Бесплатный фрагмент - Провинция

Рассказы

Погружение

притча

Сам не зная почему Алексей Казанин оказался здесь. Здесь — это в образовательном центре, где в данный момент выступал гуру бизнеса сам Василевский Иван Иванович. Казанин сам сотрудник одной из крупной компании. Работает поваром в столовой для сотрудников. Дело не пыльное, но довольно тяжелое и однообразное. Он закончил школу с отличием и мечтал о больших свершениях. Все учителя пророчили ему великолепное будущее. Казанина буквально разрывали университеты, предлагая лучшие условия, чем у конкурентов. Однако, с университетом как-то не пошло. Ранняя смерть матери сломала его. Именно это повлияло на дальнейшие события. Казанин без всякого интереса и стремления выучился на повара, по совету друга. Работа не приносила ему удовольствия, но проработав пять лет, уже втянулся и не мечтал о чем-то большем. Зато внутри у Казанина происходила самая настоящая борьба. В душе он понимал, что работа повара не для него и что он создан для чего-то более серьезного. Не то чтобы повар несерьезно, просто Алексей Казанин никогда не мечтал стать им, а для подобной работы нужно, чтобы к ней лежала душа. Больше всего на свете, он хотел быть богатым. В его голове мелькало много планов по развитию своего собственного бизнеса. С другой стороны, он жалел себя и говорил, что уже поздно что-то менять в жизни. Он с завистью смотрел на успешных людей и представлял себя на их месте, мечтал, строил совершенно немыслимые планы. Потом он возвращался назад в реальность и шел в очередной раз нарезать кубиками картошку. Все, что происходило в жизни Казанина, казалось ему ошибкой. Он не думал, что во всем, что с ним происходит виноват он сам. Опять же, он всегда находил отговорки из-за смерти матери, которая выбила его из колеи. Жизнь преподнесла ему проверку, с которой он не справился.

Казанин сидел в зале образовательного центра и как все остальные ожидал выхода Василевского. Людей было много. Практически все здесь — это те, которым в жизни так или иначе не повезло. Ведь, кто пойдет на лекцию, пусть даже самого Василевского, чтобы просидеть несколько часов и уйти оттуда с чувством, что ты никогда не добьешься того, о чем там говорили? Все эти публичные выступления известных людей, тренинги, даже собрание анонимных алкоголиков, все это лишь дает пищу для размышлений. А как человек будет применять все услышанное им, зависит только от него самого. Психика человека настолько непонятна и сложна в своем разнообразии и непредсказуемости, что данную науку некоторые считают абстрактной и не верят во всякие теории, а другие и вовсе психику за науку, как таковую, не считают. Зигмунд Фрейд как-то сказал: «Массы никогда не знали жажды истины. Они требуют иллюзий, без которых они не могут жить». Люди в большей части предпочитают жить в мечтах и не анализировать то, что происходит с ними в реальном времени. Тот же повар, который работает и думает, что ему тут не место и он должен меняться, мечтает о том, что он однажды проснется миллионером. Если он ничего к этому не будет делать, то его иллюзии, так и останутся иллюзиями. Преодоление себя есть истина, жажда истины, о которой говорит Фрейд. Если вкратце, то именно об этом пойдет речь в сегодняшнем выступление Ивана Ивановича Василевского.

Василевский, человек не из ниоткуда и не шарлатан, который выступает и говорит пустые слова публике, которая хочет измениться. Он сделал себя сам. Упорство, труд и вера в себя сделали его очень богатым и самодостаточным. Большие деньги не затмили ему разум и не превратили его в высокомерного, бездушного человека. Большинство верят ему и хотят повторить его путь. Как говорил сам Иван Иванович, начинал он грузчиком, затем кассиром, потом он поменял еще кучу работ и основал маленькую фирму по производству нейлоновой нити. Казалось мелочь, но его компания сейчас имеет оборот, который исчисляется миллиардами. Заработанные деньги, Василевский вкладывал и продолжает вкладывать в другие компании, помогая им в развитии и получая свои дивиденды. Он разжился так, что вскоре имел доли практически во всех крупных компаниях. С ним советовались многие представители малого и среднего бизнеса. Для многих людей, занимающихся бизнесом, Василевский был как отец-наставник. Правда за таким богатством стоит всякое отсутствие свободного времени. Со своей женой и двумя детьми, Иван Иванович выезжает отдыхать только на две недели в году, остальное время он проводит за работой. Конечно, его семья частенько проводит отпуск и без него. Это являлось некой платой за его богатство. Ведь такого не бывает, что в жизни складывается все хорошо и без проблем. За каждым успехом кроется плата, порой не совсем равная.

Настал тот самый момент. Василевский вышел на сцену с трибуной, откуда он будет говорить и отвечать на вопросы. Казанин с интересом осмотрел богача. Он носил дорогой, строгий костюм с синим галстуком, черные туфли ослепительно блестели лакировкой. На левом запястье красовались часы на кожаном ремешке. О их цене можно было только гадать. Сам он был среднего роста, примерно пятидесяти-пятидесяти пяти лет. На лице переплеталось множество морщин. Возле рта, когда он улыбался, образовывались складки, напоминавшие жабры акулы. Несмотря на все это, лицо выглядело свежо, даже с какой-то белизной. От мудрости у него на голове имелись две залысины, а затылок венчала густая седина. Он произнес приветственное слово, поблагодарил всех присутствующих, надел очки и, поглядывая в свою тетрадку, начал доклад.

— «Богатство не может быть достойной целью человеческого существования», так сказал Фрэнсис Бэкон, живущий в 16-м веке. Что ж, и в наши дни эти слова не потеряли смысл и силу, — так начал свою лекцию Василевский. Он сделал паузу и бросил беглый взгляд на публику. Люди сидели в абсолютной тишине, все слушали внимательно, стараясь не на что не отвлекаться. — Что вообще подразумевается под словом «богатство»? — задал риторический вопрос Иван Иванович. Он продолжал смотреть в зал. По его интонации никто не понял был ли этот вопрос адресован слушателям или нет. Нашелся смельчак из первого ряда, и подняв руку он сказал:

— Богатство — это когда у человека есть все, о чем он мечтал.

— О чем мечтаете вы? — спросил тут же его Василевский.

— Много денег, жена красавица и умница, а еще дорогая машина.

— Хорошо. Может кто-то еще хочет высказаться на эту тему? Пожалуйста, — предложил Василевский.

Затем последовали не очень уверенные высказывания от зрителей об их представлениях о богатстве.

— Что ж господа, — подытожил в конце опроса Иван Иванович, — в этом вопросе не может быть неправильного мнения, ведь сколько людей столько и мнений. Смотрите, что у нас получилось: практически все сказали, что основой богатства в той или иной степени являются деньги. Затем я вычленил еще один аспект из вами сказанного — это уровень удовольствий, дорогая одежда и гаджеты. «Успешные люди отдыхают на Мальдивах и Сейшелах» или «А почему у тебя такой дешевый дом или машина или тот же мобильник?». Уверен, подобные вопросы и клише сидят прямо сейчас у вас в головах. Затем вы сказали еще про одну вещь. Это известность ведь «если вы такой умный, почему вы еще не в телевизоре?». На самом деле, все сказанное, может считать «успехом» инфантильный 16-летний подросток, еще несформировавшаяся личность небольшого ума. Если вы поставили перед собой цель — заработать много денег — то у вас скорее всего ничего не получится. Деньги служат исключительно как средство для обеспечения жизни. Это средство и ничуть не больше, понимаете? А ваш гедонизм ведет только к саморазрушению. А слава и известность — это лишь инструмент, необходимый в некоторых профессиях, например, актер или писатель. Так что же такое «богатство» в моем понимании? Составляющие этого понимания, на мой взгляд, не менялись веками, они заложены в природе человека. Дело, семья, друзья, уважение людей и увлечения, которые вам по душе. Вот эти основы, на которых основывается богатство. Я считаю себя человеком успешным, — в зале прокатились еле слышные усмешки. — У меня есть любящая жена, двое детей. Старший заканчивает университет и его ждет отличное будущее и даже не думайте, что я его буду куда-то устраивать по своим связям, исключено. У меня есть ровно три друга, которых я безмерно люблю и уважаю и уверен, что они мне помогут в любых обстоятельствах. У меня есть также люди, с которыми я работаю и каждого из них я уважаю, а они уважают меня. Есть конечно и враги, а куда без них, ведь это тоже часть успеха, о котором мы говорим. Хоть и с трудом, но я нахожу время для своих увлечений. Я люблю писать картины и играть в гольф. И наконец, у меня есть мое дело. Если вы сюда пришли, наверное, вы знаете, кто я и чем занимаюсь. Приходилось платить и платить много. Был период, когда компания была на грани банкротства, и я думал сдаваться. В какой-то момент меня остановила жена. Она придала мне сил, и я стал работать в десять раз больше прежнего и что мы видим сейчас? Моя компания — одна из самых крупных у нас в стране. Все это построить было безумно трудно, но и безумно интересно. И пока у меня есть силы, я буду продолжать работать. Я все это вам сказал не с целью похвастаться и показать какой я крутой. Нет. Успехом не хвастаются: все это для того, чтобы показать, что такое настоящий человеческий успех на моем примере. Что не все упирается в обывательскую триаду: деньги, вещи, известность. Еще я хочу сказать, что если мы хотим сделать наш мир лучше, то надо вернуть некоторым вещам истинные понятия. Успех — одно из них.

Казанин задумался над тем, что говорил Василевский. «Может мне и не нужно быть богатым?» — думал он, — «может, я уже богат. Жена есть, дети скоро будут, работа повара, пусть она мне не по душе, но зато все спокойно и без нервов, увлечения тоже есть. Я люблю играть в футбол с мужиками по выходным». Следующая речь Василевского окончательно поставила Казанина в тупик.

— Человек должен постоянно подвергать себя стрессам, — сказал Василевский, одним глазом смотря в тетрадку. — Это не означает, что вы должны каждый день переживать и нервничать, совершать поступки, которые доставят вам неприятности. Нет. Я говорю про зону комфорта. Человек от природы не свободный человек. Он постоянно от чего-то да зависит. Если человеку дать много свободы, то мир превратиться в хаос. Ладно, это тема для другой дискуссии. Мы говорим про зону комфорта. Уверен, что каждый из вас ходит каждый день на работу, делает одно и тоже изо дня в день и так на протяжении всей жизни. Вы запрограммированы на определенные операции, как робот. Вы встаете утром с кровати, чистите зубы, идете на работу, потом обратно домой, ужин, спать. Такой круг повторяется постоянно. А теперь попробуйте что-то новое. Поздоровайтесь с соседом, когда выходите из дома, заедьте куда-нибудь по дороге на работу, неважно куда, главное, что вы делаете это не по своему внутреннему плану. Вот, что я подразумеваю, когда говорил про стресс. Мы так зарываемся в рутине жизни, что мы уверены, что все, что мы делаем это правильно. И мы никогда не выходим за наши рамки, мы настолько зашторились в своем окружении, что мы начинаем думать, что это и есть вся вселенная, лишь то, что окружает нас. Так нам кажется, пока мы не освободим свой разум от наших оков. И не откроем свой взгляд на другие возможные варианты, на то, что тебе кажется правильным или казалось таковым. А может то, что ты делаешь сейчас это правильно, а может это почти правильно и ты немного отклонился? Подумайте об этом, задумайтесь какова ваша цель в жизни? Чего вы хотите достичь?

Алексей Казанин был потрясен словами Василевского. Он говорил, так, что каждому его слову хочется верить. Но ведь он такой же обычный человек, как он сам. Так почему же он стоит за этой трибуной и так проникновенно рассказывает о том, что сделало его таким, а не Казанин? У Ивана Ивановича есть что-то, что нету у присутствующих в зале. Какие-то истины, принципы и стратегии. Казанин решил для себя по окончанию семинара подойти к Василевскому с просьбой о дальнейшим сотрудничестве.

Иван Иванович закончил свою двухчасовую лекцию. Публика его искупала в громкий аплодисментах и все в хорошем настроении начали покидать образовательный центр. Хочется верить, что хотя бы один из них изменит свою жизнь по принципам Василевского. Казанин неуверенно подошел к Василевскому. Он общался с какими-то людьми, судя по всему организаторами мероприятия.

— Прошу прощения, — сказал Казанин.

Василевский обернулся и тоже поздоровался с ним.

— Хотел вам сказать, что до вашей лекции я на подобную тему много читал и смотрел видео в интернете, но то, что вы говорили сегодня, это как-то резонирует во мне, я чувствую что-то необыкновенное, когда слушаю вас. Все это звучит от вас, как абсолютная истина, поэтому я должен услышать от вас большее, узнать большее, стать одним из ваших учеников. Может я как-то заплачу вам, чтобы вы научили меня своим основным принципам?

Проникновенный взгляд Василевского осмотрел Казанина, человека имевшую мечту, но так ее не добившись. Он ответил:

— Нет, не нужны мне деньги. Но вот, что мы можем сделать: завтра у меня самолет в час дня. Приходи на городской пляж. Будь около лавки с мороженым в шесть утра. Приходи и мы поговорим.

Казанин чуть не припал к ногам Ивана Ивановича и сердечно благодарил:

— Спасибо огромное. Я точно приду. Я так вам благодарен. О боже, что за день сегодня.

И Казанин ушел из центра вслед за остальными счастливчиками.

Алексей Казанин проснулся на следующий день и стал собираться на встречу с Василевским. Он нервничал и не знал, что его ожидает дальше. Может он узнает все истины и в одно мгновенье его жизнь круто поменяется?! Вчера вечером он сказал своей жене, что пойдет на работу раньше обычного. Он пришел на пляж. Наставник уже был там. Одет он все в тот же костюм, в котором выступал вчера. Поблизости никого. Песчаный пляж пустовал. Лишь прохладный бриз дул с моря.

— Приветствую! — протянул руку Казанину Иван Иванович.

— Здравствуйте. А скажите, почему именно пляж? — поинтересовался Казанин.

— Я просто хотел прогуляться у воды. В тот город, куда я сегодня отправляюсь моря нет. А вы молодцы Алексей. Некоторые в столь раннее время вообще не приходят, а вы пришли. Эта была для вас проверка. Пойдемте.

Радостный Казанин и Василевский двинулись вдоль берега. Они подошли к воде. Иван Иванович продолжал идти и вот он уже зашел по колено в воду, прямо в одежде. Казанин остановился.

— Извините, но что вы делаете? Я в воду не пойду. Мне еще на работу идти, — сказал он.

Василевский тоже остановился, развернулся к Казанину и произнес:

— Ну вот пожалуйста. Ты так сильно хочешь узнать мои секреты, узнать в чем дело, где я брал силы, чтобы преодолевать все сложности в жизни. И уже с самого начала ты начинаешь сомневаться в то, во что верил. Ты сомневаешься в своих знаниях, а не просто не доверяешь мне. Ты идешь со мной или нет?

— Черт, наверное, да, — ответил Казанин, сам не веря в то, что все это происходит на самом деле.

Вскоре он с наставником стали идти все дальше и дальше. Вода уже подходила к груди. Казанин сильно нервничал и он хотел уже разворачиваться к берегу и бежать прочь.

— Идем дальше, — приговаривал Василевский.

Они зашли уже по горло. Еще чуть-чуть и дно исчезнет из-под ног. Наставник остановился. Казанин тоже встал. Он огляделся. Ни одного человека рядом, только два хорошо одетых мужчины стоят по горло в соленой воде.

— Ну ладно Иван Иванович, — переживал Казанин, — зачем все это? Почему мы зашли в воду? К чему это все? Тут еще холодно.

Вдруг Василевский схватил его за плечи и стал заталкивать под воду, держит его там, не выпускает. У Казанина внутри все оборвалось. Страх обуял его, и он изо всех сил пытался вырваться из рук Василевского. «Господи, он пытается утопить меня, убить меня» — проносилось в голове у него. Но наставник его не отпускал, чтобы тот не делал. Казанин вертелся, боролся, дно ушло из-под ног, стало по-настоящему страшно за жизнь. Василевский продолжал удерживать его под водой до тех пор, пока Казанин не собрал всю силу в кулак и как это только было возможно под водой ударил наставника со всей силы в бок. Василевский на доли секунды потерял равновесие и немного сбил дыхание. Этого стало достаточно, чтобы Казанин вырвался из железной хватки и вдохнул воздух. Как только он вновь задышал его первые слова полились на Василевского.

— Ты что мужик? Совсем что ли крыша поехала? Да я тебя засужу ты понял? — кричал Казанин.

Василевский более чем уверенно сказал:

— Да, можешь засудить. Но теперь ты знаешь, что значит отдаваться до конца. Ты никогда не будешь успешным в бизнесе или любом начинании. Та битва, через которую ты только что прошел, применима ко всему в жизни. Мир жесток и в нем очень тяжело. Поэтому если ты собираешься скинуть вес только для девчонок на пляже, то ты не готов сражаться. Ты утонешь и никогда тебе не быть успешным.

Казанин ничего не смог сказать и стоял в воде неподвижно, как буек. Василевский начал медленно возвращаться на берег. Он добавил:

— Люди говорят, что они все делают правильно, что они выкладываются на полную. Уверены ли они сами в этом? У тебя Алексей есть гораздо больше сил, чем тебе кажется. Перестань недооценивать себя.

Василевский уже оказался на берегу, а Казанин лег на спину в форме звезды и начал дрейфовать.

Живи и Помни

1

Александр Белозеров проснулся этим утром как всегда в обнимку со своей женой. Любовь Белозерова лежала к нему спиной. На ее лице вырисовывалась нежная улыбка, что великолепно сочеталось с ее светлыми волосами. Белозеровы не имели детей. Это только было у них в планах. Любовь в глубине души очень хотела этого, а Александр ее поддерживал. Только у них до сих пор ничего не получалось. Утро выдалось солнечным. День стремительно наступал. Благо, что выходной и молодые могли посвятить себе все время. Любовь встала, оделась, сделала утренние процедуры и отправилась на кухню. Она всегда встречала мужа готовым завтраком, независимо от того, когда он просыпался. Александр работал простым офисным работником в страховой компании. Любовь — пока временно безработная. Она попала под сокращение в детском садике. Александр нежился в постели, корчился и вздыхал. В его нос начали пробиваться ароматы готового завтрака. Люба подошла к кровати, где до сих пор спал ее муж и нежно погладила его, приговаривая:

— Вставай милый.

Александр заставил себя встать. После чистки зубов, он прошел на кухню, где довольная жена сидела за столом. Они покушали вместе. При этом они разговаривали о планах на сегодняшний день. Предстояло съездить в магазин и закупиться на неделю продуктами, посетить родителей Любы и сходить в кино. Все это они планировали за завтраком. Белозеровы являлись меломанами. Они знали каждого актера, каждый фильм, не важно какого производства. В семье Белозеровых, просмотр фильма, считался частью традиции. Можно сказать, что они разбирались в кино не хуже критиков, а может даже лучше. Поэтому просмотр фильма в кинотеатре, считался неотъемлемой частью грядущего выходного. Параллельно их разговорам, по телевизору, в кухне, шла политическая передача. По ней рассказывали, что мир стоит на пороге войны.

— Ты веришь в это? — спросила Люба.

Она увидела, как Александр внимательно вслушивался, что там говорят.

— А как тут не поверить? Ты думаешь по телевидению будут говорить неправду? — возразил ей муж.

Белозеров был яростным патриотом своей страны. Это оно хорошо, только его патриотизм заходил далеко. Он уже давно потерял навык различать ложь и правду по телевидению. А когда он встречался с отцом Любы, то за столом только о политике и говорили. Люба пыталась его образумить, но все бестолку. Александр продолжал слепо верить всему, что скажут по телевизору.

— Ничего, ничего, наши не дрогнут! — приговаривал Белозеров.

Они законичли завтракать и стали собираться в магазин. Погода выдалась прекрасной. Светило солнце, кругом пахло зеленью, во дворе бегала детвора, прогуливались мамочки с колясками. Жизнь шла своим чередом. Белозеровы выехали со двора и направились в супермаркет. Там они купили все необходимое и поехали к родителям Любы. Они жили за городом. Поездка у них заняла примерно полчаса. И вот Белозеровы оказались у нужного подъезда.

Владимир Николаевич Уваров сидел на кухне и смотрел политическую передачу. В ней нагнеталась атмосфера войны, точнее готовности чуть ли не всех стран атаковать друг друга. По кухне ходила его жена, Любина мать, Анна Алексеевна. Она таскала на стол тарелки с самодельными варениками — любимое блюдо Белозеровых. Особенно нравилось Александру. Своим друзьям на работе он столько много рассказывал про вкус вареников, что человек, даже относящийся к ним равнодушно, невольно сглатывал слюну. Так вкусно и красочно рассказывал Белозеров про вареники Анны Алексеевны. Спустя годы, Анна Алексеевна не потеряла своей красоты. Голубые глаза и серебряные волосы придавали ее лицу вид героини сказок о принцессах. Люба переняла красоту матери, только глаза достались ей от папы. В доме Уваровых раздался звонок. Владимир Николаевич не дрогнул. В это время у Анны Алексеевны были заняты обе руки — она сливала воду из горячей кастрюли в раковину. Закончив, она поспешила к домофону, спросила «кто?» и открыла подъездную дверь. Через несколько минут зашли Белозеровы. Они по очереди обнялись с Анной Алексеевной. Владимир Николаевич продолжал сидеть и смотреть телевизор со всей внимательностью. Вскоре все сели за стол и Уварова подала вареники. Александр весь заходил ходуном, как маленький. Он даже не обращал внимание на Владимира Николаевича, который сидел рядом и смотрел телевизор. Там пошла реклама. Теперь отец Любы отлип от экрана и поздоровался с молодыми.

— Слыхали, что происходит? — спросил Уваров, обращаясь к гостям.

— Да. Совсем обнаглели, — сказал Белозеров в промежутке между поглощением вареников.

— Уверен, наши им дадут просраться, — сказал Владимир Николаевич и тут же поймал недовольный взгляд своей жены.

— А чего? — тут же продолжил он, — или ты хочешь сказать, что мы должны вот это все терпеть? Да нас унижают, нашу страну не во что не ставят. Мы должны им показать, кто на самом деле правит балом.

— Сиди уже, господи, — махнула рукой Анна Алексеевна в его сторону.

За их перепалками было интересно наблюдать. Александр ловил азарт и полностью соглашался с Владимиром Николаевичем. С виду об этом не скажешь. Они так эмоционально обсуждали новости, что казалось они ругаются или спорят между собой. Но эти люди были единых взглядов. Слепой патриотизм, перекрывал их умы к здравому смыслу. Любе всегда в такие моменты становилось не комфортно. Ей хотелось поговорить о бытовых делах, а не о мировых заговорах. Белозерова приходила в бешенство из-за игнорирования насущных проблем. Отец никогда не поинтересуется, как у ее дочери с мужем обстоят дела с зачатием ребенка. Для Любы это была очень важная тема. Ей хотелось поддержки от родного отца. В этом смысле, с ней постоянно разговаривала Анна Алексеевна. Она просила не сердиться на отца. Владимир Николаевич, бывало, вскользь спросит Любу о жизни, о самочувствие и когда дочь пыталась развернуто ответить, а его вопросы, то он тут же говорил: «А все понятно. Хорошо. В правительстве видала…”. И потом начиналось снова и снова.

— Я не прав? — спросил Уваров у Александра.

— Правы.

— Ты туда же, — вздохнула Люба.

— Все уже с ума сошли с этим телевизором. Там всегда страхи показывают. Это специально делается, чтобы такие как вы сидели и смотрели, потом обсуждали и ругались. Сколько раз уже говорили о новой войне? И чего. Живем пока мирно.

— Вот именно пока, — поднял палец вверх Владимир Николаевич.

— Анна Алексеевна, сейчас все по-другому. Нас действительно ожидает война, — сказал Александр Белозеров, запуская вареник в рот.

— Нам поговорить не о чем? — спросила довольно резким тоном Люба.

Анна Алексеевна всем своим видом поддержала дочь. Она попыталась задать тему для разговора, но Владимир Николаевич ее опередил.

— Жалко, что меня на войну не позовут. Я уже старый, да и вряд ли чем-то помог бы нашим. Вот Сашка, — он положил руку на плечо Белозерову, — наша надежда на будущее. Ты должен показать им нашу силу. Мы не сдаемся.

— Ну хватит уже, — крикнула Анна Алексеевна, — хватит ребенка пугать.

— Я не напуган. Владимир Николаевич говорит правду. Кто если не я? Если надо будет на войну, то я в первых рядах пойду.

— Ты даже постель не можешь аккуратно заправить, какая тебе война? — пошутила Люба.

Сказала она это как раз кстати. Обстановка разрядилась, все немного посмеялись. Сама Люба напряглась. Все вокруг то и дело, что говорят о войне. Может и в самом деле стоит бояться? А тут еще ее муж рвется в бой. Она думала, что скорее всего Саша сказал это от своего патологического патриотизма. Еще не было момента, когда он делал что-то во имя своей страны. Все только на словах, да на диване и за столом. А когда немного выпьет, то становится совсем невыносимо. Люба надеялась, что все обойдется и войны этой не будет и Саша, ее любимый муж, никуда от нее не уйдет. Но как же она ошибалась.

2

Война пришла внезапно. Коснулась она, своим смертельным дыханием всех. Начались авиационные обстрелы на границах. Танки начали переходить на мирные земли. Мобильная связь перестала существовать, интернет тут же отрубился. В некоторых, отдаленных областях еще были признаки здорового общества, но там, где жили Белозеровы и Уваровы все разрушалось. В самом городе тихо, только слышны звуки разрядов, содрогающих землю. Враг на границе. Дальше город и невинные люди.

В доме у Белозеровых происходила суета. Саша мотался по комнате, собирая вещи. Люба ходила за ним, как тень, вся в слезах, уговаривала остаться, спрятаться, убежать.

— Я что трус по-твоему? А если каждый вот так убежит и спрячется от долга своего? Кому воевать тогда? — бушевал Белозеров.

— Ну есть кому воевать. Как я без тебя? А если…

Люба не договорила. Она закрыла руками себе рот и заплакала сильнее. Саша не обращал внимание. В глазах у него стояла пелена. Он так сильно хотел воевать с врагом, так сильно любил свою страну. Только вот жена не разделяла его взглядов.

— Бери родителей и уезжайте в глубь. Говорят, через день от нашего города ничего не останется, — уже, как солдат, четко, поставлено, говорил Саша.

— Подруга Марина у меня живет на Востоке, — захлебываясь от слез сказала Люба.

Саша закончил сборы. Он встал перед женой на колени. Она сидела на краю кровати и рыдала, бормоча что-то про подругу по имени Марина.

— Посмотри на меня, — Саша взял ее руки в свои и поцеловал, — я должен. Понимаешь? Это долг каждого мужчины. Эти уроды, думают, что могут уничтожить нашу страну просто так. Если даже им это удастся, то будет не так просто. Я буду биться до последнего.

Вместо слов утешения Люба услышала вот это. На столько сильно у Саши были промыты мозги. Впрочем, может быть такое поведение в такой момент — это нормально для мужчины.

— Ты сумасшедший, — сказала Белозерова, подняв на него глаза.

— Да. Да я сумасшедший. Я хочу, чтобы будущее поколение жило хорошо, не под гнетом чужестранцев. Они не имеют право. Это наша земля. Я буду биться за всех нас, за тебя, — он прервал свою пламенную речь, посмотрел снизу на заплаканную Любу. — Ты боишься, что меня убьют?

— Очень боюсь. Ведь без тебя, я не знаю, как мне быть. А самое главное, кто о тебе вспомнит, когда тебя не станет?

Люба вырвала свои руки и снова закрыла ими свое лицо. Слезы скатывались по рукам.

— Я ухожу, — Саша встал, с каменным лицом опустил виновато глаза в пол. Скулы зашевелились.

Он подхватил рюкзак с вещами, который стоял на полу, рядом с кроватью, где сидела Люба.

— Пора, — сказал Саша.

Люба резко подпрыгнула на кровати и кинулась на шею мужу. Она крепко сдавила его в своих объятиях. Белозеров ощутил мокрое место на своем плече. Люба не хотела выпускать его. Но вскоре он сам оттащил ее от себя.

— Береги себя, милая, — сказал на прощание, уже в дверях Саша.

Люба начала махать ему рукой. Таким она его и запомнила. Серьезный взгляд, высокий, с рюкзаком на одно плечо, стоящий у входной двери. Настоящий патриот своей страны, а на плече небольшое пятно от слез его жены.

3

Общая мобилизация. Для тех, кто ни разу в жизни не держал в руках оружия, проводились ускоренные учения. Сашу Белозерова определили в учебку. Там он учился основным навыкам обращения с огнестрелом. Глаза у него горели. Он рвался на передовую защищать Родину. Настал момент, когда он оказался в центре боевых действий. Перед ним бескрайнее поле, вспаханное авиаударами. В ямах от ударов лежали солдаты, наши. Кто-то вцепился в ружье и, пригнувшись приводил дыхание в норму. Кое-где лежали трупы. При виде первого, в своей жизни трупа, Саше Белозерову не стало плохо. Его обуяла ярость. Он так хотел подстрелить противника, да как можно больше. Он бежал через поле, перелетая ямы. В небе шла очередная волна авиаударов. Солдаты разбегались, прятались в воронках. Саша продолжал бежать. Перед ним взрывалась земля, на глаза, в рот и уши летела пыль. Он слышал, как ему сзади кричат ложись. Но Белозеров не видел ничего. В метрах трехста бежал противник. Он был, как красная ткань для быка. Саша ничего не замечал, кроме него. На бегу он взвел автомат, начал стрелять от бедра. Внезапно, он почувствовал, что отрывается от земли. Он перестал ощущать землю, родную землю, под ногами. Стало как-то легко. Чувство, что чего-то не хватает. Взлетев в воздух, Саша начал вращаться. Тут он за мили секунды понял, что ему оторвало ногу. Снаряд взорвался прямо перед ним. Его отбросило. Еще некоторое время Саша находился в сознании, жадно ловя воздух ртом. Он лежал, распластавшись на поле, посреди авиационного обстрела противника. На помощь никто не мог прийти, да в ней, как в таковой, Саша больше не нуждался. Он умирает. Единственное, о чем он думал в этот момент это тот самый враг — красная ткань. Подстрелил он его или нет. Отнялось тело, но мозг еще не отключался. Было не больно, просто никаких чувств. Лишь мысль о том враге. Потихоньку начало темнеть в глазах. Саша немного приподнял голову, что было еще в его силах. Он увидел врагов. Их теперь уже было с десяток. Они наступали пехотой. Белозеров попытался подняться на локтях, чтобы дотянуться до автомата, но ничего не получилось. Он сделал еще попытку, более успешную. Только кончики пальцев дотянулись до заветного оружия. Сашу покидали силы, он не видел свою ногу. Она его не интересовала. Самое главное — это дать отпор врагу, чтобы они не прошли дальше. Они не имеют никакого права топтать родную землю Саши Белозерова. Его геройству пришел конец. Он умер с оружием в руках. Мимо его тела бежали противники, кричали что-то на своем языке. Смерть храбрых или бессмысленная смерть? Саша бы ответил — смерть храбрых. Об одном он жалел точно. Врага не подстрелил. Как глупо.

4

Пожилые, инвалиды, женщины с детьми бежали из города в глубь страны. Эвакуацией, по сути, никто не руководил. Народ в панике самоорганизовался и двинулся на вокзал. Там городские власти обещали пригнать пассажирский состав и отвезти всех куда подальше. Люба с родителями не смогли уехать прочь на машине. В панике кто-то ее угнал. Белозерова вся в слезах держала под руку своих родителей. Владимир Николаевич шел гордо, только чуть-чуть в его глазах просматривался ужас. Анна Алексеевна завернула голову в шаль. Она за мгновения сильно постарела. Люба ей рассказала, что Саша пошел воевать, точнее побежал туда вприпрыжку и кто знает, что сейчас с ним. Жив ли он? Они шли в общей массе людей к вокзалу. Кто-то шел с чемоданами, кто-то налегке, бросив все в своих жилищах. Дети плакали и не понимали, почему им приходится бежать не с того ни с сего. Вдалеке раскатывались звуки разрывающихся снарядов. Они гнали народ прочь. Уваровы шли и шли. Свой родной город они уже не узнавали. У кого имелись машины, те в первых рядах покинули пределы города. Тем, кому не повезло, сейчас шли в процессии. Пустынные улицы, кое-где валялся мусор. Безысходностью и отчаянием был пропитан каждый сантиметр дорог. На подходах к вокзалу появились вооруженные люди. Они стояли коридором. Делалось это для обеспечения безопасности граждан при посадке на поезд. Уже у самого здания железнодорожной станции, Уваровы остановились. Перед ними куча народу стояла и толкалась, в надежде урвать место в вагонах. Затор из людей образовался моментально. Началась небольшая давка. Военные ныряли в толпу и успокаивали взбесившихся. Дети плакали, старики, повесив голову стояли и ждали очередь. Им уже нечего было терять. У некоторых уже прожито больше полжизни. Зато у детей все только впереди. Они не хотели умирать, поэтому плакали.

Народ двигался очень медленно. Пошел слух, что поезд уже забит под завязку. Военных становилось меньше. Теперь за порядком наблюдало не так много людей в форме, что сказалось на настроениях людей. Впереди началось оживление. Уваровы точно не могли видеть, что там происходит. Женщины визжали и кричали: «Прекратите, хватит!». Детский плач становился назойливым, как жужжание комара под ухом. Впереди стоявшие мужчины дрались. Сколько их было не понятно. Кажется, кто-то нарушил правила очереди и полез вне ее вперед, за что начал огребать. Под это дело народ стал ломиться вперед. Мужчина в форме, кто занимался пропуском, свистел в свисток. На помощь пришли военные. Те, кто стоял по бокам ринулись вперед. За ними побежали граждане. Уваровы только крутили головой, не понимая, как им себя вести. Владимир Николаевич успокаивал своих и приказывал мирно стоять и ждать. Очередь вышла из-под контроля. В здании вокзала началась свалка из людей. Некоторые уже лежали на полу. Их затаптывали. Скорее всего они уже не смогут подняться на ноги. Поезд еще стоял у перрона. Люди его стали брать штурмом. Чтобы разогнать толпу, не хватало военных. Уваровы еще стояли на улице.

— Кажется тут бесполезно, — сказал Владимир Николаевич.

— Господи, да что же это там. Люди совсем уже…, — причитала Анна Алексеевна.

Сзади них стоял пожилой, усатый, мужик со своей женой. Она стояла рядом, пухленькая, с размытой тушью на глазах.

— Эй землячок, — обратился он к Владимиру Николаевичу.

Уваров обернулся. Усатый подошел поближе и стал говорить тихо:

— Есть у меня один вариант, как из города уехать.

Он почесал под носом и с любопытством стал разглядывать Владимира Николаевича.

— Что за вариант? — спросил Уваров.

— Это жена твоя и дочь?

— Ну да.

— У моего начальника, в частном секторе живет, есть в гараже автобус. Я это точно знаю.

— Начальник твой что, не уехал на нем?

— Он все бросил и воевать пошел. Хоть в возрасте был мужик, вот только страну свою страшно как любит.

— И что с автобусом? — спросил Владимир Николаевич, поглядывая на свою жену.

— Надо торопиться. Мало ли кто его уже угнал. Проблема в том, что ключей нет. Я не знаю где они. Надо порыться у него дома.

— Далеко идти?

— Довольно-таки.

— Почему ты мне это предлагаешь? — прищурился Уваров.

— Ты не узнал меня что ли? Володь!

— Твою налево, — плюнул Владимир Николаевич, — Витька Капранов. Здорово.

Мужчины пожали руки и похлопали друг друга по плечам. Капранов, до выхода на пенсию, работал на заводе вместе с Владимиром Николаевичем. Они не были друзьями, скорее знакомыми. В такой момент, даже знакомые уже становились лучшими друзьями.

— Я про автобус то недавно вспомнил. Потом смотрю, ты не ты. Ну что пойдем?

— Давай только мы пойдем. Женщин тут оставим. Моя, вон совсем ходить не может, — сказал Владимир Николаевич.

— Угу, — согласился Капранов, — моя Нюра тоже вон с коленями мается.

Все объяснив своим, Уваров вышел из толпы вместе с Виктором Капрановым и направился в частный сектор, где по словам усача стоял спасительный автобус.

Шли они около получаса. В итоге, за забором они уже наблюдали за стоящим под навесом автобусом. Старики перелезли через ограду, помогая друг другу. Капранов разбил окно дома камнем и влез внутрь. За ним Уваров. Они стали рыться в поисках ключей от автобуса. Вскоре весь дом был перерыт, но все безрезультатно.

— А сам автобус то на ходу? — спросил Уваров.

Капранов задумался, почесал под носом и сказал:

— Наверное да. Ты пойди посмотри. Я еще поищу.

Владимир Николаевич вышел во двор. За забором он увидел проезжавший мимо грузовик, полный людей. Уваров свистнул. Люди замахали ему руками. Грузовик остановился. Уваров открыл калитку и увидел лицо молодого водителя.

— Поехали с нами, — предложил парень, — мы в поселок едим.

— Да у нас свой транспорт имеется, — Уваров показал на автобус, — только вот ключи найти не можем.

— Это же наш автобус то. Нашего производства, — сказал сухой старик, сидевший рядом с водителем.

Дверь грузовика открылась, и он вылез из нее. Старик протянул дряблую руку Уварову.

— Владлен Мухов, — представился он, — пойдем посмотрим, что там.

В этот момент из дома вышел Капранов. С него лился пот. Он развел руками, показывая, мол, нет ключей и все тут. Он увидел грузовик и Мухова с Уваровым.

— Это кто? — крикнул он с порога дома.

— Товарищ Мухов, — сказал Уваров, — он поможет нам.

Владлен Мухов открыл дверь автобуса со стороны водителя, даром, что она была не заперта. Уваров встал рядом с открытой дверью и наблюдал, что делает Мухов. Капранов в это время подошел к грузовику и стал разговаривать с молодым водителем. В открытом прицепе у тягача сидело много людей. Они буквально вываливались через край. Мухов ковырялся в проводах под рулем, потом приказал Уварову открыть отсек с двигателем. Владимир Николаевич не совсем хорошо разбирался в технике. Тем более автобусом он занимался в первый раз. Мухов ему давал команды. Подкрутить этот болт, постучать там, подуть туда-то. После этого набора движений, Уваров вернулся к старику. Он вытащил, практически, все провода и внутренности, что находились под рулем. Как он только мог что-то разобрать в них…

— Ну а теперь давай помолимся, чтобы меня не убило током, — улыбнулся Мухов, смотря на Владимира Николаевича.

Уваров не веселился. Он лишь потряс головой, в знак одобрения. Старик сталкивал резкими движениями провода между собой. Появлялась искра. Он опять, что-то пошурудил в этой кучи проводов. Снова касательные движения и сзади автобуса закряхтело, зашумело. Мотор завелся. Теперь Уваров улыбался.

— Вот ты даешь мужик, — сказал он.

— Дело сделано, — кряхтя Владлен Мухов вылез из-за руля, — провода лучше так оставить. Там, кстати, соляры не так уж и много.

Виктор Капранов стоял рядом с грузовиком и аплодировал. Он подошел к Мухову и поблагодарил его.

— Вы же в глубь хотите ехать, правильно? На Восток? — спросил Мухов.

— Да, — ответил Капранов.

— Не могли бы вы тогда забрать часть людей у нас. Они вот-вот на очередной кочки выпадут. Мы держим путь в поселок. Там мои знакомые нас ждут.

— Без проблем, — сказал Капранов и посмотрел на Уварова. Тот кивал.

— За нами тогда езжайте. Эй! — крикнул Мухов людям в прицепе, — есть целый автобус. Егора с бабой Томой в первую очередь перетащите туда.

Народ зашевелился. Прицеп зашатался. Тот, кого звали Егор, был девяностолетний старик, тяжело болен. Баба Тома, старушка восьмидесяти лет, вообще не могла ходить. Ее забрали родные из больницы. Их посадили в автобус к Уварову с Капрановым первую очередь.

— А вы сами то, кто? — спросил Мухов.

Пока часть людей пересаживалась из прицепа в автобус, старики разговаривали и знакомились. Владлен достал самокрутку, и закурил. Автобус наполнялся людьми. Уваров сказал Мухову, что еще надо заехать на вокзал, забрать своих жен. Владлен тут же сказал:

— Только запаркуемся подальше от толпы. А то мы никуда не уедем. Удивительно, на что способны люди, когда сбиваются в большие массы.

Так и сделали. Грузовик с Муховым шел впереди, за ним ехал автобус с Капрановым, Уваровым и еще с десяток людей. Когда забрали своих женщин, то машины двинулись по трассе. Молодой водитель грузовика хорошо знал, что если поехать по основной дороге, то там они простоят очень долго. А наши ребята не смогут долго сдерживать врага. Он повел в объезд, совершая небольшой крюк. Но и здесь народу на дорогах хватало. Но они, по крайней мере ехали, пусть не быстро, но звуки войны постепенно отдалялись.

5

У автобуса начало кончатся топливо. Запасливые попутчики из грузовика, залили в бак солярки из своих запасов. Заправки в приграничных зонах не работали. Следовало как можно дальше уехать от боевых действий. Анне Алексеевне сделалось плохо. У нее поднялась температура. Она вся горела. Ее положили на два сидения. Около нее постоянно крутилась Люба. Она очень переживала за свою мать. Повезло, что им удалось прихватить с собой аптечку. С помощью таблеток удавалось поддерживать Анну Алексеевну в стабильном состоянии. Через сто километров умерла баба Тома. Машины остановились на шоссе, возле лесополосы. Тело умершей женщины, вынесли из автобуса. Люба смотрела на все происходящее с ужасом. Владимир Николаевич помогал в транспортировки бабы Томы. Родственники плакали, в основном ее дочь Ульяна. Ее крупные глаза заливались слезами, она только успевала их смахивать. Старики начали думать, что делать с телом. Владлен Мухов взял в этой группе лидерство и предложил похоронить несчастную прямо тут, в лесу. Идею поддержали многие. Ульяна никак не соглашалась с этим, требуя похоронить свою мать в ее родном городе. Оттуда как раз приходили плохие новости. Молодой водитель грузовика, совсем ребенок, лет шестнадцати по имени Паша, услышал по радио новостные сводки. Город занял противник. Все, кто не успел покинуть его, превратились в пленных. Наши войска отступили. Отбить город планировалось после перегруппировки. Об этом Паша сообщил всем.

Ульяна прекратила плакать. Она смирилась с утратой матери. Бабу Тому похоронили в лесу. В грузовике у Мухова нашлась лопата. Павел, как самый молодой, рыл могилу. Крест высекли наспех из собранного валежника. Мухов стоял у дороги, около автобуса и грузовика. Он курил и разговаривал с Владимиром Николаевичем.

— Боюсь следующим будет дед Егор, — сказал Владлен Мухов.

— Да. Он совсем плох, — согласился Уваров, — моя Аня тоже не важно себя чувствует. Вон лежит и все.

— Надо хотя бы еще километров триста сделать. Осталось не долго. Скоро поселок.

— Ты там останешься?

— Думаю да. Я с Пашей там людям помогать буду.

— А он тебе кто?

— Внук мой.

Они постояли с минуту молча. Кругом тишина и лишь совсем незаметный звук от затяжек Мухова показывал, что на этой земле еще осталась жизнь. Похоронная процессия вышла из лесу. Ульяна совсем осунулась. Мысленно она готовилась к смерти матери, но она никак не ожидала, что она уйдет при таких обстоятельствах.

Беженцы двинулись дальше. Еще через двести километров, дед Егор начал бредить. И на очередной остановке его похоронили. Капранов переживал за свою жену. Он не отходил от нее. Иногда, он сменял Уварова на месте водителя. Вскоре они достигли пункта назначения, в котором была больница. Тут работали магазины и заправки. Что бросилось тут в глаза, так это то, что военное присутствие тут ощущалась очень сильно. Военные ездили по дорогам, они ходили по улицам с оружием наперевес. Грузовик с людьми свернул с шоссе и начал петлять по поселковым улицам. Автобус за ним. У Мухова тут жили приятели и вся делегация подъехала к нужной двухэтажке. За рулем автобуса сидел Уваров. Он, по рекомендации Мухова, не глушил двигатель. Иначе его потом трудно завезти. Из грузовика вышел Владлен. Из кузова начали вылазить люди. Старики помогали женщинами и детям. Из двухэтажки вышла пара. Мужчина лет шестидесяти, с внушительным пузом и лысой головой. Рядом с ним, с печальным видом, стояла женщина такого же возраста. На голове у нее косынка, сама худая с впалой грудью. Мухов приветствовал их. Уваров вышел из автобуса. Люба пошла за ним.

— Пап, маме очень плохо, — сказала она, — надо ее в больницу.

— Знаю. Сейчас что-нибудь придумаю.

Уваров пошел к той паре и Мухову.

— Послушайте, есть в больнице свободные места? — спросил Владимир Николаевич.

— Тут все битком. Больных везут с границы, — начал говорить пузатый мужчина, — а что у вас?

— Да жене плохо. Таблетки уже не помогают.

— Сожалею, но тут действительно не вариант. Если хотите, то обратитесь туда, но думаю с вами даже разговаривать не будут. Советую проехать в соседнюю деревню. Там должно быть свободнее.

— Хорошо. Ну что мы делаем? — обратился Уваров к Владлену Мухову.

— Сейчас часть людей высаживается тут. Дальше они ехать никак не могут. Тут у многих родня. Остальные хотят попасть на поезд, на Восток.

— А что есть возможность?

— Да, но непонятно, как туда будут всех размещать, — сказал хозяин дома.

— Говорят, что город заняли. Это правда? Вы же из города? — спросила жена пузатого.

— Правда, — вздохнул Уваров, — черти эти, чтоб они все сдохли.

Вдалеке послышались звуки громкоговорителя. Военный джип ехал по главной улице. «Соблюдайте спокойствие. Поезд на Восток отправляется через два часа с главной платформы. Все желающие уехать, просьба явиться в штаб. Повторяю…» Уваров посмотрел на Мухова.

— Хочешь попасть туда? — спросил Владлен.

— А что еще делать? На этом автобусе мы не сможем так долго ехать.

— Больных они не возьмут. А вы сказали, что у вас жена болеет, — заметил хозяин.

— Мы попытаемся. Мухов, вы остаетесь или же с нами?

— Я остаюсь тут. Даже если здесь война начнется, я не хочу никуда ехать. Я слишком стар.

— А как же внук ваш?

Мухов не отвечал. Он закурил.

— Будет защищать Родину, — сказал он с достаточно мрачным взглядом.

— Он же такой юный! Да его же зашибут, — возмутился Уваров.

— Прежде всего он гражданин нашей великой страны. Потом он мужчина. А защищать отечество — это удел каждого мужчины.

— Вам его не жалко?

— Это мое дело и мой внук, понятно? Где ваш внук или сын?

Мухов стал чаще затягиваться. Он уверенно смотрел на Уварова.

— Внуков нет, зато дочь есть, и она сейчас сидит около своей матери и не хочет, чтобы та умирала.

Он выпучил глаза. Потом развернулся и пошел в автобус.

Больше Уваровы не видели ни Мухова, ни Пашу, ни этой милой пары. Каправнов с женой пытались пробиться в больницу. Они тоже пропали из поля зрения Уваровых. Люба с родителями отправились пешком в штаб. Там толпился народ. В обратную сторону шла старушка и плакала. Краем уха, Владимир Николаевич зацепил ее разговор с молодой сопровождающей, судя по всему, дочерью.

— Я же не больна. Я могу идти. Я могу идти.

— Мы найдем способ уехать.

Уваров в ужасе посмотрел на своих женщин. Анна Алексеевна выглядела из рук вон плохо. Она еле стояла и передвигалась с помощью Любы. Очередь в штаб двигалась довольно быстро. Там следовало сказать имя фамилию, при возможности предоставить паспорта. Сидящие за столами военные, оформляли людей и выдавали билеты. Кому-то отказывали из-за состояния здоровья. Уже через час, поезд должен отправляться, а Уваровы стояли еще далеко от столов с военными. Оставалось полчаса. Люба подошла к столу первая, таков был порядок, чтобы все по одному. Мужчина в военной форме, в годах, с седыми волосами и в очках спросил сначала, как зовут и откуда. Потом главный вопрос:

— С кем едете?

— С родителями, — ответила Люба с волнением.

— Сколько им лет?

Люба сказала.

— К сожалению вас на Восток отправить не получиться. Есть места до N.

— Это подойдет. Давайте, — обрадовалась Люба.

Военный выдал ей один билет, что немного озадачило Белозерову.

— А родителям билеты?

— Я должен их увидеть. А вы проходите дальше.

Военный указал на место позади себя. За ограждениями уже виднелся вход в вокзал. Люба прошла и стала ждать родителей. Владимира Николаевича пропустили быстро и тоже выдали билет до N. Настала очередь Анны Алексеевны. Ее продержали у стола дольше остальных. Люба начала нервничать, а Уваров не находил себе места. Перед ним стоял образ той несчастной женщины в слезах, проходящей навстречу. Владимир Николаевич нес сумки и даже не поставил их на пол, когда они с Любой ждали Анну. У них отлегло, когда увидели довольную Анну Алексеевну, переходящую ограждения. Семья была в сборе. Люба тут же подставила свой локоть маме. Она изо всех сил не показывала, что ей плохо перед солдатами. Заветный билет до N, выглядывал у нее из руки. Они стали ждать поезда.

Путешествие по железной дороге тоже не имело под собой оснований, считаться безопасным. Людей в вагоне набивалось страшное количество. На одну полку приходилось пять человек. Все терлись друг о друга, но ехали подальше от войны. Так прошли сутки. Спали сидя и кто, как мог примоститься на сантиметрах личного пространства. На станциях некоторые люди сходили, новые заходили. На одной станции, из соседнего вагона вытаскивали покойника. Человек не выдержал жары и случился сердечный приступ. Еще через сутки в вагонах начали раздавать воду. Солдаты на станциях просовывали бутылки через открытые окна. Народ жадно выхватывал их. Владимиру Николаевичу удалось захватить сразу две штуки. Одну из них, он тут же отдал Анне Алексеевне. Ей становилось все хуже и хуже. Поездку до места назначения, она выдержала.

Город N не тронула война. Лишь поезд, тяжело дышавший, напоминал, что на дальних рубежах идет война. Уваровы вышли на свежий воздух. В этих широтах уже стало холоднее, что благоприятно сказалось на самочувствие Анны Алексеевны. Она поправлялась. Их определили в лагерь для беженцев. Там был душ, еда, вода и все человеческие условия. Анну Алексеевну тут же забрали в больницу на лечение. Владимир Николаевич ходил по лагерю угрюмый, а Люба все время лежала на кровати и думала о своем муже. Через три месяца Уваровым дали временное жилье, на окраине города. Такому подарку, они очень обрадовались. Квартира досталось полностью меблированной. Владимир Николаевич грустил. Он хотел вернуться в родные края. Люба с ним много разговаривала в это время. Они сблизились за все месяцы, что им пришлось вместе пережить. Уваров перестал говорить о политики. За последние дни, он не сказал об этом не слова. Владимир Николаевич сильно заботился о дочери. Он спрашивал, все ли ее устраивает, болит ли у нее что-нибудь. Люба была счастлива. Затем Анну Алексеевну выписали из больницы, прописали необходимые таблетки и ей стало совсем хорошо. Уваровы стали обживаться. Еще через год им удалось уехать на Восток. Самая отдаленная территория. Там жила подруга Любы. Марина, так ее звали, с радостью приняла гостей. Люба устроилась на работу, Владимиру Николаевичу и Анне Алексеевне выплачивали пенсию. Ее хватало на жизнь сполна. Они даже помогали деньгами дочери. Казалось, что нет никакой войны. Просто семья решила переехать, но того города на границе уже не существовало. Его сравняли с землей авиаударами. Много бойцов там полегло, таких как Александр Белозеров.

История одного дезертира

Илья Солдатов жил в городе N, когда началась война. Повсеместно началась мобилизация. У него имелся младший брат. Ему было всего восемнадцать лет. Илья жил отдельно, в отличие от брата. Родители Солдатовых сильно переживали, что их дети окажутся на войне. Илья Солдатов, в прошлом, проходил военную подготовку и кое-какие навыки обращения с оружием у него имелись. Другое дело брат. Совсем недавно он закончил основную школу. Его ожидала жизнь, перспективы, будущее. Но война коснулась всех и порушила все планы. Солдатовых она разделила. К Илье пришли с повесткой на сборы. Солдатовы никогда не считали себя патриотами и тем более умирать за страну никак не хотели. Точнее они не видели в этом смысла. Наступившая война тоже не имела смысла. Солдатовы уехали из города N в глубь. Они сообщили Илье, что уезжают. В глубинке спрятался от призыва младший брат. Домик одной старушки послужил ему прикрытием.

Когда группа военных, отвечающих за призыв граждан, прибыла в деревню, где прятался младший Солдатов, кто-то из соседей донес на него. Родителей наказали, а его забрали в учебку. Он прошел ускоренные курсы и его отправили на границу. Как раз там только начиналось вторжение противника. С тех пор, родители ничего не слышали о своем младшем сыне. Старший же Илья, вырвался из N и отправился дальше, держа курс на Восток. На этой территории было мало поселений, зато большие территории. Связь со своими родителями он окончательно потерял. Нашелся домик лесника. Пожилой, бородатый старичок впустил Илью жить у него. Стояла его избушка в лесу, в тридцати километрах от поселка S. Отсюда до Востока примерно двести пятьдесят километров. У лесника имелось все, чтобы выжить. В доме у себя он провел электричество, сколотил туалет и вырыл под него яму. С пропитанием дело обстояло тяжелее. В военное время приходилось охотиться на животных, срывать ягоды, пить дождевую воду. Илья объяснил старику, что в магазин он поехать не может (несмотря на то, что у лесника имелся для этого мотоцикл) из-за призыва. Лесник не разделял радикальные настроения юноши. Возможно, он считал Илью трусом.

Солдатов прожил со стариком год. Внезапно лесник заболел. Ехать в S за доктором, было опасно. Там сновали военные. Увидев Илью, этого высокого, подтянутого, с ярко выраженными мужскими чертами лица мужчину, его бы тут же остановили и попросили объясниться. Илья не знал, что ему делать. Старик был совсем плох. Он умер очень быстро. Солдатов даже не смог предпринять хоть что-нибудь. Илья смастерил крест из стволов сосны, вырыл могилу и похоронил лесника. Он также сделал надгробие из дерева. Эпитафию на нем, выжег огнем. «Здесь похоронен страж леса. Он не отвернулся от нуждающегося человека. Вечная память». Прошел еще год. Война не думала прекращаться. В один день Илья принял решение совершить вылазку в S. Он сел на мотоцикл лесника, проверил топливо и двинулся в путь.

S считался поселком городского типа. После мобилизации, тут, также, как и везде, жили старики, инвалиды и женщины с детьми. Правда некоторых девушек все равно забрала СП (служба призыва). Они трудились в тылу. Илья приехал в поселок. Кругом все тихо. У магазинов стояла группа пенсионеров, обсуждающих военное дело. Илья зашел в магазин. Он очень обрадовался снова увидеть людей. Приятно было находится в обществе. Солдатов купил, что надо, поговорил с продавщицей.

— Ты парень откуда? — спросила женщина за кассой. Симпатичная блондинка с косой на плече и добрыми глазами.

— Да я тут недалеко, — невнятно сказал Илья.

— Ты этот что ли?

Женщина сделала страшную гримасу на лице. Она оттопырила пальцы. Кажется, изображался динозавр. Солдатов ни сразу понял, что к чему.

— Ты из госпиталя? — увидев, что Илья не понимает, продавщица повторила вопрос.

— А да да. Из госпиталя.

— Ой господи. Такой молодой, красивый, а оно вон как.

В магазин зашла пара людей в черной форме. Это означало только одно. Они из СП. Они разошлись по магазину и стали ходить между полками с продуктами. Илья захотел поскорее убраться отсюда.

— Родители есть у тебя? — спросила женщина. Она держала сдачу в руке и так не возвращала.

— Есть, но я не знаю где они.

— Бедный.

Служивые из СП встали за Солдатовым. Они переговаривались и ждали очереди. Продавщица на них внимания не обращала.

— Я пойду тогда. Очередь задерживается, — сказал Илья.

Женщина вздохнула и отсчитала сдачу.

— Эй парень — услышал Солдатов за спиной.

Он развернулся. Мужчина с щетиной в кепке, служивый СП улыбался ему.

— Где живешь? Имя фамилия?

Илья растерялся. Он хотел бежать и уже смотрел пути отхода. Мотоцикл только старый и заводится довольно долго.

— Я… я….

— Да из госпиталя он. Отстаньте от человека. Родителей нет у него. Больной он, — вмешалась продавщица.

СПэшник осмотрел Илью. Его напарник тоже присмотрелся.

— Мотоцикл чей на входе? — спросил мужик с щетиной.

Илья посмотрел на женщину с косой. В этом взгляде читалась помощь.

— Это Фома вчера приехал, купил водки у меня, напился прямо на крыльце и оставил транспорт перед дверями. Сегодня он придет и заберет его.

— Фома?

— Ну да. Пьянь местная. Вы бы лучше их гоняли.

— Это не входит в наши обязанности, — сказал СПэшник.

— Мы дезертиров ловим, — добавил напарник.

— Давайте я пробью.

Илья воспользовался ситуацией и вышел из магазина. Он прошел мимо мотоцикла и медленно пошел вдоль дороги. Мимо него проехала машина СП. В ней сидели те самые, кто стоял за ним очереди. Илья удостоверился, что их машина точно уехала по своим делам, развернулся и пошел назад к магазину. Он начал садиться на мотоцикл, пакет с покупками положил в небольшой багажник сзади. Солдатов начал поворачивать ключи зажигания. На улицу вышла продавщица. Она закурила. Увидев ее, Илья занервничал и хотел побыстрее уехать. Она подошла поближе и сказала:

— Я сразу поняла, что ты прячешься от призыва. Меня Тоня зовут.

— Илья, — Солдатов неуверенно потянул руку.

Тоня пожала ее.

— Где живешь?

— Я не могу вам сказать.

— Боишься, что донесу?

Илья промолчал.

— Мой брат тоже скрывался, но СП его нашли и отправили на убой. Не знаю, жив ли он сейчас. Скорее уже нет.

— Сами отсюда? — спросила Тоня.

— Нет. Я с Востока.

Тоня выдохнула плотным сигаретным дымом себе под ноги.

— Спасибо вам, что не сдали меня.

— Да не за что. Тебе еще чего-нибудь надо?

— Нет. Спасибо еще раз, что Спэшникам меня не сдали.

— Нет проблем.

Илья завел мотоцикл. Ему казалось, что сейчас снова выскочить машина СП и тут ему уже будет плохо.

Илья Солдатов попрощался с милой продавщицей Тоней и поехал обратно к себе в лес. Она начал думать, что его могли видеть другие люди, которых он не заметил. Молодой человек рассекающий на мотоцикле это довольно подозрительно. Он прячется в лесу в то время, как на рубежах идут кровавые бои, и его соотечественники гибнут под пулями врагов. Совесть его никак не мучила. В своих представлениях Солдатов верил, что в нынешнее время лучше выживать каждому, как он может. Ну не готов Илья воевать, не готов умирать, когда жизнь только начинается, не готов лезть под пули ради благого дела — защищать Родину. По телевизору постоянно твердили об этом, но Илья никогда не был солидарен с подобными высказываниями. А самое главное: что принесет победа или поражение в войне? Ничего, так думал Солдатов. Простые люди, как раньше жили, так и продолжат существовать. Стрельба важна только для самоутверждения верховного командования. На население никак не отразятся итоги войны. Чем дольше она будет длиться, тем тяжелее будет восстановление. Все воюют во вред себе. Такова была позиция молодого дезертира Ильи Солдатова. Он решил отсидеться в лесу. Правда он не знал точно, сколько еще продлиться эта бессмысленная бойня.

Война окончилась на четвертом году. Погибших массово хоронили на кладбищах по всей территории. Солдатов вышел из леса. Жизнь в S преобразилась. Многие оплакивали погибших, плакали также от счастья, что сыновья вернулись живыми. Илья отправился на Восток. Он хотел получить информацию про своих родных. Там, в центральном управлении, ему сказали, что младший брат числится пока без вести пропавшим. Позже подтвердят, что он погиб на войне. Родителей Солдатов искал долго, до тех пор, пока из управления ему не пришло письмо. В нем лежало свидетельство о смерти. И отца, и мать он больше не смог увидеть. Илья потерял всех. Он не плакал, не сильно печалился. Просто ничего не происходило у него внутри. На Востоке Илья устроился на работу в центральное управление. Он помогал родственникам найти друг друга. В его обязанности входила обработка всех запросов. Ему приходилось много общаться с разными людьми, успокаивать их, давать советы. Когда Солдатов рассказывал свою историю, то клиенты тут же успокаивались.

В один из дней к нему обратилась девушка. Она пришла одна, вела себя тихо и была в подавленном состоянии. У нее были светлые волосы, маленький, аккуратный нос, светлые глаза. Солдатов пригласил ее.

— Я вам звонила, я бы хотела знать про мужа, — сказала она, сидя перед Ильей.

— Напомните ваше имя.

Солдатов сидел перед монитором и готовился нажимать на клавиатуру.

— Любовь Белозерова. Муж — Александр Белозеров.

— Сейчас посмотрим.

Илья начал искать. Информация уже была готова.

— Сожалею, но ваш муж погиб. Предположительно на границе. Вы только не расстраивайтесь, прошу вас.

— Спасибо. Я поняла.

— Подождите пока, я распечатаю свидетельство. С ним вы пойдете в городское управление и по нему у вас есть право получать месячные выплаты. Вы меня слушаете?

Люба сидела и смотрела в одну точку. Про мужа она так и знала, просто боялась услышать это официально. Лучше было бы этого не знать. Белозерова сдерживала слезы. Она поднесла руку к глазам, проморгалась. Илья очень сочувствовал ей. Распечатав для нее свидетельство, он поведал ей свою историю. После этого Люба расплакалась.

— Что вы, что вы? Простите, я не хотел, — извинился Солдатов.

— Нет, все хорошо, просто я бы так хотела, чтобы Саша поступил также. Ну почему все так?

— Извините за вопрос, но у вас есть дети? Просто на них вы тоже сможете получить выплаты.

— Детей у нас нет.

Илья дальше спросил с явным желанием помочь:

— Вы работаете?

— Да. Давно уже.

— Вас все устраивает? Я бы мог вам чем-нибудь помочь?

— Все хорошо. Не стоит.

Илья отдал ей свидетельство и простился. Очередная одинокая жена, но не сломленная духом. В последующие дни Люба часто заходила к Илье для разговоров. Иногда они встречались в неформальной обстановке. Разговаривали не всегда, по существу. Люба начала улыбаться как прежде. Илья тоже начал жить полноценной жизнью. У них завязался роман, а потом и вовсе дело шло к свадьбе.

6

Люба вышла замуж за Илью Солдатова. Белозерова стала Солдатовой. Через три года после свадьбы, умер Владимир Николаевич, умер по естественным причинам. Общая беда сплотила семью Уваровых. Люба, в последние дни жизни отца, ухаживала за ним. Когда Владимира Николаевича положили в больницу, то Люба ездила к нему каждый день, даже тогда, когда она сильно уставала на работе. Отец чуть-чуть не дожил до внуков. У Ильи и Любы родился сын, назвали Ромой. Анна Алексеевна сияла от счастья. Она нянчилась с маленьким ребенком все дни напролет. Илья поменял место работы, стал служить в городском управлении. Так, как он пережил войну, ему полагались выплаты и все возможное льготы. Семья Солдатовых-Уваровых жила прекрасно. У них родился еще один ребенок. Дочь Маргарита появилась на свет после Ромы через пять лет. Анна Алексеевна к тому времени совсем состарилась. Она уже не могла активно играться с внуками. Но самое главное, она их увидела.

Мать Любы ушла из жизни счастливой. Сама Солдатова приближалась к пенсионному возрасту. Илья ушел на раннюю пенсию, которая полагалась ему по льготам за пережитые годы ужаса. Рома вырос и поступил в университет на менеджмент. Он мечтал создать собственную компанию. Рита закончила школу и тоже поступила в вуз. Годы шли, Солдатовы старели, а их дети росли. Вскоре Рома уехал в Центр по работе, откуда постоянно звонил родителям. Рита осталась на Востоке, она заботилась о родителях. Жизнь шла своим чередом и, никто даже не хотел вспоминать про годы войны. Все осталось в прошлом. Дети Солдатовых узнали об этом времени только из учебников.

Уже в глубокой старости, Люба приехала на границу. Ее сопровождал Рома. Ему там требовалось провести некоторые переговоры. Солдатова пошла на кладбище. Свой родной города она узнала отдаленно. Дом, где она выросла уже не существовал. На его месте возвышался отель. На главной площади стоял мемориал победы и имена тех, кто сражался на этих землях. За ним находилось кладбище. Люба шла неспеша, прикрыв седую голову платком. Она проходила мимо могильных плит и вздыхала. Вот уже приближалась нужное ей место на кладбище. Подул ветер, поднимая опавшую листву вверх. Люба прикрылась поплотнее своим пальто и продолжала идти. Она остановилась у могилы, зацепив тем самым свое нелегкое прошлое. На черном, мраморном камне стояло имя: «Александр Белозеров», его дата рождения и смерти и подпись внизу: «погиб при обороне границы. Слава герою». Люба стояла и тихонько плакала. Мимо нее прошла такая же, как она старушка. Она немного горбилась и припадала на одну ногу.

— Что, муж погиб? — спросила она.

Люба взглянула на нее и легонько кивнула.

— Мой тоже голову сложил. Нам с тобой ничего не остается делать. А ты живи и помни.

Старуха пошла дальше, а в голове у Любы до сих пор звучали последние слова: «Живи и помни».

Общественное слушание

Городской парк стоял голый, имеется в виду без растений, деревьев и прочего дизайнерского ландшафта. Только бетон, асфальт, деревянные лавочки, урны кое-где, небольшой фонтан. Стандартный парк для многих городов. Тут люди могли отдохнуть от трудовых будней, погулять с собаками, с детьми, посидеть в летную жару у фонтана и помочить ноги. Горожанам парк не нравился. Все ругали его за недостаточное оборудование, много земли стояли бесхозной. Новый мэр еще только что свежий, с недавних выборов, тут же взялся за дело. Приказал облагородить парк, высадить там деревья. Согласно такому решению, собралась комиссия по этому вопросу. На заседании приняли решение об общественном слушании, куда были приглашены активные граждане. Кто бы мог подумать, что подавляющее большинство — это пенсионеры. Вот Николай Федорович Антипин как пример активного гражданина. Он отработал на производстве всю жизнь. Теперь получает пенсию. Но жизнь такая не для него. Ему не хватало движений, хотелось кем-то руководить.

Он вышел из дома по распорядку дня, утром, в магазин за молоком. На голове у него кепка восьмиклинка, на ногах сандалии, надетые на носки, спортивная куртка и брюки. Самый настоящий пенсионер, одним словом. Николай Федорович Антипин шел по пыльной дороге. Так вышло, что она выводила его на тот самый голый парк. Пройдя через него медленным шагом, чтобы все хорошенько осмотреть, Николай Федорович ушел в сторону, где стоял супермаркет. Он купил молоко, плюс еще немного по мелочи. В очереди на кассе ему встретилась давняя знакомая, тоже нынче пенсионерка Вера Романовна. Они разговорились, поделились мыслями о погоде, своих болячках, и когда знакомая Антипина упомянула местный парк, он не выдержал и довольно громко стал критиковать его. Суть его претензий была понятна. На месте нового бездушного парка когда-то стояла березовая роща. Местные власти все выпилили, залили в бетон, а теперь не знают, что с этим делать. Ко всему прочему еще мэр поменялся. Прошлый, так сказать, подложил свинью в виде парка. Вера Романовна сказала ему на счет публичного слушания по этому вопросу. Там каждый мог высказаться на тему, предложить свои взгляды и решения, а также критику. Будут выяснять, какие деревья, где, каким образом и тому подобное. Представители администрации очень заинтересованы в этом вопросе. Примерно это Вера Романовна донесла до своего старого знакомого. Они разошлись по домам. Николай Федорович шел назад в приподнятом настроении. Вот сейчас хоть началось что-то, какое-то шевеление. А то живешь скромно на свою пенсию и никому нет до тебя дела. Антипин любил участвовать в подобных мероприятиях. Еще во времена своей работы он активно поддерживал разного рода митинги, будь то против коммунальщиков или против местной администрации. Прошлый мэр его хорошо знал. Как сложатся у него отношения с нынешним, покажет время. Николаю Федоровичу не терпелось с ним познакомиться.

Пришел день слушания. Пришло достаточно активных пенсионеров, которым не безразлично будущее города. Молодых можно понять, им работать надо, а в выходные отдыхать. Это старикам делать нечего, вот ходят, решают вопросы с администрацией. Николай Федорович пришел раньше всех, пришлось стоять перед закрытыми дверями старенького драмтеатра. Он закурил от нечего делать, сел на бордюр. Постепенно начали стекаться старики со всех сторон. Серди них Николай Федорович увидел Веру Романовну. Он поздоровался с ней, она кивнула ему. Друзья Антипина по двору тоже подошли. Это было три деда. Андреич, Саныч и Вакула. Последний самый старший из них, дите войны. Он пришел на слушание в черном пиджаке с медалями на груди. Свои три волосины Вакула бережно расчесал назад. Для своих лет он хорошо выглядит, ходит сам, без трости, высокий, худой. Ему удалось сохранить большую часть своих зубов. Андреич с Санычем одеты были проще. Штаны, рубашки, на лицах старческие пятна. Все по одному протягивали руку Николаю Федоровичу. Из-за угла вышла небольшая кучка бабушек в платочках и юбках, присутствовали также более молодые представители гражданского общества. Они стояли подальше, пузатые, седовласые мужики, лет пятидесяти. Вскоре двери драмтеатра открылись и туда стали впускать людей. Улыбчивая молодая девушка каждого приветствовала. Здание драмтеатра нуждалось в реконструкции и капитальном ремонте. Эти разговоры тянуться еще с тех времен, когда Николай Федорович ходил в старшие классы школы. Сейчас тут уже давно не показывают театральные выступления, здания простаивает. Его используют только вот для таких слушаний. Потоки людей проходили по мрачным, треснувшим коридорам. Вскоре они оказывались в главном зале. Там на сцене перед закрытым занавесом уже стояло несколько столов в ряд. За ними сидели представители городской администрации. Николай Федорович хотел увидеть нового мэра, который часто мелькал на экране после победы на выборах. К его огорчению, сразу объявили, что главный в городе человек занят другими делами и сегодня не смог приехать. Рассаживались в зрительном зале долго. Одни старики помогали другим пройти и занять место. Андреич с Санычем сели позади Антипина. Он сидел в первом ряду, сразу перед столом чиновников, рядом с Вакулой. Этот молчаливый дед ему нравился больше остальных его друзей. Вера Романовна сидела в третьем ряду. Николай Федорович увидел ее, когда вертел головой по сторонам. Слушание началось.

Всех присутствующих поблагодарили за явку, потом следовали стандартные фразы от многочисленных замов мэра по всяким важным делам. Антипин шепнул Вакуле, что мэр просто обязан быть сейчас здесь. Он уже не вызывает доверия с самого начала. Какие у него могут быть еще дела, когда тут граждане решают важные вопросы? Со сцены наконец-то обратились к пенсионерам. Один из многочисленных замов, самый молодой на вид, встал с микрофоном в руке, объявил, что сейчас начнется показ проекта нового парка. Все были в предвкушении. На большом экране появилась красиво оформленная презентация. Громкие слова, вроде «будущее наших детей важно» или «парк для души» стояли на видном месте. Сама модель проекта еще не показана. Вышел уже другой молодой человек к экрану с указкой в руке. На него возложил обязанность рассказать о проекте. На слайдах имелись только буквы и цифры, рассказывалось, как хорошо будет, когда парк будет готов. Самое главное осталось на потом. Перед глазами активных граждан на суд предстала компьютерная модель парка. Парень с указкой начал рассказывать, насколько это продуманный, современный и экологичный парк.

— Это провал, — сказал Антипин Вакуле.

Все было не так, как надо. Зал начал шуметь. Старики обсуждали увиденное с соседями. На экране был парк с той же площадью, что сейчас, имелась где-то в углу детская площадка (как она будет выглядеть в реальности трудно было судить), будто для галочки, биотуалеты, расширенная парковка (молодой сказал, что это позволит приезжать другим жителям с других районов). Парень на сцене чувствовал себя в этим минуты не комфортно. Заммэра, этот полноватый, где-то смешной мужчина, пытался не смотреть на него. Он уткнулся в бумаги, делая вид, что чем-то занят. Парнишка отбивался как мог. Все его аргументы разбивались о здравый смысл активистов. Начался громкий спор. Пришлось вмешаться заму. Он взял в руки микрофон, встал на месте и сказал:

— Уважаемые граждане, прошу тишины. Данный проект не является окончательной версией. В него могут вноситься поправки. Для этого мы вас и позвали сюда, чтобы узнать ваше мнение. Хочу отметить, что затраты на данный парк не навредят бюджету города. Все просчитано нашими специалистами до последней копейки.

Настал черед высказываться активистам. Антипин еще дома сформулировал несколько мыслей, которые он мог бы озвучить здесь. Его рука оказалась одной из первых вверху. Спросили не его.

— Предлагаю начать с деревьев. Посадить их по периметру. В прошлом вон какая роща была. Деревья нужны.

Голос шел сзади. Судя по нему, говорила не совсем пожилая женщина. Антипин вытянул руку еще выше.

— Хорошо. Давайте сразу. Все согласны с деревьями? Значит садим их по периметру парка, как аллею. Я правильно понял? — обратился зам к залу.

Молодой уже сидел за столом, быстро поняв, что он тут уже ничем не поможет. Огонь на себя взял зам.

Все утвердительно загудели, закивали. Один из говорящих голов на сцене строчил на листе бумаге. Потом дали слово Андреичу. Николай Федорович с ревностью посмотрел на своего друга, когда обернулся.

— Предлагаю расширить фонтан. Сейчас он слишком маленький. Не сам фонтан, а этот как бы бассейн внизу. Детвора пусть плещется летом там.

Зам кивнул, повернулся в полуоборот к записывающему все человеку в костюме. Тот продолжал усердно писать.

Наконец слово было за Антипиным. Он встал, представился и ясным, твердым голосом без запинок озвучил свое предложение.

— Предлагаю расширить территорию парка за счет прилегающих бесхозных земель. Я изучил кадастровые выписки. Земля по бокам парка принадлежит городу. Да, придется отодвинуть парковку супермаркета подальше, но зато мы получим больше пространства для отдыха граждан. Это первое. Второе, прошлый мэр обещал построить на этой территории детскую площадку, уже даже был представлен проект. Требую постройку площадки в новом парке. Не то, что вы показали нам сегодня, а хорошую, большую площадку, с лавочками для мам, мусорками, зеленью. Детская площадка должна быть в центре парка, рядом с фонтаном. Ни с боку, как вы говорите, а по центру. Третье, нам надо поставить там туалеты. Желательно не биотуалеты, а нормальные, чтобы были специальные люди, кто бы все это мог обслуживать и поддерживать в чистоте. Четвертое, помимо бетона надо сделать зеленые зоны, чтобы люди приходили в парк на пикник, сидели на газоне, чтобы мамочки не боялись, что их ребенок, бегая по траве босиком, может наколоть ножку. Повсюду должны быть мусорки. Уверен, что, если выполнить все эти предписания, наш районный парк превратиться в лучшее место в городе.

На сцене еще на втором пункте чиновники начали переглядываться. Зал поддержал Антипина в его развернутом видение дел. Вакула не стал ждать пока ему разрешат говорить. Он встал и добавил:

— Полностью поддерживаю Николая Федоровича. Нам надоели обещания прошлого мэра по парку. Мы хотели сделать из рощи парк. Мы его получили, только без зелени, с бетоном и не доделанный. Пожалуйста, прислушайтесь к Николаю Федоровичу. Он дело говорит.

Вакула сел. Антипин пожал ему руку, поблагодарил за слова поддержки. Один из замов сказал со сцены:

— Есть еще предложения?

— Нет, — послышались многие голоса сзади, — давайте как Федорыч решил делать… За Федорыча… Антипин молодец.

Слово взял зам.

— Предложение хорошее, но наш бюджет на такое не рассчитан. Если мы будем, значит, тут строить туалеты с канализацией, то сумма сразу станет больше, что не лучшим образом отразиться на городском бюджете. Сейчас мы хотим, чтобы вы высказались относительно представленного проекта.

— Хотим как Федорыч сказал, — крикнул кто-то из зала.

— Или так или парк этот нам не нужен.

— Друзья, — Антипин встал с места, стал обращаться и к заму, и к залу, крутясь во все стороны, — бюджет города позволяет нам спокойно построить то, о чем я сказал. Я изучал цифры бюджета, знаю, что денег у нас предостаточно. Если захотеть, можно сделать парк размером с наш район, сделать его суперсовременным, зеленым, с туалетами, развлечениями и то, на это у нас хватит денег. Что вы тут рассказываете про бюджет? Об этом не может идти речи. Парк нам нужен, надо строить так, чтобы по уму и надолго. Все видели, как прошлый мэр отремонтировал дорогу? — все загудели, — после зимы покрытие вместе со снегом растаяло, а нас уверяли, что строиться все по немецким технологиям. Потрачено тогда было много денег. Парк дешевле можно сделать. Предлагаю больше не разговаривать на счет бюджета.

Николай Федорович сел на место. Вакула радостно ударил его в плечо. Каждый сидящий в зале был за Антипина. Зам напряженно смотрел на наглого старика. Про деньги он говорить перестал. Слушание подошло к концу. Оно продлилось дольше, чем предполагалось. Все смотрели на Николая Федоровича, как на пришельца, спасителя. Как правило никто из пенсионеров не интересовался городом настолько, как он. Кадастровые выписки смотрел, бюджет знает, как в других странах делается знает. Вот это настоящий патриот. Антипин этим и отличался. Он любил свою страну, свой город. Другое дело, что такое стремление никак не поощрялось со стороны власти имущих. Прежний мэр отпинывал Николая Федоровича еще у порога администрации. Он избегал общения с ним. Антипин не сдавался, хотя понимал, что все люди, сидящие в кабинетах просто безмозглые, не на что не способные амебы, делающие все хорошее только для вида, для создания иллюзии, что они что-то делают на благо. Все слушатели вышли на улицу. Антипин закурил, перекинулся парой фраз со своими друзьями и пошел домой.

Жил Николай Федорович со своей женой, того же примерно возраста. Она тоже отдала всю жизнь производственному труду. В румынской стенке у нее лежат на видном месте, за стеклянной дверцей, бесчисленные награды. Тут и герой труда, и почетный работник и чего только нет. Ее звали Светлана. Ее время изменило сильнее, чем мужа. Выглядела она похуже, на свои года. Глубокие морщины, дряблая кожа. Молодость бесследно ушла с ее лица, оставив только живые светлые глаза. Когда Николай Федорович вернулся домой, Светлана встречала его с обедом. На все ее вопросы Антипин отмахивался. Он явно остался не в восторге от общественного слушания. Они вместе пообедали. Вечером включили телевизор. По нему показывали про успехи державы в освоении космоса. Потом показывали новейшее вооружение, не имеющая аналогов в мире. Антипин пошел спать в плохом настроении. Этот неприятный зам, его лицо все такое смазливое, очень не понравилось ему. Нового мэра Николай Федорович видел только по телевизору. Но в живую разговаривать это другое дело. Вот чего хотел Антипин — поговорить лично с мэром. А то один уходит, другой приходит, и никто не работает. Вот что можно сказать о работе прошлого мэра? Да ничего толкового. При нем обанкротилась одна крупная компания, которая обеспечивала работой большое количество людей. Да еще он взялся за облагораживание города, создание в нем зеленых зон. Тот же районный парк находился под его контролем. Получилось так, что он ушел с поста, оставив работу недоделанной.

Результаты общественного слушания обнародовали через три дня. Сделали под это дело сюжет на местном телевидении. Была отмечена высокая активность граждан в этом вопросе. Началась работа по улучшению городской среды в районном парке. Большая часть пожеланий инициативной группы граждан была удовлетворена. Все друзья Николая Федоровича радовались. Вера Романовна улыбалась, когда видела его во дворе, благодарила, что отстоял парк. Антипину было приятно, но какое-то нехорошее предчувствие у него имелось. Не могло все так гладко пройти. Черт с ними с туалетами, пусть ставят вонючие биотуалеты, можно потерпеть, можно даже без них обойтись. Тревожило Антипина та легкость, с которой чиновники принялись за улучшение парка. Сколько он живет в городе, такого никогда не было, чтобы администрация начала делать так, как хотят люди. Не сосчитать случаев, когда бабушки штурмовали мэрию, ругались с районными чиновниками, Антипин в свое время организовал забастовки на производстве из-за наглости руководства. А сейчас вдруг все взялось и быстро поменялось к лучшему? Нет, Николай Федорович Антипин слишком стар, чтобы верить в подобное.

Мужики собрались во дворе за самодельным столом играть в шахматы. Антипин стоял позади играющего, подсказывал на правах самого умного. Играл Андреич против Саныча, между делом разговаривали. Речь шла о вечном, о политике. Саныч проиграл, вместо него сел играть Вакула. Велись вялые разговоры обо всем подряд, даже о философии поговорили. Саныча, как проигравшего, отправили в ларек за водкой. Распили чекушку на четверых, оказалось мало. Антипин не любил напиваться, поэтому методично соскочил с перспективы продолжить алкогольное приключение. Светлана Антипина сидела дома, смотрела телевизор, до этого сходила в магазин. Примерно так проходил день за днем у пенсионеров Антипиных.

В один день Николай Федорович решил пройтись до парка, посмотреть на каком этапе находится работа. Он вышел на бетонную дорогу, увидел саженцы деревьев. Сначала обрадовался, что хоть об этом подумали чиновники, но при ближайшем рассмотрении позитивный настрой ушел. На саженцах висели этикетки, видимо еще не успели убрать. Подойдя ближе, Антипин начал щуриться, чтобы увидеть, что там написано. На вид он не смог определить вид дерева. Сзади гремели рабочие, шел постоянный ноющий звук от экскаватора. Этикетка оказалась в руках Антипина. То, что он увидел там, сначала не поверил, погрешил на свое слабое зрение. Потом снова вгляделся. Нет, все правильно. На белом фоне, черными буквами напечатано: «черемуха обыкновенная Колората/Prunus padus Colorata (1905—10265) обх. с**в 12—14 см. высота 350—400 см 23 500 руб..

— Невероятно, — пробурчал под нос Антипин.

Подойдя к другому саженцу, на Николая Федоровича смотрел ценник в 92 тысячи, следующий стоил уже 105 тысяч. Антипин рассмеялся, мотая головой. Хоть он не разбирался в садоводстве, но одно знал наверняка, что черемуха достаточно дешевое дерево.

— Собаки, — сказал он, отойдя от дорогущих саженцев на бетонную дорожку.

Вот так, после общественного слушания, местная администрация закопала в землю деньги, сделав все равно по-своему. Интуиция Антипина не подвела. По итогу слушаний ни денег, ни парка. Надо снова писать мэру письмо, трясти местные власти, добиваться улучшения городской среды. А что еще остается пенсионерам делать?

Прогулка

Прекрасный летний вечер. На город опускалась романтичная атмосфера. В центре заняты все рестораны и кафе, в парке прогуливались молодые семьи с колясками. На променаде включились элегантные квадратные фонарные столбы. Шум моря на пляже ласкал монотонным звуком уши гуляющих по песку. Обычный субботний вечер вступил в свои права. В этот момент сбрасывалась вся накопленная усталость города и это отражалось в глазах всех отдыхающих людей.

По набережной прогуливалась одна парочка. Он — молодой, подтянутый, приятно пахнущий с живыми чертами лица. Она — в красивом белом платье с цветочками, в ее завитых волосах красовалась черная заколка в виде божьей коровки, глаза у нее были необычного цвета: не то голубые, не то серые. Они меняли цвет в зависимости от освещения. Ее молодого человека звали Артем. Познакомилась она с ним сравнительно не давно. Артема она приметила еще в школе, когда они учились в параллельном классе. Потом вроде бы жизненный путь развел их по разные стороны, но волею судьбы они снова встретились. В очереди, в магазине продуктов. Артем первым узнал в цветущей девушке Риту, ту самую, которая бегала за ним в школе. Но сейчас они оба повзрослели и все стало серьезнее. Увидев Артема, Рита взвизгнула и набросилась на молодого человека. Тогда на нее еще покосились люди в очереди.

— Артем! — кричала она. — Сколько лет прошло? Мы так долго не виделись! Что ты сейчас делаешь? Чем занят? Есть жена?

Столько много вопросов обрушились на ошарашенного Артема, который, к слову, был молчалив по своей натуре. Безусловно встреча со старым школьным другом, коим он ее считал, сделала его счастливым. Видно было по глазам, как они заблестели от увиденного. Так состоялась их первая встреча. Затем случилась еще одна, потом еще и еще. Постоянные встречи переросли в отношения, и Артем с Ритой жили счастливо, но не вместе. Рита продолжала проживать вместе со своими родителями в центре, а Артем жил один, по его словам, где-то за городом. На вопрос от Риты «почему мы не можем жить у тебя?», он отвечал, что в данный момент у него делается ремонт и он не хочет приглашать девушку дышать стройкой. Свои жилищные вопросы он по какой-то причине постоянно скрывал от нее. По его словам, до конца ремонта оставалось несколько дней. Девушка долго пыталась выяснить, где же все-таки живет ее парень, но ничего не вышло.

В этот вечер они сходили в кино, поужинали в недорогом ресторане и решили пройтись по набережной.

— Когда у тебя ремонт закончится? — спросила Рита, смотря на небольшие волны у пляжа.

— Он в принципе закончен. Остается только ванную доделать и все. Думаю, на следующей недели ты можешь въезжать, — ответил Артем своим приятным тенором.

Рита прижалась к Артему, но потом вновь чуть отдалилась.

— Слушай, а давай куда-нибудь слетаем в отпуск? Я хочу в Европу, — осторожно сказала Рита, смотря вдаль синего моря. — Нет, лучше на тропические острова. Ты как на это смотришь?

Артем немного помолчал и через непродолжительную паузу начал говорить:

— Я тоже хочу, на острова. Да и в Европу тоже хочу, — он выдохнул и продолжил. — ты же знаешь, что у меня нет денег из-за ремонта. Вот на следующий год мы сможем если удастся скопить.

Настроение у Риты начинало падать. Ее лицо было уже не таким свежим и лучезарным.

— Ну мы же куда-нибудь поедем? — обреченно спросила Рита.

— Думаю, что нет.

Пара продолжила идти вдоль моря. Вскоре они дошли до лавочки и решили присесть. Дальше разговор продолжался на ней.

— Артем, — официально начала Рита, — давно хотела тебе все сказать, как есть. Ты выслушай пожалуйста.

Артем только кивнул в ответ, догадываясь о чем пойдет речь.

— Значит так, мы с тобой встречаемся уже чуть больше года. За это время ты подарил мне подарки только на день рождение, восьмое марта и новый год. Они мне очень понравились, но… — она вздохнула, ее плечи поднялись и опустились. — Для девушки этого мало. Вон у Машки парень, я видела, он ее буквально на руках носит, дарит ей дорогие подарки. Ведь я считаю, чем дороже подарки, тем сильнее показывает мужчина свою любовь. Они уже в Италию ездили, в Египет. Где они только не были!

Артем перебил речь своей девушки:

— Ты знаешь кто отец этого парня?

— Это не важно, — цокнула Рита.

— Хех, да это еще как важно. Его отец крупный бизнесмен. У них дом в Жуковском. Там только богатые могут себе позволить жилье купить.

— Какая разница. Главное — это внимание.

— Мне кажется ты противоречишь сама себе. Ты же говорила, что чем дороже подарок, тем лучше. Теперь ты говоришь, что это не главное. Внимание говоришь? Так я тебя без него не оставляю. Или ты хочешь, чтобы я как вша с тобой постоянно бегал? — Артема видимо задела этакая напускная дерзость своей девушки.

Рита надулась, но вскоре выдала:

— Может быть и хочу, чтобы бегал!

— Слушай, давай закончим этот пустой разговор и пойдем. У меня для тебя сюрприз есть, — Артем приобнял Риту, но та начала дрыгать плечами и скидывать его руку. Лицо молодого человека приняло вопросительное выражение. Он ожидал объяснений.

— Я устала Артем. Какой сюрприз? Опять плюшевый медведь, спрятанный где-то или коробка дешевых конфет? Я когда прошлый сюрприз искала колготки порвала, так что хватит сюрпризов, — Рита перешла на серьезный тон, что естественно не понравилось Артему. Он продолжал смотреть на свою возлюбленную.

— Ты чего Рит? Все же хорошо было.

— Да хорошо. Только мне это надоело. Все одно и тоже, у тебя постоянно нет денег, твои сюрпризы предсказуемы до нельзя. Если честно, я думаю, что ты даже живешь где-нибудь в коммуналке и просто боишься мне об этом сказать. Выдумал какой-то ремонт. Работаешь не знаю где. Ты мне говоришь, что в каком-то офисе работаешь, но я думаю, что это не так. Ты заврался любимый. Я так больше не могу. Рассказывай все как есть.

Артем тяжело оторвал взгляд от Риты. Скрестил руки в замок и посмотрел в сторону моря. Девушка сверлила его взглядом и ожидала ответ, но он так и не выходил.

— Умная. Значит наконец поняла, — выдал наконец Артем.

— Значит я права. Все, что ты мне наговорил была неправда? — допытывалась Рита.

— От части.

После такого Рита впала в что-то наподобие истерики. Проскальзывали даже оскорбления в сторону Артема, который сидел на лавочке и слушал все достаточно спокойно, с достоинством.

— Я разочаровалась в тебе Артем. Я думаю, нам надо расстаться. Соврал один раз, значит соврешь и другой, — такими словами закончила разговор на лавочке с видом на море Рита.

— Ты даже не выслушала меня, — возмутился Артем.

— Мне не надо слушать тебя. Я все и так поняла.

У парня в голове все сказанное еще переваривалось. Вся эта ситуация его просто шокировала. Рита уже уходила от него по дорожке.

— Давай провожу хоть на прощание, — спохватился Артем, быстрым шагом нагоняя ее. Рита со слезами на глазах ничего не сказала.

Они ушли с набережной. По дороге Артем поговорил с кем-то по телефону. Пара бывших влюбленных молчала. Внезапно Артем попытался исправить ситуацию, сказав что-то в духе извинений — результат не дало. Наоборот, кажется, все стало только хуже. Рита начала опять разговор в том же ключе, в котором она разговаривала там, на лавочке. Артем понял для себя, что эту девушку не интересовало ничего, кроме денег, дорогих подарков и развлечений. Он пытался вразумить ее, что жизнь не состоит из одних только развлечений и подарков. Все без толку.

Мимо идущей парочки проехала шикарная черная машина и остановилась чуть впереди.

— Вот! — воскликнула Рита, как будто что-то вспомнила. — У тебя элементарно машины нет. Я уже не говорю о такой как эта, — она указала на ту самую черную иномарку. Артем перестал бессмысленное бормотание.

Из машины вышел человек средних лет в строгом костюме. Он направился на встречу парочки. Рита и Артем замедлили ход.

— Ваша машина подана сэр, — сказал человек в костюме обращаясь к Артему.

— Спасибо, — он пожал руку человеку из машины и ускорил шаг, оставляя Риту позади.

— Эта милая дама не едет с нами? — спросил любезно мужчина.

— Милая дама этого не заслужила, — сказал Артем, посмотрев в последний раз на Риту.

Девушка осталась стоять одна со своими мыслями и внезапно почувствовала всю ненужность сказанного за сегодняшний день. Она смотрела в сторону уезжающей дорогой иномарки, в которой сидел ее уже бывший парень.

Хлад

«Придет Час Белого Хлада и Белого Света. Час Безумия и Час Презрения, Час Конца».

Анджей Сапковский.

Вьюга ревела и выла, как взбешенное животное. Летящие наискось острые снежинки превратили все сущее в сплошной белый шум, закрыли небо, закрыли мутное солнце, спрятали за своим белым покровом землю и горизонт. Крапа замутило, сталкер обессиленно упал на колени, от чего утонул в сугробе почти по грудь. Пальцы, несмотря на толстые перчатки, почти не работали, лицо закоченело даже под тканевой маской, а очки залепил снег. Кое-как выудив из кармана КПК, Крап смахнул снежинки с очков, нажал непослушным пальцем на кнопку включения «машинки» — экран тускло засветился белым светом, а потом тут же погас. КПК сломался от холода. А это значило, что мужчина заблудился и был обречен на гибель посреди заснеженного поля. Навалилась безысходная усталость, и Крап, поддавшись ей, мягко опустился в снег. Бороться без смысла он никогда не умел. Да и зачем окончательно выбиваться из сил? Чтобы проползти еще сто метров в этом белом аду? Нет уж. Крап предпочел легкую смерть — заснуть в сугробе и тихо отойти в иной мир (если он есть) в объятиях Морфея.

Снег принял сталкера охотно, как мягкая перина. Застывшие от боли конечности нудно зудели, но это не мешало сознанию засыпать. Снег долбил его по затылку, и эти удары чувствовались даже сквозь натянутую поверх лыжной маски шапку, убаюкивая сталкера.

Кажется, Крапа ждал рай. Умирающих грешников ведь не забирают ангелы. А дьяволами белые фигуры, мягко поднявшие его из сугроба, просто быть не могли. Крап попытался что-то сказать, но губы и язык не слушались его. А после мир погас.

Очнулся сталкер на топчане у костра. В помещении с бетонными стенами, а вовсе не в райских садах. Кисти и стопы болели так, будто их сунули в огонь. Верхнюю одежду с него кто-то стянул, рядом с головой поставили термос. Со стоном Крап сел, схватился за гудящую голову.

— Проснулся? — спросил голос за его спиной.

Крап обернулся и увидел мужчину в советском армейском бушлате. В одной руке мужик держал алюминиевую кружку, а в другой — шапку-ушанку.

— Мы где? — хрипло выдавил Крап.

— В укрытии мы. Полдня назад тебя наши притащили. Ты кто такой вообще?

— Сталкер я… А «ваши» — кто?

— Наши — это зимние. А тебя я что-то не помню. Первый раз в Зоне что ли?

— Иди ты… Третий год хожу.

Мужик недоверчиво сощурился, а потом хлопнул себя по лбу.

— Так ты не зимний, наверное!

— То есть?

— Зимой в Зону ходишь или в остальное время?

— Первый раз зимой.

— Ну, так, значит, никакой ты не опытный, а новичок, и весь твой опыт — туфта. Зимой вам в Зоне нечего делать. Придет Промокашка, у него поспрашивай, он у нас тут самый вумный.

— А ты кто?

— А я Сова. Квартирмейстер, типа. Ты сам-то чего в Зоне сейчас забыл? Не сиделось на большой земле?

— Мне к ЧАЭС надо.

— Не дойдешь, — отрезал Сова. — Тебя Зона холодом убьет или заплутает. Как тогда. Знаешь, где тебя нашли?

— В поле. Со стороны Агропрома заходил.

— Как бы не так. Мы сейчас в котельной. А тебя нашли вон, двести метров от стен. Заплутал ведь, да?

— Мне казалось, я в поле чистом.

— Это Зона зимняя. Думал, небось, раз половина мутантов спит, а аномалии как на ладони, так ты до ЧАЭС дорвешься?

Крап замялся.

— Честно говоря, так и думал…

— Не все так просто. Что забыл-то там?

— Монолит. Нужно к Монолиту.

— Придурок…

Откуда-то со стороны входа донеслись тяжелые шаги, приглушенные голоса. Вернулась группа Промокашки. Сталкеры ввалились в жилое помещение, как группа бигфутов — высокие, мощные, усыпанные снегом, что-то невнятно ревущие.

— Эй, эй! А Минус где? — воскликнул Сова, едва сталкеры постягивали с лиц балаклавы.

— Все, Сова. Минус в минусе. В «жарку» прыгнул, — ответил, кажется, главарь.

— Сам?! — квартирмейстер хлопнул себя по коленям.

— Сам. У него от холода в голове помутилось, — сказал другой сталкер, веснушчатый рыжий парнишка. — Все только и ныл, что мерзнет, а как проталинку от «жарки» увидел, так сразу к ней. «Погреюсь», грит, аккуратно. Он, зараза, замыкающим шел, никто цапнуть не успел. Ну и все — сгорел.

— Да если б не он, мы бы не дошли, хоть согрел… — включился в разговор третий сталкер.

— Дело говоришь, Боря, — кивнул лидер, сбрасывая со спины тяжелый рюкзак.

— Надыбали хоть что-нибудь? — поинтересовался Сова.

— Ага. Ни шо, а сущи, так скать, цінністи! — подмигнул товарищу пожилой мужик с пышными усами.

— «Светляков» пара, «рыбка», «пузырей» три, ну и мелочь, «медузы», «цветки», — пояснил Промокашка, выгружая из рюкзака контейнеры.

— Куда дойти-то смогли? — спросил Сова.

— Недалеко. Дальше завода на Янтаре не заберешься. Излучение бьет. Минуса, походу, им и накрыло.

Крапа, кажется, игнорировали нарочно, и тогда он решил заявить о себе кашлем. Промокашка обернулся на спасенного через плечо.

— Ну, тетеря сонная, рассказывай парням, кто таков, откуда и зачем, — молвил лидер зимних сталкеров, возвращаясь к рюкзаку.

— Да что рассказывать? Крапом кличут. Сталкер, из опытных…

— Это в сезон, имеется ввиду, — вставил Сова.

— Да уж ясно, что в сезон, — кивнул Промокашка.

— Мне на ЧАЭС надо, — выпалил Крап.

Вот тогда-то мужики и притихли.

— Тебе, паря, мозги, наверное, отморозило, да? — снисходительно, как клинического дебила, спросил его сталкер, которого до этого назвали Борей.

— Та он ёкнутый, хлопцы! — воскликнул украинец, нервно дергая себя за ус.

— Тише! Подумаешь, первый раз мужик тут. Нет хода к ЧАЭС, Крап. Забудь. В Зоне зима — это тебе не на Большой земле. Тебя холодом убьет раньше, чем ты до Складов доползешь. В аномалию, положим, не влетишь, раз уж опыт, хоть и сезонный, есть, а вот Хладом накроет — будешь на одном месте топтаться, пока не помрешь. Нет, брат, бросай эту затею.

— Мне либо на ЧАЭС, либо в гроб. Я должен попробовать, — Крап сжал челюсти.

— Монолит ему нужен, — снова подал голос Сова.

— Для чего? — строго спросил Промокашка, разворачиваясь к новичку лицом.

Крап смотрел в пол, сжав губы.

— Отвечай, — приказал Промокашка.

— Рак у меня. Неоперабельный.

— Серьезно, — крякнул Боря.

— Вот что, Крап… У тебя деньги есть? — поинтересовался Промокашка, после полуминутной паузы.

— Есть.

— Тогда готовься платить. Будем тебя собирать к Монолиту.

Ветер утих, и снежинки замедлили свое падение, кружились плавно и грациозно, похожие на маленьких балерин. Крап и парни Промокашки стояли на холме, осматривали окрестности. Это была вторая вылазка новичка с тех пор, как сталкеры спасли его от смерти. Вылазка преследовала две цели: собрать артефакты и показать Крапу, что такое Зона зимой.

Теперь мужчина узнал, что холод в Зоне — самая опасная и самая огромная аномалия. Спасения от него не было. Мертвые когти стужи пронзали любую одежду, рано или поздно. Ничего не помогало. Сталкеры носили с собой сразу по несколько термосов каждый, и то хватало их ненадолго, точнее, недалеко. Выпили половину — дуй домой, то бишь, на базу. Спастись от холода было можно в зданиях: зашел, развел огонь и сиди, грейся… Только вот здания, не занятые постоянно, быстро захватывали твари. В зимний период большая часть мутантов впадала в спячку или вообще подыхали, во всяком случае, кровососов, псевдогигантов, снорков и прочих жертв экспериментов сталкеры не видели. Зато кабаны, плоти, собаки и псевдопсы никуда не девались, а наоборот, сбивались в крупные стаи и представляли вполне реальную угрозу немногочисленным бродягам. В прошлом году огромная свора псов терроризировала Кордон и сталкеры оттуда оказались вытесненными на блокпост, где вместе с военными отбивали атаку мутантов. Отбили успешно, а потом успешно же отправились в тюрьму. С тех пор сталкеры военным помогать не спешили. Были еще химеры, но те, в отличие от остальных активных мутантов, так и бродили в одиночку, причем по всей Зоне, иногда даже до Свалки добредали. Промокашка рассказал Крапу, что в прошлом году наблюдал сцену охоты стаи псевдособак на одинокую химеру. Из пятнадцати собак погибли шесть, но химеру-таки завалили и сожрали. А заодно и собратьев тоже — зима же, нельзя мясу пропадать. Про контролеров Крап тоже спрашивал, но лидер зимних сталкеров честно признался, что не знает, впадают ли псионики в спячку или нет. Часть бродяг, что забирались дальше Свалки, к пустому и вымершему «Ростку», рассказывали байки, мол, контролеры и изломы — как люди, закутываются в тряпье и ходят по сугробам, грустные и поникшие. И если увидишь вдалеке сутулую фигуру в рваной шинели или кособокой шапке-ушанке, то знай — это мутант. Впрочем, оговорился Промокашка, наслушавшись таких легенд, можно ненароком и своего подстрелить — того же Сову, например. Но мутанты, это так, отчасти ерунда, сказали новичку бывалые зимние сталкеры, куда страшнее — Хлад.

Хладом в Зоне звали обширную и очень мощную галлюцинацию. Механизмы и природа этого помешательства были неизвестны. Выжившие (в том числе и Крап) рассказывали всегда одно — Хлад коварен, он пробирается в твою голову аккуратно и незаметно. Тебе не кажется, что ты шел по лесу и вдруг оказался в поле, нет. Хлад подменяет твою память. Ты выбьешься из сил и замерзнешь в сугробе, потому что будешь помнить — шел по снежному полю огромное количество времени и поэтому нет смысла идти назад, как и вперед, раз там тоже нет ничего кроме снега. И умрешь, может быть, в пяти метрах от стен базы. Коварная штука Хлад, хотя бы потому, что непредсказуемая. Но, в отличие от того же пси-излучения, Хлад не накрывал массово, только одиночек. Поэтому зимние сталкеры предпочитали держаться группами. Крап же планировал идти один, и от Хлада застрахован не был. Но не боялся. Все-таки двум смертям не бывать.

Кроме элементарных знаний о зимнем мире Зоны, новичок получил и ответ на то, зачем сталкеры лезут сюда в столь непригодное для жизни время. Зимой аномалии рождали артефакты особенно активно. Хотя, может, так просто казалось из-за отсутствия конкуренции. Каждая ходка обеспечивала группе Промокашки полные контейнеры артефактов, в том числе и очень дорогих. Как признавались нехотя сами ходоки, вырученных за зиму денег им потом с лихвой хватало на то, чтобы безбедно существовать целый год. В любой другой ситуации Крап бы без вопросов остался с Промокашкой и его товарищами, но ни артефакты, ни вырученные за них деньги не способны были вылечить рак…

Чуть позже, на базе, лидер сталкеров отозвал новичка в сторону, прихватив рюкзак. Они сели на старую паллету, закурили.

— Есть у меня для тебя план, Крап, — поведал Промокашка.

— Что придумал?

— В общем так. Деньги тебе у Монолита не особо нужны будут, так что давай так — отдаешь нам остатки, не считая. Мы скидываемся тебе артами, патронами к карабину, термосов пяток с собой и главное — лыжи.

— Арты мне чем помогут? — недоверчиво покачал головой Крап, решивший, что Промокашка просто хочет выцыганить у него оставшиеся деньги.

— Смотри сам: вот «глаз», — сталкер извлек из рюкзака продолговатый красный артефакт, похожий на каплю. — Тонус организма поддерживает, от некроза при обморожении спасает, проверено. Ну и удачу, вроде как, приносит. А вот тут — «огненный шар». На вес золота ценятся, больше одного дать не могу.

— Так он же барахло, почему на вес золота? — фыркнул Крап.

— Это в сезонное время он, может, и барахло. А зимой тебе такая вечная печка в кармане может жизнь спасти.

— Слушай, а это «пустышка» там?

Промокашка кивнул, показал собеседнику два синих диска, склеенных меж собой склизкой субстанцией.

— Ее не дам. Чтобы подействовала, надо неделю как минимум носить, а в таких условиях… «Пустышка» тепло тянет. Она тебя убьет просто-напросто.

— Ладно, что еще дашь?

— Пару «пузырей», чтобы все остальное заглушить. Таскал на себе такие когда-нибудь?

— Не приходилось, — ответил Крап. — Я артефакты обычно сдавал сразу.

— В общем, «пузырь» — штука не вечная. Первое время нуклиды глотает очень хорошо, но, в конце концов, забивается, как забьется, начнет сам излучать. И тогда — лучше все артефакты сразу выбрасывай, мало не покажется.

— Как понять, что «пузырь» забился?

— Не прозеваешь — он у тебя почернеет и соплями такими вонючими начнет течь.

— Понял. Что-то еще?

— Нет, с артами закончили. Теперь еще маршрут неплохо бы обсудить. Ты как идти собирался?

Крап прикинул в голове маршрут.

— Ну, как… Бар, Склады, Радар, Припять и… — он махнул рукой.

— Опасно. У тебя КПК с собой?

Новичок достал карманный компьютер, открыл спутниковую карту. Промокашка, в свою очередь, углубился в свой аппарат совсем старого образца (такие были более устойчивы к холоду).

— Вот, видишь, — сказал лидер, тыкая стилусом в экран. — Мы тебя выведем на «железку», вдоль нее махнешь к «Ростку». Пересиди там с полдня, восстанови силы, снегу на чай натопи, ну ты понял… Может, кого из сталкеров застанешь. Дальше — дуй к Складам. К базе «свободных». Если очень повезет, и мутантов не будет, перекантуешься.

— Ну, а потом на Радар, — нетерпеливо перебил Крап.

— Не вздумай даже. Выжигатель кто-то осенью врубил опять, излучение аж до самого Барьера бьет.

— Как же тогда быть?

— Гляди сюда, — стилус постучал по карте. — Вот здесь, восточнее Складов пройдешь…

— Знаю, это Распадок. Палестинка, — кивнул Крап.

— Понятия не имел… Так вот, через этот Распадок дуй на реку, по льду запросто пойдешь, быстро. В районе речного порта поднимись в город, пережди. Ну а дальше уже напрямик. В плане ЧАЭС я тебе не советчик.

— В общем, понятно. Спасибо, Промокашка. Пойду собираться.

— Иди. И, это… Удачи тебе, Крап. Врать не буду — шансов почти нет, и только на словах все просто.

— Я знаю. Я знаю… — задумчиво ответил Крап, кивая головой.

Он выдвинулся с базы утром, едва забрезжил рассвет. Тяжелый рюкзак с полными термосами чая и котелком за спиной, связка артефактов под курткой, на ногах массивные охотничьи лыжи, а на шее — карабин. Сталкеры из группы Промокашки решили не провожать безрассудного коллегу. Сухо пожелали удачи, похлопали по плечу и скрылись в своей уютной котельной.

Крап остался один на один с белой обледеневшей Зоной.

А погода, кажется, благоволила одинокому путешественнику. Ветер улегся, с белесого неба перестало сыпать. Только вот холод действительно не сдавался. Медленно, но верно подступал к сталкеру, пытался пробраться под его одежду, сковать мышцы…

Крап поднажал. Насыпь железной дороги возвышалась над безжизненной равниной. Вскарабкавшись на нее, мужчина приложил руку ко лбу. В ясном и прозрачном воздухе окрестности прекрасно просматривались — далеко впереди высились корпуса «Ростка», многообразие его фабричных труб и легкий дымок, сигнализирующий о том, что на территорию завода забрели разумные гости. Это приободрило Крапа, и он прибавил шаг. К лыжам сталкер привык, ходить удавалось достаточно быстро. Снежок вкусно хрустел под ногами, и этот звук был единственным в утренней ледяной тишине. Краем глаза бродяга заметил какое-то движение слева, в стороне Янтаря. Повернув голову, он увидел черную фигуру псевдопса. Мутант сидел на снегу метрах в ста от железной дороги и смотрел на человека. Крап остановился как вкопанный, схватился за карабин, но тварь не спешила нападать. Наоборот, пес, зевнул, медленно поднялся на четыре лапы, развернулся, махнув хвостом, и побрел в сторону пересохшего озера. Крап сглотнул слюну. Псевдособаку он видел далеко не впервые, было дело, сталкивался. Но сейчас ему стало страшно. Быть может, от того, что животное повело себя совсем нетипично. Не бросилось, не зарычало, а просто сидело и смотрело. Как черный призрак, предзнаменование смерти. По спине пополз неприятный холодок. Который вполне мог оказаться следствием стояния на одном месте. Несколько глотков из термоса разлили по телу драгоценное, но такое недолговечное тепло, прогнали страх и тоску. Крап убрал чай обратно и продолжил путь. Шагать в тишине было скучно, и сталкер решил запеть. Только вот песня получилась какая-то невеселая:

А не спеши ты нас хоронить,

А у нас еще здесь дела.

У нас дома детей мал-мала,

Да и просто хотелось пожить…

Допев до конца, Крап замолчал. «Росток» медленно, но верно приближался.

Железная дорога уперлась в закрытый наглухо ангар, и сталкер сошел с нее, негнущимися пальцами стянул с онемевших ног лыжи и не без труда воткнул их между спиной и рюкзаком. Снега между бетонными коробками зданий «Ростка» было немного, а вот заборов — порядочно, и сигать через них с лыжами на ногах мог разве что циркач. Клоун, например. Бродяга усмехнулся этой мысли, но вскоре снова нахмурился — здесь, на задворках комплекса, все было настолько однообразным и одинаковым, что можно было запросто заплутать. Через пятнадцать минут блужданий среди нагоняющих клаустрофобию зданий, сталкер заметил, наконец, знакомую дорогу. Пролез в дыру в сетчатом заборе, огляделся по сторонам и с удовлетворением понял, что находится на самом краю так называемой дикой территории «Ростка». За его спиной пролег путь к Янтарю, а впереди — дорога к бару. Крап шмыгнул носом, помахал цепенеющими от холода конечностями и поплелся туда, откуда поднимался над крышами корпусов легкий дымок.

Дымило из подвального окошка большого склада прямо напротив базы «Долга», предусмотрительно закрытой на огромный навесной замок (вряд ли «красные» ограничились им, наверняка еще и растяжек понаставили). Крап вошел в здание, спустился в подвал, вход в который приветливо выделялся в темноте теплым светом, и увидел, что в дальнем углу, у небольшого, но яркого костра, сидит согбенная фигура в шубе. Сразу вспомнились страшные рассказы Промокашки, и сталкер взял наизготовку оружие, только потом откашлялся, привлекая внимание. Человек у костра поднял голову, целиком замотанную шерстяным шарфом, кивнул Крапу.

— Садись, не обижу, — глухо, но вполне громко сказал неизвестный.

Замерзший бродяга с удовольствием подошел к костру, не опуская, впрочем, карабина, сел на бетонный пол, быстро стянул обувь и перчатки, хотел расстегнуть куртку, но не стал, вспомнив о целой россыпи артефактов у тела, протянул к пламени руки и ноги.

— Издалека? — поинтересовался закутанный в шарф человек.

— С Агропрома, — ответил Крап, откручивая крышку термоса.

— Как зовут?

— Крап.

— А я — Старый.

— Давно в зиму ходишь? — поинтересовался Крап, отхлебывая чай.

— Я весь год тут.

Сталкер замер. Вот это уже было странным. Палец лег на спусковой крючок.

— Не слышал о таких сталкерах, — осторожно проговорил он.

— Я не сталкер, — признался вдруг неизвестный. — Я… Ты говоришь мы контролер. Не думай о стрелять. Не хочу убить. Трудно сейчас в Зоне. Нельзя много драться. Да-да, перемирие, спасибо, не знал слово. Читаю их, да. Давно. Сразу. Хочешь говорить ртом? Будет удобнее?

— Да, — хрипло ответил Крап глядя на замотанную в тряпье фигуру.

— Дай мне помощь. Дам услугу.

— Какую? — насторожился мужчина.

— Твоя посуда для горячего…

— Это термос.

— У тебя много. Подари один.

— А что взамен?

— За тобой идет волчья стая. Я могу прогнать.

— Волчья? Псевдособаки?

— Да. Много. Но смогу. Если не дашь термос, уйду, тогда придут и разорвут. Если убьешь — разорвут.

Крап задумался. В принципе, сделка выглядела очень выгодной. Один из пяти термосов взамен на безопасность.

— Ладно. Спасибо, Старый.

— Дай, — потребовал контролер.

— Держи, — Крап закрутил крышку сосуда и протянул его Старому, выпроставшему из-под шубы четырехпалую кисть. — Вскипятишь воду, закроешь — и будет долго горячей.

— Спасибо, — контролер кивнул и, спрятав термос за пазуху, поднялся. — Идти надо. Стаю гнать.

— А мне что делать? Вечереет уже, не в ночь же бежать?

— Сиди, держи огонь. Ночь спи, никто не придет. Утром ходи, — Старый пошел в сторону лестницы. Медленно, неуверенно, мелкими шажками, как ходили все контролеры.

— Будет безопасно? — продолжал спрашивать Крап.

Контролер остановился.

— Я не знаю. Это Зона. Тут безопасно нет. Но стаи не будет. Я иду. За мной не иди. Лучше…

И мир для сталкера погас.

В себя Крап пришел уже в густых сумерках. Костер почти потух. По-видимому, контролер усыпил его. Грязно выругавшись, сталкер принялся перебирать содержимое рюкзака, боясь, что коварный мутант украл что-нибудь. Но Старый его не обманул. Ограничился честно полученным термосом.

Костер сталкер оживил заготовленными кем-то (еще до контролера, потому что кострище было явно давнишним) деревянным хламом и с удовольствием лег на пол, подложив под голову рюкзак. Почему-то слова мутанта вселили в него уверенность.

Утро разбудило спящего холодом. Костер догорел, и в подвал проникла стужа. Оживив пламя, Крап наскоро перекусил галетами, оделся и покинул укрытие. Сегодня Зона не молчала. Наоборот. Холодное утро гомонило собачьим лаем и редкими дальними выстрелами. Ну, хоть небо цвета лунного камня не сыпало снегом. Это подозрительно походило на затишье перед бурей, поэтому сталкер поспешно нацепил лыжи и отправился в путь.

В принципе, база «свободы» находилась совсем недалеко от «Ростка», и Крап всерьез подумывал о том, чтобы просто-напросто пройти мимо, сэкономив время. Вспомнив карту, мужчина уже собрался повернуть сразу, углубиться в поля и лощины, но выйти на лед Припяти заранее, стараясь не думать о возможных опасностях, что таили пустые безымянные пустоши, но, на счастье Крапа, ветер поменял свое направление, подул с севера, бросил в лицо сталкера пригоршню сухого снега и принес с собой тонкий, протяжный рев. Рев мотора. «Двухтактовый, снегоход, наверное», — определил бродяга. Снегоход гнал где-то недалеко, на территории складов. А значит, поход к реке отменялся. Крап передумал обходить армейские склады, коль уж там сейчас находились люди, да еще и с техникой. Промелькнула злая шальная мысль: а не угнать ли снегоход? Хозяин наверняка пешочком до укрытия доберется, он-то вряд ли на ЧАЭС собирается… Отогнав нечестивые думы, Крап ускорил шаг, протаптывая широкую лыжню в нетронутом снежном покрове. Моторы вдали к тому времени стихли.

Дойдя до каменных завалов, сообщающих о начале территории армейских складов, Крап благодарил Зону и всех известных ему богов за то, что ветер донес до него звук мотора, не дав повернуть. Погода вновь обманула бродягу и он, пройдя буквально пару километров, уже не чувствовал ни рук, ни ног от холода. До реки он бы попросту не дошел. Или дошел бы, но не осилил переход до города. Подумалось, что парни Промокашки наверняка его уже похоронили за глаза — никто из них не скрывал того, что не верит в успех похода к Монолиту. Хотя до Монолита было еще слишком далеко. Он, в конце концов, и половины дороги не прошел. А Зона, как говорили сталкеры, не любит, когда кто-то обсуждает вероятный успех.

Допив остатки чая и схрумкав галету, бродяга двинулся к маленькому хутору у стен военной части. Хутор этот, все время, которое Крап ходил в Зону, ассоциировали с группировкой «Долг», но сам сталкер черно-красных парней не то, что здесь, на территории складов-то не видел ни разу. Вроде бы, рассказывали, что «долгари» использовали хутор, как перевалочный пункт перед провальным нападением на базу «Свободы». Знаменитую дыру в кирпичном заборе сделали, видимо, тогда же. Как раз к этой дыре направлялся Крап. Сталкеру не хотелось переть на базу по главной дороге и мосту, который простреливался с четырех сторон. А так — втихаря обойти, осмотреться, это было в его привычках. Если бы не жуткий холод и не окоченение, постепенно захватывающее конечности, он бы вообще устроил где-нибудь на дереве засидку и понаблюдал за базой. Но сидеть было нельзя, нужно было двигаться. Крап помахал руками, оттолкнулся ногой и покатился по склону оврага вниз. Чутье подсказывало ему, что на базе кто-то есть. Хорошее, верное чутье, присущее опытным сталкерам. Оно его обычно не подводило. Подтвердили это чувство голоса, донесшиеся со стороны двухэтажного штаба. Карабин сам прыгнул в руки, палец лег на спусковой крючок, и бродяга медленно пошел на звук.

У здания он увидел два снегохода, большие черные «ямахи», тяжелые и дорогие. Крапу довелось когда-то прокатиться на таком — пятьдесят три «лошадки», максимальная скорость почти девяносто километров в час, подогрев руля… И стоимость — как у вполне неплохой легковушки. Определенно, ребятки, приехавшие сюда на таких монстрах, деньги имели. Бродяга подкрался к первому снегоходу, нагнулся к замку зажигания, сдвинув очки на лоб. Тут его и засекли.

— Эй, ты! Стоять, нах…! — рявкнул голос со стороны штаба.

— И ствол брось! — добавил второй, хриплый и неприятный.

Крап поднял руки, снял карабин с шеи и скрепя сердце бросил оружие в снег. После чего выпрямился и посмотрел на хозяев снегоходов. Сказать, что парни выглядели круто — ничего не сказать. Вычурно, пафосно, но, черт побери, круто. Одни только зимние камуфляжные комбинезоны чего стоили — наверняка и покрытие у них было изнутри теплосберегающее какое-нибудь. А автоматы… Крап АК-12 видел всего один раз в жизни — у «долговского» генерала, и то издалека. Баяли, что стоит такая пушка бешеных денег, и достать ее крайне проблематично. А у этих парней, вот, пожалуйста, аж две штуки.

— Кто такой? Че тут забыл? Снегоход спионерить решил, гнида?

— Нет! — выкрикнул сталкер. Холод им мигом забылся, от страха бросило в жар. — Я сталкер, мимо шел просто, лю-любопытно стало, мужики, я ж… Я это… Крап меня звать! — зачастил бродяга, заикаясь.

— Сталкер, говоришь? Откуда приперся?

— С «Агропрома».

— А, знаю, там вроде сталкерня кучкуется. На склады зачем прешь? Смерти ищешь?

— Я… Я на ЧАЭС иду! Тут просто отдохнуть хотел, погреться. Я про вас не знал, мужики!

— Ладно-ладно, расслабься, — незнакомец засмеялся и опустил ствол автомата.

— А вы сами-то кто, сталкеры? — осторожно поинтересовался Крап.

— Не, — ответил хриплый. — Наемники мы, мужик. Я Двенашка, это — Семерка.

У Крапа мороз по спине пробежал. И вовсе не от холода.

Наемников в Зоне считали полулегендой. Во всяком случае, в той среде, в которой вращался бродяга. Говорили, что есть, мол, отдельные группки профессионалов, выполняющих тут какие-то заказы, псы войны, солдаты удачи, все такое. Хорошо вооруженные, отлично экипированные. И свидетелей всегда убирают. Вот последнее и напугало сталкера. Из оцепенения его вывел вопрос одного из мужчин.

— Че замолчал-то? — небрежно бросил хриплый Двенашка, спускаясь со ступенек. — Я говорю, в Припять с нами поедешь что ли?

— А я… отказаться могу?

— Да запросто, оставайся тут, замерзай, нах, — хмыкнул Семерка.

— Тогда я с вами.

— Ну, давай, хрен ли, залазь, — наемник оседлал снегоход и кивнул на заднее сиденье.

Крап снова стянул лыжи, забрался на пассажирское место. Рядом завел свою машину Двенашка.

И они погнали.

Крап, к вящему своему стыду, сидел, зажмурив глаза. Пассажиром ехать было действительно страшно. Территория складов кончилась, наемники вырулили на территорию распадка и, видимо потому что аномалий там отродясь не бывало, прибавили ходу. Бродягу замутило, от скорости его вжало в спинку сиденья. Семерка что-то прокричал, но свист ледяного ветра заглушил слова наемника. Сталкер что-то промычал в ответ, повернул голову в ту сторону, где летел Двенашка. Тот увидел, что Крап смотрит на него, поднял руку, оттопырил пальцы в виде буквы «V». Отвернулся при этом от дороги. И тогда бродяга увидел…

Снегоход на полном ходу влетел в «воронку». Здоровую, откормленную «воронку». Стального коня и его седока смяло в одну секунду. Брызнули, смешались кровь, масло и бензин, и даже до Крапа сквозь шум ветра в ушах и рычание двигателя донесся скрежещущий хруст, с которым здоровенный снегоход превратился в плотный брикет из смятых чудовищной силой металла, пластика и плоти.

Семерка посмотрел через плечо, выругался, но скорость сбрасывать не стал. Видимо, понимал, что и товарищу помочь уже нельзя, и выгоды из того, во что превратила Двенашку аномалия, не получишь. Хорошая логика, сталкерская, подумал Крап.

А впереди раскинулась панорама белого полотна спящей подо льдом реки Припять.

Ехать на снегоходе было чертовски холодно, поэтому вторую половину дороги Крап запомнил с трудом — не до осмотра окрестностей было, старался сберечь крохи тепла. А вот Семерке, похоже, все было нипочем. Гнал по льду реки, веселый, бодрый.

В город они въехали с востока, со стороны госпиталя. Объезжая немногочисленные аномалии и препятствия, наемник подкатил к подъезду девятиэтажного многоквартирника. К другим снегоходам. Заглушив мотор, Семерка повернул голову к сталкеру.

— Слезай, приехали, нах.

Крап честно попытался слезть со снегохода. Не получилось: просто завалился набок и съехал в утоптанный снег. Заледеневшие конечности заболели разом, как по команде.

— Ну екарный баба-а-ай, — протянул наемник.

Склонившись над пассажиром, он с трудом взвалил его на плечи и тяжело зашагал к двери подъезда. Крапу было стыдно, но поделать он ничего не мог. Мозг постепенно отказывался работать, мысли застывали на морозе. Меланхолично отметив, что его карабин Семерка бросил на снегу, сталкер попытался сказать об этом наемнику, но челюсти не слушались, а получившееся мычание на членораздельную речь не было похоже совсем.

Семерка взобрался на третий этаж и забарабанил в облезлую дверь. Открыли. Сталкер, висящий лицом к лестнице, не видел, кто. Только услышал мужской голос:

— Это еще кто? И Двенадцатый где?

— Сталкер. Подобрали тут, на Складах. А Двенадцатый в аномалию заехал.

— Жетон его где? — грубо настаивал голос.

— Ты екнулся что ли? Его «воронка» вместе со снегоходом в один брикет превратила, мля, как я тебе оттуда жетон должен был достать?

— Ладно. Проходи. Этот живой вообще у тебя?

— Живой, замерз только.

— Мышке скинь, мож, отогреет, — и голос неприятно захохотал.

Семерка хмыкнул и вошел в квартиру.

Когда лица Крапа коснулось тепло, он понял, что теряет сознание.

В себя сталкер пришел быстро, уже лежа на старой, заплесневелой кровати. Одежду и обувь с него наемник стягивать не стал, бросил, как попало. Подняв голову, тяжелую и непослушную, мужчина осмотрел комнату. На первый взгляд здесь было пусто. Потому что девчонку лет четырнадцати, прячущуюся за деревянным креслом, он сразу не заметил. Зато, когда увидел, искренне ею заинтересовался.

— Эй, ты кто? — осторожно спросил Крап, пытаясь рассмотреть девчушку, которая, услышав его, спряталась еще дальше за кресло.

— Хер она тебе ответит. Немая, — раздался голос Семерки, вставшего в дверном проеме.

Сталкер посмотрел на наемника. Тот уже скинул комбинезон и балаклаву, стало видно, что он еще совсем, в принципе, молодой мужик.

— Откуда она у вас?

— Когда сюда шли, подобрали на границе. Бомжиха или что, я понятия не имею. Перла в Зону, походу даже не знала, куда чешет. Ты как, согрелся? Давай, вставай к нам. Выпьем, закусим. Разуйся только, куртку сними.

— Не, куртку не хочу, — прохрипел Крап, вспомнив об артефактах. — Холодно.

— Ладно, — кивнул Семерка и удалился.

Крап посидел немного, затем скинул ботинки и встал, борясь с головокружением. Из гостиной доносился гомон голосов и музыка, но идти туда почему-то совершенно не хотелось. Наемники внушали сталкеру вполне оправданные опасения. Они не были своими. Вот группа Промокашки — те да, братья-сталкеры, хоть и зимние. А наемники… Мутный народ, себе на уме. Да и чувствовал Крап — так просто его никто не отпустит. Скрепя сердце мужчина прошел в большую комнату, остановился на пороге, с содроганием осматривая собравшуюся там компанию.

Наемников было пятеро. Младшему лет двадцать семь, старшему глубоко за сорок. Все какие-то одинаковые — идентичная форма, похожие лица и прически. Клоны. Машины. Роботы. Они отдыхали. Самый молодой сидел в углу, держа на груди портативный музыкальный центр, что изливал из себя какую-то попсу (причем на французском), и покачивал головой, смежив веки. Старший наемник и Семерка сидели на старом диване, занятые разговором. Остальные расположились у выдвинутого на середину комнаты стола, заставленного выпивкой и сухими закусками. Старший заметил Крапа, жестом приказал Семерке замолчать, вперился своими злыми, ястребиными глазами в сталкера.

— Проходи, садись, — сказал он, наконец.

Крап осторожно вошел в гостиную, сел рядом с Семеркой. Остальные наемники не удостоили его вниманием, чему мужчина был даже рад.

— То, что ты сталкер, Седьмой уже рассказал, — начал главарь. — А вот остальное… Будешь отвечать честно и четко. Понял?

— Да.

— Как давно в Зоне?

— Несколько дней.

— Что забыл на Складах?

— Шел мимо.

— Куда?

— В Припять.

Наемник заметно напрягся.

— Зачем? Кто послал? Какие цели?

— Никто не подсылал. Припять — промежуточный пункт. Остановиться, передохнуть. И дальше.

— На станцию?

— Да.

— Цели?

— Личные.

— Ты не понял? Повторяю вопрос. Цели? Третий раз по-хорошему не будет.

— Мне нужно в Саркофаг. К Монолиту.

— Для чего?

— У меня рак. Другое не поможет.

— Где гарантии того, что не врешь?

— Знал бы, справку бы от врача захватил, — начал заводиться Крап.

— В общем так. Считай, что тебе поверили. Только вот придется тебе, бродяга, какое-то время перекантоваться на базе.

— Это еще почему?! Я вообще не просил меня сюда тащить.

— Не кипешуй. Если бы ты влез в Припять сам по себе, тебя бы, просто сняли издалека, нах. Думаешь, город пустой? — вмешался Семерка.

— Седьмой прав. Отрядов в Припяти несколько. Не только наш. До выхода из города ты бы не дошел.

— И что мне делать?

— Расслабляться. Поешь, поспишь. Через пару деньков выведем тебя. А пока — извиняй. Седьмой, иди, накорми его, угости там, — главарь наемников небрежно махнул рукой, давая понять, что допрос окончен.

Спаситель Крапа встал с дивана, ткнул пальцем в коридор:

— Пошли на кухню, заодно и поговорим нормально.

Бродяга охотно последовал за солдатом удачи.

В тесной, выложенной казенным кафелем, кухоньке было неуютно и холодно. Крап сел за покрытый плесенью стол, опустил голову. Ситуация складывалась — паршивее некуда. От размышлений его отвлек Седьмой, поставивший на стол бутылку дешевого коньяка и банку тушенки. Судя по иероглифам на этикетке — китайской. Вслед за тушенкой, на столе оказались два граненых стакана, ржавый нож и погнутая вилка. Только потом Седьмой сел напротив гостя и потянулся за бутылкой.

— Вот такие дела, нах, — извиняющим тоном проговорил наемник.

— Давно здесь? — безо всякого интереса спросил сталкер, принимая у собеседника рюмку.

— Да как сталкерье схлынуло, так и подъехали. Снег выпал — снегоходами разжились, поставщики есть, — Семерка выпил, зажмурился.

— А занимаетесь чем?

Наемник покачал головой.

— Извиняй, нельзя говорить, сам понимаешь.

— Синдикат не позволяет? — Крап решил щегольнуть знаниями, которые нахватал у сталкерских костров.

Но Седьмой ухмыльнулся.

— Скажешь тоже, «синдикат»… Брехня это все, нет никаких синдикатов. Частная компания, вот и все, мля. И неразглашение интересов в контракте прописано. Мы одним занимаемся, другие группы — другим. Все просто. На Первого не обижайся, он параноик, всех на подозрении держит, с тех пор как контузило.

— И как вам Припять зимняя? — свернул с темы Крап.

— Хреново, браток. Видел, сколько нас? Пятеро. Было тринадцать. Так и звались — «Чертова дюжина». Больше половины потеряли, мля.

— Что-то скорби не видно, — подначил сталкер.

Седьмой моментально озлобился:

— Потому что мы тут — не братья, не друзья-товарищи. И потому что у нас, сука, работа такая. И подыхать на ней — норма, нах. Я скорбеть разучился, когда каннибалов черножопых в Замбии мочил, которые моих напарников жрали.

— Ничего себе…

— Угу. Это вы, сталкерня, тут пальцы веером делаете, типа, мля, все повидали, одни вы, нах, не пальцем деланные. Ни хера вы не видали.

— Может быть… Кстати, девчонка вам зачем?

— Мышка? Мы ж ее подобрали, когда в Припять перли. Бомжевала, мразота мелкая. Напросилась. Ну а хрен ли — бросать что ли ее? Взяли. Недельку пожила нормально, решила сваливать. Пацаны к ней подкат — кто, типа, за харчи, за обогрев платить будет, мля? Она кочевряжиться затеяла. Ну, ее заломали и… — Семерка красноречиво ударил себя кулаками по бедрам. — Дернули по кругу. С тех пор онемела, пищит только. Зато дает без вопросов. Скучно станет — можешь тоже натянуть. Или правду говорят, что вы, сталкерье, заднеприводные все?

Теперь разозлился Крап.

— Неправду. Только девчонку я не трону.

— А че, брезгуешь? Брось, у нас все ребята в этом плане здоровы. Или сам того, цепанул чего? Тогда да, не смей даже. А, во, слушай, че вспомнил: в Африке с этим делом пиндец какой-то был. Там бабы через одну с трипаками или сифилисом вообще. А трахаться-то охота, мы же не роботы, епт. И знаешь, че придумали?

— Нет.

— Приходишь, короче, в деревню, спрашиваешь, у кого тут дочки-целки, выбираешь одну, мамке пять сотен зеленью на лапу — и все. Делай что хочешь, можешь даже не возвращать. Типа женился. Всем отрядом ее по кругу, а потом, того — в расход.

— Зачем? — ужаснулся сталкер.

Тушенка комом встала у него в горле. Захотелось опрокинуть хлипкий стол на этого мерзкого урода, так легко рассказывающего такие мерзости.

— А куда ей потом? Только в могилу. В деревню хер вернешься, да и не нужна там никому. Думаешь, эти мамки не знают, куда дочек продают? Как же! Знают. Только там на пятьсот баксов можно всю жизнь горбатиться. А детей рожать — каждый год. Приоритеты, понимаешь?

— Понимаю.

— Чего не жрешь-то? Зря, наверное, я тебе про трипаки сказал?

— Да нет… — задумчиво ответил Крап, отрешенно глядя на Седьмого. — Я так, о своем…

И вдруг сталкер закашлялся. Хрипло и надрывно, все больше краснея с каждым мгновением. Решив, что гость подавился, наемник встал из-за стола, бросился на выручку.

Этого Крап и ждал. Когда собутыльник подошел на достаточное для удара расстояние, сталкер выбросил в его сторону руку с зажатой в ней вилкой. Кривые, как пьяные, зубья прибора воткнулись в горло Семерки, тот засипел, повалился на стол, по вилке на руку сталкера полилась теплая кровь. Крап рывком вскочил, схватился за кобуру убитого и вытащил из нее пистолет — увесистую девяноста вторую «беретту». Выщелкнув магазин и убедившись, что он полон, Крап ухватил пистолет поудобнее и шагнул в коридор, вспоминая, как именно расположились наемники.

Первую пулю схлопотал, как смешно ни звучало, Первый. Потом досталось парню с магнитофоном на груди, а уж за ним — сидящим за столом наемникам. Крап сработал так быстро, что ни один из солдат удачи не успел ничего сделать. Видимо, сталкерский опыт оказался все-таки покруче наемничьего.

Что-то шелохнулось за его спиной. Крап резко повернулся, поднимая пистолет на ходу. И почти ткнул его стволом в лоб Мышку, вышедшую на выстрелы. В груди колыхнулась ненужная и дурацкая гордость: смотри, девочка, я убил их, ты свободна!

Ничего она не была свободна. В памяти всплыли одни из последних слов Седьмого: «А куда ей потом? Только в могилу». Ублюдок был прав. Чертовски прав. Оставь Крап ее тут — обречет на тяжелую смерть от голода или холода. Не с собой же брать…

«Беретта» выстрелила еще раз, еще одно тело грузно упало на пол.

Гадко было на душе у Крапа. Слишком гадко. Показалось даже, будто что-то холодное потекло по животу. Из-за стыда, наверное, или…

Расстегнув куртку и взглянув на тканевый контейнер с артефактами, мужчина увидел, что тот пропитался черной слизью. Она и просочилась сквозь одежду. Крап выругался и, открыв отсеки с «пузырями», нашел драгоценные артефакты почерневшими, мягкими и осклизлыми. Выбросив их на пол, Крап немного подумал, а потом вытряхнул вообще все, кроме «огненного шара». Пусть он излучал радиацию, не такая уж беда, зато хотя бы грел, причем неслабо. Имело смысл покопаться в вещах убитых наемников, но сталкеру не хотелось даже прикасаться к этим выродкам и их скарбу. Обувшись, мужчина покинул квартиру, гордо задрав голову.

Ветер усиливался, поднимал в воздух снежинки и кружил их в сумасшедшем танце. От этого ветра безумно хотелось укрыться, забиться с головой в теплую уютную норку, желательно до самой весны. Потому что здесь, на крыше высотного здания, ветер пронизывал до самых костей, не жалея.

Но часовому-снайперу прятаться было нельзя. По крайней мере, не сейчас. Наемник закряхтел от холода и помахал руками, чтобы немного согреться. Его угрюмый напарник, сжавшийся в комок в углу крыши, глухо хмыкнул из-под балаклавы.

— Давай, терпи, казак, еще немного до смены.

— Да сил уже нет. Замерз, как собака… — снайпер осекся, прислушался к вою ветра.

— На снегоходе едут, — ответил ему корректировщик. — Эти, из корпорации. Не парься.

— Что значит, «не парься»? Они согласовывать должны. Ну-ка, вызови командира. Еще раз полезут без предупреждения в мою смену, мне похер, завалю и скажу, что так и было.

— Ладно-ладно. Сейчас, — напарник снайпера не без труда достал из кармана рацию, листок с частотами, вгляделся в него, надавил на нужные кнопки прибора и заговорил, пытаясь перекричать ветер. — Эй! Группа! Ответьте, мать вашу! Куда без согласования намылились?!

Рация не отвечала.

— Снегоход всего один! — почему-то злобно крикнул снайпер, уже припавший к оптике винтовки.

— Не отвечают, — отозвался корректировщик. — Видишь его?

— Нет!

— Как увидишь — вали.

— Понял…

Чувство холода у часовых отошло на второй план.

Крап гнал по улицам мертвого города, до отказа надавив окоченевшим пальцем на рычаг газа. Снегоход шел отлично, бодро. Скорость теперь чувствовалась совершенно по-другому, нежели когда он сидел на пассажирском сидении. Теперь сталкер был хозяином положения, теперь он не боялся. Снегоход вырулил на одну из последних улиц Припяти, открылся вид на последние высотки города. За ними ждала дорога к ЧАЭС.

Аномалию на своем пути Крап заметил в самый последний момент. Резко, до боли в руках, дернул на себя тяжелый, тугой руль, не желавший поддаться, чуть не свалился со снегохода, но смог свернуть. «Жарка» дохнула на него теплом, едва не подпалив рукав куртки, а через мгновение — разрядилась. Уносимый надрывно ревущей машиной в соседний дворик, сталкер так и не понял, что аномалию разрядила пуля, выпущенная снайпером на крыше высотки окраины. Того, что это был единственный шанс часового на верный выстрел, Крап тоже не узнал. Он уже катил к станции.

Громада ЧАЭС молчала. Зимнее, мертвое безмолвие давно окутало эти места, заковав станцию в кандалы ледяного анабиоза. Как никогда беззащитная, как никогда защищенная. Ни одно живое существо не пройдет здесь — умрет на подходах, не нарушая величественную тишину застывшей колыбели Зоны. Иней покрыл бетонные стены саркофага, как пушистая ледяная шкура, воздух едва не трещал от мороза.

И вдруг эту тишину нарушило жужжание. Словно большая назойливая муха пыталась прорваться к безмолвным цехам АЭС. Это снегоход со скорчившимся за его рулем седоком несся по заснеженной дороге вперед, к фаллическому ориентиру вентиляционной трубы.

Сердце Зоны не могло допустить столь наглого вмешательства. В ста метрах от входа в саркофаг перед носом «ямахи» с хлопком разрядился «трамплин», нос снегоходной машины подкинуло вверх, она надрывно рыкнула, завалилась набок, придавив ногу почти окончательно окоченевшему Крапу и затихла, растапливая разгоряченным от долгой езды боком снег. Несколько тягучих мгновений сталкер лежал без движения. Потом все же завозился, медленно, вяло, как ленивец, не без труда выпростал из-под техники онемевшую от холода ногу, попытался встать на четвереньки и увидел, что его пальцы до сих пор скрючены, как будто он все еще держится за руль снегохода. Попытки пошевелить ими успехом не увенчались. Стараясь не паниковать, мужчина неловко выпрямился, приложил руки к теплому от перегрузок двигателя боку снегохода. Немного помогло, пальцы нехотя и слабо отозвались на попытки согнуть их. Теперь нужно было согреться изнутри… Чай еще остался. Перчатка скользила по крышке термоса, и Крап снял ее. Снял и ужаснулся — рука была иссиня-фиолетовой, а пальцы черными. Обморожение. Зажмурившись от боли, сталкер отвернул крышку и припал к горлышку термоса. Горячий чай потек в рот, обжег глотку, стек по обмороженному подбородку, едва тронув его теплом. Нужно было вставать и идти. Последняя сотня метров — и он в саркофаге, он почти у цели. Крап выпрямился, сбросил с шеи карабин и рюкзак, отшвырнул сломавшиеся в падении лыжи и поплыл по снежному озеру к черному провалу разверзнувшейся пасти ЧАЭС…

В бетонном нутре саркофага было не так холодно, как снаружи. И все равно стужа была невыносимой. Стены, когда-то грязно серые, с потеками грязи и ржавчины, спрятались за девственным белым покровом колючего инея. Саркофаг походил на огромную морозильную камеру и, в принципе, ею и являлся. Звуки умерли от холода. Цвета потонули в безжизненной белизне. Даже ползущее по ледяному полу существо, когда-то бывшее человеком, сейчас же представляющим из себя лишь жалкую согбенную и почерневшую пародию на это гордое звание, почти не издавало звуков. Существо карабкалось по груде спрессовавшегося, окаменевшего мусора взорванного реактора, тяжело дыша. Содранные почти до кости, полуотмершие пальцы, цеплялись за раскрошившиеся бетонные блоки. Еще один рывок — и человеческое существо увидело Его.

Черный кристалл идеальной формы, с безупречными гранями, стремящимися ввысь, был закован в толстую броню прозрачного льда, как древний мамонт, навек уснувший в водяной толще. Но, в отличие от мамонта, Монолит был жив. Даже сквозь толщу льда чувствовалась его энергия, его потусторонняя жизнь, неспящая в глубине черной глыбы. Не было такой силы, которая могла бы сломить эту жизнь в камне. Не было человека, способного погасить черную искру в сердце Монолита. Как и того, кто сумел бы ему воспротивиться…

Человеческое существо, умирающее от холода, на мгновение ожило. Крап не помнил, кто он, откуда, зачем он шел сюда, он позабыл почти все, кроме одного желания. Самого заветного. Самого настоящего. Единственного.

Обкусанные синие губы разлепились. Сжатые от холода челюсти пошевелились, издавая едва слышный звук:

— Дай мне… согреться…

Монолит гордо и молча возвышался над ничтожным червем. Но даровал ему желаемое.

Крапа сначала затрясло. Жар начался с рук, постепенно захватывая все тело. Конечностям вернулась подвижность, на мгновения зажглись погасшие уже клетки больного, пораженного раком и холодом мозга, наполняя голову мыслями и образами. Засверкали подернутые предсмертной мутью глаза.

А потом черные руки сталкера вспыхнули. Огонь охватил ладони, жадно вгрызся в рукава куртки, будто пробуя мужчину на вкус, а потом с ревом окутал его целиком. Человек сгорел быстро, как спичка. Обугленный труп упал в снег, растапливая его своим, не нужным более никому, теплом.

Голуби

Валера властно смотрел вниз в полной отрешенности. Он как бы вошел в транс. Иногда его голова дергалась в стороны, но взгляд никуда не уходил. Как и все мы он хотел летать высоко в небе, как орел, но вот не задача. Он не орел, он даже не обладает похожим зрением. Его тело не способно выдерживать долгие нагрузки, в конце концов Валера не такой крупный, он не вызывает трепета. Я сильно за него переживаю. Сейчас он смотрит вниз, сидя на краю. Под нами пропасть метров в тридцать. Там внизу стоят деревья, играет детвора во дворе, видны крыши машин, что припаркованы около подъездов. Эта высотка — наша точка. Мы часто собираемся здесь с парнями, чтобы поделиться последними новостями, плюс отсюда открывается потрясающий вид на однообразно серый город, хотя в хорошую погоду так нельзя было сказать. Вот только настроение Валеры меня немного удручает. Я не решился сказать ни слова в тот момент, когда он смотрел вниз. Иногда он переступал с ноги на ногу, мне стало не по себе. Всю напряженную ситуацию разрядил Гриша Сизый. Он прилетел сбоку, откуда точно я не увидел, так как следил за Валерой. Гриша уселся рядом со мной. Посмотрев на нашего общего друга, он бросил в воздух:

— Наши на пруду собираются. Там мамашки пришли с хлебом. Обожаю мякиш.

— Погнали? — спросил я Валеру.

Но он по-прежнему грустил. Тут Грише Сизый тоже почувствовал напряжение в моменте. Валера нас пугал.

— Там Юля, — попытался еще раз растормошить его Гриша Сизый.

Валера поднял голову, посмотрел на него.

— Что мне Юля? Вот Дженни, вот это женщина.

Я с горечью вздохнул. Юля, однако, не плоха. Ее в свою очередь хотели все кругом. Даже ребята с другого района кружили над ней. Да тот же Вася и тот пытался ухаживать за ней. Он, к слову, очень борзый. Несмотря на его маленькие габариты воробья, задавал бывало жару всем нам. Юля отмахивалась от ухажеров, ждала того самого, ненаглядного. Гриша Сизый пытался, я тоже пытался, другие пацаны тоже пытались. Она ни с кем. После разговоров берет и взлетает в воздух, уходя тем самым от преследований. Другое дело Дженни. Благородная орлица, крупная, мясистая, размах крыльев такой, что я с Валерой и Гришой Сизым легко под ними поместимся. Все знали, что Дженни свободная. Встречалась она с одним ястребом. Но они, как известно, не постоянные. Между крупными птицами всегда идет борьба за власть. Они выясняют, кто из них круче, выпендриваются, показывая, как они умеют летать. Мне удалось увидеть одну разборку между ними. Было человек двадцать. Ястребы, орлы, соколы, коршуны, даже милые скопы. Все собрались в поле. Мы с ребятами смотрели на все это издалека на деревьях, боясь попасться под горячую руку. Они долго обзывались, кричали, но до драки дело не дошло. Я так и знал, что все они на понтах, а когда доходит до серьезных дел, сразу же сливаются. Самое страшное обзывательство для них всех — энтомофаг. Когда они слышат это слово, то тут же впадают в бешенство, особенно ранимые ястребы. Они считают себя истинными хищниками и не признают других. Орлы с соколами другого мнения, а коршуны, как гопники наблюдают за обстановкой. Потом, когда видят, на чьей стороне больше сил, выбирают сильнейших. Валера однажды рамсил с ястребами. Их было двое. Они поймали маленького кролика, разорвали его на две части, сидели пировали. Подлетел Валера и стал ругаться, что мол господа давайте быть менее агрессивными. Ястребы не знали, как поступить с наглым голубем, поэтому решили не трогать его, проигнорировали. Валера не отступил. Хищники решили приколоться над ним и предложили ему кусочек свежего мяса. Они поставили условие: Валера съедает мясо, они улетают, не съедает, то улетает Валера, а если будет возникать, ястребы грозили сломать ему шею. Ну кто бы мог подумать, что Валера съест мясо? К такому нас жизнь не готовила. Самое вкусное, что есть на этой планете — это мякиш от хлеба, всем известно. Ходил у нас слух, что от мяса можно умереть. Валера решил испытать судьбу. Ястреб протянул ему кусочек, совсем маленький, но этого хватило бы, чтобы убить голубя. Валера положил мясо в рот, причмокивая жевал. Два хищника переглядывались между собой и не понимали, что происходит. Валера попросил попить, после того, когда кусочек кролика упал к нему в желудок. Один из ястребов взлетел с визгом в высь, крича что Валера демон. Его друг пятился назад и тоже улетел быстрее ветра прочь. Валера полетел к пруду и запил мясной обед. Когда об этом узнали наши, то сначала никто не поверил. Я тоже, честно говоря, до конца не мог это представить. Сейчас же, когда я узнал Валеру поближе, думаю, что все возможно. Он необычный, не такой как все. Я понимаю, что это штамп, но так и есть. У людей может быть это нормально, но у нас нет. Здесь все как один. В последнее время Валера стал частно задумываться, грустить. Может быть это последствия съеденного мяса кролика.

— Давай Дженни позову, — сказал Гриша Сизый.

— Не надо, — сказал Валера, печально зевая, — без нее проживу. А вы летите парни, если хотите.

— Без тебя не полетим, — сказал я.

Валера вздохнул, опять уставился вниз. Гриша Сизый показал мне взглядом, чтобы оставить бедолагу в покое. Но я не мог этого сделать. Не по голубиному это бросать друга в беде.

— Давай Гришаня ты лети, а я с Валерой попозже присоединюсь.

Гриша Сизый пожал плечами и улетел, напомнив, что мякиш не резиновый. Я пододвинулся поближе к Валере, спросил:

— О чем думаешь, брат?

— Жизнь наша коротка. Почему она именно такая? — Валера почти плакал.

— Ты про что? По-моему, у нас все круто. Мы синатропы, еда у нас постоянно в избытке, спасибо людям. Летаем, тусим, ни о чем не паримся. Ты посмотри на других. Вон мыши, это же вообще мрак так жить. Все тебя готовы съесть. От котов до ястребов. Посмотри на нас. Мы никому не нужны, нас никто не трогает.

— Но это же неправильно, — перебил меня Валера. — Мы потомки диких птиц. Ты только представь, что наши предки жили в лесах, летали над дикими степями, как орлы, добывали себе пищу сами. Теперь посмотри, что с нами стало. Наши дети получают все самое лучшее. Мы вольны выбирать, что сегодня поесть. У других такой выбор не стоит.

— Ну разве это плохо?

— Плохо. Потому-что это неправильно. Люди нас приручили. Без них мы не протянем в диких условиях ни дня. Тогда какие мы птицы, тьфу, — слюна Валеры медленно полетела вниз на кроны берез.

Он на какое-то время замолчал. В небе я увидел знакомых. Они спешили к пруду, чтобы насладиться мякишем.

— Тебя не задевают постоянные насмешки от ястребов? Они считают себя королями. Грифы, коршуны, орлы, гарпии, луни — это все ястребиные. Они имеют право считаться высшими созданиями. А мы — голубиные — низшие, беспомощные создания.

— Может быть ястребы мечтают быть голубями. Ты об этом не задумывался?

— Я тебя умоляю. Они счастливы, что они не голуби.

— А воробьи? Вон Васька не комплексует, что он мелкий и незаметный. Зато сколько мужества у него.

— Воробьи вообще не птицы. Они неудачники.

Я понял, что Валера в серьезной депрессии. Он встряхнулся, почесал клювом грудь. На небе вдалеке угадывался силуэт достаточно крупной птицы. Она парила высоко. Это была ворона, знакомая сплетница.

— Я даже воронам завидую, хотя они не так далеко от нас ушли, — сказал Валера.

— Полетели, проветримся. Есть хочешь?

— Какая разница? Я в любой момент найду себе еду не напрягаясь. Смысл нашего существования заключается в пище что ли?

— Валер, ты надоел. Смотри на жизнь проще, радуйся, что у тебя таких забот нет, как у ястребов. Они человеческую еду жрать не могут, в городах им тесно. Полетели.

Валера молча взмахнул крыльями, и мы наконец покинули крышу девятиэтажки, взяв курс на городской пруд.

В отражении воды я посмотрел на нас с Валерой, как мы летим, парим над прудом. Такие маленькие, примитивные. Возможно, мой печальный друг в чем-то прав. Нам никогда не стать такими, как хищные птицы. Такими большими, могучими, красивыми, вселяющими страх. Они вершина пищевой цепочки, а мы лишь на подхвате, если так можно сказать. Среди наших все боготворили беркутов. Все их боялись, знали, что они одни из самых свирепых хищников в небе. Это действительно великая птица. Беркута боятся все, даже наглые ястребы. Он живет далеко от города, летает над полями, высматривает грызунов и мелких птичек. По слухам один раз он съел двух воробьев. В своей жизни мне удалось увидеть беркута в живую только один раз и то издалека. У нас в компании есть такое развлечение: раз в неделю вылетать загород, отдыхать от трудовых будней, попить воду из речки. В тот день нас было человек десять. Все так или иначе с нашего района, Валера тоже прилетел. Мы прогуливались вдоль берега реки, находили еду в песке, в основном семечки от арбуза и хлебные крошки. В какой-то момент я почувствовал, что солнце ушло. Ну облако думаю, но наши девки закричали, что в небе беркут. Помню глаза Валеры, как они у него зажглись, когда он увидел эту благородную птицу в небе. Она была настолько большая, что заслонила собой солнце. Беркут кружил над нами, не решаясь приблизиться. У всех началась паника. Мы понимали, что нам не угрожает опасность, ведь еще не наблюдалось случаев, когда беркут нападал на голубей. Да и нужны мы ему сто лет. Все равно ощущения неприятные. Одна истеричка, Диана, начала каркать, будто в нее вселилась ворона. Все подняли головы. Беркут начал снижаться. Хорошо, что среди нас не было детей, иначе началась бы настоящая паника. Мы начали сбиваться в кучу на всякий случай. Толпой мы бы его остановили. Валера отбился от нас. Он стоял, как вкопанный с задранной головой, с открытым клювом.

— Валера, давай бегом к нам, — прокричал я ему.

Он не послушался, вдобавок отмахнулся. Надо уточнить, что этот случай произошел после того, когда Валера якобы съел кусочек кролика. Тем временем в небе, беркут резко начал снижаться. Я уже смог увидеть его целеустремленное лицо. Клюв высокий, сжатый с боков, крючкообразно загнут вниз. Не было сомнения, перед нами самец. По размерам он уступал самке, но нам и этого хватило, чтобы некоторые из нас сбрызнули под себя. Меня поразили его крылья. Длинные, широкие, сужены у основания и на заднем пальце. Из-за этого создается впечатление, что задняя часть крыла у него загнута. Окрас оперения — темно-бурый, золотистое оперение на затылке. Настоящий красавец. Я сейчас понимаю, почему Валера считал нас не птицами. На фоне беркута вся наша серая кучка выглядела ущербно, не красиво, безлико. Он летел мягко, взмах крыльев глубокий. Чем ближе он подлетал к нам, тем быстрее становился, а крылья замедлялись. Некоторые из нас закрывали глаза, молились, чтобы он пролетел мимо. Я согнул ноги в коленях, просто на инстинктах, готовясь в любое время взлететь. Это глупо конечно, ведь если бы беркут захотел схватить меня, то понятно, что никаких шансов удрать у меня даже близко не было. Он пролетел со страшной скоростью над нашими головами. Чуть дальше стоял Валера. Он сопроводил беркута взглядом. Хищник летел так низко, что брюхом чуть не задел голову Валеры. Беркут приземлился в кустах. Нас обдуло ветром, а у Валеры вздыбился хохолок от резкого потока воздуха, что создала благородная птица. Все наши взгляды устремились в кусты, куда приземлился беркут. Наша Диана вскрикнула. Она первая, кто увидел выбегающего из зарослей зайца. Достаточно крупный, с серой, пушистой шерсткой. Вот за кем прилетел беркут. Он бежал навстречу Валере с совершенно бешенными глазами. Мой друг на него не обращал внимания. Как заколдованный, он смотрел в зеленую траву, ожидая снова увидеть беркута. И дождался. Хищник вылетел оттуда, чуть-чуть набрал высоту и снова спикировал к зайцу, цепкими лапами вперед. Голова у Валеры прокрутилась, тело стояло на месте, так казалось со стороны. Беркут вцепился в спину бедному зайцу. Все это происходило у всех на глазах. Мы стали свидетелями завораживающего зрелища. «Твою мать…» — таковы были последние слова зайца. Его унесло в небо. Беркут скрылся за деревьями. Это настолько впечатлило Валеру, что он взлетел, попытался догнать великую птицу, хотел узнать, что произойдет дальше. Вернее, он знал, что ожидает жертву, Валера хотел увидеть процесс. Я больше убеждаюсь сейчас в том, что те ястребы, которые дали ему попробовать мясо, виноваты в его нынешнем состоянии. Долбанные приколисты. Думали, что сизый голубь испугается, улетит, но не тут-то было. Теперь я полностью верю в историю с мясом.

Около городского пруда толпился народ. Я увидел тут много знакомых. Маленький человек кидал куски хлеба. Они были везде. Хватало на всех. Обычно на таких местах не редкие случаи драк. Что уж там греха таить, сам участвовал, знаю, что это такое. Драка за хлеб — это то, что делал хотя бы раз в жизни любой голубь. Мы с Валерой приземлились. Стали тыкать клювами в землю, как все это делали.

— Прилетел все-таки? — спросил меня Гриша Сизый.

— Да. Видимо у него аппетита нет. Посмотри на него.

Мы оба смотрели на Валеру. Он нехотя здоровался со знакомыми, лениво поднимал кусочки хлеба с земли.

— Оставь его, — сказал Гриша Сизый. — Ему надо побыть одному.

— Смотри, — я указал наверх.

Там кружила ворона.

— Опять она, — усмехнулся мой друг.

— Высматривает, следит за всеми. Делать ей нечего.

Гриша Сизый еще раз запрокинул голову.

— Пусть летает. Жизнь у нее тяжелая. Говорят мужа потеряла, — выдал он позже.

В пруду плавали утки. Они, как всегда, сплетничали. Никогда не любил уток. Тупые, не способные здраво мыслить создания. С ними разговаривал один из наших. Я бы даже рядом с утками не стоял. Ворона начала снижаться и уже оказалась рядом с нашей тусовкой. Действительно, бедная женщина. Этой вороне осталось не долго, настоящая язва. Вон как шугает нашу молодежь. Ее не трогают, знают, что нелегко старушки. Мужа потеряла недавно, от старости умер, а она винила во всем людей, мол он чем-то человеческим отравился. Мне не доводилось с ним общаться, был сильно молодым тогда, но кто по старше говорили, что ворон очень любил свою жену, дрался за нее, постоянно защищал. Наши голуби сблизились с их семьей. У них очень хорошие вороненки получились, сейчас уже имеющие свои семьи. Никогда не было проблем с ними, потому что нечего делить. Я знал, что вороны очень умные создания и их интеллект позволял им всегда выходить победителями в спорах. Мы просто приняли это и даже не пытались соревноваться с ними в уме и сообразительности.

Старая ворона на всех шипела, махала крыльями, отбирала хлеб у наших. Ей никто не делал замечания, ведь все относились к ней с пониманием. Не дай Бог кому-нибудь оказаться в такой ситуации. В последнее время она часто сплетничала, ругалась на наших детей, что вести себя не умеют. Но потом такое токсичное поведение сменялось меланхолией. Ее можно было увидеть часто в компании наших самок. Женщины рассаживались около нее и слушали истории из жизни. Даже вон моя прониклась к ней сочувствием, постоянно упоминала ее дома. Сегодня ворона находилась не в духе. Она наелась и улетела и, честно говоря, с тех пор я ее больше не видел.

К пруду прилетел Боря, скворец. Ничего не могу сказать плохого про них, да и хорошего. Он сел на сук одного из соседнего с прудом дерева. Такой знак означал, что ему есть, что сказать. Скворцы они такие. Все всегда про всех знают, такие своего рода информаторы. Наши тоже обратили на него внимания. Гриша Сизый подбил меня под бок и сказал:

— Смотри сидит какой важный. Спроси, что хочет.

Я полетел на дерево. К сожалению, мы не приспособлены сидеть на деревьях крепко в отличии от наших собратьев, но какое-то время можем продержаться, главное найти подходящий сук. Я подлетел к скворцу, сел рядом. Боря не торопился разговаривать. Когда наконец он соизволил открыть клюв, я услышал его бас.

— Кайфуете?

— Как видишь, — сказал я.

— Мне одна птичка напела, что у нас в горах на севере, сапсаны гнездятся.

— Нам-то что?

— Они не довольны положением дел. Говорят ястребов будут выкуривать.

— Как это так?

— Жизнь меняется. Ты как хотел?

Скворец сидел невозмутимо. Наблюдал за кормежкой наших у пруда.

— И какое нам до этого дела?

— Теперь маршрут в горы закрыт. Более того вы теперь к реке не подойдете, если, конечно, жить хотите, — сказал скворец.

— А что ястребы?

— Послушай, это не наши разборки. Они выясняют, что да как. Я просто тебя предупреждаю, что теперь в горы соваться не вариант.

— Кого поддерживают беркуты? — спросил я с надеждой на лучшее.

— Они пока молчат. Сапсаны им ближе так-то чем ястребы.

— Они же из одного семейства с ястребами? Как они соколам ближе-то? — возмутился я.

— Послушай, — скворец повернулся лицом ко мне, — я сам не знаю, что там происходит. Какое нам до этого дела? Это там, вверху у них. Мы должны решать свои проблемы. Ничего для нас не изменится, если над нами будут соколы. Короче, передай своим, чтобы в горы не летали, к реке тоже не подходили.

— Нам что, теперь только в городе сидеть?

— Вам не привыкать. Вы же голуби.

Скворец подмигнул мне и вспорхнул. Ветка зашаталась подо мной, и я тоже замахал крыльями, чтобы не свалиться. Новости не самые лучшие, но, с другой стороны, теперь мы знаем обстановку вокруг города. Подумать только, сапсаны. Я их сроду не видел. Только по рассказам деда. Тот любил летать по просторам, в горы. Говорил, что за ними невозможно уследить, настолько они быстрые, самые быстрые птицы в мире. Трепет и страх, но в то же время уважение — вот что я испытываю, когда слышу «сапсан».

Я вернулся к пруду, поклевал немного хлеба. Гриша Сизый спросил меня, о чем мы разговаривали со скворцом, я объяснил. Он задумался, потом спросил:

— Мы теперь вообще не может вылетать?

— Кажется, нет.