Бесплатный фрагмент - Простые вещи

ПРОСТЫЕ ВЕЩИ

ДИСКЛЕЙМЕР

Все персонажи и ситуации в историях вымышлены, совпадения с реальными личностями и событиями — чистая случайность.

«Жизнь не сложна. Мы сложны. Жизнь проста.

А простая вещь — правильная вещь»,

Оскар Уайльд

ВЫГОРАНИЕ

Я спичечный коробок. Сошел с конвейера Череповецкого завода 26 октября 2025 года, содержу внутри себя пятьдесят пять спичек. Был отправлен в продажу на склад одного из супермаркетов мегаполиса. Куплен некой Еленой Мироновой 30 октября того же года. Находился в составе упаковки еще десять дней, пока мальчик по имени Алик по просьбе своей матери не извлек меня и не положил на кухонный стол.

С этого момента начинается мое личное путешествие по этому необъятному миру кухни.

В начале был исцарапанный стол, стоящий у стены, и он казался широким полем для самых различных дел. Слева по диагонали были леса и сады из букета цветов и вазы с фруктами. Я лежал смиренно почти на краю и изучал огромные банки, коробы с солью и пряностями, упаковки с макаронами и сладостями…

А потом меня неожиданно сграбастали в руку и извлекли первую спичку. Это было волнительно. Я почувствовал, что нужен, что полезен.

Спичкой, моей родной частью, разожгли газовую плиту. Огонь завораживал, синее пламя подрагивало лепестками, создавая потрясающий узор. Мне было страшно лежать рядом с плитой и чувствовать правой гранью жар пламени, и от этого трепет перед огнем только усиливался. Я находился там до тех пор, пока меня не забросили в темный ящик стола.

Здесь было много крошек, а еще забытые скрепки, зубочистки, пара шурупов и комки пыли.

Я лежал тихо и не представлял, как проходят мгновения, секунды, минуты.

До меня доносились шорохи, шумы, складывающиеся то в игру кота, то в ругань напряженных голосов, то в детский смех, сменяющийся плачем.

Я слышал, как кто-то кашляет, много говорит скрипучим голосом, рассуждая о вещах мало меня интересующих, а потом вновь кашляет.

Через какое-то время — я насчитал часов десять — меня снова достали на свет. Во мне нуждались. Кто-то вновь хотел зажечь лучину спички.

Это были грубые старческие руки. Они весьма заметно подрагивали. Старик то ли волновался, то ли слабо управлял пальцами, то ли все вместе.

Он потратил целых три спички прежде, чем смог закурить.

Я рассмотрел его в свете тусклого торшера. Синяя майка, из-под которой торчат седые волосы на впалой груди. Сухие руки тоже покрыты тонкими светлыми волосками. Лицо хмурое, но через эту хмурость проступает луч радости, такой же теплой, как огонек моей спички, такой же светлой, как детская мечта.

Я заметил, как уголки старческих губ улыбнулись, когда старик сделал первую затяжку и положил меня на стол.

«Как же ему сейчас хорошо», подумал я. И тут старик закашлялся. Сильно закашлялся, надрывно.

Включился яркий свет. В комнату вошла та самая Елена Миронова.

— Папа! Ты снова?! — в ее голосе было не только осуждение и праведный гнев, но и неподдельная тревога.

— Дочка, — голос старика был полон раздражения, — я же немного… пару затяжечек… а потом все…

— Да каких пару! Уже успел вторую закурить!

— Тьфу!..

— Пап, два дня из больницы, а уже нарушаешь!.. Тебе если на себя наплевать, о внуке подумай!.. Обо мне!..

Женщина сгребла со стола меня и мою соседку — пачку сигарет — и под негодование старика выбросила сигареты в мусорку. Меня же швырнула обратно в ящик стола.

Оттуда я по-прежнему мог расслышать, как они пререкаются…

Люди…

Я так и не понял той ночью, то ли это забота, то ли необходимость в ссоре… то ли непреодолимая жажда… то ли страх…

Утром в их голосах я уже не слышал тех пылких чувств… Была только усталость, перемешанная с лучиками робкой опеки…

В течение следующих двух недель меня использовали по назначению: раз спичка — включился газ конфорки, еще спичка — снова газ, и третий раз, и четвертый. За эти дни люди потратили сорок спичек из моего нутра. Я был горд собой — помогаю, работаю!

Сигареты больше никто не доставал, и разговоров о них я больше не слышал.

Я перемещался из ящика на стол, иногда заглядывая в другие уголки невероятно огромной кухни.

Однажды кошка Мася, играя со мной, загнала по тумбу. Мальчик Алик по наказу мамы целых три минуты доставал меня шваброй и отчищал от пыли.

Еще был случай, когда я лежал на полке и мог наслаждаться изяществом и выверенностью граней парочки упаковок пищевой соды. Красота!

Но, пожалуй, самый невероятный момент случился уже на исходе ноября. В этот день старик разжег плиту и отправил меня не в ящик стола, а небрежно положил на подоконник большущего окна. И вот оттуда мне открылась панорама на дождливую улицу.

Я и до этого подозревал, что кухней все не ограничивается, но в день лежания на подоконнике понял — я чрезвычайно, до смешного мал. Мир за окном носился шумной рекой машин, кружил по улицам раскрытыми зонтами, держался за свое бытие кончиками черешков желтых листьев, завывал порывами осеннего ветра… Как же это было страшно и волнительно — оказаться в этом мире… Но я пока не ощущал этого страха в полной мере, я лишь испытывал трепет. Да, спичечный коробок, познавший экзистенцию физических и эфемерных явлений… Бывает даже такое! Смиритесь.

Я же смирился…

Дождь стучал в окно своими каплями до самого вечера. А я не переставал удивляться.

Проблема заключалась в том, что во мне оставалось всего тринадцать спичек. Когда они закончатся — очевидно, меня выбросят… И что будет дальше, я не знал, мог лишь догадываться…

Но эти догадки в один из дней развеял мальчик Алик.

Кажется, это была среда. После утреннего розжига плиты меня вновь отправили в ящик, но до этого я успел разглядеть, что за окном солнечная погода. И мне это понравилось.

После завтрака на кухне остался лишь старик. По его бормотанию и периодическому кашлю я понял, что он читает.

А потом пришел мальчик.

— Деда, а можно я возьму спички? — спросил он.

— Для чего тебе?

— Да мы с пацанами на улице поиграем, — я чувствовал лукавство в детском голосе.

— Спички вам не игрушка. Не трогай.

Я слышал удаляющиеся шаги. Сначала вышел мальчик. Потом комнату покинул и старик.

А еще через пару минут детские руки все же извлекли меня из ящика.

Не послушал дедушку.

Но я был только в предвкушении, потому что понял — Алик несет меня на улицу! Наконец, я увижу мир не через стекло!

Я был зажат в кулачке. Я видел растрескавшийся асфальт, высушенный после дождя, видел жухлую траву, кота, прошмыгнувшего мимо, вертящуюся карусель. На ней сидели другие дети.

— Ну что, принес? — спросили Алика.

— Да. Вот.

Он протянул меня другому мальчишке. Тот, усмехнувшись, взял.

— Учитесь, школота, как это делается.

Из моего нутра опытной рукой была извлечена спичка. Меня тут же отправили на пол карусели, а спичкой что-то подожгли.

— В сторону!

Раздалось шипение, а потом мощный хлопок.

— Круто!

— Нифига себе!

Дети были в восторге от петарды.

— Ну, кто теперь хочет попробовать?

— Я! Я! Я! — мальчишки и девочки хором ринулись к лежащей рядом со мной пачке петард и ко мне.

Начался полнейший хаос.

Мы с коробком-собратом переходили из рук в руки.

Нас перекидывали друг другу, бросали под ноги.

Одна спичка — одна петарда. Затем еще, и еще. Хлопок на детской площадке — смех, визги. Хлопок под машиной — сигнализация. Затем несколько хлопков на тротуаре — ругань.

В конце концов, меня бросили на скамье. Пачку петард я больше не видел.

А детей разогнал вышедший во двор взрослый мужик.

Я остался один.

Понял, что внутри — только две спички, а еще почувствовал — бока мои сильно стерты, я немного смят и почти не на что не годен.

Ох уж эти люди…

Хаос, шум.

Я почти выгорел. Можно было сказать, что устал. Если вообще такие утилитарные вещи, как я, могут уставать. И вообще, что я тут делаю, на это скамье? Могу ли теперь быть кому-то полезным?..

Эту мысль стерла сама природа.

Ведь, оставшись один на скамье, я вдруг стал замечать неприметные до этого вещи. К примеру, сначала мое внимание привлекли щербинки на деревянных досках скамьи. Я начал разглядывать их. Красивый складывался узор из этих трещинок и облупившейся краски. Можно было представить, что доски — это поля, а щербинки — расходящиеся рукавами реки, которые в итоге впадают в озерцо — кусочек краски. Я был, своего рода, путешественником, первооткрывателем этих воображаемых земель. Предметом простым, но не обделенным фантазией. Ведь только так сейчас я мог понять, как далеко может протянуться луч солнца, уйти, гуляя, поток воздуха, струиться потоком вода…

А потом я вдруг переключил свое внимание со скамьи на росшее совсем рядом дерево и решил изучить его ствол. И это было просто великолепно: арифметически складно, геометрически пропорционально и до безобразия элегантно. Линии толстой коры соединялись, расступались и вновь скрещивались, достигая самых тонких веточек. А там и листочки — желтые, почти слетевшие, еще держащиеся. А еще тысячи таких же, но уже опавших на асфальт и землю. Какой же красивый ковер на земле…

А какое небо сверху! Сейчас еще голубое на до мной. А вот вдали вновь набухают тучи. Ну ничего, это пока далеко. Я пока наслаждаюсь теплым осенним днем.

Может ли быть так хорошо спичечному коробку?

Мне было. Очень хорошо. Я замечтался.

Поэтому даже не сразу понял, как меня сграбастали со скамьи грязные пальцы. Раскрыли и, убедившись в наличии спичек, положили в карман.

Здесь было тесно и темно. Если бы я мог ощущать запахи, то, наверняка, сказал бы, что тут еще и воняло. Но, в конце концов, я же представлял себе мир без взгляда человеческими глазами, значит, и о запахах мог рассуждать.

В кармане я пролежал до самого вечера. А когда новый в моей короткой жизни человек извлек меня, я понял, что нахожусь где-то у воды. Всего в паре метров журчал ручеек. От него одновременно несло прохладой и легкой гнилью — наверняка, одна из сотни открытых и зацементированных сточных канав.

В вечерней темноте я почувствовал, как руки взяли меня и достали спичку. Послышался чирк, но яркая лучина не появилась. Вместо этого слова брани.

— Ах ты ж, бесполезный старый пень, руки совсем не слушаются, даже костерок развести не можешь уже!

Голос был не такой стариковский и надломленный как у дедушки Алика, но и, уж точно, не молодой и бойкий.

Правда сказать, от самокритичности бездомного, увлекшего меня куда-то в один из городских полузаброшенных логов, мне легче не стало.

Ведь внутри осталась последняя спичка.

Так и хотелось возмутиться.

«Мужик, у тебя остался единственный шанс, чтобы использовать меня, насладиться тем теплом, который моя спичка может подарить тебе! Не облажайся!»

Он достал спичку и, поплевав на пальцы, все же чиркнул. Огонек разгорелся, но тут же чуть не погас от порыва ветра. Бездомный, вновь браня себя, прикрыл спичку рукой и поднес к груде не то листьев, не то мусора, лежащей на земле в небольшом углублении.

Костерок занялся через пару мгновений. Слабое пламя было усилено собранным сухостоем. И огонь, наконец, разгорелся вверх на полметра, довольно треща и облизывая листву, ветки и грязное тряпье.

В свете пламени я разглядел человека. Конечно, он был неухоженным, грязным, обросшим. Именно так описывали бомжей люди на светлой кухне. Поэтому я не был удивлен. И вообще я почти сразу переключился с человека на более значимый для меня факт — во мне кончились спички.

Получается — я выполнил свое предназначение? «Помог, чем смог?» Так ведь говорят люди?..

И что же дальше?..

Маленький спичечный коробок — весьма полезная и такая простая по своей сути вещь.

Что теперь?..

Бездомный вскоре предоставил «ответ».

Я лежал на небольшой доске и быстро почувствовал тяжесть на себе. Этот человек, разведя костер, тут же на нем стал что-то готовить, ходя вокруг огня. Одновременно с этим он жевал нехитрый бутерброд из хлеба и колбасы.

Давление на мой корпус — это бездомный впопыхах положил на меня кусочек бутерброда, причем колбасой вниз…

«Странно все это», — подумалось мне в тот момент, когда я пропитывался соками мясного продукта. Но развить мысль мне не дали.

Совсем рядом со мной прокаркала чернющая ворона, усевшаяся на край доски. Она видимо учуяла колбасу и решила полакомиться.

— А ну кыш! Кыш! — заорал человек с другого конца своего небольшого лагеря.

Ворона взмахнула могучими крылами и скрылась во тьме. Но до этого она успела схватить бутерброд вместе со мной.

— Чертовка! Моя последняя колбаса! — услышал я быстро удаляющийся голос бездомного, успев увидеть его разгневанное лицо и поднятые к черному небу руки.

Летели мы с бутербродом в клюве совсем не долго — ворона пролетела над освещенной трассой и села на ветку огромного тополя всего в двух сотнях метрах от жилища бомжа.

В темноте я смог разглядеть, что с дерева еще не полностью облетела листва. Желто-зеленая стена отделяла гнездо птицы от городской жизни.

Внизу по трассе проносились машины — люди спешили по своим домам. А тут, на высоте пятого этажа, был дом птицы и ее семьи. Навстречу вылетел самец, а в гнезде ждала троица птенцов.

Вороны быстро стали дербанить бутерброд на части. Зацепили и меня — разодрали уголки картона, когти прошлись по этикетке и бокам с розжигом. Я еле уцелел в этой встрече.

Помог ветер. Сначала сильный порыв раскачал ветви, и вороне пришлось раскрыть когтистую лапу, чтобы удержаться, а затем ветер обрушил целый шквал, и взрослые птицы на время покинули свой дом.

Под крики птенцов я выпал из лапы и отправился лететь вниз — к земле.

Но по дороге несколько раз отскакивал от веток и стволов. Застрял в двух метрах над тротуаром — между листьями. И снова ветер-гуляка вырвал меня и швырнул на обочину шумной трассы.

Здесь было грязно, но как-то понадежней, постабильней. Окурки рядом, жухлые листья, несколько осколков стекла. Думаю, это была типичная тротуарная обочина.

Эту часть дороги освещал фонарь. И мне в какой-то момент даже стало уютно. Лежишь, ничего не делаешь, не мешаешь — неужели может быть так неплохо?

Но тут из темноты на асфальт выбежала кошка. Она обнюхала меня — видимо запах колбасы привлек животное.

Кошка — серо-грязная — немного погрызла меня, но поняв, что я не съедобен, выбросила на тротуар. Затем зверек решил поиграть с новой «игрушкой», но эта затея чуть не обернулась для него трагедией. Ведь в порыве игривости кошка оказалась на проезжей части и едва не попала под колеса несущейся мимо фуры.

Бедное животное мгновенно скрылось в темноте, из которой выбралось.

Я же вновь остался в компании мусора.

И тут пришла мысль — ведь я теперь такой же. Отработанный товар, мусор. Теперь даже уже этикетки почти нет.

Что я есть?.. Простая вещь?.. Или?..

«Странно все это… Думать странно».

Мысль не дала развить капля, упавшая сверху так неожиданно, что я не сразу почувствовал, как холодная вода впитывается в мою плотную бумагу.

Еще капля… И еще… И еще…

Дождь.

«Размокну», — понял я, но почему-то не испугался и не удивился.

Капли падали и падали, выливаясь из черного небесного ковша. Я лежал и смотрел в это темное марево надо мной, пытаясь понять, есть ли за завесой крохотные звезды. Раньше я только слышал о них.

Как они выглядят? Эти огоньки? Как искры костра? Как лампочки в люстре?

Но тучи молчали и не давали возможности найти ответ.

Дождь был не сильный. Но продолжался до самого рассвета.

Я намок и разбух. Клей едва скреплял картонные элементы между собой.

Я думал, что это конец. Но нет.

Когда солнце осветило асфальтовое полотно тротуара, дождь унялся. Первые яркие лучи подсушили мое тело.

А чуть позже к этому месту подошел дворник.

Он молча смел меня, окурки, осколки стекла и прочий мусор в кучу и погрузил в контейнер.

А еще через какое-то время набитый бак сгрузили в мусоровоз.

Довольно сильно спрессованный со своими собратьями по утилитарной жизни, я вдруг понял, что могу стать частью чего-то большего.

Нас всех везли на свалку… кажется так это называли люди.

«Я буду встроен в огромную систему отходов. Такова новая роль?»

На всем протяжении пути я пытался яснее для себя представить, в чем же моя новая задача. Я думал об этом и во время сгрузки мусора на некоем заводе, и на конвейерной ленте.

Но что это? Руки в резиновых перчатках неожиданно отделили меня от моих новых соседей. Зачем?

Только через пару минут я сообразил, что буквально над конвейерной лентой написано «Сортировочный цех».

Меня взяли и перенесли в бак, где лежали такие же «пожеванные» жизнью коробки из картона, листы офисной бумаги, исписанные тетрадки и прочая макулатура.

«Ого! — подумалось мне. — Так я, значит, буду переработан!.. Новая жизнь для обычной вещи, вроде меня?.. Это реально?.. Я вновь стану коробком со спичками или чем-то иным?.. Сохранится ли мое „Я“?.. Буду ли я вновь полезен?.. Запоминают ли люди такие простые вещи, как я?.. Или они готовы отринуть память обо мне?.. Готов ли я сам к преобразованию?.. Вопросы роились и множились… Это было одновременно странно и волнительно».

И вот я лежу в баке, преисполненный самых разных чувств. Остается только ждать.

Вот-вот один из рабочих должен перевезти груду грязной бумаги в цех переработки.

И тогда…

ДО ЖЕЛТИЗНЫ

Я ромбовидный лист пирамидального тополя. Отец наш происходит из древнего семейства серебристолистых исполинов, произрастающих в средней полосе и завезенных в регион четыре сотни лет назад по специальному заказу императорской семьи для озеленения удаленных от центра степных зон. Сейчас отец наш — могучий, высокий пятидесятилетний тополь — гордость самого густонаселенного района мегаполиса. Корнями он ушел на десяток метров в глубь почвы, растолкав камни и трубы, а в стороны раскинулся на два десятка метров под асфальтом, в некоторых местах всколыхнув его тротуарное полотно. Крона отца нашего закрывает небо на высоте семиэтажного дома, а ветви — матери наши — свиваются в невероятную арабеску узоров, давая нам жизнь. Я один из двадцати четырех тысяч трехсот сорока пяти листьев, появившихся на свет из почек прекрасным весенним утром 15 мая 2025 года.

Я помню день своего рождения. Солнце пробивалось между серых домов и ласкало своими лучами ветку, на которой росла моя почка. Тепло Светила вместе с прохладной росой оживили меня. Я сбросил шелуху и раскрылся. И это было прекрасно. Все вокруг было прекрасно: ветвь, ствол, земля, трава, даже серый бетон стен и воздух, обильно насыщенный смогом. Да моя зеленая сторона вскоре стала покрываться городской грязью, а серебристая — слегка потускнела. Но все же соки дерева питали меня через черенок, и я был несказанно рад, что могу украсить этот мир своим видом. Ведь я серебристо-зеленый лист почти идеальной формы. И жить мне на ветке еще долго и долго. Я понял это, глядя на солнечного зайчика, греющего мою поверхность, испещренную жилками.

А потом на ветку прилетела птица, кажется грач, и я любовался ей, а она любовалась мной. А затем прилетели и другие птицы: сороки с белыми боками и иссиня-черными крыльями, синицы с желтыми брюшками, вороны с серыми перьями. Я всех из запомнил и подружился. И это было прекрасно. Мир был красив, я был красив!

Но затем подул ветер, чуть не сорвав меня с ветки. И я понял, что к нему нужно присмотреться. А еще, когда случился порыв ветра, я впервые испугался. Но затем быстро попривык. Черенок мой был крепок, тополь надежно держал меня в объятиях. И я был благодарен нашему отцу за его силы, которыми он питал нас.

И так шли дни. Один за другим. Они так причудливо складывались в недели, что мне казалось — время течет, будто вода.

Я наблюдал за проходящими под моей веткой людьми: молодыми и старыми. С молодыми я вместе смеялся, старым не завидовал. Не хотел терять свою красоту, менять ее на жухлость и хрупкость. Другое дело — насыщенная зелень, гибкость, радость.

Я слышал лай собак на поводках, все пытающихся прыгнуть в сторонку от своих хозяев и пошарить в ближайших кустах. Я видел, как рыжий кот день ото дня вскарабкивается по стволу на нижние ветки и греется, лежа между ними и подставляя шерсть солнцу.

Птицы прилетали каждый день, щебеча разные новости. В соседнем дворе начали ремонт. Скоро доберутся и до нашего тротуара. Но пока его дважды в сутки поливает специальная гудящая машина. Люди — странные существа: вроде следят за чистотой, но при этом воздух у них грязный. Мне порой так тяжело насыщаться питательными веществами, смог мешает фотосинтезу.

Но ничего. Я получаю то, что не дополучил, вместе с дождем. Приятные весенние капли падают с неба, стекают с выше растущих собратьев. И мне так приятно. Мир в такие моменты по-особенному завораживает, становится таким живым, наполненным действием. При этом в хаосе капелек, ветра, людей и домов есть странный порядок. Его тайна пока ускользает от меня, но я почти уверен, что дело в красоте, она не увядает. По крайней мере, я не хочу, чтобы она увядала. Тем более, что после дождя приходит радуга, и тогда окружающий меня двор вообще превращается в сказку!

Люблю такие дни.

Но сегодня не такой. Сегодня, 15 июня, пришли ремонтники и начали вскрывать старый асфальт тротуара у основания нашего отца тополя. Птицы были правы — люди могут быть очень шумными и вредоносными. Они повредили один из корней дерева! Мы все почувствовали это. Было неприятно. Птицы успокоили — сказали, что потом будет обильный полив.

Рабочие трудились целую неделю.

Зато после этого вокруг ствола высадили свежую траву.