* * *
Берите дни по смете —
и платите по долгам,
зане Господь бессмертия
для нас не полагал.
Оно, поверьте мерину седому
хоть на миг,
единожды отмерено
и только на двоих.
Но, обольстившись Евою
и даже не чихнув,
Адам одною левою
его перечеркнул.
С тех пор живём по правилам —
мотыжим и пасём
кто Каином, кто Авелем.
И всё…
* * *
Уникальностью личности
любо люд ублажать,
если чувства вторичности
удалось убежать
и отринуть сомнения
получилось на раз.
Всё равно, тем не менее,
понимаешь — подчас
жизнь, как пьяный, шатается
от суда и стыда
и однажды кончается
навсегда. Навсегда…
* * *
Я, как телок у мамки вымя,
мысль продолжаю теребить:
что прожито — непоправимо,
не потерять и с рук не сбыть.
Не обольщаюсь — ни в какую
кукушка не повеселит:
бессмертия не накукует
и вечности не посулит.
* * *
Надо, чтобы дольче вита
задалась, из носа кровь,
и наполнила корыто
аж до самых до краёв.
Нам о том твердит обычай
и упорствует молва.
Что является добычей,
кто-то знает? Чёрта с два!
Что считается потерей?
На меня не угодить…
Где мерило? В чём критерий?
Кем назначено судить?
Оттого, не взвидя света,
повторяю, как пароль:
короля играет свита,
если только гол король.
* * *
Меж бытностью и снами
наводятся мосты —
так пишутся сонаты,
сонеты и холсты.
Как молоко пахтаем —
иллюзию творим
и без конца пытаем
небесный алгоритм.
Судьба — опять и снова
булыжники таскать,
но ключевого слова
вовеки не сыскать.
* * *
Мне пятаки на веки
лягут — придёт черёд.
Ложка из нержавейки
переживёт мой рот.
Стоптанные ботинки,
всех не пройдя дорог,
после краткой заминки
бросятся за порог.
Тотчас мало-помалу,
радуясь и кляня,
мир к своему финалу
двинется без меня.
Что приключится дальше —
не у кого спросить.
Всех вариантов даже
не вообразить.
* * *
Человеку не до Брейгеля,
человеку не до Гоголя,
человеку не до Ригеля,
человеку не до ягеля —
ни к чему ему экзотика,
беспонтовая романтика:
если в слякоть — нету зонтика,
если в стужу — нету ватника.
Человеку нужно — доллара,
пятака хотя бы медного.
Человеку нужно долгого
прозябания безбедного.
* * *
Словно с писаной торбой
со стихом не носись,
а размыслить попробуй
и потом согласись,
что поэзия — это
не основа основ,
но почётное гетто
добровольных послов,
где рифмач аки петел
на заре голосит,
как однажды заметил
знаменитый пиит.
* * *
Можно жить, беды не чая,
и на медные гроши,
досконально изучая
стратиграфию души.
Много в ней напластований
суеты невдалеке
полубитв, полустояний
на придуманной реке
или в обморочных безднах
залеганий непростых
ископаемых полезных —
бесполезных и пустых.
* * *
Подобно воробью или грачу
ищу червей или ворую просо,
но помыслы, когда дойдёт до спроса,
не облачу в панбархат и парчу.
Зело, скрывая зависть, заворчу:
де, избежав словесного поноса,
смотрю не дальше собственного носа
и ничего иного не хочу.
А коль вельми и всуе хлопочу
корысти ради — се не суть вопроса:
в виду погоста до лаптей износа
своё существование влачу,
не помня, в раз который на веку
реку ку-ку или ку-ка-ре-ку.
* * *
Не списанный вчистую
в распыл или в запас,
я просто существую —
ещё один из вас:
планеты не вращаю
и судьбы не вершу,
не много обещаю,
нимало не прошу,
а как билоба гинкго
в триасовом раю
произрастая, гимны
горланю бытию.
* * *
Апостолы пишут эпистолы
и носят на главный почтамт.
Апостолам опостылело
служить не тогда и не там.
Мечта наркомана хрустальная
внушает апостолам жуть.
Второго прихода Христалина
апостолы в ужасе ждут.
* * *
Еккл. 1, 8.
Не насытится око зрением,
не наполнится ухо слушаньем,
как пытливый ум — озарением,
а пустая утроба — кушаньем.
Так и жить бы до самой старости,
душу живу что было сил нести
преисполненной благодарности
к пожирающей ненасытности.
* * *
«… мы — тщета и нищета…»
Когда б имел я право
стращать и наущать,
налево и направо
прощать и отпущать,
то я кому бы только
чего бы ни прощал,
кого бы я без толку
на что б ни наущал.
Велел бы на гоненье
пассивно не пенять,
а лишь предназначенье
посильно выполнять —
воителям о латы
оружием бряцать,
события и даты
пророкам прорицать,
и даже вам, поэтам,
в тщете и нищете
ключей к своим секретам
искать хоть на щите.
* * *
Житьё-бытьё гораздо на битьё
и обложило непосильной данью —
искать до погруженья в забытьё
какого-никакого оправданья.
Я не робею преломить копьё
заносчивым потомкам в назиданье
за, всуе будь помянуто, своё
достойное хулы существованье —
фантазию, иллюзию, мираж.
Матерьялисты, не входите в раж —
за вас фундаментальные законы
стоят на поле брани, как редут,
но, непоколебимые, падут
от рёва труб моих Иерихоны.
* * *
Хозяевам и юзерам
выпала благодать
в ужасе или с юмором
(что — кому…) наблюдать,
как геоид воочию
исподволь и под ноль
херит главную опцию —
глобальный климат-контроль.
В оном повинны эти
(верьте хоть полчаса)
рыщущие по планете
магнитные полюса.
После — опротестуйте
сказанную ботву,
божескую по сути,
смыслу и существу.
* * *
Лени зверище
не устал ещё —
ищет зрелища
на ристалище,
и хулимого
гроша медного,
и хвалёного
места хлебного.
Фишка общества
потребления
в том, что хочется —
похалявнее.
* * *
Давно не просится в стихи
то, как в тайге костры палили,
горами бредили, в степи
дышали запахом полыни.
Покрылись пылью рюкзаки,
в чулане съёжились вибрамы.
Ещё совсем не старики,
не вылезаем из пижам и
так прикипели ко двору,
что на уме одна забота —
разнообразить поутру
маршрут избитый: дом — работа.
А мир вокруг в мороз и зной
уже не манит новизной.
* * *
Хорошо как в раю. Беспробудная тишь.
Куража и азарта
ни на грош: поспешишь, мол — людей насмешишь.
Что ж, отложим на завтра…
День проходит за днём. Так вот мы и живём,
многомудрые совы.
Но когда нас накроет Всемирный Потом —
мы не будем готовы.
* * *
Кто стихов не читает,
тот стихов и не пишет.
Кто на рифму чихает —
тот её и не слышит.
Супротив — не дерзает
и на благо намерен,
он доподлинно знает
и железно уверен,
что стихи не решают,
а, ни мало ни много,
только делу мешают
и в беде не подмога.
Я ж — по жизни везучий
и с удачей в ладони —
верю чуду созвучий
и упёрто долдоню,
что в эпоху плохую
и в хорошую эру
никого ни в какую
не склонить в эту веру.
Ведь в неё не рядятся
и в неё не играют.
С ней не только родятся —
от неё умирают.
Но рассудят потомки
наши споры пристрастно,
разделяя итоги
на триумф и фиаско.
* * *
Можно зло и тверёзо
память вялую пнуть
и как водки с мороза
горькой правды хлебнуть —
не добавило смысла
променаду на Стикс
то, к чему я стремился
и чего я достиг.
Мой со смертью бесцельный
за достоинство торг
кто по праву оценит
и одобрит итог?
* * *
«Каждый выбирает для себя…»
Каждый наливает сам себе —
так меня на Севере учили,
дабы сдуру или по злобе,
если что случись, не обличили.
Каждый отвечает за себя к
вящей пользе города и веси,
коли дрессирует тех собак,
коих после на него повесят.
Каждый восхищается собой
и своим препровожденьем вялым —
днём, хребет ломая за сохой,
ночью, хоронясь под одеялом,
впрок набив поклонов поясных
перед сонмом истин прописных.
* * *
Когда предают — больно,
а предаёшь — подло.
Я захлебнул вволю
гнусного этого пойла.
Но — не издав вопля,
не растеряв смысла —
так и стою вольно
я по команде смирно.
* * *
В. Пенькову
Есть на карте город Таллин.
В нём я сроду не бывал.
Неба свод над ним хрустален
или мутен, как опал —
привилегия погоды.
Дуют с Балтики ветра,
годы водят хороводы
у житейского костра.
Доложу (проверьте сами
и скажите — разве нет?)
тривиальными словами:
там живёт один поэт —
не боец башкой о стену,
не гламурный голубок,
но себе он знает цену
наизусть и назубок.
Я магически зависим
от словесной шелухи
и мучительно завистлив
на хорошие стихи.
Почему я не грабитель,
плагиатор и нахал?
Я бы скарб его расхитил
и до нитки промотал.
* * *
Знаменитый делами
непреклонный судья
с грозными именами
рок, планида, судьба
год за годом стращает
и сумой, и тюрьмой,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.