Бесплатный фрагмент - Прощай, девственность!

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.

Предуведомление

Употребление персонажами спиртного и их неуёмные любострастные действия имеют чётко выраженную сатирическую направленность, изображены в юмористическом ключе, комического эффекта и абсурдности ради; автор гневно осуждает подобного рода пристрастия в реальной действительности. При создании книги писатель не принимал крепкий алкоголь и не участвовал в оргиях — роман написан исключительно на наитии.

Бухайте умеренно и трахайтесь по любви!

Сарказм — это естественная

защитная реакция психики

против тупизны окружающих.

Чарльз Буковски

Коротенькое вступленьице

ВЫ ЛЮБИТЕ СКАБРЁЗНЫЕ, аморальные, непристойные истории, мой циничный читатель? Часто используете в речи великий и могучий русский мат? Зачитываетесь Уэльбеком, Чуком Палаником (ваще не, нахуй Паланюка!), Ильфом-Петровым, У. Берроузом, а может, прости господи, даже Кафкой? Не прочь полистать на досуге Беккета и Ионеско? Иногда можете на закате выпить бутылку водки, слушая на максимальной громкости русские романсы и при этом бесстыдно дроча? Вам глубоко поебать на все ценности, условности и запреты? Тогда, любезный, расправляйте крылья и полетели — я открою вам новые горизонты!..

Глава 1. Игра в рюмочку

— ИДИ В ПИЗДУ, Врониха! — смело и даже дерзко отправляет Райская.

У Аннабелы Райской 185 см рост, высокие упругие сиськи четвёртого размера, крутые бёдра, волнистые каштановые волосы до крепкой жопки, зелёные глаза + она может раздавить влагалищем грецкий орех.

— Сама иди в пизду, Раиха! — отважно парирует Вронская.

У Аделаиды Вронской 181 см рост, тугие стоячие сиськи третьего размера, узкие бёдра, прямые белокурые волосы до лопаток, голубой (левый) и жёлтый (правый) глаза + она может беспрепятственно заглотить мужской половой хуй размером до 25 см включительно.

У А. Д. Райской и А. В. Вронской много общего. Они почти ровесницы, закончили ВУЗы с красным дипломом, обе бляди и гиперсексуалки, любят бухать и сквернословить, пишут похабную прозу + обе неебательски привлекательны.

— Раиха, Врониха, не ссоримся! — примиряет их Мещряков. — И обе следуем в жопу!

У Тибальта Мещрякова 175 см рост, плоские сиськи нулевого размера, волосатые бёдра, прямые тёмно-русые волосы до плеч, усы и узкая мушкетёрская бородка, мутно-карие глаза + три верхних образования.

Собственно говоря, ссора между подругами вспыхнула из-за сущей хуйни: в какую разновидность «рюмочки» играть. Как известно, существует три вариации этой популярной русской игры: ленинградская, сочинская и Сталинград. В сочинской, самой щадящей версии, дозволено всё: закусывать, запивать, блевать — проигрывает тот, кто больше не может пить. В Ленинградке разрешается только запивать. И, наконец, Сталинград, жестокий, как жизнь в российской провинции: сермяжное бухалово без запивки и закуся — проблевавшийся считается проигравшим.

Райская настаивала на сочинке, сославшись на то, что с утра выпила только кофе, Вронская из принципа упёрлась в «Ленинград». Мещрякову же было глубже чем похуй, поелику он не любил закусывать и не сомневался в своей победе при любом раскладе. Тем паче, в таком состязании, как «рюмочка», избитая, казалось бы, фраза «главное не победа, а участие» наполняется исконным + посконным смыслом.

Тибальту Рудольфовичу Мерщрякову чуть меньше тридцати лет, и за эти годы он прочитал более двух тысяч книг. Окончил три ВУЗа — он переводчик, искусствовед и философ (дипломированный). Живёт с мамой, обладает слабой и нервной потенцией, + он девственник.

Действо развернулось в ближнем Подмосковье, в дачном посёлке Купавна (с недавнего времени переименованного в СНТ «Минвуз»). Обычный приусадебный участок на шести сотках. Дощатый дачный домишко послевоенной постройки, сарай, летняя душевая, деревянный нужник — не новомодный биотуалет, а классический деревенский сральник. Захиревший, запущенный сад. Грядок, парников и тому подобной хуйни не имелось — владелица поместья Вронская предпочитала проводить время более гедонистическим манером, предаваясь безрассудной ёбле, безоглядному бухалову + вдохновенному писательству (по наитию).

Прямоугольный раскладывающийся (но сейчас сложенный) советский стол, за которым расположились персонажи, был установлен под сенью высокой раскидистой яблони, древней и выродившейся, как богатыри на Руси. Впрочем, особой надобности в сени или тени не было — на дворе стояла середина сентября, сухого и прохладного, как дешманское крымское винишко из погреба.

Райская поддела ложечкой трубочного приборника («тройника», давилки) крышку жестяной банки табака «W.O.Larsen» и сняла её. Длинными наманикюренными пальчиками достала из банки щепотку крупно порезанного табаку и начала тщательно, неспешно, вдумчиво измельчать его подушечками пальцев. Вронская и Мещряков заворожённо, словно загипнотизированные, наблюдали за сим процессом.

— Белк, так как будем вопрос решать? — очнулась наконец Вронская. — Может, монетку кинем?

С непроницаемым лицом нефритового будды Райская продолжала измельчать табак — такая уж у неё была манера, мельчить табак. Закончив мельчить, она взяла лежавшую рядом на столе курительную трубку. Трубка была ручной работы и подарена ей любимым папочкой, батяном на полуюбилей. Чаша из превосходного бриара с почти идеально ровным вертикальным рисунком, в чубук инкрустирована интарсия из чистого золота с надписью: «Pour la fille bien-aimée et la meilleure maîtresse»; сильно изогнутый акриловый мундштук, стилизованный под светлый янтарь. Райская отправила в жерло трубки первую порцию табаку, потом сразу добавила ещё, слегка примяла давилкой и засыпала третий слой, который придавила довольно сильно.

Вронская, потеряв терпение, схватила винтажный серебряный портсигар, резко извлекла из него сигарету без фильтра «Житан» и нервно прикурила от антикварного газового «Ронсона».

— Раиха, блять, скажи что-нибудь, сделай милость, ёб тебя в рот!

Райская невозмутимо сжала мундштук безупречными перламутровыми зубками, зажгла спичку и раскурила трубку, медленно, по кругу водя пламенем спички по всей поверхности табака.

— Я уже имела честь играть с Тибальтом Рудольфовичем в рюмочку, — наконец изрекла она спокойно, как поверхность Тихого океана в штиль. — И поверьте мне на слово, Аделаида Викторовна, у нас с Вами нет ни единого шанса на победу.

Это было сказано с таким убийственным спокойствием, с такой леденящей уверенностью, что Вронской стало страшно.

— Что ж, в сочинку, так в сочинку, хуй с тобой, — отозвалась она тихо, робко и даже пристыженно.

— Вот и хорошо, — подытожила Райская с хладнокровием айсберга, потопившего «Титаник», и Вронская содрогнулась.

Мещряков, ещё не признанный, но уже абсолютный победитель состязания, отнюдь не возгордился, хотя и в самом деле не имел конкурентов в бухалове — алкоголь не брал его почти совершенно. Но не было в Тибальте Рудольфовиче обычной и закономерной для такой ситуации надменности + заносчивости — несмотря на количество прочитанных книг, оконченных ВУЗов и вообще, недюжинный интеллект — Мещряков был человек простой и не амбициозный. Однажды в одиночестве он провёл эксперимент, купив ящик (дюжина бутылок по 0.5л) водки «Парламент». Тёплым летним вечерком выкушав сей ящик без остатка и закуски, Тибальт не ощутил особых изменений в сознании — это говорит о многом, не правда ли?

В общем, единогласно сошлись на лайтовой «Сочинке». Хозяйка Вронская осталась на участке в летней кухне варганить лёгкий салат из крабовых палочек и прочие диетические закуски, Мещряков и Райская же направили свои стопы в продуктовый дискаунтер «ПизДА!» за дополнительным провиантом (бухлишком Аделаида Викторовна затарилась с избытком — таковы были её жизненные правила). Продуктовый дискаунтер «ПизДА!» располагался рядом с железнодорожной станцией Купавна и в десяти минутах неспешной ходьбы от дачной усадьбы Вронской. В продуктовом дискаунтере «ПизДА!» Аннабелой Даниловной и Тибальтом Рудольфовичем были приобретены:

1. Консервы рыбные стерилизованные «Шпроты в масле из балтийской кильки (обезглавленной), 1 сорт, изготовитель «Ряжская рыбоперерабатывающая компания» (Рязанская обл.), 160 г. 106 р 90 к.

2. Зелёный горошек «Буховатый Фермер» 200 г, 99 р 50 к.

3. Кабачковая икра «Шальная Фермерша» 450 г, 157 р 00 к.

4. Икра из баклажанов «Три сестры» 499 г, 199 р 90 к.

5. Мандарины (Эмираты/Турция/Египет) 1593 г, 99 р. 0 к. за кг (30% скидка).

6. Пицетта с колбасками, (выпечка «ПизДА!»), 100 г, 2 шт. по 59 р. 90 к.

7. Багет классический «Парижский», (выпечка «ПизДА!»), 200 г, 45 р. 80 к.

Последние два пункта необычайно удивили Тибальта Рудольфовича:

— Я был-с уверен-с, Аннабела Даниловна, что Вы блюдёте жёсткую или даже жестокую диету-с! — озвучил он своё изумление. — По крайней мере, так мне мнилось при созерцании Ваших безупречных физических форм-с!

— Ни хуя-с, Тибальт Рудольфович, отродясь жёстко, и, тем паче, жестоко не диетилась! Так что вы-с заблудились, — ответствовала Аннабела Даниловна. — В целом мучное-с не употребляю-с, но иногда по наитию могу и оскоромиться-с.

Диалог состоялся не совсем в такой стилистике, но суть абсолютно верна-с. При выходе за кассовую зону продуктового дискаунтера «ПизДА!», они импульсивно навестили суши-лавку, находившуюся непосредственно напротив кассовой зоны продуктового дискаунтера «ПизДА!» В оной лавке служил маленький таджик, до неправдоподобия похожий на некогда популярного японского киноактёра Такеши Китано: он по-шустрику сварганил нашим героям набор роллов «Филадельфия» (242 г, 579 руб.), роллов «Закат Японии» (251 г, 621 руб.) и три сушины «Японский Рот» (120 г, 320 руб.). В качестве благодарности за умелость, скорость и качество обслуживания Аннабела Даниловна по-быстрому отсосала Такеши под стойкой. В качестве благодарности за божественный минет Такеши Китано вернул деньги, доплатил 500 руб. и дал на бонус сет «Ебёна матата». В качестве благодарности за благодарность таджика, Аннабела Даниловна отсосала таджику ещё раз, в результате чего Такеши Китано потерял сознание от преизбытка дофамина.

— Ну чу, как шоппинг? — осведомилась Вронская, внося последние штрихи к закускам на столе.

— Зер гут! — ответила Райская. — Получили бесплатно гору роллов, да ещё сверху пятихат заработали!

— Тре бьян! — одобрила Вронская. — А у меня почти накрыт ринг для начала состязания!

— Мольто бене! — обрадовался Мещряков, не большой любитель закусывать, но великий профессионал подбухнуть. — Предлагаю начать ристалище незамедлительно! Промедление, как говорили в Древней Персии, смерти подобно!

— Ход вашей мысли мне интересен и даже симпатичен, сеньор Тибальдо! — поддержала Вронская.

— К чему слова, когда рюмки на столе! — подытожила Райская.

Триада хрустальных рюмок и вправду уже разместилась на столе и с подрагивающим нетерпением ждала, когда будет заполнена их пустота. И долгого ожидания не случилось — их вакуум был аннигилирован премиум-водкой «ВолхвЪ». Хоть правила всех трёх вариаций игры и не предусматривали произнесения тостов, наша неортодоксальная троица преступила запреты: как сказал один мудрец, правила для того и созданы, чтобы их нарушать.

— Телесной жаждою томим, в подвале тёмном я томился, и бородатый господин ко мне негаданно вломился… — вдохновенно начала Райская в духе темнокожего классика, но продолжения не выдюжила и заключила: — Ergo bibamus!

Засим ёбнули. Дивчины закусили роллами «Филадельфия» (по 1 шт.), хлопец лишь блаженно улыбнулся — ему надо было совсем немного для счастья.

— От первой до второй — перерыв небольшой! — не стал Мещряков откладывать в дальний ящик, охватывая творческими пальцами длинное горло литровой бутылки премиум-водки «ВолхвЪ».

— Мужик! — уважительно прокомментировала Вронская.

— Не мужик, но мальчик! — уточнила Райская. — Но, тем не менее, ёбнем!

— Порвите мою целочность, о прекрасные, несравненные, богоподобные и божественные фемиды, сиречь фемины! — горячо возжелал Мещряков. — Разорвите её в клочья!

Тем не менее ёбнули. Бабцы закусили роллами «Закат Японии» (по 1 шт.), мальчик лишь незначительно улыбнулся.

— От второй до третьей — едем на мопеде! — погнал на лихом коне Тибальт Рудольфович Мещряков, наполняя стопки.

— Однако! — восторглась Аделаида Викторовна Вронская.

— А я тебя предупреждала! — торжествующе напомнила Аннабела Даниловна Райская.

— Предупредим предупреждения! — предупредил Тибальт Рудольфович.

Следовательно, ёбнули. Девчонки закусили суши «Японский Рот» (по полштуки), мальчонка, как ни странно, последовал их примеру, и даже съел сушину целиком.

— От третьей до четвёртой…

Но развернуться во всю длину философствующему целомудреннику не позволила Вронская:

— Объявляю перекур! — строго постановила она.

Соответственно, организовали перекур, и некурящий девственник откровенно заскучал. Перекур «Житаном» Вронской закончился ещё до того, как Райская закончила набивать трубку, и Вронская тоже затосковала.

— Что там после третьей, напомни?.. — спросила она как бы невзначай.

— От третьей до четвёртой — за чертой осёдлой! — радостно пояснил Мещряков, жовиально наливая в рюмки премиум-водку «ВолхвЪ».

Райская легко вздохнула и отложила набитую, но так и не зажжённую трубку. Уже успевший нагреться (впрочем, некритично) «ВолхвЪ» был налит умелой рукой дипломированного философа, талантливого толмача, заурядного искусствоведа и отчаявшегося девственника.

— Чтоб хуй стоял и бабки были? — предположила Вронская.

— Главное первое! — паллиативно поддержал Мещряков. — Бабки и дедки — дело наживное!

— Так ёбнем же за безупречно эрегированный хуй, торчащий железно и неустанно, подобно мускулистому высокорослому красивому древнему демону, стоящему на страже вечности!

Тост Райской получился выспренний, витиеватый и малопонятный — но всё равно ёбнули, иссесьсна. Дамы закусили салатом, кавалер схрямал пару шпротинок:

— От четвёртой до пятой — пункт пятый!

— Такой темп принятия крепкоалкогольных напитков чреват скоропостижным накидаловом! — дезавуировала Райская. — Это раз. Фраза содержит смутный расистский и даже ксенофобский подтекст, это два. Повторение лексемы «пятый» недостойно аттестованного искусствоведа и философа. Это три. И последнее: иди на хуй, девственник ебаный, дай мне спокойно вышабить трубку!

Такая речь немного расстроила Тибальта Рудольфовича и он одиноко выпил, пояснив:

— Считайте, что даю вам фору, пригожие девы!

Не понаслышке знавшая о питейных потенциалах и возможностях целомудренного любомудра, Аннабела Даниловна Райская легкомысленно, но тщательно раскурила трубку и с наслаждением затянулась, выпустив объёмистый и курчавый клуб дыма.

— Ставлю на голосование предложение похерить игру и продолжить обычным бухаловом без принуждений, принципов и обязательств, — поставила на голосование Аделаида Викторовна Вронская. — В меру сил и возможностей!

— Давно бы так, ёбдип-тудап! Плюс один! — Тибальт Рудольфович Мещряков ухватил «Волхва», можно сказать, за яйца. — От пятой до шестой — долго не стой!

— Мне тоже налей, — вклеила Вронская. — Трудно воздержаться!

Девственник налил и ей.

— За то, чтобы уметь пить, как Тибальт Рудольфович! — тостовала она, воздев рюмку.

— Бойтесь желаний, Ада Викторовна, они сбываются! — предостерёг Тибальт Рудольфович. — Вы сами не понимаете, за что пьёте!

Хоть и не понимая, чокнулись и выпили; не сговариваясь, оба закусили кабачковой икрой «Шальная Фермерша». Райская невозмутимо наслаждалась трубокурением, похуистично насрав на предостережения Минздрава в целом и товарища Онанищенко в особенности.

— От шестой до седьмой — выбор непростой! — пальцы Мещрякова привычно сдавили горло «Волхва».

— Бля, это пиздец и ничего лишнего! — искренне изумилась, пожалуй что даже восхитилась Вронская. — Плесни и мне половинку, человек-уникум!

Человек-уникум плеснул и ей половинку.

— За уникальность! — предуведомил он.

Соответственно, ёбнули.

— Коли соревнование пущено по пизде, может, тебе стакан принести, сеньор Тибальдо? — осенило Вронскую вдруг.

— Счастливая мысль, донна Ада! — осенился Мещряков. — И как это мы раньше не допетрили, тить нашу мать!

— Матери у нас разные, уж не знаю, к счастью или наоборот, — заметила проницательная Вронская.

— Нам бы матерями ща считаться, ёбдип-тудап! — воскликнул Тибальт Рудольфович. — Тащи стакан, Адка, не крути яйца и не дёргай хрен!

Ходить было недалече, и с веранды был притащен советский гранёный стакан, молниеносно наполненный мегабухарем до краёв. Помимо этого Ада Викторовна притаранила и две бутылки холодного тёмного «Крушовице» — для себя и для подруги.

— От седьмой до восьмой — на электричке скоростной! — Тибальт Рудольфович торжественно выдохнул (в первый раз за всё время побухушек) и в три глотка элиминировал стакан «Волхва». Закусил деревянной ложкой икры из баклажанов «Три сестры». Райская и Вронская синхронно сделали по глотку пива из горлышка.

— У меня есть на этот случай песня, — сказала Вронская, будто очнувшись ото сна.

Аделаида Викторовна встала во все свои 181 сантиметр и исполнила куплет песни из репертуара Лариски Кобельман:

Важней всего бухлишко в доме,

Всё остальное — хуета!

Бутылка есть, чего же боле,

А всё другое

Легко исправить с помощью болта!

Бутылка есть, чего же боле,

А всё другое

Легко исправить с помощью болта!

Вронская замолчала: полной версии переделки у неё не имелось, только припев.

— И это всё? — спросила Райская с неудовольствием.

— Агась, — виновато ответила Вронская. — Полной версии переделки у меня не имеется, только припев.

— А что ж ты не подготовилась? — сказала Райская строго.

— Виновата-с… — потупила гетерохромные очи столу певунья.

— А что значит «исправить с помощью болта»? — быстро осведомился Мещряков, чтобы сгладить ситуацию. — Что имеется в виду?

— Это как раз просто, — оживилась Вронская. — Имеется в виду «забить хуй»!

— Ну так и забей! — сказал Мещряков просто, и все трое тихо рассмеялись.

— Что-то ты, братец, затянул с девятой, — подмигнула Вронская девственнику правым (жёлто-зелёным) глазом.

— От восьмой до девятой… — начал он, подумал с полминуты, но ничего не придумал и закончил так: — Я стаканом насытился пока, посему — перерыв подольше!

— Вы опасный человек, статский советник! — произнесла Вронская голосом Михалкова и подмигнула левым (бледно-голубым) глазом.

Однако ж, у нас в тексте мало экшена — терпеливый читатель пролистал уже много страниц (скорее всего, электронных, которых ещё больше), а никто даже не совершил любострастных действий (минет в суши-лавке не считается). Как там у нашего подозрительно смуглого поэтического мэтра: «читатель ждёт уж рифмы роза» — так на, бери её скорей! — добавлю от себя. И сразу из раскидистой кроны яблони выпрыгивает невесть откуда взявшийся ниндзя, делает в воздухе красивый кульбит и жёстко приземляется на стол, опрокинув обе банки икры, салат из крабовых палочек, шпроты, разметав суши и роллы, уронив бутылку премиум-водки «ВолхвЪ». Почти одновременно с этим с одной стороны на участок через забор ломанулась рота ОМОНа, с другой — отряд Росгвардии и группа боевых колдунов Росмагии. Крики, автоматные очереди, фаерболы, молнии, стоны, взрывы гранат, площадная брань — как во Вьетнаме, мать его!.. Что, оживил я атмосферу? Ну то-то же!

В действительности же…

Глава 2. Явление анархиста

В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ МИМО участка графини Вронской волею случая проходил некий бородатый и патлатый гражданин несколько маргинального вида, напоминающий бурлака с ненаписанной картины Репина, или разночинца с того же полотна, или попа-расстригу с другой несозданной картины этого неоднозначного живописца. Это был не кто иной, как Архаил Ипатьевич Пореев, местный анархист, похуист и по возможности нудист тридцати трёх лет отроду. Он живёт в Москве в трёхкомнатной квартире с жестоко, на всю голову ебанутой мамкой Далилой, а сюда, на дачу приезжает в подходящие климатические условия отдохнуть душой и телом. Отдых выражается большей частью в поглощении «диксивского» «Жигулёвского» и водки «Гжелка»; также Архаил Ипатьевич частенько практикует псевдомастурбацию (объяснять значение термина принципиально не буду, так что гугланите, если очень интересно). На даче он в основном квазидрочит на постсоветский плакат с изображением молоденькой Памелки Андерсон, где у кинодивы и дивомодели махонькие, ещё до операции, сисюльки. Иногда, после нарочито завышенных доз алкоголя, Памелка оживает, сходит с плаката и помогает Порееву в его нелёгком труде (кулачком, ротиком, а иногда и полноценно). Хуй у него вполне себе стандартный, около 15 см в длину и 4 см в диаметре. По случаю и наитию Архаил Ипатьевич может и выебать кого-нибудь. То мамку-ебанашку, то очкастую карлицу с соседнего участка, а один раз и саму Вронскую оприходовал, да не один раз.

Что ещё можно добавить? Наш анархопохуист любит штудировать творчество различных, большей частью анархистски ориентированных авторов — изучает как художественную литературу, так и нон-фикшн. По обильному убуху и сам творит: пишет начисто упоротые, безупречно шизофренические стихотворения, нисколько не заботясь о размере, содержании, а подчас и о рифме.

Ещё что? Архаил Ипатьевич некоторым образом спортсмен, боец ММА. Правда, не очень успешный — он уделяет куда больше времени синьке, дрочке + чтению, нежели тренировкам. На его счету 13 боёв на профессиональных подмостках, из них 11 поражений и 2 ничьих. Можно упомянуть ещё пару его занятий и предпочтений, но это не пройдёт цензуру, а посему на этом закончим.

Гражданин Пореев, несмотря на прохладную погоду, был облачён лишь в кумачовые бриджи с изображением герба СССР спереди, (на голое тело), и был бос, как босс Толстой. Если бы читатель волею судьбы или случая оказался в этот момент в Купавне, выскочил бы из кустов с АК-47 и навёл дуло на Пореева, то тот, если бы не был в жопу пьян (сейчас он как раз лишь чутка подбухнут, так что прокатило бы), то поднял бы вверх руки, а читатель имел бы все основания удивиться тому, что такой брутальный на первый взгляд мужик бреет подмышки. Более того, если бы второй читатель, случайно оказавшийся в соседних кустах, воспользовавшись тем, что первый читатель держит героя на мушке, осторожно подошёл бы к Порееву и спустил ему кроваво-красные бриджи до колен, то оба читателя убедились бы в том, что сей сермяжный анархист бреет и лобок. И это при том, что у него борода, длинные волосы, шерстистая грудь, ноги, плечи и даже немного спина. Потом бы, наверное, все трое добродушно рассмеялись и пошли бы к Порееву пить водку «Гжелка», три бутылки которой он нёс в непрозрачном целлофановом пакете с логотипом «Дикси», и на исходе второго пузыря начали бы обсуждать, достойно ли перманентному революционеру и посконному нонконформисту брить подмышки и яйца; впрочем, такое развитие событий совсем уж из области социальной фантастики. В реальности же, вместо двух читателей в кустах, Архаил Ипатьевич, проходя с эконом-водкой «Гжелка» мимо участка Вронской, хуем почувствовал необходимость зайти на участок Вронской (сидящих на участке Вронской за столом под пышной выродившейся яблоней Вронской, Райской и Мещрякова с улицы не было видно за домом, построенным на участке Вронской). Открыв калитку и пройдя по заросшей тропинке, он услышал приглушённые голоса и понял, что интуиция в лице хуя (или хуй в лице интуиции), его не обманули.

— Ебите меня семеро! — радушно воскликнул Пореев, увидев троицу под ветвистой кряжистой яблоней. — Кого я вижу!

— Какие люди! — искренне обрадовалась Вронская. — Ты видишь Вронскую, Райскую и примкнувшего к ним Мещрякова, Тибальта Рудольфовича, тебе не знакомого!

— Здоров, хуила анархо-синдикалистская! — ласково промолвила Райская.

— И вам не болеть, пробляди вы ненасытные! — ей в тон отозвался анархо-синдикалистский хуила. — И тебе, ёбарь мушкетёрского толка, мне не знакомый!

— С ёбарем вы глубоко заблудились, любезнейший и благороднейший мсье! — поправил Мещряков, огладив мушкетёрскую, или в стиле Виктора Эммануила, бородку. — Я невинен, как Вассерман, Новодворская и Жанна Д’Арк вместе взятые! И плюс Христиан Андерсен!

— Ну, это ты уж через край хватил, Тибальт Рудольфыч, — усомнилась Аннабела Даниловна. — Я тебе собственноручно отдрачивала и собственноротно отсасывала — пусть и безрезультатно! Очень сомневаюсь, что Андерсону или тем паче Новодворской кто-то подобное изображал!

— Э, Райская, полегче на поворотах! Отсос — это моя прерогатива! — возмутилась Аделаида Викторовна. — Не надо лезть в чужую жопу и тем паче епархию!

— Я его полтора года знаю, а ты впервые видишь, — неопровержимо опровергла Аннабела Даниловна. — Со своей пиздой в чужой гарем не ходят, так что не пизди, Врониха!

— Про пизду и гарем поясни, пожалуйста, Раиха, — не совсем, а точнее, совсем не поняла Вронская. — Я не совсем, а точнее, совсем не поняла.

— Я и сама себя не поняла, — пояснила Райская. — Так что исправь с помощью болта, сиречь забей хуй, Врониха!

— Какой пиздатый у вас диалог, пригожие бляди! — заметил Архаил Ипатьевич. — Меж тем, как я погляжу, вы весело колдырите, а меня и не позвали!

— Как же не звали! — воспрянула Вронская. — Я тебе два письма на мэйл отправила и раз десять на твою кнопочную хуетень звонила!

— Да? Ну тогда ладно, извинения приняты!

— Да ты охуел, дон Похуисто! — восхитилась Вронская.

— Я по жизни такой, тебе ли этого не знать, донна Каренина! Давайте бухать, чо.

— У нас всё началось как невинная игра в рюмочку, — как бы оправдываясь, призналась Вронская. — Но в силу обстоятельств непреодолимой силы действо переросло в тривиальное бухалово.

— Так, я бы попросила! — попросила Райская. — У нас очень даже незаурядное бухалово! С нами вообще не бывает банальных пьянок!

— Пустим по пизде нюансы — пусть они плывут себе дальше, — заинтересовался Пореев. — Но что за обстоятельства непреодолимой силы?

­– Один игрок оказался невъебенной имбой, — подмигнула Вронская Порееву зелёным глазом.

— Фу, Аделаида Викторовна, что за вульгарный зуммерский сленг! — фраппировалась Аннабела Даниловна.

— Отчаянные ситуации требуют соответствующего подхода, — подмигнула Вронская Райской голубым глазом.

— Таки не стоит пгогибаться под изменчивый миг, — голосом семидесятидвухлетней житомирской жидовки пгоговогила Гайская, поггозив гетегоглазой кгасотке пальцем, и все таки немножко хихикнули. — Пусть лучше он пгогнётся под нас!

— Но что же я стою, как одинокий хуй в ночи! — спохватился Пореев. — Тащи рюмку и стул, Каренина!

— Сию минуту-с! — почтительно отозвалась Анна Аркадьевна и шустряком притащила из дома табуретку, рюмку + тарелку и вилку. Когда посуда была наполнена алкогольным содержимым, Пореев молниеносно выхватил из-под носа Мещрякова стакан и невозмутимо осушил его.

— Штрафная, — объяснил анархист свой неблаговидный поступок, переведя дух.

Стакан наполнили заново и бухач продолжился в штатном режиме. После пары кругов выпивона Пореев со скромной гордостью сообщил:

— А я, знаете ли, вчера пару убойных стихохов заебошил. Не желаете ли послушать?

— Лепи, что уж там, — великодушно разрешила Вронская.

— Может, кто-то против?.. Не хочу навязываться.

— Анархисте, харэ выёбываться, — заметила Райская. — Тебе не идёт!

— ДА не, если вам не хочется…

— Братан, не крути яйца, — не выдержал и интеллигентный искусствовед, философ + толмач. — Читай уже свои вирши!

— Ну, если и мушкетёрец не против… тогда внемлите!

Анархонудодрочилопохуист встал и продекламировал в духе Андрея Вознесенского, умеренно жестикулируя:

Пизды твоей притворное молчанье,

Меня на понт дешёвый не взяло,

И вскорости привычные лобзанья

Овеяли уставшее чело.

И вскорости пизда твоя молила,

Кричала криком, ором орорала,

И как ветхозаветная Далила

Давила хуй мой…

Пиит сделал паузу, застыв с вытянутой, как Ленин, рукой; пауза затянулась.

— Это всё? — с недоумением осведомилась Вронская.

— Нет, — отказался не больше и не меньше, чем поэт. — Дальше ещё пара строф, но я их забыл.

— Оролала — что сие? — спросил Мещряков. — Неологизм?

— Он обычно синий в сиську пишет, — ответила за творца Вронская. — Поэтому лепит такого горбатого, что самый горбатый из самых горбатых позавидует такой завидной горбатости. Так что не ищи в его стихахах смысла или чего-нибудь ещё.

— Не обычно, а исключительно. Трезвым меня вдохновение не посещает, — возразил Пореев. — Но вообще странно, я помню все свои стихихи наизусть, хоть они и записаны рукой на бумаге для потомков. Но ладно, вот ещё одно…

Нудопохуистодрочилоанархист прочитал в стиле Женьки Евтуха:

Ты как Шаронка в первом «Основном инстинкте»

Пиздой слегка небритой мне светила

И как библейская Далила…

Мейстерзингер нашего времени застыл с запрокинутой головой, как солевой нарк.

— Опять забыл? — догадалась Вронская.

— Ага, — подтвердил Пореев. — Первый раз со мной такая хуйня!

— Опять забыл и опять про Далилу с пиздой! — возмутилась Райская. — Пизда какая-то!

— Это у меня Ночь Пизды была. Я свирепо квасил и размышлял над метафизической природой Пизды.

— Это интересно, — заинтересовался Мещряков. — Мне, как дипломированному философу, было бы крайне любопытно углубиться в этот дискурс. А почему такое внимание к филистимлянской потаскушке?

— Это я библию наугад открыл и попал на кусок с Самсоном. Ну и бессознательно использовал.

— Охуеть! — охуела Вронская. — Идейный анархист читает пятикнижие, кто бы подумал!

— Ну, «читает» это слишком громко сказано, — застеснялся Пореев. — Так, просмотрел.

Вронская напела:

Самсон и Далила, сюжет этой песни твоя подсказала гитара.

Самсон и Далила — они, если честно, не пара, не пара, не пара.

Самсон и Далила — они, если честно, не пара, не пара, не пара!

Последовали умеренные аплодисменты.

— А как насчёт фрейдистских аллюзий? — вклеила Вронская и пояснила для незнающих: — Его припизднутую мамку зовут Далилой.

— Не, мамку давно не ёб. Ей 53 уже, и вообще. Так что Фрейд дрочит в гробу не про меня, — открестился Пореев. — Ладно, последняя попытка.

Твоя пизда, глубокая как парус,

Достойная и знатная того,

Чтобы тебе лизали анус,

А не совали под ребро перо…

И снова пауза, на сей раз уже ожидаемая. Когда стало понятно, что продолжения не последует, Райская сказала:

— Кому там Добролюбов сказал: «Знаете ли вы, что вы поэт, и поэт истинный?» Так знай, Пореев, кому бы он это ни сказал, но точно не тебе!

— Это сказал Белинский про молодого Некрасова, — сказал искусствовед с мушкетёрской бородкой. — Но насчёт прослушанных кусков соглашусь: беспросветно-бездарная хуетень! Пиздотень даже.

— Э, шевалье, полегче на виражах! — обиделся непризнанный гений. — Я, между прочим, не только поэт, но и профессиональный боец, могу и въебать невзначай!

— А меня Райская в обиду не даст! — возомнил Мещряков. — Так что не пизди, нигилист!

— Не дам! — засвидетельствовала Райская, встала со стула и нанесла сидящему анархисту удар ногой в голову с разворота.

— Ты совсем ебанулась?! — не понял Пореев, чудом среагировав и пригнув волосатую башку, тем самым избежав изрядной пиздюлины — может быть сотрясения мозга или сломанной челюсти, а возможно и того + другого.

— Это реванш за мой фингал на День оргазма! — Райская занесла ногу для нового удара.

— Какого ху… — Пореев вскочил с табуретки, не успев закончить. — Реванш уже был! — напомнил он, заблокировав предплечьем маваши-гэри от Райской. — Ты мне тогда же глаз локтем подбила!

— Этого мало! — мстительно воскликнула Райская, пританцовывая перед неожиданным соперником Мухаммедом Али.

— Только-только-только-только этого мало!.. — напела Вронская голосом Софки и захлопала в зелёные ладоши: — Ура! Пизделка!

Пореев попытался нанести уширо-маваши-гэри, но неловко упал, впрочем, тут же вскочив. Завязалась драка, продолжавшаяся не больше раунда и завершившаяся без гематом, ушибов, ссадин и прочих телесных повреждений — ни один удар не достиг цели. Бойцы по-восточному поклонились друг другу, по-европейски пожали руки и вернулись за стол.

— Вот видите, товарищ Анархист, со мной лучше не связываться! — Тибальт Рудольфович обрёл прежний интеллигентный образ, а Архаил Ипатьевич кинул на него короткий, но тяжёлый и недружелюбный взгляд.

Как водится, ёбнули.

— Ты им лучше про Диогена прочитай. Или оду женской дрочке, — предложила Аделаида Викторовна. — Ну или где «нервно билась и вертелась на хую».

— «Нервно билОсь и вертелОсь на хую», — поправил автор. — Что ж, это можно.

Диоген, доставая рукою мозолистой

То, что не принято всем показывать,

Знал, что является истиной,

Что не нужно никому доказывать.

И кончал он, ругаясь забористо,

И даже немного воинственно —

Ведь знал, что действительно истинно.

— Ну, это с пивком потянет, — сказала Аннабела Даниловна и глотнула тёмного «Крушовице».

— Согласен. Что-то в духе акмеистов, — сказал Тибальт Рудольфович и хватанул полстакана нагревшегося «Волхва».

— Не пизди, акмеистами тут и не пахнет! Вполне оригинальное произведение, — сказала Аделаида Викторовна и схрямала ролл «Закат Японии», предварительно макнув его в соевый соус. — Давай про мамашку-ебанашку теперь.

— Стихохотворение основано на реальных событиях и посвящено моей серьёзно ебанутой сексуально-фрустрированной матери-колдырихе, с которой у меня по беспечной неосторожности случились любострастные действия ебательного характера, — сообщил Архаил Ипатьевич.

О душ!..

Соперник мой бездушный,

Бесстрастный ёбарь неустанный

Своей струёю безыскусно

Ласкающий клитор её странный…

И ты ей муж…

Её герой, её сожитель терпеливый,

Владетель дум её заветных,

Её любовник нежный, кропотливый,

Король желаний, взгляду неприметных.

Она дрожащими руками, лишь слегка краснея,

Снимает распылитель твой…

Так вот она, для женщин панацея:

Забыться страстно-трепетной струёй!..

А ты? О клитор, о amor veneris,

Ты, маленький пройдоха средь пройдох!

Мои ни пальцы, ни язык, ни пенис

Из уст её не могут вырвать «Ох»…

И оживить тебя бессильны

Все действия, все речи, все мольбы,

Лишь под струёю светлопенной, сильной

Ты восстаёшь, как будто для стрельбы…

О да! Не для таких баталий

Мужской устроен организм.

Вот тайна женских гениталий:

Живи и славься, женский онанизм!

­­– Неплохо, ­– сказала Аннабела Даниловна.

— Поддерживаю, — сказал Тибальт Рудольфович.

— Лучшее психохотворение автора, на мой взгляд, — сказала Аделаида Викторовна. — Ну, а теперь «нервно билась и вертелась на хую».

— «Нервно билОсь и вертелОсь на хую», — сказал Архаил Ипатьевич.

­– Отъебись, ­– сказала Аделаида Викторовна.

— Отъёбся, ­– сказал Архаил Ипатьевич.

— Правильно — отъебался, ­– сказала Аделаида Викторовна.

— Отъебись, — ­сказал Архаил Ипатьевич.

— Отъеблась, ­– сказала Аделаида Викторовна.

— Правильно — отъебалась, ­– сказала Аннабела Даниловна.

— Отъебись, ­– сказала Аделаида Викторовна.

— Вы заебали, — сказал Тибальт Рудольфович. — Дайте автору слово!

Автору дали слово:

Потрясая хуем на рассвете

В сторону восточной стороны,

Чувствовал себя единственным на свете,

Анархистом и любовником страны.

И готов он был неоднократно,

Хуем потрясая и крича

О мечте, ушла что безвозвратно,

И которую проёб он сгоряча.

Но ещё лелея и надеясь

Не сдавался в неге страсти он.

О любви и Родине радея,

Издавая жуткий, страшный стон.

Вынул из себя он беспардонно

И вложил в холодную струю

То, что в душе его измученно-бездонной

Нервно билось и вертелось на хую!

— Редкостная пропиздохуёвина, но что-то в этом есть, какая-то одухотворённость, — сказала Аннабела Даниловна.

— Соглашусь, — сказал Тибальт Рудольфович. — Но в сторону восточной стороны — это ни в какую жопу не лезет!

— Как дипломированный филолог — поддерживаю дипломированного искусствоведа. Это не залезет даже ни в какую пизду, — сказала Аделаида Викторовна. — Но он художник, он так видит и править наотрез отказывается.

Она встала и истерично продекламировала Белкой Ахмуддулиной:

— Нервно билась и вертелась на хую!..

Меж тем значительно похолодало.

— Меж тем значительно похолодало, — озвучила эту данность Аннабела Райская. — Не перебазироваться ли нам в дом, господа?

— Счастливая мысль! — поёжился Архаил Пореев, пребывая лишь в единых бриджах на голые бритые яйца.

— В доме немногим теплее, — дезавуировала Аделаида Вронская. — А печку топить — это два часа минимум кочегариться будет. К тому же у меня дров с гулькин хуй.

— Поехали ко мне, хули! — поставила на голосование Аннабела Райская. — У меня в Райском регулируемое газовое отопление!

Проголосовали единогласно «за».

Пока Пореев ходил к себе за манатками, было вызвано Хуяндекс-такси, прибывшее как раз к возвращению анархиста. Из машины телефонировали своим постоянным сооргийцам-собутыльникам Л. Д. Братиславову + Э. П. Шандурину — оба обещались быть, но без конкретики.

Поместье было унаследовано Аннабелой Даниловной от бабушки по материнской линии. При жизни бабки Александры имение состояло из пахотных земель, фруктовых и овощных садов, двухэтажного каменного дома + небольшой козлиной фермы, где юная Белочка каждое лето имела удовольствие любоваться длинными тонкими молочно-розовыми киеподобными хуйцами авантажных племенных козлов. Когда бабулька почила в бозе, и внучка вступила в наследство, козлиная ферма и часть земель оказались проданы, а на вырученные средства произвелась перестройка и переоснастка дома, который теперь стал похож на классическую дворянскую усадьбу с колоннами и портиком с надписью Ergo bibamus!

Поездка в Хуяндексе почему-то так утомила бабцов, мужичонку + мальца, что по приезде в Райское все (кроме алкоустойчивого девственника) по фасту накидались и даже не замутили всенепременную в этой компании оргию (Вронская, впрочем, вздрочнула перед сном, но кончить почему-то не смогла).

Когда все разошлись по спальням, спиртоневосприимчивый интеллектуал Мещряков почал бутылку импортозамещённого вискаря «Ванька-ходок» и сибаритски устроился на уветливом мягком диване в углу гостиной с томиком современного классика Виктора Билевина. Книга была из серии социальной фантастики, «про банки» — Мэтр, по непроверенным слухам пребывающий ныне на одном из многочисленных таиландских островов, по непроверенным слухам заключил с ведущим российским издательством договор, согласно которому обязан лепить по два <халтурных> романа в год; ну да Бог ему судья, или кому он там поклоняется — но уж точно не нам судить живых классиков.

Глава 3. Прибытие антидевственника

…МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, ЛЕТ двадцати шести или двадцати семи, роста немного повыше среднего, очень белокур, густоволос, со впалыми щеками и с лёгонькою, востренькою, почти совершенно белою бородкой. Глаза его были большие, голубые и пристальные; во взгляде их было что-то тихое <…> Лицо молодого человека было, впрочем, приятное, тонкое и сухое, но бесцветное.

Очень бы хотелось выдать предыдущий абзац за свой, но увы, это (как вы уже, конечно, поняли) кусок из психологического триллера с элементами эротики «Идиот» авторства г-на Достоевского, отрывок, в котором описывается внешность приехавшего в Россию из Швейцарии заглавного героя романа князя Льва Николаевича Мышкина. Это я к тому, что если бы герой этой главы не брил бы себе наголо голову, подмышки + лобок и был бы на двадцать лет моложе, то вполне мог бы сыграть князя в каком-нибудь российском сериале по мотивам романа, или даже в полнометражном голливудском фильме по тем же мотивам — ибо лицом и растительностью на лице наш герой поразительно похож на Мышкина.

Сорокасемилетний Лев Данилович Братиславов живёт в Москве в районе Чертаново-Южное в трёхкомнатной квартире с престарелой маменькой, младшей сестрицей Ириной, её щуплым малорослым инфантильным нечистоплотным елдарём, похожим на хитрожопого смурфика + с большой лохматой голосистой дворнягой по имени Гай Юлий. Лев — как молодое животное и как молодой писатель Толстой — ебёт всё что возможно, пьёт и курит всё что доступно, много читает, пишет опасную асоциальную прозу + особым образом тренирует свой четырнадцатисполвинойсантиметровый хуй, вследствие чего может упомянутым хуем (эрегированным) поднять до двенадцати (включительно) килограмм.

Охрана нравственной чистоты семейного очага является одним приобретений культурного развития. <…> Только при неимоверно сильной чувственности и ущербности в морально-правовых представлениях может развиться половое влечение к близким родственникам, — пишет герр профессор Рихард фон Крафт-Эбинг в «Половой психопатии». Но мы живём в XXI веке в свободной стране, где при достижении совершеннолетия обретаем право при обоюдном согласии ебать кого угодно, достигшего совершеннолетия — так что нахуй Крафт-Эбинга. Это я к тому, что Лев Данилыч прибыл в Райское до усрачки довольный и в прекрасном расположении духа по причине того, что наконец-то выебал сестру — о чём полжизни мечтал. Что немедленно и сообщил, едва войдя в гостиную:

— Принимаю поздравления, друзья мои — я наконец-то выебал Ириху! Полжизни об этом мечтал!!

— Мужик! Грац! — поздравила Вронская.