есть? — оживился Петька.

— Где-то должна быть. Сейчас поищу. — И мать, порывшись в сундуке, разыскала и протянула сыну резиновую соску.

Петька наполнил бутылку парным молоком. Натянул соску на горлышко, и, когда сунул ее в рот волчонку, тот стал жадно сосать. Петька ликовал. Значит, теперь малыш будет жить! А тот, насытившись, отполз в сторону, присел и пустил лужицу. Петька постелил за печкой кусок овчины и уложил на нее притихшего звереныша. Свернувшись клубочком, тот вскоре заснул.

В соседней комнате гости громко разговаривали, весело смеялись, пытались петь. Они уже забыли о Петькиной находке. Только мать снова бесшумно подошла к нему, постояла рядом, посмотрела на посапывающего волчонка и вздохнула:

— Что ж, божья тварь тоже жить хочет.

— Знаешь, мама, — чувствуя в ее словах поддержку, поднял голову Петька, — он полную четушку молока выпил!

— Ну-ну, — одобрительно похлопала его мать по плечу и также бесшумно, как и пришла, удалилась.

«А как его назвать?» — вдруг пришла в голову мысль. Петька перебрал в уме клички всех сельских собак, но ни одна из них его не удовлетворила. Хотелось назвать как-то по- особенному. Ведь это же не собака, а дикий волк. И тут вспомнилось ему слово «капрал», встретившееся в каком-то рассказе. Содержание того рассказа не запомнилось, а слово врезалось в память. «Назову-ка его Капралом», — решил он. Кличка показалась самой подходящей: короткая, звучная, повелительная. «Капрал, Капрал», прошептал Петька и засмеялся, довольный.

Волчица хотя и видела, что мальчишки, покопошившись возле логова, ушли, возвращалась с опаской. Подойдя к поваленному дереву, несколько раз обошла вокруг него, ощущая раздражающие посторонние запахи. Просунув голову под валежину, дотянулась носом до отверстия дупла, призывно скульнула. Оставшиеся волчата при виде матери взволнованно запищали, словно рассказывая ей о перенесенных обидах и пережитом страхе. Обнаружив пропажу двух детенышей, волчица схватила в зубы крайнего волчонка и бросилась прочь от опасного места. Когда наступили сумерки, все три малыша, обласканные и накормленные, копошились уже в другом логове. Мать чутко осмотрелась вокруг, убедилась, что опасности нет, и направилась на поиски исчезнувших детей. Она вернулась к опустевшему дуплу и от него по следам мальчишек затрусила в сторону села. Возле крайних домов в нерешительности остановилась, осмотрелась. В некоторых домах горел свет, кое-где раздавались людские голоса, лениво взбрехивали собаки. Она свернула с дороги и затаилась в прошлогодней пожелтевшей траве. Когда в селе затихли последние шорохи, волчица осторожно обогнула первую усадьбу и, со страхом оглядываясь на окна, направилась по переулку. Вот где-то неподалеку с подвывом тявкнула полусонная собачонка. Волчица застыла неподвижно, напряглась сжатой пружиной, готовая в любую секунду броситься наутек. Когда же снова все замерло, двинулась дальше. Следы мальчишек раздвоились. Потоптавшись на месте, как бы в раздумье, воровато осмотрелась и решительно направилась к Петькиному дому. Зашла во двор, поднялась на крыльцо, обнюхала массивную дверь и поняла, что крепость эта для нее неприступна. Постояла, послушала. Но знакомого писка не уловила. Второй след также привел ее сначала на крыльцо, а от него — к находившейся в конце усадьбы, вросшей в навоз стайке. Подойдя туда, волчица услышала голодный писк своего малыша. Забыв об опасности, заметалась вокруг. Обследовала все щели. Не найдя лазейки, попыталась подкопаться под стену, но стены были обложены толстым слоем навоза. Попробовала просунуть лапу в щель и открыть массивные двери, но и тут ничего не вышло. Оставалась только крыша, крытая полуистлевшей соломой. Туда она забралась по навозной куче. Разрыв солому, волчица бросилась вниз, схватила в зубы волчонка, но снизу добраться до лаза, через который проникла в стайку, не смогла. Раз за разом пыталась она допрыгнуть до отверстия. Срывалась и, наконец, обессиленная, с безысходной тоской глянув на светящееся в крыше отверстие, за которым была воля, родной лес, оставшиеся без матери волчата, она присела, выпустила волчонка и, высоко задрав узкорылую морду, приготовилась взвыть. Но, видимо, вспомнив о том, что находится в окружении брехливых собак, которые, заслышав ее вой, немедленно взбудоражат все село. Вовремя сдержалась, опустила голову, притихла. Почувствовав прикосновение ищущей мордочки, она прилегла и дала возможность волчонку насытиться. К утру, потеряв надежду выбраться наружу, волчица лежала возле двери. Просыпавшееся село оглашалось людским говором, мычанием коров, собачьим лаем, с каждым новым звуком усиливая напряжение и ужас обреченного зверя.

Глава 4

Васька, вернувшись из леса, не застал дома ни отца, на матери. Ему не с кем было поделиться своими впечатлениями. Поужинав в одиночестве, он попытался накормить и своего найденыша, но сколько ни тыкал его мордочкой в консервную банку со свежим молоком, не мог заставить сделать ни глотка. Щенок испуганно вырывался и жалобно пищал. «Надо сбегать к Петьке посоветоваться», — подумал Васька, но усталость сморила его, и он решил, что до завтра ничего не случится, не умрет же щенок с голоду за одну ночь. Тут возник новый вопрос: где уложить его? В комнате оставлять нельзя: голодный он будет скулить, мешать спать, и вернувшийся навеселе отец непременно выкинет его из дому. «Устрою его в стайке», — решил Васька. Стайка была глухая, рубленная из неотесанных бревен, крытая соломой, с массивной двустворчатой дверью. Васька подстелил в углу соломы и уложил голодного щенка. «А завтра конуру построю», — деловито размышлял он. Закрыв дверь на запор, он, утомленный дневным путешествием, вернулся в избу и завалился спать. «А вдруг отец не разрешит его держать? — ужаснулся он, засыпая. — Опять заворчит: какой прок от собаки? Только жрать да гадить. Лучше поросенка выкормить, от того хоть мясо будет». Васькин отец, Макаров Иван, мужичок малорослый, был человеком прижимистым, завистливым, жадным. Васька хоть и любил его, как всякий ребенок своего отца, но часто и стыдился. На его воспитание в основном влияла мать, Зоя Савельевна, добрая, мечтательная женщина. Он и похож был не нее.

Утром, когда Васька проснулся, отец, хмурый, сидел за столом, подперев голову руками, а мать суетилась у печки, готовя завтрак.

— Где это ты пропадал целый день? — спросил отец.

— На охоту с Петькой ходили. Я гурана ранил! Найти не могли. Зато щенят пять штук нашли.

— Каких щенят? Где вы их нашли? — перебил его отец.

— В лесу.

— В лесу? — спросил Иван, — явно заинтересованный. — И что же с ними сделали?

Васька обрадовался: отец повеселел, может быть, разрешит держать щенка? И охотно рассказал, как все произошло.

— Взяли по одному, а остальных на место положили.

— По одному! На место! Эх вы, — разочарованно выдохнул Иван и порывисто вскочил с места.

«Что такое?» — насторожился Васька, с недоумением глядя на отца. А тот суетливо забегал по избе. «Надо же, дуракам подвалило счастье, а они проворонили! Такое богатство из рук уплыло! Растяпы!» — мысленно досадовал он.

Мать, услышав Васькино сообщение, конечно же, поняла, каких щенят нашли в лесу ребятишки и, представив своего сына у волчьего логова, испуганно застыла у печи.

Между тем Иван остановился перед сыном и спросил:

— А где же твой? Не вижу.

— В стайке.

— А ну-ка, пойдем, покажи, что это за щенок? — попросил он, мысленно уже прикинув, что если только на самом деле Васька принес из леса волчонка, то за деньги, полученные за его шкурку, он купит сыну костюм и пальтишко.

Васька, ободренный необычным вниманием отца, быстро вскочил с постели, оделся, и они вышли во двор. Перед стайкой он вырвался вперед, побежал к двери, нетерпеливо поднял засов и только приоткрыл одну створку, как из-за нее выскочила поджарая «собака», держа в зубах притихшего «щенка». Она легко перемахнула забор и бросилась через улицу.

— Цыть! Цыть! — кинулся следом за ней Васька, но было уже поздно. Та быстро пересекла улицу. Перемахнула в огород, по задворкам выскользнула из села и направилась к лесу. Где-то запоздало тявкнула с надрывом собака, за ней другая, и многоголосый собачий лай огласил переулок.

— Вот гадина, украла! — едва сдерживал слезы обескураженный Васька. Отец досадливо передернулся, сплюнул под ноги, заторопился к дому, но что-то задержало его.

— Ну, понял, какой это щенок? — спросил он у сына.

Тот непонимающе смотрел на него.

— Это же волчонок. Неужели не понял? Видел, как волчица только что, средь бела дня, тебя, чудака, раздела? Костюм и пальто из рук выхватила, зараза. Разве можно было оставлять его на ночь в стайке?

Васька обомлел: «Значит, это была не собака, а волчица! Как она меня не разорвала?» Отца же в это время занимала другая мысль.

— Пять штук, говоришь, их там было? — спросил он.

— Пять, — рассеянно ответил Васька.

«Пять штук! Куча денег! Какой клад нашли и не подняли».

Иван спросил сына:

— А помнишь то место?

— Вон там, выше Глубокого Ручья, — указал Васька на Чернолесье.

— А если поедем туда, найдешь?

— Конечно! — заверил Васька. Ему казалось, что ту поляну, где повстречали волчицу, найти нетрудно, а от нее недалеко и до логова. После завтрака они с отцом поехали верхом на одной лошади в лес. Когда забрались на вершину Чернолесья, Васька, озираясь по сторонам, понял, что нужное место найти не так просто. Но все-таки цепкая детская память удержала в голове некоторые чуть приметные ориентиры, и, проблуждав по лесу часа три, он вывел наконец отца на знакомую поляну, а вскоре подвел и к валежине. Но. Осмотрев все вокруг и обшарив дупло, они, кроме следов и запаха псины, ничего не обнаружили. Так ни с чем и вернулись обратно.

Наспех пообедав, Васька поспешил к своему другу. Поднимаясь на крыльцо Петькиного дома, он услышал возбужденные детские голоса, доносившиеся из избы. Открыв дверь, увидел в прихожей ватагу ребятишек, сидевших прямо на полу. Взгляды всех были устремлены на волчонка, которого Петька держал на руках, нежно поглаживая по спине. Видя, с каким вниманием и восторгом смотрят ребятишки на волчонка, Васька чуть не заплакал от обиды, что не сумел сохранить своего. Петька же, увидев его, стал расспрашивать, не подозревая о том, какую боль причиняет другу:

— Твой-то как, пьет молоко? Я своего с соски пою. Видишь? — И показал бутылочку с соской на горлышке.

«Эх, дурак, не пришел вчера», — мысленно упрекал себя Васька. На вопрос Петьки хмуро ответил:

— Моего уже нету. Его волчица утащила.

— Как? Откуда? Когда? — посыпались нетерпеливые вопросы ребят.

Во время Васькиного рассказа все притихли. Глаза, устремленные на рассказчика, горели от изумления и неприкрытого страха.

— А вдруг бы она на тебя бросилась? — не вытерпел один из мальчишек. Васька посмотрел на него, пожал плечами и ничего не ответил.

— А как она туда забралась? — спросил Петька.

— Через крышу спустилась, только выбраться не смогла.

— Эх, зря ты двери открывал. Пусть бы она там сидела, — упрекнул Петька.

— Откуда же я знал, что она там.

— Посмотреть надо было.

— Не догадался, — вздохнул Васька и вдруг оживился:

— А знаешь что? Давай ее поймаем! Посадим твоего волчонка туда же, она залезет за ним.

Ребятишки ждали Петькиного согласия. А тот медлил с ответом, размышлял. С одной стороны, заманчиво было поймать живую волчицу. Вот бы всех удивили! С другой стороны — не хотелось рисковать Капралом, к которому он с каждой минутой привязывался все больше. Наконец, с нежностью посмотрев на прикорнувшего у его груди волчонка, он решительно заявил:

— Нет, не стоит. Да и не придет она туда больше.

— А давай в вашей стайке попробуем. В крыше нарочно дыру сделаем. Она придет! Вот увидишь! — не унимался Васька.

— Да ну-у, — отмахнулся Петька.

— Ее можно не убивать. Пусть живет и волчонка кормить будет.

— Так она же с голоду сдохнет.

— Мы сусликов ловить будем. Прокормим! — продолжал убеждать друга Васька. Но сколько заманчивых идей ни высказывал он, как ни уговаривали Петьку остальные ребятишки, тот не согласился.

Вихрем в избу вбежала вечно спешившая Никитична. Она увидела склонившихся над волчонком ребят, приостановилась на минуту, спросила:

— Если бы знали вчера, что это волчата, взяли бы, не испугались?

Ни Петька, ни Васька ничего не ответили ей. Пожалуй, они бросились бы наутек без оглядки. И это каждый из них сознавал, но ведь не скажешь об этом вслух.

Глава 5

Волчонок рос. Петька с Васькой, позабыв об охоте, все свободное время проводили с ним. Тот быстро освоился с новыми условиями, привязался к ребятишкам. Стоило им уйти, как он забивался в темный угол за печкой и тоскливо попискивал, с нетерпением поглядывая на дверь. И когда ребята появлялись, писк прекращался, волчонок выбирался из своего угла и спешил к ним навстречу. Прикасаться к себе позволял только Петьке и Ваське. Хотя в их отсутствие и Никитична, и Андрей нередко кормили волчонка, но он никогда не бросался к ним навстречу, не позволял дотрагиваться до себя. Посторонних же встречал настороженно, враждебно.

Ребята с первых дней стали приучать его к выполнению несложных команд: «Ко мне! Дай лапу! Ищи! Неси! Взять!». Он туго поддавался дрессировке, но ребятишки настойчиво добивались своей цели, и постепенно Капрал начал постигать сложную, необычную для таежного зверя науку.

Особенно трудно привыкал он к ошейнику, а затем к поводку. Возмущенно скулил, пытался содрать ремень лапами, отказывался от пищи и, забившись в угол, не выходил к ребятам. Васька жалел его, уговаривал Петьку прекратить эту пытку, но тот не сдавался. Дело в том, что без поводка проходить с волчонком по улицам села было невозможно. Там на него вихрем налетала свора собак и могла в любую минуту растерзать его. Отбиться от них он пока не мог, был слишком мал для такой схватки.

Петька победил. Вскоре Капрал, как послушный щенок, трусил следом за ним на поводке, отличаясь от собаки только большой лобастой головой и прямым малоподвижным хвостом. Как-то ребята привели его на берег Газимура. Васька, отцепив поводок, побежал по берегу, призывая волчонка следовать за собой, но тот застыл на месте, заозирался по сторонам, принюхиваясь к незнакомым запахам. Завидя поблизости воду, осторожно приблизился к ней и, рассмотрев свое отражение, остановился, зарычал. Затем осмелел, решительно шагнул вперед. Замочив лапы, выбрел на сухое место и стал отряхиваться.

— Капрал! Капрал! — звал Васька. Но тот, не обращая внимание на призывы, робкими шажками снова подступил к воде, осторожно окунул мордочку, сделал несколько торопливых движений розоватым языком, попробовав ее на вкус, заторопился навстречу Ваське. В это время до слуха ребят донеслась перекличка гусей. Над селом пролетала гусиная стая. Сдержанно переговариваясь на своем языке, гуси правильным клином двигались на север.

— Вечером на Травяное садиться будут. Сходим? — предложил Васька.

— Пойдем! — загорелся Петька.

С того дня ребята возобновили охоту. Однажды на Травяном озере Петьке удалось подобраться к одиноко плавающей утке совсем близко. Целился на этот раз он особенно тщательно, бил наверняка. После выстрела утка, тревожно закрякав и хлопая одним крылом, устремилась к противоположному берегу. С криком: «Ранил! Крыло сломал!» — он метнулся в воду и, увязая в илистом дне, побрел за нею. Васька бегом обогнул озеро и отрезал ей путь к отступлению.

— Живую понесем, Капрала будем учить, — заявил Петька, выходя на берег с пойманной уткой в руках.

Когда мокрые, но довольные ребята ввалились со своей добычей в дом, навстречу им выбежал Капрал.

— Капрал, друга тебе принесли! И Петька, опустившись на корточки, поднес забившуюся в его руках утку к волчонку. Тот шарахнулся от незнакомого существа, встал в угрожающую позу и злобно зарычал. Казалось, он сейчас, как щенок, запрыгает вокруг нее с громким лаем. Но он продолжал стоять, ощетинив загривок, обнажив клыкастую пасть, готовый защищаться.

Вошел Андрей. Взяв из рук сына утку, он стал внимательно осматривать ее.

— А воздушка твоя что-то дробью стала стрелять, — вдруг ошарашил он ребятишек. — Вот, посмотри, приподняв перебитое крыло, Андрей показал сыну три крохотные ранки.

— Так это… — опешил Петька.

— Подранок, закончил за него отец. — Ну что ж, и подранка надо суметь найти и поймать. На первый раз неплохо. Счет все-таки открыл. Молодец!

Но похвала отца не доходила до сознания Петьки. Возбуждение и радость как рукой сняло. «Опять промазал, — сокрушался он. — Да нет, я же отчетливо слышал, как пуля шмякнулась по утке. Значит, из воздушки утку не убьешь», — сделал он вывод.

— Отдай ее Ваське, пусть лапшу сварят с утятиной, — предложил отец.

— Нет, мы ее оставим, Капрала будем учить, — возразил Васька.

— Что ж, дело ваше. Только промойте и перевяжите рану, а то загниет, — подсказал он ребятам. Те сразу принялись за дело. Через несколько минут спеленатая утка была водворена в курятник.

Глава 6

Больше месяца стояла солнечная погода, и ни разу за все время не выпало на иссушенную землю ни единой капли дождя. Иногда из-за лесистых хребтов выплывали темные грозовые тучи, сверкали молнии, гремел гром, и все от мала до велика, обеспокоенные судьбой урожая, с волнением и надеждой ожидали, что вот-вот хлынет долгожданный ливень. Но тучи проходили стороной, постепенно удалялись, раскаты грома затихали, и снова над селом сияло яркое солнце.

— О господи! Все засушило! Что же это будет? Без хлеба останемся, — вздыхали люди. И вот однажды, после обеда, донеслись сначала отдаленные глухие раскаты грома, затем с востока выплыла черная туча и быстро заволокла все небо. Начался дождь. Ребятишки, соскучившись по нему, подставляли обнаженные головы под мутные потоки воды, стекавшие с крыш, а иные, оседлав хворостины, бегали босиком по образовавшимся лужам. Раскаты грома вскоре прекратились. Небо затянули тяжелые облака, и проливной дождь обрушился на землю. Лил весь день, всю ночь, все следующие сутки. Во дворах с лопатами в руках копошились люди, отводя воду.

— Ну, напоило землю-матушку.

— Слава те господи, — крестились старики.

— Оно, конечно, хорошо, — говорили скептики, да как бы Газимур не взыграл.

— Да уж прибывать начал шибко, ежели и дальше так пойдет, затопит покосы.

А река бушевала. Пребывающей воде стало тесно в привычных берегах, и она выплеснулась из них, заполняя низины, наступая на растянувшееся вдоль левого берега село. Вода направилась по старому руслу, проходившему возле Петькиного дома. За домом образовался островок с несколькими кустами диких яблонь. Петька с Васькой в сопровождении Капрала часто бегали к образовавшейся протоке и по воткнутым на берегу меткам следили за повышающимся уровнем Газимура. А дождь все лил и лил. Вода в реке прибывала, угрожая затопить огород. Часто проносило вырванные с корнем деревья, бревна от разрушенных в верховьях реки построек, жерди с чьих то огородов, поленья дров. На одном черемушном кусту, проплывающем недалеко от берега, Васька как-то разглядел шевелящийся комочек, приткнувшийся среди торчащих из воды разлапистых корней.

— Петька, смотри! Что это? — закричал он, указывая на него пальцем.

— Да это же заяц! Петька зашарил глазами в поисках палки.

— Крюк надо принести, — подсказал Васька.

Петька сбегал к дому, схватил висевший на заборе крюк, с которым мать ходила за черемухой, по берегу догнал плывущий куст и попытался дотянуться до него, но не смог. Добежав до места, где протока делает крутой поворот, и видя, что за поворотом куст может еще отдалиться от берега, Петька решительно бросился в воду, зацепил крюком размочаленный корень и потянул на себя. Но справиться с быстрым течением было трудно. Его самого увлекало в глубину. Подоспевший Васька сунул ему конец палки. Одной рукой держась за палку, а второй за крюк, Петька медленно, шаг за шагом, стал подводить куст к берегу. Заяц, припав к корневищу, сжался в комок, длинные уши его поникли, раскосые глаза беспокойно бегали, выискивая место, куда можно сигануть, избежав цепких рук ребятишек. Ведь теперь для него опасность была всюду: с одной стороны — бушующий поток, с другой стороны — не менее страшные ребятишки.

— Смотри, чтоб не убежал! Хватай за уши! Капрал, не зевай! — командовал Петька, подводя куст с зайцем к себе. Но как только он занес руку, чтобы схватить зайца за поникшие уши, тот неожиданно, словно мяч, оттолкнувшись от дерева, свечой взмыл вверх и, перемахнув через него, оказался на берегу. Васька, бросившись на перехват, поскользнулся и упал, больно ушибив колено. Заяц, высоко закидывая зад, большими скачками бросился наутек.

— Капрал, взять его! Взять! — закричал Петька, выбегая на берег. Капрал, увидев взметнувшегося косого и услышав команду, бросился следом за ним, но вскоре безнадежно отстал.

— Капрал, ищи! Ищи! — требовали ребятишки. Тот долго не мог понять, что они хотят, взглядывал с недоумением то на того, то на другого и наконец или сообразив, или уловив нужные запахи, бросился по следу зайца. Через некоторое время он вернулся оживленный, взволнованный. Поскулил возле них, словно о чем-то рассказывая, и снова убежал в том же направлении.

— Может, поймал? Бежим за ним! — Петька потянул друга за Капралом. Но тот вскоре вернулся, жадно хлебнув из лужи воды, виновато глянул на ребят и прилег на траву. Видел он зайца при преследовании или не видел? Этого ребятишки так и не узнали.

На третьи сутки дождь прекратился и к вечеру стало проглядывать солнце. Уровень в реке установился, а затем начал медленно спадать. Угомонившаяся река, возвращаясь в родные берега, оставляла после себя захламленные, обезображенные луга. Когда однажды ребята спустились к Газимуру, то на месте бурной протоки увидели несколько разрозненных озерков, вокруг которых важно прохаживались вороны.

— Давай утку сюда принесем, пусть поплавает, — предложил Васька.

— Давай! — оживился Петька. — И Капрала испытаем!

Утка, когда ребята пришли за ней, перетянутая вокруг туловища тряпицей, переваливаясь с боку на бок, степенно прохаживалась по курятнику. На ребятишек она теперь смотрела доверчиво, из рук не рвалась. Возле озерка Васька предложил:

— Давай тряпку снимем. Может, крыло уже срослось?

— А вдруг улетит? — засомневался Петька.

— Не улетит. Она привыкла.

Когда сняли повязку, то увидели, что крыло закрепилось, на месте перелома образовался хрящ. Почувствовав крылья свободными, она забилась. Петька от неожиданности не смог удержать ее, и она рванулась к берегу.

— Капрал, взять ее! — подтолкнул Васька волчонка, но тот не тронулся с места: ему она казалась обыкновенной хозяйской курицей. Утка тем временем, спрыгнув с берега, побежала по воде, хлопая крыльями, грузно поднялась и полетела. Отлетев на небольшой высоте до соседнего озерка, она опять шлепнулась на воду, несколько раз облегченно крякнула, встряхнулась, огляделась по сторонам и, соскучившись по родной стихии, стала весело плавать по озерку.

— Все. Теперь не поймаем. И Капрал не поможет, — встревожился Петька. А утка вдруг насторожилась, крякнула, несколько раз, словно прощалась с ребятами, взмахнула крыльями и полетела прочь от села. Вскоре она скрылась с глаз обескураженных ребятишек, которые долго еще стояли, всматриваясь в горизонт, будто надеялись, что она к ним вернется.

Глава 7

После дождя ожили поля, радуя колхозников дружными всходами. На лугах бурно пошли в рост сочные травы. Андрей Петрович работал в колхозе чабаном. Большую часть года он проводил с отарой овец, кочуя с ней из одной пади в другую. Дома бывал редко. В очередной свой приезд, в середине июля, он, собираясь уезжать, неожиданно предложил сыну:

— Поедем-ка, Петька, со мной. Попасешь овец, а я тем временем сена накошу.

— Поедем! — обрадовался Петька. — И Капрала возьмем?

— Возьмем. Пусть привыкает к овцам.