Бесплатный фрагмент - Провидец

Часть 1

Глава 1

Пролог. Случай в метро

Мой первый вещий сон — из тех, в которых мне стали приходить видения из будущего — приснился после пятой инъекции лориксена. В ту беспокойную ночь меня мучили кошмары, и вот один из них запомнился своей реалистичностью и трагичностью — меня убили.

Было это так: я стоял на платформе метро, и кто-то с силой толкнул меня плечом в плечо прямо под прибывающий на большой скорости поезд. Ослепительная вспышка в мозгу, и… Я умер?

Не знаю, как у других, а у меня, когда я вижу кошмарный сон, в какой-то момент на периферии подсознания, занятого сновидениями, вдруг просыпается маленький кусочек сознания и дает мне понять, успокаивая, что ужасы, которые я сейчас наблюдаю — это всего лишь сон.

Так и в тот раз — включился тот самый кусочек сознания. Он, как и в случаях с обычными кошмарами, дал мне понять, что это только сон. И он же извлек из памяти другую очень важную информацию — я вспомнил о том сне моей дочери, в котором ей приснилось то же самое. Тот сон Леру очень напугал. Она сразу приехала ко мне и рассказала о нем. В её сне был тот же самый сюжет — меня, то есть её отца, сбросили под поезд метро!

Что же получается? Два человека видели один и тот же сон, в котором представлено предполагаемое очень важное для обоих событие будущего. Это не могло быть случайностью. Это, конечно же, два вещих сна у двух разных людей, источником информации для которых было одно и то же событие в будущем.

Часто так бывает, что, проснувшись, человек напрочь забывает те, кошмары, что мучили его ночью. Но не в этом случае. Очнувшись в холодном поту, я четко всё помнил.

Успокоившись и взяв себя в руки, я проанализировал этот свой сон и определил его как «вероятно вещий сон». А учитывая тот факт, что такой же сон приснился и моей Лере, вероятность того, что этот сон действительно вещий, то есть показавший реальное событие будущего, становилась еще более высокой.

Что из этого следует? А то, что мне надо отнестись к этому кошмарному «вероятно вещему сну» со всей серьезностью, поскольку он касается слишком важной для меня вещи — моей жизни.

Итак, если этот сон — вещий, то это значит, что на меня будет совершено покушение. Мне совершенно не улыбалась перспектива попасть под поезд метро, и я стал думать, как этого избежать.

«Предупрежден — значит вооружен». Первое, что пришло мне в голову — надо быть осторожным и, пока все не обдумаю, сидеть дома и без нужды не высовываться.

Предчувствие подсказывало, что предполагаемое покушение не где-то далеко в будущем, а дело ближайших дней. Скрываться, прятаться до бесконечности невозможно — это страусиная политика. Если кто-то решил меня убрать, он так или иначе достанет меня. Надо самому что-то делать…

И на четвертый день я решился. Внутренне собрался и настроился на возможное «приключение». Возможное — потому что я так и не был до конца уверен, что все это не плод моего воображения. Я понимал всю серьезность ситуации и тем не менее как-то не мог принять, что вот на меня сейчас кто-то планирует совершить нападение с целью убить меня. В уме не укладывалось! Казалось чем-то нереальным. Я словно играл в какую-то компьютерную игру. Как будто мне предстояло пройти придуманный кем-то квест.

В таком настроении я вышел из дома — словно нажал клавишу «Start».

Свой «хвост» я обнаружил довольно быстро. Тот, кто следил за мной, видимо, не считал нужным быть слишком осторожным — он или сам был дилетант в этом деле, или меня считал абсолютным лопухом. Так или иначе, это сыграло мне на руку — я без труда его «вычислил». По дороге к метро, а это пятнадцать минут неспешного шага, я зашел в магазин, заглянул в аптеку, которая была немного в стороне, потом зашел в кафешку выпить кофе и всегда обнаруживал неподалеку одного и того же типа — тщедушного субъекта в неброской одежде.

«Ладно, — сказал я себе. — Посмотрим, что будет дальше». И вошел в метро.

Спускаясь на эскалаторе и поворачивая голову вслед проплывающим мимо рекламным щитам, я боковым зрением заметил, как здоровый амбал, спускавшийся вниз по левой стороне эскалатора, чуть задержался рядом с моим провожатым, и тот что-то сказал ему. Амбал после этого спустился еще чуть ниже и пристроился на эскалаторе за два человека до меня.

«Ага, похоже, меня передали исполнителю. Этакому бугаю, конечно, легче столкнуть меня, чем тому хиляку».

Как ни странно, но сознание того, что предсказанное вещим сном, похоже, начинает сбываться, меня успокоило. Одновременно с этого момента все внутри меня как-то подобралось — я вдруг нутром почувствовал, что «всё! игрушки кончились».

Я сошел с эскалатора и свернул на платформу ближе к хвостовым вагонам. Пусть порадуется — в этом месте на вылете из тоннеля скорость поезда еще высокая, так что результат будет гарантирован.

Последний вагон только что ушедшего поезда скрылся в тоннеле. На платформе людей было довольно много, но все же они стояли не сплошной стеной. Я подошел к ее краю, встав лицом к черной круглой дыре, откуда через минуту-другую должна была вылететь моя смерть.

Амбал тоже вышел на платформу. Чтобы не слишком отсвечивать, он встал за спиной высокого парня, прислонившегося к колонне с улыбкой счастливого дебила («блаженный» — машинально отметил про себя я). Лишь когда из темноты тоннеля донесся шум приближающегося состава, он спокойно подошел почти вплотную ко мне и встал так же, как и я, — лицом к тоннелю. Вот так мы и стояли — почти плечом к плечу.

Время с этого момента спрессовалось в несколько очень плотных секунд. Где-то на втором плане своего сознания я удивлялся своему хладнокровию, ясности мысли и четкости движений. Собственно, мне нужно было сделать всего лишь два коротких движения, но от того, как четко они будут сделаны, зависела моя жизнь, висевшая сейчас на тоненьком волоске.

По тому, как встал мой визави, было ясно, что он столкнет меня движением своего массивного корпуса — толчком плечом в плечо. Это движение менее заметно, чем если бы он толкал меня руками, а ведь ему должно быть важно, чтобы все выглядело не как намеренное действие. Так как я стоял, довольно широко расставив ноги, и он это видел, то ему придется вложить в толчок телом довольно большое усилие. Это было мне очень кстати. Я еще раз мысленно прокрутил в голове свои движения.

Все приведенные выше рассуждения промелькнули в моей голове в те доли секунды, что остались до момента вылета поезда из тоннеля. И вот он вылетел. Весь в огнях, в потоке воздуха, в характерном шуме, скрежете и визге сигнала.

Краем зрения и каким-то внутренним чувством я уловил начало движения своего убийцы. В этот же момент я начал свое — сделал маленький шаг одной ногой назад, перенес на нее тяжесть тела, отклонил назад корпус, освобождая путь, а левой рукой, схватив за куртку, слегка помог моему амбалу в его стремительном движении мимо меня навстречу несущемуся поезду.

Я не видел его лица, но почему-то мне представилось на нем выражение крайнего удивления…

Этот случай совершенно выбил меня из колеи. Не помню, как я вернулся домой — все было в каком-то тумане. На душе — тяжесть… Словно что-то сдавливало грудь…

Я пытался оправдывать себя: «Но он же сам хотел столкнуть меня под поезд! Либо я, либо он! Я же сам мог погибнуть! Я только слегка помог ему…»

И все равно на душе от этого не становилось легче.

Чтобы как-то снять эту тяжесть, я вдрызг напился. Сквозь пьяный туман в голове стучала мысль: «Теперь я точно знаю — вещие сны существуют!»

Глава 2

Симпатичный носик, на долю которого выпало тяжёлое испытание. Вещий сон.

— Ты знаешь, пап, а я видела вещий сон, — доверительно сказала мне дочь.

— Да? Правда? — улыбнулся я.

— Правда. И не смейся, пожалуйста.

— А я и не смеюсь. Я улыбаюсь. А это две большие разницы. И что же это был за сон?

— Ну, знаешь… Это было за день до операции…

Мы с дочерью, моей двенадцатилетней Лерой, бодро шли к ней домой от метро, хрустя свежевыпавшим снегом, подгоняемые ноябрьским, почти зимним морозцем.

Они с Татьяной, ее мамой, жили в уютной квартирке в спальном районе Москвы, где еще недавно жил и я, но… В силу определенных обстоятельств мне пришлось покинуть этот маленький мирок, оставив за собой значительную часть забот и ответственности за него.

На меня же еще легла забота о нашем общем любимце — Капитане Флинте (среди своих он позволял звать себя без церемоний, по простому — Филя или даже Фил). Филя был попугаем жако, довольно болтливым и вредным созданием, но от того не менее любимым. Ему уже исполнилось десять лет, так что по попугайским меркам он был вполне взрослым парнем.

Каюсь, болтливым Фила сделал в основном я. Первым делом научил его классике пиратского сленга: «Пиастры!», «Карамба!», «Тысяча чертей!»… Дальше все пошло как-то само собой — его словарный запас становился все больше. Порой он удивлял нас новыми словами, которые сам откуда-то подхватывал. Но самым удивительным было то, что вставлял он свои словечки и целые фразы очень к месту. Он всегда внимательно прислушивался к разговорам людей в его присутствии, и время от времени от времени выдавал такое, что невольно закрадывалась мысль: да эта птичка все понимает! И порой мне казалось, что его словечки и мелкие пакости — это своеобразное проявление его чувства юмора.

Когда настал момент моего ухода, из-за Капитана Флинта мы чуть было серьезно не поссорились. Вот ведь как бывает: нам с Татьяной при разводе как-то удалось обойтись без скандалов и ссор, сохранить добрые отношения, а вот с Филом так не получилось — никак не могли его поделить. Каждый хотел, чтобы он остался с ним. После бурного обсуждения, я, скрепя сердце, уже было согласился расстаться, но оказалось, что у Фила было другое мнение. Этот нахальный парень уселся мне на плечо и ни за что не хотел слазить. Уговоры Леры и Татьяны ни к чему не привели. Пришлось найти приемлемый компромисс — Филя будет жить у меня (раз уж он так решил), а Татьяна с Лерой будут на подстраховке, чтобы в случае необходимости (мой отъезд, командировка, что-то еще) навещали его и ухаживали за ним. Ну и, конечно, они всегда могли приходить к нему в гости даже в мое отсутствие.

Быстро стемнело. Вдоль тротуаров уже зажглись фонари. Обычно все так и ходили — по асфальту тротуара, теперь уже слегка присыпанного искрящимся снегом. Но сейчас я решил немного срезать — пройти по дорожке через соседний двор. Фонарей здесь не было, но и без них я сразу понял, что группка молодых людей, среди которых были и девушки, сидящих немного в стороне на детской площадке — это «блаженные». Их можно было легко узнать по характерным замедленным движениям и идиотской блаженной улыбке на лице. Считалось, что они безобидные, и мы с дочерью просто спокойно прошли мимо.

Лера была в хорошем настроении. Еще бы! Наконец-то закончилось ее двухнедельное заточение в больнице, где ей делали операцию на носовой перегородке. Бедный ее носик! Он пострадал во время слишком азартной игры в жмурки на дне рождения одной из ее подруг — удар о дверной косяк, искры из глаз, кровь из носа, сломанная перегородка… В результате предстояла операция в больнице по приведению носика в норму. Операция не бог весть какая, но оказалась очень болезненной. Пожалуй, это было самое трудное испытание в двенадцатилетней жизни моей дочери — испытание физической болью, — и она его стоически выдержала.

— Представляешь, мне приснилось, как мне делали операцию. Вернее, не делали, а только будут делать, ведь на тот момент мне операция только предстояла. Но все было точь-в-точь как потом случилось на самом деле…

Дочь многозначительно посмотрела на меня и, видя, что я не врубаюсь, воскликнула:

— Пап, ну как ты не понимаешь?!

И повторила, чтобы до меня дошло:

— Я видела во сне то, что только должно было произойти через два дня!

Операцию ей делали под местным наркозом. Дочь была в полном сознании, поле зрения ничем не ограничили, и она хорошо все видела, в том числе и свое искаженное отражение в таких круглых медицинских зеркалах с дырочкой посередине, прикрепленных ко лбам склонившихся над ней хирургов.

— Я видела, как надо мной склонился Григорий Степанович, ну, это наш завотделением, и сильно нажал на нос. Было так больно! Аж искры из глаз посыпались! Понимаешь? Это было и во сне, и точно то же самое — потом на всамделишной операции.

Я недоверчиво посмотрел на нее:

— То есть ты хочешь сказать, что операцию, которая только должна была состояться через два дня, ты видела во сне? И даже боль чувствовала во сне?

— Да в том-то и дело! Все точно так и было потом, во время настоящей операции! Правда-правда! Точь-в-точь! Ее делали двое дяденек-хирургов. Наш Зав — это мы так между собой, ну, с девчонками в палате, звали Григория Степановича — он у них самый главный, заведующий отделением. И еще там один был — его помощник. И вот Григорий Степанович осмотрел мой нос и ка-ак надавит! Это было как взрыв в голове. Так больно! И потом он как-то так стал мять мой нос, словно он был пластилиновый. Абсолютно так, как было в моем сне. Вот и получается, что этот сон был вещим.

«Просто садист какой-то», — недобро подумал я про этого Григория Степановича. Потом еще немного порасспрашивал ее о подробностях сна и операции. Искренне поудивлялся вместе с ней этому странному совпадению сна и реальности. Понегодовал на врача, сделавшего так больно моей дочери.

— Бедненькая моя, — посочувствовал я ей. Обнял за плечи. — Ничего, теперь это все уже позади.

С симпатичным носиком моей дочери, слава богу, все закончилось хорошо. Но этот короткий разговор заставил меня задуматься о природе вещих снов (а как еще можно назвать тот сон, который показал событие предстоящего будущего?)

Как могла девочка за два дня до того, как событие произошло, увидеть картинку, в точности передающую то, чему еще только предстоит произойти? Что это? Ведь ребенок совершенно ничего не знал о том, как и что именно будут делать хирурги, поэтому визуальные образы, сконструированные на основе имеющихся знаний, исключаются, особенно если учесть детали. Неужели всего лишь случайное совпадение? Но не слишком ли точное совпадение?

А если это не случайность, то что же это?

Все это меня очень заинтересовало, ведь это был действительно вещий сон — явление необычное и таинственное. И этот уникальный случай произошел так близко от меня — с моей родной дочерью — и в ситуации, когда в его достоверности я не мог усомниться.

Время — удивительная вещь. И одна из самых загадочных. Его вроде бы и нет, а в то же время оно везде, оно пронизывает все.

Оно исчезающее мало, то время, что является нашим настоящим, реально существующим нашим настоящим. Оп! И вот оно уже стало прошлым…

И одновременно оно невообразимо огромно, бесконечно простирающееся в прошлое и в будущее.

Мы в нашей реальной живой жизни, которая, как известно, «только миг между прошлым и будущим», тем не менее сознаем наличие времени и признаем свое бессилие перед ним. Время невозможно ни остановить, ни ускорить, ни притормозить. Оно неумолимо и безжалостно ко всему — и к великим пирамидам, и к мотылькам-однодневкам. Оно как величественная река, которая плавно, спокойно и равнодушно несет свои воды, не обращая внимания ни на вселенские катаклизмы, безмолвно разворачивающиеся в глубинах вселенной, ни на суетную возню самой мелкой букашки.

Для человека в его всегдашней безмерной гордыне во все времена было так заманчиво хоть немножко, хоть чуть-чуть приручить время. Машина времени — одно из самых заветных мечтаний человека! Способность перенестись в прошлое (даже подправить, изменить там что-то) или в будущее, а потом еще и вернуться назад в свое время — что может быть желаннее!

Да что там перенестись! Нам много не надо — смирял человек свою гордыню, — нам хотя бы иметь возможность заглянуть одним глазком в будущее! Узнать, что там будет. Или узнать, что в действительности было в прошлом.

Безнадежные мечты! Одним словом — фантастика…

А между тем тот вещий сон моей дочери не оставлял меня в покое, засел где-то внутри, беспокоил и будоражил. Хотя, конечно, нельзя сказать, что все началось именно с него. Меня и раньше интересовали проблемы времени, я много размышлял о взаимодействии нашего настоящего с будущим и прошлым, о тайнах великих предсказаний, о предсказателях-пророках и тому подобном. Но этот случай с Лерой послужил как бы толчком, приведшим к тому, что мой абстрактный интерес перешел в новое качество — жгучее желание понять, в чем тут дело.

Мысли стали постоянно возвращаться к этому сну в попытках найти ему объяснение. Я думал: «Что, если это пример получения достоверной информации из будущего, информации в виде зрительных образов и даже ощущений? Болевых ощущений в нашем случае. Что если передача информации сквозь время всё-таки возможна?»

Я задумчиво прохаживался по комнате от своего рабочего стола к столику с клеткой Фили и обратно. Капитан Флинт молча следил за моими перемещениями.

— Ну что молчишь, друг мой Филя? — я остановился у клетки и смотрел на своего дымчато-серого приятеля. Он чуть приподнял крыло и, склонив голову, поправил под ним перышки.

— Филя хоороший, — сказал он своим немного скрипучим голосом.

— Хороший, хороший, — одобрительно подтвердил я и, возвращаясь к свои мыслям, продолжил, обращаясь к нему:

— А давай-ка, дружок, примем это как некий исходный постулат, то есть допустим, что передача информации сквозь время — из прошлого или из будущего в настоящее — действительно возможна, и поразмышляем немного на эту тему. Дадим волю фантазии, поиграем в этакую своеобразную игру — построим гипотезу о передаче информации сквозь время и посмотрим, насколько успешно она сможет объяснить известные факты.

Мой одинокий образ жизни, сложившийся за последние почти полгода холостяцкого бытия, теперь позволял мне отдаться тем «философским» размышлениям, что были навеяны вещим сном моей дочери, со всей страстью и без оглядки на ежедневную суету.

Берлога одинокого отшельника — однокомнатная квартирка на самом верхнем этаже двадцатичетырехэтажного дома на окраине Москвы, куда я перебрался вместе с Капитаном Флинтом, — была идеальным местом для напряженной работы ума, а мой «философический» настрой после развода тоже в немалой степени способствовал этому. Прямо по Сократу: при удачном браке будешь счастливым, при неудачном — философом.

Так уж совпало, что в добавок ко всему пару недель назад мне пришлось уйти с работы, которой я отдал без малого пятнадцать плодотворных лет. Так что и с этой стороны я был совершенно свободен.

При этом, слава богу, забота о хлебе насущном не была для меня актуальной — за предшествующие годы на вполне хорошо оплачиваемой должности я накопил некоторые средства «на черный день». Я их разделил со своей бывшей, и еще, скромно скажу, кое-что осталось на житие-бытие. Понятно, это временно — финансы имею обыкновение быстро заканчиваться, но это случится еще не скоро, и пока об этом можно было не думать.

Вот в таких обстоятельствах, имея кучу свободного времени и будучи обремененным лишь заботами о Капитане Флинте, который скрашивал мое одиночество, я и приступил к разработке теории сквозьвременной передачи информации…

Глава 3

Немного наукообразия. Теория хронополя.

Играть, конечно же, интереснее вдвоем, и для своей умственной игры, в которую я решил поиграть, игры по теме «Возможна ли передача информации сквозь время?», для удобства размышлений я придумал себе партнера, сидящего у меня в голове. Он же был и моим собеседником, и критиком, и просто слушателем — все в одном лице. А его персонификацией, этаким аватаром в моем реальном мире (пусть не очень многословным, что, впрочем, можно скорее счесть за достоинство) стал Капитан Флинт.

Вот с ним, с моим сереньким жако, я и начал свой внутренний диалог.

— Итак, коллега, — я стоял у клетки и обращался к Капитану Флинту, — базисный постулат, который ложится в основание нашей гипотезы: передача информации через время возможна. (Филя, будто что-то понимая, согласно кивнул головой.)

Из этого сразу следует, что должен быть какой-то ее носитель. Пока мы ничего не знаем о нем, кроме того, что он должен быть. Назовем его для удобства просто — временно́е поле. Или лучше — хронополе.

— Хм… А что, неплохо звучит! Вот только не помню, не использовался ли этот термин кем-то раньше. Ведь наверняка использовался, и тогда меня могут обвинить в плагиате… Ну и черт с ним, с плагиатом — мы-то с вами, коллега, об этом ничего не знаем, следовательно, для нас этот термин совершенно нов, значит, и плагиата никакого нет.

— А нашу гипотезу, — продолжил я свою мысль, — мы так и назовем — Общая теория хронополя и сквозьвременная передача информации. Солидно звучит…

«Коллега» Фил в ответ лишь щелкнул клювом и переступил с лапки на лапку.

От автора читателю:

Дорогой читатель, автор специально прервал здесь нить повествования, чтобы предупредить о том, что кому-то эта глава может показаться скучной, заумной, навевающей зевоту.

Если ты относишься к тому типу читателей, кого больше увлекают перипетии детективного сюжета, если у тебя вызывают тоску наукообразные и заумные рассуждения, то просто перескочи сразу в конец этой главы на ее последний абзац и спокойно читай дальше. А если что, ты всегда сможешь вернуться.

Если же тебе интересно следить за ходом мысли героя этой повести, за логикой его рассуждений, ведущих к построению стройной, но совершенно фантастической гипотезы, тогда смело вперед! Только не забывай — это всё-таки художественный текст, а не научный трактат.

Однако вернемся к нашим рассуждениям…

Хронополе. Попробуем предположить некоторые его свойства. Пока в простейшей одномерной модели. В том смысле, что сфокусируемся на одном измерении — временно́м, имея, конечно, в виду пространственно-временно́й, т.е. четырехмерный континуум.

— Хронополе простирается по всей временно́й оси, соединяя собой все ее точки и заполняя собой ее континуум.

— События текущего настоящего могут как-то воздействовать на хронополе, вызывать его возмущения.

— Возмущения хронополя распространяются, затухая, по временно́й оси в обе стороны: и в прошлое, и в будущее.

— Возмущения хронополя, конечно, имеют волновой характер.

— Раз события текущего настоящего могут воздействовать на хронополе, вызывая его возмущения, то логично предположить, что возможно и обратное: возмущения хронополя могут как-то воздействовать на предметы текущего настоящего.

Сформулировав эти пять положений (а это не что иное, как основные постулаты конструируемой нами гипотезы, раскрывающие базисный постулат), мы можем составить некоторую исходную, крайне упрощенную качественную картину, описывающую хронополе. Ее мы попробуем использовать как начальную точку, отталкиваясь от которой можно идти дальше и строить более сложную картину.

Вперед!

1. Хронополе простирается по всей временной оси, соединяя собой все ее точки и заполняя собой ее континуум.

Ось времени нельзя рассматривать в отрыве от пространственных осей. Время не существует отдельно от пространства, а образует вместе с ним пространственно-временной континуум. Так, по крайней мере, утверждает старина Эйнштейн, и с ним согласна вся современная наука. Таким образом, хронополе должно быть четырехмерным, впрочем, так же как и все остальные известные науке поля — электромагнитное, например, — они существуют в пространстве, но и во времени, а не вне его. Будем об этом помнить, хотя для простоты, рассматривая вопросы, связанные с аспектами информационного взаимодействия настоящего с будущим и прошлым, часто будем рассматривать только временно́е измерение, о чем уже было упомянуто выше.

2. События текущего настоящего могут как-то воздействовать на хронополе, вызывать его возмущения.

Как камень, брошенный в реку, вызывает круги на поверхности воды, распространяющиеся во все стороны — и по течению, и против течения, так и возмущение хронополя распространяется как по течению времени — в будущее, опережая его естественный ход, так и против течения — в прошлое.

Что именно может играть роль такого камня, способного вызвать волнение хронополя?

Да все события, процессы и даже просто предметы нашего мира способны как-то воздействовать на хронополе, но, конечно, в разной степени. Какие-то события могут быть источниками возмущений, другие — лишь вносить в них искажения. Одни способны вызвать лишь ничтожнейшую рябь, другие — сильнейшие волны.

Увы, пока мы не знаем, как именно явления нашего настоящего воздействуют на хронополе, не знаем, как нам самим на него воздействовать, и тем более — как управлять этими воздействиями.

3. Возмущения хронополя распространяются, затухая, по временной оси в обе стороны: и в прошлое, и в будущее

Ключевое слово здесь — «затухая». Ну, это вполне естественно, что чем дальше от точки возникновения возмущения, тем меньше его интенсивность. Получить сигналы из далекого будущего должно быть сложнее, чем из близкого, и именно потому, что сигналы оттуда слишком слабы.

Каков именно характер этого затухания? Экспоненциальный? Обратно пропорциональный квадрату дистанции во времени? Что-то в этом роде. А точную зависимость только предстоит выяснить.

4. Возмущения хронополя имеют волновой характер.

Это тоже вполне естественное предположение, так сказать, «по аналогии», но пока бездоказательное. Примем это как аксиому и будем в дальнейшем называть эти возмущения хроноволнами.

В постулате №2 уже были упомянуты источники возмущений хронополя — хроноволн. Что именно может быть их источником? Попробуем ответить на этот вопрос чуть позже.

5. Возмущения хронополя могут как-то воздействовать на предметы текущего настоящего.

Если мы допустили существование волн хронополя, то они должны не только генерироваться какими-то источниками (см. постулаты №2 и №4), но и как-то взаимодействовать с окружающим миром, подчиняясь известным волновым законам: отражаться, отклоняться, поглощаться, дифрагировать и прочее, и прочее… А это значит — нести в себе информационную картину окружающего мира.

Здесь уместно вспомнить электромагнитное поле. По-моему, просматривается очень четкая аналогия.

— Не правда ли, коллега? — я открыл дверцу клетки и подсыпал Филу корма. Мой не слишком разговорчивый собеседник лишь пощелкал клювом. Я принял это за знак согласия и закрыл клетку.

Кстати, в связи с этой аналогией здесь также уместно вспомнить вопрос об источниках хроноволн. Что является источником электромагнитного излучения? Процессы, связанные с выделением энергии, — термоядерные реакции на звездах, всяческого рода взрывы, горение и тому подобное. Скорее всего, эти же процессы являются и источниками хроноволн. Более того, закрадывается крамольная мысль: а не является ли хронополе третьим, доселе скрытым составляющим электромагнитного поля (в дополнение к известным двум — электрическому и магнитному), превращая его тем самым в хроноэлектромагнитное поле?

Постулат №5 констатирует собственно то, из-за чего вообще разгорелся весь сыр-бор, то, из-за чего вообще имеет смысл дальше развивать эти мысли. Если хронополе никак не взаимодействует с нашим реальным миром, то исчезает сам предмет обсуждения. И наоборот — ведь если волны хронополя воздействуют на предметы нашего мира, значит, теоретически возможно их принимать. А если научиться выделять, воспринимать, принимать волны хронополя нашим сознанием, то тем самым мы обретем способность реально «заглядывать» в прошлое и будущее.

Здесь я прервал свои рассуждения и попытался как-то их обобщить.

Ведь что получается… Исходя из вышеизложенных постулатов весь наш мир пронизан волнами хронополя точно так же, как он пронизан электромагнитным излучением — светом, радиоволнами…

Мы купаемся в волнах времени, приходящих к нам из прошлого и из будущего и несущих на себе информацию о мире и о событиях в нем, которым только предстоит произойти, и о тех событиях, что уже произошли, но отголоски которых доносятся до нас с волнами хронополя.

Я увлекся этой игрой — разработкой теории хронополя, и скоро у меня сложилась довольно стройная непротиворечивая картина. Наконец наступил момент, когда мои рассуждения перешли из области теоретических построений в другую, более практическую плоскость.

Вся проблема — в способности восприятия и осознания сигналов из будущего или из прошлого. Пока для этого у нас нет никаких приборов и инструментов…

Кроме одного.

Как в древние времена на заре возникновения естественных наук у человека был единственный инструмент — он сам с его пятью чувствами, так и сейчас в вопросе исследования хронополя у человека пока что есть только он сам.

Увы. Не имея возможности активно воздействовать на объект исследования, мы вынуждены использовать метод пассивного наблюдения и поиска тех фактов, которые были бы прямым или косвенным доказательством нашей гипотезы.

Исследователь, который займется поиском таких фактов — а это, прежде всего, случаи успешного предсказания будущего, — столкнется с проблемой их распознавания. Ведь достоверный факт успешного предсказания может быть объяснен причинами, совсем не связанными со сквозьвременной передачей информации.

Одной из таких причин может быть случайность. Предсказатель просто угадал. Осознанно или неосознанно — неважно. Просто произошло случайное совпадение того, что было предсказано, с тем, что произошло в реальности. Чего только в жизни не бывает.

Второй — предвидение. Успешно предсказать будущее иногда бывает возможно, отталкиваясь от настоящего, зная прошлое, определив тенденции и экстраполировав их в будущее. Часто это дает отличные результаты, а нередко даже абсолютно точные, но это не имеет отношения к нашей теме.

Примером таких абсолютно точных предсказаний являются предсказания повторяющихся событий — цикличность повторений времени суток, времен года, солнечных затмений и тому подобное. Именно они вводят шкалу измерения времени. Да, собственно, вся современная наука, оперирующая в своих формулах такой переменной, как время t, занимается именно этим — научным предвидением. Только это не называется так пафосно. Простейший пример: зная скорость движения автомобиля и направление, мы можем точно определить, где он будет находиться через время t. Это ли не пример успешного предсказания?! Так что в ряде случаев событие в будущем можно просто вычислить с той или иной вероятностью.

И только третья причина — знание — относится к собственно предсказанию. Человек заглянул в будущее и увидел там нечто. Теперь он знает, что там. Информация получена непосредственно из будущего. Источник ее находится именно там — в будущем. Приемник — здесь, в настоящем.

Как выделить из множества фактов успешных предсказаний именно те, которые соответствуют третьей причине? Увы, даже самый тщательный анализ не может дать стопроцентной уверенности.

Далеко ходить не будем и рассмотрим случай вещего сна моей дочери. Как его можно объяснить? Конечно, можно объяснить его совокупностью предвидения (дочь знала о предстоящей операции и примерно представляла, что это такое) и случайности (она не могла знать тех деталей и подробностей, которые увидела во сне, и их точное воспроизведение могло быть случайностью, маловероятной, но не невероятной).

И все же… Все же остается какая-то доля вероятности, что этот вещий сон объясняется третьей причиной — получение информации непосредственно из будущего. И я склонен больше доверять этой малой вероятности после анализа самого характера предсказанного этим вещим сном будущего.

Ведь что на самом деле произошло: вещий сон передал информацию о совершенно неординарном для данного конкретного человека событии, событии, связанном с чрезвычайно сильным воздействием — болью. Вполне логично допустить, что это «событие в будущем» породило настолько значимое для данного человека возмущение хронополя и характер этого возмущения был настолько сильно индивидуально локализован — локализован на одном человеке, что оно было воспринято в некоторый момент прошлого тем же самым человеком. Источник и приемник, хоть и разнесенные во времени, были тем не менее согласованы друг с другом — это был один и тот же человек. Другими словами, состояние приемника было «настроено» на характеристики принимаемого сигнала — возмущения хронополя. Возник резонанс (вот еще одно волновое явление, удачно ложащееся в нашу теорию), усиливший восприятие сигнала. И он был воспринят в виде вещего сна.

Я подозреваю, что на самом деле каждый из нас постоянно погружен в поток информации, поступающей к нам из других времен — из нашего будущего и из нашего собственного прошлого. Вспомните постулаты №2 и №5. Они означают не что иное, как то, что любое событие и даже предмет в той или иной степени является источником искажений волн хронополя того или иного характера (разной степени отражение, отклонение, поглощение…), а значит, хроноволны несут на себе информацию об этом событии или предмете точно так же, как свет, отраженный от предмета, несет на себе информацию о нем — именно поэтому этот предмет становится видимым для нас.

Хорошо, допустим, что хроноволны действительно способны нести на себе такого рода информацию. Но это означает, что в точке нашего настоящего одновременно присутствует информация из всех времен! Мы должны быть захлестнуты потоком информации из других времен. Нет, что-то здесь не так…

Ну конечно! — осенило меня. Это то же самое, что и известный парадокс темного звездного неба: как бы ни были звезды далеки от нас и друг от друга, но если учесть бесконечность вселенной, то теоретически все наше небо должно быть сплошь покрыто звездами — небо должно быть светлым, а не темным! А оно всё-таки темное, и видим мы лишь самые близкие и самые яркие звезды.

Здесь работает прямая аналогия — бесконечность вселенной в пространстве и бесконечность вселенной во времени. Конечно, надо вносить поправки на затухание сигнала в зависимости от дистанции во времени, на его рассеивание, на его поглощение. Но, как и звезды, какие-то отдельные мощные события в глубинах времен способны донести до нас информацию через очень большие расстояния.

Итак, хроноволны в соответствии нашими рассуждениями и согласно постулату №3 должны затухать при своем распространении сквозь время. И все равно это должен быть огромный объем информации! Если предположить, что человеческий мозг способен воспринимать эту информацию, то он просто обязан иметь какую-то систему защиты — систему фильтров, барьеров, которая пропускает на более высокие уровни подсознания, а тем более на уровень сознания лишь какую-то ее малую часть, какие-то отдельные порции этой информации. Эти фильтры/барьеры могут быть чисто физиологическим (разная чувствительность/восприимчивость человеческого организма, мозга к хроноволнам: какие-то воспринимаются, какие-то нет, одни люди более чувствительны, другие — менее), а могут быть и на уровне подсознания в качестве защитного механизма самого мозга.

Мы говорим про мозг как про орган, способный воспринимать хроноволны просто потому, что орган, непосредственно их принимающий, нам не известен. Мозг можно рассматривать как пункт назначения, куда поставляется информация, полученная с хроноволнами от первичного органа-приемника. Это прямая аналогия с тем, как мы воспринимаем электромагнитное излучение (свет). Глаз — первичный орган, принимающий свет, там он преобразуется в сигналы, которые поступают в мозг, где они подвергаются конечной обработке, превращаясь в зрительные образы. На этом пути тоже предусмотрены различные фильтры и барьеры (взять хотя бы частотный фильтр — мы воспринимаем только видимую часть спектра).

Видимо, то же самое происходит и с информацией, пришедшей с хроноволнами. Где-то в подсознании, в мозгу работают аналогичные фильтры-барьеры, и только малая часть информации (в большинстве случаев — ничтожная), прошедшая сквозь время на волнах хронополя и прошедшая сквозь мозговые фильтры, может быть воспринята нами виде образов.

Можно предположить, что преодолеть эти мозговые фильтры легче всего во сне, когда сознание отключено и не мешает механизмам восприятия. Вполне возможно, что наши сны составлены (наряду с образами, генерируемыми самим мозгом, образами, базирующимися на виденном во время бодрствования) во многом из таких образов, часто смутных, неясных, размытых, искаженных. В этом смысле очень многие наши сны — вещие. Вот только в сознании задерживаются лишь немногие из них, и их-то мы и воспринимаем как вещие сны.

К этому же типу состояний, обусловленных информацией, воспринятой непосредственно из будущего, я бы отнес и состояние дежавю, когда человек вдруг смутно ощущает, что он уже был в данном месте, что с ним это уже происходило, что он это уже когда-то видел. При этом он отлично осознает, что этого быть не могло, так как раньше (в прошлом) этого действительно не было. Но ведь это могло быть позже — в будущем! Такое ощущение могло возникнуть, если мозг человека в некоторой точке А на оси времени воспринял и запомнил в подсознании информацию, дошедшую до него из точки В в будущем. Эта информация была воспринята им, например, в том же вещем сне, но не осознана. Только оказавшись в точке В, именно в том будущем, из которого он ранее получил информацию, он вспомнил об этом, сопоставил с окружающей его обстановкой и узнал ее. Это и привело к состоянию дежавю. Вот такая своеобразная информационная петля во времени.

Очевидно, что свойство воспринимать информацию, дошедшую из других времен, как потенция присуще всем людям без исключения. Но в силу того, что эта информация очень слаба, нечетка, выделить ее на фоне гигантских потоков информации из настоящего с одной стороны и уровня фона (шума) хронополя с другой представляется очень сложной задачей. И большинство людей не может это делать.

Однако мы, люди, все очень разные. Кто-то может быть более восприимчив к волнам хронополя, кто-то менее. Не было бы ничего необычного в том, если бы среди людей время от времени не находились бы такие, которые обладают выдающимися способностями в области приема такого рода информации — информации, приходящей с волнами хронополя. Такие мощнейшие люди-приемники не могли бы не остаться незамеченными.

И такие люди есть. Мы хорошо их знаем. Это и Нострадамус (видимо, сильнейший из всех — его «дальнозоркость» просто фантастична!), и Ванга, и Вольф Мессинг, и многие другие, предсказания которых порой просто поражают своей точностью. А скольких провидцев, чьи предсказания были не менее точны, мы не знаем! Не знаем просто в силу того, что они не получили столь громкую известность. А поройтесь-ка в своей собственной памяти. Неужели вы не припомните ни один свой собственный вещий сон? Пусть не очень яркий, не очень впечатляющий, но обязательно найдется. И, я уверен, — не один.

Еще одно явление, которое связано с предсказанием будущего, — хиромантия. Чтение судьбы по линиям руки. Если допустить, что в хиромантии есть нечто объективное и судьба человека (читай, значимые события его будущего и прошлого) может как-то отразиться в линиях его ладони, то противоречит ли это моей теории? Или наоборот, легко встраивается в нее?

После некоторых размышлений я легко нашел объяснение хиромантии в рамках своей теории. Логическая цепочка тут проста: хроноволны, несущие информацию о будущем индивидуума, воздействуют, как и на любой объект текущего настоящего, на генные структуры начавшего свое развитие эмбриона. Это воздействие очень мало, но его оказывается достаточно, чтобы слегка повлиять на мелкие индивидуальные особенности будущего человека, такие как рисунок кожи, например. Таким образом, события его собственного будущего вполне могут быть отражены в линиях его ладони, в рисунке радужной оболочки, форме ушной раковины. А всякого рода хироманты как-то умудрились распознавать эти знаки.

До сих пор мы рассуждали в основном об информации, пришедшей из будущего. А как же с прошлым? Абсолютно так же. Просто информацию, пришедшую непосредственно из прошлого, еще более сложно идентифицировать. На первый взгляд это кажется странным, ведь прошлое мы знаем гораздо лучше будущего, а следовательно, гораздо проще установить успешный факт «предсказания» прошлого. Но это лишь на первый взгляд.

Именно в силу того, что прошлое нам в той или иной степени известно, очень сложно выделить из общего объема информации именно ту, которая пришла к нам непосредственно из прошлого с волнами хронополя, отсеяв ту, что пришла к нам с общим естественным ходом времени. Интересующая нас информация маскируется нашими знаниями и воспоминаниями о прошлом, но она есть. Просто мы с легкостью относим ее на счет своей памяти, своих знаний или своей исключительной догадливости, дополненной ярким воображением.

В то время как у меня в голове складывалась все более и более стройная картина мира, пронизанного волнами хронополя, несущих информацию о его прошлом и будущем, мой молчаливый коллега смотрел на меня все более и более скептически.

Сомнения. Все может развалиться, как карточный домик, если признать то, что будущего, как и прошлого, не существует. Как не существует и самого времени. Время — это всего лишь умозрительная абстракция, выдуманная человеком категория, чтобы было удобнее оперировать формулами, описывающими изменяющийся материальный мир. Есть только то, что присутствует в нашем настоящем, плюс его свойство изменчивости, постоянного движения. Оно, наше настоящее, постоянно перетекает из одного состояния в другое. Внутри него существуют также постоянно изменяющиеся процессы. В нашей вселенной нет ничего, кроме нее самой в… (я хотел сказать «в текущий момент времени», но ведь времени нет!) текущем ее состоянии и заложенного в нее свойства постоянной изменчивости. Ее прошлое существует только в форме посылки, причины. Ее будущее существует только в виде тенденций, вероятностного вектора (направления) изменений.

Означает ли это, что хронополе тоже не существует? Так же как и в вопросе со временем — и да и нет. Мы всегда можем считать, что хронополе — это точно такая же абстракция, как и само время.

А мог ли человек признать реальное существование электромагнитного поля еще пару сотен лет назад? Для него оно стало реальностью только после того, как он научился его использовать в повседневной жизни. До этого оно тоже было не более чем абстракцией, описываемой уравнениями Максвелла.

Здесь в своих размышлениях о будущем и волнах хронополя я вновь натолкнулся на проблему, сначала показавшуюся мне неразрешимой. Будущее… Оно ведь неоднозначно, оно не предопределено, оно недетерминировано!

Если будущее недетерминировано, то из какого будущего приходят к нам волны хронополя? Я задумался… Моя теория хронополя, казавшаяся такой стройной, опять зашаталась и грозила вот-вот рухнуть.

Спокойно! Итак, еще раз… Будущее изменчиво. События могут развиваться в разных направлениях. Какое из них реализуется? Чем эти все возможные будущие отличаются друг от друга? А вот чем: вероятностью реализации!

И тут меня осенило!

Я подошел к Капитану Флинту. Он, как мне показалось, вопросительно наклонил голову и смотрел на меня.

— Коллега, — обратился я к нему, — вот вы спрашиваете: если будущее недетерминировано, разновариантно, то из какого будущего к нам приходят волны хронополя? Вот вам мой ответ: а из всех наших будущих! Просто интенсивность волн хронополя находится в прямой зависимости от вероятности того будущего, где находится их источник. Вероятность прошлого для нашего настоящего всегда стопроцентная (прошлое у нас одно), поэтому для сигналов из прошлого такой зависимости нет. Так что вышеозначенная проблема решается просто: надо всего лишь дополнить нашу теорию хронополя его вероятностной составляющей.

Капитан Флинт щелкнул клювом и сказал:

— Прэлэстно! Прэлэстно!

Введение в теорию хронополя вероятностной составляющей дополнило складывающуюся картину и несколько успокоило мои сомнения.

Чтобы как-то систематизировать все эти мои размышления, упорядочить и уложить их в строгие рамки научного труда, я сел за компьютер, и через несколько дней теория хронополя обрела законченную форму — передо мной лежала стопка листов А4 распечатанного реферата «Основы теории хронополя».

Где-то в глубине себя я вдруг ощутил успокоение: я наконец-то принял теорию хронополя окончательно. Я поверил в нее.

Но что дальше?

Глава 4

От теории к практике. Второй вещий сон. Неудачное посещение клиники.

Некоторые умеют верить просто так. Верить, и все! Мне же нужны хоть какие-то вразумительные объяснения. И вот когда объяснение найдено, получено либо представлено мне и после осмысления принято мной, дальше в своей вере я иду искренне, осознанно и уверенно.

— Позвольте, — справедливо мне возразят, — какая же это вера, если требует объяснений?

— Не нужно путать объяснения с доказательствами, — отвечу я. — Мне не нужны доказательства, мне просто надо понимать, что то, во что я собираюсь верить… как бы это правильнее сказать… достойно моей веры в смысле соответствия моим морально-этическим установкам и в смысле удовлетворения минимально необходимым критериям правдоподобия. Уж извините, но в полную чушь, бред или низость меня трудно заставить поверить.

Так произошло и с хроноволнами. Оставим пока в покое морально-этическую сторону проблемы хроноволн, тем более что она в этом смысле вполне нейтральна. А что же до правдоподобия, то я построил вполне правдоподобную теорию передачи информации сквозь время, способную объяснить возможность заглянуть в будущее. Этого мне хватило — я поверил в то, что это действительно возможно.

Но, опять же, что дальше?

Дайте мне любой сколь угодно невероятный факт, и я придумаю вам наукообразную теорию, объясняющую его. Но какое отношение она будет иметь к описанию реальной действительности? Любая теория гроша ломаного не стоит, если она не имеет выхода в практику.

«Практика — критерий истины». И пусть основоположники научного коммунизма давно уже не в чести, но это ни в малейшей степени не умаляет справедливость этого их высказывания. Однако практика не нужна была мне в качестве критерия истинности — в какой-то момент практическое подтверждение моей теории хроноволн меня уже не волновало (хм… невольный каламбур). Мне оно просто не требовалось — я верил! Я верил, что моя теория отражает объективную реальность: наш мир пронизан информацией из его будущего и из его прошлого.

Меня теперь интересовало только одно: как найти практический способ ее воспринимать, а в перспективе — научиться управлять этим восприятием.

Мне также было понятно, что по своему масштабу это работа целого института — исследования, исследования и еще раз исследования на высоком научном и организационном уровне. Увы, я со своей теорией и верой в нее был один, а времена одиночек в науке давно прошли. Серьезная наука — это коллективный труд. Удел одиночек — шарлатанство.

По роду своей деятельности я хоть и имел отношение к науке, однако работал в областях, далеких от проблем времени. Я не был в науке тяжеловесом — так, рядовой пахарь, пролетарий умственного труда, доросший до уровня старшего научного сотрудника, завлаба. Так что высунься я хоть чуть-чуть со своей теорией, серьезная научная братия меня просто не заметит, а если и заметит, то только как пример типичного шарлатанства, или, что еще хуже, некомпетентности и дилетанства — заклюют. Все это я прекрасно понимал, поэтому и не дергался, а продолжал заниматься своей работой в одиночку.

Однако был момент, когда я совсем опустил руки — уж очень неподъемной казалась задача. Время умозрительного теоретизирования прошло, и теперь передо мной лежала полная неизвестность.

Сейчас стояли вопросы, лежащие в сугубо практической области: если я хочу двигаться вперед, то мне нужно найти реальный способ восприятия информации из других времен. А я ведь даже не понимал, с чего начать, как подступиться.

Это был тупик. Непробиваемая стена.

Но тут случилось то, что вывело меня из прострации. Этим толчком, «волшебным пинком» оказался второй вещий сон моей дочери.

Ее телефонный звонок раздался в тот момент, когда, лежа на диване, я разглядывал потолок и размышлял о том, как слаб человек, как он ничтожен в своих потугах постичь тайны мироздания…

— Пап, нам нужно встретиться, — её тревожный голос заставил меня очнуться. — Это может быть, конечно, чепуха, но мне очень тревожно. К тому же я и по Филе очень соскучилась.

— Приезжай, — коротко ответил я, — жду.

Через час дочь позвонила в дверь. Лицо у нее было спокойным, и моя тревога тоже постепенно улеглась.

— Ну, рассказывай, что случилось, — мы пили чай с вареньем и сушками на кухне.

Лера уже пообщалась с Капитаном Флинтом, подсыпала ему корма, обновила воду, почистила клетку. Сейчас он сидел у нее на плече и посматривал по сторонам, время от времени вставляя в наш разговор какое-нибудь свое словечко.

— Знаешь, мне, кажется, опять приснился вещий сон. Только… я не очень уверена… Но… Это может быть важно, поэтому я решила тебе рассказать.

Я хрустел сушкой и смотрел на дочь, ожидая продолжения. Возникшую паузу заполнил Филя:

— Лера соня. Лера сооня…

— Да ну тебя, Филя! Ничего я не соня, — шутливо отмахнулась дочь, и, уже обращаясь ко мне:

— Помнишь тот первый вещий сон? Ну, тот, что перед операцией. Я тебе рассказывала.

Еще бы мне не помнить. Если бы дочь знала, сколько времени я провел в размышлениях об этом сне!

— Там-то все было понятно, потому что то, что я видела во сне, я потом быстро (всего лишь через день) увидела наяву. А сейчас по-другому. То, что я видела во сне, еще не произошло. Но это даже хорошо.

Дочь замолчала, погладила Филю и посмотрела на меня.

— Сразу возникают два вопроса, — я не спеша отправил в рот ложку с вареньем и сделал глоток чая. — Если еще ничего не произошло, то почему ты решила, что это вещий сон? И почему это хорошо?

— Почему-почему… — ответила дочь наигранно-обиженным тоном. — Потому! Потому что так мне кажется. Я ж тебе и говорю, что это, может быть, все ерунда, но… Я так чувствую! Мне кажется, что это вещий сон. А хорошо, потому что там про нехорошее, и оно пока еще не произошло. Это нехорошее касается тебя. А я за тебя волнуюсь! И вот мне захотелось тебя предупредить. Даже если все это чепуха, ты, пожалуйста, будь осторожен, и тогда ничего не случится. Вот.

— Ну-ка, ну-ка. Кончай говорить загадками. Давай-ка, рассказывай подробно.

Вот что мне рассказала дочь о том, что ей приснилось в еще одном, как ей кажется, вещем сне.

Станция метро. Она видит перрон. На перроне недалеко от края стою я. Недалеко от меня она видит мужчину, он стоит так, что я нахожусь между ним и краем перрона. Из темноты тоннеля на станцию врывается на скорости поезд метро. Мужчина делает резкое движение корпусом в мою сторону явно с намерением столкнуть меня под поезд. Но дальше картинка размывается, и на этом сон обрывается.

— Вот, — завершила свой короткий рассказ Лера и посмотрела на меня. В ее взгляде угадывалась тревога. Я молчал, не зная, что и думать.

— Пятнадцать человек на сундук мертвеца, — вдруг выдал Филя со своим попугайским скрипучим акцентом.

Тревога волшебным образом испарилась. Дочь прыснула в ладошку. Я рассмеялся. Потом обнял дочь и, как мог, успокоил:

— Не волнуйся — это всего лишь сон. Все будет хорошо.

— Ладно. Но дай мне обещание, что ты будешь осторожен.

Я безоговорочно согласился с догадкой дочери, хотя и не показал ей этого, чтобы не волновать ребенка, — это был вещий сон. Почему? Считайте это догадкой, предчувствием.

Когда она ушла, я стал размышлять.

Итак, на меня, видимо, будет покушение. Когда это произойдет — неизвестно. Может, завтра, может — через полгода… Кстати, из сна непонятно, чем закончилось это покушение. Успешно оно было или нет? Зачем вообще на меня организовывать покушение? На меня, простого безработного, затворника, ведущего замкнутый образ жизни. Видимо, в будущем произойдут какие-то серьезные события, связанные со мной. Настолько серьезные, что от меня кто-то постарается избавиться…

Главным результатом этого разговора с дочерью, в котором она рассказала о своем втором вещем сне, было то, что я сбросил с себя завладевшую мной апатию и принялся за дело. И начал я с детального исследования известного мне случая успешного приема информации из будущего, к тому же доступного своей непосредственной близостью ко мне как во времени, так и в пространстве, — случая первого вещего сна моей дочери. Именно первого, потому что, видимо, именно ему предшествовало что-то, что и привело к тому, что дочь увидела этот сон.

Конечно, второй сон тоже был важен для меня. Еще бы! Ведь в нем дочь увидела, возможно, мою смерть. (Эта мысль вызывала во мне очень неприятные эмоции, и я старался не думать об этом.) И все же этот второй вещий сон был мне менее интересен, так как он скорее всего был следствием тех же причин, что и первый. Он лишь доказывал, что моя теория не пустая игра ума, а нечто более серьезное. Один вещий сон, второй… А может быть, был или будет и третий?

Итак, первый вещий сон… В нем ключ к загадке! Ведь все началось с него.

— Надо выжать из него и всего, что связано с ним, максимум возможного, — вслух сказал я себе.

— Карамба! — словно подтверждая эту мою мысль, сказал Капитан Флинт и шумно взмахнул крыльями.

Бедная моя девочка! Я замучил ее своими расспросами и требованиями как можно подробнее, в малейших деталях вспомнить обстоятельства, связанные с первым ее вещим сном.

Хронологически картина выглядела следующим образом.

Дочь поступила в клинику 8 ноября. В этот же день ее осмотрели врачи и сказали, что с завтрашнего дня они начнут подготовку к операции, ей надо будет соблюдать строгий режим и принимать назначенные лекарства. Сама операция будет дня через три-четыре.

Следующие дни дочь исправно принимала лекарства, каждый день вечером у нее брали кровь на анализ. Помню, при посещении дочери я еще удивлялся, как серьезно идет подготовка, но отнес это к хорошо организованной работе врачей в этой клинике.

Вещий сон дочери приснился в ночь с 11 на 12 ноября, а сама операция состоялась 13-го. То есть была еще одна ночь перед операцией.

— Дочь, а как ты спала следующей ночью, ну, той, что перед операцией? Ничего не снилось?

— Ой, пап, я в ту ночь почти не спала, так… дремала — боялась операции.

Выписали ее только через четыре дня 17-го — врачи объясняли необходимостью понаблюдать за состоянием юной пациентки.

Здесь всплыла одна маленькая деталь, которая никак не укладывалась в мою гипотезу о хроноволнах. Боль. Моя дочь вместе с визуальным образом будущей операции чувствовала и сопровождавшую ее боль. Но боль не может переноситься хроноволнами! По моей теории хроноволны могут передавать только визуальные образы, ведь они суть дополнение к элетромагнитням волнам!

Вполне стройная теория рассыпалась, как карточный домик, от такого, казалось бы, пустячного факта. А ведь как все хорошо согласовывалось. Даже то знакомое всем ощущение беззвучных криков во сне, и то удачно вписывалось в мою гипотезу. И вот на тебе!

Нет, нет. Должно быть какое-то объяснение. Должно!

Промучившись какое-то время, я всё-таки выработал такое объяснение, которое успокоило меня и сохранило хроноволновую теорию в целости. Все дело в известной психофизиологической способности нашего мозга самостоятельно добавлять отсутствующую информацию к уже имеющейся для создания целостной «картинки», как бы достраивая ее. На ранних этапах эволюции это было просто необходимо для выживания вида. Кстати, на этом эффекте построены многие широко известные примеры иллюзий.

Так и в нашем случае мозг самостоятельно дополнил воспринятую картинку показавшейся ему важной чувственно-эмоциональной деталью — болью, наиважнейшим фактором самосохранения. Мозг знал о том, что хирургические операции неизбежно сопряжены с болью, мозг дочери ожидал, что будущая операция будет болезненной, он был подготовлен к этому, и, получив соответствующую картинку во сне, мозг дополнил ее необходимой деталью.

Я вполне могу предположить, что точно так же мозг может вводить в наши безмолвные сны и другие сильные эмоции, такие как страх, восторг, оргазмические ощущения… И ведь так оно и есть на самом деле.

На этом я успокоился и продолжил свои исследования.

Досталось не только моей дочери. В первую очередь я не пощадил себя. Отныне я взял себя в жесткие рамки и заставил фиксировать свои сны и другие «подозрительные» образы, возникавшие в моем мозгу. Сначала это давалось с трудом — уж слишком много всего творится в голове у каждого человека. Но потом я разработал на моем компьютере нечто вроде системы сбора и сортировки данных — базы данных с широкими возможностями классификации, отбора, анализа по различным признакам. Дело пошло быстрее.

Зачем я это делал? Я рассуждал так: если все мы с головой погружены в море информации, приносимой нам хроноволнами из разных времен, и мы знаем, что существуют люди, воспринимающие ее в виде вещих снов, то вполне вероятно, что и я воспринимаю эту информацию, но не замечаю ее. Цель, которую я поставил перед собой, состояла в том, чтобы постараться выявить те образы, появляющиеся в моем мозгу, которые могут соответствовать образам из будущего. Конечно, не отдаленного будущего, а ближайшего — я думал лишь о днях, неделях, месяцах, не более, — ведь только такие случаи позволяют их проверить на не слишком большом отрезке времени.

А для этого надо было научиться как-то фиксировать образы и каждый день пытаться обнаружить в ранее зафиксированных данных то, что хоть в какой-то степени соответствовало событиями текущего дня. Да, система была далека от совершенства, и по-прежнему основная надежда была на собственную память. Но хоть какую-то помощь моей памяти, хотя бы в виде этаких «подпорок», моя система фиксации оказывала.

Если бы я смог собрать какой-то объем нужных мне фактов, то вслед за этим я постарался бы выявить факторы, которые хоть как-то были бы связаны с их возникновением, а в случае удачи выявить те из них, которые могут влиять на мою способность воспринимать сквозьвременную информацию.

Для того чтобы понять, что может влиять на эту способность, я решил действовать еще и в другом направлении — я старался получить как можно более полную информацию, связанную с пребыванием моей дочери в клинике. Мне нужны были подробные данные о ходе ее лечения, о лекарствах, которые она принимала, об их дозировках, способах и времени их приема.

Для чего мне это понадобилось? Как уже упоминалось, все люди разные, а следовательно, обладают разными способностями восприятия хроноволн — кто-то более чувствителен к ним, кто-то менее. Но ведь и каждый отдельный человек может находиться в разных состояниях, в том числе и в состояниях с разной степенью восприимчивости к хроноволнам. Вполне возможно, что на такого рода состояния человека можно влиять, в частности вводить его в состояние повышенной чувствительности. Должно быть что-то такое, что повышает человеческую хроночувствительность.

До момента, когда моя дочь попала в клинику, где ей приснился вещий сон, она не отличалась какой-то повышенной восприимчивостью к хроноволнам. По крайней мере, вещие сны ей до этого не снились. Она была вполне обычным ребенком. А тут на тебе — вещие сны! Я подумал, что существует пусть и ничтожная, но все же ненулевая вероятность того, что обстоятельства пребывания в клинике как-то повысили чувствительность ее организма к восприятию хроноволн. А этими обстоятельствами может быть что? Конечно же, это прежде всего те лекарства, которые ей там давали.

Так что в один из ближайших дней я решительно направился в клинику к ее лечащему врачу выяснить, что же такого особенного он ей там прописал.

Этот визит в клинику был одним из немногих случаев, когда напряженная внутренняя работа над разработкой теории хроноволн, происходившая в моей голове, соприкоснулась с реальным внешним миром. Увлеченный этой работой, я как-то слегка оторвался от действительности, слишком углубился в себя. А жизнь требовала своего, и мне с неудовольствием приходилось выныривать из своего внутреннего мира в нашу суетливую реальность. Так что, можно сказать, мое бытие распалось на две почти не взаимодействующих части.

В одной я уходил полностью, с головой в работу над разработкой теории хронополя. Я был одержим ею, внешний мир переставал для меня существовать. Только я, мой компьютер, мои базы данных, мои способности к логическому анализу внутренних образов, ощущений — я словно прислушивался к себе, к своему внутреннему миру.

Капитан Флинт? Нет, он не мешал моей работе. Наоборот! Его присутствие, наши с ним короткие диалоги, его словечки, произнесенные скрипучим голосом, который, мне казалось, содержал в себе нотки сарказма и иронии, оживляли мое существование.

В другой части моего бытия, в которую приходилось возвращаться, с досадой выныривая из той, первой, существовал обычный реальный мир, обычные мелкие бытовые заботы, без которых никак не обойтись: вылазки в магазин, готовка еды, заботы о Филе, постирушки, элементарная уборка — не зарастать же грязью. Заглядывая иногда в зеркало, я видел мало знакомого мне мужчину на пятом десятке, осунувшегося, небритого, с запавшими глазами.

А в реальном мире стоял декабрь, уже чувствовалось приближение новогодних праздников. Витрины магазинов уже были украшены праздничной мишурой. На городских площадях ставили елки…

Мог ли я предположить, что очень скоро мои довольно абстрактные теории и умозрительные конструкции, работе над которыми так мешала повседневность, «весомо, грубо, зримо» ворвутся в эту самую повседневность и в корне изменят мою жизнь?!

Началом этого, как оказалось, стал мой визит в клинику.

Тем декабрьским морозным утром я проснулся бодрым и с чувством решимости к чему-то… Сам еще не понимал к чему. Критически посмотрев на себя в зеркало, только хмыкнул и пошел в ванную. Принял душ, побрился, надел любимые джинсы, водолазку, пиджак. Еще раз глянул в зеркало. «Ну вот, совсем другое дело». Подмигнул Филу, накинул теплую куртку и вышел из квартиры.

Разговор в клинике получился неприятным.

— Простите, я вас что-то не понимаю. С вашей дочерью ведь все в порядке? — врач, молодая еще женщина, смотрела на меня строго и вопросительно-недоуменно.

— Да, да. Не беспокойтесь. Все отлично. Огромное вам спасибо — лечение моей дочери прошло вполне успешно, и мы вам за это очень признательны, — я выразительно посмотрел на пакет с дорогим коньяком и конфетами, который уже был вручен со всеми приличествующими словами.

— Тогда в чем же дело? Вам не о чем беспокоиться.

— Да, конечно. Конечно, я прекрасно понимаю, нам не о чем беспокоиться, — я был само радушие и признательность. В моем голосе даже прорезались заискивающие нотки, отчего стало как-то противно на душе. — Как я уже сказал, я просто хотел бы узнать поподробнее, как ее лечили, какие лекарства она принимала.

— Вы медик? Или вы наша контролирующая инстанция? — тон с непонимающего перешел на раздражительный.

— Нет, конечно, но… ведь я имею право знать, как лечили мою дочь, — не очень уверенно сказал я.

— Нет. Вы не имеете такого права.

В этот момент в кабинет, где мы разговаривали, зашел заведующий отделением Скорик Г. С. Мне еще раз пришлось рассыпаться в благодарностях и робко высказать свою просьбу детально ознакомиться с лечением моей дочери. Реакция завотделением была еще более резкой. Он и вовсе не стал со мной церемониться. Как только он понял, что меня интересует, глаза его стали жесткими и недобрыми. Меня выпроводили.

Задача, которая поначалу представлялась несложной — приду, полюбезничаю с лечащим врачом, поулыбаюсь, передам нашу благодарность в виде букета цветов и упомянутого выше пакета, и перелистаю больничное дело дочери. Все!

Не тут-то было! Даже прозрачный намек на хорошие деньги, которые я был готов заплатить, не возымел никакого действия. Я наткнулся на железобетонную стену, крепость которой мне показалась не соответствующей тому пустяку, который она была призвана защитить. Или за этой стеной скрывали что-то другое, что серьёзное? К тому же мне показалось, что за вдруг возникшей враждебностью врачей по отношению ко мне просматривался не очень удачно скрытый испуг.

Глава 5

Детективное агентство «Поиск». Знакомство с новыми друзьями.

Пару дней я пребывал в нерешительности. Что делать? Оставить свою затею я уже не мог — какой-то маховик внутри меня раскрутился и не только не хотел останавливаться, напротив — наращивал обороты, требовал действий. Но что делать, как действовать, я пока не знал. Не лезть же ночью в клинику мелким воришкой, чтобы выкрасть документы, касающиеся пребывания там Леры?! Теперь, после моего недавнего визита в клинику, я был уверен, что именно там кроется какая-то тайна и обнаружить ее или хоть какую-то зацепку можно, порывшись в документах в отделении, где лежала Лера.

«А, собственно, почему бы и нет? — сказал я себе. — Нет, сам я, конечно, никуда не полезу, но ведь вполне можно найти того, кто за некоторое вознаграждение сделает для меня эту сомнительную работу».

Теоретически все это было действительно возможно. Теоретически. А вот как это реально осуществить? Я, скромный пролетарий умственного труда, никогда не занимался ничем хоть в малой степени похожим.

Я глубоко вздохнул — придется осваивать и это. Хотя «это» мне все больше и больше переставало нравиться — уж очень все начинало смахивать на какой-то плохонький, дешевый детектив.

И всё-таки я решился.

Интернет предложил мне обширный список фирм и фирмочек, специализирующихся на частном сыске и готовых в частности оказать разного рода услуги по сбору информации…

Передо мной встал сложный выбор. Не имея никакого опыта в этой области, я понимал, что рискую нарваться или на мошенников, или на какой-нибудь криминал, что было еще хуже. Понимал, но… делать что-то надо!

Я выбрал пять фирм с не слишком броскими названиями, просмотрел отзывы и всю другую информацию о них, что смог добыть в интернете. Сразу отбраковал две. Оставшиеся выглядели вполне прилично. Я решил посетить все три — пообщаюсь, а там уже можно будет сделать окончательный выбор.

Для предварительного разговора я подготовил простенькую легенду: ревнивый муж желает знать, чем занимается его жена-врач на ночных дежурствах в одной из больниц. Нет, жена-врач не походит. Любой, даже самый плохонький «пинкертон» быстро раскроет липу — жены слишком легко идентифицируются. Пусть будет любовница. Легенда идиотская, но для прощупывания и первых шагов в случае удачных переговоров сойдет.

По закону подлости более или менее подходящей оказалась последняя из трех отобранных мной фирм.

Первая оказалась «дочкой» большой охранной фирмы, явно связанной с «конторой», а это мне было совсем ни к чему.

Во второй фирме мне не понравились люди, с которыми я разговаривал, — типичные жлобы с плохо скрываемой глумливой улыбкой, которая появилась сразу, как только я упомянул о моей проблеме.

Третья фирма носила непритязательное название — «Поиск». Частное детективное агентство. Я позвонил. Мне ответил ровный женский голос. Договорился о встрече, хотя уже особо ни на что не рассчитывал, помня неудачный опыт первых двух попыток. Сомнения крепли по мере того, как я ехал по предпраздничным улицам города. Расслабленная атмосфера — до Нового года оставалось чуть больше недели — уже чувствовалась, и вряд ли кто-то сейчас возьмется за серьезное дело.

Тем не менее в назначенное время я стоял у двери офиса агентства «Поиск» скорее для того, чтобы успокоить самого себя — раз уж начал, надо довести до конца, — чем рассчитывая на успешный разговор. Если здесь сорвется, тогда и буду думать, что дальше. А пока…

Агентство располагалось в маленькой двухкомнатной квартире на первом этаже обычного жилого дома. Было похоже, что хозяева готовятся к переезду — в офисе царил «маленький раскардаш», как выразилась открывшая мне дверь невысокая миловидная женщина, извиняясь за беспорядок. В офисе не было ни намека на скорые новогодние праздники.

Я поздоровался, представился, сказал, что это я звонил, договариваясь о встрече.

— Да-да, я узнала ваш голос, Андрей Николаевич. Проходите, — сказала она, сдержанно улыбнувшись и пропуская меня в офис.

Жестом показав, куда идти, она сама прошла вперед и открыла мне дверь в маленькую комнату, видимо, служившую кабинетом начальника.

В проходной комнате, через которую лежал путь, на полу стояли наполовину упакованные коробки, на паре столов — стопки каких-то бумаг и папок, видимо, приготовленные к упаковке. У стены — шкафы с уже почти пустыми полками. Видя все это, я подумал было, что дела в этой конторе пошли хорошо и они перебираются в более солидное место, но скоро я понял, что скорее как раз наоборот.

Как я узнал чуть позже, в штате агентства было три человека. Сам шеф, как я назвал про себя их начальника, — с ним мне только предстояло познакомиться. Его помощник Сергей — молодой парень лет двадцати пяти. Спортивный, крепенький парнишка, ростом немного выше среднего. Он был здесь же в комнате — занимался упаковкой вещей.

Третьей была эта самая женщина, которая открыла мне, с которой я говорил по телефону (я тоже узнал ее голос) и которая сейчас вела меня к шефу, следуя чуть впереди. Уж не знаю, кем она была в их штатном расписании — секретаршей ли, офис-менеджером, бухгалтером (не оперативником же?!). На вид ей было лет тридцать пять — сорок. Тот замечательный женский возраст, когда очарование юности уже трансформировалось в спокойное достоинство и шарм знающей себе цену женщины. Невольно окинул оценивающим взглядом ее фигуру, то, как она двигалась…

Они мне понравились. Я имею в виду — все трое работников частного детективного агентства «Поиск».

Открыв дверь в кабинет начальника, женщина коротко сказала «Прошу» и закрыла дверь, оставив меня один на один с шефом. Главный «пинкертон» поднялся со своего места, протянул мне руку:

— Буров. Владимир Николаевич Буров.

Это был сухощавый, жилистый, среднего роста мужчина того неопределенного возраста, который часто определяется словами «под полтинник».

Я пожал ему руку, представился, и он предложил мне сесть напротив со словами: «Ну-с… Что вас привело к нам, господин Брагин?»

По инерции я в очередной раз рассказал свою непритязательную историю про любовницу. «Пинкертон» посмотрел на меня с нескрываемым сомнением. Я помялся и добавил что-то типа: «Я хорошо заплачу».

— Вот что, Андрей Николаевич, — произнес он после некоторой паузы, — сразу вас огорчу — мы вряд ли возьмемся за ваше дело. Как вы, может быть, заметили, мы сворачиваем свое дело. Это во-первых. А во-вторых… как бы это помягче сказать… вы очень неумело фантазируете.

Снова пауза, которую я не стал нарушать, ожидая продолжения.

— Конечно, на другую чашу весов вы положили весомую гирьку — «хорошо заплачу», — хмыкнул он.

Потом, чуть помолчав:

— Я и пальцем не шевельну, если вы не скажете мне, что вам всё-таки действительно нужно. — Буров смотрел на меня прямо и твердо, ожидая ответа.

Я ответил взглядом на взгляд, и мы несколько секунд играли в эти своеобразные гляделки. Наконец, прервав эту паузу, я сказал:

— Владимир Николаевич, вы должны меня понять и извинить. Не мог же я вот так с ходу выложить совершенно незнакомым мне людям свои настоящие причины, которые привели меня сюда. Вы ведь не первый, к кому я обращаюсь. Эта простенькая история с любовницей давала мне повод начать разговор, а значит, и возможность сделать хоть какие-то оценки тех, кому я хочу поручить мое несколько щекотливое дело.

— Ну и какие же оценки вы поставили нам? — иронично улыбнулся Буров.

— Вполне положительные, — в тон ему ответил я. — Иначе меня бы здесь уже не было.

«Один — один» — подумал я.

Чуть помедлив, продолжил, специально нажимая на слово «что»:

— Я расскажу вам, ЧТО мне на самом деле от вас нужно, но… Есть одно условие: вы пока не будете меня спрашивать, ЗАЧЕМ мне это нужно. — Я снова выделил голосом слово «зачем». — Очень может быть, в свое время я объясню, зачем, но, поверьте, сейчас не время. А вы уж решайте, возьметесь или нет.

Буров поднялся, задумчиво прошелся по кабинету. Подошел к двери. Открыв ее, позвал:

— Ольга, не могли бы вы приготовить нам по чашечке кофе и присоединиться к нам, — и уже ко мне: — Вы ведь не против?

Я не понял, не против чего — кофе или того, чтобы Ольга (так, видимо, звали ту женщину) к нам присоединилась, но согласно кивнул, так как был не против ни того ни другого.

Она вошла в кабинет с небольшим подносом, поставила его так, чтобы всем было удобно до него дотянуться, и, взяв себе чашку кофе, невозмутимо села в кресло у стены, закинув ногу на ногу — мужчины, мол, могут и сами позаботиться о себе. Из этого я сделал для себя вывод, что она здесь совсем даже не секретарша.

Буров, обращаясь ко мне, представил ее:

— Разрешите вас представить друг другу. Ольга. Ольга Михайловна — моя правая рука и в большой степени наши мозги.

«Хм… Секретарша… Я ее явно недооценил…» — внутренне усмехнулся я своей проницательности, ловя на себе острый взгляд ее умненьких красивых глаз.

— Ольга, — обратился он к ней, — Андрей Николаевич Брагин — наш, возможно, новый клиент. Возможно — потому, что я еще не знаю, возьмемся ли мы за его дело. Я хочу, чтобы ты тоже послушала, что нам расскажет Андрей Николаевич, а тогда уж и решим.

…Буров взялся.

Перед тем как объяснить, чего я хочу от них, я кратко рассказал о том, что приключилось с носиком моей дочери, о клинике, куда ее положили на, в общем-то, несложную операцию на носовой перегородке, о самой операции. О вещем сне я, конечно, не обмолвился ни словом, лишь туманно сказал, что операция имела некоторый побочный эффект и что мне хотелось бы понять, в чем тут дело.

Не вдаваясь в подробности, я также рассказал, что сам попробовал выяснить это, но мой визит в клинику оказался неудачным — меня приняли там очень нелюбезно и постарались побыстрее выпроводить. Именно поэтому я обратился за содействием в их агентство.

Затем я наконец объяснил, что же конкретно я хочу, чтобы они сделали. После обсуждения деталей оказалось, что задачка, поставленная мной перед сыщиками, совсем не так проста, как казалось мне с первого взгляда.

Она была сформулирована так: проникнуть в отделение лицевой хирургии Клинической больницы №1, где лежала моя дочь, и постараться обнаружить в документах (ну, что там у них — истории болезни, карточки больных, журнал проведенных процедур, отчеты о проделанных операциях…) что-то, что отличало бы дни нахождения моей дочери в клинике (с 7 по 17 ноября) от нескольких дней до и после, а также чем отличались подготовка к операции, сама операция и послеоперационный период дочери от того же для других пациентов со схожим диагнозом. В первую очередь надо обращать внимание на применяемые лекарства, процедуры, методики лечения и к кому они применялись.

— Я совершеннейший профан в медицине и мало знаком со спецификой работы в таких медицинских учреждениях, но полагаю, что все это должно было быть зафиксировано или хоть как-то отражено в документах, а следовательно, будет нетрудно обнаружить.

После того как я изложил им суть задания, Буров с Ольгой попросили меня подождать в большой комнате. Когда я выходил, Буров в открытую дверь позвал Сергея:

— Сергей, подойди сюда.

Войдя в кабинет начальника, Сергей плотно закрыл за собой дверь, а я опустился на стул возле окна и стал ждать.

Они совещались минут пятнадцать. По завершении этого совещания дверь открылась, и Сергей пригласил меня в кабинет, а сам вышел.

Как только я вошел, Буров сразу сказал:

— Хорошо, мы беремся за это дело. Приступим сразу же, как только получим аванс, — и он вопросительно посмотрел на меня.

В свою очередь я так же вопросительно посмотрел на него:

— Простите, не знаком с вашими расценками…

— Давайте договоримся так. Вот сумма аванса. Это половина нашего гонорара, — он написал цифры на небольшом листке бумаги и подвинул его мне. — Окончательная же сумма будет определена по завершении работы, куда войдет вторая половина и возможные дополнительные траты, непредвиденные расходы и прочее.

Я взглянул на число, написанное на листочке. Оно мне показалось вполне разумным, и я согласился:

— Принимается. Деньги при мне, и я готов их заплатить наличными сейчас же, рассчитывая, что вы тоже незамедлительно возьметесь за дело.

— Ну вот и замечательно. Ольга их у вас примет, и, уж извините, надо будет выполнить некоторые бумажные формальности.

— Пройдемте со мной, — Ольга жестом пригласила меня в соседнюю комнату.

— Ну а я распрощаюсь с вами до следующей встречи. Как только все будет готово, мы свяжемся с вами. Всего доброго, — сказал Буров, мы пожали друг другу руки, и я вышел вслед за Ольгой.

Мы подписали их стандартный договор с клиентом об оказании услуг, я расплатился и тоже распрощался.

Глава 6

Тайный визит в клинику. Анализ результатов. Продолжение сотрудничества.

Вторая наша встреча с детективами агентства «Поиск» состоялась через четыре дня.

Я подумал: «Вполне оперативно, учитывая то, что им надо же было подготовиться: все разведать, разузнать, и лишь потом кому-то проникнуть в клинику… Наверное, ночью…» Воображение рисовало картинки, навеянные полицейско-бандитскими триллерами, где карикатурный грабитель в черной маске крадется ночью по карнизу… За кадром звучит тревожная музыка… Я гнал от себя эти глупости.

Со мной связалась Ольга:

— Андрей Николаевич, добрый день. Хочу сообщить, мы получили интересующую вас информацию. Приезжайте.

— Спасибо за хорошую новость. Когда и куда? — с готовностью ответил я.

— Я бы на вашем месте не стала откладывать в долгий ящик. Должна вам сказать, мы уже начали работать с полученной информацией — данных довольно много, их нужно разбирать, анализировать. Было бы хорошо, если бы вы, как заинтересованное лицо, присоединились к нам. Вы же хотите побыстрее получить то, ради чего все это затеяли?

— Да, конечно.

— Тогда приезжайте сегодня в тот же наш офис, где вы были в прошлый раз. Вместе мы существенно ускорим работу.

Я не стал мешкать. Подсыпал Капитану Флинту корма, сменил воду (вдруг придется задержаться) и к вечеру был у них.

Офис уже не выглядел так, словно хозяева собрались срочно съезжать. Чувствовалось, что в него снова вернулась обычная рабочая атмосфера (хотя, отметил я для себя, те коробки, что в прошлый мой визит были уже упакованы, оставались в том же состоянии). Офис опять обрел обжитой вид. На одном из столов даже красовалась маленькая искусственная новогодняя елочка — признак приближающегося праздника.

Меня ждали Буров и Ольга, так что мы оказались в том же составе, что и прошлый раз. Сергей, как мне пояснили, отсыпался дома. Он оказался толковым парнем. Его ночной визит в клинику принес большой улов — несколько сотен мегабайт цифровых фотографий документов: что-то из регистратуры (некоторые истории болезни тех пациентов, что могли нас интересовать, уже были отправлены на полки в регистратуру), что-то из кабинета заведующего отделением, что-то из ординаторской.

Я не страдаю излишним любопытством и не влезал с расспросами, как они все организовали, — это их кухня, и я понимал, что лезть туда не надо. Но из тех разговоров, что невольно услышал, было понятно, что сначала Ольга сделала «рекогносцировку»: под видом посетительницы она наведалась в отделение лицевой хирургии, где лежала моя дочь, посмотрела, что, где, кто и как. Потом они с Сергеем разработали план действий. Следующим шагом был такой же дневной визит Сергея, в течение которого он верифицировал их план на месте, в уме примеряя будущие свои ночные действия. И только после этого состоялся его тайный ночной «набег» на клинику.

Теперь настала очередь аналитической работы над результатами ночного визита Сергея, оказавшегося столь продуктивным. Эффективность коллективной работы определяется ее разумной организаций, и здесь за дело взялась Ольга: она определила структуру данных, которые нужно было выудить по каждому пациенту, по каждому документу и занести данные в эту структуру, распределила имевшийся массив информации на три кучки, сама взяла на себя еще функцию сведения всей уже структурированной информации в результирующие таблицы и дала команду на старт.

Работу закончили далеко за полночь. Ольга распечатала итоговые таблицы в трех экземплярах, два из них передала нам с Буровым. Мы расположились против друг друга, и Ольга сказала:

— Что ж, мы славно потрудились. Посмотрите — результаты у вас перед глазами. Что мы видим? А вот что: на один день 13 ноября были запланированы три операции трем юным пациенткам с одним и тем же диагнозом и с одними и теми же показаниями к операции — исправление носовой перегородки. При подготовке к этим операциям в течение пяти дней пациенткам, в числе которых была и ваша дочь, Андрей Николаевич, перед сном делали нарастающими дозами местные инъекции препарата, фигурирующего в документах под названием «лориксен». Что интересно: обычно перед такого рода операциями этот препарат не назначается — я проконсультировалась со знающими людьми, хирургами. Последний укол лориксена с максимальной дозой был сделан за два дня перед операцией, точнее — за две ночи, так как операции были проведены утром через день после уколов. Каждое следующее после уколов утро у пациенток проводили контроль состояния: измеряли пульс, давление, температуру, брали анализ крови, проверяли состояние носа.

Я тут же мысленно прикинул: получается, что последний укол — это как раз вечером накануне той ночи, когда дочери приснился вещий сон. Этот маленький нюанс я не стал озвучивать, пусть пока об этом буду знать только я — моим сыщикам эта информация пока совсем ни к чему.

После сказанного Ольгой в комнате некоторое время стояла тишина. Все молчали, внимательно просматривая таблицы, лежавшие перед нами, а в моей голове в это время уже начала складываться картина произошедшего.

Вывод, который мне несложно было сделать, и на что ушло совсем немного времени, был такой: препарат, который мог привести к столь необычному побочному эффекту, как вещий сон моей дочери, — это именно лориксен. Больше просто нечему! Лориксен — вот то, что я ищу!

Но… Пока это еще только мои предположения. И возникали новые вопросы. Что же это за препарат? Что в нем такого особенного? В чем причина того несколько странного поведения врачей, с которыми я общался? Уж не в нем ли? В его использовании? Тут явно крылась какая-то тайна…

Итак, нужны более точные данные об этом таинственном лориксене. А значит, нужно нагрузить моих сыщиков новым заданием.

За окном была глубокая ночь, подсвеченная мигающим светом праздничной гирлянды, украшавшей витрину какого-то магазина в доме напротив. Я прервал молчание:

— А не пора ли нам выпить по чашечке кофе?

— Пожалуй, это то, что нам сейчас надо больше всего. Пойду приготовлю, а заодно и разомнусь. — Ольга улыбнулась, встала из-за компьютера и вышла за кофе. Она вышла, а у меня перед глазами еще стояло это ее скользящее кошачье движение, с каким она поднялась из-за стола.

Минут через десять мы держали в руках чашечки с горячим ароматным кофе.

— Что скажете, Андрей Николаевич? — Буров мелкими глотками потягивал кофе, откинувшись в своем рабочем кресле. Ольга с чашкой в руке сидела на подоконнике.

Я сидел на стуле у стола Бурова. Сделав глоток, обратился ко всем присутствующим:

— Владимир Николаевич, Ольга Михайловна. Позвольте в первую очередь сказать вам (и Сергею, конечно) спасибо за проделанную работу. Вы получили очень важную для меня информацию. Вот вторая половина вашего гонорара, — я положил Бурову на стол конверт с наличными.

Не пересчитывая, он спокойно взял конверт и убрал в ящик стола.

— Что ж… Так как никаких дополнительных расходов не понадобилось, я полагаю, мы в расчете. Стороны остались довольны сотрудничеством, — с ироничной улыбкой сказал Буров.

— Более чем, — улыбнулся я в ответ и продолжил: — А потому… — я сделал многозначительную паузу. — Я хотел бы предложить вам в продолжение нашего сотрудничества еще одно небольшое дело.

— Я даже догадываюсь, в чем оно будет состоять, — с улыбкой сказала молчавшая до сих пор Ольга. — Лориксен? Ведь так?

Я с уважением посмотрел на неё.

— Да, именно так. Надо раздобыть всю возможную информацию об этом препарате. А еще лучше — и сам препарат.

— Я понимаю, это некоторым образом усложняет вашу задачу, — продолжил я, — а потому и ваш гонорар за ее решение будет существенно выше. Скажем, в два раза.

Буров задумчиво барабанил пальцами по столу. Переглянулся с Ольгой. Та отрицательно покачала головой:

— Андрей Николаевич, вы должны понимать, что наше агентство работает строго в рамках имеющейся у нас лицензии. По поручению клиентов мы работаем с информацией и только с информацией: ее поиск, сбор, обработка, иногда эта информация касается конкретных персоналий, иногда организаций. Даже если порой требуется найти человека, или какой-то предмет, то это опять же прежде всего сводится к поиску информации о том, где находится искомый объект. И не более. Вы же хотите, чтобы мы вышли за рамки лицензии. Более того, вы хотите, чтобы мы совершили чуть ли не противозаконное деяние — достать лориксен.

— Вы же понимаете, что слово «достать» в данном случае — это эвфемизм, — Буров выразительно посмотрел на меня.

Я смутился.

— Однако, какие вы щепетильные. Слово «украсть» здесь, конечно, неуместно. Но ведь есть какие-то и другие, более подходящие к месту слова и действия: купить, обменять, получить, уговорить, убедить…

Буров поставил чашку на стол и стал задумчиво барабанить пальцами по столешнице. Я еще в прошлый раз отметил для себя эту его привычку — когда он находился в процессе принятия решения, он вот так барабанил пальцами по столу.

— Давайте мы разобьем задачу на две части. Часть первая: достать всю возможную информацию об этом препарате. Часть вторая: достать образец препарата в количестве… — Буров вопросительно посмотрел на меня.

— Ну… — Я на секунду задумался. — Количество должно быть не меньше того, что ушло на курс инъекций, сделанных перед операцией моей дочери.

Я прикусил язык, но было поздно: слово не воробей — вылетело. «Черт! Они же поймут, что препарат мне нужен не просто так».

— Понятно… — Буров произнес это слово, чуть-чуть затягивая гласные, и как-то с прищуром посмотрел на меня.

— Хорошо. Мы беремся, но пока только за первую часть. А решение второй будет зависеть от результатов первой. И, возможно, от других могущих возникнуть обстоятельств.

На том и порешили.

Глава 7

Второй тайный визит в клинику. Добыча: документы и лориксен.

Основное бремя действий снова легло на плечи Сергея, но, как мне показалось, он не только не был против, но наоборот — взялся за это дело без колебаний и даже с некоторым энтузиазмом.

В этот раз все прошло гораздо проще — дорожка-то уже была проторена. Мои «пинкертоны» уже хорошо изучили место действия: расположение палат, ординаторской, кабинета завотделением, главврача, старшей медсестры, комнаты, где хранились препараты, расписание дежурств и графики работы персонала. И самому Сергею место действия было уже знакомо не в теории, а на практике — прошлый его «набег» на клинику и в этом был очень полезен.

Перед новым визитом Буров, Ольга и Сергей тщательно все продумали, наметили те места, где могут быть интересующие нас документы по препарату, разработали оптимальный маршрут с обходом видеокамер. Так что Сергей действовал не наугад, а в соответствии с детальным планом, где был предусмотрен каждый шаг.

Особенно всех радовало то, что шли предпраздничные дни. В клинике у всех было новогоднее настроение, расслабленность, притупление бдительности. Это было очень кстати, и визит наметили на новогоднюю ночь, на 23 часа.

В этом был свой резон: всех больных, кого можно было, выписали или отпустили домой на праздник. Остались только лежачие, которых было совсем не много. Из персонала тоже все, кто мог, к этому времени уже покинут больницу, а те, кто останутся на дежурстве, уже будут заняты подготовкой к встрече Нового года. (Как же без этого?! Хоть и на работе, хоть и дежурство, но встреча Нового года — это святое!)

Значит, это время было максимально удобным для Сергея, для его тайных дел.

Предполагалось, что «набег» не должен был занять много времени, и к полуночи Сергей с добычей должен был покинуть клинику.

Все понимали, что предстоящая новогодняя ночь будет непростой. Договорились собраться в офисе как раз к полуночи — примерно к тому моменту, когда вернется Сергей. «Под бой курантов», — пошутила Ольга. Как только он выложит свою добычу, мы сразу займемся ее разбором и анализом.

Итак, новогодняя ночь у меня будет явно неординарная. Но есть еще целый предновогодний день, и надо успеть сделать то, что должно — съездить к Лере и Татьяне, поздравить их с Новым годом, что я и сделал. Вручил им подарки (как же в Новый Год и без подарка?!), чмокнул бывшую в щечку, извинился за то, не могу встретить Новый год вместе с ними («Дела, дела… И не спрашивайте меня какие — это страшная тайна!») и убежал.

В намеченных с моими «пинкертонами» планах на предстоящую ночь отсутствовало одно — встреча Нового года. Общаясь с ними, я, конечно, к этому времени уже понял, что в агентстве «Поиск» на первом месте — дело. Это главное. Все остальное — потом.

Однако я не мог просто взять и проигнорировать наступление Нового года. Для меня еще с детства этот праздник — встреча Нового года — был любимым. Поэтому, когда я, как и договаривались, прямо к полуночи прибыл в офис, со мной в двух больших пакетах было всё, что нужно по этому случаю.

Но, увы, выступление президента и бой курантов прошли без нас. Дело в том, что вслед за мной в офис ввалился с морозца раскрасневшийся, возбужденный Сергей, и все закрутилось в деловой суете. Про Новый год все забыли, и я в том числе.

Первым делом Сергей доложил, как все прошло.

В сейфе (а с ним Сергею пришлось-таки повозиться) у заведующего отделением Скорика Г. С. обнаружилась копия договора о клинических испытаниях этого препарата — лориксена, изготовленного одной из лабораторий фармакологического концерна «Фармбрейн». Там же были и сопровождающие документы от разработчика: сертификат и другие документы, подтверждающие регистрацию препарата в Палате лекарственных средств при Совете по фармацевтическим и пищевым продуктам Минздрава, описание его фармакологических свойств, фармакокинетика, показания, противопоказания, способ применения, рекомендуемые дозы, побочное действие, передозировка, взаимодействие с другими лекарственными препаратами, особые указания. Сергей тщательно сделал цифровые копии всех документов, которые могли иметь хоть какое-то отношение к лориксену.

Он сработал четко и быстро. Лишь одно его действие выбилось из плана — оно просто не было в нем предусмотрено: Сергей прихватил-таки еще и сам препарат в дополнение к цифровым данным.

Когда Буров увидел коробку с ампулами, он, едва сдерживая гнев, сказал сквозь зубы:

— Черт возьми, Сергей! Зачем?

Довольная улыбка (вот, посмотрите, какой я молодец!) сиявшая на лице Сергея, когда он поставил на стол эту коробочку, стала медленно гаснуть.

— А что? Ну, она же стояла там же — в сейфе, где и все документы. Грех было не взять. Не идти же опять специально за ним! — оправдывался Сергей. — Я ведь слышал, вы говорили, что было бы хорошо и сам препарат достать… — Он посмотрел на меня, как бы ища защиты. Я положил ему руку на плечо.

— В том задании и в плане, которые мы вместе с тобой разработали, было хоть слово о том, чтобы брать сам препарат? Ты должен был только снять цифровые копии документов! — было видно, что Буров серьезно рассержен. Он даже встал с кресла и нервно ходил по кабинету туда-сюда.

— Ну, братец, ты удружил! Черт тебя дернул! Ты даже не представляешь, какие могут быть последствия!

Наконец тон его сменился, он как бы успокаивал себя:

— Ладно, немного времени у нас есть. Пропажу смогут обнаружить только после праздников… Давайте первым делом просмотрим документацию по препарату, а потом уж будем решать, что делать.

В отличие от того, как отреагировал Буров, моя реакция была, напротив, очень доброжелательна. Я благодарил бога (ну, или черта, того самого, который дернул Сергея взять препарат) за то, что надоумил Сергея прихватить лориксен из сейфа заведующего отделением.

«Надо будет выписать Сергею отдельную премию», — подумал я. Еще бы! Одним ударом мы убили двух зайцев. И документацию достали, и сам препарат будет в моем распоряжении.

Но Буров прав: первым делом надо разобраться с документацией. С ней явно было что-то не так — я это нутром чувствовал.

И это чувство меня не обмануло. У Ольги тоже оказался тонкий нюх на всякого рода махинации с документами. На первый взгляд все было чисто: все печати, подписи… Но что-то ее беспокоило, и она попросила дополнительное время на изучение документов. Буров уступил ей свое рабочее место, она подключила свой рабочий ноутбук и ушла с головой в документы и глубины интернета. Гугл ей в помощь!

Мы с Буровым и Сергеем, чтобы ей не мешать, вышли, и только тут вдруг вспомнили, что вообще-то наступил Новый год. Я выразительно посмотрел на Бурова. Он все понял, заговорщически подмигнул, и… На кухне нашлась и бутылка шампанского, и коньяк, и сетка мандаринов.

Я тоже сделал демонстративный жест руками, мол, подождите секундочку, и принес забытые в прихожей два моих пакета. Буров заглянул в них и в одобрительном восхищении развел руками:

— Ну, Андрей Николаевич! Просто нет слов!

К тому моменту, как примерно через час Ольга закончила свою работу, у нас в большой комнате был собран очень даже неплохой новогодний праздничный стол. В центре него стояла та самая маленькая искусственная елочка.

Выйдя из кабинета, она ахнула:

— Ого, мальчики! Вижу, вы тут время даром не теряли. Молодцы! — она оторвала крупную виноградину от грозди в тарелке, стоявшей на праздничном столе, и кинула ее в рот.

— А я тоже кое-что нашла, — выплюнув виноградные косточки, сказал она.

— Ольга Михайловна, — обратился я к ней. Она тут же меня прервала:

— Можно просто Ольга.

— Хорошо, Ольга. Тогда давайте уж и я для всех буду просто Андрей. Без церемоний. Есть предложение: сначала поднимем тост за Новый год, а потом уж все остальное.

— Согласна!

Буров разлил по бокалам (они тоже нашлись в шкафчике на кухне) шампанское и на правах начальника произнес короткий тост:

— Друзья! Пусть наступивший год будет для всех нас удачным во всех отношениях!

— Ура! — шутливо и негромко крикнули мы с Ольгой и Сергеем. Все чокнулись.

— Так… — Ольга отставила пустой бокал в сторону. — Новый год — это прекрасно и романтично, но давайте вернемся к делу.

Она позвала всех пройти с ней в кабинет начальника и снова решительно села к своему ноутбуку:

— Вот что я вам скажу. Кажется, я поняла в чем тут дело. — Она что-то пролистывала на дисплее. — Я аккуратно просмотрела все документы по лориксену — они в полном порядке. Здесь все чисто, придраться не к чему. Не сразу, но я обратила внимание на одну странную вещь… Фишка в том, что лориксен в нашем случае применялся не по его прямому назначению, для которого он был легально сертифицирован, а по его мало кому известному побочному эффекту. Понимаете?

Она вопросительно посмотрела на нас. По нашему молчанию поняла, что до нас пока не дошло.

— Хорошо. Еще раз. Вы, наверное, знаете, что практически у каждого медицинского препарата, кроме основного действия, есть и побочные эффекты. А теперь представьте, что у некоего препарата оказались эффективными оба свойства: и основное, для которого он и был предназначен, и побочное. Вот теперь внимание! Знаете ли вы, для чего предназначен лориксен? — Ольга интонационно выделила слово «предназначен». — А знаете ли вы для чего, с какой целью лориксен применялся здесь, в клинике, в этом отделении лицевой хирургии? — здесь она выделила слово «цель» и продолжила: — А можете ли вы сказать, что они — цель и назначение — совпадают?

Буров и я, кому были обращены эти вопросы, озадаченно напряглись.

— Разве может быть иначе? — с беспокойным недоумением спросил я.

— Может! В этом-то вся фишка! — Ольга была довольна собой. — Про лориксен мы знаем (это ни для кого не секрет, стоит просто прочитать инструкцию по применению), что он был разработан как препарат, стимулирующий когнитивные способности мозга, и предназначался для лечения симптомов деменции у стариков. Спрашивается: а что он делает в отделении лицевой хирургии при подготовке к операции девочек-подростков? Где старческая деменция, а где девчоночьи носики? Странно, не так ли?

Ольга подняла взгляд от экрана ноутбука, вопросительно посмотрела на нас и продолжила:

— А вот тут есть один интересный документик — договор о применении лориксена здесь, в этом отделении. Цель — клинические исследования эффекта «мягкой кости». Интересно, а что же это за эффект такой? Я порылась в Сети, и что вы думаете? Оказалось, что это новое и очень перспективное направление в области пластической хирургии — размягчение костной ткани для последующей коррекции различного типа. Вот только есть одна загвоздка: дело в том, что этот эффект обнаружили совсем недавно, и он мало исследован, особенно на людях. Попросту говоря, он не сертифицирован, поэтому его использование в клинике незаконно. И тем не менее он здесь! Его применяют. Что это значит? А это значит, что кому-то очень не терпелось побыстрее его опробовать в реальных условиях.

Она резко закрыла ноутбук и победно посмотрела на нас.

Все вместе мы еще некоторое время, теперь более внимательно, просмотрели документы, уже зная, что лориксен применялся на Лере и еще на двух девочках для проявления эффекта «мягкой кости» и его опробования. Обнаружили, что для этого потребовалась не одна инъекция, а целый курс — пять уколов в область носовых пазух.

«Что ж… — подумал я. — Это многое объясняет. В том числе и то, почему период подготовки к такой, в общем-то, простой операции — исправлению носовой перегородки — длился так долго. А мы-то удивлялись: обычно такую операцию делают чуть ли не на следующий день после поступления в клинику, а Лере сделали только через неделю. Да и самой операции-то, по сути, не было — по словам дочери, врач просто пальцами помял нос, словно он пластилиновый. Время потребовалось для проведения курса инъекций несертифицированного препарата длительностью несколько дней. Фактически нелегально! Это объясняет и то, как меня встретили в клинике. И тот страх медиков, который я почувствовал в разговоре с ними. Ведь если это вскроется, их же посадят. А представители „Фармбрейна“? Кто знает, чего от них можно ждать? Так что врачам из клиники нужно было все хранить в строжайшей тайне, а тут я со своими вопросами…»

Стало как-то тревожно на душе… Вспомнилась фраза из какого-то фильма: «Вечер перестает быть томным».

Видимо, о чем-то подобном подумали и Буров с Ольгой — они серьезно смотрели друг на друга, как бы спрашивая: «Ты понимаешь, чем это грозит?»

Глава 8

Опасность становится реальной. Новогодняя ночь.

Буров беспокойно барабанил пальцами по столешнице.

— Н-да, Андрей Николаевич, неожиданный поворот… — Он укоризненно посмотрел на меня. — Ах да! Мы же решили без церемоний. Андрей, ваше дело из пустякового расследования обстоятельств операции на носике вашей девочки превращается в нечто более серьезное. «Фармбрейн» — жесткий игрок.

— Вы что-то знаете про эту компанию? — спросил я его напрямую.

— Да, знаю. И очень даже хорошо. Вы удивитесь — я ведь не так давно был заместителем руководителя службы охраны «Фармбрейна» и хорошо знаю их методы. Потому и ушел оттуда.

Я чуть было не присвистнул. А Буров продолжил:

— Но это совсем другая история. Как-нибудь я вам ее расскажу. Но не сейчас. А сейчас, Андрей, давайте про наши дела.

Буров сменил тон разговора на официальный:

— Как вы видите, наш с вами договор исполнен в полном объеме. Всю нужную вам информацию вы получили. Даже более того, сам препарат — вот он. Кстати, что будем делать с ним?

— Друзья мои, — я встал, обращаясь ко всем, — позвольте мне так к вам обращаться. Право, я вас уже считаю своими друзьями. Вы сами не понимаете, как много сделали для меня. А что касается наших формальных отношений… — я чуть помедлил. — Да, договор исполнен в полном объеме. Вот ваш гонорар.

Я встал и положил Бурову на стол заранее приготовленный конверт с деньгами.

— И здесь еще дополнительная премия Сергею за лориксен, — добавил я. — Вы не представляете, как это важно для меня! Вы ведь не против, если я его заберу?

— Зачем он вам? — Буров пристально смотрел на меня и, видя, что я медлю с ответом, продолжил: — Впрочем, это не наше дело. Забирайте. Только имейте в виду — это собственность «Фармбрейна», и что-то мне подсказывает… Непростой это препарат… И, боюсь, «Фармбрейн» может заинтересоваться, куда он делся из сейфа завотделением.

По его жесткому тону чувствовалось, что Буров не на шутку обеспокоен.

— Не нравится мне все это… «Фармбрейн»… Давайте попробуем оценить, чем все это может нам грозить. А грозить это может тем, что…

В течение той маленькой запинки, что сделал Буров, в моей голове вдруг вспыхнуло: «Второй вещий сон Леры! Меня столкнут под поезд метро…». У меня по спине пробежал холодок.

А Буров тем временем продолжал:

— Впрочем, не будем о грустном. Тем более что мы пока не знаем, насколько высокие ставки сделал «Фармбрейн» на этот чертов лориксен. Может быть, это пустяки, и я зря волнуюсь. — Буров задумчиво барабанил пальцами. — А может быть, и нет… После праздников пропажа лориксена точно обнаружится, и скоро об этом узнают в «Фармбрейне». И вот до того, как это произойдет, надо постараться сделать так, чтобы ниточки из клиники не потянулись к нам. Как это сделать?.. А это зависит от того, насколько сильно мы там наследили.

Задумчиво закончив последнюю фразу, он обратился к Сергею:

— Сергей, как думаешь, во время своих ночных визитов ты попал в поле зрения видеокамер?

— Нет, не думаю, — и, чуть подумав, повторил: — Уверен, что нет. После того как мы определились с маршрутом, я зафиксировал расположение всех камер на маршруте и потом шел точно вне их зон видимости. Спасибо Ольге Михайловне — она четко все их «сняла».

Буров, недоверчиво:

— Неужели охрана клиники так беспечна, что оставила лазейки между видеокамерами?

— Именно так, Владимир Николаевич. Камеры установлены только в узловых точках, где проходят основные потоки посетителей и персонала. Видимо, у них просто не было цели полностью перекрыть все проходы. Это же не суперсекретный объект какой-то. Плюс экономия на количестве камер.

— Так. Хорошо. Ольга, что ты скажешь? — Буров обернулся к Ольге.

— Ну, я, конечно, попала в объективы камер, но я же была обычным посетителем, кто на меня обратит внимание? Если только специально отслеживать именно меня. Но и в этом случае вряд ли они, кто бы это ни был, меня распознают — я, скажем так, была немножко другой, — она хитро улыбнулась, пояснила: — Изменила внешность, я это могу.

— Хорошо. Тогда что мы имеем в результате? Во-первых, это Андрей, — теперь Буров обращался ко мне: — Андрей, вы засвечены. Вы возможный объект наблюдения людей «Фармбрейна» номер один, так как вы проявили явный интерес к лориксену и его применению. Как только обнаружится пропажа лориксена, они, конечно же, быстро установят, кто им интересовался, и выйдут на вас. Скорее всего, сразу же установят слежку. Имейте это в виду.

— Во-вторых, сам лориксен, — продолжил Буров. — Нам очень повезло с праздничными днями. Пропажу лориксена они обнаружат только после праздников. Значит, у нас есть целая неделя, даже больше, чтобы как-то подготовиться. А вот как — об этом нам и надо крепко подумать.

В кабинете наступило молчание. Наконец Буров, снова досадливо поморщившись, произнес:

— Главный компрометирующий нас факт — это пропажа лориксена. Ах, Сергей, черт тебя дернул забрать его из сейфа! Главное — зачем?

Здесь Буров посмотрел на меня:

— Андрей, самое безопасное было бы вернуть его до того, как обнаружится его пропажа.

— Делайте со мной что хотите, но это исключено, — решительно ответил я. — Он мне нужен. Без него все просто бессмысленно.

Ольга поднялась со своего места и подошла вплотную ко мне. Я тоже встал. Мы стояли так близко друг к другу, что я уловил тонкий запах ее духов.

— Андрей, а вам не кажется, что настал тот момент, когда пора объяснить нам, ЗАЧЕМ вам лориксен? Мы ведь, как теперь оказалось, все рискуем, и хотелось бы знать зачем. К тому же вы сами в самом начале нашего знакомства обещали все нам рассказать, когда придет время. Оно пришло. Вам не кажется?

Я был приперт к стенке. Дальше молчать было нельзя, надо хоть что-то им рассказать, но так, чтобы не оттолкнуть их словами, могущими показаться им бредом.

— Ольга, вы, конечно, правы. И вы наверняка уже сами догадались, что теперь, когда мы так много узнали, все дело именно в лориксене. Этот препарат, судя по тем выводам, к которым я пришел после серьезных размышлений, обладает очень необычными свойствами, которые проявляются не столько в его основном назначении, сколько в его побочных эффектах. Вы сделали правильные выводы, и вашей проницательностью можно только восхищаться! Об одном побочном эффекте — эффекте «мягкой кости» — вы уже знаете и знаете, что им очень заинтересовались ребята из «Фармбрейна». Но, оказывается, есть еще один, и проявился он при использовании лориксена в хирургической операции на носовой перегородке моей дочери. Вот о нем пока знаю только я. Да и то… Пока это еще не факт, а догадка, мое предположение. Прав ли я? Вот как раз чтобы дать ответ на этот вопрос, чтобы доказать, что за этим стоит что-то действительно реальное (или не стоит), мне и нужен этот препарат. Я хочу его испытать на себе.

— Уж очень туманно вы изъясняетесь. Еще один побочный эффект… — Ольга с укоризной смотрела на меня. — Не могли бы вы как-то… поконкретнее? Что это за свойство такое интересное?

— Ольга, поймите… Поймите и вы, друзья мои. Если, не имея прямых доказательств, я сейчас буду рассказывать вам об этом, вы просто сочтете меня сумасшедшим и сдадите в психушку. Прошу вас — немного терпения. Дайте мне немного времени. Мне нужно всего лишь провести на себе курс приема лориксена, как это было с моей Лерой перед операцией. Эффект, которого я ожидаю, может проявиться дней через десять. Это, опять же, не точно. Может быть, раньше, может быть, позже.

Я вздохнул и постарался вложить в этот вздох мое искреннее желание им все объяснить и сожаление о невозможности сделать это.

— Мне жаль, если я не смог полностью удовлетворить ваше любопытство. Но у вас это только любопытство. Рискую только я. Вы же… Вы ничем не рискуете, если все ниточки, которые тянутся от меня к вам, мы временно оборвем. Тогда в случае чего «Фармбрейн» до вас не доберется.

Я немного помолчал, глядя на друзей и оценивая их реакцию, продолжил:

— Если я ошибся, то… Значит, все мои усилия были напрасны, а мои размышления, предположения — это действительно пустышка. Отрицательный ответ в науке — тоже результат. Тогда мы просто расстанемся, и все будет как было. Если же я не ошибся… О! — я не мог подобрать нужное слово. — Это будет нечто… невообразимое! И вы будете первыми, с кем я разделю это новое знание.

— Ладно, — было видно, что Буров был разочарован моим ответом. — Не хотите — не надо. В конце концов, мы действительно можем и подождать. Вот только, боюсь, ребята из «Фармбрейна» ждать не будут.

— А кстати, Андрей, а в «Фармбрейне» знают об этом вашем другом свойстве лориксена? — Ольга пристально смотрела на меня и потягивала шампанское из бокала.

— Нет, не думаю. Препарат не исследовался в этом направлении. А в тех редких случаях, в которых это свойство могло проявиться, оно не могло засветиться так, как в моем случае. А даже если бы и проявилось, то они, я уверен, не могли бы ничего заметить и понять. Они, как я понимаю, сейчас сосредоточены на эффекте «мягкой кости». Они же бизнесмены, коммерческая сторона дела у них на первом месте, а сфера применения эффекта «мягкой кости» очень перспективна в денежном смысле. Пластическая хирургия — это такой лакомый кусок, что от него у них слюнки текут.

— Тем более мы все должны быть особенно осторожны, — Буров гнул свою тему. — Безопасность прежде всего. А для этого необходимо сделать вот что. Обращаюсь к Ольге и Сергею: мы закрываем наше агентство, делаем об этом объявление в Сети, вывешиваем объявление на двери офиса. Короче, делаем так, чтобы об этом узнали все, кто заинтересуется агентством «Поиск». Дату закрытия надо обозначить задним числом, скажем, серединой декабря. Это не закрытие юридического лица, а просто объявление прекращение деятельности агентства, так что никакой возни с официальными бумагами. Это надо сделать быстро, но так, чтобы выглядело солидно. Далее. Месяца через два откроемся заново, а пока давайте считать, что у нас у всех внеочередной длительный отпуск. Очень желательно провести этот отпуск где-нибудь подальше. Все прежние открытые рабочие каналы связи — телефоны, емейл, мессенджеры, аккаунты в сетях — переводятся в спящий режим. Общение друг с другом — только по новым секретным каналам. Новые анонимные сим-карты надо приобрести немедля. Андрей, вам особенно важно принять все возможные меры предосторожности. Постарайтесь, если возможно, залечь на дно, минимизировать контакты, в том числе с родными и близкими.

— Ну, я, вообще-то, и так веду довольно замкнутый, одинокий образ жизни. Но ладно, я понял. А как мне связываться с вами?

— А есть необходимость? Мы с вами вроде все дела по договору завершили.

— Ну… — тут я замялся, мне показалось, что меня отфутболивают. Я слегка смутился, посмотрел на Ольгу. Почему-то показалось, что мне будет жаль, если я ее больше не увижу. — Ну, так… На всякий случай. Вдруг мне понадобится ваша помощь. — Чуть помедлил. — …Или вам моя. К тому же я обещал вам рассказать, если будут интересные результаты применения лориксена.

— Хорошо. Да, согласен. На всякий случай мы должны иметь возможность связаться друг с другом. И по лориксену… Да, это может быть интересно. — В голосе Бурова слышалось явное сомнение и скепсис. И, обернувшись к Сергею: — Сергей, сим-карты — это на тебе. И добавь еще одну для Андрея. Договоримся так. Старые контакты действуют до 12:00 второго января. После этого все общение — через новые симки. Любой сигнал по старым номерам — звонок, смска и тому подобное — должен восприниматься как сигнал тревоги. Так, кажется, все. У кого-то есть еще что-то? — Буров обвел взглядом всех.

Мы молчали.

— Значит, вопросов нет. Тогда… В конце концов, Новый год же! Все дела в сторону. Мужчинам — коньяку. Ольга, ты присоединяешься?

Ответ был коротким, без лишнего кокетства:

— Да.

…Мы остались втроем. Сергей сразу после первого тоста сбежал куда-то на молодежную тусовку — что тут с нами, стариками, делать? Скукота. Для молодежи все, кому за сорок, уже старики.

Оставшимся троим, судя по всему, сбегать было некуда — нам и здесь хорошо: отличный новогодний стол, правда, без горячего, но с прекрасными холодными закусками (за это отдельное спасибо мне); хорошая выпивка (это в основном заслуга Бурова). Опять же — общество прекрасной Снегурочки. Это Буров пошутил в адрес Ольги. Она не осталась в долгу: «И сразу два Деда Мороза».

Новогоднюю атмосферу создавали свечи, горевшие рядом с нашей маленькой елочкой в центре стола. Я в интернете нашел подходящий музыкальный сайт, и из акустических колонок, подключенных к компьютеру, теперь звучали романтичные новогодние мелодии.

У Ольги на плечах красовалось этакое боа из новогодней блестящей мишуры, в волосах — серебристая корона из дешевого пластика. Все это очень ей шло.

Неспешная приятная беседа о всяких пустяках и ни о чем в кругу приятных друг другу людей — что еще надо в эту уже подходящую к концу новогоднюю ночь?

Зазвучало что-то легкое, танцевальное. Ольга встала, под музыку сделала легкий изящный оборот. Остановилась. Подошла к нам:

— Эй, джентльмены! Дама хочет танцевать. Ну? Кто смелый?

— Нет-нет-нет! — запротестовал Буров, которому Ольга изящным жестом протянула руку. — Увольте! Ольга, ты же знаешь — я не умею. Отдавлю тебе все ноги.

Ольга повернулась ко мне. Ее взгляд обжег.

— Ну, а вы? Вы тоже такой же увалень? — с улыбкой роковой женщины спросила она. Я видел: ей захотелось поиграть, и роль — нет, не львицы, скорее этакой черной кошки, пантеры — не предполагала фамильярного «ты».

Я не был увальнем. Я любил и умел танцевать. И мне тоже захотелось сыграть в танце роль рокового мачо, этакого Антонио Бандераса.

Я встал, взял ее протянутую руку, галантно-шутливо поцеловал ее. И тут же крутанул ее за эту руку и, поймав за талию, резко привлек к себе.

От неожиданности она удивленно и одновременно одобрительно воскликнула «О!», при этом намеренно потеряв равновесие. Но я уже крепко держал ее, и, почувствовав твердую руку, она позволила подхватить себя, положила свою руку мне на плечо, и мы оказались в классической позиции для начала танца.

Музыка продолжала звучать, призывала к движению, и я подчинился этому зову, сделал первое движение и уверенно повел Ольгу. Это не было танго, но и не топтание на месте, как это бывает в медленном танце у пар не слишком умелых. Мы же сразу поняли, что в танце можем отпустить тормоза и отдаться ему со всей страстью. Я вел, импровизируя, она тут же подхватывала. Мы двигались легко и свободно. Я и кружил ее, и вел в простых ритмичных па, то отталкивал, то снова притягивал к себе, прижимая и чувствуя ее живое, разгоряченное танцем тело…

Ольга оказалась отличной партнершей, она понимала мои движения, я понимал ее. Гармония музыки и танца захватила нас. Язык движений, язык прикосновений, язык тела в танце может о многом сказать. И мысленно я унесся вместе с Ольгой в какие-то далекие романтические края. Не знаю, что чувствовала она. Надеюсь, то же, что и я, ведь в танце мы были как единый организм — так согласованы были наши движения. Может быть, и чувства тоже?

Музыка кончилась, мне показалось, слишком быстро и как-то внезапно. Рука Ольги выскользнула из моей. Она отстранилась от меня и резко вышла из комнаты.

Я еще несколько секунд продолжал находиться в состоянии, похожем на легкий транс. Провел ладонью по лицу, словно стирая с него это мое состояние. Шагнул к столу, подсел к Бурову и попросил: «Наливай!»

Владимир налил коньяку, мы чокнулись и выпили.

Дверь в комнату открылась. Там стояла Ольга. Она была уже одета.

— Мальчики, мне нужно убегать. Еще раз с Новым годом! И пока.

Она даже не взглянула на меня. Махнула рукой и ушла.

Я подошел к компьютеру, остановил музыку. В комнате повисла тишина.

Я был в недоумении. Я был расстроен.

— Владимир, что-то не так? Я ее чем-то обидел? — не понимая причины столь внезапного бегства Ольги, спросил я.

— Да вроде бы нет, — он внимательно смотрел на меня.

Потом, задумчиво поигрывая остатками коньяка в бокале, сказал:

— Но вот что должен тебе сказать, Андрей… Я вижу, между вами… что-то начинается… Мы все Ольгу очень любим, и поэтому… Ты мне кажешься нормальным парнем, но… Не дай тебе бог обидеть ее!

— Знаешь, Владимир… Я сам сверну голову любому, кто посмеет… — я не стал заканчивать. Буров и так все понял.

Я плеснул себе еще немного в бокал и подсел к нему:

— А скажи, почему такая женщина — одна? У нее ведь сейчас никого нет?

— Уже второй год как одна.

— Что случилось?

— Ее муж Олег… Он погиб. Уже больше года назад. Они оба тогда работали в полиции. Он оперативник, она — в аналитическом отделе. После того случая она ушла из полиции. Замкнулась. Вот тогда я ее и вытащил, на правах старого друга Олега, из ее убежища, где она скрывалась от жизни, — предложил ей работу в моем агентстве. Постепенно оттаяла…

— Понятно… — сказал я.

— Да ничего тебе не понятно… Я не уверен, что она готова к новым отношениям. Впрочем… Ладно. Я сказал — ты услышал.

Буров сделал последний глоток. Поставил бокал на стол.

— Однако уже очень поздно. Вернее — уже рано… Надо разбегаться.

Он встал, посмотрел вокруг — на притихшую, как-то сразу после ухода Ольги опустевшую комнату.

Я тоже посмотрел на стол с остатками наших праздничных угощений. Он показался мне каким-то грустным. Буров, словно угадав мое настроение, процитировал чьи-то стихи:

Новый год наступил. Грустен праздничный стол.

И все свечи уже догорели…

Глава 9

Компания «Фармбрейн». Её новый препарат, его необычные свойства. Запах больших денег.

Первый день нового года я проспал как убитый — сказалась длинная бессонная новогодняя ночь. Наступил тихий снежный вечер. Праздничная суета отпустила, а вот ощущение праздника, подкрепленное отсутствием необходимости бежать на работу, заполнило расслабленное сознание сограждан. За окном медленно падали крупные снежинки, и во всем мире, казалось, было разлито какое-то вселенское спокойствие, укутанное в мягкий белый покров. Даже Капитан Флинт спокойно спал в своей клетке.

В этом умиротворении, казалось, лишь у меня одного тревожно трепыхалось сердце.

Передо мной в круге света от настольной лампы светился экран моего ноутбука. На его рабочем столе «лежали» файлы с документами, с таблицами — результатами оказавшейся очень продуктивной работы команды детективного агентства «Поиск», моих друзей-«пинкертонов». Первое, что я сделал, проснувшись уже за полдень и приведя себя в порядок — еще раз их внимательно просмотрел. И теперь пальцы нервно барабанили по коробке с ампулами лориксена (привычка Бурова заразна?).

В такт их перестуку в висках стучала мысль: «Это оно? Сработает?..»

Человеческий мозг — это удивительный инструмент с гигантскими возможностями, только малая толика которых используется нами, homo sapience. Это инструмент, способный к саморазвитию и к самонастройке. Иногда лишь требуется дать ему толчок в нужном направлении.

И такой толчок я ему дал.

Однако все не так просто. Для того чтобы мозг раскрыл в себе новые возможности, нужна еще одна вещь. Увы, она прозаична и скучна. Это труд. Долгий и упорный. Это как у спортсменов: если хочешь достичь высоких результатов, то у тебя одна дорожка — тренировки. Однообразные, монотонные, механические, долгие, упорные тренировки.