Бесплатный фрагмент - Прохор и отражённый мир

Прохор и зеркало

Говорила бабушка: «Не сиди перед зеркалом ночью, в отражённый мир попадёшь», но Прохор давно об этом забыл.

С утра по дому разлился запах пирогов. Варвара настряпала. Прохор довольно водил носом, спрятавшись в углу за печкой.

— И что моя радость наготовила? — раздался басовитый голос Степана.

— Пироги для моего любимого, — ответила Варвара, и вся порозовела, когда Степан, обняв, поцеловал её в щёку.

— А Маришка где?

— Да вон, — Варвара кивнула на окно, — корову доила.

— Папа! — завизжала с порога Маришка. — Ты когда же из города вернулся? Я все глаза проглядела.

— Ночью, милая, — ответил Степан, сгребая дочь в охапку. — Спала ты уже, а вот и подарочек тебе.

Степан вытащил свёрток и протянул Маришке зеркало. Прохор аж высунулся из-за печки, да Мурка на него шикнула.

— Куда? — зашипела кошка. — Увидят тебя, худо будет.

Прохор юркнул обратно, но блестящее зеркальце с резной ручкой не шло из головы. Вечером, когда Маришка уснула, он забрался на окно и подставил звёздам сияющее стёклышко. Были звёзды в небе, а стали совсем близко. У Прохора на ладони.

Вскоре его так потянуло в сон, что домовой свернулся калачиком прямо на окне и уснул, только успев заметить, как рядом шевельнулся белый Муркин хвост, а в зеркале метнулась какая-то тень.

Проснулся на рассвете, принюхался, но уловил лишь запах пыли. Соскочил с окна и бегом в горницу. Ни пирогов, ни Варвары. Печь холодная. На столе грязная посуда с вечера.

Прохор глаза протёр. Чего только спросонок не померещится. А как протёр, так и ужаснулся. В углу за печкой паутина. Сколько же он проспал, что здесь всё пылью и паутиной заросло? Посмотрел на часы. Стоят. Вот тебе раз! Смахнул паутину веником, пригрозил пальцем невидимому пауку, а услышав тяжелые шаги, спрятался и притих.

— Варька! — голос Степана вроде и обычный, да только он ни в жизнь таким тоном жену не звал.

— Разорался-то чего, иду, — в ответ раздался голос Варвары, заспанный и ленивый.

— Самовар поставь.

Половицы жалобно стонали под ногами Варвары. Дверь болталась на петлях, и когда Степан распахнул её и вышел в сени, от скрипа у Прохора защипало в глазах.

Улучив момент, пока Варвара отправилась с ведром за водой, Прохор взбежал по лестнице наверх, там — в окошко, на руках повис и спрыгнул на задний двор, прокрался до угла.

Огляделся. Вроде бы и родной Старобыт, да всё не то. Из зарослей крапивы выглядывала покосившаяся баня. Ставни на окнах домов облупились. А кругом тишина, будто вся деревня спит. Петухи не кричат, коровы не мычат.

— Сколько лет живу, а домового первый раз вижу, — услышал Прохор за спиной. Обернулся — кошка. Прям как Мурка, только чёрная от ушей до кончика хвоста.

— Ты кто?

— Мурка, — ответила кошка, — для тебя Котофеевна. Хотя соседки поговаривали, что давно-давно бывал в наших краях домовой, но не здешний он был, а тамошний.

— Тамошний?

Кошка головой покачала.

— Вроде как сквозь окно пришёл, но надолго не задержался.

— А как же он ушёл? — заинтересовался Прохор.

«Уж не в отражённом ли я мире?»

— Не знаю, — мяукнула Котофеевна. — Как пришёл, видимо, так и ушёл.

— Где тут зеркало у вас имеется? Мне домой надо. Без домового всё хозяйство встанет.

Мурка по-кошачьи мягко засмеялась.

— А что ж ты делаешь на хозяйстве-то?

— За порядком слежу. Смотрю, чтобы хозяева дом в чистоте держали, и себя, и жизнь свою, а если нужно, то и помочь могу. Ну, что насчёт зеркала, Котофеевна?

— Уу, — замурлыкала кошка, помахивая хвостом. — Отродясь их здесь не водилось. Ты на людей-то погляди, только в зеркала и смотреться.

Прохор вздохнул.

— Как же мне обратно? — он шмыгнул носом. — Я же через зеркало к вам попал.

— К пруду иди. Вода в нём чёрная-чёрная. Как в зеркале себя увидеть можно. Пойдём провожу, — кошка встряхнулась и пошагала по пыльной тропе.

Над прудом на валуне сидела девчонка, и Прохор, притаившись в кустах, мог бы принять её за Маришку. Уж больно похожа была на лицо, правда, чумазая. А вместо толстой косы обрезанные волосы торчали во все стороны. И если Маришка носила красный сарафан и бусы, то на этой девчонке была замызганная рубашка и короткие штаны, из которых выглядывали загорелые ноги. Девчонка мочила их в пруду, а большие чёрные глаза смотрели на воду с грустью, от которой у Прохора сжалось внутри.

— Да вижу я тебя, что прячешься? — сказала вдруг девчонка, и Прохор чуть не свалился в крапиву.

— А если видишь, отчего не убегаешь? — выпрямившись и выходя к пруду, спросил он.

Девчонка хмыкнула.

— Стану я от всяких сопляков бегать, — с этими словами она подобрала с земли камень и взвесила его на ладони.

Прохор вспыхнул до самых ушей. Так его ещё никто не оскорблял за все его десять с хвостиком домовёновских лет.

— Я Прохор, вообще-то. А тебя как звать?

— Маринка, — сказал девчонка, не глядя на него.

— Доброго дня тебе, Маринка, — он опустился на колени у воды. Всмотрелся в своё отражение. Пригладил рыжую чёлку. Снова всмотрелся. Уже каждую веснушку разглядел, но ничего не происходило.

— А что делать-то? Не работает, — обратился он к Мурке, которая сидела тут же рядом и вылизывала шерсть.

— Ты с кем это? — заметила Маринка.

— С Котофеевной, — кивнул на кошку Прохор и надулся. Вариант с прудом провалился.

— С чего ты взял, что она Котофеевна?

— Она так сказала, — вздохнул домовой.

— Ты смешной, — произнесла Маринка, хотя даже не улыбнулась при этом. — Потерял-то чего?

— Выход потерял. Я сюда через зеркало пришёл, а обратной дороги нет.

— Тебе зеркало надо? Так бы сразу и сказал, держи, — девчонка полезла в карман и швырнула на траву небольшое круглое зеркальце в деревянной оправе.

— Ух ты! Спасибо. Где взяла?

— У Глашки на ножик выменяла, — фыркнула Маринка, будто не очень-то была довольна этим обменом.

Прохор сел поудобнее. В зеркале отразилось солнце, и стало больно глазам. Тогда он повернул его так, чтобы видеть в нём Маринку. Она по-прежнему болтала ногами и с грустью смотрела в чёрную воду.

В зеркале мелькнула тень.

Прохор зажмурился и, прежде чем открыть глаза, учуял аромат жареных блинов.

«Хорошо дома», — прошептал он, но вспомнил грустные глаза Маринки и подумал, как она там, в отражённом мире.

Прохор и горшок

Прохор спать не мог, только глаза закроет, видит Маринку печальную у пруда, поэтому и взял он снова зеркальце, да и не заметил, как уснул.

Вдруг слышит крики какие-то, глаза открывает, выходит на лестницу и видит: Степан в подпоясанном кафтане бегает вокруг стола с прутом, а от него в замызганной рубашке — взлохмаченная девчонка.

— Ах ты, дрянь! — орёт Степан. — Никакого тебе базара не будет. А вернусь и не убрано…

Тут Маринка добежала до окна и прыг в него с криком: «Сам и убирай!»

— Пеняй на себя! — погрозив кулаком, крикнул Степан.

— И чтоб ужин на столе! — вдогонку крикнула Варвара.

Прохор вытер со лба пот.

«Чего только в отражённом мире не насмотришься»

Где искать Маринку, он сразу догадался и помчался к пруду. Так и есть. Девчонка сидела на валуне и мочила ноги в чёрной воде.

— Доброго утречка, Маринка, — начал Прохор.

Та подняла голову, нахмурилась.

— Чего тебе опять? Убежал тогда и зеркало бросил, будто испугался. А кого? Себя что ли? Вроде не шибко и страшный.

Прохор почувствовал, что краснеет, но не ответил, руками только развёл. Откуда ни возьмись появилась кошка, жёлтые глаза так и впились в него.

— Ну, давай скажи ещё, что ты домовой, — пробормотала она.

— Здравия тебе, Котофеевна, — ласково сказал Прохор, пытаясь вложить в голос мысль, что он не такой дурачок.

Маринка засмеялась, отчего её немытое лицо посветлело.

— А я видел, как ты из дома бежала. Случилось чего?

Девчонка махнула рукой.

— Я помочь хочу, — сказал Прохор, ломая в пальцах сухую веточку.

Маринка уставилась на воду.

— Никто мне не поможет, — пробурчала она себе под нос, и у Прохора в груди защемило что-то. Он подошёл к девчонке и руку ей протянул.

— Моя бабушка говорила: «Без порядка всякое дело шатко». Надо только начать, и всё наладится. Вот увидишь. Идём-ка.

Девчонка упиралась, но от Прохора не так-то просто было отделаться, так что она спрыгнула с камня и поплелась к дому.

Родители Маринки уже уехали на базар, а значит, у домового было время до вечера. Войдя в горницу и осмотрев хозяйство, Прохор потёр ладони.

— Ну что? — подмигнул он Маринке, которая, казалось, и знать не знала, с чего начать. — Давай-ка плясать от печки.

Сняв заслонку, он заглянул внутрь.

— Апчхи!

Сажа залепила глаза, но покрытый засохшими каплями щей горшок удалось из печи вытащить. Печь вздохнула. Облако сажи выпорхнуло в горницу.

— Что, милая, тяжко такое сокровище хранить? — Прохор похлопал её по когда-то белой, а теперь почерневшей от копоти стенке.

— Ой, не трепался бы ты, Прохор, — проворчала Котофеевна, запрыгнув на лавку. — Прознает Маринка, что тогда?

Прохор бросил на кошку быстрый взгляд.

«Ничего тогда. Я исчезать умею на раз»

— Видел бы ты своё лицо! — захохотала Маринка, и Прохор вытерся рукавом. Тот почернел.

«Нехорошо, придётся стирку затевать. Но это потом»

Он подбоченился и строго посмотрел на девчонку.

— Печь — она в доме главное. Что без хозяина, что без печи в доме — всё одно — холодно и неуютно. Вот тебе, Маринка, веник, сажу обмети, внутри вычисти.

Девчонка приняла веник двумя пальцами, будто он её укусить мог, ещё и нос сморщила, но, увидев, как Прохор за горшок схватился, прижав его к чистой красной рубашке и веточкой отковыривая засохшую грязь, взялась мести так, что пыль и сажа в горнице столбом встали.

А Прохор в горшок-то вцепился неспроста.

— Ещё немного, терпи! Да прекрати же ты, — шёпотом уговаривал он непослушную утварь. Тот вырывался, так и норовил из рук выкатиться.

— Ты всегда с вещами разговариваешь? — размахивая веником во все стороны, спросила Маринка.

— Разговариваю, а что? Всякая вещь любит внимание и заботу. Как ты к ней, так и она к тебе.

Маринка остановилась, призадумалась, хмуря чёрные брови, и давай ещё пуще мести.

Разведя огонь, насыпав крупы, соли да ароматных трав, залив это всё водой, Маринка с Прохором поставили горшок в начищенную почти до белизны печь, закрыли заслонкой, и печка довольно заурчала. Поленья уютно потрескивали, а домовой с девочкой избавляли горницу от пыли и паутины в углах. На стол легла белая скатёрка и встала корзинка с хлебом, не пышным, конечно, но какой уж был. Запах каши защекотал в носу и заставил животы замурлыкать вместе с обалдевшей от дива дивного Котофеевной.

— Поберегись, как Стёпка-то явится, — проворчала та.

— Угу, — кивнул Прохор, — чуть-чуть ещё.

— Вынимаем? — смотря голодными глазами, спросила Маринка.

— Давай, — с задором махнул рукой Прохор.

Девчонка отодвинула заслонку, надела рукавицы и полезла в печь.

— Ай! Ты что делаешь? — вскрикнула она, шарахаясь прочь.

Прохор глаза на неё вылупил.

— Горшок, — объяснила та, — убегает!

— А я что говорил? Обижен он на вас. Поди теперь уговори, — покачал головой Прохор и полез в печь сам.

Печка с радостью его приняла в свои объятия, даже жарить перестала.

— Спасибо, печечка, какая каша у нас поспела! — проворковал Прохор, потянувшись за горшком, а тот раз! И вглубь скользнул.

— Что же ты, кормилец, делаешь? Не я ли тебя начистил до блеска, не я ли бока твои маслицем смазал?

— Пошёл вон! — фыркнул горшок, выпустив облако пара.

Прохор вылез наружу, вытер лоб и видит в окно, Степан с Варварой идут.

— Тащи ухват, Маринка, — приказал домовой.

— Увидят тебя, дурень, — мотая хвостом туда-сюда, ходила Котофеевна.

— Ничего, я быстро, я его сейчас ухватом.

Орудие для борьбы с горшком, точно меч на закатном солнце, сверкнуло в руках Прохора.

— А ну, иди сюда, утварь ты неблагодарная, — зарычал домовой, ныряя в печь следом за ухватом, и подцепил горшок. Тот дёргался, плевался кашей, да не смог с домовым совладать. Прохор его и вытащил!

Маринка в ладоши захлопала. Глаза её карие заблестели.

Скрипнула дверь.

Котофеевна зашипела. Жёлтыми глазами на домового уставилась.

«Увидят. Худо будет»

Вдохнул Прохор, глаза закрыл и исчез.

Горшок полетел на пол, загремели черепки, завизжала Маринка.

— Ах ты, дрянь ты такая, горшки бить вздумала! — взревел Степан.

Девчонка на стол, а со стола в окно и была такова.

Невидимый Прохор вышел, сел на крыльцо, протёр лицо подолом рубахи.

«Это я не подумал…»