Бесплатный фрагмент - Прошли годы, десятилетия…

От автора

Я посвящаю эту книгу светлой памяти удивительной женщины, моей заме­чательной свекрови Анне Генриховне Липатовой (Дунке)»

Меня иногда спрашивают, какие у вас планы, о чём будет будущая кни­га, а я и сама порой не знаю, во что выльется конечный результат. Я не раз говорила, мне довелось встретиться со многими людьми, записать их воспо­минания, рассуждения о событиях, непосредственными участниками кото­рых им пришлось быть. Надо сказать, я чувствую какую-то ответственность перед ними за то, что должна довести до читателей их порой далеко не ор­динарную точку зрения. Не знаю, успею ли это сделать. Во всяком случае, буду стараться. Вот и в этой книге, как всегда, будет рассказано о судьбах некоторых людей.

Всего получилось шесть глав. Первая глава посвящена религии. В пере­строечные и постперестроечные годы в нашем обществе происходили бур­ные изменения в отношении этого вопроса. Мы полностью отказались от атеизма, возрождались вероисповедования, которые были традиционными в дореволюционной России: православие, ислам, иудаизм, буддизм, шаманизм и даже язычество. Появились новые религиозные течения, о некоторых я даже раньше и не слышала: «Свидетели Иеговы», (организация запрещенная на территории Российской Федерации), «Церковь Христа» и т. д. Начиная с 2011 года Салехардской и Ново-Уренгойской епархией и депар­таментом образования в округе стали проводиться Рождественские чтения. Я неоднократно выступала с докладами на этих мероприятиях, некоторые из которых помещены в главе «Что касается религии». Есть там интервью с исследовательницей распространения баптизма в Ямальской тундре. Мне довелось побывать на нескольких древних ритуалах коренных народов, об одном из них я рассказываю в этой главе. Не могла я обойти вниманием один из древнейших ритуалов народа ханты, на котором мне удалось побывать.

Вторая глава именуется «И снова об И. С. Шемановском». Там говорится

0 его литературном наследии, а также о том, что часть его очерков переве­дена Евой Тулуз и Катрин Ле Ру на французский язык и издана в Париже. Есть там и материал о фотовыставке в Бретани, посвящённой И. С. Шема-новскому.

Третья глава — «Писатель вечных льдов» — повествует о К. Д. Носилове — неутомимом путешественнике, талантливом писателе, открывшем для читателей суровую Арктику конца 19-го — начала 20-го веков.

1 См. зарисовку «О моей любимой свекрови» в главе «Очерки и зарисовки».

В четвёртой главе — «Промышленное освоение Обского Севера» — приво­дятся в основном воспоминания людей, которые принимали участие в созда­нии нефтегазового комплекса Западной Сибири.

В пятой главе помещены различные очерки и зарисовки.

В «Приложении» я решила поместить статьи об истории моего рода, написанные Татьяной Петровной Клементьевой, женой моего племянни­ка, сына старшей сестры Зои: «Наши предки старообрядцы» про Мягковых (предков по линии матери) и «Род Долгих из Пошехонья» (моя девичья фа­милия Долгих). Я чрезвычайно благодарна ей за проделанную работу по по­иску истоков нашего рода. Она добралась в своих изысканиях аж до 17-го века. Хотя вроде бы по идее это должна была проделать я, но уж так полу­чилось…

Интересный очерк «Салехардская ссылка Бруно Адлера» написал Алек­сей Брониславович Мазурин — заведующий отделом новой и новейшей исто­рии ГБУ ЯНАО МВК» им. И. С. Шемановского.

Приношу мою глубокую признательность при создании книги Анне Алексеевне Арефьевой — зам директора МВК Галине Александровне Поле­новой — заведующей научной библиотекой и Галине Алексеевне Карзановой — заведующей отделом естественной истории. Хочу сказать слова благодар­ности всем сотрудникам музейно-выставочного комплекса имени И. С. Ше-мановского за их тёплое отношение ко мне.

Очень большую помощь оказал мне в работе над книгой мой сын Всево­лод Михайлович Липатов. Это он проделал трудоёмкую работу по расшиф­ровке интервью, давал консультации по некоторым историческим вопросам.

И ещё, в типографии «Северного издательства» была издана уже не одна моя книга. И каждый раз я встречала самое доброжелательное отношение к своей персоне, вернее, к моим опусам. Это относится и к работе корректора, и созданию макета книг, в общем, при всех этапах создания книги. Особую благодарность хочу сказать в адрес Натальи Владимировны Бай, ответствен­ного секретаря, и Анжелы Евгеньевны Каушанской, заместителя ответствен­ного секретаря производственно-технологического отдела. Хочу пожелать всем сотрудникам «Северного издательства» творческих свершений и удачи во всех делах.

Глава I ЧТО КАСАЕТСЯ РЕЛИГИИ

Мои воспоминания

Каков мой жизненный путь? Конечно, можно отделаться обычными поня­тиями: дошкольное детство, учеба в школе и институте, работа в различных учреждениях, семья, дети, заслуженный отдых, то есть пенсия. Но ведь за каж­дым этим обычным этапом стоят воспоминания светлые и мрачные, радостные и печальные. Какие-то события, встречи с людьми, оставившие неизгладимый след в памяти, а порой и изменившие твою жизнь. Свою автобиографию я не буду приводить — она довольно подробно представлена в моём библиографи­ческом указателе «Так получилось.» (ГУ «Северное издательство», г. Сале­хард, 2019 г.). Его подготовила к изданию моя коллега Галина Александровна Поленова — заведующая научной библиотекой ГБУ ЯНАО «Ямало-Ненецкий окружной музейно-выставочный комплекс им. И. С. Шемановского». В этой главе мне хотелось бы коснуться воспоминаний, связанных в основном с рели­гиозными перипетиями. Хотелось бы на своём собственном примере просле­дить, как изменялось отношение к религии в нашей стране.

И всё-таки, мне думается, нужно хотя бы немного рассказать о годах сво­его детства, ведь зачастую всё, что происходит с нами в жизни, идёт из этого нежного возраста, тем более что у меня оно пришлось на тяжёлые военные и послевоенные годы.

Моя родина Средний Урал, наверное, поэтому я очень люблю бывать в горах нашего Полярного Урала. Я родилась в посёлке Верх-Нейвинск Невьян-ского района Свердловской области за два года до начала войны. Память не сохранила, как уходили на фронт мои родные, но зато хорошо помню, как они возвращались домой. Кто-то прошёл всю войну, кто-то только часть, демоби­лизовавшись из-за ранений. Моим родителям повезло — в живых остались все три сына и зять, ушедшие на фронт. Надо было видеть, как они радовались их приезду! Но многие двоюродные братья погибли. Говорю «многие», потому что раньше в основном семьи были многодетные, поэтому и родственников было немало. Для примера — у меня было четыре брата и четыре сестры, была ещё одна, но девочка умерла, когда ей было два года. Разница в возрасте с моей старшей сестрой составляет 26 лет, так что некоторые племянники старше меня. Кстати, родители венчались ещё до первой мировой войны, в которой мой отец участвовал. Его завалило в окопе в результате обстрела. Когда немцы их откопали, то оказалось, что у него повреждён глаз. Он побывал в плену. К сожалению, я не знаю подробностей, а теперь уже и не у кого спросить.

Помню, как Александр — один из братьев, воевавший под Ленинградом, -после госпиталя приехал домой. Видимо, в порыве чувств, что находится рядом с родными людьми, он подхватил меня и подкинул так высоко над головой, что я сильно испугалась. Это тогда я впервые услышала в его ис­полнении песню:

Ночь коротка, спят облака,

И лежит у меня на ладони

Незнакомая ваша рука.

После тревог спит городок,

Я услышал мелодию вальса

И сюда заглянул на часок.

Он аккомпанировал себе на мандолине. Кстати, все мои братья умели играть на каких-то инструментах. Значительно позднее я узнала, что эта за­мечательная песня «Случайный вальс», создана в 1943 году композитором Марком Фрадкиным на стихи Евгения Долматовского. Более ранний вариант был известен под названием «Офицерский вальс».

Никогда не забуду голодное послевоенное время. Как мы с вечера зани­мали очередь за хлебом и дежурили всю ночь. Когда открывался магазин, начиналась ужасная давка. Меня однажды чуть не затоптали. А ведь были продуктовые карточки, казалось, зачем давиться в очереди — должно же на всех хватить! Но, видимо, всё-таки не хватало. А если к купленному хлебу получался небольшой довесочек, бывало и такое, то разрешалось его съесть по дороге к дому, и это было так здорово! Поэтому, наверное, я и сейчас не могу выбрасывать даже заплесневелый хлеб.

Самым вкусным лакомством были ретешники. Изготавливали их из натёр­той редьки и чуть-чуть добавляли муки. А может, это и не мука была вовсе, а картофельный крахмал. Естественно, что у нас был огород и пашня. Когда наступала пора уборки урожая, все наши силы бросались на заготовки к зиме. Не принимались никакие отговорки типа: «мне надо готовить уроки». «Какие ещё уроки! — сердито возражал отец. — Марш в огород копать картошку!»

Как только оттаивала земля, и пробивались первые зелёные ростки, мы находили съедобные корешки и тут же, ополоскав в бочке с дождевой во­дой, поедали их. Мы знали все вершки и корешки растений, которые могли пойти в пищу. Может быть, кто-нибудь обращал внимание на жёлто-ко­ричневые наросты на листьях крапивы? Вы знаете, какие они вкусные! А уж когда наступала пора цветения клевера, мы его называли «кашка», и других цветов — это был вообще рай. А потом поспевали грибы и ягоды, всякие шишки. Я не оговорилась, потому что кроме кедровых орехов, мы поедали молоденькие сосновые шишки, побеги пихтовых и еловых вето­чек. Вот такая у нас была разнообразная (растительная), здоровая и полез­ная пища! Как бы сейчас сказали — экологически чистое питание.

Сбор ягод был не развлечением, а нашей повседневной работой. Рано утром нас поднимала мать, мы завтракали и шли в лес. С собой брали по куску хлеба и зелёный лук. Мы хорошо знали окрестные леса, так что найти ключик с холодной прозрачной, вкусной водой для нас не было проблемой. Возвращались мы обычно часа в четыре-пять. Уставали очень сильно. Чтобы себя подбодрить на обратном пути мы запевали песню: «Выше ногу, шаг вперёд. Дай дорогу шире — Красная Армия идёт всех сильнее в мире». При­пев: «Раз, два, три. Пушки наводи, расчёт давай снаряды, наводчик наводи!» Это первый куплет, а второй куплет был очень суровым: «Ты не плачь и не горюй, моя дорогая, если ногу оторвёт, вырастет другая». И третий куплет: «Ленинград мы не сдадим, и Москву — столицу. Через море перейдём, вста­нем на границе».

И ведь помогало! Мы начинали более шустро идти вперёд под ритмич­ные звуки марша. Я записала песню в том варианте, в котором мы её тогда пели. Решила поинтересоваться в интернете, есть ли такая песня. Оказывается, есть. «Красная Армия всех сильней» («Белая армия, чёрный барон…») — песня, написанная в годы Гражданской войны композитором Самуилом Покрассом и поэтом Павлом Горинштейном (псевдоним Григорьев). Содержание её не­сколько раз меняли. А наш вариант был создан, видимо, в годы войны.

Кстати, когда мы ходили за ягодами, то нам не разрешалось их есть в лесу, ведь все лучшее из собранных даров леса шло на продажу, а оставши­еся ягоды сушились на зиму. Продавали, опять же, мы — дети. Сворачива­лись кульки из нарезанной газеты, высыпался в каждый из них стакан ягод, выкладывался в корзину и вперёд… Мы шли или к проходившим поездам (все пассажирские поезда обязательно останавливались на нашей станции Верх-Нейвинск) или в город Новоуральск, строившийся рядом с нашим по­сёлком. Никогда не забуду такой случай. Как только сходил снег, мы ски­дывали валенки и всё лето и осень ходили босиком в любую погоду. Летней обуви практически не было ни у кого из нас. Естественно, что когда мы добирались до города, а это было больше трёх километров, наши ноги нель­зя было назвать чистыми. Однажды бреду я с корзинкой с кульками ягод по улице, а навстречу мне важный такой мужчина с маленькой собачкой. Она обнюхала мои ноги, недовольно фыркнула и облаяла меня. Мужчина презрительно произнёс: «Вот что значит не мыть ноги, даже собаке это не нравится. Да что с них взять — они же кержаки!»

Здесь надо сделать небольшое отступление, чтобы объяснить хотя бы ко­ротко, кто такие кержаки. Это представители старообрядчества. История старообрядчества — история совокупности религиозных течений и органи­заций в русле русской православной церкви, отвергающих предпринятую в 1650-1660-х годах патриархом Никоном и царём Алексеем Михайловичем церковную реформу, целью которой провозглашалась унификация бого­служебного чина Русской церкви с Греческой церковью и прежде всего с церковью Константинопольской. Раскол, вызванный реформами Никона, не просто разделил общество на две части и вызвал религиозную войну. Из-за гонений старообрядцы разделились на великое множество разнообразных течений, одним из которых являются кержаки. Это этноконфессиональная группа русских. Название происходит от названия реки Керженец в Нижего­родской области. Носители культуры северорусского типа. После разгрома в 1720-х Керженских скитов они десятками тысяч бежали на восток — на Урал, чтобы потом расселиться по всей Сибири, до Алтая и Дальнего Востока.

В нашем посёлке и в самом деле было много староверов, у них даже была своя часовня, построенная в 1820 году, и кладбище рядом с ней. В 1882 году здание было отдано Единоверческой церкви, освященной во имя свя­того Николая архиепископа Мирликийского Чудотворца. Церковь находи­лась на горке, под которой мы жили. У меня даже сохранилась фотография нашего дома на фоне этой церкви. В советское время, когда любые религии повсеместно запрещались, а их служители повсеместно преследовались, эта часовня-церковь тоже была закрыта. Кресты с часовни успел снять кто-то из наших родственников. Один поставили на могилку Марии Евсеевны — моей бабушки по линии отца, а другой, помню, дожидался своей очереди на берё­зе, росшей в ограде нашего дома. Потом его поставили на могилу дедушки Михаила Нефёдовича. Они и сейчас стоят на могилках, уже и дерево вну­три превратилось в труху, а железо, которым были обиты кресты, терпит до сих. Одно время в часовне располагалась швейная мастерская, в которой работала моя сестра Вера. Когда приезжаешь в родной посёлок и проходишь по улице, на которой прошло детство, глаз поневоле ищет очертания этой церкви-часовни, хотя её уже давным-давно разрушили. А гора без неё стала какой-то комолой (комолыми у нас звали коров, не имеющих по каким-то причинам рогов).

Снятие большого колокола, 1926 г.

Сразу же вспомнился эпизод, связанный с коровами, так что сделаю ма­ленькое отступление. Рано утром необходимо было корову угнать в стадо под руководство пастухов, а вечером, когда животные возвращались с паст­бища, нужно было бурёнку встретить и доставить домой. Мне было, навер­ное, года три-четыре, но я тоже принимала участие в этом мероприятии. Всегда всё проходило нормально, но однажды произошло нешуточное из­менение. Было прохладно, и я надела фуфайку, сзади, на спине, у нее был хлястик. Я зашла в стадо, чтобы найти нашу корову Марту, но оказавшейся за моей спиной бурёнке, видимо, это весьма не понравилось, и она ничего не могла придумать лучшего, как зацепить рогами хлястик и поднять таким образом меня над своей головой. Я до сих пор помню ощущение от этого полёта!

Всякое бывало в детстве. Я думала, что мало что запомнила, а начала пи­сать, и в голове стали выстраиваться картины прошлого…

Вернёмся к староверам. Знали мы и про скит, который находился за болотом, недалеко от посёлка. Мы ведь собирали разные ягоды в течение лета: землянику, голубику (мы её звали гоногобель), бруснику и т. д. Уро­жай клюквы собирали на болотах. Мы перебирались по хлипким мосткам через болотные хляби. А за ними находился скит, в котором жила одинокая старушка-старообрядка. Мама рассказывала, что она никогда не покидает своё жилище. Нам было очень любопытно осмотреть его, но мать запрещала подходить к скиту, чтобы не нарушать жизненный уклад старой женщины. Сейчас от скита уже ничего не осталось.

А мои предки и в самом деле были старообрядцами, выходцами из По-шехонья. В конце 19-го века в нашем Верх-Нейвинске миссионеры активно проповедовали христианство, и мой дед по материнской линии Поликарп Вавилович Мягков после мучительных раздумий в 1903 г. принял едино­верие. В главе «Приложение» можно прочитать две статьи: «Наши предки старообрядцы» про Мягковых — предков по линии матери и «Род Долгих из Пошехонья» (моя девичья фамилия Долгих). Статьи подготовлены Татьяной Петровной Клементьевой — женой племянника Михаила, сына старшей се­стры Зои. Я очень благодарна Татьяне, проделавшей громадную работу по сбору материала о наших предках. Хотя вроде бы по идее это должна была проделать я, но уж так получилось…

Из своего далёкого детства, я помню, как мы с мамой ходили в какой-то дом молиться Богу (там, насколько я знаю, часто собирались верующие, по­тому что все церкви к этому времени уже были закрыты). Мне кажется, мы встречали там Пасху. Подробностей я сейчас уже не могу рассказать, но по­сле этих молитв было ощущение какой-то радости, света, тепла. Очень похо­жие и даже более сильные чувства я испытала, когда во время командировки в 2013 году мне довелось провести три дня в Высоцком женском монастыре в Иерусалиме. Конечно, мы ходили молиться, и во время службы у меня тек­ли обильные очистительные слёзы. Наверное, искренняя молитва не зависит, где она произнесена: в роскошном храме или в намоленном простом доме.

Моя мама, Татьяна Поликарповна Долгих (в девичестве Мягкова (1894­1955 гг.), была истинно верующим человеком. В этом нет ничего удивитель­ного, ведь её отец Поликарп Вавилович (1860—1907 гг.) служил псаломщиком Николаевской церкви в посёлке Верх-Нейвинск. В те годы он входил в состав Екатеринбургского уезда Пермской губернии. Дедушка и похоронен возле этой церкви. Природа наградила маму великолепным голосом, и она пела на клиросе в этой церкви. После революции большинство церковных учреждений в нашей стране закрылись, а многие даже уничтожены полностью. В здании нашей церкви располагались и склад, и тюрьма, и летний пионерский лагерь. Когда пришли другие времена, она находилась в полуразрушенном состоянии. Церковь восстановили. Когда бываю в Верх-Нейвинске, где я родилась, учи­лась в школе, где упокоились мои родители и многие из моих родственников, то всегда захожу в эту церковь, ставлю свечки и заказываю молебен.

Мама не разрешала нам ставить и украшать ёлку раньше Рождества. В основном на ёлке были самодельные игрушки и ещё на ветки вешались кон­феты. Тогда было заведено разыгрывать «ёлки». Что это значит? Собирались соседи со своими детьми. Перед ними устраивалось настоящее представле­ние. Там были всякие сказочные персонажи. Мы предварительно подыски­вали подходящие костюмы, учили роли. Выступление начиналось с вырази­тельного чтения текста одним из актёров:

Скорняжным тёплым ремеслом Занялся кот когда-то, Мурлыча песню, за столом Сидел скорняк усатый. Как вдруг к нему явился пёс И шкурку мягкую принёс. «Здорово, кот! — промолвил пес, Протягивая лапку, -Трещит на улице мороз, Скорее шей мне шапку. Я за ценой не постою. Ну что ж, сошьешь?» «Изволь, сошью». -«А долго ль ждать?» -«В денёк-другой окончу я работу. Ты приходи, мой дорогой, За шапкою в субботу». Папаху шить — не шубу шить, Для друга можно поспешить. Такую шапку смастерим, Что будет всем завидно. А о цене поговорим. Нам торговаться стыдно. Папаху шить — не шубу шить, С деньгами можно не спешить. В субботу утром старый пес, Потягиваясь зябко, Просунул в дверь замёрзший нос: «Ну что, готова шапка?» «Нет», — говорят ему в ответ. «А где хозяин?» — «Дома нет».

Продрогший пёс присел и ждёт

Перед крыльцом на тряпке.

Вот по дорожке Кот идёт

В богатой новой шапке.

Увидев пса, сказал он так:

«Зачем торопишься, чудак?»

С таким шитьем нельзя спешить,

Нешуточное дело!

Папаху шить — не шубу шить,

Но надо шить умело.

Побрызгал шкурку я с утра —

Теперь кроить её пора».

«Мне очень жаль, — ответил пес, —

Что шапка не готова,

Но не сердись на мой вопрос:

«Когда явиться снова?»

Не в гости я хожу в твой дом,

А за своим хожу добром!»

«Ну, так и быть, — бормочет кот, —

Приди к обеду в среду».

Среда настала. Пёс идет

За шапкою к соседу.

«Как поживаешь?» — «Жив-здоров!» —

«Готов заказ?» — «Нет, не готов!»

Тут вышел крупный разговор,

Потом и потасовка:

«Ты, братец, плут!» — «Ты, братец, вор!

Жена твоя плутовка!» —

«Щенок!» — «Урод!» —

«Молокосос!» — «Паршивый кот!» —

«Плешивый пёс!»

Доходит дело до суда. Узнав про эту драку, судья сказал: «Позвать сюда и кошку, и собаку». Лукавый кот и честный пес Вдвоем явились на допрос. Кто их судил, когда и как, Отдельно или вместе, я не скажу, Но кот-скорняк с тех пор пропал без вести.

Бежал он, хвост подняв трубой, И все меха унёс с собой. А так как этот кот-скорняк

Семейства кошек и собак Между собой не ладят. Кота увидев, честный пёс Рычит и громко лает, Как будто каверзный вопрос Задать ему желает: «Готова шапка или нет?» А кот шипит ему в ответ. При этом кот плюётся так, В смущенье или в страхе, Как это делал кот-скорняк, Когда кроил папахи. Всем нашим кошкам — прадед.

Чтение стихотворения сопровождалось игрой костюмированных само­деятельных артистов. Надо же, прошло столько времени, а я всё это действо хорошо помню. Только вот забыла, кто автор, а может, и не знала вовсе. Заглянула в интернет. Оказывается, это сказейка «Кот-скорняк» Самуила Яковлевича Маршака.

А после представления, дети читали стишки, и им в качестве приза пря­мо с ёлки срезали конфеты. Когда праздник заканчивался, убирались все украшения и выносили ель из дома. Все присутствующие принимали в этом участие. На следующий день шли в какой-то другой дом и там тоже разы­грывали «ёлку».

Своеобразная история у меня была с приёмом в пионеры. Мама катего­рически была против этого, но я всё-таки ослушалась её. В пятом классе я влилась наконец-то в ряды этой организации, хотя все мои одноклассники уже три года как являлись её членами. Мне вручили галстук, который и наде­вала только тогда, когда заходила за горку, чтобы не дай Бог мама не видела.

У нас дома был настоящий иконостас. Когда кто-то предложил, что надо бы его убрать, мама заявила: «Если хотите убрать иконы, выкопайте сначала могилу, положите меня туда, сверху иконы и тогда закапывайте». Мама часто молилась и не только за себя, но и по просьбе соседей, кото­рые не знали молитв. Мне было 15 лет, когда она умерла, а отца не стало через два года после её смерти. Я поступила в Томский политехнический институт, а тогда всех студентов отправляли на уборку урожая в отдалён­ные, глухие места Томской области, так что телеграмма с сообщением о кончине отца пришла слишком поздно. Мне не удалось побывать на похо­ронах. Куда девались эти иконы, я не знаю. Остаётся только надеяться, что их не выбросили. Да нет, не может быть! В одном дворе с нами в то время жила папина сестра. Будучи верующей, она бы просто не позволила их выбросить. Но тогда мне и в голову не пришло спросить об этом, а сейчас уже поздно — нет на этом свете тёти, да и никого из моих сестёр и братьев. А старинная икона Божьей матери «Казанской» у меня всё-таки хранит­ся. Мне подарила её тётя Граша, Глафира Михайловна Титова, — сестра папы, когда я приезжала в Верх-Нейвинск уже с детьми, чтобы повидаться с родственниками и побывать на кладбище. Икона была, мягко говоря, в не очень хорошей сохранности. Видимо, около неё часто горела свеча, в результате она сильно закоптилась. Недавно я была в Москве в гостях у племянника Бориса Борисовича Долгих — сына моего старшего брата, разговор зашёл об этой иконе. А надо сказать, что вся семья племянника (у него четверо детей) являются прихожанами храма Трёх Святителей на Кулишках, а Борис там даже служит пономарём. Оказалось, при храме есть мастерская, и там отреставрировали мою икону. Это было просто велико­лепно! Моя старинная реликвия засияла всеми красками. И надо же быть такому совпадению, что Владыка Николай, архиепископ Салехардский и Ново-Уренгойский, в день 80-летнего юбилея подарил мне Казанскую ико­ну Божьей Матери. Теперь у меня две очень дорогих моему сердцу иконы!

Хотя я была и пионеркой, и комсомолкой, и членом КПСС (кстати, ни­когда об этом не жалею), но, видимо, вера в Бога сидит во мне на генном уровне. Несмотря на то, что в советские времена не приветствовалось хож­дение в церковь, а тем более крещение детей, я всё равно делала и то и дру­гое, отмечала Пасху, Рождество и некоторые другие религиозные праздники. И ещё, мне всегда было больно смотреть на разрушенные храмы. Почему это происходило с людьми? Как они могли порушить такую красоту?! В какой-то мере это ведь и уничтожение памяти о своих предках. Хотя мне приходилось наблюдать, как бывшие воинствующие атеисты позже стали не менее рьяны­ми верующими.

Прошли годы, десятилетия. Время течёт неумолимо. Очень многое по­менялось в жизни нашей страны во времена перестройки, постепенно менял­ся и менталитет. Слава Богу, стали восстанавливать и строить новые храмы.

В 1989 году в Салехард приехали из Тобольской епархии отец Зосима и матушка Акилина. Первое собрание православной общины проходило в окружном краеведческом музее (я тогда работала там директором). Тогда же началась деятельность по передаче верующим сохранившейся церкви Петра и Павла, освящённой впервые в 1894 году. Трудность состояла в том, что долгое время не могли найти помещение для детской спортивной школы, ко­торая располагалась в храме. 6 октября 1990 года Салехардский городской Совет народных депутатов, идя навстречу салехардской религиозной общи­не Русской православной церкви, постановил:». вернуть здание бывшего собора Святых Апостолов Петра и Павла общине верующих г. Салехарда». 10 ноября 1990 года состоялось торжественное богослужение в честь долго­жданной передачи верующим Православной русской церкви здания Петро­павловского собора.

10—11 июля 1991 года в Салехарде впервые в истории округа побывал епископ Тюменской и Тобольской епархии Димитрий, состоялось торже­ственное освящение храма Св. Апостолов Петра и Павла с большой празд­ничной службой. Церковь вновь стала украшением города и одним из глав­ных культовых сооружений округа (см. статью «Из истории храма в честь Первоверховных Апостолов Петра и Павла).

Всего сейчас в Салехардской и Ново-Уренгойской епархии 85 храмов и часовен. Недавно мне довелось побывать на Бованенковском месторожде­нии, где добывается газ, и там я тоже увидела храм. Даже на острове Белом после экологической акции по очистке его от мусора построили небольшую церковь.

Мои окна выходят на речку Шайтанку. И каково же было моё удивление, когда на берегу стали воздвигать кафедральный Преображенский собор. Я наблюдала все этапы этого строительства, даже вела съёмку установки купо­лов прямо из окна.

Ещё каких-нибудь 30 лет назад даже и представить такое было невоз­можно, чтобы по округу совершался крестный ход с иконой Николая II! С 2000 года императорская семья Романовых прославляется Церковью в чине царственных страстотерпцев. Эта икона была специально изготовлена по за­казу Салехардской и Новоурегнойской епархии к 100-летие гибели царской семьи. Как рассказывает Пётр Петрович Казанцев — журналист, писатель, руководитель Ямальского отделения общества развития русского историче­ского просвещения «Двуглавый орёл», к тем двум-трём километрам от Ека­теринбурга до Ганиной Ямы, на протяжении которых ямальцы несли икону св. Царя Николая II в июле 2018 г., добавились ещё свыше 600 км по запо­лярным дорогам Ямала.

Более того — в 2019 г. ямальская икона Святого Царя-страстотерпца Ни­колая II Романова была привезена делегацией ЯНАО, в составе которой по­счастливилось оказаться и мне, в Вознесенский храм в с. Жарково г. Белгра­да. Сербы отнеслись к этому событию очень трепетно. Это была моя вторая поездка в Сербию с выставкой своих фотографий. И оба раза меня потрясла доброжелательность, с которой нас там принимали.

Моя икона

Начиная с 2011 года Салехардская и Ново-Уренгойская епархия совмест­но с департаментом образования округа проводят Рождественские епархи­альные чтения, в которых я тоже несколько раз участвовала. На IV чтениях мне вручили Почётную грамоту как автору лучшего доклада в номинации «Православие и культура». А расширенный текст доклада «О христианиза­ции на Обском Севере» был переведён на французский язык и в 2014 году опубликован в журнале «Слово».

Доминик Самсон Норман де Шамбур — профессор института восточных языков и цивилизаций (Сорбонна), с которым мы познакомились ещё в 1996 году в Салехарде и с тех пор ведём активную переписку, неоднократно встре­чались в Париже, предложил мне однажды почитать лекцию о христианиза­ции на Севере перед его студентами. Это была группа, которую он обучал русскому языку. «Моим студентам, — сказал он, — будет полезно послушать познавательную лекцию, тем более в исполнении носителя русского языка». Конечно, разговор после лекции шёл и о нашем округе, студенты задавали много вопросов. В общем, встреча прошла очень интересно.

Очень надеюсь, что на территории нашей страны больше никогда не будут разрушать церкви, мечети, синагоги, костёлы и другие религиозные учреждения. В мирном сосуществовании различных конфессий наша сила и будущее страны!

Часовня на острове Белый

Установка куполов на Преображенском соборе

О христианизации на Обском Севере

Впервые вопрос о целенаправленном крещении народов Сибири был поднят уже в 1700 году. Этого, кстати, требовали и геополитические ин­тересы России в Сибири, поскольку на духовное влияние среди сибирских народов претендовали буддисты Китая и мусульмане Османской империи.

Из-за географической отдаленности Сибири христианизация здесь име­ла свои особенности. Политика Русского государства характеризовалась сдерживанием распространения православия в среде народов Сибири и отсутствием миссионерской деятельности на протяжении всего 17-го века. Опасаясь вооружённых выступлений со стороны коренных народов, прави­тельство придерживалось точки зрения, что лучше иметь дело пусть и с не­крещеными, зато мирными людьми.

Самой северной точкой, где источники зафиксировали случаи крещения в 17 веке, являлся Обдорск (ныне Салехард) — тогда это был центр Обдор-ской волости Берёзовского уезда Тобольской губернии.

Царь Пётр первый велел подобрать нового толкового митрополита для проведения христианизации среди сибирских инородцев. В результате в 1702 году был рукоположен Филофей Лещинский. Своими указами царь предписывал местным властям оказывать всяческое содействие духовным лицам, направляемым в сибирские города. Таким образом, начало 18-го века ознаменовалось миссионерской кампанией в Сибири, которая означала по­литику массового крещения северо-обских народов, разрушение священных мест и изображений божеств, которым поклонялись народы Сибири.

Выполняя Указ Петра о крещении народов Сибири, митрополит Тоболь­ский и Сибирский Филофей Лещинский совершил несколько поездок на се­вер, в том числе и в Обдорск.

Чтобы сделать сам факт принятия крещения привлекательным, исполь­зовалась практика раздачи подарков при крещении. Инородцам при креще­нии вручались сукно, холст, котлы, топоры, ножи, иглы и т. д. Были льготы в уплате ясака (налога).

Иван Семёнович Шемановский, настоятель Обдорской праволавной миссии с 1898 по 1910 гг., в «Хронологическом обзоре достопамятных событий в Бе-рёзовском крае Тобольской губернии (1032—1910 гг.)» за 1751 год приводит такую запись: «По указу Императрицы Елисаветы Петровны от 29 ноября веле­но выдавать каждому окрестившемуся остяку на пару сукна светло-голубого и василькового по 7 аршин (75 к. — 60 к. арш.), на подкладку крашенины по 22, на рубахи холста по 14, на порты по 8 аршин, так что все одеяние новокрещеного стоило 8 руб.; остячке же на сарафан по 2 кумача, на подкладку крашенины 20, холста на рубахи 16 арш., и все ее одеяние обходилось в 4 р. 50 к.»

Кроме того, использовалась универсальная для миссионеров разных времён практика строительства культовых сооружений — крестов, часовен, церквей — на месте разрушенных или перенесённых дохристианских свя­щенных объектов, т.е. использование прежних ритуальных пространств с наполнением их новым содержанием. Так, например, первая церковь в Об-дорске была построена на священном месте инородцев.

Но всё-таки формальное и порой насильственное крещение аборигенов привело к напряжённой ситуации в крае и началу активного противодей­ствия крещению. Обдорские ханты и ненцы совместно выступали против соплеменников, находившихся в сфере виляния русской власти и приняв­ших крещение.

Характерной чертой миссионерской деятельности 18-го века была не­примиримая борьба с приверженцами прежних религиозных традиций. Они рассматривались как общение с дьяволом, как «безбожное злочестие» и «об­щение с сатаной». Поэтому неудивительны жестокие меры, применявшиеся местным духовенством: они боролись с самим дьяволом, и компромиссов в такой борьбе быть не могло и методы подходили без ограничения.

Что касается нарушения новокрещёными норм христианской жизни, то за это следовало наказание. Например, в 1725 году новокрещёный Ендыр-ской волости Берёзовского уезда Григорий Айда Кайкин был «бит батоги нещадно» в Берёзове, а божество, которому он с братьями поклонялся, было также вывезено в Берёзов и сожжено.

В 19-м веке взгляды на ведение миссионерской деятельности стали ме­няться, и отношение к традиционным верованиям стало более терпимым.

Первая специальная Северная миссия в Обдорске была учреждена в 1832 году под руководством иеромонаха Макария для обращения ханты и ненцев Обдорской волости. Миссионеры, не имея опыта в общении с народами Се­вера, ограниченные в средствах передвижения, в основном были вынуждены пребывать в Обдорске и крестить тех, кого им посылали обдорский заседа­тель, березовский городничий и земский исправник. Народы Обдорского края настороженно относились к началу действий миссионеров. Зная, что указа об обязательном крещении нет, они часто отказывались от предло­жений миссионеров, а порой пытались препятствовать крещению тех, кто соглашался. В 1833 году это даже чуть не привело в срыву сдачи ясачной повинности, когда кочевники боялись появляться в Обдорске из-за распро­странившихся слухов, что их будут насильно крестить. Пришлось обдорско-му заседателю ехать к ним за сто вёрст и убеждать, что это неправда.

Синод, изучив сложившуюся в Обдорском крае ситуацию, предписал не учреждать пока в Обдорске миссии, а послать туда священника, который смог бы привлечь к себе жителей края и подготовил почву для крещения их в будущем. Таким образом, жителям Обдорского края удалось отстоять своё право на традиционную религию и заставить представителей светской и духовной властей, пусть ненадолго, но всё же отступить.

Оживление миссионерской деятельности в Обдорском крае началось только в 1846 году с посещения Обдорска архиепископом Тобольским и Сибирским Георгием и назначением в Обдорскую церковь молодого свя­щенника, уроженца Севера Петра Александровича Попова (1825—1888 гг.), только что окончившего семинарию. Изучив особенности работы по распространению христианства в своём приходе, миссионер обратился в 1852 году к генерал-губернатору Западной Сибири с просьбой об уч­реждении в Обдорске походной церкви, которая была прислана спустя два года.

Эти походные церкви сыграли большую роль в деле крещения местных народов и получили высокую оценку миссионеров. Светская власть помога­ла миссионерам с транспортом и проводниками.

По решению Синода в 1854 году была вновь открыта Обдорская миссия.

П. А. Попов работал в Обдорске с 1846-го по 1868 год. Он разъезжал по берегам Оби, бывал в приуральской тундре, вёл беседы с инородцами, пользовался среди них уважением и авторитетом. Организовал и содержал на собственные средства миссионерскую школу, где обучались дети из числа русских и инородцев.

Напечатал «Словарь остяцко-самоедского языка» (1872 г.) и «Перевод на остяцкий язык Евангелия от Матфея» (1887 г.). Впоследствии за пере­водческие труды Попов удостаивается посвящения в сан протоиерея. А его переводы рассылаются по церквам.

После 22-летнего пребывания в Обдорске священник, миссионер, учи­тель, переводчик П. А. Попов 31 августа 1868-го отбывает в Тобольск свя­щенником в Иоанно-Введенский монастырь, но не бросает работу, начатую на Севере. В середине 70-х годов он приступает к составлению букваря. За­частую епархиальное начальство обращалось к нему с просьбой перевода текстов молитв и священного писания на языки народов Севера.

Летом 1886-го состоялось очередное путешествие П. А. Попова на Север. Его цель — Обдорская миссия. После поездки был создан интересный доку­мент — «Очерки быта инородцев Берёзовского края», где систематизирована краткая характеристика истории, быта, занятий, пищи, образа жизни и ре­лигиозности коренных народов Севера.

В 1852 году Обдорск посетил генерал-губернатор Западной Сибири Гу­став Христианович Гасфорд. Он очень много сделал для просвещения края и христианизации. Считал, что необходимо посылать в кочевья миссионе­ров, более подготовленных, которые жили бы и перекочёвывали вместе с аборигенами. Имея лёгкие подвижные престолы, совершали бы упрощённые церковные обряды. В главные христианские и царские праздники устраива­ли бы для своих прихожан небольшие угощения, соответствующие нравам и обычаям народа. Лечили бы как людей, так и домашний скот от простых болезней и «старались бы вообще сделаться инородцам полезными и прият­ными». Таким образом, Гасфорд предлагал миссионерам не только принять кочевой образ жизни паствы, но и взять в какой-то мере на себя функции, традиционно исполнявшиеся шаманами.

Деятельность миссионеров варьировалась в зависимости от их собствен­ных взглядов на миссию. Одни старались изучить язык паствы, другие дей­ствовали через переводчиков. Одной из особенностей распространения хри­стианства на территории Обдорского Севера было то, что миссионеры чаще, чем в других местах, готовы были идти на уступки обычаям и традициям образа жизни аборигенов.

Синодом на основании прошений сотрудников миссии были введены и некоторые уступки. Например, процедуру подготовки к венчанию инород­цев, населяющих район Обдорской миссии, разрешено было упростить из-за особенностей условий быта. Учитывалась их отдалённость от приходских церквей от 300 до 600 и более вёрст, частые отлучки для промысла, кочевой образ жизни. Например, миссионеры Обдорской миссии вынуждены были совершать венчания во время, которое в православной традиции для этого таинства не было предназначено, — в самый разгар поста.

В некоторых местах края создавались молельные дома и молитвенные станы. Жизнь миссионеров там можно назвать, мягко говоря, нелёгкой. И добраться туда было целой проблемой. Поэтому не все они выдерживали такие условия. Кто-то уезжал по состоянию здоровья, у кого-то просто не хватало выдержки.

Вместе с тем, со временем среди сотрудников миссии стали появляться и представители народов Обдорского края. С 1894-го по 1906 год одним из активных деятелей миссии был хант Иоанн Егоров, занимавший должность дьякона, переводчика и школьного учителя. Им даже было составлено руко­водство по миссионерской деятельности в Обдорском крае — «План мисси­онерских трудов миссионера Низовой (Обдорской) миссии», а также была составлена азбука для остяцких детей: «Нэбек ханды няурам эльты», которая и была отгектографирована для нужд Обдорской миссионерской школы.

К числу инородцев, получивших образование и немало сделавших для своего народа в деле просвещения, относится и Василий Николаевич Гераси­мов (1870—1901 гг.). Он ненец из рода Югом-пелик. В 1894 году после окон­чания пятого класса Тобольской духовной семинарии Василий Герасимов был рукоположен священником и направлен в Обдорск первым помощни­ком настоятеля миссии. Он работал над составлением русско-остяцко-само-едского словаря, занимался изучением истории края, написал исторический очерк «Обдорск», занимался этнографией, палеонтологией, археологией.

В 1898 году Обдорскую миссию возглавил Иван Семёнович Шеманов-ский (отец Иринарх). Он родился в семье потомственных польских дворян в 1873 году в с. Бела Седелецкой губеубернии в Польше. В раннем детстве остался сиротой. В 1892 году окончил Императорский Гатчинский Никола­евский сиротский институт и поступил в Новгородскую духовную семина­рию. После окончания духовной семинарии (1897 г.) И. С. Шемановский был пострижен в монахи и наречен именем Иринарх. В этом же году моло­дой священнослужитель в сане иеромонаха был определен членом Обдор-ской миссии, а 5 марта 1898 года назначен исполняющим должность насто­ятеля Обдорской миссии.

Приехав в Обдорск в апреле 1898 года, И. С. Шемановский в течение 13 лет активно занимался здесь просветительской и научной деятельностью. В 1904 году возглавил Обдорское миссионерское Братство во имя святого Гу­рия, архиепископа Казанского и Свияжского чудотворца, которое действо­вало в нескольких направлениях: здравоохранение, просвещение, образо­вание, благотворительность, научные исследования по культуре коренного населения.

Благодаря усилиям И. С. Шемановского в Обдорске были образованы библиотека, читальня, дом для престарелых, школа, сиротский приют, про­изводственные мастерские, и Обдорское миссионерское Братство на протя­жении всей его деятельности являлось связующим звеном между Обдорской миссией и населением Обдорска.

Предметом особой гордости и заботы Шемановского стала библиотека, которую он начал создавать сразу же по приезду в Обдорск, в 1898 году.

По его инициативе в 1906 году при Братстве святого Гурия было создано Хранилище коллекций по этнографии инородцев Тобольского Севера (му­зей). Располагалось оно в помещении библиотеки Братства. Отец Иринарх помогал путешественникам и исследователям, которые приезжали в этот да­лёкий край.

Во время своих путешествий по Ямалу И. С. Шемановский, кроме походно­го журнала, где отражалась вся его миссионерская деятельность, вёл дневники, в которых он записывал дорожные впечатления, свои размышления о жизни инородцев, делал этнографические заметки, описывал интересные встречи. В результате обработки дневниковых записей появляются очерки, которые он объединил под общим названием «Из дневника Обдорского миссионера». Они были изданы в «Православном Благовестнике» в 1903—1905 гг. Позднее, в 1907—1911 гг., в том же журнале вышла серия путевых заметок «В дебрях край­него северо-запада Сибири». Хотя Шемановский называл себя в этих очерках этнографом-любителем, описание событий, участником и наблюдателем кото­рых ему довелось быть, чрезвычайно ценно. Он приводит красочное описание местностей, где приходилось бывать, много размышляет о жизни, традициях и обычаях инородцев, о влиянии на них русской цивилизации.

Приведу только один отрывок из его произведения, где он размышляет об аборигенах:

«…Нельзя, думалось мне, оказывать влияние на людей, образ жизни ко­торых нам чужд, обычаи неизвестны, миропонимание неведомо, — на кото­рых мы смотрим свысока, до которых только допускаем себя снисходить, ознакомление с языком, жизнью, обычаями и верованиями которых счита­ем ниже своего достоинства. Не удивительно, что эти люди дичатся нас и представляются чуть не вдвойне дикими. За глаза они над нами смеются. И имеют для этого основания. Ведь по-своему они считают себя культурными, нас же дикарями. Они видят в нас говорунов и болтунов, мало что умеющих создавать и делать, тогда как они успели на севере создать и сделать многое… научились жить с возможными при кочевом образе жизни удобствами…» (В самоедском чуме. «Православный благовестник» №5, 1910. С. 222—228).

Надо ещё отметить, что он выучил местные языки, и ему не нужен был переводчик для поездок по тундре.

В 1910 году, получив звание архимандрита, И. С. Шемановский покинул Обдорск и уехал в Тверь.

Первые в Северо-Западной Сибири библиотека и музей, созданные И. С. Шемановским, стали центрами культуры для всех жителей Обдорска, уче­ных и путешественников. На их основе в советское время в г. Салехарде был создан Ямало-Ненецкий окружной краеведческий музей, которому в 1996 году было присвоено имя им. И. С. Шемановского, а в настоящее время это Ямало-Ненецкий окружной музейно-выставочный комплекс, который носит его имя.

Хотелось бы рассказать ещё и о мученике Василии Мангазейском, кото­рый провозглашён святым. В 17 веке в нашем крае на реке Таз возник город Мангазея, откуда купцы отправляли в Европу сибирскую пушнину, которая тогда ценилась чрезвычайно.

Исходя из имеющихся данных, можно сделать реконструкцию событий. Известно, что Василий родился в Ярославле, в семье местного купца Федора, который был человеком благочестивым. Своего сына он воспитал в таком же духе, к любви к богу, а не к земным благам и соблазнам. В будущей судьбе мальчика это сыграло роковую роль. Добрый папаша отдал сына в услуже­ние к богатому ярославскому купцу, который участвовал в подготовке вто­рого похода служивых людей в Мангазею в 1602 году. Этой экспедицией командовали московские воеводы Василий Мосальский и Савлук Пушкин. Купцу понравился расторопный и честный юноша, и он взял его с собой.

Василий наравне со всеми участвовал в строительстве нового городка, налаживал торговые связи с инородцами и русскими промышленными людь­ми, торговал в лавке. В то время в Мангазее еще не было хороших и крепких лавок, стража их не охраняла. Пришлось Василию жить прямо на рабочем месте, выполняя функции сторожа. Но, исполняя обязанности купеческого приказчика, он не оставлял «обязанностей Богу». Он не пропускал ни одной церковной службы, что сильно раздражало хозяина. Этим воспользовались ушлые людишки. В Светлое Христово Воскресение, когда Василий стоял зау­треню в церкви, воры разграбили лавку.

Весть о краже моментально разлетелась по острожку, купец потребо­вал, чтобы Василий немедленно пришел к нему. Впрочем, юноша «дождал­ся конца богослужения, как бы предчувствуя, что оно у него последнее в его земной жизни. Между тем купец, видя, что приказчик не явился к нему, заключил, что он в соучастии с ворами, что его неустанное богослужение не больше, как маска для прикрытия мошенничества». Дальше события развивались стремительно. Хозяин сразу же обвинил во всем Василия и отвел к воеводе Пушкину. Тот не стал спорить с одним из влиятельнейших и богатейших купцов Мангазеи, по всей видимости, у них были какие-то общие интересы, и, не вникая в детали, сразу перешел к делу. Много позже народная молва нарисовала мрачную картину истязаний. «Долго мучили его, терзали тело и члены его; но он как совершенно невиновный не при­знался и хранил молчание. При этом руки у него были заломлены назад и связаны, и голова пригнута к спине. Купец, выведенный из терпения молчанием приказчика, и считая терпение Василия ожесточением и при­творством, в неистовстве ударил его по голове связкой ключей. Страдалец испустил дух».

Для предотвращения ненужных слухов воевода и купец приказали отта­щить тело за город и бросить в болото — «велели зарыть без христианского погребения».

Прошло около пятидесяти лет, как вдруг начали происходить чудеса.

Официальная версия гласит, что неожиданно гроб с нетленными остан­ками вдруг появился из-под земли. Когда воеводе доложили об этом неза­планированном чуде, он распорядился огородить это место, чтобы «не при­ближаться к ней звери и скоти». С того времени, говориться в официаль­ном документе, «учали называть, что де в том гробу мощи мангазейского чудотворца». Потом гроб перенесли на сухое место и поставили часовню. А когда люди бросили Мангазею и перебрались в Туруханск, то мощи были перевезены в Троицкий монастырь. Здесь тоже не обошлось без чудес. На­стоятель монастыря Тихон однажды услышал голос, который повелевал ему перенести останки Василия из покинутой Мангазеи. «Прибыв туда, он уви­дал посреди снежных сугробов цветущую поляну, на которой лежал юноша, как будто только что сладко заснувший. Склонив подле него колени и помо­лившись, старец взял на руки тело Василия и тотчас же отправился в обрат­ный путь, который, несмотря на жестокую зиму и глубокие снега, зеленел и благоухал цветами и травами. Так прошел он без пищи и отдыха, не чувствуя ни голода, ни усталости, более 1000 верст за несколько дней».

В 1719 г. митрополит Филофей Лещинский, странствовавший по Сибири для крещения инородцев, вспоминал, что в трудные минуты странствования в дебрях Сибири он «испытал на себе чудную помощь блаженного Василия». Когда митрополит вернулся в Тобольск, то сразу же послал в Туруханскую обитель золоченую раку, в которой были переложены нетленные останки блаженного Василия. В 1787 году раку перенесли во вновь построенную ка­менную церковь.

Вот так, в девятнадцать лет Василий шагнул в бессмертие, став сибирской легендой и почитаемым страстотерпцем. Память о блаженном Василии Ман-газейском до сих пор сохраняется во всей Северной Сибири и празднуется 5 апреля.

Наступает 20 век. В Обдорске было уже две церкви, одна из них принад­лежала инородческой миссии. Обе они в советское время были осквернены. Священники, как и шаманы, жестоко преследовались и даже уничтожались физически. В инородческой церкви располагалась типография, а после пожара на месте этого здания построили речной вокзал. Потом и он был снесён. Сейчас на этой площади сделан новодел, который воспроизводит острог, каким он был построен в 1595 году. Внутри этого острога возведена деревянная церковь, которая освящена.

Каменная церковь, построенная на средства купцов и освященная в 1894 году, тоже пострадала — была снесена колокольня. В здании устроили склад, жили спецпереселенцы. А в конце 80-х годов здесь располагалась детская спортивная школа.

С началом перестройки начался новый отсчёт времени как для право­славия, так и для других религиозных конфессий. В 1989 году в Салехард приехали из Тобольской епархии отец Зосима и матушка Акилина. Первое собрание православной общины состоялось в музее. Тогда же началась дея­тельность по передаче сохранившейся церкви в руки православных. В 1991 году храм передали верующим окончательно. В воссоздании храма прини­мали участие многие горожане, кто помогал своим трудом, кто пожертвова­ниями. Храм был заново отстроен, освящён, и в нём теперь ведутся службы.

Ведётся и миссионерская работа. Каждое лето организуется на теплоходе поездка по Оби, которая называется «Славянский ход». Священнослужители и ученики православных гимназий во главе с владыкой Тюменской и То­больской епархии отцом Димитрием останавливаются в каждом населённом посёлке и проводят службы.

Из истории храма в честь Первоверховных Апостолов Петра и Павла

В сентябре 1894 года в Обдорске (ныне Салехард) в торжественной обстановке, в присутствии большого числа обдорян Тобольским епископом Агафангелом был освящен храм. 4 сентября был освящен средний престол церкви во имя святых Апостолов Петра и Павла, 5 сентября — придел во имя св. Василия Великого и 7 сентября — придел во имя св. Николая Мирликий-ского (Чудотворца).

Немного из истории строительства этого храма.

Обдорское общество ещё в конце шестидесятых годов XIX столетия окон­чательно постановило возвести новый храм. Дело о постройке церкви было заслушано Тобольской Духовной Консисторией в мае 1869 года. Позднее была выдана от Консистории книга для сбора пожертвований на сооружение нового Обдорского храма. На комиссию было представлено несколько про­ектов и смет на постройку церкви.

Хозяйственные купцы Обдорска, имея перед глазами печальный опыт постоянного ремонта и реконструкции деревянной Васильевской церкви, решили подойти к этому делу рачительно. Они заявили, что в селе нужно ставить каменный храм. Мнение и доводы инициативной группы оказались убедительными. Ведь деревянное здание «как бы ни было хорошо и упро­чено, просуществует не более 50 или 60 лет, а сумма по смете употребится значительная — 7259 руб. 41 коп». И в то же время на церковь, возведённую из кирпича, придётся затратить не более двадцати тысяч рублей, «но она будет существовать вечно». Комитет, занятый подготовкой к строительству, столкнулся ещё с одной проблемой. Село постепенно расстраивалось, домов и амбаров становилось всё больше, следовательно, удобных участков стано­вилось меньше. К тому же и само село располагалось на нескольких неболь­ших мысах, вокруг были обрывистые, высокие берега, низины и овраги, а новый храм хотелось построить посередине села, на высоком месте, чтоб его было видно издалека. К тому же и само будущее здание требовало надёжного фундамента, ведь храм строился на вечной мерзлоте. Так что к этому выбору подошли ответственно.

К январю 1872 года площадку под будущее строительство всё же нашли. Как написал благочинный священник Александр Тверитин в своём отзыве: «Место, избранное комитетом под постройку церкви на площади в центре села, действительно более удобно и имеет преимущество то, что здесь требуется к сносу один только небольшой дом, без прислуги…»

Первоначально планировалось выстроить храм напротив памятника ге­нерал-губернатору Г. Х. Гасфорду, то есть недалеко от конторы бывшего Речного порта, в районе улицы Ленина, тогда Кабацкой. Но уже в то время там всё было «занято многими обывательскими домами» (село по-прежнему жалось к берегам реки), которые пришлось бы в этом случае снести, а для компенсации домовладельцам необходимо было бы выплатить сто рублей серебром.

К этому мнению присоединился священник Пётр Попов, к тому момен­ту уже служивший в Иоанно-Веденском женском монастыре. Кстати, Пётр Александрович и в дальнейшем принимал самое непосредственное участие в подготовительных работах. Прожив в Обдорске двадцать два года, он просто не мог оставаться безучастным к проблемам села, к тому же ему приходи­лось по делам службы сюда периодически наведываться, поэтому он горячо взялся за новое дело.

Прочитав рапорт Тверитина, и отлично зная местоположение полярного села и его окрестностей, он записал: «…имею честь почтительнейше дать свой отзыв в следующем: место, избранное комитетом под постройку в се­лении Обдорском, одно из самых удобных и пристойных для постройки и по моему соображению. Потому с мнением Обдорского комитета относи­тельно избранной оным местности я вполне обязан согласиться, имея в виду то важное значение, какое храм, построенный на этом месте, должен иметь в среде инородческого народнонаселения».

На этом священник Пётр Попов не остановился, ведь такое невиданное для Заполярья строительство требовало и новых подходов к нему, он посто­янно держал руку на пульсе всех событий, неторопливо разворачивающихся здесь. Например, через два года, 2 ноября 1874 года, он рапортовал еписко­пу Ефрему о проведённых мероприятиях и о своих соображениях о гряду­щем строительстве, которое поначалу было поручено тобольскому архитек­тору Аполлонскому. Он должен был, учитывая цены в Тобольске и затраты на доставку грузов в Обдорск, подсчитать, во сколько же выльется стройка, ведь цены тоже не стояли на месте.

Но вникнув во все нюансы этого непростого дела, Попов решил вне­сти свои весьма существенные коррективы. Например, посоветовавшись с жителями, он убедился, кирпич надо делать в самом селе — местная глина годилась для изготовления кирпичей, из неё можно даже было делать по­суду. Этот факт подтвердил архитектор Аполлонский, которому он привёз образец глины. Плюс к этому, залежи этого сырья находились всего в од­ной версте от села. Даже в самом селе добывали глину хорошего качества, из которой бедные жители «выделывают для своего употребления и на продажу кирпич-сырец, не уступающий твердостью каленому кирпичу, из Тобольска сплавляемому…». Ещё он выяснил, цены на обдорский кирпич были существенно ниже, чем в Тобольске. Кирпич-сырец стоил в Обдорске от пяти до десяти рублей за тысячу, а с окалкой не более двенадцати ру­блей, тогда как сплавляемый кирпич обошёлся бы уже минимум в двадцать рублей за тысячу штук.

Вопрос с мастерами, оказалось, тоже можно легко решить на месте. К этому времени рабочих рук, привычных к тяжёлой кирпичной работе, уже было много, в Обдорск и Мужи переехали на временное жительство зыря-не-ижемцы, то есть крестьяне из Архангельской губернии, кстати, имевшие большой опыт в строительстве кирпичных сооружений, — их трудами на реке Ижим было построено несколько каменных храмов. В самом Обдорске тоже нашлись желающие взяться за производство кирпича, об этом Попо­ву заявил местный купец Трофимов. Он предложил изготовить кирпич по двенадцать рублей за тысячу штук. Вот эти сведения Пётр Попов собирался донести до сведения архитектора, чтоб он внёс поправки в свою смету.

После окончательного утверждения сметы тобольский купец первой гильдии Иван Никифорович Корнилов, занимавшийся в Обдорске рыбодо-бычей, в 1883 году заключил контракт со строительным комитетом на воз­ведение каменного храма, обязуясь в течение пяти лет закончить строитель­ство, но к работам смогли приступить лишь в 1886 году. Увы, он переоценил свои возможности, без архитектора и других, сведущих в этом деле специа­листов возведение столь сложного сооружения оказалось невозможным. По­этому уже на следующий год все работы были приостановлены.

В 1889 г. наблюдение за сооружением собора было поручено архитекто­ру Готлибу (Богдану Богдановичу) Цинке. В 1891 г. он приехал в Обдорск, после этого представил в Тобольскую епархию новый проект и с её согласия руководил осуществлением этого проекта. В архиве г. Тобольска хранятся документы, относящиеся к строительству этого собора. Среди них и такой (орфография и пунктуация сохранены):

«1889 г., октября 7. — Рапорт архитектора Б. Б. Цинке епископу Тоболь­скому и Сибирскому о строительстве каменной церкви (осмотр Обдорска).

.По приглашению комитета по постройке каменной церкви в селе Об-дорске, чрез тобольского купца Ивана Николаевича Корнилова 29 мая с.г. и согласно резолюции Вашего Преосвященства от 16 июня за №1552, я из То­больска выехал в с. Обдорск для принятия на себя обязанности производите­ля работ при постройке церкви, согласно утвержденных проектов. Прибыв на место постройки 7 июля с.г. я нем [ед] ленно освидетельствовал работы, произведенные в про [т] яжение четырех лет и нашел, что земля, выбросан­ная из рва под фундамент неправильными кучами образовала углубления, в которые стекает дождевая вода и не имея выхода всасывалась в фундамент и стены, размачивая и [з] вестковый раствор и кирпич. Фундамент из булыж­ных камней на известковом растворе основан на вечном льду, глубиною от уровня земли от 2!/!> до 3 аршинов, а слой вечного льда начинается от уровня земли на 12 и 16 вершков вглубь земли, обрыв фундаментов выступает впе­ред, против цоколя стены от 4 до 9 вершков, более чем требуется для устой­чивости основания стен по строительным правилам. По уборке, по моим указаниям, земли от стен и отливки воды из ям, исправлен фундамент, заде­лывая пространство вместо промывшего известкового раствора цементным раствором, также заменив слабый и испорченный от сырости кирпич новым хорошего качества на цементном растворе. Ямы около стен и фундамента засыпаны песочной землей, смешанной с известковым мусором, с плотною утрамбовкою уклонным образом, чтобы дать стоки дождевой воде от стро­ения. Существовавшие два года вокруг стен леса, намощены были плахами сплошь к стенам и передающие все время падающую на них дождевую воду, от чего стены совершенно промокли, так что по наружным сторонам кир­пичей обросли зелень и мох; по уборке плах на лесах от стен, стены и нахо­дящийся там в небольшом количестве слабый кирпич заменен новым, хоро­шего качества и по заделке незначительной трещины под окном на северной стороне алтаря, я нашел возможным без ущерба в прочности, продолжать постройку. Материалы для постройки, доставленные подрядчиком, по ос­мотру оказались хорошего качества, соответствующие своему назначению. Стены колокольни были разобраны до моего приезда и начата кладка тако­вых вновь, согласно распоряжения архитектора Гартунга и утвержденного проекта; также были сломаны четыре каменных столба, на которых основы­вается главный купол церкви и частию сложено вновь, по указанию и черте­жу архитектором Гартунгом, хотя с отступлением утвержденного проекта; и я нашел возможным допустить таковые изменения к более свободному и приятному виду внутри церкви. Своды над ризницею и сторожка построены по личному указанию инженер-технолога Колодеева, постройка эта проти­воречит строительному правилу и непрочна, что ясно доказывается тем, что как только по моему указанию ослабили кружалы под оным, своды рухнули и проломили своей тяжестью кружалы. Каменные стены ограды построены с трех сторон без столбов между решетками и без лицевой стороны с воро­тами и калитками; материалы на постройку ограды употреблены хорошего качества, но по местному положению, место под ограду следовало бы выров­нять и снять земли по линии ограды по крайне мере от % до 1 аршина, чтобы дать дождевой воде сток от церкви и потом построить ограду, тогда ограда не закрывала бы наружный вид церкви, как в настоящем виде.

В продолжение лета с.г. под моим надзором и наблюдением произведена на вышине 8 аршин от уровня земли кладка 4 каменных столбов под главным куполом, а также частью арки и своды. Каменные работы кончены 16 авгу­ста, по неимению кирпича на месте постройки, затем вся церковь покрыта временной крышей и убраны леса снаружи на зимнее время, для устране­ния сырости и для просушки стен. При последнем тщательном осмотре всех частей постройки, перед отъездом из с. Обдорска 9 сентября с.г. нигде не заметно никаких неправильностей, осадки стен или каких-нибудь ошибок или повреждений, и при окопке некоторых мест фундамента оказалось, что земля замерзла на 14 вершков выше к уровню земли, как была при осмотре 7 и 9 июля с.г., до такой крепости, что с трудом было можно прокапывать самым вострым инструментом и сверх линии мороза насыпь оказалась очень крепка и мало содержащая в себе сырости, поэтому можно заключить, что основание стен крепки. При тщательном рассмотрении проектов и сметы этой церкви, оказались некоторые опущения против строительного прави­ла, а именно: по проекту колокольни 1) арки между каменными столбами и стенами ризницы и сторожки получают такую большую часть давления от груза купола церкви на месте пятой арки, которая по математическим вы­числениям на этой точке стен, где находится пятая арка не может выдержать в том виде как проектированы и построены, что заставило меня устроить на противоположной стороне арок, другие арки между наружными и внутрен­ними стенами ризницы и сторожки, рядом с новой стеной колокольни; 2) лестницу на колокольню невозможно устроить на том месте, где назначено по проекту, потому что не представляется возможности устроить помеще­ние лестницы сверх сводов перехода в колокольню, поэтому я назначил по­стройку лестницы на колокольню на том месте, в пристройке, где таковая предполагалась по первому проекту; вследствие этого изменения оказалось, что стена пост роенная между сторожкою и лестницей совершенно лиш­няя и следовало бы ее убрать, тем более, что невозможно устроить в этом помещении осветительное окно, несмотря на тесное помещение сторожки;

— слухи колокольни следовало бы расширить на 3 вершка, согласно разме­ра старых колоколов на деревянной церкви, предназначенных перенести в новую колокольню, на что не встречалось препятствия по первому проекту;

— общему наружному виду следовало бы придать более выразительный ха­рактер православных церквей византийского стиля с постройкою над алта­рем сверх крыши главы с крестами; 5) при местных климатических условиях особенно в зимние морозы, отопление церкви при выполнении в проекти­рованном виде не представляется возможным даже до 8 градусов теплоты. Этого было бы возможно избежать посредством устройства стеклянного ку­пола на железных стропилах под куполом на вышине арок, где начинаются стены купола, оставляя поэтому верхнюю часть на вышине 9 // аршинов не-отопленную, и не загораживая при этом свет, получаемый от 8 окон купола. 6) при местной почве грунта, вечного льда, под полом церкви, считаю более целесообразным устроить пол из цемента, не пропускающий сырость и тем помогая отоплению церкви, вместо деревянного на деревянных балках пола, подвергаемому от сырости скорому гниению и испарению из грунта, и при этом такой влажный воздух может влиять на порчу иконостаса и икон; 7) для большей поместительности в церкви могло служить передвижение ико­ностаса к алтарю против назначенного по проекту места, так что двойные окна по бокам разделялись бы, оставляя одно окно за иконостасом и одно в алтаре приделах. Не стесняя притом требуемого размера алтарей православ­ных церквей, вдобавок еще могли бы быть устроены хоры под первыми бо­ковыми сводами при входе, между каменными столбами и стенами ризницы и сторожки и 8) не построена лицевая линия ограды с воротами и калитками и между каменных столбов железные решетки следовало бы против данного на то чертежа изменить и придать им вид сообразно архитектуре фасада церкви, на что не встречалось препятствия.

Имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою: архитек­тор Богдан Цинке». (ГУТО ГА в г. Тобольске. Ф.156 Оп.27 Д.582. лл. 1—3.)

В 1984 году в адрес окружного музея пришло письмо из Магдебурга (Гер-мания) 2. Гельмут Фельдхайм из Магдебурга интересовался: «Дом, построен­ный нашим дядей, ещё стоит, та самая каменная церковь в Салехарде, по­строенная в 1890—93 годах — на вечной мерзлоте?..» Гельмут случайно нашёл письма прадеда его жены, датируемые январём 1890 года, присланные из Тобольска и Обдорска (Салехарда), и решил узнать о судьбе постройки.

В одном из писем домой Цинке сообщает о строительных планах: «Пят­надцать лет назад 7 русских архитекторов строили эту церковь и, наконец, заявили о невозможности строительства каменной церкви. Теперь я должен снести каменный фундамент и за три года закончить строительство. И чтобы в этой отапливаемой церкви, даже при морозе в 50 градусов, температура в церкви достигала плюс 16-ти. Так мне сказал тобольский губернатор во вре­мя ревизионной поездки.» Тобольским губернатором в то время был Н. М. Богданович, скорее всего, именно он дал согласие на приглашение Готлиба Цинке в Обдорск для строительства нового храма.

«Три года подряд каждое лето я ездил в северное поселение Обдорск и строил там, на вечной мерзлоте, русскую церковь», — писал Готлиб в письме своему брату.

«Красивая русская церковь» — так отозвался о построенном храме сам архитектор. «Стены церкви — толщиной 51/2 футов [1,4метра], колоколь­ня высотой 170 футов [56,6метра]. Расстояние внутри колокольного свода от пола до вершины купола — 49 футов [около 15метров]. Стены алтаря со священными иконами, как это бывает в русских церквях, украшены резны­ми изделиями и другими украшениями, полностью позолоченные золотом 96 пробы, то есть совершенно чистым золотом. Собор опоясывала ограда, сложенная из камня в виде арок, высотою в два человеческих роста. Внутри ограды у южной стены церкви располагалось небольшое кладбище, где хо­ронили наиболее уважаемых и влиятельных обдорян». «Великолепное стро­ение особенного вида» — так оценивал Готлиб своё творение.

По окончании строительства в 1893 году, как гласят архивные докумен­ты, «на открытии собора Святых Апостолов Петра и Павла с приделами по бокам во имя светлейшего Василия Великого и Николая Чудотворца присут­ствовали все почётные жители Обдорска и Тобольска. Площадь перед цер­ковью была переполнена празднично одетым народом. Посетил вновь вы­строенную церковь Господин Начальник Губернии Его Превосходительство Николай Модестович Богданович в сопровождении Губернского Прокурора и инспектора Тобольской Временной Управы».

Путешественник К. Д. Носилов, побывавший в Обдорске в конце 19 века писал:

«Два храма, один деревянный и другой, только что отстроенный, ка­менный, полуготической архитектуры, придают этому селу красивый вид. Обыкновенный сельский храм этот богато украшен иконами, между кото­рыми видны дорогие серебряные ризы, украшения, свидетельствующие о религиозности жителей. <...> Обдоряне, справедливо гордясь этим храмом, составляющим лучшее украшение Обдорска, слишком склонны к преувели­чению своего участия в деле сооружения этого храма, обошедшегося около 100 000 рублей. Этот храм выстроен главным образом на образовавшиеся при деревянной миссионерской церкви капиталы, от денежных и других приношений инородцев в церковь, на средства, собранные в разных местах членами Обдорской миссии, на пожертвованные 10 000 рублей купцом Тра­пезниковым „на предмет постройки миссионерской церкви в Обдорске“, на 30 000 рублей, пожертвованные известным сибирским деятелем А. М. Сибиряковым, на ушедшие преимущественно на украшение храма пожерт­вования обдорского купца Ф. Н. Карпова и еще очень и очень немногих обдорян; на долю же подавляющего большинства обдорского общества в деле постройки обдорского храма выпали лишь одни разговоры и болтовня, часто тормозившая ход построек и доставлявшая немало неприятностей за-ведывавшему постройками купцу И. Н. Корнилову, без наличности участия которого в постройках Обдорску никогда бы не видать не только каменного храма, но и каменных домов в селе».

В соборе проводились праздничные богослужения, отмечались знаме­нательные даты, различные церемонии. Как и все церкви царской России, обдорская Петропавловская выполняла ряд государственных функций: ве­дение метрических книг, регистрацию браков и смерти, организацию на­родного образования, оглашение царских манифестов и т. д. Церковь также занималась сбором средств на благотворительные нужды: в пользу Красного и Белого Креста, в пользу Общества по призрению детей лиц, погибших при исполнении служебных обязанностей, на увековечивание памяти погибших воинов и т. д. Об этом свидетельствуют документы, сохранившиеся в окруж­ном музее. Среди них есть интересный документ, не разрешавший прово­дить панихиду и поминовение по графу Льву Толстому.

Одним из первых документов, которые приняла молодая советская власть, был декрет 1918 года «Об отделении церкви от государства и школы от церк­ви». Все церковные и религиозные общества получили статус частных обществ и союзов. Имущество церковных и религиозных обществ объявлялось народ­ным достоянием. В мае 1922 года на основании декрета СНК РСФСР цер­ковные ценности изъяли «на нужды голодающих». Уже 5 мая 1922 г. из двух обдорских церквей было изъято 11 пудов 5 фунтов драгоценных металлов.

По описи, которая проводилась в конце 20-х годов, в Обдорском Петро­павловском храме значилось имущества на сумму 4303 рубля. В церкви была 121 икона. Колокола: 1 — 101 пуд 1 фунт, 2 — 36 пудов, 3 — 25 пудов, 4 — 14 пудов, 5 — 3 пуда и 2 малых колокола.

Здания и предметы культа, предназначенные для богослужебных целей, стали отдаваться по особым постановлениям местных или центральных вла­стей в бесплатное пользование религиозным обществам.

В селе Обдорск были зарегистрированы две религиозные общины. Пе­тропавловская религиозная община объединяла русскую часть населения, зырян, а также часть коренного населения.

В окружном архиве хранится договор, заключенный 25 марта 1923 года между религиозной общиной и Советом рабочих и крестьянских депутатов в лице председателя Совета Капрайтиса Ивана Константиновича, о передаче в бесплатное пользование каменной церкви в Обдорске с богослужебными предметами. При этом верующие обязуются:

«…Беречь переданное нам народное достояние и пользоваться им исклю­чительно соответственно его назначению, принимая на себя всю ответствен­ность за целостность и сохранность.

Храмами и находящимися в них богослужебными предметами мы обязуемся пользоваться исключительно для удовлетворения религиозных потребностей.

В принятых нами в заведовании богослужебных помещениях мы обязу­емся не допускать:

а) политических собраний враждебного Советской власти направления;

б) раздачи или продажи книг, брошюр, листков и посланий, направленных против Советской власти или её представителей;

в) произнесение проповедей и речей, враждебных Советской власти или ее отдельным представителям;

г) совершение набатных тревог для созыва населения в целях возбуждения его против Соввласти, ввиду чего мы обязуемся подчиняться всем распоряжениям местного Совета рабочих и крестьянских депутатов относительно распорядка пользования колокольнями.

Мы обязуемся из своих средств производить оплату всех текущих расхо­дов по содержанию храма и находящихся в нём предметов, как по ремонту, отоплению, страхованию, охранению, по оплате долгов, налогов, и т. п.

Мы обязуемся иметь у себя инвентарную опись всего богослужебного имущества, в которую должны вносить все вновь поступающие предметы религиозного культа. <…>

За непринятие всех зависящих от нас мер к выполнению обязанностей, вытекающих из сего договора, или же за прямое его нарушение, мы подвер­гнемся уголовной ответственности по всей строгости революционных зако­нов, причём договор этот Советом рабочих и крестьянских депутатов может быть расторгнут».

Обдорская Петропавловская религиозная община по договору с Совета­ми в марте 1923 г. получила право на бесплатное пользование зданием церк­ви в обмен на обязательство беречь народное достояние и пользоваться им исключительно по назначению. Такие договоры и акты на передачу церкви заключались и в последующие годы. В обязательном порядке стали страхо­вать религиозное имущество.

В 1929 г. на места пришла директива, в которой подчеркивалось, что религиозные организации являются «единственной действующей легально контрреволюционной силой, имеющей влияние на массы». Была объявлена регистрация «всех фанатичных существующих на территории района рели­гиозных объединений, независимо от того, были ли они ранее зарегистриро­ваны в органах власти или нет».

Очередной ежегодный договор между Петропавловской общиной и Со­ветом рабочих и крестьянских депутатов больше не заключался. 3 октября 1930 года Малым Президиумом Облика было принято решение о закрытии и ликвидации Петропавловской церкви.

Надо сказать, что в то время в Обдорск стали прибывать спецпереселен­цы, в числе которых были и репрессированные священнослужители. Открыл этот печальный список митрополит Пётр Крутицкий (Полянский Пётр Фё­дорович). После смерти Патриарха Тихона, 12 апреля 1925 года был избран собором 37 епископов местоблюстителем Патриаршего Престола. 9 декабря 1925 года митрополит Пётр был арестован. Начались долгие годы ссылок. Сначала его направили в г. Суздаль, затем зимой 1927 года он был перевезен в г. Тобольск. Некоторое время провел в селе Абалак, в закрытом к тому времени Абалакском мужском монастыре, а через полтора месяца его отпра­вили в селение Хэ на север Надымской тундры. С начала XX века и до 1930 года село Хэ было административным центром территории, включающей в себя северную часть нынешних Надымского, Пуровского и Тазовского рай­онов ЯНАО. Во время пребывания в селении Хэ митрополит Пётр, несмотря на слабое здоровье и запреты властей, много времени уделял общению с ко­ренными жителями.

Одна из местных жительниц поведала мне о своём детстве, которое прошло в посёлке Хэ. Кстати, там тоже была церковь. Она рассказывала, что родители очень уважали митрополита Петра. После каждой рыбалки они клали детям, как она вспоминает, в подол малицы рыбу, чтобы они отнесли её батюшке. Пётр обязательно их угощал сладостями, которые присылали ему верующие. К сожалению, я где-то затеряла данные этой женщины. И у меня ещё тогда, 25 лет назад, мелькнула мысль о том, что митрополит не мог миновать Обдорск по пути в ссылку. И по всей вероятности, посетил церковь Петра и Павла — ведь тогда там ещё суще­ствовала религиозная община. В феврале 1997 года митрополит Пётр был причислен к лику святых.

После официального закрытия каменной церкви обдорские власти стали употреблять здание для своих нужд. С организацией окружного центра в с. Обдорске начался квартирный кризис, и церковь вновь была использована как временное жилье для рабочих. Потом в нём было овощехранилище. Из дневника Владислава Григорьевича Григорьева, который после окончания второго курса техникума устроился на работу в Северную экспедицию Ле­нинградской конторы Желдорпроект Главного управления лагерей желез­нодорожного строительства Министерства Внутренних дел СССР и работал

Храм без куполов. Начало 90-гг. XX в.

Сейчас церковь имеет такой вид, 2020 г.

летом 1949 года в Салехарде: «…В Салехарде нашли штаб экспедиции, он располагался в бывшей церкви. Там же располагалось Управление 501-го строительства. В штабе нас ждали…»

В последние годы перед перестройкой там находилась детская спортив­ная школа.

Как и многие церковные сооружения в стране внешний вид Петропав­ловской церкви претерпел значительные разрушения. Была снесена белока­менная ограда, исчезли купола и колокольня, перекрыта крыша, изменена внутренняя планировка.

Времена, слава богу, меняются. 6 октября 1990 года Салехардский город­ской Совет народных депутатов, идя навстречу салехардской религиозной общине Русской православной церкви постановил: «…вернуть здание быв­шего собора Святых Апостолов Петра и Павла общине верующих г. Салехар­да». 10 ноября 1990 года состоялось торжественное богослужение в честь долгожданной передачи верующим Православной русской церкви здания Петропавловского собора.

10—11 июля 1991 года в Салехарде впервые в истории округа побывал епископ Тюменской и Тобольской Епархии владыка Димитрий, состоялось торжественное освящение храма Св. Петра и Павла с большой праздничной службой. Церковь вновь стала украшением города и одним из главных куль­товых сооружений округа.

При реставрации усадьбы купца Макара Осиповича Терентьева (ул. Ламбиных, д.1) в 2014 г. в стене дома строители нашли пять икон. По всей ве­роятности, их спрятали во времена, когда ликвидировали обдорские церкви. Кстати, купец М. О. Терентьев был членом Братства святого Гурия, а его жена, Анна Николаевна, преподавала в школе при Обдорской православной миссии. Так что немудрено, что именно в этом доме спрятали иконы. После реставрации в Тобольской иконописной школе иконы вернули в Салехард. Три полностью восстановленные иконы — образ Господа Вседержителя, Бо-жией Матери и Николая Чудотворца — установлены в Петропавловском хра­ме. По завершении строительства кафедрального собора они переедут под его своды. Две — останутся в качестве экспонатов в усадьбе.

14 сентября 2015 года по прибытии в Салехард Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл посетил кафедральный собор Святых Пер-воверховных Апостолов Петра и Павла. Он обратился к собравшимся в хра­ме с первосвятительским словом: «Рад, что Господь сподобил меня вступить на землю Ямала и войти под своды этого исторического храма....Верю, что и сегодня, в XXI веке, когда человек стал более могущественным, он не менее нуждается в силе духа и в силе веры. Пусть Господь хранит Салехард и этот исторический Петропавловский храм».

Из истории Братства святого Гурия3

В газете «Сибирский листок», которая выходила до революции в Тоболь­ске — тогдашней столице огромной губернии, в номере 80 от 10 октября 1904 года говорилось о том, что с 31 августа по 13 сентября в Обдорске го­стил преосвященный Антоний, епископ Тобольский и Сибирский. Он прие­хал в сопровождении священника Ефрема Елисеева, протодиакона и регента «для освящения вновь выстроенного миссионерского храма и участия в тор­жествах миссии по случаю исполнившегося 50-летия.

«Результатом пребывания у нас архипастыря, — пишет Иван Семёнович Шемановский, настоятель Обдорской православной миссии отец Иринарх, -было открытие при Обдорской миссии Обдорского миссионерского брат­ства во имя святого Гурия, архиепископа Казанского и Свияжского чудо­творца». Почему именно Братство стало носить имя святого Гурия? Ответ на этот вопрос мы найдём в большом историческом труде И. С. Шемановского «Хронологический обзор достопамятных событий в Берёзовском крае То­больской губернии, 1032—1910 гг.», где за 1900 год помещено такое сообще­ние: «По ходатайству преосвященного Тобольского епископа Антония перед Казанским архиепископом Арсением, последним дарована была Обдорской миссии частица много целебных мощей св. святителя Гурия, архиепископа Казанского и Свияжского чудотворца. На нарочито собранные деньги среди рыбопромышленников Обдорского края была заказана в Москве прекрасной художественной работы икона св. Гурия в массивной серебряной вызоло­ченной ризе, украшенной искусственными камнями и эмалью. За частицей св. мощей ездил в г. Казань тобольской противомусульманской миссии свя­щенник Райский, командированный для этого Тоб. Ком. Прав. Мис. Об-ва4. В Тобольске икона св. Гурия с частицею мощей сего угодника, помещенною в особо приделанном к иконе ковчежце в форме раки, встречена была самим Тобольским святителем с градским духовенством и помещена временно в кафедральном соборе. Дальнейшее сопровождение сей иконы до г. Берёзова было поручено благочинному монастырей, настоятелю Тобольского Зна­менского монастыря игумену Моисею. Из Березова же до Обдорска св. ико­ну сопровождал настоятель Обдорской миссии игумен Иринарх с причтом и походной церковью. 20 августа при торжественном колокольном звоне, сопровождавшем крестный ход из миссионерской церкви, икона св. Гурия была вынесена из каюка и перенесена в мис. церковь, после чего сейчас же началось всенощное бдение, а на другой день торжественная литургия, поло­жившие начало 40-дневной праздничной, в честь святителя Гурия, службы».

Обдорская миссия, желая оказать Братству содействие в деле «духов­но-просветительном», предложила принять находящуюся в её ведении мис­сионерскую библиотеку. Было решено разместить её в бывшей лавке купца, старосты миссионерской церкви В. А. Оленева, который незадолго до смерти завещал часть своих построек Обдорской миссии. Имущество библиотеки составляли 677 названий книг. Здесь надо отметить, что библиотеку основал на собственные средства отец Иринарх вскоре после приезда в Обдорск в августе 1898 года.

Деятельность Братства регулярно освещалась на страницах «Православно­го Благовестника», который издавался в Москве с 1893 года по 1917 год. Так, в 1905 году в третьем номере была помещена статья иеромонаха Иринарха «Обдорское миссионерское Братство во имя святителя архиепископа Казан­ского и Свияжского Чудотворца, его значение, деятельность и нужды». В част­ности, он писал о том, что “. успех же деятельности нашего Братства, поста­вившего себе задачами благотворительно-просветительные цели, зависит от количества, находящегося в его распоряжении средств, источниками которых главным образом служат членские взносы братчиков. Обдорские зажиточные русско-зырянские обыватели в большинстве своем вошли в состав братчиков, записались действительными членами Братства и некоторые лица из имеющих рыболовные места в Обдорском крае, но проживающие в г. Тобольске <...> В рядах членов Братства числятся двое из местных инородцев: В. И. Тайшин, потомок известных обдорских остяцких князей, и один из самоедов. Всего в Братстве 80 человек членов <.> Братством была установлена двухрублёвая на человека норма выдачи пособий бедным ежемесячно.“ Также в статье гово­рилось, что необходимо воздействовать на тех бедняков, которые обременены большими семьями доступными Братству способами, чтобы они „отдавали своих детей на зимнее время в миссионерские учебно-воспитательные заве­дения. Там они найдут „теплый кров, приличную одежду и здоровую пищу, будут воспитываться в духе святой веры православной церкви и обучаться грамоте <.> Были переписаны все нищие, а равным образом и инородче­ские дети, занимающиеся в Обдорске попрошайничеством“. Этот список был отдан „местному становому приставу. Братство просило его, как товари­ща председателя Братства, сделать зависящее распоряжение о воспрещении инородцам, особенно же малым их детям, ходить по миру за милостыней и о направлении действительно нуждающихся в Братство за пособием, а детей по­мещать в миссионерские приют и пансион. Результатом такого постановления Братства, было пополнение комплекта инородческих детей в миссионерских заведениях <...> Братство решило распространять свою благотворительность и на другие нужды инородческого населения. Так разрешён отпуск сумм на перевязочные средства в местную инородческую больницу. Кроме сего Брат­ством предложено Березовскому уездному оспенному комитету содействие в деле прививки инородцам обдорского края оспы, чрез безвозмездное посред­ство псаломщиков-толмачей обдорской миссии во время обычных разъездов их с миссионерами по инородческим юртам и чумам. Последнее очень важно для охранения здоровья инородцев, так как официальные оспенники не мо­гут попадать в такие глухие и недоступные для посещения места кочевников, по которым миссионеры разъезжают свободно и потому, что официальные оспенники не знакомые с инородцами и не владеющие их наречиями, не мо­гут делать прививку инородцам оспы с тем успехом, как Обдорская миссия, деятели которой стоят к инородцам близко и так или иначе всегда влияют на них, а поэтому всегда могут убеждать остяков и самоедов в пользе привития оспы, к каковой прививке большинство из них ещё до сих пор относится с предубеждением.

В целях содействия Обдорской миссии в её благовестнических трудах, некоторые из хорошо владеющих инородческими языками братчиков вошли безвозмездно в состав организованной при миссии (5 сентября 1904 г.) пе­реводческой Комиссии <...> Думает Братство и о многом другом полезном для инородцев, относящемся к улучшению их жизни и быта».

«Деятельность Братства, помимо духовно-просветительной, заключалась в организации ремёсел при училище — специальной переплётной мастер­ской; привитии обдорским инородцам оспы; опеки малолетних и сирот из инородцев; открытии книжной и иконной лавки и церковно-миссионерской библиотеки. Библиотека миссии довольно значительная, тут же помещается детская библиотека, заключающая в себе 286 названий», — писал действи­тельный член Императорского Русского Географического Общества А. А. Дунин-Горкавич, который побывал летом 1907 года в Обдорске и лично оз­накомился с различными учреждениями миссии.

В 1907 году в журнале «Православный благовестник» №22 игумен Ири-нарх пишет так: «Мы только что отпраздновали третью годовщину деятель­ности нашего Братства. Слава Богу! Этот год был также плодотворен, как и первые два года. Сознание успеха в деятельности бодрит и освежает брат-чиков далекого Обдорска. Делается живое дело. Полезное для ближних. На душе светло, легко. Радостно!

Деятельность Братства была разнообразна. Чтобы можно было ближе и лучше ознакомляться с инородцами, братчики хотели издавать свой ор­ган — «Обдорский Вестник», посвященный инородцам и инородческим во­просам крайнего Северо-Запада Сибири. Это пожелание Братства пока не осуществилось. Епархиальное начальство отклонило эту мысль Братства. Тогда Братство, занятое изысканием средств и способов предоставить воз­можность всем желающим более подробно ознакомляться с жизнью и бытом инородцев, возбудило ходатайство о разрешении открыть при библиотеке «хранилище коллекций по этнографии инородцев Тобольского севера».

Так в 1906 году было положено начало деятельности музея. Братчики также решили построить новое здание для библиотеки и хранилища. Игумен Иринарх подробно описывает все их перипетии, связанные с этой идеей. Как он сообщает в статье: «Производство построек начнется с марта 1908 года подрядчиком, членом Братства П. Н. Матвеевым, подряд за которым остался на публичных торгах за 1150 р. В настоящее время продолжается сбор денег и идет заготовка нужных материалов».

«Все свои постановления Братство представляет на рассмотрение и утверждение Покровителю Братства, Преосвященнейшему Тобольскому Ар­хипастырю. Тобольский Епархиальный Комитет, Высочайше утверждённый Православным Миссионерским Обществом, в своих отчётах всегда упоми­нал и деятельность Братства Святого Гурия».

К сожалению, с приходом советской власти Братство, так же как и Об-дорская православная миссия, прекратит своё существование, а их дея­тельность назовут «Институтом мракобесия». Во всяком случае так назвал фрагмент своего очерка корреспондент Вл. Сыропятов, опубликованного в газете «Красный Север» №98 от 07.11.1934 г. Приведу маленький отрывок:». Братство святого Гурия в 1896 году открыло в Обдорске миссионерский инородческий пансион. Миссионерское воронье в рясах готовило кадры для одурманивания «заблудших самоедов и остяков». Пансионом руководи­ли попы Иоанн Егоров5, Алексей Охранов и псаломщик Александр Козлов. Преподавательский состав пансиона целиком определял и его направление». Надо поправить автора очерка. Дело в том, что пансион для инородческих детей существовал с 1898 года. Он был создан опять же по инициативе отца

Иринарха, на следующий год уже функционировал так называемый приют для малолетних. Братство святого Гурия, как было написано выше, органи­зовано в 1904 году.

В газете «Красный Север» №73 от 24.08.1932 года в заметке «Антире­лигиозную работу проводить повседневно и умело» говорилось следующее: «На днях в Сале-Харде проходило совещание секретарей ячеек СВБ (союза воинствующих безбожников) <.> Совещание отметило крайне слабое раз­вертывание практической работы организаций СВБ, как в центре округа, так и в районах <.> В целях реализации решений совещания надо развернуть массово-разъяснительную работу среди населения о значении антирелиги­озной работы, о вреде религии в соцстроительстве, обосновывая все это на­учными данными».

Очень надеюсь, что времена, когда преследовались представители любых религий, безжалостно разрушались храмы, мечети, костёлы, синагоги и т.д., навсегда ушли в прошлое. Надо сказать, что добрые дела Братства не канули в Лету. Взять хотя бы музей и библиотеку. Они продолжают развиваться и пополняться новыми изданиями и экспонатами.

Как говорил отец Иринарх: «Пускай же огонёк любви к ближним не по­гаснет, а разгорится в большое, большое пламя! Пускай же вспышка желания творить добро во Имя Божие приносит другим пользу! Пускай для этого долго, долго существует наше миссионерское Братство!»

И ещё, очень бы хотелось знать, где в настоящее время находится эта «ча­стица много целебных мощей св. святителя Гурия, архиепископа Казанского и Свияжского чудотворца», которая были подарена Обдорской миссионер­ской церкви. Отвезли ли их в Тобольск или они были спрятаны кем-нибудь из служителей или прихожан в надёжном месте?..

О Николае Чудотворце

В журнале «Православный благовестник» за 1909 год помещена заметка игумена Иринарха, настоятеля Обдорской духовной миссии, «Чем объяс­нить почитание инородцами крайнего северо-запада Сибири святителя Ни­колая Чудотворца». Приведём небольшие отрывки из его рассуждений:

«…Вогулы, остяки и самоеды — не только христиане, но и язычники -особенно почитают святителя Николая. Они не только почитают этого угод­ника Божия, а боготворят его, считают «русским Богом», возносят к нему молитвы, как к Творцу вселенной. Им мало знакомо Имя Бога истинного, но все они знают бога Николая, называют его «Нум Никола», 6 «Торым Ни-кола», 7 «Нум-Торым Никола»8. Я сотни раз бывал очевидцем, как они мо­лились св. Николаю, с какой глубокой верой обращались к нему, с какой тёплой любовью взирали на его лик на иконах, с какой твёрдой надеждой на его скорую помощь и заступление выходили из храма миссии в Обдорске.

<.> Почему инородцы так любят (не боятся ли?), верят и надеются на св. Николая? Этот вопрос меня крайне занимает уже долгие годы.

<.> В своей заметке, кажется, первой в печати, о причинах обоготворе­ния северными инородцами св. Николая, я не настаиваю на полной обосно­ванности своего мнения.

<.> В Обдорском крае обоготворение инородцами святителя Николая Чудотворца началось с конца XVI и начала XVII веков. В половине XVIII века оно уже сравнительно упрочилось, в начале XIX стало достоянием большин­ства инородцев и в конце — общим.

<.> Первая отправка в Обдорск духовенства относится к 1714 году9, которая нимало не принесла пользы инородцам в деле привития им христи­анских идей.10 В 1726 году инородцы-язычники даже не допустили митропо­лита Филофея сойти на берег Обдорска. Лишь только с постройкою второго в Обдорске храма (1751 г.) священники-миссионеры стали проживать в кре­пости постоянно. Тем не менее, несомненно, инородцы стали ознакомляться с православным христианством со времени поселения в Обдорской крепости казаков. <.> Очевидно годовщики-казаки11 оказывали религиозно-нрав­ственное на инородцев влияние. Как христиане, проживая среди поголовно язычествующего населения, они не могли не знакомить его со своею верою. Русский человек того времени был очень религиозен. <.> Не без вероятия можно думать, что домашними образами годовщиков-казаков в Обдорске были в большинстве случаев иконы св. Николая. В общении с казаками ино­верцы могли видеть эти иконы, интересоваться ими и расспрашивать о них. Ответы казаков вопрошавшим инородцам могли, главным образом, сводить­ся к жизнеописанию святителя, помогающего бедствующим на море, избав­ляющего невинно осуждаемых, творящего обильную милостыню.

<.> Незаметно для самих себя, ещё будучи язычниками, они стали благоговеть пред почитаемым русскими святителем Николаем в трудные минуты жизни, когда отчаивались получить помощь от своих богов, ста­ли изредка прибегать с молитвой к Николаю Чудотворцу, как «русскому Богу», так как разницу в почитании Бога и святых Его русские не могли им разъяснять по недостатку знания инородческих наречий12. В силу это­го они перенесли форму своего языческого почитания идолов на св. Ни­колая Чудотворца. Обоготворили его, стали по языческим обычаям своих предков давать «обеты» ему пожертвовать зверя или звериную шкуру в случаях небесной от него помощи. Получив разъяснения о необходимо­сти для каждого человека крещения, начали давать св. Николаю обеты и креститься.

Как велико было обаяние на инородцев св. Николая, видно из того, что, не допустив в 1726 г. на Обдорский берег митрополита Филофея, инородцы Обдорской крепостцы девятнадцать лет спустя дали послан­ным митрополитом Антонием II Нарожницким миссионерам согласие на постройку в Обдорске новой церкви, которая и была освящена в 1751 г. в честь св. Василия Великого, но уже с приделом в честь св. Николая Чудотворца. С этого же времени и крещения инородцев стали понемно­гу учащаться. Но они шли креститься «по обету» богу Николаю, им не умели разъяснять, что святитель Николай не Бог, а человек. Да и навряд ли инородцы могли бы усваивать это различие, привыкнув уже почитать его Богом. С течением времени св. Николай Чудотворец, как «русский Бог» укреплялся в сознании инородцев. Этому много способствовало поголовное невежество в начале XIX столетия русско-зырянского в Об­дорске населения, закрытие первой в Обдорске миссии (1828—1836 гг.), возобновившей свои действия лишь с 1854 года; затем репрессии архи­епископа Варлаама II по отношению к инородцам-христианам, придер­живавшимся язычества, заставившие их скрывать от миссионеров свои языческие обычаи; потом слишком частые смены миссионеров (в период времени 1868—84 гг.), не дававшие им возможности привыкать к новому делу миссионерского служения; требования Тобольской духовной кон­систории от миссионеров возможно большего числа крещения язычни­ков, побуждавшие миссионеров крестить инородцев без оглашений; за­тем ссылки в миссию провинившихся священников в южных приходах (в период 1880—88 гг.). В результате получилась полная обособленность инородческой паствы от миссионеров пастырей. Лишённые в силу изло­женных причин руководства миссионеров, инородцы, предоставленные самим себе разбираться в вопросах веры и почитания св. Божиих угод­ников, в святителе Николае стали видеть Бога. У остяков Торым Никола стал синонимом Торым ру, у самоедов Нум Никола синоним Нум луцэ, т. е. Бог Николай — Бог русский.»

Встречается упоминание о роли Николая Чудотворца и в книге Юрия Иннокентьевича Кушелевского «Северный полюс и земля Ялмал. Путевыя записки» (С.-Пб. 1868). В моей книге «20-й век глазами обдорян» есть очерк об Ю. И. Кушелевском.

В конце 50-х годов прошлого века известным сибирским промышленни­ком Михаилом Константиновичем Сидоровым были обнаружены богатей­шие залежи графита на притоках Енисея: Курейке, Монастырской Тунгуске, Бахте и Фатьянихе. Енисейский графит пользовался международной извест­ностью, достаточно сказать, что в 1862 году на промышленной выставке в Лондоне он получил большой приз за качество. Однако полезный минерал значительно дорожал из-за перевозок. Перед Сидоровым встаёт проблема -отыскать более дешёвый путь доставки графита в Печорский морской порт для сбыта его за границу и на архангельские заводы для дальнейшей пере­работки. Вначале был предложен сухопутный вариант — зимней дорогой от Курейки на реку Таз и далее через Обдорск и Полярный Урал — к Печоре. Выбор для обследования этого пути по рекомендации В. Латкина, бывшего компаньоном М. К. Сидорова, пал на Ю. И. Кушелевского, который знал эти края. Дело в том, что Юрий Иннокентьевич с 1852 г. по 1854 г. служил в Обдорске отдельным заседателем.

В «Хронологическом обзоре достопамятных событий в Берёзовском крае Тобольской губернии (1032—1910 гг.)» за 1862 г. читаем: «Ю. И. Кушелев­ский, командированный коммерсантом М. К. Сидоровым в Туруханский край, прибыл в Обдорск 18 сентября и 10 ноября отправился с караваном в 96 нарт по направлению к реке Енисею, месторождению графита в Турухан-ском крае, и 22 декабря дошёл до реки Таза».

Итак, читаем воспоминания Ю. И. Кушелевского: «…Отслуживши, по христианскому обычаю, молебен за благополучный исход нашего трудного предприятия, я двинулся со своим караваном в путь, который пролегал поч­ти по самому полярному кругу на восток. В таёжных, труднодоступных для продвижения местах делали просеки, но в основном предпочитали двигаться по руслам больших и маленьких тундровых речек. Экспедиция пересекла реки Надым, Ныду, Пур и вышла к часовне Василия убиенного на реке Таз. Впереди каравана, на особой нарте, в которую были запряжены два пёстрых оленя, везли образ святого Николая Чудотворца, наиболее других святых чтимого остяками. Это доказывается даже и тем, что впоследствии остяки приписывали присутствию этого образа благополучный исход нашей экс­педиции».

Весь переход занял 42 дня. Накануне нового, 1863 года путешественники были у цели. Пройдено более восьмисот километров, на этом расстоянии Кушелевский «учредил» 26 «станций», на которых был оставлен провиант на обратную дорогу. Вскоре по проложенному пути началось движение ка­раванов, гружённых енисейским графитом, в Обдорск и далее на Печору.

В книге историка-архивиста В. М. Липатова «Ночной директор» (изда­тельство «Баско», Екатеринбург, 2011 г.) 10-я глава посвящена Николе Чу­дотворцу.

Всеволод Михайлович пишет:

«В XIX веке произошло нечто труднообъяснимое, с научной точки зре­ния. Кочевники стали все чаще упоминать о появлении в их жизни нового персонажа. Причём он был неразрывно связан с православной религией. Добавлю, появился он не только в ямальских тундрах, упоминания об его непосредственном и чудодейственном участии в делах человеческих начали поступать даже с русского Дальнего Востока.

Сохранились документальные свидетельства, записанные со слов кочев­ников, видевших странные, никогда невиданные ими дотоле явления. Цар­ские чиновники и православное духовенство проверяли и перепроверяли их, но в итоге официально были вынуждены признать, что христианские чудеса начали появляться в среде язычников.

Об одном таком случае было напечатано в миссионерском журнале «Православный благовестник» №12 от 1916 года. Привожу краткое содер­жание событий.

На южном берегу острова Вайгач стояло два самоедских чума, где жили семьи Пырерко и Тайборея. Для своих костров они собирали плавник, вы­брасываемый на берег морскими волнами.

10 июня 1916 года за топливом отправились два сына Тайбери: тринад­цатилетний Филипп и Прокопий, которому исполнилось всего пять лет. Братья поехали на собачьей упряжке по льду, который сплошной массой лежал вдоль берега. По льду было ехать удобнее, так как берег был изре­зан многочисленными ручейками, и их приходилось объезжать. Но зато лёд таил в себе трещины и промоины, провалившись в которые, самостоятельно вылезти обратно затруднительно. Вот на такую ледяную ловушку наткнулись братья. Ширина этой трещины была почти в аршин, а глубина более саже­ни. В глубине её темнела холодная морская вода. Не надеясь, что маленький Прокопий перешагнет эту пропасть, Филипп решил перенести его на себе. Вот тут-то и случилось несчастье.

Легко и свободно перескакивая через подобные щели без ноши, Филипп не смог ее преодолеть с братом. Он выпустил Прокопия из рук и тот упал вниз. Спасла его от неминуемой гибели только широкая малица, она наду­лась как пузырь, поэтому он остался на поверхности воды.

Но утешительного было мало. Выбраться обратно — нечего и думать. На­прасно Филипп опускал хорей (тонкий длинный шест для погона собак и оленей), малица Прокопия уже впитала в себя морскую воду, и он стал мед­ленно погружаться в пучину.

Помощь пришла оттуда, откуда ее никто даже не мог ожидать.

Неведомо откуда рядом с коварной расселиной появился человек. Это был седой старец. И хотя он был бос, но в ризе и с православным крестом на груди.

Склонившись над водою, он захватил своими пальцами капюшон малицы и поднял вверх уже бесчувственного мальчика. Нежданный спаситель поло­жил его рядом с Филиппом и исчез также внезапно, как и появился.

Поражённый этим чудесным спасением, мальчик хотел спросить старца, что же ему теперь делать с бесчувственным братиком, но того уже нигде не было. Тогда он положил Прокопия на нарты и стрелою помчался домой. На стойбище он подробно рассказал о произошедшем чуде. Родители сначала занялись младшим сыном, приводя его в чувство. А потом Филиппа жестоко и нещадно избили. Видимо за то, что не усмотрел за братом, и за вранье.

Согласитесь, поверить в такое трудно.

Потом отец братьев, Иван Фёдорович, всё же решил проверить слова сына, видимо, тот слишком реалистично всё описал, а может, уже рассказы о неких странных событиях доходили и до него. Во всяком случае, он не­медленно поехал к месту чудесного спасения и внимательнейшим образом осмотрел все следы, которые остались на снегу. Здесь он убедился в истин­ности слов своего старшего сына.

Эту уверенность Тайборея в нежданном чуде вполне полностью раздели­ли местные чиновники, работавшие на радиотелеграфной станции, располо­женной на Вайгаче.

Вскоре молва о чудесном спасении Прокопия Тайборея разнеслась по всему Вайгачу. Правда, язычествующие ненцы хотели было объяснить всё это по-своему. В таинственном старике они попытались признать одного из своих языческих богов. Но когда им подробно рассказали, что неведомый старец был одет в православную ризу, а на груди у него висел святой крест, то «молчаливо поникли головами и согласились с неизбежным».

Прочитав эту статью, я, выросший во времена воинствующего атеизма, с невольным подозрением отнесся к этому материалу. Ну мало ли что при­думают церковники для пропаганды своей веры. Неожиданно цепь собы­тий подбросила мне в руки книгу известного путешественника и этнографа Константина Носилова «Таинственное из жизни самоедов. На Новой Земле: Очерки и наброски».

Константин Дмитриевич на рубеже XIX—XX веков изучал горы Север­ного и Полярного Урала, полуостров Ямал и архипелаг Новая Земля. Он был страстным охотником, фотографом, талантливым журналистом и ли­тератором. За время своих путешествий в совершенстве изучил ненецкий язык. В 1887 году он основал колонию на Новой Земле и прожил там три года. За это время он настолько сблизился с местными жителями, что они без боязни рассказывали ему о своих встречах с Николаем Чудотворцем. Трудно сказать, как относился к подобным повествованиям сам Констан­тин Дмитриевич, но несколько событий заставили его по-новому взглянуть на происходящее и поверить, что эти необъяснимые случаи проявления божественных чудес — достоверный факт. Во всяком случае, все абориге­ны верили, что встреча с этим святителем — дело вполне возможное, но… труднообъяснимое.

Долгими зимними вечерами охотники поведали ему немало подобных историй. Бесхитростный же рассказ старика Уучея был из ряда вон выходя­щим и накрепко запомнился Носилову.

В тот год Уучей впервые зимовал на Новой Земле и потому даже не дога­дывался, что здесь уже основана колония. К тому же старик еще плохо знал особенности местной природы, а зима в тот год выдалась особенно суровой, все заливы забило льдом. Ни оленей, ни морского зверя добыть было невоз­можно. На стойбище наступил голод, дошло до того, что пришлось варить шкуру нерпы. Чтобы выжить, мужчины пошли искать залив, свободный от морского льда, в надежде, что там попадётся хоть какая-нибудь добыча. Старик вспоминал:

«Идем мы день, другой, воды всё не видать. Товарищи уже роптать стали: куда ты нас, старик, ведёшь? Пропадать, что ли? Погода совсем испортилась. Вдруг видим, старик какой-то на льду стоит, весь в белом, и машет нам ру­кой на север, вдоль берега. Мы к нему идём, а он от нас. А далеко от него было, где-то верста будет, а может, больше. Потом мы видим, он вышел на берег и пошёл в ту сторону, куда рукой махал. Мы дошли до того мыска, куда он вышел со льда, смотрим, его не видно. Мы подумали, что, наверное, недалеко чум стоит. Стали его следы искать, но ничего не увидели. Мы даже подумали: уж живы ли мы, или нам всё это показалось. Но пошли на север, куда он рукой нам показал. Три дня шли вдоль берега. Вдруг видим: дымок из трубы подымается. Мы даже глазам своим не верим. Вот так мы в колонию вашу попали. Так и спаслись в ту пору».

После этого Носилов спросил старика-самоеда: «Кого же вы видели на льду?» Тот спокойно ответил: «Кого же, как не Николу Святителя. Он и на море показывается. Самоеды часто его в тундре видят. Ты разве об этом не слышал?»

Носилов приводил ещё несколько дивных встреч с Николаем Чудотвор­цем, от которых зависела жизнь тундровиков. В 1893 году ненец по фамилии Яптик рассказал о своем чудесном спасении.

Как-то поздней осенью в непогоду оленевод ехал по берегу Карского моря. Ветер был настолько сильным, что его не раз сбрасывало с нарт, олени выбились из сил. Он заблудился и неожиданно очутился на льду. Плутая в метели, несколько раз чуть не оказался в морских волнах, подлые полыньи поджидали человека среди замёрзших торосов. Яптик догадался, что льдину оторвало от берега и относит прочь от спасительного берега. Безумный ве­тер, трещащий лёд, холодные и безжалостные волны, окружившие его хруп­кую ледяную спасательную твердыню, заставили многоопытного оленевода совсем пасть духом. Он стал плакать. И молиться.

И когда надежды, казалось, не осталось никакой, Яптик увидел перед со­бой высокого седого старика в белой, как снег, одежде. Он сразу догадался, кто явился перед ним в его смертный час. Человек пал на колени перед за­гадочным старцем.

Позже счастливо спасшийся рассказчик поведал: «Мне так страшно тог­да сделалось, что я не смел поднять на него глаз. Помню, что как во сне он повёл меня. А я шёл за ним с оленями, боясь потерять его из виду. Он вы­вел меня на берег и неожиданно скрылся. Я поклонился ему вслед до самой земли за своё спасение. И когда целовал снег, то неожиданно увидал свежий снег от нарт, и по ним выбрался в чум одного самоеда. Как вот сейчас его вижу: высокий, седой, борода длинная, весь в чём-то белом, как снег. Я тут же поехал в Обдорск, поставил ему рублевую свечу и трёх оленей привязал к его церкви».

На иконе он сразу узнал лик святителя Николая. От одного взгляда на образ у него даже руки задрожали, да так, что едва поставил свечу. С тех пор у него есть икона святителя Николая Чудотворца, которую ему тогда дал местный священник.

Константин Дмитриевич вспоминал, что этот бесхитростный рассказ старого ненца произвёл на него такое впечатление, что он даже мысли не мог допустить, что его обманывает человек, у которого при одном воспо­минании на глазах навёртывались слёзы. К тому же не только он один видел подобное в своей родной суровой тундре. Ведь похожие случаи происходили и в Архангельской тундре, и на берегах Оби. И что ещё удивляло исследова­теля, эти истории повторялись чуть ли не каждый год.

Кстати, о том, что кочевники сразу узнавали лик Николая на иконах, го­ворили многие миссионеры, наблюдая за их посещением церкви.

Надо отметить, что миссионеров коробило, как они поклонялись свя­тому. К иконе они обращались так же, как и к своим идолам, мазали губы лика оленьей кровью, кидали монеты и шкуры. Даже бывали случаи, что возле церкви приносили в жертву оленя. Миссионеры, как могли, боролись с таким почитанием, но тогда язычники просто переносили обряд в более уединённое место, стараясь не раздражать православный люд.

Константин Дмитриевич Носилов неоднократно бывал в Обдорске. Од­нажды ему поведали такую историю.

Как-то ранним утром всё село проснулось от тревожного набата, раз­дававшегося с колокольни нового храма Святых Апостолов Петра и Павла. Когда люди примчались к звоннице, то с большим трудом успокоили звона­ря. И тут он с ужасом поведал, что церковь ограблена. Расследование ни к чему не привело, но спустя какое-то время неожиданно сам злодей раскаялся в содеянном. Конечно же, залез он туда за деньгами, ибо видел, как прихо­жане оставляли свои приношения в церковной кружке. По словам воришки, ему с самого начала сделалось как-то жутко, уж очень на него подействова­ли тишина и мрак храма. Но быстро освоившись, он тихонько пробрался в алтарь. И как он сам говорил: «Что попадёт ценное — за пазуху, что не нужно — оставляю. Сколько ни рылся, а денег всё не было». Тогда-то он и вспомнил, что деньги в храме кладут в кружку. Одну он нашёл и разбил топором, деньги так и посыпались на пол. Злодей быстро попрятал их по карманам, но тут ему захотелось ещё больше, поэтому пошёл снова шарить, пока не наткнулся на большой столбец, который стоял у образа Николая Чу­дотворца, денег там было много, как говорится, с горкой. И вот тут алчность вконец застила ему глаза, и, недолго думая, он размахнулся топором, чтобы его разбить. Но дальше началось что-то странное и труднообъяснимое. Вор вдруг услышал голос: «Ну, будет тебе, набрался, уходи». Поначалу он поду­мал, что откуда-то сзади говорит церковный сторож, и даже оглянулся, но под церковным сводом никого не было — только он и образа святых. Тогда самоед посмотрел прямо перед собой и тут же наткнулся на суровый взгляд Николая Чудотворца, смотрящего на него с иконы. И как воришка сам при­знавался потом: «И так смотрит, так смотрит, что я не помню, как у меня и топор вывалился, и не помню, как я убрался из церкви. И так мне страшно тогда было, что я до настоящего времени хожу как помешанный и вот при­шёл покаяться и сознаться».»

Я тоже с большим интересом читала книги, написанные К. Д. Носиловым по результатам наблюдений во время экспедиций на Урал, полуостров Ямал, Новую Землю и т. д. Когда путешествовала по тундре, кочевала с оленевода­ми, всегда сравнивала его описания с увиденным. Кстати, во всех чумах, в которых мне довелось побывать, есть и иконы, среди которых самой почёт­ной является икона Николая Чудотворца.

Об одном из древних ритуалов

Шурышкарский район — один из уникальных уголков нашего округа. Естественно, это и природа, где во всей прелести царствует настоящая тай­га с кедрами, елями, соснами, лиственными деревьями, ягодами и грибами. Горы Полярного Урала, с которых берут начало прозрачные, порой кажется, хрустальные речки. По осени вас ожидает встреча с буйством красок. Ма­ленькие поселения народа ханты, издревле живущего на этой благословлен­ной земле. Стога сена по берегам, самые разнообразные старинные лабазы. Археологические памятники. Кажется, сам воздух напитан древними леген­дами. Во всяком случае, когда мне посчастливилось побывать на реке Сыня, у меня было такое ощущение, что я провалилась вглубь веков. Незабываемое ощущение!

Я уже отчасти описывала это путешествие в книге «Легенды и были древ­него Обдорского края» (ОАО «Тюменский дом печати», 2012 г.) в очерке «На реке Сыня», но по какой-то причине издательство не поместило там мои фотографии. Я очень сожалела об этом, поэтому решила исправить ошибку и всё-таки разместить их уже в этой книге. А заодно напомнить о том риту­але, на котором мне тогда довелось присутствовать.

Этот обряд носит название ура. Слово произносится с ударением на пер­вом слоге.

В книге «Обряды жизненного цикла у сынских хантов» Надежда Ми­хайловна Талигина, кандидат исторических наук, великолепная худож­ница, описывает обряды, связанные со смертью человека (Издательство томского университета, 2004 г): «Изготовление ура — вместилища души. У сынских ханты существует понятие о пристанище для душ погибших людей — ура. Сами фигурки-вместилища душ покойников тоже называ­лись ура. Ура — это жилища душ погибших людей, домики. Словом «ура» называли и маленькое «селение» из таких домиков. В них поселяли души людей, умерших не своей смертью. Например, если они умерли при эпи­демиях или погибли: утонули, умерли при родах или ушли из жизни по своей воле. Людям, умершим естественной смертью, ура не изготавлива­ли. В ура-селения помещали близких родственников, можно назвать их семейными.

Ура — это пристанище блуждающей души человека, умершего неестест­венной смертью. Ханты считали, что души таких людей после смерти че­ловека долго не могли успокоиться, найти себе место обитания. Носилась душа умершего человека исхор по белому свету, пугала людей, уносила души

Один из домиков ура

уже упал со своего пьдестала

Открывают все домики ура, чтобы их угостить

Стол должен постоять перед домиком ура

Александра Лонгортова изготовила ура своего мужа утонувшего в прошлом году. Все вещи выкладываются на просушку

Горит жертвенный костёр

На ура одевают его одежду

Проветрившиеся вещи убирают обратно в домик

И этот домик не забыли закрыть

маленьких детей, насылала на близких родственников болезни и другие не­приятности. Душа погибшего человека могла превратиться в злого духа, по­этому ему и приносились жертвы, чтобы умилостивить.

Родственников заранее оповещали о дне изготовления ура. Приглашали близких, соседей, шамана. Рано утром выезжали на оленях на ура, взяв с со­бой жертвенного оленя. Прибыв на место, располагали оленьи упряжки. От­крывали ёшус — отверстия для рук у старых ура. При этом целовали крышку домика или стучали по крышке домика ура. На старом кострище женщины разводили огонь и кипятили чай. Посуда для поминального обряда — котёл, чайник, чайная посуда, стол — постоянно хранилась недалеко от кострища. Вскипятив чай, накрывали стол, еду раскладывали в несколько чаш и их раз­носили по нескольким ура-домикам. Стол и чаши с едой стояли некоторое время для духов ура-порцы латы.

Изготовление домика ура и размещение в нём ура отдалённо напоминали похороны умершего человека на кладбище. Отличие было в том, что домик был над землёй на высоте более метра. Домик был из досок, с двускатной крышей, без окон и дверей, с отверстием для руки в торце ёш ус. Чтобы за­крыть отверстие в домике ура, отпиливали от толстой доски кусок, прибива­ли к нему ручку — и была готова пробка для закрывания отверстия в домике.

В домик ура сажали изображение ура, обязательно туда клали что-нибудь из личных вещей покойного. Мужчинам — пиджак, рубашку, свитер, женщи­нам — головной платок, платье. Вещи должны быть не новыми, а ношенными при жизни их владельцами.

Поставив домик на высокий пень спиленного дерева, надёжно укрепив его, сажали в него на кусок оленьей шкуры изображение ура. После этого забивали жертвенное животное. Жертвенной кровью обмазывали вокруг от­верстие ёш ус и ствол дерева, на котором укреплён домик. Духов ура «угоща­ли» свежей кровью и мясом. Затем варили в котле мясо и снова угощали ура и угощались сами. Перед тем как уйти домой, убирали стол, посуду, котлы и чайники на место. В селении ура имелся один стол и посуда для всех. Хра­нили их возле костра-очага в определённом месте. Уходя домой, после себя дорогу перекрывали берёзовыми веточками».

Мы побывали на ура-селении семьи Лонгортовых, которое находится не­далеко от деревни Овалынгорт. Там даже есть ура, посвящённые погибшим на фронте. Муж Александры Михайловны Лонгортовой утонул, поэтому она изготовила его ура. Мужчины построили вместилище для его души. На этот раз они пришли его помянуть. Открыли все ура, разожгли жертвенный ко­стёр, сварили уху и чай. Вся пища должна была постоять перед открытыми ура. Это своеобразное угощение для них. Только потом можно приступать к трапезе и всем присутствующим. Всем ура делаются подарки в виде ленточек или полосок ткани. Все домики ура были уже на земле, кроме ура её мужа, потому что ветер и снег делают своё дело — ура падают на землю. По обычаю, поправлять в таком месте ничего нельзя, поэтому домики не поднимают сно­ва на высоту.

Помянув погибших, костёр затушили, посуду сложили в чемодан и по­местили в специально приспособленное для этого место. Всё ура закрыли крышками. Уходя Александра Михайловна положила на тропинку берёзовые веточки.

Говорят, что душа умершего человека живёт, пока о нём помнят живые. Кстати, если тело нашли, то умерший хоронится на обычном кладбище, а в ура-селении помещается только его изображение ура.

Немного о баптизме в тундре

С Татьяной Алимовной Ваграменко мы познакомились в 2006 году, когда она приезжала в экспедицию в наш округ, но тогда нам не удалось пообщать­ся вплотную, тем более что ей нужно было не только систематизировать, но и тщательно обдумать материал, собранный во время пребывания на Ямале. Когда она приехала в 2011 году, у нас уже было о чём поговорить.

Дело в том, что после распада Советского Союза в округе, впрочем, как и во всей России, активизировалась деятельность протестантских миссионе­ров, которая затрагивает не только жизнь городов, но и самых отдалённых северных посёлков, а также и тундровое кочевое население.

Татьяна Алимовна рассказывает:

— Это уже третья экспедиция в ваш округ, вторая была в 2008 году. Надо сказать, что тема, которой я занимаюсь, сама выбрала меня. Я этнограф, ан­трополог, после окончания Ленинградского университета, отделение рели­гиоведения, училась в аспирантуре Европейского университета в Санкт-Пе­тербурге и очень хотела заниматься коренными малочисленными народами Севера.

Я долго выбирала, чем хочу заняться в антропологии, а именно в каком регионе. А тогда ректором Европейского университета был Николай Бо­рисович Вахтин13. Увлечённый человек, он просто вдохновлял на дальней­шие исследования. Надо сказать, что магистерская у меня была написана по тувинскому и хакасскому современному шаманизму, неошаманизму, а мне интересно было узнать какие-то более закрытые практики. Я пришла к нему и говорю: «Николай Борисович, может быть, где-то на Севере есть шаманизм, хочется его посмотреть. Куда вы меня направите, туда я и поеду». И он мне предложил: «Езжай-ка ты к ненцам, посмотри, что у них проис­ходит, потому что это всё-таки необычный народ, традиционная культура у них сохранилась больше, чем у других коренных народов». Взяла билеты и поехала в Салехард вместе с Леной Лярской14. Шаманизма здесь, конечно, не нашла, потому что это не настолько открытые практики, чтобы прийти и взять. Поняла, что тут надо поработать не один год, чтобы тебе поверили и открылись, я всегда останусь для них внешним человеком, и потом всё-таки я женщина, а здесь достаточно разделённые мужской и женский варианты культуры, и, как оказалось, шаманизм всё же ближе к мужскому варианту. Короче говоря, не отыскала шаманов, но нашла протестантских миссионе­ров, что мне показалось не менее интересным, потому что их много здесь, и достаточно активное миссионерство баптистов, пятидесятников, харизма-тов. Харизматы — это современное направление пятидесятничества, такое разветвление.

— Чем харизматы отличаются от баптистов?

— Организационно они отличаются, так сказать, по культуре и образу жизни. Харизматы более активны, более эмоциональны.

— Название говорит само за себя.

— Да-да. Они именно харизматичны, у них говорение на языках святого духа, практики исцеления, пророчества, очень эмоционально насыщенные собрания, там и рок-музыка, такие очень необычные направления.

— Вам приходилось бывать на таких собраниях?

— Да. В том числе и здесь, в Салехарде. У вас очень разнообразная религи­озная жизнь. Пожалуй, это и хорошо, когда есть какое-то религиозное раз­нообразие. Как специалист по религиоведению, я всё-таки за религиозную толерантность. А вот что творится в тундре, это другой вопрос. Наверно, пока не буду давать какие-то оценки, хочется увидеть своими глазами, что происходит. Думаю, есть всё-таки и хорошее, и плохое. Посмотрим. С науч­ной точки зрения, мне показалось интересным, что у ненцев, которые обра­щаются в новую веру, то есть у тех, которые становятся христианами, соот­ветственно, спадает то, что раньше было табуированным. Они теперь могут мне рассказывать в том числе и о своих традиционно-культурных практиках. К примеру, о том же самом шаманизме, потому что для них это больше не священно, не табуированная тема. И мне это тоже интересно: как ненцы, ставшие христианами, воспринимают теперь свою традиционную культуру, что они думают о своих сородичах, не согласившихся стать христианами, как они осознают сами себя в новом статусе, какие происходят изменения в их жизненных стратегиях. Если они приняли христианство в посёлке, то сохраняют ли они его, перебравшись в тундру. В общем, тут цепочки выхо­дят и на другие темы. Ненцы, которые уходят в баптизм, подвергаются со­мнениям в том, что они ненцы, ведь теперь они ведут русский образ жизни. Что такое ненецкий образ жизни, что такое русский образ жизни, то есть возникает много вопросов и для меня, и для них в том числе, на которые они сами себе должны дать ответ.

— Естественно, нужно констатировать те события, которые происхо­дят здесь и сейчас. Изучать современную этнографию.

— А это то, чем я занимаюсь, что мне как раз интересно, потому что ре­лигиозное обращение и новая религия — это один из элементов приходящей сюда европейской цивилизации. Это, по большому счёту, и города, и про­мышленное освоение, и протестантские миссионеры. Если ненцы становят­ся баптистами, значит, им это для чего-то нужно. Я не верю в то, что ведётся зомбирование или какие-то психологические приёмы. И мне хотелось бы узнать, для чего это нужно.

— Как вы считаете, подтверждается ли мнение, что баптизм финан­сируется Западом, поэтому у миссионеров есть средства материально заинтересовывать жителей тундры?

— Нет, нет, нет. Я об этом долго думала. В девяностые годы протестант­ское миссионерство действительно сопровождалось сильной гуманитарной помощью Запада. Сейчас такого нет, потому что есть ряд законов Россий­ской Федерации, которые ограничивают это финансирование. Полагаю, что на девяносто процентов все эти миссии существуют за свой счёт, и серьёз­ной гуманитарной помощи уже нет. Обвинять ненцев в том, что они заин­тересовались баптизмом только из-за материальной помощи, я бы не стала, потому что она не настолько велика, и вообще, как таковой сейчас её уже и нет, чтобы видеть в этом единственно важный для них мотив их культурных изменений, поведений. Я хочу попробовать, что называется, порыть поглуб­же, посмотреть именно в культурном сдвиге, который сейчас происходит. Ведь традиционная культура никогда не стоит на одном месте, она всё время изменяется, всё время что-то вбирает новое.

— Как и любая культура.

— Если бы, предположим, записывали наш разговор в конце девятнад­цатого века, мы бы говорили о деятельности отца Иринарха (в быту Ивана Семёновича Шемановского), в общем-то, о том же самом, что происходит и сейчас. Да, он миссионерствовал, и тогда ненцы вобрали что-то православ­ное в свою культуру. Они впитали, как губка, образ Николая Чудотворца, какие-то православные символы, что-то переработали для своей культуры и пошли дальше. И мне интересно посмотреть, что происходит сейчас. Либо они вбирают что-то новое, какие-то новые символы для того, чтобы перера­ботать и пойти дальше со своей так называемой традиционной культурой, но сохраняя свою культуру именно как ненецкую. Либо они готовы уже к куль­турному сдвигу и полному изменению образа жизни, культуры, оседанию и растворению, вот именно этническому растворению в этом плавильном котле под названием «европейская цивилизация».

— То есть это приведёт к тому, что произойдёт глобализация, как мы говорим?

— Да-да-да. Я пока не знаю, для чего они это делают, для чего им это нужно.

— А что изменилось за эти пять лет?

— Сложно сказать об изменениях, я только вижу, что проходит доста­точно глубоко осмысляемая работа у самих протестантов-миссионеров. Они понимают, что первый их христианско-апостольский запал прошёл, когда они, как апостолы, прибыли на эту языческую землю и очень активно стали здесь работать. Это обернулось большими конфликтами, потому что при­нять христианство — значит запретить пить кровь в тундре, наложить запрет на какие-то очень жизненно важные для кочевников обычаи. Обряды, кото­рые осмыслялись как языческие, запрещаемые Библией, повлекли конфлик­ты в семьях, имели психологические, социальные последствия в тундре. Я разговаривала со многими миссионерами, которые понимают, что нужны какие-то новые стратегии, новые методики, что христианство должно быть контекстуализировано именно для ненцев. Происходит осмысление того, что они находятся здесь в очень необычной среде, что у ненцев культура завязана на их образе жизни, вынимая что-то из этой культуры, появляется опасность, что они просто потеряют какие-то основы, жизненные устои. И для многих миссионеров сейчас является жизненно важной задачей прине­сти христианство в тундру, но при этом сохранить кочевой образ жизни. Нахрапом такие вещи не делаются.

— В основном почти все религиозные течения стремятся отстаивать свои догмы любыми методами, и это тоже ни к чему хорошему не приве­дёт. Естественно, ничего в мире нет постоянного, всё меняется, и очень надеюсь, что к лучшему. И утверждать, что всё неизменно, всё должно быть так, а не иначе, это просто не реально.

— Да. К тому же всё-таки христианство можно характеризовать сложным словом — эксклюзивистское. Да, именно не эксклюзивное, а эксклюзивист-ское. То есть христианство — это единственная верная религия, которая вряд ли примет ислам, как одно из альтернативных религиозных направлений, или буддизм, или какое-либо язычество. В отличие, например, от буддизма, который, в общем-то, инклюзивисткий, то есть он вбирает в себя разные религии, не провозглашает себя единственно верным. Традиционные куль­туры вбирают всё как губка. Они не говорят, что вот наша ненецкая религия единственно верная, у нас свои боги, у вас свои боги. А христианство гово­рит — нет, есть только единственный бог, а ваши боги и не боги вообще. По­этому здесь возникает конфликт. Так или иначе, он всегда возникнет между культурами, потому что миссионер, который сюда приезжает, является но­сителем своей культуры, помимо всего прочего.

— Наверное, даже прежде всего.

— Да, согласна. И поэтому внедрять христианство для них, я рассуждаю с их точки зрения, и при этом не привносить какие-то свои культурные эле­менты невозможно. Нет чистого христианства, всё же переплетено, раство­рено друг в друге.

— В конце концов, в нашем российском православии очень многое от язычества пришло. Та же Масленица, по большому счёту, тоже древнее языческое празднество.

— Да, это бесконечная тема.

— Чуть-чуть отвлекусь. Совсем недавно отмечалось столетие Ванги -знаменитой провидицы. По телевидению выступал один из православ­ных священников, который сказал, что чудеса, которые приписывают ей, идут от сатаны. Получается, знаменитая Матрона Московская имела дар от Бога, потому что она жила при монастыре? А Ванге не довелось жить при монастыре, поэтому в её предсказаниях присутствует дьявол?

— Мы с вами рассуждаем, как интеллигенты, которые или вне религии, или называющие себя общехристианскими верующими.

— Кстати говоря, Татьяна Алимовна, вы верующая?

— Мы все верующие. Я верю в Бога, но не являюсь прихожанкой ни одной из церквей.

— Это помогает вам быть более объективной в своих исследованиях?

— Да. Моя изначальная позиция толерантна, то есть я хочу знать, что про­исходит. Ни что есть плохо или что есть хорошо, а какие вообще изменения проистекают. Мы не живём в изолированном мире, мы всегда контактируем с другими культурами. Наша русская культура, наше православное христи­анство являются результатом всевозможных исторических процессов. Что происходит сейчас с ненецкой культурой? Это один из исторических про­цессов, который мы наблюдаем, и должны посмотреть, что будет.

— То есть, как я понимаю, совершенно не должно быть никакого предвзятого мнения? И ни в коем случае не вмешиваться в происходя­щие процессы? Предположим, вы пришли в чум, начали выяснять их отношение по тому или иному вопросу, но свою точку зрения не выска­зываете, не подталкиваете их к какому-то решению.

— Да, не высказываем. Конечно же, от меня её ждут, но… Это конфликт между теми, кто стал христианами, и теми, кто сохранил свои традиционные представления. Когда я приезжаю в необращённый, обычный традиционный чум, от меня ждут либо поддержки, либо какой-то оценки. До последнего отпираюсь. Не хочу эту оценку давать, потому что мне интересно, что у них происходит без моего влияния на это. Я смотрю на поверхность воды, не хочу пальцем дотрагиваться до этой воды, чтобы её не замутить, чтобы всё увидеть, как в зеркале. Хотя, конечно, от меня ждут этой оценки. Моя позиция — это нейтралитет.

— Но всё-таки в результате всего этого изучения какая-то своя оценка будет?