Летний жар
* * *
Приходит лето, и клубника
лукошко ломит. Краснолика.
Когда мороз, когда озноб,
когда чайку, согреться чтоб, —
не забежишь к соседке Вале,
не спросишь в лавочке у Гали:
«Есть Крым, Воронеж, Краснодар?»
Храните в банке летний жар.
Варенья ложку — дачу вспомнишь:
терраски бросовый размер
и одуванчиков партер;
пихнёшь под бок пучок соломы,
зальёшь в глаза коровий взгляд…
а за окном — зимы уклад
и тополь, трезвый и крахмальный,
торчит колонною ростральной.
* * *
Ход мыслей собирает день.
Тень косо смотрит на плетень.
По рельсам движется трамвай.
Открылись двери — вылезай.
Пройдись по берегу реки.
И не ищи глазами брод.
Отдайся взгляду вопреки
Неспешности движенья вод.
И, умеряя сердца стук,
Наполни щебетаньем слух.
* * *
Тебе, мой маленький сосед,
я подарю велосипед.
Катись, крути, пытай педали.
Катись, дружок, и в ус не дуй.
Как больно жизнь потом ударит —
тут шрам, там клюнул поцелуй, —
и всё равно покатишь бойко.
А что игрушка? На помойку.
Такая участь железяк.
Но вспомнишь: был сосед. Вот так.
* * *
Пока льёт дождь, пока гроза
ещё бузит и гром картавит,
и кучерявы небеса,
твой подбородок богом правит.
Ещё поляна, как страна,
но даль туманная яснеет,
и в огороде бузина
уже отчётливо краснеет.
* * *
Был май, цвёл одуванчик, жёлт
махрой, и зеленела кочка,
дул ветер — молодо, свежо, —
и небо голубело, впрочем
прекрасно в этом мире то,
что всё меняется, и лето
пришло, ушло — среди цветов
всё больше знаков фиолета.
Раскрылись астры, и давно
поднялись в клумбах георгины,
лишь одуванчика пятно
совсем исчезло из картины.
* * *
Рука в руке. Дуга в дуге.
Гремят по крыше дождь и гром.
И мы с тобой на волоске
от смерти и греха плывём
в минутах долгих, как часы;
слова фальшивы, как весы;
молчанье золото, лови
монеты тихие любви.
И не держи их: дождь возьмёт,
запрячет в реку между струй.
С любовью скорой не балуй.
Не будет долгим хоровод:
раз громыхнёт, уйдёт в леса, —
вот и закончилась гроза.
Мотив
* * *
На лодку тихую мой август был богат,
на темную струю и светлое весло.
На легковесный слог мой август был богат,
на сумерек тепло, на вздохи «ах» и «ох».
На линию реки в неясных берегах
мой август был богат, на пальцев холодок.
Мой взгляд привил себе шиповника цветок —
и розовую рябь закинул в облака.
А вечер крошит очертания, и плох
калитки старый створ. Заснул совсем, небось,
гуляка-пёс, уткнул в мои колени нос
и прядает ушами от укусов блох.
* * *
Лето, лето, — кромка света.
Изменение сюжета,
новоявленный словарь.
Разгорается примета —
незатейливый фонарь —
долго, долго, но так надо;
и вечерняя прохлада —
нет, ещё не тьма, но тьмы
ожидание, разлада —
с дальним привкусом хурмы.
И теряется, таится,
тлеет сумеречный след;
расставанье — этикет,
и прощанье длится, длится…
* * *
Льёт дождь, не высунешь ни носа,
ни носопырки башмака.
Денёк такой: не стих, не проза,
а до буфета два шага —
налить рюмашку, выпить дерзко,
закушать яблочком «имперским»
и вспомнить летнее тепло,
оно исчезло, утекло.
Ах, лето-ретро, осень завтра —
пойдут детишки в первый класс
(учитель выдаст им наказ),
а я спеша схомячу завтрак
и соберу рюкзак забот.
Простимся, лето, — осень ждёт.
* * *
Как ветер листвой опавшей над
и над листвой облаков самолёты,
как над словами, ни в склад ни в лад
дворник листья в кучи метёт, и
будто рождают странные махи
время, скользящее в шорохах так,
точно кружат в стае осенние птахи
или стружка падает на верстак.
Письмо
…Ещё тебе шлю снимочек с котами.
Они здесь вроде местного зверья,
их щёлкают кому не лень на память.
Сезон курортный ждёт до октября,
потом билеты падают в два раза
на самолёты. Хочешь, прилетай.
Ещё тепло бывает на террасе,
мы разопьём Spumante Extra Dry.
Здесь нет Привоза. Правда, помидоры
на рынке по-одесски хороши;
и, как в Одессе, морок тоже чёрный
и лунный свет за волнами бежит…
Жаль, нет тебя, рискованной девчонки,
но ты плывёшь ко мне среди ночей…
А помнишь, как цикады пели звонко
и вечность пенилась среди камней?
* * *
Какая разница,
четверг ли пятница?
где будет цифра семь?
где будет цифра восемь? —
приходит новый день,
с девяткой набекрень, —
и первый снег приходит.
Ложится на траву,
ложится на ступени —
и создаёт канву
земных перемещений.
А на дорожке дождик
спокойствие хранит;
а на дощечке гвоздик,
корявенький, торчит;
а на крылечке осень
ведёт воздушный бой —
за номером шестнадцать,
а может быть, семнадцать,
но тоже роковой.
* * *
Изгородь зим, дырочка лета.
За забором стройка, во рту конфета —
карамелька «Взлётная» или «Барбарис», —
считалка про яму и дохлых крыс.
Детство было, ах, мама, детство,
а дальше — снег, неразборчивость текста.
* * *
Этот город будет твой, вот ключ к нему.
Зри: литой, витой, плетёный, золотой,
медный, бронзовый, железный. Им открой
всё, что сердцу приглянётся твоему.
Победителей не судят, это правда.
Унеси, что унесётся самому.
Только знай, что это всё исчезнет завтра.
Ты увидишь на прощание корму,
пирс, название причала: «Старый брод».
Даст гудок пустой от холода аккорд —
бросишь в реку ключ, не нужный никому.
Победителей не судят, это правда.
Будешь дальше мерить берега кайму,
обретая встреч и расставаний навык.
Одноразовый день
* * *
Говорил торопливо, негромко
и слова свои комкал,
на морозце сворачивал вздох…
И весенняя смена эпох
убавляла белил
и желтила зрачок
у дворовой породы котёнка…
Повторял через слово «браток»,
говорил о жене,
о мальце и девчонке;
разливал по стаканам «Исток»
и к чему-то честил
кореша из Коломны…
и глядел на окошек рядок.
И ходил, и, прощально кивая,
говорил: «Как-нибудь, как-нибудь…
Как-нибудь,
если вдруг распрямится кривая,
через пять тысяч лет».
И под охи трамвая…
Вот он был, и простыл его след.
Или был, или не был. Я музу
его грусти ночной,
отогрев, на ладонях домой,
как котёнка, принёс.
Разве будет мне кроха обузой?
Поделиться углом
и словцом — не вопрос.
Одноразовый день
Суп был подан в пластмассовой миске. Ложка тоже была пластмассовой. Хотя другого сервиса и не ожидалось.
В супе не хватало соли. Правда, значения это не имело, поскольку Самарин был голоден и быстро поглощал то, что ему дали.
Он сидел за столиком, повернувшись спиной к морю, чтобы ветер не задувал в лицо. Перед глазами торчал фастфудовский киоск, и продавщица, вытянувшись из окошка, глядела на него сверху вниз.
— Вы, я смотрю, левша, — сказала она.
— Нет, просто у меня правая кисть не работает, — ответил Самарин. — Оторвало в детстве, когда на тарзанке качался. В речку так прыгнул. Врачи пришили, да и только.
— Понятно, — сказала продавщица, — а у меня брат левша, а я вот правша. Его машиной переехало.
— Брата? — спросил Самарин.
— Ага. Дружок по пьяни переехал.
Продавщица вздохнула.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.